КНИГА 3

Город богов

 

Глава 1

– Четыре дюжины кувшинов огненной воды по половине золотника каждый… – бурчал хозяин каравана, карябая что-то угольком на листе бумаги. – Итого 24… Без одной монеты кошель… Плюс кошель на все остальное… – он, вздохнув, поморщился, так, словно каждую монету отрывал от сердца. – Вряд ли мы заработаем столько же на продаже товаров. Все равно придется лезть в казну… Эдак мы разоримся. Все вокруг дорожает, а казна каравана не беспредельна… И все равно нам следует купить столько же огненной воды, как обычно, – он поднял голову, сверля пристальным взглядом своих помощников.

Те, с неохотой оторвавшись от длинных списков, которые с неизменными спорами составлялись всякий раз при приближении к городу, однако при этом, словно в насмешку над тратившими на них столько времени и сил людей, неизменно оказывались полной копией предыдущих, взглянули на хозяина каравана толи с задумчивым сомнением, толи с усталым снисхождением.

Впрочем, нет. Дело было именно в усталости и только в ней. Но, несмотря ни на что, Евсей и Лис вовсе не собирались уступать, справедливо считая: в отличие от всего, что было раньше, на этот-то раз у них достаточно весомая причина не согласиться с Атеном. Поэтому они попытались возразить:

– Зачем? – Евсей повел плечами, разминая мышцы, после чего недовольно взглянул на брата, не понимая, к чему это странное упрямство. – У нас осталось больше дюжины кувшинов. За последний переход, сколь бы долгим и тяжелым он ни казался, мы израсходовали куда меньше огненной воды, чем обычно…

– Нет, мы не говорим, – поддержал его Лис, – что не нужно пополнять запасы вовсе, но почему бы ни купить ровно столько, сколько нам действительно потребуется? Мы могли бы неплохо сэкономить на этом. И потратить оставшееся золото на что-нибудь действительно необходимое. Хотя бы на новую повозку. Не гоже Ему ехать в старой развалюхе, которая и в лучшие свои времена не была пригодна для жилья.

– Повозка нам нужна, разве я спорю…

– Вот и отлично, – Евсей хлопнул рукой по меху, словно кладя конец спору. Однако он поспешил: Атен еще не был готов сдаться.

Хозяин каравана недовольно качнул головой. Его лоб пересекла хмурая морщина:

– Но даже желание сэкономить не заставит меня изменить решение.

– Тогда подумай о безопасности каравана, – продолжал настаивать на своем помощник.

– Не забывай: чрезмерные запасы огненной воды могут обернуться страшной бедой.

Нам ведь уже пришлось раз испытать на себе силу вырвавшегося на волю пламени, ужас пожара посреди снежной пустыни. Только чудо да милость богов уберегли всех от гибели…

– Да поймите вы, – не выдержав, вскричал Атен, – мы не можем покупать чего бы то ни было меньше, чем должно понадобиться в дороге такому каравану, как наш! Иначе горожане заподозрят…

– Какое, собственно им дело до нас, а нам – до них? – перебил его Евсей. – Пусть думают, что хотят! Что мы сошли с ума!

– Стоит им хотя бы заподозрить, что мы больны снежным безумием, и они вообще не позволят нам переступить черту оазиса!

– Ну… – помощники переглянулись. Такая перспектива их не прельщала. Хотя и не особенно пугала. И вообще, спутникам повелителя небес не гоже бояться чего бы то ни было.

Атен понимал их, может быть, даже лучше, чем они сами. Как-никак, он первый уверовал в божественность Шамаша. Однако именно эта вера заставляла его продолжать спор:

– А если им придет в голову другая мысль?

– Какая же? – Евсей усмехнулся. – Нет, братишка. Их разуму не дойти до тех невероятных предположений, которые помогли бы им хотя бы чуть-чуть, на один краткий шаг, приблизиться к истине. Это выше их рационального здравомыслия…

– Ладно, не продолжай, – поняв, что ему не переубедить помощников, хозяин каравана махнул рукой. В конце концов, разве они не были правы? Прикидывая экономию, он на миг закрыл глаза. Получалось не так уж и мало – огненную воду всегда продавали втридорога.

"Скупердяи, – даже мысли об этом вызывали в Атене раздражение, – она ведь им ни к чему в жарких городах. Нет же – "На черный день, на черный день… Кто знает, что будет дальше. Может быть, мы продаем вам дни нашей жизни…" – слушать тошно!

Всем ведь отлично известно, что, сколько бы в городе ни было огненной воды, она, в случае смерти Хранителя и невозможности найти преемника, не намного продлит умирание, лишь растянув мучения и страхи…" -Мне удобно и в старой повозке. Вам ни к чему тратиться, покупая другую, – тихий, хрипловатый голос Шамаша заставил караванщиков вздрогнуть.

– О-ох!… – мужчины сконфужено переглянулись. За столь обыденными заботами они совсем забыли о боге солнца, сидевшем в стороне, в полумраке дальнего угла командной повозки.

Меньше всего на свете им хотелось выглядеть в глазах повелителя небес жадными торгашами. Все, что на самом деле руководило их мыслями и делами – это стремление выжить в пустыне. А лишний кошель золота мог иметь для этого не последнее значение.

– Мы вовсе не… Ну, – Атен взглянул на друзей, ища их поддержки. Ему было трудно подобрать нужные слова, которые объяснили бы небожителю… Однако помощники сконфуженно молчали, и ему ничего не оставалось, как делать все самому:

– Нам нужно было отвлечься… Это все… лишь… своего рода ритуал…

– Я понимаю, – губ Шамаша коснулась вежливая улыбка, но уже через миг он продолжал. – Однако мне действительно не нужна новая повозка. Если понадобится, я смогу починить эту… Что же до золота… – он на миг замолчал. – Сколько вам его нужно?

– Что Ты имеешь в виду?

– Я могу сделать его столько, сколько вам потребуется, – в его руке возникла золотая монета, вспыхнувшая отблеском света в пламени висевшей на крюке над головами караванщиков лампы – прозрачного сосуда с огненной водой.

Как хозяину каравана ни хотелось поближе рассмотреть золотник, он не сразу решился взять этот удивительно правильный кружок, полагая, что тот, рожденный силою стихий, продолжает хранить в себе их жар. На миг ему показалось, что он видит кузнецу богов, в которой в жерле клокочущего вулкана демоны, духи и саламандры создают прекраснейшие из творений металла.

Когда же, преодолев вызванное не столько явью, сколько фантазиями оцепенение, Атен взял кусочек желтого металла, то понял, что зря боялся – монетка оказалась совершенно холодной, лишенной даже тепла рук.

Атен попробовал ее на зуб, поднес к глазам, рассматривая, одобрительно кивнул:

– Золото чистейшее, не чета нашему, в котором до четверти примесей… – он подбросил монетку, поймал, прикидывая вес. – Тяжелая… – и передал кругляш Лису.

Помощник, придирчиво осмотрев кругляш, кивнул, подтверждая слова хозяина. Затем золотой перекочевала в руки Евсея.

В отличие от друзей, того интересовала не ценность монеты, а отчеканенный на ней рисунок, способный рассказать не меньше, чем летопись.

– Странно, – пробормотал он, продолжая, сощурив глаза, рассматривать гладкую поверхность. – Я не могу ничего разглядеть… – он провел ногтем по одной из сторон. – Однако золотник не выглядит настолько старым, чтобы рисунок истерся.

Скорее кажется, что он словно только что из кузни… Но, я не припомню, чтобы в каком-нибудь городе чеканились монеты без рисунка… Я никогда раньше не видел ничего подобного.

– Дай-ка, – Атен выхватил из рук брата кругляш.

До сего мига хозяин каравана был уверен, что ему известны все золотые знаки.

Собственно, это знание – одно из самых важных в ремесле торговца, когда и ребенку ясно: насколько все монеты, отчеканенные в одном городе, похожи друг на друга, настолько различны деньги разных оазисов – и по весу, и по доле золота, а, значит, и ценности. Непонимание этого разорило достаточно купцов, чтобы остальные выучили все чеканки – символы городов.

– Ты прав, – не обнаружив ничего, кроме тонкой чешуйчатой змейки, бежавшей по ребру монеты, вынужден был признать Атен.

Он задумался, замолчал, неторопливо поглаживая бороду, словно в нее лентой был вплетен ответ. Вздох сорвался с его губ, когда караванщик понял.

– Прости нас, Шамаш, – поспешно проговорил он. – Только беспредельная глупость и людское невежество могли заставить нас подумать, что Ты станешь копировать монеты наших городов!

Евсей с силой хлопнул себя по лбу:

– Ну конечно же! – глаза помощника вспыхнули озарением. – Эту монету выковал господин Гибил, а боги не ставят на золотниках знаков!

Он умолк, почувствовав на себе пристальный взгляд Шамаша, в глазах которого в пустыне грусти плавился укор.

Колдун хотел уже возразить, отвергая полные детских фантазий предположения, однако почему-то в последний миг передумал и лишь осуждающе качнул головой, отводя взгляд в сторону, во мрак.

Братья, переглянувшись, пристыжено умолкли, не понимая, в чем их вина, но чувствуя себя от этого лишь еще более виноватыми.

– Это не снижает ее ценности, – лишь Лис, казалось, ничего не замечал. Он не слышал последних слов своих спутников, может быть, потому, что его совсем не обеспокоило отсутствие на монете чеканки, когда, собственно, в этом не было ничего особенного. Торговля интересовала его постольку, поскольку от нее зависела безопасность каравана. По духу он был воином, стражем, а не купцом. – Золото оно и есть золото. В конце концов, если вам так нужен рисунок, заплатите городскому меняле – он проверит качество металла, а затем поручит кузнецам перелить монеты и поставить на них печати.

Вздохнув, Атен вернул золотой Шамашу. – Спасибо, – промолвил он. – Мы не отказываемся от Твоей помощи, просто… Того золота, что у нас есть, пока достаточно для продолжения пути. Если же его будет слишком много, мы только привлечем к себе внимание разбойников пустыни.

– Все так, – поддержали его помощники.

– К тому же, – продолжал Евсей, – не заработанное собственным трудом вряд ли принесет счастье, – он только на миг представил себе, что бы почувствовал, будучи каким-нибудь простым ремесленником с полным домом едоков, с трудом сводившим концы с концами, узнай он, что в мире есть люди, которым достаточно только пожелать богатства, чтобы получить его… Караванщику даже стало неуютно от чувства, посетившего его сердце.

"Нет, Атен прав, – решил он. – Мы должны быть осторожны, когда зависть – один из самых опасных врагов. Если уж оно правит сердцами самих богов, то что говорить о грешных смертных…" Произнеси он эти мысли вслух, хозяин каравана согласился бы с ним, ибо и сам думал так же.

– Однако, – Атен нахмурился. Для него все было куда сложнее, – я не могу обещать, что, если наступит день, когда караван окажется на краю гибели из-за того, что у нас будет нечем заплатить за жизнь, я не попрошу тебя о помощи.

Шамаш лишь кивнул в ответ. Но караванщик заметил, что его взгляд потеплел.

– Город! Появились предвестники города! – радостные крики дозорных заставили их, прервав разговор, выбраться наружу.

Хозяин каравана долго не мог оторвать взгляда от горизонта, который уже нес на себе яркий отблеск магического огня.

"Наконец-то!" – вздох облегчения сорвался у него с губ.

Последний переход, лишенный обычного однообразия сонных незаметных дней дороги, наполненный событиями и переживаниями, державшими всех в постоянном напряжении, был столь долог, словно между городами пролегла сама вечность.

Произошло столько всего необычного, чудесного, управляемого божественной волей, заставлявшей трепетать душу, что уже стало казаться: путь никогда больше не вернет караван в обычный мир. Охватившие души людей чувства были так противоречивы! То в них загорался безудержный огонь радости, свет надежд и предвкушения новых встреч, то они гасли под пеленой сомнений и нерешительности, за которыми проглядывалась грусть. Переживания, занимавшие их настолько, что время от времени вырывались наружу, тянули людей в разные стороны, в то же самое время не позволяя и шагу ступить.

Атен понимал, что многим хотелось бы если не остаться в мире легенд, продолжая идти по его божественным тропам, то хотя бы продлить время пребывания в нем.

Собственно, и сам он не был исключением. Хозяин каравана точно так же разрывался между желанием поскорее добраться до города и стремлением, повернувшись, убежать назад, в снежную пустыню, ставшую местом истинного чуда.

И, все же…

– Прибавьте шаг! – нахмурившись, стиснув пальцы в кулаки, крикнул Атен передовым дозорным. – Помните, – слыша недовольное ворчание караванщиков за своей спиной, продолжал он, – что к вечеру мы должны переступить городскую черту, если не хотим столкнуться с разбойниками, которых приграничье привлекает к себе так же, как запах крови манит голодных хищников!

Он знал, что говорит давно известные всем истины и не вина людей, что на этот раз слепая вера в чудо и предназначение заставило их отбросить былые страхи, променяв их на новые, подсознательные сомнения.

– Не нравится мне все это, – недовольно пробурчал себе под нос хозяин каравана, ненавидевший подобные мгновения сумрачного предчувствия, стоявшие на грани ожидания опасности и простого нежелания идти вперед. Его взгляд на миг остановился на сосредоточенном лице Шамаша, настороженно сощуренных глазах бога солнца, впившихся в окрашенный бликами магической силы горизонт. – Надеюсь, впереди нас ждет не город мертвых…

Лис нервно повел плечами.

– До следующего оазиса полгода пути, – Лис этим утром уже успел свериться с картами и знал наверняка. "Долго, – мысль вонзилась ножом в сердце. – Караван не одолеет этот путь, не пополнив запасов. И в пустыне станет еще на один караван меньше, – его брови сошлись на переносице. – Конечно, мы могли бы попросить помощи у Него, – он искоса взглянул на Шамаша, – для бога нет ничего невозможного. Что Ему стоит приблизить нас к следующему городу, или оживить ледяной замок… – он прервал себя, не позволяя закончить мысль, – нет, мы не можем, словно рабы, всецело полагаться на чужую, пусть даже божественную волю.

Мы должны идти людским путем, свидетельствуя перед лицом бога, что достойны той свободы, которой Он нас наделил"!

Однако, присмотревшись к пламени, освещавшему горизонт, он успокоился.

– Ты ошибаешься, Атен, – проговорил он, – этот город еще не превратился в ледяной дворец госпожи Айи, ты же видишь…

– Я-то вижу. А вот ты стал плохо слышать! Я говорил не о мертвом городе!

– Но ты же…

– Я сказал – "Город мертвых".

– Ну, знаешь, – Лис нервно повел плечами. Он мог преспокойно поминать имя Нергала, не боясь, что господин Погибели обрушит весь Свой гнев на позвавшего Его всуе.

Но вспоминать о Его владениях на подступах к оазису помощник бы никогда не посмел.

– Это не Куфа, – произнесенное Шамашем название заставило вздрогнуть его собеседников.

Все имена городов были священны и беззвучны для людей, рожденных за их стенами, не говоря уж об этом, которое никогда прежде не произносилось вслух. Да, оно и постоянно витало в мыслях, но не находя выхода во власти запрета, основанного не на законе земли, а на страхе души перед тем, что Мертвый город, получив имя, обретет плоть.

– Но что-то ведь беспокоит Тебя, – Атен лишь дважды видел это хмурое настороженное выражение тревоги в глазах повелителя небес: когда Тот встал между Мати и чужаками, не давая последним расправиться с девочкой, и когда на пути каравана пролегла трещина.

И еще. Пусть караванщик перестал по поводу и без повода говорить об этом вслух, однако в своих мыслях он с течением времени лишь все сильнее и сильнее укреплялся в вере, что дорога свела его с самим богом Солнца. Тем более что, как он теперь отчетливо видел, эту веру уже стали разделять с ним и все остальные караванщики, за исключением, разве что, детей, продолжавших относиться к Шамашу, несмотря на все старания их родителей, как к обычному магу… Хотя, конечно, разве может быть маг обычным? И, все же, наделенный даром, ведь это не бог.

А если рядом повелитель небес, то ведь и Его враг должен быть где-то невдалеке…

– Я никогда прежде не бывал в ваших городах, – негромко произнес колдун. – Мне любопытно взглянуть на их жизнь и, в то же время, душа боится разочарования, словно заранее зная, что увидит совсем не то, о чем мечтает, на что надеется.

– Конечно, нынешние города не похожи на великие царства легендарной эпохи. Самые прекрасные из их дворцов могут показаться жалкими лачугами рядом с жилищами обычных крестьян или ремесленников во владениях Гамеша, – на миг Евсею стало горько, оттого что он, наверное впервые в своей жизни не на словах, а в своем разуме, сердце вынужден был признать, что, несмотря на все надежды и мечты, земля уже пережила свой Золотой Век. – Минувшее ушло безвозвратно. Наша беда, а не вина, что нынешнее поколение – лишь жалкая тень великих предков.

– Это потому, что мы вынуждены в первую очередь думать о выживании, – склонив голову, проговорил Лис, в глаза которого прокралась грусть та же грусть. Он горько усмехнулся: – И больше ни на что у нас просто не остается ни сил, ни времени.

– Как можно сравнивать нечто, между чем лежит бездна? – Шамаша качнул головой, а потом, ничего не говоря, задумавшись над чем-то своим, двинулся в сторону ряда повозок.

Его проводили молчаливыми взглядами, когда никто не смел нарушить тонкого полотна тишины, нависшего прозрачным туманом над караванщиками.

Атен не сразу заметил, что повозки остановились, люди, покинув свои места, подошли к тем, от чьего решения зависела их судьба и замерли, ожидая, что будет дальше.

– Не припомню случая, чтобы что-то омрачало радость приближения к городу, – сказал Лис, сощуренные глаза которого смотрели на своих спутников с нескрываемым удивлением. – А после того, что пришлось пережить в этот переход, я думал, все будут плясать от счастья, увидев оазис. Что с вами, люди? Что же это за страх в ваших глазах? Чего вы боитесь? Или кого? Неужели горожан?

Хозяин каравана с некоторым сомнением взглянул на помощника.

– Не может быть, чтобы ты не чувствовал этого, – наконец, проговорил он.

– Я страж, а не жрец, – тот повел плечами, чувствуя некоторую неловкость от того, что его не коснулись общие для всех переживания.

Атен огляделся.

– Рани, – окликнул он находившуюся рядом невысокую тучную женщину – мать Ри.

Та быстро подошла, остановилась, ожидая, когда хозяин каравана объяснит, для чего она понадобилась.

– Лис спрашивает, – глядя в глаза женщины, начал Атен, – что за страх останавливает нас в двух шагах от столь долгожданного города.

– Разве ты не понимаешь? – Рани подняла на хозяина каравана удивленный взгляд.

– Я-то отлично понимаю, – Атен грустно усмехнулся. – Но Лис – нет.

– Почему же ты не объяснишь…

– Нас с Евсеем он считает жрецами, объяснений же ждет от простых людей. Я надеялся: ты поможешь.

– Почему бы нет? – Рани пожала плечами. Она быстро огляделась вокруг, нашла взглядом Шамаша, возвращавшегося к своей повозке, затем вновь повернулась к Лису, чтобы сказать: – Мы боимся потерять Его, – женщине не было нужды объяснять, Кого она имела в виду, когда все было понятно и так.

Эта краткая фраза… Она объясняла все, не скрывая истины за ворохом бесполезных блеклых слов, призванных защитить испытывавшую необъяснимую робость перед лицом правды душу.

Собственно, не было ничего удивительного в том, что искренность Шамаша, его стремление всегда говорить только правду и не оставлять ни один вопрос без ответа оказались заразнее, чем безумное поветрие. Его правилам начинали следовать, чтобы походить на того, в ком видели бога.

– Потерять?

– Ну, – та смутилась. Ей казалось странным, что кому-то приходится объяснять такие само собой разумеющиеся вещи. – Он шел с нами по пустыне. А теперь увидит город, так отличающийся от однообразия холодных снегов… Что если Он захочет остаться…?

Атен слушал и не слышал ни слова, смотрел на собеседников и видел их словно со стороны. Ему казалось, что все происходит не с ним, что он – лишь молчаливый свидетель чего-то необъяснимо далекого, отстраненного.

Люди, стоявшие вокруг… Они как будто превратились в рисунки из старых свитков.

Взгляни на знаки, испещряющие лист, и поймешь, что они чувствуют, чего боятся, а чего страстно хотят.

"Свитки, – мысли текли сами по себе, словно обретая собственное бытие, – достаточно развернуть лист, чтобы узнать будущее. Остановиться перед страшным, сулящем беды и опасности, и заглянуть в конец рукописи, спеша убедиться, что все будет хорошо, а значит никакие испытания не страшны… Если бы в жизни все было также просто…!" -Мы знаем Его великодушие. Однако… – продолжала тем временем женщина. – Людям свойственно в фантазиях ставить себя на место другого, чтобы вновь и вновь задаваться вопросом: "А как бы поступил я?"… И мы отвечаем, не в силах соврать своему сердцу… А мы – всего лишь простые смертные…

– И все же, – Лина, до этого мгновения стоявшая в стороне, подошла к ним, – есть одно утешение, – на ее губы легла улыбка, однако в ней было больше грусти, чем в пустыне снега. – Он ведь вечный странник…

Лис набрал полную грудь воздуха, сдерживая ярость, готовую выплеснуться.

– Знаете что? – нахмурившись, проговорил он. – Вот вы все время говорите, что верите в Шамаша…

– Конечно! – в один голос воскликнули обе женщины. – Ведь Он – повелитель небес!…

– Вот-вот, – помрачнев, продолжал воин. – Как раз в этом ваша беда: вы верите в Него, вместо того, чтобы доверять Ему.

Какое-то время его собеседники лишь ошарашено смотрели на Лиса, не в силах произнести ни слова, не то что достойно возразить.

"Это совсем не так!" – хотел воскликнуть Евсей, внутри которого все бурлило и клокотало. Он с каждым мигом все яснее ощущал, что душа готова вот-вот вывернуться наизнанку от яростного возмущения, замешанного на бурном сопротивлении, несогласии, нежелании принимать то, что не могло быть правдой потому, что это было просто невозможно!

– Лис, ну конечно мы доверяем Шамашу… Дело в том… – сколько он ни старался, слова никак не хотели складываться в фразы, соединяться друг с другом, образуя связанные мысли.

– Как ты можешь пытаться переубедить меня в чем-то, если сам до конца не уверен в своей вере…? Не важно, – он махнул рукой, прерывая свои размышления. Его брови сошлись на переносице, глаза сощурились.

Когда караванщик заговорил вновь, его голос звучал приглушенно, даже хрипло, словно скрывая сковавшее его напряжение.

– Если что и беспокоит меня, так это то, что в городе нам будет трудней сохранить тайну… Конечно, если Он пожелает, чтобы правда открылась, это понятно… Но если… Евсей, вот тебя готовили в служители… – он с шумом выдохнул – простонал. – Скажи… В городе есть способ обнаружить наделенного даром…?

– Да, конечно… – начал тот, но Лис прервал его:

– А бога?

– Ну… – Евсей растерялся. – Конечно, приход небожителя не может остаться незамеченным. Если, конечно, бог сам не захочет, чтобы все было иначе… Ведь все, что происходит, происходит только по Его воле… Хотя… Есть и другие боги…

Губитель, который вечно все портит… А еще господин Шамаш, не до конца оправившись от болезни, продолжает не просто странствовать по миру в людском теле, но считать себя человеком…

Его мысль уже начала лихорадочно работать, ища в памяти то, что могло бы хоть как-то ответить на этот вопрос:

– В легендах говорится, что окружающий Его божественный свет настолько ярок, что слепит глаза и является несомненным свидетельством… – замолчав, так и не договорив, он качнул головой, вспоминая свою встречу с подземными богинями – те вовсе были лишены золотой сверкавшей ауры и лишь исходившая от них сила, их совершенная красота говорили об их принадлежности к высшим силам и… – Но Шамаш… Он столько раз путешествовал среди людей неузнанным, скрывая солнечный свет под магическим плащом теней и открывая истину лишь избранным… Я думаю… Мне хочется верить: если Он не захочет, чтобы Его узнали, никто никогда не откроет Его тайны.

– Только если что-то не заставит Его подняться в воздух, – качнул головой Атен.

– О чем ты?

– Наверно, Его плащ-невидимка был поврежден, когда Губитель напал на Него… – караванщик продолжал, словно не слыша обращенного к нему вопроса, не видел удивленных, блестевших как в лихорадке глаз. – Не знаю… Не важно. Главное – я видел: когда Он взлетает, Его окружает пламень сотен солнц. И лучи, лучи, исходящие от огня… Тот, кто увидит это, не усомнится, что перед ним сам бог Солнца, – он повернулся к Евсею, словно ожидая от него подтверждения.

– Не знаю… – тот лишь пожал плечами: – Тогда, на магическом мосту я не заметил свечения… Но, возможно, его и не должно было быть, когда природа того чуда была совсем иной… Не знаю, – вновь, полный сомнений, повторил летописец. – Как можно утаить в котомке живой огонь? – его голос был тих и задумчив, словно он говорил сам с собой. – Даже в мертвой снежной пустыне он был столь ярок, что слепил глаза, столь жарок, что отогревал души, то в городе, рядом с магическим камнем…-караванщик качнул головой.

– Да-а-а, – протянул Лис, погружаясь в те же чувства, которые владели сердцами всех его спутников. И не важно, что причина, вызвавшая их, была другой… В конце концов, даже одно и то же слово люди могут понимать по-разному, а тут… – Сложный выбор… Разум, сердце, душа в одно и то же время зовут в город и отталкивают от него… Может быть, нам стоит прекратить эту странную борьбу?

– Что ты предлагаешь? – Атен повернулся к нему, в надежде, что, возможно, помощник действительно знает выход, который бы развеял все сомнения и страхи.

– Каравану следует разделиться. Небольшая часть могла бы войти в город, чтобы продать товары и закупить припасы, а остальные обошли бы его по эту сторону черты…

– Ты хочешь запретить богу делать то, что Он хочет? – Евсей рассмеялся, вот только улыбка у него получилась какой-то… кривой, устало вымученной.

– Это невозможно, – помрачнев, проговорил Атен. Конечно, путь, способный обойти все сложности, мог показаться столь легким и простым, что сердце хваталось за него как рука сорвавшегося в трещину за ледяной уступ, но это был не выход, лишь его призрак.

– Так или иначе, нам придется позаботиться о том, чтобы защитить Шамаша.

– Ему ничто не угрожает, – Евсей смотрел на Лиса исподлобья, набычившись, словно готовясь отразить нападение.

– Ну конечно, за исключением Нергала, Инанны… и Кого еще там!

– Вот что, – Атену надоел этот, в сущности, бесполезный разговор, и он решил, наконец, положить ему конец, – давайте не будем раньше времени думать о худшем.

Еще накличем беду. И тем более ни к чему поминать всуе имя Губителя, – он хмуро глянул в сторону Лиса, не одобряя неверие своего помощника в силы зла. – Если же вы считаете, что сомнения слишком серьезны, чтобы лишь следить за тем, как они подобно факелу горят в душе, давайте поговорим обо всем с господином. Нам следует, по крайней мере, быть столь же искренними с Ним, как Он откровенен с нами. А еще, – его брови сошлись на переносице, – нам стоит принять и Его обычай ничего не говорить за спиной того, о ком идет речь.

– Это будет трудно сделать, – Рани с Линой переглянулись. В снегах пустыни почти все разговоры женщин, да и не только их, в той или иной степени были тем, что скользило на грани между сплетней и шушуканьем рабынь.

– Но нужно постараться, – весь вид Лиса говорил о том, что ему эта идея пришлась как раз весьма по душе.

– Нет, мы не должны спрашивать Его о том, как нам быть, – к всеобщему удивлению, в тот момент, когда все были готовы согласиться с этим, свой голос против подал Евсей.

– Почему? – все взгляды устремились на него.

– Не слишком ли много "почему" за один день? – тот тяжело вздохнул. – Атен, – он повернулся к старшему брату, – разве Он не говорил тебе, что не хочет принимать решения за других, вмешиваясь в судьбы людей и нарушая полотно земного мира?

– Да, – вынужден был признать хозяин каравана. Кивнув, он склонил голову на грудь, глядя исподлобья на своего помощника, ожидая, что тот скажет дальше.

– Лина, Рани, – Евсей повернулся к женщинам, – как вы считаете, могут ли простые смертные задавать богу вопросы, на которые Тот, способный прочесть их в наших глазах, не отвечает сам?

– Нет, – поспешно сказали женщины, боязливо поглядывая друг на друга, – лишенные дара не вправе расспрашивать даже Хранителя, не то что небожителя. Нам дано лишь ждать того благословенного мига, когда Он пожелает поговорить с нами.

– Когда бог солнца странствовал с Гамешем, Он отвечал на все его вопросы… – чуть слышно пробормотал себе под нос Атен, но Евсей все равно расслышал его слова, спеша бросить:

– Не сравнивай себя с великим царем-основателем, который был не только наделенным даром Хранителем, но и Первым Жрецом!

– Я и не сравниваю, – тот глубоко вздохнул. А как бы ему хотелось!

– Пусть мы – всего лишь презренные изгнанники, – тихо проговорила Лина, – Он отвечает и на наши вопросы…

– Повелитель небес, – хмуро глядя себе под ноги, вздохнул Атен, – всегда был одним из тех богов, которые не просто заботятся о людях, но участвуют в нашей жизни. Мне бы очень хотелось, чтобы Он перестал сторониться всех и всего… И вообще, мы столько раз нарушали правило первого слова, что ничего не случится, если мы обойдем его и на этот раз.

– Ладно… – Евсею ничего не оставалось, как согласиться. В конце концов, он был один против всех. – Если хочешь, пойдем к Нему, поговорим…

– Да!

– Но вдвоем, а не всей толпой, – он оглянулся на других караванщиков, которые понимающе склонили головы. – Мы расскажем вам. Потом… – и братья поспешно зашагали прочь. Последнее, что они услышали, были произнесенные Линой чуть слышно слова:

– Да святятся боги, позволившие нам прийти в мир в эпоху легенд. И да будут Они милосердны к тем, кого поставили перед лицом самого трудного испытания и великого соблазна.

В ее голосе не было ни усмешки, ни печальной задумчивости веры в невозможное.

Слова звучали чувственно и эмоционально, как начало еще не созданной молитвы… …Шамаш сидел на краю повозки, опираясь спиной о тугую кожу откинутого полога, задумчиво глядя во внутренний полумрак, где Мати играла с проснувшимися волчатами.

Малыши росли прямо на глазах. Еще совсем недавно крохотные комочки, легко помещавшиеся на ладони, превратились в пушистых рыжеватых созданий величиной с небольшую кошку, у которых были остренькие белые зубки, сверкавшие в приоткрытой в задорной улыбке пасти, а коготки отрасли такими длинными, что их даже приходилось подрезать.

Подошедшие к повозке караванщики, проследив за его взглядом, застыли, не в силах отвести глаз от беззаботной игры.

Однако у них оставалось мало времени – город был совсем близко.

– Мати, мы вот-вот войдем в лес, – Атен надеялся, что, услышав это, девочка бросится к себе переодеваться и прихорашиваться, но та даже не выглянула из повозки.

– Угу, – лишь обронила она, не отрывая взгляда от возившихся волчат.

– Ты не хочешь посмотреть…

– Ну па! – голос девочки стал рассерженно-писклявым. – Ты ведь видишь, Шуши и Хан проснулись, скоро их нужно будет кормить. Тем более что они могут испугаться незнакомого места, куда мы их везем. И я все время должна быть с ними, чтобы защищать и успокаивать.

– Мати, никто не посмеет причинить зла священным волкам, – Евсей смотрел на племянницу с удивлением и укором. Он столько раз за последнее время повторял ей эту непреложную истину и надеялся, что она все поняла.

Девочка бросила на дядю быстрый, острый, как резкий порыв ветра, взгляд и, упрямо сжав губы, отвернулась. Но, едва ее внимание привлекли к себе волчата, как губы растянулись в улыбке, которую Мати не смогла сдержать, как она ни пыталась. Да и как можно глядеть с постным видом на двух забавных созданий, один из которых сосал ухо другого, в свою очередь запихнувшего в пасть лапу брата…

– Малышка права, – тихий нашептывавший, как ветер, голос Шамаша заставил мужчин оторваться от созерцания зверят. На их губах все еще лежала улыбка, хотя глаз уже коснулось беспокойство. – Волчат будет лучше не выпускать в городе из повозок, – продолжал он, не дожидаясь, пока ему зададут следующий вопрос. – Я не говорю, что им угрожают люди. Однако рядом с жилищами есть и другие опасности.

Незнакомые жителям пустыни животные, переносимые ими болезни… У малышей сейчас самый опасный возраст, когда убить их может даже непривычная или испорченная пища, случайно подобранная с земли.

– Вот видишь! – Мати смотрела на дядю торжествующе – ее правоту признали! Потом она потянулась за стоявшими в углу плошками и принесенному ей недавно кувшину густого молока, решив, что питомцев пора кормить.

– Ты последишь за ними? – спросил колдун девочку и, услышав в ответ твердое "Да!", подкрепляемое для верности решительным кивком головы, спустился в снег. – Вы хотели со мной поговорить?

– Да, господин, – начал было Атен, но Шамаш, резко повернувшись к нему лицом, остановил караванщика:

– Не называй меня так! – в его голосе послышался свист просыпавшихся ветров, брови нахмурился, в глазах мрачными призраками закружились тени чего-то бесконечно далекого.

– Хорошо, гос… – он и сам не знал, почему с его губ было готово сорваться все то же самое слово, способное лишь еще сильнее разозлить помрачневшего собеседника. Атен повернулся к Евсею, словно ища у брата-служителя понимания и поддержки. В его глазах читались вина и удивление. "Я ведь всего лишь соблюдаю обычаи, выказывая должное почтение богу!" – говорили они. А еще в них был страх: караванщик боялся, что его нечаянная ошибка может лишить караван благосклонности и заступничества великого бога.

– Прости, но как же нам называть Тебя? – Евсей одновременно стремился прогнать вдруг повисшее между собеседниками напряжение и успокоить брата, показывая Атену, что не считает его ни в чем виноватым, когда подобную ошибку совершил бы каждый.

Кто же знал, что нынешний Шамаш не любит, когда люди преклоняются перед Ним?

– Вы дали мне имя, – холодно проговорил колдун. Его глаза все еще были напряженно сощурены, сверкая сумрачными огоньками из-под сошедшихся на переносице бровей.

– Оно всегда принадлежало Тебе. Мы лишь помогли его найти, вспомнить, – заметив тень укора в глазах Шамаша и понимая, что тот готов возразить, повторяя в который уже раз, что он – не бог, чьим именем был назван, Евсей продолжал. -Ты ведь не станешь возражать против того, что имена даются богами, а люди при наречении служат лишь посредниками? – он пристально смотрел прямо в глаза собеседнику, ожидая, что тот скажет.

Усмехнувшись, тот качнул головой:

– Разве с этим поспоришь?

Напряжение начало спадать и, наконец, Атен смог, немного переведя дух, облегченно вздохнуть.

– Имена священны. И не всегда возможно прибегать к их помощи… – он уже готовился к предстоявшему приходу в город.

Евсей глянул на брата с сомнением, не до конца понимая, к чему тот клонит. Ведь имя бога защищено от каверз демонов и злобных духов. Однако все же на всякий случай, он кивнул, соглашаясь.

Но хозяин каравана упрямо продолжал:

– Шамаш, – он почтительно и, вместе с тем, исполненный решимости получить ответ, смотрел на свое божество, – нам нужно знать, как еще называть Тебя…

– Магом, – не задумываясь, ответил тот. – Так ведь в вашем мире зовут наделенного даром.

Помрачнев, братья опустили головы. Их больно резануло по слуху это – "ваш мир".

Конечно, они понимали, что для очнувшегося после тысячелетнего сна бога нынешний мир кажется совершенно чужим. И, все же, они так хотели, делали все, что могли, чтобы это изменилось.

– А как наделенного даром называли в Твоем мире? – переборов свою боль, спросил хозяин каравана.

– Я уже говорил вам – колдуном.

Атен чуть наклонил голову. Да, хозяин каравана все прекрасно помнил. И потому недовольно поморщился. Ему не хотелось произносить слово, в которое кем-то, когда-то и где-то… не важно, кем, когда и где, но вкладывалась пусть даже всего лишь тень ненависти.

– Может быть, Твои друзья, спутники по дороге называли Тебя как-то еще?

Несколько мгновений Шамаш задумчиво смотрел на него, затем, чуть повернув голову, бросил взгляд за горизонт. Было видно, что ему не хочется отвечать, и, все же, следуя своим неизменным обычаям, он проговорил:

– Старшим, – он назвал еще один титул, но ведь этого и ждали от него собеседники.

Мужчины переглянулись. "Да, – говорили друг другу их глаза, – именно так небесные жители должны называть бога солнца, который не был древнейшим среди них, но самым могущественным и мудрым".

– Старший… В чем значение этого титула? – им казалось, что это – последний вопрос, который они должны задать для того, чтобы душа обрела уверенность и покой.

– Носящий его берет на себя ответственность за других.

– Как Хранитель? – глаза караванщиков вспыхнули светом, в груди защемило приближением к осознанию чего-то великого…

Шамаш чуть наклонил голову:

– Не совсем, – он говорил медленно, словно вспоминая минувшее и сравнивая его с настоящим. – В мире снежной пустыни нет никого подобного… Но в ваших легендах я встречал одного человека, которого по сути своей можно было бы так назвать.

– Гамеш? – вскинулся Евсей, но замер, пораженный, услышав:

– Нет. Мар.

– Но Мар был…

– Подождите-ка, кто такой Мар? – воспользовавшись тем, что брат вдруг умолк, словно лишившись дара речи, спросил Атен. – Вы говорите о Марту, боге прирученных животных?

– Мар был смертным, – качнул головой Шамаш, – наделенным даром.

– Прости, – смутившись, пробормотал караванщик, – я всего лишь торговец, не служитель… Мне не известно о ком Ты говоришь…

– Задолго до цикла о Гамеше, – вдруг охрипшим, скрипучим голосом начал Евсей. Ему совсем не хотелось говорить об этом, но он был вынужден, подчиняясь устремленному на него пристальному взгляду не мигавших глаз Шамаша, – был составлен другой…

– Столь ранний! В нем, наверное, говорится о начале времен…

– Скорее уж об их конце, – с трудом выдавил из себя помощник. Он хотел на этом и остановиться, но понял, что не может, что должен продолжать. – Не удивительно, что ты не знаешь о нем… Служители предпочитают не вспоминать об этих легендах, называя их Черными и считая, что будет лучше хранить их в тайне…

– Но откуда же тогда…

– Я узнал о них перед самым изгнанием… Меня тогда готовили к первому посвящению…

– И ты помнил их все это время…!

– Нет, – не удивительно, когда он так стремился все скорее забыть, – но я нашел их тексты, разбираясь с теми книгами, что мы получили в обмен на огненную воду от встречного караван. И вот что я тебе скажу: если судить по состоянию рукописей, вряд ли кто-то до меня их читал…

– И что же это за легенды такие, о которых предпочитают не помнить?

Евсей бросил быстрый взгляд на Шамаша, огляделся вокруг, на миг задержался на медленно растущем, по мере приближения к городу, священном холме.

– Это долгая история… Будет лучше вернуться к ней позже.

– Хорошо, – видя, что Шамаш молча кивнул, показывая, что согласен с Евсеем, промолвил Атен. Ему пришлось предпринять над собой усилие, подчиняя воле любопытство, готовое пуститься в долгие расспросы или погнать к командной повозке, веля отыскать странную рукопись. – Так мы можем называть тебя Старшим? – удивительно, но, задавая этот вопрос, подчиняясь чему-то необъяснимому, он смотрел на Евсея. Помрачнев, тот качнул головой.

– Если Ты позволишь, – тихо проговорил помощник, повернувшись к Шамашу, – мы будем называть тебя колдуном.

Брат удивленно воззрился на него, не понимая, что заставило Евсея принять столь странное решение. Что же касаестя Шамаша, то он надолго задумался, а затем качнул головой:

– Я не думаю, что это будет правильным. Я и так взял слишком много из того мира, чтобы отнимать у прошлого еще и это…

– Действительно! – Атен радостно кивнул. Он облегченно вздохнул: ведь если повелитель его души готов оставить в прошлом все то, что привиделось Ему в бреду, значит, Он выздоравливает.

Вот только…

– Но как же тогда…-караванщик поморщился, поняв, что тот вопрос, с которым они пришли к богу солнца, так и остался без ответа.

Шамаш только развел руками. Он действительно не знал. Прежнее осталось позади, настоящее же для него так и не наступило. Колдун мог принять мир, всех, живших в нем, он почти даже поверил, что они – настоящие. Но вот себя среди них он не видел. Ни богом солнца – конечно же, он даже думать не мог об этом без улыбки, ни магом – да, наделенный даром во всех мирах оставался наделенным даром, но…

Чтобы понять это по-настоящему, чтобы отождествить себя с кем-то, надо его хотя бы увидеть. А Шамаш до сих пор не встречал ни одного Хранителя. Скоро это должно было измениться. Однако колдун не мог сказать, что ему было легче от этой мысли.

Так или иначе… Он понимал, что ему еще долго придется разрываться на части, слыша от других – Шамаш, но чувствуя себя Черногором… Имя, которое он никогда не произнесет вслух, однако при этом не забудет тоже никогда.

Стоявшие рядом с ним караванщики тяжело вздохнули, почесали лбы. С одной стороны, они бы никогда не посмели назвать бога солнца каким-то там колдуном – пустым звуком, непонятно кем, и кого, повелителя небес, властителя своих душ! Но, с другой… Не могли же они просто тыкать Ему…

– Л-ладно, – однако, они поняли, что им придется как-то разбираться с этой проблемой самим. – Еще один вопрос… Впереди нас ждет город…

Шамаш нахмурился.

– Не могу сказать, что меня влечет туда. Мне ближе дорога.

– Мы можем обойти его стороной, если Ты считаешь…

– Вам решать.

– Нам нужно пополнить припасы… – проговорил Атен, взглянув на брата.

– Это так, но… – Евсей ощущал какие-то сомнения, словно… Нет, он не мог объяснить даже себе, что это было за чувство и в чем его причина. Караванщик качнул головой: – Если мы войдем в город… Как Ты считаешь, что нам делать: рассказать правду или попытаться ее скрыть?

– Правду о чем?

– Мы просто хотели спросить, – поспешил включиться в разговор Атен. – Может быть, лучше сделать так, чтобы горожане не узнали, кто Ты?

– Так вот к чему весь этот разговор об именах… – Шамаш понимающе кивнул. – Мое слишком приметно и вызывает некоторые ассоциации… Значит, вы достаточно разумны, чтобы понимать это и не называть меня богом, во всяком случае, при чужих? Хотя сами и не хотите расставаться с этим… наваждением.

– Прости нас, – караванщики выглядели расстроенными. Им было невыносимо сознавать, что своим упрямством они причиняют Шамашу боль. Но вера… В своих душах они уже приняли обет служения и не могли нарушить его, пойти против того, что было для них непреложным… Даже если их бог не ждет от них этой веры.

– Если дело только в этом, называйте меня магом. Это разрешит ваши проблемы?

– Н-ет, – переглянувшись, замотали головами караванщики.

Ответ заставил колдуна насторожиться: – Вы считаете, что будет лучше, если горожане не узнают, что я – наделенный даром? Это может быть опасным для каравана?

– Нет, – вынуждены были признать его собеседники. – Однако, – осторожно, балансируя на грани, стараясь не переступить на ту сторону, с которой была ложь, продолжал Атен. – Правда может осложнить наше пребывание в городе. За всю историю снежной пустыни не было ни одного случая, чтобы маг шел в караване, – "Не говоря уже о боге, когда легендарное время намного древнее белых снегов…" -Это нарушает законы?

– Не совсем…-мужчины переглянулись… Вообще-то, им следовало сказать: "Совсем нет…" Но тогда – к чему весь этот разговор?

– Чего вы больше боитесь: потерять или не найти? – вдруг спросил Шамаш.

Мужчины, не ожидавшие подобного вопроса, застыли в глубокой задумчивости, не зная, что сказать. Они не переставали удивляться способности повелителя небес находить всегда главную струну и заставлять ее звенеть откровением.

– Потерять, – наконец, проговорил Атен. Он понял, с чем был связан этот вопрос, и продолжал: – Мы всегда страстно мечтали вернуться в город, жить в тепле… Но мы способны обходиться и без этого. Потеряв же дорогу, мы лишимся всего, самой жизни…

– Если горожане пожелают, чтобы караван остался, – их собеседник говорил о себе как о маге, не боге, памятуя легенды о смертных, не небожителях, – ваши мечты могут осуществиться.

– Они не захотят принять всех, лишь Тебя!

– Если бы я не знал всего, что вы рассказали мне о ваших городах, то подумал бы теперь, что люди удерживают своих магов силой. Но какой от этого смысл в мире, где магия почитается, а не стоит под строжайшим запретом? Используя силу, маг может без труда преодолеть практически любую преграду…

– Никто в целом свете не осмелится заставлять Хранителя делать что-то против его воли! – поспешно проговорил Евсей, бросив быстрый взгляд на Атена, словно осуждая его за то, что тот пытается заранее настроить Шамаша против горожан.

– Это так, – вынужден был подтвердить хозяин каравана, несмотря на то, что тому вовсе не хотелось вставать на защиту чужаков. – Горожане никогда не сделают ничего подобного. Они слишком чтят закон. Но закон, о котором мы говорим, властен и над Хранителями… Видишь ли…-Атен повернулся к брату, прося того продолжать, ведь кому, как не летописцу, пересказывать легенды?

– Да собственно… – тот чувствовал себя несколько растерянным, не готовый к подобному повороту событий, когда получалось, что он учит бога данным Им самим законам. "Но Шамаш мог забыть…", – напомнил себе караванщик. И продолжал: – Все заключается лишь в нескольких фразах рассказа о Шанти… Это супруга легендарного Гамеша, которая, находясь во власти Губителя, чуть было не убила своего мужа… После суда, добившись для жены замены смертного приговора на изгнание, Гамеш собирался уйти вместе с ней, следуя правилу единой для супругов дороги… Но Совет удерживал его, велел остаться, говоря: будучи над всеми законами лишенных дара, маг подчиняется одному, высшему – Хранитель не может покинуть тех, кого он обещал оберегать от бед перед священным камнем Храма, связывая себя нерушимыми узами с Городом.

– Я достаточно долго был в вашем мире, чтобы узнать его легенды, – толи улыбка, толи усмешка скользнула по губам Шамаша. – Однако это ничего не изменяет, когда вы считаете меня богом… – и вновь все та же боль и тоска заполнили его глубокие черные глаза.

– Важно, кем видишь себя Ты, – Евсей весь собрался. Воистину, он не имел права так говорить с небожителем – смертному не подобает читать нравоучения богу, но…

Во имя всего святого, у него не было другого выхода! "Да падут проклятья на мою голову", – беззвучно прошептали его уста, и он продолжал: – Если их Хранителю или служителям удастся убедить Тебя, что, будучи магом, Ты обязан следовать обычаю… В дороге Ты чтил законы каравана, и…

– Ты идеализируешь меня, – усмехнулся Шамаш. – Я всегда поступаю так, как считаю нужным, – его глаза горели таким холодным огнем, что казалось, будто довольно одного взгляда, чтобы обратить все на свете в лед. – Впрочем, вы можете быть спокойны: я связан с караваном слишком крепкими узами и если даже что-то вынудит меня задержаться в одном из встречных городов, моим непременным условием станет то, что со мной останется весь караван. Или горожане и в таком случае будут возражать?

– Нет, но… – караванщики переглянулись. Они и сами не могли понять, что заставляло их избегать самой мысли о возможности остаться в этом городе…

Должна же этому быть причина, какое-то объяснение… – Но Ты ведь не хочешь…

– Это правда. Однако в жизни не всегда делаешь то, что нравится. Сейчас для меня куда важнее, чего хотите вы.

– Город… – караванщики переглянулись. В их глазах зажглась надежда… Но только на миг.

– Я всегда боялся, – еле слышно пробормотал Атен, – что однажды мечта исполнится…

Из-за Мати…-он и сам удивился, как решился признаться в самом своем сокровенном и болезненном переживании…

– Да, – кивнул Шамаш, задумчиво глядя на бескрайние просторы снежной пустыни. – Ее душа – такой же странник, какой живет во мне. Она понимает, что только в пути можно найти счастье.

– Я знаю, – улыбка тронула губы караванщика. – Найти… Но, – словно тень набежала на его лицо. – И потерять его…

– Жизнь есть жизнь: что-то теряешь, что-то находишь… Дом твоей дочери – снежная пустыня. И если ты любишь ее, заботишься о ней – тебе придется с этим смириться.

– Конечно. Но… – он оглянулся на шедших в стороне людей, не подозревавших, что, возможно, в этот миг решается их судьба. – Я не вправе лишать других счастья только потому, что моя девочка – не такая, как все… – качнув головой, он вздохнул, понимая, что не сможет так поступить, ибо, как бы сильно Атен ни любил свою дочь, он, будучи хозяином каравана, должен был думать и заботиться и о других… А он не мог даже на миг представить себе, чтобы кто-то по доброй воле отказался от возможности остаться в оазисе. Тут было еще кое-что, не замеченное сразу: – Ей что же, суждено быть вечным бродягой? – он нервно дернул плечами.

Что бы там ни было, эта мысль его совсем не обрадовала.

– Не рано ли мы завели этот спор? – вмешался в их разговор Евсей. – Ведь пока еще ничего не произошло.

Какое-то время все трое молчали. Затем Шамаш, оторвав взгляд от пустыни, повернулся к Атену, встретился с ним глазами и тихо промолвил, отвечая на все заданные и незаданные вопросы:

– Истинная судьба всегда тяжелее выдуманной, но только она реальна. Отказываясь от самой мысли о возможности остаться в этом городе, ты лишь следуешь ей. И твои желания, в сущности, тут ни при чем. Тот, кто рожден в дороге, не сойдет с нее никогда. Но это совсем не значит, что он будет вечным бродягой, ибо и странник должен иметь дом, откуда он сможет уходить, и куда его душа будет стремиться вернуться.

Караванщик почувствовал, как боль сжала его сердце ледяными тисками. Ох, нет, совсем не такие слова он хотел услышать!

– Если Ты не против, я хотел бы до поры сохранить это в тайне, – его глаза глядели на повелителя небес с мольбой. В них отражалась боль. – Я не уверен, что…

Не знаю, как сказать об этом другим, как найти слова… Людям будет очень трудно расстаться с надеждой… Особенно теперь… Ведь им кажется, что до истинного, всепоглощающего счастья остается лишь шаг…

– Мне кажется, ты не совсем правильно меня понял, – Шамаш чуть наклонил голову.

Однако, он не собирался вдаваться в объяснения, а караванщики не смели спросить, боясь сорваться еще глубже в бездну. – Что же до того, с чего вы начали этот разговор… – он заговорил о другом и для его собеседников это стало неимоверным облегчением, – не думаю, что есть смысл обходить город. Если вы готовы сохранить в тайне, что я – наделенный даром, мне не составит труда утаить это от горожан.

– Да, Ты скрывал правду от нас…

– Я поступил так, как был должен, – его глаза были спокойны, голос звучал твердо и решительно.

– Конечно, мы понимаем и не настаиваем на том, чтобы Ты шел против своих обычаев…-начал было Евсей, но тот жестко остановил его резким взмахом руки:

– Дослушай меня, торговец!

Караванщик, пораженный, умолк. Он прежде не видел господина таким – решительным, властным, даже жестким. "Нам никогда не следует забывать о том, что мы говорим с богом, – думал он, – добрым, справедливым, мудрым, но богом, грозным в своем гневе… Да будет Он милосерден к нам. Да не будет суждено нам ни разу испытать на себе Его ярость…" -Если бы обстоятельства не вынудили меня, я продолжал бы скрывать ее и дальше. И не важно, что сейчас в этом мире магия признается за благо…

– Наше готовившееся восстание в Эшгаре против Хранителя…

– Легенда о Маре лишь…

Караванщики заговорили в один голос, при этом каждый думая о своем, но холодный взгляд собеседника заставил их умолкнуть.

– Дело во мне, – мрачно проговорил колдун. – Моя сила не принадлежит этому краю, чужая, как и я сам. Мне следовало стать совсем другим, если я хотел жить в мире с этой землей и всем, существующим на ней. Но я не смог изменить себя. И я не знаю, к чему это все приведет.

– Впереди нас ждет беда?

– Опасность – да, испытание – да, но не беда, – тот еще сильнее помрачнел.

– Почему же тогда…

Пристальный взгляд заставил караванщика замолчать, так и не задав вопроса.

"Я скажу, когда сам узнаю ответ", – порывом ветра пронеслись у Атена в голове слова.

– Во всяком случае, – хмуро глянув на караванщиков, продолжал маг вслух, – я согласен с тем, что вам не следует никому говорить о том, кем вы меня считаете.

– Но если кто-то проговорится… – они доверили бы своим друзьям-караванщикам собственные жизни, но ведь были еще и рабы, готовые на все ради того, чтобы остаться в городе…

– Что ж, будет хоть какой-то прок от вашего стремления обожествить меня, – Шамаш качнул головой. – Скажите, что таково мое желание. Я же позабочусь обо всем остальном.

– Конечно! – никому и в голову не придет хотя бы подумать о том, чтобы пойти против воли бога Солнца. …Красный диск дневного светила уже скатился к земле, окрасив все вокруг в закатные тона, когда на горизонте показались мерцающие очертания города.

Священный холм возносился высоко в небо и исходившие с его вершины потоки магического пламени словно прозрачный купол покрывали землю – и лежавший на склонах город, и окружавший его словно оградой лес, за которым скрывались невидимые глазу, но, несомненно, имевшиеся поля и луга.

– Шамаш, пойдем! – Девочка вынырнула из-за спины отца, но, словно не замечая его, сразу бросилась к нему, схватила его за руку, потащила его за собой, ничего не объясняя.

– Мати! – хозяин каравана сурово взглянул на нее, но дочка в ответ лишь наморщила носик, показывая, что на этот раз она настоит на своем и никакие уговоры тут не помогут. – Ладно, – вынужден был согласиться Атен. Вздохнув, он виновато взглянул на бога солнца, словно говоря: "Ну что с ней поделаешь? Ты уж прости…" Тот улыбнулся в ответ. Его глаза залучились теплом.

– Девочка ведет себя с Ним как к старшим братом, – проводив их взглядом, проговорил Атен.

– Со стороны кажется, что и Он привязан к ней как к сестре…

– Ты ведь знаешь, кто Его сестры, – Атен взглянул на помощника с укором. Старшая из сестер бога солнца, повелительница мира смерти госпожа Кигаль – слишком грозна и сурова, младшая, богиня плотских наслаждений Инанна – ветрена и вздорна…

– Мати говорила, что ей всегда хотелось иметь старшего брата. Может быть, и Ему нужна была маленькая сестренка…

– Смертная?

– Если боги не находят нужного на небесах, Они спускаются на землю.

– Что бы там ни было, Мати должна проявлять должное уважение к богу… как бы Он ни относился к ней… – его скулы напряглись. От ожидания еще одного трудного разговора с дочерью ему стало не по себе.

Девочка становилась все более ранимой, готовая расплакаться из-за того, что на самом-то деле было незначительным пустяком, не дотягивавшем в глазах отца даже до того, чтобы именоваться обидой.

– Хочешь, я поговорю с ней? – заглянув в глаза брата и прочтя в них нараставшее душевное напряжение, предложил Евсей.

– Да, – сразу же согласился Атен. Это было бы избавлением от стольких забот…! – Странно. Откуда во мне это неотступное стремление заглядывать в будущее, беспокоиться о том, что только предстоит? – он словно думал вслух, слушал слова, надеясь, что так он сможет лучше понять их и найти ответ на вопрос, на который не надеялся получить ответ ни от кого, за исключением самого себя. Меня ведь воспитывали в законах города. "Живи сегодняшнем днем и оставь завтрашний богам"…

– Мы уже давно не горожане. В караване же все иначе, – Евсей глядел на брата с сочувствием. Он понимал, что ему самому, благодаря юному возрасту, было куда легче отказаться от оставленного позади и принять новое… Несмотря на всю боль потерь… Другим этот шаг дался куда мучительнее – Разве? "Живи одним переходом, не задумываясь над тем, первый он, десятый или последний" – я что-то не вижу особой разницы… – оторвавшись от созерцания снега у себя под ногами, караванщик поднял голову, огляделся. – Ничего городок, не маленький, – продолжал он. Атен стремился не просто поскорее положить конец этому разговору, но сделать так, чтобы он забылся, оставшись далеко позади, за пологом других образов и слов. – Хотя и переживает не лучшие времена.

Евсей скользнул взглядом по оазису, приближавшемуся с каждым мигом, каждым шагом:

– Судя по высоте холма, в былые времена он был больше. И лес… Пустыня уже поглотила часть его, да и то, что осталось… Деревья выглядят хилыми и болезненными, так, словно им не хватает тепла…

– Ты прав, – он расстегнул полушубок, но снимать не стал. – В прошлом городе все было по-другому.

Помощник лишь пожал плечами: – Что тут сравнивать? Там был сильный, умудренный опытом Хранитель, к тому же, уверенный в будущем, имея внука-наследника силы…

Здешний же хозяин, во всяком случае, судя по первому взгляду, куда слабее. Хотя, возможно, все дело лишь в том, что он еще слишком молод, или, наоборот, уже очень стар… Брат, у нас могут быть проблемы с торговлей… – "И не только с ней", – говорил его взгляд, в то время как уста молчали, не спешили произнести слова, возвращавшие назад, к недавнему разговору, словно осознавая, что, обретя продолжение, он причинит боль душе и внесет раздражение в дух.

– Да уж, – хозяин каравана нахмурился. Ему было достаточно и первого опасения, чтобы ощутить, как напряглись нервы. – Вряд ли при таком раскладе у них амбары ломятся от избытка припасов… А, значит, если они и согласятся что-то нам продать, так втридорога, – он болезненно поморщился – человеку его судьбы всегда приятнее иметь дело с богатыми городами, а не нищим поселением, с трудом перебивавшимся на худых лепешках.

Атен, возможно, лучше, чем кто-либо другой понимал, что первое впечатление может быть обманчивым, однако он также хорошо знал, сколь важно для караванщика как можно раньше определить, что ждет его впереди. Чтобы не переплатить и, в то же время, не проторговаться, когда и то, и другое способно стать одним из шагов к гибели каравана.

Так или иначе, за всеми этими мыслями, разговорами, прикидками, они переступили золотую черту, отделявшую город от снежной пустыни, оставшейся серебристым манящим сиянием за спиной.

 

Глава 2

– Фейр! – Рамир догнала старую рабыню, пошла рядом. Она немного запыхалась – теплая одежда становилась все жарче и тяжелее, мешая идти. Если бы она могла, не дожидаясь приказа, снять все эти грубые тряпки…! Ее стройное, гибкое тело рвалось на свободу, стремясь поскорее отдаться во власть теплых потоков доброго городского ветра. Но нет, разве бы она посмела хоть в чем-то, пусть даже в такой мелочи, ослушаться своих хозяев после всего, что случилось за последнее время? И девушка продолжала терпеливо ждать приказа, обливаясь потом и с завистью поглядывая на уже успевших расстаться с полушубками и шапками караванщиков.

Она быстро оправилась от болезни и вновь была полной сил и энергии. Ее черты лучились истинно девичьей, чувственной красотой. Большие, немного раскосые глаза, окруженные бархатом длинных ресниц, чуть припухлые алые губы, мягкие плавные черты лица – все было исполнено нежности, манило сердце, радовало взгляд, казалось свежим, нетронутым и оттого еще более желанным.

Были мгновения, когда, глядя на свою спутницу по тропе каравана, которой зрелая, повидавшая немало на своем веку женщина старалась помочь, опекая, насколько это было в ее силах, Фейр становилась завидно: она-то и в лучшие свои годы никогда не была настолько красива.

"Этой девочке в жизни было дано не так уж много света и тепла, и, все же, она расцвела прекрасным цветком, словно сама госпожа Айя благосклонна к ней… – искренняя белая зависть в ее глазах смешивалась с грустью. – Она достойна того, чтобы жить в городе. Ее обязательно купят, не в одном, так в другом. И тогда я потеряю свою названную дочку, как лишилась родной…" – Фейр было так больно думать об этом, что всякий раз хотелось бежать прочь, скрыться где-нибудь, в самом черном углу повозки и долго рыдать над потерянным и всем, что еще только предстоит потерять.

– Город… – Рамир мечтательно смотрела вокруг, ее голос дышал предвкушением исполнения самых несбыточных надежд… И, в то же время, к своему немалому удивлению, Фейр разглядела в ее глазах страх.

– Что с тобой, моя дорогая? – она приобняла спутницу за плечи.

Та не сразу ответила. Она не знала, может ли поделиться с кем-то своими опасениями. И если бы вопрос не был задан Фейр, в которой девушка всегда видела родственную душу, приемную мать, то она бы не стала продолжать. А так с ее губ сорвался полный грусти вздох: – Я боюсь, что меня купят.

– Но почему? Ты ведь всегда так мечтала об этом!

– Это все было… раньше. До того, как… – она не договорила, не решилась, но Фейр поняла ее и так.

– Пока судьба не пересекла нашу дорогу с тропой бога солнца? – кто бы мог поверить, что нечто подобное возможно, и не в давние времена легенд, а в нынешней, еще недавно такой обыденной действительности? Женщина качнула головой.

