Турниры были излюбленным зрелищем для глаз Эмер, но этот она еле пережила и не запомнила ни одного поединка. Даже бой леди Кас с леди Изабеллой прошел мимо ее внимания. Она едва сдерживала себя, чтобы не отшатнуться, когда Тилвин брал ее прилюдно за руку и ухаживал, как и положено влюбленному жениху.

Перед началом турнира было объявлено о предстоящем венчании, и леди Мериод тайком поплакала в подушку, но остальные дамы пришли в восторг. Судьба графини Поэль казалась им столь же романтичной, как древние легенды о прекрасных дамах и благородных рыцарях. Они мечтали разговорить Эмер, но невеста молчала, как рыба. Зато милорд Тюдда не стеснялся в нежных выражениях. Он даже сказал маленькую речь перед представлением участников турнира, и был награжден восторженными рукоплесканиями зрителей.

— Я сделал все, чтобы стать достойным ее, — сказал он, указывая на Эмер. — Потому что только она в моих мыслях, и сердце мое преполнено любовью к ней.

Вечер перед отъездом леди Кас пожелала поболтать с графиней, и Эмер пришлось выслушать нескончаемый потом болтовни — легкой и изящной, как полет бабочки, и такой же бестолковой.

— Небесами предначертано было, чтобы вы вышли замуж за хозяина Дарема, — говорила леди Кас. — Как удивительна жизнь, даже в балладах такого не встретишь!

— Да, удивительна, — бормотала в ответ Эмер.

— И ведь ваше счастье было совсем рядом, — не унималась златовласая дама. — Подумать только! Он стал хозяином Дарема, чтобы заполучить вас. Это похоже на сказку.

Эмер с удовольствием разуверила бы ее в сказочности происходящего, но проклятый Тилвин постарался, чтобы откровенные разговоры были невозможны. Под предлогом, что не может находиться в разлуке от невесты даже недолго, он следовал за Эмер с настойчивостью тени, а рядом обязательно топтались пять или шесть гвардейцев. Невесте отвели отдельные покои — а попросту заперли в комнате с видом на Даремскую равнину. Здесь все осталось по-прежнему — болталось на балке соломенное чучело, в сундуках лежала выстиранная и надушенная лавандой мужская одежда, и деревянные мечи словно ждали свою прежнюю владелицу.

Больше всего она боялась поползновений со стороны Тилвина, и покрывалась испариной всякий раз, когда вспоминала тот вечер, когда он в исступленье рвал на ней платье. Но новый титул обязывал ко многому, и пока шел турнир, Тилвину было не до нее. Однако три дня праздников миновали быстрее, чем хотелось бы Эмер. Они промелькнули, как пара мгновений, и вот уже Дарем опустел. Оставалось лишь надеяться, что Годрику хватит ума покинуть город. Эмер надеялась на это, но в то же время рисовала себе в мыслях, как Годрик пробирается тайком в замок, или возвращается во главе королевского войска. Хотя, о каком войске могла быть речь, если гвардейцы королевы слушались Тилвина, как покорные псы?

В первый день по окончании турнира, когда Эмер под присмотром пятерых стражников была препровождена в трапезный зал, Тилвин встретил ее с необыкновенным радушием.

— Ты похожа на даремское утро, — сказал он. — Такая же свежая и прекрасная. Завтра будет готово подвенечное платье. Я выбрал ткань сам, ты уж прости, что сделал выбор без твоего участия, но шелк попался на загляденье красивый — нежный и прозрачный, словно небо в раннюю осень.

Эмер скосила глаза в его сторону. Ее сбивало с толку, что он ведет себя, как ни в чем не бывало. Будто над даремским собором не сидели на цепи леди Фледа и Острюд, и будто сама Эмер была в замке не пленницей, а дорогой гостьей.

— Уже и о платье позаботился? — она села за стол, избегая соприкоснуться с Тилвином хотя бы коленом. — Разе Её Величество уже разрешила жениться?

— Она не будет против, можешь поверить. Теперь ты у нее в любимчиках, что ли? — спросила Эмер, но Тилвин не ответил.

Мастер Брюн как раз ставил на стол жареных перепелок. Ароматное мясо в хрустящей корочке радовало и зрение, и обоняние, но Тилвин нахмурился.

— Почему еду подаешь ты? — недовольно спросил он. — Это должны делать слуги.

Помощник главного повара заюлил, как лиса перед собаками:

— Но, милорд… Я хотел удостовериться, понравится ли госпоже графине и вам…

— Если понравится, я прикажу позвать тебя, — оборвал его Тилвин. — Подавать еду должен слуга. Возьми блюдо и унеси.

