Центром Гленнкилла была маленькая унылая площадь: четыре корявых деревца, скамейка, мраморная колонна с какой-то надписью и живая изгородь, в которой-то и могли спрятаться овцы. От изгороди отталкивались две тени: одна слегка размытая, другая четкая, обрезанная резким белым светом.
На правой стороне площади стоял островерхий дом в золотистой подсветке. На левой холодным неоном светилась вывеска продуктовой лавки.
За лавкой притаилась темнота.
И в этой темноте притаились три овцы.
Мапл, Отелло и Моппл Уэльский стояли в засаде. Моппл был обижен. Чтобы завлечь его, ему пообещали картошку, но Мапл и Отелло быстро протащили его мимо заветных дверей. Теперь он смотрел через окно в дом Бесс и видел, как она опустошает тарелку с сырыми овощами: кольраби, морковью, редиской и сельдереем, а на десерт — большое красное яблоко. Чтобы получше рассмотреть, Мопплу пришлось встать передними копытами на перевернутую под окном скамейку для цветов и вытянуть шею. От непривычного положения у него начала болеть спина. Нет, жизнь все-таки несправедлива.
С улицы доносились беспокойные звуки: гудели машины, лаяли собаки, смеялся какой-то мужчина. Двор ловил эти звуки, и они, как невидимые шарики, отскакивали от стены дома к каменной ограде, от ограды — к стенке гаража.
Бесс поднялась. Она оставила недоеденной одну морковку, три редиски, стебель сельдерея и половину яблока. У Моппла затеплилась надежда. Но Бесс, взяв тарелку, вышла из комнаты и скоро вернулась с пустыми руками. Потом уселась в кресло и занялась бусами из деревянных шариков. Бесс перебирала пальцами бусины и что-то бормотала.
Когда наконец чьи-то шаги решительно проследовали мимо лавки, Бесс этого даже не заметила — так была погружена в свое занятие. Но овцы сразу поняли, чья это тень появилась во дворе. От нее все еще хорошо пахло, пахло землей, солнцем и здоровьем, хотя эти чудесные запахи немного портил сигаретный дым.
Моппл стал беспокойно коситься по сторонам в поисках пути отступления. Но все же никто не двинулся с места. Они все проверили заранее. Когда женщина в красном пройдет к дверям, они будут укрыты от ее глаз ветками дрока.
Женщина постучала. Бесс испуганно вскочила с кресла. Она поспешно отложила бусины, большим пальцем правой руки начертила у себя на груди крест и поспешила к двери. Затем женщины исчезли из поля зрения овец, и было слышно лишь их невнятное бормотание. Они еще никогда не видели, как устроен дом человеческий внутри, и это их очень занимало.
Наконец дверь комнаты открылась. Незнакомка вошла, но теперь она была уже не в красном платье, а в голубых брюках и зеленой рубашке. Бесс следовала за ней.
— Ребекка, — сказала женщина. — Вы можете называть меня Ребекка.
Но Бесс не отреагировала, и они некоторое время молча разглядывали друг друга.
— Вас не интересует туризм, — произнесла наконец Бесс. — Вы здесь из-за Джорджа.
Это был не вопрос, а утверждение.
Ребекка кивнула:
— Я хочу как можно больше узнать о его жизни. И о его смерти. Если мне удастся попутно исправить положение с туризмом, я буду рада.
На губах у нее мелькнула ироническая улыбка, но Бесс была слишком погружена в себя, чтобы ее заметить.
— Вы из полиции? Боже мой, наконец-то они что-то предприняли.
Ребекка покраснела.
— Нет, — сказала она. — Я здесь… по личным причинам.
Глаза Бесс сузились.
— По личным причинам? И так мало знаете о нем… Вариантов немного.
Ребекка опустила глаза и замолчала.
— И с этим вы приходите ко мне!
Голос Бесс стал раздраженным, почти как раньше, когда она совала свои книжки в руки Джорджа.