Гуд старой женщины коснулась мечтательная улыбка. – Очень, очень немногим из смертных выпадает такая судьба… Ты должна гордится… – "Жаль только, что нас это чудо лишь слегка обдало своим дыханием, раскрывая объятья другим, идущим с нами рядом…- ее душой вновь завладела столь сильная, жгучая зависть, что, казалось, на этот раз она победит разум и сердце, топя сознание своей жертвы в алом море забвенья. – Почему? Почему мы не можем радоваться этому вместе с другими, почему нам не позволяется разделить со своими хозяевами то, что могло бы быть нашей общей судьбой…?" -Пусть я всего лишь рабыня… – ее спутница заговорила о том, что не решалась произнести в слух Фейр. Ее душе было нужно не только прочувствовать, сложить размышления в неясные очертания внутренних образов, но и произнести все, услышать, получая от внешнего мира отзвук, подобный лесному эху. – Но ведь и мне дано мечтать… – сердце вложило в эту краткую светлую фразу столько боли, что ее бы хватило на долгий поминальный плач. – И хотя этой мечте никогда не будет суждено сбыться, я не откажусь от нее за все сокровища мира… Фейр, ты думаешь о том же, что и я. Это видно по твоим глазам и… я хотела спросить… В то легендарное время, когда господин Шамаш не только правил на небесах, но и спускался на землю, чтобы странствовать по нему в окружении своих смертных спутников…

Тогда ведь все люди были равны, правда? Ты рассказывала мне: рабство родилось в холоде снежной пустыне… Скажи, кто мы для Него: такие же создания света и тепла, как и свободные, или нечто черное, низменное, неприкосновенное, лишенное не только собственной судьбы, но и души? Какими нас видит бог?

– Никто из смертных не ответит за небожителя, даже доподлинно зная ответ, – качнула головой женщина. – Нам дано понимать подобных нам, но не богов, отделенных от нас бесконечностью.

– Да, я знаю… – вздохнув, признала Рамир. – Когда господин Шамаш лечил меня…

Я осмелилась заглянуть в Его глаза… Всего лишь на миг, но я никогда не забуду того, что в них увидела. Мне показалось, что я маленькая песчинка у подножия священного холма, мгновение на ладони вечности… И все же… – в ее голосе, глазах была такая мольба, иссушавшая жажда получить хоть какой-нибудь ответ, что Фейр просто не смогла промолчать, понимая, что этим молчанием причиняет дорогой ее сердцу душе большую боль, чем та, на которую была способна вся ложь, все болезни и потери мироздания.

– Я ни в чем не уверена, – осторожно взяв девушку за руку, начала она, – но мне кажется, мне хочется верить, что Он видит в нас людей, даже, может быть, жалеет больше, чем караванщиков, видя, как сурова была к нам жизнь… Милая, ты ведь помнишь легенды. Господин Шамаш всегда избирал себе спутников в странствиях по миру, не обращая внимания на то, кем обратила тех судьба. Великий Гамеш умер царем-основателем, героем, полубогом, хотя был рожден всего лишь бедным гончаром.

Его отец и дед мастерили кувшины. Эта же доля была уготовлена и ему… Так бы и было, если бы он не решился, оставив все позади, отправиться на поиски иной доли, и не встретил бога Солнца…

– Фейр, Он выбрал наш караван. Это значит, что все мы – избранные?

– Не знаю, Рамир. Может быть. А может и нет, просто сейчас – другое время и люди не в силах путешествовать в одиночку, – она не хотела понапрасну обнадеживать девушку, пробуждать в ней ложные мечтания…- Почему ты спрашиваешь, девочка?

– Это важно, – ее брови-стрелки сошлись на переносице. Глаза Рамир глядели на мир настороженно, и, все же, Фейр никогда раньше не видела это робкое, беззащитное существо таким решительным и твердым.

"Откуда только вдруг взялись эти силы? – женщина смотрела на нее с удивлением. – Неужели мои старые глаза проглядели нечто такое, что почувствовало ее доверчивое сердце?" -Потому что, – тем временем продолжала та, – если мы – лишь безгласные тени наших хозяев, то единственное, что нам под силу заслужить послушанием – шанс на новое рождение. Но если мы – нечто большее…

– Перерождение – не самое плохое, что может случиться, – Фейр качнула головой, вспоминая, что еще совсем недавно она более всего мечтала как раз об этом. – Прожить все заново, найти счастье, потерянное в этой жизни… – ей бы так хотелось вновь увидеть свою дочь, и пусть она придет в другом обличье, женщина была уверена: ее душа узнает, не позволит пройти мимо.

– Нет, – Рамир резко качнула головой, показывая, что она думает совершенно иначе.

– Как ты не понимаешь: кем бы мы ни родились вновь, пусть даже женами Хранителей, нам никогда снова не встретить на своем пути Его! Такое случается лишь раз в вечность!

Фейр не нашлась, чем возразить. "Ты права, милая, – ее уста молчали, вместо них говорили глаза. – Нам несказанно повезло, и в то же время…" -Мы должны быть счастливы… – вздохнула Рамир. – Почему же мне так больно? – на ее глаза набежали слезы. – Почему мне кажется, что счастье идет всего лишь в шаге, но я никогда не смогу его догнать, прикоснуться! Никогда…

– Мы рабы спутников повелителя небес. Это…

– Невыносимо! Ведь рабов могут продать в любой момент! И все, чудо закончится!

Фейр, я боюсь, очень боюсь, что меня купят!

– Так ты поэтому спрашивала, видит ли Он в нас людей?

– Да.

Фейр смотрела на спутницу с сочувствием, не зная, что сказать, посоветовать…

За то время, что минуло с прошлого города, Рамир расцвела прекрасным бутоном розы. Ее могли купить уже тогда – мимо подобной ей не просто пройти. Но торговцы, словно предчувствуя будущее, не стали торопиться, желая выручить за рабыню наивысшую цену…

Женщина огляделась вокруг.

– Может быть, все не так плохо, милая, – пытаясь хоть как-то утешить девушку, проговорила она. – Город не кажется богатым, а наши хозяева не станут продавать такую красавицу, как ты, за медяк.

– Я… – да, она все это прекрасно понимала, вот только… – Мне страшно, Фейр!

Она хотела сказать что-то еще, но тут к рабыням подошла Лина. Караванщица сурово глянула на них, затем ткуна пальцем в сторону Рамир:

– Ты. Пойдешь к дочке хозяина каравана, поможешь ей переодеться, – и, повернувшись, караванщица поспешно ушла – ей нужно было позаботиться о собственных детях.

Рабыня на миг замешкалась.

– Спроси у нее! – словно по наитию, неожиданно для девушки и даже самой себя прошептала Фейр.

Тяжелый полог был отдернут и прикреплен веревками к деревянному каркасу, подставляя чрево повозки под порывы теплого веселого ветра, стремившегося поскорее выдуть из него затхлый дух маленького замкнутого пространства.

Девочка, одетая в толстый вязаный свитер, сидела на краю, баюкая словно маленького ребенка золотого волчонка.

Зверек крутил головой, плаксиво поскуливая.

– Ну что ты, что с тобой? – дочь хозяина глядела на своего питомца с отчаянием, в ее глазах уже блестели слезы. – Не хочешь в город? Боишься? Шуши, ты не заболела?

Может быть, тебе вредно тепло? – она не заметила прихода рабыни, всецело сосредоточившись на волчонке, не обращая внимания даже на длинные пряди растрепавшихся волос, соскальзывавшие со лба, щекоча щеки и нос.

Но, в отличие от маленькой караванщицы, волчонок сразу же почувствовал чужачку.

Перекатившись со спины на лапки, он прижался к коленям хозяйки, взъерошил шерсть, недовольно заворчав.

– Зачем ты пришла? – вскинув голову, Мати взглянула на рабыню, зло сверкая глазами. – Уходи!

– Мне велели помочь тебе переодеться… – начала Рамир, но девочка перебила ее:

– Ты что, не видишь: мне не до этого!

– Малыш, ты не можешь так говорить с той, кто старше тебя, – укоризненно проговорил Шамаш, приближение которого ни одна из них не заметила.

Рамир, сжавшись, словно от страха, поспешила немного отстать, пряча глаза. В этот миг ей страстно хотелось провалиться сквозь землю, скрыться куда-нибудь, лишь бы не попасться на глаза богу.

– Могу! – упрямо возразила девочка, но тут волчонок вновь заскулил, отвлекая внимание своей хозяйки от всего остального. – Шамаш, что с ней? – Мати глядела на него с мольбой о помощи, в ее глазах был страх. – Неужели я что-то сделала не так? Я сама варила кашу, может быть…

Нагнувшись, тот взял волчонка из рук девочки, осмотрел.

Шуллат, прижавшись к нему, вновь заскулила.

– Она боится города, да, не хочет в него входить? Но почему? – Мати никак не могла взять в толк. Ведь золотые волки такие смелые. И отец уверял ее: никто никогда не посмеет причинить зло посвященным Матушке Метелице.

– Не города, – качнул головой колдун. Он стал осторожно поглаживать зверька, почесывать ему лоб, успокаивая.

– Тепло не повредит ей? Шамаш, ты можешь призвать среди тепла холод пустыни?

– Конечно, но это ни к чему, – проговорил он, переводя взгляд с волчонка на девочку. – Успокойся. Помни: твои чувства передаются ей. Если ты переволнуешься и заболеешь, Шуллат станет лишь хуже. Сейчас же она здорова. В ней живет только страх перед неизвестным. Не забывай: снежные волки никогда не переступали городской черты, лишь подходили к ней.

– Она действительно хранит в себе память предков? – Мати немного успокоилась.

Страх в ее глазах сменился любопытством.

– Да.

– Ты говоришь об этом так спокойно! Неужели тебя это нисколько не удивляет? Это ведь так… так необычно, замечательно!

– Золотые волки не были бы теми, кто они есть, без этой памяти.

– Они такие… чудесные! – девочка глядела на Шуши с восхищением и обожанием. – Я не знаю никого, кто бы сравнился с ними!

– Есть создания, удивительно похожие на них, обладающие такой же способностью – помнить.

– Люди? – в ее голосе звучала неуверенность.

– Нет. Драконы.

– Драконы… – девочка мечтательно потянулась, вспоминая… – Ой, – она вздрогнула, встретившись взглядом с шедшей рядом с повозкой рабыней. – Ты подслушивала…! – в ней вновь вспыхнула злость и, словно почувствовав перемену настроения своей хозяйки, начавшая успокаиваться Шуши вновь заскулила, заворчала, завозилась на руках у Шамаша.

Рамир, не пришедшая еще в себя от того, что она услышала, растерянно молчала. Но стоило повелителю небес обернуться к ней, взглянуть задумчивым взглядом своих черных глубоких, как сама бездна, глаз, как рабыня вновь в страхе сжалась. "Нет, только не это! – кричала в ней душа. – Я не хотела прогневать Его! Боги, постарайтесь понять меня, объясните Ему, заклинаю Вас!" -Я же сказала, уходи! Я не хочу переодеваться! – вновь долетел до нее разозленный голосок девочки. – Папа накажет тебя за то, что ты ослушалась! И за то, что подслушивала тоже!

– Да, хозяйка, – подобное наказание казалось ей в этот миг избавлением.

– Ты хочешь войти в город в этом? – маг прищурившись смотрел на нахохлившуюся как воробей Мати, которая, видя смешинки в его глазах, забыла о вспышке злости.

– А почему бы нет? – она уперла руки в бока, решив настаивать на своем, хотя и не понимала, зачем это делает…Из вредности, может быть…

– Зажаришься, – его губ коснулась улыбка. – Не говоря уже о том, что сейчас ты выглядишь как огородное пугало. Волосы торчат во все стороны, так что глаз не видно, на щеках грязь, руки вообще черные, как у той, кто чистит очаги… Хочешь посмотреть на свое отражение в зеркале?

– Нет! – девочка хихикнула. Она понимала, что тот специально подтрунивал над ней, помогая успокоиться, и вновь стать собой.

– Тогда вот что: я схожу, отнесу Шуши к себе. Пусть, пока мы будем в городе, волчата побудут в моей повозке.

– Ты наложишь заклятие?

– Да, – кивнул он, а затем поспешил добавить: – Не на малышей, конечно, на повозку… А ты пока с помощью Рамир, – он на миг повернулся к рабыне, чтобы спросить: – Тебя ведь так зовут? – затем, услышав в ответ робкое: – Да, – вновь вернулся к разговору с девочки, продолжая незаконченную фразу: – приведешь себя в порядок. А то ты, показывая мне город, перепугаешь всех его жителей, – и, подмигнув рабыне, он ушел.

Проводив Шамаша взглядом, девочка сдвинулась с края повозки вглубь, пробурчав:

– Ладно, давай переодеваться… Рамир, – неохотно добавила она в конце.

Рабыня взглянула на нее с удивлением. Караванщики очень редко называли бесправных по имени, полагая, что тем, у кого нет своей судьбы, нет и его. Что же до дочки хозяина каравана, то та не делала этого никогда, толи ненавидя рабов, толи – презирая их.

– Да, хозяйка, – она забралась в просторную, теплую повозку, задернула полог, в то время как девочка зажгла огненную лампу.

– Вода там, – Мати качнула головой в сторону стоявшего в углу кувшина. – Лина нагрела. Давно. Я не успела умыться, потому что должна была позаботиться о Шуши.

Рамир была поражена! Пусть девочка смотрела на нее настороженными глазами дикого зверька, но в них больше не было ни злости, ни враждебности. Она даже снизошла до объяснений…

– Поможешь? – Мати с интересом смотрела на рабыню, словно видя ее в первый раз.

Может быть, так оно и было: она впервые разглядела в рабыне человека.

– Конечно, хозяйка.

– Мати, – поправила ее та. – Зови меня Мати… – читая граничившее с паникой удивление в глазах рабыни, такой красивой, что даже становилась завидно, девочка проговорила: – Если Шамаш называет тебя по имени, то и я буду. Но и ты меня тоже.

Поняла?

– Да, – Рамир пододвинула к себе таз, взяла кувшин с водой, намочила тряпицы…

– Это ведь тебя Шамаш вылечил? – к собственному удивлению, Мати продолжала разговор, хотя ее никто не принуждал к этому.

– Да.

– Он рассказывал мне, – она старательно терла ладони, подставив их под тоненькую струю медленно текшей воды. – Он любит помогать.

– Господин так добр…

– Это не доброта, – неожиданно для нее девочка качнула головой.

– Что же тогда? – пораженная, прошептала та, не понимая, что ее маленькая собеседница имеет ввиду.

– Жизнь, – Мати пожала плечами. – Он считает, что должен так поступать, потому что иначе не может быть.

– Хозяйка… Мати… Скажи… – Рамир, пользуясь неожиданной благосклонностью маленькой караванщицы и боясь, что та в любой момент может вновь, передумав, сменить милость на гнев, решилась задать свой вопрос. – Господин видит в рабах людей, или лишь безликие тени?

– Спроси у него сама, – она поправила платье, поглядывая в большое зеркало, которое несколько дней назад смастерил для нее маг, исполняя одну из маленьких просьб-прихотей.

– Я не осмеливаюсь… – испуганно прошептала та.

– Спросить? Это ведь так просто… Тем более твой вопрос совсем легкий. Ты только не называй его господином, ему это не нравится.

– Как же мне Его называть? – Рамир растерялась. Она так хотела угодить богу, и…

"Спасибо тебе, Фейр, – повторяла она мысленно, – спасибо, что надоумила поговорить с девочкой. Ты уберегла меня от ошибки".

– По имени.

Рабыня мотнула головой, словно заставляя себя очнуться от забытья. Однако ей не сразу это удалось и то, что Мати произнесла в ответ на ее вопрос, прозвучало как далекое, невнятное дыхание ветра, лишенное всякого смысла. Как ей того ни хотелось, она боялась переспросить дочку хозяина каравана. Рамир лишь смотрела на нее удивленными, широко распахнутыми глазами, в которых было непонимание.

– Ну, по имени – Шамаш, – повторила Мати, не понимая, с чего это вдруг рабыня застыла, как ледяное изваяние.

– Нельзя… – только и осмелилась прошептать та.

Девочка подняла на нее глаза, удивленно моргнула. "Как можно быть такой дурочкой?" – слова уже были готовы сорваться с ее языка, но она вовремя прикусила его, лишь недовольно нахмурилась.

– Да, конечно, – поспешно закивала девушка. В конце концов, любимице бога солнца виднее…

– Ну и хорошо, – она, наконец, оторвалась от зеркала, удовлетворенная тем, что видела в нем – теперь Шамашу не будет стыдно выйти с ней в город. А Мати так многое собиралась ему показать! священный холм, и храм, и улицы… Нет, воистину впереди ее ждут удивительные дни и незачем омрачать радость их приближения страхами, сомнениями и ссорами со всеми, кто попадется на глаза… "Главное, что Шуши здорова. Раз Шамаш сказал, что с ней все в порядке, так оно и есть", – Выглянь, мы уже въезжаем в лес? – спросила девочка, теребя в руках длинную пуховую шаль, связанную из нежнейшего козьего пуха, легкую и тонкую, как самый дорогой шелк, но, вместе с тем, теплую, будто меховое одеяло. Чувствуя себя немного неуютно в одном легком платье, она набросила шаль себе на плечи, завернулась в нее, прячась от холода, не столько того, что вокруг, как внутреннего, сохранившегося в душе, памяти…

Рамир чуть приотдернула полог:

– Въезжаем, – она гляделась, наслаждаясь красотой высоких вечнозеленых сосен, небольших, похожих на пушистых зверьков елок. Все вокруг дышало задумчивым покоем полусна, надеждой и… – Ой, – рабыня в страхе втянула голову в плечи, увидев шедшего возле повозки бога солнца. На миг Рамир встретилась с Ним взглядом и утонула в черной бесконечности его глаз. Ей потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя и, шепча молитвы-извинения отпрянуть вглубь повозки, прячась в ней.

– Шамаш, – Мати подобралась к краю повозки и… Она поспешила получше укутаться в шаль: – Бр-р-р…

– Что-то не так? – колдун огляделся. – Здесь должно быть теплее? – он лишь примерно представлял себе, какими могут быть согреваемые магией города этого мира. Легенды повествовали в основном о времени, предшествовавшем наступлению снежной пустыни на земли людей, сказки рассказывали о крае чуда, владениях богов, не людей. Единственно, на чем он мог строить свои предположения, были рассказы караванщиков. Но, лишенные дара, они не ведали самой природы магии, относясь к ней с почитанием и не задумываясь над тем, как, подчиняясь каким законам, она действует.

"Если я правильно понимаю, – размышлял он, – их города должны походить на колдовскую деревню. Они так же строятся вокруг замка, согреваются силами магии, а не природы… Однако, – он свел брови, – даже если их камни, призванные усиливать дар тепла, распространяя его не только на носителя, но и на окружающий мир, столь же малы, как тот, что носит на шее малышка, город должен быть больше, много больше… -он взглянул на вознесенный в небо замок…- А ведь по словам караванщиков, городской оберег огромен…" – Шамаш сощурил глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.

Он с утра чувствовал нервное, подрагивавшее тепло, исходившее от того, городского, камня. Его дыхание было знакомо колдуну. Но не сила, его питавшая.

Она была иной.

Мати, ощутив его беспокойство, поспешила сказать, отвечая на заданный вопрос:

– Нет, все в порядке. Просто я так привыкла к сказке, что забыла о том, что есть обычный мир.

– Будь осторожна. Не простудись.

– Я поняла! – вдруг воскликнула она. – Ну конечно же! Раньше мне было тепло, потому что… – она вовремя вспомнила, что рядом рабыня и остановилась, не договорив до конца. "Потому что меня согревал талисман, – продолжала девочка, перейдя речь мыслей. – А теперь он вдруг стал совсем холодным… Почему? В нем ничего не сломалось…?" – ей вновь стало неспокойно, сердца задел своим острым крылом страх.

"С камнем все в порядке… И с твоей Шуши тоже, – добавил он, предугадывая готовый вот-вот прозвучать вопрос. – Они спят. И волчата, и талисман".

"Разве камень может спать?" "Конечно…" – а потом он заговорил вслух:

– Малыш, мы решили, что будет лучше скрыть от горожан, кто я…

Девочка тотчас, забыв обо всем остальном, недовольно надулась. Ее глаза наполнились обидой, как пустыня полнится снегами.

Мати обиделась, чувствуя себя так, словно у нее отбирают все, к чему потянется ее рука.

Ей так хотелось, когда городские начнут хвастаться чем-то, показать им снежных волчат. Она уже представляла себе, как вытянутся их лица, как загорятся восхищением и завистью глаза… А еще Мати горела нетерпением посмотреть на горожан в тот миг, когда они узнают, что Шамаш – наделенный даром, а может быть – даже бог. Конечно, они сразу же упадут перед ним на колени, а потом сами проведут их в храм, не просто позволят заглянуть внутрь, в его священное пространство, а сами все покажут, расскажут тайны, о которых раньше не слышал ни один караванщик, да что караванщик, ни один простой горожанин, ведь в святая святых, в сердце оазиса открыты двери ох как немногим – Хранителю и его семье, служителям, да членам городского совета… Она это точно знала – всякий раз, когда прежде, въезжая в город, Мати просила отца показать ей храм, он говорил ей об этом, объясняя запрет каким-то непонятным и нелепым городским законом… И вот в тот самый момент, когда, как ей уже начало казаться, она приблизилась к сердцу чуда на расстояние вытянутой руки, ей говорят…

– Это нечестно…! – она была готова расплакаться.

– Да, – Шамаш вздохнул. Он смотрел на Мати, не мигая. – Если ты думаешь, что мы поступаем неправильно, скажи, еще не поздно изменить решение… – он произносил эти слова не просто чтобы успокоить девочку, но был готов прислушаться к ее совету, считая, что чистая детская душа не способна ошибиться.

И девочка поняла это, отбросила обиду, заставила себя взглянуть на все по-другому…

Мати сидела на краю повозки, не спуская взгляда с шедшего с ней рядом Шамаша, который терпеливо ждал ответа, не торопя ее с решением, не предугадывая, не подталкивая к тому, что он сам считал верным…

– Так будет лучше… Сделать так, как вы решили, – вздохнув, как-то через силу, проговорила, наконец, девочка. Она была караванщицей и не могла ставить свои желания выше воли и безопасности каравана. К тому же… Мати встрепенулась, выпрямилась, вновь ощутив покалывание страха, в котором растворились последние капли обиды… "Если горожане узнают, кто он, – мелькнуло у нее в голове, – они захотят оставить Шамаша у себя. И я потеряю его навсегда!" – нет, она не могла даже думать об этом, сама мысль была невыносимой. – Я не хочу потерять тебя, – прошептала девочка вмиг побелевшими губами.

– Ну что ты, – он подошел ближе, взмахнул рукой, осыпая голову Мати пригоршней серебряных снежинок, принесенных из просторов оставшейся уже где-то позади пустыни, – этого не произойдет. А ну, выше нос! Разве не ты мне говорила, что в город нужно входить смеясь? Потому что если стражи, охраняющие…

– Если стражи, охраняющие его покой увидят слезы, они не пустят гостя, полагая, что рядом с ним идет беда, – закончила за него фразу девочка. Эти давно знакомые, выученные наизусть слова, такие простые и несомненные, заставили ее успокоиться.

Во всяком случае, до тех пор, пока в ее мысли не закрался следующий вопрос:

– Шамаш, а ты сможешь сохранить свой дар в тайне?

– Не волнуйся, малыш. Меня научили этому, когда я был младше тебя. И у меня было достаточно времени хорошо усвоить урок.

"А сколько тебе сейчас лет? – она вспомнила вопрос, который давно мучил ее, не давая успокоиться. Памятуя о разговоре с отцом, то, как разозлил его этот невинный вопрос, Мати не решилась спросить вслух, боясь, что поступает неправильно и, если так никому, и уж тем более рабыни, которая точно перескажет все услышанное своим подругами, не нужно знать… – Если, конечно, это не тайна", – добавила она осторожно, робко поглядывая на мага своими синими беззащитно-доверчивыми глазами.

"Разве у меня могут быть секреты от тебя? – колдун улыбнулся. – Мне двадцать семь".

"Двадцать семь… – задумчиво протянула девочка. – Двадцать семь… – повторила она. Все, что было больше 16 казалось ей бесконечно много. Однако… Мати была достаточно умной девочкой и слишком упрямой, чтобы останавливаться, едва столкнувшись с какой-то сложностью. Она замерла, поглядывая на свои пальцы. – Папе 30… Конечно, ты не мог быть таким старым, как он. Дяде Евсею 27… – девочка наморщила лоб. – Но Шамаш, ты не выглядишь… Мне казалось… Нет, конечно, ты старше Ри, который еще совсем недавно был мальчишкой, но… Я думала, – она оценивающе глянула на рабыню, что-то прикидывая в уме, – ну, что тебе столько же, сколько Рамир".

– Время – странная штука. Для одних оно течет быстрее, для других – медленнее… – он не знал, что тут еще можно сказать. В конце концов, это никак не зависело от него. К тому же, он давно привык, что окружающих удивляет его возраст. Он был очень молод для Старшего, выглядел же, несмотря на все знания и заботы, связанные с ответственностью и властью, даже моложе своих сверстников…

– Да… – девочка вздохнула. Она стала сомневаться, может ли называть братом того, кто настолько ее старше… Впрочем… Она пожала плечами, словно в ответ на свои раздумья, всякое бывает… Ей хотелось так думать. – Шамаш… – она умолкла, раздумывая, о чем бы еще поговорить… наморщила лоб, старательно вспоминая… – Скажи, а Хранитель, он тоже не заметит?

– Что я наделен даром? – он нахмурился, качнул головой. – Я никогда прежде не думал о том, чтобы скрывать дар от таких, как я… – "Но их Хранитель – не колдун…", – осознание этого не давало ему покоя. Он должен был разобраться во всем, прежде чем это не станет причиной беды… – Но, наверное, да.

– А если тебе придется прибегнуть к помощи магии?

– Он поймет.

– Тогда тебе не нужно этого делать.

– Но как я смогу защитить караван? Ведь этот город… Он может быть опасен, малыш.

– Ладно, давай тогда сделаем по-другому: ты будешь защищать нас, а мы – тебя. Так можно?

– Конечно… – он улыбнулся, глядя на девочку своими лучистыми глазами. Но очень скоро в них вновь вошла печаль. – Малыш, мне придется уйти ненадолго.

– Но Шамаш! – она не могла поверить, что он собирается заниматься чем-то сейчас, на подступах к оазису! Конечно, у взрослых в городе всегда хватало разных забот: нужно было договориться со стражами, городскими купцами, торговцами, землевладельцами, выбрать место… Но ведь это все было обязанностью хозяина каравана и его помощников, и никто не заставит мага… – она прикусила губу, сдерживая слезы. – Ладно,-ей ничего не оставалось. Она вдруг поняла, что тут дело не только в заботах каравана. Тогда она б нашла слова… расплакалась, в конце концов… Но было что-то еще. И поэтому Шамаша не остановили бы даже ее слезы…

Может быть, она сама была виновата в этом – вернее, ее просьба защитить караван.

Если так… Ей оставалось лишь смириться. – Подожди только немножко, – остановила она Шамаша, посмотрела на рабыню, которая в страхе переводила взгляд с девочки на бога, не понимая почти ничего из их разговора, словно он велся на неизвестном, чужом языке. Однако стоило ей почувствовать на себе взгляды, она насторожилась, вскинулась, боясь пропустить вопрос Шамаша и вызвать гнев повелителя небес.

– Рамир хотела поговорить с тобой, – произнесенное Мати имя заставило рабыню окончательно прийти в себя.

Девочка повернулась к ней, подтолкнула рукой:

– Ну же, давай.

Мысленно повторяя слова молитвы, Рамир заставила свое тело, дрожавшее словно от холода, подчиниться приказам воли и, покинув казавшейся ей таким уютным и безопасным темный угол повозки, выбраться наружу. Она не могла даже помыслить о том, чтобы говорить с богом сидя, а потому поспешно спрыгнула на землю, пошла рядом с повозкой, придерживаясь рукой за ее край, словно боясь упасть.

– Тебя что-то тревожит? – спросил ее Шамаш.

– Да, гос… – она заставила себя полной грудью вдохнуть воздух, успокаиваясь, но, не смотря на все ее усилия, когда девушка заговорила вновь, ее голос дрожал, словно отвязавшийся полог на сильном ветру. – Шамаш, – теплота в его глазах, добрая улыбка на губах прибавили ей решимости. – Кто мы в Твоих глазах? – она постаралась подобрать слова так, чтобы вопрос звучал как можно короче и искреннее…

Ему не нужно было переспрашивать, чтобы узнать, кого девушка имела в виду: людей вообще, лишенных дара, караванщиков или рабов. Однако он ответил так, чтобы это краткое слово "мы", вбирало в себя всех, стирая все возможные различия, вместо того, чтобы отражать их.

– Бессмертные души, облаченные на этой земле телами для того, чтобы пройти через испытание жизнью.

– Спасибо, – ее души коснулась радость, когда девушка страшно боялась, что в ответ на ее мольбу прозвучит короткое и беспощадное – "Рабы"…

Но, в то же время, слова повелителя небес… Это было больше, чем можно было ожидать. Рамир чувствовала, что в его словах скрыта мудрость бесконечности, которую ей, простой смертной, не дано понять. Она могла лишь принять и запомнить, надеясь, что когда-нибудь мудрые люди-жрецы или сами боги объяснят ей…

– Больше ты ни о чем не хочешь меня спросить?

– Нет, – конечно, нет, она слишком боялась злоупотребить вниманием бога, вызвав Его гнев. Склонившись в низком поклоне, рабыня поспешила уйти.

– Ладно, малыш, я скоро вернусь, – он, повернувшись, зашагал прочь, спеша сойти с караванной тропы, успевшей уже обрести очертания, превратившись в вившуюся между деревьев узкую дорогу.

Однако стоило ему отойти всего на шаг, как его окликнул мужской голос:

– Господин!

Повернувшись, он увидел лекаря.

– Не называй меня так, – Шамаш качнул головой, однако в его глазах не было гнева, лишь грусть.

– Как Тебе будет угодно… – поспешно проговорил тот. – Прости за мою непростительную смелость…

– Я многим тебе обязан, – он жестом призвал лекаря подойти, подождал, пока тот приблизиться, а потом продолжал: – Лекарь, ведь ты ученый человек. Судя по тому, что я узнал об этом мире, ты, должно быть, служитель, посвященный во многие тайны земли. И ты врачевал мои раны. Неужели же, несмотря на все это, ты видишь во мне бога?

– Да, господин. Прости меня, но я не могу называть Тебя иначе. Я действительно служитель, прошедший все стадии посвящения. Мой город погиб, караванщикам же, пришедшим в миг агонии, был нужен лекарь, а не жрец… Я уже почти забыл о том, кем был когда-то. Но раз Ты напомнил мне… Служитель не может не выказывать богу должного почтения. Это выше его сил.

– Я человек из плоти и крови. Тебе ли не знать этого.

– Господин, Ты – Тот, кем желаешь быть. Твои раны… Воистину, их мог нанести только Губитель. И никто, кроме Тебя, не сумел бы выжить… – он качнул головой.

– Прости, если я говорю не те слова, которые Ты хотел услышать. Но загляни в мое сердце – они сама правда.

– Правда, – колдун вздохнул, – да, это так… Но вот истинна ли она? – Шамаш огляделся по сторонам, нахмурился… Сейчас было не время для сложных религиозных споров, грозивших затянуться надолго.

– Я задерживаю Тебя, – тот сразу все понял, однако, не уходил. – Прошу, лишь несколько мгновений! Это очень важно для меня, для всех нас.

– Спрашивай.

– Фейр сказала: Рамир хотела узнать… Никак не думал, что она осмелится спросить…

Что только ей дало силы… Прости, я не хотел подслушивать ваш разговор, но мне нужно было знать… – он умолк, поймав на себе пристальный взгляд Шамаша.

Тот смотрел на него, не мигая, казалось, пронзая насквозь. Его глаза притягивали, подчиняли, лишая способности двигаться, говорить, даже дышать…

– Я слышал слова, но не верил им. Выходит, это действительно так: спасенные решили поднять руку на своих спасителей? – спустя несколько мгновений напряженного молчания проговорил он.

– Они не спасли нас…!

– Разве? Что бы стало с тобой, если бы тогда караванщики не купили тебя у умирающего города?

– Я спал бы вечным сном. Но был бы свободен!

– Выходит, это был не твой выбор?

– Смерть страшна. Лишь со временем понимаешь, что жизнь порой страшнее смерти.

Господин, неужели Ты, бог справедливости…

– Я не бог.

– Ты не хочешь им быть… – он сжал губы, лихорадочно ища, что еще сказать, как переубедить…-Однако, кем бы Ты ни считал себя, Ты честен по своей сущности.

Скажи же мне, знакомо ли Тебе рабство? Ответь, вот это, – он вытянул вперед руки, на запястьях которых поблескивали холодным металлическим светом рабские браслеты, – установили боги?

– Нет.

С губ лекаря сорвался облегченный вздох, глаза засияли надеждой. Он испытал такую легкость, словно снял с плеч камень, который носил долгие годы.

Шамаш глядел на него, чуть наклонив голову.

– Твоя жизнь… жизнь тебе подобных, – вновь заговорил он, – возможно, она кажется вам черной, но поверь мне, это не так. Боги знают, что делают и никогда не посылают испытания, которого невозможно преодолеть, ничего не отнимают, не давая взамен иное…

– Но господин! – ему-то уже начало казаться, что он убедил Шамаша…

– Что же до рабства… Боги допускают его. Значит, тому есть причина, – он пронзил лекаря внимательным взглядом чуть сощуренных глаз, а затем вдруг спросил:

– Это ты стоишь за разговорами о восстании против караванщиков?

– Да, – Лигрен опустил голову. Раз повелитель небес не согласился с ним, значит, он ошибся. "Все напрасно. И все кончено", – он ждал смерти.

– Чужой кровью не купить себе счастья.

– Покарай меня, господин! Я заслужил это. Но… Умоляю, пойми: я мечтал лишь о свободе…

– Свобода не здесь, – он оглядел холодные, мрачные деревья, затем вновь повернулся к лекарю. В его глазах была грусть, задумчивая тоска по чему-то бесконечно далекому, – она внутри человека, в его сердце, душе… А смерть…

Она только кажется освобождением.

– Я говорил о каре…

– Она тоже в тебе самом. Чувство вины – так ее называют.

– Прости… Мы думали… Я думал, что Ты признаешь нашу правоту…

– Караван – мой дом. Его люди приняли меня в свою семью. Неужели я дал кому-то повод думать, что способен на предательство?

– Нет, господин, конечно нет…! Но Ты был добр к нам… Мы думали… Возможно, есть какой-то другой путь… Тебя бы послушали. Одним своим Словом Ты спас бы нас, дал новую судьбу, надежду… – боль, накатившая на него своими белыми волнами, была так сильна, что ему пришлось сжать зубы, сдерживая стон.

– Что бы там ни было, во что бы вы ни верили, у каждого человека есть судьба.

Просто одни отказываются от нее, запрятывая в темницу своих страхов, другие проклинают, мечтая о чем-то более светлом и благополучном, третьи сражаются, отвоевывая право быть выше всего и всех… Найдите свою судьбу. И вы обретете свободу, даже продолжая носить рабские браслеты. Что же до помощи… Чего вы хотите? Остаться в этом городе?

– Нет! – в страхе вскричал Лигрен. Как никто другой он знал, что в оазисе их ждет лишь еще более страшное, беспощадное, всепоглощающее рабство, да еще – вдали от пути повелителя небес!

Они не хотели убивать караванщиков, лишь показать, что достойны права быть свободными, доказать, что и они – люди. Но сейчас… Сейчас, когда он стоял в шаге от повелителя небес и глядел в Его печальные все понимающие глаза, и эти вчерашние планы казались ему кошмаром.

"Как же так? – мысль в ужасе металась у него в голове, не находя пути к спасению.

– Горе мне! Я искал для своих друзей по несчастью избавленье, а вместо этого обрек их на вечные мучения! Госпожа Кигаль уже, наверно, готовит для нас самые мрачные пещеры своего подземного мира…" Он поднял на повелителя небес глаза, в которых была мольба…

– Никто не в силах вам помочь, кроме вас самих, – донеслись до его слуха слова бога.

И вновь надежда вернулась в его сердце. "Да… Да! Своими делами, верностью каравану, почтением и беззаветным служением нашему господину, мы вымолим себе прощение, и, возможно, нам будем дан еще один шанс прожить жизнь так, чтобы заслужить светлый покой того мира, куда приводил нас великий бог…" -Спасибо, господин, – у него теперь была новая цель. Ему оставалось сделать так, чтобы она стала целью и для всех тех, кто доверял ему, следовал за ним, надеясь обрести свет…

Шамаш долго вглядывался в глаза лекаря, не проникая в его мысли, лишь наблюдая, как душа его собеседника медленно очищалась, обретая ясное, ровное горение.

Он и раньше не особенно беспокоился о том, что кто-то в караване решится вонзить нож в спину своему спутнику. У колдуна было достаточно сил, чтобы не допустить ничего подобного. Но ему пришлось бы прибегать к магии, а он не хотел так поступать. Поэтому он был рад, что нынешний разговор состоялся. Теперь караванщики смогут положиться на идущих с ними так же, как на самих себя.

– Вам уже сказали, что караван решил…

– Не говорить горожанам правду о Тебе? Да, господин! Но, поверь, мы бы и так никому ничего не сказали, ибо мы боимся лишиться Твоей благосклонности… Я могу идти, господин? Мы приближаемся к дозорным. Всем нужно вернуться под защиту каравана.

– Город, – Шамаш свел брови. Та неизвестность, что ждала впереди, заставила его нахмуриться. – Ты не мог бы рассказать мне о нем то, что известно тебе как служителю?

– Конечно, господин, – Лигрен был готов исполнить любое поручение бога. – Все, что ты пожелаешь!

– Не сейчас. Мы поговорим потом, – колдуну еще многое предстояло сделать, прежде чем караван подойдет к священному холму.

Лигрен склонился в низком поклоне, а затем, пятясь, не решаясь повернуться к богу солнца спиной, вернулся к каравану. Он лишь на миг прикрыл глаза, давая им отдохнуть, но когда вновь обратил взор на то место, где стоял повелитель небес, там уже никого не было.

– Великие боги, – только и смог проговорить он.

– Лигрен, все в порядке? – к нему подошла Фейр.

– Не знаю, – он мотнул головой, словно прогоняя наваждение.

– Но ты говорил с Ним?

– Да, – лекарь на миг умолк, пожевал губами. – С одной стороны, лучше бы мне этого не делать… Но с другой, – всегда и во всем можно найти и хорошее, и плохое, – я рад, что узнал Его волю, прежде чем стал действовать.

– Он не согласен с тем, что у нас есть право на свободу? – Фейр не могла в это поверить, ведь господин Шамаш – бог справедливости…

Лигрену было понятно ее удивление. Все рабы верили, что раз повелитель небес благосклонен к ним, раз Он их жалеет, то обязательно поймет и поддержит.

– Знаешь, о чем Он спросил меня? Считаю ли я Его способным на предательство.

– Нет! Конечно, нет, ведь Он не Губитель. Он совсем иной…!

– Фейр, но мы-то ждали от Него именно предательства.

Какое-то время женщина молчала, словно не в силах переступить через что-то внутри себя, осознать, признать…

– Ты прав, – наконец, произнесла она, опустив голову на грудь. – Благими намерениями вымощена дорога к Губителю… Что же нам делать? Ведь мы теперь никогда не сможем вымолить Его прощения, сколько бы перерождений нам ни дали другие небожители…

– Сможем, – он был уверен, что это так. Иначе сама жизнь была бессмысленна, когда она вела бы только в бездну, – если будем верой и правдой служить Ему и избранному Им каравану.

– Мне очень хочется верить, что это так…

– Верь, Фейр.

– Что мне еще остается? – она тяжело вздохнула. – Только верить…

– А разве этого мало?

 

Глава 3

Путь каравану преградили стражи. Они стояли, небрежно опершись на длинные деревянные копья, глядя на приближавшихся к ним чужаков высокомерно, с нескрываемым презрением.

В их глазах не было настороженного напряжения, взгляд затуманило безразличие…

"И не только, – Атен, до которого ветер донес сладковатый запах дурманной наливки, недовольно поморщился. – Как можно так попустительски относиться к собственной безопасности?" Резким взмахом руки остановив караван, Атен приблизился к тому из стражей, который, судя по богатой одежде и дорогому оружию, был среди них главным.

– Да будет вечен ваш город, мудр Хранитель и здоров род, – караванщик на миг склонил голову, приветствуя горожанина. Он знал, что порой нужно, упрятав подальше гордость, поклониться пониже – все окупиться. Тем более этот страж явно был высокого мнения о себе, своей власти и правах, которыми наделил его Совет.

Собственно, от его решения действительно многое зависело, когда, стоило ему того захотеть, караван не получил бы разрешения войти в город.

– Здоро?во, – нехотя бросил горожанин. Он обвел взглядом караван, не столько осматривая повозки и людей, словно оценивая их. – У нас принято платить за право входа в город, – отметив про себя здоровый, сытый вид торговцев, не казавшихся измотанными долгой дорогой по снежной пустыни, страж сразу, без предисловий, перешел к главному.

Атен удивленно вскинул голову. За долгие годы дороги ему не приходилось слышать ни о чем подобном. Легенды тоже умалчивали о подобном обычае…

"Однако, – Атен поджал губы, – у них есть на это право", – и он кивнул, соглашаясь.

То, что хозяин каравана услышал затем, заставило его усомниться, правильно ли он понял стража. Атен думал, что речь идет о чисто символическом взносе в городскую казну, но от него требовали…

– Пять золотников, – на красные, пухлые губы стража легла усмешка. Горожанин был явно доволен тем, что его слова застали собеседника врасплох.

– Но… – это было слишком много. Как любой караванщик, зная, что первая цена всегда завышена, он хотел поторговаться, снижая до разумных пределов то, что пока выглядело чистой воды грабежом.

– Пять золотых и ни одной монетой меньше, – с безжалостным презрением повторил страж. О, как приятно было ему держать в своих руках чужие судьбы! Он ждал, когда этот гордый караванщик станет умолять его, унижаться, но…

– Если таков ваш закон, – Атен был мрачнее черной тучи. Он знал цену каждой монеты, однако не собирался идти на то, что считал недостойным караванщика и тем более – спутника повелителя небес.

Он открыл кошель, который, на всякий случай, всегда носил на поясе, достал монеты, отметив про себя, каким хищным блеском зажглись глаза воинов при виде золота. У главного же стража на лице застыло совсем другое выражение – не алчности, нет – он стал похож на человека, только что сжевавшего самый горький из лимонов. Щека нервно дернулась. Скрыть разочарование и раздражение оказалось выше его сил. Не говоря ни слова, он забрал золотники, запихнув их себе в карман с такой брезгливостью, словно ему вручили пару грязных медяшек. Затем, все так же сохраняя презрительное молчание, он небрежно швырнул чужаку свиток – разрешение на торговлю, а затем, что-то невнятно бормоча себе под нос, зашагал прочь.

– Не нравится мне все это, – когда стражи скрылись за деревьями, к Атену подошел Лис. Помощник был хмур, словно все беды и сложности не были уже позади, а лишь только предстояли. – Ты уверен, что это были не разбойники?

– Твоя шутка не кажется мне смешной, – Атен поморщился. – И куда только нас занесла судьба? – он смотрел на друга растерянно и разочаровано.

– Да, – кивнул Лис. Если последний город был достоин того, чтобы принимать у себя бога, то этот… Ничего, дружище, Он знает, что люди разные и не станет судить всех по недостаткам нескольких…

– Конечно, -Атену очень хотелось верить, что так оно и будет. Хотя, если судить по тому, что донесли до нас легенды, боги всегда были строги к людям. Не случайно же возникла поговорка: "Разозлишь на медяшку, не расплатишься золотником". Он огляделся, ища взглядом Шамаша, спеша убедиться, что повелитель небес не стал свидетелем этого торга.

Наблюдавший за ним со стороны Лис заметил, как сперва на лице караванщика отразилось облегчение, но очень скоро оно сменилось сильнейшим внутренним напряжением и даже страхом.

– Что? – помощник весь собрался, готовясь вступить в схватку со скрывавшимся до поры в тени, не спеша показать свое лицо, противником. Он старательно проследил за взглядом друга, однако не увидел никого и ничего, что могло бы вызвать беспокойство. Лишь возле повозки, накинув поверх платья шаль, стояла, искоса поглядывая по сторонам Мати. В ее глазах была грусть – нечто совершенно чужеродное мигу прихода в город. Но малышка всегда казалась странной…

– Дочка, – окликнул ее Атен, – подойди-ка ко мне.

Та медленно, задумчиво неохотно перевела взгляд на отца, повела плечами и лишь затем неторопливо направилась к взрослым.

– И кто на этот раз тебя обидел? – Лису хотелось хоть как-то растормошить девочку, но та, вместо того, чтобы вспыхнуть огненной водой, лишь, вздохнув, качнула головой:

– Никто.

– Ты не видела Шамаша? – Атен был удивлен, что повелитель небес не с ней.

– У него дела, – девочка шмыгнула носом. Тормоша кисть шали она продолжала: – Забрал у меня Шуши и ушел, оставив одну…

– Милая, ты не должна…

– Обижаться на него, – закончила за отца девочка. Да, она была согласна с этим, вот только… – Папочка, это ведь не зависит от меня, это…само так получается!

Я не виновата!

– Конечно, дочка, – он коснулся ладонью ее щеки, успокаивая. – Я совсем не сержусь на тебя, просто хочу узнать, где Он.

– Не знаю, – девочка пожала плечами, – я не спросила… – Мати уже страшно жалела, что, утонув в обиде и разочаровании, не упросила мага взять ее с собой.

Вряд ли он смог бы ей отказать в такой простой просьбе.

Мужчины переглянулись. Конечно, им не следовало ожидать, что, оказавшись на подступах к городу, повелитель небес поведет себя как обычный караванщик, и все же… Они одновременно вздрогнули, почувствовав, как холодные пальцы страха, предчувствия беды сжали души.

Однако хозяева каравана не успели еще по-настоящему испугаться, как заметили быстро шедшего к ним навстречу бога солнца. Его лицо было мрачным, глаза сверкали холодным металлическим блеском, плотно сжатые губы превратились в две тонкие синеватые нити.

Впрочем, караванщики не заметили ничего этого.

– Шамаш! – радуясь возвращению своего божества, они, вздохнув с облегчением, бросились к Нему навстречу.

Он обвел спутников холодным взглядом.

– Нам надо поговорить, – его голос был тих, и, все же, в нем ощущалась мощь готовой проснуться бури. Затем, заметив опасливо выглянувшую из-за спины отца Мати, колдун повернулся к ней. Его глаза сразу потеплели, голос стал мягок и спокоен: – Малыш, оставь нас, пожалуйста.

– Взрослый разговор, – девочка насупилась. – Как всегда…! Но я не хочу уходить!

Не хочу сидеть одна и скучать в такой день!

– Ступай ко мне в повозку. Волчата вот-вот проснутся и захотят поиграть с тобой.

– И я смогу их покормить? – спросила она, недоверчиво взглянув на Шамаша.

– Конечно. Я все приготовил.

– Ну ладно, – ее тянуло к зверятам со страшной силой и, все же, Мати не торопилась уходить. – Только обещай, что ты больше никуда не исчезнешь, пока меня не будет!

– Обещаю.

Лицо ее сразу разгладилось, на губах заиграла улыбка. Повернувшись, она, подпрыгнув, хлопнула в ладоши, а затем бросилась к повозке мага, видя перед глазами умильные мордочки Шуши и Хана.

– Помни: ты обещал! – на миг обернувшись, крикнула она на бегу, а потом исчезла из виду.

Проводив Мати взглядом, Шамаш повернулся к караванщикам, затем спросил, обращаясь к Атену: – Мы можем поговорить в повозке?

– Конечно… Лис, веди караван дальше…

– Но я должен знать… – Лис замешкался. Ему хотелось узнать, что происходит и не стоит ли за хмурым настороженным видом Шамаша опасность куда более серьезная, чем могут представлять все разбойники снегов и холодные трещины.

– Я расскажу тебе. Потом, – поспешил ответить на недосказанный вопрос Атен.

– Не волнуйся, – видя беспокойство в глазах воина, проговорил колдун, – я позаботился о том, чтобы с караваном ничего не случилось. Просто у меня возникли некоторые… вопросы, – он произнес последнее слово так, словно речь шла о нечто несказанно большем, чем угроза бренному телу.

– Если опасность угрожает душе, – осторожно начал Атен, не зная, вправе ли он высказывать сейчас свое мнение. И, все же, он решился, когда ему самому с первого мига пребывания в этом оазисе было настолько неуютно, что он даже несколько раз ловил себя на страстном желании повернуться и поспешить унести отсюда ноги, – может быть, следует позвать Евсея?

Шамаш молча кивнул, а затем, спустя несколько мгновений, добавил:

– И лекаря.

– Раба? – Атен не мог скрыть своего удивления.

Бог солнца снова кивнул. Его брови сошлись на переносице, не предвещая ничего хорошего.

Хозяин каравана уже начал понемногу понимать своего удивительного спутника и знал: подобное поведение повелителя небес – признак чего-то плохого. А если учесть, что он сам ощущал на себе недобрый взгляд невидимых духов…

– Агид, – подозвал он ближайшего дозорного, – найди Евсея и лекаря. Мы их ждем в командной повозке, – потом Атен на миг повернулся к Лису: – Будь осторожен, – тихо бросил он и поспешил вслед за богом солнца.

Дожидаясь прихода остальных, Шамаш сидел, не сводя пристального взгляда не мигавших, переливавшихся как самоцветы глаз с пламени огненной лампы. Казалось, что его дух был где-то далеко, витая над просторами высшего мира в поисках чего-то потерянного на земле.

– Ты звал? – в повозку забрался Евсей. Следом, осторожно, в страхе поглядывая по сторонам, как будто в поисках своей смерти, поднялся лекарь.

Когда караванщик нашел его, Лигрен едва успел закончить разговор со своими спутниками-рабами.

Увидев дозорного, он решил, что бог солнца рассказал все караванщикам и теперь раба ждет суд. Но во взглядах всех, кого он встречал на своем пути, не было ни ненависти, ни злости, лишь обычная холодность и, за нею, доля удивления. Люди не понимали, что происходит, зачем вдруг хозяину каравана понадобился лекарь возле города, где все телесные болезни врачуются силой Хранителя.

Шамаш молчал, дожидаясь, пока последний из вновь пришедших задернет за собой полог.

– Что-то случилось? – первым, не выдержав давление напряженной тишины, спросил Евсей.

– Да, – колдун бросил на него быстрый взгляд, затем на миг задержался на Лигрене, который сжался, готовясь услышать казавшийся уже совершенно неминуемым приговор.

Но Шамаш, не произнеся более ни слова, снова повернулся к караванщикам.

Казалось, он осознанно оттягивает начало разговора, словно ожидая чего-то.

"Возможно, Он ждет моего признания", – решил лекарь.

– Господин… – он был готов на все, лишь бы этот мертвящий холодный блеск покинул глаза бога Солнца.

Но Шамаш резко остановил его, не дав ничего сказать.

– Дело в этом городе, – перечеркивая все размышления и сомнения раба, произнес он, – точнее, в Хранителе. Его сила, да и сама жизнь идут от смерти, – то, что по идее, должно было бы успокоить Лигрена, заставило его вмиг побледнеть, сделав лицо белее снега.

– Но это невозможно! – вскричал Евсей, не способный поверить в то, что переворачивало с ног на голову все мироздание. – Жизнь и смерть – такие же противоположности, небо и земля!

– Конечно, – кивнул Шамаш, соглашаясь, – однако, это ничего не меняет, – он снова обратил свой взгляд на раба, ожидая, что скажет тот.

– Если мне будет позволено… – осторожно заговорил лекарь, настороженно поглядывая на своих хозяев.

– Не тяни! – Атен был весь напряжен. Каждый новый миг ожидания в неизвестности отнимал столько сил, что он был готов на все, лишь бы, наконец, туман спал с глаз: – Говори, раз тебе что-то известно!

– Господин имеет в виду жертвоприношения? – глядя прямо в глаза повелителя небес, спросил он.

Лигрену после первых же слов бога стало понятно, что вызвало ярость в Его сердце -Какие еще жертвоприношения? – караванщики окончательно потеряли нить разговора, и, отчаявшись что-либо самостоятельно понять, были готовы наброситься на лекаря, стремясь получить от него хоть какие-то объяснения.

– Человеческие, – мрачно бросил Шамаш, сверля Лигрена взглядом. Он ждал, что жрец станет говорить дальше.

– Великие боги! – ужас отразился в глазах Евсея. – Это не может быть правдой!

Ведь небожители запретили сей ужасный обряд еще на заре истории… – он осекся, вспомнив, что как раз Шамаш и был тем, кто добился этого.

– Ты многого не знаешь, – лекарь качнул головой. По сравнению с возможной яростью бога гнев хозяев казался ему настолько незначительным, что об этом не было смысла волноваться. – Есть то, о чем известно лишь двоим в городе – Хранителю и жрецу.

– Тогда откуда ты можешь…

– Я был жрецом!

– И ты хочешь, чтобы я поверил…

– Прекрати! – резко прикрикнул на Евсея Атен. Он понимал ревность брата – маленький раб своим прикосновением к мечте отнял у нее часть света. Но сейчас было нечто важнее разочарования в несбывшихся надеждах. – А ты, – бросил он лекарю, – быстрее рассказывай, что там за жертвоприношения. И чем, во имя богов, это все может угрожать нам?

– О да, конечно, караван… – кивая головой, проговорил Лигрен, отвечая, однако, вовсе не на вопрос хозяина каравана, а на свои размышления.

Еще мгновение назад лекарь не знал, что и думать.

"Этот город нарушил установленный повелителем небес закон. Не важно, что делалось в отсутствие бога, но сейчас, когда Он вновь вернулся… На горожан должно было пасть ужасное проклятие. Но этого не случилось, – он вспомнил стражей, их довольные, сытые лица, – повелитель небес сдерживает свою ярость.

Значит, сейчас Его заботит нечто, представляющееся Ему более важным, чем наказание преступников…" Божий промысел – дело тонкое. Жрецу ли не знать этой истины. И тут… Последний кирпичик занял свое место в стене только что возведенного храма. Лирген, наконец, понял самое главное.

Перед тем, как, наконец, объяснить все терявшимся в сомнениях хозяевам, он повернулся к богу солнцу.

Это было невероятно, но именно страх придавал рабу смелость.

– Тебя беспокоит, что новой жертвой станет один из караванщиков?

Шамаш наклонил голову, не говоря ни да, ни нет, показывая, что все много сложнее.

– Я сделаю все, чтобы не допустить этого, – промолвил он.- Но силу смерти нельзя недооценивать. Выходя за пределы бытия, дар становится очень опасным, усиливаясь еще более непониманием того, кто осмелился на исполнение этого обряда, сколь далеко способен зайти человек, чья душа уже по большей части мертва… – умолкнув, он бросил взгляд на караванщиков. – Расскажи им. Они должны знать, – добавил он.

– Конечно, господин… – Лирген вздохнул. – В Черных легендах…

– Опять они! – не смог сдержать восклицание Атен. – У меня такое чувство, что от них все беды мира!

– Было бы правильней сказать чуть иначе: в них все беды мира, – лекарь с удивлением взглянул на караванщика. Он не ожидал, что среди снегов найдется человек, которому произнесенное им название скажет хоть что-то.

"Хотя, – напомнил он себе, – его брата готовили в служители и он мог пройти одну из стадий посвящения…" -Зачем хранить за семью печатями то, что не несет в себе угрозы? – он искоса глянул на повелителя небес, замершего, скрестив перед грудью руки, не желая более вмешиваться в разговор людей. – Знание этих легенд, – продолжал он, вновь повернувшись к караванщикам, – не сулит ни радости, ни счастья. Оно лишь доказывает, что порою, неведенье – лучший защитник от бед…

– Ну уж нет! – Атен с силой хлопнул ладонью по покрывавшим днище повозки толстым меховым шкурам. – Я хозяин каравана и предпочитаю знать обо всем, несущем в себе угрозу, вместо того, чтобы полагаться на милость судьбы к невеждам.

– Как скажешь, – лекарь развел руками. Это был не его выбор. И даже не этого решительного и властного караванщика. Решение было принято богом и не дело смертных противиться Его воле. – Мне рассказывать легенды с начала до конца? Я должен предупредить: это довольно долгая история.

– Будет достаточно того, что относится к нашему случаю, – поспешил ответить вместо брата Евсей. – У нас есть рукописи и Атен прочтет их… в более удачное время.

– Мне страшно даже представить, каким образом они к вам попали. Свитки нашего города были сожжены в последний день тепла.

– Не знаю, что уж там рисуют твои фантазии, но мы всего лишь выменяли их вместе с другими книгами на огненную воду.

– У встреченного в пустыне каравана? – раньше Лигрен никогда не осмеливался так говорить с хозяевами, расспрашивать их, не задумываясь над тем, что может вместо ответа получить удар плетью по спине. Но в этот миг он снова чувствовал себя свободным человеком, а не рабом, жившим лишь страхом и смирением. В нем воскресли решительность и твердость. Ради этого мига внутренней душевной свободы, казавшейся давно забытой, потерянной навек, блаженной и святой, он был готов на все.

– Да, – и вот удивительная вещь, караванщики словно тоже вдруг позабыли, что перед ними – только раб, видя в нем равного, более умудренного в делах города человека, чьи знания в этот миг были способны оказать каравану неоценимую услугу.

– Не пора ли нам перейти к делу?

– Конечно, – кивнул Лигрен. – В одном роду, не славившемся ни мудростью, ни силой, ни мужеством и примечательным лишь тем, что в качестве своего покровителя его основатели избрали младшую, незначительную богиню Гуллу…

– Ты говоришь о богине врачевания Нинтинугге?

– Да, Атен, он имеет в виду именно Ее! – раздраженно проговорил Евсей. – Ты лучше слушай внимательно, не прерывая. В конце концов, он рассказывает лишь для тебя одного!

– Я не виноват, что у вас, посвященных, всегда повторявших, что вы – только слуги богов на земле, оказалось столько секретов, – пробурчал хозяин каравана. – Тем более, раз этот разговор нужен именно мне, я должен понимать хотя бы о чем идет речь.

– У нас не так много времени…

– Его совсем не останется, если мы будем и дальше спорить между собой. Ответ на вопрос занял бы всего лишь миг…

– Лекарь, продолжай, – велел Лигрену Шамаш, чей голос заставил караванщиков, прекратив спор, умолкнуть.

– Гулла стала богиней врачевания лишь в эпоху Гамеша, когда, возжелав творить добро, Она перешла на сторону света. В Черных легендах Ее называют Той, Которая оживляет мертвых. Этот титул Она заслужила после того, что случилось в легенде, о которой я вам говорю… Так вот… Богиня, польщенная вниманием людей, делала все, чтобы оправдать ожидания оказавшего Ей честь рода.

Он не знал болезней и бесплодия, нищеты и голода… Но богине казалось этого мало и, в благодарность за верное служение, Она обещала, что в одной из его семей появится наделенный даром ребенок, который будет пользоваться Ее покровительством во всем. И вот у родителей, никогда не ведавших о магии, родился мальчик, который, с благословения богини, был назван в Ее честь Нинтом.

Покровительница наделила его красотой и здоровьем, Она охраняла его долгие годы, посылая лишь радости, отгоняя беды и неудачи, исполняя все желания, давая все, будь то золото, ласки прекраснейших из женщин или власть над людьми и землями.

Нинт постарел в счастье и достатке и уже должен был отправиться в самую светлую и блаженную часть владений Госпожи Кигаль. Но он не хотел умирать. Нинт жаждал новых утех, которые могла дать ему лишь земная жизнь. В то время, когда Госпожа Кигаль прислала к нему вестников смерти, старик как раз собирался жениться на молодой красавице…

Нинт обратился за помощью к своей богине и Та обучила его отдалить конец. Она сказала: "Вестников смерти не трудно обмануть. Они слепы и им все равно, чей последний вздох принимать. Кигаль же можно задобрить, построив в мире людей посвященный Ей алтарь и принося жертвы именем Ее. Принимая твое служение, владычица смерти позволит тебе жить столько, сколько ты сам пожелаешь, выпивая живительные соки из тел юных и полных сил…" -Убивать другого, чтобы выжить самому, – караванщик закусил губу. Он мог понять подобное. – Мало ли мы убили на своем веку разбойников в стремлении защитить свою семью и выжить, чтобы осуждать подобное?

– Это не то же самое, – качнул головой Евсей, – одно дело выигрывать жизнь в бою, не сходя с прямой тропы каравана, другое – покупать ее, платя кровью невинных.

– Итак, этот Нинт стал приносить людей в жертву госпоже Кигаль, стремясь отвратить конец. Но он ведь все равно умер…

– Двухсот лет от роду, положив на алтарь весь свой род и настроив против себя половину богов, – прозвучало в ответ.

Атен чувствовал, что лекарь чего-то недоговаривает, однако, видя, что в этот заговор молчания вошел и Евсей, не стал расспрашивать его более ни о чем. Но он зарекся этим же вечером получить от брата нужный свиток и прочесть его с начала до самого конца. И не важно, сколько времени это займет.

– Сдается мне, ты знаешь об этом не только из легенд, – сощурившись, проговорил он.

– Да, – вынужден был признать лекарь. – Мне приходилось видеть все наяву…

– Во имя всего святого, неужели в твоем городе совершали обряд, запрещенный небожителями! – воскликнул караванщик.

