Отправляясь из Дарема, Эмер не пожелала ждать, когда соберут ее приданое, а также деньги, драгоценности, наряды и пряности — сотни сундуков и тюков, что полагались ей извинением за неудавшийся брак. Богатства обещали упаковывать неделю, если не больше, а она не пожелала оставаться в замке ни одного лишнего дня. Королева полностью одобрила ее желание и распорядилась отправить имущество графини Поэль позже, отдельным обозом. Ее Величество хотела, чтобы графиня ехала с ней в одной карете, но Эмер отказалась. В столицу она отправилась верхом, и если с ней кто-то заговаривал, тут же пускала жеребца вскачь, делая вид, что конь понес.

Со стороны казалось, что она совершенно безучастна к происходящему — и так же надменно вскидывала голову, и так же улыбалась, но по настоянию королевы придворные старались не беспокоить графиню Поэль праздной болтовней.

А она и в самом деле не нуждалась ни в чьем обществе. И не желала слушать, если к ней подходили с соболезнованиями — хохотала и затевала какую-нибудь дерзость или каверзу. И на королевских пирах ела за троих и шла танцевать со всяким, кто приглашал. Но если кого и могло обмануть это веселье, только не королеву.

Спустя две недели после возвращения из Дарема, Эмер получила приглашение от Ее Величества. Королева встретила графиню в своей комнате, уютно устроившись в кресле, и трехцветная кошка — подарок восточных послов — мурлыкала у нее на коленях.

Эмер бросила на пол подлокотную подушку и уселась на нее, скрестив ноги.

— Зачем так переживать? — спросила королева. — Сделанного не воротишь. Надо смириться и идти вперед. Мы видим, что вы веселы лишь напоказ.

— Ваше Величество очень проницательны, — ответила Эмер, забирая из чаши на столе яблоко и с хрустом вгрызаясь в сочный и румяный бок.

Королева слегка поморщилась от такой неучтивости, но решила, что с нравоучениями следует повременить.

— Еще мы видим ваше недовольство. Вы потеряли мужа, который вам очень нравился, да… Но напоминаю, что вы сами отказались от Ишема. Вот в его-то семейной жизни все в порядке. Жена им довольна, как могли быть довольны вы.

— К чему теперь этот разговор? — вспылила Эмер.

— Сердце ваше не на месте, и мы переживаем за вас, — сказала королева.

— Вы так добры, Ваше Величество.

— Судя по тону, вы так не считаете.

Эмер промолчала, глядя в бокал с вином.

— Наверное, вы думаете, что мы проявили чрезмерную жестокость к Годрику…

— Зачем с ним так поступили? — спросила Эмер горько.

— Как будто мы могли поступить иначе.

— Разве не видите, что кто-то намеренно пытается разлучить вас с верными людьми? И вся эта история с усыновлением — она ложь от начала до конца.

— Это лишь ваши домыслы, графиня Поэль, — сказала королева холодно. — Вы живете чувствами. Вы можете себе это позволить. А мы обязаны жить, повинуясь долгу. Такой скандал не забывается быстро. Что бы мы ни предприняли, едва ли найдется человек в Эстландии, который поверит, что Годрик — законный сын. Когда умирают свидетели, говорят документы…

— …лживые, — закончила Эмер.

— Чем докажете? Как попала на договор печать Фламбаров?

На это возразить было нечего, и Эмер зашла с другой стороны

— Но вы уверены, что подпись именно леди Геновефы? Что это за тайный знак, о котором вы говорили? Кому еще о нем может быть известно?

— Известно только нам. И было известно нашей покойной сестре. Вы намекаете, что мы не смогли сохранить эту тайну и рассказываем всем о тайных знаках? — королева покраснела от негодования.

— Нет, я не обвиняю вас в болтливости, — ответила Эмер дерзко. — Но еще хоть раз вы с сестрой обменивались подобными посланиями?

— Всего лишь один. Когда нас выдали замуж, вдовствующая королева начала интриговать. Нам нужны были верные люди, и сестра прислала своего человека, подписав послание особой подписью, чтобы мы полностью доверились. И мы ни разу не пожалели, что приняли этого человека на службу. Так что отбросьте сомнения — подпись моей сестры настоящая. Как и подпись епископа Беды.

