Случайно ли совпадение?

Наслышавшись и начитавшись об Олимпе, невольно задумаешься: как это древние греки угадали свою главную, божественную гору, не подозревая, что она самая высокая на полуострове Пелопоннес. Ведь были же и другие вершины примерно с такой же отметкой. Но выбор почему–то пал на Олимп. Случайное совпадение? Не совсем. Тут, очевидно, не последнюю роль сыграла «массивная внешность» (такую характеристику давали вершине и спустя несколько тысячелетий. Таковой она представлялась древнейшим путникам).

На гористом большом полуострове вершина Олимпа поднималась среди довольно неприступных скал, огромных пропастей. Округлые очертания ее похожи на плечо красивой женщины. Кстати, само название – еще догреческого происхождения и, как полагают, связано именно с этой округленностью (лингвисты указывают на индоевропейский корень «вращать»).

Не лишен был Олимп звонких родников и тенистых лесов на склонах. А там, где он таинственно уходил ввысь в облака, удивляя людей, поблескивал серебром снег, который Гомер одарил божественным эпитетом – сияющий. Словом, такую гору нельзя было не заметить тем еще, древнейшим племенам, которые при переселении с севера на благодатный юг должны были переходить этот внушительный каменный массив.

Как путеводный маяк – величавая громада Олимпа.

Назовут ее «колыбелью племен». На ней древние греки поселяли своих богов.

 

Как создавалась репутация?

Кому удалось первым подняться на Олимп в эллинистические времена, навряд ли можно будет выяснить. Восхождение как вид спорта не значился тогда в программе Олимпийских игр. Кстати, проходили они не возле Олимпа, а на другом конце Греции. В гостеприимной долине сосредоточены были священная роща, храмы, алтари, 3000 статуй богов. Здесь и проходили знаменитые состязания. Но эта Южная Олимпия со временем исчезла.

Олимпийские названия, оказывается, встречались нередко. Мизейский Олимп на северо–востоке Малой Азии ниже ростом, чем его греческий тезка, только на 400 м. Но, видимо, необходимы особые условия, среда, пути–перепутья, чтобы обрести всемирную славу.

Потом, когда «Большой Олимп» описали географы, он стал выглядеть более прозаично. Прежде чем подняться на вершину, надо пройти обширный массив одноименного названия. Он простирается от северных границ Фесалии в сторону Македонии.. На западе соединяется Камбунскими горами с Лакманом – главным горным узлом Северной Греции. На юго–востоке стоит соседка гора Осса, отделенная Тампейской долиной. Как и положено для таких не очень–то высоких, так, средних, чтобы не назвать – малых, гор внизу идут лиственные, хвойные леса, выше – заросли вечнозеленых кустарников.

А дальше скалистые оголенные вершины. Сложены они преимущественно мраморовидными известняками и кристаллическими сланцами. Породы обычные даже без драгоценных включений и жил. И вид мрачноватый: склоны обрывистые, множество ущелий.

И среди этих вовсе не божественных вершин самая высокая (2911 м)... Нет, не Олимп. Таковы уж парадоксы географии. Самая высокая гора в массиве Олимпа – Митикас... Но реальность Олимпу не вредит. Высота его все равно превосходная. Вот что значит зарекомендовать себя с молодости, то бишь с древности!

 

Почему извержение названо « плиниевским » ?

По классификации специалистов, среди пяти типов извержений вулканов – гавайского, Стромболи, Вулкано, Мон–Пеле – выделен и Везувий, с глубоко расположенным магматическим очагом, изливом на земную поверхность лавы, насыщенной газами, выбросом пепла на несколько километров в высоту (да притом конфигурации облака в виде итальянской сосны пинии). И с долгими периодами покоя, после которых следуют бурные пробуждения, получившие с тех памятных дней наименование « плиниевских ».

Что тогда произошло? Конечно, даже великолепное, психологически насыщенное живописное полотно не дает полного представления о том, что случилось девятнадцать веков назад. Истинную наиболее объективную картину можно представить благодаря сопоставлению свидетельств очевидцев, исследователей, вулканологов, археологов. Ценнейший документ, конечно, известное письмо Плиния Младшего историку Тациту о гибели своего дядиПлиния Старшего в тот роковой апрельский день.

За шестнадцать лет до этого в районе Везувия произошло землетрясение. Но этому не придали должного значения. Вначале над горой появилась клубящаяся туча. Командующий римским флотом в северо–западной части Неаполитанского залива Плиний Старший приказал направить судно к месту извержения. Им руководил исследовательский интерес не только военного, но и ученого, автора «Естественной истории в 37 книгах». Он взял с собой и племянника.

Обстановка осложнялась с каждым часом. Явились посланцы из селений, просили о помощи. Плиний распорядился выйти в море другим судам на случай эвакуации жителей. Сам направился ближе к вулкану. На палубу стали падать пемза и шлак – куски раскаленных горных пород. Море отступило. Земная поверхность поднялась: для извержений Везувия это типичное явление.

Плиний направился к вилле в Стабии. Он не терял самообладания: искупался, пообедал, лег спать. Очевидно, и с таким намерением, чтобы подбодрить окружающих. Но количество падающей тефры, мельчайших частиц взорванной лавы, увеличивалось. Пребывание на берегу становилось небезопасным: надо было бежать. Плиний, как и другие, привязал к голове подушку для защиты от падающих камней и песка.

Море разбушевалось, и отплыть было невозможно. Бегущие отхлынули. Воздух наполнялся серосодержащими газами.

«...День стоял сумрачный, словно обессилевший. Здания вокруг тряслись, – писал в своих письмах Плиний Младший. – Огромное количество людей теснило нас и толкало вперед.., В черной страшной грозовой туче вспыхивали и перебегали огненные зигзаги... Тогда моя мать стала умолять, убеждать, наконец приказывать, чтобы я как–нибудь бежал: юноше это удастся. Она, отягощенная годами и болезнями, спокойно умрет, зная, что не оказалась для меня причиной смерти». Плиний Старший упал наземь мертвым. Племянник считал, что дядя погиб от удушья. Существуют и другие предположения по поводу причин этой смерти. Как нет и единого мнения о гибели Помпей. Город, находящийся недалеко от вулкана, был засыпан пеплом на высоту до трех метров.

...Многие ошибочно полагали и писали, что погибли все двадцать тысяч жителей Помпей. Но это не соответствует действительности. Пепла было неимоверно много, но он выпадал медленно. Погребенными оказались лишь те, кто не мог убежать. Или те, кто излишне храбрился... Как выяснено, погибших оказалось около двух тысяч. Большинство из них нашли свою смерть под рухнувшими потолками жилищ. Меньшая часть погибла от удушья и отравления газами.

 

Что хотел сказать художник?

Везувий вошел в историю еще и потому, что с него началось серьезное изучение как продуктов извержения, так и характера вулканической деятельности. Но художника интересовало не это. На картине гора вообще не изображена. У живописца была другая задача – показать людей во время трагедии. Впрочем, толкователи, как это нередко бывает, идут дальше замыслов автора.