– Против него был повелитель небес, – Лигрен скользнул взглядом по отодвинувшемуся вглубь повозки, словно отстраняясь от разговора, Шамаша, а затем продолжал: – Госпожа Кигаль не оспаривала решение брата, но после того, как Он заболел, а над землей людей стала властвовать богиня снегов, дала людям понять, что этот обычай Ей вовсе не противен… В договоре, который заключает город с владычицей подземных земель, четко прописан единственный случай, когда люди могут прибегнуть к помощи жертвоприношения – если они стремятся продлить жизнь стоящего у врат смерти Хранителя, не имея ему преемника… Не забывай: городов становится все меньше и меньше, а владычице подземного мира нужно, чтобы на земле кто-то жил, иначе не будет и смерти… А мы… Мы всего лишь хотели выиграть у вечности немного времени, надеясь, что небожители пошлют нам нового мага…

– Но ваши жертвы не помогли…

– Мы выкупили пять лет.

– Это немало… – Атен замолчал, задумавшись. Собственно, он тоже когда-то был горожанином и понимал, каково терять Хранителя, не зная, будет дан преемник или нет…

– Конечно, то, что мы делали, было… – говоря это, Лигрен не спускал глаз с повелителя небес, ожидая, что тот хоть как-то – взглядом, движением губ – отреагирует на его слова, покажет свое отношение к тому, что, несмотря на все попытки убедить себя в правильности выбранного когда-то бесконечно давно пути, не прекращало мучить душу посвященного.

– Я не хочу никого осуждать за поступки, причин которых не могу понять, – наконец, заговорил Шамаш. – Но я слишком хорошо знаю, что такое человеческие жертвоприношения и что они делают с наделенными даром. Я видел то время, когда колдуны, не имея дара предсказания, но желая узнать будущее, взрезали животы еще живых младенцев и гадали на внутренностях, когда старухи, стремясь вернуть молодость, выпивали с кровью юную жизнь из маленьких девочек, когда убивали целые семьи лишь для того, чтобы купить у черных богов могущество, которым не наделило рождение.

– Но это совсем другое…-попытался возразить Лигрен, ужасаясь в душе тому, что он услышал и только теперь начиная понимать, что стало истинной причиной запрета обряда, который еще недавно казался осмысленной и приемлемой жертвой.

– Достаточно сделать шаг с края бездны. Дальше полетишь вниз сам… – поджав губы, колдун умолк. Прошло несколько мгновений, прежде чем он заговорил вновь: – Что остановило вашего Хранителя? Пять лет – достаточный срок для того, чтобы ощутить вкус смерти и научиться наслаждаться им.

– У него была внучка, прекрасное, обожаемое всеми существо, полное веры и искренности. Ради нее Хранитель, чувствуя приближение своей смерти и зная, что на смену ему некому прийти, и решился на договор с госпожой Кигаль. Девушка заметила изменения, проявившиеся в деде, стала искать причину и однажды случайно натолкнулась на правду… Она пришла в ужас…

– Могу представить себе… – качнул головой Евсей. – И что, она убедила старика остановиться?

– В каком-то роде… Конечно, всех слов, слез мира было недостаточно для этого.

Хранитель уже переступил черту, до которой он слушал смертных. С ним теперь говорила Госпожа Кигаль, чей голос заглушил все остальные звуки…

– Что же заставило его…

– Когда готовилось новое жертвоприношение, Асни заняла место жертвы на алтаре смерти… Это случилось в последний момент, когда на ту уже были надеты погребальные одежды, лицо покрыто полотном, призванным стереть все черты, обезличивая… – нет, говорить об этом было выше его сил. Опустив голову на грудь и старательно пряча глаза, он лишь прошептал: – Старик узнал о том, кого принес в жертву, лишь испив кубок ее крови… Он обезумел от горя и вонзил себе в сердце жертвенный нож, который прервал жизнь Асни… – Лигрен качнул головой, пытаясь разогнать окруживший его туман памяти, непреодолимый и мрачный. – И только тогда мы поняли, что хотя жертвоприношения продлевают жизнь, они всегда делают конец ужаснейшим из возможных… – он поднял полные боли глаза на своих собеседников: – Я хотел умереть вместе со своим городом. Боги знают: я молил о смерти, как никто другой. Но люди и небожители решили, что мне следует жить.

Возможно, для того, чтобы я донес правду до других, помогая кому-то избегнуть ужасной участи…

– Асни была твоей дочерью? – Атен и сам не понимал почему задал этот вопрос.

– Да, – лекарь тяжело вздохнул. – Она была чистой, как утренний вздох, могла бы прожить долгую жизнь в счастье, а потом попасть в самые светлые земли во владениях Госпожи Кигаль…

– Самопожертвование – великий подвиг.

– О, – Лигрен горько усмехнулся. – Я был бы рад успокоить себя верой в это! Но мне слишком хорошо известно, какая судьба уготовлена принесенным в жертву.

– Почему ты так уверен…

– Я знаю слова, которые произносятся при обряде. Они не оставляют надежд душе даже на вечный сон, обрекая на бесконечную пустоту, стирая человека, словно метель – следы полозьев на снегу… Ведь это так? – он все-таки осмелился взглянуть на повелителя небес. Возможно, в самой глубине души он надеялся, что боги оценят поступок девушки и оставят ей хоть какой-нибудь шанс, путь даже крошечный – рассвет цветка или полет бабочки…

Шамаш с силой сжал губы.

– Мне бы очень хотелось сказать, что надежда всегда остается, ведь людям, даже заключившим договор со смертью, никогда не сравниться в своем могуществе с всевидящими, всепонимающими богами… – тихо молвил он. – И самому поверить в то, что в этом мире условия договора отличаются от заключавшихся на той, иной земле…

Но ореол, окружающий этот город… В нем слишком много пустоты.

– И что станут делать горожане? – Атен заставил себя не думать ни о чем, кроме судьбы своего каравана. – Попытаются выкрасть у нас ребенка? Купят раба?

Захватят всех? Сколько госпоже Кигаль нужно жертв и как они выбираются?

– По установленным правилам договора обряд проводят раз в год… Человек, жизнью которого Хранитель откупается от вестников смерти, должен быть молод, здоров и лишен собственной судьбы.

– Раб?

– Или не достигший совершеннолетия ребенок.

– Подождите, – вмешался в разговор Евсей. – Возможно, все не так уж и плохо. Даже если мы пришли не вовремя… То есть, я хотел сказать, как раз накануне этого обряда… Караван может продать раба…

– Зная, что с ним станет? – взгляд Шамаша стал холоден, а голос – резок, как порыв ветра.

Караванщики пристыженно замолчали, задумавшись над всем тем, что им стало известно, и в повозке воцарилась тишина. Но ей было дано властвовать лишь несколько мгновений.

– У них есть жертва для ближайшего обряда, – проговорил Шамаш, вновь повернувшись к огню.

– Но тогда… – все смотрели на него с удивлением. – Если каравану ничего не угрожает…

– Шамаш, Ты говорил, что не хочешь вмешиваться в дела нашего мира. Я всегда прежде надеялся, что Ты изменишь это решение… Но сейчас… Сейчас я прошу: оставь все как есть, – Евсей говорил быстро, его глаза пылали жаром, в голосе звучала уверенность и готовность настаивать на своем столько, сколько у него хватит сил. – Я понимаю: Тебе ненавистен этот обряд. Поверь: он противен и нам…

Но богиня смерти…

– Вы не хотите идти против Эрешкигаль?

– Мы не хотим, чтобы Ты ссорился с Ней! – Евсей не знал, как сказать, объяснить…

Ему было страшно даже подумать о том, что, пытаясь помочь людям, нарушая тем самым планы грозной богини, Шамаш лишит Себя и госпожу Айю поддержки владычицы подземного мира.

– Действительно, Шамаш. В конце концов, город – он ведь чужой, какое нам до него дело? Наш путь, его путь – они лишь пересекаются в одной краткой точке… – Атен слишком хорошо помнил рассказ брата, чтобы не поддержать его. – И вообще, никому из нас не следует вмешиваться в дела города, когда мы в нем лишь гости.

Тот какое-то время молча смотрел на караванщиков, затем, все такой же мрачный и хмурый, тихо проговорил:

– В таком случае нам больше нечего обсуждать, – он двинулся к пологу, но Евсей остановил его:

– Шамаш, дай слово не использовать силу! – ему казалось, что он идет на уступку – что значит дар для бога, чья воля направляет действия людей, готовых повиноваться Ему во всем? "Главное, чтобы Шамаш не вступил в открытое противоборство с госпожой Кигаль…! Богиня простит брату все, но только не это…!" Атен и Лигрен смотрели на Евсея, широко открыв от удивления глаза, в которых читался ужас, когда караванщики считали, что их спутник давно перешел грань дозволенного.

– Не заставляй меня делать это, – колдун нахмурился, становясь мрачнее тучи.

– Ты должен, – Евсей и сам не знал, что давало ему силы так говорить с повелителем небес, но неожиданное и яростное возражение бога солнца лишь подогревало в караванщике стремление добиться своего.

– Нет!

– Шамаш…

– Ты ничего не добьешься, лишь свяжешь мне руки!

– Так надо, пойми! – тихим глуховатым голосом, исполненным душевных мук, проговорил Евсей. – Прошу, заклинаю: что бы ни произошло в этом городе, не прибегай к помощи божественных сил, священного дара! Оставь простым людям самим вершить свои судьбы! Так должно быть!

– Это невозможно.

– Но почему?!

– Я могу назвать сотню причин, – Шамаш смотрел на летописца в упор. Его немигавшие глаза, казалось, были готовы открыть врата в иной мир. – Одна из них заключается в том, что в городе живут не только лишенные дара. В нем есть Хранитель, который наделен даром чтения мыслей. Без помощи магии ваши души будут беззащитны перед ним!

– Но неужели нет другого способа? – Евсей лихорадочно искал выход.

– Ты лучше знаешь свой мир. Я буду признателен, если ты подскажешь мне, что делать, – однако произнесенные им слова не оставляли никаких сомнений, что иного пути нет.

– Подожди, подожди… – караванщик потер подбородок. – Но ведь если Ты прибегнешь к помощи силы, чтобы скрыть наши мысли, Хранитель все равно узнает правду, ощутив дыхание магии…

– Ты так считаешь? – по губам Шамаша скользнула усмешка.

– Но…

– Евсей, – остановил его хозяин каравана, который быстрее брата докопался до истинных причин. – Если бы все было так просто… Но кто Он, – Атен кивнул головой в сторону Шамаша, – в наших мыслях? Маг?

– Нет… – прошептал помощник, чувствуя, как холод подбирается к его душе. – Мы не можем позволить им узнали эту правду!

– Тогда вам ничего не остается, как позволить мне позаботиться о том, чтобы этого не случилось! – Шамаш, не мигая, глядел на него в упор.

– Нет, – Евсей скрипнул зубами. Он, наконец, понял, почему так упрямо настаивал все это время на своем: Госпожа Кигаль рассказала простому смертному о том, что последнему без Ее помощи было бы никак не узнать не только потому, чтобы, став летописцем, он описал все это в своих легендах, но и чтобы предупредить… предостеречь не только его самого, но и своего потерявшего память брата от поступков, которые могли бы изменить божественные пути, нарушая планы и изменяя будущее не только земли, но и высших сфер. – Прошу Тебя, не прибегай к помощи силы даже для этого!

– Брат, но как же правда… – попытался возразить Атен.

– Так или иначе, она все равно станет известна, – качнул головой помощник. – Подумай лучше о другом. Да, горожанам будет не особенно трудно поверить в то, что в караване идет маг. Ничего подобного никогда не случалось, однако это вполне возможно. Но они никогда не поверят…

– Мы же поверили.

– Вам не кажется, что сейчас не лучшее время для споров? – спросил вдруг Лигрен.

Оба караванщика с удивлением взглянули на него. – И о чем? – продолжал тот. – Как поступать Ему?

Вздохнув, Евсей опустил голову на грудь. Да, несомненно, в любом другом случае он не посмел бы и дальше стоять на своем, но сейчас не было ничего способного поколебать его уверенность в своей правоте. И он повернулся к повелителю небес:

– Прости, что настаиваю на своем. Поверь, это не глупое людское упрямство. У меня есть причины… О которых я не могу сказать вслух, но которые имеют надо мной власть, не позволяя отступать… А потому я прошу Тебя: пусть все, что должно произойти в этом городе, произойдет. Не вмешивайся. Мы же станем вести себя так, будто нам ничего не известно. И тогда Госпожа Кигаль не позволит своим слугам причинить нам зло, ибо Ей известно… Известно, что руководит нашими.

– Неужели ты не понимаете, что это не спасет караван, когда в нем есть…

– Я очень прошу Тебя, – он подобрал под себя ноги, готовясь встать на колени…

– Хорошо. Если ты этого хочешь, – наконец, процедил тот. Отвернувшись от караванщика, он пододвинулся к пологу, приподнял его, однако, все же, задержался на миг, бросив через плечо: – И, все же, один совет. Закупите мясо заранее и предупредите людей, чтобы они, начиная с третьего дня, не ели в городе ничего мясного.

– Но почему…

– Он объяснит, – кивнув на Лигрена, Шамаш вылез из ставшей ему невыносимо тесной повозке.

– Тебе не следовало так говорить с Ним, и уж тем более вынуждать идти против Своей воли… -лекарь качнул головой.

– Брат, я не понимаю… – начал Атен, но летописец не дал договорить ни одному из них:

– Что там такое с мясом? – Евсей был мрачен, но на его лицах не было ни тени сомнения в своей правоте. И, все же, он не хотел больше возвращаться к сказанному, спеша перевести разговор на другую тропу.

– Жизнь приносится в жертву смерти, душа – пустоте, дух – забвению…- не дожидаясь новых вопросов, поспешил ответить на них лекарь. – Хранитель выпивает кровь. А тело делят на маленькие кусочки и…

Караванщики стали белее снега: они поняли, что делают с трупом.

– Людоедство – это… это же дикость! Да, в пустыне, возможно, бывают случаи, когда оно хотя бы кажется оправданным, но в городе… Зачем совершать… подобное? Чтобы повязать души всех горожан грехом, которого нельзя искупить?

– Таковы условия договора с госпожой Кигаль. Я не один год думал, почему они именно такие., но так ни к чему и не пришел.

– И ты тоже ел… – караванщики невольно отодвинулись от собеседника, словно тот был поражен страшной болезнью.

– Нет. Я бы не смог, зная… На мое счастье, служителям запрещается употреблять в пищу мясо, и…

– При существовании подобных обрядов – удобный запрет, – Атен с трудом выдавил из себя кривую усмешку. Ему было совсем не смешно. Хозяин каравана и представить себе не мог, что они живут рядом с таким кошмаром, с которым не могли сравниться даже ужасы подземных пещер, предназначенных для нескончаемого мучения душ преступников…

– Что-то мне расхотелось быть служителем… – пробормотал Евсей.

– Не во всех же городах происходит подобное! – Атен не мог, не хотел поверить…

– Минувший, например. Я уверен, что там Хранитель и не думал ни о чем подобном.

К чему ему, имеющему внука-наследника, заключать договор со смертью?

– Я иду с вашим караваном уже семь лет… – задумчиво проговорил Лигрен. – И это первый город, в который совершается жертвоприношение.

– Откуда ты знаешь?

– Чувствую… Дух смерти настолько силен, что его не возможно не ощутить.

– Да, – вынужден был признать Евсей, – подходя к оазису, мы даже думали, что это – город мертвых…

– Город повелительницы смерти. Нечто совсем иное, в первый миг кажущееся вовсе не таким ужасным, как владения Губителя, а на самом деле – врата в пещеры ужаса.

– После того, что я узнал сейчас, – караванщик, вздохнув, качнул головой, – будет невозможно веселиться, радуясь теплу, трудно торговать, говорить, да просто смотреть на горожан. Все вокруг будет видеться чудовищным.

– Надеюсь, вы понимаете, что горожане не должны узнать ничего из того, что открылось вам?

– Это еще почему? С чего нам щадить их чувства?

– А вы хотите открыть невинным в своем неведении людям глаза и посмотреть, что с ними станет, что произойдет с их рассудком в том случае, если они поверят вам и с нашим караваном – если горожане решат, что вы лжете, наводя на них напраслину? – вопросом на вопрос ответил Лигрен, у которого не было никаких сомнений относительно того, как следует поступать дальше.

– Ты прав, – немного поразмыслив, вынужден был согласиться с ним Атен. – В любом случае, раз уж мы решили ни во что не вмешиваться… Пусть все идет так, как должно быть… – он замолчал на несколько мгновений, а затем заговорил о другом:

– Мне очень жаль, что так случилось с твоей дочерью. Прости, что пришлось напомнить о ней…

– Я живу для того, чтобы помнить… И пока Асни остается в моей памяти, она не исчезнет в пустоте.

– Она будет жить, – решительно произнес Евсей.

Лекарь поднял на его полные удивления и робкой надежды глаза. Он не верил в возможность что-либо изменить, когда произошедшее не смогут исправить даже боги…

– Легенды дают вечность памяти. Пусть она не столь длинна, как вечность души, но…

– Евсей чувствовал такой внутренний подъем, что, казалось, был готов взлететь в небо. Все трепетало от внезапно сделанного открытия: он понял еще одну задачу летописца – дарить бессмертие тому, кто пожертвовал им ради другого.

– Да, мы живем во время, достойное создания нового эпоса. Но кто напишет легенды…

– Я. Я уже начал их составлять.

– Господин Шамаш знает об этом?

– Да. И госпожа Гештинанна тоже, – добавил Евсей, желая дать понять Лигрену, что караванщик не страдает манией величия, приписывая себе чужое право, а лишь делает то, что было ему поручено небожителями.

– Значит, я могу надеяться…

– Конечно. Самопожертвование Асни достойно того, чтобы о нем помнили.

– Но ведь, если отрешиться от всего… К чему привел ее поступок? Он стал причиной гибели города…

– Жизнь тела – ничто рядом с вечностью души, – прервал его Евсей. – Ты служитель и должен понимать это.

– Я раб…

– Ты был им, – качнул головой Атен.

– Хозяин каравана дает мне свободу? – усмехнулся лекарь. Это было настолько невероятно, что не воспринималось всерьез и Лигрен решил, что собеседник просто шутит… А, после всего, что он вынужден был рассказать о себе, не удивительно, что его юмор так жесток.

Но Атен был серьезен, как никогда.

– Истинную свободу нельзя ни купить, ни продать, ни подарить… Человек отдает свою судьбу в руки другого, когда стремится к рабству, видит в нем необходимость, не представляя себе дальнейшей жизни на воле. Но стоит ему освободиться от оков в своей душе – и более никакие цепи не удержат его.

– Господин Шамаш говорил: найди свою судьбу и обретешь свободу… Спасибо тебе, – он был не просто удивлен, но потрясен, не в силах до конца поверить… Однако лекарь запрятал все чувства как можно глубже, стремясь в этот миг быть твердым и решительным, как и подобает человеку, нашедшему свой путь. Он был благодарен караванщику, готов ради него на все, даже самопожертвование. Однако с его уст больше не сорвалось ни одного слова, когда он понимал, что все они в этот миг бесполезны и блеклы по сравнению с действиями.

– Что скажешь, если я предложу тебе остаться в караване? – Атен знал, что, сделав первый шаг, не может остановиться перед вторым, ведь Лигрену некуда идти.

Смертный не выживет в одиночку в пустыне, в городе чужака не примут. Оставалась лишь свобода умереть и свобода продолжать путь караванщиком. – Мы не можем себе позволить лишиться столь искусного лекаря и мудрого советника.

– Но твои люди… Примут ли они равным того, в ком привыкли видеть раба? – это было больше, чем то, о чем Лигрен мог мечтать.

– Раб – только тот, кто сам считает себя рабом. Ты знаешь это и другие знают…

Лигрен, к чему вопросы, ведь ты сам отлично понимаешь: все, что происходит с нами после прихода Шамаша люди воспринимают как божий промысел и рады любому событию, ибо оно приближает их к вечности.

– Да… На все воля господина.

– Ты не просишь у меня свободы для других?

– Нет. Я понимаю, что это невозможно. Лишь осознав, почувствовав собственным сердцем то, что понял сейчас я, они обретут столь желанный дар… Почему ты спрашиваешь?

– Я знаю: ты у них своего рода предводитель.

– Атен, после того, что ты дал мне… Я должен быть откровенен с тобой. Я хочу, чтобы ты услышал об этом сейчас, от меня, а не потом от кого-то другого. И пусть боги будут судьями всем нам… Мы готовили восстание.

– Знаю, – не один мускул не дрогнул на лице хозяина каравана, хотя бунт рабов всегда представлялся любому торговцу страшнейшей из бед, ведущей к неминуемой гибели каравана.

– Господин Шамаш сказал тебе?

– Нет, – разве мог он даже помыслить о том, чтобы использовать бога солнца в качестве соглядатая? Для этого у караванщика были люди, даже не дозорные – те же самые рабы, готовые за подачку, временное послабление или какую-то незначительную милость пойти на любую подлость и даже предательство.

– Почему же ты не вмешивался? Ты должен был казнить меня, наказать остальных, чтобы никому неповадно было даже помыслить о чем-то подобном…

– Поверь мне, именно так бы я и сделал. Сразу же, как узнал. Не раздумывая, не дожидаясь, пока вы от слов перейдете к делу, – он умолк на миг, качнул головой, – если бы не Шамаш.

– Но почему?! Он – бог справедливости и понял бы… К тому же, Он всегда и неизменно на вашей стороне. Если твои люди передали тебе мой разговор с Ним…

– О да. На такую верность способен лишь Шамаш. От всех остальных: смертных, демонов, даже богов, – следует ждать предательства, причем, – он горько усмехнулся, – в самую решающую минуту… Дело в другом… Ты знаешь, за что нас изгнали из города?

– Слышал краем уха…

– Мы готовили мятеж против Хранителя. И, все равно, нам сохранили жизнь. Кем бы мы стали в Его глазах, если бы покарали вас?

– И ты положился на мудрость тех, кто лишен судьбы? – сам бы он никогда не решился так рисковать.

– Конечно, нет. Судьбы смертных творят боги. Я положился на волю небожителя, не один раз спасавшего караван, веря, что Он не оставит нас в милости своей…

Атен заметил, что Лигрен наклонил голову, не то в раздумьях, не то в сомнениях.

На его лицо набежала тень.

– Ты не согласен с выбором, который я сделал?

– В отношении меня, всех нас? Твоя мудрость способна удивить служителя… Нет, Атен, я думаю о другом – правильно ли мы поступаем сейчас? – все, он уже воспринимал себя частью единого целого, именуемого караваном, и заботился о его безопасности как любой свободный.

– Тебя что-то тревожит? – в их разговор включился Евсей. Понимая, что посвященный знает куда больше его, недоучившегося школяра, он хотел поподробнее расспросить Лигрена о городе, об этом жутком обряде. Но, с другой стороны, ведь решение было принято и поздно что-либо менять, не так ли? – Шамаш сказал, что с караваном ничего не случится.

– Это было до того, как вы с Атеном убедили Его ни во что не вмешиваться -Тому была причина… – Евсей не знал, вправе ли он рассказывать еще кому-нибудь о встрече с богиней, когда Ту могла разгневать его болтливость…

– Тебе виднее, – Лигрен вовсе не ждал от караванщика откровений. – Но факт остается фактом: ты убеждал Его не прибегать к силе, ничего не предпринимая в случае опасности, хотя и понимал, что мы сами при этом не в состоянии защитить караван.

– Мы – не беспомощные дети! – вскинул голову задетый за живое хозяин каравана. – И мечи в наших руках – не игрушки.

– Что они против вооруженных до зубов городских стражей? И еще. Что вы сможете противопоставить Хранителю, чья душа пропитана дыханием смерти, который черпает силу магии из небытия? Ведь вы даже не представляете себе, что такое дар, обращенный во зло!

– Мы сделали то, что должны были, – процедил Атен. Он был мрачен и насторожен, взгляд полон печали и необъяснимой тоски, но голос тверд и решителен, не допуская ни тени сожаления. – Что значит наш путь по сравнению с дорогой богов?

Что значит жизнь горстки людей, когда речь идет о спасении всех будущих поколений? Мне бы очень не хотелось, чтобы небожители потребовали от нас именно этого, но мы готовы на самопожертвование. Во имя господина, мы готовы на все…

Ладно, мне нужно идти. Что бы там ни было, жизнь продолжается… Лигрен, ты говорил, нам следует сохранить наше знание в секрете от горожан. Да будет так.

Думаю, вы согласитесь со мной, что караванщикам тоже будет лучше ничего не знать.

– Ты выбираешь для них неведенье?

– Да, – и Атен вылез из повозки, оставив служителей одних.

– Кто бы знал, как мне все это не нравится… – поморщившись, проговорил Лигрен.

– Это точно… – Евсей нахмурился, вглядываясь в огонь, словно пытаясь разглядеть в пламени то, что, в течение всего недавнего разговора привлекало внимание Шамаша.- У моего брата дар предвидения. И когда он начинает так себя вести- жди беды…

– Если так…

– Видишь ли, Лигрен, – он понял, что собирается сказать служитель и решил опередить его, не давая словам прозвучать, – есть пути, по которым человек должен пройти сам, без помощи божественных сил. Только так смертный может заслужить бессмертие души в прекраснейшей из земель.

– Да, я понимаю, и все же…

 

Глава 4

Когда Шамаш выбрался из командной повозки, караван уже входил на главную площадь города.

Солнечный диск скатился к горизонту, окрасив небо в кроваво-алый цвет. Однако вечер не принес с собой ни темноты приближавшейся ночи, ни ее свежести и покоя.

Сухой, тяжелый воздух обжигал грудь, першил в горле, заставляя не привыкших к духоте людей кашлять, дыша быстро и прерывисто.

Поставив повозки полукругом под защитой высоких городских стен, караванщики сразу же, не дожидаясь следующего утра, начали выгружать привезенные на продажу товары, переговариваясь и с интересом поглядывая вокруг.

Площадь, на которой они остановились, была не просто большой – огромной.

Совершенно ровное и пустое пространство у подножия священного холма, вымощенное камнем, словно специально для того, чтобы оставаться безликой и неживой.

Безумная расточительность, когда именно земля у священного храма всегда была самой дорогой – что бы там люди ни говорили, они всегда стремились поселиться возле правителей, стремясь тем самым показать свою близость к власти. Которую, кстати, обычно старательно огораживали от всяких там чужаков. А то мало ли что…

Обычно торговые ряды устанавливали в сторонке, хотя и не совсем на окраине.

Чтобы были на безопасном удалении, но при этом доступны продавцам и покупателям, а, главное – любопытным. Впрочем, торговцы не привыкли задумываться над тем, что никаким боком не касалось их. К тому же, странники, они привыкли, что, хотя все города похожи друг на друга в своих основных чертах, словно родные братья, у каждого из них много своего, особенного, отличного от другого. Сейчас караванщики видели прежде всего просторное, весьма удобное место, идеально созданное для торговли. Что же до всего остального… Какое им, в конце концов, дело?

Шамаш качнул головой. Нагнувшись, он коснулся покрывавших площадь камней ладонью, нахмурился, ощутив их мертвящий холод, а уже через мгновение быстрой решительной походкой, сильно припадая на больную ногу, направился к своей повозке.

Она была единственной, полог которой оставался задернут, скрывая чрево от чужих глаз. Внутри тихим ровным светом горела лампа. Волчата уже спали, забившись рыжими клубками в дальний темный угол. Мати сидела в стороне, обхватив руками колени и глядя куда-то задумчиво-скучающим взглядом.

Девочка почувствовала приход мага, однако, словно не замечая его, даже не повернулась.

– Что с тобой, малыш? – спросил колдун, тихо, не желая вспугнуть маленькую караванщицу, чей дух обратился маленькой беспокойной птицей, забравшись в повозку.

– Мне не нравится в этом городе, – сжавшись, как от страха, проговорила Мати. – Тут только внешне жарко, а внутри холодно и пусто.

– Ты дрожишь. Сейчас станет теплее… – Шамаш, как обычный смертный, потянулся к лампе, собираясь прибавить огонь.

– Нет, не надо! – она вздрогнула, резко повернулась к нему. В ее глазах отразился ужас – девочка решила, что маг собирается прибегнуть к помощи силы.

– Ты боишься? – никогда прежде он не видел ее такой. В пустыне, даже будучи на грани между жизнью и смертью, она всегда была смелой до безрассудства.

– Да… Нет… Э-эх, – она в отчаянии махнула рукой. – Здесь что-то… Что-то совсем не так, как должно быть… Так, как здесь, быть не должно…Шамаш, я не знаю, я пытаюсь держаться, мне очень не хочется, чтобы волчата беспокоились из-за меня, но я… я ничего не могу с собой поделать…! У меня не получается! – она говорила без умолку, боясь, что если остановится, в воцарившейся пустоте не останется места для ее души, и та бросится бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше из этого ужасного в своей непонятности оазиса. – Я ведь совсем не такая трусиха, – она словно оправдывалась, – и я вовсе не боюсь городов, просто не люблю… Но сейчас…Ты знаешь, когда малыши проснулись, они даже не скулили – они выли! Им было так плохо! Я плакала, просила их успокоиться, но у меня ничего не получалось, пока… Пока я не вспомнила, что мы – в твоей повозке, что ты рядом и защитишь нас. Ты ведь маг, а наделенные даром сильнее пустоты, потому что они умеют создавать!

– Я рядом, – он осторожно сжал ладонь девочки, прогоняя из ее сердца страх, делясь своим покоем.

– Угу, – она пододвинулась к нему, заглянула в его глаза. – Скажи мне, что с нами все будет в порядке, и я успокоюсь. Правда-правда…! Что же ты молчишь? – ей было непонятно, почему он медлил с ответом. Страх вновь стал проникать в ее сердце, подчиняя себе, в глазах отблесками огня зажглись слезы. – Шамаш! – еще немного и она бы разрыдалась. – Но ты ведь маг! Для тебя не должно быть ничего невозможного…!

– Малыш, ты хочешь, чтобы я сделал все, что в моих силах, чтобы защитить караван?

– Конечно! Почему ты спрашиваешь?

– Так нужно… – глаза колдуна горели пламенем, мерцая, словно далекие звезды, – дорогая, скажи: "Дай мне слово…" -Дай мне слово, что ты не позволишь беде победить наш караван! – воскликнула та, забыв о страхе. Она была счастлива, что так быстро поняла, чего хотел от нее Шамаш, и что его желание таким чудесным образом совпадало с ее собственным, кладя конец всем страхам.

– Я обещаю, – его черты вмиг разгладились, исчезла хмурая морщина, еще мгновение назад лежавшая меж бровей. Улыбаясь, Шамаш смотрел на девочку так, словно она только что спасла его душу из вечного заключения в мрачных подземных темницах смерти. Впрочем, так оно и было: Мати освободила его от слова, данного караванщикам. Ну и слава богам.

Колдун усмехнулся. Он прекрасно понимал, что у Атена с Евсеем были причины сделать все, чтобы он не использовал дар в этом городе. Именно так они и должны были поступить, заботясь о его безопасности. Но он не мог и не хотел позволять им жертвовать ради этого собой. Сражение, которое предстояло, было его битвой, лишь его. Да и что могли бы противопоставить лишенные дара заключившему договор со смертью? Ничего. Только свою смерть… Возможно, ему придется заплатить ту же цену. Но это не важно. Значение имело лишь то, что он не мог подвергать опасности жизни тех, кто принял его в свою семью.

Девочка беззаботно улыбалась, глядя на своего мага, видя, что тот, перестав хмуриться, тоже улыбается ей в ответ.

– Спасибо! – она провела пальцами по его ладони, удивляясь ее холоду и жару, слитым воедино. – Ой, – удивленно воскликнула она, словно увидев что-то занятное, потянулась, не выпуская руки мага, к огню. – Странно, – прошептала она. – А почему у тебя нет ни одной линии?

– Что? – не поняв ее, переспросил Шамаш.

– Ну вот же, смотри, – она повернула свою ладошку, держа ее рядом с рукой Шамаша, – видишь, это линия жизни, эти две – ума и здоровья, вот эта, тоненькая – судьбы.

Видишь? А у тебя нет ни одной линии. Почему?

– Не знаю, малыш.

– Неужели тебе не любопытно…!

– Малыш, скорее всего я просто обжег руки, когда вел бой с… – он умолк, решив, что лучше не упоминать Потерянных душ в городе жертвоприношений, – теми, кто хотел уничтожить край, из которого я пришел, – продолжал он, заменив название длинным, но безопасным описанием. – Или линии стерлись, когда я был между мирами.

– Да? – девочка глядела на него с недоверием. "Может быть, взрослые правы и Шамаш действительно бог, – мелькнуло у нее в голове. Но, даже если это так, она не собиралась вести себя с ним как-то иначе. – Он мой старший брат!" – упрямо повторила она давнишнюю мысль. И облегченно вздохнула, чувствуя, что нарушенный было покой вновь возвращается в душу.

– А теперь тебе пора идти в свою повозку. Скоро вернется твой отец и испугается, если не найдет тебя.

– Он решит, что я снова убежала, – девочка вздохнула, понимая, что маг прав и от отца можно ожидать именно такого предположения. – Ладно, – девочка кивнула, хотя ей совсем не хотелось уходить. – Шамаш, – она все же задержалась, чтобы спросить, – а почему, если и ты, и папа с дядей Евсей чувствуете, что этот город плохой, мы все равно вошли в него?

– Каравану нужно сделать запасы.

– Ты мог бы создать все, что нужно, при помощи магии. Или сократить дорогу до следующего города, проведя нас по ледяному мосту. Зачем вступать в плохой город, когда в мире столько хороших? – и дело было не только в страхе. Она знала, как важно первое впечатление и ей хотелось, чтобы Шамаш запомнил оазисы жизни совсем не такими, каким был этот.

– От беды нельзя бежать, малыш. Какой бы быстрой ты ни была, она все равно догонит тебя и вонзит нож в спину. А так, глядя ей в лицо, видя страх в ее глазах, есть шанс найти ее слабое место и победить.

– Ты говоришь как воин.

– Мне приходилось сражаться.

– Но ты ведь никогда не держал в руках меча!

– В бою с теми врагами, которые были у меня, холодный металл бесполезен.

– Ты сражался с ними магией?

– Да.

– А сейчас?

– Не знаю, малыш. Я никогда не направлял свою силу против живых людей… Но если это понадобится…

– Нет, – голос девочки вдруг стал таким решительным, что он с удивлением посмотрел на нее, не понимая, что вдруг заставило так измениться настроению той, которая лишь несколько мгновений назад просила его в страхе о защите. – Нет, ты не должен, – поспешно продолжала она, – только не магией! – она была совершенно убеждена в этом. – Сейчас, – Мати пошарила рукой в углу повозки, нашла что-то, на миг остановилась, заговорила, стремясь заранее все объяснить магу, чтобы он не сердился на нее. – Прости, я не хотела рыться в твоих вещах, но мне было так скучно, страшно, я… Я случайно нашла его, – она протянула Шамашу меч. – Это тот, который тебе подарил Лис?

– Да, – он скорее инстинктивно, чем осознанно взял у нее оружие, провел рукой по чеканным, покрытым драгоценными камнями ножнам, прекрасной выделки кожаному ремню, к которым они были прикреплены.- Я хотел вернуть его, но караванщик отказался забирать, даже, кажется, расстроился…

– Подарки не возвращают, – кивнула девочка. – Если не принимаешь от человека дар, значит, показываешь, что считаешь его виноватым перед собой.

– Теперь-то я знаю… Потом Лис подарил мне ножны и пояс. Хотя зачем мне оружие? – колдун уже было хотел отложить меч в сторону, но Мати остановила его:

– Тебе понадобится.

– Зачем?

– Ты ведь обещал мне позаботиться о караване, сделать так, чтобы его не коснулась беда.

– Ты хочешь, чтобы я защищал вас этим?

– Да, – Мати решительно кивнула.

– Но, малыш, ты же знаешь, что я никогда в своей жизни не пользовался оружием лишенных дара. Пусть мне известно, на что оно способно, но ведь этого мало!

Нужны навыки, опыт…

– Ну, пожалуйста! Пусть будет так!

– Конечно, – вздохнув, кивнул он. Шамаш не любил спорить вообще, возражать же малышке было выше его сил. Несмотря на то, что на этот раз она просила очень о многом. Ведь дело было не в том, чтобы взять людское оружие, а в необходимости отказаться от своего…

– Надень меч, – продолжала настаивать девочка.

– Сейчас? Уже поздно…

– Все равно. Так нужно, – в ее глазах, голосе была уверенность, приходившая лишь к тем, кто получал откровение свыше.

Это чувство нельзя было спутать ни с чем и, заметив его, распознав, колдун кивнув:

– Хорошо, будь по-твоему, – он опоясался, застегнул пряжку ремня, закрепляя меч так, как это делали караванщики. – Теперь ты довольна?

– Да, – она придирчиво оглядела его.

– Но, малыш, ведь это все не правда, – он коснулся рукой холодных ножен. – Я не смогу с его помощью никого защитить. Это знаешь ты, знаю я… Да и все остальные тоже.

– А горожане не знают!

– Им будет не сложно все понять.

– С тобой так трудно! – всплеснув руками, воскликнула девочка. – Почему ты совсем не такой, как все?!

– Ты хочешь, чтобы я походил на других?

– Ну… – Мати на миг задумалась, замерла, прислушиваясь к своим чувствам, – нет, – наконец, ответила она, – но я хочу понимать тебя!

– Ладно… Может быть, этот меч действительно на что-то сгодится… Раз ты так считаешь. А теперь возвращайся к себе.

– Шамаш, еще немножечко! – заканючила было Мати. Но дрема вдруг повисла у нее над головой облаком-невидимкой. Зевнув, девочка качнула головой. Она бы еще поспорила с магом. Но сопротивляться сну было выше ее сил. – Хорошо, – вновь зевнув, она потерла рукой начавшие слипаться глаза. Наклонившись к спавшим волчатам, она шепнула, – спокойной ночи! – и, махнув на прощание Шамашу рукой, побежала к себе, забыв обо всех своих страхах, вдыхая полной грудью вновь наполнившийся свежестью и прохладой ночной воздух.

Колдун, придерживая край полога, глядел ей вослед, следя, чтобы Мати благополучно добралась до своей повозки.

Она еще не успела исчезнуть из виду, как к нему подошел Атен.

Караванщик оглянулся, улыбнулся, увидев дочь, чувствуя, как волна тепла и доброты заполняет его душу, прогоняя страх пустоты.

– С ней все будет в порядке, – проговорил он.

Шамаш молчал.

– Если Ты сердишься на нас за то, что мы вынудили Тебя против воли дать обещание…

– Атен решил, что нежелание повелителя небес говорить связано с тем, что настойчивость караванщиков разозлила бога и уже собирался молить Его о прощении.

Но наделенный даром остановил его:

– Вы были правы, – он скрестил руки перед грудью, опустил голову на грудь, глядя прямо перед собой, но при этом видя то, что скрыто от ока простых смертных. – И в то же время, совершили ошибку.

– Я не понимаю Тебя.

– Значит, еще не пришло время, – его взгляд был задумчив и отрешен.

– Шамаш, там, в командной повозке, Ты хотел что-то сказать… Прости, мы не дали Тебе договорить… Сейчас я готов выслушать все и…

– Это уже не важно, – взгляд колдуна обратился к магическому замку. Он походил на тот, другой, возведенный им, как теперь казалось, еще в прошлой жизни. И, в то же время его дух был столь сильно отравлен пустотой, что это убивало даже воспоминания.

– Мы сможем за себя постоять, – Атен упрямо повторял слова, в которые просто обязан был верить, когда, в противном случае, караван был обречен.

Он огляделся вокруг… Страх предчувствия, хотя он и не исчез совсем, отодвинулся в сторону, сжался, ожидая другого часа, уступив место покою.

Оставалось лишь одно, по-прежнему причинявшее душе боль. И чтобы избавиться от этого, караванщику нужно было получить прощение.

– Шамаш, пойми, мы должны были так поступить…!

– Я знаю, – к немалому удивлению хозяина караван, бог солнца кивнул.

– Да святятся боги, великие и милосердные! – наконец-то караванщик смог облегченно вздохнуть. – Шамаш, я еще хотел сказать… Если нужно, мы можем сократить время пребывания в городе. Думаю, нам удалось бы уложиться в три-четыре дня…

– Вряд ли это что-либо изменит. Торговец, вы правы: если мы не станем вмешиваться ни во что, происходящее в этом городе, с караваном ничего не случится. Все дело в том, как следовать этому правильному решению на деле, удержаться от того шага, совершить который будет требовать душа, честь, совесть…

– Мы сможем!

– Это будет куда сложнее, чем ты думаешь. Рассказ Лигрена потряс тебя до глубины души. Но, несмотря на это, ты не понимаешь всей глубины ужаса. А я знаю. Ты считаешь все, что живо в моей памяти об ином мире бредом больного разума. Но для меня это – куда более реально, чем то, что я вижу вокруг себя сейчас. Что действительно бред, кошмар – так это происходящее в этом городе.

Жертвоприношение – именно тот грех, за который мой род расплачивался тысячу лет.

– Я понимаю Тебя…

– Нет. Ведь ты видишь во мне бога, – в его голосе, глазах вновь были боль и бесконечная тоска. Шамаш тяжело вздохнул: – Уже поздно. Иди отдыхать. Минувший день был полон волнений. Грядущий вряд ли будет спокойнее. Тебе понадобятся силы…

– Прости меня. И Евсея тоже. Мы были не вправе так говорить с Тобой… Мы всего лишь жалкие торговцы, изгнанники, обреченные на вечное скитание…

– Все, давай закончим этот разговор. Мне нужно побыть одному, – повернувшись к караванщику спиной, Шамаш задернул полог.

– Атен, – к хозяину каравана подошел Евсей.

– Опять следишь за мной? – у караванщика были усталые, покрасневшие глаза и тихий, изможденный голос, даже былая решительность сменилась сознанием, что он бессилен что-либо изменить.

Евсей не ответил на вопрос, словно и не слышал его вовсе.

– У-у-у, – выдохнул он. – Здесь так трудно дышать!

– Да, – Атен смахнул со лба капельки пота, – в этом городе слишком жарко и душно…

Не робей, младший брат, мы столько раз вырывались из лап несчастий, справимся с ними и на этот раз.

– Странная штука – судьба… Мы так торопились в этот город, не ведая, что было бы лучше повременить на месяц-другой с приходом…

– Надеюсь, ты не говорил об этом с Шамашем?

– Я не бессердечный глупец и все понимаю. Еще чего доброго Он станет винить себя, считая, что, если бы не Его вмешательство, караван оказался бы здесь очень не скоро…

– Забывая, что без Него мы бы не добрались до города вовсе, – Атен кивнул. Редко случалось, что братья были настолько согласны друг с другом, что, стоило одному умолкнуть, как второй мог подхватить недосказанную фразу. Но сейчас был один из таких случаев. – Он столько сделал для нас…

– Теперь наша очередь отплатить Ему за добро добром, – это было облегчением, светом во тьме сгущавшейся ночи – осознание, что они могут отблагодарить бога, что им будет это позволено…

– Ты правильно сделал, что взял с Него слово.

– Конечно. Иначе Он, несмотря на все наши старания, поступил бы по-своему… А так… Так мы можем быть за Него спокойны…

– Евсей, где свитки с Черными легендами?

– Ты собираешься читать их прямо сейчас?

– И ты, и Лигрен чего-то недоговариваете. Ужас услышанного, конечно, ослепил меня, но не настолько, чтобы я не заметил этого. Думаю, мне следует, наконец, во всем разобраться. Возможно, это поможет нам противостоять той беде, которая подстерегает караван в этом городе.

– Пойдем в командную повозку. То, что ты ищешь, там.

– Тебе нет нужды полуночничать вместе со мной, – остановил его Атен, – ступай спать.

– Я не смогу заснуть, – тот качнул головой. – Во всяком случае, не в эту ночь…

Лучше сменю Лиса.

– Поступай, как считаешь нужным… Если что, ты знаешь, где меня найти… – он уже направился назад, к командной повозке, когда сзади раздался голос брата:

– Нужные тебе рукописи лежат на самом дне сундука. Ты не спутаешь их – эти свитки связаны черными лентами.

Оказавшись вновь в знакомом, замкнутом со всех сторон, оберегая своего хозяина от всех бед окрестных земель, мирке караванщика, Атен, на миг закрыв глаза, откинулся на упругий бок повозки, прислушиваясь к своим чувствам.

Душа, которую он всегда представлял себе горящей лампой, мерцала, трепеща, словно в ее пламень попали холодные искры снежинок. Однако с каждым новым мигом, новым вздохом, огонь становился все ровнее, пока, наконец, покой не залил все вокруг своим безмятежным светом. Хотелось забыться, отрешиться от всех забот мира, не думать ни о чем…

Атен заставил себя открыть глаза, возвращаясь к действительности. Затем он, не позволяя себе долее оттягивать неотвратимое, открыл сундук. Осторожно раздвинув рукописи, он добрался до самого низа, где и нашел то, что искал.

Десять толстых свитков, перетянутых черной шелковой лентой, были холодны и белы, как просторы пустыни. Одно прикосновение к ним воскрешало в памяти детские сказки о Забытом, грозящем смертью тому, кто решится всуе нарушить его покой.

Караванщик долго крутил их в руках, не решаясь развернуть. Он искал символы, призванные показать, в какой последовательности следует читать легенды, однако видел лишь тусклые значки заклинаний, призванных уберечь мир от теней минувшего.

Наконец, он нашел – не на бумаге, а на самой ленте – слова-проводники: Син, Нингаль, Лахар и Ашнан, Нуску – имена богов… Однако, написанные без почтительного "госпожа",

"господин", они могли означать и людей, названных во имя небожителей… Алад, Адалла… – знаки демонов были выведены так резко, словно перечеркивали все, что было доселе. Нинт, Мар… И еще один, выцветший символ, который было невозможно прочесть…

"Ладно, – Атен вздохнул, понимая, что ему понадобится месяц, а то и больше, чтобы одолеть все. У него же была лишь одна краткая городская ночь. – Начнем с того, что сейчас самое важное", – и он раскрутил свиток Нинта.

– Брат… – когда утром Евсей забрался в командную повозку, он нашел Атена застывшим ледяным изваянием над свитком. Глаза хозяина каравана были пусты, не способные разглядеть хоть что-нибудь среди вдруг окутавшей его дух пустоты.

– Атен, – помощник коснулся рукой его плеча, потряс, – очнись же, наконец!

– Что? – тот растерянно заморгал.

– С каких это пор ты спишь с открытыми глазами, словно демон?

– Сплю? – хозяин каравана продолжал удивленно таращиться на брата. Он огляделся, заметил пробивавшийся в повозку снаружи яркий свет. – Я не понимаю, что, уже утро?

– Да почти что день… А, – он взял свиток, глянул на ленту, – ты нашел нужный…

– Я… – караванщик переводил взгляд с рукописи на брата и обратно, – ничего не понимаю. Я только развернул его, увидел первую строчку… И все, пустота… Если мне и удалось что-то прочесть, то я все успел благополучно забыть еще до того, как ты заговорил со мной… – он заставил себя сосредоточиться, напрягся, пытаясь вспомнить… – Нет, ничего, – качнул он головой, – слушай, возможно, на рукопись наложено какое-то заклятие, и ее может прочесть только служитель…

– Я не слышал ни о чем подобном, – пожал плечами Евсей. – Но вряд ли это так, – поморщившись, он почесал затылок, – видишь ли, посвященные ничего не делают просто так. Они не стали бы скрывать свитки, сжигать их в миг осознания, что теряют власть над обстоятельствами, если бы их и так нельзя было никому прочитать.

– Евсей, – хозяин каравана нахмурился, – боги ведь тоже не делают два шага, когда до цели лишь один.

– Да…О чем ты?

– Шамаш знал, что в караване есть рукопись черных легенд. Но, вместо того, чтобы велеть мне прочесть свиток, Он позвал Лигрена, чтобы тот рассказал…

– Ты имеешь в виду…

– Или Он заранее знал, что, по какой-то неведомой нам с тобой причине я не могу прочесть эти легенды…

– Или наложил заклятье на рукопись… Подожди-ка… – он развернул свиток, пробежал глазами по первым рядам символов, начал читать вслух: – "Да будет вам известна история Нинта, человека, открывшего врата в пустоту, из-за которого в наш мир проникли духи и демоны, чье холодное дыхание покрывает льдом души, превращая их в осколки кривого стекла…" Нет, Атен, на рукописи нет никакого заклятья… Атен! – воскрикнул он, заметив, что брат вновь замер, оледенев, глядя в пустоту. – Великие боги, что, в конце концов, с тобой творится? – лишь когда он, отложив свиток в сторону, взялся обеими руками за плечи караванщика, заглянув в лицо, караванщик очнулся.

– Это случилось снова?

– Не знаю, почему так происходит, но слова легенды замораживают тебя, будто дыхание метели!

– Может быть, все дело в твоем даре предвидения, – раздался голос Лигрена, появления которого караванщики даже не заметили. – Простите, я не хотел подслушивать ваш разговор, но вы были так поглощены им, что до этого мгновения я просто не мог до вас докричаться.

– Что ты говорил о даре? – вдруг охрипшим голосом спросил Атен.

– Дар предвидения. Считается, что человек, способный видеть будущее, может, осознанно или нет, призывать его… Этот текст, – он указал рукой на рукопись, – содержит все заклинания, заговоры и символы договора. Он даже не легенда в нашем понимании этого слова, а, скорее, учебник по тому, чего нельзя делать, если хочешь сохранить душу… Жаль, что мы оказались настолько слабы духом, что не сумели удержать весь этот кошмар в минувшем. Соблазн был слишком велик. Но мы должны сделать все, чтобы закрыть перед ним врата в грядущее.

– Перед чем? – в повозку, в которой сразу стало тесно, влез заспанный Лис. Зевнув, он потер глаза. – А это что такое? – он взял свиток прежде, чем остальные успели его остановить. – История Нинта… Кто, снежные духи, это еще такой и почему вы сидите над старым свитком как менялы над золотом? – он вновь зевнул, а затем продолжал: – Знавал я в Эшгаре одного Нинта. Пьяница был жуткий, хотя, надо признать, в травах и целебных отварах толк понимал…

– О ком ты? – Лигрен побледнел. Он и представить себе не мог, что на земле найдется город, жителя которого решатся назвать проклятым и забытым именем.

– А? – караванщик мотнул головой, разгоняя последние тени дремы, затем повернулся к хозяину каравана: – Ну ты же знал его… Этот старик… Он еще лечил твоего отца, когда тот сломал ногу…

– Лекарь-травник? Но разве его звали не Гунт?

– Точно! Гунт. Вот я и говорю…

Вздох облегчения пронесся по повозке. Краски стали возвращаться на лица, успевшие за короткое мгновение стать белее снега. – Да что с вами происходит?

– Это долгая история… Ладно, – Атен хлопнул ладонью по крышке сундука. – Пора возвращаться к обычной жизни караванщика. Нам многое предстоит сделать. И будет лучше поторопиться, пока ничего не произошло…

– А что может произойти? – Лис окончательно проснулся. – Горожане здесь ничего…

Да, я вот зачем вас искал. Пришли несколько купцов из первой дюжины и служитель.

У них тут какие-то особенные правила торговли… В общем, они хотят поговорить с хозяином каравана.

– Иду. Что-нибудь еще?

– Да нет, все спокойно.

Кивнув, Атен поспешно выбрался из повозки.

– Что это еще за особенные правила? – бурчал он себе под нос. – Сколько лет торгую, никогда прежде даже не слышал ни о чем подобном. Впрочем, чего еще можно было ожидать от такого города?

Оглядевшись вокруг и не заметив никого чужого, хозяин каравана жестом подозвал к себе одного из дозорных:

– Где купцы?

– Там, – караванщик указал рукой на торговые ряды, – пошли взглянуть на наш товар.

Позвать их?

– Не надо, я сам, – Атен и так собирался пройтись, стремясь поскорее провести черту между легендарным и реальным. К тому же, не мешало оглядеться вокруг, проверив, все ли в порядке с караваном и хорошо ли устроились его люди.

Он направился к рядам.

Площадь, казавшаяся накануне отражением снежной пустыни в зеркале зноя, наполнилась жизнью. Со всех сторон неслись веселые возгласы, шум передвигаемых ящиков, звон, шелест, лязг. Товары, заняв свои места на столах и за ними, заполнили собой все пространство, не оставляя места пустоте.

Трое горожан, одетые в богатые платья – шелковые, шитые золотом и серебром, щедро украшенные драгоценными камнями, остановились возле ювелиров, рассматривая украшения.

Это были мужчины средних лет, гладко выбритые, с коротко остриженными на один и тот же манер волосами. Морщины лишь слегка коснулись их круглых лиц, оплывшие жиром тела двигались медленно, с чувством собственного достоинства.

Через миг к ним присоединился еще один чужак. Худощавый, с седыми длинными волосами, заплетенными в косу, он резко отличался от своих спутников и внешним видом, и одеждой, когда на нем была лишь длинная красная хламида, опоясанная, словно поясом, лазуритовыми бусинами длинных молитвенных четок. Но черты его высушенного солнцем лица, заостренные, как у хищной птицы, настороженно погладывавшие по сторонам глаза, прямой, как шест, стан, свидетельствовали о том, что этот человек привык повелевать. В его резких движениях чувствовалось нетерпение: тот, кто ценит свое время, не любит ждать.

– Здравствуйте, – Атен подошел к горожанам, остановился рядом с седым, безошибочно определив в нем главного в этой группе. Он не стал прибегать к более длинной форме приветствия, будучи одновременно и гостем и хозяином. К тому же, если он не хотел потерять торговый день, следовало, вместо долгих славословий, поскорее переходить делу. – Мне сказали, вы хотите со мной поговорить?

– Если ты хозяин каравана – то да, – служитель резко повернулся к нему, в то время как остальные, лишь бросив скучающий взгляд, вновь вернулись к выбору украшений.

– Итак, я слушаю, – пусть Атен был не в снежной пустыне, а посреди города, но терять из-за этого чувство собственного достоинства не собирался.

– Вижу, тебя удивил наш приход, – серые водянистые глаза сощурились, взгляд впился в собеседника.

– Да, – это казалось настолько очевидным, что глупо было бы скрывать. Атен с трудом сдержался, чтобы не добавить: "Заплатив стражам въездную пошлину, так похожую на грабеж, мы решили, что с формальностями покончено".

– Успокойся, караванщик, речь идет не о запрете торговать, – проговорил тот.

"Этого еще не хватало! Зачем тогда было пускать караван в город? Вышвырнули бы обратно в пустыню – и вся недолга".

– У нас есть обычай, – продолжал служитель. Милостиво освободив собеседника из тисков своего взгляда, он окинул ряды, – который не обременит такой богатый караван, как твой.

Атен собрался, сжал зубы, готовясь к новому удару.

Но следующие слова прозвучали настолько обыденно и прозаически, не содержа никакой задней мысли, что караванщик повел плечами, позволяя себе расслабиться.

– Речь идет всего лишь о скромном подарке нашему хозяину. Так, какая-нибудь безделушка…-говоря это, цепкий взгляд его холодных глаз вновь поймал караванщика, но на этот раз не просто для того, чтобы заглянуть в душу, а подчиняя, опутывать сетями, – может быть, рукопись…

"Черные легенды!" – мысль вспышкой молнии пронзила разум караванщика. Холод коснулся своими длинными острыми пальчиками души.

Атен вспомнил вдруг слова, произнесенные им самим совсем недавно: "Все беды нашего мира от этих легенд…" С каждым новым мигом он верил в это все сильнее и сильнее.

Караванщик на мгновение закрыл глаза, с силой сжал веки, затем вновь открыл.

Окруживший его воздух города стал таким густым, что можно было разглядеть трепет его покровов. Он отнимал силы, душил в своих объятьях.

Но Атен упрямо приказывал своему духу: "Сопротивляйся! Не сдавайся! Не позволяй пустоте завладеть душой!" И хотя одна часть его души говорила: "Пусть все, что должно случиться, произойдет. Не вмешивайся ни во что. Позволь событиям идти своим чередом. И да будет на все воля богов", другая, полнясь силой противодействия, спешила возразить: "Нет! Нельзя позволять слугам смерти завладеть тем, что они ищут, когда это может стать последним камнем на могиле вечности, позволив воцариться пустоте".

– Прости, – он заставил себя смиренно опустить глаза, вложил в голос всю возможную скорбь и отчаяние невозможности исполнить просьбу, – но мы – совсем юный караван. Конечно, у нас есть свитки легенд о Гамеше, несколько детских сказок и древние карты. Но вряд ли они заинтересуют Хранителя… – ему было не впервой врать. Он лгал даже не имея на то причин, сейчас же обман казался не только разумным, но и необходимым. Караванщик слишком хорошо понимал: он должен сделать все, чтобы эти десять свитков не остались в городе смерти. Ради этой цели хороши были все средства.

– Может быть, вы позволите Хранителю самому посмотреть…

– Конечно, конечно! – поспешно воскликнул караванщик. – Я сейчас же велю кому-нибудь принести книги нашего каравана, – весь его вид показывал, что он готов сорваться с места и броситься исполнять просьбу прямо сейчас.

– Не торопись, – остановил его служитель. – Это не к спеху. Хранитель придет ближе к ночи.

– Сюда? Сам? – Атен не видел другой возможности скрыть свое отчаяние, как утопить его в бесконечности удивления. – Но стоит ли хозяину города так утруждать себя?

Ему достаточно приказать, и мои люди доставят все рукописи прямо в храм, чтобы он смог выбрать…

– Нет, – возразить служитель. – Не беспокойся, – он улыбнулся, но в этой улыбке было больше угрозы, чем в обнаженном мече. Старик продолжал: – Это не помешает твоей торговле, скорее поможет ей, когда таким несложным образом ты сможешь расположить к себе хозяина города, чья благосклонность немалого стоит.

– Однако, если Хранитель не найдет рукопись, которой заинтересуется…

– О, не беспокойся: тогда он удовлетворится каким-нибудь иным даром. Так, безделушкой. Я успел убедиться: в вашем караване идут искусные мастера. Так или иначе, тебе не о чем волноваться: наш Хранитель не привередлив.

– И когда нам его ждать? – в его глазах читалось: "Мы же должны подготовиться к приходу наделенного даром, ведь это такая честь для нас…", но за этим, в глубине души, надежно защищенной от взгляда чужака, пульсировала совсем иная мысль: "Для того чтобы спрятать свитки, не потребуется много времени. В крайнем случае, их можно сжечь", – караванщику страшно не хотелось прибегать к этому последнему средству, но он понимал: если не будет иного способа, ему больше ничего не останется, как сделать это.

– Вечером… Конечно, это большая ответственность: принимать мага у себя. Ты должен быть счастлив, ведь вам, караванщикам, ох как редко выпадает такая честь: увидеть Хранителя, говорить с ним, вызвать его расположение к себе и получить возможность обратиться с вопросом или просьбой.

– Да, конечно, большая честь…

Караванщик склонил голову в поклоне, не сколько в знак уважения, сколько пряча глаза. Служитель в ответ еле заметно кивнул, на его губы вновь легла улыбка.

– Если так… – он развел руками, показывая, что все проблемы разрешены и у него в рукавах ничего не осталось.

– А ты, служитель? Могу ли я предложить что-нибудь тебе?

– Да собственно, – тот огляделся вокруг, в его глаза забрело раздумье, даже некоторое сомнение, – нет, – он качнул головой, – во всяком случае, пока я не нашел ничего, что привлекло бы мое внимание. Я жрец, торговец, а много ли нужно жрецу? Однако спасибо за предложение. Если я что-нибудь подберу…

– Я буду рад оказать любезность такому великому человеку.

– Ты льстишь мне, – однако, эти слова были ему явно приятны, теша самолюбие. – А пока, – он повернулся, собираясь уйти. Однако в последний миг, будто вспомнив что-то, остановился, обернулся: – Ах да, чуть было не забыл, – горожанин был сама любезность, вот только глаза его оставались при этом безжизненно холодны, – я хотел попросить вас не покидать этой площади… Какое-то время. Жители города очень боятся эпидемии. Их можно понять: не так давно один из караванов принес к нам ужасную болезнь, скосившую четверть населения.

– Конечно, – караванщику ничего не оставалось, как согласиться, хотя все происходившее все меньше и меньше ему нравилось.

– О, я не говорю, что вы пленники этого места. Речь идет лишь о нескольких дней.

Видишь ли, Хранитель окружил площадь особой аурой. За два-три дня она очистит вас от заразных хворей, которые вы могли к нам занести, даже не осознавая этого.

– Но люди придут сюда?

– Конечно! Здесь они чувствуют себя в полной безопасности… И вещи их не пугают: они очищаются быстрее одушевленных существ.

В принципе, объяснения служителя были вполне логичными, однако… Что-то заставляло караванщика заподозрить ложь. Но он не обнаружил этого, делая вид, что принимает все за чистую монету.

Наконец, оставив своих спутников, непонятно зачем пришедших вместе со служителем, когда они не только не вставили в разговор ни одного слова, но даже не прислушивались к нему, жрец ушел.

Караванщик проводил его взглядом, затем резко повернулся спиной к той стороне, в которой скрылся служитель, и только тогда позволил себе нахмуриться. Он до сих пор чувствовал на себе его пристальный давящий взгляд.

Атен повел плечами, сбрасывая сплетенные чужаком мерзкие холодные сети.

