Прошел еще месяц или два, и в десятый дней второго летнего месяца, когда я принимал прошения от подвластных князей, в Зеленую ветвь явился проситель. Это был сын одного из князей, чьи владения граничили с владениями Эогана. Юноше еще не исполнилось шестнадцати, и лицо у него было гладким, как у девушки. Он очень волновался, выступая перед собранием, и с трудом сдерживал слезы. Он рассказал, что на княжеский табун напали неизвестные и угнали несколько коней. Его отец бросился в погоню, но был предательски убит. Судя по следам, перед смертью он разговаривал со своими убийцами и не бежал от них.

— Кого ты подозреваешь? — спросил я.

— У меня нет прямых обвинений, — признался он. — Они напали ночью. Но это был кто-то из князей, у них были хорошие мечи. Рабы заметили оружие, но не разглядели лиц.

Князья сдержанно зашумели. Я краем глаза следил за Эоганом. Он задумчиво теребил бороду.

— Что скажешь по этому поводу? — спросил я у Глунндуба.

Друид задумался.

— Надо спросить у богов, — сказала Саар четко. Она сидела на резной скамеечке слева от меня, и глаза ее горели.

Друид поддержал совет, подтвердив, что и боги знают все лучше нас, и им ведомо тайное.

— Так и быть, — решил я. — Раз нет свидетелей-смертных, призовем свидетелей небесных.

— Проведем гадания в полнолуние, — сказал Глунндуб.

— Незачем ждать столько времени, — возразила Саар. — Речь идет не о простом разорении деревни, а о нарушении перемирия. Упустить время означает упустить победу. Пусть запрут двери, чтобы никто не сбежал.

— Нам нужен предсказатель, — сказал Глунндуб.

— Нам нужна правда, — сказала Саар. — И мы узнаем ее без промедленья.

Все замолчали. Саар приказала принести сухого хлеба.

Сложив на блюде гору сухарей, она прочитала над ним заклинанье, прикрывшись плащом:

Князь Эоган чуть не шарахнулся, когда она поднесла блюдо к нему.

— Возьми и съешь, — велела Саар.

Он не осмелился ослушаться и взял протянутый ею сухарь. Саар несла блюдо и раздавала хлеб князьям. Вскоре зал наполнился чавканьем. Князья грызли хлеб, остальные смотрели.

Вдруг с Эоганом стало происходить что-то непонятное. Лицо его покраснело, он кашлянул сначала приглушенно, потом сильнее. Саар остановилась.

Эоган поводил глазами, пытаясь подавить кашель. Потом схватился за горло.

— Это он, — сказала Саар, указывая на него пальцем.

— Немедленно воинов к Эогану, — велел я. — Обыщите все. Возьмите юношу, он узнает своих коней.

Через два дня к Зеленой ветви был доставлен жеребец. Черный, с одним белым пятнышком на правой задней ноге. Собрание князей и друидов признало Эогана виновным в нарушении перемирия и в убийстве. Его зарезали в священной роще в ту же ночь.

Надо сказать, что меня больше не звали Конэйр Мак Фиаха. Люди придумали новое прозвище — Конэйр Мор. Конэйр Великий. Но я слышал, что так называли и Саар, и на мой взгляд, это было вернее.

После казни Эогана у меня не осталось явных врагов, и никто из князей не осмеливался роптать.

Трижды ко мне приходил Глунндуб и просил отдать Саар в клан друидов. Я сказал, что не могу ей приказывать, и все будет лишь по ее желанию. Друид долго разговаривал с моей колдуньей наедине, после чего покинул дворец. И сколько я не пытал Саар, она не открылась о беседе.

— Расскажи тогда, что ты сделала при гаданье? — попросил я. — Опять какое-то волшебство? Тайные снадобья, тайные слова?..

— Все проще.

Саар достала из своего угла мешочки с травами и протянула один:

— Положи щепоть на язык.

Там был черный порошок. Я послюнил палец и осторожно попробовал. Чуть-чуть. Саар засмеялась, когда я метнулся к ручью, чтобы прополоскать рот.

