Он метался от стены к стене в полумраке опустившейся на землю холодной вьюжной ночи, не находя себе места, словно дикий зверь, пойманный в вольной степи и заточенный в крошечный мирок клетки бродячего цирка. Его движения – резкие, нервные, повторявшиеся из раза в раз, – лишь усиливали пробравшуюся в самое сердце тревогу, но он упрямо не останавливался, в странном танце неизвестного обряда кружа по небольшой комнате-келье, то и дело натыкаясь на какие-то предметы, что-то роняя, не заме-чая ничего вокруг себя, так, будто в этот час лишь движение удер-живало его рассудок от безумия, создавая призрачную иллюзию сво-боды.

Раз или два он ловил себя на мысли, что еще миг – и он бросится на покрытую старинными гобеленами стену, сорвет тяжелую ткань, чтобы, добравшись до твердого холодного камня, биться о него, царапать, в кровь раня пальцы и ломая ногти, и кричать, страшно хохоча, в слепом бессилии.

Но почему? Вопросы вновь и вновь врезались в его сознание, не давая разуму забиться в самый черный уголок бездны. Что, во имя Творца, с ним случилось?

Откуда взялись эти странные чувства, которые никак не желали покидать душу, мучая ее сильнее самого искусного в своем ремес-ле палача?

Что это? Сомнение? Оно так давно не посещало его, что, каза-лось, ушло навсегда…

С чего бы ему возвращаться теперь? И в чем ему сомневаться? В своих силах?

Проповедник был слишком стар для подобных глу-постей и давно убедился, что в жизни дается ровно столько, сколь-ко суждено, не больше, но и не меньше. В правильности раз избран-ного пути? Но дорога уже близилась к концу, так что перестало иметь значение, что ожидает одинокого странника за ее последним поворотом. В завтрашнем дне? Но ведь ему было доподлинно известно, что случится завтра. Он знал все ловушки, которые нужно обойти, продумал все речи, кото-рые ему предстояло произнести. Этот день-всего лишь еще один пере-ход солнца с одного края небес на другой. Лишь шаг – и толь-ко.

Можно еще сомневаться в окружавших: в уме помощников, верности друзей, осведомленности шпионов… Но это совсем не то, скорее по-дозрения, которые не исчезнут никогда…Путь к власти – плавание по морю заговоров на корабле интриг…

К этим привыкаешь так же быстро, как к похолоданию с наступлением зимы – вынужденная неприятность…

Нет, сейчас он чувствовал себя иначе.

"Отчего же, великий бог, так трепещет сердце, стучит с пере-боями, словно птица, бьющаяся в стекло закрытого оконца; отчего душу пронизывают такие горечь и боль, какие, наверное, испытывает лишь осужденный на смерть при виде готовящегося костра, да еще зверь, попавший в капкан, чуя близость охотника?" "Может, дело не в сомнениях? Может быть, это предвидение, предчувствие беды? Не чего-то незначительного – крошечной песчинки в глазе вечности – а настоящей Беды, о которой будут помнить до скончания времен?" Он остановился, сжал пальцы в кулак, заставляя себя собрать-ся с мыслями, вспомнить все, что произошло в последние дни и по-пытаться в прошлом отыскать след будущего, который не заметил глаз, пропустил разум, но ощутила душа, потеряв покой…

После того, как колдуны, бросив свои дома, исчезли неизвестно куда, предводитель проповедников, понимая, что оставаться у стен покинутой, замерзавшей во власти первых декабрьских морозов деревни бессмысленно, стал собираться в обратный путь.

Влад знал, что новые события, центром которых станет Рада, не заставят себя долго ждать. Ему не терпелось поскорее вернуться назад, ощутить надежность стен дворца проповедников и поддержку братьев по ордену. И, все же, что-то заставляло его медлить, со-вершая по пути частые остановки в монастырях.

Воины, с раздражением наблюдая за приближением предвестников жестоких вьюг и лютых морозов, ворчали, что они не нанимались нес-ти службу зимой, что им давно пора вернуться домой, к своим семь-ям, а то жены и дети, небось, уже вконец от рук отбились, да и во-обще, кто заплатит за лишний месяц, что они простояли на краю света вблизи от чудовищ, достойных черных богов?

Офицеры даже не пытались прекратить эти пересуды, хотя бы ради порядка. Те из них, кто был поумнее, понимали: за этой столь неожиданной мед-лительностью предводителя проповедников скрывалось что-то… Что-то способное положить конец не только их карьере, но, возможно, и самой жизни…

"Нет, – оборвал он все лишь сильнее запутывавшие воспомина-ния. – Это не то… – движения его стали еще более резкими, дыхание участилось. – Спокойно, спокойно, – шептали обветренные, пересохшие от волнения губы. – Вчера я вернулся в Раду…" В столице их ждали как победителей. Весть о падении послед-ней колдовской деревни опередила прибытие войска. Людям было не важно, что произошло на самом деле, они не задумывались над тем, куда могли уйти последние колдуны. Главным для них было, что на-деленные даром ушли, бросив все, признавая тем самым свое поражение.

Город, переодетый зимой в белые снежные одежды, чистый, ды-шавший свежестью морозного утра, встречал их праздничным гулом колоколов, веселым, радостным перезвоном колокольчиков, алыми флагами и полотнами, украшавшими высокие зубчатые стены мо-настырей, морем разноцветных гирлянд и фонарей.

По случаю чествования героев для мирян был открыт дворец пресвитера… Гомон веселья, улыбки, смех… И, все же, за всем этим скрывалось что-то еще…

Подхалимство? Как же без него! Жела-ние попасться на глаза, услужить, надеясь тем самым несколько подправить собственные судьбы? Ну, разумеется! Но не только это. Настороженность в глазах монахов, ожидание чего-то, что вот-вот должно было произойти, став началом новых еще более важных и великих событий…

Предводитель проповедников не был бы самим собой, если б позволил по большей части показному веселью отравить свой разум, блеску улыбок ослепить глаза. Все время, да-же когда он раскланивался с гостями: высшим духовенством, столич-ной знатью, богатейшим купечеством, – его улыбка оставалась натяну-той и скорее походила на кривую усмешку, глаза же – холодные, цепкие, -обшаривали все вокруг, пронизывали насквозь окружающих, ища…

"И ведь ничто не предвещало беды, – его скулы дернулись, – никто из гостей и представить себе не мог, что пресвитер умрет так внезапно, прямо на пире…

Посвященном моей победе!… Почему все должно было произойти именно тогда? Какая этим безумцам была разница: днем раньше, днем позже? К чему было портить празд-ник?! – его уязвленная гордость, раненное тщеславие были готовы кричать, однако разуму, пусть с трудом, но все-таки удалось ско-вать их в мертвых оковах, заставляя подчиниться. Разве не учили его, проповедника, искусству управления толпой, ее чувствами и по-мыслами? Разве не среди веселья и радости, в ощущении победы и освобождения человек более всего уязвим? Лишь в это миг можно внушить ему воистину великий страх – всеобъемлющий, неподдающийся понима-нию, страх, который до тех пор, пока его не задует тот, кто соз-дал, будет мучить, подчиняя себе всецело и безоглядно…

Но ведь Сол – монах. Он не проходил всех премудростей убеждения в школе проповедников. Неужели ему удалось дойти до всего самому? Если это так, он гениален. И не только по-тому, что от самоучки обычно не ждут вершин мастерства.

Творение профессионала – мертвое, окостеневшее создание, изъеденное зуб-режкой и старостью, лишенное горения… В нем нет страсти. Здесь же… Влад вынужден был признать – чувства были столь ярки и глу-боки, столь разнообразны в своем воздействии – от горя потери до-рогого, близкого человека и страха перед будущем, до ущемленной гордости и разочарования рухнувших надежд. Никто не смог уберечь-ся от его воздействия, даже признанный мастер…

Улыбка, слегка тронувшая губы проповедника, на сей раз стала знаком возвращения спокойствия. Он понял, что за болезнь коснулась его, и это было не безумие. И все же…

Тревога вновь напомнила о себе. От первого шага до полного выздоровления было далеко. Ему нужно было докопаться до причины. И он продолжал свои мысленные поиски: "Итак, пресвитер упал замерт-во… Никто не ждал ничего подобного… Все были поражены… Разве что Сол… Лишь его удивление казалось наигранным… Но неужели он не посвятил никого в свои планы? Или его сторонники просто не по-явились на празднике? Интересно, чем же они тогда занимались в это время?… – этого он не мог понять, и его беспокойство то вновь усилилось. – Странно… И почему Сол поспешил объявить, что смерть пресвитера была естественной, что просто пришло время богу призвать своего верного слугу? Я был уверен, что он собира-ется использовать это событие против меня в своей борьбе за власть… Или Стантин не знал всего, или, в последнее время, у Со-ла появилось такое оружие, которое делает все остальное бессмыс-ленным…" Влад опустился в массивное, обитое дорогим бархатом крес-ло, откинулся на мягкую спинку, заставляя тело расслабиться и от-дохнуть.

Какое-то время он просто сидел, рассматривая из-под о-пущенных ресниц свою келью…

Богато убранная, полная множества маленьких золотых безделушек, сделанных лучшими мастерами страны, она скорее походила на спальню богатого купца, чем на жилище свя-щенника. Но проповедник никогда не давал обета аскезы. У него иные задачи и иное оружие исполнения воли Бога. Он ведет за собой народ не подвигом чистоты и праведности, как то предписано монаху, и не отрешенностью от мира, даже безумием блаженного. Сло-во – его меч, умение говорить – ремесло. И ему нет никакой нужды отказываться от всего земного, идти на самопожертвование, принося все на свете в жерт-ву.