Напряженно вздохнув, он зашагал к командной повозке, спеша поскорее рассказать все своим помощникам и узнать их мнение относительно того, как следует поступать дальше. Однако…

– Пап! – караванщик вынужден был остановиться, увидев бежавшую к нему дочку.

Девочка остановилась прямо перед ним, быстро дыша, ее глаза сверкали. Так и не отдышавшись, она поспешно заговорила:

– Я пойду, покажу Шамашу город…! К обеду мы вернемся! – Мати, сказав все, что хотела, уже повернулась, чтобы снова легким беззаботным ветерком куда-то унестись, но отец остановил ее.

Понимая, что та сейчас вряд ли услышит слова, он схватил ее за руку.

– Постой, Мати. Не уходи с площади. Не сейчас.

– Но почему? – девочка взглянула на него с непониманием и обидой. – Я ведь иду не одна!

– Послушай меня…

– А если с нами пойдут Лис с Линой, ты отпустишь? Они тоже собирались погулять… – девочке казалось, что она шла на огромные уступки, только бы получить согласие отца. Видя же, что тот качает головой, Мати вскрикнула, полная обиды: – Но почему?! – на ее глаза набежали слезы. Она уже жалела о том, что, выполняя свое обещание, вместо того, чтобы, как обычно, просто убежать, стала просить разрешение.

– Да выслушай, наконец, прежде чем плакать! И постарайся понять: это не зависит от меня. Мне самому хочется осмотреть город. Но его жители просили нас несколько дней не покидать этого места. Они боятся заразиться какой-нибудь болезнью, которую мы можем переносить.

– Они что, глупые? Мы же столько времени были в пустыне, а снежные хвори в тепле не живут!

– Мати!

– Ты просто не хочешь отпускать меня, словно я – маленький ребенок!

– Ты и есть ребенок.

– М-м, – она топнула ногой, взмахнула руками, будто пытающаяся взлететь птица, свела брови, обиженно надулась, даже отвернулась от отца, не желая его видеть.

– Милая, не сердись, – он приобнял ее за плечи, поворачивая к себе, заглядывая в глаза, – я понимаю тебя, мне это тоже совсем не нравиться…

– Тогда почему мы должны их слушаться?

– Но ведь мы не в снежной пустыне, а в городе. Тут их дом, они – хозяева, мы – только гости и должны делать так, как нам говорят. Ну что нам стоит подождать пару деньков? Зато потом мы будем свободны идти куда заходим. Если же мы ослушаемся, они просто заставят нас покинуть город.

– Ладно, – тяжело вздохнула девочка. Как ей того ни хотелось, но пришлось смириться. Во всяком случае, пока. А там она решит, как ей поступать.

Повернувшись, она понуро зашагала прочь.

– Куда ты?

– К Шамашу, – не оборачиваясь, ответила та, – надо же ему сказать, что мы никуда не идем, – ее голос был преисполнен обиды.

– Вот ты удивляешься, почему все относятся к тебе как к крохе, а как ты сама себя ведешь? Поступай как взрослая – и к тебе будут относиться…

На этот раз Мати остановилась. Брошенный ею на отца взгляд был полон враждебности. Он говорил: "Ты всегда все делаешь мне назло!" Глотая покатившиеся из глаз слезы, она быстро повернулась и, не дослушав отца, опрометью бросилась бежать прочь.

Качая головой, Атен зашагал дальше. Была бы его воля, он, после всего, что узнал об этом городе, вовсе бы привязал Мати к повозке, словно олененка, не позволяя уйти достаточно далеко, чтобы натолкнуться на беду.

Караванщик нахмурился. Мысль, случайно забредшая ему в голову, вдруг показалась очень даже дельной. Несомненно, здесь за детьми следовало смотреть во все глаза.

Атен слишком хорошо понимал: именно они – то слабое и наиболее уязвимое звено, которое может помешать каравану последовать единственно спасительному здесь принципу невмешательства.

– По твоему виду не скажешь, что мы в сердце города, – проговорил незаметно подошедший к нему Лис. Помощник выглядел бодрым. Его глаза, с интересом глядевшие вокруг, сверкали веселыми огоньками, на губах лежала улыбка.

– Передай всем, чтобы не уходили с этой площади.

– Горожане боятся эпидемии? Теперь понятно, почему здесь так жарко и душно. Это их Хранитель. Правильно: болезни холода прогоняют зноем, – он одобрительно кивнул. Ему была понятна забота о безопасности, а хвори являли собой ничуть не меньшую угрозу, чем мечи разбойников. Возможно, они казались даже опаснее, будучи невидимыми. – А что торговля? Они будут выжидать или придут?

– Придут. Во всяком случае, так сказал служитель. Из его слов выходит, что горожане считают это место безопасным.

– Благодаря силе Хранителя, – караванщик кивнул. – Разумно.

– Ты даже представить себе не можешь, насколько, – к ним присоединился Евсей. В отличие от Лиса, весь его вид дышал той же настороженностью, что и глаза Атена.

Он собирался уже рассказать Лису об опасностях, которые могут ждать караванщиков в этом городе, считая, что, будучи помощником, тот имеет право все знать. Однако, встретившись взглядом с братом и прочтя в его глазах предостережение, он понял, что лучше не делать этого, когда у камней могут быть уши… Вместо этого он заговорил о другом, куда более реальном и прозаическом. – Заставят нас разговорами о дешевизне сбыть товар за гроши, а потом потребуют за огненную воду и продукты тройною плату…

Хозяин каравана свел брови, понимая, как близко брат мог проходить от истины, пусть в том и была воля случая. Он весь напрягся. "Да уж, за всеми этими разговорами о легендарном ужасе и заботами о душе совершенно забываешь о хлебе насущном, – он качнул головой, – так нельзя, нельзя… А то, избежав высшей беды, мы погибнем, столкнувшись с самой обыденной из проблем… Как нам, запертым здесь, узнать настоящую цену? Спросить у покупателей? Вряд ли они будут с нами искренни, имея собственный интерес… И мы не сможем, как обычно, прежде чем открывать торговлю, узнать качество их монеты… Какой-то замкнутый круг получается…" -Вот что, – наконец, принял решение хозяин каравана, – поставим верхние цены. А там посмотрим. Хотя бы не проторгуемся.

– Так то оно так, но меня заботит нечто другое, – Евсей выглядел напряженным, его лицо было мрачным и суровым. – Если мы не можем покинуть площадь, то не сможем и ничего купить.

– Можно договориться с купцами, чтобы они привезли свой товар сюда, – шло время, и с ним возвращался покой, разгоняя тени беспокойства. – Трое из них как раз крутились вокруг меховых рядом. Пойду, порасспрошу их. Может быть, нам удастся найти выход… К обоюдному согласию, – и он поспешил вернуться, одновременно моля богов сделать так, чтобы горожане еще не успели уйти и ругая себя за то, что не поговорил с ними обо всем сразу.

"Служитель не случайно привел их с собой. Он показал мне продавцов, угодных городу. Нет, этот человек разумен, очень разумен. Дурак не поймет его и не надо, а умный… Умный будет благодарен вдвойне, видя в его поступках не только беспокойство о городе, но и долю заботы о караване. А вот что должен подумать человек, не просто умеющий рассуждать, но еще и знающий правду?" Купцы все еще стояли возле торговых рядов, хотя и переместились от золота и драгоценных камней к легким, серебрившимся в лучах солнца, шкуркам снежных лис и песцов.

– Да будет с вами удача и достаток, – проговорил Атен, приветствуя купцов.

– И тебе того же, – неспеша отложив шкурки, горожане повернулись к караванщику.

– Мы купим у вас меха, – проговорил один из них, – и украшения тоже…

– Разумеется, если ты не заломишь за них заведомо непреемлемую цену, – проговорил второй, не скрывая усмешки.

– Я готов пойти на уступки, – осторожно начал Атен, стараясь не упустить из виду ни одного из этой троицы.

Горожане переглянулись, один из них, в задумчивости, потер ладонью подбородок, другой пожал плечами и лишь третий заговорил:

– Очень мило с твоей стороны. Что же до нас… – он огляделся вокруг. – Здесь немноголюдно.

– Служитель сказал, что люди придут…

– Конечно. Люди. Но не купцы. У толстосумов страх перед заразой сильнее жажды наживы. Они не покидают своих поместий. И не выпускают слуг, боясь, что те станут переносчиками. Богатство многого стоит. Но жизнь дороже.

– А как же вы?

– Мы? А, мы… – усмехнувшись, горожанин махнул рукой. – Мы под особой защитой Хранителя, волю которого исполняем… Так вот о чем я… Мы могли бы стать посредниками. Скажи, что вам нужно, и мы найдем товар требуемого качества и цены.

– Соглашайся, караванщик. За услуги мы возьмем недорого, а выгода вам будет немалая – кому, как не жителям города знать, у кого следует покупать и за сколько, – поддержал его другой купец.

Атен задумался. Он не привык иметь дело с посредниками, зная, что их помощь порою оборачивается боком для каравана, но в этом городе… Возможно, это было лучшим, что можно было придумать… "И единственным. Все ведет к тому, что горожане так и планировали. Тем или иным способом они вынудят меня согласиться…

А, раз так, лучше сделать это сейчас, по собственной воле, пока цены нужды не взметнулись до небес".

– Спасибо, – проговорил он, искоса поглядывая на купцов.

– Спасибо "да" или спасибо "нет"? – в их лицах чувствовалось напряжение, в голосе проскользнули нотки недовольства, словно они ожидали, что им удастся скорее уломать караванщика, чем получалось на самом деле.

"Куда уж быстрее?" – вздохнул Атен, вслух же произнес:

– Да, разумеется… – "Как будто у меня есть выбор!" – Если нам удастся договориться о цене, – поспешно добавил он.

– Так что же вам нужно? – купцы спешили. Но с чего это вдруг?

– Вот, – Атен протянул ближайшему горожанину составленный перед входом в город список.

Тот сразу же погрузился в чтение свитка, в то время как остальные, поглядывая ему через плечо, с явным нетерпением дожидались, что тот скажет.

– Ну что, – купец, наконец, оторвался от записей, – с мукой и крупами никаких проблем. Мы не бедствуем и можем себе позволить быть щедрыми. Овощи и фрукты.

Они дороже, но для такого богатого каравана, как твой – вполне доступны…

Относительно огненной воды тебе нужно будет самому поговорить с городским советом. Такие вопросы можно решить только там. И напрямую.

– Да, знаю, как обычно…

– Вот с мясом могут возникнуть некоторые трудности, – он свернул свиток, раздумывая, стал постукивать им себе по ноге, словно тросточкой.

– Не думаю, – вступил в разговор другой купец, – они очень удачно пришли. Скоро начнется забой скота и мясного будет вдоволь…

– Действительно, – поддержал его третий. – Ждать-то осталось всего ничего, несколько дней… Вы же не собираетесь уходить из города раньше чем через неделю?

"Неделя – обычный срок, – караванщик смотрел на чужаков, не скрывая интереса. – Не получив особого разрешения Хранителя, никому не позволено продлить его хотя бы на день. И уж конечно никто по доброй воле не уйдет раньше, если, конечно, не считает, что город стоит на краю гибели или в нем бушует эпидемия – болезни, голода, безумия – это уже второй вопрос… И вообще, подобную спешку могут счесть оскорблением города, даже стремлением навлечь на него беду. А это не кончится добром… " -Нет, конечно, – Атен, встав на шаткий путь внешней искренности и кажущегося откровения при внутренней напряженной скрытности, старательно вымерял каждый шаг, прилагая немало усилий на то, чтобы собеседники, которые толи выведывали что-то, толи подталкивали к шагу, который мог стать роковой ошибкой, более не казавшиеся добродушно-благосклонными толстяками, не разгадали его игру. Судя по выражениям лиц купцов, пока ему это удавалось. И, все же, его душа, несмотря ни на что, нуждалась в оправдании лжи, не столько перед другими, сколько для самого себя. "Во всяком случае, я говорил бы именно так, не зная правды…" Не чувствуя вдруг нависшего между собеседниками напряжения, сгустившегося словно прозрачный туман, один из горожан продолжал, все тем же снисходительно покровительственным тоном:

– Почему бы вам просто не подождать? Конечно, это не наше дело, но зачем платить втридорога, когда совсем скоро можно будет купить куда более свежий и качественный товар за полцены?

От такого предложения не отказываются. Не принято, ставит под сомнение разумность покупателя. Конечно, в то время как глупый торговец сразу же схватился бы обеими руками за столь выгодную сделку, умный бы задумался: почему горожане пекутся о выгоде чужаков, а не о своей собственной? Однако поразмыслив…

Результат в такой ситуации всегда один и тот же, разница лишь во времени раздумий и степени осторожности при заключении подобной сделки… Но Атен тянул время совсем не потому, что сомневался в искренности торговцев. Собственно, он еще до начала разговора знал, как должен поступить. О каких размышлениях могла идти речь, когда все они, неизменно навевали видение разделанного человеческого тела, богато сдобренное мыслью о людоедстве, столь образной и реальной, что караванщик чувствовал: его вот-вот вывернет наизнанку от омерзения. Поэтому он действительно чувствовал себя пойманным в ловушку: у него не было выбора, и он не видел пути, по которому можно было бы пойти вперед, потому что его попросту не было…

– Не знаю, что и сказать, – вздохнув, он развел руками, принимая растерянный вид.

– Я боюсь оставлять крупные закупки на последний день… – в душе он страстно молил богов о том, чтобы его собеседники приписали промедление караванщика его чрезмерной осторожности, а не чему-то иному.

– Решать тебе. Мы лишь предлагаем наиболее выгодные условия, – те хотели казаться безучастными, но недовольство и раздражение прорывались наружу.

– Спасибо… – "Воистину ваша забота о чужаках переходит границы разумного. И, кажется мне, я знаю тому причину", – эти слова просто вертелись у него на языке и Атену стоило немалых усилий не дать им прозвучать. – Может быть, – примирительно продолжал он, – мы пока решим со всем остальным, а с мясом потом…

Раз уж вы сами советуете обождать…

– Почему бы нет? – собственно, это вполне соответствовало их планам. – Осталось лишь оговорить цену.

– Вам лучше знать, что сколько стоит в городе, – Атен сознательно передавал инициативу купцам, не только надеясь таким образом самому остаться в тени, но и рассчитывая заглянуть за завесу таинственности, которой так старательно окружали себя жители города.

Купец, державший в руках список, развернул его, взглянул на записи, затем обменялся быстрыми взглядами со своими сотоварищами.

– Кошель золотом, – твердо проговорил он.

Это была как раз та сумма, на которую рассчитывали караванщики. Однако… Атен вновь, вместо того, чтобы сразу же согласиться, задумался. Он не мог припомнить случая, чтобы купцы не торговались за каждый медяк навара, первоначально завышая цену до небес. К тому же, получалось, что за посредничество они не требовали себе совсем ничего… "Все это очень странно… – караванщик провел ладонью по бороде, приглаживая ее. – Настолько, что даже не верится. Должно же быть что-то…" – все это никак не укладывалось в его голову, слишком уж много было вопросов и ответов, никак не связанных друг с другом.

– Это с учетом платы за мясо? – караванщик уже сам не знал, где искать подвоха.

– Да, но только если вы дождетесь забоя. Вяленого и копченого в городе сейчас очень мало и оно идет втридорога.

– Что ж, – караванщик кивнул, показывая, что согласен, что уж поделать. – С этим все ясно. Но вы еще не сказали, какой будет цена услуги.

– Меха и украшения. Мы хотим купить их все. Конечно, со скидкой оптовиков.

На этот раз Атен не смог скрыть своего удивления. Он не припоминал города, где бы товары роскоши – дорогие шкурки пустынных зверьков, трудоемкие ювелирные изделия, – пользовались таким спросом. Ему приходило лишь одно объяснение такому странному поведению.

– И какой будет ваша цена? – он думал, что купцы надеются использовать благодарность в своих интересах, стремясь скупить все по дешевке.

– Впятеро от того, о чем мы договорились, – незамедлительно прозвучало в ответ.

– Я не совсем понимаю… – караванщик растерялся. Он был не в силах взять в толк, что вообще происходит.

– Что же здесь непонятного? Мы заплатим тебе четыре кошеля плюс возьмем на себя расходы на покупку всего, – купец помахал свитком. – Только не говори, что этого мало!

– Вы щедры как боги… – это все, что смог выжать из себя караванщик. Сделка была настолько выгодной, что в такую удачу просто не верилось. Он искал подвоха… И не находил его!

– Ты поражен? – наконец, один из них снизошел до объяснения. На его лицо легло самодовольное выражение, совсем то же, что было у стража. Растерянность чужака, который словно заглянул за грань возможного, явно тешила самолюбие горожан. – Наш город богат. Очень богат. Мы можем себе позволить думать не о хлебе насущном, а удобстве и красоте, превращая каждый миг в наслаждение.

– Но когда мы входили в оазис, он не показался…

– Большим? Здесь живет не так много людей, чтобы заставлять Хранителя тратить драгоценные силы на согревание дальних земель… Так ты согласен?

– Да, – караванщику ничего не оставалось, как кивнуть. Что бы ни творилось в его душе, какие бы мысли и сомнения ни вились в голове, здравый смысл не позволял отказываться от столь огромной прибыли, которая сама плыла ему в руки. Конечно, нужно будет подстраховаться. Что, если купцы сорвут закупку? Тогда придется все делать самим, тратя золотые из собственного кармана… Но, в любом случае, четыре кошеля – сумма, больше, чем в два раза той, которую Атен ожидал выручить в городе от продаж… Хотя, конечно, драгоценности сами по себе и стоили дороже, но ведь их нужно еще и продать…

– Вот и договорились, – купцы повеселели. – Мы придем за товаром ближе к вечеру.

Тогда и расплатимся.

– Надо бы составить договор…

– Если ты хочешь, – было видно, что горожане не в восторге от этого предложения, однако возражать не стали, лишь поспешно добавили: – Только сборы городскому писцу будете платить сами.

– Хорошо, – Атен кивнул. Он не видел иного способа обезопасить сделку. И защитить свои права в случае уловки или обмана…

– Если так, до вечера, – и, повернувшись, купцы зашагали прочь, не видя больше никакой причины задерживаться возле чужого каравана.

Караванщик проводил их хмурым взглядом настороженно сощуренных глаз. Медленно, и слишком поздно, чтобы что-либо изменять, но все-таки он начал понимать…

"Все дело в их золотниках! Золото, наверное, худое… Но насколько? Эх, я старый дурак! Угораздило же меня думать о легендах в тот миг, когда следовало заботиться о реальной жизни!… Ну и прогорел же я! И что теперь делать? Не отменять же сделку…" Однако самым удивительным было то, что все эти мысли не особенно беспокоили его.

В них сквозила досада, но не страх.

"В любом случае, это очень многое объясняет. Без всяких так Черных легенд, жертвоприношений и проклятий… – Ладно, – ему не было особой нужды успокаивать себя, когда он был спокоен и так. И, раз так, мысли двигались в совершенно определенном направлении. Ничего удивительного. Иначе он не был бы караванщиком.

– Если золотники этого города хотя бы вполовину столь же ценны, как наши, то это еще ничего, жить можно… Конечно, товар стоит дороже, но я не надеялся продать столько всего… Ох, не знаю, не знаю…" -Атен, – к нему подошел Евсей, – это правда, что нам запрещено покидать площадь?

– Несколько дней. Они…

– Лис рассказал мне, – помощник прервал его, – тебе не кажется это странным?

– Еще как! Впрочем, все остальное не менее удивительно. Я говорил с купцами…

– Мне сейчас не до торговли, – караванщик поморщился, в его голосе было нетерпение, – это твое дело. Обязанность Лиса – безопасность тела, моя же – защитить наши души. И, поверь, после всего, что я узнал, проблем у меня предостаточно. А тут еще это… – он развел руками, показывая на все вокруг.

– Чем тебе не нравится площадь? – хозяин каравана огляделся. – По-моему, вполне удобное место. Да, здесь знойно и дышать тяжело. Но это объяснимо… Что же до священного храма, – Атен поднял глаза вверх, рассматривая вознесенный холмом ввысь замок, – возможно, он действительно мрачноват и от него исходит что-то…

Злое… Словно все вокруг обвито паутиной, а там живет сам паук…

– Вот-вот, а мы к нему ближе всех.

– У этого паука уже есть жертва. Да и наш караван – слишком жирная для него добыча. Переварить будет тяжело.

– Ты думаешь, его остановят проблемы с пищеварением? – горько усмехнулся Евсей.

– Что теперь говорить обо всем этом? – не выдержав, воскликнул Атен. – Мы уже приняли решение. И должны выполнять его… Лучше скажи, Лис всех предупредил, что нельзя уходить с площади?

– Это не твой запрет и вряд ли ты рассердишься на того, кто его нарушит.

– Ты хочешь, чтобы я повторил твои слова? Что ж, хорошо, может быть, тогда их смысл дойдет и до тебя: мы не должны ни во что вмешиваться. А, значит, не можем позволить себе такой роскоши, как поступать по собственному выбору! Стоит нам пересечь черту…

– Я говорил не о нас, а лишь о Нем! Он не должен вступать в противодействие с госпожой Кигаль, мы же…

– Нам придется вести себя еще осторожнее, чтобы Он не пожалел о данном нам слове.

Не забывай: Он хозяин своей воле. Если что-то пойдет не так, как Он считает нужным, никакое обещание не сможет Его остановить.

– Ты прав… – Евсей помрачнел. Он чувствовал себя мухой, попавшей в паутину.

Чуть дернешься – и конец… Нет, от такого сравнения становилось совсем не по себе. – Я все сделаю, – и он поспешил к собравшимся возле повозок караванщикам.

Атен же, вновь бросив на храм неприязненный взгляд, направился к повозке повелителя небес.

Она стояла в стороне, отгораживая угол площади, где на разложенных на камнях одеялах сидели малыши, весело играя разноцветными шариками. Бог солнца стоял рядом, опершись о борт повозки, не спуская с детишек пристального взгляда внимательных глаз.

Хозяин каравана подошел к нему.

Скорее инстинктивно, чем осмысленно, он принялся пересчитывать ребятишек, но те, не в силах усидеть на месте, прыгали, ползали, возились, совсем как волчата. "Да,

– Атен качнул головой. Глядя на детей, он на миг забыл обо всех проблемах и улыбнулся, – малыши у всех созданий похожи друг на друга. Отличия проявляются лишь с возрастом…" Но очень скоро улыбка исчезла. Брови вновь нахмурились во власти забот.

– Здесь все?

– Да, – Шамаш повернулся к караванщику, пристально посмотрел на него, окутывая взглядом, словно шалью тепла и уверенности. Рядом с ним было спокойно, даже беды, сколь бы близкими они ни казались, не смели протянуть к душе своих морозных бледных пальцев.

– А Мати? – он не видел дочери. По идее, его сердце уже должно было учащенно забиться, заставляя лоб покрыться холодным потом в предчувствии несчастья, ведь девочка вполне могла, не получив согласия, просто взять и убежать… Но покой не покидал его дух, словно тот, раньше, чем получил ответ, знал, что все в порядке.

– Кормит волчат, – Шамаш двинулся к пологу повозки, приглашая хозяина каравана заглянуть внутрь и убедиться в этом самому, но Атен остановил его:

– Нет, ничего, я пришел не за ней. Пусть остается… Если Ты, конечно, не против.

– Ты же знаешь, что нет. Не волнуйся, торговец: здесь дети в безопасности.

Караванщик кивнул. Он чувствовал это настолько явственно, что даже в мыслях не допускал сомнений.

– Прости, что тревожу Тебя… – нерешительно начал он. – Я хотел поговорить…

– О черных легендах?

– Да. Со мной говорил городской служитель. Что-то там об их обычае…

– Давай немного отойдем, – заметив, что детишки, оставив игры, стали внимательно прислушиваться к разговору взрослых, Шамаш, взяв караванщика за локоть, отвел его чуть в сторону. – Ни к чему пугать малышей… Теперь продолжай.

– В сущности, речь шла о том, что мы должны заплатить им за право торговли. Я было подумал, что горожане просто чрезмерно падки до золота, однако оказалось, что речь идет о подарке Хранителю. И подарком этим должны быть свитки…

– Плохо, если рукописи черных легенд попадут к нему в руки, – колдун нахмурился.

Глаза настороженно сощурились, заглядывая за грань пространства.

– А разве, – ему вдруг пришла в голову мысль, которую он не мог ни одного лишнего мгновения держать внутри себя, – в городе нет своих списков? Как бы иначе эти люди узнали об их существовании!

– Конечно, что-то из этого цикла они читали. Но не все. В ином случае купол над городом был бы не золотого, а ало-красного цвета, – видя удивление в глазах хозяина каравана, никогда раньше не слышавшем ни о чем подобном, Шамаш добавил:

– Так сказано в книге Мара… Я говорил с Лигреном. Он знал о существовании 9 черных легенд. Евсей, до тех пор, пока не прочел оказавшиеся в караване свитки, тоже ничего не слышал о книге…

– Да, я как раз хотел спросить! Последняя книга. О ком она? Я так и не сумел разобрать ее знак. Может быть, это какое-то известное сейчас лишь немногим посвященным имя, как Мар?

В глазах Шамаша мелькнуло удивление. Какое-то время он молча смотрел на караванщика, словно не понимая, что тот имеет в виду.

– Символ… Рукопись ведь очень старая. Он поблек и… – Атен, сам до конца не зная, почему, вдруг стал оправдываться, словно совершил какой-то проступок.

– Да, конечно, – колдун, наконец, кивнул, показывая, что понял, о чем речь и готов ответить на вопрос. – В чем-то ты прав. Это действительно имя. Очень древнее. Однако вряд ли его можно считать забытым. Просто вы со времен легенд о Гамеше используете его вечернюю часть, в то время, как утренняя…

– Постой, – внутренний трепет, волной прошедший по душе караванщик, был столь силен, что занял все его сознание. Он даже закрыл глаза, восстанавливая в памяти увиденный знак, заставляя его линии гореть, словно наполняя огненной водой. – Это символ Ута, Твоего первого имени?

– Не моего, бога солнца. Ут – на рассвете, Шамаш – на закате.

– Да, – караванщик кивнул, соглашаясь с прозвучавшими словами, находя их отклик в своей памяти. – Теперь я вспомнил! Первое имя исчезло, его спалила ярость Губителя, когда… – Атен замолк, задумавшись.

"Может быть, в этом все дело? Бог солнца выжил, хотя Губитель, несомненно, хотел его убить и, благодаря помощи госпожи Инанны, был способен на это… Он выжил, ибо в Нем было две сущности. Одна, бодрствовавшая, хранившая память, погибла.

Для второй же потребовалось время, чтобы очнуться ото сна…" – он знал, что никогда не сможет понять истинную суть божественной природы, что на самом деле все куда сложнее, чем он думал, предполагал, но его это не огорчало. Ему было достаточно той малости, что дала ему судьба: идти по дороге земли рядом с небожителем, будучи Его спутником, слугой и послушным орудием в Его руках.

Стоило одному вопросу обрести ответ, как на смену ему пришли новые, захватив дух караванщика:

– Скажи, но разве это возможно: знать не весь цикл легенд, а только некоторые из них? Самое главное в них – целостность, законченность, когда на них, как на камнях основания, строится мироздание, в котором не может быть прорех пустоты посреди возведенных стен и дыр в сводах… – он мотнул головой, отгоняя от себя мысли, пчелиным роем крутившиеся в его голове.

– Возможно, когда-то это и было важно. Но не сейчас. Ведь на обломках того, древнего мира уже создан новый эпос, заменивший собой прежний. Легенды о первом Хранителе живут и поныне, в то время как, за прошедшие века, первый цикл не стало менее мертвым, чем был на заре Гамеша. Было бы глупо разрушать прекрасный дворец лишь затем, чтобы убедиться, что из черепков, лежащих под ним, не удастся ничего построить.

– Но зачем же тогда служители сохраняли Черные легенды?

– На краю гибели человек готов схватиться за любую соломинку, лишь бы отсрочить конец. Однако, – Шамаш перевел печальный взгляд бесконечно глубоких черных глаз на караванщика, – не лучше ли нам будет обсудить все это при других обстоятельствах?

– Конечно, – поспешно согласился Атен. – Шпионы хозяина города могут подслушать наш разговор… – и вновь страх вошел в его сердце. – Скажи, мы не зря пытаемся найти выход? Даже прочтя наши мысли Хранитель не поверит, что Ты бог?

– А он их не прочтет. Я не позволю ему.

– Ты же обещал не прибегать к помощи силы! – в отчаянии воскликнул Атен.

– Знаю. Но у меня нет выбора, – его голос звучал холодно и отрешенно. – Наш внутренний мир принадлежит лишь нам. Без него мы станем иными, потеряв часть себя. К тому же, в памяти хранится очень много знаний, с помощью которых человек, повернувший свой дар во зло, сможет уничтожить весь мир.

– Конечно, – кивнул караванщик, не сомневаясь в том, что небожитель не может позволить смертным заглянуть в свои мысли. Да, Шамаш должен защитить себя. Но не их! – Не думай о нас, не беспокойся. Пусть случится все, что должно произойти, – Атен вспомнил, как Мати рассказывала ему о том, что порою, когда ей хочется чего-нибудь скрыть, она говорит с Шамашем на языке мыслей. Девочка даже уверяла, что понимает мысли священных волчат. Может быть, все действительно не так страшно, как ему казалось, и…

– Тебе когда-нибудь приходилось проходить через это? – не спуская с караванщика взгляда, спросил колдун.

– Я… Нет, – вынужден был признать тот. – Тогда, в Эшгаре… У Хранителя не было этого дара… Почему ты спрашиваешь?

– Тому есть причины…

– Шамаш, – хозяин каравана не дал ему договорить, – пусть их будет тысяча! Они не сравнятся с тем, что движет нами в стремлении защитить Тебя!

– Почему ты думаешь лишь обо мне? Разве, будучи хозяином каравана, ты не обязан заботиться обо всех людях, доверивших тебе свои жизни?

– Но Ты…

– Я уже говорил, что твоя вера может обернуться против тебя и твоих спутников.

Забудь о ней. Подумай об остальном. Если не о бренном теле – то хотя бы о душе.

– Нет ничего превыше…

– Послушай меня, – глаза Шамаша превратились в открывшиеся бездны, на лицо легли отблески костров, – чтение памяти ни для кого не проходит бесследно. Одно дело говорить на языке мыслей, который охраняет сокровенное так же, как и обычная речь слов и лишь, в отличие от последней, является более тайным, не слышным для окружающих. И совсем другое – пережить проникновение в разум, взлом печати памяти, когда все мысли, надежды, даже страхи, которые, казалось бы, были давно забыты, всплывут на поверхность, попадут в руки чужого. Я однажды говорил с женщиной… Это было в прошлом того, иного мира, в годы колдовских королей. Она подверглась насилию со стороны знатного и очень богатого человека. Обычный суд оправдал обидчика, получив от него огромные откупные. И тогда она обратилась в королевский суд. Там не слушали речи, лишь читали память. Так вот, несмотря на то, что насильник, в конце концов, был осужден, эта женщина жалела, что решилась идти до конца в своем стремлении к справедливости. Она говорила: то, что ей пришлось испытать при проникновении в сознание, в стократ ужаснее самого жестокого насилия.

Караванщик взглянул на повелителя небес с удивлением, пытаясь понять, зачем тот говорит ему все это, видя, что караванщику и так не по себе от одной мысли о том, через что всем им придется пройти.

– Ты пугаешь меня…

– Да. Мне не удается достучаться до твоего разума. Может быть, я смогу объяснить все хотя бы сердцу, душе. Вспомни о том, что дар этого наделенного даром отравлен жертвоприношениями. Он может очернить и ваши души. Ты хочешь этого?

– Если дело только в нас, – караванщик сжал кулаки, собирая воедино всю силу воли, – не делай ничего. Прошу Тебя, заклинаю. Для нас это важнее, чем все остальное.

Ты должен понять… Этот город находится под защитой Госпожи Кигаль…

– Да забудь ты хотя бы на мгновение о легендах, вернись в реальный мир и задумайся над тем, что происходит в действительности! И что случится, если ты не одумаешься! Что бы там ни руководило вашими поступками, ничего просто не останется после того мгновения, когда чужой прочтет вашу память, ибо ничто, даже собственное тело, больше не будет вам принадлежать!

– Пусть так, – упрямо твердил караванщик.

– Я надеялся, рассказ Лигрена убедит вас в бессмысленности самопожертвования, – колдун с укором взглянул на хозяина каравана, – но вы перевернули все с ног на голову. Что ж… Я просчитал множество ходов и могу рассказать тебе, что случится, если ты будешь продолжать упорствовать. Хранитель города обладает даром чтения памяти. И он прочтет ваши мысли. Ты не хочешь отдавать ему свитки с черными легендами. Однако куда бы ты ни спрятал их, он узнает, заберет книги и использует скрытые в них знания для того, чтобы получить бессмертие. И ваш мир не переживет того, что тогда случиться.

– Почему? Да, Госпожа Кигаль – богиня смерти, но Она всегда заботилась о жизни, когда именно последняя дает Ей новых слуг. Она не хочет, чтобы мир погиб, скорее наоборот…

– При чем здесь Эрешкигаль! Неужели ты так плохо знаешь легенды своего мира! Хозяйка подземного мира лишь кажется грозной и жестокой. На самом деле она добра и милосердна. Она стремится дать лишившимся всего хоть что-то взамен. Нет, вечность выкупают у Нергала!

– Как же так…

– Я не верю в ваших богов, но то, что описано в легендах… С помощью некоторых заложенных в них формул можно уничтожить не только землю и небеса, но и все мироздание, не оставив даже пустоты.

– И какова же цена вечности? – преодолевая страх, спросил Атен. В его голове уже стали возникать картины, одна другая ужаснее. "Нергал – враг всего сущего. Он может потребовать все, что угодно, даже убить бога…"- нервная судорога прошла по его членам.

– Смерть наделенного даром.

Услышав ответ небожителя, караванщик облегченно вздохнул, когда боялся, что все куда ужаснее, однако, задумавшись, понял всю глубину бездны, перед которой он оказался. Атен с хрустом сжал пальцы.

– Но Хранителей и так очень мало! А без них наш мир умрет…

– Да, – кивнул Шамаш, не спуская с собеседника пристального взгляда.

Атен опустил голову, сгорбился, словно на его плечи опустилась непосильная ноша.

– Но почему Ты говоришь об этом только сейчас! – его голос был исполнен ужасной усталости.

– Потому что раньше ты меня не слушал, – колдун замолчал на мгновение. Устало закрыв глаза, он набрал полную грудь воздуха, стремясь поскорее восстановить силы, растраченные на то, чтобы достучаться до караванщика, ослепленного солнцем придуманной им веры. Потом он продолжал: – Ты говорил, что хочешь знать все, отвергая неприемлемое для тебя неведение… Я тоже считаю, что всегда должен быть кто-то, кому все известно. Поэтому выбираю человека, лучше всего способного понять то, о чем собираюсь рассказать, и делюсь с ним знаниями. Порою это единственный способ избежать возможной в грядущем беды.

– Мы находимся в этом городе лишь несколько часов, но я уже успел убедиться, что нет ноши тяжелее знаний… – пробормотал хозяин каравана.

– Это так. Сейчас ты тонешь в море слов и образов, пытаясь в них разобраться.

Пройдет немало времени, прежде чем ты сможешь понять… Прости меня, но иначе нельзя. Ведь я не бессмертен.

– Что? – тот вскинулся. Его брови сошлись на переносице, глаза сощурились. – Почему Ты…

– Я не бог. А люди рано или поздно умирают. И, если что-то произойдет, я вряд ли смогу защитить не то что других, но даже себя при помощи этого, – он положил руку на рукоять меча.

– Ты господин своего слова, волен дать его и забрать обратно… Ты уже нарушил его, оберегая наши мысли, и…

– Я действую согласно своему закону, – проговорил колдун, с печалью взглянув на караванщика, не осуждая того, но и не прося прощения за сделанное.

– Если…

– Это не важно, – остановил его собеседник, болезненно поморщившись. – Сейчас мы должны подумать о другом.

– Но…

– Свитки Черных легенд.

– Раз они ТАК опасны, давай сожжем их! И все! – мысль о том, что он, желая защитить повелителя небес, на самом деле лишь подверг Его еще большей опасности, не позволяла ему думать ни о чем другом.

– Это не выход.

– Да, я понимаю, наверно, это один из тех случаев, когда яд и противоядие находятся в одном кувшине. Но ведь и Ты, и Евсей читали эти легенды. Вы запомнили…

Шамаш качнул головой:

– Ты не слушаешь меня.

– Прости! На меня сразу столько всего свалилось…

– Ты только что назвал еще одну причину, по которой хозяину этого города нельзя позволить прочесть ваши мысли, во всяком случае, мысли Евсея.

– Да, – с каждым мигом Атен все больше и больше мрачнел.

– Но речь не об этом. Свитки Черных легенд нельзя сжечь. Огонь не коснется их.

Как и вода. И порвать их на части ты тоже не сможешь.

– Что? Почему? Это ведь всего лишь бумага! И Лигрен… Помнишь, он говорил, что когда его город начал замерзать, служители сожгли свои списки легенд… Или наши – особенные, заклятые?

– Да.

– Но зачем кому-то понадобилось накладывать заклятие на списки…

– Ты ошибаешься. Это не копии.

– Я не понимаю…

– Ты держал в руках оригинал. Ту самую первую рукопись, написанную летописцем, с которой потом были сделаны списки.

– Но это невозможно! Настоящая рукопись должна храниться в архиве Гештинанны! Или нет? – он с сомнением взглянул на Шамаша, который лишь качнул головой в ответ. – Что ж… Раз так… Конечно, мы не должны их уничтожать, мы не можем, не смеем так поступить… Шамаш, а заклятие, лежащее на них… Если его упрочить… Можно сделать так, чтобы рукописи стали невидимыми? Не навсегда, на то время, что мы в этом городе?

– Да.

– Тебе придется прибегнуть к помощью силы… – караванщик недовольно качнул головой.

– Не мучай себя. Что бы там ни было, я все равно поступлю так, как считаю нужным, и ты не сможешь мне помешать, – он склонил голову на грудь. – Принеси рукописи…

– Сейчас… – Атену ничего не оставалось, как подчиниться. Он уже повернулся, направляясь к командной повозке, но задержался, замешкался, не в силах уйти, не задав еще один вопрос, пришедший ему на ум, однако медля, сомневаясь, стоит ли, ведь, казалось бы, все уже было обсуждено.

– Что еще тебя беспокоит? – Шамаш первым заговорил с ним, как часто случалось в подобных случаях.

– Этот город, – Атен поморщился, – может быть, нам не стоит в нем ничего покупать?

Если все здесь пропитано духом смерти…

– Тогда вы нарушите свое же решение. А, принимая его, ты был во многом прав.

Однако… Думай сам. Как бы ты ни поступил, это ничего не изменит.

– Но почему?!

– Чем строже охраняется тайна, тем больше страх, что о ней узнают. Страх заставляет видеть то, чего нет, предчувствовать возможное и верить в нереальное.

А все это вынуждает совершать ошибки.

– Шамаш, я не понимаю… Ты говоришь, что я прав и в то же время ошибаюсь… Я хочу знать, в чем моя ошибка! Ведь было что-то, почему Ты не хотел давать нам слово! Если дело в той опасности, которая, – он не мог не вернуться к этой мысли, несшей в себе больше страха, чем все переживания минувшего дня. "Нергал – Его главный враг. А когда речь заходит о Губителе, возможно все самое ужасное… Мы не должны были… Боясь поссорить Шамаша с госпожой Кигаль, мы совсем забыли о Его врагах… Простым смертным не справиться с богом… И все же… Надо будет попросить Лиса и дозорных позаботится хотя бы о том, чтобы Ему не угрожали слуги Губителя. С ними-то мы сможем сражаться…" – Я не смогу остаться в стороне, если кому-то из вас будет угрожать смерть. Мне не хотелось давать слово, зная, что я все равно буду вынужден его нарушить.

Поверь, мне было нелегко сделать это…

– Спасибо за искренность… – Атен не знал, радоваться ему или огорчатся. У него в голове все перемешалось, так что он был не в силах ни в чем разобраться…

– Я всегда искренен. Торговец, в моих поступках нет ничего удивительного. Разве я не говорил, что ради спасения добрых людей готов переступить даже через закон?

– Да, – караванщик вздохнул. Ему было нечем возразить. Кто он такой, чтобы спорить с богом? Тем более что он все яснее и яснее видел, что путь, выложенный его благими пожеланиями, ведет прямо к Губителю.

– Не суди меня, но и себя не осуждай. Помни: ваше решение было правильным. Мы оба правы. Но только наполовину. Есть предел, грань, становящаяся заметной лишь когда к ней подступают вплотную. До этой грани принцип невмешательства спасителен, после – губителен.

– Шамаш, позволь попросить Тебя… Я знаю, что не имею на это право, и, все же, ради каравана, ради тех, кто любит и почитает Тебя… Чувства слепят мои глаза, сомнения, страх, предчувствие беды… Я боюсь не заметить этой черты. Прошу Тебя, когда мы подойдем к ней… Будет всего лишь один миг, один шаг… Не останется времени на разговоры, рассуждения и споры…Так вот, прими тогда решение. Не за нас, а ради нас, – его слова, глаза, мысли были полны мольбы и колдун, как бы ему того ни хотелось, не мог отказать.

– Да будет так, – проговорил он чуть слышно.

– Спасибо! – наконец-то хозяин каравана смог снять со своих плеч груз непосильной для него ноши! Затем он вновь нахмурился, вспомнив о Черных легендах и той угрозе, которую они несли в себе. – Я схожу за рукописями, – он поднял глаза на начавшее темнеть небо: – Странно, неужели уже вечер? Мне казалось, что сейчас лишь чуть больше полудня.

– Здесь время идет быстрее. Такова природа смерти.

– Да… "И будет век короче мига"… – караванщик сглотнул комок, подкативший к горлу. На его лбу вновь выступили капельки холодного пота, а память лихорадочно пыталась отыскать слова заговора Ассалухи, защитника от демонских чар. – Я…Я пойду, – он повернулся, спеша завершить разговор, в страхе натолкнуться на что-то еще, неизвестное прежде, и ужасное в своей непонятности.

Если о чем он и по-настоящему жалел в этот миг, так это о том, что ему не удалось сохранить казавшегося теперь столь желанным и спасительны неведения.

 

Глава 5

– Да будут вечны твои дни, – седовласый служитель склонился в низком поклоне перед Хранителем, восседавшем на троне, который возвышался над пустынной, погруженной в полумрак залой.

Хозяин города был невысок и худощав, имел длинные темные волосы, тронутые сединой, резкие острые черты лица. Из-под густых бровей сверкали холодным блеском большие выпуклые глаза. Долгие бессонные ночи заставили покраснеть веки, легли серыми складками-тенями, увеличивавшими морщины.

Обычные для мага золотые тона в одежде были заменены на ярко-алые. Может быть из-за этого, или же тому виной неровное мерцание, исходившее от стен зала, подобных тонким граням стекла, за которыми бушевал пламень огненной воды, но Хранитель выглядел зловеще, вместо того, чтобы быть символом покоя и радости.

Его глаза… Смотревшему в них казалось, что в прорезях век трепещет, рвется на волю бурлящая кровь, впитавшая в себя всю силу подземных миров.

– Подойди, Абра, – хрипловатый голос скрипел, словно старая покосившаяся дверь. – Ты пришел сказать, что все готово для жертвоприношения? Надеюсь, обряду ничего не помешает?

– Все готово, хозяин, – приблизившись к трону, жрец остановился, не спуская глаз с лица своего владыки.

Маг смотрел на него, не мигая. Любой другой на месте служителя, ощутив на себе этот взгляд, бросился бы в страхе бежать прочь. Жрец же выдержал его. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Я верен тебе, Ярид, – когда он говорил это, его голос звучал ровно и твердо.

– Знаю, – глаза мага сощурились. Кровь быстро ушла из них, словно впитавшись в веки, позволяя зрачкам принять обычный карий цвет. – Так что, старина, ты хотел мне сказать?

– В город пришел новый караван.

– Да, – маг откинулся на спинку трона, устало прикрыв веки. – Я заметил. И что же?

– Рукописи…

– Ты видел их? – прерывая жреца, вскричал маг, который мгновенно собрался, насторожился, целиком уходя во внимание, не желая пропустить не только ни одного слова, но даже интонации, мимики, жеста.

– Нет, – нахмурившись, жрец чуть наклонил голову, – но я говорил с хозяином каравана.

В его поведении было множество мельчайших деталей, не говорящих ни о чем по отдельности, но способных многое объяснить, соединяясь воедино.

– То есть? – хозяин города с трудом сдерживал нетерпение.

– Он боится нас, знает нечто, что пытается всеми силами скрыть и очень не хочет встречаться с тобой. Рассказав об обычае преподносить подарок хозяину города, я понял, что у него есть нечто, что он старательно скрывает. И я почти уверен, что это – свитки.

– Но почему ты решил, что это именно те рукописи, которые мне нужны? Может быть, он боится лишиться чего-то другого. Карт, например.

– Нет, Ярид, я уверен в правильности своих предположений. Ты знаешь, я умею читать по губам даже непроизнесенные слова. Так вот, в ходе нашего разговора он повторял несколько раз: "Черные легенды…" -Ясно, – прервал его маг. Опершись локтем о подлокотник трона и склонив лоб к ладони, он замер, размышляя. – Ну и что дальше?

– Со мной были купцы.

– Кто?

– Силин и два его компаньона.

– И?

– Купцы договорились с хозяином каравана о сделке. Они купят золотые украшения и меха…

– Зачем им все это?

– Я видел товары. Многие просто поразительной красоты.

– Город и так погряз в роскоши, – недовольно пробурчал маг.

– Не сердись. В конце концов, самое лучшее из приобретенного ими мы могли бы предложить госпоже Кигаль.

– Да, Ей нравятся красивые вещи. И Она щедро вознаграждает за богатые дары…

Продолжай, Абра.

– Силин согласился стать для караванщиков посредником при покупке продуктов, ну и всего остального, за исключением, конечно, огненной воды.

– Посредником? – маг вскинул бровь. – Разве его собственные амбары не ломятся от этого добра?

– Ну… – жрец на мгновение умолк. – Наверное, это торговая хитрость, чтобы набить цену. Зачем чужакам знать правду? Пусть думают, что у нас плохо с продуктами, позволяя купцам заработать на их незнании…

– Другим купцам тоже захочется что-нибудь продать. Они могут спутать Силину карты.

– Это вряд ли. Люди боятся эпидемии и не осмеливаются приблизиться к чужакам в первый день их пребывания в городе. Память прошлого слишком ярка.

– Глупцы! – небрежно бросил хозяин города, брезгливо поморщившись. – Мне подвластны все хвори и ни одна из них не войдет в эти стены без моего желания!

Или их вера в меня так слаба?! – взгляд, который он обратил на жреца, был полон гнева, который, все более нарастая, был готов выплеснуться наружу.

– Ярид, но ведь ты сам… – удивленно пробормотал старик.

– Да, – алая дымка растворилась. – Я вспомнил – мы сами взрастили этот страх, когда он был нам на руку. Продолжай его поддерживать.

– Как прикажешь.

– Дальше.

– Вечером хозяин каравана и купцы заключат сделку и скрепят ее своими подписями.

Это все.

– Значит, они встретятся вновь… – маг сощурился. В его взгляде скользнули далекие тени.

– Хозяин, нет, не надо, ты же не собираешься, скрывая свое истинное лицо, пойти…

– Мне будет не сложно сыграть роль писца.

– Это опасно! Ярид, к чему спешить? Пусть купцы еще раз поговорят с караванщиками.

Я скажу им, чтобы они попытались все выведать…

– Выведать что? – наделенный даром подозрительно глянул на своего собеседника. – Узнать, есть ли в караване свитки с легендами, которых, как они обязаны считать, в мире просто не существует? Или ты рассказал им правду?

– Силин мой брат… – начал было старик.

– Это я помню, – вновь усмешка скользнула по губам мага. – Брат-близнец.

Вряд ли чужой, увидев этих двоих рядом, признал бы их родство, настолько они казались непохожи. Но виной тому был лишь внешний вид, на котором сказалась жизнь. Изможденный постами и молитвами жрец должен быть худощав, иначе никто не поверит в истовость его служения. В то же время, никто не станет иметь дело с тощим купцом, когда полнота – главный символ достатка.

– Ты сам предложил мне рассказать ему часть правды, – продолжал служитель.

– Да.

– Хозяин, он мой брат, – вновь повторил жрец, заметив, как глаза мага вновь стали подергиваться алой дымкой. – Он служит тебе верой и правдой. И еще не раз пригодиться. Не разрушай его разум, прошу тебя. Поверь, он расскажет мне все, что узнает, все до мельчайших подробностей…

– Ладно, ладно, не будем начинать опять… Ты запрещаешь мне идти в город, не хочешь чтобы я читал мысли. Как же я узнаю правду? Лишь со слов? Но этого до смешного мало! Ведь я маг!

– Хозяин!

– Хорошо, – с его губ сорвался смешок. – Я что-нибудь придумаю.

– Писец?

– Да… Я пошлю писца… Своего…

– Духа… – жрец побледнел.

– Почему бы и нет? Успокойся, тебе не о чем волноваться, это будет хороший дух, послушный… – усмехнулся хозяин города. – И, Абра, – продолжал он.- Вот еще что.

Сколько по условиям сделки должен заплатить караванщикам Силин?

– Четыре кошеля золотом.

– Сумма-то не маленькая…

– Необязательно платить полноценной монетой. Да и кошели бывают разные… – жрец умолк, заметив, что его собеседник недовольно поморщился: хозяину города было совершенно безразлично, что будет делать купец в стремлении получить как можно большую выгоду, но это не должно было никаким боком касается его.

Ярид подал неуловимый знак рукой стоявшим на страже возле стен немым воинам – каменным исполинам, которые выполняя волю своего хозяина, спустились с постаментов, приблизились и, склонившись в поклоне, протянули ему бархатные мешочки. – Вот, – приняв их, проговорил маг, при этом таким же едва заметным знаком велев воинам вернуться обратно. – Пусть он расплатится этим.

Служитель раскрыл один, высыпал монеты себе на ладонь. Это были тяжелые, хорошие монеты, и, все же… На его лице отразилось удивление, стоило ему увидеть чеканку.

– Но ведь это… – начал он.

– Именно. Так мы узнаем наверняка. Если караванщики поймут значение этого символа, значит, у них есть нужные мне рукописи. …Солнце едва успело склониться к горизонту, покрывая все вокруг: небо,землю, стены домов, даже самих людей, – алым прозрачным шелком, столь тонким и легким, что его было невозможно нащупать, потянуть в безнадежной попытке сорвать, а на площади уже показался старший из купцов, сопровождаемый таким же, как он, полным, приземистым писцом, вооруженным свитками бумаги, длинным гусиным пером и невысоким сосудом с тонким горлышком, который носил на себе несмываемый след чернил.

Купец, не тратя времени на раздумья, бросив лишь быстрый взгляд на простых торговцев, направился к хозяину каравана.

– Ты не передумал? – первым делом спросил он Атена.

– Нет, – кратко ответил тот, возможно, несколько поспешнее, чем это требовалось, однако горожанин только обрадовался этому, торопясь поскорее закончить дело.

– В таком случае, – купец сделал знать писцу, который, усевшись на треногий табурет, который нес за ним мальчик-раб, положил на колени доску, развернул бумагу, обмакнул перо в чернила, приготовившись писать.

– Мы, нижеподписавшиеся, – начал диктовать ему горожанин слова обычной формулы договора, – соглашаемся на следующее…-он подробно перечислил все те условия, которые были оговорены днем, не забыв ни об одном. Символы, четкие и подчеркнуто аккуратные, вылетали из-под быстро скользившего по бумаге пера с такой скоростью, что Атен не успел даже опомнится, как уже прозвучало последнее: – засим… – и писец передал перо купцу, который, старательно выведя знак своего рода, повернулся к караванщику, ожидая, что тот поступит так же.

Хозяин каравана принял перо, показавшееся ему каким-то странным – слишком тяжелым, холодным и мокрым, словно, прежде чем использовать, его опускали в кувшин с ледяной водой. Затем он склонился над листом бумаги, однако в последний момент, словно пытаясь выиграть еще немного время для раздумий, спросил писца:

– Здесь все верно написано?

– Прочти сам, если не веришь, – горожанин, которого по идее слова чужака должны были если не оскорбить, то уж наверняка очень сильно задеть, смотрел с безразличием каменной статуи.

– Поверь, караванщик, – торопливо проговорил купец. – Мне нет никакой выгоды тебя обманывать, ибо я и так получаю все, что хочу.

"И даже более того", – были готовы сказать оба, однако благоразумно промолчали.

– Прости, если мой вопрос показался тебе обидным, – пробормотал Атен, хотя и прекрасно видел, что это не так. Склонившись над листом, он, наконец, поставил свою подпись.

Караванщик вернул перо писцу, который быстро сделал свидетельствующую надпись-приписку, скрепил свиток печатью и передал караванщику со словами:

– С тебя золотой.

Атен опешил. Он никак не ожидал, что работа, в обычном городе стоившая пригоршню медяков, здесь столь дорога.

– Однако… – он нехотя потянулся за кошелем, понимая, что уже слишком поздно отказываться платить.

– Благодарю, – писец принял монету со все тем же скучающе безразличным видом, затем, собрав все свои вещи, нагрузил слугу, сам же пошел налегке, помахивая перед собой листом, словно ему не хватало воздуха. – Если понадоблюсь еще, я поблизости, – бросил он через плечо.

– Ты должен был предупредить меня о цене его услуг, – караванщик, проводив писца взглядом, повернулся к купцу.

– Это не мое дело, – безразлично пожал плечами горожанин. – Ты, не я хотел составить договор, не доверяя на слово, – он не скрывал злорадства.

Собственно, чего еще можно было ждать от чужака?

– Ладно, – Атену пришлось, смирившись, оставить все размышления и сожаления позади.

– Это отличная сделка. И нечего переживать из-за такого пустяка, как одна монета, – купцу оставалось только вручить караванщику причитавшиеся тому по условиям сделке четыре кошеля.

Караванщик прикинул их на вес, и они показались ему куда тяжелее, чем он ожидал.

"Но если золотники полноценные, в чем же уловка?" – Атен растерялся. Сгораемый от любопытства, он поспешно потянул за бечевку, развязывая один из кошелей, желая, наконец, увидеть монету.

Она была темной, тусклой, словно золотник древних городов. И, по всему, столь же ценной. Но его радость по поводу того, что сделка оказалась вовсе не столь убыточной, как ему казалось, а скорее даже наоборот, очень быстро улетучилась, стоило Атену разглядеть узор чеканки. Его лицо побледнело: на монете стоял красный символ Нинта.

– Что-нибудь не так? – купец не спускал с караванщика взгляда.

– Мне… Не знакома эта чеканка… – наконец, выдавил из себя хозяин каравана, хотя и понимал, что в этот миг его чувства были настолько сильны, что их было невозможно скрыть, а, значит, собеседник вряд ли поверит его словам, когда в глазах караванщика были не сомнение и удивление, а явный страх.

– Не волнуйся, – писец возник неизвестно откуда, словно из-под земли. В его глазах впервые замерцало что-то наподобие интереса. – В этих монетах не меньше золота, чем в любом другом древнем червонце, – его губы растянулись в бледном подобии улыбки. – Но если ты хочешь поменять незнакомые деньги – добро пожаловать, менялы будут только рады выполнить такую работу. Только не обессудь, если новое золото будет хуже и беднее.

Атен вздохнул. Он не хотел ни о чем говорить, боясь еще больше выдать себя.

– Я позову рабов, они перенесут твой товар, – спустя несколько мгновений напряженного молчания проговорил он, обращаясь к горожанину.

– Не надо, – мягко, но решительно остановил его купец. – Я пришлю своих слуг.

– Как хочешь, – караванщик пожал плечами. Все происходившее казалось ему еще более странным и пугающим, чем нынешним утром. – Если так, оставляю вас. Мне нужно успеть еще многое сделать, – он зашагал прочь, но купец остановил его:

– Постой. Нам следует обсудить еще пару вопросов. К какому дню мы должны закупить все необходимое и что ты решил по поводу мяса?

– Сколько мне нужно будет добавить за вяленое и копченое? – собственно, цена не имела для него сейчас никакого значения, когда более всего на свете ему хотелось поскорее отделаться от отмеченного смертью золота, понимая, что бессмысленно убеждать себя, будто деньги – они деньги и есть, и главное как ты их заработал, а не где они были отчеканены.

– Пять золотых, – купец явно завышал цену и даже не скрывал этого. Но караванщик не стал торговаться.

– Хорошо, – он высыпал на ладонь нинтовские золотники, отсчитал и протянул купцу столь поспешно, словно они жгли ему руку. – Сколько дней вам нужно на то, чтобы все закупить?

– Ну… – тот взглянул на писца. Было видно, что поведение караванщика казалось ему все более и более странным. – Три. Но к чему такая спешка…

– Вот, – он добавил еще один золотой. – Но сделай все в срок.

Купцов молча принял деньги. Он растеряно смотрел вслед поспешно удалявшемуся караванщику, не в силах объяснить его поведение иначе как…

– М-да-а, – протянул он. – А я-то думал, что все рассказы Абры не более чем выдумка… Не к добру это…

– К добру, ко злу – не нам решать, – голос писца был низок и тих, как посвист змеи. – Пошли. Нас ждут.

– Я знаю всех горожан, тебя же вижу впервые. Где, снежные духи, Абра прятал тебя все это время?

– Чем меньше ты знаешь, тем лучше, – прошептал тот, а затем, спустя мгновение, добавил: – для тебя, – и Силин мог поклясться, что в его голосе в одно и то же время звучали и издевка, и угроза.

Одно мгновение, и писец, скользнув тенью-невидимкой в сторону священного холма, исчез быстрее, чем купец успел его окликнуть.

Силим же, шепча себе под нос молитвы, однако без веры в то, что они ему помогут, скорее бездумно повторяя слова, чем делая это осмысленно, добрался до крайнего дома, поднялся по крутым ступенькам и, с трудом сдвинув тяжелую каменную дверь, ввалился внутрь.

В комнате, не просто большой, но огромной, казавшейся благодаря царившему в ней полумраку вовсе бесконечной, возле горевшего посреди этой тьмы очага на стуле с высокой остроконечной спинкой сидел жрец.

– Ну что?

– Они знают, – последовал ответ, заставивший спрашивавшего нахмуриться.

– Ты не ошибаешься? – хотя служитель не хотел признаться в этом даже самому себе, он боялся оказаться правым в своих предположениях куда сильнее, чем ошибиться.

– Вот, – купец протянул к нему ладонь, на которой поблескивали в ярко-красных лучах огня золотые монеты. – Я сделал так, как ты велел – заплатил ему данными Хранителем червонцами. Не знаю уж, что за знак на них изображен. Но я уверен: караванщик узнал символ…

– И что же?

– Он испугался. Испугался больше, чем вестников Госпожи Кигаль и слуг Губителя вместе взятых. Как чужак ни пытался, он не смог скрыть того, что эти монеты ему противны. Он стремился поскорее от них отделаться, словно они – само зло… Он знает, Абра – знает… Что бы это ни было…

– Я столько лет боялся… Боялся и ждал, понимая, что, рано или поздно, это случится, – без сил откинувшись на спинку стула, проговорил тот.

– Но если это так важно… – купец нахмурился. – Нельзя сбрасывать со счетов и возможность ошибки. Может быть, он просто лишился ума с радости от заключения столь выгодной сделки… Еще бы, та монета, которой я собирался расплатиться, должна была быть вдвое, а то и втрое дешевле их золотого. А древнее золото, наоборот, дороге, и намного… Лишь безумец может так поспешно и расточительно разбрасываться полновесным золотом… Вот только… Что-то здесь не вяжется…

Что-то не так… Но кто они такие? Всего-навсего караванщики.

– Именно, – мрачно бросил жрец. – Караванщики, которые бродят по свету, собирая повсюду всякое барахло, надеясь, что где-нибудь когда-нибудь им удастся найти покупателя. Чтобы продать вещь, им нужно рассмотреть ее, оценить. И они не боятся заглядывать внутрь, читать, узнавая по знакам настоящее значение и стоимость…

– Ты думаешь, им в руки попало то, что ищет наш хозяин? – осторожно спросил старший купец, боязливо озираясь по сторонам.

– Не знаю, – сидевший склонил голову на грудь, – но вполне возможно… Симин, он отказался ждать дня забоя скота?

– Да.

– Это еще раз подтверждает: они знают о жертвоприношении.

– И, сдается мне, куда больше, чем я, – пробурчал купец. Его сжигало любопытство, которое заставило даже позабыть об осторожности: – Абра, а ты… Ты знаешь, что это за рукописи? – купец медлил, чувствуя непреодолимый страх перед тем, что ждало его впереди.

– Нет, – жрец ответил слишком поспешно и резко, чтобы его слова были правдой. Все, чего он хотел – положить конец этому разговору. Его голос заставил брата вздрогнуть, втянуть голову в плечи.- Какое нам дело? Главное, что они нужны хозяину.

– Но зачем?…Брат, ты, конечно, меня прости, но… У меня очень нехорошее предчувствие. Словно мы сейчас продаем не чьи-то чужие, а свои собственные души Губителю…

– При чем здесь вообще Он? Наш хозяин заключил договор не с Ним, а с госпожой Кигаль.

– Владычица смерти Его супруга…

– Ну, это было давно. Вспомни легенды: Она была влюблена, Он жаждал власти… Их союз был сделкой, заключенный на краткий срок. А когда время истекло, Они стали непримиримыми врагами. И случилось это еще во времена Гамеша.

