В нашу хижину Саар не пришла. Говорили, что отец отвел ей место во дворце, рядом с бардами. Кельтхайр ругал ее, на чем свет стоит. Я не сказал ни слова. Я верил, что Саар действует на благо мне. Но страх сжимал сердце. Я не стал объяснять Кельтхайру, что это за страх. Мой молочный брат вряд ли понял бы. Мы легли спать, а на следующий день занялись своими делами, словно не знали Саар вовсе.

Прошло пять или шесть дней. Несколько раз я видел мою колдунью — красивую, смеющуюся. Она проходила мимо в окружении воинов. Иногда рядом с ней был и Кондла. Со мной она не заговаривала и даже не смотрела.

Однажды под вечер собаки подняли головы и радостно залаяли. Кельтхайр замолчал на полуслове, а я привстал с ложа, когда скрипнула дверь, и маленькая грязная рука откинула полог.

— Привет тебе, Конэйр! — сказала Саар, откидывая с головы капюшон. Она улыбалась. Она снова была одета, как попрошайка, а лицо измазала золой.

— Ты принесла добрые вести, если так весела? — спросил я, и Саар кивнула в ответ.

— Завтра всеми правдами и неправдами уговори отца поехать до полудня к Мак-Риг, там, где вокруг озера растут красные буки. Кондла назначил мне встречу, и думаю, мы услышим много интересного.

— Кондла? — я встревожился. — Он не докучал тебе?

Она тихо засмеялась:

— Он считает ниже своего достоинства докучать женщинам, ибо их немало вьется вокруг него. Я знаю, что твой родич хочет поведать, поэтому обязательно приведи отца. Пусть глаза его откроются, и он увидит, кого приблизил к трону.

— Сделаю, как скажешь, — немедленно заверил я ее. — Но ответь, когда ты вернешься ко мне?

Она набросила капюшон на голову и негромко сказала:

— Вернусь, когда Кондла и Айлин будут сожжены на поле перед Зеленой ветвью.

— Она сошла с ума, — забубнил Кельтхайр, когда полог за Саар опустился. — Как это король сожжет свою любимую наложницу?

— Доброй ночи тебе, — сказал я, переворачиваясь на бок, спиной к своему молочному брату. Я слушал плеск волн, и мне слышалось пенье моей колдуньи.

Задолго перед рассветом, я пошел к отцу. Обычно он спал до полудня, так посоветовали друиды, чтобы скорее победить болезнь, поэтому был недоволен, когда я разбудил его раньше времени. Вопреки моим опасениям, Айлин нигде не было видно. Наверняка нашла себе занятие поинтересней, чем скучать рядом со старцем.

— Что еще ты выдумал, мальчишка! — отец постарался принять грозный вид и говорить жестко, но у него плохо получалось. Голос срывался, и его все время знобило, отчего он кутался в меха. Я смотрел на него со смешанным чувством жалости и презрения.

Когда-то, когда я был, действительно, мальчишкой, отец казался мне самым сильным и умным. Тогда я не понимал, почему мать предпочла жить не во дворце, а в хижине, и никогда не смеялась. Только тихо пела и разговаривала сама с собой, занимаясь рукоделием.

— Если ты послушаешь меня, то многое может перемениться. Я узнал имя предателя. Хочешь ли знать его ты? — сказал я, мысленно призывая на помощь всех богов. Моя удача и на сей раз не изменила, потому что отец заинтересовался. Морщины на его лице обозначились резче, он впервые за последние месяцы внимательно посмотрел на меня.

Вывести его из дворца незамеченным стоило мне немалых усилий. К тому же, отец боялся оказаться со мной наедине далеко от города, хотя и пытался это скрыть. Я поздно понял, что Айлин успела и здесь. Поистине, коварство этой женщины не имело пределов. Наверняка, она убедила отца, что я опасен для него и рано или поздно попытаюсь захватить власть в Мидэ. В конце-концов отец решил, что ему хватит двух воинов в сопровождение. Он хотел взять с собой и Кондлу, но его не нашли во дворце. Я усмехнулся.

Мы приехали в назначенное Саар место, и, как она посоветовала, спрятались в кустах под буками. Отсюда была хорошо видна поляна и ведущая к городу равнина.