Как люди смогут выдержать самые тяжелые испытания в часы страшной катастрофы? По–разному. Жалкий корыстолюбец подбирает при свете молнии оброненные кем–то драгоценности. А мальчишка перед лицом смерти выпускает из клетки на волю птичку. Найдутся ли у людей силы перед лицом неотвратимой угрозы сохранить нравственные принципы, доброту, достоинство?

Одни видели в брюлловских фигурах благородные устремления, заботу о ближнем, другие – тщетные попытки спасения, хаос, панику. «Их уничтожит дикая, бессмысленная, беспощадная сила, против которой всякое сопротивление невозможно. Это вдохновения, навеянные петербургскою атмосферою» (такое иносказание, в частности, улавливал А. Герцен). Имелись в виду и гибель декабристов, и реакция после Венского конгресса, и обстановка общественного удушья в Европе. Возможны и другие суждения. На то и произведения искусства, чтобы их толковали зрители и читатели.

 

Так ли неотвратима гибель?

Важно реально оценивать опасность. С ней, к примеру, как–то и не вяжется представление о вулканических грязевых потоках. А они, как оказывается, намного опаснее лав и имеют на своем счету в сто раз большее количество жертв. Потоки, насыщенные пеплом, обладают значительной плотностью, могут волочить и крупные глыбы, набирая скорость на склонах. В те часы, когда везувийский пепел похоронил Помпеи, грязевый поток уничтожил соседний город Геркуланум.

Пробуждение слепой стихии, конечно, катастрофично и страшно. Но так ли неотвратима гибель? Даже до возникновения науки вулканологии многие находчивые люди кое–что предпринимали для защиты. Строили дамбы для ограждения от лавы, изменения направления потока. Убирали пепел с крыш. При бегстве прикрывались теми же подушками, применяли импровизированные маски. Да и вопрос: бежать или не бежать – не так прост. Случается, предпочтительней найти укрытие, реально оценить путь для отступления.

Специалисты советуют бомбометание с самолетов для устранения заторов на лавовых потоках, устройство тоннелей для спуска этих потоков и даже охлаждение поверхности лавы водой. Очень важны прогнозы и предупреждения. Для этого строятся вулканологические станции: на склонах Везувия – одна из первых. Так же как и первая проволочная железная дорога, сооруженная в 1880 году: по ней можно подняться на самую вершину – 1186 м. Потоки пешеходов и ездоков увеличиваются. («Быть в Неаполе и не взойти?! Это непростительней, чем быть в Риме и не видеть папу...») Нет, это не признаки туристского психоза. Везувий действительно отличается притягательной красотой, поучительной историей. И потом, кто–то, особенно из юных восходителей, поднимется на 1186 м, а со временем потянется и на высоту более значительную. Каждому своя вершина.

 

Что удивило иностранцев?

Когда иностранных туристов подвели к площадке и оставили одних без гида, без присмотра, они очень удивились. Что делать?

Прошел час в таком неведении, они уже не на шутку разволновались: не забыли ли про них хозяева? Вот вам и хваленое восточное гостеприимство! Кажется, на японцев не похоже – народ культурный, пунктуальный, обязательный, предупредительный.

Но как недоумевали туристы, когда прошел и второй час, а они по–прежнему были предоставлены самим себе. Тут уже не до восторгов перед священной–пересвященной горой.

О том, что произошло в этот раз на склонах прославленной Фудзиямы, выяснится чуть позже. Случай, можно сказать, частный и не типичный. Гораздо важней и для самой вершины, и для ее поклонников другой вопрос: не вытопчут ли ее восходители? Их только среди соотечественников не просто миллионы, а десятки миллионов в год. Да и каждый приезжающий считает обязательным побывать на главной горе страны.

Идут стихийно возникшими группами и в одиночку, организованными экскурсиями и семейными парами. Идут дети и родители. Спортивно подготовленные и не совсем здоровые – в надежде на святой горе оставить свой недуг. Идут молодые и старики. Кому трудновато – заботливые торговцы предложат посох (заодно и сувенир останется!). Кому и посох не помогает, подбросят на автомобиле, хоть и не к самой вершине, но на значительную высоту – 2400 м, куда подходит асфальтированное шоссе. Идут в любую пору года – благо гора податлива, полога (высота невелика – 3776 м, хотя и самая рекордная для Японских Альп).

Правда, уже не осталось сейчас носильщиков, в паланкине подносивших к самой Фудсхи – богине огня, по имени которой, вероятно, названа вершина. Впрочем, не исключен другой японский святой ; – Фудзин – бог, повелевающий ветрами. Тут между мужским и женским началом так и не определилось верховенство.

Добраться к вершине вполне посильно. Вот только одно затруднение у паломников. В какое время лучше общаться с божественно прекрасной вершиной: когда снежная корона сияет под ярким солнцем или когда украшена облачными, фантастическими одеждами? В манящей утренней дымке или в нежных, спокойных лучах заката?

Тут добавил страстей знаменитый Хокусай. Художник прославил многие места Японии. Но по–настоящему пленила, заворожила его Фудзи. Весь талант без остатка потратил он, чтобы уловить ее прелесть, – создал серии «36 видов Фудзисан» и «100 видов Фудзисан». Но так и не смог передать ее истинный лик. Может, это удастся кому–нибудь из его потомков?!

На Фудзи охотятся с кистью и без оной, с фотоаппаратами и кинокамерами. Изображают ее на фарфоре, вышивках, бумаге, дереве, металле, открытках. Кстати, как отметил еще Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, в начале века японские рисунки дают Фудзияме очень большую крутизну, а фотография доказывает, что склоны ее отлоги. Таким образом, патриоты национального символа как бы подмолаживают гору, добавляют ей изящества. Правда, сейчас у японцев другие заботы. Из–за непомерного загрязнения воздуха в окрестностях Токио Фудзи почти не доступна для обозрения. Проблема не только для живописцев, но и просто для фотографов и кинооператоров. Одного из кинорежиссеров привлекли к судебной ответственности по закону об охране общественного спокойствия. И все из–за той же Фудзи. Оказывается, киношники сняли фильм, в котором она предстает не божественным символом, а просто вулканом – таким, как она есть. Возмущение японцев было таким, что дело дошло до вмешательства полиции и судебных инстанций.

 

Какие заботы у художников?

А что будет дальше – и сказать трудно. Вот какое новое известие поступило на телетайпы из Страны восходящего солнца. «На Фудзияме... будет заплата. Массивная бетонная стена толщиной 3 метра, высотой около 5 метров и длиной 16,8 метра перекроет самую глубокую расщелину на этой горе, дорогой сердцу каждого японца. Дело в том, что Фудзияма подвержена эрозии. За последние десять веков она сильно пострадала от оползней и обвалов. Ныне ежегодно с Фудзиямы обрушивается свыше 300 тысяч тонн земли и скальной породы, отчего идеальный конус этого спящего вулкана начинает деформироваться. Самая опасная трещина достигла глубины 90 м и ширины 640 м. Проблема стала настолько серьезной, что японские специалисты предупреждают: если не будут приняты соответствующие меры, гора в ближайшие сто лет может развалиться надвое. «Заплатку» возводят на высоте 2195 м на юго–западном склоне Фудзиямы. Стена не должна бросаться в глаза и уродовать пейзаж: в бетоне используется щебень, взятый со склонов горы».