– Но…

– Хватит об этом, – жрец недовольно поморщился, – заботься о богатстве семьи, спасением же душ позволь заняться мне.

– Как скажешь, брат, – вздохнул купец. – И что мы теперь будем делать?

– Подождем.

– Чего? Чего нам ждать? Разве нам не нужно поскорее рассказать обо всем хозяину?

И нам будет лучше как следует подобрать слова. Не хотелось бы попасться под горячую руку. Ты ведь знаешь: хозяин скор на расправу, – это могло бы показаться странным, но ни у того, ни у другого не поворачивался назвать его Хранителем.

Слишком уж велики были различия между тем, что они вкладывали в каждое из этих слов.

– Ему все расскажут без нас.

– Но кто? – ему понадобился лишь миг размышлений, чтобы самому найти ответ: – Этот странный писец… Он сразу же пошел к нему? Абра, кто он такой?

– Довольствуйся тем, что знаешь и не задавай лишних вопросов, – хмуро бросил жрец.

– С каждым днем ты становишься все более и более скрытным… Не доверяешь мне…

– Вместо того чтобы обижаться по пустякам, подумал бы лучше о том, от чего я тебя спасаю. Лишние знания опасны, прежде всего, для того, кто владеет ими.

– Но я помогаю…

– Я тоже не забываю о тебе. Никогда. Подумай только, что предстояло бы тебе пережить, если бы я не упросил хозяина послать с тобой своего слугу, чтобы разузнать все необходимое.

– Он стал бы копаться в моей голове? – купец зябко поежился. – Но зачем? Вместо того, чтобы испытывать верность своих слуг, он мог сам сходить на площадь и побродить среди караванщиков… Если уж не может прочесть их мысли на расстоянии.

– Тихо ты! – прикрикнул на него жрец. – Не нам судить о могуществе хозяина!

Вспомни, что стало с последним сомневающимся!

Синим сглотнул, кашлянул, прочищая горло. О, он прекрасно помнил: его привели в подземный мир и скормили самой мерзкой из обитавшей в нем тварей на глазах у остальных слуг, чтобы тем неповадно было…

И тут дверь приоткрылась. Жрец вскочил с кресла, купец резко обернулся. Они оба застыли на месте, вглядываясь в расплывчатый силуэт пришельца.

Вряд ли кто-нибудь посторонний осмелился бы войти в принадлежавший служителям дом, закрытый для непосвященных.

Братья ожидали увидеть одного из вечно молчавших слуг Хранителя, выглядевших так, словно они пришли не из храма жизни, а из мира мертвых. Поэтому не удивительно, что с их губ сорвался вздох облегчения, когда они поняли, что это всего лишь маленький толстяк-писец, весь вид которого успокаивал и располагал к доверию. Вот только его полушепот-свист, от которого холодело все внутри, словно при приближении ядовитой змеи…

– Он ждет вас в святилище, – и, ничего не объясняя, не отвечая на вопросы, даже не давая горожанам времени их задать, он вновь исчез.

Те же, оправившись от мгновенного оцепенения, поспешно покинули дом.

Обойдя площадь узкими переулками, петлявшими по пустынным, погруженным в вечернюю полутьму кварталам, они подошли к священному холму, однако, вместо того, чтобы подняться наверх, к храму, скользнули в образовавшуюся между камней небольшую расщелину.

За ней начинался длинный подземный ход, который, через множество поворотов и ответвлений-тупиков, призванных запутать чужаков, дерзнувших проникнуть в тайну холма, вел, казалось, прямо во владения госпожи Кигаль.

Уже издалека их встречал надрывный вой заточенных в темницу ветров, тяжелый низкий гул бушевавшего среди камней огня и толи шепот, толи стон неприкаянных душ.

– Не нравится мне здесь, брат, ох не нравится, – озираясь по сторонам, зашептал Симин. Его зубы стучали, голос дрожал, словно лист на ветру.

– Да перестань ты! – Абра зло глянул на него.

– Слушай, иди один, а? Я тебя здесь подожду, вот на этом самом месте… – он остановился, продолжая опасливо озираться по сторонам.

Жрец взглянул на него с презрением. Его глаза словно говорили:"Неужели во мне и этой трусливой твари течет одна кровь!".

Сам он уже очень давно забыл вкус страха, потеряв его в казавшейся бесконечной череде посвящений, возводивших служителя по ступеням власти. Осталось лишь презрение к тому, что гордый познавший тайны жизни и смерти дух считал недостойной слабостью.

Однако, все же, что бы там ни было, перед ним стоял брат, которого он не мог просто взять и отпихнуть ногой в грязь…К тому же, лишь глупец забывает об оказавшем помощь сразу же, как в нем отпадает необходимость. Умный думает о том, что ему еще может понадобиться помощник, верный и духом, и телом.

– А ты не боишься прогневать хозяина своей трусливостью? – его губы скривились в усмешке.

– Нет, – купец тоже усмехнулся, однако его улыбка выглядел бледной и натянутой, словно какие-то сомнения в нем все же оставались. – Я верный слуга. К тому же, он ценит мой страх не меньше твоей смелости.

– Что ты имеешь в виду? – жрец резко повернулся. Его лоб пересекла глубокая морщина, напоминавшая чем-то трещину на поверхности камня.

– Это тешит его самолюбие. Ему порой хочется видеть себя в глазах подданных не только источником блага и добродетели, но и отцом кошмаров.

Арба долго смотрел ему в лицо, не произнося ни слова, толи раздумывая над словами купца, толи подыскивая слова для достойного ответа.

– Вот что, – сказал он, когда понял, что не в силах найти то, что бы следовало произнести именно в этот миг, – хочешь ты того, или нет, тебе придется пойти со мной. Хозяин ждет нас обоих. Значит, я приведу тебя к нему, даже если мне придется тянуть тебя силой, – в его голосе зазвучала ничем не скрываемая угроза.

– Ладно, ладно, я уже иду,-опустив голову на грудь и тупо глядя себе под ноги, он медленно побрел вслед за братом.

Они миновали еще несколько поворотов, спустились по руслу высохшей подземной реки и, наконец, оказались в огромной пещере, такой большой, что она могла бы поглотить в себе не только город, но и весь окрестный мир. Ее стены мерцали алым пламенем, исполненным дыханием самой смерти. Все вокруг было погружено в мглистый туман, который, хотя под землей и не могло быть никакого ветра, медленно покачивался, словно малыш в колыбели, успокаивая, усыпляя, заставляя забыть обо всем, ни о чем не думать, замереть…

– Вы могли бы и поторопиться, – маг возник из ниоткуда.

Его лицо было хмурым, глаза настороженно сощурены, губы сжаты.

– К твоим услугам, хозяин, – купец склонился в низком поклоне. – Повелевай, – он замер, ожидая приказаний.

– Ты все еще прикармливаешь этих крыс?

– Крыс, хозяин? – купец удивленно заморгал.

Хранитель недовольно поморщился:

– Я имел в виду воров.

– Да, но… Я полагал… – Силин бросил быстрый взгляд на брата, ища у него поддержки и заступничества.

– Они бывают нам полезны… – начал жрец, но Хранитель остановил его резким взмахом руки.

– Об этом я и говорю. В ином случае, неужели бы я позволил этим мерзким тварям не просто жить в городе, но и заниматься своим презираемым во всех остальных оазисах ремеслом? Вызови их, скажи, что есть кое-какая работенка, посули богатое вознаграждение… В общем, не мне тебя учить. Свое дело ты и так неплохо знаешь…

И, Силин, скажи, что награда будет удвоена, если они принесут свитки, перевязанные черными лентами. Их должно быть десять. Но если вы… Мне не важно, ты или твои воры…Так вот, если вы осмелитесь утаить хоть одну рукопись или прочесть хоть один символ – я это сразу же узнаю, можешь не сомневаться – вы все не просто лишитесь своих голов, но и проститесь с вечностью душ, которые станут пищей самых жутких и прожорливых демонов. Ты понял меня?

– Да, хозяин, – купец вжал голову в плечи.

– Раз так, ступай. Надеюсь, ты найдешь обратную дорогу сам. Мне бы не хотелось, чтобы ты заблудился и не выполнил мой приказ, – в его сощуренных глазах, ставшем вдруг тихим, вкрадчивым голосе была угроза.

– Конечно, – склонившись в низком поклоне, тот поспешил удалиться.

Наделенный даром повернулся к жрецу:

– Сколько времени понадобится твоему брату, чтобы найти воров и передать им поручение?

– Немного. Он всегда держит шайку этих отбросов на коротком поводке, зная, что они могут понадобиться в любой момент. К тому же, Силин осторожен и не желает никаких неприятностей.

– Поэтому до сих пор жив и в своем уме, несмотря на все доверенные ему знания, – усмехнулся маг.

– Он верный слуга.

– Конечно… – он окинул все вокруг быстрым взглядом, словно ища среди алых просторов пещеры ответ на свои размышления. – Идем, – его голос прозвучал резко, как порыв ветра. Не допуская ни мига промедления, маг зашагал в сторону лабиринта, связывавшего подземный мир с городом.

Жрец заторопился вслед за ним. Хотя хозяин и был в несколько раз старше своего слуги, по нему этого бы никто не сказал. Движения мага были быстры и размашисты, так что Абре приходилось временами бежать, чтобы поспевать за ним.

– Могу ли я спросить, куда мы идем? – с трудом, страдая от одышки, вымолвил служитель.

– На площадь, – не замедляя шага и не поворачиваясь ответил маг. – Я хочу увидеть караванщиков своими собственными глазами.

– Но…

– Разве ты не предупредил чужаков, что вечером я приду взглянуть на хранящиеся у них рукописи?

– Конечно… – тот выглядел растерянным, не поспевая не только за шагами Хранителя, но и за его мыслями. – Мне собрать совет, позвать стражей?

– Зачем?

– Но так положено. Выход Хранителя к чужакам должен быть…

– Обойдемся. Здесь особый случай. Не забывай: мы с тобой собираемся разузнать нужные нам сведения о том, о чем другим знать ни в коем случае не следует.

– И, все же, стражи… Возьми хотя бы своих… – он не договорил, не зная, как назвать тех призраков, которые, по велению госпожи Кигаль, охраняли Ее слугу.

– Нет! Я сам смогу за себя постоять!

– Конечно, но…

– С каких это пор ты стал мне перечить? – глаза мага начали наполнятся клубами алого дыма. Заметив эти признаки нарастания ярости, которые в последнее время стали появляться все чаще и чаще, жрец поспешил опустить голову, проговорив лишь:

– Прости…

– Вот и хорошо, – услышав то, что он хотел, маг успокоился.

– Эти торговцы – простые смертные. Они не осмелятся даже заговорить с тобой, не получив на то разрешения. И, все же… Может быть…Те легенды, что находятся у них…Кто знает, что в них написано, о каких силах рассказано…

– Пусть так, – маг помрачнел. – Жрец, я понимаю: ты заботишься о моей безопасности. Однако слуге не следует сомневаться в могуществе своего хозяина.

– Я знаю, Ярид: ты без труда справишься с лишенными дара, сколько бы их ни было…

Но есть нечто, находящееся выше моего понимания, чему я не могу дать объяснения…

Я только знаю: с этим караваном что-то не так. Будь осторожен. У меня очень нехорошие предчувствия…

– Твои слова ничего не меняют, – и, все же, видя, что сомнения, затуманивая жрецу разум, стали мешать ему должным образом исполнять обязанности не просто слуги, но и советника, он решил снизойти до объяснений: – Я не хочу брать с собой людей, когда караванщики могут сболтнуть лишнего. Тогда придется многое объяснять…

– А нелюди?

– Призраки? Они послушны мне лишь в той мере, в какой это нужно их госпоже. Кто знает, возможно, богиня смерти решила испытать меня. Не случайно же этот караван пришел в город как раз накануне обряда.

– Ты не доверяешь им?

– Нет. Особенно после того, что случилось.

– Что-то произошло? То, о чем я не знаю?

– Слуга, которого я посылал с Силимом вместо писца.

– Он рассказал тебе что-то интересное?

– Нет. Как раз совсем наоборот. Он не сказал ничего, за исключением тех крох, что видел твой брат-купец. Призрак смотрел на караванщиков глазами Силина, словно у него не было собственного зрения, способного проникать через преграды, видеть все насквозь.

– Неужели у чужаков есть что-то, способное повлиять…

– На слуг великой богини? – маг не сдержал смешка. – Не говори ерунды!

– Но почему Она так поступает с нами?

– Это богиня. Ей хочется убедиться в нашей вере, получить новое свидетельство преданности. И я собираюсь доказать, что достоин того, чтобы и дальше Ей служить.

Сто лет, двести, триста… Разве может быть предел у вечности?

– И, все же, к чему воры, если мы пойдем к ним сами…

– Ты разочаровываешь меня, Абра. Неужели ты думаешь, что, пусть хозяин каравана и дал согласие преподнести мне в дар свитки, он передаст именно те, которые я так жажду получить? О нет, он давно спрятал их в потайном месте, нам же покажет сундук со всякой бесполезной ерундой.

– Но ты всегда можешь прочесть его мысли…

– Я так и сделаю! И дам ворам знак, где искать! Не стану же я выпрашивать у чужаков то, чего они не хотят мне отдать!

– Можно было бы взять силой…

– Ну да, испугать их, вынуждая, думая лишь о настоящем, не будущем, сжечь рукописи! А что, если они – последние? Нет, я не могу себе позволить рисковать!

И, потом, повторяю еще раз: я вовсе не хочу, чтобы просочились слухи и кто-нибудь узнал о существовании легенд, которых быть не должно.

– Но воры…

– Они – моя забота, – маг недобро усмехнулся. – Если они принесут свитки – то умрут тотчас. Если нет… Что ж, поживут еще несколько дней. А потом… – он умолк, а служитель счел за благо более не говорить об этом, когда и так было ясно, что скрывается за этим "потом".

– Понятно. Ты найдешь, где скрыты свитки, мы отвлечем внимание, воры выкрадут и…

– Слава богам, ты вновь начал соображать! Приход Хранителя – вещь сама по себе необычная. Это не может не остаться незамеченным. Что же до меня, то я, конечно, не буду лишь глазеть по сторонам. Мне нужны их мысли. А, как ты, надеюсь, понимаешь, чтение мыслей надолго отбивает всякую охоту копаться в собственной голове.

– Ты мудр, великий Ярид, – склонив голову, прошептал Абра.

– Конечно, – усмехнулся тот, – благодаря этому я до сих пор жив.

Они быстро миновали лабиринт, когда наделенный даром знал самый короткий путь наверх. Пройдя пустынными улочками, погруженными в полумрак спустившейся на город ночи, они остановились на углу прилегавшего к площади дома, скрываясь от постороннего взгляда в полутьме высоких серых стен.

Глаза мага сощурились, шаг за шагом ощупывая все вокруг. В этот миг человек стал похож на пса, который настороженно прислушивается, принюхивается к своей добыче, прежде чем напасть.

Хозяин города заметил, как среди полумрака и отблесков костров мелькнули незаметные глазу обычного смертного тени.

– Вот и крысы, – прошептал он, а потом, уже громче, приказал: – Пошли!

И, выпрямив спину, твердой походкой того, кто привык повелевать, в сопровождении худощавого служителя, весь внешний вид которого лишний раз подчеркивал величие хозяина города, Хранитель вышел на площадь.

Ждавшие его прихода торговцы расступились, пропуская мага туда, где, одетый в самые дорогие одежды, рядом с прилавками, на которых были выложены лучшие товары, стоял хозяин каравана. По обе руки от него замерли помощники. Все трое почтительно склонились перед Хранителем в низком поклоне, а затем замерли, чтя обычай, согласно которому ни один лишенный дара не может первым заговорить с магом.

И, все же… В них было что-то такое, что заставляло усомниться в искренности знаков уважения… Лица мужчин были приветливы, однако это чувство казалось подобно ковру, скрывавшему под собой холод и бесстрастность камня.

Молчание затягивалось. Не понимая, что происходит, Арба взглянул на своего хозяина. Тот побледнел от напряжения, губы сжались в тонкие нити, на лбу выступили капельки пота.

– Здравствуйте, торговцы, – наконец, громко произнес наделенный даром, пряча за твердостью досаду и даже растерянность.

За долгие годы своего владычества, Ярид привык получать все, чего хотел, при этом уже давно для него перестало иметь значение, что именно встает на его пути: принцип, закон, чьи-то желания или воля. И вот он столкнулся к преградой, которую оказалась неспособна преодолеть вся его сила.

Эти застывшие перед ним, ожидая, что будет дальше, люди… Они должны были, просто обязаны о чем-то думать! Однако пытавшемуся проникнуть в их разум магу показалось, что перед ним каменные изваяния, так пусты были их головы, прозрачны и неподвижны души.

"Но ведь это невозможно!" – готов был в отчаянии закричать Ярид. Он снова и снова пытался проникнуть во внутренний мир чужаков, но всякий раз наталкивался на нечто, неощутимой завесой накрывшее торговцев, защищая не только от любопытных взглядом, но и волшебных сил.

А еще хозяин каравана, который вместо длинного ответного приветствия, призванного заключить в себя все почтение и признательность чужаков к тому, кто разрешил им несколько дней наслаждаться теплом городских пределов, произнес лишь:

– Да будут милостивы боги к этому городу.

Ярид вскинул голову. Он не сразу нашелся, что ответить на слова, которые, хотя они и были уважительны и благи, очень смахивали на оскорбление.

Караванщик между тем указал рукой на прилавки:

– Служитель рассказал мне об обычае вашего города, которому мы, чтя закон, готовы с почтением следовать. Здесь то лучшее, что есть в караване. Выбирай. Мы преподнесем тебе любой дар, – и вновь он не назвал Хранителя его титулом.

Ярид нахмурился. Эти караванщики все больше и больше раздражали его. Он даже подумывал о том, чтобы призвать воинов и приказать им вытолкать чужаков взашей из города, но… Как жаль, что эти люди все еще были ему нужны! Он с трудом выдавил из себя улыбку.

– Я рад видеть в городе гостей. – "Это вряд ли, – подумал он, поморщившись. – Никакой радости, несмотря на то, что вы привезли то, что я ищу", – Мы все с нетерпением ждем ваших рассказов о далеких землях, пройденных вами по пути сюда…

– "Делать мне больше нечего! Вот чего я точно не желаю, так чтобы вы кому-нибудь потом поведали правду о нас".

Эти последние мысленные слова столь отчетливо читались в его глазах, что караванщики не смогли не отвести взгляда. "Вот и отлично, – внутри него стала расти уверенность, глаза сощурились, – это не ваше оружие, не ваша сила. Мне остается лишь отыскать ее источник и разобраться с ним…Раз и навсегда! Госпожа Кигаль не даст в обиду своего верного слугу. Как бы ни была велика сила чужака, она – ничто по сравнению с властью великой богиней, которой Та, конечно же, поделится со мной…" Он окинул взглядом караванщиков, останавливаясь на их лицах, возможно, дольше, чем того допускало приличие. Впрочем, наделенный даром и не собирался таиться.

Он был у себя дома. Перед собой же он видел нарушителей спокойствия, которых следовало раскусить, выпотрошить, вытянуть все тайны, а потом… Госпожа Кигаль никогда не отказывалась от лишней жертвы. В конце концов, ведь Она – богиня смерти… – Я с радостью приму ваш дар… – он остановился. "И чего ради я поизношу все эти формулы приветствия, когда мы с ним, – он пронзил холодным взглядом стоявшего перед ним бородача, – с первого же мига возненавидели друг друга… Однако, что-то ведь заставляет его сдерживаться, играя в безразличие.

Почему бы и мне не поступить так же? Он гость, я хозяин… И мы оба знаем, что другой держит за пазухой нечто… Он знает, что скрываю я. Что же до меня… Нет, пока я не выясню, что именно он прячет, мне следует быть осторожным…" Ему все меньше и меньше нравилось происходившее. Какой-то частью своего сознания он боялся этих людей, словно они несли в себе дух его смерти, и жалел, что стражи допустили чужаков в город, вместо того, чтобы вытолкать их прочь. В конце концов, ему были нужны не сами караванщики, а только их вещи.

Резко качнув головой, отгоняя сомнения, Хранитель неспешно подошел к прилавкам.

Его взгляд скользнул по тонкостенным грациозным кувшинам, покрытым черным лаком, секрет изготовления которого казался давно утерянным, по серебряным подносам, края которых были украшены витьем, а центр – искуснейшей чеканкой на легендарные темы.

Маг невольно остановил внимание на чеканке, пригляделся… На ней был изображен сад благих душ, причем каждый цветок, дерево, изгиб реки был выписан так, словно создавший рисунок мастер сам побывал в этом божественном краю. Нет, душа смертного не могла не затрепетать, видя такое.

Все товары привлекали взгляд, манили руку… Но Ярид прошел мимо, удостоив их лишь взглядом. Он остановился возле свитков.

За спиной раздался глуховатый голос караванщика:

– Мы не продаем рукописи. Однако служитель сказал, что хозяин города интересуется именно ими…

Наделенный даром обиженно поджал губы: чужак вновь нашел другие слова, чтобы заменить ими краткое и величественное "Хранитель". Но уже через минуту все его внимание поглотили рукописи.

Конечно, Ярид не сомневался, что не найдет здесь заветных свитков, связанных заклятой черной лентой, но и то, что лежало перед ним, было достойно внимания.

Легенды о Гамеше. Он никогда не видел столь подробного свода. Истории древних городов, красочные детские сказки… Любой из этих свитков стоил целого состояния. Однако… Маг с сожалением вздохнул, отрываясь от книг.

– Увы, здесь нет того, что меня бы заинтересовало, – развел он руками, глядя прямо в лицо хозяину каравана. Тот склонил голову, показывая, что ожидал подобных слов.

Стоявшее перед ним существо, которое Атен даже не мог назвать человеком, вызывало в нем все большее и большее омерзение. Он ничего не мог с собой поделать. Даже решив до конца играть роль наивного в своем неведении караванщика, он был не в силах заставить себя назвать гостя Хранителем. Это слово… Оно всякий раз словно проскальзывало мимо языка, боясь, что воздух города, пропитанный смрадным духом жертвоприношений, очернит его навсегда.

И, все же, он сдерживал свои чувства, не давая им выхода, понимая, что не имеет права думать лишь об этом, не заботясь о судьбе каравана, который, переступив черту оазиса, оказался во власти города.

Караванщик понимал, что хозяин города не должен уйти с площади без подарка. Этот дар должен был, по мнению Атена, стать своего рода символом невмешательства: горожане не нападают на караван, караванщики, в свою очередь, не вмешиваются ни в какие дела города, ни с кем не делясь своими сомнениями и страхами. Обычно, в других городах, подобное считалось само собой разумеющимся, когда был единый для всего мира снежной пустыни закон торговли, за соблюдением которого следили сами боги. Но здесь… Здесь все было по-другому и каждому слову требовалось более материальное подтверждение.

Атен поднял голову, глядя прямо в глаза магу. Он не мог выразить все это словами, но надеялся, что магу будет ясно и так.

Тот поспешно отвернулся. Ярид понял, чего хочет от него чужак. Собственно, все было написано у того на лице, в глазах и не было никакой нужды лезть к нему в разум. Даже если бы магу это было под силу.

Он задумался. На данный момент его вполне устроило бы подобное положение вещей.

А там… Он повел плечами… Там будет видно.

– Возможно, тебе понравится другой товар? – спросил, не спуская с него взгляда, Атен.

– Возможно, – осторожно проговорил Ярид. Он огляделся. И тут, словно озарение, ему пришла в голову мысль… Улыбка искривила губы. Резко развернувшись, он решительно подошел к стоявшим чуть в стороне рабыням. Остановившись возле той, чья красота не могла не привлечь к себе внимание, наделенный даром проговорил: – Пусть вашим подарком будет она.

– Но… – на лице караванщика отразились сомнения. Он замешкался, не готовый к такому повороту событий. "Ведь Шамаш говорил, что у них есть жертва. Зачем тогда ему эта девочка… Хотя, – он бросил взгляд на выбранную горожанином рабыню, – возможно, она нужна ему совсем не для обряда…" -Что-то не так? – Ярид, быстро обернувшись, устремил на хозяина каравана взгляд сощуренных глаз. – Ты сказал, я могу выбрать все, что захочу. А она… Она ведь тоже товар?

– Конечно, – процедил Атен сквозь стиснутые зубы. Ему не хотелось делать то, чему так противилась душа, однако разуму удалось убедить ее, что иного выхода нет.

Нет смысла ставить под удар караван ради какой-то рабыни.

Он подозвал к себе работорговца:

– Передай ее новому хозяину.

– О, нет нужды так спешить! – остановил его Ярид. – Если ты не возражаешь, я пришлю за ней слуг утром. Так или иначе, понадобится некоторое время на то, чтобы выправить все нужные документы.

– Как скажешь, – Атен пожал плечами. Решение было принято, и все остальное уже не имело значения.

– Что ж, раз мы уладили последнюю формальность… – он огляделся вокруг, раздумывая, что делать дальше. – Если ты не против, я хотел бы немного побродить здесь, поговорить с твоими людьми, расспросить о жизни.

– Уже поздно… – начал было Атен, но затем, пожав плечами, проговорил: – Как пожелает хозяин города. Мы здесь всего лишь гости… Должен ли я сопровождать тебя?

– Нет, нет, не утруждайся, – Яриду вовсе не хотелось, чтобы этот неприветливый хмурый человек, знавший столь много, что оказался не в силах утаить свою неприязнь, путался у него под ногами.

К тому же он слишком хорошо понимал, что, пока хозяин каравана будет с ним, никто из торговцев не решится на откровенность. Магу же нужно было многое выяснить. И, если он не в силах сделать это, прочитав мысли чужаков, ему следовало поискать другой способ.

Ярид взглянул на караванщиков, которые, получив знак от своего предводителя, начали медленно, опасливо поглядывая на горожан, расходиться.

Женщины вернулись к кострам, чтобы приготовить припозднившийся ужин, мужчины устроились рядом, задумчиво смотря на огонь и лишь изредка бросая недоверчивые настороженные взгляды на Хранителя. В глазах караванщиков маг видел почтительность, но не восхищение, и еще – Ярид прочел в них страх, причина которого, вряд ли связанного с тайным знанием, была ему непонятна.

– Странно, – проговорил Абра у него за спиной.

– Да уж, – буркнул маг. Его глаза сощурились. Он никак не мог разобраться, что же, во имя подземных богов, происходило?

– Дети, – жрец крутил головой из стороны в сторону, не останавливаясь. – Я не вижу ни одного малыша… Не может же их не быть совсем…

– Ты хочешь сказать, что они их прячут? Ну уж это слишком! – Ярид с трудом сдерживал ярость, не позволяя ей кроваво-красной дымкой выползти в излучины глаз.

"Откуда им известно, что в жертву приносят именно не имеющих судьбы? В легендах не говорится об этом! Это одно из условий, которое становится известным лишь при заключении договора с госпожой Кигаль! И откуда, во имя богини смерти, они могут знать, что мы готовимся к обряду?" Его сощуренные глаза еще раз внимательно осмотрели площадь, на этот раз ища следы пребывания слуг владычицы подземных земель.

"Нет, – он ничего не нашел, а ведь ему было слишком хорошо известно, что именно следовало искать. Но его дух все еще сомневался, не в силах найти другого объяснения, так что разуму пришлось объяснять ему, успокаивая: – Это невозможно.

Они караванщики. К госпоже Кигаль могут обратиться лишь горожане, ведь Ей нужен постоянный алтарь. Не станет же Она бродить по миру за повозками…" И тут он заметил двух подростков, парня и девушку. Они стояли чуть в стороне, возле повозки, тихо переговариваясь и время от времени поглядывая на чужаков. В их глазах, затмевая все остальные чувства, горело любопытство.

– Вот кто мне нужен, – и Ярид двинулся вперед.

Те, увидев, что к ним направляется хозяин города, смущенно умолкли.

– Здравствуйте, караванщики.

Они не сразу ответили на приветствие, сперва поспешно огляделись, ища своих родителей или кого-нибудь из хозяев каравана, которые могли бы заговорить от их имени. Но поблизости никого не было и юноша, взглянув на свою подружку, несмело проговорил:

– Здравствуй, Хранитель. Да будет долог твой путь… – смутившись, он умолк, не зная, как следует приветствовать хозяина города. – Прости меня, – юноша поспешил извиниться, поняв, что сморозил чушь.

– Ничего, – маг приветливо улыбнулся, успокаивая молодых караванщиков, подбадривая их. – Я хочу всего лишь немного поговорить с вами, узнать о вашей жизни… Мне не кажется, что ваши родители будут возражать против этого, – собственно, он говорил правду – ему не казалось, он был уверен, что те будут против, но к чему объяснять это наивным неокрепшим душам, которым боги еще не дали собственной судьбы, веля до испытания идти дорогой своих отцов и матерей?

Переглянувшись, его собеседники кивнули. Они были горды тем, что Хранитель обратил на них внимание, в то время как все остальные видели в них лишь детей, не способных вести взрослые разговоры. Им и самим хотелось о многом расспросить хозяина города, и они надеялись, что тот позволит им задать несколько вопросов.

– Что-то тихо у вас, – маг огляделся, но на этот раз с единственной целью – стремясь разбить нити осторожности и напряжения, растянуть внимание подростков и повести разговор на нужную ему тему. – Никто не празднует приход в город…

Может быть, у вас случилось какое-то несчастье?

– Нет, – пожал плечами юноша, спеша поскорее бросить взгляд вокруг, чтобы убедиться, что все действительно в порядке.- Просто… – раньше он не задумывался над этим, теперь же ему самому показалось странным, что караванщики никак не стали отмечать первый день в оазисе. – Просто все устали, – он дал первое объяснение, пришедшее ему в голову.

– Переход был трудным?

Паренек кивнул. Ярид ждал, что он хоть что-нибудь расскажет, однако тот умолк, глядя себе под ноги… На миг губы юноши тронула улыбка, но и она быстро исчезла, сменившись испугом, будто молодой караванщик боялся выдать что-то тайное.

– Как вас зовут? – спустя несколько мгновений молчания, спросил маг, пытаясь вновь завести разговор. Но ответом ему был лишь настороженный взгляд подростков, воспринявших этот невинный вопрос как стремление выведать священные тайны души.

Магу пришлось вновь улыбнуться, стремясь успокоить ребят: – Я просто должен знать, как к вам обращаться. Вы же, наверно, не хотите, чтобы я звал вас детьми?

Те переглянулись:

– Я – Ри, – наконец, ответил юноша, – она, – он качнул головой в сторону своей подруги, – Сати.

– Ри, – улыбка Ярида стала шире, хотя ей как и прежде не хватало теплоты, – а что же, где ваши друзья? Уже спят? Но в моем городе столько интересного! Не жаль растрачивать время на сон?

– Вы же запретили нам покидать эту площадь, – в голосе девушки слышалась обида и разочарование. Было очевидно, что эти двое горели желанием поскорее вырваться из-под опеки взрослых, побродить по неизвестному им миру города.

– Вот как? – маг изобразил на лице удивление. Он повернулся к служителю: – Я что-то упустил? Не припомню, чтобы был какой-то запрет.

Жрец взглянул на него. Он быстро справился с удивлением, понял, чего хочет от него Ярид, и, качая головой, проговорил:

– Не знаю. Может быть, торговец неправильно понял… Прости меня, хозяин, – казалось бы, он брал часть вины на себя, однако, в то же время, в глазах молодых караванщиков, взваливал куда большую на их предводителя, вызывая обиду.

"Взрослые видят в нас лишь беспомощных детей! – их глаза говорили так громко, что читать мысли было просто незачем. – Они вечно держат нас на поводке, боясь, что мы сделаем что-нибудь не так! Но зачем еще и врать!" -Значит, мы можем пойти в город? – осторожно спросили они, не сводя с мага настороженного взгляда горящих глаз.

– Ну конечно! Более того, если хотите, я пришлю завтра утром кого-нибудь из своих слуг, чтобы вам показали все вокруг. Воистину, здесь много необычного, заслуживающего внимания и восхищения гостей.

– Это было бы здорово, – Ри с Сати вновь переглянулись. Они с куда большим удовольствием побродили бы по городу в обществе друг друга, но им польстила такая забота самого Хранителя. Они боялись отказать собеседнику, не зная, можно ли вообще сказать хозяину города "нет". Но еще больше они боялись обидеть человека, проявившего такое внимание и заботу. И какая разница, что с ними сделают взрослые за нарушение запрета!

– Керха чудесный город, – в знак полного доверия маг назвал оазис по имени.

Щеки его собеседников окрасил румянец. Они никак не ожидали такого отношения к себе со стороны взрослого, да еще наделенного даром. В их глазах зажегся восторг и восхищение.

И тут маг вновь огляделся по сторонам.

– Но где, все таки, малыши? Я люблю детей. Мне бы хотелось сделать им какой-нибудь подарок. Почему ваши родители прячут их от меня? Неужели они думают, что я причиню крохам зло?-вряд ли даже искушенный в искусстве обмана торговец смог бы уличить его во лжи, тем более этого нельзя было ожидать от тех, кто не успел еще даже пройти обряд испытания.

– Они спят, – девушка махнула рукой. – Маленьких рано укладывают.

– Даже в городе?

– Ну, – Сати с Ри переглянулись. Они не знали, что сказать, когда и сами понимали странность всего происходящего.

– У меня складывается впечатление, что караванщикам почему-то не нравилось здесь.

Может быть, тому есть какая-то причина? Вас кто-то обидел? Стражи? Если так, вам следовало бы все мне рассказать. Я не допущу, чтобы к моим гостям плохо относились.

Ярид видел, что его собеседники что-то знали и, более того, были готовы обо всем ему рассказать… Но молчали.

"Снежные духи, что же их останавливает? Словно кто-то поставил им на губы печать молчания… – хозяин города пристально взглянул в лица подростков, однако не нашел на них и следа магии. Затем, чуть наклонив голову, он бросил взгляд из-под густых черных бровей на стоявших поодаль караванщиков. – У них есть наделенный даром. Это – единственное объяснение всему. И пока он рядом, я ни от кого не добьюсь ни слова…! А вот когда они отойдут от своего мага на достаточное расстояние, я смогу все разузнать. Только бы он не разгадал мой план заранее и не остановил этих наивных детей! А пока… пока нечего и пытаться – бессмысленно…" -он сжал пальцы в кулаки. Чувствуя, что ярость вот-вот вырвется наружу, он проговорил:

– Что ж, может быть, мы поговорим об этом как-нибудь потом. Сейчас действительно уже поздно… Надеюсь еще увидеть вас, – и, повернувшись, он зашагал прочь.

– До свидания, – донеслись до него из-за спины расстроенные голоса ребят, которые поняли, что обидели Хранителя своей скрытностью.

Ярида же раздирало совсем другое чувство – ярость. Он чувствовал себя проигравшим. И это не давало его душе успокоиться. Но нет, он не сдастся! Ярид разбросал зерна. Некоторые из них упали на благодатную почву и скоро должны дать всходы. "А я умею ждать"…

Вернувшись в тень стен, он, все более и более убыстряя шаг, бросил через плечо:

– Иди за мной.

– Может быть, мне сходить к Симину? Возможно, его подручным удалось добыть рукописи…

– Я бы не стал надеяться на это, – криво усмехнулся Ярид.

– Хозяин, что ты будешь делать? – Абра чувствовал, как в нем нарастает беспокойство. Он думал, что наделенный даром поднимется в храм, однако, тот шел прямо в подземное святилище. – Хозяин… -жрец испугался, что маг собирается провести обряд уже этой ночью, не желая в сложившихся условиях откладывать его на несколько дней. Но этого нельзя было делать, ведь еще не пришло назначенное богиней время! Служитель собирался предостеречь Хранителя от шага, который мог обернуться большей бедой, чем пусть вполне реальная, но вряд ли уж столь значительная угроза, исходившая от каравана.

– Не важно, – маг брезгливо поморщился. – Не бойся, я не собираюсь торопиться с тем, что не терпит спешки. Но не могу и просто сидеть, сложа руки, дожидаясь, что будет дальше.

– Эти караванщики действительно так опасны? – нахмурившись, спросил Абра.

– Лишенные дара – конечно же, нет. Для них даже самые тайные свитки – всего лишь рукописи древних легенд. Но вот маг…

– Ты хочешь сказать… – на миг у жреца перехватило дыхание. Ему показалось, что сейчас душа разорвется на части, увлекая в недра пустоты.

– Я всегда говорю то, что хочу! – процедил сквозь зубы Ярид, его глаза, обратившиеся к спутнику, вновь стали наполняться алым пламенем. – Среди них есть маг!

– Но как это возможно…

– Какая тебе разница? Главное, что это так! – огонь разгорался все сильнее и сильнее. Казалось, что совсем скоро он охватит душу мага, поглотит ее без следа, заменяя собой.

– И кто…

– Ну разумеется не те трое, что нас встречали! – не дав жрецу даже мысленно сложить слова в вопрос, ответил Ярид. – Они прячут его. Или он прячется… Не важно. Все дело в силе… Неужели он думал, что, окутав ею как покровом караван, сможет утаить это от другого мага? Если бы не он… -Ярид поморщился, с хрустом сжал пальцы.

– Ты бы забрал у караванщиков свитки? А потом? Прогнал прочь?

– Чтобы они рассказали нашу тайну другим?! Ну уж нет!

– Ты мог бы лишить их памяти…

– Этот способ действенен лишь в городе, где я постоянно питаю заклинание своей силой. В снегах пустыни он ненадежен.

– Но убивать их… – жрец нервно дернул плечами. Взять на свою душу разом столько смертей – это была бы слишком тяжелая ноша даже для него.

– Неужели ты думаешь, что человек, лишившись пусть не всей памяти, а только ее части, выживет в снегах? – Ярид криво усмехнулся. – Да и зачем убивать всех?

Конечно, те, кто знает правду, не могут жить. Только это будет не убийство, а угодное богине подземных миров жертвоприношение. Что же до остальных… Город малолюден. Нам пригодятся рабы… И вот все эти вполне разумные планы, – он со злостью стукнул себя кулаком по ноге, – рушатся из-за какого-то чужака, которому боги по ошибке дали силу!…Ну ничего, ничего! Сначала надо узнать, кто же мне противостоит. Врага нужно видеть, ибо за тенью придется слишком долго гоняться…

А потом, – он ухмыльнулся, потирая руки, – потом я найду способ с ним покончить…

– Ярид не сомневался в своей силе. Хозяина города не смущало даже то, что первая проба сил прошла не в его пользу. Он не смог проникнуть в мысли находившихся под защитой чужака караванщиков. Но это ни о чем не говорило. Одно дело обороняться, другое – нападать… Да, нужно признать, госпожа Кигаль послала своему слуге нелегкое испытание. Но тем большим будет Ее награда, когда он победит!

– Нет, нет, – жрец отшатнулся, качая головой, – боги запрещают поднимать руку на наделенного даром! Они не допустят…

– Ерунда! – резко перебил его Ярид. – Жертвоприношение тоже запрещено, однако это почему-то тебя не останавливает.

– Нет, – жрец упрямо стоял на своем. – Это другое! Проводить обряд нам разрешила госпожа Кигаль, величайшая из богинь…

– Ты хочешь сказать, что Она не станет поддерживать нас в стремлении сохранить тайну, которая принадлежит, между прочим, и Ей тоже?

– Мы не можем решать за госпожу. Мы должны спросить Ее!

– Что ж, почему бы нет?- на губы Ярида легла улыбка. В нем не было и тени сомнений по поводу того, каким будет решение Той, которой придется выбирать между своим верным слугой и каким-то там чужаком. К тому же, магу не терпелось узнать у богини условия придуманного Ею испытания.

Так или иначе, он собирался поговорить с Ней… И было лучше сделать это как можно скорее…

Они спустились в подземное святилище. Миновав алый зал, маг подошел к алтарю, на котором бушевал грозный, могучий, видимый и осязаемый, и, вместе с тем, нереальный, призрачный огонь.

– Хозяин, вправе ли мы беспокоить госпожу?

– Ты же сам настаивал на том, чтобы узнать Ее волю! – нерешительность Абры все сильнее и сильнее раздражала Ярида. – Если сомневаешься в правильности собственного решения, к чему было вообще заводить этот разговор? – и, все же, он должен был признать, что и сам испытывал противоречивые чувства. Почему-то, оказавшись возле алтаря, ему вдруг расхотелось призывать богиню смерти. Зачем беспокоить Ее, когда можно разобраться с возникшей проблемой и собственными силами… Однако, стоя возле алтаря, было поздно поворачиваться к нему спиной. А действовать, не имея уверенности…

Шло время. Обдумывая сложившееся положение вещей, маг начал приходить к выводу, что помощь богини не помешает ни при каком раскладе. Вмешательство небожителей всегда на руку тому, на чьей стороне Они выступают, упрочивая его власть, прибавляя уважения и добавляя могущества.

– Своим верным служением мы заслужили право обращаться к Ней за помощью, – проговорил он.

– Конечно, – Абра тяжело вздохнул. – Но…

– Хватит. Начинай читать заклинание, – процедил сквозь зубы маг, скользнув по лицу служителя острым взглядом начавших наливаться алым пламенем глаз. – Все остальное я сделаю сам, – и, не дожидаясь, пока жрец что-то скажет в ответ, повернулся к алтарю.

Абра, отринув все сомнения, очищая разум и дух, развязал четки, чтобы перебирать их синие камешки, произнося слова-обереги, в то время как Ярид раскинул в стороны руки, устремив взгляд немигавших кроваво-алых глаз на алтарь.

Покоившееся на бардовых камнях пламя затрепетало, затем медленно, словно кошка, с неохотой покидающая нагретое место на коленях своей хозяйки, соскользнуло на землю, обошло мага, обведя его огненным кругом. Все вокруг замерцало, теряя прежние очертания и приобретая новые – далекие, неведомые земле людей.

Алые клубы сгустились вокруг мага, под ногами которого разверзлась клокотавшая огнем бездна. Лишь одна нить удерживала его дух от падения – крепко сплетенные воедино монотонные слова молитвы, которые вспыхнули яркими пламенными символами…

И тут… До его слуха донеслось громкое призывное шипение. Из трещины, подобной расщелине скалы, выполз сверкавший золотом змей.

Подняв над землей маленькую клинообразную голову с острыми холодными глазками и мерно, в такт дыхания, выскальзывавшим из приоткрытой пасти раздвоенным на конце языком, быстрым, как молния, змей зашипел, привлекая к себе внимание человека:

– С-с-мерт-ный!

– Господин Намтар, – Ярид низко склонился перед воплощением бога Судьбы, не имея возможности, вися в воздухе, пасть перед Ним ниц. Он привык к тому, что сама госпожа, пришедшая на его зов лишь однажды – в самый первый раз, когда и был заключен договор, во все остальное время присылала вместо себя слуг или помощников – младших богов.

Маг даже научился определять настроение госпожи, Ее отношение к происходящему, исходя из того, кто приходил от Ее имени.

Бога Судьбы он видел впервые, хотя именно Он считался вестником владычицы мира смерти. Его приход был предостережением, обличие несло в себе угрозу. Да, это была не игра. Богиня была настроена очень серьезно, даже чересчур. Но кто же Ее разозлил?

Ярид не чувствовал за собой никакой вины. Он готовился к жертвоприношению, делая все так, как Она велела… Может быть, причина Ее злости в караване? Тогда все происходящее – не испытание, а поручение… Не желая Самой наказывать преступников, Она велит сделать это своему смертному слуге… Это было бы честью, великой честью…

– Меня прис-с-слала Эреш-ш-ш-кигаль, – прошипел змей, сверля взглядом того, кто осмелился обратиться к подземным богам. – С-с-спрашивай, зачем звал…

– Госпожа хочет испытать меня? Поэтому Она привела в город этот караван?

– Ис-с-спытание… Да… – медленно подтвердил вестник. – Приш-ш-шло время…

– Время чего?

– С-с-смерти.

– Но я столько лет верой и правдой служил Ей! – в его груди словно оборвалась нить, сердце упало…

– С-с-сто лет… С-с-срок договора.

– Срок? – он совсем забыл о нем. – Я готов его продлить! Я могу служить…

– Нет.

– Ей больше не нужны жертвоприношения?

– Нет. Время прош-ш-шло.

– Постой… Нет… Постой… Испытание… Если я его выдержу…

– Ты будеш-ш-шь спасен. И награж-ж-жден.

– Хорошо… Значит, все дело в этот караване… – Ярид лихорадочно искал выход, слишком ясно понимая, сколь высока будет цена правильного решения.

– Ш-ш-ш-ш, – шипение было тихим, не угрожающим, а мягким, предостерегающим: – Нет.

Пус-с-ть идут с-с-своей дорогой. Не бойс-с-ся. Они реш-ш-шили не вмеш-ш-шиваться в твои дела.

– Бездействие? – в глазах, голосе мага возникло удивление. – Но как можно победить, ничего не делая?!

– Не победить. С-с-спасс-с-стись.

– Да, но ведь чужаки знают тайну…

– Ну и ш-ш-што? Ос-с-ставь их. Они уйдут и не вернутс-с-ся.

– Среди них есть наделенный даром, и…

– Молч-ч-чи! – прервало его резкое разозленное шипение змея. – Его путь – не твоя з-з-забота! – он вытянулся, высоко поднявшись на своем хвосте, и начал нервно раскачиваться из стороны в сторону. – Ос-с-ставь караван в покое! Эреш-ш-шкигаль хочет, ш-ш-штобы ты не вмеш-ш-шивался в его дела!

– Владычица подземного мира желает…

– Тот, кто с-с-служит, должен с-с-слышать!

– Но что Ей нужно от меня?

– Чтобы ты заверш-ш-шил прош-ш-шлое!

– Подожди, так Она просто отворачивается от меня?!..Я верой и правдой!… Столько лет…-вспыхнувшая в душе Ярида ярость охватила все его сознание, затуманила разум, ослепила душу.

– Не забывайс-с-ся с-с-смертный! – змей рванулся вперед, приблизив голову к лицу человека, пасть открылась, обнажая в знаке угрозы смертоносные клыки.

Прошло какое-то время, прежде чем он вновь опустился к земле.

– Я ответил на твой вопрос-с-с. Прощ-щ-щай, – прошипел он и, скользнув меж языков пламени, словно средь камней, исчез в трещине, которая, пропустив змея в подземные страны, закрылась.

Алая дымка поблекла. Пламень стек из круга в огненную кошку, которая вспрыгнула на алтарь, спеша поскорее устроиться на удобном спокойном местечке и, потянувшись, задремать.

Жрец, перестав повторять слова молитвы, вновь завязал четки на поясе. Он стоял в стороне, ожидая, что скажет хозяин города. Желание поскорее узнать слова Посланца богини, которые были доступны лишь тот, к кому Он обращался, заставляло быстрее стучать его сердце, воспалено сверкать в полутьме глаза.

– Пойдем, – ничего не объясняя, Ярид поспешно повлек служителя прочь из святилища, которое он хотел поскорее покинуть.

– Каково решение госпожи Кигаль? – не выдержав, спросил Абра. – Каких поступков ждет Она от нас?

Ярид резко повернулся к жрецу. В его глазах была с трудом сдерживаемая ярость.

– Если бы ты не стал настаивать… – он был готов ударить старика, ставшего причиной его гнева.

– Незнание воли небожителя не освобождает смертного от ответственности…

– Неведенье священно в глазах богов, в то время, как людское знание всегда ущербно! – маг с хрустом сжал зубы. А затем его глаза сощурились. Ярость стала постепенно сменяться настороженностью и ожиданием озаренья. – Но теперь, когда мне известно Ее желание, я могу…

– Нам следует выполнить его, даже если это будет шаг к концу.

– Исполнить – да… Но не для того, чтобы приблизиться к смерти, а затем, чтобы обойти ее стороной!

– Что ты имеешь в виду? – жрец насторожился.

– Госпожа Кигаль хочет, чтобы мы не вмеш-ш… демоны, – тихо выругался Ярид, поймав себя на том, что неосознанно копирует шипящую речь змея – господина Намтара, – не вмешивались в дела каравана. Мы и не будем. Какое нам дело до их проблем? Бог судьбы сказал, что чужаки дали схожее обещание…Это значит…Это значит, что если они нарушат свое слово, то, тем самым, освободят и нас от запрета.

– Как же маг? Ты спросил о нем?

– Он – один из караванщиков. Значит, все сказанное относится и к нему. Пока он только защищает своих – что ж, пусть. Но стоит ему обернуть силу против города – и мои руки будут развязаны! – он торжествовал. Найти выход из всех затруднений, которые еще миг назад казались непреодолимыми, оказалось так просто! И пусть он немного переиначил слова Намтара, не важно, когда у него было право понимать повеления госпожи так, как он считал правильным. – И я пройду это испытание, пройду, что бы это ни стоило!

– Испытание…

– Со дня заключения моего договора прошло сто лет…

– Великие боги, так много! – жрец и представить себе не мог! Как и все в городе, он старался не задумываться над тем, сколь долги года хозяина, лишь благодаря богов за каждый новый день.

– Ничего, не беспокойся, я не собираюсь отступать… Я продлю договор… Если не с богиней смерти, то… – он умолк, не решившись договорить свою мысль до конца здесь, возле алтаря грозной госпожи Кигаль.

– И что же мы станем делать? – продолжал жрец свои расспросы. – Будем ждать, пока…

А если они не нарушат слово…

– Ждать? У меня нет времени на ожидания! Нет, мы поторопим их!

– Но как?

– У нас есть для этого все необходимое. Мы должны не вмешиваться в дела каравана, но это не значит, что мы не можем ничего предпринимать в собственном городе!…

Что же до богов… Им всегда нравилось испытывать людскую верность….

Слушая его, жрец пожал плечами. Внешне все выглядело вполне богоугодно.

– Что мне делать? – в конце концов, у Абры не было выбора. Он должен следовать за своим хозяином до конца, раз связав с ним свою судьбу.

 

Глава 6.

– Ну же, успокойся, хватит слез! Только подумай: теперь ты будешь жить в городе.

И как жить!

– Но… Но… – Рамир переполняли мысли, чувства, она захлебывалась от них, как от слезах, не в силах произнести ни слова.

– Милая, вот она, твоя избранность, – Фейр приобняла девушку. Как ей ни было больно расставаться с девушкой, она старалась не выдавать этого, улыбалась, глядя на Рамир лучистыми глазами, – тебе выпадает великая судьба – служить самому хозяину города!

– Но я хочу остаться! – наконец, сумела выговорить та.

– Девочка, такова воля богов. Ты должна принять ее, – и, все же, она прекрасно понимала, почему она никак не желала смириться с тем, о чем раньше все так страстно мечтали. Жаркий город в стократ прекраснее пустыни. Служение Хранителю – мечта и надежда души. Но… Но все это блекло, когда вспоминалось о том, какому каравану они принадлежали. Идти по дороге бога, быть с Ним рядом, видеть, принадлежать Его ближним слугам и, к тому же, имея перед глазами пример Лигрена, верить, что однажды и тебе будет дарована свобода – право служить небожителю не по принуждению, а по собственной воле – о чем еще можно мечтать? Нет, в мире нет городов и судеб, которые могли бы сравниться с этим!

– Фейр, Фейр, – девушка бросилась на грудь к мудрой женщине, поспешно зашептала: – прошу тебя, умоляю: поговори с Ним! Я должна знать, что такова Его воля, именно Его, никого другого…!

– Хорошо, моя дорогая, я постараюсь, – та не представляла себе, как она сможет выполнить это обещание, но отказать не могла. И, словно мать, ласково поцеловав светлые, шелковистые волосы Рамир, осторожно отстранилась, спеша вылезти из повозки.

Прежде всего, женщина решила отыскать лекаря, уверенная, что, несмотря на чудесное освобождение, тот не забыл своих прежних братьев и сестер по цепи и найдет способ помочь…

– Лигрен! – увидев его среди стоявших невдалеке мужчин-рабов, позвала она.

Тот сразу вскинул голову, огляделся, а затем, заметив рабыню, оставил своих собеседников и поспешно подошел к ней.

– Рамир, – только и смогла проговорить она. Сорвавшись с ресницы, по щеке потекла слеза.

– Я знаю, Фейр, – тот был печален. Он не пытался утешить женщину, понимая, что никакие слова тут не помогут. – Мне понятна твоя боль, но… – он качнул головой.

– Тут ничего не изменить. Караван не должен вмешиваться в жизнь города.

– Но почему, почему?! Ведь бог несказанно выше любого смертного, будь то наделенный даром или лишенный ее, а господин Шамаш…

– Помолчи, женщина, – лекарь опасливо огляделся, боясь, что кто-то чужой подслушает их разговор, – ты не должна здесь говорить о Нем! Неужели ты забыли?

Или хочешь нарушить Его волю?

– Ох, конечно, конечно, прости меня… – поспешно зашептала та, уже не считая катившихся слез, глотая их горечь. – Но, все же, скажи, почему? Почему мы должны…

– Поверь мне. Так нужно… Я не могу рассказать всего…

– Это потому что я рабыня?

– Фейр, – он с осуждением взглянул на нее, – как ты могла так подумать? Нет, конечно, нет. Если тебе будет от этого легче, то правду, настоящую правду, которая вынуждает нас поступать именно так, а не иначе, знают в караване лишь четверо. Господин Шамаш, хозяин каравана, его брат и я…

– А второй помощник?

– Нет.

– Ты… Почему ты?

– Тому виной мое прошлое. Ты ведь знаешь, я родился и прожил большую часть жизни свободным… Не спрашивай, Фейр, – почувствовав, что с губ женщины уже готов сорваться новый вопрос, остановил ее Лигрен, – не сейчас. Пока мы в этом городе, я ничего не могу тебе объяснить.

– Но потом будет поздно! – ее глаза были полны отчаянья. – Рамир нуждается в нашей помощи прямо сейчас!

– Прости, – тот качнул головой, – это не в нашей власти.

– Девочка просила меня поговорить с господином…

– Не делай этого, Фейр. Ты и представить себе не можешь, как трудно было Атену и Евсею уговорить Его ни во что не вмешиваться.

– Но…

– Он все равно не сможет помочь ей! Этой просьбой ты лишь причинишь Ему боль!…

– Рамир только хотела узнать, чью волю она должна исполнить…

– Разве она не знает и так? Это решение Хранителя города.

– Нет, дело не в этом, не в человеке… Какой бог стоит за ним, чья высшая воля?

– Госпожа Кигаль.

– Что?! – в ужасе воскликнула Фейр. – Богиня смерти?!

– Все, женщина! – лекарь протестующе поднял руки. – Я и так сказал тебе лишнее.

Возвращайся к Рамир. У тебя не будем другого времени с ней проститься, – и, повернувшись, он зашагал прочь.

Рабыня же была не в силах сдвинуться с места.

– Нет, нет, нет! – повторяли ее губы в отчаянии, разум все еще продолжал искать выход, способ помочь той, которую она давно считала своей дочерью. Но всякий раз, когда выход казался уже близким, она наталкивалась, как непреодолимую каменную стену, на имя грозной богини.

Ей на глаза попалась повозка господина Шамаша, стоявшая в стороне, в тихом, погруженном в полумрак углу площади, возле самых городских стен.

Вряд ли рабыня понимала, что делает. Ее движения, несмотря на всю их быстроту и решительность, были неосознанными, мысли казались какими-то блеклыми, словно голову заполнила мутным зевотным туманом дремота. Казалось, что ею, будто бездушной куклой, управляют боги.

– Стой! – донесся до нее откуда-то издали мрачный окрик дозорного, а затем цепкие сильные пальца схватили ее за плечо. Резкая боль, пронзившая всю руку, заставила рабыню очнуться.

Зажмурившись на миг не столько от страха, сколько пытаясь прийти в себя, порвав нити, заставлявшие ее подчиняться неведомому, Фейр замерла, прислушиваясь к быстрому неровному стуку сердца. Затем женщина, наконец, решилась оглядеться.

Она стояла всего лишь в нескольких шагах от повозки бога солнца.

Караванщик, преградивший ей путь, глядел на рабыню мрачно и настороженно. Его рука, отпустившая плечо женщины, уже лежала на рукояти заткнутого на пояс длинного охотничьего ножа, показывая, что дозорный, если это понадобиться, готов скорее убить рабыню, чем пропустить.

– Уходи! – хмуро процедил он сквозь зубы.

Угроза, отчетливо читавшаяся во взгляде караванщика, заставила Фейр отшатнуться.

Она повернулась, побрела назад, то и дело оглядываясь, проверяя, останется ли дозорный на месте, или он оказался у повозки бога случайно и скоро уйдет. Но нет, все ее надежды рушились, разбиваясь о холодный взгляд мужчины, замершего каменным изваянием.

Но что это за голос зазвенел у Фейр в голове – низкий, глухой, говоривший на языке, известном не разуму, а лишь духу? Зажав уши ладонями, женщина остановилась, застонав от отчаяния и боли. А затем… Ей показалось, что она разобрала несколько слов.

"Иди к девочке", – повторял кто-то неведомый, то прося ее, то властно приказывая.

"Мати!" Да, дочка хозяина каравана была ее последней надеждой.

И, не долго думая, женщина бросилась к ее повозке. Лишь возле полога она остановилась в нерешительности.

Рабыня боялась, что хозяин каравана уже вернулся. Тогда ей придется лгать, объясняя причины своего прихода. Лгать или… А что если сказать правду?

И она решилась заглянуть внутрь. Фейр с облегчением вздохнула, разглядев в полутьме лишь спавшую девочку. Она поспешно забралась в повозку.

– Мати, дорогая… – пытаясь разбудить малышку, она осторожно потрясла ее за плечо.

– Что? – сонная девочка, сев на одеяла, стала отчаянно тереть глаза. – Что-то случилось? – она, наконец, разглядела в полумраке рабыню. – Тебя прислал папа?

– Нет, милая, – зашептала женщина, – прости меня, если я тебя напугала… Я хотела лишь поговорить с тобой, попросить…

Девочка замерла, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Какое-то время она настороженно глядела на рабыню, раздумывая, что ей делать.

– Рамир… – Фейр не знала, что ей говорить, как объяснить маленькой караванщице причину своих поступков, которые не могли не показаться девочке странными.

На миг она замешкалась, затем, бросив взгляд на Мати, удивленно моргнула: девочке, которая всегда чуралась рабов, не замечая их, не питая ни тени привязанности, скрепленной долгими годами общей дороги, это имя было явно знакомо.

– Что с ней? Она снова заболела? – спросила девочка, в глазах которой мелькнули тени озабоченности.

– Нет…

– Тогда в чем же дело?

– Видишь ли, маленькая хозяйка, Хранитель выбрал ее как дар каравана городу.

– И это плохо? – она никак не могла взять в толк, что так взволновало старуху.

Мати всегда казалось, что рабыни мечтали именно об этом – жить в городе. Хотя…

Она повела плечами, покрепче охватила ноги. Ей совсем не нравилось в этом городе, от которого веяло смертью. Может быть, рабыня тоже почувствовала это и потому не хотела в нем оставаться?

– Дорогая, ты не могла бы помочь?

– Ну… – Мати задумалась. Она не знала, что ей делать, но просто выпроводить старую женщину, спеша вновь погрузиться в сон, не могла. – Я попрошу отца…

– Сделка уже совершена. Хозяин каравана не может взять свое слово назад.

– Но как же тогда? – девочка растерялась. – Разве можно изменить то, что уже случилось?

– Нет, – голос хозяина каравана заставил рабыню, вжав голову в плечи, зашептать молитвы. Ей стоило немалого труда решиться оглянуться, бросить быстрый взгляд на погруженного в полумрак мужчину, который стоял снаружи, приподняв полог повозки.

– Ничего изменить нельзя.

На лице караванщика лежала тень, делавшая его еще более мрачным. Глаза блестели отблесками пламени костров. Или это были искры с трудом сдерживаемой ярости? А голос… Он звучал тихо, даже печально, словно приговор, вынесенный хозяином каравана непослушной рабыне в своей душе, был так ужасен, что даже в сердце властного судьи рождал жалость к несчастной.

Фейр сжалась в комок, готовясь к неминуемому и ужасному наказанию, однако тут, поборов минутную растерянность, вызванную приходом отца, встрепенулась Мати.

– Пап, зачем ты продал Рамир? – девочка наморщила лоб, ее голос был плаксив.

После всего, случившегося накануне, когда ее заставили сидеть совсем одну в крохотном закутке площади, вместо того, чтобы любоваться городом, она считала себя вправе быть обиженной на отца и не собиралась скрывать обиду, скорее даже наоборот, стремилась выставить свои чувства напоказ, чтобы отец все увидел и понял.

– Продал? Рамир? О чем ты, дочка? – караванщик растерялся. И лишь спустя несколько мгновений лихорадочных размышлений, наконец, понял, о чем, вернее, о ком говорила малышка. И, все же, это было так невероятно, что он решил уточнить: – Ты имеешь в виду ту рабыню, которую выбрал хозяин города? – "Вот уж никогда бы не подумал, что Мати знает рабов по имени!" -Да! – быстро кивнула Мати. – Зачем ты сделал это, папа? Рамир не хочет оставлять караван. Она мне нравится. И я хочу, чтобы она помогала мне, именно она, а не кто-то другой!

Отец смотрел на нее, не говоря ни слова, решив сначала все как следует обдумать.

Ему казалось странным не только поведение девочки, но и…

"Откуда, снежные духи, ей стало известно о случившемся, когда хозяин города приходил уже после того, как ее уложили спать?" Ему еще только не хватало сейчас успокаивать дочь! Он так устал! После всего того, что он узнал о городе в который привел людей, охваченный круговертью таких разных чувств, впервые за столько лет не знающий, что ему делать, как вести себя, Атен нуждался хотя бы в маленьком осколке покоя в своей душе, но никак не мог найти его. Он вернулся в свою повозку, к дочери, надеясь обрести его там, в безмятежности дыхания спавшего ребенка. И вот…

Атен перевел взгляд на рабыню. А он-то гадал, что тут делала эта глупая женщина!