— Раз уже принес, давай поедим, — сказала Эмер. Она не была голодна, а от последних событий у нее и вовсе пропал аппетит, но стало жалко мастера Брюна, которого гоняли, как мальчишку.

— В этом замке всем распоряжаюсь я, — сказал Тилвин холодно, и глаза его опасно блеснули. — Был приказ слуге — подать блюдо. Если приказ не будет исполнен, последует приказ о наказании.

Мастер Брюн подхватил перепелок и убежал со всей скоростью, на которую были способны его короткие ноги.

— Во всем нужен порядок, милая, — сказал Тилвин уже совсем другим тоном, обратившись к Эмер, и по-хозяйски заправил ей за ухо выбившуюся прядь.

Эмер запоздало отвела голову.

— Не делай вид, что тебе неприятно, — мягко попенял ей Тилвин.

— Мне и в самом деле неприятно.

— Когда-то тебе нравились мои прикосновения.

— Не выдумывай то, чего не было.

— Разве это выдумки? — он взял ее за подбородок и приблизил лицо к ее лицу.

Смело встретив его взгляд, Эмер сказала себе, что ни за что не выкажет страха перед этим человеком. Казалось, он питался чужими страхами. Но с ней эта игра не пройдет.

— Я столько мечтал о твоем поцелуе, — сказал Тилвин, — неужели откажешь в такой малости? — и коснулся ее губ своими.

Эмер закрыла глаза, чтобы не видеть его. Если бы могла, она бы отключила и все чувства, но это было не в ее власти.

Целовавший сначала легко и нежно, Тилвин постепенно стал требовательнее, пытаясь проникнуть языком вглубь ее рта, но не преуспел. Потеряв терпение, Тилвин надавил большим и средним пальцами ей на челюстные кости, и Эмер невольно разжала зубы, чем Тилвин сразу же и воспользовался.

Раньше Эмер столь откровенно целовал только Годрик, и на мгновение она растерялась, потому что это было сродни тому, как лечь в постель и вместо подушки обнаружить камень. Вроде бы и форма та же, а ощущения совсем иные.

Наконец Тилвин отпустил ее и вернулся к трапезе, как ни в чем не бывало.

— Попробуй, это очень вкусно, — предложил он, гостеприимным жестом указывая на вновь поднесенное блюдо.

— Меня сейчас стошнит, — Эмер скользнула взглядом по угощению и слуге, который его поднес, и вскрикнула: — Годрик!

Возле стола стоял Годрик — именно он, и никто другой. Стоял и смотрел в стену, и лицо у него было непроницаемое.

— Как ты здесь очутился? — спросила Эмер, краснея от мысли, что он видел ее поцелуй с Тилвином.

Тилвин наблюдал за ними, склонив голову.

— Как забавно, — сказал он, — почему так получается, что вы всегда сближаетесь? Где один, там рано или поздно появится второй. Стоило громко покричать, что Её Величество вместо разрешения на свадьбу прислала приказ взять графиню Поэль под стражу за неповиновение и бегство из столицы, и пустить слух о предполагаемой казни, как некий виллан тут же появился у замковых ворот.

— Зачем ты пришел? — вопросила Эмер, не слушая Тилвина. — Как глупо — взять и сдаться! Он бы ничего мне не сделал!

— Но он-то об этом не знал, — ответил ей Тилвин. — Он не верит в благородство других.

— Не тебе говорить о благородстве, — огрызнулась Эмер.

— Не сердись, — примирительно сказал Тилвин, погладив ее по руке. — Он всего лишь попросился работать на меня. Какая удача — ведь мне как раз нужен сильный, расторопный слуга. Если ты считаешь, что я удерживаю его насильно, то ошибаешься. Он свободен, но сам не желает уходить.

Эмер оттолкнула руку Тилвина, и вино выплеснулось из бокала на колени, промочив платье. Машинально Эмер начала стряхивать капли ладонью, но Тилвин распорядился, обратившись к Годрику:

— Подай полотенце.

— Это лишнее, — запротестовала Эмер. — Чего ты добиваешься, унижая его?

— Разве поручив слуге принести полотенце для госпожи — это значит унижать? Это его обязанность — прислуживать нам.

— Не надо полотенца, — сказала Эмер громко. — Я прекрасно обойдусь и без него.

— Но тебе неприятно сидеть в мокром платье, поэтому пусть принесет. Ты слышал?

Годрик вышел и вернулся с полотенцем.

— Подай с поклоном, — велел Тилвин.

Годрик выполнил и это. Эмер вырвала полотенце у него из рук и принялась яростно тереть винное пятно на ткани.

— Ты чем-то недовольна? — Тилвин как ни в чем ни бывало продолжил трапезу, подложив на свою тарелку несколько жареных перепелок.

— Я всегда недовольна, когда вижу несправедливость.