— Поистине, это сродни огню! — изумился я, когда смог говорить. — Хуже дикого лука!

— Я посыпала им сухарь, который дала Эогану. Я высыпала на него четыре щепотки!

— Да уж, бедняга Эоган! — засмеялся и я. — Слушай, откуда столько коварства?

— Ты говоришь про меня или про своих сородичей? — невинно осведомилась она.

— Мир прогнил, — согласился я с ней. — Даже родная кровь не останавливает убийства.

— Ты заговорил, как старик. Дальше будет еще хуже, так что радуйся тому, что сейчас.

— Ты становишься провидицей? — пошутил я, но суеверный страх все же проник в душу.

— Я вижу и умею думать, — ответила она. — Мир перестал рожать людей, подобных тебе. И это плохо для мира.

Я посмотрел на нее внимательно и сказал:

— Саар…

— Пойду отнесу лепешку собакам, — сказала она и вышла из шатра. После этого мы долго не говорили.

Как-то утром, когда Кельтхайра не было, я проснулся и увидел, что Саар тоже не спит.

Я смотрел на мою колдунью. Она держала арфу, натягивая струну, взамен лопнувшей. На лице ее играли блики от воды.

— Расскажи мне о тайне своего сердца, — сказал я неожиданно для себя.

Она усмехнулась:

— Ты знаешь все мои тайны. У меня есть пять сестер и…

— И три брата, — перебил я. — Я спрашиваю, есть ли кто у тебя на уме?

— Ты спрашиваешь, о мужчине, с которым я хотела бы разделить ложе?

От ее спокойного голоса мне стало не по себе. Я почувствовал себя последним дураком. Но ответить пришлось.

— Да, об этом речь, — промямлил я.

— Нет, — ответила она так же спокойно. — Мне никто не нравится.

— А если понравится, что тогда?

— Что тебе до этого, Конейр? — засмеялась она.

— Ты права, — засмеялся и я.

Саар пощипала струны, прислушиваясь к звуку. Собаки снаружи залаяли и она выскочила посмотреть. Я проводил ее взглядом и перестал смеяться.

Саар вскоре вернулась и спросила, почему я такой хмурый.

История с Фиал не прошла бесследно, и теперь я проявлял известную осторожность, присматриваясь к женщинам. Саар была права — враги мои не дремали, и поэтому в каждой красивой чужачке я видел теперь отравительницу. Но все изменилось, когда я заметил Этне, дочь Форгала.

Форгал был моим верным сторонником. Даже когда Айлин стала наложницей отца и моя мать была отвергнута, Форгал не гнушался разговаривать с нами. Один раз он привел матери рабыню, чтобы ей не приходилось самой замешивать хлеб, а на мое совершеннолетие подарил лучшего щенка из племени любимой суки. После того, как я стал королем, Форгал взялся отвечать за вооружение войска. Однажды мы с Саар пришли к нему, чтобы договориться о новых щитах. До этого я трижды встречал его дочь, а в этот раз увидел и удивился, как она выросла — ведь я помнил ее еще ребенком. У Форгала были гости. Этне сидела с девушками своего возраста. Пока гостьи болтали, юная хозяйка не выпускала из рук шитье. У нее были ласковые глаза и родинка над губой. Я наклонился к Саар, которая гладила моего пса. Пятнистый еле слышно скулил от удовольствия, и пытался лизнуть ее в ладонь.

— Посмотри на Этне. Что скажешь? — спросил я у моей колдуньи.

Некоторое время Саар молча разглядывала девушку, а она не замечала наших взглядов и продолжала шить. Подруги тормошили ее, им хотелось играть и смеяться, но Этне только качала головой. Я подумал, что она не только красивая, но и хорошая хозяйка, и с нетерпением ждал ответа.

— Ну? — поторопил я Саар, потому что она молчала очень уж долго.

Этне повернула голову, увидела меня и склонилась над шитьем, заливаясь румянцем так, что покраснели уши и шея. Саар переложила с колена на колено собачью голову, похлопывая Пятнистого по холке.