"Но зачем ей это? Почему она решила вдруг разбудить мою дочь и что, во имя всех богов, эта ненормальная, ей наговорила?" Кряхтя, он тяжело забрался в повозку, пододвинулся к малышке, зло отпихнув в сторону рабыню, не только зная, что причиняет ей боль, но желая этого.

– Милая, тебе давно пора спать, – зашептал он, осторожно коснувшись длинных шелковистых волос дочери. – Уже очень поздно.

– Ну и что? – голос Мати по-прежнему был полон обиды. Девочка фыркнула, смахивая руку отца. – Утром отосплюсь. Ты все равно запрещаешь мне уходить с площади, а здесь нет ничего интересного!

– Ты обижаешься на меня за то, что я не позвал тебя, когда приходил хозяин города?

– Не-а, – качнула та головой. Зевнув, она легла поверх одеял, все так же сжавшись в комок, словно где-то рядом была опасность. – Я не хотела его видеть. Я знаю: он плохой, – а уже через миг она вновь сидела, взволнованно глядя на отца: – А Шамаш? Он видел Хранителя?

– Он был у себя в повозке… – Атену показался странным этот вопрос, но хозяин каравана не успел даже задуматься над ним – девочка, облегченно вздохнув, опустила голову на подушку:

– Хорошо! – улыбнувшись, проговорила она. – Мне бы не хотелось, чтобы он увидел такого мага.

– Почему?

– Потому что он тоже маг! Какой ты странный, пап! Неужели не понимаешь: вот для нас есть свои и чужие, правильно? И чужие не только все горожане, но и торговцы, которые не принадлежат нашему каравану. Свои – это свои, близкие, похожие…Ну, ты знаешь… А для Шамаша все люди делятся на наделенных даром и лишенных его. И маги… Это…это не просто что-то схожее, а единое, целое… Как караван.

Понимаешь? Ему было бы больно видеть такого мага. Он и так чувствует себя виноватым.

– В чем?!

– Что этот человек такой… ужасный!

– Милая, мы не вправе говорить плохое о маге, – осторожно, боясь вновь обидеть такую ранимую детскую душу, проговорил Атен, поправляя одеяла. "Даже если хуже мага этого города нет и не может быть никого на свете", – мысленно добавил он. – Мати, почему ты думаешь, что он плохой?

– Я знаю, – Мати подобрала губы, наморщила лоб, глядя на отца настороженным зверьком. Весь ее вид говорил, что ей неприятен этот разговор.

Атен испугался, что Шамаш рассказал малышке все, о чем они говорили минувшим утром… Но нет, караванщик был уверен: Он не стал бы пугать девочку непонятными ей знаниями. Однако бог мог найти слова, которые объяснили бы Его любимице все, оберегая от ошибок неведенья.

– Ты говорила с Шамашем об этом городе?

– Да, – девочка кивнула. – Мне было так страшно… Не бойся, папочка, он не оставит нас в беде, поможет… Он обещал…

Из ее слов, из того, как она их произносила, караванщик понял, что если ей что-то и известно, то лишь малая, самая светлая и безопасная часть.

– Мати, – Атен пристально глядел на дочь, боясь пропустить хотя бы одно слово из ее по-детски сбивчивой речи. – Он о многом тебе рассказывает…

– Угу, – кивнула та. – Ему нравится. Шамаш говорит, что дети лучшие в мире слушатели. Вы, взрослые, так не умеете.

– Конечно, – караванщик улыбнулся. "Ведь души малышей ближе всего к иному миру.

Им много легче понять небожителей." – Ладно, дочка, не будем об этом сейчас… – его взгляд скользнул по вжавшейся в угол повозки рабыне, по сумраку городской площади, чей удушающий зной, не спадавший даже ночью, проникал в душу, ложился камнем на сердце. В этом месте даже самые светлые и живительные слова казались отравленными ядом. – Спи, моя дорогая, и пусть тебе приснится светлый добрый сон.

– Ты будешь рядом? – уже закрыв глаза, зевая, сквозь дрему, спросила Мати.

– Конечно, дорогая, – наклонившись, отец поцеловал ее в лоб.

На губах караванщика легла улыбка. Но она сразу пропала, стоило взгляду мужчины упасть на рабыню. Он сдвинулся к краю повозки, не говоря ни слова, сжал сильными пальцами руку женщины, повлек за собой, вон из повозки.

Атен молчал до тех пор, пока они не оказались на городской площади. И только тогда, повернувшись к своей повозке лицом, чтобы сразу же увидеть, если малышке не удастся заснуть и вдруг вздумается выбраться наружу, он сдавленным полушепотом зашипел:

– Кто позволил тебе приходить к моей дочери, будить ее, волновать нежную душу ребенка?!

Глаза хозяина каравана сверкали отблесками костров, сливавшимися с пламенем нараставшей ярости.

Рабыня сжалась под его взглядом, не пробуя высвободить руку из жестких пальцев мужчины, не замечая за муками души боли тела.

Фейр не хотела оправдываться, просить прощение, понимая, что словами не поможет себе, слезами не разжалобит, а, наоборот, еще сильнее разозлит хозяина. Но… Но земля, к которой так хотелось припасть, готовясь к худшему, моля богов не о спасении, а лишь о том, чтобы все закончилось как можно скорее, не принимала ее душу, отталкивала прочь, вынуждая метаться раненной птицей среди бушующих ветров.

Старая женщина сама не поняла, как это случилось, почему вдруг слова сорвались с ее губ, потекли слезами из глаз.

– Прости меня, хозяин, прошу, прости! Я… Я не могла поступить иначе! Я делала это все не ради себя, а в желании помочь Рамир!

– Почему ты пришла к ребенку, который не может изменить совсем ничего? Почему не обратилась к работорговцам, к дозорным, ко мне, в конце концов?

– Я хотела поговорить с господином Шамашем, я надеялась, Он поймет, поможет, ведь Рамир… Он вылечил ее… И… Но…

– Что? – в голосе караванщика звучал даже не вопрос, а вызов, глаза пылали гневом.

– Дозорный не пустил меня к Нему! И я решила, что, может быть, маленькая хозяйка… – сильный удар, внезапно обрушившийся на нее, заставил женщину замолчать, свалил на землю.

– Как ты посмела?! Использовать расположение Шамаша к моей дочери в своих мелких, низменных целях…! – он захлебывался яростью.

– Прости меня, хозяин, – продолжала шептать рабыня разбитыми губами, глотая соленую кровь. – Рамир так плакала, просила меня…

– Ты – никто, тень, идущая за нами следом, пыль на наших ногах!

– Да, хозяин, да! Накажи меня, я достойна наказания и с радостью приму любую кару! …Но Рамир!…Помоги ей, прошу тебя! Я знаю, ее будущее решено, и, все же, может быть, возможно хоть что-нибудь сделать! Не оставляй ее в этом городе! Ты же знаешь: здесь ее ждет только смерть…

– Помочь?! Понимая, что этим обреку на верную гибель всех?! – Атен и сам не знал, откуда вдруг взялась эта ярость, он лишь чувствовал, как затуманивался рассудок, понимал, что она вот-вот выйдет из-под контроля и тогда уже ничего не сможет ее сдержать.

– Но Рамир ведь тоже человек! – Фейр знала, что каждое новое слово лишь усиливало злость хозяина, но продолжала говорить. Нет, нет! Она хотела замолчать, но что-то не позволяло ей сделать это, говорило за нее, а душа, веруя в истинность каждого сказанного слова, застыла, словно во власти божественного откровения.

Караванщик схватился за плетку, вырвал ее из-за пояса. Горячая волна ярости, обдав его с головы до ног, покрыла лоб по?том, ослепила глаза, глухо и напряженно застучала в ушах. Все вокруг погрузилось в маревую дымку, голова налилась свинцом, руки и ноги, перестав подчиняться, начали жить собственной жизнью…

Для Фейр время замедлило свой ход, потекло, слово мед из узкого горлышка кувшина.

Она видела, как исказилось лицо хозяина каравана, как его рука с плеткой стала подниматься вверх. До ее слуха донесся пронзительный вскрик рассекаемого воздуха.

Женщина сжалась, пряча лицо, закрывая руками голову, и замерла, считая мгновения до удара. Вот вновь вскрикнул воздух, принимая на себя первый удар…

И все. Время остановилось. Не было боли, разрывавшей тело. Страх остался, но удивление было сильнее его. Оно заставило Фейр с опаской приподнять голову, оторвать пальцы от лица, чтобы взглянуть…

Между ней и хозяином каравана стоял, заслоняя собой женщину, бог солнца. Он возник из ниоткуда, будто призрак, сложившийся из воздуха, отблесков звезд и света костров.

Караванщик качался из стороны в сторону, как дерево на сильном ветру. Его руки были опущены, побелевшие пальцы продолжали сжимать плеть.

Прошло мгновение, еще одно… Веки Атена дрогнули. Еще миг назад слепые глаза, застывшие неподвижными пустынями, стали медленно проясняться. Они сощурились, пробиваясь сквозь владения призраков и теней, назад, в мир людей. Это возвращение было неимоверно тяжелым, как будто нечто, лишенное плоти и сути, но не силы, опутало его своими сетями, и, не желая выпускать жертву, подчинившуюся слепой воле, влекло назад, в тишину рабства и забвения.

И, все же, Атен вырвался. Разум еще плохо сознавал происходившее, стараясь не тревожить ту часть памяти, которая могла вернуть в бездну пустоты, но глаза уже начинали видеть. Медленно поднимаясь снизу вверх, они оглядывали все вокруг, с трудом узнавая окружающий мир.

Сначала он увидел свою руку, сжимавшую плеть с такой силой, что вены набухли, пальцы побелели от напряжения, потом на глаза попалось испуганное, перепачканное кровью и слезами лицо рабыни, и, наконец, перед его взглядом предстал Шамаш.

Повелитель небес стоял лицом к караванщику, глядя на него с сочувствием и грустью. Растрепавшиеся смоляные волосы острыми прядями падали на лицо, откинутый за спину плащ трепетал осколком бездны, широкие рукава рубахи были закатаны до локтей.

Темные одежды оттеняли побледневшую кожу, казавшуюся тонкой, полупрозрачной, подобно солнечному лучу, скользившему по кромке пустыни. И поэтому столь отчетливо выделялась на предплечье, тыльной стороне ладони, запястье правой руки багровая отметина.

В первый миг Атену показалось, что это отблеск костров, но, приглядевшись, он узнал грубый рубец – след, оставленный плетью. Пальцы разжались, ноги подкосились…

– Господин…! – хозяин каравана упал на колени.

Шамаш, чуть качнув головой, повернулся, наклонился к рабыне, протянул руку, помогая подняться.

– Спасибо, господин…! – проговорила та, глотая текшие по щекам слезы, в которых не осталось места ни боли, ни страху, ни ненависти. Женщине даже показалось, что благоговейный трепет, охвативший ее душу, заменил солоноватую горечь чистотой и сладостью росы, ложившейся поутру на лепестки роз. Она сложила руки перед грудью, словно в молитве.

– Возвращайся к Рамир, – тихо проговорил Шамаш. – Я скоро приду.

– Да, господин! – Фейр низко поклонилась ему и, прошептав: – Спасибо Тебе! – заспешила прочь, исполнять приказ.

Дождавшись, пока рабыня исчезнет из виду, колдун повернулся к караванщику.

Атен не останавливаясь ни на миг, шептал молитвы. Непослушными, точно их обдало ледяным дыханием метели, пальцами он достал из-за пояса острый охотничий нож, зажал его обеими руками перед грудью, готовясь…

– Безумец! – Шама выхватил у него из рук оружие смерти. – Как ты можешь думать о самоубийстве здесь, сейчас!

– Я ударил Тебя… Я не хотел, но… Это случилось… Ничего не изменить…

Умереть – единственное, что мне остается, все, о чем я способен теперь думать…

Я уже мертв… Нужно лишь отпечатать след сделанного шага…

– При чем здесь ты? Оглянись! Вспомни, где мы находимся! – он схватил караванщика, рывком поднял на ноги, с силой тряхнул, заставляя прийти в себя. – Ярость города наполнила тебя! Она пыталась подчинить себе твою душу! Она управляла тобой, словно кукловод марионеткой!

– Пусть так… Пусть так… – безнадежно повторяли губы караванщика. Его голова оставалась склоненной на грудь, глаза смотрели вниз. – Но того, что случилось, не изменить…

– Пока еще ничего не случилось! – голос Шамаша стал подобным грому – не тому, что шумит снаружи, а гремящему внутри, в душе. Этот голос заставил Атена не думать ни о чем, лишь слушать… И подчиняться. – Но я тебе могу сказать, что произойдет, если ты не выбросишь из головы эту безумную мысль о самоубийстве!

Мысль, которая не достойна свободного человека, лишь раба, готового слепо подчиняться беде и пустоте! Так вот. Если ты убьешь себя, тем самым ты покончишь со всем караваном, со всеми теми, кого любишь, кем дорожишь, о ком обещал заботиться и кто сейчас нуждается в тебе больше, чем когда бы то ни было раньше!

Неужели ты не понимаешь? Или это именно то, чего ты хочешь? Если так, держи, – правой, покрасневшей и опухшей рукой колдун протянул караванщику нож, держа его за лезвие, острием к себе. Но когда пальцы караванщика инстинктивно потянулись к рукоять, Шамаш удержал клинок.

– Только прежде убей меня, ибо пока я жив, я не позволю тебе покончить с собой и со всеми остальными!

– Почему Ты делаешь это со мной, господин! – глаза хозяина почернели от ужасной душевной муки, которой, казалось, не будет конца.

– Ты нужен живым, торговец: своей малышке, своему каравану. Ты нужен мне, ибо без тебя я потеряю все, что у меня есть в этом мире. Я потеряю себя.

Караванщик глядел на Него, не мигая, боясь пропустить то, что должно было составить смысл всей его последующей жизни.

– Это действительно так, господин? – не веря до конца, когда в такое было трудно, почти невозможно поверить, спросил хозяин каравана.

– Я никогда не лгу, Атсинен! – Шамаш впервые за все время, проведенное в караване, назвал его по имени. И это было полное, тайное имя.

– Но откуда… – караванщик растерялся. Он не мог припомнить, чтобы называл Ему…

Да вообще, никто никогда не пользовался заклятыми именами! Сокращенные были куда удобнее и безопаснее…

"Все верно, – Атен быстро приходил в себя, – бог должен его знать, ведь оно как раз для Него…" -Спасибо, господин…

Тот тяжело вздохнул. Он чуть наклонил голову, в глазах мелькнул укор. Однако колдун понимал, что не следовало нажимать на смертного, стремление к жизни в котором было еще слишком слабо и могло потухнуть от любого дуновения слова.

Его взгляд скользнул по сверкнувшему в лучах луны клинку.

– Отдай его мне, – неожиданно для собеседника, попросил он.

– Нож? Да, конечно! Возьми… – его пальцы выпустили рукоять.

– Спасибо… – Шамаш повернул клинок к огню ближайшего костра так, чтобы отблески пламени заиграли на металле, расцвечивая его покой алыми красками, тревожа дух дыханием пламени. – Ты часто повторяешь, что в моих руках судьбы всех людей, всей душой веришь в это… Что ж, пусть так и будет. Я хочу, чтобы ты запомнил: вместе с этим ножом я забираю себе право судить тебя. С этого мига я буду решать, виноват ты в моих глазах, или нет.

– Моя жизнь в Твоих руках! – в его глазах вспыхнул огонь благоговейного трепета и готовности на самопожертвование.

– В таком случае, выкинь из своей головы мысль о самоубийстве. Забудь о смерти.

Помни: ты нужен живым.

– Живым… – повторил Атен. Караванщик не спускал взгляда с ножа до тех пор, пока Шамаш не заткнул его себе за пояс.

То облегчение, которое он ощутил после всех произнесенных слов, было не сравнимо ни с чем.

Караванщик не заметил, как Шамаш качнул головой. В его глазах была печаль: "Это лишь свобода раба, рабство царя, одевающего себе на пальцы кольца власти, не зная, что они – самые крепкие и нерушимые кандалы… Увы, сейчас нет иного выхода удержать его среди живых. Город. Он выбрал торговца своей первой жертвой.

Он подчинится или мне, или ему… Надеюсь, потом, когда опасность минует, я смогу все исправить… " -Пойдем, нас ждут, – негромко проговорил колдун.

– Рабыни… – на лице караванщика отразилось сомнение.

– Не сердись на этих несчастных. Они ни в чем не виноваты.

– Все дело в городе, – брови Атена сошлись на переносице, глаза глядели вокруг настороженно. Караванщик стал прежним: решительным, властным. Его разбившаяся было на части душа вновь соединилась воедино, не оставляя места пустоте. Однако грусть не покинула его сердце, боль не ушла, она просто стала другой.

Хозяин каравана, недовольно цокнув, качнул головой: – Я не должен был отдавать правителю города эту бедную девочку… Она – часть каравана и я, был обязан позаботиться о ней так же, как и обо всех остальных… Может быть, моя ответственность за нее даже большая, ведь рабыня не имеет своей судьбы. Словно ребенок она идет моей дорогой. И если придет к смерти, значит, в этом моя вина…

– Слова благородного человека. Но не предводителя, – раздался у него за спиной голос Лигрена.

Лекарь сидел возле костра, рядом с которым они как раз проходили. Отблески огня плясали на его лице, в глазах, смешивая свет и тени.

Рядом с ним на узкой, поспешно собранной из грубых досок лавке застыли Рамир и Фейр.

– Да, – взгляд Атена скользнул по рабыням, коснулся огня, а затем остановился на лекаре. – Ты прав. Вождь должен быть беспощаден. И к себе, и к тем, кого он любит. Иначе все будут обречены, – он подошел к костру, вздохнув, опустился на лавку рядом с женщинами. – Простите меня. Мне не дано вам помочь… Я знал, что это так, когда говорил те слова. Однако поверьте: в них не было лжи.

– Мы знаем, хозяин, – робко улыбнувшись, проговорила Фейр. Женщина успела смыть кровь с лица. Сумрак сделал невидимым синяки. Лишь распухшая губа, мешая говорить, напоминала о случившемся. И, все же, открытый, грустный взгляд рабыни не нес в себе упрека: – Это ты прости меня. Моя слепая настойчивость чуть было не низвергла всех нас в ужасную бездну.

– Всему виной этот город… – прошептал Атен.

– Да, – кивнула женщина. – Что же до твоих слов, – продолжала она, – знай: верный раб только и мечтает хоть раз услышать их, узнать, что в нем видят человека, а не бездушную тварь, – Фейр вновь улыбнулась, и не важно, что в ее улыбке была одна грусти.

– Теперь мне не так страшно, – Рамир прижалась к ней, словно маленький ребенок к матери. – Ведь я знаю: если у вас будет возможность, вы не оставите меня. Если ж нет… – она на миг умолкла, прикусив губу, вздохнула, продолжая: – Что же, значит, так должно быть. Я подчинюсь воле богов, надеясь, что Они оценят мою верность.

На какое-то время у костра воцарилась тишина.

Хозяин каравана заметил, как Шамаш, постояв какое-то время в стороне, сел рядом.

Лекарь поспешно подошел к Нему:

– Разреши я перевяжу Твою руку.

– Это ни к чему, – он раскатал рукава, спеша скрыть рубец.

– И все же… – продолжал настаивать Лигрен и Шамаш, видя, что в глазах повернувшегося к ним Атена начало пробуждаться беспокойство, кивнул. Он протянул руку лекарю, сам же повернулся к рабыням.

– Почему вы здесь, а не в повозке?

– Другие женщины уже легли спать, – тихо заговорила Фейр, не сводя с Шамаша полного благоговейного трепета взгляда. – Господин, Ты сказал, что придешь. Мы надеялись: Ты захочешь поговорить с нами…Лигрен упросил дозорных разрешить нам побыть пока здесь, у костра.

– Ты о чем-то хочешь меня пропросить? – спросил он Рамир.

– Нет, – качнула головой девушка. – Я знаю, что не вправе… Спасибо Тебе.

– За что ты благодаришь меня? – он глядел на нее, не скрывая сочувствия. – Ведь я ничего для тебя не сделал.

– Ты пришел. Ты видишь во мне человека. Ты показал мне прекрасную землю, уготованную благим душам. Ты исцелил меня от мыслей о смерти. Я больше не боюсь умереть, ведь я знаю, что меня ждет потом, в награду за пройденные испытания.

– Твоя душа достойна того, о чем она мечтает, – его улыбка стала теплой и лучистой, глаза засверкали, словно звезды в ночи. – Верь. И по вере твоей ты будешь вознаграждена…

– Господин, – ее губы дрогнули, – могу ли я спросить?

– Конечно, девочка. Все, о чем угодно.

– Моя судьба… Ты ведь видишь ее. Скажи: я умру в этом городе?

– Нет, – колдун смотрел ей в глаза. Его голос стал тихим, нашептывающим, словно ветер, который проникал в самое сердце, душу. – Это случится за тысячи шагов и дней отсюда. Тебе предстоит испытать еще много светлого: любовь, надежду, веру и мечту. Боги дадут тебе узнать счастье при жизни, чтобы подготовить к тому, что ожидает после смерти.

– Спасибо Тебе, господин! – ее душа успокоилась. Сомнения улеглись, словно снег в час, когда утихают ветра. – Теперь я готова на любые испытания!

– Дорогая моя, – Фейр не спускала с нее глаз, удивляясь смелости девушки, радуясь, может быть, даже большее ее, известию о том, что на этот раз никто не разлучит ее с той, ради которой она жила все эти годы, растя, как родную кровинку, – как бы мне хотелось пройти через все это вместе с тобой!

– Ничего, ничего, – теперь ее душа была достаточно сильна, чтобы поддерживать и других, – ты же слышала: я вернусь к тебе… мама, – она впервые назвала Фейр так, понимая, что это краткое слово сделает женщину счастливой, давая и ее сердцу тот свет и тепло, которые будут так необходимы в этих душных городских стенах.

– Рамир, – голос Шамаша заставил их обеих оторвать счастливые взгляды друг от друга, повернувшись к нему. – В сложившихся обстоятельствах я не много могу для тебя сделать…

– Не надо, ничего не надо! Со мной все будет хорошо, правда!

– Конечно, девочка. И все же… Так будет лучше для всех нас. Если ты, конечно, согласишься.

– Да! Ради Тебя я готова на все!

– У тебя светлая душа. Я не хочу, чтобы хозяин города искалечил ее. Тело – только оболочка. Красивое или уродливое – не так уж и важно. Раны, нанесенные ему, заживают не всегда быстро, но рано или поздно это происходит. Душа же может мучиться болью давно минувших дней вечно… Мне дано оставить твою душу здесь. В город уйдет лишь тело.

– Но… – сидевшие у костра переглянулись. Они никогда не слышали ни о чем подобном. Конечно, бог всемогущ, но в легендах даже Он не совершал ничего подобного.

– Я не нарушаю данного слова, ибо душа не принадлежит земле, и уж тем более тому, который использует ее как камни на пути к своему мертвому бессмертию.

– Воистину! Только как это возможно: отделить тело от души? – Атен повернулся к Лигрену, полагая, что если такое когда-нибудь случалось, то уж жрец должен знать, но лекарь был не менее удивлен, чем хозяин каравана, может быть, даже больше…

– Подобное не станет и нарушением линий мира, – продолжал Шамаш, – ибо, как и о магическом мосте, об этом сказано в легендах.

Мужчины наморщили лбы, силясь вспомнить, о чем Он говорил. Но все тщетно.

– Я имею ввиду не разделение тела и души, а замену душ, – проговорил колдун, отвечая на незаданный вопрос.

– Ну конечно! – воскликнул Лигрен. – Желая спасти или наказать, боги порой меняют местами души человека и животного! – он вдруг прикрыл рукой рот, огляделся вокруг: – Если хозяин города послал своих слуг, чтобы подслушать наш разговор…

– Да, – Атен вмиг помрачнел, – мы стали слишком откровенны, забывая, что находимся в самом сердце враждебного нам оазиса.

– Никто ничего не услышит, – успокоил их Шамаш. – На этой площади я защищаю не только наши мысли, но и речи… Все, кроме чувств, ибо для этого мне пришлось бы прибегнуть к более могущественным силам.

– Спасибо Тебе, – караванщики не уставали повторять эти слова, хоть и знали, что они никогда не выразят всей их признательности.

– Так что, Рамир? – Шамаш вновь повернулся к рабыне. – Я могу оставить твою душу здесь, в теле оленихи, а ее дух вложить в эту оболочку.

– Я… – девушка на миг умолкла. Сперва она была готова на все, лишь бы остаться.

Это было бы так замечательно: никуда не уходить, находясь среди знакомых людей под защитой господина Шамаша! Но потом ей вдруг стало страшно… А что, если с телом что-нибудь случиться? И тогда ей придется доживать свой век в шкуре зверя?

Однако, все эти сомнения и опасения не шли ни в какое сравнение с охватывавшим всю ее сущность ужасом при одной мысли о том, что ее может ждать в городе. – Я согласна. Только… Могу я попросить?

Шамаш кивнул, не сводя с нее глаз.

– Если со мной… Ну, с этим телом что-то случится… Если оно будет уничтожено…

Ты не мог бы забрать мою душу в облике оленя к себе? Запряги меня в Свою повозку.

Я хотела бы принадлежать только Тебе!

К ее удивлению, Шамаш рассмеялся, качая головой:

– Девочка, – тихо проговорил он, – неужели ты не понимаешь, что если мне под силу вынуть из тела душу, то уж плоть восстановить я всегда сумею, пусть даже от нее останется лишь пепел?

– Я… Прости меня, великий! – Рамир смутилась. Ее щеки покраснели. Девушке стало ужасно стыдно: она усомнилась в могуществе бога Солнца! Пусть только лишь на мгновение, но все же… -Я… Могу я выбрать…? – Рамир огляделась по сторонам.

Взгляд девушки упал на молодую, сильную олениху, стоявшую чуть в стороне, дремля.

– Ее зовут Ана… Она родилась на моих глазах, росла рядом со мной… Время от времени, мне поручали за ней ухаживать… Порой я говорила с ней, что-то рассказывала, делилась своими сомнениями… Иногда мне даже казалось, что мы понимаем друг друга… Мне всегда хотелось увидеть мир ее глазами… Можно это будет она?

– Конечно, – он не видел причин для возражений. – Ты хочешь, чтобы все случилось сейчас? Мы могли бы подождать до утра.

– Нет, – девушка умолкла, прикусив губу, едва поняла, что осмелилась перечить богу. – Прости меня, господин, я просто… Я просто подумала: уж лучше сейчас…

И я привыкну… И она… – Рамир не сводила взгляда с оленихи. – А она не будет против?

– Нет. Не беспокойся ни о чем. Идем, – он поднялся со своего места, жестом позвал девушку за собой, направился к дремавшим животным, однако остановился, заметив, что остальные тоже встали, собираясь идти следом. – Будет лучше, если вы останетесь у костра, – проговорил он, а потом, убедившись, что его слова были услышаны, подвел девушку к оленихи.

– Коснись руками ее шеи. Пусть тепло ваших тел соединится. Не бойся. Ты ничего не почувствуешь. Успокойся, расслабься, закрой глаза. Представь себе это животное.

Сильное мускулистое тело, покрытое густой теплой шкурой, крепкие ноги с острыми копытами, длинный хвост, рога, подернутые дымкой полудремы глаза… Загляни в них… Вот и все.

В первый миг Рамир не поняла: что – все? Ей казалось, что с ней ничего не произошло, что она по-прежнему стоит возле оленихи. Она собралась было сказать…

Но вдруг поняла, что не в силах произнести ни слова, что с губ, несмотря на все ее старания, срываются лишь какие-то похожие на сонное бормотание старухи звуки.

Девушка открыла глаза… И первое, что она увидела, было ее собственное тело, замершее перед ней. В широко распахнутых глазах, как в зеркале, она увидела свое новое отражение.

– Не бойся, – колдун тронул олениху за шею, успокаивая, – все в порядке. Все прошло хорошо. Тебе не о чем волноваться.

Потом он повернулся к той, что стала новой Рамир, провел ладонью у нее перед глазами, стирая слова имени, выведенные богами на ее челе, перенося их на голову животного, в которое перешла душа. И, лишь сделав это, он позвал тех, кто, оставаясь у костра, с трепетом следил за всем происходившим, с трудом веря в реальность невероятного.

– Все уже произошло? – переводя взгляд с Рамир на животное и обратно, спросил Лигрен.

– Да, – кивнул Шамаш. Взяв девушку за руку, он подвел ее к лекарю: – Позаботься о ней до утра.

– Что я должен делать? – тот выглядел растерянным, однако старался как можно глубже запрятать свое удивление, призвав для этого всю свою решимость.

– Сейчас ее разум спит…

– Дух животного может попытаться убежать?

– Нет. Просто не следует оставлять ее одну.

– Конечно… – он взял девушку за руку. – Идем, Ана. Не бойся, все будет хорошо… – та слепо подчинялась человеку, который вел ее за собой. Она чувствовала его доброту. И это было все, что ей было нужно. Лигрен же время от времени поглядывал на нее, пораженный покорством, на которое не способен человек, лишь животное.

Когда он ушел, Шамаш повернулся к рабыне: – Душе Рамир тоже нужна забота, даже в большей мере, чем телу, – он бросил быстрый взгляд на хозяина каравана. – Будет лучше, если ты освободишь Фейр на время от других обязанностей.

– Разумеется, – поспешно кивнул Атен. Он все еще не пришел в себя, слишком уж невероятным казалось произошедшее на его глазах.

Шамаш передал женщине повод.

– Привяжи ее покрепче. Она скоро уснет. Во сне же инстинкты животного могут взять верх над разумом и душой человека. Очнувшись, не понимая, что происходит, она может попытаться убежать. Олень сильнее человека, страх же и отчаяние еще прибавят силы… Тебе нужно будет найти слова, чтобы успокоить ее. Если почувствуешь, что душа не слушается тебя, зови меня.

– Да, господин! Я все поняла! Я не оставлю ее ни на миг! – и, низко поклонившись, женщина увела олениху подальше от людей и животных, в угол площади, защищенный со всех сторон повозками каравана.

– Предупреди дозорных, чтобы не тревожили их.

Хозяин каравана кивнул, провожая уходивших настороженным взглядом сощуренных глаз.

– Это чудо! – хрипло прошептал он.

– Да, – кивнул тот. На его губы легла улыбка. – Воистину, ваши легенды – лучший в мире учебник магии.

– Что Ты имеешь в виду? – Атен резко повернулся к Шамашу.

– Ты правильно понял: мне никогда прежде не приходилось делать ничего подобного.

– Но… – внутри Атена все похолодело. Он начал лихорадочно размышлять, словно ища в мыслях тепло и покой. "Все дело в памяти Шамаша, – убеждал он себя. – Он не признает себя богом, значит, отвергает и все, что было Им совершено прежде, тысячелетия назад".

Но было что-то еще не позволявшее ему успокоиться, всецело уверовав в это столь легкое объяснение.

– Не беспокойся. Вторая часть обряда куда проще, ведь душа и дух будут сами стремиться назад, в свои тела. Так что, вряд ли возникнут какие-то проблемы…

Торговец, не смотри на меня с укором. Я не мальчишка, который совершает незнакомые чудеса, рискуя при этом чужими жизнями и судьбами, лишь потому, что испытывает тягу ко всему новому. Да, мне пришлось пойти на риск, но он был не только осознанным, но и необходимым, когда иного способа защитить душу этой наивной девочки не существует.

– Конечно, Шамаш, – Атен поспешно кивнул. Он все еще чувствовал дрожь, которая охватила его тело в тот миг, когда караванщик понял, что бог солнца действительно никогда прежде не совершал ничего подобного… Во всяком случае, в легендах этим даром пользовалась лишь Его супруга, богиня Айя, но никогда Он сам.

– Я понимаю: она не выдержала бы прикосновения духа жертвоприношения… – его плечи нервно дернулись, когда он вспомнил, что дыхание города, даже стократно ослабленное защитой, установленной небожителем, было готово подчинить себе душу его, взрослого мужчины. – А так… Даже если случится что-то, вынуждающее ее оставаться в теле животного до конца своих дней, боги будут милосердны к ней, ведь она сохранит свою душу…

– Дело не только в ней, но и в нас. Хозяину города нужен кто-то из каравана, чтобы узнать правду. Девочка бы сопротивлялась. Ее вера достаточно сильна для этого. Но очень скоро он все равно сломал бы ее, проник в память и узнал многое из того, что караван пытается скрыть в стремлении к самосохранению.

– Да… Шамаш, сила, к которой Ты прибег, чтобы защитит ее душу… Это не выдаст Тебя? – ему вдруг вновь стало страшно. Ведь если госпожа Кигаль, стоявшая за спиной хозяина города узнает, что Ее брат становится преградой на Ее пути…

Колдун быстро вскинул голову, заглянул в глаза хозяину каравана. Он не сразу ответил, когда не знал, повторить ли ему уже раз сказанное или дать иной ответ.

– Вам нечего опасаться Эрешкигаль…

– Хвала небожителям! – прошептал караванщик, наконец-то облегченно вздохнув.

Шамаш чуть наклонил голову, глядя на караванщика скорее сочувственно, чем с укором. Он сказал только половину правды. Ему бы следовало упомянуть и о второй…

Однако…

"Не сейчас, – решил он. – Этот человек услышал тот ответ, который был ему нужен.

Остальное касается лишь меня…" -Торговец…

– Да, Шамаш? – встрепенулся караванщик, отодвинув в сторону все свои раздумья.

– Скажи дозорным, чтобы внимательно следили завтра за детьми. Я позабочусь о малышах. Им же останутся подростки. Этот город опасен для них.

– Я все сделаю… – хозяин каравана вновь помрачнел.

"Великие боги, – вновь и вновь повторял он. – Прошу Вас лишь об одном: не отводите чашу испытаний в сторону, ибо я знаю, что это невозможно, но поторопите оленей времени! Пусть все, что должно случится, произойдет как можно скорее.

Пусть останутся позади эти дни, погружаясь в туман забвения, теряя плоть, сохраняя лишь тень – мрачную, холодную, но не несущую в себе опасность настоящему, не в силах преодолеть оков прошлого…!"

 

Глава 7

Когда солнце взошло, прогоняя следы ночи, к торговым рядам пришли горожане. В первый миг их движения были осторожны, бросаемые во все стороны взгляды опасливы.

Но стоило им обратить внимание на товары, как глаза загорелись и все сомнения и страхи остались позади.

Время летело все быстрее и быстрее. Развернувшаяся торговля, набирая силы, вовлекала в свою метеличью круговерть и продавцов и покупателей. Площадь наполнилась шумом, голосами, в массе своей неразборчивыми восклицаниями.

– Сати, – Ри схватил девушку за руку, увлекая за собой в сторону от прилавка с рукоделием и мелкими недорогими безделушками.

– Вы куда? – окликнула их невысокая сероглазая девушка-сверстница Сати.

– Лани, я скоро вернусь, – обменявшись с пареньком быстрыми взглядами, поспешно проговорила та, – прикрой меня, пожалуйста.

Лани, с завистью поглядывая на них с Ри, молчала. Ей не хотелось оставаться одной с целым ворохом товаров, особенно зная, что в это время кто-то будет беззаботно веселиться, радуясь теплу города.

– Пожалуйста! Мы будем твоими должниками! – повернулся к ней юноша.

– Ладно, – Лани ни в чем не смогла бы отказать Ри.

"И почему только он меня совсем не замечает? – она украдкой глянула на свое отражение на поверхности отполированной до блеска медной тарелки. – Может быть, просто делает вид? Этих мальчишек не поймешь! Вон я насколько симпатичнее Сати.

И куда сильнее похожа на Ри. Прямо как сестра…" О, нет, нет, она совсем не собиралась отказываться от своей мечты, убеждая себя в том, что детская дружба этих двоих вовсе не обязательно перерастет в нечто большее и у нее еще будет шанс открыть Ри свои чувства.

Но сейчас… Сейчас неразлучная парочка была так поглощена друг другом, что даже не заметила зависти в глазах девушки.

– Спасибо, – Сати бросилась к подружке, обняла. – Не выдавай нас! – она, наклонившись к уху Лани, прошептала: – Потом я тебе все расскажу.

Они поспешили скрыться за ближайшей повозкой.

– Ну что? – настороженным шепотом спросила Сати. – Что ты хотел мне сказать?

– Тот горожанин, которого обещал прислать к нам Хранитель, – оглянувшись и лишь убедившись, что рядом нет никого, кто смог бы подслушать их разговор, вполголоса ответил юноша, – он ждет нас. И готов показать город!

– Но как нам улизнуть от взрослых? С самого утра дозорные не спускают с нас глаз, будто знают, что мы собираемся убежать!

– Горожанин сказал, что в стене одного из прилегающих к площади домов есть потайной ход. Со стороны он не заметен. Но чужак так подробно описал мне его, что я уверен: найти будет несложно, – его глаза горели, было видно, что Ри не терпелось поскорее увидеть город, который все почему-то таили от них, с каждым мигом лишь сильнее подогревая любопытство.

Девушка двинулась за ним следом, погруженная в какие-то свои мысли и сомнения.

Ее шаги были нетвердыми, движения неуверенными.

– Постой, – заметив тень, мелькнувшую чуть в стороне, Ри быстро привлек девушку к себе, целуя в губы.

– Ты что?! – испуганно вскрикнула Сати. – Нас же увидят!

– Пусть. Это куда меньшая провинность, чем побег, – довольный собой, ухмыльнулся тот.

– Отец меня убьет!

– За поцелуй? – он изобразил на лице удивление, но был не в силах скрыть смеха в искрившихся весельем глазах. Он прекрасно понимал, что та имела ввиду, и, все же, не хотел отказываться от игры, которая с каждым новым мигом нравилась ему все больше и больше.

– Перестань! – расстроено вскрикнула Сати, а затем беспокойно зашептала: – Ри, может быть, нам лучше не уходить в город сегодня? Дождемся, пока все уляжется. У нас впереди еще целая неделя. Мы еще успеем осмотреть…

– Ну вот, снова! – взмахнул руками юноша. – Тебе так сложно угодить! Ты же сама хотела вырваться из так надоевшего за дни дороги каравана, побыть со мной наедине, вдали от глаз и ушей тех, кто знает нас с рождения, заглянуть в окна чужих домов. И что же случилось теперь? Признайся, ты просто струсила!

– Нет…

– Да!

– Нет!

– И еще как! Вон, даже руки трясутся.

– Они дрожат от злости! Мне сейчас так хочется тебя придушить, что даже не знаю, устою ли от этого соблазна!

И, беззаботно смеясь, словно играя в салочки, они закружили между повозками.

Замерший невдалеке дозорный, бросив снисходительный взгляд на разыгравшихся, словно малышей, уже почти взрослых подростков, отвернулся – у него было полно и других забот. Откуда ему было знать, что те не просто веселятся? Медленно, но верно, в сущности, не замечая этого сами, они приближались к потайному ходу.

– Эй! – окликнул их незнакомый голос, заставив вздрогнуть от неожиданности.

Обратив взоры в ту сторону, откуда он донесся, Ри и Сати не сразу заметили в сумрачной тени стен низенькую чуть приокрытую дверку и выглядывавшего из узкой щели невысокого худощавого горожанина – мужчину средних лет с торчавшими во все стороны длинными волосами и бегавшими настороженными глазами.

Караванщики огляделись по сторонам и, убедившись, что взрослых рядом нет и никто их не видит, подошли к чужаку, который, бросив взгляд им за спину, втянул подростков в маленькую погруженную в полумрак, комнатку, единственным источником света в которой была небольшая стеклянная лампа с огненной водой, стоявшая в углублении в стене, в стороне, так, чтобы ее света не было видно снаружи и ничто не нарушало полотна полумрака.

Все в той же гробовой тишине чужак провел рукой по тонкой трещинке, оставшейся на месте двери, проверяя, достаточно ли ровно прилегли друг к другу камни и не заметит ли кто из оставшихся на площади людей потайной ход.

На миг он замер, чтобы скользнуть взглядом по подросткам, спеша убедиться, что перед ним именно те, кого он ждал. Затем, знаком приказав караванщикам идти следом, он направился вглубь комнаты, освещая путь лампой, которую нес вровень с головой. Однако очень скоро горожанин вынужден был остановиться, когда, оглянувшись, заметил, что его спутники топчутся на месте, не решаясь сделать первый шаг.

Сати, опасливо поглядывая на давивший со всех сторон камень тесной комнаты, прижалась к своему другу, ища у него защиты от чужого, неизвестного.

– Что-то мне не по себе, – она поежилась, зябко повела плечами. – Может, все-таки вернемся, а? Пока еще не поздно?

– Ну что ты! – воскликнул Ри. Глаза Юноши уже горели ожиданием приключения, о котором можно будет потом, в дороге, рассказывать сверстникам, гордясь тем, что никто больше не осмелился совершить ничего подобного. – Все так замечательно складывается! Не бойся. Ничего не случится. Мы только осмотрим город – и сразу вернемся! Никто ничего не заметит.

– Ведь мы нарушаем… – она все еще сопротивлялась, но уже была готова сдаться, сраженная любопытством.

– Ничего мы не нарушаем! И, потом, не забывай: нас пригласил сам Хранитель! Слово наделенного даром много выше приказа простого смертного, даже хозяина каравана.

– Но Шамаш…

– Что Шамаш? Разве Он запретил нам уходить?

– Кто такой Шамаш? – хранивший до этого мгновение молчание, однако, при этом внимательно прислушивавшийся к разговору своих гостей горожанин встрепенулся, едва услышав это имя. Он вернулся к ним, замер, не спуская с подростков пристального допытывающегося взгляда настороженных глаз. – В вашем караване есть человек, который, вопреки всем обычаям, был назван в честь бога Солнца?

– Нет, – поспешно ответил Ри, не задумываясь над тем, врет он или говорит правду, просто хватаясь за самый легкий и краткий ответ, способный прекратить те расспросы, которые, непонятно почему, заставляли трепетать душу, полня грудь нервозным напряжением. Лишь потом, глядя в сторону, пряча от чужака глаза, которые могли выдать его переживания, он стал убеждать себя, что не солгал взрослому, когда Шамаш – не человек, названный в честь бога, а сам повелитель небес.

Горожанин перевел взгляд с юноши на девушку, которая замерла рядом со своим другом, держа его за руку, словно опасаясь, что неведомые силы незнакомого мира разлучат их, разбросают в разные стороны, обрекая на одиночество среди чужих. В ее глазах страх соседствовал с любопытством, которое заставляло старательно осматривать все вокруг, ища нечто удивительное, запоминающееся даже в комнате, похожей на пещеры подземных владений господи Кигаль.

Так и не добившись ответа, горожанин недовольно поморщился.

– Идите за мной. Быстрее, – он схватил юношу за руку, увлекая за собой, не давая караванщикам более ни одного мига на то, чтобы прийти в себя, привыкнуть к новой незнакомой обстановке.

– Вы покажете нам город? – с трудом поспевая следом, спросила Сати.

Но чужак не ответил ни взглядом, ни движением головы. Он слишком торопился уйти подальше от городской площади и расположившегося на ней каравана.

Спустя некоторое время блужданий в сумраке тесных каменных комнат – пещер они вышли на небольшую узенькую улочку, погруженную, несмотря на то, что над городом царил день, в полумрак. С обеих сторон возвышались серые, лишенные окон, стены домов, поднимавшиеся высоко над землей, скрывая не только землю, но и небо, оставляя лишь маленький кусочек земли, в котором и душе и духу было тесно и одиноко.

Горожанин оглянулся, затем поспешно закрыл за собой дверь. – Уф, – облегченно выдохнул он, опершись спиной о стену.

Юноша и девушка смотрели на своего проводника, терпеливо ожидая, пока он будет готов вести их дальше.

– А где у вас сад? – Сати побывала не в одном городе и знала: сколь бы они ни были разными, во всех есть и общие черты, нечто незыблемое, неизменное – священный холм и возвышавшийся над ним храм, городская площадь и фруктовый сад – незабываемый в своем цвету, прекрасный, полный жизни и свежести.

– Что? – чужак удивленно взглянул на девушку.

Караванщики переглянулись. Нет, бывало, что речь горожан чуть отличалась от диалекта, использовавшегося торговцами, но всегда можно было разобрать смысл…

К тому же, им казалось, что до этого момента они прекрасно понимали друг друга.

– Идите за мной. Вас ждут, – горожанин вновь зашагал вперед, всем видом показывая, что нет никакого смысла говорить сейчас о чем-то вообще.

Ри поспешил за ним следом, стараясь не отставать, и лишь Сати замешкалась:

– Но у нас ведь нет знакомых в этом городе… – удивленно глядя на проводника, проговорила она.

Юноша быстро вернулся к ней, схватил за руку, видя же, что та продолжает сопротивляться, не желая делать следующий шаг, хотя первый и был уже пройден, проговорил на ухо:

– А вчера? Разве вчера мы никого не встретили, ни с кем не познакомились?

– Хозяин города? Ты думаешь, с нами хочет поговорить маг?

– Почему бы и нет?

– Но мы даже не прошли испытание и не имеем своей судьбы!

– Разве это помешало ему вчера разговаривать с нами? Он видит в нас взрослых людей, а не сопливых малышей. Представляешь, сколько всего он может нам рассказать! А что, если он согласится показать храм? Мы с тобой будем единственными караванщиками, побывавшими в нем! Нам будет завидовать даже Мати!

– Идем скорее! Мы не можем заставлять его ждать! – и, оставив позади все страхи, она поспешила вперед.

И никому из них не пришло даже в голову удивиться: зачем нужно было петлять по лабиринту города, когда караван стоял у самого подножия священного холма, и оставалось только подняться, чтобы попасть в храм.

Впрочем, у всего могли быть свои причины.

Горожанина, который на сей раз не стал дожидаться своих спутников, заранее зная, что те последуют за ним сами, они догнали возле поворота, за которым открывался во всей своей величественной красоте, священный холм.

Он был высок и могуч. Серый камень, сменивший привычную зеленую траву, делал его мрачным и, в то же время, подчеркивал силу и неведомую доселе, тайную, наполненную ожиданием чуда, власть над разумом и душой.

Чужак сразу же повел их к храму.

Поднимаясь наверх по узкой, извилистой дорожке, Ри с Сати с нетерпением предвкушали то, что ждало их впереди. Их глаза горели. Они не скрывали своей радости: на их долю выпало такое удивительное приключение!

Горожанин подвел их к вратам, отворил тяжелые золоченые створки дверей и, введя в просторный зал-преддверие, бросив через плечо:

– Ждите здесь, – поспешно устремился к двери, ведущей во внутренние, закрытые для ока посторонних, покои.

Оставшись одни, Ри и Сати, сжав пальцы в кулаки, стараясь унять вдруг накатившую дрожь, стали восхищенными взглядами осматривать место, в котором они никогда и не мечтали побывать, но оказались волей судьбы.

Воистину, их глазам предстало потрясающее зрелище. Высокие стены были покрыты раскрашенными яркими насыщенными красками барельефами, которые придавали изображенным на них картинам из легенд объем и жизнь, так что казалось, будто Гамеш, замерший на нарисованном царском троне, пронзал пришельцев внимательным взглядом. Пол, покрытый отполированными до блеска камнями, не просто отзывался гулким голосом-эхом на каждый шаг, но и отражал все, возвышавшееся над ним, являя собой тонкую затуманенную грань между двумя мирами – верхним, реальным, и нижним, зеркальным.

– Ух ты! – только и мог произнести Ри. Его взгляд упал на золотой, покрытый причудливыми узорами чеканок и черни трон Хранителя, стоявший у дальней стены залы. Он был поднят на помост, так, чтобы хозяин города, даже сидя, был выше пришедших к нему советников или застывших на страже, охраняя покой, воинов. Вот и сейчас несколько стражей молчаливо стояли по обе стороны трона, глядя перед собой остановившимися, безучастными ко всему происходившему, взглядами.

На воинах были беленые туники из овечьей шерсти по середину бедра, а поверх них – тяжелые доспехи из металлических пластинок. К толстому кожаному поясу крепились длинные богато украшенные ножны, на щиколотках босых ног поблескивали золотые шнурки, концы которых были вдеты в бусины-талисманы.

Заробев, Ри поспешно вернулся ближе к двери, более не мечтая приблизиться к трону Хранителя, чтобы не только получше его рассмотреть, но и коснуться рукой.

Не смея произнести ни слова, боясь нарушить величественную тишину, караванщики замерли, терпеливо дожидаясь прихода хозяина.

Прошло несколько мгновений, и вот послышался тихий шелест-скрип приоткрывшихся золотых створок. Однако это была не дверь внутренних покоев, а входные врата.

Ри и Сати повернулись, услышав шорох несмелых шагов у себя за спиной.

Вошедший в храм оказался высоким худощавым пареньком, по виду – их сверстником.

Из одежды на нем были лишь широкая набедренная повязка да пояс, за который был заткнут нож с длинным лезвием, подобным тем, который охотники использовали для разделки добычи.

Вряд ли горожанин был своим в храме, скорее незваным гостем, которого какая-то неведомая причина заставила, нарушая законы и обычаи города, тайком пробраться в священное строение.

Заранее пресекая всякие расспросы, он поднес палец к губам, сам же, приблизившись к караванщикам вплотную, зашептал настороженно – взволнованным шепотом:

– За мной! Поторопитесь, если хотите жить!

Решительно мотнув головой, Сати отскочила в сторону от незнакомца, который внушал ей страх, в отличие от храма, куда она давно мечтала попасть, и Хранителя, казавшегося таким добрым и славным.

Горожанин настороженно огляделся. Было видно, что при первой тени опасности он готов сорваться с места и броситься бежать прочь из храма. Но пока все было спокойно, и парень решил попытаться еще раз:

– Я не могу ничего объяснить сейчас! Вам нужно скорее уходить! Доверьтесь мне! Я знаю, о чем говорю!

Караванщики переглянулись. Сати вновь замотала головой. Она сжала губы, всем своим видом показывая, что не сдвинется с места. Что же до Ри… Он и сам не мог до конца понять, почему, но храм, сколь прекрасен бы он ни был, нес в себе что-то… неуловимое, невидимое глазу, заметное только душе, которая вновь и вновь сжималась в страхе предчувствия беды.

И юноша кивнул.

– Но… – начала Сати, однако твердый взгляд друга заставил ее замолчать. Девушка поняла, что, если она не хочет с ним поссорится, то ей придется подчиниться.

– Быстрее! – горожанин торопил их, зная, что очень скоро наступит миг, после которого будет слишком поздно.

– А они нас не остановят? – спросил караванщик, указав рукой в сторону стражей.

– Забудь, это лишь статуи! – и паренек юркнул в узкую щель между створками дверей, спеша покинуть храм. – Давайте же, за мной!

Уже снаружи, на вершине холма он бросил: – Вам нужно спрятаться.

– Но почему?

– Старайтесь не попадаться никому на глаза.

Они быстро сбежали по тропинке вниз, словно на крыльях ветра влетели в узкую улочку и только там, в тени домов, паренек позволил себе и своим спутникам остановиться, чтобы перевести дух.

– Послушай… Как тебя там, – оглядываясь назад, на еще миг бывший таким близким, а теперь вновь застывший в стороне недоступной звездой храм, недовольно поморщилась Сати.

– Бур.

– Что?

– Меня зовут Буром, – повторил горожанин. На его лбу все еще блестели капельки пота. Глаза лихорадочно бегали, оглядывая все вокруг в поиске опасности. Но дыхание уже стало ровным и глубоким, а голос больше не шептал.-Даже не верится, что мне удалось увести вас! – Он выпрямился, с гордым видом сверху вниз рассматривая караванщиков. – Ха-ха! – словно торжествуя победу над врагами, он вскинул вверх руку с сжатыми в кулак пальцами.

– И зачем, интересно знать, ты это сделал? – Сати была разозлена настолько, что даже не считала нужным ни скрывать это от собеседника, ни пытаться успокоиться, но наоборот, каждым новым словом распаляла себя все сильнее и сильнее.

– Да чтобы спасти вас, дураков! – воскликнул горожанин.

– "Дураков"? – глаза юноши недовольно сощурились. Уперев руки в бока, он, глядя на странного горожанина недобрым взглядом, шагнул к нему навстречу. И пусть чужак был выше его ростом, но, несомненно, слабее в сравнении с широкоплечим караванщиком.

– Не кипятись, – Бур фыркнул. – Что глядишь? Хочешь со мной подраться, попетушиться перед своей подружкой? Не советую. Худой-то я худой, но боям меня учили большие знатоки этого дела, и, поверь на слово, я был не худшим учеником.

– Может быть, оставим слова и проверим в деле?

– Я спасал вас вовсе не потому, что загорелся желанием самолично свернуть тебе шею, – когда горожанин улыбался, уголки его рта смотрели вниз, словно в презрительной гримасе, в глазах же играли веселые, беззаботные огоньки, среди которых поблескивало любопытство. Было видно, что все происходившее ему так же внове, как и его юным гостям. Ситуация забавляла его, разжигала интерес.

– Спасал! – Сати просто задыхалась от возмущения. – Да ты увел нас из священного храма, и…

– Нет, ну надо же! И это вместо благодарности! Вот и совершай после этого добрые поступки! Ну что вы смотрите на меня волками приграничья? Неужели не понимаете, что вас привели туда не на аудиенцию, а чтобы осудить и покарать за нарушение закона?

– Какого еще закона!

– Ох, наивные крошки! Да города, в который вы попали! Или вам никто не говорил, что караванщикам под страхом смерти запрещается три дня с момента вступления в эти стены покидать храмовую площадь?

Ри и Сати переглянулись. Слова собеседника вернули в их сердца сомнения.

– Говорили, – вынужден был признать юноша, который разжал кулаки, более не помышляя о бое, во всяком случае, пока.

– Но хозяин города сам сказал нам вчера, что никакого такого закона нет! – Сати готова была усомниться в чем угодно, даже в том, что она в этот миг стоит посреди города, но только не в правдивость слов мага. – Хранитель не может лгать!

– Наш делает все, что ему заблагорассудится, – Бур хмуро усмехнулся.

– Но он сам нас пригласил…

– Вот даже как… – его глаза сощурились, губы вытянулись вперед. – Интересненько получается… Значит, я все же поторопился с выводами и слишком рано сбежал. И в результате услышал не весь разговор. Плохо… Но что сделано, то сделано.

– Я все равно ничего не понимаю! – девушка скрестила перед грудью руки, сердито поглядывая на своих спутников.

– Пошли, пошли, – вновь стал торопить караванщиков Бур, который, видно, решил не тратить больше времени на объяснения. – Если вы так им понадобились, как получается из ваших слов, то за нами вот-вот пошлют погоню. – Нужно укрыться…

И я знаю место, где будет безопаснее всего.

– Отведи нас обратно на площадь! – Сати не просила, а требовала.

– Не-а, – качнул тот головой. – Там они будут искать в первую очередь. А я не хочу больше рисковать. Из-за вас я и так оказался на острие ножа.

– Наши родители щедро заплатят тебе!

Бур задумался. Казалось, он уже был готов согласиться, но тут впереди, в начале улицы мелькнули тени, послышались звон мечей.

– Стражи! – вскрикнул Бур. – Быстрее, быстрее же! – он втолкнул караванщиков в переулок, первым добежал до низенькой покосившейся двери, быстро открыл ее, пропустил вперед караванщиков, задвинул тяжелый засов, затем повлек за собой: – Идемте. Здесь нельзя оставаться!

– Снежные духи, они найдут нас! – в ужасе прошептала Сати. – Ведь Хранитель…

– Наделенному даром нужно быть где-то рядом, чтобы отыскать беглеца, я же отведу вас в убежище, к которому не так-то просто подобраться. Успокойтесь, – его улыбка превратилась в усмешку, – и взгляните на все со светлой стороны, ведь с вами происходит как раз то, о чем вы мечтали: приключение, которое не забудется никогда.

– Если мы выберемся из него живыми…

– Ничего, прорвемся! – по-видимому, ему было не в первой попадать в подобные заварушки, более того, он к ним казался неравнодушен. Однако на этот раз имелось нечто, не позволявшее ему просто наслаждаться захватывающим дух чувством опасности.

– Отведи нас в караван! – в глазах девушки зажглись слезы. Она была больше не в силах сопротивляться страху. – Я хочу домой!

– Ты же сама видела: к площади нам не пройти. Так что ступайте за мной. Или, если не хотите, забейтесь где-нибудь в темный угол и молите богов, чтобы Те защитили вас. Только выберите себе в покровители небожителя посильнее, иначе вам не на что надеяться.

– Если мы такие опасные спутники, как ты уверяешь, зачем тебе таскать нас с собой?

– Я уже сделал кое-что, заслуживающее награды, и не собираюсь от нее просто так отказываться.

Возможно, скажи он что-то иное, они предпочли бы, убежав от чужака, пойти собственной дорогой. Но его объяснение было как раз тем, что они ожидали от горожанина. Оно заставляло поверить в правдивость и остальных слов. Тем более, молодые караванщики были одни, безоружные, преследуемые, посреди совершенно чужого города, не знавшие, как вернуться назад, и чувствовавшие за своей спиной дыхание погони… Что им еще оставалось?

– Ри? – Сати повернулась к юноше. Она была не в силах что-либо решать и просила друга принять решение за них обоих.

– Мы идем, Бур, – он легонько подтолкнул подругу вглубь погруженного в полумрак помещения, прочь от двери, за которой, становясь с каждым мигом все громче и громче звучал шум, свидетельствовавший о приближении стражи.

Они оказались в узеньком коридорчике, темном и сыром, изобиловавшим такими резкими поворотами, что Ри и Сати набили себе не одну шишку, пока, спустя многие мгновения, наконец, не выбрались в небольшой внутренний дворик.

Здесь было прохладно. Отбрасывавшие длинные серые тени стены, невысокие тенистые плодовые деревья, покоившийся в самом сердце, словно в сложенных ладонях, маленький пруд, – все это полнило воздух свежестью и прохладой, не оставляя и следа от зноя столь близкой, и, в то же время, казавшейся в этот миг уже страшно далекой центральной площади города.

Ри и Сати с интересом рассматривали все вокруг. Им никогда не приходилось бывать во внутренней, закрытой от глаз чужаков, части города. Улицы да выходившие на них стены домов – вот и все, что было доступно пришедшим в город торговцам.

– Что, нравится? – Бур подмигнул им. – Вот он, настоящий город. А там, – он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону, – картинка, порой красивая, порой – не очень, но никогда не такая живая, как то, что скрыто за стенами.

– Да уж… – вынужден был согласиться Ри.

Сати, проведя рукой по листьям деревьев, приблизилась к пруду, села на покрытый серыми гладкими камнями берег, осторожно коснулась поверхности, стремясь убедиться в реальности того, что она видит.

– Это бассейн, – горожанин подошел к ней. – Хочешь поплавать?

– Что? – Сати подняла взгляд на чужака, не понимая, о чем тот говорит.

– Ну, искупаться. В воде. Она теплая.

– Нет! – щеки Сати зарделись румянцем. С чрезмерной поспешностью, скользя по мокрым камням, словно по льду, с трудом удерживаясь на ногах, она отошла к деревьям.

– Ты и представить себе не можешь, от какого удовольствия отказываешься, – он смотрел на нее исподлобья, посмеиваясь.

Сати еще сильнее покраснела и, в страхе бросилась к Ри, прячась от чужака за плечом друга.

– Ну что ты, – беззаботно усмехнулся тот, – опять испугалась?

– Он на меня так посмотрел…

– Как? Никогда прежде не думал, что ты такая трусиха!

– Но Ри!

– Он спас нас, рисковал своей жизнью! Мы должны быть благодарны ему, а не придумывать, в чем бы еще обвинить.

– Ри! – в ее голосе зазвенели нотки отчаяния.

– Хватит! Успокойся, наконец! Неужели не понимаешь, что твои слова могут обидеть Бура!

– Вот именно, – кивнув, усмехнулся тот. – Чем дальше я обо всем этом думаю, тем больше мыслей мне приходит в голову. И некоторые из них просто оскорбительные…

Вы видите во мне своего сверстника, однако я буду постарше. Правда, ненамного…

С год, может, чуть больше. Во всяком случае, испытание, которое вас только ожидает впереди, я уже прошел. Однако воспоминания о нем еще свежи в моей памяти.

И вот что я скажу: если бы так случилось, чтобы тебе, – он ткнул пальцем в сторону Сати, – пришлось бы проходить обряд прямо сейчас, ты бы уже десять раз все завалила.

– Почему? – она обиженно поджала губу, глаза наполнились слезами, готовыми пролиться в любой момент.

– Да потому! Какой главный принцип? "Не беги от жизни." -В караване говорят по-другому: "Шаг прочь с дороги жизни – шаг навстречу смерти…" -проговорил Ри, в глазах которого зажглось любопытство.

– А, – махнул рукой Бур, – никакой разницы.

– Но ты только что сам изменил нашу жизнь, уведя из храма! Если нам было суждено умереть…

– Вот в этом и есть главное испытание: выжить тогда, когда суждено умереть, стать, пусть всего лишь на миг, хозяином своей судьбы, которую никак по-другому не найти! А ты, – он хмуро зыркнул на девушку, – шарахаешься от всего, словно мир принадлежит Губителю. За то краткое время, что мы знакомы, ты дважды пыталась отказаться от жизни, которую предлагал тебе я. Точно так же ты бы отвернулась и от своего собственного пути.

