В одно из таких печальных пиршеств, когда Саар сидела справа от меня, к ней подошел Угайне. Он поздоровался, и она кивнула ему. Он спросил разрешения сесть рядом. Она не воспротивилась.

Я посматривал из-под ресниц на эту пару. Угайне… Только сейчас я заметил, что он красив. Он всегда нравился женщинам, но раньше я не придавал этому значения. Я не слушал, что говорил мне князь Кайрпре. Вернее, слушал, но не слышал. Моя колдунья была наряжена в зеленое платье, которое я подарил ей. На плече у нее блестела золотая брошь, а на шее висело десять цепочек. Одна из них — с прозрачным синим камнем. Я подарил ей эту цепочку.

Саар ела с завидным аппетитом. Угайне говаривал и улыбался. Заметив мой взгляд, он ушел. А после оставила пир и Саар. Она всегда старалась ускользнуть незаметно, чтобы не нарушать чужого веселия. Но я всякий раз провожал ее глазами до выхода.

В этот раз без Саар мне не сиделось на пиру. Выждав момент, я поднялся из-за стола.

К своему дому я шел медленно, дыша морозным воздухом. Я знал, что Саар уже давно спит, и сейчас я услышу ее дыханье. Она все время ворочается. И я буду лежать в темноте, и слушать, как она переворачивается с боку на бок и тихонько болтает с духами.

Псы встретили меня, радостно виляя хвостами. Я наклонился, чтобы погладить их, и увидел отблески огня на воде. Почему-то моя колдунья еще не спала.

Я уже сделал шаг, чтобы войти, но тут услышал мужской голос и узнал Угайне. Он что-то спрашивал, а Саар отвечала.

Я замер, прислушиваясь всем своим существом.

— Ты состаришься при нем, — говорил Угайне, — и никто не захочет тебя.

— Это уж как получится, — спокойно ответила Саар.

— Я дам тебе в услуженье двенадцать рабынь, подарю колесницу и двух дышловых кобылиц. И еще подарю дощечку из золота толщиной в два пальца и шириной в две ладони.

— У меня пять сестер и… — привычно затянула Саар.

Угайне не дал ей договорить.

Послышался шум борьбы, но я не успел вмешаться. Угайне вылетел из хижины, утирая кровь. Он увидел меня и шарахнулся в сторону. Я не стал его догонять. Успею разобраться. Я бросился под полог, ожидая увидеть Саар испуганной, плачущей. Я бы обнял ее, утешил, а потом наказал бы Угайне, я бы…

Саар сидела возле ручья и расчесывала косы. Она казалась спокойнее воды, что текла в ручье.

Я остановился, дыша тяжело, будто взбирался в гору. Саар удивленно подняла на меня разноцветные глаза и, выждав, спросила:

— Что-то случилось?

— Это я хотел спросить у тебя! Я думал, ты уже давно видишь десятый сон!

— Мне не спалось, — она невозмутимо пожала плечами.

Я заметался по хижине. Саар следила за мной со все возрастающим беспокойством:

— Что так взволновало тебя, король? Не пришли ли дурные вести? — она отложила гребень и приподнялась, готовая по первому моему слову последовать хоть в на край света, хоть в могильные холмы Круахана.

Я не мог дальше молчать.

— Угайне был здесь, — сказал я.

Она кивнула.

— Что ему было нужно? — спросил я, хотя слышал их разговор.

— Не знаю.

— Ты лжешь, — упрекнул я ее. — Он хотел тебя в жены.

Саар усмехнулась:

— Если слышал, то зачем спрашиваешь?

— Ты хочешь за него? — я спросил и замер, боясь ответа.

Моя колдунья покачала головой:

— Если бы хотела, то сказала.

Я немного успокоился и сбросил плащ. Саар встала, чтобы убрать одежду.

— Если он докучает тебе… — начал я, но она остановила меня жестом, показывая, что не нужно больше об этом говорить. И сказала, что Угайне один из немногих верных, поэтому не надо ссориться с ним.

Ночь я провел скверно. Несколько раз я садился в постели и смотрел на спящую Саар, а сон все бежал и бежал от меня.

Утром я встретил Угайне. Он дожидался у входа в Зеленую ветвь. Я сделал вид, что не заметил его, но он подошел сам.

— Отдай мне Саар, король! — сказал он, преграждая путь.

