— Почему Айфа не приехала? — спросила Эмер у матери, когда та давала ей последнее напутствие перед брачной ночью. Само напутствие её интересовало мало, потому что она побольше леди Дерборгиль знала, чем мужчина отличается от женщины, и что происходит, когда муж и жена оказываются в постели. Знала, разумеется, только понаслышке, зато в таких подробностях, что услышь мать хотя бы сотую часть — упала бы в обморок. Но вдовствующая графиня не знала, о чём разговаривают рыцари Вудшира, когда думают, что рядом нет женских ушей, а просвещать её графиня Поэль не собиралась. Куда больше её взволновало, что старшая сестра не приехала на свадьбу. Но переслала с матерью маленький алебастровый сосуд со странным посланием.

— У милорда Демелза какие-то дела, — отмахнулась леди Дерборгиль. Выданная замуж старшая дочь мало её интересовала. — Зато Айфа прислала тебе приворотное зелье, — она сделала таинственные глаза, отчего Эмер чуть не расхохоталась. — Добавь в вино, и выпейте пополам с мужем.

— Айфа верна себе, — пробормотала Эмер, забирая подарок. — Мне это пригодится, нет сомнений.

— Что ты сказала? — переспросила мать.

— Я сказала, — раздельно произнесла Эмер, — что страшно волнуюсь и молюсь яркому пламени, чтобы угодить мужу.

— Да уж, постарайся, — леди Дерборгиль пригладила непокорные кудри дочери, благо — та сидела на табуретке, и не пришлось вставать на цыпочки — расправила складки ночной рубашки, пощипала щёки, чтобы румянец был ярче. — Всё, ты готова…

Тут она расплакалась, и Эмер пришлось утешать её.

— Это так волнительно и грустно, когда дети вырастают, — призналась вдовствующая графиня. — И так страшно для их матерей. Постарайся сделать вид, что тебе приятно. Я знаю, какая ты грубиянка, не показывай мужу нрав хотя бы в первые две недели. Будь нежной.

«Твои советы запоздали, матушка», — подумала Эмер, но вслух пообещала вести себя кротко, как лесная лань.

Невесту, распевая грустные песни, провели в спальню. Огромную кровать покрывало бархатное одеяло, а столбики, на которых держался балдахин, украшали гирлянды из мелких роз и душистых трав. Горели пять белых свечей, а в жаровне лежали кусочки сандалового дерева. Эмер встала посреди комнаты, зажав в кулаке заветный сосуд. Нет, она поступит не так, как сказала Айфа. Она сама не выпьет ни капли, ведь её жара хватит на двоих. А вот Годрику не помешает хлебнуть колдовского зелья. Для сговорчивости.

Дверь отворилась, и в спальню завели Годрика. Он на голову возвышался над мужчинами, державшими его за локти — молодому мужу полагалось сопротивляться, но сейчас держали больше для вида, чтобы соблюсти старинный обычай.

Праздничный квезот и штаны с Годрика уже сняли, и он был в простой рубашке, скрепленной пятью мягкими складками у горла, и нижних штанах — брэйлах, длиной до колен. Обсуждая прелести новобрачной, друзья новобрачного стащили с него сапоги и порвали рубашку, чтобы унести в доказательство свершившегося брака гостям, не допущенным до спальни.

Эмер невольно отёрла пот со лба, когда в полумраке комнаты Годрика оголили до пояса. Сложен он был, как древний бог. Из тех, что некогда бродили по Эстландии, соблазняя смертных дев.

— Подвязку! Сними с неё подвязку, Годрик! — завопил сэр Ламорак, хохоча, как полоумный. Впрочем, почти все гости были чрезмерно веселы от выпитого вина, и дружно затребовали исполнения ещё одного древнего обряда.

Мужчины орали громко и возбужденно, но Годрик не изменился в лице, даже глаза не загорелись. Подошёл, встал на колено, засунул руки под рубашку жены и стянул белоснежную подвязку, на которой голубым шелком было вышито: «Если достиг этой высоты, то будь ещё смелее». Подвязка перекочевала в руки друзей новобрачного, и они шумной толпой отправились в зал, размахивая подвязкой и рубашкой, как флагами. Матери пожелали детям всех благ, любви и потомства, слуги пригасили свечи, кроме одной, и новобрачных оставили одних, прикрыв двери и заперев снаружи на засов.