А Влад всегда чувствовал Слово так, как другие видят свет дня или ощущают холод зимы. Еще будучи юношей, он играючи подни-мал деревни против колдунов, его речи подчиняли себе города. При необходимости, он мог заставить весь народ поверить в очевидный обман.

И снова усмешка прервала его размышления: он понял, что оказался жертвой того же оружия, что долгие годы верой и правдой служило ему. И, все же, почему? Он должен был почувствовать… Что же помешало ему? То, что он ждал чего-то подобного и принял прои-зошедшее как должное, закрыв глаза на все остальное?

И снова цепкие ледяные пальчики тревоги потянулись к его сердцу, заскребли коготками душу. Почему? Почему он сдался без борьбы в тот миг, когда, казалось, ничто не заставляло его усом-ниться в своей победе? Чего он испугался? Почему не был достаточ-но уверен в своих силах, решил, что Сол – слишком сильный для него противник? Чушь! Ничто не могло, не должно было остановить его в двух шагах от столь желанной цели!

"Стантин… – проповедник поморщился, недовольный, что не в силах вспомнить всех мельчайших фрагментов их разговора. – Стантин умен… Ему известно очень многое…

Заговоры – его стихия… Его слова… Это была речь не разума, а страха. Что более всего взвол-новало Стантина? Возможность того, что Сол прибегнет к помощи По-терянных душ, направив их гнев против своих врагов…" – Влад сжал губы, его глаза сощурились, будто он начал различать в окружавшей его полутьме что-то едва заметное, туманное. И снова он ощутил холод в груди – подтверждение тому, что на правильном пути.

"Потерянные души… Что говорили о них колдуны, принявшие покаяние…? Их боятся больше смерти, ибо эти твари спо-собны не просто уничтожить тело, но и убить душу… Вряд ли в мире найдется существо, рискнувшее помянуть их всуе… Нет, они – не то оружие, которым пугают, не в силах вытащить меч из ножен. Слишком маловероятно, что поверят на слово, считая их всего лишь старыми как мир легендами. И только увидев собственными глазами… Что-то здесь не так… Чего-то не хва-тает… А кое-то явно лишнее… Но что? Почему должен был умереть пресвитер? Что это было на самом деле: убийство или… Почему секретарь конклава не стал никого обвинять в его смерти? Что бы ему дало обвинение? Вывело бы меня …или кого-то другого из игры… И поз-волило бы собраться с силами, потянуть время… Но ему это было не нужно! Либо он уже получил нечто, позволяющее не сомневаться в своей победе, либо это должно произойти вот-вот… Потерянные души…

"

Сколько он ни думал, больше ничего не приходило ему в голову…

"Неужели Сол нашел способ подчинить их себе, сделать то, что казалось не по силам даже первосвященникам? – проповедник вскочил с кресла. От близости разгадки его обдало жаром, щеки за-пылали, голова закружилась. – Ну же, ну! – приказал он своему разу-му. – Сол должен был узнать что-то такое о Потерянных душах, что не знает более никто, или, зная, не предает значение… Что?" Влад вспомнил разговор с Гро-мом, как тот, словно безумец, рассказывал о встрече с давно умер-шим колдуном, предупреждавшим об опасности Потерянных душ. В па-мяти всплыл образ того, кого все считали безумцем…

"Он постоянно что-то говорил о них. Но что? Что? Великий Бог, да кто же вслуши-вался в его бред! Если бы знать, что это понадобится…! Да и не мог Сола остановить страх перед неведомой опасностью, Сола, кото-рый не боится даже Бога… " Он сжал пальцы и сильно, намеренно при-чиняя боль, стукнул кулаком себе по бедру, словно это могло по-мочь мыслям собраться, помочь вспомнить… И тут Влад остановился, глаза его сверкнули решимостью:

"Архив первосвященников! Вот где я найду ответ!" Влад решительно направился к двери. Он отмахнулся словно от надоедливых мух от телохранителей и слуг, неизменно находившихся поблизости от своего господина, ожидая его приказаний. Оставив их, не понимавших, что происходит, с недоумением глядеть вос-лед, он, с удивительной для своего возраста и сана быстротой пере-сек огромную залу приемов и уже вышел в галерею, ведшую к главным вратам, как вдруг замер, словно налетев на стену.

В его сощурившихся глазах проснулось удивление, когда он увидел одиноко стоявшего возле покрытой гобеленами стены командующего.

– Гром! – окликнул его предводитель проповедников, стараясь, чтобы голос звучал как можно решительнее, в то время как разум Влада лихорадочно пытался дать хоть какое-то объяснение присутс-твию воина там, где ему было в этот миг совсем не место.

Мысли с удивительным постоянством кружились вокруг одного и того же: неужели Гром, на-ивный в делах церкви, неискушенный в охватившей ее борьбе за власть, показывавший всем своим видом ненависть к монахам, на самом деле играл все это время на сто-роне Сола и пришел во дворец, выполняя какой-то приказ секретаря конклава?

"Уж не по мою ли душу он явился? И что он станет делать? Убьет меня сразу или…" – он плотно сжал губы, заставляя себя успокоит-ся. Потом, смеясь над своими страхами, которые, в сущности, были ничем в сравнении с леденящей душу угрозой, исходившей от Потерянных душ, спросил:

– Что ты здесь делаешь?

– Прости меня, великий магистр, – сорвавшись с места, воин быстро приблизился к нему, почтительно склонил голову. – Прос-то… – было видно, что он испытывал некоторую растерянность, даже смущение, как человек, который сознавал странность своих действий, но был не в силах поступать иначе. – Просто я подумал…

Возможно, тебе понадобится моя помощь.

Проповедник не смог сдержать усмешки, представив на миг себя поднимавшим армию против Сола, словно тот какой-то колдун.

Против Сола и Потерянных душ… При воспоминании о последних усмешка сош-ла с его губ, лицо помрачнело, в глаза вернулась тревожная насто-роженность.

– Господин? – воин нахмурился, словно и ему передалось охватив-шее Влада чувство опасности и ожидание беды.

Поборов в себе желание побыстрее добраться до цели, не тратя драгоценного времени на разговоры с командующим, проповедник оки-нул воина быстрым цепким взглядом.

"Да, его помощь понадобит-ся", – решила та часть его разума, которая более всего сохранила способность трезво рассуждать, не поддаваясь необъяснимым трево-гам.

– Зачем тебе это, Гром? – глядя прямо в глаза воину, спросил он. – Какое тебе дело до борьбы церковников друг с другом? Ведь ты никогда не жаловал никого из нас, – голос проповедника звучал рез-ко, решительно, и, в то же время, в нем не было угрозы – лишь жела-ние понять, что движет тем, кто в миг страшной опасности решился предложить помощь.

Командующий не отвел взгляд. Он смотрел на предводителя проповедников спокойно, как человек, принявший самое главное в своей жизни решение.

– Я не скрываю своего отношения к церковникам, – и, все же, он никогда раньше не решился бы сказать такое священнослужителю прямо в глаза. – И будь дело только в вас, бог свидетель, я и не подумал бы о том, чтобы кому-то помогать, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Но то, что происходит, что вот-вот произойдет, касается всех. Я могу себе позволить жить или умереть с клеймом вероотступника, но не безучастного свидетеля конца мира.

– О чем ты говоришь?

– О чем? – воин криво усмехнулся. – Как будто ты не знаешь, – его больше не заботила необходимость соблюдать тысячу и одну услов-ность в разговоре с одним из правителей. – Над городом сгустились тучи. Жители в страхе забились в углы, попрятались, словно крысы, в норы, чувствуя близость урагана. И только безумцы бродят по пустынным черным улицам, вознося хвалу Концу света. Разве не это чувство гонит тебя из дворца, чьи стены готовы рухнуть?

– Я не собираюсь прятаться! – глаза Влада сверкнули яростью. – Я сделаю все, чтобы остановить зло!

– Конечно, – они все так же смотрели друг на друга, словно ник-то не желал первым отводить взгляд. – Я видел тебя тогда, возле кол-довской деревни. Ты очень смел, даром что священник. Поэтому я здесь. И поэтому спрашиваю: что я могу сделать?

Проповедник на миг задумался. В отличие от Грома, он знал с кем, или, вернее, с чем им придется иметь дело, и не совсем предс-тавлял, что воины, пусть даже целая армия, смогут противопоста-вить Потерянным душам. Но ему впервые в жизни вот так открыто протягивали руку и он не мог просто отвернуться, уйти.

– Гром, я попытаюсь не допустить, чтобы ЭТО произошло, – нако-нец, произнес он. – Но если мне не удастся… Никто из живых не в силах даже вообразить, что произойдет тогда, ибо нам придется иметь дело не с людьми, даже не с колдунами – с Потерянными душа-ми, – он сам был поражен тому спокойствию, которое охватило его. Голос не дрогнул, не ослаб, сорвавшись в хрип или ше-пот при упоминании тех, о ком было страшно даже думать.

Последние слова заставили командующего побледнеть, но в его глазах светилась все та же решимость идти до конца.