Вполне понятно, что японцы проявляют тревожные настроения по поводу своей святыни. Но внешне они спокойны и оптимистичны. Правда, невозмутимость эта кажущаяся, как у вулкана Фудзи, дремлющего, но не потухшего. Об уравновешенности японцев вспоминают нередко, глядя на симметричную, гармонирующую с окружающим ландшафтом гору. Но уже неотъемлемы от этой природной достопримечательности сотни тысяч поклонников–восходителей. Нависла угроза и другой опасности – за горами мусора не увидеть вершину такой, какой ее запечатлели многие художники. Отходов за год скапливается более 250 тонн. Как никогда остро встал вопрос бережного и разумного освоения горных склонов.

И все же, несмотря на неприятные детали, вершина продолжает вдохновлять поэтов так же, как и в старое доброе время. Когда–то она была не так доступна, как сейчас. По легендам, горный отшельник взбирался на нее по... лезвию меча, потом приспособился летать, а со временем пришел к выводу, что лучше построить мост между горами. При таких сверхъестественных возможностях чудотворец не зазнался, не лишился отзывчивости. Когда один монах заблудился среди скал, отшельник дал ему в «провожатые»... кувшин, и тот довел его до вершины. Со временем чудес поубавилось, но Фудзияма осталась Фудзиямой.

Еще в средневековой японской классике можно было нередко встретить излюбленный образ в самых различных вариациях (к примеру» «они любили любовью вечной, как дым Фудзи»). И сравнения не блекнут до наших дней – «Как нежный иней на ранних склонах Фудзи лицо невесты...».

 

Почему обеспокоены ученые?

А паломничество началось давно. Ведь почти три века богиня огня не карает страшной массовой казнью (последнее основательное извержение зафиксировано хрониками в 1707 году). После этого были не столь сильные встряски, но ведь японцам к землетрясениям и извержениям не привыкать. На архипелаге насчитывается 150 вулканов, и 40 среди них действующие. Ежегодно фиксируется около полутора тысяч землетрясений различной силы. В среднем выходит по четыре толчка в день.

Но, конечно, Фудзияма – статья особая. Это, можно сказать, вулкан на вулкане (более древний кратер обнажается на юго–восточном склоне). Но боковой «флюс» почти не заметен, и Фудзисан сохраняет изящество правильного строгого конуса. «На него глядели миллионы глаз до нас и будут после нас глядеть. Это вечность...»

Но лирика лирикой, а физика физикой. В начале 80–х годов нашего века японский геофизик Масотоси Сагар не только взял под сомнение относительное спокойствие горы, но и привел свои расчеты и наблюдения. Последовал ошеломляющий вывод: были указаны даже дни, в которые предполагалось очередное извержение. В подтверждение прогноза поступали новые данные: на прилегающих к вершине участках из недр начали прорываться гейзеры. Орнитологи добавили свои наблюдения: птицы неожиданно изменили привычные маршруты в облет Фудзиямы.

Редакции и телекомпании подняли шумиху, послали своих корреспондентов к месту события. Тревога нарастала. И не без оснований. Если последуют мощные подземные толчки в этом районе острова Хонсю, как полвека тому назад (практически полностью был разрушен Токио), то не миновать беды более значительной. Потоки лавы, град вулканических камней, огонь и пепел накроют города и поселки – Токио, Кавасаки, Иокогаму.

Изобретательные и находчивые японцы не сидели сложа руки. В случае землетрясения с датчиков, установленных в горе, должны были автоматически поступить сигналы к приборам скоростных поездов и экстренно остановить их (для большей оперативности эта связь устанавливалась через искусственный спутник Земли «Сакура»).

Были предприняты и другие меры безопасности. Распространялись магнитофонные кассеты с записью инструкций, как вести себя во время извержения. Подготовлено и убежище на десять тысяч человек. (А в этом урбанистическом узле сосредоточено до 27 миллионов населения!)

Однако извержения в этот раз не произошло. Прогноз геофизиков не подтвердился.

 

Почему улыбались японцы?

Помните туристов, которые в течение двух часов оставались одни перед Фудзиямой? Они просто не поняли своего гида. Им, как водится у японцев, была предоставлена возможность сосредоточиться, созерцать (на Фудзияме для этого отведено два часа). Многие верят, что подобные восхождения пробуждают стремление к самоочищению и самосовершенствованию. Идя навстречу таким стремлениям, монахи давно уже построили на вершине синтоистский храм. По древнеяпонской религии в особом почете божества природы. В горы едут целыми семьями, чтобы любоваться багрянцем и золотом осенних лесов. С детства и на всю жизнь прививается бережное отношение не только к цветам и деревьям, но и к камням. Для этого сооружаются бонкей – своеобразные маленькие ландшафты возле домов.

И вероятно, от миниатюрных «садиков камней» естествен переход к тем 25 национальным паркам, благодаря которым страна занимает одно из первых мест в мире по количеству охранозащитных территорий. К одному из таких парков принадлежит и Фудзи. В нем озера, леса, базы, отели, знаменитые курорты Хаконе, Атами и др. Горы стали как бы осями, вокруг которых вертится жизнь. И нужно сказать, заметно медленней, чем в сногсшибательных городах. Вершины будто притормаживают эту карусель. Они как бы взывают к людскому муравейнику: зачем такая спешка?

И если чуть припугнут вулканы своими толчками, так это как предостережение. Чтобы не допустили люди худшего – Хиросимы и Нагасаки в более ужасном, тысячекратном повторении. Тогда уж будут сметены не только города и горы, но и навряд ли уцелеет сама планета.

Зарубежные гости не сразу понимают хозяина. Потерять «без дела» целых два часа! Это только японцы с их терпением могут чертить 24 детали в одном иероглифе! А хозяева не обижаются – только улыбаются. Постарайтесь, мол, вникнуть в такие добрые истины... В дом, где смеются, приходит счастье. Кто любит людей – тот долго живет. Гнев твой – враг твой.

Может, хоть вулкан поможет обрести умение отрешаться от суеты и гонки. А вообще же лучше улыбаться. В этом убеждает и опыт богини солнца Аматерасу – она обитала где–то на этой горе в пещере. Говорят, что именно на звуки смеха вышла она из своего укрытия, где пребывала в дурном настроении. Если бы не было этого смеха, то осталась бы она в той пещере, и тогда не было бы ни солнца, ни Фудзи, ни Японии.