Сати подняла взгляд на Ри, ища в его глазах понимание, но не находя и тени сочувствия, когда в них в этот миг жило лишь любопытство.

– Бур, а испытание… Оно действительно такое сложное, как о нем говорят? Вообще, какое оно на самом деле? – затем, стремясь как-то объяснить и оправдать свое любопытство, он поспешно добавил: – У нас в караване эта тема не обсуждается.

Взрослые считают, что испытание должно до самого последнего момента оставаться неизвестным и тайным.

– Тоже мне, нашли себе страшилку! – фыркнул горожанин, затем, немного посерьезнев, он все же кивнул, вынужденный признать: – Вообще, конечно, ничего веселого в нем нет.

– Расскажи!

Бур лениво потянулся, зевнул, и лишь затем промолвил: – Что рассказывать-то? Не знаю, как это проходит у вас, чужаков, в городе все просто: выжил – выжил, нет – значит, не достоин жить.

– А если кто-то отказывается проходить испытание? Что случается с ним? – спросила Сати, которая, как и Ри, последнее время часто задумывалась над тем, что же ждет впереди.

– Струсив, что ли? Никто силой заставлять не станет.

– И он на всю жизнь остается ребенком?

– Как же! Пути назад нет. И на месте стоять тоже никто не позволит. Боишься своей судьбы – откажись от нее.

– И те, кто отказываются, становятся…

– Рабами, – закончил за нее Бур, усмехнувшись. – Достойная доля для труса, верно? – он смотрел ей прямо в глаза.

– Я… – девушка проглотила комок, подкативший к горлу. Затем продолжала, сжав руки в кулаки, стараясь унять пришедшую неизвестно откуда дрожь. – Я не боюсь! – ей хотелось, чтобы эти слова прозвучали твердо и решительно, однако голос предательски сорвался.

– Если так, докажи!

– Как? – Сати упрямо наклонила голову, глядя на горожанина с вызовом. – Прыгнуть в воду? – она была готова на это, лишь бы Ри не считал ее трусихой, не глядел больше на нее так – безразлично скучающе, увлеченный куда больше разговором с Буром, чем общением с ней.

– Зачем же теперь? Кто назад оглянется – тому вперед пути не будет. Ты лучше перестань прятаться за своим приятелем, словно рабыня за спиной хозяина. Думай о том, что ждет впереди, без страха, каким бы черным ни казался грядущий день.

Решай сама, когда делать следующий шаг и куда идти. И не беги от того, что ждет впереди, всякий раз говоря "нет"… "Нет". Нет!" -Ладно, – скользнув взглядом по Ри, видя по его лицу, что юноша готов поддержать Бура, а не нее, проговорила Сати.

– Кто ты, Бур? – спросил молодой караванщик. – Служитель?

– С чего ты взял? – тот поперхнулся смехом.

– Ты похож на служителя, говоришь как служитель…

– Нет! – фырнул Бур. – Еще чего! Мне на земле забот хватает, о душе пусть заботятся другие.

– И, все же…

– Я… – он на мгновение замешкался с ответом. – Помощник помощника старшего купца.

– Того, что приходил вчера со служителем?

– Ага.

– Он богат?

– Да-а! Несметно. Он ведает всеми храмовыми поставками, владеет половиной полей и мукомолен, бойней, солеварней и еще много чем.

– Наверное, это очень ответственное дело – работать на такого важного человека?

– Что верно то верно.

– Он заключил большую сделку с хозяином караван, – Ри хотелось узнать как можно больше о жизни города, – наверно, сейчас у вас забот невпроворот…

– Тебе интересно, почему я вожусь с вами, вместо того, чтобы заниматься делами? – Бур сощурил левый глаз, подозрительно глянув на юношу. – Какой любопытный!

– Прости, если я спросил что-то запрещенное.

– Эх, да ладно, – небрежно махнул рукой горожанин. – Мне самому нравится допытываться до сути… Ты симпатичен мне, парень, уж сам не знаю почему. И я отвечу: тот, кому я подчиняюсь – посредник. Он и сам торгует помаленьку, однако в основном его зовут в безвыходных ситуациях, когда кому-то очень хочется купить что-то такое, что другой не собирается продавать. Я же как раз по таким делам и нахожусь у него на подхвате: сбегай туда, поговори с тем, узнай то, принеси это.

– А Ри помощник летописца! – не выдержав, сказала Сати. Ей так хотелось показать горожанину, что они не маленькие дети, что у них тоже есть дело, которым можно гордиться.

– Летописца? Ну, ты даешь! Такого бы даже я придумать не смог!

– Это правда, – вскинув на Бура взгляд, проговорил Ри. – Я помогаю ему… Немного: что-то переписать или подправить.

– Даже так? Интересно, с каких это пор простые смертные, да еще караванщики, пишут легенды? Если мне не изменяет память, прошлый раз, эдак тысячу – две лет назад, ну там, сто лет в ту или другую сторону, составлением легендарного цикла и летописи занимались трое магов, получившие перья, чернила и бумагу из рук самой госпожи Гештинанны, – с его губ не сходила усмешка. Весь вид Бура показывал, что он не верит ни одному сказанному караванщиками слову, полагая, что те просто таким странным, слишком невероятным, а потому абсолютно точно проигрышным способом стараются набить себе цену в его глазах.

– Ты слишком хорошо помнишь легенды… для помощника посредника, – юноша нахмурился. Ему не нравилось, что чужак, не знавший о нем и их караване абсолютно ничего, торопится обвинить его во лжи.

– Я уже говорил, что любопытен… К тому же… Ах да, я забыл упомянуть: мой дед служитель. Он хотел, чтобы я пошел по его пути и со временем заменил на этой "благородной стезе". Он рассказывал мне, маленькому карапузу, все эти легенды по десять раз, водил в храм, заставлял учить молитвы… Но добился лишь того, что мне это все так опостылело, что я сбежал из дома.

Ри и Сати переглянулись.

– Нам трудно поверить в твой рассказ, точно так же, как тебе в наш, – качнул головой караванщик.

– К чему мне лгать вам? – криво усмехнулся горожанин.

– А нам? Зачем нам тебя обманывать? Все дело в том, что у нас необычный караван…

– Да, я слышал что-то там, – поспешил остановить ее горожанин. Он знал цену информации и умел ею торговать, но только не в том случае, когда на чашку весов бросалось не золото, а жизнь. Тем более что…

Трава зашуршала. Выйдя из-за деревьев, неспешной ленивой походкой к говорившим направились трое взрослых горожан.

Крепкие, полные сил и здоровья, с одинаковыми широкоскулыми насмешливыми глазами, тонкими резкими чертами лица и темными длинными волосами, по пряди которых были заплетены в косичку у левого виска, они казались похожи, как дети одного отца.

Одеты пришельцы были по городскому обычаю в светлые туники-безрукавки из овечьей шерсти и длинные полотнища-плащи, закрепленные на плече заколкой. На руках поблескивали, стягивая могучие мышцы, золотые браслеты, в уши были вдеты серьги, правда, в отличие от женщин, протыкавших мочки, у мужчин проколы были сделаны с краю ушной раковины.

Они подошли, остановились, с интересом разглядывая чужаков. Вообще-то, справедливости ради, нужно сказать, что юношу они не удостоили даже взгляда, так, легкого взмаха ресниц, в то время как девушка привлекла их внимание своей легкой стройной фигуркой, которую так подчеркивал шелковый цветастый сарафан, приталенный и подпоясанный атласной лентой.

– Возвращайтесь, откуда пришли! – прошипел Бур. Он сразу весь собрался, ощетинился, словно зверь, готовившийся защищать свою добычу.

Те, с явной неохотой оторвавшись от захватывающего зрелища, скользившего по грани между увиденным и придуманным, на мгновение повернулись к юноше:

– Каких интересных гостей ты привел! – а затем вновь все их внимание вернулось к торговцам. – Ну-ка, ну-ка… Неужели к нам пожаловали маленькие караванщики? – глаза пришельцев сощурились.

– Они не для вас! – черты его лица изменились до неузнаваемости, от прежней беззаботной веселости не осталось и следа, на смену пришла настороженность, глаза блеснули звериной злостью.

– Перестань кипятиться, Кроха, – один из троицы по-приятельски хлопнул Бура по плечу. – Никто не претендует на твою добычу. Тем более что, раз ты притащил их сюда, значит, тебе нужна помощь, за которую, как ты знаешь, придется отстегнуть долю в общую казну…

– Я пришел не к вам, а к Ларсу!

– Ай-ай-ай, Кроха, как невежливо! – продолжали те, добродушно подшучивая над своим младшим товарищем и беззлобно забавляясь его яростью. – Ты же все время брезговал работорговлей! Неужто, наконец, достаточно повзрослел, чтобы отбросить свои детские комплексы-идеалы?

Они вели себя так, словно были уверены, что их случайные гости глухи и не услышат ни слова… Или же играли на чувствах не только Бура, но и караванщиков, которые с ужасом следили за разговором мускулистых громил, походивших скорее на сподручных работорговца, чем помощников торгового посредника.

– Наши родители щедро отблагодарят за наше спасение… – Ри не сразу решился заговорить.

– Да, конечно… Если другие покупатели не предложат больше.

– Не ваше дело! – резко перебил говорившего Бур. – Они мои и мне решать!

– Но ведь ты ничего не смыслишь в работорговле! – сероглазый мужчина, поигрывая мускулами рук, скучающе сочувственно глядел на своего собеседника, казавшегося рядом с ним еще моложе и слабее, в то время как двое его спутников покатывались с хохота. – Тебя сто раз обманут и обдурят. И откуда ты возьмешь написанное писцом свидетельство о том, что они принадлежат тебе по праву? Ты не сможешь подделать его. А мы сможем.

– Вы работорговцы? – Сати с ужасом глядела на горожан.

Они переглянулись, усмехнулись: – Всего понемножку. К чему отказываться от денег, которые сами плывут в руки?

– У нас в караване много рабов. Вы могли бы…

– Покупать, вместо того, чтобы взять просто так? Глупо и дорого. Но хватит вопросов, – сказав это, самый крепкий и грозно выглядевший из них повернулся к Сати: – Пора уже выяснить, сколько вы на самом деле стоите, – он бросал на девушка жадные взгляды пожирающих глаз, как голодный хищник глядит на попавшую ему в лапу добычу. – Ну-ка, девочка, сбрось одежду, покажись, какая ты.

– Оставь ее! – Бур выскочил вперед. – Я сказал, они мои!

– Уйди, Кроха, не до тебя, право же, – проворчал крепыш, отмахиваясь от юноши, как от надоедливой мухи. – И вообще, тебе давно пора заняться делом, вместо того, чтобы препираться с нами…

– Шак! – твердый голос заставил его умолкнуть.

Во двор быстрой решительной походкой вышел еще один горожанин.

Он вряд ли был намного старше Бура, однако холодный властный взгляд, широкие скулы, резкая складка-морщинка, пересекшая лоб, добавляли ему число лет.

Невысокий, он каким-то известным лишь ему одному образом умудрялся глядеть на всех сверху вниз. Худощавый и серьезно покалеченный, судя по тому, как сразу бросалась в глаза его висевшая плетью под складками одежды правая рука, он излучал такую силу, что одно его появление заставило всех напрячься, собираясь в комок. И даже громилы, не боявшиеся самого Губителя, в страхе втянули головы в плечи и опустили глаза, словно провинившиеся дети перед грозным родителем.

– Мы всего лишь хотели помочь Крохе, – проговорил, извиняясь, носивший имя Шака.

Вожак удостоил того лишь быстрым взглядом. Его внимание было приковано к караванщикам. Он смотрел совсем иначе, чем его подручные, оценивал не внешний вид, а душу, заглядывая в сердце, встречался с глазами, проверяя твердость духа.

Ри первым отвел взгляд. Ему было не стыдно признать превосходство чужака. "Жаль, что он не караванщик! – мелькнуло у него в голове. – Вот бы какого друга иметь!" -Зачем ты привел их? – наконец, спросил он Бура.

– Но, Ларс, они многого стоят…

– Даже больше, чем ты можешь себе представить, – голос предводителя звучал глухо, на лице лежала тень. – Весь город гудит. Стражи подняты по тревоге. Я тебе могу назвать их настоящую цену даже без торга. Наши жизни.

– Я подслушал разговор старика. Хранитель собирался сделать с ними что-то ужасное.

Не мог же я бросить их умирать!

Трое громил, ловивших каждое слово, насторожились.

– Я понимаю, что мне не следовало идти против наделенного даром, но… Я не мог поступить иначе! – лихорадочно сверкая глазами, продолжал Бур. – Неужели вы не понимаете! – он оглянулся к троице, словно ища у них поддержки.

– Не у всех дед – жрец города, – проговорил Шак. – Ты рискуешь, потому что знаешь, что старик защитит тебя, своего единственного наследника. А шишки все достанутся нам, – он, настороженный и недовольный, качнул головой. Но уже миг спустя его лицо окаменело: – Решать атаману. Мы же выполним любой приказ, – спокойный и безучастный продолжал он.

– Ларс! – Бур бросился к тому, в ком видел последнюю надежды. – Ты сам столько раз повторял: "Наши жизни не стоят ничего". И вообще… Поверь, я был очень осторожен! Никто не видел меня. Да и вряд ли, даже если собаки Хранителя что-то пронюхают, они станут искать их здесь.

– Это будет последнее место, куда они придут. Но рано или поздно они доберутся и до него. Все дело лишь во времени.

– Раз так, может быть, нам следует поторопиться? К чему держать их здесь? – ухмыльнулся один из друзей Шака, вновь бросив взгляд на Сати. – Хороша девочка!

Красивая, стройная, да еще и нетронутая. Такую нетрудно продать. В доме удовольствий нам за нее заплатят…

– Нет! – резко прервал его нахмурившийся предводитель.

– Ларс, судя по словам этих ребят, Хранитель приложил немало сил, чтобы заполучить их. Они нужны ему.

– Это плохо, – он повернулся к сжавшейся в страхе, начиная понимать, в чьи руки попала, Сати, которой, не спускавшей с Ларса полного немого ужаса взгляда, показалось, что в глазах горожанина мелькнула тень жалости.

– Вы разбойники…! – пробормотал Ри. Он потянулся было к заткнутому за пояс ножу, но Шак, заметив это, перехватил его руку, сжал запястье своими железными пальцами правой рукой, в то время как левой вытащил нож, повертел перед глазами и, с усмешкой проговорив: – Жалкое оружие! – отбросил в сторону. Раздался негромкий всплеск – вода приняла дар людей, торопясь утянуть свою новую игрушку на дно.

– Ваше место в снежной пустыне! – направляя все свои силы на то, чтобы вырваться, воскликнул молодой караванщик. – Что же это за город, пригревший вас на своей груди! – юноша специально старался разозлить горожан, привлечь все их внимание к себе, и… – Беги, Сати, беги! – крикнул он. Та сорвалась с места, заметалась, не зная, куда бежать, рванулась к деревьям…

– Сейчас мы ее поймаем! – ухмыляясь, проговорил один из приятелей Шака. – Так даже интереснее!

– Оставь, – поморщившись, бросил Ларс. – Никуда она не денется.

– А если выбежит на улицу? Мало ли желающих подзаработать. Или просто развлечься…

Жаль девочку.

– Двери заперты, – предводитель брезгливо поморщился, – а в доме никого, кроме Лики, – он повернулся к Ри, не оставившему попыток вырваться из рук Шака. – Ты смелый парень, – проговорил он. – Может быть, при других обстоятельствах все сложилось бы совсем по-другому…

– Отпусти нас! Зачем мы тебе? Я уже говорил твоим людям: наши родители богаты.

Они заплатят за нас. И никто ничего не узнает…

– Я видел богатство вашего каравана. Однако это ничего не меняет. Никто не станет вас выкупать.

– Почему ты… С чего ты взял… Ты совсем не знаешь…

– Ты наивен, как младенец, – Ларс усмехнулся. – Я как раз знаю. Вы нарушили закон.

Теперь вы преступники, которых ищут все городские стражи.

– Но…

– Переступив черту площади, вы стали делом города. Ваши родители не пойдут против законов, понимая, что иначе никому из каравана не остаться в живых. Так что, мне очень жаль, но вам следует забыть о помощи родных.

– Собираешься продать нас? Кому? Кто больше заплатить? – юноша храбрился, он даже выдавил из себя смешок, который, правда, получился нервным и дребезжащим. -Не боишься обжечься? Ты сам говорил: мы опасный товар!

– Риск – жизнь избранных, – усмехнулся атаман, – и, потом, мне нечего бояться. Я и так живу на грани. Одно слово – и ни меня, ни моих людей не будет на этом свете. Из-за вашего каравана, скрывающего в себе тайну, которую очень хотят узнать хозяева города, наши шансы снизились ниже некуда… Видишь, я откровенен с тобой…

– Оставь себе свое откровение! У нас сильный караван и когда в нем узнают…

Убивать разбойников – наше любимое развлечение!

– Забавный малый! – рассмеялся Шак. Он сжал пальцы еще сильнее, заставляя юношу закричать от боли, но тот упрямо терпел, закусив губу.

– Мы не разбойники, – все тем же спокойным, как теперь казалось, безразличным тоном продолжал Ларс.

– Кто же? Стражи? Ну конечно, ведь это-город самого Губителя!

– Надеешься, что дерзкие слова оскорбят меня и я прикончу тебя на месте, освобождая от того, что предстоит? – тот ни чем не выказал ни ярости, ни возмущения дерзкими словами пленника, которые, казалось, только забавляли его. – Вы, караванщики, цените свободу больше жизни и я уважаю вас за это. Мы куда сильнее похожи, чем тебе бы хотелось.

– Кто вы? – упрямо повторил юноша, стремясь не столько узнать правду, сколько убежать от отчаяния, которое с каждым новым мигом все сильнее и сильнее сжимало его душу в своих холодных объятиях.

– Воры.

– Кто? – переспросил Ри, наморщив лоб. Не то чтобы он никогда не слышал этого слова, просто всякий раз оно звучало в пересказах отрывков легенды. "Чему я удивляюсь? Ведь говорили же взрослые, что пришла новая легендарная эпоха." -Воры, – все так же спокойно повторил Ларс.

– И тебе не стыдно так называть себя?

– А почему я должен стыдится? В этом мире каждый выживает как может.

– Боги называют это ремесло презренным!

– Пусть так. Но не преступным.

– Преступным его считают люди! Твоя рука. Ее ведь по суду перебили? – ему казалось, что в древних легендарных царствах в наказание за воровство отрубали кисти, но, возможно, в новое время люди изменили кару.

– Да как ты… – сотоварищи Ларса набросились на строптивца. Шак разжал пальцы, более не удерживая своего пленника, кто-то другой резким ударом сбил юношу с ног.

Тот упал, сжался, приготовившись к побоям, но…

– Стойте! Оставьте его в покое! – власть Ларса была так велика, что горожане, не возражая ни словом, ни взглядом, поспешно отодвинулись от караванщика.

– Вставай, – предводитель подошел к юноше, протянул левую руку, предлагая помощь, которую Ри не стал отвергать. Ладонь горожанина была теплой, поразительно твердой и сильной. – Городской совет решил, что с двумя руками я слишком опасен.

Ничего. Мне хватает и одной.

– Ты так спокойно об этом говоришь! – несмотря ни на что, Ларс нравился ему все больше и больше, так что временами, вот как в этот миг, он даже забывал, кто перед ним.

– А что мне остается? – горько усмехнулся тот.

– Мстить!

– Кому? Хранителю? – усмешка вновь скользнула по его губам. – Наделенный даром – источник жизни этого города… – отойдя к пруду, он сел на камень у воды.

Скользнув взглядом по лицу караванщика, атаман бросил через плечо своим людям:

– Ступайте на улицы. Побродите, пошепчитесь. Но не попадайтесь на глаза слугам хозяина.

– Нам найти покупателя?

– Кто же станет их покупать сейчас… Просто все разведайте. И предупредите остальных: пусть никто не приходит сюда.

– Но… – громилы переглянулись. – Если это настолько опасно… Нам следует быть рядом, чтобы защитить тебя!

– Нет! – резко прервал их предводитель. Спустя минуту тихим, ровным голосом он продолжал: -Так будет лучше для всех. Затаитесь и ждите! Шак, вы поняли?

– Да, атаман, – нехотя кивнул тот.

Трое горожан исчезли среди деревьев, поспешив выполнять приказ предводителя.

Задержался лишь Бур, с сомнением поглядывая вокруг, горя желанием что-то спросить, но не решаясь и рта открыть.

– Что, Бур? – Ларс даже не повернулся к нему, продолжая задумчиво смотреть на воду пруда.

– Чувствуешь, как сгущается воздух?

– Хранитель зол, как никогда.

– Да он просто в ярости! Не хотелось бы попасть ему под горячую руку!

Предводитель чуть наклонил голову:

– Злость – не лучший советчик. Она заставляет совершать ошибки. Возможно, именно сейчас происходит то, что было предсказано как последний шанс Керхи… Если так -значит, мы оказались на тропе судьбы и нет иного пути, как идти вперед.

– Ты уверен, что нам удастся удержаться от падения в бездну?

– Нет. Но у нас нет выбора. Боги не прощают бездействие тем, на кого ставят в своей игре… Так или иначе, это единственный путь.

– Да, я знаю… – Бур вздохнул. – И, все же… Ларс, может быть, лучше увести отсюда Лику?

– Куда? Ты думаешь, сейчас в городе есть место, которое было бы безопасным?

– Вряд ли… Ты прав: пока она рядом, мы хотя бы узнаем, если ей будет угрожать опасность и попытаемся защитить… И, все же… Мне тяжело думать о том, какой опасности я вас подверг…

– Значит, такова судьба.

– Я мог бы…

– Что? Бегать с ними по городу и ждать, пока вас схватят? Тебе некуда больше было идти.

– А в дом к деду?

– Не смеши меня, – Ларс качнул головой. – Ты же знаешь, что там их ждало бы то же, что и в храме. К чему спасать, если в силах дать лишь отсрочку вынесения приговора? Хотя, и здесь… – он поморщился. – Ладно, забудь.

– Но…

– Хватит, Бур. Так или иначе, что сделано, то сделано. На все воля богов.

– И что теперь? Сидеть и ждать, когда придут стражи?

– Наверно… – он с шумом выдохнул. – Вот что, иди в город. Покрутись возле своего дома, может, что узнаешь…

– Что?

– Не знаю, – тот качнул головой. – Я чувствую себя человеком, ищущим на небе звезду и не замечающим при этом солнца… Иди. Мы не можем позволить себе бродить во мраке.

– Я вернусь как можно скорее!

– Да. И будь осторожен.

Разговаривая, они не обращали никакого внимания на застывшего посреди дворика юношу, так, словно его и вовсе не было рядом.

– Ты мог бы попробовать бежать, – лишь когда Бур исчез за деревьями, Ларс перевел взгляд на караванщика.

Ри вздрогнул. Юноше показалось, что чужак прочел его мысли, ведь именно в этот миг он как раз собирался, воспользовавшись моментом, выскользнуть.

– Но ты не хочешь бросать свою подружку даже ради того, чтобы позвать на помощь, – спокойно, не сводя с караванщика взгляда задумчивых серых глаз, продолжал вор.

– И, несмотря на всю ненависть, которую ты испытываешь к нам с Буром, ты понимаешь, что у тебя просто нет иного пути, как остаться, доверившись.

– Позволяя вам продать нас словно каких-то рабов?!

– А чем вы от них отличаетесь? Те же две ноги, две руки и голова. И никакой судьбы…

– Да, мы вели себя как глупцы, пойдя за незнакомцем. Пусть так. Но он, – караванщик взглянул в ту сторону, где исчез Бур, – рисковал ради нас, спас наши жизни. Ради чего? Пригоршни монет?

– Если ты полагаешь, что Бур, выручая вас из беды, думал о том, как бы вас подороже продать, значит, ты совсем не умеешь понимать людей, – качнув головой, проговорил Ларс.

– Зачем же тогда?

– Он спас вас потому, что рожденный в семье, возглавляющей совет города, считает себя в той или иной степени ответственным за все, что здесь происходит. Все остальное – разговоры для тех, кто не в силах понять человека, рискующего головой не ради наживы.

Ри с удивлением смотрел на своего странного собеседника. Сам до конца не сознавая, что делает, вместо того, чтобы бежать, он подошел к горожанину, остановился возле него.

– Что вы делаете в банде? – спросил он. – Воры должны быть совсем другими! Они такие, как Шак, его молчаливые приятели. Вы же с Буром… – и умолк, не договорив, не находя нужных слов.

– От судьбы не уйдешь, – качнул головой Ларс, – кому боги уготовили долю убийцы, тот станет им, даже будучи жрецом… Странно, что в такое время тебя заботит наш путь, а не свой собственный.

Плечи Ри нервно дернулись. Всегда легче думать о другом, чем о себе, особенно в миг, когда приход беды кажется неотвратимым. "И ведь я сам во всем этом виноват!" "…Сати, Сати, где ты сейчас? Одна, напуганная, среди чужаков…" – эта мысль не давала покоя его душе, раня ее больше страха и вселяя отчаяние.

 

Глава 8

Вырвавшись из рук разбойников, девушка бросилась к дому, забежала в первую попавшуюся дверь, поспешно, плохо слушавшимися пальцами закрыла засов и прижалась спиной, переводя дыхание. Сердце билось так громко, что заглушало все другие звуки, казалось то стуком шагов преследователей, то ударами в дверь…

Наконец, спустя какое-то время тишины и одиночества, прислушавшись, присмотревшись, не находя вокруг ничего пугающего, она начала приходить в себя.

Сати оторвалась от деревянной двери, сделала шаг вглубь погруженной в полумрак комнаты. Вокруг царило запустенье. На полу, на грубых каменных стульях и сундуках толстым слоем лежала пыль. С потолка свисали длинные паучьи нити, узоры-ловушки заткали все углы и края. Воздух был затхл и тяжел.

Все выглядело так, будто здесь давно никто не жил.

"Но почему? Какая причина заставила хозяев покинуть свое жилище? – Сати, озираясь по сторонам, касаясь руками холодных, безжизненных вещей, медленно, шаг за шагом, погружалась все глубже и глубже в этот странный, неведомый ей мир.

Страх ушел, сменившись любопытством. Все зло, что было, осталось где-то позади и, как ей хотелось верить, не осмелится последовать за ней в будущее.

Маленькое оконце выходило на узкую покрытую камнем площадку-закуток, такую же заброшенную, как все вокруг. На дальней, погруженной в сумрак стене, рука нашарила ручку двери, потянула. Створки с неохотой шевельнулись, открывая путь в погруженную в непроглядный мрак неизвестность.

Сати оглянулась. Ей было страшно идти вперед, но то, что грезилось позади, ждало осмелившуюся повернуть, было еще страшнее и, уняв дрожь, она все же решилась.

Продвигаться приходилось на ощупь. Не единожды она на что-то налетала, больно ударяясь, спотыкалась о какие-то невиданные преграды, с трудом удерживаясь на ногах или даже падая. Казалось, что этому черному, узкому коридору, похожему на крысиную нору из сказок, не будет конца. Однако когда, сделав очередной шаг, ее рука натолкнулась на стену, Сати испытала не облегчение, а страх. Ей показалось, что она пришла в никуда, что все обрывается, и дальше дороги просто нет.

Она быстро, чувствуя, что с каждым мигом ужас сжимает ее все сильнее и сильнее, стала ощупывать стену, ища в ней хоть что-то – забитое оконце, ручку двери, но так ничего и не нашла.

Когда ее фантазии уже рисовали пещеры мрачных земель госпожи Кигаль, а губы, подрагивая, зашептали слова молитвы, когда ожидание чего-то неотвратимого и ужасного заставило ее заплакать, беззвучно, потерянно, когда из последних сил она ударилась о стену, та, словно смилостивившись над несчастной, начала медленно сдвигаться. В щель сразу же ударил яркий свет. Еще миг, и Сати оказалась в просторной светлой комнатке. Окна, за которыми шуршали листвой деревья и свистели крохотные садовые птички, были распахнуты настежь, открывая дорогу свежему, пахнувшему цветами воздуху. Ветер трепетал, играя легкими шелковыми занавесами.

Стены комнаты были покрыты фресками, изображавшими сказочных героев, потолок повторял рисунок неба. На его глубоком голубом фоне застыли, на миг остановившись, белоснежные облака. Пол покрывал зеленый, пестревший цветами ковер. По краям стояли застеленные белыми полотенцами сундуки, а возле окна, на высоком стуле сидела, вышивая платок, девушка – сверстница Сати.

Ее худенькое лицо с тонким, чуть вздернутым носом и небольшими серыми глазами обрамляли светлые, шелковистые волосы, падавшие на плечи вьющимися локонами.

– Кто здесь? – горожанка вдруг вздрогнула, повернула голову в сторону караванщицы, которая, заглянув в ее ясные, чистые глаза, с жалостью качнула головой: горожанка была слепа.

"Бедная, – вздохнула Сати. – Мир так чудесен! Я бы не смогла жить, оказавшись навсегда в темноте!" – души коснулся страх, едва она представила себе, что ее могла бы ждать подобна судьба…

– Прости, – она старалась говорить как можно мягче, вкладывая в звучание голоса всю доброту своей души. – Я не хотела тебя потревожить, я случайно забрела сюда, и… Я сейчас уйду.

– Нет, подожди, – поспешно остановила ее горожанка. – Я всегда рада гостям.

Подойди ко мне, сядь рядом, – она показала рукой на второй стул, с которого поспешно сняла нитки и куски ткани.

– Спасибо, – Сати осторожно опустилась на край невысокого каменного стула.

Караванщица не спускала взгляда со своей собеседницы, с интересом рассматривая ее.

На девушке было светлое платье – туника, расшитое вокруг ворота и вырезов для рук золотыми нитями, пояс в форме змейки подчеркивал тоненькую талию. Поверх был накинут легкий полупрозрачный плащ-покрывало с пушистой собранной в кисти бахромой по краям. Худощавые руки без колец и браслетов перебирали ткань. Она не поражала красотой, но была очень мила и приветлива… Казалось, что она – лампа, внутри которой горит огненная вода, призванная не восхищать совершенством своих линий, а дарить свет и тепло.

– Меня зовут Лика, – первой заговорила хозяйка. – У тебя молодой голос. Но звучит незнакомо… Я… Я ничего не вижу… Не могла бы ты сказать, кто ты, откуда пришла и зачем?

– Конечно, – Сати пододвинулась к ней, коснулась хрупкой ладони, показывая, что она человек, не призрак. – Меня зовут Сати. Я караванщица.

– Да? – на губы той легла улыбка, глаза сверкнули далеким, неведомым зрячему светом. – Вот здорово! Ты расскажешь мне о дороге, о других городах? Это так прекрасно: странствовать по миру, встречать новых друзей, – она вздохнула, – вот настоящая жизнь!

Сати посмотрела на нее с удивлением. Ей впервые приходилось встречать горожанку, которая мечтала о судьбе караванщика.

– Ты живешь в городе и должна быть счастлива, что окружена теплом…

– Да, конечно, – Лика опустила голос на грудь, словно ей вдруг взгрустнулось, – я благодарна великим богам за каждый новый миг, каждый новый день. Я понимаю: мне повезло, что я живу, вместо того чтобы, как другие беспомощные калеки, давно сгинуть в мертвых снегах. Но ведь всегда хочется чего-то большего, душа мечтает о чуде так страстно, словно оно – самое главное, важнее мира и жизни, желанней вечности…

Сати не могла не восхищаться внутренней силе этой хрупкой девочки, которой выпало на долю столь ужасное испытание, способное сломить кого угодно. Душа Лики не просто не омертвела, не поблекла от горя и отчаяния, жалости к себе и зависти к другим, она стала еще чище, тоньше…

– Это твой дом?-она огляделась вокруг. Конечно, в этой комнатке было удивительно спокойно и уютно, но она никак не могла забыть о том, через что ей пришлось пройти, добираясь сюда…

– Да,-Лика кивнула.-Он принадлежал моей семье множество поколений, с самого основания города…Раньше здесь было многолюдно, весело… – она умолкла, вздохнула: – Теперь остались только мы с братом… Иногда приходят его друзья…

Они такие забавные, славные… Всегда приносят какой-нибудь подарок…

– А твои подружки?

Девушка качнула головой.

– Прежде, когда я была маленькой и в соседних домах жили люди, девчонки часто прибегали сюда… От нашего дома ближе всего до храма. Если забраться на крышу, лечь, глядя в небо… Храм открывается как на ладони. Он словно облако застывает в небе, мерцая, переливаясь всеми цветами радуги… Ты не представляешь, какой он красивый на заре! А ночью, в свете луны… – она тяжело вздохнула. – Сейчас вокруг пусто и черно. Я ослепла и никогда больше не увижу храма… И возле холма никто больше не живет…

– Почему?

– Все, кому принадлежали эти дома, умерли… А другие считают, что здесь на всем стоит печать Губителя и ни за какие деньги не желают переезжать…

– Но что же случилось?

– Несколько лет назад караван принес в город снежное безумие, которое убивало не только тела, но и души… – было видно, что ей больно вспоминать о произошедшем и Сати поспешила остановить горожанку.

– Прости, я не должна была спрашивать…

Но Лика продолжала, словно ей было необходимо выговориться:

– Тогда умерли почти все мои родные…

– Болезнь…

– Нет! Нет… Я не знаю, радоваться мне, что их постигла другая смерть или горевать… Ты понимаешь, те, кто болели… Им было легко умирать, они не чувствовали приближения конца, их… Их просто не стало еще до того, как пришла смерть, словно из лампы вылили огненную воду… А моим родным… Им… Нам пришлось ужасно… В дом ворвалась безумная толпа. Все были вооружены. Кто ножами и мечами, кто камнями… Они набрасывались на все живое, что видели, били, били… – она умолкла, глотая слезы.

– Успокойся, – Сати подсела к ней, обняла, как лучшую подругу, шепча, – все уже в прошлом.

– Конечно… – она склонила голову к ее плечу. – Сейчас мои родные счастливы в саду благих душ. И я молю богов, чтобы, когда пришло мое время, Они отвели меня к ним, соединили нас навсегда…

– А ты? – она хотела спросить, как девушка смогла выжить в том ужасном сне, который ей пришлось увидеть, но не решилась.

Впрочем, Лика поняла все и так.

– Я? Я была еще совсем маленькой… Брат вытащил меня из самого сердца безумия…

Даже не знаю, как… Вот только один из камней, брошенных наугад нам вслед… Он попал мне в голову. И с тех пор я ничего не вижу…

– Великие боги! – ужаснулась девушка, с содроганием слушая рассказ своей новой знакомой. Она пробовала поставить себя на место горожанки, что бы она чувствовала, как вела себя, окажись в подобной силуации…

Та же принимала испытания со смирением служанки господина Намтара:

– Боги милосердны. Может быть, то, что они отняли у меня зрение – не кара за пережитый страх и не плата за сохраненную жизнь, а дар. Вряд ли бы я смогла после всего, что увидела, продолжать просто смотреть на мир, радоваться свету и восхищаться красотой. Я бы вновь и вновь представляла себе… И, в конце концов, сама бы лишила себя зрения… Или даже самой жизни, обезумев от горя… Прости, что я тебе все это рассказываю. Я вовсе не такая болтунью, как может показаться, и обычно все храню в душе, не стремясь делиться с другими. Просто… Просто мне почему-то кажется, что ты должна была услышать мою историю… Может быть, для того, чтобы пройти через то испытание, которое приготовили небожители для тебя.

Напоминание обо всем, что случилось с ней в этот день и что, куда более ужасное, пережитое в кошмарах и страхах, еще только предстояло, заставило Сати вздрогнуть.

Однако, на этот раз, будущее не показалось ей столь жутким, как до разговора с горожанкой. Все чувства стали далекими, словно душа наблюдала за происходящим в мире с поверхности звезды, безучастная ко всему происходящему в понимании неотвратимости событий, ниспосланных богами.

– Лика, – тихо проговорила она, – мне так хочется с тобой поговорить, но… Но, наверное, будет лучше, если я поскорее уйду. Ты так много пережила, а из-за меня…

– Ты попала в беду? – это был вопрос, заданный не просто так из-за любопытства. В голосе, в чертах лица девушки чувствовалось желание помочь.

– У вас есть закон, запрещающий караванщикам в первые три дня их пребывания в городе покидать центральную площадь… – Сати никак не могла поверить, что все это правда. Ей было куда легче просто решить, что разбойники, похитившие ее ради наживы, обманывают наивную чужачку в желании нажиться на ее неведенье, чем признать, что маг солгал им с Ри, вынуждая нарушить обычай… Но зачем? Может быть, все это-испытание, которое они не выдержали? И она говорила об этом с горожанкой, ибо видела в ней чистую и тонкую душу, которая не способна солгать.

– Да, я слышала, – кивнула Лика. На ее лицо набежала тень печали. – После всего, что случилось тогда, люди стали бояться повторения подобного и упросили Совет установить этот закон… Почему ты заговорила о нем?

– Видишь ли, я и мой друг, Ри… Мы нарушили его, – она опустила голову на грудь, чувствуя, что в ее душе вдруг что-то оборвалось. Мир перестал быть красочным и стал казаться серым, хмурим и безжалостно жестоким.

– Плохо… – качнула головой горожанка. – Этот закон построен на столь сильном страхе, что каждый считает своим долгом следить за его исполнением.

– Я понимаю: из-за чужаков с тобой столько всего случилось, ты не можешь не винить нас…

– Не бойся, я не выдам тебя, – ее руки скользнули по легкой ткани длинного сарафана. – Тебе нужно сменить одежду… Открой сундук, тот, что в самом углу.

Там много разных вещей. Подбери, что тебе подойдет.

– Но зачем?

– Так ты меньше будешь выделяться. Особенно если еще накроешь голову покрывалом.

И вообще, тебе будет лучше переждать какое-то время здесь. Будь моей гостьей.

– Я не могу остаться! Ведь… Ты не знаешь всего! Все еще хуже…

– Нет ничего ужаснее безумия. Ты не больна им. Я чувствую это по твоему голосу, по тому, как прохладна и суха твоя кожа, четкости и ясности твоих речей. Я хочу тебе помочь. И, потом, я не верю, что боги случайно привели тебя в мой дом.

Этому должна быть причина.

– Я пришла не по воле богов, скорее вопреки…

– Расскажи обо все. И тебе станет легче.

– Мы с Ри, моим другом… Я уже говорила тебе о нем… Вчера мы разговаривали с вашим Хранителем. И… В общем, он сказал, что нет никакого закона, который запретил бы нам пойти, посмотреть на город. Более того, он обещал прислать человека, который показал бы нам город… А сегодня за нами пришел горожанин и повел в храм… Прости, я… Я совсем не хочу обвинить мага во лжи, может быть, он просто хотел испытать нас…

– Тебе самой так трудно поверить в обман, что ты скорее возьмешь всю вину на себя, чем хотя бы подумаешь о неправильности поступков наделенного даром… Я не знаю, в чем правда. Тебе нужно поговорить с моим братом. Ему известно практически все, что происходит в городе… И он куда умнее меня. Он всегда находит ответы на те вопросы, которые ставят других в тупик… Ты пришла к нему?

– Нет… Я вообще не знаю, где я очутилась и как сюда попала. Я убежала от каких-то ужасных людей, собиравшихся продать меня в рабство. А к ним меня привел парень…

Я… я не запомнила дорогу и заблудилась в черных коридорах.

– Работорговцы? Странно. Их в городе немного и все они богачи, живущие на окраинах, в окружении своих собственных садов… Сати, пожалуйста, не обижайся на меня, но, ты знаешь… Может быть, для тебя так было бы лучше…

– Нет! – воскликнула та, вскочив со стула. Она и помыслить не могла о том, чтобы расстаться со свободой, даже если за нее придется заплатить ценой жизни!

– Я, конечно, понимаю, что говорю ужасные вещи, но… Если тебя поймают, то все равно сделают рабыней…Здесь так карают за нарушение закона…

– Тогда, я лучше сейчас же убью себя! – она схватила лежавшую рядом длинную вязальную спицу. – Я не надену рабские цепи!

– Остановись! Я хочу помочь тебе! Я знаю, как. Мы упросим брата, чтобы он оформил на тебя все документы… Ты побудишь эти дни, пока караван в городе, у нас, а потом, когда твои родные соберутся уходить, мы отпустим тебя. Все будет хорошо, вот увидишь!

– Ну… – Сати с сомнением посмотрела на Лику. Та была так искренна, так страстно желала помочь… Если выбирать себе хозяйку, то лучше уж ее. И тут она вспомнила…

– А как же Ри? Что будет с ним?

– Вы потеряли друг друга в городе? Почему вы расстались?

– Те люди… Они схватили его. А мне удалось убежать.

– Брат найдет его… Только нужно будет делать все очень осторожно, чтобы не привлекать внимание… Ты случайно не запомнила никаких имен? Может быть, они как-то называли себя?

– Конечно! Я никогда не забуду. Того парня, что привел нас, звали Буром.

– Бур? – на лице горожанки отразилось удивление. – Он такой… Высокий, худющий, как жердь, и забавный? – Лика вдруг рассмеялась, весело и беззаботно.

– Ты знаешь его? – насторожилась Сати.

– Ну конечно! Это же Кроха! После того, как он убежал от своих, брат разрешил ему жить у нас. Представляешь, он помнит наизусть все легенды! С ним так интересно и весело!

– Он привел нас к врагам!

– Нет, Сати, нет! Раз ты до сих пор жива… Х-х, – с шумом выдохнула она, – иногда он может казаться ехидным и злым, но я-то знаю, что это все неправда, маска, которую он надевает, чтобы защититься от зла земного мира.

– Ты с таким жаром защищаешь его… Словно влюблена.

– Я… – она вдруг густо покраснела, а затем, резко вскинув голову, с вызовом проговорила: – А если и так? У меня есть сердце, душа, и… – у нее на глазах блеснули слезы.

– Прости, я не хотела тебя обидеть! – девушка прижалась к ней тесней, чувствуя, что и сама плачет. – Ри… Он тоже иногда бывает таким вредным, просто ужас! Но я все равно люблю его… Мы скрываем это от всех… Но ты ведь никому не расскажешь?

– Конечно. Я умею хранить тайны. К тому же, я не выхожу из этого дома.

– Через несколько дней наш караван уйдет из города и мы никогда больше не увидимся… – она улыбнулась. – Может быть, поэтому нам с тобой так легко делиться секретами…

– Я хочу, чтобы мои тайны странствовали вместе с тобой, в твоей памяти… Это ведь все равно, как будто часть меня отправится в путь.

– Я хочу, чтобы кусочек моей души остался в городе… Лика, мы с Ри решили пожениться. Сразу же, как только пройдем испытание. Нам осталось подождать немного, всего каких-то полгода…

– Но ведь это так здорово! Счастливая! – ее глаза наполнились печалью.

– А Бур? Он ведь уже полноправный и…

Вздохнув, Лика лишь качнула головой, не произнеся ни слова в ответ на незаданный полностью вопрос.

– У него другая подружка?

– Мы… Мы скорее как брат и сестра. Не знаю, иногда, в фантазиях, мне хочется чего-то большего. Любви, семьи…

– Тебе скоро проходить испытание? Если он любит, то дождется!

– Это… Это неважно…

– Но вы говорили с ним… О любви?

– Нет. Я не могу. И, потом, зачем? Все равно из этого ничего не выйдет. У вас в караване, наверное, все просто. В городе же мы сами ничего не решаем. Судьбу определяют родители, старшие в роду. Бур из очень знатной семьи… А я… – она махнула рукой. – И вообще я слепая… – совсем тихо добавила девушка.

– Когда двое любят друг друга, их ничто не остановит.

– Давай не будем обо мне… – она прикусила губу, словно от резкой боли.

– Конечно, – поспешно согласилась караванщица, хотя ей хотелось говорить и говорить… – Бур увел нас из храма… Лика, ты ведь хорошо его знаешь… Зачем он сделал это? Чтобы заработать на нас деньги?

– Он так сказал? – улыбнувшись, девушка качнула головой.

– Тогда почему? Ведь он рисковал жизнью…

– Он верит в справедливость, стремится к ней… Не знаю… Я скорее чувствую, чем понимаю…

– Лика, можно к тебе? – раздался громкий твердый голос из-за двери.

– Конечно! – поспешно крикнула в ответ девушка, затем схватила руку своей подруги, почувствовав, как та вдруг вздрогнула, зашептала ей на ухо: – Не бойся, все в порядке. Это мой брат!

– Я не один, со мной гость.

– Заходите! – на лице Лики отразился интерес. Было видно, что девушке действительно нравится принимать гостей, приходом которых судьба не так уж часто ее баловала.

Тут дверь отворилась… И Сати вмиг забыла обо всем.

– Ри! – вскрикнула она, бросаясь на шею к своему возлюбленному.

– Вот и твоя подружка, – следом за ним вошел Ларс.

Не проходя вглубь комнаты, он остановился, опершись спиной о стену.

– Брат, – Лика встрепенулась, обернулась на его голос, – мы должны помочь им!

Тот молчал. Его глаза были сощурены, лицо задумчиво и настороженно.

– Ларс! – напуганная его молчанием больше, чем всем услышанном от своей новой подруги, девушка вскочила со своего стула, бросилась к нему. Она не заметила, как наступила на край своего длинного покрывала и неминуемо упала бы, если бы ее брат, отреагировав на произошедшее быстрее, чем все остальные в комнате успели что-либо заметить, не подскочил в ней, поддерживая.

Лика уткнулась ему в плечо, глотая покатившиеся из глаз слезы.

– Ну, успокойся, успокойся… Мы что-нибудь придумаем, – проговорил Ларс.

– Ты говоришь так, словно сам в это не веришь… – прошептала горожанка.

– Вот что, – он взял сестру за руку, помогая вернуться назад, к стоявшему возле окна стулу, – давайте все сядем и поговорим… Пока у нас есть такая возможность… – усадив сестру, он опустился с ней рядом и замер, ожидая, когда гости сделают то же.

Караванщики, обнявшись, словно боясь, что судьба вновь разлучит их, едва разомкнутся руки, подошли к хозяевам, сели на край тяжелого железного сундука.

– Что такое Черные легенды? – спросил Ларс.

– Черные легенды? Я никогда не слышала ни о чем подобном! – удивленная, проговорила Сати. Она ждала, что то же скажет и ее друг, однако юноша напряженно молчал, глядя себе под ноги, словно боясь, что собеседники найдут ответ в его глазах.

– Ри… – она сразу же почувствовала: что-то не так. И ей тотчас стало не по себе.

– Ты хочешь сказать, что это… Что бы там ни было действительно существует? Но откуда ты знаешь, ведь никто в караване никогда…

– Я помощник летописца, – вздохнув, проговорил тот. – Так получается, что с некоторого времени мне становятся известны все тайны каравана…

– Ты никогда ничего не рассказывал мне! -в ее голосе звучала обида.

– Прости, я не мог иначе. Так было нужно.

– Что они такое? – вновь спросил предводитель воров.

Ри молчал.

– Это секрет каравана, – наконец, проговорил он. – Я не вправе раскрывать его даже своим, не то что чужакам.

– Ри, мы должны доверится Лике и ее брату! – с жаром заговорила Сати. – Они хотят помочь нам, и…

– Ты сама не знаешь, о чем просишь! – прервал ее юноша. – Это очень опасные знания.

– Сейчас ты готов защищать свои тайны, – Ларс вскинул голову, пронзая Ри горячим взглядом вмиг вспыхнувших, словно огненная вода, глаз, – хотя и находишься среди тех, кто не представляет никакой угрозы для твоих родных. Но о чем ты думал, когда покидал площадь, шел в храм? Или ты не знал, что хозяину города дано проникать в память стоящего перед ним человека?

– Я не… – юноша просто не думал об этом. Ему казалось… Он полагал, что все зависит лишь от него: если он никому ничего не скажет, то никто не узнает, а караванщик верил, что сможет промолчать под любыми, самыми ужасными пытками… – И, потом, почему я должен верить тебе? Ты ведь откуда-то тоже узнал о рукописях!

– Я знаю о существовании этих свитков лишь потому, что накануне старший купец заплатил мне за то, чтобы мои люди выкрали их из каравана.

В комнате воцарилась напряженная тишина.

– Если так, – спустя несколько мгновений напряженного раздумья тяжело проговорил Ри, – тебе известно куда больше, чем мне. Ведь я лишь слышал о Черных легендах.

– У меня их нет.

– Воры не смоги украсть несколько клочков бумаги? – криво усмехнулся караванщик.

– Мы их не нашли, хотя и обшарили всю площадь. Можете гордиться: вы надежно прячете свои тайны… Однако это вряд ли способно что-то изменить: если нашему Хранителю они понадобились, он их получит.

– Ты хочешь сказать, что он выманил нас ради этих рукописей? Но это глупо: взрослые никогда бы не доверили их нам! – с ужасом глядя на горожанина проговорила Сати.

– Хозяин города ничего не делает просто так. Ему известно о вас куда больше, чем вам самим.

– Это ведь старший купец, да? – внезапно перебил его Ри. – Вы работаете на него?

Он приказал выведать у нас все, что мы знаем? И Бур не случайно оказался у храма, когда хозяева города решили, что вам будет легче втереться к нам в доверие и узнать правду?

– Ни Бур, ни Ларс никогда бы не пошли на такое! – воскликнула Лика, до этого мига лишь напряженно прислушивавшаяся к разговору. По ее лицу было видно, что девушка знала, каким ремеслом занимается брат. И, все же, несмотря ни на что, она не только становилась на его сторону, но и готова была с жаром защищать, даже перед судом богов.

– Ри… – Сати повернулась к другу. – Расскажи. Я им верю.

– Сначала пусть он, – караванщик качнул головой в сторону горожанина, – ответит на мои вопросы!

– Хорошо, – кивнул Ларс. – Спрашивай.

– Поклянись мне своей душой, что будешь говорить только правду!

– Клянусь.

– Одного слова мало! – Ри весь напрягся, и, подавшись чуть вперед, впился взглядом сощуренных глаз в лицо Ларса.

– Клянусь вечным сном и бессмертием души. Пусть боги будут мне свидетелями, а наказанием пустота!

– Ладно, – караванщик, наконец, позволил себе немного расслабиться. Он вновь ссутулился, опустил руку на плечо подружки, привлекая ее к себе.-Такую клятву не нарушит даже вор…Старший купец, жрец, хранитель…кто-нибудь из горожан поручал тебе выведать у нас тайну?

– Нет.

– Но ты не удивился тому, что Бур привел нас!

– Не удивился. Он не настолько глуп, чтобы не понять, какой опасности подвергает себя, уводя вас из храма. Ему нужна была помощь и защита, найти которые он мог только здесь.

– Откуда Бур узнал о нас?

– Спроси у него. Я могу лишь предположить, что подслушал какой-нибудь тайный разговор служителей.

– Что он вообще делал на холме?

– Мне было интересно, зачем хозяину города понадобились эти странные рукописи.

Ему же, внуку жреца, проще всего разузнать.

– И тот разговор, который он подслушал…

– Возможно, в нем речь шла о вас. И, судя по тому, что он услышал, ничего хорошего вам ждать не приходилось… А Бур… Когда он видит, что его родственники готовятся совершить что-то несправедливое, он кидается в драку и остановить его в такие мгновения не в состоянии даже боги.

– Что ты собираешься делать с нами? Продашь в рабство?

– Нет.

– Почему?

– Вас никто не купит. Вы слишком нужны Хранителю. Никто в городе не пойдет против него.

– Даже твои люди?

– Они подчиняются лишь мне… Но я не собираюсь подставлять их, обрекая на медленную смерть в снегах пустыни. Или и того хуже – в лапах демонов и духов.

– Значит, все же, ты собираешься отдать нас хозяину города?

Ларс ничего не сказал в ответ, и караванщикам это молчание показалось красноречивее слов.

Сати вскрикнула, сильнее прижимаясь к плечу Ри. Тот, с нескрываемым презрением глядя на вора, проговорил, стараясь вкладывать в каждое слово как можно больше желчи:

– Зачем тогда все это?

– Ларс, – кажется, даже Лика начала верить. – Ларс, не делай этого! Я понимаю, ты думаешь сейчас о том, как защитить меня, но…

– И не надейся, девчонка! – вскричал Ри. – Он заботится не о тебе, а о том, как бы нас повыгоднее продать! Конечно, все настолько очевидно, что и сомнений быть не может: мы нужны хозяину города. Раз так, он щедро заплатит своим слугам за наши головы! – он уже был готов вскочить со стула, но слово, соскользнувшее с губ вора, заставило его остановиться.

– Смертью.

– Что?! – он даже не понял, о ком говорит горожанин, о себе или чужаках.

– Сосунок, – беззлобно усмехнулся Ларс, отводя в сторону глаза, в которых плавилась грусть, – пусть мне только восемнадцать…

– Не слишком ли ты молод для предводителя воров? Что ты сделал такого, что заслужил эту "честь"? Или тебе пришлось за нее заплатить хозяину? Ты и сейчас платишь ему верной службой?

– Ты ничего не знаешь обо мне, – даже если слова караванщика и задели его, он не показал вида, продолжая, – побереги свою ярость для тех, кто действительно несет тебе зло… Я не собираюсь отдавать тебя хозяину города, когда слишком хорошо понимаю, сколь велика будет его благодарность. Вы сейчас – хуже тех, кто заражает окружающих безумием, ибо вы не просто нужны Хранителю, но нужны для каких-то целей, которые он старательно скрывает.

– Жертвоприношение! Они готовят человеческое жертвоприношение!

В комнату прямо через окно забрался Бур. Он запыхался, глаза мерцали лихорадочным огнем, спутанные волосы намокли от пота.

Взглянувшему на него могло показаться, что юноша болен тем безумием, которого, самого верного и безжалостного слугу Губителя, боятся все живущие на земле: и горожане, и караванщики, и даже бессердечные твари – снежные разбойники. Однако почему-то все сразу же ему поверили.

Сати зарыдала, не в силах больше выносить того кошмара, который с каждым мигом все больше и больше сгущался вокруг нее. Лицо Лики покрыла матовая бледность. Ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержать готовый сорваться крик. Слезы покатились по щекам большими прозрачными каплями, оставляя за собой длинные дорожки. Ри, лишившись дара речи, смотрел на Бура округлившимися глазами, его губы приоткрылись, словно он силился вздохнуть и никак не мог, когда в комнате не осталось воздуха – одна пустота.

Лишь Ларс воспринял эту новость спокойно. И пусть он еще сильнее помрачнел, но ни один мускул не дрогнул на его лице, скрывая от окружающих то, что творилось в его душе.

– Что ж, во всяком случае, это кое-что объясняет… Рассказывай, что ты узнал, Бур.

– Я был дома и собственными ушами слышал, как дед говорил со своим братом о том, что в городе готовится жертвоприношение и, так как это будет сотое…

– Великие боги! – в ужасе прошептала Лика. Ее пальцы стали перебирать кисти покрывала, словно бусины четок, в то время как губы беззвучно повторяли слова молитвы.

– В общем, госпожа Кигаль…

– Богиня смерти! – воскликнула Сати. Вскочив со своего места, она подбежала к горожанке, села рядом с ней на ковер, спеша присоединиться к ее чистой и искренней молитве – единственно способной вызвать сочувствие владычицы подземных земель и упросить ее смилостивиться над несчастными, которые даже не знают, в чем их вина.

– Он хотел нас принести в жертву! – пробормотал Ри.

– Нет… Во всяком случае, у него были другие планы… Жертва есть… Какой-то мальчик-раб… Не знаю… Но сейчас… Я не понял всего… Богиня смерти решила испытать Хранителя… – слова переполняли его, отравляя своим ядом, заставляя трепетать в слепой, беспомощной ярости.

– С каждым мигом все становится чернее и чернее…-одними побелевшими губами прошептала Лика.

– И все равно я ничего не понимаю! – ее брат с силой сжал пальцы здоровой руки в кулак. – Зачем хозяину города рукописи Черных легенд?

– Может быть, там есть что-то, что помогло бы победить его? – ужас от одной мысли о жертвоприношении, о том, что они с Сати могут оказаться на алтаре жуткого, проклятого господином Шамашем обряда, лишавшего не только жизни, но и самой души, а, значит, и вечности, была не сравнима даже со страхом потерять свободу. Но тут он вспомнил рассказы родителей о начале пути… По крови своей он был заговорщиком, осмелившимся замыслить недоброе против Хранителя. Собственные мысли испугали Ри так сильно, что он поспешил отбросить их подальше от себя. – Ерунда… Даже узнав правду о Хранителе, все равно никто не поднимет на него руку. Ведь в его силе жизнь всего города. Это… верное и бессмысленное самоубийство… Горожане никогда не пойдут ни на что подобное… Однако ведь есть еще караванщики… – пробормотал он себе под нос.

– Что караванщики? – вздохнул Бур, на лице которого отразилось отчаяние, взгляд, теряя блеск, с каждым мигом становился все более блеклым и потерянным. – Ваши родители уничтожат этот оазис, возьмут на себя тягчайший грех убийства наделенного даром лишь ради того, чтобы спасти вас двоих? Когда я вчера был на площади, то своими ушами слышал, как они раз за разом повторяли одно и то же слово – "невмешательство". Да и что они могут противопоставить могуществу Хранителя, да еще такого, как наш? Не забывай, ведь за его спиной стоит грозная богиня смерти… Или эти перешептывания служителей недалеки от истины и в вашем караване есть свой маг?

– Нет, – Ри сжался. Он с трудом проглотил комок, подкативший к горлу, искоса глянул на Бура, боясь, что горожанин возобновит расспросы.

Но тот продолжал свой рассказ, удовлетворенный тем ответом, что получил. – Мои родственнички охвачены не просто беспокойством, а настоящей паникой. Старик был настолько взволнован, что даже, забыв о былой строжайшей секретности, перестал беспокоиться о том, что его могут подслушать.

– Возможно, он считает, что скрывать больше нечего, – задумчиво проговорил Ларс.

– Что, решил уйти от своего хозяина? Даже если бы это было так, если бы он надеялся таким образом смыть со своих рук кровь жертв… Он знает, что маг моментально почувствует любой намек на предательство и покончит с ним… – Бур качнул головой, показывая, что не согласен с таким предположением. – Я еще не все рассказал, – вздохнув продолжал он, – хозяин города приказал распустить слух о том, что на его стороне госпожа Кигаль.

– Разве прежде горожане не знали об этом?

– Нет, – мотнул головой Бур. – Они скрывали правду. Мало ли как люди могли ее воспринять. Все же, богиня смерти – слишком страшный покровитель…

– Зачем же говорить все сейчас…?

– На тот случай, если кто-то решит попытать снежную судьбу… – он взглянул на Ри с таким видом, словно предполагал, что тот должен понимать это и без его объяснений.

– Ни один смертный не выступит против Нее! – в ужасе вскричала Сати.

– Пусть так, – хмуро бросил Ри. – Но если горожане узнают, что с нами в город пришел Шамаш…

– Господин Шамаш? – Бур, сощурившись, смотрел на караванщика. В его глазах зажглась надежда. – Здорово! – прошептал он. – Вот, значит, что такого особенного в вашем караване! Не мудрено, что в городе творится неизвестно что!

Во всяком случае, – он хмыкнул, – теперь я верю, что ты говорил правду, называя себя помощником летописца… – улыбка скользнула у него по губам, – и я придумал, что хочу в награду за ваше спасение: если нам удастся выбраться из этой заварушки, обещай, что расскажешь все другим… Вот было бы здорово, если бы о нас написали легенду!

– Посмертно… – мрачно обронил Ларс.

– А если и так? – нет, эта мысль нравилась Буру все больше и больше. – Однако чтобы это стало реальностью, я должен вас спасти. Еще раз… И я, кажется, придумал, что следует делать… Пойду, быстренько распущу слухи о том, что в городе бог Солнца…

– И горожане поверят… – Сати не сводила с Бура испуганного взгляда широко открытых глаз.

– Разумеется, – хмыкнул тот, – такими вещами не шутят! Я побежал.

– Нет! – остановил его Ри.

– Ты так хочешь оказаться на алтаре? – криво усмехнулся юноша, который, однако же, остановился на мгновение. – А вот я не горю желанием ни составлять тебе компанию, ни провожать под нож деда! Если это спор богов, пусть Они и решают все между собой! Мы-то тут при чем?

– Ты ничего не знаешь! – продолжал настаивать на своем караванщик. – Шамаш еще не до конца оправился от болезни! Он ничего не помнит, и…

– Раз так, может быть, это вообще не Он?

– Нет! – встрепенулась Сати. Девушка бросилась к своему другу, спеша встать на его сторону. – Шамаш провел караван по магическому мосту! Богиня снегов прислала к Нему своих огненных волков! Двое малышей теперь идут с караваном. И Он приводил нас в страну блаженных душ. Там было так прекрасно! – вспоминая, Сати улыбнулась.

– Расскажи! – попросила ее Лика, но Ларс хмуро возразил:

– Не сейчас! У нас все меньше и меньше времени на то, чтобы придумать способ сохранить собственные жизни и жизни наших гостей.

– Госпожа Кигаль не пойдет против брата!

– Она – да… – предводитель воров взглянул на Ри исподлобья. В его глазах затаилась настороженность, словно он ожидал, что в любой момент может произойти все, что угодно, при этом больше веря в худшее, чем в счастливое избавление. – Но ведь где-то поблизости с Ней бродит Ее супруг…

– Губитель! – в один голос ужасе вскричали девушки.

– Тем более мы не можем никому говорить о Шамаше! – помрачнев, проговорил Ри.

– Даже если это ваш единственный шанс спастись? – Ларс качнул головой, однако в его взгляде было не осуждение, а тихое, печальное сочувствие.

