1

Вместо пролога

Этот период ирландской и британской истории назван Темными веками. Мы почти ничего не знаем о людях, живших тогда. Легенды и редкие письменные источники называют каждого второго князем, королем или богом, описывают роскошь королевских дворцов, восхищаются красотою кельтских женщин, но на самом деле все было иначе. Кельтские князья нередко ходили в бой голышом, королевский дворец был деревянным домом с несколькими очагами на земляном полу, дым от которых выходил через отверстия в потолке. Хижины знатных особ устраивались на воде — чтобы ручей пересекал жилище посредине. И кельтские королевы не были самыми нарядными и изысканными — ходили простоволосыми, правили колесницами, воевали вместе с мужчинами. Но несомненно, что все они были истинными королевами. Они повелевали, сводили с ума, из прихоти устраивали войны и могли бросить все ради любимого.

Королем, по убеждениям кельтов, мог быть только сильный, красивый, здоровый человек, обладающий магическим везением. Каждому юноше в ночь воинского посвящения давались волшебные зароки — гейсы, которые он должен был соблюдать и хранить в тайне. Считалось, что нарушение гейсов приводит к гибели их носителя. Поэтому враги особо удачливых королей и князей пытались вызнать их гейсы и создать такую ситуацию, чтобы герой не мог не нарушить данный ему запрет. Тем самым уничтожалась магическая защита, и человек либо погибал от несчастного случая или болезни, либо терял удачу. В последнем случае, по решению собрания жрецов и воинов, неудачливого короля приносили в жертву в священной роще…

Была весна, и мы возвращались домой из похода. Со мной ехало десять человек, и у каждого было по одному оруженосцу и одному рабу. В этот раз нам повезло. Рабы гнали стадо свиней, а к ним еще несли несколько штук тонкого полотна и мешки с серебром.

Возле переправы мой Серый захромал, и пришлось выпрячь его из колесницы. Кельтхайр сразу нашел, что это дурной знак. Кельтхайр во всем видел дурные знаки. Но мы продвигались дальше, и ничего не случалось.

На утро второго дня разведчики сообщили о деревне. Какая-то заброшенная деревня, сказали они. Верно, мы сбились с пути и попали к лагенам. Кельтхайр предложил обогнуть это место, он чуть ли не воздух нюхал, чуя несчастье. Но Серый хромал. Я велел повернуть отряд и ехать к деревне.

К полудню мы добрались до мелкой речушки, на берегу которой стояло десятка полтора хижин. И все пустые, как углядел Кельтхайр. Он сказал, что это не к добру.

Я приказал осмотреть дома, но не грабить. Только в одной хижине мы нашли съестное. Кельтхайр отказался есть, мы дали собакам, и те остались живы. Я поблагодарил хозяев за угощенье, выкрикнув стихи на все четыре стороны, и мы поели.

Наутро Угайне спустился к реке и увидел женщину. Она стояла на том берегу, в орешнике. На ней был зеленый поношенный плащ, а за плечами — арфа в кожаном чехле. Я спустился к реке, потому что женщина требовала вождя.

— Кто ты? И что это за деревня? И где люди, что построили ее и жили здесь? — спросил я, когда она выглянула из кустов.

— Сперва назовись сам, — сказала она. — А потом я подумаю, стоишь ли ты ответов на свои вопросы.

— Мое имя Конэйр. Я сын короля Фиаха из Мидэ.

Она почти сразу же вышла на берег. Теперь нас с ней разделяла только река. Я посмотрел на женщину и подумал, что не слишком уж и широк поток.

— Здесь меня зовут Саар. И я не боюсь тебя, если ты и вправду Конейр.

— Тебе не надо бояться, я никогда не обижал женщин. И не лгал даже врагам.

Она хмыкнула и села на траву, поджав ноги. У нее в руках был деревянный посох, его она положила рядом.

— Долго ли ты будешь здесь, назвавшийся Конэйром?

— Мой конь подвернул ногу. Если знаешь какого-нибудь врачевателя поблизости, позови его. Я заплачу щедро.

— Ты гонишь свиней, которых забрал у уладов?

— Почему ты расспрашиваешь, а сама ничего не говоришь?

— Потому что я здесь хозяйка, а тебя не знаю.

Кельтхайр сказал вполголоса, что она ведьма — у нее разные глаза и при ней посох. Я засмеялся и спросил у женщины, так ли это. Она прищурилась, разглядывая Кельтхайра. Он закрыл лицо ладонью.

— Твой большой друг очень подозрителен, — сказала она.

— Это поистине так, Саар. Но чаще всего его подозрительность оказывает нам хорошую службу. Так ты скажешь, где найти лекаря?

Она склонила голову, как-будто задумалась. У нее были густые русые кудри, собранные в узел пониже затылка.

— Иди к нам, — позвал я ее. — Не бойся, я просто приглашаю тебя выпить пива.

Она расправила плечи и сказала:

— Не надо меня звать. Я прихожу только тогда, когда сама захочу.

Мои люди замолчали, и даже Кельтхайр не посмел открыть рта.

— Поистине, я вижу самую благородную женщину этих земель, — сказал я. — Пришли мне врачевателя, госпожа Саар, и я уйду с миром, не потревожив ни тебя, ни твоих людей. Ведь это ты велела им уйти из деревни?

Она улыбнулась одними глазами и достала арфу.

Мы поднялись к деревне. Я оглядывался через каждые два шага. Саар все также сидела на берегу и перебирала струны. Вскоре река заглушила музыку.

Кельтхайр сказал, что мы с Угайне свернем себе шеи. Я недовольно посмотрел на Угайне. После того, как я окликнул его в четвертый раз, он, наконец, услышал меня.

— Не потеряй разум, муж доблестный, из-за глаз женщины, — сказал я и больше не говорил о встрече у реки.

Но думать не переставал.

Ночью собаки заворчали.

Я проснулся и вышел из дома. Кельтхайр стоял во всеоружии, переминаясь с ноги на ногу, хотя дозорные не спали.

— Она где-то здесь, — сказал мой верный друг.

— Кто?

— Проклятая ведьма!

— Успокойся, — сказал я. — Не много тебе чести опасаться одной женщины при бдящей страже.

— Она ведьма, — сказал Кельтхайр. — И я боюсь¸ что она может околдовать нас.

— Иди-ка ты спать, — сказал я.

Ночью мне приснился странный сон. Котел со свининой вдруг начал вращаться вокруг своей оси, разбрызгивая варево. Подтеки образовывали странные узоры вокруг потухшего огня. Я спросил, что это. Ко мне подошла моя покойная тетка по матери и сказала:

— Конейр, мой белый пес Эрина, ты видишь? Это колдунья. А рядом с ней богатство и серебро.

Я проснулся и долго думал, что бы означал этот сон. Я никому не рассказал об этом сне. Даже Кельтхайру. Но я сразу пошел к реке, чтобы умыться. Меня остановили на полдороге и сказали, что в конюшне кто-то был, обойдя сторожей.

Проспавших строго наказали, хотя они клялись, что не сомкнули глаз. А Серый стоял совершенно спокойно. И нога у него была обмотана тряпками, из-под которых высовывались широкие листья неизвестного мне цветка. Я подумал, и запретил трогать повязку.

Саар вышла из кустов, как только я спустился к воде.

— Это был твой лекарь? — спросил я.

Она улыбнулась.

— Это была ты, ведь правда?

Она села на том берегу и достала арфу.

— Мои люди считают тебя колдуньей, а ты так и не ответила на мой вопрос.

— Ты задавал очень много вопросов, называющий себя Конейром.

— Мой молочный брат утверждает, что у тебя разноцветные глаза?..

— Куда как глазаст твой брат, — ответила она со смехом, пощипывая струны.

— Я встречал таких людей, иногда. Но не все они были колдунами.

— Меня воспитывал Дара из Антрима. Я прихожусь молочной сестрой его старшей дочери Гормфлат.

— Дара — друид, — отозвался я. — Он обучал тебя?

Она не ответила, да я и не ждал ответа.

— Это ты наслала мой нынешний сон?

— Нет.

— Я верю тебе. Поедешь со мной в княжество моего отца?

Она взяла три аккорда и, кажется, усмехнулась. Подумала и спросила:

— Зачем?

— Это прибавит мне серебра. А значит, и мои люди разбогатеют.

— Я не поеду с тобой, назвавшийся Конэйром.

— У тебя есть муж? — догадался я.

Она то ли кашлянула, то ли что-то невнятно ответила.

— Я возьму и его с собой, — предложил я. — И дам ему дело. А если у тебя есть дети, найду им хорошего воспитателя.

Я видел, что она засомневалась.

— Ты всегда будешь сидеть по левую руку от меня и есть из одного котла со мной.

— А кто сидит справа от тебя?

— Мой молочный брат Кельтхайр.

— И давно он там сидит?

— С тех самых пор, как я оказался за одним столом с воинами.

Она ничего не сказала мне. Кельтхайр не слышал нашего разговора, поэтому не донимал вечером упреками и подозрениями. Я приказал своим людям, чтобы они вели себя вдвое осторожнее, но наутро у Серого была новая повязка.

Я осмотрел конюшню. Потом отослал всех. В углу доски были пригнаны друг к другу неплотно. Поддев их ножом, я нашел то, что искал. Подземный ход. Именно через него Саар приходила незамеченной. Я ничего не сказал об этом Кельтхайру. И остальным тоже ничего не сказал. Я снял с плеча золотую брошь, которую мне привезли с юга, и положил на ступеньки подземного хода. Потом опустил доски и заворошил их соломой.

Нога у Серого зажила, и я приказал отправляться наутро.

В ночь перед отъездом я то и дело поглядывал на речку, ожидая появления Саар. Но она так и не пришла.

— Не жди ее, — проворчал Кельтхайр, выковыривая из зубов остатки мяса. — Пусть бы совсем пропала. Не будет от нее добра. Помни о своих гейсах!

— Я помню. И меня радует, что и ты о них не забываешь, — ответил я.

Кельтхайр посмотрел недовольно, словно я обидел его.

Но мой молочный брат обижался зря. Только два человека на свете знали о моих воинских запретах. И Кельтхайр был одним из них. Когда мне исполнилось шестнадцать, то под священной омелой я получил королевские зароки — не доверять женщинам тайн, не иметь наложниц, не казнить невиновных, не стричь волос. Пока я соблюдал эти правила, стоял мой мир. И легко было уничтожить его, лишь единожды поддавшись слабости.

Утро отъезда было сумрачным. Дождик мелко сеял с небес, и с востока пролетели две птицы.

— Хороший знак, — сказал Кельтхайр.

Мы гнали свиней, я накинул на голову капюшон и не желал ни с кем говорить. Через полдня езды, один из разведчиков вернулся. Он приблизился, и у него было бледное лицо.

— Говори! — приказал я.

— Впереди на дороге сидит женщина, — ответил он.

Кельтхайр говорил потом, что я поступил не мудро. Я вытолкал возницу и сам погнал колесницу вперед. Но не дело Кельтхайру решать, где я поступаю мудро, а где не очень.

На дороге сидела Саар. Я сразу узнал ее по густому пучку русых волос. Таких кудрей нет ни у кого на острове. И пусть тот, кто считает по иному, осмелиться сказать мне это в лицо.

Саар щипала струны арфы, и когда я подъехал, вдруг улыбнулась.

— Привет тебе, Конэйр! — сказала она.

— Ого! — изумился я, улыбаясь неведомо чему. — Ты признала мое имя?

— Только у одного человека в этой стране может быть брошь с изображением змеи, — ответила она. — Ты все еще хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— И желание мое усилилось с последнего нашего разговора, — ответил я.

— Тогда послушай, что я скажу. Так вышло, что у меня после смерти родителей осталось не мало — пять сестер и три брата. Им нужен хороший дом и заботливые опекуны. Сможешь ли ты помочь в этом?

— Смогу, — ответил я, не задумываясь. — Я отправлю твоих братьев в Антрим, в школу друидов, а сестер — к своей двоюродной тетке по матери. Она воспитает их с усердием.

— Тогда я обещаю, что буду сидеть по левую руку от тебя до тех пор, пока тебе не изменит удача.

— А если изменит?..

— Тогда я буду сидеть по правую руку от тебя, потому что место там будет свободно.

Кельтхайр не слышал ее слов. Ему передали потом. Он ничего не сказал, но с тех пор смотрел на Саар, как на врага.

Я позвал ее в свою колесницу, но она отказалась. Угайне был без возницы, и она села к нему. Я посматривал в их сторону, пока Кельтхайр не сказал, что глаза мои станут косыми, как у зайца.

Мои люди отнеслись к Саар радушно. Вряд ли кто-то посмел обидеть ее, даже если бы меня не было рядом. Она держалась просто, но никто рядом с ней не смел громко засмеяться или сказать непристойность. Что-то в ее взгляде, речах, гордо вскинутой голове заставляло вести себя, словно на празднике перед королем, испытывая радость и робость.

На первом же привале она села по левую руку от меня. Так, как будто делала это всю жизнь. Мы жарили мясо, запивая его водой, и разговаривали. Я разглядывал Саар, пока она не замечала моего взгляда.

Она была крепко и ладно сложена. Левый глаз был светло-карий, а правый — небесной отрадной синевы. У нее были длинные пальцы, которые, как видно, никогда не знали тяжелой работы. Я спросил, как она жила, пока не встретила меня, и кто охотился для нее.

Она пожала плечами:

— У нас ни в чем не было недостатка. Люди из деревни кормили нас и одевали.

Я спросил, за какие заслуги.

— За справедливый суд, — сказала она.

Большего она мне не рассказала, хотя я и пытался расспрашивать.

По приезду в Тару, отец не вышел к нам. Вышла моя мачеха — Айлин. Она сказала, что отцу нездоровится, и передала его приветствия. На Айлин были новые украшения из серебра и эмали. Я их не заметил, об этом мне позже рассказал Кельтхайр.

Во дворец нас не пустили, отговорившись, что к Айлин приехали родичи, и всем не хватит места. Я не обиделся и с удовольствием занял свою старую хижину — где жил в юности с матерью. Рабы развели огонь в очаге и расстелили постели для меня и Кельтхайра. Я приказал приготовить еще одну — для Саар. Молочный брат зашептал, что лучше было бы отправить ее в хижину к рабыням, но я только засмеялся.

Моя колдунья выбрала южный угол. Здесь постелили доски и бросили несколько выделанных шкур. Она села на ложе, опробовав его мягкость, и осталась довольна. Мы с Кельтхайром сходили к реке, чтобы помыться, а когда вернулись, застали посыльных Айлин. Она прислала вкусной еды и пива. Она пришла и сама, чтобы поздравить с удачным походом. Кельтхайр следил за ней взглядом. Айлин была очень красива. Она надела алое покрывало с кисточками. От любого движения ткань шуршала, словно осенние листья. Моя колдунья при появлении мачехи вдруг спрятала волосы под плащ, надвинула капюшон, полностью скрыв лицо, и торопливо посыпала одежду золой из очага.

Айлин поздоровалась со всеми моими воинами и приветствовала Саар, спросив, кто она и откуда. Айлин старалась держаться подальше, потому что вид у моей колдуньи был, поистине, устрашающий, а мачеха не хотела запачкать свои нарядные одежды.

Саар сказала, что я подобрал ее из милости. Голос ее звучал глухо, она упорно не открывала лица, и горбилась, как столетняя старуха. Айлин засмеялась и сказала, что я слишком добр и слишком неразборчив. Саар не ответила ей.

Мы с Кельтхайром обрадовались подношению, ибо изголодались в походе. Разломив лепешки, мы уже приготовились есть, как вдруг Саар остановила мою руку:

— Не ешь этого.

Я послушался и сказал, чтобы никто из моих людей не ел. Угощение мы выкинули.

— Айлин не друг тебе, — сказала Саар, когда мы остались наедине, и она умылась в ручье и стряхнула золу с платья.

— Я знаю, — сказал я. — Но не думал, что у нее хватит смелости отравить меня.

— Я взяла немного мяса с твоей тарелки и дала его собакам.

— Ты никогда не видела Айлин, как догадалась, что она желает мне зла?

— Ты задаешь вопросы, на которые я не могу ответить.

— Прости за ненужное любопытство. Тогда не могла бы ты догадаться, почему она хочет моей погибели? Ведь у нее нет детей, которые могли бы наследовать моему отцу.

— Думаю, скоро я узнаю об этом, — ответила Саар.

Кельтхайр услышав подобное, только фыркнул.

Наутро собаки подохли. Саар присела на корточки перед их оскаленными пастями и долго рассматривала клыки, выпачканные розоватой пеной.

— Надо убить ее, — сказал я. — Пока она не убила меня.

— И в шутку не говори такого, — покачала головой моя колдунья. — Могут услышать. Твой отец слишком привязан к ней. Он не потерпит угроз. Даже твоих.

— Я сказал только тебе. Разве ты предашь меня?