Утро наступало, и небо побледнело, посерело, затем порозовело. Клочья тумана повисли над землей. Отец кутался в плащ и угрюмо молчал. Но я попросил его набраться терпения, и он ждал.

Еще до утренней росы мы заслышали шум колесницы. Затаившись, мы увидели, к озеру подъехал Кондла. Невозможно было не узнать его гнедых. Он был принаряжен — нацепил серебряную брошку и надел красный плащ. И плащ и брошка были подарены моим отцом. Он привязал лошадей, и сел на берегу озера, раздумывая о чем-то и покусывая травинку.

Нам пришлось ждать еще сколько-то, прежде чем на поляне появилась Саар. Я не заметил, откуда она пришла. Может быть, она спряталась неподалеку еще раньше нас, а может, ее принес бог ветра. Моя колдунья шла не спеша, собирая в подол цветы. На голове у нее был венок из душистых трав.

— Мир тебе, любимец короля! — приветствовала Саар Кондлу. — Зачем ты звал меня в такое отдаленное место? Что за тайное дело, если мы не могли поговорить в городе?

Кондла встал ей навстречу, улыбаясь и не торопясь отвечать.

Саар стояла спиной ко мне и отцу. Мы не могли видеть ее лица, но я представлял его, как наяву: похожее на весеннюю звезду, с румянцем нежным, как цветы наперстянки. Кудри ее струились, падая на грудь. Она то и дело отбрасывала их на спину.

— Говори скорее, — поторопила она. — Если король заметит мое долгое отсутствие, будет недоволен. Он любит просыпаться, слыша мое пение, а солнце уже высоко…

— Пройдет еще месяца два или три, — сказал Кондла, — и тебе не нужно будет бояться короля.

— Почему? — наивно спросила Саар.

— Тебе не придется его бояться, потому что ты будешь королевой. Я возьму тебя в жены, когда станет первый лёд.

— Ты будешь королем? — изумилась Саар. — Неужели Фиаха передаст корону тебе, в обход родного сына?

— Когда Айлин отравит старого короля и Конейра, я буду править, — сказал Кондла, подбираясь к моей колдунье все ближе.

Помня об обещании, я обнял отца за плечи, делая ему знак молчать. Он весь трясся то ли от слабости, то ли от ярости.

— Что говоришь ты?! — вздохнула Саар. Я не видел ее лица, но мысленно представил, как она распахнула глаза и приоткрыла губы от удивления. Я и сам поверил, что она впервые услышала о подобном намерении.

— Эта баба куда как хитра, — засмеялся Кондла. — Но я хитрее. Айлин думает, что красивее ее никого нет, но я-то знаю, что не одна она такая…

— Наложница короля — самая красивая женщина в Эрин, — простодушно ответила моя колдунья. — И она любит своего повелителя. Я не верю, что она сможет причинить ему зло, как ты говоришь…

— Айлин любит только меня и уже давно травит короля своими хитрыми зельями по моему приказу. Осталось ждать недолго. А потом, когда короля похоронят, она подсыплет яду и Конейру. Он умрет к утру, перепившись пивом. Я стану королем, как самый ближайший родственник, а ты будешь рядом со мной…

— Поистине, ужасные вещи говоришь ты, — ответила Саар. — Куда же ты денешь Айлин? Ведь она любит тебя…

Кондла хищно улыбнулся и настиг Саар, взяв ее в кольцо рук. Я помнил об обещании, но не мог смотреть на это и прикрыл глаза, сжав кулаки так, что кольца впились в пальцы.

— Когда она сделает свое дело, и я стану верховным королем, ей придется смириться. А не захочет — я не стану долго тянуть, чтобы избавиться от неугодных и строптивых баб.

Саар ахнула, и в это же время кусты с противоположной стороны раздвинулись, и появилась Айлин. На ней был простой дорожный плащ, а лицо перекошено от злобы.

— Вот как заговорил ты, сын змеи, после того, как я кормила и поила тебя из своих рук! — сказала она веско. — Не в первый раз я ловлю тебя рядом с женщиной, изменник! Но еще ни разу ты не предлагал какой-то уличной девке разделить с тобой трон!..