Спрятав заветный флакон в складках рубашки, Эмер следила за мужем с замиранием сердца. Он не был похож на трепетного возлюбленного, про которых пели в балладах, но ей таким нравился даже больше. Пусть не говорит нежных слов, пусть сжимает её в объятиях, как медведь — это слаще, чем учтивые слова Ишема. Всех Ишемов в мире, вместе взятых. Сила, напор, уверенность, граничащая с самодовольством — это всё он, её муж. А как он целует, она уже знала. Его поцелуи — самое волшебное волшебство. Скорей бы вкусить их снова и оказаться…

Волшебство разрушилось одной фразой.

— Сядь рядом, и давай поговорим, — сказал Годрик.

Эмер насупилась и не сдвинулась с места.

— Ну, что стоишь? Иди сюда, — он похлопал по кровати рядом с собой.

Она подошла и села, сложив руки на коленях, как ребенок на первой церковной службе.

— Может, сначала всё сделаем, а потом поговорим? — спросила она с тайной надеждой.

— Нет, — отрезал он. — Об этом и пойдёт речь. Королева принудила нас к браку, но мы не нравимся друг другу.

«Говори за себя», — подумала Эмер, испытывая самое жестокое разочарование, какое только привелось пережить в жизни. Она угрюмо молчала, а Годрик заливался соловьем:

— Если мы не станем настоящими мужем и женой, то по закону потом сможем потребовать развод. Разве не этого мы с тобой хотим? — он произнёс «мы» с нажимом. — Через месяц или два, возможно, через полгода, королева смягчится, мы сообщим, что из её затеи со счастливым браком ничего не получилось, и потребуем развод.

— Надо подумать… — пробормотала Эмер.

— Думай, — щедро разрешил Годрик. — А пока хочешь вина? Я налью, — он сделал движение, чтобы подняться с кровати, но девушка опередила его.

— Я сама налью, — сказала она и покраснела.

Годрик не стал ей мешать, позволив поухаживать за ним.

— Мне хочется, чтобы мы поняли друг друга, — сказал он.

Она стояла к нему спиной, разливая вино. Было слышно, как стукнул край кувшина о бокал. Рыжие пряди водопадом сбегали с макушки до самых бёдер. Годрик нехотя оторвался от созерцания водопада, решив, что слишком устал, раз заглядывается на подобную девичью приманку.

Наливая вино, Эмер выплеснула в один из бокалов снадобье Айфы, а склянку закатила между подсвечником и чашей со сладостями. Взяв бокалы, она смело повернулась к мужу и подошла, протягивая зачарованное вино:

— Давай выпьем, а потом решим, как быть дальше.

Он осушил бокал до дна, а она свой лишь пригубила, потому что её так трясло от волнения, что зуб на зуб не попадал.

— Значит, ты не хочешь исполнения брачных обязательств? — спросила она, когда он допил последний глоток.

— А ты разве хочешь?

— Но ты меня об этом не спрашивал.

Годрик погрузился в молчание. Эмер нетерпеливо притопнула и вернула бокал на стол. Свой бокал Годрик поставил на пол, возле кровати, и теперь сидел, задумчиво подперев кулаком подбородок. Тесьма на его волосах распустилась, и черные пряди свободно упали на плечи. Эмер ещё раз топнула. Вот он — такой красивый, почти голый и оскорбительно спокойный!

— А если я не хочу с тобой разводиться? — требовательно спросила она.

Годрик поднял удивлённый взгляд, и некоторое время осмысливал услышанное.

— Не хочешь? — переспросил он.

— Не хочу. Я — верноподданная Её Величества, и не осмелюсь нанести ей оскорбление, нарушив её волю. Она благословила наш брак, мы не имеем права идти против слова королевы.

Слышала бы Её Величество эти речи! Эмер припомнила, как всего седьмицу назад дерзила, протестуя против брака с Ишемом. Хорошо, что муж не был свидетелем подобной двуличности.

— Подожди, — Годрик выставил руку ладонью вперёд. — Что значит — не хочешь? Ты хочешь брака со мной? После того, как ткнула меня при королеве вилкой? А ещё ты разбила мне нос, девица Роренброк.

— И разобью ещё, если будешь вести себя, как тупоголовый мул, — огрызнулась Эмер.

Когда уже подействует это снадобье?