Она посмотрела на меня разноцветными глазами и ничего не ответила. Я не стал настаивать. Она и так считала, что я задаю слишком много вопросов.

Потом мы зарыли собак, а Саар взяла сумку и сказала:

— Постарайся дождаться меня. И ничего не ешь, если не хочешь закончить, как твои псы.

Я ждал ее до позднего вечера. Мы играли в шашки с Кельтхайром. Потом он принес обед, но я отказался, и ему посоветовал не есть. Кельтхайр пожал плечами и выкинул мясо.

Когда стемнело, мы разожгли очаг и размочили в воде из ручья сухие трехдневные лепешки.

— Что-то случилось с Саар, — сказал я. — Неспроста она не возвращается так долго.

— Мало кто пожалеет о ней, — проворчал мой молочный брат.

— Мне был сон, — открыл я тайну. — Покойная сестра матери сказала, что через Саар я добуду много серебра.

Кельтхайр встрепенулся и некоторое время молчал. Потом шумно вздохнул:

— Если только она сама не наслала этот сон. Ты очень доверчив к ней.

— Никогда еще я не терял разума от женских глаз.

— Твой отец говорил то же, пока не встретил Айлин.

Мы помолчали.

— Что же произошло, пока нас не было? — спросил я. — Хотелось бы знать, почему мачеха так переменилась.

Но вряд ли кто-то мог мне ответить.

Перед сном мы вышли в отхожее место.

— Она просто сбежала, — сказал Кельтхайр, когда мы вернулись и встали на пороге. — Я говорил, она себе на уме.

Я не поверил.

— Ты глуп, — сказал Кельтхайр.

Подошла нищенка и стала клянчить у Кельтхайра серебряное колечко с ожерелья. Он обругал нищенку и пригрозил пришибить, если не уберется сейчас же.

— А ты дашь что-нибудь бедной женщине? — обратилась она ко мне.

— Был бы рад, — ответил я. — Но клянусь, у меня ничего не осталось, я все раздал своим людям.

— У тебя есть плащ, который согреет мои старые кости, — сказала она.

— Поистине, ты нахальная старуха, — засмеялся я. — Чем же согреваться мне, если я отдам тебе последнюю одежду?

— Если окажешься в могильной яме, думаешь, плащ тебя согреет? — спросила нищенка совсем другим голосом.

— Саар!

— Тише! — она приложила палец к губам и улыбнулась. — Вот я и узнала доброту будущего короля Эрина.

— Если бы знал, что это ты, отдал бы последнее, не задумываясь. Где ты бродила столько времени?

Она снова сделала знак молчания и нырнула под полог, закрывавший вход. Кельтхайр смотрел на нее во все глаза.

Саар скинула грязные лохмотья и умыла лицо в ручье.

— Мир тебе, о Конейр, — сказала она потом, доставая из котомки большую лепешку и куски вяленого мяса. — Сначала поедим, потому что, думаю я, ты голоден немногим меньше меня.

— Поистине, права ты, — ответил я, и мы воздали должное принесенному ею угощению.

— Знакомо ли тебе, — начала Саар, усевшись на шкурах, — это имя — Кондла С-трех-Холмов?

— Конечно, — удивился я. — Я встречал его несколько раз. Он мой родственник по отцу.

— А также муж Айлин, когда твой отец не держит ее за руку. И ради него она пекется о твоей смерти. Король очень привечает Кондлу, который в твое отсутствие смог сделать то, что не удавалось тебе — отвоевать земли уладов. Его отряд ни разу не попадал в засады.

— Значит, ему повезло больше.

— Кое-кто говорит, что просто улады знают теперь меньше.

— Айлин слышала все, о чем мы говорили с отцом, — догадался я. — Это она была предателем! И верно! Ее сводные братья из уладов!..

— Еще говорят, что отец твой болен странной болезнью, которая подтачивает его изнутри. Он уже не может сидеть и принимает всех лежа на постели.

— Она исподволь отравляет его! Ну и злодейка!

— И еще говорит, что, несмотря на все прелести, Айлин трудно удержать Кондлу возле себя.

Я прищурился, глядя на нее. Она усмехнулась:

— Ты правильно догадался.

— Я не хочу, чтобы именно на тебя обратился его взгляд, — честно признался я, чувствуя, как стянуло челюстные мышцы.

— Можешь отправить его, — Саар ткнула пальцем в Кельтхайра и покатилась со смеху.

Я не удержался и тоже хмыкнул. Кельтхайр обиделся. Он не понимал, о чем мы.

— Мне нужна новая одежда и красивая обувь, — Саар с сожалением выставила ногу в разношенном башмаке. Пальцы торчали наружу.

— Поистине, ты права, — согласился я. — Завтра же у тебя все будет. И все — самое лучшее.

— Я не останусь здесь ночевать, — сказала Саар, поднимаясь и забирая сумку.

— Куда же ты пойдешь?

— Знаю, куда, — она легко, почти незаметно, коснулась моей руки и выскользнула из хижины.

Я расслышал только три ее шага, а потом наступила тишина.

— Я ведь предупреждал тебя!! — Кельтхайр плюнул вслед девушке.

— О чем?

— Ты потерял голову из-за женщины!

— С чего ты это решил?

— А с чего же ты собрался покупать ей новые платья?! — крикнул он, брызгая слюной. — Или неожиданно разбогател?!

— Успокойся, — посоветовал я. — У меня еще остались украшения покойной матери.

Кельтхайр выругался и не разговаривал со мной до утра и весь следующий день.

Наутро я отправился к самой искусной швее и заказал женскую рубашку, нарядное платье и плащ. У башмачников я купил туфли из кожи тонкой выделки с позолоченными пряжками.

Вечером наряды уже ждали мою колдунью, и она сама не замедлила явиться с приходом темноты.

— Завтра у короля будет пир. Тебя призовут утром. Иди туда и не удивляйся ничему, — сказала она, забирая одежду.

— Будь осторожна, — попросил я.

— Скажи это себе, — сказала она.

Я протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она уже исчезла за пологом, и только ткань колыхнулась дважды, как от слабого дуновения ветра.

На празднике мы с Кельтхайром сидели почти в самом низу стола. Отец собрал всех в главном зале своего дворца Зеленой ветви. Дворец назвали так, потому что возле входа росло несколько падубов — высаженных по совету друидов, чтобы короля не оставляла удача. Нас собралось много, больше пятидесяти человек. Кельтхайр еле сдерживал злобу, глядя на приближенных моего отца, которые пили пиво в королевской компании.

Мы ели вареное мясо из общего котла. Три поэта пели по очереди. Я поглядывал по сторонам, но не видел Саар.

— Она прихватила подарки и сбежала к своим босякам! — буркнул Кельтхайр, но я не поверил.

Рядом с отцом сидела Айлин, закутанная в пурпурный плащ, а рядом с ней — Кондла. Отец выглядел изможденным, но то и дело перегибался через Айлин, чтобы поговорить с Кондлой. Он почтительно отвечал ему, улыбаясь крепкими ровными зубами. Красивый воин, что и говорить.

Снаружи послышались звуки арфы, а потом голос. Я услышал его, и на сердце потеплело. Поэты разом замолчали. И гости замолчали. Песня была о далеких краях, где живут прекрасные люди, где в реках течет вино, а озера полны молоком. И сама песня, и голос были не из этого мира, а из мира сидов.

Раб что-то торопливо сказал моему отцу на ухо. Отец кивнул, и слуги распахнули двери.

Кельтхайр тяжело задышал, а я не заметил, как пролил на рубашку пиво.

Женщина, появившаяся в зале, разом привлекла внимание всех. Она медленно шла вдоль стола, приближаясь к отцу и перебирая струны арфы. У нее были черты Саар. Но на этом сходство заканчивалось. Одета она была в зеленое платье, собранное на груди мелкими складками. Зеленый плащ струился волной при каждом шаге. А шла она, как будто летела, гордо неся голову в венце русых кудрей. Подойдя к отцу, она поставила ногу на скамеечку, блеснув позолоченной пряжкой.

Отец спросил, кто она такая.

Она ответила, что пришла петь на пиру.

Отец спросил, кто учил ее.

Она ответила, что песни ей приносит ветер, а музыку навевает океан.

Айлин громко фыркнула, но отец впервые не обратил на это внимания. Все смотрели на Саар, и только я посмотрел на Кондлу. Он пожирал мою колдунью глазами, наклонив вперед голову с бычьим лбом. Мне захотелось задушить его за это.

Отец велел Саар петь.

Она отошла к поэтам, и те молча потеснились, давая ей место.

Саар запела, и даже у самых бесчувственных на глаза навернулись слезы. Казалось, арфа обрела голос под ее пальцами. Саар ни разу не обратила взора в мою сторону. Она смотрела на отца, и глаза ее сияли, как звезды.

Когда песня кончилась, отец снял с руки золотой браслет и передал рабу, стоявшему за его местом. Раб отнес браслет Саар, и она поклонилась, благодаря за подарок. Ей поднесли пива и позвали к королевскому столу.

— Даже ведьму король ставит выше нас, — проворчал Кельтхайр. Ему очень хотелось сидеть выше.

Я делал вид, что ем, но кусок не лез в горло. Саар беседовала о чем-то с отцом, время от времени с улыбкой кивая Айлин. Наверняка, мачеха говорила что-то обидное. Кондла весь подался вперед, пытаясь через Айлин оказаться поближе к Саар.

— Смотри, как уставился! Так и ест глазами! — не выдержал Кельтхайр.

— Она-то совсем не смотрит на него, — ответил я резче, нежели хотелось.

Словно смеясь надо мной, Саар вдруг обратила взгляд на Кондлу. Мне показалось, что вся нежность, какая только есть в этом мире, выплеснулась вдруг из ее глаз. Будто два солнечных луча осветили лицо моего родственника по отцу. Кондла обмяк, на губах его появилась улыбка.

— Что ты делаешь с кубком? — толкнул меня в бок молочный брат. — Ты решил завязать его узлом?

Я бросил в раба смятый серебряный кубок и взял другой. Руки мои тряслись. Остаток пира прошел, как во сне. Я поглядывал на Саар и гадал, о чем она беседовала с отцом, потому что не мог расслышать ни слова. Вечер я провел дурно. Кельтхайр то и дело о чем-то спрашивал, но я, слушая его, не мог понять смысла речей.

 

2

В нашу хижину Саар не пришла. Говорили, что отец отвел ей место во дворце, рядом с бардами. Кельтхайр ругал ее, на чем свет стоит. Я не сказал ни слова. Я верил, что Саар действует на благо мне. Но страх сжимал сердце. Я не стал объяснять Кельтхайру, что это за страх. Мой молочный брат вряд ли понял бы. Мы легли спать, а на следующий день занялись своими делами, словно не знали Саар вовсе.

Прошло пять или шесть дней. Несколько раз я видел мою колдунью — красивую, смеющуюся. Она проходила мимо в окружении воинов. Иногда рядом с ней был и Кондла. Со мной она не заговаривала и даже не смотрела.

Однажды под вечер собаки подняли головы и радостно залаяли. Кельтхайр замолчал на полуслове, а я привстал с ложа, когда скрипнула дверь, и маленькая грязная рука откинула полог.

— Привет тебе, Конэйр! — сказала Саар, откидывая с головы капюшон. Она улыбалась. Она снова была одета, как попрошайка, а лицо измазала золой.

— Ты принесла добрые вести, если так весела? — спросил я, и Саар кивнула в ответ.

— Завтра всеми правдами и неправдами уговори отца поехать до полудня к Мак-Риг, там, где вокруг озера растут красные буки. Кондла назначил мне встречу, и думаю, мы услышим много интересного.

— Кондла? — я встревожился. — Он не докучал тебе?

Она тихо засмеялась:

— Он считает ниже своего достоинства докучать женщинам, ибо их немало вьется вокруг него. Я знаю, что твой родич хочет поведать, поэтому обязательно приведи отца. Пусть глаза его откроются, и он увидит, кого приблизил к трону.

— Сделаю, как скажешь, — немедленно заверил я ее. — Но ответь, когда ты вернешься ко мне?

Она набросила капюшон на голову и негромко сказала:

— Вернусь, когда Кондла и Айлин будут сожжены на поле перед Зеленой ветвью.

— Она сошла с ума, — забубнил Кельтхайр, когда полог за Саар опустился. — Как это король сожжет свою любимую наложницу?

— Доброй ночи тебе, — сказал я, переворачиваясь на бок, спиной к своему молочному брату. Я слушал плеск волн, и мне слышалось пенье моей колдуньи.

Задолго перед рассветом, я пошел к отцу. Обычно он спал до полудня, так посоветовали друиды, чтобы скорее победить болезнь, поэтому был недоволен, когда я разбудил его раньше времени. Вопреки моим опасениям, Айлин нигде не было видно. Наверняка нашла себе занятие поинтересней, чем скучать рядом со старцем.

— Что еще ты выдумал, мальчишка! — отец постарался принять грозный вид и говорить жестко, но у него плохо получалось. Голос срывался, и его все время знобило, отчего он кутался в меха. Я смотрел на него со смешанным чувством жалости и презрения.

Когда-то, когда я был, действительно, мальчишкой, отец казался мне самым сильным и умным. Тогда я не понимал, почему мать предпочла жить не во дворце, а в хижине, и никогда не смеялась. Только тихо пела и разговаривала сама с собой, занимаясь рукоделием.

— Если ты послушаешь меня, то многое может перемениться. Я узнал имя предателя. Хочешь ли знать его ты? — сказал я, мысленно призывая на помощь всех богов. Моя удача и на сей раз не изменила, потому что отец заинтересовался. Морщины на его лице обозначились резче, он впервые за последние месяцы внимательно посмотрел на меня.

Вывести его из дворца незамеченным стоило мне немалых усилий. К тому же, отец боялся оказаться со мной наедине далеко от города, хотя и пытался это скрыть. Я поздно понял, что Айлин успела и здесь. Поистине, коварство этой женщины не имело пределов. Наверняка, она убедила отца, что я опасен для него и рано или поздно попытаюсь захватить власть в Мидэ. В конце-концов отец решил, что ему хватит двух воинов в сопровождение. Он хотел взять с собой и Кондлу, но его не нашли во дворце. Я усмехнулся.

Мы приехали в назначенное Саар место, и, как она посоветовала, спрятались в кустах под буками. Отсюда была хорошо видна поляна и ведущая к городу равнина.

Утро наступало, и небо побледнело, посерело, затем порозовело. Клочья тумана повисли над землей. Отец кутался в плащ и угрюмо молчал. Но я попросил его набраться терпения, и он ждал.

Еще до утренней росы мы заслышали шум колесницы. Затаившись, мы увидели, к озеру подъехал Кондла. Невозможно было не узнать его гнедых. Он был принаряжен — нацепил серебряную брошку и надел красный плащ. И плащ и брошка были подарены моим отцом. Он привязал лошадей, и сел на берегу озера, раздумывая о чем-то и покусывая травинку.

Нам пришлось ждать еще сколько-то, прежде чем на поляне появилась Саар. Я не заметил, откуда она пришла. Может быть, она спряталась неподалеку еще раньше нас, а может, ее принес бог ветра. Моя колдунья шла не спеша, собирая в подол цветы. На голове у нее был венок из душистых трав.

— Мир тебе, любимец короля! — приветствовала Саар Кондлу. — Зачем ты звал меня в такое отдаленное место? Что за тайное дело, если мы не могли поговорить в городе?

Кондла встал ей навстречу, улыбаясь и не торопясь отвечать.

Саар стояла спиной ко мне и отцу. Мы не могли видеть ее лица, но я представлял его, как наяву: похожее на весеннюю звезду, с румянцем нежным, как цветы наперстянки. Кудри ее струились, падая на грудь. Она то и дело отбрасывала их на спину.

— Говори скорее, — поторопила она. — Если король заметит мое долгое отсутствие, будет недоволен. Он любит просыпаться, слыша мое пение, а солнце уже высоко…

— Пройдет еще месяца два или три, — сказал Кондла, — и тебе не нужно будет бояться короля.

— Почему? — наивно спросила Саар.

— Тебе не придется его бояться, потому что ты будешь королевой. Я возьму тебя в жены, когда станет первый лёд.

— Ты будешь королем? — изумилась Саар. — Неужели Фиаха передаст корону тебе, в обход родного сына?

— Когда Айлин отравит старого короля и Конейра, я буду править, — сказал Кондла, подбираясь к моей колдунье все ближе.

Помня об обещании, я обнял отца за плечи, делая ему знак молчать. Он весь трясся то ли от слабости, то ли от ярости.

— Что говоришь ты?! — вздохнула Саар. Я не видел ее лица, но мысленно представил, как она распахнула глаза и приоткрыла губы от удивления. Я и сам поверил, что она впервые услышала о подобном намерении.

