В среду утром я иду на укладку к Линнее.

По дороге пытаюсь понять, что со мной происходило между понедельником и средой. Я снова не могу ничего вспомнить: подробности просто вылетели у меня из головы. Не помню, как вернулась из последнего сна в реальный мир и очнулась в своей постели после катания с детьми на велосипедах. Я ведь должна была встать, приготовить завтрак, покормить Аслана. Пойти в магазин. Общаться там с покупателями, заказывать новые книги, расставлять новинки, болтать с Фридой. О чем мы разговаривали? Не помню. Кажется, мы обсуждали то свободное помещение в торговом центре. Прикидывали, хватит ли у нас на него денег, пытались составить план. Мы решили обратиться в банк и попросить отсрочку по кредиту? Наверное, да, но я не помню точно.

Стою у перехода, жду зеленого сигнала. Поднимаю воротник пальто, пытаясь укрыться от промозглого ветра. Потеря памяти должна бы меня тревожить, но чем больше я раздумываю над этим, тем яснее понимаю: я многого не помню из того, что произошло вчера, на прошлой неделе, месяц назад или в прошлом году. Обычно мы не замечаем повседневных мелочей, и со временем они стираются из памяти.

Вся наша жизнь, думаю я, переходя Джевелл-авеню, состоит не из мелких деталей, а из ярких вспышек. Разве я смогу вспомнить, что ела на ланч в прошлый четверг? Смогу повторить все, что говорила Грегу во время нашего последнего урока? Разве я помню, какая погода стояла в воскресенье три недели назад? Конечно, нет. Все эти события, важные и не очень, уже давно выветрились из головы. Мелочи редко остаются в памяти, большинство из них забываются почти сразу.

Захожу в салон «Красотка на Бродвее».

Линнея стоит около своего рабочего места и улыбается.

– Рада снова вас видеть, Китти. Извините, я пока так и не добралась до вашего магазина. Очень хотела, но не получилось.

Она осторожно прикасается к моим кудряшкам и хмурится:

– А вот вам определенно стоит приходить ко мне почаще. Не обижайтесь.

– Да что обижаться, – с улыбкой отвечаю я. – Вы совершенно правы.

Вымыв мне голову, она принимается за бигуди. Я откидываюсь на спинку кресла. Сегодня Хэллоуин, поэтому на зеркале у Линнеи наклеен маленький черный кот, вырезанный из бумаги, а около раковины стоит ваза с лакричными конфетами.

Я смотрю в зеркало, наблюдая, как руки Линнеи мелькают над моей головой. У Ларса такие же руки, как у нее. Меня так и тянет к ним прикоснуться – чтобы сдержать порыв, я переплетаю пальцы, будто в молитве.

Прикосновения Линнеи вызывают отклик в моей душе. Мне приятно.

– Вы не прогадали с выбором профессии. Руки у вас золотые! – Ох, ну и ляпнула… От смущения я замолкаю и не решаюсь продолжить.

Линнея улыбается:

– Да, у меня крепкие крестьянские руки. В юности им пришлось хорошо потрудиться. Мы с Ларсом были еще, по сути, детьми, когда наша семья переехала в Колорадо. Денег вечно не хватало, и мы брались за любую работу, которая нам подворачивалась. Мыли посуду, копали картошку. Он был каменщиком, потом механиком в трамвайном депо. Сам зарабатывал себе на учебу в университете. – Она хмурится. – Ларс был очень трудолюбивым. Мог починить, построить и смастерить что угодно.

Я киваю. Ни разу не видела, но легко могу представить, как Ларс в свободное время возится в мастерской.

И тут меня посещает очередное откровение. Или мысль, или просто фантазия. Откуда только что берется?

Ларс сам спроектировал наш дом. Он работал в архитектурном бюро, мечтал строить особняки по индивидуальным заказам и не хотел доверять планировку собственного дома кому-то другому. А еще он смастерил всю нашу деревянную мебель. Скошенные шкафчики в ванной, блестящие полки на кухне – Ларс сделал их собственными руками.

Не знаю, откуда у меня такая уверенность. Закрываю глаза и вновь погружаюсь в воспоминания о придуманной жизни.

