В июне 1899 г. совершенно неожиданно вспыхнула эпидемия чумы в европейской части России, в селении Колобовка, в следующем году — вблизи от нее, во Владимировке. Два этих события стали началом почти беспрерывных и ежегодных вспышек эпидемий чумы в Астраханской губернии и в соседней с ней Уральской области. Врачи, изучавшие колобовскую эпидемию, не нашли источник инфекции. Им не удалось четко проследить эпидемические цепочки между заболевшими людьми, неясной осталась и клиническая картина болезни. Поэтому возникло серьезное сомнение, а чума ли была в Колобовке?

Развитие эпидемии. Селение Колобовка находилось в Царевском уезде Астраханской губернии, в 7 верстах от Царева, на левом берегу реки Ахтубы, в 90 верстах к востоку от Царицына и в 150 верстах к северу от станицы Ветлянской. Летом Ахтуба высыхает, а весной она разливается и, сливаясь с Волгой, наводняет огромное пространство. Этим объяснялось сильное распространение малярии в Колобовке. В 1899 г. в селении было около 550 дворов и 3500 жителей. Летом почти все жители уходили в степь, где у них имелись хутора, на работу, а в селе оставалось не более 500 человек — стариков и детей.

16 июля заболела глухонемая женщина из Колобовки, работавшая в степи на бахче (М. Симакина). У нее появился озноб, жар, кашель мокротой с кровью. Вернувшись в Колобовку, она умерла 21 июля. На следующий день (22 июля) заболела другая женщина (Д. Чуланова), в доме которой жила глухонемая. У нее также были лихорадка, боль в груди, кашель и кровохарканье. 25 июля она умерла. Затем умерли ее муж (И. Чуланов) и 3 других женщины, находившиеся в близких отношениях с глухонемой и ее хозяевами. Динамика эпидемии чумы в Колобовке, приведена на рис. 25.1.

Рис. 25.1. Динамика эпидемии чумы в Колобовке (по Розанову П.Г., 1900)

У всех заболевших были одни и те же симптомы: лихорадка, головная боль, боль в груди и боках, кровохарканье; у одной из женщин отмечена рвота.

На весь Царевский уезд, с населением в 200 тыс. человек, в 1899 г. было только 3 врача, притом в Колобовке ни одного, а все трое имели жительство в других селениях, на большом расстоянии от злополучного селения. В Министерстве внутренних дел узнали о появлении повальной болезни лишь дней через десять после первого заболевания. По настоянию полиции, 27 июля в Колобовку прибыли царевский городовой врач Ольшевский, уездный доктор А. Федоров и врач второго царевского участка Мармельштейн.

К их приезду в Колобовке осталась только одна больная, остальные умерли. При осмотре она жаловалась на головную боль, ломоту в ногах, сильную слабость, боль в груди, жажду, тоску. Объективно врачи нашли следующее: температура 40 °C, пульс 100, слабый, мягкий, едва ощущается, кожа чистая, лимфатические железы нормальны. Сознание сохранено, сильный цианоз. Тоны сердца чистые, но едва слышны. При простукивании легких везде нормальный звук, дыхание сильно ослаблено и слышны свистящие хрипы. Селезенка не прощупывается, а перкуторно несколько увеличена. Больная умерла через 2 дня. Федоров произвел вскрытие трупа. Вот его мнение: «Изменения, найденные в верхней доле левого легкого, указывают на крупозную пневмонию в периоде перехода из красной в серую гепатизацию; в остальных частях легких пассивная гиперемия. Судя по быстрому течению болезни, смертельному исходу всех заболевших и выяснившейся бесспорно упорной заразительности ее, следует болезнь эту признать за злокачественную эпидемическую пневмонию. Уездный врач А. Федоров».

Копия этого протокола была послана в астраханское врачебное управление, а 29 июля губернатор получил от царевского исправника телеграмму следующего содержания: «В Колобовке появилась болезнь, от которой заболело и умерло 6 человек. Припадки болезни: лихорадка, кровохарканье и быстрая смерть. Меры к предохранению и лечению приняты».

По распоряжению губернатора в Колобовку был направлен врачебный инспектор М.И. Арустамов в сопровождении врача для командировок Г.Г. Язвинского. Прибыв туда вечером 30 июля, они совместно с другими врачами осмотрели бывших в то время в Колобовке шестерых больных. Почти у всех болезнь протекала одинаково. Она начиналась ознобом, жаром и головной болью. Температура повышалась до 39–40 °C и представляла тип постоянной лихорадки (febris continue.). Иногда, в первые дни болезни, бывала рвота. Несмотря на высокую температуру и быстрое бурное течение болезни, у больных не замечалось слабости, многие из них не только не ложились, но даже ходили и отличались бодростью, при ясном сознании.

У меньшинства наблюдались слабость, разбитость и бред. У многих наблюдалось особое выражение лица — «как у пьяных» — заметил Арустамов. Большинство из них кашляло, причем выделялась обильная жидкая мокрота с кровью. В легких были слышны крепитирующие и мелкопузырчатые хрипы. Притупления звука в области легких не замечалось. Язык был влажен и покрыт белым налетом. У некоторых больных были петехии, у других — наблюдались болезненные бубоны в пахах или под мышками.

Арустамов взял жидкость из органов трупа для микроскопического и бактериологического исследования. Как в микроскопических препаратах из органов, так и в разводках были найдены палочки, «очень похожие на чумные», и поэтому на запрос губернатора о характере болезни Арустамов телеграфировал: «Думаем, легочная форма чумы».

Ликвидация эпидемии. Арустамов писал впоследствии, что по прибытии в Колобовку его поразило полное отсутствие крестьян на улицах селения. Помимо того, что большая часть населения находилась на работах в степи, остальные старались не выходить из своих домов и избегали сообщения с теми домами, в которых были заболевания. Если из степи приходили крестьяне за продовольствием, то они тоже соблюдали известную осторожность и обходили зараженные дома.

Крестьяне уже подметили заразительный характер болезни, после того как стали заболевать и умирать люди, бывшие на похоронах и поминках умерших или ухаживавшие за больными. Они стали бояться болезни и избегать сближения с больными. Часто даже близкие родственники отказывались от ухода за больными, предоставляя их своей судьбе. Паника уже наступила, началось бегство, но бежавших колобов-цев почти никуда не пускали.

Арустамов мог констатировать путем расспросов крестьян, что все последующие заболевания в селение находились в связи с заболеванием глухонемой женщины и ее хозяев, на похоронах или на поминках, на которых были все заболевшие впоследствии. Относительно же глухонемой священник рассказал ему, что она получила посылку от своего брата, служившего на Дальнем Востоке, с разными вещами, от которых якобы и заразилась.

3 августа в Колобовку прибыли члены противочумной комиссии полковник князь Г.И. Орбелиани и профессор гигиены при Казанском университете М.А. Капустин, в это время находившийся в Астрахани. Капустин, осмотрев больных, подтвердил диагноз профессора Арустамова, что в Колобовке чума.

С согласия князя Орбелиани, принявшего впоследствии начальство над оцепленным районом, Арустамов купил 2 дома. В одном из них была устроена больница и туда переведены все больные, а в другую — все здоровые из зараженных домов. Опустевшие дома заколотили, а дворы, балконы и лестницы этих домов засыпали негашеной известью. Крестьяне очень обрадовались, когда Арустамов объявил им, что все здоровые будут переведены в особый дом. Никому из них не приходило в голову взять с собой что-либо из вещей. Они сами отказывались даже от икон и крестов, спеша только поскорее уйти из зараженных домов. При переводе всех здоровых раздевали донага, мыли горячей водой с мылом, а потом раствором сулемы или карболовой кислоты. Затем им выдавали новые платья и обувь. Схематический план Колобовки с обозначение зараженных домов, приведен на рис. 25.2, распределение больных по месту заболевания — в табл. 25.1.

Рис. 25.2 Схематический план Колобовки с изображением зараженных домов (по Розанову П.Г., 1900)

Таблица 25.1

Распределение больных чумой по месту заболевания [5]

№№ дворов | Случаи болезни (а, b, с…) по дням (1, 2, 3…) | Фамилия больного | Возраст | Дата заболевания | Дата смерти

I | 1 | Симакина М.П. | 37 | 16 июля | 21 июля

- | 2 а | Чуланова Д.А. | 45 | 22 июля | 25 июля

- | 3 а | Чуланов И.М. | 48 | 25 июля | 27 июля

- | 6 а | Симакин Ф.И. | 18 | 30 июля | 2 августа

II | 2 b | Сазыкина М.Г. | 60 | 22 июля | 26 июля

III |3 b | Симакина Х.М. | 50 | 25 июля | 26 июля

- | 8 а | Симакин Н.А. | 57 | 1 августа | 2 августа

IV | 3 с | Горшкова Е.П. | 52 | 25 июля | 27 июля

- | 5 | Горшков А. | 58 | 27 июля | 31 июля |

V | 4 | Злобина М.И. | 58 | 26 июля | 29 июля

- | 8 b | Злобин Г.И. | 56 | 1 августа | 4 августа

- | 9 а | Злобин С.Г. | 13 | 2 августа | 6 августа

- | 9 b | Злобин И.А. | 6 | 2 августа | 4 августа

- | 12 а | Злобина В.А. | 9 | 9 августа | 12 августа

VI | 6 b | Равчаева М.Г. | 30 июля | 1 августа

VII | Симакина Е.С. | 25 | 31 июля | 2 августа

VIII | 8 c | Сазыкина Д.Г. | 25 | 1 августа | 4 августа

- | 8 d | Сазыкина А.А. | 45 | 1 августа | 4 августа

IX | Миронова В.А. | 58 | 2 августа | 4 августа

- | 1 f | Неупокоева Т.Н. | 40 | 6 августа | 9 августа

X | 9 d | Симакин П.А. | 54 | 2 августа | 4 августа

- | 11 | Симакина Е.И. | 53 | 8 августа | 10 августа

XI | 10 b | Пономарев И.А. | 65 | 6 августа | 8 августа

XII | 12 b | Усачева Т. В. | 53 | 9 августа | Выздоровела

Перевод здоровых из зараженных домов был закончен к 5 августа; их было 11 человек. Из них 3 человека заболели после перевода и были отправлены в больницу. Очевидно, они находились в состоянии инкубационного периода во время перевода. После изоляции больных и перевода здоровых людей из зараженных домов эпидемия стала ослабевать. Ход чумы в Колобовке представлен на рис. 25.3.

Рис. 25.3. Ход чумы в Колобовке с 16 июля по 9 августа 1899 г.(по Розанову П.Г., 1900)

Девятого августа в Колобовку приехал профессор А.М. Левин, командированный председателем противочумной комиссии. Впоследствии в Колобовку приехал и сам Александр Петрович Ольденбургский с медицинским персоналом.

Осмотрев разводки и микроскопические препараты Арустамова, Левин также признал найденные палочки чумными. Кроме того, Левин наблюдал нескольких больных и мог констатировать, что клинические признаки и течение болезни соответствовали таковым для легочной чумы. Сам он также получил культуры возбудителя чумы из мокроты одной больной.

После 9 августа новых заболеваний не было, 12 августа зарегистрирован последний смертельный случай, а 30 августа выписалась из больницы последняя выздоровевшая больная. Остальные 23 больных умерли. Таким образом, смертность в Колобовке составила 95,5 %. Среди больных было 15 женщин и 9 мужчин. Наибольшее число заболевших выпало на возраст от 50 до 70 лет (13 случаев). Такое распределение П.Г. Розанов объяснял тем, что все работоспособное население Колобовки — и главным образом мужчины, находились во время эпидемии на работе в степи.