— Эта баба куда как хитра, — засмеялся Кондла. — Но я хитрее. Айлин думает, что красивее ее никого нет, но я-то знаю, что не одна она такая…

— Наложница короля — самая красивая женщина в Эрин, — простодушно ответила моя колдунья. — И она любит своего повелителя. Я не верю, что она сможет причинить ему зло, как ты говоришь…

— Айлин любит только меня и уже давно травит короля своими хитрыми зельями по моему приказу. Осталось ждать недолго. А потом, когда короля похоронят, она подсыплет яду и Конейру. Он умрет к утру, перепившись пивом. Я стану королем, как самый ближайший родственник, а ты будешь рядом со мной…

— Поистине, ужасные вещи говоришь ты, — ответила Саар. — Куда же ты денешь Айлин? Ведь она любит тебя…

Кондла хищно улыбнулся и настиг Саар, взяв ее в кольцо рук. Я помнил об обещании, но не мог смотреть на это и прикрыл глаза, сжав кулаки так, что кольца впились в пальцы.

— Когда она сделает свое дело, и я стану верховным королем, ей придется смириться. А не захочет — я не стану долго тянуть, чтобы избавиться от неугодных и строптивых баб.

Саар ахнула, и в это же время кусты с противоположной стороны раздвинулись, и появилась Айлин. На ней был простой дорожный плащ, а лицо перекошено от злобы.

— Вот как заговорил ты, сын змеи, после того, как я кормила и поила тебя из своих рук! — сказала она веско. — Не в первый раз я ловлю тебя рядом с женщиной, изменник! Но еще ни разу ты не предлагал какой-то уличной девке разделить с тобой трон!..

Потом Айлин напустилась на Саар, обвиняя в том, что она околдовала Кондлу. Моя колдунья не говорила ни слова. Айлин сначала кричала, потом заплакала, потом бросилась на Кондлу с кулаками. Улучив момент, Саар незаметно ушла с поляны. Я тоже хотел уйти и потянул отца за собой, но он воспротивился. Он хотел увидеть все до конца. И увидел.

Сцена примирения Айлин и Кондлы была мерзка моим глазам. Я старался думать о другом. Мне представлялась Саар в венке из цветов. Почему-то она грустила и не поднимала головы.

По дороге домой отец был угрюм. Я не пытался заговорить с ним. Саар предупредила меня, чтобы я меньше говорил и больше слушал. В Зеленой ветви отец затворился в спальне и приказал никого к нему не пускать. Я сел во дворе, у общего костра, будто желая пообщаться с воинами, но на самом деле ожидал приезда моих врагов.

Они появились в разное время и с разных сторон, словно и не встречались у озера. Айлин был довольна, и на лице ее играла улыбка. Я подумал, что если наш план с Саар провалится, то добра не будет ни ей, ни мне. Мачеха прошла во дворец, но почти сразу же вышла, и выглядела удивленной. Я мысленно поздравил себя. По-крайней мере, отец в этот раз проявил больше здравости ума, чем когда взял в наложницы родственницу уладам. Постояв во дворе, Айлин удалилась в свои покои.

Следом появился Кондла. Не сказать, чтобы вид у него был очень довольный, но, судя по всему, он ничего не опасался. Интересно, что он наобещал Айлин? Голову Саар на блюде? Беспокойство мое усилилось. Что бы ни произошло, Саар первая примет на себя удар в случае неудачи. А от этой парочки можно было ждать чего угодно — не отравят, так оболгут перед королем и добьются казни.

Ждать дальше не было никаких сил, я уже поднялся, чтобы отправиться к отцу и спросить его напрямик, что он предпримет, как вдруг к Кондле подошли несколько воинов. В руках у одного была веревка. Все было кончено в считанные мгновения — Кондла валялся в пыли, связанный по рукам и ногам. Кто-то пнул его, когда он начал кричать, что пожалуется королю. В это же время с другой стороны раздались женские вопли и я увидел, что ведут Айлин — растрепанную, красную от гнева. Она вырывалась, но ее держали крепко.

Потом мне сказали, что отец желает встречи со мной. Это было первое приглашение за последние годы. Я так и не смог увидеть Саар, и это смущало. Вопреки опасениям, отец не спрашивал у меня ни совета, ни разъяснений. Он сказал, что приказал бросить любовников в яму до завтрашнего дня. И что завтра устроит над ними суд, потому что и Кондла, и Айлин из знатных родов, а ему не нужна беспричинная вражда с подвластными князьями. Пусть соберутся родственники, друиды, сторонние люди и решат, как поступить. Измена и покушение на жизнь короля — это серьезное обвинение. Но он сомневается.

Вечером на тайном совете в моей хижине я, Саар и Кельтхайр обсудили события. Саар внимательно выслушала меня и долго думала.

— Он хочет пощадить Айлин, — сказала она, наконец. — Это так же ясно, как ясен день. Нам нельзя допустить этого. Кондла не опасен для тебя. Он глуп и тщеславен. Он никогда не догадался бы подойти к Айлин или задуматься о троне верховного короля. Это она всему причина. И от этой причины лучше избавиться прямо сейчас, пока гнев твоего отца не остыл. Если согласиться на изгнание, рано или поздно она найдет возможность вернуться и снова очарует твоего отца.

— Как же мы поступит? — спросил я.

— Сделаем так, что она сама выберет смерть, — скупо улыбнулась Саар. — Боги на нашей стороне, Конэйр. Остальное — не важно. Главное, не настаивай на казни. Прояви перед отцом милосердие, пусть и считаешь иначе.

На суд собралось столько людей, что всем не хватило места, и пришлось устроить суд не равнине за городом. Приехал князь Эоган, родич Айлин. Он хмурился и не глядел по сторонам. Он хотел поговорить с моей мачехой, но его не пустили. А с ним были десять воинов, и все вооружены — словно собрались в поход.

Друиды освятили место и помолились, потом поднялся отец. Я поддерживал его под руку, потому что ему он стоял с трудом, но не хотел выказывать телесную слабость. Он рассказал о том, что видел и слышал, и вызвал свидетелей — своих телохранителей и Саар. Обвиняемые молчали. Кондла прятал лицо, а Айлин, напротив, жадно слушала.

Эта женщина так просто не сдастся, подумалось мне.

Когда ей дали слово, стало понятно, какими чарами мачеха опутала моего отца. Я, знавший едва не более всех о ее преступлениях, и то готов был поверить, что она — сама кротость и невинность.

— Фиаха! — вопрошала Айлин моего отца. — Разве я была плоха для тебя? Я подарила тебе юность, красоту, была с тобой во время болезни! Почему ты решил отомстить мне столь страшно? Я заслуживаю наказания — изгнания, вечного позора, но не смерти!

Потом она обратилась ко мне:

— Конэйр! Вспомни, кто заменил тебе мать? Ведь я никогда не сказала тебе плохого слова, не взглянула косо. Заступись, позволь мне покинуть Мидэ, чтобы всегда вспоминать твою доброту!

— Что скажет король? — спросил Глунндуб — главный друид.

Отец долго молчал.

— Пусть князья и жрецы решат, какого наказания они заслуживают, — сказал он, наконец.

Я подавил вздох и первым попросил для Кондлы и Айлин изгнания. Князья Эоган, Кайрпре, Лойг и остальные заспорили. Айлин, слыша их спор, ободрилась. Эоган склонял остальных князей не требовать смерти для провинившихся. Он был не слишком красноречив, но куда как преуспел, потому что иногда десять вооруженных воинов красноречивее любых слов.

Русые кудри Саар мелькнули в толпе зевак, куда она убежала после того, как говорила перед судом. Я заметил, что главный друид Глунндуб оглянулся на нее. Ему было около семидесяти зим, и пятьдесят последних из них он не смотрел на женщин, но Саар привлекла его внимание.

Спор князей окончился. Поднялся Эоган и начал речь о том, что Айлин и Кондла заслуживают снисхождения. Моя колдунья вдруг оказалась в первых рядах.

— Их надо казнить, — громко сказала она, прерывая Эогана.

Все обернулись. Эоган смешался, а Глунндуб прищурился, глядя на мою колдунью против света. Саар снова вышла на середину.

— У меня было видение, боги говорили со мной, — начала она, и почему-то никто ее не перебивал. — Они велели казнить королевскую наложницу и ее любовника. Мне было открыто, что если оставить изменников в живых, то не пройдет и года, как Эрин погрязнет в войнах. Я видела кровь. Много крови. Она текла реками, и от нее зеленые луга становились бурыми.

Айлин вскочила, как ужаленная, и закричала:

— Она лжет! Это она наслала на меня и королевского родственника помутнение рассудка! Это ее колдовство заставило сказать те слова, за которые вы собираетесь нас наказать!

Глунндуб не торопился отвечать, но Саар не отступила:

— Я докажу, что говорю от имени богов. Прошу испытания подковой для меня и этой женщины, что высказала обвинения во лжи.

Половина собрания ахнула, половина — сдержанно зашумела. Отец, сумрачный лицом, сидел понурившись. Глунндуб, посовещавшись с остальными друидами, выступил вперед.

— Ты согласна доказать свою правоту, женщина, через испытание подковой? — спросил он у Айлин, которая замолчала и стала белой, как первый снег.

— Я не хочу этого, — ответила Айлин одними губами.

— Тогда пусть признает мою правоту и примет смерть за свои преступления, — сказала Саар.

Выбор у Айлин был невелик. Она взглянула на Саар с ненавистью и кивнула:

— Я согласна на испытание…

Мне захотелось вскочить, растолкать воинов, схватить Саар за плечи и встряхнуть, умоляя, чтобы одумалась, чтобы не губила себя из-за подлой женщины. Но я никуда не побежал, а остался на месте, рядом с отцом, который по-прежнему хранил молчание и смотрел на собственные колени.

Что такое испытание подковой? Это древнее разрешение споров. Две подковы, взятые с копыт белоснежного скакуна-трехлетки раскаляют в костре, а потом дают тяжущимся. Кто дольше продержит подкову в руке, тот и прав. Я видел, что происходило с теми, кто отваживался на это, и не хотел подобной участи для Саар.

Айлин подняла голову и воззвала:

— Я прошу отсрочки до завтра! Мне надо помолиться и собраться с силами.

Прежде чем кто-либо успел ответить, Саар подала голос:

— В отсрочке нет правды. Не нужно молиться, если ты уверена, что боги на твоей стороне. Я требую проведения испытания здесь и сейчас.

Айлин снова метнула на мою колдунью злобный взгляд.

Глунндуб пошептался с главными друидами и взял сторону Саар. Быстро развели костер, нашли нужные подковы, и сам Глунндуб со своим помощником взяли железные щипцы, чтобы сунуть подковы в пламя. Их подручные в это время подносили женщинам воду, омывая им руки и окуривая дымом омелы, чтобы призвать милость богов или их проклятье. Чем ближе было начало, тем меньше решимости оставалось у Айлин. Губы ее дрожали, но плакать она не осмеливалась. Саар казалась спокойной, но время от времени приглаживала волосы. Наверняка, и ей было страшно.

Поднесли подковы, почти белые от жара. Айлин не выдержала и заплакала. Сначала тихо, а потом в голос, но подставила ладонь. Саар протянула руку не колеблясь. Женщины приняли раскаленные куски металла, и на всю поляну запахло паленым мясом. Айлин закричала, потом упала на колени, потом взвыла и выронила подкову, пряча изуродованную руку в грязное покрывало, бывшее когда-то богатым пурпурным одеянием. Саар стояла прямо, не меняясь в лице и не издавая ни звука. Она еще сколько-то подержала подкову, чтобы все убедились в ее победе, и медленно разжала пальцы. Потом моя колдунья подняла руку над головой, показывая ладонь. И теперь уже все собрание ахнуло: кожа ее была чистой, как у младенца, без единого, даже самого маленького, ожога.

Я не пожелал присутствовать на казни Айлин и Кондлы. Я ушел в свою хижину и прождал там до вечера, пока не вернулись Кельтхайр и Саар. Кельтхайр, захлебываясь от злой радости, рассказывал, как Айлин и Кондлу бросили в яму, засыпали хворостом и подожгли. Он мог бы рассказывать об этом всю ночь, но я попросил замолчать. Он обиделся, но больше не вспоминал о казни. Улучив момент, когда мой молочный брат вышел, я спросил Саар:

— Ты и сейчас будешь убеждать меня, что не колдунья? Как тебе удалось пройти испытание? Какое-нибудь древнее зелье?..

— Не совсем, — ответила она. — Обыкновенное умение человеческого тела. Я видела людей, которые лежали на углях, как мы с тобой на постели, и не претерпевали никакого вреда.

— А на раскаленных добела подковах они не лежали?

Саар усмехнулась и встряхнула головой, как норовистая кобылица:

— И это можно, если кое-что нанести на кожу. Я держала подковы и раньше и никогда не получала ожогов.

— Но тебе и Айлин омыли руки! — поразился я. — Как же ты смогла воспользоваться снадобьем?!

— Им были смазаны мои волосы.

Некоторое время я молчал, обдумывая услышанное. Я вспомнил, как волновался за Саар на суде, вспомнил, как она приглаживала кудри. Потом сказал:

— Ты предусмотрела все. То, что я принял за страх, на самом деле было уловкой. И теперь, после казни наложницы, отец не держит на меня зла, потому что я не был причиной ее смерти. И в этом твоя заслуга.

Огонь почти прогорел, и лицо моей колдуньи было скрыто тенью. Я взял ее руку и повернул ладонью вверх:

— Эта рука спасла меня сегодня. Завтра я надену по два кольца на каждый твой палец, и сверх этого положу на твою ладонь серебряную брошь.

Саар тихо засмеялась, отняла руку и пошла гасить угли в очаге:

— Спокойных снов, Конэйр, — сказала она.

 

3

С тех пор Саар стала жить рядом со мной неотлучно. Каждое утро я просыпался и видел, как она умывается в ручье, а потом расчесывает кудри — медленно, словно священнодействуя. Я подарил ей костяной гребешок, и еще кольца и брошь, как обещал. И новый плащ, и шапку. Я хотел подарить ей колесницу и пару коней, но Саар отказалась. Она ездила с Угайне или еще с кем-то из моих воинов, но никогда — со мной. После казни Айлин отец быстро пошел на поправку, и мы с ним совершили немало походов на уладов и лагенов.

Осенью отец упал с коня и расшибся. Несколько дней он пролежал в горячке, и друиды сказали, что помочь нельзя. Вышло по их слову. Я устроил в память отца пир, где гости пили и ели неделю. После этого я стал королем, как и предсказывала моя колдунья.

Теперь мне полагались покои во дворце, но я проводил там мало времени, всегда возвращаясь к ночи в хижину. Я знал, что Саар подберет брошенный мною плащ, выслушает новости за день, даст совет или просто помолчит, пристроившись с арфой в уголке. Кельтхайр по-прежнему был подозрителен и наушничал всякий раз, когда Саар отлучалась. А уходила она часто. Бывало, после таких прогулок она приносила мне вести, а бывало, что не говорила ничего.

Став королем, я запретил разбои в окрестностях Мидэ и на землях подвластных князей. Некоторые остались недовольны, зато коровы не пропадали десятками, и налоги поступали исправно. Я отпустил заложников, после чего Кельтхайр долго досажал мне брюзжанием. Раз в два месяца я объезжал с небольшим войском окрестные селенья, чтобы разрешить споры, узнать, как живут мои люди, и нет ли у них в чем нужды. Обычно в такие поездки я брал самых верных и близких. Саар постоянно следовала за мной. Я уже убедился, что она видела то, что скрывается в людских сердцах, и никогда не ошибалась. Теперь мне стали понятны ее слова о справедливом суде. В походах она сидела слева от меня, бросив плащ на землю, а во дворце я приказал поставить специально для нее резную скамеечку. Никто не садился на эту скамеечку в отсутствие Саар. Она еще несколько раз вызывалась брать подковы, чтобы доказать чью-либо невиновность, но никто не решался с ней тягаться.

Однажды непогода застала нас на границе с лагенами. Перед этим мы несколько дней делили поля между земледельцами, выясняя, кто передвинул межу. На обратном пути полил дождь. Все мы были измучены и раздражены. Вспышки молний испугали Серого, он понес, и мой возница повредил руку, пытаясь удержать вожжи. После этого я приказал распрячь коней, потому что дорогу размыло, и было бы жестоко мучить животных.

Саар, услышав мой приказ, выскочила из колесницы Угайне и подошла ближе.

— Неразумно разбивать здесь лагерь, Конэйр, — сказала она. — Мы у чужих границ и нас мало. Лучше вернуться в деревню или продолжить путь.

— Если станем возвращаться, — ответил я, — доберемся далеко за полночь. Кони устанут идти по такой дороге.

— Коней ты жалеешь, а себя и своих людей — нет? — веско сказала Саар.

— Сейчас он снова послушается ее, и нам придется тащиться по грязи в темноте, — сказал Кельтхайр, обращаясь к кому-то из воинов.