 

Как вулкан стал просто вулканом

Внешне Этна почти всегда выглядела неспокойной. Из жерла ее попахивало дымом... Внутри нее бурлило, кипело, громыхало, будто находился там гигантский кузнечный горн. Не зря, по греческим мифам, в этой горе помещалась мастерская Гефеста, бога огня и кузнечного ремесла. Среди сработанного в этой «кузне» – доспехи Ахилла, колесница Гелиоса, эгида самого Зевса и даже сеть для поимки неверной жены...

У римлян преемником Гефеста стал Вулкан. Его изображали хоть хромым и некрасивым, но мускулистым, с клещами и молотом в руках, в хитоне с открытыми правым плечом и рукой, в конической шапочке – прямо–таки образец труженика–кузнеца. Так как был он богом огня, подчинялись ему огнедышащие горы.

Этну с незапамятных времен стали называть не Этной, а Вулканом. Постепенно уже всякую огнедышащую гору, которая походила на нее непредсказуемым нравом, стали тоже называть вулканом (правда, уже с маленькой буквы).

Говорили еще, что в недра Этны, как в темницу, Зевс загонял непокорных. Но все это мифы.

Молодой образованный сеньор Пьетро Бембо хотел если не заглянуть в глубь вулкана, то постараться понять, чем вызвано такое неистовство огня в смеси с водой и камнями. Бембо, нужно полагать, были ближе строчки из выдающейся философской поэмы «О природе вещей» достославного Лукреция Карра, в которых говорилось о естественной, а не божественной природе такого явления, как Этна.

Как и Лукреций, не обошел Этну и другой поэт эпохи императора Августа – Манилий. В своих дидактических стихах с изложением знаний по астрономии и метеорологии (по тем временам даже учебники для школьников было принято писать стихами) он не просто помянул «горячую гору» – так, между прочим, переводится с греческого Этна, – но счел нужным уже громогласно посмеяться над глупым мифом о кузнеце Вулкане или о погребенном великане и внутри земли собираемом воздухе, который затем воспламеняется. Манилий также выражал свое удивление людьми, что предпринимают дальние поездки, дабы повидать храмы, произведения искусства и развалины городов, но не едут посмотреть этот необыкновенный вулкан – «громадное творение искусницы природы».

С этим нельзя было не согласиться. Но Бембо хотел иметь свое суждение, и для этого в 1495 году предпринял восхождение на Этну.

 

Что происходит внутри горы?...

Ветер усилился, становилось холодно. Но восходителя, очевидно, это не огорчало. Ветер относил в сторону газы. Появилась возможность подойти к кратеру совсем близко. Бембо интересовало не только само поразительное зрелище или запах. Он взял образцы пород, и не столько как доказательство того, где он побывал, а скорее для установления, что и в каком количестве эти породы содержат.

Вид с вершины на Сицилию, на Средиземное море был захватывающий, восхитительный, божественный. Какие еще эпитеты можно подобрать, чтобы выразить впечатление от подъема! Подъема телесного и душевного. Но Бембо был больше настроен на наблюдения прозаические: «как из печи вырываются сернистые пары»...

Увиденное не давало покоя молодому сеньору и после того, как путешествие благополучно закончилось. Что происходит внутри горы? Как глубоки ее корни? Какова роль огня, а какова моря? Эти вопросы вылились в стройное предположение. Внизу, глубоко под землей, находится очаг огня. Это вполне очевидно. Он отделен от моря не толстым слоем пород, потому что море в состоянии «прогрызть» этот тонкий слой и добраться до огня. Вскипают вода, сера, смола. Происходят взрывы, извержения.

Догадку свою Бембо изложил на бумаге. О вышедшей книге заговорили в ученых кругах. И не только в современных поэту, коим стал Бембо. Помнили труд молодого венецианца и несколько веков спустя, когда вулканология стала полноправной самостоятельной наукой.

Впрочем, была причина вспомнить любознательного сеньора еще при его жизни, когда он уже носил сан кардинала, дарованный ему самим святейшим папой римским за усердия в сферах богословских.

Насладился он и славой первостатейного поэта. Его совершенные стихи и высокий стиль нашли усердных последователей: осталось даже направление – бембизм.

 

А если противоборствовать?

Еще при жизни кардинала Бембо Этна не раз напоминала, что ее характер менее предсказуем, чем поведение самой своевольной сеньоры. Похоже было, что гора неподвластна богам и святым – ни древним, ни новым. Не помогали ни мольбы, ни молитвы. Она взъярилась, бесчинствуя два года подряд – в 1536 и 1537 годах. Потом притихла, только ворча и грохоча, чтобы ее не забывали.

Пройдут долгие годы. Долгие для людей, но не для горы, возникновение которой на дне моря относят к четвертичному периоду и таким образом возраст исчисляют миллионами лет. И наступят у вершины своеобразные роды. Вообще–то она рожала нередко, но то были маленькие вулканчики – конусы, возникавшие на ее склонах. Их насчитывали более двухсот и даже называли «паразитическими», потому как они существовали за счет огня своего родителя и никогда не обретали самостоятельность. Но вот весной 1669 года около приподножного селения Николази при всех шумовых и световых эффектах извергательного действа в горе образовалась огромная трещина. Поток лавы пошел такой, что залил третью часть города Катания. Засыпанной оказалась близрасположенная гавань. Рядом с Этной появилась из скопившихся шлаков и пепла дочерняя гора (ей даже дали свое имя – Монти Росси).

Извержение 1669 года потом не раз будут поминать вулканологи: люди не стали бежать, не стали молить богов, а поднялись против огненной стихии Этны. И не просто жертвенно, в слепом Отчаянии, а разумно и мужественно. История сохранила имя инициативного жителя Катании, кто первым решился на такое невиданное дело. Это был Диего Паппалардо. Он предложил надеть мокрые шкуры для защиты от жары, собрал вокруг себя с полсотни смельчаков, и они вышли к огненному потоку, наступавшему на город. Подкопали канал к стенке движущейся лавы. И она, как по приказу, потекла в другую сторону. И все было бы хорошо, можно было торжествовать победу. Но тут случились обстоятельства, к Этне уже прямого отношения не имеющие.

Жители соседнего городка Патерно, когда увидели, что направленная лава движется к ним, не остались безучастными. Вооруженные, они набросились на катанцев, прогнали их. И лавовый поток пошел по своему прежнему руслу. Натолкнувшись на городскую катанийскую стену, он еще задержался на несколько дней, двигаясь к морю, но потом все–таки одолел барьер в слабом заслоне и устремился на катанийские улицы. Часть города оказалась залитой огненной рекой. Но событие не забылось потомками: значит, можно кое–что предпринять даже против неукротимой вулканической слепой силы. Так Этна, благодаря мужеству и предприимчивости людей, была особо отмечена в истории вулканологии.

 

Летопись продолжается

Умрут очевидцы, сменятся многие поколения, и люди, осмелев, опять подступятся к Этне, да так основательно, что подведут к ней не простые проезжие дороги, а железные – вокруг подошвы. И осадят ее таким количеством домов и хижин (более 70 селений вокруг), что кажется, получены гарантийные заверения от Вулкана (его, между прочим, итальянцы стали почитать и как бога, защищавшего их от пожаров!). Но, как говорится, на бога надейся... Для того, чтобы все–таки застраховать себя от очень уж неожиданных сюрпризов, на склонах построят астрономическую обсерваторию.

