— Сю́лви приезжает в следующую субботу.

Мать положила письмо на стол перед отцом. Нахмурив брови, отец почитал некоторое время, затем отбросил письмо в сторону и сказал:

— Твоя сестра осталась такой же пустомелей, какой была.

— Она рассказывает только новости.

— Ну ладно… Только нам — то какое дело до гриппа у чужих детей.

— Сюлви ухаживает за этими детьми. Для нее болезнь ребенка все равно что для тебя поломка какой — нибудь машины. Ты можешь сколько угодно распространяться на эту тему.

Отец пощипал недавно отпущенные бакенбарды возле ушей. Бакенбарды шли здесь узкой полоской, а ниже расширялись лохматыми треугольниками, верхушки которых протягивались ко рту и были чуточку рыжими.

— И долго она рассчитывает здесь пробыть?

— В рождественский сочельник уедет обратно.

Мать сняла шумовкой пену с кипящего горохового супа. Затем попробовала ложкой бульон, подула и почмокала губами.

— Надо добавить немного соли, — сказала она.

Всыпав в суп две чайных ложки соли, она повернулась к отцу.

— Теперь нам понадобится и холодильник.

— Из — за Сюлви?

— Она привезет из Турку мяса и колбасы, я просила. Тогда и ты сможешь отведать настоящей колбасы с луком.

— Но ведь надо еще платить за автомобиль.

— Мы вместе заработаем.

— И за мебель тоже надо платить.

— Завтра принесут шкаф.

— Как так?

— Я сходила заказала.

У отца был такой вид, будто у него опять заболела спина.

— А в субботу ты можешь пойти на пристань встретить Сюлви, — продолжала мать.

— Пожалуй, придется пойти, — вздохнул отец.

— Я пойду вместе с тобой, — сказал Янне.

— Конечно, Янне может пойти помочь, — сказала мать. — У Сюлви, наверное, много вещей.

Отец только кивал. На его долю досталось лишь соглашаться и кивать.

…Пароход опаздывал из — за тумана.

Они прошли через большую стеклянную дверь на пристань — конечный пункт пароходного маршрута. Зал ожидания был полон людей, их сумок и узлов. Люди дожидались парохода, на котором должна была прибыть Сюлви; пароход сразу же отправлялся обратно в Финляндию.

Повсюду слышалась финская речь.

Когда отец и Янне проталкивались сквозь толпу, им казалось, будто они на остановке в Оулу. Янне в давке нечаянно толкнул в бок какую — то взрослую девочку.

— Гляди перед собой, босяк, — прошипела она

Но такое шипение воспринималось добродушно, потому что тут было все понятно. Янне, навострив уши, слушал людские разговоры.

— Утром будем в Хю́винкя.

— Не думал платить по увольнительному листу. Я сказал ему…

— Начальника хуже его и быть не может…

— Сухой кашель, это было немножко, но в общем здоров…

— Я бросил тут курить…

Они пробрались к краю толпы, путь им преградил толстый канат. За канатом были две двери, над дверями циферблаты, сделанные не то из картона, не то из пластмассы. Стрелки на них показывали девять и половину одиннадцатого. Это были часы прибытия и отправления парохода.

— Не найдет ли господин крону на подаяние…

Возле отца стоял небритый человек с протянутой рукой. Отец повернулся к нему спиной и притянул Янне к себе. Они прошли мимо больших окон и длинных рядов стульев к своего рода прилавку, над которым была надпись: «Справки».

— Только по очереди, — сказал отцу какой — то человек в клетчатом пиджаке.

— Нам нужно другое, — пробормотал отец.

Они протолкались сквозь толпу хохочущих шоферов к автоматам и выиграли две бутылки апельсинового напитка. Как только они отошли от автоматов, к автоматам подошел мальчишка в джинсах и стал шарить в отверстиях, куда проваливаются негодные монеты.

— «А́йто Ле́йона» купи…

За круглой колонной продавали часы, черноусый человек протянул их отцу.

— Не надо, — отрезал отец.

Они пробрались к столам.

Прямо у прохода какой — то человек в полупальто ел бутерброд с ветчиной и объяснял другому:

— Мы приехали прошлым летом.

Собеседник что — то бормотал в ответ и разглядывал двух полицейских в белых поясах, которые прохаживались в толпе. У того, что помоложе, были длинные темные волосы и по — летнему загорелое лицо. Его рука лежала на рукоятке дубинки.

— Пойдем вон туда.

Отец нашел свободный стол возле окна. Янне собрал на поднос пустые картонные стаканчики и тарелки и поставил поднос на подоконник. Женщина в зеленой куртке схватила поднос и фыркнула, проходя мимо них. У нее были равномерно толстые, короткие, слоновьи ноги.

Янне потягивал красный напиток маленькими глотками и рассматривал карту города на стене. Под картой были кнопки и цифры. Нажмешь на кнопку — на карте вспыхнут маленькие желтые огоньки.

— Мы не могли остаться из — за детей…

Янне оглянулся. За крайним столом, тихо похрапывая, спал худой старик. Рядом стояли еще два стола. За одним сидел рябой мужчина, за другим женщина, мужчина, девочка и мальчик. На взгляд Янне, мальчику было лет восемь — девять.

— Куда вы едете? — спросил рябой.

— В Ра́хе, — ответила женщина.

— Да, — сказал мужчина, — там вас ждет работа.

— Микко сварщик, — сказала женщина с несколько надменным видом.

— Вот с жильем в Финляндии слабовато, — сказал рябой. — Есть у вас что — нибудь на примете?

— Найдем какую — нибудь лачугу…

Рябой взглянул на мальчика и спросил:

— Что, не хорошо тебе было в Швеции?