Когда мы поженились, я съехала с квартиры на Вашингтон-стрит, а Ларс отказался от своей студии. Вместе мы сняли трехкомнатную квартиру на Линкольн-авеню. От нее можно было дойти пешком до нашего с Фридой книжного; Ларс арендовал в центре города небольшой офис для своей новой фирмы и ездил туда каждый день по Бродвейской линии. Он всегда повторял, что это временное жилье, пока его дело не начнет приносить доход.

– Я построю тебе дом, – говорил он, оглядывая нашу светлую, но совсем крошечную гостиную. – Я построю тебе замечательный дом, Катарина.

Именно в квартире на Линкольн-авеню я и провела вторую половину своей беременности. Именно туда мы привезли малышей, когда их наконец выписали из больницы.

Мы не ожидали, что родится тройня, поэтому Ларсу пришлось спешно переставлять мебель: перетаскивать нашу двуспальную кровать и громоздкий комод в маленькую спальню, которую мы несколько месяцев назад приспособили под детскую. На бледно-желтых стенах комнаты были нарисованы персонажи из детских считалочек. Подруга моей мамы, художница, расписала участок стены в том месте, где мы планировали поставить пеленальный столик. Получилась чудесная детская, в которой бы замечательно жилось двум малышам, а вот третья кроватка и прочие мелочи в нее уже не помещались. Ларс выбрал еще одну кроватку в том же магазине, где мы купили первые две. Поставил все кроватки, пеленальный столик и кресло-качалку в нашей старой спальне. Он, конечно, рассказал мне про перестановку, но, вернувшись из больницы с детьми, я оказалась в крайнем замешательстве. Мы уже не успевали перекрасить комнаты: стены нашей спальни были изысканного лилового цвета, который идеально подходил к постельному покрывалу, но совершенно не годился для детей. Ларс втиснул в комнату всю нужную мебель, так что свободного места почти не осталось, и к кроватке Митча приходилось пробираться боком.

В нашей «новой» спальне тоже было не развернуться. Веселые картинки на стенах отлично смотрелись в детской, а не в комнате родителей. Кровать стояла так, что рисунок очутился прямо у меня над головой. Перед тем как закрыть усталые глаза и провалиться в глубокий сон, я любовалась на корову, забравшуюся на небеса. Но у нас не было сил на новые хлопоты. Пережить еще один день, выдержать еще одну ночь – на большее мы не рассчитывали.

В первые же месяцы детские вещи заполнили всю квартиру. А ведь очень скоро нам бы понадобились высокие стульчики и ходунки. Коляска – огромная, в нее можно было уложить плечом к плечу двух младенцев и разместить третьего у них в ногах – стояла прямо в гостиной, потому что хранить ее в кладовке было неудобно. В те прекрасные дни, когда мы наивно верили, что у нас будет только один ребенок, Ларс смастерил чудесную деревянную колыбель и тщательно ее отполировал. Она тоже стояла в гостиной: в нее можно было положить третьего ребенка, пока двое других сидели у меня на руках.

Бедняга Аслан прятался по углам и не показывался на глаза. Иногда я забывала его покормить, и он протяжно мяукал около кровати, едва мне удавалось уснуть. Наверное, стоило отдать Аслана какой-нибудь славной одинокой женщине – вроде меня до замужества. Он бы спокойно жил у нее дома. Но у Фриды была аллергия на кошек, а других вариантов я не придумала. Поэтому мы оставили кота у себя, надеясь, что он никуда не сбежит.

– Нам нужен дом, – сказала я, когда малышам исполнилось по три месяца. – Ларс, нам нужен дом. И поскорее.

Мы кормили детей перед сном. Я держала на руках Мисси, Ларс – Майкла. Митч уже наелся и дремал, свернувшись в колыбели посреди нашей загроможденной гостиной.

Ларс кивнул:

– Это точно.

– Конечно, мы хотели немного подождать, но я не знаю, как дальше справляться. Если сейчас у нас не хватает денег на строительство, нужно просто купить готовый, а свой построим потом, через несколько лет.

Ларс решительно покачал головой:

– Так не пойдет. Нам бы только найти хороший участок. – Он задумался. – Думаю, если мы увидим достойное место, то сразу все поймем.

Голубые глаза Ларса затуманились, он мечтательно смотрел перед собой.

