Иуда долго думал, к какой категории психов следует отнести этого умалишенного. Большинство слабоумных сынов израилевых зацикливались на том, что именно они являются долгожданными Мессиями, но этот — наоборот, не только не утверждал своей божественности, но и был готов заплатить любую цену за то, чтобы встретить грядущего пророка, в реальное существование которого он верил свято. Его помешательство было настолько нестандартно, что Иуда принес второй кувшин вина, и язык у психа развязался еще больше.
“Подумать только, — сокрушался псих, — столько лет подготовки, постоянное финансирование со стороны правительства, боже ты мой!.. Да этих денег на три годовых госбюджета хватило бы. А я уже пять лет здесь ошиваюсь — и ничего. По нашим подсчетам, его должны были распять еще в прошлом году, а он даже не появлялся. Никаких толп, никаких хлебов, мертвые не ходят, слепые не прозревают — глухо, как в танке”
“Что такое танк?” — вежливо полюбопытствовал Иуда.
“Танк — это… эээ… — псих озадаченно почесал затылок. — Это как Иерихонская Труба, только бронированная и сама ездит. Да бог с ним, с танком! Слушай, а, может быть, на самом деле и не было никаких толп, ведь у Булгакова никаких толп не было! Может, все тайно было — закрытая секта, вход только по паролям… Может, я сейчас с тобой разговариваю, а ты — один из них. А, может, ты — это Он?”
“Неее, — возразил Иуда. — Тут я тебе точно сказать могу — я это я”
“Вот и все так говорят, — сокрушенно вздохнул псих. — Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Раньше, веришь ли, я и конспирацию строгую соблюдал и все такое, да и сейчас, конечно, соблюдаю — по большому счету. Это я только с тобой ведь так откровенно могу… Ты меня уважаешь?”
“Я?! — изумился Иуда. — Да я маму родную так не уважаю, как тебя. А ты меня?”
“Уважаю! — тряхнул головой псих. — Потому и не скрываю от тебя ничего. С тобой бы я в разведку пошел, да только мы, разведчики, парами не ходим. С другой стороны, это и не важно вовсе. Даже если б ты иудой оказался и стал болтать…”
“Но я и так Иуда” — напомнил Иуда.
“Конечно, — согласился псих. — У вас тут каждый второй — Иуда, а каждый третий — Иисус. Но я не это имею в виду. Даже если бы ты все разболтал, тебе все равно никто не поверил бы”
“Но я — верю!” — прижал руку к сердцу Иуда.
“Ты вообще — хороший мужик! — заключил псих. — Но это меркнет рядом с провалом операции. Мне остается только сесть и собственноручно написать эти чертовы Евангелия, чтобы восстановить историческую справедливость. Парадоксальное решение, но другого выхода я не вижу”
“Погоди! — у Иуды промелькнула мысль и он решил играть по бредовым правилам этого сумасшедшего. — Давай будем исходить из предположения, что Мессия все-таки существует, но существует в тени. Закрытая, как ты сказал, секта, тайные вечери и прочая. Ты говоришь, у вас есть записи его проповедей, а это значит, что ты уже как бы посвященный внутреннего круга, просто ты не можешь выйти на них, а они — на тебя”
“Ну” — настороженно согласился псих и глаза Иуды удовлетворенно сверкнули.
“Вот тебе и ну! — сказал он. — Ты же до сих пор пробовал только первое, то есть пытался выйти на них, но не пробовал второго — сделать так, чтобы они вышли на тебя! Ты должен засветиться!”
“Значит, по-твоему, — холодно улыбнулся псих, — я тебе свою историю спьяну разболтал? Ты представляешь, сколько может выпить полковник разведки, не пьянея? Ладно. Как ты заметил, выйти на пророка и его апостолов у меня не получилось. И я уже целый год пью с разными фарисеями, вроде тебя, и говорю, говорю, говорю… Толку от этого, правда…”
“Ты не понял, — возразил Иуда. — Так ты можешь всю жизнь здесь пробухать и никого не найти. Ты должен засветиться публично! И не так, чтобы сказать перед толпой на рынке: я знаю, ребята, вы где-то здесь. Неееет! Ты должен сам объявить себя Мессией и дословно воспроизвести его проповедь. Слова-то хоть помнишь?”