Годрик молчал некоторое время, обдумывая, видимо, тупоголового мула и угрозу, а потом спросил:

— Значит, ты настаиваешь на исполнении брачных обязательств?

— Настаиваю! — заявила Эмер.

— Хорошо, — он сдался так неожиданно и кротко, что Эмер растерялась.

— Ты согласен? Сейчас мы ляжем спать? — спросила она неуверенно.

— Конечно.

— Не просто спать, а… — она покраснела, пытаясь подобрать нужные слова.

— …а как муж и жена, — подхватил Годрик.

— О! Я… — Эмер прижала руку к груди, чувствуя холодок заветной монеты. Голова закружилась от предвкушения, и коленки трусливо задрожали. — Тогда я погашу свечу…

Она метнулась к столу, но голос Годрика остановил её:

— Подожди, успеется. Сначала нам надо выполнить ритуал Фламбаров, по завещанию Армель, моей прабабки в седьмом поколении.

— Какой еще прабабки? — насторожилась девушка, чувствуя подвох.

Но лицо Годрика было невозмутимым и даже скучающим.

— Матушка должна была рассказать тебе. Наверно, забегалась и забыла. Армель из Лилля установила ритуал омовения ног ещё при короле Абельгарде, и с тех пор все женщины, вступающие в нашу семью, свято его выполняют.

— Что еще за ритуал?

— Молодая жена должна вымыть молодому супругу ноги. Вот и таз для этого, — Годрик указал на серебряный таз, стоящий на табуретке возле стола с кувшинами, наполненными водой.

— Странные обычаи в вашей семье, — проворчала Эмер, втайне довольная, что всё оказалось не таким уж сложным. Неплохое начало брачной ночи — омовение супруга. Айфа что-то там рассказывала, что мужчины любят, когда их моют. Пора проверить правдивость её слов на деле.

Она решительно подошла к умывальнику, перенесла таз к кровати и с грохотом поставила его на пол.

— Согрей воды, — подсказал Годрик. — Плескаться в холодной не очень-то приятно.

Эмер сунула кочергу в жаровню, подождала, пока железо раскалилось, и опустила кочергу в один из кувшинов, а когда вода согрелась, вылила её в таз.

— Добавь еще розового масла, — Годрик указал на туалетный столик, на котором красовались стеклянные флаконы различных форм и цветов.

— Экий неженка! — фыркнула Эмер. — Зачем тебе розовое масло? Ты девица, что ли?

— Масло смягчает воду, — ответил он, — хотя откуда тебе это знать? Вы же моетесь только в реках и только летом.

Но когда Эмер грозно повела глазами в его сторону, засмеялся:

— Я пошутил. Продолжай.

Девушка перебрала все флаконы, открывая пробки. Ей очень хотелось отыскать тот запах, который исходил от мужа в вечер их первого поцелуя — янтарь и мерзлая земля, но не было ничего похожего. В конце концов, она налила в воду какую-то терпкую и коричневую жидкость, жирную, как брюхо лосося. Запахло хвоёй, смолой и жгучими восточными пряностями.

Эмер бросила на пол подушку и опустилась на колени перед мужем, сидевшим на кровати.

— Давай ногу, — велела она нарочито грубо.

Годрик без слов поставил босую ногу в таз с водой. Запах масла и полутьма алькова действовали лучше всякого зелья, вызывающего страсть. Эмер чувствовала, что сгорает вернее, чем восковая свеча в серебряном подсвечнике. В легкой рубашке было жарко, как в меховой накидке у горящего камина. Девушка с раздражением сдула со лба надоедливую прядку, которая так и лезла в глаза, и подлила еще тёплой воды из кувшина.

«Будь нежнее», — припомнились слова матери, и Эмер провела по мужниной ноге ладонью, от лодыжки почти до подколенной впадины, словно невзначай ощупывая железные мускулы на крепкой икре.

Было страшно поднять голову и посмотреть ему в глаза, и страшно хотелось это сделать. Эмер ждала язвительных слов, но были слышны лишь шипение углей и взволнованное дыхание — её и Годрика. «Действует! Снадобье Айфы действует!» — возликовала Эмер. Сейчас он положит руки ей на плечи, поднимет с колен и притянет к себе, а потом…

Она разостлала чистую ткань и вытерла ноги мужа, когда тяжелая рука коснулась её плеча, лаская и одновременно требовательно сжимая.