— Нет, — ответил мальчик и уставился на Янне, а Янне уставился на него. Глаза мальчика, серые и серьезные, чем — то напоминали глаза Пертти. «Этими глазами он скоро увидит Финляндию, — подумал Янне. — Сможет говорить на родном языке, и никто не будет кричать и показывать на него пальцем. И учиться он пойдет в финскую школу»

Янне не смог выдержать взгляд мальчика. Ему казалось, что глаза того говорят: «Эх ты, бедняга».

Он допил напиток. Отец, вытягиваясь, смотрел куда — то мимо него.

— На что ты смотришь? — спросил Янне.

— На рябого, — понизив голос, сказал отец. — У нас на заводе, летом, работал смазчиком один очень похожий на него человек.

Янне подумал о Рахе и Оулу: они расположены совсем близко друг к другу. Вот если б и отец смог чудом уехать в Рахе…

— Отец.

— Да?

Но нет, отцу не стоит ничего говорить, он лишь рассердится, как раньше. Или начнет ходить вокруг да около и станет говорить совсем о другом. Но когда — нибудь, когда он, Янне, будет взрослый, он еще скажет отцу суровые слова.

— Ты что — то хотел сказать?

Люди пришли в движение. Перед дверьми образовались очереди, рябой тоже стоял там.

— Пароход, наверное, уже пришел.

Они вышли в боковую дверь. У пристани высился красный пароход, высокий, как горы. С него махали и кричали, по палубе бегали матросы.

Несколько минут спустя в двери протолкались первые прибывшие. Впереди был молодой человек в меховой куртке. У него был только коричневый сверток под мышкой. За ним бок о бок шли два высоких мужчины. Один из них очень походил на спортсмена. Он нес синюю сумку, на которой белыми буквами было написано: «Адидас». Вслед за мужчинами шла женщина в меховой шапке, но она не входила в их компанию: мужчины сели в такси, а женщина продолжала идти пешком.

Затем люди хлынули сплошным потоком.

Янне принял за Сюлви какую — то женщину в красном пальто и даже немного помахал ей, но женщина не ответила и, задрав нос, прошла мимо. Наверное, он ошибся из — за походки: женщина семенила такими же мелкими шажками, как Сюлви, и была такой же полной.

Две крепко сложенные старые женщины стали обниматься впереди Янне. Та, которая ждала на пристани, ворковала:

— Подумать только, А́йли, прошло уже шесть лет.

— А ты ни капельки не постарела, — сказала та, что сошла с парохода.

Полный, краснолицый человек качался так, что невысокой костлявой женщине приходилось поддерживать его.

— Ах ты забулдыга! — ругалась женщина.

Мужчина в сером пальто, согнув руки в локтях, уносился в общем потоке. Он пытался противиться течению и махал кому — то идущему позади, но его толкали вперед и вперед. Наконец мужчина вырвался из потока и стал у стены.

— И́лми, Илми! — кричал он оттуда.

К нему подбежала хрупкая, похожая на птицу женщина. За нею рука об руку топали две девочки, маленькая и побольше. Все четверо стали в ряд и смотрели на людей. Со стороны города слышался непрерывный гул. В порту визжало и пищало, за красным пароходом завывали буксиры. Автокары громыхали и извергали в воздух синие клубы дыма.

Маленькая девочка прижалась головой к подолу женщины.

— Пойдем домой, — всхлипывала она.

Отец с улыбкой посмотрел на стоящих у стены и сказал:

— Совсем как мы тогда…

Какой — то шофер вбежал с пачкой бумаг на пристань. Когда они только еще пришли сюда, Янне увидел этого шофера, сидящего в сине — белой кабине грузовика с полуприцепом. На двери кабины было написано: «А́ско Ле́писто, Инкеройнен»

Полицейские вели между собой длинноволосого мальчишку

— Клянусь, — говорил он, — я этого не брал

Полицейские только усмехались в ответ

Людской поток схлынул, теперь шли лишь отдельные люди Наверное, она не приехала, — сказал отец.

В его голосе не было разочарования, напротив, он звучал почти радостно.

Они постояли еще, высматривая.

Вот прохромал, опираясь на палку, старик. За ним прошли три хихикающих девочки. Следом за седовласой женщиной прошагал морской офицер в обшитом галунами мундире. И больше никого не было видно.

— Пойдем, — сказал отец. — Нечего нам больше ждать…

И тут Янне увидел Сюлви. Она тащила огромную дорожную сумку и две авоськи. Время от времени она опускала сумку, брала в освободившуюся руку авоськи, вновь, уже другой рукой, подхватывала сумку и проходила некоторое расстояние, а затем повторяла все сначала.

Отец тихонько вздохнул и побрел ей навстречу. Янне подбежал к ней, намного опередив отца.

— Ох, да, никак, это Янне! — отдуваясь, сказала Сюлви. — Не может быть… Янне гораздо меньше.

— Добрый день, — сказал отец, держа шляпу в руке.

— Неужели это ты, Э́нсиоко? — сказала Сюлви. — И такой молодцеватый. Но что это за волосы у тебя на щеках?

Отец что — то пробурчал и надвинул шляпу на лоб. Янне глядел на авоськи. Из одной торчал длинный сверток. На обертке было написано: «Виклунд».

— А что же А́йно, — спросила Сюлви, — она не пришла?

— Осталась дома чистить картошку, — сказал Янне.

— Я жду не дождусь…

Затем Сюлви сунула авоську поменьше Янне, отец взял дорожную сумку, и они пошли к автомобилю.

Когда они подошли ко входу в зал ожидания, человек с руками словно крючья все еще стоял там с Илми.

Маленькая девочка плакала, прикрыв лицо руками.