Я отослал сопровождавших меня на несколько шагов, чтобы не мешали.

— Саар сама решает, с кем ей быть. И уже дала тебе ответ, — я посмотрел на длинные царапины на лице Угайне. Их оставила вчера моя колдунья.

Он покраснел и невольно коснулся щеки, а потом сказал:

— Ты держишь ее. Я знаю. Если отпустишь, она будет счастлива со мной.

— Ты никогда не получишь ее, — сказал я тихо. Я постарался взглядом выразить всю ненависть, которую испытывал к нему. Но Угайне не испугался. Думаю, он ненавидел меня не меньше, чем я его.

— Ты ее тоже не получишь, — сказал он.

— Щенок, — сказал я и ушел с ближними во дворец.

Я думал, что после этого Угайне покинет меня, как многие, но ошибся. На вечерней трапезе он занял свое место за столом. В мою сторону он не глядел и ушел, едва утолив голод. Я посматривал на Саар, но она не выглядела расстроенной. Как обычно, она закончила есть раньше моих воинов, и отправилась в хижину. Я проводил Саар взглядом. Когда двери за ней закрылись, и мои глаза не могли видеть ее, я продолжал следить за ней внутренним зреньем. Я представлял, как она идет к нашему дому, откидывает полог, раздувает угли в очаге. Потом она расстегнет плащ и сложит его, потом стянет через голову платье и распустит волосы… Русые кудри упадут на плечи и грудь…

Высокий женский крик вернул меня с небес на землю. Мало кто слышал его, но я узнал сразу: Саар!

Мои воины не поняли, почему я вскочил и бросился вон из зала. Только позже некоторые последовали за мной.

Я пересек двор в несколько шагов и откинул полог. Моя колдунья не успела развести огонь — в хижине было темно. А может, это потемнело у меня в глазах.

Как в тумане я увидел бледное лицо Саар. Она прижимала к боку скомканную тряпку и клонилась все ниже, ниже…

Я подхватил ее на руки и перевернул на спину, гладя грязные щеки. Я не сразу понял, что это не грязь, а кровь.

Саар цеплялась за меня, хватая за концы волос и плащ. Она что-то пыталась сказать, но изо рта шла кровь, и слова захлебывались.

На крик сбежались рабы. Кто-то из женщин заплакал в голос. Появился Глунндуб, он оттолкнул меня от моей колдуньи. С ним были еще несколько друидов. Я уступил, отойдя в сторону. В голове было пусто. Словно в ужасном сне я наблюдал, как друиды разжигают очаг, разрезают одежды на Саар. Обнажился белый, как молоко, бок. И грудь. Белая, высокая. Я никогда не видел такой красивой груди.

Потом до моего сознания долетел голос Глунндуба:

— Ее ударили ножом. Принесите кости и омелу.

Я вышел из хижины. Кто-то поднес факел и сказал, что у меня под ногами кровь. Я посмотрел. Верно, трава была в крови. Я не зря подарил моей колдунье длинный нож после случая с Фиал. След уходил в сторону Маг-Бойн. Я отобрал у кого-то меч и приказал идти за мной.

Пятна крови становились все реже, видно, убийца на ходу перетянул рану. В одном месте трава была сильно примята. Здесь снова повсюду были пятна крови. След шел на восток, к уладам.

Я приказал погасить факел, и прислушался. Потом побежал, не дожидаясь сопровождавших. В ясеневой роще, начинавшейся за лугом, я увидел человеческую фигуру. Передо мной стоял Угайне. Он был весь в крови, а в руке держал нож, тоже испачканный кровью. Он что-то кричал мне, лицо было перекошено от злобы, но я не понял ни слова.

Угайне не успел убежать и не успел заслониться от моего меча. Голова катилось по земле, а тело стояло еще несколько мгновений. Потом то, что прежде было моим воином, упало в траву, а я бросил оружие рядом с телом, и не спеша пошел к лагерю, вытирая ладони о штаны.

Саар очнулась, когда меня не было рядом. Но я пришел сразу, как смог.

Моя колдунья лежала под меховым одеялом, бледная, с запавшими щеками. Под глазами у нее были синяки, но волосы по-прежнему лились русыми волнами.

Я сел на краешек ложа и ласково погладил ее по плечу.

Губы ее шевельнулись, но я не услышал голоса. Я наклонился к ней, ощутив запах запекшейся крови от повязок.