Мне на глаза попался возница Лойг, и я заметил на его лице усмешку. Этого оказалось достаточно.

— Остановимся здесь на ночь, — сказал я. — А кому не нравится — могут идти пешком в деревню, в Мидэ или в царство подземного бога.

Саар промолчала, а Кельтхайр похлопал меня по плечу.

Мы наскоро сложили несколько шалашей и развели огонь, чтобы высушить одежду. По уже заведенному правилу, я делил шалаш с Кельтхайром и Саар, но в этот раз она не пришла. Я не знал, где ее носит в такую погоду, но посылать за ней не стал. Кельтхайр рассказывал что-то веселое и сам смеялся над своими шутками. Вскоре нас всех сморил сон. Засыпая, я видел, как Кельтхайр устраивается поудобнее, поворачиваясь к костру то одним боком, то другим.

Проклятый дождь преследовал меня даже во сне. Я чувствовал его холодные капли на щеках. Потом хлынуло на грудь, и я вскочил, ничего не понимая спросонья. Передо мной сидела Саар, и с ее мокрых кос струями стекала вода.

— Проснись! Проснись же, Конэйр! — теребила она меня. — Лагены!

Тут же в шалаш проснулась голова дозорного:

— Лагены с большим войском! — прохрипел он. — Просыпайся, король!

Я толкнул Кельтхайра и выскочил наружу, забыв одеться. В сером тумане было видно, как по полю, возле самой кромки леса, в котором укрылись мы, двигались строем наши соседи с востока. Все были при боевых колесницах, с копьями и щитами. Они ехали медленно, разглядывая следы, оставленные нами. Я быстро сосчитал их — двадцать колесниц. Нас было шестеро. Мы не суетились. Каждый знал, что надо делать. И каждый знал, что нам оставалось только погибнуть с честью. Я обнял Кельтхайра, огляделся, ища Саар, и не сразу увидел ее, а когда увидел — то не сразу узнал. Растрепанная, перемазанная грязью и запыхавшаяся, она тащила мешок, в котором что-то трепыхалось.

— Подожди, прошу, — еле выговорила она, зажимая мешок между коленями и скручивая волосы в узел пониже затылка. Косы ее промокли и казались почти черными.

— Что ты задумала?! — зашипел я, когда она побежала прямиком навстречу вражескому войску. Я попытался поймать Саар, но она была проворной, как и ее тезка — олениха.

Остановившись под укрытием последних деревьев, моя колдунья вытащила из мешка зайца. Невесть как она поймала его в темноте, в лесу, но заяц был жив и трепыхался. Что-то шепнув зверьку, она бросила его прямо под копыта коней. Заяц покатился серым комком, замер, а потом помчался, петляя, перед колесницами лагенов. Это был дурной знак — заяц перед войском. Знак неминуемого поражения, проклятия богини войны. Я видел, как смешались лагены, как они дрогнули, и поспешно развернули коней. Я схватил Саар за плечо и потащил к своим, ругаясь сквозь зубы. Неожиданная задержка дала нам возможность для бегства, но от этого ни у кого не стало легче на душе.

Мы прибыли в город уже затемно, и всю дорогу не разговаривали. Кельтхайр бормотал, что знает, кому обязан позором, и я не приказал ему замолчать. Никто из нас не рассказал о том, что произошло, и мы долго прятали друг от друга глаза. Потому что стыдно признать, что спасением ты обязан женщине, а в беду угодил, презрев ее советы.

Несколько дней мы с Саар не разговаривали. Она ходила рядом, желала доброго утра воинам, но избегала обращаться ко мне. Я тоже молчал. Не стоит мужчине проявлять слабость в отношении женщины. Кельтхайр был доволен этим. Он сказал, что мне давно пора вести себя, как король, а не как мальчишка.

В один из дней я шел по городу и на поле увидел девушек, игравших в мяч. Одна из них была выше всех, а кудри ее достигали колен. Отбивая мяч, она бросила его за линию поля. Мяч упал к моим ногам. Я поднял его.

— Кто ты, дитя? — спросил я, когда она подбежала.

Девушка назвалась, робко протягивая руку за мячом. Ее звали Фиал, и она приехала к родственникам матери.

У нее были большие глаза и высокая грудь. Я смотрел, когда она побежала на поле. Она несколько раз обернулась, отчаянно смущаясь. Мне показалось, что я понравился ей.

— Берегись ее! — сказала Саар за вечерней трапезой.

— О ком ты? — почему-то я предпочел сделать вид, что не понимаю ее слов.

— Я о черноволосой красавице, так пленившей тебя кудрями своими, — спокойно сказала Саар, выбирая кусочек свинины без жира.

— Ты считаешь, что Фиал чем-то опасна?

— Она не друг тебе.

— Ты говоришь совсем, как Кельтхайр! — засмеялся я, подталкивая молочного брата локтем.

Кельтхайр поддержал мой смех, и Саар недобро повела взглядом в его сторону. Это меня разозлило.

— Мне давно пора взять жену и дать продолжение роду, — сказал я резко.

— Она не подходит, — сказала Саар.

— Опять твои предвиденья?

— У нее дурной нрав и темное сердце, путь ее — из тумана.

— У тебя тоже.

Саар выбрала еще один кусочек мяса и не ответила.

Трапеза закончилась в могильном молчанье, на ночь Саар ушла из хижины. Кельтхайр был рад и веселился. Я, как мог, отвечал на его шутки, но на душе было тяжело. Ночь я провел скверно, меня мучили кошмары. Снились крысы, прибитые к стене стрелами. Крысы были еще живые и корчились в предсмертных судорогах. Я то и дело просыпался в поту.

Наутро я пошел к друиду Глунндубу и все рассказал ему.

— Все ясно, — ответил он мне после гаданий. — Крысы — это женщины, способные предать. Женщины, побежденные твоими стрелами.

Он ничего не знал о моих гейсах. Я сразу возблагодарил звездную колесницу, просиявшую при моем рождении. Хорошо, что я вовремя избавился от Саар. А Фиал будет мне хорошей женой и утешеньем.

Я подарил Глунндубу горсть серебра и вернулся во дворец.

Когда Саар появилась в Зеленой ветви, я приветствовал ее, как делал обычно. Она посмотрела на свою скамеечку, где сейчас сидела Фиал. Это я приказал ей здесь сесть.

Фиал испуганно дернулась, но я удержал ее.

Саар молча села на единственное свободное место возле двери. Кельтхайр поднял в мою честь кубок.

Весь вечер я ласково разговаривал с Фиал, совсем не обращая внимания на Саар. Она разложила на коленях косточки и перекладывала их то вправо, то влево, низко опустив голову с пышным узлом русых кудрей. Потом к ней подсел Угайне, и она впервые улыбнулась ему. Это уязвило меня сильнее, чем ее советы.

— Сегодня ты разделишь со мной ложе, — сказал я Фиал. — А завтра я скажу о нашем браке.

Она поцеловала мне руку и удалилась в сопровождении рабыни.

Я был порядком пьян в ту ночь.

Я пришел в хижину в сопровождении Кельтхайра. Саар не было. Зато там была Фиал. Ее рабыня разогревала вино.

При моем появлении, Фиал отослала рабыню. Я тоже велел Кельтхайру уйти. Но прежде он все осмотрел, и попробовал ото всех кушаний. Он споткнулся о забытую арфу, и ее струны жалобно звякнули.

Когда дверь за моим молочным братом закрылась, Фиал откинула с лица черные кудри и улыбнулась. Я погладил ее по голове. Волосы у нее не были забраны в пучок, а свободно падали до самых колен. Она раздела меня и расстелила постель, а потом подала чашу с вином.

Я пригубил вино три раза, в перерывах Фиал ласкала меня. Огонь почти потух, стало холоднее, и она забралась ко мне под одеяло.

Она была красивая, но мне нужно было меньше пить. Я хотел сказать ей, что надо немного поспать, и до утра я стану ее мужем, но язык почему-то не слушался.

Фиал подняла мою голову и влила в меня еще вина. И тут я понял.

Отравленный напиток уже сделал свое дело. Я не мог шевелить ни рукой, ни ногой, и даже не мог позвать на помощь. Тело стало беспомощным, как у младенца. Фиал внимательно наблюдала за мной, опираясь на локоть. Потом она взяла подушку с ложа Саар и положила на мое лицо.

Сначала все было черным, а потом приснился сон. Я пробирался по лесной чаще, сквозь сухостой. Ветки — словно костлявые руки — рвали на мне одежду, хватали за волосы, царапали лицо. Я искал и звал кого-то, но не было ответа. Потом впереди забрезжил свет, и я открыл глаза.

Первое, что я увидел, была серебряная чаша. Я оттолкнул ее, и на постель пролилось молоко.

— Не так ты принимал отраву из ее рук, — раздался знакомый голос. Сейчас он звучал недовольно.

— Саар! — я вскочил и только сейчас осознал, что могу двигаться.

Моя колдунья сидела рядом, отряхивая одежду, на которую попали капли молока. На полу лежала Фиал. Девушка была без сознания, связанная по рукам и ногам собственным поясом.

Я положил руку на плечо Саар, она усмехнулась.

— Ее будут пытать, а потом казнят, — сказал я.

— Нет, отпусти, когда она придет в себя.

Мне показалось, что я ослышался, но Саар покачала головой:

— Не много будет чести, если люди скажут, что ты не послушался моего совета и едва не погиб от руки девчонки в собственной постели. Отпусти ее без шума, вызнав имя истинного убийцы.

— Отпустить ее безнаказанной?!

— Этим ты явишь мудрость и дар пророчества, и твои враги устрашатся. А девчонку они вряд ли оставят в живых. Надо же на ком-то сорвать злобу. Я ухожу, сейчас она очнется.

Саар вышла, бесшумно, как лесная кошка.

Фиал завозилась на полу, дергая связанными ногами.

Я поднял ее голову, намотав на кулак пряди волос:

— Не так-то просто убить меня.

Она заплакала, но я встряхнул ее и приказал отвечать.

— Кто послал тебя? — спросил я.

Она не посмела упрямиться:

— Князь Эоган.

Брат Айлин. Я задумался, держа перед лицом девчонки обнаженный кинжал.

— Почему ты не отравила меня сразу? Ваше семейство знает такие яды…

— Князь сказал, что долго ждать не хватит терпенья, а быстрый яд оставит следы, которые заметят друиды. Он приказал опоить тебя и задушить, чтобы никто ни о чем не догадался.

— А тебе какая корысть в моей гибели? — спросил я.

Она взглянула с ненавистью, и так напомнила Айлин, что все стало ясно:

— Так родственница Эогана! Поистине, ядовитая семейка! Что ж, ступай к Эогану, к уладам или к самому подземному богу, — я распустил путы и жестом приказал девушке уходить.

Она оглядывалась, ожидая удара в спину, но я не ударил.

Потом зашел Кельтхайр.

— Вижу, ты бурно провел ночь! — посмеялся он, намекая на мое бледное лицо.

Я посмеялся вместе с ним. Вернулась, как ни в чем не бывало, Саар и села на ложе, достав гребень. Кельтхайр посмотрел на меня, но я ничего не сказал и снова лег. Меня мутило.

Мой молочный брат недовольно засопел. Саар причесалась и умылась в ручье. Все, как раньше.

Потом она разожгла огонь и согрела молока. Она протянула мне чашу, и я выпил до донышка. Молоко было с травами. От него стало легче, и я уснул.

Проспал я почти до заката, а проснувшись, застал Саар и Кельтхайра игравшими в шашки. Кельтхайр был доволен — он выигрывал у Саар. Но ее лицо было невозмутимым. Я рассмеялся — наверняка, она умышленно проигрывала ему, чтобы не злить лишний раз.

Они одновременно подняли головы, посмотрев на меня.

— Долго же ты спишь, — проворчал Кельтхайр.

— Долго, — согласился я. — Я голоден, принесите поесть.

Саар принесла хлеба, мяса и молока. Я съел все до крошки и выпил все до капли. Вставать по-прежнему не хотелось. Да и незачем было. На поверхности воды лежали алые отблески — заходило солнце.

— Спой мне, — попросил я Саар, и она подняла забытую арфу.

Кельтхайр ушел. Он всегда уходил, когда моя колдунья пела.

Саар перебирала струны, но петь медлила.

— Расскажи, как ты спасла меня?

Она пожала плечами:

— Я вошла, когда девчонка начала тебя душить, и ударила ее в висок камнем.

— Я подарю тебе нож, чтобы ты впредь не дралась камнями, — сказал я. — И не возьму жену без твоего совета.

Она улыбнулась, потом начала петь. Я уснул под ее пенье, как давно, в детстве, засыпал под пенье матери.

— Надо покончить с гадючьим племенем, — сказала Саар на очередной охоте, которую мы устроили через неделю после моей попытки жениться. — Они не успокоятся, пока не прикончат тебя.

— У нас мир с Эоганом, — напомнил я.

— Значит, надо этот мир нарушить.

— Ты знаешь, как?

— Почти. Я расскажу тебе, а ты решишь.

— Начинай, — велел я, и мы свернули с общей тропы незаметно от всех.

Мы остановились возле водопада, чтобы никто не подслушал наши речи. Я постелил плащ, чтобы Саар не пришлось сидеть на холодной земле.

— Всем известно, что Эоган больше всего на свете любит коней черной породы, — заговорила она. — Вели найти красивого вороного жеребца, от которого Эоган не откажется… — она склонилась ко мне и заговорила почти шепотом.

Я слушал и смотрел на нее с изумлением. Потом пообещал все обдумать.

Фиал я больше не видел. Много позже я узнал, что девчонка упала, когда пробиралась по горной тропе, и свернула шею.

 

4

Прошел еще месяц или два, и в десятый дней второго летнего месяца, когда я принимал прошения от подвластных князей, в Зеленую ветвь явился проситель. Это был сын одного из князей, чьи владения граничили с владениями Эогана. Юноше еще не исполнилось шестнадцати, и лицо у него было гладким, как у девушки. Он очень волновался, выступая перед собранием, и с трудом сдерживал слезы. Он рассказал, что на княжеский табун напали неизвестные и угнали несколько коней. Его отец бросился в погоню, но был предательски убит. Судя по следам, перед смертью он разговаривал со своими убийцами и не бежал от них.

— Кого ты подозреваешь? — спросил я.

— У меня нет прямых обвинений, — признался он. — Они напали ночью. Но это был кто-то из князей, у них были хорошие мечи. Рабы заметили оружие, но не разглядели лиц.

Князья сдержанно зашумели. Я краем глаза следил за Эоганом. Он задумчиво теребил бороду.

— Что скажешь по этому поводу? — спросил я у Глунндуба.

Друид задумался.

— Надо спросить у богов, — сказала Саар четко. Она сидела на резной скамеечке слева от меня, и глаза ее горели.

Друид поддержал совет, подтвердив, что и боги знают все лучше нас, и им ведомо тайное.

— Так и быть, — решил я. — Раз нет свидетелей-смертных, призовем свидетелей небесных.

— Проведем гадания в полнолуние, — сказал Глунндуб.

— Незачем ждать столько времени, — возразила Саар. — Речь идет не о простом разорении деревни, а о нарушении перемирия. Упустить время означает упустить победу. Пусть запрут двери, чтобы никто не сбежал.

— Нам нужен предсказатель, — сказал Глунндуб.

— Нам нужна правда, — сказала Саар. — И мы узнаем ее без промедленья.

Все замолчали. Саар приказала принести сухого хлеба.

Сложив на блюде гору сухарей, она прочитала над ним заклинанье, прикрывшись плащом:

Князь Эоган чуть не шарахнулся, когда она поднесла блюдо к нему.

— Возьми и съешь, — велела Саар.

Он не осмелился ослушаться и взял протянутый ею сухарь. Саар несла блюдо и раздавала хлеб князьям. Вскоре зал наполнился чавканьем. Князья грызли хлеб, остальные смотрели.

Вдруг с Эоганом стало происходить что-то непонятное. Лицо его покраснело, он кашлянул сначала приглушенно, потом сильнее. Саар остановилась.

Эоган поводил глазами, пытаясь подавить кашель. Потом схватился за горло.

— Это он, — сказала Саар, указывая на него пальцем.

— Немедленно воинов к Эогану, — велел я. — Обыщите все. Возьмите юношу, он узнает своих коней.

Через два дня к Зеленой ветви был доставлен жеребец. Черный, с одним белым пятнышком на правой задней ноге. Собрание князей и друидов признало Эогана виновным в нарушении перемирия и в убийстве. Его зарезали в священной роще в ту же ночь.

Надо сказать, что меня больше не звали Конэйр Мак Фиаха. Люди придумали новое прозвище — Конэйр Мор. Конэйр Великий. Но я слышал, что так называли и Саар, и на мой взгляд, это было вернее.

После казни Эогана у меня не осталось явных врагов, и никто из князей не осмеливался роптать.