– Ты можешь вывести своих людей из казарм? Пусть отряды пат-рулируют город, – Влад не знал, зачем, просто он вдруг понял: "так надо". Он не смог бы объяснить проис-ходившего иначе как высшей волей, но воину не нужны были объясне-ния. Ему претило бездействие и он пришел к священнику не за советом – за приказом. – А я пойду во дворец пресвитера, – проповедник прек-ратил сражение с собственной душой, поняв, что проиграл его.

Он заставил себя забыть, кем был все последние годы, превратившись просто в человека, которому предстояло встать на пути Конца. Не остановить его, не отсрочить… Просто подняться, выпрямившись, смело глядя вперед…

Так было легче верить в то, что произойдет чудо, и спокойнее умирать.

Командующий отсалютовал ему, приветствуя не как великого ма-гистра или главу ордена проповедников – как воин воина. А уже че-рез миг он быстро шагал прочь, спеша выполнить приказ.

Проводив его взглядом, Влад продолжил свой путь с еще большей решимостью отыскать в архиве первосвященника то, что дало бы хоть небольшую надежду на спасение.

Дворец пресвитера лежал в трауре. За минувшие часы слуги ус-пели заменить символы веселья знаками скорби. Все оконные витра-жи, все зеркала были укрыты непроницаемым серым полотном. Еще совсем недавно ломившиеся от яств праздничные столы теперь спали под холодом прощальных покровов. Даже полы, на которых лишь час назад горели бутоны не спешивших увянуть цветов, теперь покры-вал тонкий слой пепла, хрустевшего под ногами, словно песок на зубах.

Почему же священники, начав обряд, не довели его до конца? Почему из внутренних покоев не доносились скорбные песни плакаль-щиков, почему не были слышны голоса чтецов, чьи молитвы указали бы душе умершего дорогу в божий мир? Почему в галереях и задах, где всегда было столь многолюдно, в эту странную ночь не было ни души, не горела ни одна свечи, хотя их должны были зажечь столько же, сколько звезд на небе?

В неровном скользившем свете факелов дворец казался не просто покинутым – мертвым, словно жизнь оставила его стены, чтобы не вернуться в них уже никогда.

В подземелье царила темнота. Владу пришлось идти вдоль стены, держась за нее, чтобы не упасть, когда нога случайно попадала в трещину или прямо из пустоты возникали ступени. И, все же, если бы ему не были знакомы здесь все повороты, все лестницы и туннели, он бы давно потерялся в погруженном в кромешный мрак лаби-ринте. Но чем дальше он шел, тем сильнее сомневался в правиль-ности того, что делал. Даже если он дойдет до заветной двери как сможет он в кромешном мраке найти нужную рукопись и прочесть ее? Нужно было вернуться назад за факелом. Но проповедник упрямо про-должал идти вперед, словно боялся, что, стоит ему повернуться, и неведомая сила поглотит подземелье.

И тут, будя в сердце надежду, впереди забрезжил неровный красноватый отблеск пламени, словно переписчик или какой-то нера-дивый служка позабыл погасить свечу…

Странно… Вряд ли можно представить что-то более страшное для рукописи, чем пожар. Что бы там ни было, за подобный проступок виновного ожидало слишком суровое наказание, чтобы не помнить об этом… И, все же, произош-ло именно то чудо, на которое надеялся проповедник, пробираясь во мраке по холодным, дышавшим сыростью, коридорам подземелья.

Открыв тяжелую скрипучую дверь, он вошел в залу, в которой, не покидая ее ни на миг в течение всего минувшего тысячелетия, хранился архив первосвященников.

Впрочем, это была не зала, ско-рее – выбитая в горе огромная пещера, заставленная высокими стеллажами, на которых покоились древние свитки.

Свеча в тяжелом бронзовом подсвечнике стояла на столе. Ее пламя было ярким, ровным, стан прям, лишь чуть-чуть тронутый кап-лями воска. Все говорило о том, что зажгли ее совсем недавно. Но кто это сделал и зачем?

Взяв свечу в руки, Влад огляделся, пытаясь хоть что-то уви-деть во тьме. Рядом мелькнула бледная тень, поспешно прячась в темноте.

– Кто здесь? – крикнул священник, но лишь эхо ответило ему.

"Наверно, показалось", – подумал он, двинувшись к стеллажам.

До минувшего лета почти тысячелетие сюда не ступала нога че-ловека. Никто и представить себе не мог, что в недрах подзе-мелья скрывается такое сокровище, как никто не находил ответа, кому и зачем понадобилось замуровывать ведшую в эту пещеру дверь. Пытались ли далекие предки скрыть сокровище от недостойных глаз воров, которыми так изобилуют смутные времена, либо защищали свитки от времени, дабы они смогли дожить до того часа, когда в них возникнет нужда – неизвестно.

Даже после того, как архив был случайно найден, мало кто ре-шался прийти в эту пещеру, словно прошлое, не желая расставаться с теми тайнами, которые она считала принадлежащими ему одному, охраняло эту залу лучше сундуков и замков.

Почти все свитки толстым слоем покрывала пыль. То там, то тут с потолка, с верхних полок стеллажей свисали причудливые узоры паутины… Однако, в отличие от подземелья, здесь не было сле-дов сырости, не пахло плесенью. К сладковатому духу свечи не при-мешивалось никаких запахов. Кроме шороха шагов, повторяемых эхом, да хриплого дыхания пламени не было слышно ни одного звука, слов-но все живое было чуждо этому месту, являвшему собой осколок бес-конечности. Казалось, стеллажам не будет конца. Как же отыскать в этом море свитков нужную рукопись?

Сколько времени на это потребует-ся?

На миг проповедник остановился, охваченный сомненьями. А что, если этого манускрипта здесь нет? Может быть, Сол давно унес его, спрятал в одном из своих тайников, чтобы никто не смог прочесть слов, которые давали силу, соизмеримую разве что с властью Бога?

– Нет, она здесь, – из самого сердца мрака донесся до него тихий шепот, заставив дрогнуть руку, державшую свечи. И тени расползлись по полу, словно змеи, сплетаясь в клубки.

– Кто ты? Покажись! – пусть его тело не было лишено слабости и он не всегда мог это скрыть, но голос – голос в любой ситуации неизменно оставался твердым и уверенным.

– Это я, добрый человек, – тень вышла из мрака. – Всего лишь я – наивный безумец, уверовавший, что сможет изменить судьбу. Но разве это возможно, когда боги уже вывели в Книге вечности знаки прош-лого, настоящего и грядущего? – невысокий совершенно седой мужчина в одеждах кающегося, с грубым шрамом через весь лоб, сделал шаг навстречу замершему на месте священнику, протягивая ему старый свиток.

– Вот то, что ты ищешь.

– Призрак! – проповедник побледнел. – Зачем ты явился мне, о чем хочешь предостеречь? Почему ты никак не упокоишься с миром, не перестанешь тревожить землю, которая уже давно стала тебе чужой?

– Я не могу ступить на вечную дорогу, пока не выполню то, что было поручено богами. Мне не о чем предостерегать тебя, ибо это уже сделано другими. Возьми рукопись. Ведь ты пришел за ней.

– Сначала ответь мне!

– Добрый человек! – взмолился призрак. – Стоит ли сейчас тратить драгоценные минуты на расспросы несчастной тени?

– Я должен понять! Почему? Почему именно ты, хранивший память о Потерянных душах, предал свой народ, совершив самое страшное зло? Почему ты являешься нам, лишенным дара? Ведь не мы, а твои сородичи испокон веков были наделены властью над Потерянными ду-шами? Зачем сперва ослаблять силу заклятий, а потом просить бес-сильных изменить неизбежное?

– Ты спрашиваешь, почему? – голос тени преисполнился грус-ти. – Почему я предал?

Но разве после принятия покаяния, это было предательством?… А если и так…

Что ж… Я должен был сделать это. Я дал шанс избежать самой страшной участи тем, кто в ином случае уже стоял бы за чертой ненависти и пустоты… Порою смерть – не кара, а избавление… И я дал время тому, кто в тот миг был еще не готов исполнить предначертанное…

– Ты говоришь загадками.

– Ты сам все поймешь. Когда наступит время. Мне же ведома лишь часть. Если истина – свеча, то я вижу только ее отблеск во мраке. Все, что мне было нужно – разбудить в сердцах сомнения. И, видя тебя здесь, я с радостью понимаю, что мне это удалось. А теперь прочти рукопись, составленную Старшим из первосвященников в ночь нака-нуне казни нашего последнего короля, и, возможно, ты поймешь, что сейчас происходит в мире…

Качнув головой, толи отвергая доводы странного собеседника, толи просто стараясь отогнать от себя навязчивое наваждение, Влад все же, словно в бреду, не осознавая до конца, что делает, взял свиток и, вернувшись к двери, поставил свечу на стол, сам сел на грубую каменную скамью и углубился в чтение драгоценного манускрипта…

"На улицах праздник, – без предисловий, просто, даже как-то по-будничному небрежно, начинал свое повествование человек, о котором уже тысячу лет слагали легенды, чье имя было священно, за-писанное в тайных книгах рядом с именем самого бога. Рукопись скорее походила на страницы дневника молодого купца или только что принявшего сан священника, который писал лишь для себя, не думая, что все это будет храниться в веках, как святыня…

Оторвав взгляд от вдруг заплясавших перед глазами знаков, проповедник мотнул головой, разгоняя странные мысли, непонятно по-чему пришедшие к нему. Губы торопливо зашептали молитву, и лишь когда спокойствие вновь заняло свое место в его сердце, он вернулся к рукописи… …"Сквозь открытое окно комна-ты дома, прежде служившего резиденцией наместника короля, что в самом центре столицы, видны алые полотнища флагов, мосто-вые покрыты цветами, со всех сторон несутся песни, возгласы: "Да святится наша победа!"… Бог ты мой, а ведь я, в глубине души, до сих пор боюсь, что все это – лишь сон, что победа просто привиде-лась мне. Как же трудно поверить в то, что кажется столь неверо-ятным: мы победили колдунов! Мы свободны! Владин и Сил…" Великий бог, он упоминал имена первосвященников будто те – простые смерт-ные!