Ученые давно ищут связь между явлениями космическими и земными.

Но что делать – пока еще надежные взаимосвязи не улавливаются. Что делать, когда люди прилагают все усилия к научному поиску, благочестивые католики не жалеют ни слов, ни свечей в своих воззваниях к небу, а Этна, несмотря ни на что, посылает свои огнедышащие потоки на поля и дома катанийцев! Люди прибегают к крайним мерам. И уже на помощь приходят не лопаты и даже бульдозеры (иногда прокапывают дополнительные русла для безопасного стока лавы), а авиация. Коль вулкан, не стесняясь, выбрасывает вулканические бомбы, то почему бы ему не ответить тем же? Нет, катанийцы не так жестоки, чтобы бомбить эту святую грешницу–вершину. По их просьбе в 1964 году летчики сбрасывали бомбы в лаву и таким образом остановили продвижение потока в сторону населенных мест.

Летопись Этны продолжается.

 

Помогли «глубинные размышления»

Первыми оказались здесь моряки. Но и им, людям смелым, решительным, овеянным всеми ветрами, пришлось туговато. В 1788 году русская экспедиция под командованием Биллинеса пристала к берегу полуострова

Камчатка. О капитане были невысокого мнения – мол, и капризен, и тщеславен, и даже на руку нечист. И все же он не стал запрещать своему офицеру Даниилу Гауссу попробовать подняться на одну из громадных дымящихся камчатских гор. Офицер взял с собой двух спутников. Нужно думать, моряки не предполагали, на какое нелегкое дело они решались.

«Я ожидал на каждом шагу найти свою могилу... Мое любопытство увлекало меня до самой вершины горы...» Даниилу Гауссу помогли «глубокие размышления» о том, чтобы оставить потомству интересные сведения. А гора–то оказалась необычной – самым высоким вулканом на Евразийском континенте.

Знал ли Гаусс, что еще почти за столетие до него в этом месте побывал примечательный

для своего времени человек?.. Уроженец северодвинского края, беспокойный казак, а потом и казачий голова Владимир Атласов, этот «камчатский Ермак», как впоследствии назвал его А. С. Пушкин, одолев «великие горы», еще в 1697 году счел нужным выделить среди многих вех своего похода следующие: «А от устья идти вверх по Камчатке реке неделю, есть гора – подобно хлебному скирду, велика гораздо и высока... Из нее днем идет дым, а ночью искры и зарево...»

Гаусс мог и не слышать об Атласове – его «скаска» лежала погребенная в посольских архивах, ожидая своего запоздалого открытия.

 

Полтора века спустя

Прошло почти полтора века, и за это время на Ключевскую никто не поднимался. По крайней мере, никаких свидетельств не сохранилось. И только в 1931 году восхождение совершили вулканологи.

Край этот неспокойный. Даже у подножия бывают такие бури, что срывают крыши с домов, из окон вылетают стекла, с корнем вырывает деревья, человек не стоит на ногах, якоря не держат суда в бухте. Порывы ветра достигают до 40 м в секунду. Осадки приближаются к рекордным даже для морского климата (в долинах 500 мм, в горах 1000 мм за год). Зимы метельные, лавины и грязевые потоки тоже бывают нередко.

А уж как начинается извержение какого–либо из вулканов (их на полуострове 180, и 29 из них – действующие), то летят и камни, и вулканические бомбы, распространяются обжигающие отравляющие газы. Этим, очевидно, и объясняется тот факт, что почти полтора столетия на Ключевскую никто не поднимался после первых восходителей. Дорога вела туда тернистая.

Ключевская, как и другие вулканы здесь, в нашем веке стала объектом прямо–таки повышенного внимания и трогательной заботы ученых. В 1935 году в селе Ключи был создан опорный пункт вулканологов, со временем он стал станцией, а потом появился в Петропавловске–Камчатском и целый Институт вулканологии. Со станцией, лидирующей по вулканической высоте в Евразии (4750 м), была установлена постоянная и надежная связь. В качестве диагностов и прогнозистов Ключевской занялись не только вулканологи, но и геологи, геофизики, геохимики, тектонисты и другие специалисты. Направляются экспедиции, производятся обзоры жерла с самолетов и вертолетов. По склонам устанавливаются автоматические сейсмоприемники.

 

Удостоена звания «удивительной»

В 50–е годы на Ключевской группе вулканов, точнее, под ней впервые в мире был применен метод сейсмического просвечивания, для того чтобы определить, как глубоко залегает огненный очаг. И вот открытие: оказалось, что «корни» огнедышащих гор уходят не на несколько километров, а глубже – на 50 – 100 км под землю.

Ключевскую сопку вулканологи называют «удивительной». Как известно, вулканы живут миллионы лет, а этот появился примерно в те времена, когда возводились «техногенные горы» – египетские пирамиды. Пять–семь тысяч лет для вулкана возраст, можно сказать, детский. Причем образовался он почти мгновенно. Но будет ли еще расти этот и без того «акселеративный» среди своих собратьев великан, достигший рекордного для Евразии вулканического роста?

Ведет он себя беспокойно. Но все же не буйствует. Избыток сил почти ежегодно сбрасывает, стряхивает в виде пепла, газов, образуя прорывы на своих склонах или новые конусы вокруг себя (прорывы – Юбилейный, Билюкай, Апахончич, Предсказанный...). Насчитывается уже около ста «пупырей». А может, он уже не в состоянии подавать лаву к вершинам кратера? Очевидно, даже очень преуспевшим за последние десятилетия вулканологам трудновато выдавать прогнозы. Но они все же с некоторыми оговорками считают, что Ключевская сопка, по всей видимости, достигла предела своего роста.

Ну что же, будем надеяться, этим она не создаст дополнительных трудностей для тех, кто будет совершать восхождения.

А почему не гора, а сопка? Откуда такое название? Случай не частый, можно сказать, уникальный, когда гору именуют не общепринятым словом, а выделяют, подчеркивают ее исключительность. Нужно полагать, слово пошло от русских первопроходцев. Им, проникавшим в Сибирь и на Дальний Восток, очень уж бросались в глаза правильные по своей форме горки – конусообразные или округлые («горушка с сахарной головой» – у В. И. Даля), какие–то неестественные, будто кем–то насыпанные. От глагола «сыпать» и происходит слово «сопка». Оно отмечено в русских книгах с XVIII века.

Но, конечно, появилось оно гораздо ранее того, как попало в печатную строку. И хотя Даль поместил «сопучую огненную горку» в то же словарное гнездо, что и «сопение», и «сопло», и «сопля», но родство просматривалось прежде всего с «насыпью». Между прочим, в «Толковом словаре» – «и в печи сопит» – тянет воздух, и метель–буран на дворе тоже «сопит». Так что представшая взору и слуху отдельно стоящая курящаяся гора, возможно, тоже показалась сопучей, сопящей...