— Но это мы знаем только от Ларгеля Азо…

— Он не станет умышлять против короны. Мы знаем его, как честнейшего человека. Чего вы добиваетесь, снова вороша эту постыдную историю? Про нее нужно поскорее забыть! И забыть сэра Годрика. Мы никогда не позволим ему переступить порог этого замка. А наша крестница заслуживает мужа благородного и знатного, а не усыновленного виллана!

— Я поняла, Ваше Величество, — Эмер встала и пошла вон, не спросив разрешения.

— Мы все равно найдем вам мужа, не волнуйтесь, — сказала королева.

— Вот совсем не утешили, — ответила Эмер, и уже на пороге спросила: — А кто был тот верный человек? Которого прислала к вам сестра?

— Это был милорд Саби.

Эмер уходила из покоев королевы в смятении чувств. «Саби! Верный человек! — ее так и распирало от догадок и предположений. — Он мог скопировать подпись леди Геновефы, или отследить, чем отличаются ее подписи. Вот уж, тайный знак! Да любой в два счета раскроет ваши тайности, госпожа королева!»

Она еще бы поразмышляла на этот счет, но тут навстречу ей попался лорд Бритмар. Он прогуливался по драконьей шее, задумчиво посматривая на разноцветные пятна витражей. Сопровождающих при нем не было, но Эмер все равно приблизилась с поклоном, чтобы засвидетельствовать герцогу почтение и пожелать доброго дня, как полагалось по этикету.

— Вы были у невестки, рыжая графиня? — спросил лорд Бритмар. — О чем шла речь? Наверняка, о вашем неудачном браке.

— Угадали, — сказала Эмер, повесив нос. — Ее Величество не верит, что это заговор против Годрика. Я пыталась убедить, но…

— Да вы сами не верите в это, — сказал лорд Бритмар неожиданно резко. — Если бы верили, что его оболгали, то ушли бы вслед за ним. Но вы поняли, что обвинения нелживы. И остались.

— Нет-нет, я не поняла, — залепетала Эмер испуганно, пытаясь разобраться в себе — правдивы ли слова брата короля.

— Поняли. Потому что душа мудрее, и сразу распознает правду. Вот и ваша душа подсказала, что сэр Годрик из вилланов. По нему это сразу было видно, не в обиду будет сказано. Простой деревенщина. И даже занятие себе подобрал под стать — стучать молотком.

— Все Фламбары занимались кузнечным делом! — бросилась Эмер на защиту бывшего мужа.

— Они занимались делами кузниц, но сами не пачкали руки грязной работой. Сэр Годрик был первым, кто опустился до занятия простолюдинов. Я сразу знал, что он вам не пара. Вы достойны большего.

— Ах, что значит — большего? — вздохнула она.

— Хотите прогуляться? — предложил герцог. — Я был бы рад в вашей компании полюбоваться на королевский сад.

Эмер не тянуло к любованию, но отказать герцогу она не посмела.

— Разве вы, милорд, шли не к Ее Величеству?

— Не по важному делу, так что вполне могу уделить время приятной прогулке с красивой леди.

Вскоре они прогуливались среди жимолости и каштанов, и придворные, попадавшиеся навстречу, спешили свернуть на боковые дорожки.

— Сэр Годрик ничуть не подходил вам, — снова заговорил лорд Бритмар. — Это сразу было видно. Форма всегда соответствуют содержанию. Так учил Хорсофот…

— Да, припоминаю, вы однажды говорили о нем, — отозвалась Эмер с некоторой досадой. — Древний философ, который так поразил вас своим учением о четырех стихиях, образующих людей.

— У вас прекрасная память, графиня. Так вот, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что учение Хорсофота правильно. Посмотрите на епископа Ларгеля — сразу понятно, что он дикий человек. И душа у него дикая. Звериная.

— Это правда, — пробормотала Эмер, вспоминая встречи с епископом.

— Лорд Саби обладает уродливой внешностью, и такие же вершит дела, — понизил голос лорд Бритмар.

Здесь он тоже был прав, и девушка только кивнула, что согласна.

— Вот и Годрик оказался вилланом. Он и выглядел, как виллан, и вел себя так же. Никакой светский лоск не смог перебить его тягу к земле, к простому труду. Вилланы рождены, чтобы работать. Рыцари — чтобы защищать. А сэру Годрику его кузня всегда была милее, чем ристалище и благородные рыцарские игры. Он даже не королевском турнире не пожелал порадовать нас зрелищным боем. Не думаю, что это учение можно считать подходящим ко всем, — не сдержалась Эмер. — Есть и исключения. Вы — яркий тому пример.