– А мы можем себе это позволить? – осторожно спросила я. Не хотелось спускать его с небес на землю.

Ларс пожал плечами:

– Можем, если тщательно все спланируем. Необязательно строить огромный дом. Нам ведь просто нужно достаточно места, чтобы вырастить эту троицу.

– Но все равно… дом, да еще и по индивидуальному проекту…

– Кое-что я могу сделать сам, – перебил меня он, глядя на спящего Митча. – Смастерил же я эту колыбельку!

Я не хотела портить его оптимистичный настрой, но разве можно сравнивать детскую колыбель с домом?

– Я помогал отцу на стройке, когда мы жили в Швеции. И здесь работал строителем – давно, сразу после переезда. Конечно, я уже многое позабыл, но если снова возьмусь за дело, руки сами все вспомнят. Это как с велосипедом.

Печально киваю в ответ на его слова. После рождения детей прошло несколько месяцев, и я не садилась на велосипед почти целый год. Он все еще стоял в кладовке, я не могла отказаться от верного друга.

– А как же сердце? Тебе нельзя работать на стройке, Ларс.

– Тяжелую работу я оставлю другим. А сам займусь внутренней отделкой.

Ларс аккуратно положил Майкла себе на плечо, чтобы тот отрыгнул.

– Только приятные мелочи, никаких тяжестей, обещаю. – Он улыбнулся. – Сделаю тебе зеленую ванную. Как та, в Париже, помнишь?

Я улыбнулась в ответ. После медового месяца не прошло и двух лет, но нам казалось, что все это было давным-давно.

Я посмотрела на сонное личико Мисси: глазки закрылись, соска выпала изо рта, по подбородку потекла струйка молочной смеси. Я вытерла капли пеленкой.

– Кажется, она наелась.

Ларс рассмеялся.

– Он тоже. – Он осторожно встал и поцеловал Майкла в лоб. – Пора спать, малыши.

Приняв решение, мы стали подыскивать участок на западной или восточной окраине города, где каждый день вырастали все новые и новые дома. На поиск нужного места ушло немало времени.

– Нет, не оно, – всякий раз говорил Ларс, забираясь обратно в машину после осмотра. Детей мы оставляли дома с родителями, потому что нам не хотелось возить малышей за собой на такие экскурсии. Мне невероятно повезло: мама и папа были еще молоды, энергичны и всегда готовы помочь.

Помню, как мы нашли то самое местечко на Спрингфилд-стрит. Мы уже успели осмотреть другие варианты в районе Сазерн-Хиллз, но, очутившись на Спрингфилд-стрит, сразу поняли – вот что нам нужно. Участок был расположен на небольшом пригорке, и нам обоим это понравилось. Ларс сказал, что тут можно построить двухэтажный дом, так, чтобы дальняя стена опиралась на склон холма. В нескольких кварталах от участка находилась новенькая начальная школа. Домов на улице было еще не много, но строительство шло полным ходом, и мы не сомневались, что соседи будут хорошими.

– Ну, вот. Здесь можно воспитывать детей, – вздохнул Ларс. – Они будут с любовью вспоминать о родном доме, когда вырастут.

Он смотрел вперед, на широкую долину, на силуэты гор.

– У них будет все, чего не было у меня.

Я взяла Ларса за руку. Мне хотелось, чтобы он действительно сумел создать что-то надежное, неизменное – построить дом для нашей семьи и всегда с радостью в него возвращаться.

Купив землю, Ларс принялся за чертежи. Долгими ночами он сидел над набросками в нашей маленькой гостиной на Линкольн-авеню и тщательно продумывал каждую деталь. Я старалась не мешать, уходила на кухню или в спальню, но иногда заглядывала в гостиную за какой-нибудь мелочью. Каждый раз, когда я проходила мимо, Ларс поднимал голову. Его глаза светились радостью и любовью.

В день, когда на участке закладывали фундамент, мы собрались все вместе: Ларс, я, дети, мои мама и папа, прораб и строители. Раздался рокот мотора, экскаватор поднял первый ковш земли, и все захлопали в ладоши.

Мимо прогуливались наши соседи, Нельсоны. Джордж и… ну конечно, ее зовут Ивонн, как я могла забыть? Джордж и Ивонн проходили мимо и решили познакомиться. Они указали нам на свой дом, который находился чуть дальше по улице.