“Еще бы! — оживился псих. — Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся…”
“Не слабо, — уважительно хмыкнул Иуда. — Вот тогда-то он и обалдеют, твои сектанты. Придут к своему учителю и спросят о тебе — кто такой? А он им: а ну-ка, ребятки, приведите-ка его ко мне!”
“Верно! — лицо психа просветлело. — Толковый ты мужик. Тебя как звать-то хоть? А, да. Ты говорил. А меня — Серегой звать, Сергеем Николаевичем. Можно просто — Серый…”
И они выпили еще полкувшина, а через три года, наполненных самыми невероятными событиями, Иуда не выдержал и пошел к первосвященнику, чтобы сдать ему скандального лжепророка со всеми потрохами.
“Настоящий Мессия на нас так и не вышел, — рассказывал он кивающему Каиафе, — а этот обнаглел только сверх меры…”
Еще через две недели Сергей Николаевич стоял с Петром перед деревом, на котором ветер раскачивал уже попахивающее тело Иуды, и растерянно разводил стигматами.
“Когда ты воскрес, Учитель, — сказал Петр, — он сам не свой стал, совесть его доконала”
“Что ж он со мной не поговорил? — сокрушался Сергей Николаевич. — Я бы объяснил ему, что к чему. Ну, да ладно…”
Вконец обнаглевшая ворона села Иуде на голову и клюнула его в макушку.
“Как говорится, хорошего понемножку, — заключил Сергей Николаевич. — Иуда, тебе говорю! Слезай с веревки!”
Труп удивленно захлопал глазами, а ворона — крыльями, и Петра чуть не стошнило.
“Помоги ему, Петя, чего же ты!” — с укоризной промолвил Сергей Николаевич, и через пару минут Иуда уже стоял, пошатываясь, на своих окоченевших ногах и ошалело ощупывал свое тело. Он вздрогнул от неожиданности, когда вдруг забилось сердце и кровь потекла по высохшим венам.
Как и три года назад, они сидели за одним столом, на котором стоял кувшин с красным вином. Иуда смотрел на своего Учителя, который пил и не пьянел — лишь слова его становились все веселее.
“Я ума не приложу, — смеялся Сергей Николаевич, — как ты сразу ничего не понял?! Все же настолько ясно было, а оказалось, что только для меня одного. Я не знал, извини. Помнишь, еще в самом начале, когда мы с тобой только открывали представление, пришла эта сумасшедшая баба и стала орать благим матом, что она моя мама и хочет забрать меня домой. Потом оказалось, что она всем это говорит. Мне рассказывали, что она даже к Пилату один раз так пришла и ту же песню завела: я, мол, мама твоя — собирайся, сынок, и пошли отсюда. А я тогда ничего не понял и растерялся страшно. Ко мне тут люди пришли, я им про левую щеку должен лапши навешать, короче, выполняю задание согласно плану, а тут на тебе, пожалуйста, мамаша приперлась. Я ничего не соображаю и автоматически уже говорю — какая ты мне мама, дура старая! Ты хоть знаешь, кто у меня мама? А мама у меня — директор школы, учитель русского языка. Но этого я сказать не могу, потому что — не время и не место. Тут меня и переклинило — что я должен сказать? Кто у меня мама? Понимаешь ситуацию?”
“Да, — смущенно промямлил Иуда. — Ты сейчас рассказываешь, а я все вспомнил. У меня ж на этой проповеди бородавка с шеи исчезла…”
“А у меня — шов от аппендицита рассосался! — воскликнул Сергей Николаевич. — И знаешь почему?”
“Почему?”
“А вот именно потому, — Сергей Николаевич допил свое вино и удовлетворенно крякнул, — что в этот момент я вдруг понял, кто на самом деле моя мама и кто мой настоящий папа. О чем и рассказал всем в ту же минуту. Мне и в голову не могло прийти, что ты ничего не заметишь и не поймешь”
Потом Иуда принес еще воды из ручья и, слушая Сергея Николаевича, зачаровано смотрел, как она превращается в вино. Шея почти уже не болела и скоро он совсем забыл о ней, равно как и обо всем на свете.