— Намекаете, что в уродливом теле живет неплохая душа? — сказал герцог добродушно. — Но и моя внешность соответствует содержанию — человеческая голова на уродливом теле. Как раз для брата короля, который всегда остается в тени и не имеет ни власти, ни полномочий, ни свободы в поступках.

— Сочувствую вам, Ваше Высочество, — прошептала Эмер, опуская глаза и испытывая непонятный стыд за то, что сама была здорова, крепка и высока, как маяк.

— Я даже не могу сам избрать себе спутницу жизни, — продолжал лорд Бритмар, — старший брат должен дать разрешение на брак.

— Его Величество прислушается к вашим желаниям, я уверена, — горячо заверила его Эмер. — Он не станет женить вас против воли.

— Да, брат достаточно добр, чтобы не навязать жену, которая будет неприятна моему сердцу. Но если мне понравится некая дама, то буду ли я приятен ей?

— Кто же может найти неприятным брата короля? — спросила Эмер, рассмеявшись, но тут же оборвала смех и извинилась.

— Смейтесь, смейтесь, — мягко упрекнул ее лорд Бритмар. — Мне нравится ваш смех. В нем есть что-то, что заставляет испытывать радость, словно согреваешься у огня морозной ночью.

— Едва ли королевский замок можно сравнить с морозной ночью.

— Но он именно такой, — заверил герцог. — Вы очень выделяетесь среди придворных. И я ловлю себя на мысли, что с некоторых пор мне хочется говорить лишь с вами.

— Плохая идея, — вздохнула Эмер, — собеседник из меня не очень. Годрик всегда очень тактично просил меня заткнуться, когда я открывала рот при его людях…

— Этот мужлан говорил вам такое?! — возмутился герцог.

Эмер поспешила исправиться:

— О! Нет, не такими словами, прошу прощения. Нет, Годрик умел унижать вежливо.

Она замолчала, вспомнив мужа, но лорд Бритмар не дал ей погрузиться в воспоминания.

— Вернемся к прежнему разговору. Вы находите меня приятным только потому, что я — брат Его Величества?

Они остановились возле розового куста, на котором уже виднелись первые бутоны — еще сомкнутые плотно, только-только показавшие нежную розовую полуулыбку среди зеленых чашелистиков.

— Нет! Не поймите меня превратно! — Эмер искренне не хотела обидеть этого человека, который принял столь живое участие в ее судьбе. — Вы приятны и без титула. Я редко встречала людей, которые очаровательны в общении, как вы, Ваше Высочество. И я восхищаюсь вашим мужеством, с которым вы переносите физические изъяны… Простите, если говорю о недозволенном, но я говорю то, что думаю.

— И это — залог вашего очарования, — лорд Бритмар указал на розовый куст. — Посмотрите на эти бутоны. Они маленькие, неказистые, но в каждом скрывается прекрасный и ароматный цветок. Дайте ему только время распуститься.

— Я люблю розы, — сказала Эмер, думая о прощальном подарке Годрика. Теперь металлическая роза лежала в шкатулке, запертая на ключ, и хозяйка не могла заставить себя посмотреть на нее, не то что примерить.

— Я тоже, — герцог улыбнулся ей. — Самые прекрасные и совершенные цветы. Вы похожи на розу, рыжая графиня. Так же прекрасны и опасны. Видите? Я хотел сорвать цветок и уколол палец до крови…

— Вы и правда поранились! — Эмер лихорадочно рылась в сумочке, отыскивая платок, которого просто не было. Она запоздало вспомнила об этом и притопнула в досаде. — Сейчас позову кого-нибудь…

— Успокойтесь, — засмеялся лорд Бритмар. — Вы переполошились, будто я ранен в сердце и истекаю кровью.

— Упаси яркое пламя!

— Хотя, и в самом деле сердце мое кровоточит. Иносказательно, не пугайтесь. С тех пор, как вы приехали ко двору…

Эмер почувствовала, как в груди захолодило. Когда-то ей уже приходилось слышать такие речи издалека, и тогда она по собственной глупости приняла их за дружескую болтовню. И теперь девушка всей душой взмолилась о чуде — лишь бы герцог не произнес тех слов, что навсегда разделят их, как разделили с Тилвином.