"…шлют гонцов с севера – у них тоже праздник. Колдуны, узнав, что их войско разбито, а король пленен, прекратили сопротивление и сдали последние города, хранившие верность их власти. Казалось бы, в мире нет ничего, что могло бы омрачить по-беду. Почему же мне так грустно? Почему на сердце тяжесть?

Не надо было мне поддаваться соблазну и спускаться в подвал, говорить с колдовским королем… Нет же, не устоял! захотелось посмотреть, как будет унижаться, вымаливая жизнь, тот, кто при-вык повелевать, для кого приказать убить человека было столь же просто, как велеть приготовить на ужин ягненка…

Если бы у меня было время все как следует обдумать… Но завтра его должны каз-нить.

Я сам отдал приказ и не могу его отменить… Люди не пой-мут…

В общем, я спустился в подвал… Раньше, до войны, там, вид-но, хранилось вино.

В углу до сих пор остались бочки, правда, пустые… Но кисловатый запах, наверно, не исчезнет уже никогда, глубоко впитавшись в стены… Колдуна крепко сковали пудовыми се-ребряными цепями, рядом с ним неотступно сидел Род… " Еще одно священное имя!

"Боже мой, – пробормотал проповедник. – Как можно столь буднично писать о столь великом?!" – но он продолжал читать:

"…Он без умолку повторял заклинания и молитвы, чтобы пленник не мог при-бегнуть к своей силе… Хотя, мне достаточно было лишь взглянуть на колдуна, чтобы понять: он не собирается бежать.

Я никогда прежде не видел короля и, наверно, нав-сегда запомню его именно таким…

Кто бы мог подумать, что он так молод – выглядит не старше меня, а я ведь еще совсем недавно счи-тался мальчишкой. Мне всегда казалось, что нам противостоит умудренный длинным жизненным опытом старец, победа над которым для нас, молодых, была бы двойной честью… Сколько же ему было, когда десять лет назад он вступил на престол?.. Ладно, не важно. Я отвлекся… Молодой парень… Такой же, как мы…

Разве что более смуглая кожа да черные прямые волосы… И еще глаза – я даже не сразу нашел, с чем их можно было бы сравнить… черные свечи, го-рящие в свете дня… А с каким хладнокровием и даже, как мне по-казалось, безразличием он воспринял столь ужасное падение! Я бы никогда…" -Нет, я не могу! – проповедник выпрямился, резким движением руки отодвинул в сторону свиток, который едва не упал со стола.

– Конечно, все это совсем не похоже на послание для потом-ков, – в голосе призрака было сочувствие. – Но ты должен помнить: вашему первосвященнику, когда он писал эти строки, было немногим больше двадцати…

– Ты ничего не понимаешь! – прервал его резкий возглас про-поведника. – У меня перед глазами рушится все мироздание!

– Ты прав, мне действительно не дано это понять. Что может быть плохого в том, когда нечто мертвое и бестелесное, слепое и холодное, начинает оживать, обретая кровь и плоть…? И, потом, ты ведь сам хотел прочесть эту рукопись.

Тяжело вздохнув, проповедник вновь притянул к себе сви-ток. Взгляд его упал на строку:

"…А потом как-то незаметно мы заговорили о Потерянных душах… Оказывается, колдуны знали, что мы прибегли к помощи сил проклятий и ярости, чтобы сбросить власть тиранов. Признаюсь, меня всегда удивляло это странное, гневно-презрительное отношение на-деленных даром к Потерянным душам, в то время как простые люди их всегда просто боялись, не осознавая причин своего страха. И я спросил у короля, что же в этих призраках такого особенного? – "Они есть, и, в то же время, их нет, – прозвучало в ответ. Видя непони-мание, которое мне не удалось скрыть от чужих глаз, он продол-жал: – Они – тонкая оболочка огня, за которой клокочет самая страшная из бездн – пустота. Способные испытывать лишь ярость и ненависть, они хотят одного: чтобы мир вокруг них стал таким же, как внутри, чтобы пустота поглотила все, даруя им покой". Потом он, говоря, что Потерянные души никогда ничего не делают просто так, спросил, что они попросили взамен за свою помощь. "Свободу", – пожав плечами, ответил я, и тогда лицо его помрачнело, в глазах зажглась тоска, а губы скривились в усмешке: "Глупцы!" – словно камень бросил он горькое слово.

И тут, оторвав взгляд от пленника, я увидел, какая злость, ничем не сдерживаемая ярость отразились на лице Рода, когда он услышал это. Оставаясь до этого мига лишь безучастным свидетелем нашего разговора, теперь он решил, что ему пришла пора вмешаться.

Род подскочил к колдуну. Я и слова не успел сказать, как он рванул цепи, стремясь причинить боль телу короля, раз не в его силах было заставить страдать его душу. Цепи дрогнули, зазвенели, напряглись, словно змеи перед броском. Их холодные острые кольца стиснули пленника в своих мертвых объятиях. Должно быть, боль, которую тот испытал, была ужасной, ведь его заковали прямо поверх свежих ран. Но он не позволил врагу насладиться своим страдани-ем. Его лицо оставалось спокойным, даже усмешка не сбежала с по-белевших губ.

Я выпроводил Рода прочь. Накричал и выставил за дверь. Тот ушел: на лице обида, а в глазах злость, словно я лишил его самого высшего наслаждения – мучить…

Впрочем, что еще можно было ждать от сына палача?" -Сына палача? – пробормотал Влад. В его глазах отразился ужас.

– Я не знаток вашей истории, – пожал плечами призрак, оставаясь спокойным и безучастным. – Наверно, это так, раз здесь написа-но.

Проповедник не дал ему договорить:

– Великий бог! – воскликнул он. – Теперь я понимаю, почему, когда архив был, наконец, обнаружен, пресвитер предписал пускать в не-го лишь избранных, запретив выносить рукописи из этой за-лы. Если святой Род, основатель монастыря Рады, до самой своей смерти занимавший пост секретаря Первого конклава, был… Если это так… – он резко повернулся к призраку. В его сощуренных глазах читались подозрение и угроза…

Усмешка сорвалась с губ тени:

– Колдуны не умеют лгать, добрый человек.

– Но тебе-то, принявший покаяние, известна ложь!

– Я никогда никому не лгал.

– Даже когда заманивал своих сородичей в ловушку?

– Даже тогда, – он тяжело вздохнул. Голова опустилась на грудь. – Я просто сказал им только часть правды, не всю… Не сомне-вайся, добрый человек, это подлинная рукопись. Подумай сам, как бы я смог сотворить подделку или затуманить твой разум, будучи призраком того, кто по доброй воли отказался от своей силы? Да и кто из колдунов смог бы написать так, когда для нас – каждое ру-кописное слово тайно и заклято и обычным разговорам не место на бумаге.

– Ладно, – вздохнув, проповедник вернулся к свитку. В конце концов, ему ничего не оставалось, как поверить. …"Когда Род ушел, я склонился над пленником… Я понимал, что ничто теперь, когда молитвы более не сдерживали его, не помешает колдуну сбежать, прибегнув к помощи дара. Но король даже не пы-тался освободиться. Словно он уже приготовился к смерти и был даже рад ее приближению. "Почему?" – спросил я его, не ожидая, что он снизойдет до ответа. Но он ответил: "Когда было дано проро-чество, многие обезумели от ужаса: лишиться будущего своих де-тей, что может быть ужаснее? И я счел себя в праве выступить про-тив всего: времени, истины, богов, – лишь бы не допустить, чтобы все произошло так, как было предсказано…" – "Но ведь то, чего вы боялись, исполнилось…" -недоумевал я. – "Это так. В последний миг, когда до черты оставался лишь шаг, ко мне пришел старик, ко-торого послали сами боги. Он сказал, что, после того, как наша жестокость вынудила лишенных дара прибегнуть к помощи Потерянных душ, мы, в сущности, не только противостоим им, но и помогаем.

Своими силами, сотканными яростью и гневом, мы питаем их. Еще немного, и мы, потеряв себя, станем ими… Что лучше, предводитель восставших, – спросил он меня, – миг смерти, за которым ждет беско-нечная звездная дорога, или вечное умирание в жажде конца и пус-тоты? Я слишком близко подошел к черте, чтобы не понять: признав поражение, мы сохраним куда больше, чем способна дать даже самая полная победа…" – "И поэтому ты готов умереть?" – "Моя смерть пресытит жаждущих крови, – таким был ответ. – И вы будете милосердны к остальным. Но прежде я хочу предостеречь тебя, так же, как пре-дупредили меня: не уподобляйся Потерянным душам, ибо легко стать одним из них, вернуться же назад невозможно.