— Именно ко мне! Я думала, вы порядочная. Я должна вас выставить из моего дома — с Евангелием, но выставить. Чего вам здесь надо?
Ребекка грустно улыбнулась.
— Вы назвали бы это отпущением грехов, — тихо произнесла она.
Ни одна из ядовитых реплик Джорджа не производила на Бесс такого воздействия. Ответ Ребекки достиг своей цели без труда — Бесс стояла как громом пораженная. Какое-то время обе молчали. Тонкий палец Бесс рисовал на комоде замысловатые линии.
Мопплу стало скучно. Он вытянул шею, погрузил морду в цветочный горшок с геранью и стал громко жевать. Отелло бросил на него сердитый взгляд. Моппл ответил ему невинным взглядом.
Бесс стала белой, как молоко.
— Боже мой, — прошептала она. — Боже мой.
Видно было, что в голову ей пришла какая-то новая мысль. Она немного успокоилась.
— Чаю?
Ребекка кивнула.
Снаружи раздался шум. Моппл в поисках цветка герани слишком наклонился и, не удержав равновесия, грохнулся на землю.
Отелло заворчал:
— Моппл, если ты сожрешь еще хотя бы один листик, завтра я буду гонять тебя по лугу до тех пор, пока ты не отощаешь, как дряхлая коза.
Моппл перестал жевать и с трудом поднялся. Мапл с упреком посмотрела на обоих баранов. Все вернулись на свой наблюдательный пункт.
Но Бесс и Ребекка уже исчезли. Доносился только звон посуды.
— Вы ничего не узнаете, — раздался голос Бесс. — Ничего, если будете расспрашивать людей.
— Слишком скандально? — послышался голос Ребекки.
— Не то слово, — ответила Бесс. — И вообще никто ничего не знает. Так, всякие безобидные мелочи, которые не стыкуются между собой. Вся деревня сгнила, как яблоко изнутри, понимаете? Как яблоко.
У Моппла вытянулась морда. Не нужно было приходить в деревню. Он уже хотел спрыгнуть со скамейки, но Мисс Мапл жестом остановила его. Она поняла, что случилось с Бесс и Ребеккой. Они никуда не исчезали. Они просто опустились в кресла, и герань заслоняла их от овечьих глаз.
— Взгляните-ка на это, — предложила Бесс.
На столе что-то зашуршало.
— О! — произнесла Ребекка.
У Бесс вырвался невыразительный смешок.
— Но самое интересное, где я его нашла!
Мапл не выдержала.
— Моппл, — сказала она тихо, но решительно, как вожак стада. — Ешь герань. Нужно, чтобы был прогал. Живее!
Моппл был самым быстрым едоком во всем Гленнкилле. Пара стебельков герани для него — сущие пустяки. Но Моппл не шевельнулся. Он стоял между Мапл и Отелло с таким видом, словно у него вдруг испортился желудок.
— Моппл Уэльский!
Никогда еще овцы не видели Мапл в таком гневе.
Моппл ответил ей несчастным взглядом и повернулся к Отелло.
— Ешь, — процедил Отелло сквозь зубы.
Через минуту от цветущей герани не осталось и следа. Овцы увидели Бесс и Ребекку, сидящих за столом. И если бы они оглянулись на окно, то им показалось бы, что Бесс посадила в ящик для цветов три овечьих головы. К счастью, никому из женщин не пришло в голову посмотреть в окно. Они были слишком увлечены беседой.
— На первый взгляд глупая мальчишеская выходка, — сказала Бесс.
Обе разглядывали пучок соломы, лежавший между ними на столе. У пучка были руки, ноги и голова. Туловище насажено на палку.
— А знаете, как дети называли Джорджа? Королем кобольдов! Можете себе представить? Откуда они это выкопали… Язычники! Но только за глаза, разумеется. Они боялись его, как нечистого…
Ребекка кивнула.
— И вы думаете…
— Глупая мальчишеская выходка. Это ведь было не в первый раз.
Бесс вздохнула.