В этот раз яркое пламя проявило милосердие, и дама Бертрис, приближенная королевы, появилась на дорожке, высокомерно задрав нос.

— Госпожа графиня, — произнесла она чопорно, — какой-то мужчина ждет вас во внутреннем дворе. Говорит, что желает видеть вас по важному делу. Он там так долго, что даже королева обратила внимание. Постарайтесь побыстрее избавиться от него, ему тут не место.

— Конечно, леди Бертрис! Сию минуту, леди Бертрис! Прошу меня простить, милорд, — Эмер поклонилась герцогу и побежала по направлению к замковым воротам, а сердце зазвенело, как самая тонкая струна лютни.

Не муж ли ждет ее там? Нет, королева бы узнала Годрика. И вряд ли позволила бы Эмер встретиться с ним. Но что если там посыльный с письмом? Или Годрик переоделся, чтобы не узнали? Она как птица пролетела замковые лабиринты, в мгновение ока спустилась по черной лестнице и выбежала во внутренний двор.

Там стоял мужчина — приземистый, с круглым лицом и короткими каштановыми волосами, торчащими в разные стороны. Эмер так надеялась увидеть Годрика, что не сразу узнала в посетителе оруженосца Сиббу.

Он заметил ее и смущенно и радостно поклонился, и подошел, стягивая шапку и комкая ее в руках.

— Что у тебя за важное дело? — спросила Эмер без обиняков.

— Никакого. Хотел увидеть вас, миледи. Вы уехали из Дарема так быстро, даже с леди Фледой не попрощались. Хотел убедиться, что с вами все хорошо.

Эмер остановилась, глядя на него с опаской, гадая, какую тайную цель преследовал оруженосец, появившись здесь.

— Вот, убедился, — сказала она. — Дальше что?

— Ничего, простите, — Сибба поклонился и нахлабучил шапку, собираясь уйти.

— Постой, — окликнула его Эмер. — С кем ты здесь? Или приехал один?

— Нет, не один. С сэром Тюддой, — ответил оруженосец. — Он тоже искал вашу милость. Но ему надо пришлось уйти, чтобы проследить за разгрузкой оружейных обозов. Он сейчас в королевской оружейной, вы найдете его там.

— Обойдусь как-нибудь, — проворчала Эмер. — А почему приехал сэр Тюдда? Ведь оружейные кузницы отданы под руку леди Фледы. Это она должна была прибыть в столицу.

— Ваша правда, но после того что случилось, старшая миледи занемогла. Она совсем не выходит. Говорят, очень больна. Всем теперь заправляет младшая миледи.

— Острюд? — мгновенно насторожилась Эмер.

— Да, леди Острюд. Она следит за кузницами и за работой в замке. А сэр Тюдда ей помогает.

Тревожная струнка тенькнула в душе, но спросила Эмер совсем о другом:

— А… о Годрике ничего не слышно?

Сибба расплылся в улыбке, было видно, что он ждал этого вопроса.

— Слышно, ваша милость. Я только недавно от него.

— От него? И где он?..

— Обосновался в Синегорье, в деревне Заячьи Следы, если вашей милости это о чем-то говорит.

— Нет, не говорит, — покачала головой Эмер. — Но зачем ты туда ездил?

— Я же его оруженосец. Я должен быть там, где хозяин. Но он прогнал меня. Сказал, что простолюдинам не нужны слуги.

— Как был спесивым сопляком, так и остался, — произнесла сквозь зубы Эмер. — Я бы с удовольствием взгрела его при встрече. Как он? — спросила она, и голос дрогнул. — Затворился от людей? Сильно ли переживает унижение?

— Переживает? — Сибба хохотнул. — Что вы, миледи. Неужели совсем не знаете моего господина? Он и дня не сидит, сложа руки. Задумал делать в деревне кузницу, и орудует топором и пилой, как заправский плотник.

— Ты говоришь правду?

— Зачем же мне лгать? Уныние — грех перед лицом яркого пламени. Мой хозяин никогда не предается унынию.

— Ты все еще считаешь его хозяином?

— Но вы ведь тоже считаете его мужем? Несмотря ни на что?

Эмер замолчала, застигнутая врасплох.

— Единственное, что ему досаждает, это… — Сибба замялся.

— Что же? — живо переспросила Эмер.

— Тараканы. Он их с детства боится.