— Жена, — позвал Годрик, и Эмер подняла голову, вся дрожа от предвкушения.

Он выпил вино залпом, поморщившись от кислого вкуса. Что за дрянь достала матушка? К свадьбе можно было прикупить и хорошего вина.

Когда жена, ставя кубок на стол, прошла мимо свечи, рубашка на мгновение стала прозрачной, как туман, открыв взору стройный силуэт с маленькой высокой грудью, тонкой талией и длинными ногами. Маяк! Воистину, маяк! Годрик поймал себя на том, что ему хочется улыбнуться. Как она расквасила ему нос в карете! Вот это был удар. Такому удару мог позавидовать легендарный Лунный Рыцарь, на чьем счету не было ни одного проигранного боя. Он ощутил лёгкое головокружение и удивился сам себе. Бокал вина — это не то, что может свалить. Неужели, сказался недельный пост и он опьянел от пяти глотков?

Но следующие слова Маяка отрезвили лучше пригоршни ледяной воды в лицо.

Эта демоница не желала развода. Что ж, стоило догадаться раньше. Догадаться, что она поступит именно так, маленькая развратница, готовая отдаться ему уже тогда, под лестницей, невзирая на присутствие сторонних мужчин. Годрик почти поверил, что именно жена была виновата во всех злоключениях с поспешной свадьбой. Знала себе цену и сыграла на его желании, коварная.

Сразу было понятно, что она хочет его. Но он-то её не хочет. А значит, надо ответить коварством на коварство.

Она поверила ему с такой лёгкостью, что оставалось только посмеяться. Прабабка Армель… старинный обычай… Поверила, как девчонка-гусятница.

Глядя на склонённую перед ним рыжую голову, Годрик закусывал губу, сдерживая улыбку. Но по мере того, как нежные женские руки касались его тела, упрямство и презрение уступали место совсем иным чувствам.

Когда жена принялась оглаживать его с таким старанием, словно он был стеклянным, и она наводила полер, он почувствовал её волнение, как своё, и проникся им. В самом деле, чего он так напустился на эту деревенскую глупышку? Из-за того, что она повздорила с Отсрюд? Яркое пламя, какие пустяки! Она отлупила Острюд, он позволил сестре расквитаться с обидчицей — всё должно быть давно забыто. Да, она невоспитанная, эта рыжая девка с запада, но по-своему мила. И у неё удивительно стройные ноги. Крепкие, ровные, и гладкие, как шёлк.

Он вспомнил, как пальцы его коснулись нежной кожи на внутренней стороне бедра, когда развязывал подвязку, и тело ответило вполне определённо. И быстро, как никогда раньше. Годрик машинально прижал ладонью вздыбившиеся брэйлы.

Нет, такие мысли непотребны, и их надо гнать, как бешеных собак.

Но бешеные собаки возвращались с завидным упорством, ластясь, как дворняжки. Годрик смотрел на девушку не отрываясь. Эмер — даже имя было непривычно, для языка. Что оно означает, интересно? Имя яркое, как и она сама. Вот она сдула со лба непослушную прядку. Так делают уличные мальчишки, а не благородные девицы. Невоспитанная, хитрая деревенщина… Таких только и валять на сеновале.

И воображение тут же услужливо нарисовало ему картину — его жена, с распущенными рыжими кудрями, в которых застряли соломинки, лежит, вольготно закинув руки за голову, а рубашка задралась, открывая умопомрачительно красивые ноги с маленькими ступнями. Колени чуть подаются в стороны, словно приглашая расположиться между ними.

Годрик взмок, как после часа тренировки на ристалище. Эта демоница действовала на него сильнее любого вина. Руки её оглаживали его так ласково и настойчиво, что хотелось приказать, чтобы немедленно прекратила эту сладкую пытку и либо отошла от него подальше, либо начала гладить совсем в другом месте.

Эмер уже вытирала ему ноги, и Годрик призвал на помощь всю силу воли, чтобы не поддаться чарам колдуньи. Но рука сама потянулась погладить её плечо, и желание пронзило с такой силой, словно у него не было женщины несколько лет, и вдруг перед ним предстала языческая богиня, соблазнительница из края Вечного Лета.

— Жена, — позвал он, постаравшись говорить так нежно и проникновенно, как только возможно. И это удалось безо всякого труда. Даже голос прозвучал хрипло, выдавая страсть, которую он безуспешно пытался скрыть.