Когда болезнь в Колобовке признали за чуму, ее и селение Зубовку оцепили войсками, чтобы их жители не имели между собой сообщения. Кроме того, оцепили всю местность, признанную неблагополучной на протяжении 145 верст в окружности. На севере и на юге линии оцепления находилось по одному врачебно-наблюдательному пункту, где каждый выезжавший из оцепленной области должен был оставаться под наблюдением в течение 10 дней (рис. 25.4).

Рис. 25.4. Оцепление Колобовки и Зубовки (по Чаусову Л. И., 1900)

Противочумная сыворотка не использовалась, но с 11 августа стали применять предохранительные прививки хавкинской лимфы, на которые крестьяне легко согласились, после того как на их глазах прививки сделали врачам, фельдшерам, сестрам милосердия, лицам администрации, священнику и его семье. Всего в течение 2 недель прививки сделаны 3500 человекам.

Ни абсцессов, ни каких-либо других осложнений после вакцинации у крестьян не было. Люди подвергались прививке без принуждения, по собственному желанию и вследствие совета врачей. В истории чумных эпидемий в России это первый пример сплошной вакцинации в эпидемическом очаге, увенчавшейся полным успехом. Среди врачей и их помощников не было случаев заражения, несмотря на то, что в начале эпидемии не соблюдались почти никакие меры предосторожности.

Двенадцатого сентября оцепление с Колобовки сняли и вся местность была объявлена благополучной. Вещи, находившиеся в употреблении у больных чумой и оставшиеся в зараженных заколоченных домах, сожгли. Все дома, в которых умерли больные, также сожгли. Кроме того, сожжены: чумная больница, дом, в который переводились здоровые из зараженных домов, и дом, служивший бактериологической лабораторией во время эпидемии. Дома, в которых только временно находились больные чумой, соседние с зараженными и все сомнительные дезинфицировали сулемой, дворы облили 20 % известковым молоком. Домашнюю утварь и платья дезинфицировали гликоформалом.

Жители подозрительных домов подвергались 10-дневному врачебному наблюдению. Родственники и знакомые умерших, находившиеся во время эпидемий в степи, также подвергались дезинфекции; вещи их обеззараживались либо паром в камере-землянке, либо гликоформалом. На трех кладбищах, где хоронили умерших от чумы, чумные могилы отгородили от других отчасти забором, отчасти рвом, затем их засыпали на 0,25 аршина негашеной известью, а поверх ее еще землей на два аршина высоты.

Возражения против чумы в Колобовке. Доктор М.Г. Тартаковский вскрыл более 4 тыс. животных, отловленных вблизи Колобовки, но не нашел среди них ни одного с заболеванием, похожим на чуму. Его же опыты, проведенные в лабораторных условия, показали, что полевки, тушканчики, суслики и полевые мыши очень восприимчивы к возбудителю чумы. Из отрицательного результата такого огромного количества вскрытий М. Г. Тартаковский сделал вывод, что чума в Колобовке не была связана с эпизоотией среди грызунов.

П.Г. Розанов считал, что с «метеорологической точки зрения появления чумы в Колобовке преждевременно». Кроме того, он обратил внимание на то, что эпидемия оборвалась после сильных дождей, прошедших над Колобовкой 8—10 августа. Розанов считал несостоятельной официальную версию о «заносе чумы» в Колобовку, и при тщательном анализе эпидемических цепочек (см. рис. 25.3) он не обнаружил ни одного случая внутридомового заражения людей. По его наблюдениям, все первичные заболевшие были привезены с окружавших Колобовку полей, и их заражение произошло во время полевых работ. Заразность болезни вызвала сомнение у Розанова. Врачи общались с больными, не принимая никаких мер предосторожности, но ни один из них не заболел, что очень бросалось в глаза после тяжелых потерь среди медицинских работников во время эпидемии в станице Ветлянской зимой 1878–1879 гг.

Аналогичного мнения придерживалось и «Особое научно-медицинское совещание». На заседании, проведенном 3 сетнября 1900 г., большинством в 9 голосов, против 6, принято решение, что «предъявленные совещанию фактические данные совершенно недостаточны не только для того, чтобы признать прекратившуюся в упомянутом селении (т. е. Колобовке) острозаразную болезнь чумою, но и вообще, чтобы с научной точностью определить натуру бывших заболеваний» (Правительственный вестник. 1900, 9 сентября). Истинная причина болезни в Колобовке и даже ее характер остались для современников загадкой.

Разгадка колобовской чумы. Труды международных комиссий уже в 1894 г. выяснили эпидемическую роль крыс и мышей, которые в больших количествах обитали в китайских и индийских городах. Индийская комиссия провела исключительно обширное изучение природной и экспериментальной чумы этих грызунов, установила роль блох в эпизоотической и эпидемической передаче возбудителя. Отсюда оставался один шаг до обнаружения природной чумы у других диких грызунов и признания их роли как основных источников инфекции. Однако он потребовал дальнейшего развития знаний о чуме (Ралль Ю.М., 1965). Те, в свою очередь — человеческих жертв.

Еще в 1898 г., работая в Западной Индии, французский эпидемиолог П. Симон, установил природное чумное заболевание у пальмовых белок Funambulus palrnarum — широко распространенных в Индии грызунов. На фоне разлитых крысиных эпизоотий факт этот остался почти незамеченным.

В 1898 г. по решению русского правительства начались исследования эпидемичности чумы в Китае, в первую очередь в ближайшей зоне к молодым промышленным районам Дальнего Востока. Обследуя вместе с В.А. Таранухиным чумную вспышку в Восточной Монголии, на склонах Хинганского хребта (в Вейчане), Д.К. Заболотный обратил внимание на монгольский фольклор и окружающую природную обстановку. Тогда же он высказал гипотезу о причинах эндемичности чумы в монгольских степях, где природными источниками чумной инфекции, по его мнению, являются тарбаганы, суслики и другие грызуны.

Заболотный никогда не присваивал себе приоритет в открытии связи чумных заболеваний людей с «тарбаганьей болезнью». Он подчеркивал (1926), что она была подмечена в Забайкалье еще до него А. Черкасовым, М.Э. Белявским, В.Я. Кокосовым, А.П. Решетниковым. Находясь уже на покое, врач В.Я. Кокосов опубликовал в 1911 г. в газете «Волгарь» очерк воспоминаний «Тарбаганы и чума». Работая в Забайкалье с 1882 г., он давно уверился в том, что люди заражаются чумой от тарбаганов, осматривал и вскрывал больных сурков, находя у них бубоны, и даже доносил «по начальству» об этих фактах, получая, однако, ответ о бездоказательности его сообщений.

После 1898 г. дальнейшие наблюдения ряда восточных экспедиций Ф.Ф. Скшивана, В.А. Барыкина, В.М. Богуцкого и другие свидетельствовали в пользу предположения Д.К. Заболотного о том, что «различные породы грызунов, по всей вероятности, представляют в природе ту среду, на которой сохраняются чумные бактерии» (1899).

Михаил Гаврилович Тартаковский (1867–1935).

Эпизоотолог, микробиолог и патологоанатом, магистр ветеринарных наук (1898). Окончил в 1890 г. Дерптский (Юрьевский) ветеринарный институт. С 1893 г. Тартаковский — помощник заведующего эпизоотологическим отделением Института экспериментальной медицины в Петербурге. С 1903 г. заведовал Ветеринарной лабораторией Министерства внутренних дел, с 1909–1912 гг. руководил Специальными курсами птицеводства, а затем до 1922 г. — Центральной сельскохозяйственной бактериологической лабораторией. С 1923 г. по 1932 г. возглавлял Институт сравнительной патологии. Затем до конца жизни находился в Новоорской научной экспедиции по борьбе с перипневмонией крупного рогатого скота. В 1893 г. Тартаковский исследовал чуму рогатого скота в Глобине Кременчугского уезда под руководством Е.М. Земмера. Изучая этиологию болезни, Тартаковский в 1896 г. впервые установил, что чуму крупного рогатого скота вызывает невидимый под микроскопом возбудитель. Он установил восприимчивость верблюдов к чуме рогатого скота; впервые в России диагностировал такие инфекционные болезни, как чума птиц (европейская форма), гистомоноз уток и индеек (энтерогепатит), тиф птиц, гемопротеозы и трипаносомоз у некоторых диких птиц, спи-рохетоз кур (экспериментальное заражение при помощи клеща Argos persicus), спирохетозный баланопостит у быков и баранов. Одним из первых Тартаковский в 1897 г. стал внедрять аллергическую диагностику сапа. Изучал болезни лабораторных животных, комнатных и певчих птиц, а также пчел. В 1904 были опубликованы исследования Тартаковского по этиологии контагиозной плевропневмонии и сходной с ней болезни лошадей. Изучая гриб Penicillinin (1914), он отметил его антагонистическое действие на пастереллу.

Д.К. Заболотный (1899) писал: «Различные породы грызунов, по всей вероятности, представляют в природе ту среду, в которой сохраняются чумные бактерии. Отсюда явствует, как важно выяснять всегда повальные заболевания обитающих в данной местности грызунов. Положительные многочисленные находки чумных палочек доказывают, насколько могут быть опасны для человека подобные спонтанные зоонозы». Но к колобовской эпидемии он не смог применить свою теорию из-за отрицательных результатов бактериологических исследований Тартаковского и стал искать причину в заносе чумы извне. Особенно убедительным сторонниками заноса считалось то обстоятельство, что ни врачи, ни население никогда не видели мора грызунов в степи. И.В. Страхович (1907) даже пришел к ошибочному выводу, что отсутствие заболеваний среди грызунов составляет характерную особенность чумы Астраханского края и что в эпидемиологии местной чумы грызуны не играют никакой роли.

Да и само учение о природной очаговости чумы в те годы еще не разделялось многими известными учеными. В 1910–1911 гг. Заболотный возглавлял русскую экспедицию по изучению вспышки легочной чумы в Маньчжурии. После эпидемии состоялась Мукденская противочумная конференция всех участников работы (1911). Председателем конференции был известный китайский эпидемиолог By Лиен Те. Убедившись в крысином происхождении чумы в Индии и Южном Китае, китайские эпидемиологи и их руководитель By Лиен Те не могли даже допустить мысли о том, что причиной легочной чумы в Маньчжурии являлись сурки-тарбаганы. Поэтому доклад Заболотного на конференции с изложением его гипотезы был встречен недоверчиво.

By Лиен Те (1879-?)

Родился в Сингапуре, его родители — выходцы из Кантона, сбежавшие оттуда, опасаясь гнева властей. By Лиен Те еще в детстве проявлял выдающиеся способности, которыми он поражал всех, когда учился в английском колледже. По окончании колледжа училищным советом ему была назначена ежегодная субсидия в 250 фунтов стерлингов, чтобы он мог продолжить образование в Кембриджском университете. В 1899 г. By Лиен Те поступил в лондонский госпиталь для практических занятий, где он пробыл три года, получив звание доктора медицины. Затем он был командирован университетом в Германию и Францию для изучения клинического дела. Через три года By Лиен Те возвратился в Лондон и занял место заведующего госпиталем для легочных больных. В 1904 г. он работал в Сингапуре в качестве врача, где пробыл в означенной роли лет пять. Последняя его служба была на родине, в Китае, куда он был приглашен на должность врача в Тяньцзинском военном госпитале. Организатор и руководитель Маньчжурской противочумной службы (1910–1931). By Лиен Те известен не только своими действиями по борьбе с чумой в Фудзядяне, но и дальнейшими научными работами по изучению чумы. Особенно ценной работой оказалась его знаменитая монография по чуме, вышедшая в 1936 г. и позже переведенная на многие языки мира.