Эмер почувствовала, как лицо заливает краска, и даже уши запылали.

— Не смущайтесь. Я ведь сразу узнал вас, миледи, — сказал Сибба. — Тот парень с синяком, которого чуть не прибили грабители.

— Ты не сказал ничего Годрику? — Эмер покраснела так отчаянно, что даже слезы выступили на глазах.

— Молчал, как рыба, — Сибба ухмыльнулся. — А хозяин ни о чем не догадывается. Он о многом не догадывается, мой хозяин. Вот бы вы просветили его…

— Ты о чем?

— Просто так, к слову пришлось, — оруженосец поклонился, — мне пора, миледи, я и так прождал вас слишком долго. Что-то передать сэру Тюдде?

— Ничего, — ответила Эмер.

«Вы ведь тоже считаете его своим мужем. Несмотря ни на что», — слова, сказанные оруженосцем, язвили мозг, как раскаленный стальной прут.

Считает ли она так на самом деле? Или прав был лорд Бритмар, говоря, что если бы она была убеждена, что Годрика оболгали, то ушла бы вместе с ним. «Душа мудрее, она сразу распознала правду», — сказал он. Но правду ли?

Эмер нырнула головой под подушку, чувствуя, что голова раскалывается на части. К чему столько переживаний, столько мыслей и столько загадок? Разве об этом она мечтала? Разве этого просила у небес? Ей всего-навсего хотелось сильного и красивого мужа, охоты, турниров, бешеных скачек взапуски.

Почему же так сложно разобраться в себе? Почему же она позволила Годрику уйти? Лорд Бритмар увел ее. Или она сама позволила увести себя? Нашла предлог, чтобы сбежать, скрыться, переживая позорный брак? Почему же тогда жгут слова оруженосца, сказанные у ворот замка? Почему они так больно задели? Неужели оттого, что она и вправду считает Годрика мужем?

А может, всему виной обида? Что Годрик опять не пожелал сражаться за нее? Отказался, совсем как когда Тилвин вызвал ее на поединок. Поступил, как трус и слабак! Или в этом его поступке скрывалось что-то иное?

Эмер рывком села на кровати, уставившись на свечу.

Или это, действительно, произошло с его согласия, чтобы заставить её развестись и уехать? Поэтому он был ласков в последний вечер? Усыплял бдительность? Нет-нет! Эмер яростно замотала головой, словно хотела, чтобы она оторвалась. Годрик не мог так поступить. Это было бы совсем невероятным. Он, как и она, делал гадости, но не подлости.

Годрик всегда старался защитить ее. Неуклюже, как и все, что делал этот медведь, но старался. А в последнюю их ночь даже сказал, что сейчас все будет решать она сама. Может, поэтому он и ушел, не требуя полноценного расследования? Чтобы предоставить ей право выбрать самой?

От таких мыслей Эмер со стоном упала поперек постели и закрыла глаза.

«Айфа, как же мне нужен твой совет!» — молила она. Но Айфы не было в Тансталле, а отправлять голубя, вопрошая о подобном Эмер не осмелилась.

Перед сном она отправилась прогуляться в сад, и бесцельно слонялась по полянам, швыряя камни в пруд и распугивая лебедей. Она не пошла даже ужинать, когда кто-то из королевских девиц прибежал за ней с приглашением от леди Бертрис.

Снова и снова она возвращалась мыслями к пророчеству зеркала, что ей довелось увидеть перед свадьбой. Сначала любовь, потом смерть. Теперь она понимала, что то, что приняла за любовь, было кое-чем иным. Это не в любовном порыве склонялась она перед спящим мужем. Она пыталась разбудить его, чтобы предупредить об опасности, когда в его спальню подкинули ядовитую змею. Но хоть предсказание и было понято превратно, оно сбылось. Значит ли, что смерть уже близко? И что будет, если она, Эмер, окажется в тронном зале? В пурпурном платье?

Девушка мысленно перебрала все платья из собственного гардероба, но пурпурного не припомнила. Это немного успокаивало и давало отсрочку. Но что будет дальше? Завтра? Послезавтра?

Перед самой вечерней молитвой ей принесли письмо от матери. Леди Дерборгиль выражала сочувствие, негодовала по поводу ошибки королевы, устроившей свадьбу благородной девицы с вилланом, и требовала, чтобы Эмер как можно скорее подыскала себе нового мужа. Были еще стенания по поводу отказа от Ишема, и упреки, и даже мольбы, но их Эмер прочитала уже вскользь, не придавая значения.