Трижды ко мне приходил Глунндуб и просил отдать Саар в клан друидов. Я сказал, что не могу ей приказывать, и все будет лишь по ее желанию. Друид долго разговаривал с моей колдуньей наедине, после чего покинул дворец. И сколько я не пытал Саар, она не открылась о беседе.

— Расскажи тогда, что ты сделала при гаданье? — попросил я. — Опять какое-то волшебство? Тайные снадобья, тайные слова?..

— Все проще.

Саар достала из своего угла мешочки с травами и протянула один:

— Положи щепоть на язык.

Там был черный порошок. Я послюнил палец и осторожно попробовал. Чуть-чуть. Саар засмеялась, когда я метнулся к ручью, чтобы прополоскать рот.

— Поистине, это сродни огню! — изумился я, когда смог говорить. — Хуже дикого лука!

— Я посыпала им сухарь, который дала Эогану. Я высыпала на него четыре щепотки!

— Да уж, бедняга Эоган! — засмеялся и я. — Слушай, откуда столько коварства?

— Ты говоришь про меня или про своих сородичей? — невинно осведомилась она.

— Мир прогнил, — согласился я с ней. — Даже родная кровь не останавливает убийства.

— Ты заговорил, как старик. Дальше будет еще хуже, так что радуйся тому, что сейчас.

— Ты становишься провидицей? — пошутил я, но суеверный страх все же проник в душу.

— Я вижу и умею думать, — ответила она. — Мир перестал рожать людей, подобных тебе. И это плохо для мира.

Я посмотрел на нее внимательно и сказал:

— Саар…

— Пойду отнесу лепешку собакам, — сказала она и вышла из шатра. После этого мы долго не говорили.

Как-то утром, когда Кельтхайра не было, я проснулся и увидел, что Саар тоже не спит.

Я смотрел на мою колдунью. Она держала арфу, натягивая струну, взамен лопнувшей. На лице ее играли блики от воды.

— Расскажи мне о тайне своего сердца, — сказал я неожиданно для себя.

Она усмехнулась:

— Ты знаешь все мои тайны. У меня есть пять сестер и…

— И три брата, — перебил я. — Я спрашиваю, есть ли кто у тебя на уме?

— Ты спрашиваешь, о мужчине, с которым я хотела бы разделить ложе?

От ее спокойного голоса мне стало не по себе. Я почувствовал себя последним дураком. Но ответить пришлось.

— Да, об этом речь, — промямлил я.

— Нет, — ответила она так же спокойно. — Мне никто не нравится.

— А если понравится, что тогда?

— Что тебе до этого, Конейр? — засмеялась она.

— Ты права, — засмеялся и я.

Саар пощипала струны, прислушиваясь к звуку. Собаки снаружи залаяли и она выскочила посмотреть. Я проводил ее взглядом и перестал смеяться.

Саар вскоре вернулась и спросила, почему я такой хмурый.

История с Фиал не прошла бесследно, и теперь я проявлял известную осторожность, присматриваясь к женщинам. Саар была права — враги мои не дремали, и поэтому в каждой красивой чужачке я видел теперь отравительницу. Но все изменилось, когда я заметил Этне, дочь Форгала.

Форгал был моим верным сторонником. Даже когда Айлин стала наложницей отца и моя мать была отвергнута, Форгал не гнушался разговаривать с нами. Один раз он привел матери рабыню, чтобы ей не приходилось самой замешивать хлеб, а на мое совершеннолетие подарил лучшего щенка из племени любимой суки. После того, как я стал королем, Форгал взялся отвечать за вооружение войска. Однажды мы с Саар пришли к нему, чтобы договориться о новых щитах. До этого я трижды встречал его дочь, а в этот раз увидел и удивился, как она выросла — ведь я помнил ее еще ребенком. У Форгала были гости. Этне сидела с девушками своего возраста. Пока гостьи болтали, юная хозяйка не выпускала из рук шитье. У нее были ласковые глаза и родинка над губой. Я наклонился к Саар, которая гладила моего пса. Пятнистый еле слышно скулил от удовольствия, и пытался лизнуть ее в ладонь.

— Посмотри на Этне. Что скажешь? — спросил я у моей колдуньи.

Некоторое время Саар молча разглядывала девушку, а она не замечала наших взглядов и продолжала шить. Подруги тормошили ее, им хотелось играть и смеяться, но Этне только качала головой. Я подумал, что она не только красивая, но и хорошая хозяйка, и с нетерпением ждал ответа.

— Ну? — поторопил я Саар, потому что она молчала очень уж долго.

Этне повернула голову, увидела меня и склонилась над шитьем, заливаясь румянцем так, что покраснели уши и шея. Саар переложила с колена на колено собачью голову, похлопывая Пятнистого по холке.

— Хорошая девушка, — сказала моя колдунья. — Думаю, она достойна тебя.

— Кровь моя играет при виде ее, — доверился я.

— Думаю, и ты ей приятен, — сказала Саар ровно.

Форгал не был против, и вскоре Этне стала мне женой.

В эти дни я впервые остался без Саар. Она отправилась проведать родственников, так как младшая ее сестра занемогла. Я отпустил ее, попросив вернуться скорее. Она не пообещала.

Она вернулась, когда уже были съедены все припасы, выпито все пиво и все вино закончилось. Как-то утром, возвращаясь во дворец, я увидел мою колдунью у общего костра. Рядом с ней сидел Угайне. Они жарили мясо на прутиках и смотрели друг на друга с улыбкой.

Я позвал Угайне и отправил его с поручением. Потом подошел к Саар.

— Не слишком ты торопилась, — упрекнул я ее.

— Я здесь уже третий день, — спокойно сказала она. — Ты проходил мимо.

Она протянула мне зажаренное мясо, и я взял кусочек.

— Как сестра? — спросил я.

— Здорова, милостью богов.

Мы помолчали, потому что я впервые не нашелся, что сказать.

Этне появилась на пороге Зеленой ветви и замерла, глядя на нас. Мне стало стыдно, будто меня застали за чем-то порочным. Я поспешно прожевал мясо и подошел к жене. Она была без плаща.

— Не стоит выходить так, — сказал я. — Застудишь кости.

Жена ничего не ответила и ушла к себе. До ночи она молчала, словно была обижена. Однако, взвесив на ладони брачную дощечку, снова возлегла со мной.

Я видел, что Этне относится к Саар с неприязнью еще почище Кельтхайра, и не мог этого понять. А Саар вела себя, как обычно, хотя почти никогда не разговаривала с моей женой.

Однажды дозорные разбудили нас среди ночи, сообщив, что возле древних курганов слышали, как стонут духи. Проснувшийся Кельтхайр тут же вставил, что это не к добру. Он всячески намекал на Саар, но я делал вид, что не понимаю его намеков.

Возле курганов мы остановились и прислушались. Сначала было тихо, а потом раздался то ли рев, то ли стон, идущий из-под земли. Мои люди дрогнули, и едва не бросились бежать.

— Дурной знак, дурной знак, — бормотал Кельтхайр.

— А ты что думаешь? — спросил я у Саар.

Она нахмурилась, склонив голову к плечу, чтобы лучше слышать. Потом ответила:

— Корова. Корова попала в могильник.

После ее слов и мне показалось, что таинственные звуки — не что иное, как мычание коровы, заблудившейся в тумане. Кто-то вспомнил, что два дня назад был набег на стадо, и пастухи не досчитались нескольких тёлок. Пока мы решали, что делать, моя колдунья пропала. Мне стало досадно. Обойдя холмы, мы остановились возле одного, откуда мычание слышалось особенно отчетливо. Кто-то заметил вход, скрытый зарослями ракитника. Посветили факелами и увидели вымощенный камнями коридор, ведущий вглубь.

— Кто пойдет со мной? — спросил я.

Мои люди стояли с бледными лицами, некоторые держались за охранные амулеты.

Кельтхайр сглотнул и ответил за всех:

— Не стоило бы нам ходить туда, Конэйр! Духи холмов мстят тем, кто нарушает их покой!.. Корова пусть останется жертвой мертвым. Мы не вправе вмешиваться.

Я смотрел на них, а они отворачивались, пряча глаза. Потом они заволновались еще больше и расступились. Темная ночь мгновенно стала светлее, по-крайней мере, для меня. Вперед вышла моя колдунья, привычно завязывая волосы в узел пониже затылка.

— Вот, Конэйр, нашла веревку покрепче, — сказала она. — Поспешим, пока корова не перебудила всю округу.

Я взял ее за плечи, выражая взглядом то, что не мог сказать.

— Она скормит тебя демонам, — вполголоса сказал Кельтхайр, отходя в сторону. Остальные тоже были испуганы.

— Я понесу факел, — сказал я Саар, словно не слыша остальных. — Держись сразу за мной.

— Нет, разумнее будет, если я понесу факел и пойду первой, — сказала она.

— И рыбы будут смеяться в озерах, узнав, что я струсил, послав вперед женщину!

Саар пожала плечами и подчинилась.

Мы ступили в низкий коридор, словно покинув мир живых. Не стану лгать, что мне не было страшно. Я еще ни разу не заходил в курганы, и теперь ждал всего, что угодно. Может, души умерших, не нашедшие покоя, набросятся на нас. Может, мы попадем в сияющий зал, где пируют сиды, и нам уже никогда не будет дороги обратно. Я думал об этом и чувствовал за спиной дыханье Саар. Оно успокаивало и придавало сил. Мычание слышалось уже совсем рядом, звуки раздавались из бокового хода, круто уходившего вниз.

— Это сделали не древние, — вполголоса сказала Саар. — Смотри, пролом свежий.

— Ты права, — согласился я. — Будь здесь, посмотрю, что там.

Она хмыкнула и, как я и ожидал, последовала за мной. Мы прошли полных двадцать шагов и оказались в пещере. Здесь можно было выпрямиться в полный рост. Пахло навозом и сыростью. Я поднял факел повыше и осветил вокруг. У стены и в самом деле лежала корова — бурая в пятнах, ее задняя нога была вывернута в сторону, и при виде нас она заревела еще громче.

— Наверное, забежала сюда, когда улады напали на стадо, и сломала ногу, — Саар встала на колено, разглядывая утоптанную землю. — Смотри-ка, здесь есть и человеческие следы. Вот тут разводили костер, а тут кто-то спал, даже одеяло осталось. А это что?

Она разворошила кучу жухлой травы, достала длинный кинжал и передала мне. Я осмотрел ножны и клинок.

— Это сделано в Мидэ, — сказал я. — Зачем кому-то прятаться здесь и прятать оружие?

— Это защита, — сказала Саар.

— Кинжал — плохая защита от тех, кто здесь похоронен.

— Не слишком-то наш гость их боялся, — Саар указала на груду человеческих костей, у стены.

— Думаешь, он просто могильный вор?

— Нет, воры побывали тут до него. А он обосновался совсем по другой причине.

Я посмотрел на нее и понял:

— Это был шпион.

Саар кивнула и подошла к корове. Она что-то пошептала ей на ухо и погладила по спине и бокам. Потом вынула из-за пазухи и скормила пучок травы. Животное шумно вздохнуло и поднялось на ноги. Моя колдунья привязала веревку, сунула конец мне в руку и жестом предложила идти. К моему удивлению, корова пошла следом, припадая на поврежденную ногу, но, похоже, не чувствовала боли. Саар тем временем старательно затерла в пыли наши следы.

— Он придет. Тот, кто прятался здесь, — сказала она. — И мы поймаем его.

— Это так же верно, как то, что небо синее, — ответил я.

Следующие дни мы были с Саар неразлучны. Нам удалось выследить и поймать гостя из могильника. Как и догадалась Саар, он оказался шпионом с уладской стороны. Нашли мы и того, кто помогал ему, опознав кинжал и его владельца.

Перед казнью изменник пожелал сказать мне несколько слов. Саар остерегала, опасаясь, что тот может навредить, но я все-таки подошел.

— Ты многим как кость в горле, пес, сын пса, — услышал я. — И придет время, когда удача оставит тебя, и гейсы обратятся против тебя.

Саар стояла рядом, но ни она, ни я не ответили ни слова. Мы не остались на казнь, и ушли в хижину, чтобы наградить себя заслуженным отдыхом. Кельтхайр не пожелал к нам присоединиться.

— Предскажи мне судьбу, — попросил я вечером у Саар. Мы пили южное вино, ели яблоки и играли в шашки.

Она посмотрела на меня, насмешливо прищурясь.

— Скажи мне, что ты видишь? — снова попросил я.

— Я вижу два пути, Конэйр. Один — твоя слава и процветание. Много-много детей и серебра. Второй путь печальнее.

— Чем же?

— Таких людей, как ты, мало кто понимает в этом мире. Ты будешь одинок. Тебя ждет предательство.

— Как избежать этого?

— Ты задаешь слишком много вопросов, — засмеялась она.

Полог резко откинулся, и на пороге возникла Этне. За ней стояли женщины из числа ее подруг. Лица у всех были грозны. Я опешил.

— Что случилось? — спросил я, невольно привставая на шкурах, на которых лежал. Краем глаза я заметил, как Саар потянулась рукой к ножнам.

— Что делает здесь мой муж? — ответила вопросом на вопрос Этне. — Почему тебе приятнее проводить вечера не со мной, а с ней?

Я начал понимать.

— Успокойся, жена. Твоей гордости ничего не угрожает, поверь.

— Я иду в свою спальню, а ты идешь за мной, — сказала Этне.

Я нахмурился:

— Не дело тебе указывать, куда мне идти. Возвращайся, я буду до полуночи.

Но в Этне словно вселился демон. Она залилась слезами и принялась поносить меня за неверность, а Саар за коварство. И подруги жены приглушенно роптали, принимая ее сторону.

Я взглянул на Саар, ища поддержки, но она перестала обращать внимание на меня и Этне, переставляя по доске фигурки. На губах ее то и дело проскальзывала презрительная усмешка. Этого я не смог стерпеть. Вскочив, я схватил Этне за руку повыше локтя и поволок к дому. Женщины испуганно расступились передо мной и побежали следом. Кто-то из них прошипел что-то обидное Саар. Она рассмеялась.

По дороге нам попался Кельтхайр. У него было удивленное лицо. Кровь прилила к моим щекам. Я развернулся и ударил Этне. Она вскрикнула и громко заплакала. Женщины, бывшие с ней, завопили. Я крикнул, что пора бы им вспомнить о своих мужьях и детях и топнул ногой. Они разбежались, как стайка куриц.

Этне плакала навзрыд.

— Прекрати выть, — сказал я жестко.

Кельтхайр не осмелился подойти и остался стоять во дворе.

Мы с Этне зашли в ее спальню. Она села на ложе и закрыла лицо. Косы ее упали на колени, а плечи вздрагивали. Я взъерошил волосы. Потом схватил со стола кувшин с вином и бросил в угол. Этне заплакала сильнее.

— Зачем позоришь меня перед людьми? Что ты вытворяешь, жена?! — спросил я у Этне.

— Пусть она уйдет, если я и вправду жена тебе, — сказала она.

— Кто? — крикнул я, хотя сразу все понял.

— Эта ведьма, — сказала Этне.

— Чем она помешала тебе, глупая?

— Пусть она уйдет, — сказала Этне.

Я схватил ее за подбородок, заставляя поднять голову:

— Не смей указывать мне.

Дверь тихо скрипнула, и вошла Саар. Она вздохнула и прислонилась к стене, сложив на груди руки.

Этне порывисто задышала, испепеляя ее взглядом.

— Успокойся, женщина, — сказала Саар. — Я не делю ложе с твоим мужем.

Этне не поверила ей.

— Поклянись, — сказала она.

Саар пожала плечами.

Этне снова заплакала.

— Саар, поди прочь, — попросил я.

— Успокой жену, — сказала она.

— Саар, поди прочь, — сказал я уже громче.

Она колебалась, поглядывая на Этне.

Та вдруг решительно вскинулась:

— Тогда пусть выйдет замуж!

— Что ты сказала? — спросил я, невольно оглядываясь на Саар. Она стояла, невозмутимо поигрывая ожерельем.

— Выдай ее замуж, — выпалила Этне. — Успокой мое сердце. Если рядом с ней будет муж, люди перестанут болтать…

— Кто посмел?! — крикнул я.

Жена испуганно втянула голову в плечи.

— Теперь я пойду, — сказала Саар.

— Нет, постой! — крикнул я, чувствуя, как огонь полыхает в глазах. — У тебя кто-то на примете?!

— Нет, — ответила Саар коротко.

— Отдай ее за Угайне, — сказала Этне.

Я сказал жене, что ей надо положить в рот, чтобы замолчать. Этне снова залилась слезами. Губы Саар кривились в улыбке, но румянец сбежал со щек.

— Ты хочешь за Угайне? — спросил я у моей колдуньи. — Ты сговорилась с ним за моей спиной?

— Нет, — сказала она.

Я стал понемногу остывать.

— Ты хочешь замуж?