— Хорошая девушка, — сказала моя колдунья. — Думаю, она достойна тебя.

— Кровь моя играет при виде ее, — доверился я.

— Думаю, и ты ей приятен, — сказала Саар ровно.

Форгал не был против, и вскоре Этне стала мне женой.

В эти дни я впервые остался без Саар. Она отправилась проведать родственников, так как младшая ее сестра занемогла. Я отпустил ее, попросив вернуться скорее. Она не пообещала.

Она вернулась, когда уже были съедены все припасы, выпито все пиво и все вино закончилось. Как-то утром, возвращаясь во дворец, я увидел мою колдунью у общего костра. Рядом с ней сидел Угайне. Они жарили мясо на прутиках и смотрели друг на друга с улыбкой.

Я позвал Угайне и отправил его с поручением. Потом подошел к Саар.

— Не слишком ты торопилась, — упрекнул я ее.

— Я здесь уже третий день, — спокойно сказала она. — Ты проходил мимо.

Она протянула мне зажаренное мясо, и я взял кусочек.

— Как сестра? — спросил я.

— Здорова, милостью богов.

Мы помолчали, потому что я впервые не нашелся, что сказать.

Этне появилась на пороге Зеленой ветви и замерла, глядя на нас. Мне стало стыдно, будто меня застали за чем-то порочным. Я поспешно прожевал мясо и подошел к жене. Она была без плаща.

— Не стоит выходить так, — сказал я. — Застудишь кости.

Жена ничего не ответила и ушла к себе. До ночи она молчала, словно была обижена. Однако, взвесив на ладони брачную дощечку, снова возлегла со мной.

Я видел, что Этне относится к Саар с неприязнью еще почище Кельтхайра, и не мог этого понять. А Саар вела себя, как обычно, хотя почти никогда не разговаривала с моей женой.

Однажды дозорные разбудили нас среди ночи, сообщив, что возле древних курганов слышали, как стонут духи. Проснувшийся Кельтхайр тут же вставил, что это не к добру. Он всячески намекал на Саар, но я делал вид, что не понимаю его намеков.

Возле курганов мы остановились и прислушались. Сначала было тихо, а потом раздался то ли рев, то ли стон, идущий из-под земли. Мои люди дрогнули, и едва не бросились бежать.

— Дурной знак, дурной знак, — бормотал Кельтхайр.

— А ты что думаешь? — спросил я у Саар.

Она нахмурилась, склонив голову к плечу, чтобы лучше слышать. Потом ответила:

— Корова. Корова попала в могильник.

После ее слов и мне показалось, что таинственные звуки — не что иное, как мычание коровы, заблудившейся в тумане. Кто-то вспомнил, что два дня назад был набег на стадо, и пастухи не досчитались нескольких тёлок. Пока мы решали, что делать, моя колдунья пропала. Мне стало досадно. Обойдя холмы, мы остановились возле одного, откуда мычание слышалось особенно отчетливо. Кто-то заметил вход, скрытый зарослями ракитника. Посветили факелами и увидели вымощенный камнями коридор, ведущий вглубь.

— Кто пойдет со мной? — спросил я.

Мои люди стояли с бледными лицами, некоторые держались за охранные амулеты.

Кельтхайр сглотнул и ответил за всех:

— Не стоило бы нам ходить туда, Конэйр! Духи холмов мстят тем, кто нарушает их покой!.. Корова пусть останется жертвой мертвым. Мы не вправе вмешиваться.

Я смотрел на них, а они отворачивались, пряча глаза. Потом они заволновались еще больше и расступились. Темная ночь мгновенно стала светлее, по-крайней мере, для меня. Вперед вышла моя колдунья, привычно завязывая волосы в узел пониже затылка.

— Вот, Конэйр, нашла веревку покрепче, — сказала она. — Поспешим, пока корова не перебудила всю округу.

Я взял ее за плечи, выражая взглядом то, что не мог сказать.