После окончания маньчжурской эпидемии Заболотный со своими сотрудниками остался в Забайкалье. После долгих поисков чумы в природе 12 июня 1911 г. студент Л.М. Исаев в районе разъезда Сонакты увидел крупного сурка, который с трудом передвигался по степи. Исаев спрыгнул с лошади, погнался за ним и, поймав сурка, завернул его в брезентовый плащ и доставил на квартиру Заболотного, где при свете керосиновой лампы сурок был вскрыт. Из органов животного была выделена культура чумного микроба. Об этом Заболотный дал телеграмму в редакцию журнала «Русский врач»: «Нашей экспедиции удалось поймать и наблюдать в течение нескольких часов больного тарбагана, вскрыть и исследовать его, причем бактериологически констатирована типичная септико-геморрагическая бубонная форма чумы с шейными бубонами. Из трупа получена чистая разводка с характерными признаками чумной палочки».

Ю.М. Ралль (1965) подчеркивал, что открытие Д.К. Заболотного не только не поколебало точку зрения By Лиен Те, но сделало его еще более пристрастным. В 1914 г. в отчете о работе Харбинской противочумной организации, опубликованном в Кембридже, By Лиен Те высмеял «рассказы о массовых заболеваниях сурков, а также сусликов и верблюдов в Астраханских степях как причине заболевания людей». Он допускал случайные заболевания отдельных тарбаганов, но категорически отрицал их эпидемиологическое значение. Только после 1921 г., когда By Лиен Те командировал 2 китайских врачей в отряд В.В. Сукне-ва, он понял действительное значение тарбаганов и сам стал деятельно изучать этот вопрос. Обнаружение чумы в среде диких грызунов прекратило бесплодные поиски источников инфекции в вещах и частицах почвы бактериологическими методами.

Дискуссия об эндемичности астраханской чумы. Мысль об эндемич-ности астраханской чумы была высказана в 1901 г. эпидемиологом В.И. Исаевым в его докладе министру финансов Витге. К этому же предположению присоединился член Военно-медицинского ученого комитета И.Ф. Рапчевский в докладе министру внутренних дел.

По данным С.Н. Клодницкой (1956), В.И. Исаев и И.В. Страхович сначала пытались найти ответ на загадку появления чумы в астраханских степях в наличии случаев ее стертых форм среди киргизского населения края. Но поголовный врачебный осмотр степного населения, произведенный в 1901 г., разрушил их теорию, так как подозрительных заболеваний среди киргизов обнаружить не удалось.

Тем не менее сторонники эндемичности чумы подвергли критике положение о заносе инфекции. Так, И.В. Страхович (1907), на основании критического анализа возможности заноса чумы из Аравии и Внутренней Монголии, пришел к выводу, что инфекция не может выдержать в мертвых объектах столь далекий путь. В адрес Заболотного и Левина он писал: «Нам положительно думается, что в данном случае мы встречаемся с одним из парадоксов в истории медицины, мы легко создаем эндемические очаги вдали от нас и ждем оттуда опасности и в то же время с упорством, не отвечающим научной объективности, отрицаем возможность того же у нас самих. Так, например, на основании наблюдений профессора Заболотного, обнаружившего в 1898 г. бактериологически чуму в Восточной Монголии, мы легко признали этот очаг. И тем не менее в следующем 1899 г., когда чума появилась в русском селе Колобовка, мы делаем предположение о заносе к нам этой чумы из Восточной Монголии, находящейся на расстоянии почти 6 тыс. верст сухим путем, калмыками, живущими по другую сторону Волги, потому что калмыки иногда ходят на поклонение к буддийским святыням в Монголию». По тем же причинам им отрицалось и предположение о заносе чумы магометанскими паломниками из Мекки.

Николай Николаевич Клодницкий (1868–1939).

Выдающийся российский эпидемиолог и микробиолог. В 1894 г. окончил Военно-медицинскую академию. В 1899 г. работал в лаборатории И.П. Павлова; с 1902 г. доктор медицины. В 1903–1906 гг. работал у П. Эрлиха и у И.И. Мечникова. С 1899 по 1904 г. заведовал бактериологической лабораторией и заразным бараком на КВЖД.

В 1906–1914 гг. заведовал противочумной лабораторией в Астрахани. С 1920 г. профессор Средне-Азиатского института в Ташкенте, в 1922 г. командирован Н.Н. Клодницкий правительством в Иран во главе научной экспедиции, в 1924 г. заведовал серологическим отделением Бакинского бактериологического института, с 1924 по 1930 г. директор Иркутского бактериологического института, где организует в 1929 г. противочумную станцию. С 1932 г. профессор кафедры эпидемиологии I-го Московского медицинского института. Основные работы Клодницкого относятся к эпидемиологии чумы. Велики его заслуги как организатора противочумных мероприятий (создание лабораторий, проведение обследований). Принимал активное участие в ликвидации ряда вспышек чумы. Он впервые выделил культуру возбудителя чумы от верблюда (1911). Ему же принадлежит ряд ценных наблюдений по патогенезу чумы (наличие первичной бактериемии при бубонной форме и др.). Клодницкий также выполнил оригинальные работы по изучению рецидивирующего герпеса, предложил два новых метода культивирования микроорганизмов (полужидкий агар, 1934; метод гемокультур, 1907).

Н.М. Берестнева (1907) не удивляло отсутствие бактериологических доказательств эпизоотии чумы среди грызунов степей вокруг Колобовки. «Где там отмечать мор крыс, — писал он, — когда мор людей остается без внимания». Позже М.Ю. Ралль (1965) отметил: «Разумеется, что с позиции современной эпизоотологии разовое обследование грызунов М.Г. Тартаковским никоим образом не могло бы служить убедительным аргументом против наличия природных источников чумы в данной местности. Эпизоотологическое обследование требует широкой систематической работы». После 1905 г. число чумных вспышек сократилось, но с 1909 г. заболеваемость чумой снова начала расти. Вопрос же о первоисточниках чумы в киргизских степях оставался открытым.

Правительство опять начала волновать угроза заноса инфекции по водной магистрали Волги в глубь страны. В 1910 г. главным санитарным инспектором Л.H. Малиновским был созван в Астрахани противочумный съезд, перед которым стояли задачи подвести итоги противочумной работы за последнее десятилетие и выяснить ее недостатки и наметить пути «изучения эпидемиологии местной чумы». На съезде выступил Н.Н. Клодницкий с тремя докладами: «Об эндемическом характере астраханской чумы», «К организации противочумных мероприятий в киргизской степи» и «Обеззараживание чумных очагов в киргизской степи». В первом из них Н.Н. Клодницкий вновь поднял вопрос об эндемическом характере астраханской чумы и привел доводы в пользу этого предположения.

Первые противочумные съезды и совещания в России и СССР.

В 1910 г. в Астрахани состоялся съезд участников противочумных мероприятий в Астраханской губернии и Уральской области (2–8 апреля, Труды съезда участников противочумных мероприятий, Астрахань, 1910,

480 с. и приложения). В 1911 г. организован противочумный съезд в Иркутске (7-14 февраля, отчеты помещены в медицинской прессе: «Русский врач», «Общественный врач» и др., 1911). В 1914 г. в Самаре съезд по борьбе с чумой и сусликами (1–8 марта, Труды съезда по борьбе с чумой и сусликами, Самара, 1914, 503 с.). В 1920 г. 1-е противочумное краевое совещание юго-востока России, организованное Краевым институтом микробиологии и эпидемиологии в Саратове (20–22 мая, отчеты в медицинской прессе). В 1921 г. 2-е совещание там же (5–6 июня, «Вестник микробиологии и эпидемиологии», 1924).

В 1923 г. 3-е совещание там же (11–15 мая, то же издание, 1924 труды следующего совещания). В 1924 г. 4-е совещание там же (19–23 марта, Труды 4-го краевого противочумного совещания, Саратов, 1924, 204 с.).

В 1925 г. 5-е совещание там же (5–9 октября, Труды 5-го краевого противочумного совещания, 1926, 302 с. и ряд приложений). В 1927 г.

1-е Всесоюзное противочумное совещание в Саратове (31 мая—3 июня, Труды совещания, Саратов, 1928, 514 с.).

Вопросы борьбы с чумой служили предметом оживленных обсуждений на известных Пироговских съездах врачей (VII съезд в 1899 г., VIII — в 1902 г. и др.) и на съездах бактериологов и эпидемиологов, начиная с первого же совещания этих специалистов в 1911 г.

Этот доклад явился как бы поворотной вехой в изучении данного вопроса, и выдвинутая теоретическая программа позволила установить в довольно короткий срок целый ряд важных в эпидемиологическом отношении фактов. Отвергая теорию заноса чумы, Клодницкий подчеркивал, что биологические свойства возбудителя делают маловероятным предположение о том, что заразное начало могло выдержать длинный путь при доставке товаров из Аравии и Индии. Если этот способ распространения инфекции имел бы место, то, по правильному замечанию Страховича, заболевания должны обнаруживаться в узловых пунктах, где сортировались товары и перекрещивались торговые пути, т. е. в городах, чего в действительности не наблюдалось. Кроме того, к этому времени резко сократились торговые сношения по караванным дорогам, а вспышки чумы продолжались.

Предположение о передаче чумы из Азии путем заноса ее человеком (паломниками) было несостоятельно.

Поиски доказательства эндемичности астраханской чумы. Проведенный Клодницким эпидемиологический анализ чумных вспышек, произошедших в Астраханском крае с 1899 г. по 1909 г., позволил ему предположить, что большинство из них, в том числе и колобовская чума, возникали в отдельных хуторах при работе в поле или степи. Однако тогда считалось, что возбудитель чумы не способен долго сохраняться в почве даже в благоприятных условиях влажности и тепла, тем более — в астраханских степях, при высокой температуре летом и яркости солнечного света. Поэтому Клодницкий пришел к выводу, что для его поддержания и передачи людям необходим живой посредник, в котором «зародыши могли бы содержаться, может быть, в ослабленном состоянии, чтобы при благоприятных условиях дать тяжелое смертельное заболевание, способное передавать заразу далее».

Подчеркивая очевидную роль тарбаганов в эпидемиологии забайкальской чумы, Клодницкий высказал мнение о том, что и в астраханских степях грызуны служат резервуаром сохранения и распространения возбудителя чумы. К 1910 г. сведения, подтверждающие эту теорию, уже стали накапливаться. Например, В.И. Гос в своем отчете об аксайской чуме в 1902 г. указывал, что первые заболевания во время этой вспышки начались в степи, а затем уже появились заболевания в селе, в нескольких домах, обитатели которых общались между собой. Семьи в двух других аксайских домах, по-видимому, не имели контактов друг с другом, но участки их пахотной земли находились рядом. В обеих семьях заболевания чумой обнаружились в степи.

Жители с начала лета выезжали в степь для уничтожения сусликов, наносивших вред их полям, но сусликов в 1902 г. было так мало, что почти не пришлось вести борьбу с ними. Некоторые жители утверждали, что видели даже мертвых сусликов, чего обыкновенно не бывает, так как суслики погибают в норах.