Потом Айлин напустилась на Саар, обвиняя в том, что она околдовала Кондлу. Моя колдунья не говорила ни слова. Айлин сначала кричала, потом заплакала, потом бросилась на Кондлу с кулаками. Улучив момент, Саар незаметно ушла с поляны. Я тоже хотел уйти и потянул отца за собой, но он воспротивился. Он хотел увидеть все до конца. И увидел.

Сцена примирения Айлин и Кондлы была мерзка моим глазам. Я старался думать о другом. Мне представлялась Саар в венке из цветов. Почему-то она грустила и не поднимала головы.

По дороге домой отец был угрюм. Я не пытался заговорить с ним. Саар предупредила меня, чтобы я меньше говорил и больше слушал. В Зеленой ветви отец затворился в спальне и приказал никого к нему не пускать. Я сел во дворе, у общего костра, будто желая пообщаться с воинами, но на самом деле ожидал приезда моих врагов.

Они появились в разное время и с разных сторон, словно и не встречались у озера. Айлин был довольна, и на лице ее играла улыбка. Я подумал, что если наш план с Саар провалится, то добра не будет ни ей, ни мне. Мачеха прошла во дворец, но почти сразу же вышла, и выглядела удивленной. Я мысленно поздравил себя. По-крайней мере, отец в этот раз проявил больше здравости ума, чем когда взял в наложницы родственницу уладам. Постояв во дворе, Айлин удалилась в свои покои.

Следом появился Кондла. Не сказать, чтобы вид у него был очень довольный, но, судя по всему, он ничего не опасался. Интересно, что он наобещал Айлин? Голову Саар на блюде? Беспокойство мое усилилось. Что бы ни произошло, Саар первая примет на себя удар в случае неудачи. А от этой парочки можно было ждать чего угодно — не отравят, так оболгут перед королем и добьются казни.

Ждать дальше не было никаких сил, я уже поднялся, чтобы отправиться к отцу и спросить его напрямик, что он предпримет, как вдруг к Кондле подошли несколько воинов. В руках у одного была веревка. Все было кончено в считанные мгновения — Кондла валялся в пыли, связанный по рукам и ногам. Кто-то пнул его, когда он начал кричать, что пожалуется королю. В это же время с другой стороны раздались женские вопли и я увидел, что ведут Айлин — растрепанную, красную от гнева. Она вырывалась, но ее держали крепко.

Потом мне сказали, что отец желает встречи со мной. Это было первое приглашение за последние годы. Я так и не смог увидеть Саар, и это смущало. Вопреки опасениям, отец не спрашивал у меня ни совета, ни разъяснений. Он сказал, что приказал бросить любовников в яму до завтрашнего дня. И что завтра устроит над ними суд, потому что и Кондла, и Айлин из знатных родов, а ему не нужна беспричинная вражда с подвластными князьями. Пусть соберутся родственники, друиды, сторонние люди и решат, как поступить. Измена и покушение на жизнь короля — это серьезное обвинение. Но он сомневается.

Вечером на тайном совете в моей хижине я, Саар и Кельтхайр обсудили события. Саар внимательно выслушала меня и долго думала.

— Он хочет пощадить Айлин, — сказала она, наконец. — Это так же ясно, как ясен день. Нам нельзя допустить этого. Кондла не опасен для тебя. Он глуп и тщеславен. Он никогда не догадался бы подойти к Айлин или задуматься о троне верховного короля. Это она всему причина. И от этой причины лучше избавиться прямо сейчас, пока гнев твоего отца не остыл. Если согласиться на изгнание, рано или поздно она найдет возможность вернуться и снова очарует твоего отца.

— Как же мы поступит? — спросил я.

— Сделаем так, что она сама выберет смерть, — скупо улыбнулась Саар. — Боги на нашей стороне, Конэйр. Остальное — не важно. Главное, не настаивай на казни. Прояви перед отцом милосердие, пусть и считаешь иначе.

На суд собралось столько людей, что всем не хватило места, и пришлось устроить суд не равнине за городом. Приехал князь Эоган, родич Айлин. Он хмурился и не глядел по сторонам. Он хотел поговорить с моей мачехой, но его не пустили. А с ним были десять воинов, и все вооружены — словно собрались в поход.