— А у меня как раз есть, чем поднять тебе настроение, — сказал Тилвин весело, не обращая внимания на ее слова. — Заканчивай есть и пойдем в сад. Ты будешь рада.

— Ты сумасшедший? — спросила она, глядя ему в глаза. — Почему ты не хочешь услышать моих желаний? Я сказала, что у меня есть муж, и я не желаю быть с тобой. Сколько раз мне повторить, чтобы ты понял?

Он поднялся, медленно оправляя квезот, и сказал:

— Повторяй хоть сто, хоть тысячу. Я знаю, что это неправда. Вы теперь оба в моей власти. И в этом я усматриваю высшую справедливость небес. Ведь я так долго об этом мечтал, а теперь получил. И значит, небеса на моей стороне. Идем! И ты следуй за нами, — кивнул он Годрику.

Сопровождали их шесть гвардейцев, несмотря на заложников в комнате звонаря, Тилвин не желал рисковать.

Они прошли в сад и направились к беседке, мимо которой когда-то давно Годрик промчался голышом, взволновав всех дам в округе. Эмер припомнила о тех безмятежных днях с тоской. Как же она злилась на упрямого мужа, сколько слез пролила из-за его холодности, а оказывается, тогдашние слезы были детскими обидами и не стоили внимания. Она отдала бы полжизни, чтобы вернуться назад в то счастливое время.

Тилвин предложил перейти на противоположную сторону пруда, к старому грабу, но путь им преградила лужа. Накануне шел дождь, и поляна напиталась влагой.

Приподняв подол, чтобы не запачкать в грязи, Эмер хотела перепрыгнуть, но Тилвин остановил ее.

— Не стоит утруждать себя, — промолвил он. — Для этого есть слуги, — и обратился к Годрику: — Ты не видишь, что госпожа не может идти по грязи?

— Если угодно, я перенесу госпожу, — ответил тот.

— Перенесешь?! — бывший начальник стражи усмехнулся, с презрением глядя на бывшего лорда. — Да кто тебе позволит прикоснуться к ней? Все реки мира не отмоют кузнечную копоть с твоих рук. Ляг в лужу, чтобы миледи могла перейти.

— Тилвин! — воскликнула Эмер. — Это уже слишком!

— Помолчи, — осадил он ее. — Здесь я решаю, что слишком, а что нет. Слышишь, слуга? — он опять обратился к Годрику. — Ляг в лужу и подставь госпоже спину, ей надо перебраться на ту сторону.

— Не делай этого, Годрик, — сказала Эмер. — Всему должен быть предел.

Она так и сжимала кулаки, сдерживая гнев. С каким удовольствием она влепила бы в переносье этому негодяю! И если бы не леди Фледа и Острюдка…

Тилвин будто прочитал ее мысли.

— Все верно, — сказал он, — леди Фледа. И глупышка Острюд. Подумай о них. Вот Годрик о них ни на минуту не забывает. Верно, Годрик?

Тот не ответил, лишь смотрел прямо перед собой, и лицо у него было каменное.

— Какой же ты мерзавец, — прошипела Эмер. — Почему я сразу не разгадала тебя? Еще и злилась на Годрика, а ведь ты не заслуживал такого отношения…

— Правильно, я ничуть не хуже, чем он, — согласился Тилвин, метнув в кузена взгляд, полный ненависти.

— …не заслуживал, — закончила Эмер, — потому что он слишком хорошо к тебе относился. Он выше тебя на голову! Настоящий рыцарь…

— Замолчи, — велел ей Тилвин. — Я жду от тебя не таких слов.

— Других вряд ли дождешься, — дерзко ответила она.

— Поговорим об этом наедине.

— Ничего нового не услышишь.

— Я умею переубеждать, — пообещал он и обернулся к Годрику. — Падай. В грязь. Слуга.

Эмер застонала от бессилья, глядя, как Годрик становится на колени, а потом медленно ложится в лужу, едва не касаясь черной жижи лицом.

— Прошу, — Тилвин подал Эмер руку, — продолжим прогулку и разговор.

Но девушка отвернулась и сказала глухо:

— Я не ступлю на него.

— Что ж, — притворно вздохнул Тилвин, — очень жаль. Тогда придется лишить Острюд одного маленького мизинного пальчика.

— Ты не посмеешь, — сказала Эмер.

— Хочешь проверить? — немедленно отозвался он. — Рено!..

— Да идите уже скорее, госпожа! — крикнул Годрик.

Эмер вздрогнула от этого крика и ступила мужу на спину, переходя на другую сторону лужи. Тилвин перешел за ней, наступив Годрику между лопаток и с удовольствием заставив его макнуться в грязь.