— Я нашла это на прошлой неделе утром на ступенях вагончика Джорджа. Я никогда бы не бросила его на произвол судьбы, понимаете, хоть он всегда и смеялся надо мной. Просто его там не было. Он вообще редко бывал там в последнее время. И я забрала этот «сувенир». Я подумала, что дети и их дурацкие затеи не стоят гнева короля кобольдов.
— А теперь вы думаете…
— Теперь я думаю, что это было предостережение. И я виновата в том, что оно до него не дошло.
Бесс грустно улыбнулась:
— Но не так уж это и страшно. Джордж все равно бы не прислушался. Я знаю, что Джордж никогда не прислушивался к предостережениям.
Они помолчали.
— А почему он редко бывал там в последнее время? — спросила Ребекка. — Чем он еще занимался?
Бесс сложила руки.
— Если бы я знала. Он надевал приличную одежду, когда уезжал. Хороший костюм с белой рубашкой. Он выглядел тогда на десять лет моложе, настоящий джентльмен. Так говорили люди. Но я не верю ни одному их слову. Думаю, что он ездил в город, в Дублин, в банк или что-то вроде этого. Он хотел отсюда уехать, уехать из Гленнкилла, понимаете?
— А кто-то не хотел, чтобы он уезжал? — спросила Ребекка.
Бесс кивнула.
— Какая-то женщина?
Бесс возмущенно затрясла головой. Ребекка подняла брови:
— Думаете, из-за денег?
Бесс усмехнулась:
— Об этом здесь все говорят. Деньги — вот и все, о чем они способны думать. Язычники! Да были ли у Джорджа вообще деньги? Думаю, что нет. Если судить по тому, как он жил. Кусок земли, две-три овцы, домишко и никакого серьезного бизнеса. У многих здесь дела идут гораздо лучше. Многие хорошо зарабатывают на туристах, хоть постоянно и жалуются. Но с другой стороны… У Джорджа появлялись вещи, дорогие вещи. По-настоящему дорогие. Часы, например. В Гленнкилле такие не мог себе позволить никто, даже Бакстер, трактирщик, который день ото дня жиреет — сдает туристам комнаты с завтраком. Я говорю в переносном смысле. Когда вы его увидите, поймете, почему в переносном.
Бесс хихикнула, как школьница.
— А Джордж этим дорогим часам никакого значения не придавал.
Пальцы Бесс поглаживали соломенного человечка. В голосе звучало удивление.
— Теперь, разумеется, все ждут оглашения завещания. Это будет в воскресенье под открытым небом. Приедет адвокат из города. Джордж сделал точные распоряжения. Поверьте мне, еще ни одного события здесь не ждали с таким нетерпением. Даже этого дурацкого овечьего конкурса…
— А состязание за титул самой умной овцы Гленнкилла, — улыбнулась Ребекка. — Просто магнит для туристов. И Джордж крадет у них этот праздник.
— Упаси Боже от этого зрелища, — сказала Бесс. — Что они творят с животными! Просто смешно. Но мне нужно там бывать. В целях благотворительности.
У соломенного человечка растрепалась рука. Со стороны казалось, что он держит в руке пучок травы. Тонкие пальцы Бесс привычно стянули пучок соломинкой, и человечек преобразился.
Мапл охватило неприятное чувство, как будто уши были забиты ватой, а оконное стекло между ними и Бесс стало мутным, словно его заволокло туманом. Наконец она поняла, откуда у нее появилось такое чувство: стекло не пропускало запах женщин. И она не понимает, говорят ли они правду, что они чувствуют и чего боятся. Несовершенный человеческий мир. Для людей с их маленькими душами и бесполезными носами он всегда будет таким. И отсюда возникают недоверчивость и страх.
— …нерешительный, капризный, — говорила Бесс. — Я этому не верю. Человеческое сердце непостижимо. И оно выбирает либо добро, либо зло.