— Она скормит тебя демонам, — вполголоса сказал Кельтхайр, отходя в сторону. Остальные тоже были испуганы.

— Я понесу факел, — сказал я Саар, словно не слыша остальных. — Держись сразу за мной.

— Нет, разумнее будет, если я понесу факел и пойду первой, — сказала она.

— И рыбы будут смеяться в озерах, узнав, что я струсил, послав вперед женщину!

Саар пожала плечами и подчинилась.

Мы ступили в низкий коридор, словно покинув мир живых. Не стану лгать, что мне не было страшно. Я еще ни разу не заходил в курганы, и теперь ждал всего, что угодно. Может, души умерших, не нашедшие покоя, набросятся на нас. Может, мы попадем в сияющий зал, где пируют сиды, и нам уже никогда не будет дороги обратно. Я думал об этом и чувствовал за спиной дыханье Саар. Оно успокаивало и придавало сил. Мычание слышалось уже совсем рядом, звуки раздавались из бокового хода, круто уходившего вниз.

— Это сделали не древние, — вполголоса сказала Саар. — Смотри, пролом свежий.

— Ты права, — согласился я. — Будь здесь, посмотрю, что там.

Она хмыкнула и, как я и ожидал, последовала за мной. Мы прошли полных двадцать шагов и оказались в пещере. Здесь можно было выпрямиться в полный рост. Пахло навозом и сыростью. Я поднял факел повыше и осветил вокруг. У стены и в самом деле лежала корова — бурая в пятнах, ее задняя нога была вывернута в сторону, и при виде нас она заревела еще громче.

— Наверное, забежала сюда, когда улады напали на стадо, и сломала ногу, — Саар встала на колено, разглядывая утоптанную землю. — Смотри-ка, здесь есть и человеческие следы. Вот тут разводили костер, а тут кто-то спал, даже одеяло осталось. А это что?

Она разворошила кучу жухлой травы, достала длинный кинжал и передала мне. Я осмотрел ножны и клинок.

— Это сделано в Мидэ, — сказал я. — Зачем кому-то прятаться здесь и прятать оружие?

— Это защита, — сказала Саар.

— Кинжал — плохая защита от тех, кто здесь похоронен.

— Не слишком-то наш гость их боялся, — Саар указала на груду человеческих костей, у стены.

— Думаешь, он просто могильный вор?

— Нет, воры побывали тут до него. А он обосновался совсем по другой причине.

Я посмотрел на нее и понял:

— Это был шпион.

Саар кивнула и подошла к корове. Она что-то пошептала ей на ухо и погладила по спине и бокам. Потом вынула из-за пазухи и скормила пучок травы. Животное шумно вздохнуло и поднялось на ноги. Моя колдунья привязала веревку, сунула конец мне в руку и жестом предложила идти. К моему удивлению, корова пошла следом, припадая на поврежденную ногу, но, похоже, не чувствовала боли. Саар тем временем старательно затерла в пыли наши следы.

— Он придет. Тот, кто прятался здесь, — сказала она. — И мы поймаем его.

— Это так же верно, как то, что небо синее, — ответил я.

Следующие дни мы были с Саар неразлучны. Нам удалось выследить и поймать гостя из могильника. Как и догадалась Саар, он оказался шпионом с уладской стороны. Нашли мы и того, кто помогал ему, опознав кинжал и его владельца.

Перед казнью изменник пожелал сказать мне несколько слов. Саар остерегала, опасаясь, что тот может навредить, но я все-таки подошел.

— Ты многим как кость в горле, пес, сын пса, — услышал я. — И придет время, когда удача оставит тебя, и гейсы обратятся против тебя.

Саар стояла рядом, но ни она, ни я не ответили ни слова. Мы не остались на казнь, и ушли в хижину, чтобы наградить себя заслуженным отдыхом. Кельтхайр не пожелал к нам присоединиться.

— Предскажи мне судьбу, — попросил я вечером у Саар. Мы пили южное вино, ели яблоки и играли в шашки.

Она посмотрела на меня, насмешливо прищурясь.