— Нет, — ответила Саар в третий раз.

Я махнул рукой, разрешая ей уйти.

Дверь за ней закрылась, и я заходил взад-вперед по спальне.

— Кто говорит недостойные речи, жена? Отвечай!

— Все говорят, что она околдовала тебя. Когда она входит, глаза твои видят только ее. Но это я твоя жена, а не она!

— Это наветы! — сказал я.

— Ты меня пытаешься убедить или себя? — спросила Этне.

Я снова отвесил ей пощечину.

— И ты не жена мне, если слушаешь подобное!

— Это правда! — сказала она, прикрываясь.

— Саар — соратник и советчица, — настаивал я. — И злые языки мелят попусту. Она — самая чистая из женщин.

— Она — ведьма! — сказала жена. — И только ты не видишь, как она расточает улыбки и ласковые взгляды твоим воинам! Она погубит тебя!

— Кто смеет это говорить?!

— Все говорят! И если ты не видел ее с мужчиной, то это значит, что ты слеп!

Я ударил ее еще два раза, разбив губу. Вид крови остановил меня. Обругав жену, я вышел из спальни. Велел запрячь колесницу и уехал один, не взяв никого. Бешеная скачка привела в чувство и остудила голову. Кони были все в пене, когда я понял, что им надо отдохнуть. Я остановил колесницу, распряг коней и вытер собственной рубашкой. Они тяжело дышали, тычась мордами мне в шею. Я погладил их и отпустил пастись.

Этне сказала неправду про Саар. У нее не было мужчины. Сколько раз я бывал в хижине, приходил и ночью, и днем, и под утро, но никогда не заметил ни единого знака, что она была не одна. Нет, никого у нее не было, у моей колдуньи. Никого. Я вернулся в город, когда стемнело. Мне не хотелось видеть ни молочного брата, ни жену. Ночь я провел в главном зале. Лег у очага, закутавшись в плащ, и долго не мог уснуть.

Несколько дней я находил любой повод, лишь бы только оказаться подальше от города. Саар с собой я не брал. Мы с Кельтхайром и несколькими воинами проверяли границы, объезжали ближайшие деревни, нагоняя страх на тамошних жителей, развлеклись, разогнав стадо на землях лагенов, и в конце концов вернулись домой.

— Прости, что так было, — сказал я Саар при встрече наедине.

Она сидела у костра во дворе и точила нож.

— Я уже все забыла, Конэйр, — сказала она, не поднимая головы.

— Но я не могу забыть, — признался я. — Сколько лжи было сказано этой женщиной! Угайне ведь не докучает тебе?

— Нет, — она проверила остроту лезвия, и спрятала нож в ножны.

— Прости, я не хотел, чтобы тебе было плохо, — снова повторил я.

— Не у меня ты должен простить прощения. Твоя жена обижена.

— Ты знаешь, что моей вины здесь нет!

— Твоя жена этого не знает, — ответила Саар почти грубо. Я никогда не слышал, чтобы она так разговаривала со мной или с кем-либо.

Я помолчал, потом пошел прочь. Я оглянулся несколько раз, но Саар даже не смотрела мне вслед. Кажется, она что-то насвистывала и гладила по холкам моих псов, которые, как обычно, таскались за ней повсюду.

В тот вечер я решил поговорить с женой мирно. Лицо у Этне было опухшим от слез. Я долго стоял, не зная, как начать. Она смотрела в стену, скрестив на груди руки, и тоже молчала.

— Не права ты была в прошлый наш разговор, — сказал я с трудом.

Этне передернула плечами, но ничего не ответила.

Я сел рядом и обнял ее за плечи. Она не вырвалась, но была под моей рукой, как дохлая лягушка.

— Я открою тебе тайну, жена, но поклянись, что будешь молчать и под пытками.

Она не шевельнулась, лишь повела глазами в мою сторону.

— Один из моих гейсов — не иметь наложниц, — сказал я, словно прыгнув в пропасть. Вторым моим гейсом было не поверять тайн женщинам, но сейчас я посчитал, что поступаю правильно.

Этне медленно повернула лицо ко мне.

— Спроси Кельтхайра, он подтвердит, — уверил я ее.

Губы ее приоткрылись, как у ребенка, личико сразу повеселело. Я погладил ее по голове и прижал к плечу. Этне обхватила меня и снова заплакала. Я шептал ей слова утешения, а на сердце было тяжело, как после похорон.

Через несколько дней ко мне прибежал Кельтхайр. Брызгая слюной, он напустился на меня прямо с порога.

— Ты потерял голову! — крикнул он. — Ты нарушил гейс!

— Не понимаю, о чем ты, — сказал я, хотя все уже понял.

— Ты превратился в болтливую бабу! Твоя жена хвалится по всему городу, что ты не можешь знать другой женщины, кроме нее! Ты рассказал ей про гейс!

Некоторое время я молчал, а потом сказал:

— Не думаю, что это опасно. Ведь никто не сможет заставить меня взять наложницу.

— Но ты доверился ей! Доверил тайну женщине!

Лицо Кельтхайра превратилось в безумную маску. Я принудил себя улыбнуться:

— Вряд ли это можно истолковать так. Я просто успокоил ее.

— Ты нарушил гейс! — продолжал Кельтхайр. — Ты навлек на себя проклятье!

В это время вошла Саар. Увидев ее, Кельтхайр замолчал. Я потянулся к Саар, и она вложила свои руки в мои.

Глаза ее были полны беспокойства. Беспокойства за меня.

— Ты болен? — спросила она.

— Нет. Почему ты так решила?

Она внимательно посмотрела мне в лицо, и вдруг засмеялась.

— Кельтхайр бегал и кричал, что ты мертвец.

Я не стал смотреть на Кельтхайра. Я смотрел в глаза Саар. Она отняла руки, и мне стало холодно.

— Кельтхайр всегда видит зло там, где его нет, — сказал я.

— Ты проклят! — прошипел Кельтхайр.

Саар внимательно посмотрела на него, а потом спросила, о чем говорит мой молочный брат. И он, и я промолчали, как рыбы. Саар не стала настаивать.

После этого я приказал, чтобы Этне заперли в моем дворце и не допускали к ней никого, кроме старой рабыни. И сам я больше не посещал жену.

Прошло девять месяцев, пока Этне была заключена в моем дворце.

По истечении срока, уверившись, что она не беременна, я пришел к ней. Она обрадовалась, но я не позволил ей приблизиться. Со мной были два северных князя, я позвал их, как очевидцев.

— Я отказываюсь от тебя, — сказал я Этне. — Потому что мне не нужен наследник от клятвопреступницы.

— Но я не давала тебе клятву! — закричала она. — Ты сам рассказал мне про гейс!

— Я доверился тебе, а ты не сберегла мою тайну. Кто предал в малом, предаст и в большом. Прощай, Этне, если и будет у тебя ребенок, никто не скажет, что он мой сын. Ты не жена мне больше.

Она упала на пол и забилась в рыданиях, требуя, чтобы ее оставили и чтили, как королеву, но я вышел из ее покоев. В тот же день я велел отправить Этне к ее отцу, отдав ей часть моих богатств, чтобы она не жила бедно. Мне рассказывали, что уезжая Этне вопила, как безумная, и обвиняла во всем Саар. Но я этого не слышал, потому что уехал на целый день.

 

5

И жизнь снова потекла своим чередом. Кельтхайр и Саар были со мной рядом, и почти никто не вспоминал о нарушенном гейсе. Удача не оставляла меня, и только Глунндуб все чаще бывал во дворце. Обычно он беседовал с моей колдуньей, но постепенно все его разговоры переходили на наследников, которых мне необходимо оставить. Он говорил об опасностях, подстерегающих королей, о хрупкости и мимолетности жизни, намекал на волнения с уладами и вспоминал королей древности, славящихся плодовитостью. То же, хотя и более осторожно, говорили мне князья. Да я и сам понимал, что они правы, и что для поддержания власти необходимы сыновья.

Однажды на празднике я заметил Реган, вдову муманского короля. Она была из Мидэ, и вернулась сюда с младшим сыном.

Я передал Саар кубок с вином и указал глазами на вдову:

— Взгляни на эту деву, — сказал я.

— Не дева она, поистине! — засмеялась Саар. — У нее дети и от первого, и от второго брака.

— Да, я знаю. Три сына. Ты видела младшего?

Она пожала плечами:

— Наверное. Он сын короля муманов, так говорят.

— Я видел его. Он сильный и высокий.

— И мать такая же.

Я потер подбородок:

— Не дело мне быть без жены второй год. Хочу взять Реган. Что ты об этом думаешь?

Саар помедлила, прежде, чем ответить. Я заметил, что взгляд ее стал цепким, когда она снова посмотрела на женщину.

— Думаю, для тебя нет опасности с ее стороны. Она глупа, но сильна. Она может быть хорошей женой, если не давать ей воли.

— Думаешь, я приятен ей?

— Уверена, что когда ты обратишь на нее внимание, она будет счастлива.

— А ты будешь счастлива? — вырвалось у меня.

Моя колдунья пожала плечами:

— Если будет хорошо тебе, Конэйр, то будет хорошо и всем рядом с тобой.

Свадебный пир устроили, когда выпал первый снег. Наутро я проснулся, и увидел, что весь мир стал белым. Дети бегали, хохотали и швырялись снежками. Саар накинула на плечи плащ, подбитый мехом, и обновила шапку, которую я подарил ей. Она была одета, как обычно, даже не повесила на шею серебряный торквес.

Мы обедали в главном зале Зеленой ветви. Саар и Кельтхайр сидели рядом со мной. Реган надула губы, увидев, что ей нет места. Я попросил Саар передвинуть скамейку. Она подчинилась, и жена села поближе ко мне, прижавшись бедром, горячим даже через одежду.

— Подай мне вина, — сказала вдруг Реган с улыбкой, протягивая кубок Саар.

Она посмотрела на кубок, но не подняла руки.

— Ты ошиблась, — сказал я жене. — Слуга стоит за твоей спиной. А Саар не прислуживает за столом.

— В самом деле? Но почему тогда она одета беднее, чем мои рабыни? Или она не рада твоему празднику?

Вино сделало меня косноязычим, и я не сразу нашелся с ответом. Саар опустила глаза.

— Почему она молчит? Почему не поздравляет меня? — настаивала жена. — Или она хочет нанести еще одно оскорбление?

— Нужны ли тебе глупые наследники, Конэйр? — спросила вдруг Саар.

Реган побледнела и замолчала.

— Зачем ты говоришь такое? — упрекнул я Саар.

Та приподняла брови и взяла кусок мяса с общего блюда. Для остальных ссора осталась незамеченной. С тех пор жена никогда не задевала в разговоре мою колдунью, но и мира между ними не было.

Год прошел, а наследник у меня так и не появился.

Глунндуб давал Реган какие-то снадобья, но она не могла понести. Она грешила на Саар, но я ей не верил. Моя колдунья ничего не сделала бы мне во вред.

В ту пору улады снова начали воровать на окраинах скот. Я собрал войско, и мы двинулись на рубежи. Со мной ехали Кельтхайр и Саар, но Саар я оставил в пограничной деревне, убедив, что опасно следовать с войском женщине, не обученной военному делу. Я хотел оставить с ней кого-нибудь, но она отказалась.

Почти сразу мы напали на след уладов. Они не стали сражаться, и разбежались по лесу, как зайцы. Мои воины были довольны и долго смеялись им вслед. Лагерь мы разбили в стороне от деревни и несколько дней были настороже, ожидая возвращения наших соседей, однако, все было спокойно.

Саар не было с нами, и это позволило мне, наконец, излить душу Кельтхайру. Мы пили вино, и я сказал, что опасаюсь, что боги лишили меня способности стать отцом. Кельтхайр заволновался и начал обычную песню о том, что это происки моей колдуньи, но я оборвал его и сказал, что не хочу слышать плохого о Саар. Мы продолжили пить, Кельтхайр подливал вина снова и снова, а потом сказал, что знает, как проверить, во мне ли причина или в Реган. Он ушел и вернулся к ночи и привел с собой женщину. Красивую, умелую, желавшую близости с королем. Я был пьян, но все же отозвал брата в сторону и стал говорить о нарушении гейса. Кельтхайр отмахнулся и сказал, что никакого преступления здесь не будет, потому как я беру не наложницу, а женщину на одну ночь. Я был пьян, и мне показалось, что он прав.

Мы задержались в лагере, и каждую ночь Кельтхайр приводил женщин и приносил кувшины с пивом и вином. Я потерял счет времени, и женщинам, которые бывали в моем шатре. И пьяным я был чаще, чем трезвым, потому что проснувшись, первым делом тянулся к кувшину и кубку. Однажды вечером Кельтхайр привел новых женщин. Я осмотрел их, выбрал одну, самую миловидную, и повел в шатер. Она хихикала, прижимаясь все теснее. Я хотел поцеловать ее, пошатнулся и едва не упал. Вдруг кто-то преградил нам дорогу. Я несколько раз встряхнул головой, чтобы зрение прояснилось, и увидел наглеца.

Это была Саар.

— Что ты делаешь, Конэйр? — веско сказала она. — Вспомни, ведь в Зеленой ветви тебя ждет жена!

Ноги еще держали меня, но язык уже плохо слушался. Я посмотрел на Саар и засмеялся. Меня качало, поэтому я облокотился о плечо моей нынешней женщины. И только с третьего раза я смог сказать внятно, чтобы Саар поняла мои слова.

— Ты хочешь, чтобы я прогнал ее? — спросил я насмешливо.

— Так будет правильно, — сказала Саар.

Я поманил ее пальцем, и она приблизилась, думая, что я хочу говорить на ухо.

Хмель ударил в голову, я обнял Саар за шею и притянул к себе, отталкивая женщину, приведенную Кельтхайром.

— Прогоню, если займешь ее место, — сказал я, прижимаясь лбом к ее виску.

Саар ударила меня. Я снова засмеялся, потому что не почувствовал боли. Саар хотела вырваться, но я держал крепко и смеялся все громче и громче.

Потом появился Угайне, схватил меня за одежду на груди и ударил в челюсть. Рука моя сама собой разжалась, и Саар выскользнула, как рыбка из разорванной сети. Я зарычал от злости. В глазах было темно, поэтому я ударил Угайне наудачу. И не попал. Он нанес мне еще один удар, разбив губу. Я упал на четвереньки, и не мог подняться, пока меня облили холодной водой. Отбросив с глаз мокрые волосы, я увидел мою колдунью. Она стояла передо мной с ковшом. Я попытался приподняться, и она угрожающе перехватила ковш. Ковш, кстати, был окован медью. Я увидел, что возле нее стоит Угайне, и вид у него совсем не дружелюбный. Это придало мне злости и силы.

Он не успел заметить, когда я бросился на него. Но я был пьян, поэтому не смог одолеть сразу. Мы рухнули и покатились по земле. Я слышал крики воинов, но голоса Саар не было. Я оказался сверху, дважды ударил Угайне, получил ответный удар в печень и добрался-таки до его горла.

Потом был сильный удар по затылку, и темнота. Я лежал лицом в траве, и чьи-то проворные пальцы ощупывали мою голову.

— Цел, — это Саар.

Нервный хохот. Это Угайне.

Я стал медленно подниматься, готовясь к драке, но в это время подбежал Кельтхайр. Он обхватил меня поперек туловища, прижимая руки к бокам. Я пытался вырваться, но молочный брат держал крепко.

Саар схватила Угайне за рукав и побежала прочь так, что пятки засверкали. Он не сильно противился этому. Я снова дернулся и освободился от Кельтхайра, но догнать парочку не смог, потому что споткнулся и упал. Кельтхайр тут же насел на меня сверху.

— Ты спятил?! — шипел он мне на ухо. — Уймись! Что ты творишь?! Или в тебя вселились демоны?!

Я скинул его с себя и перевернулся на спину, глядя в черное небо. Редкие звезды поплыли, выписывая круги, а потом потухли.

Проснувшись, я первым делом ощупал голову. Мне казалось, что мозги сейчас вытекут. На затылке вспухла огромная шишка. Я усмехнулся. Вот так ласку я встретил от Саар. Потом припомнил все, что произошло вчера, и похолодел.

Моей колдуньи не было в шатре. Я крикнул, чтобы послали за ней. Мне ответили, что она не приходила ночевать в деревню. Я спросил, где Угайне, и мне сказали, что он тоже не появлялся с прошлого вечера.

Я приказал закладывать колесницу. Кельтхайр прибежал и стал отговаривать от поездки. Чувствовал я себя мерзко, а выглядел, наверное, еще хуже. Я сказал, что наделал много глупостей, что Кельтхайр остается за главного, и что мне нужно непременно уехать. Удивительно, но после этого мой молочный брат замолчал. Он смотрел, как я забираюсь в колесницу, как у меня дрожат колени, и больше не произносил ни слова. Я подумал, что он рад помочь и временно принять войско.