Не пытайся уничто-жить все, что существует. Сколь бы ни был несовершенен нынешний мир, он – все, что сейчас есть у земли. Нельзя рубить еще зеленое дерево, особенно если у тебя нет новых саженцев…" – "Ты хочешь, чтобы мы, после того, как победили, вернули вам власть?! – его сло-ва начинали меня злить.

– Никогда!" – "Что ж… Тогда хотя бы сохрани колдовской народ. Позволь ему жить своей жизнью, не лишай его дара. Возможно, когда-нибудь он пригодится земле…" – "Но Потерянные души! Они говорят, что никто из нас не будет свободен, пока су-ществует ваше племя!" – "Вы уже свободны, разве не так?" – "А где га-рантии, что в будущем колдуны не отомстят нам за миг торжества, что они не захотят вернуть себе былую власть?" – "Они дадут вам слово. Наш закон запрещает нарушать обещание". – "Легко сказать! Но как мне убедить тех, кто потерял в этой войне близких?" – "Попытай-ся. Твои люди верят тебе… Или ты счи-таешь, что в мире есть дела, за которые нельзя простить?" – "Преда-тельство…" – я был уже не столь уверен, что действительно невоз-можно найти способ сохранить жизнь хотя бы их женщинам и де-тям… И колдун, поняв это, продолжал: "Наложи на них любые наказания, обязательства, запрет. Они пойдут на это, понесут из поколения в поколение, как сохранят память о преступле-нии и вашей милости…" Что мне было делать? Разве мог я отказать в последней прось-бе осужденному на смерть? Я согласился. Хотя и не знаю, как мне удастся исполнить обещание, и смогу ли я вообще…

А ведь еще остаются Потерянные души… Одно упоминание о них теперь вызывает трепет в моем сердце. Я стал чувствовать, что от них исходит беда, что они – источник моей смерти. Если бы была иная возможность, я никогда бы не пошел на союз с ними… Но как быть теперь? Отказаться от данных обетов? В любом случае, я не смогу не нарушить одного из обещаний… Если бы было возможно… Особенно сейчас, когда мы победили… Но как порвать договор, даже если я не знаю, как и с кем он был заключен? Не помню, задал ли я этот вопрос, хотя и точно помню, что хотел получить ответ… Воз-можно, он просто прочел мои мысли. И произнес: "Для них нет вре-мени, вечность коротка, словно миг, а миг – длиннее вечнос-ти…

Окруженные стеною заклятья, Потерянные души смотрят на мир глазами тех, кто однажды станет ими, кто мог бы стать, даже если ему в какой-то момент удастся удержаться. Таких людей много… Это не кара, но испытание. Я могу так говорить, ибо был одним из них… Кто-то не разберет, что к чему, и пройдет мимо своего дара. Другой – испугается и не посмеет коснуться горящей в душе све-чи, третьи – не задумываясь, пройдут весь путь и станут пусто-той… И только немногие смогут осознать все до конца и остано-виться за шаг до нее… Но только им дано будет победить Поте-рянные души, когда цепь заклятия будет нарушена… Я расскажу тебе всю правду о них, когда только это поможет сделать правильный вы-бор, устоять и не позволить Ничто поглотить мир"…

– Вот оно! – прошептал проповедник. Глаза его горели бли-зостью открытия тайного, заповеданного…

"…Он продолжал: "Лишь тот, кому это судьбою предназначе-но, может вызвать их… призвать себя – того, что бу-дет или мог бы быть… Достаточно лишь забыть обо всем, отрешиться от мира, прислушаться к пустоте, зарождающейся в груди… " – Владу показалось, что он слышит слова, звучавшие сквозь тысячелетие. Ис-кушение было слишком велико…

И он попытался, попробовал сделать все так, как ему велели… Но не нашел осколка пустоты в своем сердце. Серая мгла не откликнулась на его зов.

Удивленный, он взглянул на призрака.

– Это не твое, – тихо промолвил тот.

– Ты знал?

– Конечно. Иначе было бы слишком опасно вести тебя сюда. В мироздании есть всего несколько людей, готовых отказаться от пол-ной, всеобъемлющей власти, от способности изменить мир, обратить все в Ничто.

– Но зачем тогда я здесь? Ведь я не смогу противостоять им!

– На все воля богов. Раз они что-то делают, значит, тому есть причина. Читай дальше.

"И я услышал…почувствовал… я даже не знаю, как это описать… В общем, я ощутил нечто, чего не было, потому что прос-то не могло быть, но что было мной…

И когда, сопоставив слова колдуна со своими мыслями, я понял, что это, и в страхе зашептал молитву… "Нет!" – подобный раскату грома голос пленника заставил меня умолкнуть. Постепенно мое сознание прояснилось. "Нельзя идти у них на поводу, – говорил колдун. – Нужно сопротивляться, заполнять пустоту жизнью…

Нужно… Ты сам должен понять, что следует сде-лать, чтобы не дать Концу вырваться на волю"…

Он говорил, что Потерянные души – существа, лишившиеся себя, своего времени, сво-его мира, попавшие в яму… Бездну, которая мгновенно их измени-ла… В бездну своей души, ставшей безликой… Когда их изгоняют из памяти, из сердца и разума, они прячутся, находя себе уголок в неведомой части сущности живого создания, чтобы остаться там нав-сегда и изредка выглядывать наружу, проверяя, не ослабла ли воля хозяина, не готов ли он подчиниться…

А потом я ушел. Я не мог дольше оставаться с ним… С тем, кто когда-то казался мне чудовищем, а теперь стал ближе брата.

На рассвете его казнят… Можно ли заполнить пустоту смертью, даже если умираешь за мир? Найду ли я когда-нибудь ответ на этот воп-рос, и если да, смогу ли я его принять…?

Мне предстоит долгая работа: нужно будет чем-то заделать пробелы, образовавшиеся в полотне мироздания, надеясь, что, если удастся это сделать, мир поглотит призрака, скрытого в моей душе, и я буду свободен… Я знаю, мне придется нелегко. Сподвижники бу-дут спорить, убеждать меня не быть столь мягкосердечным.

Но люди поймут. Они устали от войны, а к признавшему свое поражение, под-чинившемуся врагу не грешно испытывать жалость. Особенно к такому искреннему в своих чувствах и словах… Что же до Потерянных душ… Я рад, что не поспешил открыть другим то, что известно лишь мне. Теперь я могу хотя бы быть уверенным, что никто не сделает того, что никогда не решусь совершить я…

Я смотрю на веселящуюся толпу внизу, на улицах города, на опьяненных, неизвестно чем больше – вином или победой, – людей и мне становится страшно от одной мысли, что любой из них, по умыс-лу или случайно, мог бы освободить силу, которая никогда не ста-нет им служить. Если бы они только знали то, что известно мне…

Нет, я могу быть спокойным: только мне было дано спуститься в Храм Слова, построенный на заре всех времен, забытый колдунами и похороненный временем. Я был в нем, в тот самый миг, когда его своды, не выдержав тяжести песков, рухнули, погребая под собой все. Бог позволил мне выжить. И он дал мне миг, чтобы, когда верхний слой фресок спал, я узрел на стенах надпись… Это были те слова, то заклятие, что сковало Потерянные души. Заклятие, из-вестное посвященным.

Заклятие, призванное подчинять своей влас-ти. Но стоит прочесть его наоборот, с последнего знака до первого, и сила Слова падет…" Проповедник на миг отвел уставшие глаза, провел рукой по ли-цу, словно снимая паутину времени…

Потом он снова устремил взгляд на свиток. В самом конце лис-та, старческой дрожащей рукой была сделана приписка:

"Великий бог был милостив ко мне, послав в час испытаний того, кто помог удержаться, не пасть в бездну, страшнее которой нет ничего. Более того, Вседержитель дал мне возможность убедить-ся в правильности выбора. Многие, очень многие из тех, кто может вызвать свою Потерянную душу, говорили и будут говорить, что они в силах подчинить себе всю силу пустоты, освободив ее из оков заклятия.

Это не так, ибо единственный способ подчинить пустоту – это уничтожить ее.

Даже свято веруя в высшую мудрость Господина нашего, я бо-юсь, что записи молодости, спешившей запечатлеть все открытия для будущих поколений, попадут в руки тех, кто не поймет всего, не устоит от соблазна и выберет ложный путь. Дабы не допустить этого, сегодня, властью, данной мне, я прикажу отнести все рукописи, составленные мною и моими давно умершими сподвижниками, в подземелье под новым дворцом конклава, в мертвую пещеру. Также я велю отнести туда все свитки старого времени, а потом запечатать архив, заложив подступ к нему камнями, дабы никто, случайно или по умыслу, не узнал тайну… И пусть время сделает со свитками то, что не по силу старику, видящему в этих рукописях последний отсвет своей юности – уничтожит их…" -Ну что, ты доволен? – спросил призрак, видя, что проповед-ник, закончив читать, бережно свернул свиток, но, не торопясь уходить, замер, погруженный в раздумье.

– Чем? – тяжело вздохнул тот, но на этот раз в его голосе не было ни злости, ни негодования, только усталость. – Я пришел сюда, чтобы найти, а вместо этого все потерял. Все, во что верил с са-мого рождения. У меня в сердце не осталось места даже для не-нависти и если бы там ютилась пустота, сейчас бы она праздновала победу.