— Скажи мне, что ты видишь? — снова попросил я.

— Я вижу два пути, Конэйр. Один — твоя слава и процветание. Много-много детей и серебра. Второй путь печальнее.

— Чем же?

— Таких людей, как ты, мало кто понимает в этом мире. Ты будешь одинок. Тебя ждет предательство.

— Как избежать этого?

— Ты задаешь слишком много вопросов, — засмеялась она.

Полог резко откинулся, и на пороге возникла Этне. За ней стояли женщины из числа ее подруг. Лица у всех были грозны. Я опешил.

— Что случилось? — спросил я, невольно привставая на шкурах, на которых лежал. Краем глаза я заметил, как Саар потянулась рукой к ножнам.

— Что делает здесь мой муж? — ответила вопросом на вопрос Этне. — Почему тебе приятнее проводить вечера не со мной, а с ней?

Я начал понимать.

— Успокойся, жена. Твоей гордости ничего не угрожает, поверь.

— Я иду в свою спальню, а ты идешь за мной, — сказала Этне.

Я нахмурился:

— Не дело тебе указывать, куда мне идти. Возвращайся, я буду до полуночи.

Но в Этне словно вселился демон. Она залилась слезами и принялась поносить меня за неверность, а Саар за коварство. И подруги жены приглушенно роптали, принимая ее сторону.

Я взглянул на Саар, ища поддержки, но она перестала обращать внимание на меня и Этне, переставляя по доске фигурки. На губах ее то и дело проскальзывала презрительная усмешка. Этого я не смог стерпеть. Вскочив, я схватил Этне за руку повыше локтя и поволок к дому. Женщины испуганно расступились передо мной и побежали следом. Кто-то из них прошипел что-то обидное Саар. Она рассмеялась.

По дороге нам попался Кельтхайр. У него было удивленное лицо. Кровь прилила к моим щекам. Я развернулся и ударил Этне. Она вскрикнула и громко заплакала. Женщины, бывшие с ней, завопили. Я крикнул, что пора бы им вспомнить о своих мужьях и детях и топнул ногой. Они разбежались, как стайка куриц.

Этне плакала навзрыд.

— Прекрати выть, — сказал я жестко.

Кельтхайр не осмелился подойти и остался стоять во дворе.

Мы с Этне зашли в ее спальню. Она села на ложе и закрыла лицо. Косы ее упали на колени, а плечи вздрагивали. Я взъерошил волосы. Потом схватил со стола кувшин с вином и бросил в угол. Этне заплакала сильнее.

— Зачем позоришь меня перед людьми? Что ты вытворяешь, жена?! — спросил я у Этне.

— Пусть она уйдет, если я и вправду жена тебе, — сказала она.

— Кто? — крикнул я, хотя сразу все понял.

— Эта ведьма, — сказала Этне.

— Чем она помешала тебе, глупая?

— Пусть она уйдет, — сказала Этне.

Я схватил ее за подбородок, заставляя поднять голову:

— Не смей указывать мне.

Дверь тихо скрипнула, и вошла Саар. Она вздохнула и прислонилась к стене, сложив на груди руки.

Этне порывисто задышала, испепеляя ее взглядом.

— Успокойся, женщина, — сказала Саар. — Я не делю ложе с твоим мужем.

Этне не поверила ей.

— Поклянись, — сказала она.

Саар пожала плечами.

Этне снова заплакала.

— Саар, поди прочь, — попросил я.

— Успокой жену, — сказала она.

— Саар, поди прочь, — сказал я уже громче.

Она колебалась, поглядывая на Этне.

Та вдруг решительно вскинулась:

— Тогда пусть выйдет замуж!

— Что ты сказала? — спросил я, невольно оглядываясь на Саар. Она стояла, невозмутимо поигрывая ожерельем.

— Выдай ее замуж, — выпалила Этне. — Успокой мое сердце. Если рядом с ней будет муж, люди перестанут болтать…

— Кто посмел?! — крикнул я.

Жена испуганно втянула голову в плечи.