В 1906 г. Клодницкий обратился к большому знатоку степи, полицейскому чиновнику из Красного Яра, С.В. Роговенко, с просьбой сообщить, не наблюдался ли мор грызунов перед и во время бекетаевской эпидемии 1905 г. Роговенко ответил, что при объезде урочищ он почти ежедневно замечал трупы павших мышей вокруг той местности, где находились землянки с умершими от чумы киргизами.

Он привел еще одно указание на связь грызунов с чумой. В отчете B.C. Клименко о вспышке чумы в Ильтоке Уральской области в 1909 г. отмечалось, что суслики и мыши, по словам киргизов, исчезли за месяц до эпидемии. Несмотря на объявленную плату, в астраханскую лабораторию было доставлено всего 4 суслика.

При анализе причин зимних и летних вспышек чумы Клодницкий впервые обратил внимание на то, что зимние вспышки, как правило, связаны с употреблением в пищу мяса прирезанных больных верблюдов.

Василий Исаевич Исаев (1854–1911).

Русский микробиолог, эпидемиолог и организатор санитарного дела. В 1877 г. окончил медицинский факультет Московского университета. В 1887 г. защитил докторскую диссертацию на тему об изменениях кишечных ганглиев при туберкулезе и других заболеваниях. В 1888–1891 гг. участвовал в качестве судового врача в кругосветном путешествии на крейсере «Адмирал Нахимов» и собрал богатые зоологические коллекции. В 1892 г. прошел курс бактериологии у И.И. Мечникова и Э. Ру в Париже. Затем работал главным доктором и медицинским инспектором порта Кронштадт до конца жизни.

В течение трех лет руководил работами по эпидемиологии чумы в лаборатории форта «Александр I». Работы Исаева относятся к изучению иммунитета при холере и пневмококковых заболеваниях и эпидемиологии чумы. Он показал, что тканевые жидкости организма, измененные под влиянием пневмококка, оказывают действие, стимулирующее фагоцитоз. Эти работы предшествовали открытию опсонинов Райтом. В 1894 г. Исаев совместно с Пфейфером описал явление, известное как феномен Исаева-Пфейфера (специфический лизис холерных вибрионов в брюшной полости иммунизированной морской свинки). Крупным вкладом в эпидемиологию чумы явились работы, проведенные под его руководством в Астраханском крае. Они показали, что чума там носит природный, энзоотический характер, а не заносный, как считали ранее. За них Исаев удостоен премии Семенова-Тянь-Шаньского. В Кронштадте в 1913 г. ему установлен памятник.

Однако выдвинутое им на первый план положение о ведущей роли грызунов, в частности сусликов и мышей, в эпидемиологии астраханской чумы было встречено со стороны большинства участников съезда весьма скептически. Тем не менее председатель съезда Малиновский поддержал предложенную Клодницким программу исследования причин эндемичности местной чумы. Благодаря этому в постановлениях съезда подтверждалась необходимость «изучения роли грызунов и верблюдов в распространении инфекции».

Съезд признал необходимость участия Астраханской лаборатории в обследовании всех возникавших эпидемий. Теперь Клодницкому необходимо было экспериментально подтвердить наличие живых резервуаров возбудителя чумы в киргизских степях.

20 июня 1910 г. во время очередной вспышки чумы в урочище Толубай Клодницкий в одиночку (!) приступил к бактериологическому исследованию сусликов. Из-за недостатка средств им было исследовано всего 20 сусликов, 2 тушканчика и один земляной заяц с отрицательным результатом.

23 мая 1911 г. в Астрахань приехал И.И. Мечников с группой своих сотрудников для изучения распространения туберкулеза среди калмыков, живших в степных районах на правом берегу Волги. Астраханская противочумная лаборатория служила базой для этой экспедиции. Илья Ильич интересовался вопросами эпидемиологии чумы и был горячим сторонником роли грызунов, в частности крыс, в распространении чумной заразы. Но крыс в степи не было, поэтому Мечников согласился с предложением Клодницкого о необходимости изучения «возможной роли сусликов и мышей в эпидемиологии местной чумы».

По данным С.Н. Клодницкой (1956), с помощью Мечникова в мае 1911 г. был создан Астраханский отряд по исследованию источников чумы в киргизских степях, состоявший из двух врачей, Н.Н. Клодницкого и Г.И. Кольцова, фельдшера Д.С. Савельева и двух студентов-ме-диков. Основной задачей являлось бактериологическое обследование грызунов в степи, а также выяснение вопроса о продолжительности сохранения чумных микробов в трупах людей, погибших от этой инфекции. Особое внимание обращено на исследование сусликов.

Отрядом было установлено, что в низовьях Волги наиболее широко распространены следующие грызуны:

1. Обыкновенный, или серый суслик весом 60-100 г, обычно живущий в тех районах степи, где есть растительность.

2. Желтый, или песчаный (парынский) суслик весом 400–600 г. обитающий в песках; имеет промысловое значение (например, только в одном лишь 1910 г. было вывезено 400 тыс. шкурок).

3. Тушканчики двух разновидностей: мелкие и более крупные.

Пойманных грызунов, по предложению И.И. Мечникова, сажали

по несколько штук в банки в надежде, что если среди них есть зараженные, то они заболеют в неблагоприятных условиях. Но этот способ не дал желаемых результатов: животные старались выпрыгнуть из банок, бились о крышки и погибали в неволе. Посевы из их трупов оставались стерильными. Да и сама обстановка для бактериологической работы была очень неблагоприятна, так как через плохо прилаженные окна в землянке, служившей Клодницкому лабораторией, проникали песок и пыль, заносимые почти беспрерывно дующим из степи ветром. Поэтому решено было привезти собранных грызунов в Астраханскую лабораторию и там продолжить опыты.

В Астрахани было установлено, что суслики очень восприимчивы к экспериментальному заражению чумой. Среди тушканчиков же большой восприимчивостью обладала мелкая их разновидность.

Особый интерес представляло течение чумы у желтого, или песчаного суслика, у которого заболевание сопровождалось кровавым поносом, следовательно, он мог заражать своими испражнениями довольно большую территорию. Это обстоятельство заслуживало внимания эпидемиологов.

По эпидемиологической значимости Клодницкий разделил грызунов на две группы. Одни (суслики и тушканчики), залегающие на зиму в норы, по-видимому, не играют никакой роли в зимних вспышках чумы (первая группа), и, вероятно, являются носителями чумы в межэпи-демическое время, а также передатчиками инфекции в летних вспышках. Другие (мыши), не подверженные спячке (вторая группа), ищущие зимой приюта и пищи в киргизских землянках, распространяют инфекцию в зимнее время. В этом, по его мнению, «состояло главнейшее отличие механизма вспышек чумы в киргизских и забайкальских степях, в остальном имеющих много общего».

Следующей задачей отряда являлось выяснение вопроса продолжительности сохранения чумной инфекции в трупах, похороненных в степи. В литературе отсутствовали прямые указания относительно времени, когда чумной труп перестает быть заразным. Практически же было известно, что после погребения трупы уже не представляли опасности. Несмотря на это, некоторые врачи считали недостаточным закапывание чумных трупов и настаивали на необходимости их сожжения. В связи с этим Астраханский противочумный съезд в 1910 г. признал желательным проверить возможность сохранения чумной инфекции в захороненных трупах.

Бактериологическое обследование большого количества трупов погибших от чумы людей, произведенное Клодницким, показало, что «чумная зараза в трупах, погребенных в киргизских степях и вскрытых спустя 6 месяцев или больше, не сохраняется. При высокой температуре лета в трупах людей, погибших, по-видимому, от чумы, чумные бациллы погибают очень быстро и уже через 2 суток их нельзя обнаружить».

Подводя затем итоги работы отряда по изучению роли грызунов в эпидемиологии чумы, Клодницкий сделал вывод, что произведенные с этими грызунами опыты не могут считаться окончательными и при первой возможности их необходимо повторить в лабораторной обстановке, которую можно создать и в степи.

В 1912 г. чума появилась во второй половине лета в 7 различных участках степи. Наиболее крупные вспышки имели место в селе Заветном и в поселках Джаныбек и Рахинке.

17 августа в Заветное был командирован Клодницкий, вместе с ним выехал астраханский вице-губернатор, из Петербурга туда же прибыл уполномоченный противочумной комиссии профессор В.А. Таранухин.

Клодницкий, кроме организационной противоэпидемической и бактериологической работы, из-за недостатка врачей вел стационар для чумных больных. Его угнетала необходимость из-за отсутствия соответствующего помещения вскрывать во дворе больницы трупы людей, погибших от чумы, почти на глазах у больных и выздоравливающих.

Больницу он посещал два раза в день и нередко сам обмывал тяжелобольных и ухаживал за ними из опасения, чтобы малоопытный персонал не заразился при этих манипуляциях. Лаборатория помещалась в отдельном домике, состоявшем из трех маленьких комнат и сеней. Клодницкому приходилось самому нести свою работу по лаборатории вплоть до подметания полов, очистки банок с животными и т. д. Однако в этих условиях он сделал свои знаменитые наблюдения о наличии первичной чумной бактериемии при бубонной чуме.

Ипполит Александрович Деминский (1864–1912).

Русский эпидемиолог. В 1889 г. по окончании медицинского факультета Казанского университета работал врачом Внутренней Киргизской Орды; с 1890 г. — на должности санитарного врача при управлении рыбными и тюленьими промыслами в Астрахани, а затем на о. Баскунчак. В 1907 г. — врач в Астраханском врачебном отделении. С 1909 г. помощник заведующею противочумной лабораторией. Деминский принимал участие в ликвидации шести вспышек чумы: в 1899 г. в деревне Колобовка, в 1900 г. в слободе Владимировка, в 1905 г. в Бекетае, в 1907 г. в поселке Архиерейском, в 1911 г. в урочище Сагонай и в 1912 г. в слободе Рахинка. Он участвовал в ликвидации эпидемий холеры и сыпного тифа. Изучая биологию холерных вибрионов, Деминский установил, что они способны переживать в речном и ильменном иле в течение зимы, а весною инфицировать овощи, поливаемые водой из зараженных водоемов. На съезде участников противочумных мероприятий в 1910 г. в докладе о чуме в Астраханской губернии за 10 лет (1899–1909) Ипполит Александрович категорически возражал против теории заноса чумы и высказал предположение об эндемичности чумы на юго-востоке России и изложил систему противочумных мероприятий, среди которых видное место занимали исследования степных грызунов на чуму. В 1911 г. в урочище Сагонай Деминский выделил культуру чумного микроба от верблюда, а в 1912 г. в слободе Рахинка — от суслика. При вскрытии суслика, отловленного в степи, Деминский заразился чумой и через несколько дней умер. Своей смертью он доказал, что чума сусликов идентична чуме человека. Из Рахинки прах его в 1956 г. был перенесен в Астрахань и похоронен на территории противочумной станции, где он работал много лет. Здесь же ему был установлен памятник.

Непрекращавшиеся заболевания чумой в степи заставили выехать в Заветное и астраханского губернатора. Под его председательством в Джаныбеке были созваны совещания, на которых был принят план детального обследования районов чумных вспышек. Для этой цели создали 12 врачебно-фельдшерских отрядов и 2 наблюдательных пункта, перед которыми поставили задачу выяснить эпидемиологическое состояние района с площадью свыше 15 тыс. км2.