– Старое дерево засохло. Не пришла ли пора посадить вместо него новое?

– Наверно, – кивнул Влад. В этот миг ему казалось, что он готов согласиться с чем угодно. – Вот только где взять саженец и откуда ждать прихода садовника?… Да, призрак, сегодня я получил ответы на все свои вопросы, даже те, которые задавал когда-то давно, будучи маленьким мальчиком. Но я так и не понял главного: что мне делать? Оставить все, как есть, положившись на Бога?

– Боги мудры, но разве престало им самим вершить деяния людей? Они избирают для этого живущих, вразумляя их через своих посланцев, одним из которых был я. И я исполнил то, что мне было пред-начертано, не задумываясь над тем, что произойдет потом… Теперь я свободен. Прощай, – и тень исчезла, растворившись без следа.

– Постой! – проповедник вскочил. – А как же я? Как я узнаю, что Бог поручил исполнить мне?

Лишь тишина была ему ответом, холодная, пустая тишина, заду-шившая в своих объятьях эхо и теперь надвигавшаяся на того, кто осмелился нарушить ее покой.

Тяжелая черная мгла заволокла все вокруг, не решаясь прибли-зиться только к столу с полыхавшей на нем свечей.

На миг страх коснулся его сердца своим острым когтем. Пропо-ведник хотел прочесть молитву, ища в ней успокоение и защи-ту, но не смог. Словно ему вдруг показалось, что все старые слова потеряли дар…

В этот миг он совершенно ясно почувствовал, как властность и покой начинают покидать древние стены. Умерли поблек-шие краски, распались, готовые исчезнуть в пустоте, звуки и очер-тания.

"Ну уж нет! – прошептал проповедник, чувствуя, как вместе с гневом к нему возвращается решимость. – Пусть будет что угодно, только не пустота!" – схватив свечу, он бросился к двери, рванул ее, открывая… А затем вдруг остановился, словно что-то прегра-дило ему путь на самом пороге, заставило обернуться… Мрак, пог-лотивший залу, более не казался пустым. Неясное серебристое сия-ние охватило его, маня назад, прося вернуться и завершить неза-конченное дело.

"Сожги… Сожги… Сожги…" – кто-то упрямо шептал ему на ухо с отчаянной, уже не верящей в возвращение покоя, мольбой.

Жалость… Он не смог бы назвать чувство, возникшее в его сердце, незнакомое и необъяснимое, никак иначе. Владу не во что было верить, нечего ждать. Разум молчал. Все, что ему оставалось, это довериться сердцу, душе…

Он вернулся к столу, бережно взял в руки свиток. В какой-то миг ему показалось, что рукопись ожила, шевельнулась в его руках, потянулась к свече…

– Уничтожить последнюю память о тысячелетней истории так просто, – произнес он, словно уверовав, что кто-нибудь: бездушные холодные рукописи или сам Бог, – услышит его. – Я знаю, сколь сладос-тен покой в день перемен, но что останется, если эти свитки исчез-нут? Пустота? И куда они уйдут? В ту же пустоту, неся ей все сок-рытые в них тайны…?" Ему показалось, что сияние, охватившее залу, шевельнулось, заструилось, словно раздумывая над словами странного гостя, пере-шагнувшего через страх перед безумием и решившегося заговорить, ища не просто ответа, а знамения…

– Возможно, я ошибаюсь, может быть, не мне судить, – продолжал тот. – Если так, – на столе стоял еще один подсвечник с небольшим огарком свечи. Не понимая, что он делает и для чего, проповедник поднес к нему огонек пламени. Ему надо было во что-то верить, ему нужны были доказательства, что Вера…не вера в нечто конкрет-ное, а Вера вообще, – не умерла вместе со старым дворцом. – Я оставлю огонь, – он положил свиток возле самого подсвечника. – И да будет на все воля Бога", – а потом, резко повернувшись, он решительно заша-гал прочь, но не чтобы уйти совсем, а лишь затем, чтобы остано-виться в мрачном туннеле подземелья и ждать, что произойдет потом.

Его душа несколько успокоилась, разум вновь вернул себе спо-собность здраво рассуждать. И проповедник, сквозь страх перед тем, что, возможно, он перешагнул через грань безумия, радуясь лишь тому, что в тот миг рядом с ним не было никого, кто бы стал сви-детелем его слабости, хотел уж было вернуться назад, погасить све-чу. В конце концов, что бы там ни происходило, он не имел никако-го права уничтожать архив первосвященника. Но ему не пришлось это-го делать: оглянувшись, он увидел позади кромешный мрак, испол-ненный покоя и понимания. Сердце дернулось в груди.

"Вот оно, знаме-ние… – только и смогли пробормотать пересохшие губы. – Значит, не все еще потеряно…" Уверенность вернулась к Владу: раз Бог подал ему свой знак, значит, он на его стороне и поведет его пусть даже к смер-ти, но не в Ничто.

Ему больше не нужно было искать Сола – он видел его, ощущал всей душой – там, где сгущались неведомые силы, где, за огненной рекой, клокотала пустота.

Доверившись сердцу, словно указующему персту Бога, он побежал, задыхаясь от чрезмерных для его возраста усилий, туда, куда его влекла судьба.

Секретарь стоял посреди главного зала – места совещаний конклава. Предводитель проповедников, даже если бы захотел, не смог бы счесть, сколько раз он бывал здесь. Сотни? Тысячи? Ему ка-залось, что он знает в этом зале все – каждую черточку настенной росписи, каждый камень покрывавшей пол мозаики.

Но сейчас он не узнавал зал, настолько он изменился. Стены спускались к полу неровными склонами заплывшей свечи, под нога-ми, над головой… Все вокруг казалось покрытым воском, который был принесен сюда, собран-ный со всей земли…

Влад огляделся, с каждым мигом все явственнее чувствуя себя загнанным в ловушку зверем. Возле стен стояли, будто каменные изваяния, члены конклава, союзники Сола среди высшего мона-шества и городской знати. Их тела были неподвижны, словно воск покрыл их, сковав навек. И лишь глаза все еще жили. В одних чи-тался восторг, горел пламень торжества, в других – ни с чем не сравнимый ужас слишком позднего прозрения и мольба о помощи.

Проповедник вздрогнул, почувствовав, как шевельнулся, словно живой, пол под его ногами, будто за камнями клокотала, зарождаясь, какая-то неимоверная сила. Его тело напряглось, рука сжа-ла свечу, чувствуя, как бронза подсвечника впилась в ладонь, в кровь раня руку, не обращая внимания на обжигавший воск, стекав-ший прямо на пальцы, смешиваясь с кровью. И ему показалось, что нечто, представлявшееся ему озером под тонкой кромкой льда, успо-коилось, не коснувшись осмелившегося вступить в его владения че-ловека.

Когда же волнение немного улеглось, проповедник устремил взгляд на Сола, еще до конца не понимая, что происходит, какой странный, неведомый обряд совершал секретарь конклава, но уже зная, что все происходившее связано именно с ним.

Секретарь, одетый в белоснежные бесформенные ниспадающие до самого пола одежды, широко раскинув руки, будто собираясь обнять весь мир, стоял возле высокого помоста, на котором покоилось тело пресвитера…вернее то, что от него осталось – тень, что с каждым мигом становилась все тоньше и бледнее, теряя очертания.

– Что ты делаешь? – воскликнул Влад. – Остановись! – он хотел по-дойти к секретарю, но не смог сделать и шага, когда пол прилип к его ногам.

– Молчи! – гневно бросил монах. В его глазах зажглась ярость. – Ты мне мешаешь!

– Мешаю?! – он готов был рассмеяться. – Мешаю сделать что? Покон-чить с миром?!

– Нет! Основать новый мир, новую церковь, новую веру!

– Веру в пустоту?! Неужели ты думаешь, что кто-нибудь прекло-нит колени перед Потерянными душами?!

– Все дело лишь в словах, в названиях, в том, чему учат! Вера слепа… – сожаление на миг мелькнуло в глазах, отразилось на лице священника, когда он понял, что, прежде чем закончить заду-манное, ему придется что-то сделать с этим упрямым проповедником, попытаться его убедить, или… – Сколько лет мы бездумно верили, что Потерянные души – зло, ибо так было сказано первосвященником! Но ведь ты прочел его рукопись, я вижу по твоим глазам – ты зна-ешь правду: эти слова, эта убежденность исходила от нашего врага, а, значит, в них не истина, а ложь…

– Но первосвященник принял эту веру! Он говорил, что Бог дал ему возможность убедиться в правильности выбора.

– Какой бог? Чей? Он был так молод! Сложно ли колдуну убедить в чем-то человека, беззащитного в своей победе? Прислушайся к то-му, что внутри тебя! Неужели мы должны отвергать часть нашей души?

– Твоей души, Сол, может быть, кого-то из них, – он резким взма-хом руки указал на застывшие фигуры. – Но не моей!

Лицо монаха окаменело, глаза, словно две молнии, пронзили человека, решившегося пойти против его воли в миг, когда Солу уже казалось, что власть, полученная им, абсолютна и безгранична.

– Как же ты тогда пришел сюда? Кто указал тебе дорогу, кто провел сквозь обереги…? – он сам прервал себя, не дожидаясь отве-та священника: – Не важно. Лучше скажи: зачем ты пришел? Хочешь остановить меня? Глупо: это уже никому не под силу.