Как бы то ни было, но участники русской морской экспедиции в 1788 году обратили внимание именно на Ключевскую. И нужно полагать, не только из–за того, что у подошвы били горячие источники. Из–за них и возникшее село получило свое наименование – Ключи. Нет, не зря одолевали здесь Даниила Гаусса «глубокие размышления»...

Потомки не забыли указанный путь.

 

Знатная гордячка

Катунские Столбы (Белухские вершины) представляют собой высшую точку Алтая. (Со временем после уточнения ее высота определилась в 4506 м над уровнем моря.)

Геолог Петр Чихачев в XIX веке отдал свою дань поразившим его пирамидам, иглам, усеченным конусам, как он определял по формам увиденные скальные сооружения природы. Но наряду с этой «геометрической» и естественной для геолога оценкой вот еще какие чувства пробуждались здесь у представителя корпуса горных инженеров: «Взобрался я на вершину и задрожал от восторга. Зубчатым великаном поднимались Катуньи Столбы. В ущельях клубились туманы. Но где слова, где краски, чтобы передать эту картину?!. Я схватил альбом, но рука дрожала: мне казалось, я вижу живого Бога, со всею его силою, красотою и мне стало стыдно, что я, бедный смертный, мечтал передать его образ».

Как тут не вспомнить, что и алтайский народ считал Белуху священной, связывал с легендой о коварном и злом духе Эрлике, обитающем в ледяных чертогах и подземных пещерах. Он должен покарать всякого, кто осмелится вступить даже на склоны горы, в прибежище грозных сил, проявляющихся в лавинах, камнепадах, обвалах, грозах.

Имя П. А. Чихачева не забыто на Алтае. В его честь назвали один из величайших хребтов этой горной системы. (Петр Александрович – брат Платона Чихачева, одного из первых русских альпинистов, известного своими восхождениями в прошлом веке в Пиренеях, Альпах, горах Южной Америки.)

Не перехвалили ли знатную гордячку восторженные поклонники? Ведь дело доходило до того, что алтайцы и тувинцы заявляли: нам и смотреть на нее нельзя... Ну, это, положим, уже не от ее чрезмерной святости, а потому, что первые смельчаки, кто пытался подняться на ледники и снежники, просто слепли от обжигающего отраженного света (это может случиться даже тогда, когда солнце вроде скрыто туманом и тучами и свет его рассеян).

Белуха не особенно высокая, но и не малорослая. Появляется неожиданно в просвете темных елей, на 1000 м выше окружающих гор, сияя в небесной синеве тонко очерченными гранями. Словом, полна величия. А величие подразумевает, по нашему мнению, обязательно и красоту. А красота подразумевает и чистоту. Природа, если присмотреться к ней, старается содержать себя в порядке и чистоте. Как говорят, самоочищается.

Так вот, Белуху потому, возможно, так и назвали, что увидели ее удивительно величавой, чистой. Такой, как венчальное платье, как белгорюч камень – волшебный, загадочный, как белый свет (а это, по В. И. Далю, значило не только незапятнанность, но и «вольный свет, открытый мир, свободу на все четыре стороны»).

Гора Белуха

Не случайно именно здесь, на Алтае, два столетия подряд искали русские люди таинственное Беловодье, страну, устроенную как рай земной, где они могут зажить в полном счастье. Искали и, по их представлениям, находили, приводили сюда из Европейской России, с Урала, из Сибири своих земляков.

 

Не заросла тропа ученых

Томский профессор В. В. Сапожников сделал первую попытку восхождения на Белуху в первый год нового, XX века. Для него, конечно, восхождение не было главной целью – его интересовали прежде всего ледники. Вопреки установившемуся мнению о малом оледенении, Сапожникову удалось определить ледниковые центры горной системы

Алтая. С 1895 по 1911 год он совершил девять путешествий по Русскому и Монгольскому Алтаю, открыл три крупных ледниковых центра, посетил около 90 ледников общей площадью оледенения более 350 кв. км. Сапожников пять раз посетил Белуху, побывал на всех ее основных ледниках, дал подробное их описание, измерил высоту обеих вершин, седла, концы ледников и ряда промежуточных точек на пути подъема. При восхождении на седло на высоте 3200 м он заложил минимальные термометры. А его путешествием 1911 года было положено начало систематическому наблюдению за скоростью движения ледников Белухи: Кату некого, Берельского, Черного, Братьев Троновых...

 

В ореоле легенд

Громкая слава Арарата связана, конечно, с библейским Всемирным потопом. Именно сюда прибило Ноев ковчег. Кстати, Арарат – это одна из 15 исторических областей государства Великая Армения, которое было расположено в восточной части Армянского нагорья от рек Евфрат и Араке на западе до Тегамского хребта на востоке. Как и в ряде других мест, название вершины отождествлялось с топонимом прилегающей местности. Ныне же Арарат – символ национальной независимости и армянской государственности, воплощенный в гербе Армянской республики, хотя и находящийся за ее пределами, на территории нынешней Турции.

Разные чудеса происходят на вершине такой знаменитой горы. Это на ней устроил свою резиденцию царь змей с драгоценным камнем на голове. И сюда раз в семь лет все змеи, обитающие вокруг, сползаются к своему повелителю.

Проводник Абовян много рассказывал своим спутникам подобных небылиц. И подъемы–спуски, казалось, становились легче. Тем более ни кадшжи, ни дэвы восходителям не мешали.

Первая попытка, совершенная группой восходителей в начале XIX века, оказалась неудачной. Еще далеко было до зимних стуж – первые дни осени, – но с каждой верстой высоты давали себя знать лед; и ветер. Выше снеговой линии крутые ледниковые склоны уже становились неодолимыми без вырубаемых ступенек. А вырубать их на такой высоте – каторжное занятие.

 

Решение принимает старший

Руководитель группы Паррот на правах старшего, как и подобает рассудительному ученому мужу, решил отложить подъем, хотя до вершины оставалась пара часов ходу. И даже при спуске Арарат как бы предупреждал, что нрав у него крутой. Спутник Паррота поскользнулся, упал. Попытка его придержать на удалась – полетели вдвоем. Но скалы и камни имеют свойство не только отталкивать, но и хватать за одежду, за тело. Хорошо, что пришлось отделаться синяками на мягких местах, а не переломом костей. Да еще разбитыми приборами.

Но происшествие не отбило желания повторить попытку. И не откладывая надолго, а через день.

Иоганн Фридрих Паррот был господином благородного звания, с изысканными манерами, но не из тех, кто легко отступал перед опасностями. Горы для него не в диковинку, хотя и вырос он в равнинной Прибалтике, в Тарту. Здесь ректорствовал в университете отец, профессор физики. Здесь стал его преемником на научном поприще и сын. Окончив университет, защитив две диссертации, получив степень доктора медицинских и химических наук, он был назначен штабным врачом в составе русских войск, размещенных в Париже, на родине его предков.