– Такие славные малыши, – печально вздохнула Ивонн, разглядывая тройняшек. Она была совсем молода, двадцать с небольшим. Настоящая красавица с волнистыми каштановыми волосами, длинными ресницами и синими глазами, точь-в-точь как у Элизабет Тейлор.

– Да, Китти… Катарина вытянула счастливый билет, – сказала мама, прижимая к груди Мисси. Я улыбнулась: мама изо всех сил старалась звать меня Катариной, но, наверное, я навсегда останусь для нее Китти, несмотря ни на что. – Моя дочка всего за два года превратилась из предприимчивой деловой женщины в маму троих детей.

Я поморщилась. Она не хотела меня обидеть, но затея с «деловой женщиной» начинала выходить из-под контроля. Я пропадала в магазине целыми днями, а за детьми в это время присматривали мама и разные нянечки. Мы подыскивали няню, готовую следить за тройняшками с утра и до вечера, но ни одна из них не оставалась надолго. Няни выдерживали всего пару дней, а потом сбегали, потому что работа оказывалась для них непосильной. Каждый раз, пока мы искали замену, ко мне на помощь приходила мама. Эта бесконечная круговерть уже измучила всех: и меня, и маму, и детей, и, конечно, Ларса, хотя он никогда не жаловался.

Понятное дело, что и Фриде порядком надоела моя нерешительность – я никак не могла определиться, чему хочу посвятить жизнь. Честно говоря, я ее понимала.

– Тебе надо сделать выбор, – твердила она, когда я опять сбегала с работы пораньше, потому что дома что-то случилось. Фрида смотрела на меня, уперев руки в бока и сердито поджав губы: – Китти, определись уже, наконец! Чего ты хочешь? Боюсь тебя разочаровать, сестренка, но в этом мире нельзя получить все и сразу.

Ивонн отвлекла меня от тяжелых раздумий.

– У нас пока нет детей, но мы надеемся, что Господь когда-нибудь нас наградит, – мечтательно произнесла она, осторожно поглаживая пальцем светлую макушку Митча.

Я кивнула и спросила, не хочет ли она подержать его на руках. Она согласилась с огромной благодарностью, словно я вручила ей нежданный подарок. Митч улыбнулся, звонко хихикнул, ухватил прядь ее волос и потянул в рот.

Помню, как вечером молилась: пусть у Ивонн поскорее родится ребенок. Кенни появился на свет лишь несколько лет спустя, но мечта Ивонн все-таки сбылась.

Наконец-то все встает на свои места, картинка складывается. Теперь я многое понимаю.

Но как можно вспомнить события из воображаемой жизни? Ведь ничего этого не было!

Слышу голос Линнеи и заставляю себя сосредоточиться на настоящем.

– Милая моя, да вы совсем замечтались, – говорит она. – Я тружусь как кролик, а вы витаете в облаках!

Как кролик? Я озадаченно смотрю на нее, потом вспоминаю, что Линнея постоянно путается в поговорках. Наверное, она хотела сказать, что трудится как пчела.

Линнея весело улыбается моему отражению в зеркале и накрывает мою голову с бигуди полиэтиленовой косынкой.

– Теперь сушиться! Осталось уже совсем чуть-чуть. Скоро пойдете домой.

– Линнея… – Я откидываюсь назад и сжимаю ее крепкую теплую ладонь. Она в полной растерянности замолкает. – Я хотела сказать… я вам так сочувствую…

– Сочувствуете? О чем вы, Китти?

– Что вашего брата больше нет, – торопливо продолжаю я. Мне просто необходимо высказаться, пусть она и посчитает меня сумасшедшей. – Кажется… Не знаю, Линнея. Почему-то я чувствую душевное родство с вашим братом, с вами… Просто… – Опускаю глаза, потом опять встречаюсь с ней взглядом в зеркале. – Мне очень жаль, что я его никогда не встречала. По вашим рассказам, он замечательный человек. Наверное, мы бы понравились друг другу.

Линнея медленно кивает:

– Ларсу нужна была женщина вроде вас. Тогда бы все сложилось иначе. – Она пожимает плечами, и я отпускаю ее руку.