Уже в первом донесении врача П.А. Ткаченко из Рахинки указывалось, что чумные заболевания возникли после употребления в пищу мяса сусликов. При борьбе с сусликами, как с вредителями полей, население сообщало, что в степи было много больных и павших грызунов, причем картина заболевания у сусликов напоминала описанную Заболотным «тарбаганью болезнь» в Забайкалье и Монголии. Суслики, со слов очевидцев, ходили как пьяные, затем начинались судороги, и животные погибали.

Предложенный Клодницким план обследования сусликов, в связи с их предполагаемой ролью в эпидемиологии астраханской чумы, на этот раз вызвал уже горячую поддержку со стороны губернатора и профессора Таранухина. Под руководством ветеринарного врача В.Н. Образцова было создано 7 отрядов для ловли сусликов, а в 3 пунктах степи, которые были связаны между собой специально проведенными трактами и где имелся телеграф, открыты бактериологические лаборатории для исследования пойманных грызунов.

В связи с тем, что уже в августе суслики залегают в спячку, было решено выкапывать грызунов из норок и следить за развитием заболевания в лабораторных условиях. План был принят на основании предположения, что суслики залегают в зимнюю спячку уже больными.

Всего в лабораторию было доставлено 450 сусликов, но из этого числа обследованных грызунов лишь в 3 случаях удалось выделить культуры чумных бактерий.

2 октября 1912 г. Деминский впервые выделил культуру палочки чумы из спонтанно заболевшего суслика, но в крайне трагических обстоятельствах.

Гибель Деминского и Красильниковой. Работа Деминского в Рахинке протекала в очень тяжелой обстановке: почти каждый день ему приходилось вскрывать трупы людей и ездить по хуторам, лабораторных животных не хватало. Но основное его дело не шло.

В конце сентября он потерял уверенность в том, что выделенные им от больных и погибших сусликов и тушканчиков культуры бактерий были возбудителем чумы. Микроскопически он наблюдал отчетливые цепочки, клетки имели ясную полюсность, но их вирулентность вызывала у него сомнения. Инфицированные мыши погибали только при заражении в брюшину. Деминский принял решение выдерживать извлеченных из нор с виду здоровых сусликов в особых закрытых помещениях, т. е. дать развиться смертельной инфекции (септицемии). Эта мысль оказалась верной: 30 сентября был доставлен суслик, павший 2 октября и оказавшийся чумным.

Во время работы Деминский заразился чумой. Это была легочная форма чумы, как она и проявляется в подавляющем большинстве случаев экспериментального заражения. Клодницкий так описывал его болезнь и смерть.

«Уже целый ряд лет каждый год в Астраханской губернии возникают чумные заболевания. Общество свыклось с этой сезонной новостью и почти не обращает на нее никакого внимания. Обыкновенно поздней осенью или зимой где-то в далеких киргизских степях умирает несколько десятков человек. Съезжаются врачи, санитарные отряды принимают противочумные меры, и чума прекращается. Заболевают почти исключительно киргизы, так что можно было додумать, что русские меньше восприимчивы, чем эти кочевники.

Но нынешний год представил исключение из этого кажущегося правила. Заболевания были констатированы почти одновременно в трех различных пунктах губернии среди русского населения. И на этот раз чуму удалось скоро локализовать.

Когда заболевания уже прекратились и временные санитарные организации готовились ликвидировать свою деятельность, случилось несчастье, которое наполнило сердца одних сочувствием и состраданием, других ужасом или страхом за остающихся и взволновало не только Астрахань, но и всю Россию. В Рахинке, которую так мало знали до того, погибли от легочной чумы Ипполит Александрович Деминский, а затем ухаживающая за ним во время болезни Елена Меркурьевна Красильникова. В трагической кончине сама личность покойного товарища, моего сотрудника и друга, обязывает меня остановиться на последнем этапе его жизненного пути.

Я находился на станции Джаныбек, когда 7 октября вечером пришла телеграмма от губернатора с извещением о заболевании доктора Деминского и с предложением выехать в Рахинку. Несмотря на все желания застать Ипполита Александровича в живых, мне это не удалось. Вследствие непрерывных дождей дороги настолько испортились, что только 9 октября к вечеру мы добрались до Рахинки. Ипполит Александрович скончался в этот же день утром. Сведения о его заболевании и смерти сообщены мне врачами И.Ф. Шарневским и П.А. Ткаченко и ухаживающими за ним двумя медичками Н.В. Балинской и Е.М. Красильниковой. Прежде всего остановимся на обстановке и условиях работы Ипполита Александровича.

Задача бактериолога во время эпидемии чумы состоит, прежде всего, в бактериологическом определении одного или нескольких подозрительных заболеваний. Как известно, клинические симптомы чумы далеко не всегда бывают постоянны или характерны, чтобы на основании только их можно было бы поставить безошибочный диагноз. Кроме того, бывают случаи, где картина вообще неясна. Во всяком случае, решающее значение принадлежит бактериологическому исследованию.

После того как диагноз чумы установлен, в задачу бактериолога входит выяснение всех сомнительных случаев и участие в обсуждении и выполнении противочумных мероприятий. Но и по прекращении заболеваний работа бактериолога еще не окончена, так как она предрешает изучение и выяснение источников данной вспышки. Работа со столь опасным заразным материалом, как чума, требует особых мер осторожности, которые можно осуществить только в особых, хорошо обставленных лабораториях и учреждениях. Достаточно сказать, что в Германии Союзным советом запрещены исследования по чуме и только в Гамбурге существует диагностическая лаборатория. Само собой разумеется, что, во время эпидемии, где зачастую трудно даже найти мало-мальски сносные помещения для житья персоналу, бактериологу приходится работать в более чем скромной обстановке и зачастую испытывать нужду в том или другом крайне нужном для него предмете. Эти условия осложняют, и делают еще более тяжелым положение бактериолога, стоящего почти все время ближе других к заразному началу. Достаточно самой незначительной случайности или упущения, которые иногда трудно предвидеть, чтобы совершилось неотвратимое несчастие. Прибавьте к этому еще, что продолжительное пребывание вдали от дома без минимальных удобств действует морально и даже физически также угнетающим или ослабляющим образом. Именно в таких условиях работал Ипполит Александрович.

2 октября он получил положительный результат, т. е. найдено было, что суслик, доставленный из степи, погиб от чумной инфекции, заразившись в естественных условиях на свободе. Ипполит Александрович сейчас же приступил к проверке этой находки и 3 октября сообщил о ней официально.

Каким образом произошло заражение Деминского, остается неизвестным. Одно можно сказать, что сам Ипполит Александрович, по-видимому, не подозревал никакой опасности, потому что 4 октября от него была получена телеграмма в Джаныбеке, т. е. может быть в то самое время, когда он уже находился в инкубационном периоде чумы.

Последние лабораторные записи сделаны 6 октября утром до обеда. В этот день Ипполит Александрович почувствовал слабость и недомогание, так как изменил своему обыкновению — не пошел в лабораторию вечером, остался дома лежать. По-видимому, ночью у него зародилось подозрение о характере нездоровья, потому что в 3–4 часа ночи он, встав, отправился в лабораторию, где сам приготовил и окрасил препараты из своей мокроты. Найдя в стеклышках — немногочисленные еще тогда — чумные бациллы, он показал их прежде всего исполняющему должность лабораторного фельдшера Д.С. Савельеву, затем послал за доктором И.Ф. Шарневским, с которым жил на одной квартире.

Напрасно доктор Шарневский, для которого микроскопическая картина была также ясна, пытался успокоить Ипполита Александровича, который стоял на своем и требовал, чтобы доктор Шарневский сейчас же переехал на другую квартиру. Ухаживать за Ипполитом Александровичем выразили желание работавшие вместе с ним медичка Московского женского частного медицинского института Е.М. Красильникова и медичка Санкт-Петербургского женского медицинского института Н.В. Балинская.

Утром 7 октября мокрота была отослана на хутор Романенко доктору А.И. Бердникову для исследования; 9 октября утром исследование было закончено и подтвердило диагноз, поставленный самим Ипполитом Александровичем. В этот же день И.А. собственноручно написал письмо своей семье. Это были последние написанные им строчки. Начатое еще раньше письмо к проф. В.А. Таранухину, где сообщались результаты работы, осталось незаконченным. Затем он просил по возможности постепенно и осторожно освоить семью с известием о его смертельной болезни. Осталась не отправленной записанная Красильниковой телеграмма следующего содержания на мое имя (я в это время уже находился на пути в Рахинку): “Джаны-бек, доктору Клодницкому. Я заразился от сусликов легочной чумой. Приезжайте, возьмите добытые культуры. Записи все в порядке. Остальное все расскажет лаборатория. Труп мой вскройте как случай экспериментального заражения человека от сусликов. Прощайте. Деминский”.

На 3-й день болезни, 8 октября, слабость увеличилась. Больной жаловался на сильные боли в груди, однако отклонил все предложения врачей облегчить его страдания. Вечером наступил так называемый ложный кризис: температура упала с 40° ниже 38°, наступил обильный пот, боли в груди стали меньше. Сам больной начал думать, что у него обыкновенное крупозное воспаление легких. Но пульс оставался очень частым. Ночью температура снова поднялась, и 9 октября в 8 часов 35 минут утра И.А. Деминского не стало. Сознание сохранено было во все время болезни. Только последние 15–20 минут перед смертью наступило забытье, может быть, вследствие слабости сердца.

Утром 10 октября состоялись печальные похороны. Дул такой порывистый сильный ветер и было так холодно, что вскрытие тела на кладбище под открытым небом представляло большие неудобства. После некоторого колебания мною было принято решение исполнить последнюю волю покойного. Вскрытие было частичное, неполное, его пришлось еще сократить вследствие случайного осложнения, которое могло представить для меня опасность заражения. Было найдено воспаление нижней доли левого легкого, значительное увеличение селезенки. На препаратах из легкого и селезенки найдены были в огромном количестве чумные бациллы.

Говоря о болезни и смерти Ипполита Александровича, нельзя пройти молчанием другую погибшую почти одновременно с ним жизнь.

По смерти его ухаживавшие за ним медички Балинская и Красильникова сейчас же были переодеты в чистое платье и белье и эвакуированы в специально нанятый дом; у них ежедневно дважды измерялась температура. 12 октября утром наблюдавший за ними врач сообщил, что у Красильниковой температура повысилась до 37,9 °C, а у Балинской — 37,15 °C.

В тот же день ночью Елена Меркурьевна была помещена в больницу. Медичка Балинская настаивала, чтобы ей разрешили и в дальнейшем ухаживать за Красильниковой. Эта просьба была отклонена, так как не было еще уверенности, что она здорова, и казалось опасным подвергать уже ослабленный организм новой опасности заражения, и потому Балинская была помещена в отдельный дом для 5-дневного карантина.

При организации больницы перед нами возникла совершенно неожиданная трудность вследствие того, что часть наших санитарок под влиянием смерти Деминского и заболевания Красильниковой заявили отказ от службы, и почти не было уверенности, что из остальных удается найти подходящих людей для персонала больницы. По счастью, обстоятельства уладились сами собой, так как две медички М.А. Минкевич и Н.Б. Штейн заявили настойчивое желание ухаживать за болевшей товаркой. В заседании врачебно-санитарного комитета 12 октября выбор остановился на Минке-вич, а Штейн поручен был надзор за эвакуированной Балинской. Ухаживающий персонал больницы составился из медички Минкевич, сестры милосердия А.И. Лебедевой и сиделки Наталии Колесниковой. Эти лица приняли на себя трудную и самоотверженную работу ухода за больной, и по счастью, нам не пришлось испытывать новые утраты.