Друиды освятили место и помолились, потом поднялся отец. Я поддерживал его под руку, потому что ему он стоял с трудом, но не хотел выказывать телесную слабость. Он рассказал о том, что видел и слышал, и вызвал свидетелей — своих телохранителей и Саар. Обвиняемые молчали. Кондла прятал лицо, а Айлин, напротив, жадно слушала.

Эта женщина так просто не сдастся, подумалось мне.

Когда ей дали слово, стало понятно, какими чарами мачеха опутала моего отца. Я, знавший едва не более всех о ее преступлениях, и то готов был поверить, что она — сама кротость и невинность.

— Фиаха! — вопрошала Айлин моего отца. — Разве я была плоха для тебя? Я подарила тебе юность, красоту, была с тобой во время болезни! Почему ты решил отомстить мне столь страшно? Я заслуживаю наказания — изгнания, вечного позора, но не смерти!

Потом она обратилась ко мне:

— Конэйр! Вспомни, кто заменил тебе мать? Ведь я никогда не сказала тебе плохого слова, не взглянула косо. Заступись, позволь мне покинуть Мидэ, чтобы всегда вспоминать твою доброту!

— Что скажет король? — спросил Глунндуб — главный друид.

Отец долго молчал.

— Пусть князья и жрецы решат, какого наказания они заслуживают, — сказал он, наконец.

Я подавил вздох и первым попросил для Кондлы и Айлин изгнания. Князья Эоган, Кайрпре, Лойг и остальные заспорили. Айлин, слыша их спор, ободрилась. Эоган склонял остальных князей не требовать смерти для провинившихся. Он был не слишком красноречив, но куда как преуспел, потому что иногда десять вооруженных воинов красноречивее любых слов.

Русые кудри Саар мелькнули в толпе зевак, куда она убежала после того, как говорила перед судом. Я заметил, что главный друид Глунндуб оглянулся на нее. Ему было около семидесяти зим, и пятьдесят последних из них он не смотрел на женщин, но Саар привлекла его внимание.

Спор князей окончился. Поднялся Эоган и начал речь о том, что Айлин и Кондла заслуживают снисхождения. Моя колдунья вдруг оказалась в первых рядах.

— Их надо казнить, — громко сказала она, прерывая Эогана.

Все обернулись. Эоган смешался, а Глунндуб прищурился, глядя на мою колдунью против света. Саар снова вышла на середину.

— У меня было видение, боги говорили со мной, — начала она, и почему-то никто ее не перебивал. — Они велели казнить королевскую наложницу и ее любовника. Мне было открыто, что если оставить изменников в живых, то не пройдет и года, как Эрин погрязнет в войнах. Я видела кровь. Много крови. Она текла реками, и от нее зеленые луга становились бурыми.

Айлин вскочила, как ужаленная, и закричала:

— Она лжет! Это она наслала на меня и королевского родственника помутнение рассудка! Это ее колдовство заставило сказать те слова, за которые вы собираетесь нас наказать!

Глунндуб не торопился отвечать, но Саар не отступила:

— Я докажу, что говорю от имени богов. Прошу испытания подковой для меня и этой женщины, что высказала обвинения во лжи.

Половина собрания ахнула, половина — сдержанно зашумела. Отец, сумрачный лицом, сидел понурившись. Глунндуб, посовещавшись с остальными друидами, выступил вперед.

— Ты согласна доказать свою правоту, женщина, через испытание подковой? — спросил он у Айлин, которая замолчала и стала белой, как первый снег.

— Я не хочу этого, — ответила Айлин одними губами.

— Тогда пусть признает мою правоту и примет смерть за свои преступления, — сказала Саар.

Выбор у Айлин был невелик. Она взглянула на Саар с ненавистью и кивнула:

— Я согласна на испытание…

Мне захотелось вскочить, растолкать воинов, схватить Саар за плечи и встряхнуть, умоляя, чтобы одумалась, чтобы не губила себя из-за подлой женщины. Но я никуда не побежал, а остался на месте, рядом с отцом, который по-прежнему хранил молчание и смотрел на собственные колени.