Овцы были поражены. Прежде Бесс говорила только о «Благой вести» и «добрых делах», а все остальное называла «пустой болтовней». А теперь она занималась той самой «пустой болтовней» и даже не предложила Ребекке свои книжки. В этой ее беззаботности было что-то ягнячье. Она, должно быть, очень взволнована.
— Вот Хэм, например, — сказала Бесс.
Ребекка не поняла.
— Хэм?
— Абрахам Рэкхэм, мясник, — объяснила Бесс. Ее серьезное лицо растянулось в улыбке. — Если хотите здесь что-то узнать, надо понять, как мыслят живущие здесь. Имя Абрахам для них слишком длинное. Если в имени больше двух слогов — шансов у него нет.
Она задумалась.
— Конечно, бывают и исключения. Габриэль! Забавно, я никогда этого не замечала. Никто не посмеет называть его Гейб.
— Но Хэм?
— Когда вы его увидите, поймете почему. Можно было бы звать его Аб, но у них не слишком богатая фантазия. К тому же у нас уже есть один Аб, да еще это «хэм» в фамилии. О! Вам нужно на него посмотреть!
— А чем уж он так интересен?
— На вашем месте с него бы я и начала. Знаете, всегда такой благочестивый, словно он один во всем мире читал Библию. Но люди боятся его. И он сам, он тоже боится. В своей мясной лавке он установил… камеру слежения. Давным-давно. Еще когда мы такие штуки только в американских фильмах видели. Ну зачем в мясной лавке камера? Даже в банке ее нет. Только безумно трусливый сделал бы это. Но он-то не такой, достаточно на него посмотреть, чтобы понять, что он не такой. Я думаю, что он и в самом деле кого-то боится. Это значит, что ему есть что скрывать. Я однажды заговорила с ним об этом на рождественском сборе пожертвований…
— И что?
— Он покраснел. Разозлился. И смутился. А Хэм не такой человек, которого легко смутить. Не хотела бы я знать, что происходит на его бойне. Боже, защити нас!
В животе у Моппла заурчало. Отелло с упреком посмотрел на него.
Ребекка провела языком по губам.
— Какое странное это место. Я и не предполагала. Мне казалось, что здесь так спокойно.
— Было спокойно, — ответила Бесс. — Раньше это было очень тихое место.
— Ну, видимо, не такое уж тихое.
Бесс покачала головой:
— Нет, я имела в виду не сегодняшний день. Гораздо раньше. Много лет назад.
Бесс на мгновение задумалась.
— Семь лет назад, — уточнила она. — Я на полгода уехала в Африку. А когда вернулась, все уже изменилось. Много суеверий. Мало страха Божьего. И Джордж заразился этим больше всех. С тех пор он становился все замкнутее. С тех пор, я не знаю…
— А что произошло тогда?
— Ничего особенного, — горько сказала Бесс. — С их точки зрения. Но с тех пор, — Бесс снова наклонилась вперед, — с тех пор они ждут избавления.
Колени у Моппла задрожали. Он скатился со скамейки и стеклянными глазами уставился на стенку гаража. Колика! У Моппла Уэльского, который на пустой желудок мог слопать целую копну свежего клевера, началась колика. Эта герань, волк ее подери!
Отелло и Мапл поддерживали Моппла с двух сторон, не давая ему упасть. Надо двигаться туда-сюда. Это единственное, что может помочь при таком приступе. Так учил их Джордж.
— Вперед, Моппл, — шептала Мапл. — Еще один шаг, еще.
— Только тихо, Моппл, — предупредил Отелло.
Моппл, шатаясь, держался изо всех сил, чтобы не заблеять от боли.
Вдруг дверь распахнулась. Наружу вырвался кислый запах Бесс. Потом мягкий, как кроличья шерсть, теплый запах Ребекки заполнил пустыню двора. Моппл, Мапл и Отелло едва успели спрятаться за кустом дрока.
— Большое спасибо, — сказала Ребекка. — Вы мне очень помогли, особенно тем, что сказали на прощание.
