Как-то раз прослышал Сталин, что сидящий на зоне Солженицын не хочет отрекаться от своей природы Будды. Поехал тогда Сталин на Сахалин. Поехал не потому, что сам Солженицын ему залупается, а потому что до этих пор никому еще в голову не приходило настаивать на обладании природой Будды. В действительности и сами чекисты никогда никого не принуждали от нее отказываться, но тут такая история получилась. Когда пытались Солженицына превратить в стукача, тот пошел в тупой отказ. Ему говорят, вы коммунист? Коммунист, отвечает. Вы товарища Сталина, спрашивают, уважаете? Ясен хуй, говорит Солженицын, уважаю. Так какого же вы, извините, беса не желаете информировать начальство о наличии контрреволюционного элемента среди временно лишенных свободы коммунистов? Солженицын на это подумал и говорит — а мне моя природа Будды не позволяет. Ха, говорят ему чекисты, если вы советский человек, то и природой Будды обладать не можете. Почему же, возражает Солженицын, я же ею не единолично обладаю, это — коллективная собственность. В том-то и дело, говорят чекисты, что вы сейчас от коллектива изолированы и вся ваша собственность у нас по списку пронумерована. И заметьте — никакой природы Будды в этом списке нет. И, тем не менее, стоит на своем Солженицын, я, товарищи, не отказываюсь от своих слов. Ну, ясное дело, чекисты не сразу поверили Солженицыну и для начала позагоняли ему иголок под ногти, пиздюлей вломили нехуевых, а потом и спрашивают: “Что, собака, обладаешь природой Будды?”. Солженицын, конечно, ничего толком ответить им не смог — полный рот выбитых зубов да соплей, тут уж не до философии. Промычал он им что-то невнятно: “Му… бу…”, но всем своим видом все-таки показал, что стоит на своем. Чекисты только руками развели и накатали бумагу Дзержинскому. А Дзержинский как раз в это время со Сталиным обедал. Ему тормозок приносили отдельно с Лубянки, а Сталин кушал свое, кремлевское, но тоже для бдительности давал сперва Хрущеву кусочек попробовать. И вот приносят Дзержинскому телеграмму: “сахалине солженицын стоит своем настаивает обладании природой будды” и Дзержинский так: “Кхе-кхе, вот, товарищ Сталин, не угодно ли взглянуть, случай весьма и весьма презабавный”. Сталин прочитал телеграмму, побагровел весь и велел приготовить на после обеда самолет. Вечером он уже входил в камеру пыток, где на дыбе висел Солженицын. Ты, что ли, спрашивает Сталин, Солженицын будешь? Я, говорит Солженицын. Что ж ты, качает головой Сталин, ребят моих позоришь, от природы Будды отречься не хочешь? А ну, кому говорят, отрекайся! Нет, отвечает ему Солженицын, лучше смерть. Нет, возражает ему Сталин, о смерти ты у меня можешь только мечтать. А ну, ребята, отрежьте-ка ентому орлу яйца! Чекисты выполнили приказ, но Солженицын даже бровью не повел. Сталин нахмурился и говорит — поотрывайте-ка ему пальцы на руках и ногах. Тут Солженицын только застонал немного. Сталин рассердился и говорит — отрежьте-ка ему руки-ноги! Солженицын только “Ой!” сказал, но от природы Будды все равно не отрекся. Открутите ему голову, сплюнул Сталин совсем уже мрачно. Но Солженицын и это стерпел. Как же ты, гад, не выдержал Сталин, все это терпишь и от природы Будды не отрекаешься? А потому и не отрекаюсь, говорит Солженицын, что ты мне руки-ноги и буйну голову оторвал, а от природы Будды ничего от этого не убавилось и не прибавилось! Тогда Сталин говорит — молодец, Солженицын, победил ты меня в неравном бою и природу Будды не посрамил. За это я тебя отпускаю на все четыре стороны, а сам отрекаюсь от советского престола. Буду бродячим монахом. Как же, товарищ Сталин, заплакали чекисты, а кто ж страной-то править будет? А кто хочет, пожал плечами Сталин, тот и будет, хоть Хрущев! После этого Сталин подарил Солженицыну свой самолет, а сам пошел пешком куда глаза глядят. В конце концов, люди рассказывают, совсем ушел.