– Я должен понять, – Владу показалось, что все, что он может сейчас сделать, это выиграть время, несколько минут. – Расскажи мне, расскажи то, что мне не дано знать. Возможно, тогда я вста-ну на твою сторону.

– Зачем ты мне нужен, жалкий червь у моих ног?

– Сол, тебе пригодились бы проповедники. Люди верят нам, мы умеем убеждать. Это позволило бы твоей вере заменить прежнюю быст-ро и легко, без новых войн…

Казалось, секретарь борется сам с собой, не зная, как лучше поступить.

– Хорошо, – наконец, произнес он, хотя его голос все еще хранил в себе недовольство и угрозу. – Я решил создать другой мир, тот, что был бы послушен моей воле, что был бы лишен недостатков ны-нешнего. Я хочу, чтобы мое имя запомнили навечно, ибо я видел пус-тоту, ощутил ее в себе и не хочу, чтобы она поглотила меня после смерти. Пока меня будут помнить, пока будут произносить мое имя, пока будут живы мои дела, пустота не сможет завладеть мной!

– Но Потерянные души, при чем здесь они?

– Когда я выпущу их на свободу, они уничтожат тени прошлого и ничто не помешает мне создавать будущее.

– Ты не сможешь подчинить их себе, Сол!

– Смогу! – в его голосе зазвучало торжество. – Я – смогу, ибо я готов уничтожить пустоту! Или я стремлюсь к чему-то иному? Мы смо-жем, – он повернулся к телу пресвитера. – Ты ведь знаешь, что его смерть не была случайностью. Во что ты поверил: в безумие старика или заговор? Ты решил, что я способен убить лучшего друга?

– Ради власти…

– Какой власти? Которую я и так имел? Века никогда не инте-ресовали все эти мирские дела. Стихии, силы, знания о неведо-мом, – вот все, что занимало его. Он целыми днями просиживал в ар-хивах, ища древние рукописи, в то время как я управлял миром. А ты так увлекся борьбой за власть – игрой, придуманный им, чтобы никто не узнал правды, что ничего не заметил! А потом он нашел потерянный архив и понял, что с его помощью, сможет полу-чить то, чего всегда желал – Силу, настоящую, поистине могущест-венную силу, способную рушить миры и создавать их из ничего. Он не сразу рассказал мне о своем замысле, боясь, что я не поверю в столь невероятное. Лишь когда его план начал исполняться, когда колдуны прошли покаяние, отдавая волшебную силу, лишаясь ее навсег-да… Воистину, это гениальный план. Он способен дать всем так много: каждому – то, о чем он мечтает.

– Я не понимаю тебя!

– Ну конечно, – в его взгляде была брезгливость. – Но я объясню, и ты узнаешь, что такое настоящее величье! Он, он, – монах протянул руки к мерцавшему, то пропадая, то появляясь, телу. – Он сам лишил себя жизни, идя на страшный грех, чтобы никто, ни Бог, ни чело-век, – не смог помешать ему стать одним из Потерянных душ! Одним из них и всеми ими, ибо только разум живых отделен, но все мертвое – едино. Его знаний, его решимости будет достаточно, чтобы подчи-нить их волю себе и нашей цели. Мне же нужно только дать свободу Тому, что уже перестало быть пустотой!

– Не будь столь наивным! Ему ничего не удастся, ибо он не сможет противостоять…

– Кто ты, чтобы судить нас, спорить с нами?! Что ты знаешь о Потерянных душах?

– Они – это сама пустота, пустота, которая всегда найдет спо-соб обмануть сущее, чтобы превратить в Ничто, – Влад и сам не знал, откуда шли эти знания, но сейчас он верил в каждое сказанное слово куда сильнее, чем во все речи минувшего.

– Ты заблуждаешься! Ты говоришь пустые речи, а я слушаю го-лос своей души! – в его голосе нарастала ярость. – Нет, ты никогда не поймешь меня! Тебе этого просто не дано! Ты – маленький человек, который хотел получить власть над уже существующим миром. Тебе столь же противны мои чаяния и мечты, как мне – твои жалкие фантазии! Вот и теперь ты затеял весь этот разговор совсем не потому, что хочешь меня понять. Страх перед тем, что власть уплывает из твоих рук навсегда, заставляет тебя бороться со мной! Но ты знаешь, давно зна-ешь, что проиграл! Не тебе тягаться со мной! Все! Твоя вечность истекла. Уходи и готовься к смерти, ибо в моем мире тебе места нет.

– Там никому не будет места, – донесся твердый голос.

Обернувшись, Влад увидел замершую чуть в стороне, у самой двери, фигуру, укутанную в черный плащ.

Гость казался осколком ночного мрака, столь же холодным и полным покоя.

Прошло какое-то время, прежде чем он, приблизившись к свя-щенникам, откинул капюшон. Смуглолицый, с черными как смоль воло-сами, тонкими, точеными чертами и глазами, похожими на ночные озера, в глубине которых пылал неведомый пламень.

"Как он похож на короля-колдуна! Во всяком случае, я предс-тавлял его себе именно таким… Может быть, это призрак…" – проповедник не знал, почему ему в голову пришла именно эта мысль. Воз-можно, все дело в том, что в последние часы он провел куда больше времени с тенями прошлого, чем с живыми людьми.

– Колдун? – в первый миг секретарь застыл, пораженный, перестав понимать происходившее, не чувствуя, где граница реальности. Но, надо отдать ему должное, Сол быстро сумел взять себя в руки. – Зачем ты пришел? Торопишь свой конец? Или, может быть, решил присоединиться ко мне? Тебе есть что ненавидеть в этом мире, не так ли? Думаю, подобные тебе больше чем кто бы то ни было жаждут его уничтожения.

Услышав это, Влад похолодел: если выжившие колдуны отдадут Потерянным душам свою силу, остановить их не сможет даже Бог!

– Зачем нужна ненависть, когда нечего любить? – голос чужака был не просто ровен и тверд, он успокаивал, проникая в самое сердце собеседников…

– Ты… – секретарь встрепенулся. – Ты не смеешь колдовать здесь! Тебе не позволено! – вырвавшаяся наружу ярость не знала границ и была готова смести все на своем пути. Но она разбилась о волну волшебства, словно яичная скорлупа о холодный гранит. – Зачем ты здесь, презренный сын черных богов? Куда ты спешишь, ведь тебе известно, что ты никогда не был так близок к своей смерти, как сейчас?

– Мне безразлично мое будущее, ибо я знаю, что у вечного пути нет конца, – промолвил тот, пристально глядя Солу в глаза, в кото-рых, под тонким слоем воска билась, ища выход наружу, страшная сила Пустоты. – Я здесь ради будущего детей, ради тех, кто стоит на пороге, готовясь вступить в наш мир. На них нет вины за беды се-годняшнего дня, им безразлично, совершенен мир или нет. Им просто нужно где-то родиться, прожить жизнь, испытать то счастье и горе, что суждены, и умереть, отправляясь дальше по пути вечности.

– Как смеешь ты говорить за всех!? – закричал Сол, брызжа слю-ной. – Ты, который не знает даже истины и Бога!

– Есть только одна истина, – Владу показалось, что в глазах колдуна отразилось сочувствие. Почему? Не ненависть, не презрение… Неужели будущее, которое избрал для себя секретарь конклава, настолько ужасно, что рождает жалость даже в сердце заклятого врага?

А колдун продолжал:

– И истина эта заключается в том, что ни один разрушитель не сможет ничего создать.

– Хватит! – взвыл Сол, зажав руками уши, словно каждое новое слово причиняло ему боль. – Мое терпение истекло и ваше время тоже!

– Мы не позволим тебе! – голос проповедника дрожал от страшного напряжения. Он даже не заметил, как перешагнул через еще совсем недавно казавшееся незыблемым восприятие колдуна врагом. Для него вмиг все изменилось: чужак стал союзником в борьбе с самой страш-ной опасностью, которая когда-либо угрожала миру – Концом.

Но тут зала вокруг затрепетала, поплыла перед глазами. Мерт-вое тело пресвитера исчезло, поглощенное пустотой.

– Вот! – заполнил все вокруг полный безумной радости возглас Сола. – Он проснулся!

Он пришел на мой зов! Теперь ничто не помеша-ет мне… – жуткий грохот заглушил его слова.

Все закружилось в бешеном танце, а затем какая-то неимовер-ная сила подхватила чуждых ей людей и, исторгнув из своих преде-лов, выбросила далеко прочь.

Проповедник очнулся, услышав собственный стон. С трудом раз-лепив глаза, он не сразу понял, что лежит на мостовой главной пло-щади Рады. Сквозь красную, как марево пожара, дымку он разглядел начавшие таять, словно стены ледяного дома, очертанья дворца пресвитера. Потом он увидел колдуна, а над ним, высоко в небе, в свете луны – скользившего тенью огромного дракона. Величественный повелитель воздушной стихии кружил над тем, что еще недавно было символом прежнего мира, а теперь стало знаком Конца, надеясь, что удары воздуха, рождаемые его крылами, спо-собны были задержать неизбежное превращение.

– Он не сможет… – не спуская глаз с крылатого зверя, прошеп-тал Влад. Его не удивляло происходившее. Он уже смирился с тем, что мир так сильно изменился, что в нем не осталось ничего при-вычного и обыденного. И, все же, в его сердце в этот миг не было ни страха, ни сомнений – лишь какая-то холодная, отрешенная уве-ренность.