Когда я посетил их около 10 часов утра, то застал следующую картину: Балинская сама протирала пол тряпкой, а Красильникова лежала в постели, у нее болела голова, были боли в груди и спине при вдыхании. Главная жалоба была на сильную слабость. Я попробовал посадить ее, чтобы выстукать и выслушать в сидячем положении, но дыхание ее стало поверхностным, лицо приобрело совершенно белый цвет, так из опасения обморока пришлось сейчас же снова уложить пациентку в постель. Меня поразило чрезвычайно спокойное отношение Елены Меркурьевны к своему положению. Она сознавала, что у нее произошло заражение чумой: “Умереть я не боюсь, умирать не хочется, еше рано, — говорила она, ну да от судьбы все равно не уйдешь”. И на следующий день, когда появилась кровавая мокрота с большим количеством чумных бацилл, она несколько раз справлялась, найдены ли чумные палочки в мокроте, а утром в день смерти просила еще раз впрыснуть сыворотку в надежде, что она может помочь. Больная все время лежала с закрытыми глазами, с особым характерным неподвижным выражением бледного, как маска, лица. Однако сознание было полное, больная отвечала на вопросы. Против слабости давались возбуждающие. Слабость сердца, однако, возрастала, и на третий день болезни, 14 октября в 4 часа пополудни Елена Меркурьевна Красильникова скончалась.

19 октября была послана следующая телеграмма директору Женского медицинского института в Петербурге: “Санитарный комитет Рахинки по поводу благополучного окончания карантинного срока для медичек Балинской, Минкевич и Штейн, добровольно принявших на себя уход за товарищами Деминским и Красильниковой, заболевшими легочной чумой, шлет пожелания процветания институту, который умеет развивать и поддерживать в своих слушательницах высокие чувства человечества и гуманности. Председатель санитарного комитета Рахинки Шарневский”.

Как я уже говорил, Ипполит Александрович и Елена Меркурьевна, оба, несмотря на скудные проблески надежды, ясно отдавали себе отчет в своем положении. Однако неминуемая смерть не ввергла их в безразличие отчаяния, а, наоборот, обнаружила их высокие душевные качества. Ипполит Александрович, пока он был в силах, все время заботился о том, чтобы не послужить источником заражения для других. Он упорно отказывался от ухода и забот, принимая лишь необходимые услуги. При кашле и питье он отворачивался к стене. Только за последнюю ночь он настолько ослабел, что не мог уже двигаться. Не менее удивительно было поведение Елены Меркурьевны. Во время кашля она поднимала одеяло ко рту, чтобы каш-левые брызги не могли стать опасными для ухаживающей. Как велика опасность заражения, станет ясным, если я скажу, что в мельчайшей частице мокроты находится огромное количество бацилл, которых больше чем достаточно, чтобы вызвать смертельное заражение. В последние часы жизни, когда слабость еще больше усилилась, Елена Меркурьевна предосторожности ради инстинктивно закрывала себе рот рукой.

Если меры, принятые против заражения ухаживающего персонала, оказались действенными, то нельзя не вспомнить с благодарностью помощь нам со стороны умирающих. Мне кажется, эти две смерти могут вызвать в нас чувство глубокого удивления». (Врачебная газета. 1912. С. 630; цит. по Клодницкой С.Н., 1956).

Обстоятельства заражения чумой Деминского остались не известными. Клодницкий связывал его с переутомлением и простудной болезнью, снизивших защитные силы организма ученого. Деминский, ценой своей жизни, впервые установил два факта, принципиально важные в эпидемиологическом отношении. Во-первых, им обнаружены чумные суслики, заболевшие в естественных условиях на свободе; во-вторых, им доказано, что суслики залегают на зимнюю спячку в норы уже больными. Почти одновременно чумную культуру из подобранного трупа суслика 28 сентября 1912 г. выделил Д.И. Бердников в 90 км от Рахинки.

Таким образом, Бердниковым и Деминским были заложены основы учения о природной очаговости чумы Астраханского края.

Формирование основ учения о природной очаговости чумы. По данным Ю.М. Ралля (1965), весной 1913 г. широкая обследовательская работа в Волго-Донских и Волго-Уральских степях позволила выделить много чумных культур от сусликов (первая из них в 12 км от Царицына была получена 14 мая 1913 г. А.А. Чурилиной). В сентябре Г.И. Кольцов и Н.И. Тихомиров обнаружили чуму на домовых мышах в Уральской области.

Поисковый период сменился глубоким изучением природных эпизоотий на сусликах, мышах и других грызунах.

Последующие 5 лет работы в Прикаспийских полупустынях принесли значительные эпизоотологические материалы, которые были положены в основу сводного труда (Д.К. Заболотный, Н.А. Гайский, А.А. Чури-лина, Т.Н. Кольцов, О.А. Аристархова, С.В. Суворов, Н.Н. Тихомиров, С. Дамберг) под редакцией Д.К. Заболотного и B.Л. Омелянского «Чума на юго-востоке СССР и причины ее эндемичности».

Книга была набрана еще до Первой мировой войны, но отпечатана только в 1926 г. Ее эпиграфом служили слова: «Дорогой памяти Ильи Ильича Мечникова, могучего вдохновителя научных исканий».

В книге помещены подробные отчеты о деятельности Царицынской, Заветненской, Джамбейтинской противочумных лабораторий, научные исследования по гистопатологии чумы у сусликов и характеру чумного процесса у этих грызунов в состоянии зимней спячки. Здесь же даны эпидемиологические обзоры о механизме поддержания чумы в природе и заражения людей от сусликов и мышей.

Вводная статья Д.К. Заболотного «Причины эндемичности чумы на юго-востоке СССР» представила сжатую сводку знаний того времени о природной очаговости чумы в различных районах страны.

Большую ценность представляли широкие программы научных работ по изучению эндемичности чумы, составленные Заболотным в 1911 и 1912 гг. Они включали различные вопросы, касающиеся механизма хранения и передачи чумы грызунами и насекомыми, интенсивности эпизоотий, видового состава и сезонной биологии грызунов и паразитов, форм чумы у человека, эпидемического значения верблюдов, обеззараживания жилья и вещей и т. д.

Заболотный считал, что эпизоотии среди диких грызунов носят обширный и длительный характер; грызуны являются первичными хранителями возбудителя, и его источниками для заражения людей через прямой контакт и кровососущих насекомых; отдельно отмечена эпидемиологическая роль чумных верблюдов; наконец, он подчеркивал значение антисанитарных бытовых условий местных жителей и тесный контакт их с грызунами и блохами в очагах чумы. Сводка не могла еще вскрыть всех закономерностей феномена поддержания возбудителя чумы в природе. Тем не менее появление этого труда считается событием, означавшим, что учение о природной очаговости чумы уже оформилось и дальнейшее его развитие происходит на основе собственной методологической базы.

Вопрос о течении чумной инфекции у сусликов во время зимней спячки (в 1926 г.) был изучен Н.А. Гайским, который показал, что у спящих сусликов инфекция развивается очень медленно и только часть их погибает. По мнению этого исследователя, перезимовавшие больные чумой суслики дают после их пробуждения начало эпизоотии, которая усиливается с появлением молодняка. Позже Гайский и А.А. Чурилина доказали, что бактерии чумы сохраняют жизнеспособность в организме спящих сусликов свыше 5 месяцев.

Открытие спонтанных чумных эпизоотий среди сусликов позволило получить ответ на более общий вопрос — благодаря какому природному механизму поддерживается чумная энзоотия?

Установление роли диких грызунов в эпидемиологии чумы повлекло за собой организацию исследовательских структур, предназначенных для накопления знаний о природных очагах чумы.

В Институте экспериментальной медицины, при лаборатории профессора Д.К. Заболотного, в октябре 1912 г. организовано постоянное «Бюро по исследованию эндемичности чумы в киргизских степях». Председателем бюро был назначен директор института профессор Под-высоцкий В.В. В состав бюро вошли Д.К. Заболотный, А.А. Владимиров, С.К. Дзержговский, И.З. Шурупов и Н.К. Шульц. В 1914 г. в институте открыт эпидемиологический отдел, согласно постановлению Самарского съезда по борьбе с чумой и сусликами, принятого по докладу Н.Н. Клодницкого (март 1914 г.), и во главе этого отдела поставлен Д.К. Заболотный.

В начале XX века в России сформировалась прогрессивная исследовательская школа, которая изучала чуму на основе учения о ее природной очаговости. Кроме упомянутых исследователей, укажем на работы Д.Т. Вержбицкого (1904), выяснившего роль насекомых в эпидемиологии чумы в российских условиях, Н.Ф. Гамалеи (исследования чумы в Одессе в 1902 и 1910 гг.), И.В. Страховича, который, несмотря на свои заблуждения, дал ценную сводку материалов о чуме Астраханского края (1907), В.И. Исаева, В.К. Высоковича, В.Е. Забалуева, И.В. Степанова, В.Л. Кашкадамова, И.И. Широкогорова, а также Ф.А. Дербека, обобщившего большие материалы по истории чумных эпидемий в России (1905 г.).

В Прикаспийских очагах чумы начинает функционировать ряд противочумный лабораторий. Их организаторами и первыми деятелями явились А.А. Чурилина (Царицынская лаборатория), Н.Н. Клодницкий, И.А. Деминский, С. Констансов (Астраханская), Г.И. Кольцов (Джам-бейтинская и Уральская), В.А. Белиловский (Урдинская), О.А. Аристархова и С.В. Суворов (Заветненская). На востоке открывается Читинская лаборатория, организатором которой был И.С. Дудченко, погибший от руки бандитов в 1917 г., и Борзинская. Все эти лаборатории вели борьбу с эпидемиями, исследовали различных грызунов, систематически накапливая знания о природной чуме (Ралль Ю.М., 1965).

Иван Степанович Дудченко (Колбасенко) (1857–1917).

Русский врач, известный исследователь чумы в Забайкалье. В 1885 г. окончил медицинский факультет Киевского университета. Занимаясь врачебной практикой в Средней Азии, на Украине, на Дальнем Востоке, он пытливо исследовал необычные случаи течения заболеваний, проверял применявшиеся методы лечения, изучал малоизвестные болезни, знакомился с условиями жизни населения. Им опубликовано свыше 90 сообщений. Он одним из первых высказал мнение о бактериальной этиологии детских поносов, первым обнаружил очаги проказы в Забайкалье и привлек внимание органов здравоохранения к этой инфекции. Особенно широкую известность получили исследования Дудченко по эпидемиологии чумы. Задолго до всеобщего признания идентичности тарбаганьей чумы и чумы человека он отстаивал мнение об эпидемиологической роли тарбаганов и эндемичности чумы в Забайкалье. В 1911 г. это было подтверждено исследованиями Д.К. Заболотного. Дудченко настойчиво указывал на необходимость создания противочумных учреждений в непосредственной близости к очагам чумы. С его именем связана организация первых бактериологических лабораторий на Дальнем Востоке.

От «эндемичного очага чумы» к «природному». Заболотный и его последователи не применяли еще термина «природный очаг чумы», так как синонимом его вто время служил «эндемичный или энзоотичный очаг».

Понятие «природный очаг» взято чумологами из общего учения академика Е.Н. Павловского о природной очаговости трансмиссивных болезней.