Его влекли горы. Еще студентом он бродил по Крыму и Кавказу, потом осваивал Альпы и Пиренеи. Причем не просто как любитель горной красоты, но и как исследователь (его советником и оппонентом был сам Гумбольдт!). Научные наблюдения проводились с применением приспособленных для походных условий приборов (им сконструирован портативный ртутный барометр). В горах он определял границу вечного снега на разных широтах, проводил медицинские обследования, изучал географию, климатологию, геологию, этнографию. На его счету были восхождения на Казбек, пиренейские Мон–Пердю и Маладетту, другие вершины. Теперь предстояло осуществить давнюю мечту – исследование Большого Арарата.

Не так легко оказалось к нему подступиться. В районе Еревана свирепствовала чума, и проезд был закрыт. Требовалось и согласование с турецким пашой (он находился в то время в Тбилиси). И вот, преодолев все эти препятствия, неужели придется возвращаться, несолоно хлебавши?

 

Сколько же попыток?

Вторая попытка восхождения совершалась по другому маршруту – с северо–западной стороны. Базовый бивак для ночлега расположили выше. Вышли пораньше – до рассвета. Заново вырубали ступени. Оснастка стала поосновательней: крюки, кошки, топоры и альпенштоки.

На этот раз группа увеличилась до десяти человек. Паррот пригласил с собой монаха Абовяна из расположенного недалеко монастыря. Этот Хачатур Абовян хоть и был вдвое моложе сорокалетнего Паррота, но оказался на редкость смышленым парнем. Хорошо знал историю, литературу и языки, он и стал переводчиком для общения прибалтийского профессора с местными армянами. Они прониклись таким взаимным уважением и доверием, что стали друзьями.

Но вот беда – и вторая попытка не увенчалась успехом. Влажный сильный ветер затруднял продвижение настолько, что оставалось одно благоразумное решение – повернуть вниз.

И вот только через две недели после первой попытки в третий раз, как в сказочной триаде, следует благоприятствование. Восходители после новых усилий, напряжения и ускоренного темпа – на высшей точке массива – 5156 м над уровнем моря.

Вершина, конечно, приметная: с характерной строго конусообразной формой потухшего вулкана, с мощной снежной шапкой. Но где бы найти, нет, не остатки Ноева ковчега, а хотя бы гранитный камешек на память. Абовян прихватил с собой то, что можно было, – кусок голубого льда, чтобы показать единоверцам и односельчанам – «ничего, кроме этого, там не было ».

Но были еще незабываемые впечатления, минуты пережитой победы вместе с профессором Парротом. Ведь, по армянскому преданию, Арарат считался недоступным человеку. (Кстати сказать, первовосходителя–ученого заметили и в высоких петербургских сферах – его как руководителя экспедиции наградили орденом Святой Анны II степени, были возмещены все расходы, связанные с этим путешествием.)

Абовян же воспринимал как награду и саму возможность взойти на такую вершину: и он побывал на ней еще дважды – в 1845 году – с другим профессором, немцем, и в 1846 году – с англичанином.

Такова уж тяга к Арарату. И неудивительно. Сам славно известный доктор Фауст обозревал отсюда многие земли и дали морские.

Нет, не зря ковчег пристал именно к этому месту. Здесь, в предгорьях, такие роскошные сады и такие изобильные виноградники, хлопковые и рисовые поля... Масис, как армяне называют Арарат, при сравнительно малом количестве выпадающего снега и обильном солнце, высоко вскинул на макушку свою белую снежную шапку.

 

Подъем на всю жизнь...

Неуютно было на этой библейской пристани. Казалось, ветер пытался сдуть смельчаков со скал, а мороз испытывал их стойкость и терпение.

Зато после, когда наступал рассвет, открывался такой вид, что дух захватывало.

«...В то утро, едва лишь солнце приподняло голову с ложа сна и взором окинуло мир, лучи его так засияли, засверкали, заблестели над горными вершинами и полями, так заиграли со снегом и льдом, смеясь, переливаясь зеленым и красным цветом, что казалось, алмазы, изумруды, яхонты и еще тысячи самоцветов рассыпаны по долинам и маковкам, излогам, склонам гор».

Это строчки из романа Хачатура Абовяна «Раны Армении». Конечно, подобный подъем остается незабываемым на всю жизнь. Неизгладимое впечатление произвел Арарат на спутников Паррота из простых крестьян Айвазяна и Погосяна и егерей Здоровенно и Чолпанова (история на этот раз сохранила имена и рядовых первовосходителей).

А Абовян был необыкновенным монахом. Уроженец этих мест (из села Конакер), выходец из старинного и знатного рода, талантливый ученик и учитель, он сумел подняться со временем на такие высоты духовного бытия, что потомки назовут его великим гуманистом, педагогом, мыслителем, просветителем. Им написаны стихи, проза, учебники, дневники, исследования. Не помогли ли в этом творческом восхождении его родные горы?

Не после ли подъема на божественную вершину утвердилось решение отказаться от духовного звания? Пришли убеждения в любви и братстве, совершенствования подобно величественной природе, и мысли, что душа человека должна быть свободной от догматических запретов.

Много волнующих, «преждевременных» и трудных вопросов не дают человеку покоя. И вновь воспоминания об Арарате:

 

Сомнения в здравом уме...

До вершины было уже недалеко. Позади остались скальная стена, а за ней и стена ледяная. Но впереди – новый крутой склон с таким рыхлым; снегом, что через него пришлось не идти, а «плыть» (15 м шли более одного часа), в снег проваливались по плечи. Положение осложнялось – снизу поднялся туман.

Один неосторожный шаг – и рядом обрыв более чем на 4000 м. И тут произошло самое ужасное.

«Вдруг мы оба в течение нескольких секунд испытываем какое–то страшное ощущение – дышать нечем, жар поднимается к голове, ноги дрожат, почти не можем стоять на ногах – мы на грани потери сознания. В первый момент мы страшно испугались...»

Оказалось, что кончился кислород в баллонах за спиной. Сорваны маски, и, к удивлению, еще можно жить, дышать и даже передвигаться. Хотя на каждом четвертом шагу надо останавливаться и полулежать на воткнутом в снег ледорубе. Только сильный шум в ушах и сердце, казалось, вот–вот разорвет грудь...

«Новое, вовсе необычное спасение. Находимся ли мы, идя на такой высоте, в здравом уме? Не является ли фантазией то, что мы поднимаемся вверх? Альпинисты, которые без кислорода ходили выше 8 тысяч метров, сообщали, что они видели галлюцинации, находились в состоянии бреда, а временами – в забытьи. Не могло ли это и с нами случиться?»

Так описывали двое итальянцев, Ахилле Компаньони и Лино Лачеделли, один из моментов при подъеме на Чогори в горах Каракорума в 1954 году. Из 12 человек экспедиции только им двоим удалось выдержать высоту, нагрузки, перенапряжение. Один из их товарищей, Марио Пухоц, здоровый закаленный проводник из района Монблана, не перенес высоты, скоротечного воспаления легких и остался здесь навсегда.