— Ну вот, стоило так упрямиться? — попенял он Эмер, пока Годрик поднимался, утирая лицо. — Помнишь это место? Здесь я впервые увидел, как ты владеешь оружием. И был потрясен. И сразу понял, что хочу подарить тебе.

Под старым грабом стоял дубовый сундук. Эмер посмотрела на подарок с подозрением. С Тилвина станется подарить отрезанную голову мастера Брюна.

— Что там? — она не спешила открывать крышку, и Тилвин вместо ответа сделал это сам

На бархатной подушке лежал великолепный меч для дамской руки — в меру длинный, с удобной рукоятью для маленькой руки. Помимо воли, Эмер впилась в него взглядом, замечая мелочи, говорившие, что кузнец делал оружие вдумчиво, с любовью и… только для нее. Вдоль клинка шел вызолоченный желобок, чтобы облегчить вес оружия, но не прямой, а волнистый, как прядь кудрявых волос, а рукоять была тоже вызолочена и оплетена кожаным ремешком, и на ней красовались выгравированные цветы — розы.

— Этот клинок делал Годрик, — тихо сказала она. — Ты украл даже его работу.

— Я ничего не крал, — с достоинством ответил Тилвин. — Этот меч достался мне вместе с Даремом. Но я сразу понял, что он должен принадлежать тебе. Возьми, это подарок.

Но Эмер медлила. Где-то позади стоял Годрик, но она не оглянулась.

— Разве тебе не нравится? — настаивал Тилвин. — Разве он не хорош?

— Он прекрасен, — тихо сказала Эмер.

— Так прими, — Тилвин достал оружие из ящика и с поклоном протянул Эмер, держа меч на раскрытых ладонях.

— Из твоих рук я ничего не приму, Тилвин Тюдда.

— Не примешь… — он долго разглядывал несостоявшийся подарок, и вдруг приставил клинок к шее Годрика. — Тогда мой кузен умрет. Пусть этот меч послужит мне хотя бы так.

Эмер хотела броситься на помощь, позабыв об осторожности, но гвардейцы схватили ее. Что до Годрика, то он даже не шевельнулся, и смотрел прямо перед собой, будто это не его кожи касался смертоносный металл.

— Хорошо, я приму подарок! — торопливо заговорила Эмер. — Дай его сюда!

— Рад, что ты быстро согласилась, — промолвил Тилвин, но убирать клинок медлил. — Только я передумал.

Незаметное движение, и на шее Годрика появилась полоса — тонкая, как алая нить.

— Сказала же, что приму! — крикнула Эмер.

Но Тилвин словно ее не слышал.

— Говорят, первая кровь для меча — как молитва для души, — сказал он. — Забавно, что этот меч первой попробовал кровь своего создателя. Сделает ли твоя кровь его крепче?.. — он нажал посильнее, и Годрик невольно отступил на полшага.

— Опасная игра, Тилвин! Остановись, прошу тебя, — взмолилась Эмер.

— Ты просишь?

Эмер вырвалась из рук гвардейцев и встала на колени:

— Пожалуйста, отпусти его. Ты получил все, что желал — замок, королевскую милость, богатство и честь. Теперь Годрик всего лишь виллан, к чему тебе мстить ему?

— Получил почти все, — поправил ее Тилвин, убирая меч. — Но не все. Не получил твоей любви. Что скажешь? Она достанется мне? Твоя любовь?

— Я тебя никогда не полюблю, — твердо ответила Эмер. — А своими поступками ты уничтожил то доброе и жалостливое, что я к тебе испытывала.

— Теперь вы оба нуждаетесь в жалости, — заметил Тилвин. — Но ты заблуждаешься. На самом деле, ты любишь меня. Просто упрямишься. Признай это.

— Не делай глупостей, — процедил Годрик сквозь зубы.

Эмер медленно поднялась, отряхивая платье от прилипших травинок, потом выпрямилась и сказала:

— Однажды я тебе уже ответила, кого хочет мое сердце. Роренброки не повторяют дважды, но для тебя нарушу правила и повторю. Тилвин Тюдда! Ты никогда не будешь мне нужен ни как муж, ни как любовник, ни как друг.

Тилвин ударил ее по лицу наотмашь, а в следующее мгновенье Годрик вцепился ему в горло, пытаясь придушить. Гвардейцы мигом оттащили Годрика, а Тилвин поправил сбившийся ворот квезота, бледный, как призрак.

— Ему — плетей, — указал он на Годрика, — а эту — запереть, — он указал на Эмер.

— Не тронь ее! — крикнул Годрик, упираясь, когда его поволокли прочь. С ним не смогли справиться втроем, и на помощь подоспели еще гвардейцы.

— Грозись, грозись, — сказал ему вслед Тилвин, бросил короткий взгляд на Эмер и ушел, унося с собой меч, украшенный розами.