— Надо уехать, — услышала Эмер женский голос, показавшийся ей знакомым.

Говорившую она не видела — та шла по соседней дорожке, скрытая ветвистыми деревьями и кустами.

— Надо уехать, и как можно скорее.

— Ты думаешь, это правильно, Аудовера?

— Это единственно правильный выход.

— Ах, как бы мне хотелось быть столь уверенной…

Эмер бросилась напролом через кусты и порядком испугала двух девиц из королевской свиты, прогуливавшихся под ручку. При ее появлении они взвизгнули и бросились бежать, но остановились, узнав графиню Поэль. Одна из девиц — белобрысая и розовокожая, как поросенок, подошла в Эмер, радушно улыбаясь.

— Здравствуй, — сказала белобрысая, пожимая ей руку. — Как я рада, что тебя встретила. Посмотри, какой я стала! — и она покрутилась перед Эмер, приглашая ее полюбоваться собой.

Девица была тощенькая, не особенно высокая, да и не слишком красивая, чтобы на нее любоваться. Поэтому Эмер посмотрела на белобрысую, как на умалишенную, и промолчала. Та не дождалась восторгов, но не опечалилась, а захихикала:

— Ты совсем-совсем не узнаешь меня? Я очень изменилась, верно? А все благодаря твоему совету.

И тут Эмер вспомнила: Аудовера, гномица с севера, которой она сказала каждое утро взбираться на лестницу возле водопада. Только гномица была уже не гномицей, а вполне приличной ростом девицей. И даже унылость исчезла с физиономии, а румянец был во всю щеку.

— Я каждый день поднималась по ступеням и спускалась, и это вправду помогло! — Аудовера обняла Эмер, прижавшись щекой к ее плечу. — Мы впятером ходим туда, хотим стать такими же сильными, как ты. Мы слышали про турнир в Дареме! Это так прекрасно!

Немного поболтав с Аудоверой и ее подругой, Эмер постаралась быть милой и предупредительной, но в голове, как колокольный звон, билось: надо уехать, немедленно уехать.

Когда девицы убежали к вечерней молитве, Эмер не пошла с ними в церковь, отговорившись головной болью. Окольными путями, чтобы не столкнуться ни с королевой, ни с братом короля, она пробралась в отведенную ей комнату. Ее Величество позаботилась, чтобы графиню никто не беспокоил, и отвела ей отдельные покои — маленькие, с одним крохотным окном, но отдельные. Это был такой же знак отличия, как золотая сковорода на шею.

Уехать. Немедленно уехать. Не это ли знак с небес? Эмер металась по комнате, запихивая в дорожную сумку ненужные мелочи и тут же снова выбрасывая их. Зачем шкатулку для благовоний? А вот черепаховый гребень будет очень кстати. И брошь-роза — подарок Годрика. Она пересчитала золотые монеты, которые хранились в ее денежной шкатулке, и осталась недовольна. Мало. Кто знает, сколько ей понадобится денег в дороге? До этого Эмер никогда не путешествовала одна, и понятия не имела, сколько стоят гостиницы, пропитание и прочие прелести неблагородной жизни. Можно дождаться каравана с приданым, но ждать — это было не в характере графини Поэль, и не в характере девицы Роренброк. И даже не в характере леди Фламбар.

Разбрызгивая чернила, Эмер написала письмо Ее Величеству. Каким бы спешным ни был отъезд, следовало хотя бы поблагодарить королеву за доброту и хоть немного объясниться.

«Ваше Величество! — писала Эмер, презрев положенные по этикету титулы, заверения в преданности и прочее. — Благодарю за проявленную о моей ничтожной персоне заботу. Но я должна быть со своим мужем, поэтому уезжаю к нему, а там — будь что будет. Не приемлю Вашего решения о признании моего брака недействительным. Я говорила об этом раньше, говорю и теперь. Вы вольны лишить меня своих милостей, но я поступаю, как велят мне долг и сердце».

Даже не перечитав послание, Эмер положила его на подушку и задернула полог, чтобы служанки не сразу нашли письмо.

— Вот и закончилась история, — сказала она вполголоса, оглядывая комнату. — Только вы и видели Эмер из Роренброка.