Она вышла во двор.
— А теперь я хочу есть. Как вы думаете, эта «Еда навынос» еще открыта?
— Конечно, нет, — ответили из дверного проема. — Радуйтесь, что она днем открыта. Но вы можете перекусить у меня. Хотите хлеба с салатом?
— Нет, большое спасибо.
Ребекка улыбнулась Бесс и направилась в сторону улицы. Потом обернулась:
— Я одного не понимаю. Вам совершенно не нравится Гленнкилл. Почему же вы здесь живете?
В проеме молчали.
— Будем считать, что по личным причинам, — прошелестел голос, в котором ни одна овца не узнала бы голос Бесс.
— Джордж? — спросила Ребекка, но дверь уже захлопнулась.
Ребекка задумчиво пересекла двор и скрылась за углом.
И очень вовремя. Моппл согнулся от резкой боли. Его снова стали водить по двору, Мапл шептала в ухо утешения, Отелло — угрозы.
Вдруг Моппл остановился.
— Вперед! — проблеяла Мапл.
Отелло далеко не ласково ткнул его носом.
— Нет! — слабым голосом возразил Моппл.
— Надо! — буркнул Отелло.
— Нет, — повторил Моппл. — Не надо. Вы понимаете? Все прошло. Я хочу есть!
Когда овцы снова вышли на улицу, было тихо. Моппла еще покачивало, но он умудрился съесть несколько цветков, неосторожно высаженных кем-то у мраморной колонны на площади.
Мапл направилась к выгону, но через несколько шагов остановилась, заметив, что Отелло за ней не пошел. Баран, как маленькое черное облако, стоял возле мраморной колонны. Мапл заблеяла, подгоняя его, но Отелло покачал головой.
— Я остаюсь, — заявил он.
Мапл в недоумении подняла уши. Но Отелло с загадочным видом исчез в тени изгороди. Мисс Мапл очень хотелось пойти за ним, но Моппл Уэльский был слаб и растерян, и она не смогла оставить его одного. Вдвоем они поплелись на луг.
Взгляд у Моппла оставался стеклянным. Мапл подбадривала его.
— Да, много интересного мы узнали, — сказала она. — А ты не хочешь выяснить, что случилось семь лет назад?
Она притихла. Семь лет! Немыслимый срок. Мапл была самой умной овцой в Гленнкилле, но и она не могла представить себе, что такое семь лет. Она попробовала начать с семи вёсен. И ничего не вспомнила. А семь зим? Хорошо запомнила она только последнюю зиму, когда Джордж прибил над входом в сарай старый ковер, чтобы защитить их от холодного ветра. Перед этим была еще одна зима, а перед ней — еще одна. След зим терялся в темноте.
Моппл тем временем думал о своем.
— Это был мясник! — ахнул он вдруг.
— Почему ты так решил? — Мапл с беспокойством посмотрела на Моппла. — Потому что у него есть камера слежения? Мы даже не знаем, что это такое — камера слежения.
У Моппла на морде появилось упрямое выражение.
— Никто не любит мясника, — продолжала Мапл. — Но люди под липой все-таки боялись, что он умрет. Просто все боятся. А Джордж не был трусом.
— Но они пытались его напугать, — сказал Моппл. — Соломой.
Он удивился этой человеческой глупости.
Мапл кивнула:
— Предостережение.
И вдруг ее пронзила догадка. Мисс Мапл замерла. Моппл вопросительно посмотрел на нее.
— Моппл, — она волновалась, — если такая маленькая фигурка с палкой в груди была предостережением для Джорджа, то Джордж с лопатой в груди мог быть предостережением для кого-то другого?
Моппл беспомощно посмотрел на нее, но Мисс Мапл и не ждала от него ответа.
— И дети тоже боялись Джорджа. Почему? Почему все дети? Что в Джордже было такого страшного, что заставляло многих бояться? Моппл, — приказала она, — запомни про короля кобольдов.
— Король кобольдов, — пропыхтел Моппл.