Она шептала что-то непонятное, о том, что надо бежать. Я улыбнулся ей.

— Теперь все хорошо, — сказал я. — Никто не посмеет тебя потревожить. Угайне мертв. Я отрубил ему голову.

Саар пыталась говорить, но сил не хватало. Я приказал, чтобы каждый час сообщали, как она себя чувствует, и сидел рядом, пока моя колдунья не забылась сном. Потом ушел, меня ждали дела.

К полудню рабы сказали, что Саар просила придти.

Но я был занят весь день и половину следующего. Когда я пришел, Саар уже не выглядела подобно привидению. Она все еще была бледна, но не так мертвенно, как раньше. Я мысленно пообещал Глунндубу пять горстей серебра и пять лучших коней.

Рядом с Саар сидели три служанки, которым я велел помогать. При моем появлении Саар мотнула головой, приказывая им уйти.

— Тебе лучше? — спросил я, усаживаясь на край постели и беря руку Саар в свою. Она приподнялась, морщась при каждом движении.

— Это был не Угайне, — сказала она глухо. — Это был Кельтхайр. Что ты наделал? Ты казнил невиновного.

Я молчал. Саар откинулась на подушки, прикрывая глаза. Ее рука осталась в моей, и я сжал ее. Некоторое время тишину нарушали лишь журчанье ручья, и негромкая речь служанок снаружи. Я несколько раз глубоко вздохнул.

— Кельтхайр всегда ненавидел тебя, — сказал я.

— Но не меня он мечтал увидеть мертвой в ту ночь, — сказала Саар.

— О чем ты?

Она посмотрела пристально и почему-то не выдержала взгляда. Губы ее задрожали, словно ей хотелось заплакать. Я никогда не видел, чтобы моя колдунья плакала.

— Я не заметила его в темноте, — прошептала она. — Он пробрался в хижину, а я не заметила…

— Почему ты не стала разводить костер?

— Не успела. Он ударил меня ножом. Он думал, что я — это ты.

— Странно так ошибиться. Это не похоже на моего молочного брата.

— Его сбило с толку, что я легла на твою постель.

— На мою постель? Зачем? — спросил я, думая о другом.

Саар отвернулась и сказала, что устала и хочет спать.

Я ушел, раздумывая, как все повернулось в моей жизни. Молочный брат, подосланный уладами, хотел меня убить. Князья сеют смуту на своей же земле, и вступают в сговор с врагами. Наверное, удача и в самом деле отвернулась от меня. И еще нарушение предпоследнего гейса… Когда об этом узнают, меня уведут в дубовую рощу в центре Мидэ, заколют, как поросенка, и сожгут, принося в жертву… Когда об этом узнают… Нет, моя колдунья никому не расскажет, но станут ли молчать те, кто подослал Кельтхайра? А то, что мой молочный брат пришел за моей головой не из собственной прихоти, я уже понял. Интересно, за сколько он продал меня? Что ему пообещали — серебро, коней, красивых рабынь?

Труп Кельтхайра, и вправду, нашли недалеко от того места, где я отрубил Угайне голову. Кто-то — вероятно, Угайне — ударил его прямо в сердце. Еще у моего молочного брата была глубокая рана на левом плече, оставленная длинным ножом. И тут я вспомнил, что так и не узнал, зачем Саар легла на мою постель.

Чудесным образом, моя колдунья выздоровела очень быстро. Я слышал, как Глунндуб ругал ее за то, что она так нетерпелива и спешит поскорее подняться на ноги. Спустя четыре дня она уже разгуливала во дворе, опасаясь, однако, резких движений, чтобы не потревожить швы. На седьмой день, накануне новолуния, она пришла в нашу хижину не одна. Я еще не успел раздеться, когда вошли двое друидов и Глунндуб. В руках у него была веревка, перевитая плющом, и я понял, что час пробил. Я посмотрел на Саар, но лицо ее было бесстрастным. Она даже не опустила глаз.

— Ты правильно поступила, — сказал я, пока друиды связывали мне руки. — В конце концов, кому нужен король без удачи.

— Так будет лучше для всех, Конэйр, — ответила моя колдунья, а я подумал, что, верно, Угайне был очень дорог ее сердцу. И еще подумал, что никогда не научусь разбираться в женской душе. А, впрочем, в этой жизни для меня это было уже не важно.