Она подняла к нему лицо — удивительное, красивой в своей необычности, с резкими чертами, но необыкновенно притягательное. И как получилось, что он раньше не заметил, насколько она хороша собой? И прямая длинная шея, и королевская осанка — да она даст фору любой императрице прошлого! Как только язык повернулся назвать её деревенщиной?..

— Осталось совсем немного, чтобы завершить ритуал, — промолвил он, принуждая себя к каждому слову и понемногу приходя в себя. Ведь быть не может, чтобы ему так понравилась девица, посмевшая поднять руку на его сестру.

Годрик мотнул головой, прогоняя странный морок. Яркое пламя, что же творится? Он намерен поставить деревенщину на место, и сделает это, во что бы ни стало. Беспородной кобыле место на пахотном поле, а не в королевской конюшне.

— Что-то ещё? — спросила жена, приоткрывая алые губы. — Скажи, я сделаю.

Сердце совершило безумный пируэт, и Годрик с шумом втянул воздух, словно его прижгли раскалённым железом. Умышленно, она соблазняла его умышленно. И бесстыдными словами, и губами, которые так и просили поцелуя. Он потёр член, засомневавшись, хватит ли сил выстоять против развратницы. Королева велела жениться, так может просто выполнить королевскую волю? Завалить в подушки эту рыжую демоницу, задрать к хвостам собачьим рубашку и утишить, наконец-то, боль пониже живота. И пусть визжит и брыкается — всё равно никто не придёт. Потому что с этого дня она принадлежит ему, и никому другому. Только ему.

— Раздевайся немедленно, — сказал он, но голос ему изменил, и Эмер не расслышала.

— Годрик? — она нетерпеливо передёрнула плечами. — Что ещё сделать-то? Я замёрзла сидеть на полу.

— А, сделать… — он судорожно сглотнул, на секунду закрывая глаза, чтобы придти в себя.

Свеча в подсвечнике казалась почему-то расплывчатым желтым пятном, и лицо жены странно смазывалось, теряя четкость очертаний.

— Как велела леди Армель, тебе осталось только выпить бокал воды из таза. В знак покорности мужу, — он поднял бокал и протянул Эмер. — Зачерпни и пей.

Резкость зрения вернулась, и Годрик с удовольствием увидел, как румянец негодования разливается по лицу жены. Он всё-таки победил плотское желание, победил демонов плоти и эту рыжую демоницу.

— Ах, не хочешь? — протянул он. — Тогда придется отложить наш супружеский… э-э… сон. Гаси свечку, я устал, спать хочу.

Она вскочила с места одним гибким слитным движением, которого он даже не успел проследить. Маленький кулак мелькнул перед глазами, а потом резкая боль в переносице разом отшибла все мысли и желания. Годрик повалился на спину, а его юная жена запрыгнула на него верхом и вцепившись в волосы, как базарная торговка, принялась отвешивать ему оплеухи.

— Дикая кошка! — он попытался скинуть её, но не преуспел, потому что она вцепилась, как клещ, прижав ему руки коленями.

Кое-как перевернувшись на живот, чтобы уберечься от сыпавшихся на него ударов, Годрик утер сочащуюся из носа кровь простыней и попытался спастись бегством, но силы его покинули, свет померк, и он рухнул ничком, проваливаясь в сон, как в бездну.

Эмер не сразу сообразила, что муж лежит без движения, а обнаружив, испугалась не на шутку. Зачем-то бросилась к двери, но у самого порога остановилась. Потом отдышалась, потом задвинула засов изнутри. Потом досчитала до десяти и обернулась к кровати.

— Только не убила, только не убила… — залепетала Эмер, молитвенно сложив руки.

Подойдя к телу мужа мелкими шажками, она присела перед кроватью на корточки, заглядывая Годрику в лицо.

— Эй, — позвала она несмело и подёргала мужа за мочку уха. Ухо было тёплое, и это немного успокоило девушку.

Она сунула палец мужу под нос, пытаясь определить — дышит ли, и в это время Годрик всхрапнул и засопел так сладко, словно малыш на матушкиных коленях.

Спит! Эмер вскочила, горя праведным гневом. Спит! Как вам это нравится?! Она схватила кувшин с водой, чтобы плеснуть ему в лицо, но в последний момент передумала.