Ехали мы медленно, вознице приходилось то и дело останавливать коней, потому что я едва не вываливался наружу от приступов тошноты. И всякий раз я клялся, больше не пить ни глотка вина.

В городе я не нашел Саар. Все были уверены, что она уехала со мной. Сначала я подумал о сестрах и братьях моей колдуньи, но потом вспомнил еще об одном месте, куда она могла направиться, и где ее ждали.

С некоторых пор это место страшило меня — священная дубрава, возле селения друидов. Роща, где приносили в жертву вождей, нарушивших гейсы. Я поехал туда один. Поехал не сразу, а после того, как выветрился запах вина и я смог держать вожжи.

Мне пришлось долго прождать у ворот, прежде чем вышел ученик и спросил, что нужно. Я сказал, что хочу повидать Саар. Пришлось ждать еще дольше, и только к вечеру меня пропустили.

Друиды стояли под огромным дубом, совершая моления. Саар была среди них. И сердце мое болезненно сжалось, потому что я увидел, что ей хорошо.

Она заметила меня, и взяла за руку Глунндуба.

— Что тебе, Конэйр? — спросил Глунндуб.

— Я пришел к Саар, — сказал я.

— Она не ждет тебя. Она попросила убежища, и останется здесь.

— Вернись ко мне, — позвал я.

Саар казалась совсем незнакомой в белых одеждах и в венке из дубовых листьев. Русые волосы струились до самых колен. Я ждал упреков, хлестких слов, на которые она была так щедра, но моя колдунья не произнесла ни слова.

Глунндуб встал между нами, выставив вперед ладони.

— Я не причиню ей зла, — сказал я.

— Оставь ее, Конэйр, — сказал друид.

— Почему она молчит? — я попытался обойти старика, но Саар прятала лицо.

— Ты бросаешь меня? — спросил я. В моем голосе прозвучала почти детская обида, и это было совсем некстати, но я уже не мог отступить. — Ты обещала!

Она отвернулась.

Тогда я встал на колени:

— Прости.

Она не ответила, и я произнес с горечью:

— Воистину, правы были те, кто сказал, что надо ждать от женщины одного лишь предательства. Я был пьян, и заслужил удар ковшом по голове, но неужели сейчас, после того, как стою перед тобой на коленях, не простишь?

— Оставь ее, Конэйр, — повторил главный друид.

— Почему она молчит? — снова спросил я. — Почему не смотрит на меня? Пусть придумает любое наказание, любой зарок — я выполню все.

— Не так нужно было хранить сокровище, вверенное тебе, — сказал Глунндуб, знаком приказывая остальным друидам разойтись. Мы остались втроем — он, Саар и я. Я все еще стоял на коленях и размышлял — стоило ли подниматься? Еще я думал, что не смогу найти нужных слов, чтобы объяснить, почему нуждаюсь в этой женщине.

Глунндуб положил руку мне на плечо, предлагая подняться, и пошел в сторону дубравы. Саар следовала за нами, и хотя я оглядывался на нее, словно бы не замечала и задумчиво обрывала листья с венка.

Едва мы ступили под тень дубов, я невольно поежился — именно здесь кончали свой путь неудачливые вожди. И если удача отвернется от меня…

Мы сели на поваленное дерево. Вокруг валялись желуди и я давил их пяткой. Потом опомнился, но главный друид ничего не сказал о том, что я оскверняю священную рощу. Он смотрел на Саар, которая бродила поодаль. Что-то было в его взгляде, а что именно — я не мог понять, как ни силился.

— Саар обижена, — сказал Глунндуб.

Я покорно склонил голову, больше всех сожалея о содеянном.

— Саар пришла к нам просить защиты, и мы приняли ее. Но она говорит, что связана с тобой словом, которое дала в земле лагенов.

Он все знал, этот старик. Наверняка, Саар рассказала ему.

— Я не хотел причинить ей вреда, — сказал я, страдая. — Проклятый хмель виноват.

— Это ли слова мужчины? — сказал главный жрец и вдруг спросил: — Помнишь легенду о деве-оленихе, ставшей женой князя?

— Да, — ответил я, удивляясь его вопросу. Мать рассказывала мне в детстве сказку о волшебнице-сиде, полюбившей человека.

— А помнишь, какое она поставила условие, согласившись жить с человеком?

Признаться, об этом я давно позабыл, но друид напомнил:

— Она запретила всякую грубость, и когда муж, вернувшись с пира, прикрикнул на нее — забрала детей и исчезла навсегда.

Я угрюмо смотрел, пытаясь догадаться, к чему понадобилось вспоминать детские побасенки. Неужели, Саар решила навсегда покинуть меня?

— Ты знаешь, кто она такая? — спросил Глунндуб.

— Кто?.. Сида?.. — ответил я вопросом на вопрос.

Он еле заметно усмехнулся и покачал головой.

— Я слишком долго живу на свете, Конэйр, чтобы верить, что древние короли когда-нибудь вернуться. Нет, Саар не сида. Но и не человек. Бывают такие люди — у них в глазах звезды. Таких людей мало. И становится все меньше и меньше. Твой дед был таким. И его отец. В тебе я тоже вижу отблески небесного огня, но твой огонь приглушен земными помыслами. Много суеты, много страсти… Саар не такая.

— Хочешь сказать, в ней нет страсти? — я так и впился взглядом в фигурку в белом.

Глунндуб усмехнулся:

— Есть. Но она прячет ее. Она мудрее тебя. Она скрывает мысли и чувства, потому что не хочет ранить, потому что бережет дорогих ей людей. А ты открыт и для друзей, и для врагов. Тебе нужно было родиться лет на двести раньше, когда все люди были такими. Теперь же бесхитростность не в чести.

Разговоры о моих недостатках и достоинствах мало занимали меня. Я нетерпеливо передернул плечами, не осмеливаясь, однако, перебить друида. Он заметил мое нетерпение.

— Даже сейчас ты не понимаешь главного, Конэйр, — сказал он. — Возвращайся в Мидэ.

Я ехал один, и было мне невесело. Солнце спряталось в тучи, словно чувствуя мое настроение, и даже кони брели понуро. Я не подгонял их. Куда торопиться?

У перекрестка сидела нищенка в рогожном плаще. Спасаясь от дождя, она надвинула капюшон на голову, но едва я приблизился, поднялась и заковыляла по направлению к колеснице, протягивая кружку для подаяния.

— Загадай желание, — затянула она гнусаво, — дай милостыню старухе, и желание непременно исполниться!

Случись такое лет пять назад, я бы посмеялся над попрошайкой, но сегодня все было иначе. Остановившись, я снял с шеи торквес и, отломив изрядный кусок серебра, бросил в кружку.

— Попроси богов, чтобы найти мне то, что потерял, — сказал я.

Она заглянула в кружку и сказала совсем другим голосом, очень знакомым:

— Ты уверен, Конэйр, что твоя потеря дороже этого куска серебра?

— Саар! — воскликнул я, и хмурый день стал приятным.

Я протянул ей руку, помогая взойти на колесницу. Она села у моих ног и ухватилась за борт.

— Мою потерю нельзя было исчислить в серебре, — сказал я. — И находка, поистине, бесценна. Я рад, что ты вернулась.

Саар улыбнулась из-под капюшона. Ее волосы все еще украшали листья дуба.

— Я спрашиваю себя: могло ли быть иначе? — сказала она.

— И впервые не находишь ответа? — спросил я.

— Пусть будет, как будет, — сказала она. — Куда мы едем?

— Кельтхайр держит моих людей, — сказал я. — Надо забрать их. Не станем заезжать в Мидэ. И так потеряли много времени.

Дорога пролетела в одно мгновенье. Я насвистывал коням и иногда ловил улыбку Саар. Она грела ласковее солнца. К границе мы приехали к вечеру и увидели, что на месте осталась едва ли половина воинов. Один из них рассказал, что Кельтхайр после моего отъезда вернулся в город, не дав команды оставаться или уходить. Часть войска взбунтовалась и перебежала под руку уладского князя, который, как нельзя кстати, появился на границе.

Я велел возвращаться в Мидэ, и сам поехал впереди колонны, чувствуя неладное. Кельтхайра не было в Зеленой ветви, а в конюшне не было его коней и колесницы. Здесь я узнал, что мой молочный брат сказал, что уезжает по срочному поручению и не взял с собой никого. Оставив Саар, я пересел на свежую пару и помчался вслед за Кельтхайром. Колесница его была тяжело груженой и поэтому ехала медленно. Заметив меня издали, Кельтхайр начал усиленно подхлестывать коней, постепенно заворачивая к востоку. Я угадал его намерения и перехватил на самой границе.

— Не слишком ли ты торопишься к уладам? — спросил я, не обращая внимания на меч, который он выхватил и повернул острием ко мне.

Кельтхайр взъярился и закричал, брызжа слюной:

— Рядом с тобой опасно находиться. Ты нарушил второй гейс, и обречен! Гоняешься за ведьмой! А от нее-то и начались беды!

Он избегал смотреть мне в глаза. Я понял, что он не останется.

— Уходи куда хочешь и к кому хочешь, молочный брат, — сказал я медленно, и заставил коней посторониться, чтобы дать дорогу. — Но не попадайся на моем пути, ведь убив родича, я не нарушу никакого гейса.

Кельтхайр фыркнул. Он торопился подхлестнуть коней, и я понял, почему.

— Не бойся, то, что ты украл, останется у тебя. Ты служил верно… пока был верен. Пусть это будет платой за верность. Хотя, была ли это верность, если я покупал ее?

Кельтхайр стал красным, как вареная креветка. Он дико взмахнул кнутом, и вскоре его колесница скрылась из виду.

Я вернулся в шатер, и лицо у меня было такое, что Саар тихонько прикорнула в углу, прикрывшись меховым одеялом. Я подозвал ее, потому что все равно не стал бы срывать на ней злобу. Ее вины в предательстве Кельтхайра не было.

Саар села рядом, как я попросил, и поставила передо мной мешок с сушеными прошлогодними яблоками. Мы ели яблоки и бросали огрызки в ручей. Вода уносила их.

— Спой, — попросил я.

Саар послушно взяла арфу.

Но сегодня ей плохо игралось и пелось не лучше. Мелодия не складывалась под пальцами, а голос звучал глухо. Я разрешил отложить арфу.

— Помнишь тот вечер, когда моя первая жена рассказала всем, что я не могу брать наложниц?

— Конечно, Конэйр.

— Думаю, уже тогда Кельтхайр задумал покинуть меня.

— Прости, если сделаю тебе больно, но я всегда знала, что это произойдет.

— Да, помню. Ты говорила об том. А я, глупец, не придал словам значения. Поистине, ты сродни пророкам. Твои предсказания сбываются.

Она равнодушно пожала плечами:

— Легко разбираться в чужих судьбах.

— В своей сложней? — спросил я.

Она как-то странно посмотрела на меня:

— О чем ты?

Я махнул рукой, прекращая разговор.

Мы сидели рядом, молча глядя на поверхность воды. Постепенно на ней заиграли алые отблески. Солнце клонилось к закату.

— Хочешь, я скажу тебе свои гейсы? — сказал я.

Саар вздрогнула:

— Нет. Сохрани тайну, король. Не делай ничего, что может погубить тебя!

Она впервые назвала мой титул. Возможно, слова ее были правдой, но я уже решил.

— И все же слушай. Мой первый гейс — никогда не доверяться женщине. Я нарушил его, когда рассказал первой жене про второй гейс — никогда не брать наложниц. И этот гейс я тоже нарушил. Осталось два — не казнить невиновных и не стричь волос. Вот, теперь знаешь.

Она взяла меня за руку. Я сжал пальцы.

Она ничего не сказала, моя колдунья.

Мы долго сидели, держась за руки. Мне казалось, что это связало нас крепче всех уз, когда-либо наложенных друидами.

После Кельтхайра многие князья Мидэ перебежали под руку уладов. От них поползли слухи о моем проклятье, и горожане перестали приносить мне младенцев для благословения. Я уже не знал, кому можно доверять, а кому нет. Приходилось самому возглавлять все походы, потому что я опасался, что воинов может переманить кто-нибудь из бывших соратников. Но поспеть везде я не мог, а улады и другие соседи становились все более дерзкими. Несколько раз ко мне подсылали убийц. По счастью, клинки их не были отравлены, и благодаря стараниям Саар я быстро вставал на ноги. Но в последний раз, пока лежал в горячке, и никто не знал, буду ли жить, Реган тайком уехала, забрав с собой все, что смогла найти и унести из Зеленой ветви. Я не посылал за ней погоню и больше не вспоминал о ней.

Несколько раз в Мидэ устраивали пиры, но на них приходило все меньше и меньше людей. И мне, в отличие от гостей, было совсем не весело.

 

6

В одно из таких печальных пиршеств, когда Саар сидела справа от меня, к ней подошел Угайне. Он поздоровался, и она кивнула ему. Он спросил разрешения сесть рядом. Она не воспротивилась.

Я посматривал из-под ресниц на эту пару. Угайне… Только сейчас я заметил, что он красив. Он всегда нравился женщинам, но раньше я не придавал этому значения. Я не слушал, что говорил мне князь Кайрпре. Вернее, слушал, но не слышал. Моя колдунья была наряжена в зеленое платье, которое я подарил ей. На плече у нее блестела золотая брошь, а на шее висело десять цепочек. Одна из них — с прозрачным синим камнем. Я подарил ей эту цепочку.

Саар ела с завидным аппетитом. Угайне говаривал и улыбался. Заметив мой взгляд, он ушел. А после оставила пир и Саар. Она всегда старалась ускользнуть незаметно, чтобы не нарушать чужого веселия. Но я всякий раз провожал ее глазами до выхода.

В этот раз без Саар мне не сиделось на пиру. Выждав момент, я поднялся из-за стола.

К своему дому я шел медленно, дыша морозным воздухом. Я знал, что Саар уже давно спит, и сейчас я услышу ее дыханье. Она все время ворочается. И я буду лежать в темноте, и слушать, как она переворачивается с боку на бок и тихонько болтает с духами.

Псы встретили меня, радостно виляя хвостами. Я наклонился, чтобы погладить их, и увидел отблески огня на воде. Почему-то моя колдунья еще не спала.

Я уже сделал шаг, чтобы войти, но тут услышал мужской голос и узнал Угайне. Он что-то спрашивал, а Саар отвечала.

Я замер, прислушиваясь всем своим существом.

— Ты состаришься при нем, — говорил Угайне, — и никто не захочет тебя.

— Это уж как получится, — спокойно ответила Саар.

— Я дам тебе в услуженье двенадцать рабынь, подарю колесницу и двух дышловых кобылиц. И еще подарю дощечку из золота толщиной в два пальца и шириной в две ладони.

— У меня пять сестер и… — привычно затянула Саар.

Угайне не дал ей договорить.

Послышался шум борьбы, но я не успел вмешаться. Угайне вылетел из хижины, утирая кровь. Он увидел меня и шарахнулся в сторону. Я не стал его догонять. Успею разобраться. Я бросился под полог, ожидая увидеть Саар испуганной, плачущей. Я бы обнял ее, утешил, а потом наказал бы Угайне, я бы…

Саар сидела возле ручья и расчесывала косы. Она казалась спокойнее воды, что текла в ручье.

Я остановился, дыша тяжело, будто взбирался в гору. Саар удивленно подняла на меня разноцветные глаза и, выждав, спросила:

— Что-то случилось?

— Это я хотел спросить у тебя! Я думал, ты уже давно видишь десятый сон!

— Мне не спалось, — она невозмутимо пожала плечами.

Я заметался по хижине. Саар следила за мной со все возрастающим беспокойством:

— Что так взволновало тебя, король? Не пришли ли дурные вести? — она отложила гребень и приподнялась, готовая по первому моему слову последовать хоть в на край света, хоть в могильные холмы Круахана.

Я не мог дальше молчать.

— Угайне был здесь, — сказал я.

Она кивнула.

— Что ему было нужно? — спросил я, хотя слышал их разговор.

— Не знаю.

— Ты лжешь, — упрекнул я ее. — Он хотел тебя в жены.

Саар усмехнулась:

— Если слышал, то зачем спрашиваешь?

— Ты хочешь за него? — я спросил и замер, боясь ответа.

Моя колдунья покачала головой:

— Если бы хотела, то сказала.

Я немного успокоился и сбросил плащ. Саар встала, чтобы убрать одежду.

— Если он докучает тебе… — начал я, но она остановила меня жестом, показывая, что не нужно больше об этом говорить. И сказала, что Угайне один из немногих верных, поэтому не надо ссориться с ним.

Ночь я провел скверно. Несколько раз я садился в постели и смотрел на спящую Саар, а сон все бежал и бежал от меня.

Утром я встретил Угайне. Он дожидался у входа в Зеленую ветвь. Я сделал вид, что не заметил его, но он подошел сам.