Суд проходил на том самом месте, где выносился приговор Айлин и Кондле. Я стол на коленях под моросящим дождем, и слушал, как Глунндуб рассказывал присутствующим о нарушенных гейсах. Он упомянул Этне, потом поведал, как я поддался на уговоры Кельтхайра, потом вызвал Саар:

— Расскажи, как все произошло.

— Я возвращалась с пира, — начала моя колдунья, чинно сложив руки. — Едва вошла в хижину, молочный брат короля, который там прятался, ударил мня ножом. Пытаясь защититься, я порезала ему руку. Потом появился Угайне, и Кельлтхайр бежал. Угайне бросился в погоню. В это время вернулся король, позвал друидов, догнал и убил Угайне, думая, что он повинен в моей смерти.

— Это так, Конэйр? — спросил Глунндуб.

— Ты слышал, — ответил я.

Кто-то из моих бывших воинов выругался в толпе и еле слышно сказал, что можно было и солгать.

— Он нарушил третий гейс, — продолжала Саар. — Нарушил, казнив невиновного. Надо покончить с проклятьем, пока от этого не пострадали мы все, и Морриган не понесла полоскать кровавые одежды наших воинов.

Глунндуб медлил выносить приговор. Мне показалось, он испытывал жалость ко мне. Он несколько раз выспрашивал, я ли нанес смертельный удар Угайне, будто надеялся услышать иной ответ. Но было много свидетелей, что я поднял меч на невиновного, не дав ему сказать ни слова в защиту. Чем кончится суд, знали все. Меня заперли, а потом сказали, что жертвоприношение произойдет завтра в полдень. За ночь я припомнил всю свою жизнь и утешился мыслью, что мне будет чем оправдаться перед богами, переходя в новое рождение.

Утро забрезжилось туманное и холодное. Руки у меня были связаны, и я не мог откинуть с лица влажные волосы. Пряди липли к щекам, наматывались на ожерелье, но никто не помог проклятому королю и не позаботился о его достойном виде.

Возле священной дубравы ждали друиды. Белые одежды и золотые уборы придавали им вид призраков. Я не мог разглядеть их лиц — похоже, глаза отказывались смотреть на мир, который торопился избавиться от меня.

Они долго решали, кто пойдет меня резать. И все чаще и громче слышалось имя Саар.

Я посмотрел на мою колдунью, но не поймал ее взгляда.

Она выслушала всех, кивнула, и подошла взять жертвенный нож с таким видом, как будто речь шла о гадании на палочках.

Кто-то грубо толкнул меня в спину. Я упал и некоторое время тщетно пытался подняться. Потом раздался приглушенный ропот и веревки, связывающие меня, соскользнули на траву. Саар стояла рядом и прятала нож в ножны.

— Он сбежит, — сказал Глунндуб.

— Нет, — ответила Саар. — Ему не позволит честь. Никто в его роду не бежал от смерти, и он не будет первым трусом.

Никто не осмелился возразить.

— Пойдем, Конэйр, — сказала она. — У нас мало времени.

Мы словно в молоко нырнули в полосы тумана, наползавшего из рощи. Позади оставалась прежняя жизнь, потерянная навсегда. Я не оглядывался. Все, кого я любил, кому я доверял, исчезли. Мне не с кем было прощаться.

Войдя в тень дубов, я невольно вздрогнул. Саар шла чуть позади меня, и я каждую секунду ожидал удара в спину.

— Сядь, — сказала она вдруг.

Так как я замешкался, она заставила меня сесть на землю, положив руку на плечо. Она достала нож. Но не жертвенный, а подаренный мною, заставила наклонить голову и начала обрезать мне волосы.

— Что ты делаешь? — спросил я.

— В Лиффи тебя будет ждать лодка, — сказала Саар. — У нее серый парус с черным орлом и резной борт. Скажешь человеку, который тебя встретит, что едешь к отцу, чтобы получить наследство. Уезжай в Альбу или в Арморику. Уезжай туда, куда позовет сердце. Я спрятала здесь одежду, серебро, еду в дорогу, и привела двух хороших коней. Они двухлетки, и их никто не догонит. Забудь, что было, и назовись иным именем. Теперь тебя не узнают по длинным волосам, а при первой же возможности обрей и бороду. Враги не успокоятся, пока не убьют тебя, а я не хочу видеть тебя мертвым. Поэтому уезжай как можно дальше и живи назло им всем. Прости, что я все решила за тебя. Знаю, ты никогда не согласился бы на добровольное бегство, но теперь у тебя нет выбора.