По мнению Ю.М. Ралля (1965), исследователи очагов чумы задолго до Павловского пришли к заключению о их древнем и независимом от человека происхождении, их тесной связи с географическими ландшафтами, подробно изучили экологию носителей и переносчиков, указали на динамику очагов и практически использовали эти знания для работ по ликвидации энзоотии чумы еще с 30-х гг XX столетия. Но, имея дело лишь с одной весьма специфической, очень опасной инфекцией, требовавшей напряженной борьбы, они, конечно, не могли создать общего учения, касающегося всех природных зоонозов. Эту задачу и выполнил Павловский.

Фрагменты учения о природной очаговости высказывались им во многих статьях. Первый набросок был опубликован в 1939 г., а в 1946 г. и позднее он получил законченную форму. Павловский дал общее определение очаговости трансмиссивных болезней и указал, что их возбудители, носители и переносчики являются сочленами определенного географического ландшафта. Природная очаговость возникает независимо от человека и обеспечивается наличием прочных пищевых связей между участниками эпизоотической триады.

Позже понятие триады было расширено Павловским до пентады, в составе которой находятся возбудитель, донор возбудителя, переносчик, восприемник возбудителя и факторы среды, влияющие положительно или отрицательно на все звенья передачи возбудителя.

Павловский указывал на широкие границы применения термина «очаг» — от всего географического района, пораженного зоонозом, до «элементарного очага», каким может служить нора грызуна, дом, даже отдельная кровать, зараженная клещами. Развивая свое учение, он широко применил метод палеогенезиса — исторического анализа некоторых зоонозов. Была предложена подробная терминология (35 терминов), характеризующая очаги разного типа по их происхождению, возрасту, разнообразию носителей и переносчиков, по устойчивости и связи с природными ландшафтами, по отношению к человеку.

По мнению Ю.М. Ралля (1965), в силу известной инерции, а порой просто в результате незнания всех публикаций Е.Н. Павловского, основные идеи его учения долгое время не находили никакого отражения в статьях и книгах о чуме и стали появляться в них лишь после 1946 г.

Развитие структуры советской противочумной службы. В досоветский период русская эпизоотология чумы уже была вооружена главными теоретическими представлениями и основной методикой противочумной работы. В СССР была создана мощная централизованная сеть противочумных учреждений, заменивших отдельные лаборатории Императорской России.

Евгений Никанорович Павловский (1884–1965).

Выдающийся советский биолог, зоолог, паразитолог, заслуженный деятель науки РСФСР (1935) и Таджикской ССР (1943), академик (1939), действительный член АМН СССР (1944), генерал-лейтенант медицинской службы. Окончил в 1909 г. Военно-медицинскую академию. В 1913 г. защитил докторскую диссертацию «К вопросу о строении ядовитых желез у суставчатоногих» и был избран приват-доцентом ВМА по курсу эмбриологии. В 1917 г. защитил диссертацию на степень магистра зоологии и сравнительной анатомии — «Мате-_ риалы к сравнительной анатомии и истории развития амовскии скорпионов». Павловским опубликовано около 800 научных работ, в том числе несколько учебников и монографий по паразитологии и методам изучения паразитов. Крупным вкладом в науку являются работы Павловского по изучению трансмиссивных и паразитарных болезней в различных районах СССР, а также в Иране, Ираке и других странах. Под его руководством и во многих случаях при личном участии проведено более 170 комплексных экспедиций по изучению клещевого возвратного тифа, клещевого и японского энцефалитов, клещевых сыпнотифозных лихорадок, москитной лихорадки, кожного лейшманиоза, туляремии, гельминтозов, патогенных простейших кишечника человека и др. В результате полевых и лабораторных работ Павловским детально изучены многие насекомые и клещи — переносчики возбудителей трансмиссивных болезней, выявлены пути циркуляции ряда возбудителей в организме переносчиков и в природе, выяснены способы инфицирования животных и человека, разработаны эффективные меры борьбы с некоторыми переносчиками и способы неспецифической профилактики. Им создано учение о природной очаговости трансмиссивных и паразитарных болезней, учение об организме как среде обитания, учение о паразитоценозах. Дважды он удостоен Сталинской премии (в 1941 и 1950 гг.). Ему присуждена золотая медаль им. И.И. Мечникова, большая золотая медаль Географического общества СССР, серебряная медаль Ч. Дарвина и А. Уоллеса (Лондон).

Еще в 1914 г. на Самарском съезде был поставлен вопрос об открытии Саратовского бактериологического института с противочумным профилем. Но только в 1918 г. этот проект был осуществлен, а с 1920 г. новый Институт микробиологии и эпидемиологии (институт «Микроб») стал противочумным центром Юго-Востока, объединяющим работу всех противочумных лабораторий Приволжья и Западного Казахстана. Позднее (с 1928 г.) подобный центр возник в Ростовском микробиологическом институте и охватил деятельность противочумных лабораторий в Донских и Пред кавказских степях.

Дальнейшее расширение и реорганизация противочумной сети привели к созданию крупных станций в Астрахани, Волгограде, Уральске, Гурьеве, Ставрополе, Хабаровске, Чите, Фрунзе, Аральске, Ашхабаде, Баку. Эти станции стали руководить многочисленными противочумными пунктами (впоследствии пункты получили название отделений).

В последующем были созданы зональные научно-исследовательские противочумные институты в Ростове-на-Дону, Ставрополе-на-Кавказе (Кавказа и Закавказья), Иркутске (Сибири и Дальнего Востока), Алма-Ате (Среднеазиатский).

Открылся ряд наблюдательных и портовых противочумных станций. За саратовским институтом «Микроб» была сохранена роль общего методического центра. Руководство противочумной сетью было сосредоточено в отделе особо опасных инфекций Санитарно-эпидемиологического управления Министерства здравоохранения СССР. В результате общего роста науки и техники в нашей стране в противочумные учреждения СССР располагали многочисленными специалистами. Они были богато оснащены оборудованием и транспортом.

Хронологический обзор основных достижений русских ученых в установлении роли диких грызунов в эпидемиологии чумы (по Клодницкой С.Н., 1956).

1898 г. Д.К. Заболотный, установив новый эндемический очаг чумы в Восточной Монголии, высказал предположение, что хранителями чумной инфекции в природе служат сурки (тарбаганы) и другие дикие грызуны (Русский архив патологии, 1899).

1899 г. М.Г. Тартаковский во время чумной вспышки в Колобовке Астраханской губернии, вскрыл 4128 мышей, крыс, сусликов, тушканчиков и других животных. На этом основании он пришел к заключению, что «подпольное и степное население Колобовки по чуме было благополучно» (Врач, 1900).

1901 г. В.И. Исаев организовал по распоряжению «Высочайше учрежденной Комиссии о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой» экспедицию в киргизские степи Астраханской губернии. И.В. Страхович, участник этой работы, при подведении ее итогов указывал: «Надо думать, грызуны в эпидемиологии астраханской чумы не играют роли» (Сборник работ по чуме, изданный Комиссией о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой, в. II, СПБ, 1907).

1902 г. В.И. Гос при чумной вспышке в Аксае Астраханской губернии обратил внимание на значительное уменьшение количества сусликов и обнаружение их трупов (Вестник общественной гигиены, 1903).

1905 г. Н.М. Берестнев при большой эпидемии чумы в Бекетае указывал на возможность распространения инфекции степными крысами (Русский врач, 1906). В дальнейшем один из местных административных работников (С.В. Роговенко) указал, что он во время этой эпидемии наблюдал трупы павших мышей.

1909 г. Общество астраханских врачей при обсуждении вопроса о значении грызунов в эпидемиологии чумы не пришло к определенному заключению: участники борьбы с чумными вспышками за первое десятилетие их распространения в Астраханской губернии (1899–1909) упорно отрицали связь заболеваний людей и грызунов. В.А. Барыкин сообщил о нахождении им осенью 1907 г. в Маньчжурии больного тарбагана с характерными проявлениями узелковой формы чумы, но выделить культуру возбудителя не удалось (Русский врач, 1909). Не могли это сделать и участники ряда русских экспедиций в Маньчжурии и Монголии, начиная с экспедиции Д.К. Заболотного в 1898 г., хотя они и слышали от местного населения о связи между «тарбаганьей болезнью» и заболеваниями людей.

1910 г. Н.Н. Клодницкий на I противочумном съезде указывал на возможность распространения сусликами чумы, но определенного мнения на съезде принято не было (Труды участников противочумных мероприятий, Астрахань, 1910 г.).

Экспедиция противочумной комиссии для выяснения роли грызунов в астраханских степях при чуме не позволила сделать определенных выводов вследствие краткости работы и неудачного времени исследования (август), когда грызуны впадают в состояние зимней спячки.

1911 г. Н.Н. Клодницкий начал систематическое обследование грызунов в астраханских степях во главе организованного им отряда (Вестник общественной гигиены, 1912, май). Л.М. Исаев, сотрудник экспедиции Д.К. Заболотного во время чумной эпидемии в Маньчжурии (эпидемия началась заболеваниями среди промысловых охотников на тарбаганов), поймал больного тарбагана, у которого бактериологически установили чумную инфекцию с выделением впервые чистой культуры возбудителя (Легочная чума в Маньчжурии в 1910–1911 гг., отчет экспедиции, 1915).

Д. К. Заболотный выступил с докладом в Обществе астраханских врачей (27 декабря), в результате чего решено было приступить к глубокому плановому обследованию киргизских степей под руководством Д. К. Заболотного и с участием Н.Н. Клодницкого, И.А. Деминского и др.

1912 г. И.А. Деминский во время чумной вспышки в Астраханской губернии впервые от одного из пойманных в большом количестве сусликов выделил чистую культуру чумных бактерий (2 октября), но при этом заразился и погиб. А. И. Бердников, одновременно производивший такие же исследования поблизости, выделил такие же культуры от суслика и тушканчика.

1913 г. Экспедиция Института экспериментальной медицины, работавшая в астраханских степях по указаниям Д. К. Заболотного (А.А. Чурили-на, Г.И. Кольцов, С.В. Суворов), установила на берегах Нижней Волги массовый падеж сусликов от чумы с выделением чистых культур возбудителя, но отчет о работе был опубликован лишь в 1926 г. (сборник «Чума на юго-востоке СССР и причины ее эндемичности», под ред. Д.К. Заболотного и В.Л. Омелянского, Л., 1926). С.М. Никаноров и И.И. Тихомиров обнаружили в Уральской области, соседней с Астраханской губернией, массовые чумные заболевания среди полевых мышей, служившие причиной заражения местных жителей во время сенокосов и молотьбы хлебов.

1920 г. Сильная эпидемия чумы на Китайско-Восточной железной дороге, начавшаяся, как ив 1910 г., с заболеваний охотников за тарбаганами (Гигиена и эпидемиология, 1924).

1923–1924 гг. Во время эпидемии чумы, наиболее сильной по району распространения за 25 лет проявления этой инфекции на юго-востоке России, зафиксирована необычайно выраженная чумная эпизоотия среди диких грызунов, особенно мышей (Гигиена и эпидемиология, 1924).

Все эти открытия, выдвинувшие на первый план значение грызунов как резервуара возбудителя чумы в природе, наметили новые, научно обоснованные пути, по которым шла борьба с чумой в XX столетии.

Краткие сведения о чумных вспышках на юго-востоке России (по С.Н Клодницкой, 1956).