— Отдай мне Саар, король! — сказал он, преграждая путь.

Я отослал сопровождавших меня на несколько шагов, чтобы не мешали.

— Саар сама решает, с кем ей быть. И уже дала тебе ответ, — я посмотрел на длинные царапины на лице Угайне. Их оставила вчера моя колдунья.

Он покраснел и невольно коснулся щеки, а потом сказал:

— Ты держишь ее. Я знаю. Если отпустишь, она будет счастлива со мной.

— Ты никогда не получишь ее, — сказал я тихо. Я постарался взглядом выразить всю ненависть, которую испытывал к нему. Но Угайне не испугался. Думаю, он ненавидел меня не меньше, чем я его.

— Ты ее тоже не получишь, — сказал он.

— Щенок, — сказал я и ушел с ближними во дворец.

Я думал, что после этого Угайне покинет меня, как многие, но ошибся. На вечерней трапезе он занял свое место за столом. В мою сторону он не глядел и ушел, едва утолив голод. Я посматривал на Саар, но она не выглядела расстроенной. Как обычно, она закончила есть раньше моих воинов, и отправилась в хижину. Я проводил Саар взглядом. Когда двери за ней закрылись, и мои глаза не могли видеть ее, я продолжал следить за ней внутренним зреньем. Я представлял, как она идет к нашему дому, откидывает полог, раздувает угли в очаге. Потом она расстегнет плащ и сложит его, потом стянет через голову платье и распустит волосы… Русые кудри упадут на плечи и грудь…

Высокий женский крик вернул меня с небес на землю. Мало кто слышал его, но я узнал сразу: Саар!

Мои воины не поняли, почему я вскочил и бросился вон из зала. Только позже некоторые последовали за мной.

Я пересек двор в несколько шагов и откинул полог. Моя колдунья не успела развести огонь — в хижине было темно. А может, это потемнело у меня в глазах.

Как в тумане я увидел бледное лицо Саар. Она прижимала к боку скомканную тряпку и клонилась все ниже, ниже…

Я подхватил ее на руки и перевернул на спину, гладя грязные щеки. Я не сразу понял, что это не грязь, а кровь.

Саар цеплялась за меня, хватая за концы волос и плащ. Она что-то пыталась сказать, но изо рта шла кровь, и слова захлебывались.

На крик сбежались рабы. Кто-то из женщин заплакал в голос. Появился Глунндуб, он оттолкнул меня от моей колдуньи. С ним были еще несколько друидов. Я уступил, отойдя в сторону. В голове было пусто. Словно в ужасном сне я наблюдал, как друиды разжигают очаг, разрезают одежды на Саар. Обнажился белый, как молоко, бок. И грудь. Белая, высокая. Я никогда не видел такой красивой груди.

Потом до моего сознания долетел голос Глунндуба:

— Ее ударили ножом. Принесите кости и омелу.

Я вышел из хижины. Кто-то поднес факел и сказал, что у меня под ногами кровь. Я посмотрел. Верно, трава была в крови. Я не зря подарил моей колдунье длинный нож после случая с Фиал. След уходил в сторону Маг-Бойн. Я отобрал у кого-то меч и приказал идти за мной.

Пятна крови становились все реже, видно, убийца на ходу перетянул рану. В одном месте трава была сильно примята. Здесь снова повсюду были пятна крови. След шел на восток, к уладам.

Я приказал погасить факел, и прислушался. Потом побежал, не дожидаясь сопровождавших. В ясеневой роще, начинавшейся за лугом, я увидел человеческую фигуру. Передо мной стоял Угайне. Он был весь в крови, а в руке держал нож, тоже испачканный кровью. Он что-то кричал мне, лицо было перекошено от злобы, но я не понял ни слова.

Угайне не успел убежать и не успел заслониться от моего меча. Голова катилось по земле, а тело стояло еще несколько мгновений. Потом то, что прежде было моим воином, упало в траву, а я бросил оружие рядом с телом, и не спеша пошел к лагерю, вытирая ладони о штаны.

Саар очнулась, когда меня не было рядом. Но я пришел сразу, как смог.

Моя колдунья лежала под меховым одеялом, бледная, с запавшими щеками. Под глазами у нее были синяки, но волосы по-прежнему лились русыми волнами.

Я сел на краешек ложа и ласково погладил ее по плечу.

Губы ее шевельнулись, но я не услышал голоса. Я наклонился к ней, ощутив запах запекшейся крови от повязок.

Она шептала что-то непонятное, о том, что надо бежать. Я улыбнулся ей.

— Теперь все хорошо, — сказал я. — Никто не посмеет тебя потревожить. Угайне мертв. Я отрубил ему голову.

Саар пыталась говорить, но сил не хватало. Я приказал, чтобы каждый час сообщали, как она себя чувствует, и сидел рядом, пока моя колдунья не забылась сном. Потом ушел, меня ждали дела.

К полудню рабы сказали, что Саар просила придти.

Но я был занят весь день и половину следующего. Когда я пришел, Саар уже не выглядела подобно привидению. Она все еще была бледна, но не так мертвенно, как раньше. Я мысленно пообещал Глунндубу пять горстей серебра и пять лучших коней.

Рядом с Саар сидели три служанки, которым я велел помогать. При моем появлении Саар мотнула головой, приказывая им уйти.

— Тебе лучше? — спросил я, усаживаясь на край постели и беря руку Саар в свою. Она приподнялась, морщась при каждом движении.

— Это был не Угайне, — сказала она глухо. — Это был Кельтхайр. Что ты наделал? Ты казнил невиновного.

Я молчал. Саар откинулась на подушки, прикрывая глаза. Ее рука осталась в моей, и я сжал ее. Некоторое время тишину нарушали лишь журчанье ручья, и негромкая речь служанок снаружи. Я несколько раз глубоко вздохнул.

— Кельтхайр всегда ненавидел тебя, — сказал я.

— Но не меня он мечтал увидеть мертвой в ту ночь, — сказала Саар.

— О чем ты?

Она посмотрела пристально и почему-то не выдержала взгляда. Губы ее задрожали, словно ей хотелось заплакать. Я никогда не видел, чтобы моя колдунья плакала.

— Я не заметила его в темноте, — прошептала она. — Он пробрался в хижину, а я не заметила…

— Почему ты не стала разводить костер?

— Не успела. Он ударил меня ножом. Он думал, что я — это ты.

— Странно так ошибиться. Это не похоже на моего молочного брата.

— Его сбило с толку, что я легла на твою постель.

— На мою постель? Зачем? — спросил я, думая о другом.

Саар отвернулась и сказала, что устала и хочет спать.

Я ушел, раздумывая, как все повернулось в моей жизни. Молочный брат, подосланный уладами, хотел меня убить. Князья сеют смуту на своей же земле, и вступают в сговор с врагами. Наверное, удача и в самом деле отвернулась от меня. И еще нарушение предпоследнего гейса… Когда об этом узнают, меня уведут в дубовую рощу в центре Мидэ, заколют, как поросенка, и сожгут, принося в жертву… Когда об этом узнают… Нет, моя колдунья никому не расскажет, но станут ли молчать те, кто подослал Кельтхайра? А то, что мой молочный брат пришел за моей головой не из собственной прихоти, я уже понял. Интересно, за сколько он продал меня? Что ему пообещали — серебро, коней, красивых рабынь?

Труп Кельтхайра, и вправду, нашли недалеко от того места, где я отрубил Угайне голову. Кто-то — вероятно, Угайне — ударил его прямо в сердце. Еще у моего молочного брата была глубокая рана на левом плече, оставленная длинным ножом. И тут я вспомнил, что так и не узнал, зачем Саар легла на мою постель.

Чудесным образом, моя колдунья выздоровела очень быстро. Я слышал, как Глунндуб ругал ее за то, что она так нетерпелива и спешит поскорее подняться на ноги. Спустя четыре дня она уже разгуливала во дворе, опасаясь, однако, резких движений, чтобы не потревожить швы. На седьмой день, накануне новолуния, она пришла в нашу хижину не одна. Я еще не успел раздеться, когда вошли двое друидов и Глунндуб. В руках у него была веревка, перевитая плющом, и я понял, что час пробил. Я посмотрел на Саар, но лицо ее было бесстрастным. Она даже не опустила глаз.

— Ты правильно поступила, — сказал я, пока друиды связывали мне руки. — В конце концов, кому нужен король без удачи.

— Так будет лучше для всех, Конэйр, — ответила моя колдунья, а я подумал, что, верно, Угайне был очень дорог ее сердцу. И еще подумал, что никогда не научусь разбираться в женской душе. А, впрочем, в этой жизни для меня это было уже не важно.

Суд проходил на том самом месте, где выносился приговор Айлин и Кондле. Я стол на коленях под моросящим дождем, и слушал, как Глунндуб рассказывал присутствующим о нарушенных гейсах. Он упомянул Этне, потом поведал, как я поддался на уговоры Кельтхайра, потом вызвал Саар:

— Расскажи, как все произошло.

— Я возвращалась с пира, — начала моя колдунья, чинно сложив руки. — Едва вошла в хижину, молочный брат короля, который там прятался, ударил мня ножом. Пытаясь защититься, я порезала ему руку. Потом появился Угайне, и Кельлтхайр бежал. Угайне бросился в погоню. В это время вернулся король, позвал друидов, догнал и убил Угайне, думая, что он повинен в моей смерти.

— Это так, Конэйр? — спросил Глунндуб.

— Ты слышал, — ответил я.

Кто-то из моих бывших воинов выругался в толпе и еле слышно сказал, что можно было и солгать.

— Он нарушил третий гейс, — продолжала Саар. — Нарушил, казнив невиновного. Надо покончить с проклятьем, пока от этого не пострадали мы все, и Морриган не понесла полоскать кровавые одежды наших воинов.

Глунндуб медлил выносить приговор. Мне показалось, он испытывал жалость ко мне. Он несколько раз выспрашивал, я ли нанес смертельный удар Угайне, будто надеялся услышать иной ответ. Но было много свидетелей, что я поднял меч на невиновного, не дав ему сказать ни слова в защиту. Чем кончится суд, знали все. Меня заперли, а потом сказали, что жертвоприношение произойдет завтра в полдень. За ночь я припомнил всю свою жизнь и утешился мыслью, что мне будет чем оправдаться перед богами, переходя в новое рождение.

Утро забрезжилось туманное и холодное. Руки у меня были связаны, и я не мог откинуть с лица влажные волосы. Пряди липли к щекам, наматывались на ожерелье, но никто не помог проклятому королю и не позаботился о его достойном виде.

Возле священной дубравы ждали друиды. Белые одежды и золотые уборы придавали им вид призраков. Я не мог разглядеть их лиц — похоже, глаза отказывались смотреть на мир, который торопился избавиться от меня.

Они долго решали, кто пойдет меня резать. И все чаще и громче слышалось имя Саар.

Я посмотрел на мою колдунью, но не поймал ее взгляда.

Она выслушала всех, кивнула, и подошла взять жертвенный нож с таким видом, как будто речь шла о гадании на палочках.

Кто-то грубо толкнул меня в спину. Я упал и некоторое время тщетно пытался подняться. Потом раздался приглушенный ропот и веревки, связывающие меня, соскользнули на траву. Саар стояла рядом и прятала нож в ножны.

— Он сбежит, — сказал Глунндуб.

— Нет, — ответила Саар. — Ему не позволит честь. Никто в его роду не бежал от смерти, и он не будет первым трусом.

Никто не осмелился возразить.

— Пойдем, Конэйр, — сказала она. — У нас мало времени.

Мы словно в молоко нырнули в полосы тумана, наползавшего из рощи. Позади оставалась прежняя жизнь, потерянная навсегда. Я не оглядывался. Все, кого я любил, кому я доверял, исчезли. Мне не с кем было прощаться.

Войдя в тень дубов, я невольно вздрогнул. Саар шла чуть позади меня, и я каждую секунду ожидал удара в спину.

— Сядь, — сказала она вдруг.

Так как я замешкался, она заставила меня сесть на землю, положив руку на плечо. Она достала нож. Но не жертвенный, а подаренный мною, заставила наклонить голову и начала обрезать мне волосы.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— В Лиффи тебя будет ждать лодка, — сказала Саар. — У нее серый парус с черным орлом и резной борт. Скажешь человеку, который тебя встретит, что едешь к отцу, чтобы получить наследство. Уезжай в Альбу или в Арморику. Уезжай туда, куда позовет сердце. Я спрятала здесь одежду, серебро, еду в дорогу, и привела двух хороших коней. Они двухлетки, и их никто не догонит. Забудь, что было, и назовись иным именем. Теперь тебя не узнают по длинным волосам, а при первой же возможности обрей и бороду. Враги не успокоятся, пока не убьют тебя, а я не хочу видеть тебя мертвым. Поэтому уезжай как можно дальше и живи назло им всем. Прости, что я все решила за тебя. Знаю, ты никогда не согласился бы на добровольное бегство, но теперь у тебя нет выбора.

На мгновенье я потерял дар речи, а потом сказал:

— Выбор есть всегда. Не ты ли говорила о чести, когда они испугались, что я побегу?

Саар подобрала срезанные волосы и убрала их в платок. Потом обнажила мне плечо и легко рассекла кожу. Несколько капель крови упали на землю.

— Мне не придется лгать, — сказала она. — И тебе не придется жить с грузом на совести. Я брошу в костер твои волосы и поклянусь, что пролила твою кровь и бросила тебя в огонь. Вместе с волосами сгорит и прежняя жизнь, и гейсы. Ты станешь свободен. Это будет твоим новым рождением, новой жизнью. Только не возвращайся сюда, все прежнее потеряно.

Она вытащила из кустов сумку. Взяв ее, я по тяжести определил, что там серебро.

— А тело? — спросил я.

Она кивнула в сторону. Я проследил взглядом и увидел мужской труп.

— Не беспокойся, мой воин, — сказала Саар. — Они не станут тебя искать.

— Поедешь со мной? — спросил я.

Мне показалось, что она замешкалась, но потом тихо засмеялась, качая головой.

— Надо, чтобы кто-то сказал им о твоей смерти. К тому же, у меня здесь пять сестер и…

— И три брата, — закончил я. — Которые в прошлом году достигли совершеннолетия. Ты одна осталась верна мне. Почему?

— Я покажу, где кони, — сказала она.

Я смотрел ей в спину, пока она вела меня.

— Саар, — позвал я.

Она оглянулась.

— Ты говорила, что после измены Кельтхайра навсегда займешь его место. Раньше ты не бросалась словами.

— Не откажусь от своего слова и теперь, — ответила она.

— Так ты поедешь со мной?

Она расстегнула поясной кошель и что-то достала оттуда.

— Я всегда буду по правую руку, — сказала она и прикрепила к моему правому плечу брошь. Я рассмотрел ее. Это был олень.

— И все же покидаешь, — сказал я.

— Дух мой всегда будет рядом, — сказала она и поцеловала меня в правую щеку.

Я обнял колдунью, спрятал лицо в русых кудрях и спросил, скорее, себя, чем ее:

— Сердцем всегда тянулся к тебе, почему же так долго молчал?

— Иди, — сказала Саар, и я знал, что она права — промедление грозило гибелью нам обоим, но я не мог уйти.

— Хотя бы ответь, почему ты так долго молчала?! — я смотрел ей в лицо, а она опустила ресницы.

— Мне предсказано связать свою жизнь с воином, — произнесла она, наконец. — А ты — король.

— Был им, — сказал я. — И никогда больше не буду.

— Иди, — повторила Саар.

Я уходил и оглядывался через каждый шаг. Она смотрела мне вслед. Она, моя колдунья. Потом я увидел черный столб дыма. Это горело тело, которое выдадут за мое. Будет пир, и пепел развеют по равнине, выпьют много пива и устроят состязания в мою честь. И только Саар не станет принимать участия в веселье. Она будет перебирать струны арфы и улыбаться, мысленно следуя за мной по дорогам Эрина.

Ее поцелуй горел на моей щеке, и всем существом я ощущал ее присутствие. Не было никогда красавицы Фиал. Не было двух моих жен и многочисленных наложниц. Всегда была только она — Саар, колдунья, мудрая дева. Ее черты я искал во всех женщинах Эрина. Искал и не находил. Потому что такой, как она, нет больше на свете.

Кони радостно всхрапнули при моем появлении. Я вскочил на одного, а второго взял в повод. Это был первый случай, когда я ехал верхом. Я усмехнулся, но усмешка не получилась. Копыта глухо ударили в землю, я надвинул капюшон на лицо и взял путь на восток.

Я поеду в Альбион, я поеду в Арморику. Возьму новое имя, и удача вернется. Не было больше гейсов, связывавших меня. Я стал свободным. И если все случится так, как хочу, то рядом со мной будет моя колдунья. Единственная, верно преданная мне. Единственная, любившая меня и в серебре, и в беде.

Потому что я вернусь за ней, и никто не сможет разлучить нас.