— Теперь я пойду, — сказала Саар.

— Нет, постой! — крикнул я, чувствуя, как огонь полыхает в глазах. — У тебя кто-то на примете?!

— Нет, — ответила Саар коротко.

— Отдай ее за Угайне, — сказала Этне.

Я сказал жене, что ей надо положить в рот, чтобы замолчать. Этне снова залилась слезами. Губы Саар кривились в улыбке, но румянец сбежал со щек.

— Ты хочешь за Угайне? — спросил я у моей колдуньи. — Ты сговорилась с ним за моей спиной?

— Нет, — сказала она.

Я стал понемногу остывать.

— Ты хочешь замуж?

— Нет, — ответила Саар в третий раз.

Я махнул рукой, разрешая ей уйти.

Дверь за ней закрылась, и я заходил взад-вперед по спальне.

— Кто говорит недостойные речи, жена? Отвечай!

— Все говорят, что она околдовала тебя. Когда она входит, глаза твои видят только ее. Но это я твоя жена, а не она!

— Это наветы! — сказал я.

— Ты меня пытаешься убедить или себя? — спросила Этне.

Я снова отвесил ей пощечину.

— И ты не жена мне, если слушаешь подобное!

— Это правда! — сказала она, прикрываясь.

— Саар — соратник и советчица, — настаивал я. — И злые языки мелят попусту. Она — самая чистая из женщин.

— Она — ведьма! — сказала жена. — И только ты не видишь, как она расточает улыбки и ласковые взгляды твоим воинам! Она погубит тебя!

— Кто смеет это говорить?!

— Все говорят! И если ты не видел ее с мужчиной, то это значит, что ты слеп!

Я ударил ее еще два раза, разбив губу. Вид крови остановил меня. Обругав жену, я вышел из спальни. Велел запрячь колесницу и уехал один, не взяв никого. Бешеная скачка привела в чувство и остудила голову. Кони были все в пене, когда я понял, что им надо отдохнуть. Я остановил колесницу, распряг коней и вытер собственной рубашкой. Они тяжело дышали, тычась мордами мне в шею. Я погладил их и отпустил пастись.

Этне сказала неправду про Саар. У нее не было мужчины. Сколько раз я бывал в хижине, приходил и ночью, и днем, и под утро, но никогда не заметил ни единого знака, что она была не одна. Нет, никого у нее не было, у моей колдуньи. Никого. Я вернулся в город, когда стемнело. Мне не хотелось видеть ни молочного брата, ни жену. Ночь я провел в главном зале. Лег у очага, закутавшись в плащ, и долго не мог уснуть.

Несколько дней я находил любой повод, лишь бы только оказаться подальше от города. Саар с собой я не брал. Мы с Кельтхайром и несколькими воинами проверяли границы, объезжали ближайшие деревни, нагоняя страх на тамошних жителей, развлеклись, разогнав стадо на землях лагенов, и в конце концов вернулись домой.

— Прости, что так было, — сказал я Саар при встрече наедине.

Она сидела у костра во дворе и точила нож.

— Я уже все забыла, Конэйр, — сказала она, не поднимая головы.

— Но я не могу забыть, — признался я. — Сколько лжи было сказано этой женщиной! Угайне ведь не докучает тебе?

— Нет, — она проверила остроту лезвия, и спрятала нож в ножны.

— Прости, я не хотел, чтобы тебе было плохо, — снова повторил я.

— Не у меня ты должен простить прощения. Твоя жена обижена.

— Ты знаешь, что моей вины здесь нет!

— Твоя жена этого не знает, — ответила Саар почти грубо. Я никогда не слышал, чтобы она так разговаривала со мной или с кем-либо.

Я помолчал, потом пошел прочь. Я оглянулся несколько раз, но Саар даже не смотрела мне вслед. Кажется, она что-то насвистывала и гладила по холкам моих псов, которые, как обычно, таскались за ней повсюду.

В тот вечер я решил поговорить с женой мирно. Лицо у Этне было опухшим от слез. Я долго стоял, не зная, как начать. Она смотрела в стену, скрестив на груди руки, и тоже молчала.