1. Чумные вспышки в Астраханской губернии в 1896–1914 гг.

1896 г. Аксай (селение Черноярского уезда): бубонная форма; заболело 53 человека, умерло 36, но болезнь принята за сыпной тиф и настоящий характер ее выяснен лишь при возобновлении эпидемии в 1902 г.

1899 г. Колобовка (селение Царевского уезда, 3500 жителей): с 16 июня по 11 августа бубонная и легочная формы инфекции; заболело 24 человека, умерло 23 (96 %). Впервые на юго-востоке России чума установлена бактериологическими исследованиями М.А. Арустамова. Кишкине-Кине, Ирса-лы-Арал (и другие острова у побережья Каспийского моря): с 25 октября по 15 декабря смешанная форма; заболело 64 человека, умерло 61 (95 %).

1900 г. Владимировка (слобода Царевского уезда, 9000 жителей):

4 ноября — 18 декабря, бубонная форма, в части случаев применена лечебная сыворотка; заболело 18 человек, умерло 16 (89 %). Текебай-Тубек (урочище и окрестности, Таловской части Внутренней Киргизской орды): 27 ноября — 10 января, легочная форма; заболело 164 человека, умерло 151 (90 %). Первые заболевания медицинского персонала: умер фельдшер, заболел и выздоровел врач.

1902 г. Аксай (селение Черноярского уезда, 2500 жителей) и окрестности: 30 мая — 1 августа, бубонная форма чумы; заболело 33 человека, умерло 20(61 %). Уш-Кудук (урочище Таловской части): 3-24 июня, смешанная форма, заболело 5 человек, умерло 5 (100 %).

1903 г. Быково (село Царевского уезда, 6 тыс. жителей) и окрестности:

август — декабрь, бубонная форма и одновременно заболевания сибирской язвой; заболело 15 человек, умерло 11 (80 %).

1904 г. Кос-Чагыл (урочище 1-го Приморского округа): 7-20 декабря, смешанная форма; заболело 7 человек, умерло 7 (100 %). В соседнем Гурьевском уезде Уральской области эпидемия чумы, умерло 416 человек.

1905 г. Бекетай (урочище Нарынской части Внутренней Киргизской Орды) и окрестности: с сентября по март вспышки в 58 пунктах — грозная эпидемия в Астраханской губернии, легочная форма, заболело 659 человек, умерло 621 (94 %).

1906 г. Узаг-Бай (урочище 2-го Приморского округа) и окрестности:

апрель — май, легочная форма; заболело 8 человек, умерло 8 (100 %).

1907 г. Архиерейский поселок (около Астрахани): 23 мая — 25 июня, бубонная форма; заболело 3 человека, умерло 3 (100 %).

Песчанка (поселок Саратовской губернии): 27 июня — 10 июля, бубонная форма; заболело 8 человек, умерло два человека (25 %).

Джалпак-Уткуль (урочище Таловской части): 19 июля — начало августа, легочная форма; заболело 9 человек, умерло 9 (100 %).

Таз-Арал (урочище 2-го Приморского округа): 11-3! декабря, бубонная форма; заболело 3 человека, умерло 3 (100 %).

1908 г. Куль-Табани Саралджиндыкуль (Таловской части): 7 июля — 3 августа, смешанная форма; заболело 12 человек, умерло десять (83 %).

1909 г. Беш-Кулак (урочище Камыш-Самарской части). Новая Казанка и др.: 5 ноября — 17 февраля, легочная форма; заболело 133 человека, умерло 128 (96 %).

1910 г. Джалпак-Чаппак (урочище): 3 октября — 1 ноября, бубонная форма; заболело 36 человек, умерло 35 (97 %).

1911 г. Ак-Чагыл (урочище): смешанная форма; заболело 238 человек, умерло 226 (95 %).

1912 г. Заветное (село Черноярского уезда, 4000 жителей): 4 июля — 6 сентября, бубонная форма; заболело 35 человек, умерло 25 (71 %).

Рахинка (селение Царевского уезда, 12 000 жителей) и окрестности: 25 июля — 13 сентября, смешанная форма, заболело 20 человек, умерло 16 (80 %). Умер врач, фельдшерица и санитар.

1913 г. Житкур, Ак-Тюбе (урочища): декабрь.

2. Чумные вспышки в Уральской области в 1904–1914 гг.

1904 г. Сарайчиковский и другие поселки Гурьевского уезда: 1 ноября — 7 января, легочная форма; заболело 416 человек, умерло 416 (100 %). Умер фельдшер и 3 санитара.

1907 г. Глининская станица Лбищенского уезда: 14–19 сентября, легочная форма; заболело 11 человек, умерло 11 (100 %).

1909 г. Ильток (урочище Лбищенского уезда):

20 июня — 31 июля, легочная форма чумы; заболело 22 человека, умерло 22 (100 %). Джамбейтинская волость и др. (Лбищенского и Уральского уездов): 12 ноября — 30 декабря, смешанная форма; заболело 196 человек, умерло 196 (100 %).

1910 г. Узун-Кара (Джамбейтинской волости): 10–20 августа; заболело 7 человек, умерло 5 (71 %).

1911 г. Акмала-Сай и другие поселки: осень, заболело 18 человек, умерло 15 (83 %).

1912 г. Карасу и окрестности: лето, смешанная форма; заболело 7 человек, умерло 6 (89 %).

1913 г. Исим-Тюбе, Калмыков и др.: осень, смешанная форма; заболело 434 человека, умерло 433 (100 %).

1914 г. Кизилжар: зима; заболело 17 человек, умерло 17 (100 %).

Доктор Г.Ф. Кочетов.

Чума трудна для распознания даже при эпидемической настороженности. Общей по этиологии, но совершенно иной по характеру была небольшая чумная вспышка в с. Яндыках, Астраханского уезда. 2 января 1924 г. доктора Георгия Фроловича Кочетова вызвали к лихорадящему больному с выраженной болезненностью в поясничной области, где был заметен значительный инфильтрат. Кочетов заподозрил паранефрит, но пробная пункция дала отрицательный результат. У больного появились осложнения со стороны легких, и 10 января он скончался. Через двое суток в этой же семье заболели брат умершего, его мать и двое младших детей. Кочетовым у всех было констатировано тяжелое состояние с исключительным поражением Г.Ф. Кочетов легких и кровохарканием. Тогда же у него появилось подозрение о легочной чуме и приняты меры по изоляции зараженной семьи. 14 января в 2 часа дня появились первые симптомы болезни у Кочетова — болезненность в области левой верхушки легкого, субфебрильная температура, вскоре присоединился кашель, а 15 января — кровянистая мокрота. Введение противочумной сыворотки и симптоматические средства не дали результата, болезнь протекала типично, в ночь на 18 января Георгий Фролович умер.

Его судьба характерна для русского врача того времени. Родился Г.Ф. Кочетов в апреле 1895 г. в с. Бирючак Терской области. В 1919 г. окончил медицинский факультет Саратовского университета и был мобилизован на военную службу в Красную армию. Перенес тяжелую малярию и сыпной тиф. В 1922–1923 гг. при Астраханской противочумной лаборатории им выполнена работа «О видоизменениях флоры ран под влиянием различных химических агентов». Осенью 1923 г. он поступил на должность санитарного врача Астраханского уезда, и был командирован в с. Яндыки для принятия мер против заноса чумы из Калмыкии. Но чума нераспознанной оказалась в самих Яндыках. Известие о своей болезни принял с исключительным мужеством, борьба оказалась неравной (Суворов С.В., 1926).

Доктор А.И. Михайлов. Закончим этот очерк рассказом о судьбе талантливого человека, не успевшего стать известным ученым. Эта трагическая жизнь, известная благодаря некрологу (Бессонова А., 1926), иллюстрирует кто, как и в каких условиях в России пытался проникнуть в тайну природной очаговости чумы в начале XX столетия.

Александр Иванович Михайлов родился в апреле 1897 г. в г. Пензе, в бедной семье железнодорожного рабочего; достаточно указать, что его отец зарабатывал 50 копеек в день, имея семью в 12 человек. Среднее медицинское образование он получил в 1916 г. в фельдшерской школе. С 1916 г. по 1918 г. служил фельдшером на Кавказском фронте. Во время войны Михайлов перенес трижды сыпной тиф (!), дважды пневмонию, туберкулез, тропическую малярию. В 1919 г. поступает на медицинский факультет Саратовского университета. В 1923 г., будучи еще студентом, начинает работать при институте «Микроб» (Саратов) в качестве бесплатного практиканта. В 1923 г. Михайлов добровольцем едет на чумную вспышку в Калмыкию.

В 1924 г. в порядке отслуживания за стипендию Александр Иванович заведовал обследовательским отрядом института «Микроб», проведя осенне-зимнюю кампанию по обследованию мышей в песчаной полосе Букеевской губернии. Работа эта протекала в тяжелых условиях. Работники получали маленькое жалованье, ресурсы самого отряда были недостаточны. Ему приходилось терпеть голод, холод. К тому же обследовательская работа в таком большом масштабе тогда только впервые проводилась и имела ряд недостатков в организации; все это легло на плечи работников-обследователей, которые геройски вынесли все тяжести и довели работу до конца.

С 1 апреля 1925 г. Михайлов был назначен в Урдинскую противочумную лабораторию помощником заведующего с зарплатой 55 руб. в месяц. Из этого скромного заработка он выделял ежемесячно деньги на жизнь своей матери и сестрам. Он поехал в Урдинскую лабораторию в надежде, что поработает в ней несколько лет, наберет научный материал по чуме, а потом и переберется в центр.

С большой настойчивостью Александр Иванович взялся за работу в лаборатории над темой: «Роль кумарчика в эпидемиологии чумы Юго-Восточной России». В своем письме в Институт от 19 мая он просил разрешения командировать специальное лицо от лаборатории за недостающим оборудованием, а именно, за высокими банками белого стекла для содержания экспериментальных животных. А 29 мая в «Микроб» пришло телеграфное сообщение о его смерти.

Из показаний санитаров и врачей следовало, что Александр Иванович проводил целые дни в лаборатории, засиживаясь нередко до двух часов ночи, ссылаясь на то, что ему хотелось закончить часть работы к предстоящему осеннему противочумному совещанию. Удалось узнать, что перед заболеванием Александр Иванович заразил 6 мышей чумой и посадил их в невысокую стеклянную банку коричневого цвета. Для наблюдения за ними 22 мая он несколько раз близко без респиратора наклонялся сверху к банке.

На головную боль и чувство усталости Михайлов начал жаловаться 23 мая. Несмотря на ухудшающееся состояние и температуру, продолжал работу и еще 25, с температурой в 39 °C, вскрывал павших мышей, но перед обедом 25 мая вынужден был уйти из лаборатории и лечь в постель. Страдая туберкулезом и тропической формой малярии, Александр Иванович предполагал, что один из его хронических недугов дает себя знать. Но 26 мая в бреду, он уже говорил о том, зачем его вскрывают, разве он подозрителен по чуме. 26 мая он начал изредка кашлять, выделяя небольшое количество вязкой мокроты, слегка окрашенной кровью. А 29 мая Александра Ивановича Михайлова не стало.

Жена Александра Ивановича — Ольга Владимировна Михайлова, ухаживая за своим мужем, заразилась от него легочной чумой и умерла 3 июня, разделив с мужем его участь. В списке их имущества значилось только то, что было на нем и на его жене, да две подушки и два одеяла.