– Успокойся, еще не все потеряно, – голос колдуна был мягок и печален, словно он говорил со старым усталым другом.

– Ты… Ты пришел, чтобы остановить ИХ? – из сердца Влада не ушла надежда. Он все еще верил в чудо. – Но почему так поздно!

– На все воля богов, – вздохнул тот. – На том пути, по которому я сейчас иду, мне не дано выбирать день и час битвы, только сле-довать предначертанному.

– Почему?

– После того, как мир начал изменяться и нару-шилось равновесие, на которое долгое время опиралось все сущее, ткань мироздания стала слишком тонкой и ранимой. Стоит допустить самую незначительную ошибку – и не будет никакого будущего.

– Но ведь можно сделать хоть что-нибудь! – в его голосе бы-ла мольба. – Попытайся остановить Потерянных, пока они не вырвались на свободу!

– Они уже свободны. И это произошло не сегодня, даже не вче-ра. Просто, до поры, они спали, не зная о том, что заклятие более не сдерживает их ярости… Я сделаю все, что смогу. Но, – он на миг поднял глаза, чтобы бросить взгляд вокруг, – этот город обречен. У его жителей будет немного времени на то, чтобы покинуть свои дома. Нужно торопиться.

– Да… – вздохнул Влад. Он видел неизбежность этого, понимал, что колдун дарит им куда больше, чем был способен сделать кто-то другой – жизнь. И, все же… – Но что будет потом?

– В будущем вам придется жить, довольствуясь тем, что оста-нется, – он едва успел договорить, как на площадь выбежал Гром. За-пыхавшийся, раскрасневшийся, он бросился к предводителю про-поведников, но замер, разглядев, поняв, кто стоит рядом с ним.

– Колдун?! – сорвалось с его губ полное ненависти и негодования слово. Впившись взглядом в чужака, он стал медленно надвигаться на него. Глаза воина сощурились, ноздри затрепетали, словно у дикого зверя, все тело напряглось, готовясь к броску.

– Нет, Гром! – стремясь остановить командующего, боясь, что его ярость лишит всех последней надежды, проповедник попытался под-няться, но не смог даже оторвать от камней площади окровавленной головы, пронзенный резкой болью.

– Не беспокойся, великий магистр! – Гром был полон решимос-ти. – Я разберусь с этим ничтожеством, с причиной всех наших бед, с самым мерзким созданием на земле! – он схватил колдуна за руку…

– Я сказал "нет!" Повинуйся мне! – голос проповедника стал столь тверд, что командующий подчинился, с неохотой выпустив свою добы-чу. – Ты не знаешь всего, – уже тише продолжал Влад. Не тебе судить!

Колдун не стал ждать, пока лишенные дара договорятся между собой. Мысленной командой, он отдал дракону приказ опуститься вниз.

Осторожно, не желая случайно ранить замерших в напря-женном молчании людям, крылатый зверь снизился, завис в возду-хе, не касаясь земли, словно сомневаясь, что та сможет выдержать всю его массу, лишь пригнув голову.

– Мне пора, – прежде чем улететь, промолвил колдун, прис-тально глядя на проповедника. – Торопитесь.

Провожая взглядом взмывшего в небеса дракона, воин замер, не в силах пошевелиться. Он хотел действовать, но, перестав пони-мать происходившее, не знал, что именно от него требуется. В конце концов, он был только командующим.

От него зависела судьба армии, исход сражения, но не будущее всех жителей страны, о которых должны были позаботиться священнослужители.

– Гром! – окликнул его, выводя из оцепенения, хриплый голос проповедника.

Оглянувшись, воин увидел, что Влад, держась за голову, вновь пытается подняться.

Командующий бросился к нему:

– Я здесь, великий магистр! Обопрись о мое плечо. Я помо-гу…

– Нет, нет, – словно в полузабытьи шептал тот, борясь с вол-нами боли, стараясь удержаться, не потерять сознание. – Забудь обо мне, беги, прикажи своим воинам уводить людей из города. Ну же, быстрее!

– Да. Сейчас, – заторопился тот. – Мои гонцы и сигнальщики совсем рядом. Я только отдам приказ и вернусь к тебе!

Проповедник откинулся на спину, отдыхая. Только теперь он понял, как неимоверно устал. Он даже не чувствовал прони-зывавшего, жгучего холода ночи – первой ночи не успевшей еще зая-вить о своих правах весны.

Влад не заметил, как его окружили братья по ордену, кото-рых столь яростное сопротивление Потерянным душам их предводителя освободило от охватившего весь город дурманного сна оцепенения. Они переложили раненого на носилки, укутали меховыми пла-щами, стараясь побыстрее вернуть тепло в начавшее замерзать тело.

Старшие проповедники, уловив повторяемый в бреду приказ уводить всех из города, послали братьев на помощь воинам, пола-гая, что там, где не справится сила, поможет слово. Служки стали спешно собирать самое необходимое.

Тем временем телохранители перенести великого магистра на поле за городской стеной, где уже стали собираться наскоро одетые, не понимавшие происходившего горожане.

На лицах у многих застыли, смешавшись, ужас и удивление. В их дома ворвались воины, ничего не объяснив, не дав толком собраться, потащили куда-то. Никто из них не хотел идти в холод и неизвестность ночи, из теплых уютных домов, где, казалось, сами стены были способны защитить от всех бед. Некоторые подумывали о том, чтобы, выбрав удачный момент, постараться незаметно усколь-знуть, вернуться назад… Лишь слова подоспевших проповедников убедили их не делать этого, а, доверившись мудрости священнослу-жителей, подчиниться воле правителей.

Уже за городской стеной оглянувшись назад и увидев нечто необъяснимое, поднимавшееся над городом, они с ужасом нача-ли понимать если не причину опасности, то ее величину. Со страхом они поглядывали на проповедников, собравшихся вокруг носилок сво-его предводителя, но не смели задать вопрос, боясь, что ответ бу-дет ужаснее неведения.

Пробившись сквозь толпу, к Владу подскочил командующий. Его щеки раскраснелись, глаза сверкали в полумраке как огоньки свечей, горячее дыхание паром срывалось с губ. Упав на коле-ни, он, запыхавшийся, кое-как переведя дыхание, поспешно заговорил:

– Я все сделал! Мои воины вывели всех, кого нашли. Бог милостив… – и тут страшный раскат грома заставил его умолкнуть, оглянуться на город и застыть, не смея даже вздохнуть, не то что пошевелиться.

В небе, еще мгновение назад спокойном и глубоком, словно рана колодца, возник огненный вихрь, смешавший за короткое мгно-вение все краски, поглотивший свет и мрак и создавший из их нитей холодное, мертвящее мерцание, которое высасывало из застонавшей, забившейся в ужасных муках земли остатки тепла…

А затем все застыло. Мир, погруженный в тяжелый болезнен-ный сон, стал, теряя последние силы, сдаваясь на милость победи-телей, затихать, умирать навек… Еще миг – и пути назад не бу-дет…

И тут черная тень прорезала серый сумрак, разбивая его оковы и даря свободу земле. На какое-то время небо прояснилось и посреди него показалась луна. В ее тусклом свете стали отчетливо видны очертания дракона, распростершего огромные крылья. Каза-лось, что он повис в центре мироздания. А на его голове, под защи-той причудливого костного нароста – величественной короны, – прак-тически незаметен, стоял колдун…

И спала тьма, обнажая тысячеглазый лик жуткого бес-пощадного врага, лишенного всего, охва-ченного одной лишь слепой местью – желанием уничтожать… Ужасный, способный вселить страх в душу любого живого создания вопль неве-домого существа – не человека и не зверя, – разнесся над испуганно притихшей землей.

Мгновение – и в мертвом ослепшем мраке разразилась гроза, безжалостно сталкивавшая огонь и холод. Капли дождя, мгновенно замерзая, превращались в ледяные стрелы, которые обезумевший ветер посылал во все стороны из своего тугого лука. Молнии, словно нити, пытавшиеся сшить воедино небо и землю, унич-тожая все, что было между ними, жили своей собственной, ни от чего не зависевшей жизнью, продлив краткий миг до вечности. Даже сам воз-дух, наполнившись осколками зеркала мира, нес в себе смерть.

Но дракон, будто не замечая всего этого, подчиняясь лишь воле колдуна, даже не шевельнулся, защищая землю своими крыльями от смерти. Ореол, возникший вокруг него, впитывал в себя всю силу разрушения и, поворачивая, соединяя с ни с чем не сравнимой мощью созидания, нескончаемой волной обрушивал на пустоту Потерянных душ.

А затем… Людям показалось, что неведомые силы порвали по-лотно мироздания, разрушив границу вселенной. И звездный ве-тер, подхватив тот извивавшийся, продолжая из-вергать проклятья сгусток тени, который остался от Потерянных душ, повлек его к самой глубокой из бездн вселенной, чтобы заточить там навечно.

Улетая, хвост ветра коснулся тусклой лунной дымки, откры-вая посреди неба врата, уводившие в неизвестную даль. И, издав гулкий прощальный крик, похожий на последний вздох умирающего, дракон устремился к этим вратам, ища покоя и забвения для себя и своего спутника.

Едва просторы небес сомкнулись, над миром вновь воцарилась тихая лунная ночь и земля, ослабевшая после тяжкой болезни, но выжившая наперекор всем стихиям, погрузилась в глубокий спо-койный сон.