Надо было найти способ удостовериться в своем нормальном состоянии, испытать «наличие здравого ума».

Баварские натуралисты, состоящие на службе Ост–Индской компании, братья Шлагинтвейн были одними из тех, кто в 1865 году впервые вышел на ледник Балторо, перейдя перевалы Каракорум и Мустаг. Они же доказали, что Каракорум – самостоятельная горная система, не связанная с Куньлунем. Ими были собраны богатейшие материалы. Конечно, и до Шлагинтвейнов европейцами предпринимались попытки подступиться к Балторо, к Каракоруму. Но судьба их сложилась не так трагично, как одного из этих братьев.

...В каждом путнике местные власти подозревали разведчика, осведомителя, доносителя. Шпиономания достигала размеров неслыханных. Тиран Кашгара – Валиханторе – приказал схватить одного из братьев Шлагинтвейн, немецких путешественников, – Адольфа, отрезать ему голову и положить ее на вершину необычной пирамиды – она была сложена из черепов казненных неугодных и подозреваемых людей. Как не вспомнить при этом картину «Апофеоз войны» В. В. Верещагина. Кстати, художник написал свою знаменитую картину под впечатлением этого события в Кашгаре. Да и сам художник, путешествовавший в 70–х годах прошлого столетия по Гималаям и Каракоруму, был назван англичанами «русским шпионом».

 

Кто такие пондиты?

Англичане, чтобы не рисковать, нашли выход – в опасные районы они стали посылать местных жителей, специально обученных геодезической съемке. Эти пондиты, как называли съемщиков, делали свои замеры тоже скрыто, но все же с меньшим риском для жизни. Руководивший съемочными работами в Западных Гималаях военный топограф Томас Джордж Монтгомери отметил на северо–западе высочайшие пики. Расспрашивать местных жителей об их названии было некогда, да часто и не у кого, и поэтому Монтгомери отмечал их индексами от К–1 до К–32. (Первая буква от названия хребта – Каракорум, а сам хребет перенял свое наименование от знаменитого перевала – «место черных камней» – как переводится с тюркского слово «Каракорум».) Здесь издавна проходила караванная дорога. Но, конечно, никто из караванщиков в глубь гор не заглядывал. Спешили скорей пройти эту тропу, отмеченную костями по сторонам. Тут не только животные находили свою погибель – не всякий человек переносил высоту и холод. Не зря у тибетских аборигенов горная болезнь – ладуг переводится как «яд перевалов»...

Сложный горный узел был не под силу пондитам, и поэтому Монтгомери послал «распутывать» его лейтенанта Годуина Оустена. Офицер оказался не только исполнительным службистом, но и любознательным человеком. Кроме того что со своим помощником провел топографическую съемку, он предпринял еще и восхождение на некоторые вершины. Конечно, не на эту исполинскую К–2. Высота ее оказалась колоссальной – 8611 м. Не зря местные горцы называли вершину и Дапсангом, и Чогори, что в переводе означает «Большая гора». Но насколько большая и не самая ли большая на планете, топографы еще и сегодня продолжают свой спор.

Вершину назвали именем английского топографа, наименование вскоре пошло в карты и справочники и стало вторым по популярности после Эвереста. Цо со временем все же культ имен пошел на спад, и как появилась Джомолунгма вместо Эвереста, так и Чогори – вместо Годуина Оустена. По старой привычке для краткости ее все же называли К–2. Впрочем, потомки не обидели Годуина Оустена – его имя оставили за одним из огромнейших ледников у подножия Чогори.

...Дорога каждая минута – солнце на закате. Ветер пронизывал, казалось, до костей – минус 40 градусов. Каждые два–три шага – и остановки. И опять сомнения в реальности. Вроде уменьшилось напряжение – ноги двинулись по горизонтали. Это после того, как месяцами была только вертикаль.

Так предстала вершина. На ней, кстати, могли поместиться не двое, а ипятьдесят и даже сто человек. Укрепление флагов, съемка. Брошенные кислородные аппараты вместо традиционной каменной пирамидки и записки – подтверждение восхождения. И торопливый спуск, опасение, что сил не хватит, прием по таблетке возбуждающего средства, правда, впервые за все восхождение. Но темень настигла задолго до оставленной палатки. Несколько падений, опасных перелетов через трещины. Направление держали инстинктивно. Пару раз оказывались уже на самом краю – потом спасение приписывали какому–то чуду. Кричали, чтобы услышали товарищи внизу. Отвечал свистящий леденящий ветер. И неожиданно рядом огонек палатки. Не сразу возвратился дар речи...

Через несколько дней в долине. Последний взгляд на К–2 – «священное место величайшего момента нашей жизни». И велика была гордость и радость от великой победы, от одоления такой фантастической высоты, таких величественно неприступных гор. Но, вероятно, еще большая радость была в связи с тем, что люди снова оказались в обстановке торжествующей жизни.

 

Сколько же можно пересчитывать?

Прошли годы – более четверти века. С тех пор как люди побывали на Чогори, на вершины стали смотреть не только снизу вверх, но и сверху вниз – из космоса.

И с земли, кажется, уже досконально изучили эти горы самыми точнейшими приборами. С искусственных спутников, орбитальных станций и пилотируемых кораблей. Землю, как никогда тщательно, просматривают, промеряют, зондируют, прощупывают и фототелекамерами, и радиометрами, и радарами. Это – космическое землеведение.

И вот в начале 1987 года в печати промелькнуло довольно–таки сенсационное сообщение. Гималайский пик Джомолунгма, возможно, не величайшая горная вершина на нашей планете. Такое мнение высказали американские ученые из Университета штата Вашингтон в городе Сиэтле. Они измерили при помощи аппаратуры, установленной на искусственном спутнике Земли, другой пик в Гималаях, известный под названием «К–2». До сих пор считалось, что его высота составляет 8611 м. Теперь, благодаря точнейшим исследованиям из космоса, установлено, что он больше. Один из участников эксперимента сказал: «Судя по имеющимся данным, высота К–2 как минимум на 10 м превосходит «рост» Эвереста...»

Конечно, сообщение из тех, что вызывают горячее обсуждение не только среди географов, геологов, геофизиков... Иной читатель, встречая в газете или журнале сообщение о том, что вершина изменила свой рост – подросла или укоротилась, – остается недоволен: «Да сколько же они будут перемерять, пересчитывать!» Другие уже смирились с диалектикой – покой нам только снится. Даже среди признанных гор идет, мол, своя «перестройка». Впрочем, не будем торопиться с поколебленным престижем главенствующего «третьего полюса». Американские ученые сделали оговорку: пока что они не измерили из космоса саму Джомолунгму. Не исключено, что она также окажется выше, чем считалось до сих пор. И тогда все останется по–прежнему – Чогори сохранит свой титул только первого... «кандидата» на мировое первенство. Что само по себе тоже немало...