— Не права ты была в прошлый наш разговор, — сказал я с трудом.

Этне передернула плечами, но ничего не ответила.

Я сел рядом и обнял ее за плечи. Она не вырвалась, но была под моей рукой, как дохлая лягушка.

— Я открою тебе тайну, жена, но поклянись, что будешь молчать и под пытками.

Она не шевельнулась, лишь повела глазами в мою сторону.

— Один из моих гейсов — не иметь наложниц, — сказал я, словно прыгнув в пропасть. Вторым моим гейсом было не поверять тайн женщинам, но сейчас я посчитал, что поступаю правильно.

Этне медленно повернула лицо ко мне.

— Спроси Кельтхайра, он подтвердит, — уверил я ее.

Губы ее приоткрылись, как у ребенка, личико сразу повеселело. Я погладил ее по голове и прижал к плечу. Этне обхватила меня и снова заплакала. Я шептал ей слова утешения, а на сердце было тяжело, как после похорон.

Через несколько дней ко мне прибежал Кельтхайр. Брызгая слюной, он напустился на меня прямо с порога.

— Ты потерял голову! — крикнул он. — Ты нарушил гейс!

— Не понимаю, о чем ты, — сказал я, хотя все уже понял.

— Ты превратился в болтливую бабу! Твоя жена хвалится по всему городу, что ты не можешь знать другой женщины, кроме нее! Ты рассказал ей про гейс!

Некоторое время я молчал, а потом сказал:

— Не думаю, что это опасно. Ведь никто не сможет заставить меня взять наложницу.

— Но ты доверился ей! Доверил тайну женщине!

Лицо Кельтхайра превратилось в безумную маску. Я принудил себя улыбнуться:

— Вряд ли это можно истолковать так. Я просто успокоил ее.

— Ты нарушил гейс! — продолжал Кельтхайр. — Ты навлек на себя проклятье!

В это время вошла Саар. Увидев ее, Кельтхайр замолчал. Я потянулся к Саар, и она вложила свои руки в мои.

Глаза ее были полны беспокойства. Беспокойства за меня.

— Ты болен? — спросила она.

— Нет. Почему ты так решила?

Она внимательно посмотрела мне в лицо, и вдруг засмеялась.

— Кельтхайр бегал и кричал, что ты мертвец.

Я не стал смотреть на Кельтхайра. Я смотрел в глаза Саар. Она отняла руки, и мне стало холодно.

— Кельтхайр всегда видит зло там, где его нет, — сказал я.

— Ты проклят! — прошипел Кельтхайр.

Саар внимательно посмотрела на него, а потом спросила, о чем говорит мой молочный брат. И он, и я промолчали, как рыбы. Саар не стала настаивать.

После этого я приказал, чтобы Этне заперли в моем дворце и не допускали к ней никого, кроме старой рабыни. И сам я больше не посещал жену.

Прошло девять месяцев, пока Этне была заключена в моем дворце.

По истечении срока, уверившись, что она не беременна, я пришел к ней. Она обрадовалась, но я не позволил ей приблизиться. Со мной были два северных князя, я позвал их, как очевидцев.

— Я отказываюсь от тебя, — сказал я Этне. — Потому что мне не нужен наследник от клятвопреступницы.

— Но я не давала тебе клятву! — закричала она. — Ты сам рассказал мне про гейс!

— Я доверился тебе, а ты не сберегла мою тайну. Кто предал в малом, предаст и в большом. Прощай, Этне, если и будет у тебя ребенок, никто не скажет, что он мой сын. Ты не жена мне больше.

Она упала на пол и забилась в рыданиях, требуя, чтобы ее оставили и чтили, как королеву, но я вышел из ее покоев. В тот же день я велел отправить Этне к ее отцу, отдав ей часть моих богатств, чтобы она не жила бедно. Мне рассказывали, что уезжая Этне вопила, как безумная, и обвиняла во всем Саар. Но я этого не слышал, потому что уехал на целый день.