На мгновенье я потерял дар речи, а потом сказал:

— Выбор есть всегда. Не ты ли говорила о чести, когда они испугались, что я побегу?

Саар подобрала срезанные волосы и убрала их в платок. Потом обнажила мне плечо и легко рассекла кожу. Несколько капель крови упали на землю.

— Мне не придется лгать, — сказала она. — И тебе не придется жить с грузом на совести. Я брошу в костер твои волосы и поклянусь, что пролила твою кровь и бросила тебя в огонь. Вместе с волосами сгорит и прежняя жизнь, и гейсы. Ты станешь свободен. Это будет твоим новым рождением, новой жизнью. Только не возвращайся сюда, все прежнее потеряно.

Она вытащила из кустов сумку. Взяв ее, я по тяжести определил, что там серебро.

— А тело? — спросил я.

Она кивнула в сторону. Я проследил взглядом и увидел мужской труп.

— Не беспокойся, мой воин, — сказала Саар. — Они не станут тебя искать.

— Поедешь со мной? — спросил я.

Мне показалось, что она замешкалась, но потом тихо засмеялась, качая головой.

— Надо, чтобы кто-то сказал им о твоей смерти. К тому же, у меня здесь пять сестер и…

— И три брата, — закончил я. — Которые в прошлом году достигли совершеннолетия. Ты одна осталась верна мне. Почему?

— Я покажу, где кони, — сказала она.

Я смотрел ей в спину, пока она вела меня.

— Саар, — позвал я.

Она оглянулась.

— Ты говорила, что после измены Кельтхайра навсегда займешь его место. Раньше ты не бросалась словами.

— Не откажусь от своего слова и теперь, — ответила она.

— Так ты поедешь со мной?

Она расстегнула поясной кошель и что-то достала оттуда.

— Я всегда буду по правую руку, — сказала она и прикрепила к моему правому плечу брошь. Я рассмотрел ее. Это был олень.

— И все же покидаешь, — сказал я.

— Дух мой всегда будет рядом, — сказала она и поцеловала меня в правую щеку.

Я обнял колдунью, спрятал лицо в русых кудрях и спросил, скорее, себя, чем ее:

— Сердцем всегда тянулся к тебе, почему же так долго молчал?

— Иди, — сказала Саар, и я знал, что она права — промедление грозило гибелью нам обоим, но я не мог уйти.

— Хотя бы ответь, почему ты так долго молчала?! — я смотрел ей в лицо, а она опустила ресницы.

— Мне предсказано связать свою жизнь с воином, — произнесла она, наконец. — А ты — король.

— Был им, — сказал я. — И никогда больше не буду.

— Иди, — повторила Саар.

Я уходил и оглядывался через каждый шаг. Она смотрела мне вслед. Она, моя колдунья. Потом я увидел черный столб дыма. Это горело тело, которое выдадут за мое. Будет пир, и пепел развеют по равнине, выпьют много пива и устроят состязания в мою честь. И только Саар не станет принимать участия в веселье. Она будет перебирать струны арфы и улыбаться, мысленно следуя за мной по дорогам Эрина.

Ее поцелуй горел на моей щеке, и всем существом я ощущал ее присутствие. Не было никогда красавицы Фиал. Не было двух моих жен и многочисленных наложниц. Всегда была только она — Саар, колдунья, мудрая дева. Ее черты я искал во всех женщинах Эрина. Искал и не находил. Потому что такой, как она, нет больше на свете.

Кони радостно всхрапнули при моем появлении. Я вскочил на одного, а второго взял в повод. Это был первый случай, когда я ехал верхом. Я усмехнулся, но усмешка не получилась. Копыта глухо ударили в землю, я надвинул капюшон на лицо и взял путь на восток.

Я поеду в Альбион, я поеду в Арморику. Возьму новое имя, и удача вернется. Не было больше гейсов, связывавших меня. Я стал свободным. И если все случится так, как хочу, то рядом со мной будет моя колдунья. Единственная, верно преданная мне. Единственная, любившая меня и в серебре, и в беде.

Потому что я вернусь за ней, и никто не сможет разлучить нас.