Что такое испытание подковой? Это древнее разрешение споров. Две подковы, взятые с копыт белоснежного скакуна-трехлетки раскаляют в костре, а потом дают тяжущимся. Кто дольше продержит подкову в руке, тот и прав. Я видел, что происходило с теми, кто отваживался на это, и не хотел подобной участи для Саар.

Айлин подняла голову и воззвала:

— Я прошу отсрочки до завтра! Мне надо помолиться и собраться с силами.

Прежде чем кто-либо успел ответить, Саар подала голос:

— В отсрочке нет правды. Не нужно молиться, если ты уверена, что боги на твоей стороне. Я требую проведения испытания здесь и сейчас.

Айлин снова метнула на мою колдунью злобный взгляд.

Глунндуб пошептался с главными друидами и взял сторону Саар. Быстро развели костер, нашли нужные подковы, и сам Глунндуб со своим помощником взяли железные щипцы, чтобы сунуть подковы в пламя. Их подручные в это время подносили женщинам воду, омывая им руки и окуривая дымом омелы, чтобы призвать милость богов или их проклятье. Чем ближе было начало, тем меньше решимости оставалось у Айлин. Губы ее дрожали, но плакать она не осмеливалась. Саар казалась спокойной, но время от времени приглаживала волосы. Наверняка, и ей было страшно.

Поднесли подковы, почти белые от жара. Айлин не выдержала и заплакала. Сначала тихо, а потом в голос, но подставила ладонь. Саар протянула руку не колеблясь. Женщины приняли раскаленные куски металла, и на всю поляну запахло паленым мясом. Айлин закричала, потом упала на колени, потом взвыла и выронила подкову, пряча изуродованную руку в грязное покрывало, бывшее когда-то богатым пурпурным одеянием. Саар стояла прямо, не меняясь в лице и не издавая ни звука. Она еще сколько-то подержала подкову, чтобы все убедились в ее победе, и медленно разжала пальцы. Потом моя колдунья подняла руку над головой, показывая ладонь. И теперь уже все собрание ахнуло: кожа ее была чистой, как у младенца, без единого, даже самого маленького, ожога.

Я не пожелал присутствовать на казни Айлин и Кондлы. Я ушел в свою хижину и прождал там до вечера, пока не вернулись Кельтхайр и Саар. Кельтхайр, захлебываясь от злой радости, рассказывал, как Айлин и Кондлу бросили в яму, засыпали хворостом и подожгли. Он мог бы рассказывать об этом всю ночь, но я попросил замолчать. Он обиделся, но больше не вспоминал о казни. Улучив момент, когда мой молочный брат вышел, я спросил Саар:

— Ты и сейчас будешь убеждать меня, что не колдунья? Как тебе удалось пройти испытание? Какое-нибудь древнее зелье?..

— Не совсем, — ответила она. — Обыкновенное умение человеческого тела. Я видела людей, которые лежали на углях, как мы с тобой на постели, и не претерпевали никакого вреда.

— А на раскаленных добела подковах они не лежали?

Саар усмехнулась и встряхнула головой, как норовистая кобылица:

— И это можно, если кое-что нанести на кожу. Я держала подковы и раньше и никогда не получала ожогов.

— Но тебе и Айлин омыли руки! — поразился я. — Как же ты смогла воспользоваться снадобьем?!

— Им были смазаны мои волосы.

Некоторое время я молчал, обдумывая услышанное. Я вспомнил, как волновался за Саар на суде, вспомнил, как она приглаживала кудри. Потом сказал:

— Ты предусмотрела все. То, что я принял за страх, на самом деле было уловкой. И теперь, после казни наложницы, отец не держит на меня зла, потому что я не был причиной ее смерти. И в этом твоя заслуга.

Огонь почти прогорел, и лицо моей колдуньи было скрыто тенью. Я взял ее руку и повернул ладонью вверх:

— Эта рука спасла меня сегодня. Завтра я надену по два кольца на каждый твой палец, и сверх этого положу на твою ладонь серебряную брошь.

Саар тихо засмеялась, отняла руку и пошла гасить угли в очаге:

— Спокойных снов, Конэйр, — сказала она.