Зелье. Проклятое зелье Айфы. Не надо было давать ему так много. Эмер ощутила угрызения совести, но тут же попыталась их заглушить. С этим болваном всё не слава яркому пламени! То он оказался сущим слабаком против колдовского зелья, то устроил какое-то глупое испытание. Леди Армель! А она попалась на приманку, как лосось на прикорм! Надо было сообразить, что он выдумал этот дурацкий обычай на ходу, чтобы не исполнять королевского приказа и развестись при первой возможности.

Эмер не сдержалась и пнула Годрика в бедро. Он причмокнул во сне и опять засопел.

— В тебе ума не больше, чем в креветке! — в сердцах сказала она мужу, который не мог ни слышать, ни ответить. — И что прикажешь с тобой делать?

Тут ей вспомнился епископ Ларгель, и она схватилась за руку, будто шпионская метка дала о себе знать. Что ж, если она лишилась первой брачной ночи, то вполне может выполнить приказ лорда Саби. И пусть премерзкий епископ заткнётся.

Но решить выполнить приказ оказалось легче, чем выполнить его. На спине, руках, в подмышках и прочих местах, куда Эмер смогла заглянуть, воспользовавшись безответностью мужа, метки Тисовой Ветви не оказалось. Она попыталась перевернуть его, чтобы обследовать и спереди, а заодно стянуть брэйлы, которые так же могли скрывать отметину мятежников, но Годрик был тяжёлый, как бычья туша, и как Эмер ни старалась, она не смогла перевернуть его.

Намучившись, красная и встрёпанная, девушка уселась на краешек кровати. Годрик развалился из угла в угол, заняв почти всё пространство, и Эмер негде было даже прилечь.

— Ты самый тупоголовый и упрямый мужлан, которого мне только пришлось видеть в жизни, — сказала она в сердцах. — Рогатая звезда, Годрик! Чем я тебя не устраиваю? Все так женятся. Сказали — и женятся. Королева велела, это ты понимаешь своей пустой головой? Только не подумай, что ты мне слишком уж нравишься, — тут она погрешила против истины, но признаться в этом, даже спящему мужу, ей не позволила гордость. — Ты мне вообще не нравишься. В том смысле, что не нравишься по характеру. А внешне ты очень ничего. Я бы даже сказала: справный. Ой, что я говорю! — она удручённо покачала головой, постукав себя указательным пальцем по губам. — Конечно, не справный, а красивый и статный. Только ты слишком спесивый. Ну какая тебе разница, как говорит человек? Вот я, к примеру? Да, я не такая утончённая, как ты, но умею себя вести. Кто же виноват, что ты всё время меня смущаешь? Я волнуюсь и говорю неописуемую ерунду, — она прижала ладони к пылающим щекам и посмотрела на спящего мужа.

Лицо его было перемазано кровью, и Эмер со вздохом намочила платочек и вытерла кровь.

— Разве утончённость — это главное? — снова вопросила она. — Я буду самой верной, и многого от тебя не потребую. Мы будем ездить с тобой на охоту, поедем на королевский турнир, я повяжу на твоё копье шарф, чтобы ты отстаивал моё право называться самой красивой женщиной в королевстве… Мы будем хорошо жить, Годрик, если ты перестанешь быть такой занозой в… — она хотела помянуть заднюю мягкую часть человеческого тела, но передумала и сказала: — в пятке. Да, занозой в пятке. Как только ты станешь относиться ко мне добрее, так и я подобрею, можешь не сомневаться. И ещё если… — она замялась, но потом гордо вскинула голову. — Всё это сказки хромой собаки. Никакой ты не мятежник, я в этом уверена. Так что готовься, — она похлопала мужа по плечу. — Жить мы будем долго и счастливо. И никуда ты от меня не денешься.

Она притулилась в изголовье, прикрывшись простынёй для купанья, потому что вытащить одеяло из-под спящего мужчины оказалось столь же непосильным, как поднять мирового Змея в образе кошки.

Жаровня прогорела, стало холодно и ужасно неуютно. Поколебавшись, Эмер притиснулась к Годрику спиной. Стало теплее, и вскоре девушка уснула. Во сне ей виделся Вудшир, и рыцари, тренировавшиеся во внутреннем дворе замка, у конюшен. Шёл снег, и почему-то везде были чёрные вороны с красными глазами.