– Пусть так! – продолжал упрямо настаивать на своем Ри, знавший о том, что караванщики решили никому не говорить, кто такой Шамаш, боясь подвергнуть Его опасности. Юноша не мог идти против этого решения, тем более после того, что он узнал о городе.

– И, все же, это дело богов, – проговорил Бур, однако в его голосе уже не было прежней решительности.

– Караванщики понимают не хуже нас, – качнул головой Ларс. – Они знают, что находятся в смертельной опасности… Великие боги, да им известно во много раз больше, чем нам! Они прекрасно осведомлены о том, что нужно от них хозяину города. Но продолжают молчать, не желая ни во что вмешиваться. Возможно, такова воля бога Солнца. Раз так… – он на миг прикусил губу. – Ладно. Забудем.

Посмотрим на все с другой стороны. Хранитель не остановится, что бы там ни было, ведь им сейчас руководит не разум, а эмоции… Мы против него вряд ли что стоим…

Но мы можем сделать так, чтобы его слуги перестали помогать ему, превратившись в немых и недвижимых наблюдателей… – он почесал затылок. – Бур, иди, выпускай наших говорящих птиц. Пусть…

– Нет! – Ри подбежал к юноше, схватил его за руку, удерживая. – Даже если впереди нас ждет смерть, мы не должны!

– Ты так спешишь возразить, что даже не утруждаешь себя тем, чтобы узнать, чему ты говоришь "нет", – качнул головой Ларс. Он продолжал, вновь обращаясь к Буру.

– Скажи… Скажи вот что: госпожа Кигаль хочет испытать своего слугу. Такова Ее воля и никто не должен мешать задуманным Ею планам. Все должны ждать. Ждать, когда исполнится судьба.

– Сдается мне, что так оно и есть, – пробормотал Бур.

– Поспеши. Иначе уже сегодня на закате толпа ринется на площадь, неся в руках знамена госпожи Кигаль, мечи и дубины…

– Я успею! – Бур вырвал руку из онемевших пальцев Ри.

– Почему? – караванщик медленно повернулся к вору. – Почему ты послушал меня?

Ведь если бы люди узнали о боге солнца…

– Вряд ли это помогло бы нам… – Ларс свел брови. – Однако, не радуйся раньше времени: как бы ты ни скрывал правду, хозяин города ее все равно узнает… – он помрачнел, в глазах закружили тени-предзнаменования близости беды, ее ожидание.

– Нет! – решительно воскликнул Ри. -Нет! Что бы маг ни делал, ему никогда не узнать этого! Караванщики сохранят свою тайну во что бы то ни стало!

– Невмешательство – хороший принцип, но только в том случае, если его придерживаются обе стороны… Возможно, узнай хозяин города о боге Солнца сейчас, это остановило бы его… Не знаю… Так или иначе, это ваша судьба, вам и решать.

– Мы не станем подвергать опасности жизнь бога! – юноша выпрямился, высоко вскинул голову, готовый принять смерть прямо сейчас.

– Бог бессмертен.

– И все равно…

– Если ты так сильно хочешь скрыть правду, возьми нож и перережь себе горло. Лишь из уст самоубийцы наделенный даром не сможет вытянуть признание.

– Раз ты так уверен в этом, почему бы тебе не "помочь" нам? Мертвые, мы не будем для тебя опасны!

– Я сказал – самоубийцы. Память жертвы магу будет получить даже легче, чем живого…

Что же до меня, то вы вряд ли что-либо измените в моей судьбе.

– Вот как…

– Перестеньте вы, оба! – воскликнула Лика. На ее лице отражались тяжелая душевная мука и мольба о понимании. – Ларс, ты ведь можешь им помочь! Ну, хотя бы попытаешься! Ведь ты…

– Сестра! – он прервал ее, заставил замолчать.

Ри, прищурившись, смотрел на вора с нескрываемым удивлением. Он никак не мог разгадать этого горожанина, всякий раз поступавшего совсем не так, как от него ждали.

– Что ты скрываешь от нас? – спросил он. – Я понимаю, между нами нет и не может быть доверия. Однако сейчас, когда речь идет не только о нашей жизни, но и… – он не успел договорить. В окно камнем влетел Бур.

– Стражи! – с трудом выдавил он из себя. Юноша так сильно запыхался, что никак не мог отдышаться. – Что будем делать? – он взглянул на застывших друзей, которые, казалось, никак не отреагировали на это известие. – Да очнитесь вы! Нельзя же просто сидеть и ждать исполнения судьбы!

– Бессмысленно сопротивляться, – сведя брови, проговорил Ларс. – Все то, что должно произойти, так или иначе случится.

– Почему ты не хочешь хотя бы попытаться!…

Ларс подошел к окну, выглянул…

– Ладно, – повернувшись, он обвел всех быстрым взглядом. – Бур, уводи девчонок. А мы, – он пристально взглянул на Ри, – отвлечем внимание воинов.

– Хорошо, – горожанин бросился к Лике, схватил ее за руку, помогая подняться.

– Нет! – воскликнула, сопротивляясь, та, – я не покину тебя!

Ларс приблизился к ней, коснулся рукой плеча: – Я прошу тебя. Попытайся. Ради меня. Мне будет легче, зная, что ты в безопасности, что они не смогут использовать тебя, пытаясь сломить мой дух.

Девушка, тяжело вздохнув, опустила голову на грудь, готовая подчиниться решению того, на кого полагалась во всем уже не один год. И все же…

– Брат, ты ведь не оставишь меня совсем одну? – в ее голосе звучала мольба, которая была способна задобрить даже самого сурового бога.

Но горожанин оставался холоден и тверд, как мертвая гора.

– О тебе позаботится Бур, – это было единственным, что сорвалось с его губ.

Предводитель повернулся к своему сотоварищу. На миг их глаза встретились, и последний чуть заметно кивнул. Лица обоих оставались мрачны и решительны, не допуская ни тени неуверенности, словно эти двое, обладая даром предвидения, давно знали о том, что должно произойти.

– Сати, уходи с ними! – Ри было страшно думать о том, что с ним произойдет, но ему становилось много легче от мысли, что его подруга будет в безопасности.

Однако…

– Нет, – качнула та головой. В ее голосе были не решительность и даже не упрямство, а смирение. Ри, заглянув в глаза девушки, понял, что ею сейчас руководит не чистое и наивное желание не бросать друга перед лицом беды, нет, ее шаги направляли сами боги, с которыми было бессмысленно спорить. – Я знаю, что должна остаться, – проговорила она, подняв глаза на юношу. – Прости.

– Ларс… – уже у двери Бур оглянулся.

– Не медли. Быстрее! – подтолкнул его властный голос предводителя.

Прошло несколько мгновений напряженных ожиданий в жаркой, неподвижной тишине. А затем в комнату ворвались стражи, чье появление, несмотря ни на что, оказалось внезапным, заставляя караванщиков, вздрогнув, прижаться друг к другу, не смея взглянуть на тех, в чьи руки теперь попала их жизнь.

– Так, – вслед за воинами в комнату вошел жрец. Он огляделся, холодно скользнул безразличным взглядом по караванщикам и лишь затем повернулся к Ларсу. – Вот, значит, где твое убежище. Умно. Мы искали по подземельям и лачугам, ты же с удобствами устроился под самым нашим носом, – он вновь, сощурив глаза, осмотрелся. – Комната-то твоей сестры… А где она сама?

Ларс лишь усмехнулся.

– Мальчишка, неужели ты не понимаешь, что мы все равно ее найдем!

– Ищите, – прозвучал спокойный, полный безразличия ответ.

– Как знаешь. Тебе же будет хуже, – проскрежетал Абра.

Какое-то время он молчал, не спуская исполненного угрозы взгляда с лица своего собеседника, будто ожидая, что тот передумает.

– Хад, – поняв, что он попросту напрасно теряет время служитель, недовольно поморщившись, подозвал старшего стража.

– Да, мудрейший? – тот вздрогнул, словно его коснулся не взгляд служителя, а плеть работорговца.

– Прикажи осмотреть здесь все. И поторопись. Она не должна уйти.

– Оставь ее! – воскликнул Ри, покрепче прижимая к себе Сати, которая спрятала лицо на груди у своего друга. – К чему служителю слепая девчонка!

– Значит, вы видели ее, – взгляд сощуренных глаз, словно острие ножа вонзился в караванщика, – и говорили с ней!

– Она ничего не знает! – выхватив нож, караванщик вскинул рукой, пытаясь отбиться от начавших приближаться к ним воинов, в руках которых поблескивали грубые ржавые цепи.

Ри понимал, что это то же самое, что отмахиваться от метели, и, все же, не мог просто стоять, дожидаясь неминуемого. Может быть, в душе он надеялся на быструю и легкую смерть в бою…

– Сати, – он наклонился к подруге. – Я люблю тебя…

– Убей меня! – тихо, одними губами, прошептала та. – Я не хочу! Я боюсь того, что ждет меня впереди! Мне не выдержать испытания! Пусть уж лучше конец! Мы еще встретимся, я знаю: нам удастся упросить богов подарить нам еще один шанс! Я люблю тебя! Ну же…!

– Что вы стоите, ротозеи! – зло вскричал служитель. – Выбейте нож из рук этого недоноска и свяжите покрепче: Хранителю нужны нарушившие закон живыми, а не их безгласные тени! Не приведи вас боги не исполнить поручения хозяина города!

Ри, понимая, что иной возможности у него не будет, поспешно вытянул руку, замахиваясь для удара… Но тут цепь, словно кольцо веревки, поймала его руку, пронзила резкой болью, выбивая нож, накрепко сковала в своих железных объятьях, до крови сдирая кожу, глубоко врезаясь в мягкую, беззащитную плоть.

Воины грубо оторвали юношу и девушку друг от друга, крепко стянули, не утруждая себя заботой о том, причиняют ли пленникам боль. Затем они поспешно отодвинулись от караванщиков, только теперь вспомнив о том, что чужаки могут оказаться заразными.

Стоило юноше дернуться, пытаясь вырваться, как цепи предупредительно звякнули, еще глубже впиваясь в тело. Ри понял, что не в силах двинуться. Единственное, что ему оставалось, это положиться на свою судьбу, ожидая неминуемого.

– Ри! – испуганный вскрик Сати заставил его вскинуть голову.

Девушка стояла в стороне, оттесненная от своего друга несколькими воинами, алчно поглядывавшими на белоснежное тело, видневшееся из-под порванного грубыми руками сарафана. Ее запястья сковывали браслеты рабских кандалов, руки были крепко притянуты к телу, на шею накинута петля.

– Проведите караванщиков по городу, – тем временем раздался громкий приказы жреца, – а затем тащите в храм на суд совета… Хад, – недовольно поморщившись, окликнул он старшего из воинов, стоило стражам, стянув накинутые пленникам на шеи удавки, заставляя тем самым чужаков подчиняться, подвести их к двери. – Что ты это делаешь?

– Выполняю твою волю, мудрейший, – поспешно отозвался страж, слишком хорошо знавший резкий нрав хозяев города и то, сколь скоры все правители на расправу.

– Я сказал – "караванщиков"!

На миг скосив глаза чуть в сторону, Ри заметил Ларса, которого стражи тащили вслед за ними с Сати. Его руки были свободны от оков, лишь шею плотно сжимало кольцо-удавка.

– Твои люди что, от страха заразиться безумием, совсем головы потеряли? – ярость нарастала, голос жреца звучал все громче и громче, заполняя все вокруг.

– Но… – старший страж растерялся. Он никак не мог понять, что же вызвало гнев служителя.

– Ты и его собираешься вести по улицам?

– Мудрейший…

Тот не желал слушать оправданий:

– Да вы потеряете его быстрее, чем выйдете из дома! Это же предводитель воров! Вы хотя бы представляете, сколько у него в городе своих людей, и какие это отчаянные, презирающие страх и закон отбросы?

– Что же нам делать…

– В этом доме должна быть потайная дверь, ведущая в подземелье, – Абра взглянул на Ларса.

Криво усмехнувшись, тот провел тыльной стороной ладони по разбитой губе, показывая, что ничем не намерен помогать своим пленителям.

– Найдите ее! – жрец повернулся к воинам. – Я буду в храме. И не заставляйте Хранителя ждать! Хад, надеюсь, ты в состоянии хотя бы привести их туда? Мне сейчас совсем не хочется заниматься еще и выборами нового старшего стража, но если ты меня подведешь, я буду вынужден сделать это.

– Я не подведу тебя, мудрейший! – проговорил тот.

Абра уже подходил к двери, когда услышал, как старший страж с яростью набросился на своих людей:

– Ну что встали как истуканы? Живо выполняйте приказ! Ты, ты, ты и ты – поведете караванщиков в храм. Быстро! И не приведи вас боги их упустить! Остальные осмотрите здесь все! Найдите девчонку. Слепая не могла далеко уйти. И тайный ход, отыщите его!

 

Глава 9

Ярид сидел на троне, мрачный, неподвижный, как статуи воинов у него за спиной.

Руки скрещены перед грудью, голова опущена на грудь, глаза, не мигая, глядели в пол, словно намереваясь пробить в нем врата во владения госпожи Кигаль.

Абра подошел к нему, поклонился и замер, не желая прерывать размышления Хранителя. Он ждал, когда тот сам обратит на него внимание.

Но время шло, а маг продолжал молчать, отрешившись от всего мира.

– Мы их поймали… – наконец, решился заговорить жрец.

– Поймали?! – взвился хозяин города. – Да твои безголовые остолопы перевернули все с ног на голову! Хорошо хоть они попали в руки к ворам, а не к этим демонам, или как их там!

– Теням.

– Что?! – он вскинул на служителя налитые алой яростью глаза, взгляд которых был готов испепелить собеседника.

– Их называют тенями…

– Да какое мне дело до того, как их называют?! Главное, что в городе, где все друг друга должны знать, как свои пять пальцев, появились… неизвестно кто!

– Хозяин, тебе не следует беспокоиться об этой безделице…

– Безделице?! Ты хотя бы понимаешь, о чем говоришь? У меня под носом кто-то готовит заговор, а ты…

– Это не заговор.

– Что же тогда?

– Никто не осмелится поднять руку на мага, чья сила дарит жизнь.

– Ты говоришь так, будто сам стоишь во главе! – его глаза сверкнули недобрым огнем, когда Ярид понял, что случайно пришедшая ему в голову мысль не так уж и невероятна.

Заметив это, Абра поспешил склониться в поклоне, не спуская при этом взгляда верных, как у собаки, глаз со своего хозяина:

– Я никогда не пойду против тебя! Моя жизнь, моя душа слишком крепко связаны с твоим путем. Ничто не сможет порвать эту нить. Даже моя смерть.

– Откуда же тогда такая уверенность?

– Это не заговор, всего лишь детская игра. Поверь мне, нет никакой угрозы.

– С каких пор ты стал судить за меня? – маг вскочил с трона. Его кулаки с силой сжались, острые длинные ногти впились в ладонь.

– Мой хозяин, – жрец, смиренно опустившись на колени, склонил голову. – Я всегда был верен тебе и останусь верен в вечности. Клянусь бессмертием моей души.

– Ладно, Абра, – вздохнув, Ярид опустился обратно на трон, откинулся на спинку, закрывая глаза. – Как же я устал!

– Минувший день был очень труден для всех нас. Успокойся, хозяин, ты не один. Ты всегда сможешь на меня положиться.

– Так что это за тени? Почему ты не говорил мне о них? Это одна из новых затей, которые ты хотел опробовать, прежде чем рассказывать мне?

– Затея не моя… Вернее, не совсем моя. Я выдумал историю, своего рода сказку, которая, упав на благодатную почву, дала всход.

– Зачем?

– Недовольные тянутся к себе подобным. Пока их немного – можно направлять их мысли, подзадоривать, заставлять действовать… В пределах разумного, конечно.

Когда же ряды растут – можно опорочить любую идею дурными связями.

– Ты полностью контролируешь их?

– Конечно, нет! Это стало бы заметным.

– Не слишком ли все сложно?

– Простые идеи не приносят удовлетворения разуму.

– Ты играешь с огнем, Абра. Если ты забыл, это довольно опасно: можно поджечь свой дом, а то и волосы на собственной голове.

– Я просто хотел узнать, что думают в городе, как к властям относятся не знатные и богатые горожане, сытые настолько, что среди удовольствий разучились размышлять, а злые, нищие, завидующие чужому счастью, презирающие чужие законы, отбросы, такие как воры. Однако если ты считаешь…

– И каково же настроение этих отбросов? – губ Ярида коснулась усмешка, в то время как глаза глядели холодно и настороженно. Хранитель ожидал ответа, готовясь к тому, что тот может ему не понравится.

– Они начинают задумываться, почему ты так долго живешь.

– Вот даже как? А их не заботит, что с ними станет, когда я умру?! Я столько лет отдал этому городу! И вот она, благодарность! – возмутился Ярид.

– Людям свойственно желать большего, чем они имеют, не думая о том, что могут потерять.

– Значит, и слух о том, что я служу госпоже Кигаль, распустил тоже ты? – маг прищурившись смотрел на служителя, однако в его глазах уже не было ярости, лишь не скрываемое любопытство.

– Да, хозяин, – смиренно признал жрец, – это было необходимо, чтобы успокоить народ.

– Успокоить?! Это таким-то сообщением?!

– Именно. Повелительницу смерти слишком боятся.

– Ладно, я понял. Но почему именно сейчас?

– Люди в любой момент могли узнать о Хранителе каравана…

– Чужак… – хозяин города помрачнел. Его настроение моментально испортилось – хуже некуда. – Эта девчонка-рабыня оказалась столь же безмозгла, как красива! Я вывернул из нее всю душу наизнанку, но не узнал ничего! Как я могу вызвать его на бой, не зная его силы? Особенно теперь, когда помощь от богини, увлеченной идеей об испытании, я вряд ли получу!

– Она запретила…

– Не повторяй! – резко прервал его Хранитель. – Я помню, – мрачно проговорил он.

– Ничего, я подожду… – Ярид поморщился. – Так или иначе, мне нужно сначала все разузнать!

– Караванщики не доверяют свои тайны рабам…

– Вот почему мне и были так нужны эти двое! Пока они были на площади, чужак защищал их. Но здесь они слишком далеко от него… К тому же, вряд ли до него дошло известие о том, что они убежали и подвергаются опасности… Как бы там ни было, я узнаю все, что мне нужно! О нем и о Черных легендах! Я должен прочесть те из них, которых нет у нас в городе, должен! Они – часть меня! Лишь получив их, сделав то, что в них сказано, я стану завершенным!

– Ты не сердишься на меня, хозяин?

– За слухи? Нет. Возможно, так действительно будет лучше… Даже если горожане узнают правду, всю правду, они не посмеют пойти против госпожи Кигаль… Вот только зачем было говорить об испытании? Это вносит… – он взмахнул руками, заменяя жестом слово, которое он так и не смог подобрать.

– Тут я ни при чем, – качнул головой служитель.

– Кто же это придумал? Тени? Но зачем им это!

– Чтобы заставить людей не вмешиваться. Ни во что.

– Даже если я отдам приказ…

– Пути богов святы…

– Так! – хранитель сжал губы. – Как я понимаю, это одна из тех штучек, которые вы, служители, называете палкой о двух концах…

– Не сердись, хозяин. Все не так плохо…

– Ладно, – махнул рукой Ярид, – я все равно не мог бы ни на кого положиться.

Хорошо хоть никто не станет мне мешать… Ничего, справлюсь сам…

– Конечно, – жрец позволил себе облегченно вздохнуть.

– Среди этих заговорщиков твой внук, – это был не вопрос, а утверждение.

Хранитель не сомневался в правильности своих предположений, когда лишь подобное могло объяснить скрытность жреца и, в то же время, его осведомленность о том, что оказался не в силах разузнать даже маг.

– Да, Ярид, – кивнул жрец.

– Тебе следовало больше пороть мальчишку. Может быть, плетка вправила бы ему мозги. Я знал, что он крутится среди крыс-воров, и теперь еще тени… – он вздохнул, однако в его голосе больше не было ярости, глаза посветлели, очистившись от крови.

– Я хорошо обучил его, хозяин, а знания – самый надежный ошейник.

– Однако… – маг нахмурился. – Абра, тебе известно, что именно Бур увел караванщиков из храма?

– Да, – спокойно подтвердил жрец. Если наделенный даром не покарал его за все предыдущее, то вряд ли его рассердит это, особенно когда он поймет…

– Возможно, ты и прав… – его пальцы в раздумье забарабанили по каменным подлокотникам трона. – Тогда мысли этих детей были чисты в их наивном неведении…

Теперь они знают, что именно меня интересует… Они будут думать об этом… И я прочту их мысли!… Но, Абра, почему мальчишка привел их именно к Ларсу?

– Бур уже несколько лет как вступил в стаю воров, а Ларс – их предводитель.

– А, может быть, не только?

– Что ты имеешь в виду?

– Ларс не так прост, как кажется… Может быть, он и есть глава теней?

– Ему лишь восемнадцать…

– Что ж, это только подтверждает твои слова о том, что тени – игра недавних детей, едва ступивших в пору полноправия и горящих желанием стать героями легенд…

Ладно… – маг нахмурился, раздумывая… – Почему ты сразу не привел стражей к Ларсу, если знал, что Бур потащит пленников именно к нему?

– У воров много убежищ. Нужно было проверить все. К тому же, им следовало дать время на разговор.

– Внук действует по твоей указке?

– Нет. Мальчишка даже не предполагает, что я слежу за ним. Он думает, что случайно подслушивает мои разговоры, в то время как я специально выдаю ему знания, как нищим хлеб.

– Где он сейчас?

– Исчез куда-то… Ничего, скоро отыщется. В своих фантазиях он представляет себя защитником обездоленным… Слава Апсу, друга и сподвижника Гамеша, не дают ему спать спокойно.

– Может быть, пора разбудить его от этого сна?

– Хозяин, он может еще пригодиться…

– Ты используешь своих родственников так же, как и всех остальных. Почему же я должен делать для них исключение?

– Своя кровь всегда остается своей кровью.

– Ты умеешь даже неудачу обратить в победу… Куда ты отвел караванщиков?

– Они в зале совета.

– Ты собрал совет? – глаза наделенного даром вновь напряженно сощурились.

– Нет, хозяин. Но я должен был как-то объяснить происходящее стражам, не посвящая их в наши тайны…

– Тайны?! Какие тайны! – всплеснув руками, Ярид вновь в нетерпении вскочил, заходил по зале, отчаянно жестикулируя: – Ты же сам распустил слухи о госпоже Кигаль! Что еще можно скрывать?

– То, что могут сказать чужаки.

– Да, ты прав, – вынужден был признать Хранитель. – Во всяком случае, я очень надеюсь, что эти двое хоть что-то знают…

– Не сомневайся, Ярид. Это так. От человека, которому было поручено увести их с главной площади, я узнал, что подростки упомянули Шамаша.

– Должно быть, так зовут их мага, – хозяин города поморщился. Ему было неприятна сама мысль о том, что в его владениях появился некто, положивший конец его исключительность. И, все же, он, пусть ворчливо, но продолжал: – Обычно не приветствуется наречение смертного полным именем небожителей, особенно если речь идет о великих богах, повелителях стихий…

– Я не знаю точно, но осмелюсь предположить… Эти двое уверены, что с ними идет сам бог солнца.

– Детские фантазии! – хозяин города небрежно махнул рукой. Он бы заметил приближение бога. Ему ли не знать, каково это – находиться рядом с небожителем!

Поэтому в его душе не было никаких сомнений… И, все же, на его лицо набежала тень: – Но почему караванщики скрывают…? Ведь если бы горожане узнали…

– А что бы это дало? Ничего. Кто решился бы встать на сторону выдающего себя за бога солнца, чьи права на этот титул еще требуют подтверждения, когда тому противостоит сама повелительница смерти?

– Хорошо, – глаза Хранителя сверкнули недобрым огнем, на губы легла усмешка. – Очень хорошо! Вера ослепляет, заставляет забыть об опасности, положившись всецело на то, чего на самом деле может и не быть… Ох, как мне хочется поскорее встретиться с этим самозванцем! – он потер руки, в предвкушении. – Вот бы и он сам верил в свою божественность! Тогда мне не составит труда расправиться с ним!…Ладно, подождем, подождем… Никуда он не убежит… Ожидание – тоже наслаждение, которое приятно растянуть.

Ярид замер в задумчивости, склонив голову на грудь. Наконец, он с шумом выдохнул воздух, поднял глаза на жреца.

– Мне повезло, что у меня такой мудрый и верный служитель, – проговорил он.

– Я забочусь о городе…

– Знаю, – остановил его маг, – о городе, который без меня давно бы умер… Ты честен со мной и я ценю это ничуть не меньше верности… Хочешь меня о чем-то попросить?

– Не трогай моего внука. Он нужен таким, какой он есть.

– Я должен, наконец, узнать все об этих тенях! И разобраться с ними. Возможно, они для чего-то и были нужны, однако это в прошлом. Теперь всех будет удерживать страх перед госпожой Кигаль.

– Есть другой человек, от которого ты сможешь получить ответы на все вопросы.

– Ларс! Так ты привел его! – маг торжествовал. Все складывалось как нельзя лучше!

Если он прав и этот вор – глава теней, то Ярид одним махом сможет разобраться со всеми своими врагами, покончить с ними… "Нет, – остановил он себя, – нет, не покончить, подчинить! Всецело и безраздельно! Абра прав – заговорщики нужны, чтобы помойной кучей притягивать к себе мух. А когда их вождь – марионетка, лишенная способности размышлять, могущая лишь подчиняться, выполняя чужую волю, лишившись навсегда своей собственной…" -Где он?

– Ларс? Вместе с караванщиками в зале совета. Я решил, что это может оказаться любопытным.

– Малолетки… Расколоть их все равно, что разбить хрупкую скорлупу земляного ореха… Ладно, послушаем, что они скажут… Хотя, сдается мне, что я и так уже все знаю, – пробурчал Хранитель, покидая зал. Жрец поспешил за ним следом.

Возле дверей к последнему несмело приблизился старший страж.

– Мудрейший! – взволнованным шепотом окликнул он жреца.

– Что, Хад? – остановившись, Хранитель резко повернулся к совершенно растерявшемуся воину. – Говори! У служителя от меня нет и не может быть секретов!

– Конечно, хозяин, – Абра сделал шаг по направлению к воину. – Зачем ты пришел?

– Я… Я выполнил твой приказ… Мои воины нашли девчонку.

– Он имеет в виду сестру Ларса, – повернувшись к Яриду, пояснил служитель. – Она говорила с чужаками.

Хранитель кивнул. Он хотел уже продолжить путь, однако его внимание привлекло странное поведение стража, который, доложив, не спешил уходить, словно оставалось что-то еще, недосказанное. Взгляд мага пронзил воина холодной иглой, вынуждая заговорить вновь.

– С ней был Бур… – втянув голову в плечи и опасливо поглядывая то на хозяина города, то на жреца, пробормотал тот.

– Они тоже в зале совета? – Ярид хмыкнул, в который раз удивляясь умению служителя найти самое удачное время для просьб. – Пойдем, – и быстрой решительной походкой направился к дверям.

Караванщики, закованные в цепи рабов, лежали ниц на холодных камнях пола в самой середине зала. Рядом стояли воины, не позволяя пленникам приподнять даже головы.

Горожане были в стороне, ближе к стене. Лика стояла на коленях, покорно склонив голову на грудь и сложив руки перед грудью, шепча слова молитвы. Видимо, ее спутников тоже пытались заставить встать на колени. Об этом свидетельствовала осталась кровь, запекшаяся на лицах и руках да грубые следы удавок на шеях.

Однако, несмотря ни на что, в миг появления хозяина города, они сидели, скрестив ноги, и никакие старания воинов не могли заставить их сдвинуться с места.

– Оставьте! – Хранитель, поморщившись, пренебрежительно махнул рукой. Он подошел к горожанам, скользнул по ним взглядам, затем ткнул пальцем в сторону Бура: – Отпустите его.

Удавка сразу же была сдернута с его шеи. Но юноша не торопился подняться. Он ожидал совсем иного суда – побоев, пыток, даже смерти, но никак не того, что его освободят вот так, без объяснений, словно он…

– Я не предатель! – первым делом он повернулся к Ларсу, затем обратил полный гнева и упрямства взгляд на Хранителя: – Тебе никогда не сделать меня своим рабом!

– Зачем? – безразлично проговорил тот. – Ты и так мой. Сам того не осознавая, ты выполняешь мою волю и делаешь это лучше самого верного слуги.

– Я никогда…

– Выкиньте его вон, – брезгливо поморщился маг, которому начало надоедать упрямство этого едва успевшего появиться на свет ребенка.

Юноша извивался, пытаясь вырваться из рук воинов, которые, получив знак от служителя, подхватили Бура, чтобы поскорее оттащить его к дверям.

– Служители не устают восхвалять твое милосердие, – вдруг заговорил Ларс, подняв на мага взгляд холодных серых глаз, в которых отражением ламп с огненной водой замерцали белые огоньки, – докажи же его, отпусти девушек, – он не просил, не требовал, просто говорил…

Хранитель открыл рот, собираясь приказать стражам заставить замолчать невежду, осмелившегося первым заговорить с магом… Однако что-то заставило его промолчать, повернуться к Ларсу.

Какое-то время он молча смотрел на вора, вскинув брови и выпятив подбородок.

– Ладно, – неожиданно проговорил он, давая знак воинам, которые, побрякивая цепями, стали освобождать Сати.

Вырвавшись из рук стражей, Бур, не смея произнести и звука, боясь спугнуть невиданную прежде милость хозяина города, подскочил к Лике, помог ей подняться, повлек за собой к двери, схватив по пути за руку Сати. Обернувшись к Ларсу, он беззвучно, одними губами прошептал: – Площадь…

Горожанин еле заметно кивнул, продолжая пристально, не моргая, глядеть на мага.

– Постой, – тишину разбил мрачный голос служителя, стоявшего в стороне, ближе к выходу. Подчиняясь его знаку, стражи преградили горожанам дорогу, когда тем уже начало казаться, что до спасения остается лишь шаг. – Мы не можем быть настолько милосердны. Эта караванщица нарушила законы города, а девчонка может пригодиться нам, если…

Хранитель повернулся к нему. В его глазах было удивление.

Какое-то время маг тупо глядел вокруг. Наконец, его взгляд начал медленно прояснятся. Маг мотнул головой, прогоняя наваждение. Его глаза начали наливаться кровью ярости.

Заметив это, Бур с силой стиснул кулаки. Он понял, что Сати ему не спасти, но еще можно было попытаться вызволить хотя бы Лику.

– Доверься мне, – прошептал он на ухо девушке, а затем, подхватив ее на руки, метнулся к вратам.

Видя, что главный вход закрыт, он метнулся к другой двери, распахнул ее ударом ноги и исчез.

Стражники, прежде чем броситься вслед за ним, оглянулись на жреца.

Тот молчал. Старик понимал, что теперь, если мальчишка вновь попадет в руки хозяина города, ему не выйти из храма прежним. А Абра не мог этого допустить.

Его единственная дочь умерла внезапно, будучи еще совсем молодой. Ни один лекарь, даже самый искусный, не мог определить болезнь. Говорили, что это была тоска по мужу-дозорному, погибшему в стычке со снежными разбойниками. Жрец, уже к тому времени проведший ни один обряд жертвоприношения, решил, что такова плата, которую богиня смерти требует от своего слуги за право быть избранным… Так или иначе, она не мучилась, не страдала, просто угасла, словно свеча, оставив маленького сына деду, который и в этом увидел знамение, относясь к ребенку не столько как к наследнику рода и состояний, столько ученику, призванному разделить тайны и перенять бремя служения богине.

Нет, он не затем столько лет растил Бура, чтобы сейчас отдать разгневанному магу!

Потом, успокоившись, Ярид поймет правоту своего верного слуги. Но не сейчас.

"Зря я велел Хаду привести девчонку, – в душе корил себя жрец. – И зачем она мне вообще понадобилась? Вполне можно было бы обойтись без нее… Великие боги, если бы я только знал, что вместе с ней схватят и этого неугомонного…" Старший страж не сводил глаз с лица служителя. Без приказа он не осмеливался посылать своих воинов вслед за беглецами, боясь вызвать гнев второго по могуществу человека в городе. Время шло. Служитель молчал, погруженный в свои размышления.

Хад понимал, что время упущено и теперь пленников вряд ли удастся догнать.

Возвращаясь назад, к дверям, он пробормотал:

– Зачем было ловить, если потом отпускать…?

Прошло еще несколько мгновений, прежде чем Хранитель полностью овладел своим сознанием. Маг подошел к Абре, встал рядом. Какое-то время он молча исподлобья смотрел на служителя, затем скользнул взглядом по стражам, приказав сквозь стиснутые зубы:

– Догнать! – он понимал не хуже остальных, что для погони уже слишком поздно, однако не собирался мириться с судьбой.

Стражи, сорвавшись со своих мест, побежали следом. Через миг в зале остались лишь телохранители и Хад.

– Вон! – махнув рукой, резко бросил им маг.

– Но, хозяин… – старший из воинов внутренней стражи медлил. – Не будет ли опасно… – он смотрел на караванщика, воспользовавшегося замешательством стражи для того, чтобы поднять голову, на его подружку, пробовавшую вырвать руку из жестких цепких пальцев старика, на вора, на губах которого лежала усмешка.

– Вон, я сказал! Все вы!

Он не привык повторять приказы дважды. Дыхание стало быстрым, напряженно-взволнованным, глаза заткала алым цветом ярость, готовая вот-вот вырваться наружу. Дураков, готовых по собственной глупости попадаться под горячую руку мага, не было и спустя мгновение в зале не осталось никого, кроме трех пленников, хозяина и его служителя.

Первым делом Ярид подошел к Ларсу, навис над ним скалой, глядя сверху вниз.

– Не пытайся сбежать! – он внезапно что было сил хлестнул горожанина невесть откуда оказавшейся в руке палкой. Удар пришелся в плечо искалеченный руки и вор, замычав от нестерпимой боли, повалился на пол.

Хранитель, бросив на него полный презрения взгляд, щелкнул пальцами. В тот же миг каменные статуи стражей – немые бездушные изваяния, стоявшие мрачной стражей за троном хозяина города – шевельнулись, покидая свои места. Выполняя мысленный приказ, они подошли к пленникам, схватили их в мертвые объятия, сжав так, что те с трудом могли вздохнуть, приподняли их над землей.

– Мальчишка! – процедил Ярид, глядя на побледневшего от боли юношу, в кровь кусавшего губы, сдерживая стон. – Это ты распустил слух об испытании? Зачем?

Чтобы люди отшатнулись от меня, перешли на твою сторону?! Нет! Этого не будет!

Пока еще я слуга госпожи Кигаль! Она покровительствует мне и не допустит…

Ларс молчал. Он лишь смотрел на Ярида.

И хозяин города, не дождавшись ответа, усмехаясь, заговорил вновь.

– Так что не торжествуй победу! Вот что я тебе скажу: ты проиграл. В надежде спасти девчонку, ты выдал свою тайну, зная которую я уже не выпущу тебя из этих стен никогда. Ты умрешь прежде, чем другие поймут… прежде, чем ты сможешь стать мне соперником…

– Твои воины не догонят беглецов.

– И самопожертвование не будет бессмысленным? – маг рассмеялся. – Наивный ребенок!

Так не бывает! То, что изначально лишено смысла, не обретет его никогда! Куда эти двое побежали? Нет, нет, я не жду от тебя ответа. Да и к чему он, когда я и так знаю: на площадь, к каравану. В городе их сейчас не укроют ни воры, ни тени.

Мои слуги, слуги госпожи Кигаль отыщут их даже в черных пещерах земель вечных мук. Ты знал это. Надеешься, что чужаки возьмут их под свою защиту? Этого не будет! Я так понимаю, перед караванщиками сейчас два пути: или во всем следовать обету невмешательства, и тогда торговцы с готовностью выдадут нам Бура и его подружку.

Если уж они готовы оставить на произвол судьбы даже собственных детей… Или, на что ты надеешься, караванщики не смогут остаться в стороне и бросят свои жизни на чаши весов господина Намтара, надеясь, что их судьбы перевесят мою… А знаешь что? Так даже лучше. Мне не терпится покончить с караваном, от которого у меня второй день нестерпимо болит голова, а проблемы растут как грибы под дождем!

Так что, в сущности, ты оказываешь мне услугу… Вот только, – Хранитель резко повернулся к служителю. – Остается вопрос, который задал старший страж: зачем было ловить их и тащить сюда? Лишь затем, чтобы продемонстрировать мне свою преданность?

Но ведь ты знал, что прежде мне всегда хватало твоего слова.

– Хозяин, я стремился быть тебе полезен, – глаза служителя поблескивали, меняясь, переливаясь от сомнений к осознанию и растерянности, так, будто он меньше всего ожидал произошедшего. Впервые за десятилетия он не осмелился сказать наделенному даром правду, выдумывая отговорку, не думая о том, что собеседник все равно почувствует обман и это разозлит его больше, чем признание ошибки и покаяние. Но нет, он говорил то, что Ярид хотел услышать, не понимая, что маг слушает не столько ушами, сколько глазами, разумом. – Ты мечтал покончить с караванщиками, но не мог ослушаться воли богини. А так, когда мальчишка расскажет чужакам правду… Я обучил его искусству вызывать доверие к каждому произнесенному слову…И…

– Абра, Арба… – скользя мрачным взглядом по покрывавшим пол зеркальным камням, проговорил Хранитель, видя перед собой обман, однако, не зная его истинной причины, ища ее в другом. – И как это все понимать? Испугался того, что мне не выдержать испытания госпожи Кигаль и решил подыскать замену, пока не поздно? – в его глазах бушевала ничем не сдерживаемая волна ярости, излучавшая волну гнева.

– Я не понимаю, о чем ты… – тот в страхе попятился.

Воздух в зале замерцал, готовый вскипеть от невиданного жара, который иссушал, не давая вздохнуть, срывая дыхание в сухой болезненный кашель, пригибал к полу, наваливаясь на плечи. Маг подскочил к жрецу, схватил его за руку, которой тот удерживал Сати, заставляя пальцы старика разжаться, оттолкнул девушку, которая, отлетев далеко в сторону, ударилась о стену и лишилась сознания.

– Сати! – вскрикнул Ри, силясь вырваться из объятий каменных изваяний, хотя и понимал, что это столь же бесполезно, как стараться растопить ледяной панцирь морей.

Наделенный даром даже не оглянулся на пленников, потеряв к ним всякий интерес.

Он вцепился в плечи служителя.

– Ты специально привел его сюда!

– Ярид, я… Я верен!

– Хватит! Довольно я доверял тебе! Твоя ложь бесполезна! Маг не может не почувствовать силу другого мага, особенно если она направляется против него!

– Я не… Я лишь хотел защитить внука… – он все же решил сказать правду, закрыться ею, как щитом. Однако было уже поздно.

– Молчи! Я устал слушать твои слова! Все! Пора, наконец, узнать истину!

– Но, хозяин, если ты разрушишь замок моего разума… Я не смогу служить тебе! Я стану другим, ничем… – тот отворачивался, прятал глаза, пытался вырваться.

– Ничего, я найду применение и рабу! – своей безжалостной волей он разбил сопротивление служителя, заставив его всецело подчиниться, а затем впился взглядом в глаза, погружаясь на самое их дно.

– Что он делает? – все, что мог Ри, это либо смотреть на все происходившее, либо закрыть глаза, постаравшись отгородиться от мира. И он глядел широко открытыми глазами на зал храма, на застывших друг перед другом, выйдя за пределы времени и пространства, Хранителя и жреца.

– Читает память, – сквозь зубы, сжатые от неослабевавшей боли, прошептал в ответ Ларс. – Если он попытается прочесть твою… – прерывисто, время от времени умолкая, чтобы перевести дыхание и подавить стон, продолжал он. – Я не смогу защитить… Повторяй молитву, которую ты знаешь лучше всего, которая ближе всего твоей душе… Только так ты сохранишь себя…

Магом оттолкнул от себя старика, который покачнулся, не удержался на ногах, ставших ватными и слабыми, и медленно осел на пол. Его глаза, лишенные мысли, тупо смотрели перед собой, с губ вместо слов срывались несвязанные звуки тупого бормотания.

Ярид с сожалением взглянул на жреца.

– Он действительно ничего не знал… – пробормотал хозяин города – Жаль… – вздохнув, он качнул головой. – Но что поделаешь? Все ошибаются… – Хранитель повернулся к пленникам, вонзил взгляд в Ларса, который продолжал спокойно смотреть магу прямо в глаза, не скрывая усмешки.

Лицо хозяина города покраснело от напряжения, покрылось капельками пота.

– Ты! – не выдержав внутреннего напряжения, он подскочил к пленнику, схватил его за ворот туники. – Как тебе удалось затуманить мне взор? Как можешь ты прятать мысли, останавливая мой взгляд? Ведь до тех пор, пока ты не коснулся священного камня, ты не можешь пользоваться своим даром! – тут его глаза сощурились, губы сжались в тонкие нити, черты лица заострились, став подобными высеченным из камня. – Может быть, все дело как раз в этом, – пробормотал он. – И Бур привел караванщиков именно к тебе. Да, скорее всего… Тогда мальчишка тут вообще ни при чем… Это ведь ты послал его! Ты приказал ему, подчинил своей воле! Так… – он задумался, прикидывая что-то, словно пытаясь прочитать предсказание по линиям выпавших камней… – Ты знал, что за пленниками будут охотиться, что их поведут прямо в храм… Ты хотел, чтобы и тебя ввели сюда, ведь иным способом ты не смог бы подобраться так близко к талисману… -перед его глазами все складывалось в единое целое, в то время, как в разуме крепла единственная мысль:

– Ты хотел убить меня, занять мое место? Да?!

Ярид ждал, что вор ответит, что он станет отвергать обвинения, пытаясь если не сохранить себе жизнь, то хотя бы отсрочить смерть. Но Ларс молчал, глядя на старика с холодным безразличием.

– Значит, нет… – процедил тот сквозь сжатые зубы. – Слабак! Каким ты, к Губителю, после этого будешь магом, если не сделал ничего ради исполнения своей мечты, ради жизни, которая есть преодоление тысячи смертей?! – он смотрел на пленника с нескрываемым презрением. – И почему? Лишь из-за того, что испугался взять на свою душу грех, за который боги могут и отобрать свой дар? Да, – маг криво усмехнулся, – ты решил избрать самый легкий из возможных путей. Узнал об испытании. Решил обратить на себя внимание богини смерти, чтобы госпожа выбрала тебя, и Сама усадила на трон, на мой трон! Но нет же, нет, маленький наивный глупец! Ты не знаешь ничего ни о повелительнице смерти, ни об обряде! Потому что если б знал, то сам вырвал бы свое сердце, вместо того, чтобы приходить сюда! Ты слишком молод! Госпожа Кигаль никогда не стала бы говорить с безусым щенком! Ей нравятся седые, мудрые старцы с изборожденными морщинами лицами и бременем долгих лет за спиной! – он вновь пронзил взглядом пленника, с губ которого так и не сорвалось ни единого слова. Ни один мускул не дрогнул на его лице в подтверждение высказанных предположений. – Что же тогда? – маг не знал, что и думать. Он был удивлен и растерян, никак не находя причины происходящего. – Выходит, – спустя какое-то время вновь заговорил он, взглянув на пленника с некоторым сочувствием, как воин жалеет противника, который сам налетел на его меч, – ты просто следовал линиям судьбы? Искал смерть, вместо того, чтобы сражаться за власть? Но почему? Неужели ты не понимаешь, что нельзя доверяться господину Намтару, когда богу судьбы нравится устанавливать ловушки на пути смертных? Тебе бы спрятаться где-нибудь в серой норе и подождать чуть-чуть… Ты и представить себе не можешь, как близок был к трону Хранителя! Каких-то два-три дня – и госпожа Кигаль сняла бы с меня свое покровительство, освобождая священный камень от паутины, не подпускающей к нему никого, кроме меня! Вы! – хохоча, он повернулся к Ри. – Если бы вы не ослушались воли своего предводителя …Спасибо вам! Без вас у меня не было бы шансов. Но теперь… Теперь я пройду испытание!

Он метнулся в сторону трона, однако, минуя помост, подбежал к стене, которую закрывало тяжелое красное полотно. Ярид нетерпеливо сорвал занавес.

И глазам всех, бывших в зале, предстала древняя фреска. Ее явно перенесли сюда из другого места. Впрочем, серое тусклое изображение с расплывчатыми очертаниями казалось бы чужим в любом жилище смертных, слишком уж мрачным и пугающим оно было.

Сколько Ри ни пытался разглядеть рисунок, он видел лишь блеклые контуры высокого трона с остроконечной спинкой и символами божественных сил, да падавшую на него тень неведомого, пугающего невидимки.

Наделенный даром на миг склонился пред изображением в низком поклоне, затем, воздевая вверх руки, воскликнул:

– Госпожа Кигаль! Приди на зов своего верного слуги! Я готов пройти испытание!

Теперь я на все готов!

Он замер, ожидая, когда великая богиня откликнется на его зов.

Ярид даже не пытался защитить свою душу молитвами-заговорами, отдаваясь всецело в руки своей повелительницы, не оставляя себе пути назад, не допуская даже мысли о бегстве.

Время шло. Но ничего не происходило.

– Госпожа Кигаль! – слепая решимость сменились мольбой и неожиданно начавшей нарастать в душе ненавистью.

– Ты напрасно ждешь, – по зале разнесся громовой глас, замораживавший сердце, заставлявший в страхе трепетать душу.

– Кто здесь? Кто Ты? – Ярид отпрянул от фрески, чьи покрова вдруг заструились, перетекая, теряя прежние очертания, но не спеша обретать новые.

– Она не поможет тебе. Она отказалась от тебя, бросила на произвол судьбы, сделав оправданием своего предательства какое-то там испытание.

– Но я верой и правдой служил Ей столько лет! – в отчаянии Ярид упал на колени.

Он чувствовал, как ярость заполняет его всего своими иссушающими волнами, но был не в силах помешать ей получить полную власть над мыслями и чувства.

– Забудь о Ней! Откажись, как Она отказалась от тебя! Ты мужчина, а не подобная Ей жалкая потаскушка! Тебе нужен другой покровитель, который понимал бы устремления твоей души и не отказывался от помощи в решающее мгновение, – голос менялся. То он был грозным, нетерпящим возражений, исполненным силы и ни с чем не сравнимого могущества, то мягким, полным сочувствия и заботы.

– Да! Да, – вскричал маг, наконец, поняв, кто откликнулся на него зов, – господин Нергал! – произнося заклятое имя Губителя, он испытывал не страх, а радость, даже торжество, когда ему удалось совершить то, что было не под силу никому многие тысячи лет – призвать повелителя погибели. – Я готов на все! Я готов верой и правдой служить Тебе, Тебе одному!

– Хорошо, Ярид, очень хорошо, – зашептал голос грозного невидимки. – Еще один шаг.

Впусти меня в свой мир.

– Но как?

– Это должно быть ведомо тебе… Найди путь… Я жду… – слова звучали все тише и тише, пока не затихли совсем, словно произносивший их отошел назад, за грань миров.

– А-х, – в ярости Ярид с силой стукнул кулаками по камням, покрывавшим пол, заскребся, словно попавший в ловушку зверь, не замечая, что ломает ногти, не видя следов крови. – Черные легенды! Они нужны мне!…Это должно быть там! – шептали его губы.

– Почему ты не сопротивляешься? – задыхаясь от ужаса перед тем, что вот-вот должно было произойти, вскричал Ри, обращаясь к Ларсу.

Юноша молчал, и вместо него ответил Ярид.

– Он не может! Он бессилен передо мной! – вскричал он. – Ибо сила, вся сила этого города, и даже та, что живет в нем, принадлежит мне, лишь мне одному, властью священного талисмана! – в его глазах зажглось безумие.

Зала стала наполняться черным мерцавшим свечением, руки мага раскинулись, словно стремясь заключить мрак в объятия, затем стали сходиться, собирая его в шар, в котором бушевала буря, сверкали молнии и свистел ветер.

Однако, внезапно, когда, казалось, что до конца мира остается лишь миг, наделенный даром остановился. Его взгляд упал на Ри. Затем обратился на Ларса.

Вновь вернулся к караванщику.

– Я расправлюсь с тобой потом. Ты ведь никуда не убежишь… – усмехнувшись, проговорил он. – Есть кое-что поважнее… Почему-то я уверен, что у вас есть то, что мне нужно, – он скосил взгляд на застонавшую, приходя в себя, Сати, которая, держась рукой за ушибленный затылок, с ужасом глядела на мага. Встретившись глазами со взглядом Ярида, она, заплакав, отползла назад, прижалась спиной к стене. Девушка пыталась отвернуться, но не могла, словно кто-то удерживал ее за подбородок.

– Та-а-к, – протянул он, хищно улыбаясь, – значит, твой приятель помощник летописца… А летописец знает все, что происходит в караване… Очень хорошо…

Прости, красавица, но в твоей головке больше нет ничего, что бы заинтересовало меня. Я, конечно, понимаю, что прикосновение не дает того обилия впечатлений, как проникновение в память, однако, тебе придется удовлетвориться этим… Во всяком случае пока… – он повернулся к караванщику. – А вот тобой я займусь в полную силу… Не смущайся столь большим вниманием к такому ничтожеству, коим ты являешься. И… И вот тебе совет: не сопротивляйся. Так будет лучше. Для тебя.

Нечто невидимое, липкое и цепкое, как паутина, начало обволакивать голову юноши, заползло под веки, не давая им смежиться, сшило прочной портняжной нитью губы, запустило свои лапки – щупальца в уши и нос… В последний миг, уже чувствуя, что вот-вот провалится в бездну, Ри вспомнил совет горожанина: читай молитву…

Ему больше ничего не оставалось. И вот в разуме зажглись, словно лампады с огненной водой, запечатлевшиеся в памяти навечно слова-символы:

"Бог мой защитник, давший дорогу

Светлому духу, веру душе,

Чтоб поклоняться в вечности богу

Даже из мира к смерти ушед.

Бог моя сила, бог моя память,

Будь со мной рядом в миг тишины,

Дай прикоснутся к счастью устами,

Полня надеждой последние сны.

Бог судея мой, будь милосерден,

Пусть испытания знают конец,

Немощен буду ль, слаб я иль беден-

Душу мою сохрани, мой Отец…

Юноша с облегчением вздохнул, чувствуя, что паутина начала рваться, соскальзывая, освобождая сознание и тело.

Однако стоило ему увидеть торжествующее лицо мага, нависшее над ним, словно небо над землей, как он понял, что его радость была преждевременной.

"Ты сохранишь себя… – всплыли у него в памяти слова Ларса. Теперь он понимал, что собирался сказать горожанин – себя, но не тайну!

– Ну вот и все! – с шумом выдохнул старик. – Глупые караванщики! Если они хотели держать все в секрете, то должны были выжечь знание из своей памяти каленым железом!

– Но я ничего не знаю! – вскричал юноша, которому было нестерпимо больно думать, что, пусть не желая того, пусть находясь во власти мага, но он стал предателем.

– Конечно, – по залу разнесся громкий смех. – Но твой учитель! Он знал все! И он говорил с тобой, был рядом с тобой. Ты видел его глаза, в которых было написано все, словно в книге. Ты не способен самостоятельно воскресить в себе память об этом. Но мне… Мне это под силу! Теперь я знаю, что мне делать! Да славится великий и грозный господин Нергал! – твердой решительной походкой, не торопясь, стремясь отметить и прочувствовать важность каждого мгновения, он подошел к древней фреске, изображение на которой совсем пропало, сменившись переплетением тусклых мрачных цветов, отблесков огня и дыхания мрака.

Опустившись на колени, он воздел вверх руки.

Зала затихла в ожидании неотвратимого. Свет поблек, темнота померкла. Прошло мгновение мертвой тишины. А затем раздался громкий, охрипший от натуги голос: …Мрачен ваш облик, холодны тени, Что в миг рожденья не знали огня, Демоны страха, горя виденья, Духи посмертного в вечности дня!

След ваш мертвящий полнится ядом,

Путь искривлен и лишен тишины,

Тень покидая заклятого града,

Вновь возвернитесь под своды луны!

Уж не осталося силы в заклятье,

Коим низвергнуты были с вершин.

Демоны смерти, раскройте объятья,

В мир чтобы вновь ваш вошел господин!

Воздух вобрал в себя мрак, потек, заструился, словно блестящий черный шелк.

Тишина встала мертвой стеной, за которой нарождался гром.

– Что это? – со страхом глядя на происходящее вокруг, спросил Ри, спросил не ради ответа, а лишь для того, чтобы разбить пустоту тиши, в которой беззвучно терялось все, даже шум дыхания и стук сердца.

– Ничто и Нечто! – с торжеством воскликнул Ярид. – В них нет ничего общего с нами, смертными, – его глаза мерцали в лихорадке безумия, поблескивая огненно-красным отливом, когда он продолжал, – поэтому не к чему взывать. Но Их можно вызвать, упросить, убедить… подобрать слова, которые привлекли бы их, заворожили. Эти слова… Нужны века, чтобы найти их, располагая друг рядом с другом с той осторожностью, с которой мастер подбирает драгоценные камни для лучшего из своих произведений. Они – все, что внушает страх, оставаясь невидимым, недосягаемым, неразделимым в своей всецелостности. Они – не мужчины и не женщины, не смертные и не боги, но ветры, веющие вечно со всех сторон, переплетаясь в бурю. Они, лишь они способны вызвать к жизни самые мрачные и безжалостные беды, ибо они – дети господина погибели и владычицы смерти, проклятые своей прородительницей!

– Матерью – да, но не отцом! – жуткий, вселяющий в душу страх, смех разнесся над залом. – Вперед, дети мои! Прочертите мне дорогу в мир людей!

Тени соскользнули с древней фрески, стекли на пол, чтобы, обретя крылья-невидимки, взметнуться ввысь, разлететься по залу, заполняя его беззвучьем и слепотой пустоты.

По их следам, вниз спустилась самая блеклая из теней, ужасающая глубиной скрытой в ней бездны. Скользнув по полу, она метнулась в сторону служителя, который по-прежнему бездушной слепой грудой плоти сидел на камнях, бессмысленно покачивая из стороны в сторону головой, глядя в одну точку, ничего не видя и не слыша.

Абра вздохнул – и тень вползла в него, словно облачко дыма. Спустя мгновение жрец поднялся, потянулся, повел головой, выправляя затекшую шею…

– Старое тело. Слабое, – раздался низкий, срывавшийся в хрип голос.

– Если господин пожелает… – не смея шевельнуться, обернуться, глядя в одну точку перед собой, едва слышно проговорил Ярид. Его рука шевельнулась в сторону зажатых в тисках ледяных объятий каменных воинов пленников, предлагая богу сделать выбор.

– Разве ты приготовил для меня не это тело?

– Приготовил? – пробормотал маг, не понимая слов гостя.

– Твои мысли столь же путаны и пропитаны страхом, как и слова, – в голосе пришельца из иных миров сквозила усмешка. – Ты звал меня, однако не ждал. Ты произнес слова, вобравшие в себя тайны пограничий, но при этом совсем не знаешь обряда, действуя по наитию… Что ж, может быть, так даже лучше, – задумчиво проговорил он, – мне нравится все неожиданное, изобилующее новыми поворотами…

Не бойся, я не сержусь на тебя за незнание. В сущности, ты сделал все верно.

Жертвоприношения быстро восстановят и омолодят смертную плоть, соприкосновение с божественным духом придаст великие силы, – глаза на миг закрылись, и Абра… Или, вернее, уже Нергал с блаженством втянул в себя полную грудь воздуха. – Давно я не чувствовал себя настолько живым! – прошептал бог. – Ну-с, – заложив руки за спину, он повернулся к Хранителю, который продолжал стоять на коленях, лишь передвинулся, обратясь к фреске спиной, чтобы быть лицом к грозному гостю. – Ты все еще хочешь мне служить?

– Да, господин!

– Господин Нергал, – поправил тот, – мне приятно слышать свое имя. К тому же, произнося его вновь и вновь, ты питаешь меня своей верой не в меньшей степени, чем принося жертвы.

– Да, господин Нергал! – с готовностью повторил маг, глядя на Него взглядом, полным благоговейного трепета.

Перед ним стояло тело служителя, однако глаз не видел телесной оболочки, слишком уж сильна и могуча была духовная сущность, заслонившая собою все иное.

– Вот и хорошо, молодец… Ты боишься? Меня? Это хорошо! Бойся. Мне нравится страх. Ах, ты напуган возможным гневом Эрешкигаль! Не стоит, право же. Теперь ты мой, а, значит, Она навечно теряет свою власть над твоей душой и телом.

– Ты дашь мне бессмертие, господин Нергал?

– А ты так жаждешь его! Хорошо. Будь по-твоему. Мне нравится потакать слабостям.

Ты получишь все, что захочешь… Конечно, если я буду доволен твоим служением.

Ты и представить себе не можешь, какое могущество мне дано, какие я могу предоставить тебе возможности!

– Я готов на все ради Тебя, великий! – не вставая с колен, Ярид приблизился к богу, склонился, целуя камни у ног Нергала.

– Просто замечательно! – губы растянулись в улыбке, в бездонных наполненных иссушающим зноем глазах зажглись огоньки веселья.

– Однако…

– Однако? – его брови сразу же сошлись на переносице, лицо стало жестким и холодным, готовое в любой момент взорваться яростью.

– Прости, господин Нергал, что осмеливаюсь говорить с Тобой… Я лишь хотел…

Мне было сказано об испытании…

– Выбор Нинта? Ты об этой безделице? – черты расправились. – Перестань думать о ерунде! Ты уже сделал этот шаг, вызвав меня.

– Выбор Нинта? – Ярид всеми силами пытался понять, о чем говорит его божественный собеседник. – Но в легенде о Нинте ничего не сказано…

– О нем написано в книге Ута, – Нергал поморщился, недовольный тем, что был вынужден произнести ненавистное имя своего врага. И даже то, что враг этот давно повержен им, не радовало душу, не ослабляло гнева. Устремленный на коленопреклоненного слугу взгляд стал тяжелым и напряженным. – Я не хочу говорить об этом. Посему велю тебе больше никогда не задавать мне сей вопрос!

– Да будет на все воля твоя, господин Нергал!

– И вот еще что. Никогда… Ты понял, ни-ког-да не произноси имен других богов!

Их всех! Они противны мне! Я не желаю их слышать!

– Да, господин…

– Забудь их, сотри из своей памяти навечно! С этого мига у тебя лишь один бог – Я!

– Да, господин Нергал! – он сжался, припав лицом к полу, у ног своего божества.

– Встань, – велел тот. Он молчал, дожидаясь, пока его приказ будет исполнен, а потом заговорил вновь: – Я слишком давно не был живым. Мне нужны чувства, яркие, насыщенные, чтобы увидеть их, наполнится их силой… Этот замок – твой дом?

– Твой, господин Нергал! Все мое принадлежит Тебе!

– Замечательно… Тогда я сам выберу себе залы, в которых мне будет удобно… Эти трое – пленники?

– Да, мой господин! Двое из них, – он указал на Ри и Сати, – караванщики, дети, не прошедшие испытания…

– Дети? Чистые и наивные? Это хорошо, – он подошел к девушке, нежно погладил ее по голове, затем внезапно схватил за волосы, заставляя подняться на ноги, заглянул в глаза, наслаждаясь наполнившим их страхом. Не разжимая пальцев, державших девичью косу, вынуждая Сати идти за собой, он приблизился к Ри. Под Его холодным взглядом каменный истукан выпустил своего пленника, который рухнул на пол, звеня цепями, не чувствуя затекшего обескровленного тела. – Пара… – прошептал Нергал, недобро поглядывая на подростков. – Очень хорошо…

– А этот, – Ярид указал на Ларса, – этот горожанин. Да не простой. Он наделен даром!

– Вот даже как? – Губитель на миг оторвался от своих мыслей, которые, как казалось, уже прочертили Ему дорогу вперед, навстречу столь радужным удовольствиям, что предстоящее наслаждение уже коснулось его лица. – Очень хорошо! Просто замечательно! Мне нужна жертва!

– Да, конечно, господин! – Ярид светился от радости, осознав, что, угождая богу, он одновременно решит и свои проблемы. – Я сейчас же…

– Постой, – мягко остановил его Нергал. – Не торопись. Первая жертва слишком важна… Внемли мне и исполняй мои желания в точности, не нарушая и не переиначивая: сначала ты должен сломить его волю. Первым делом испробуй боль и страх перед ней. Если не поможет – мы займемся чем-нибудь другим. У нас много времени. Для меня главное не жертва, и даже не сам обряд, а то, что ему предшествует. Это наслаждение… Я жажду его! Так же, как и то, что я собираюсь получить от этих маленьких смертных…

– Я сделаю все так, как Ты велишь!

– Здесь есть подземелье? Пыточная, темница?

– Подземелье – да, господин, что же до…

– Господин Нергал, – вновь поправил Губитель, однако в его голосе не было недовольства непонятливостью слуги, сделавшего второй раз одну и ту же ошибку. В этот миг он походил не на разозленного быка, а на кота, млеющего от осознания собственного величия.

– Прости меня, господин Нергал! Я просто хотел сказать… Мне дан дар чтения памяти… И в пытках не было необходимости. Наш суд скор, приговор суров и безотлагателен…

– Теперь необходимость появилась.

– Я понял тебя, мой бог. Я все устрою лучшим образом.

– Ничего, не торопись. Не бойся. Ты быстро научишься пыточному искусству и даже начнешь получать от него удовольствие… Ладно, Янитрид, – он назвал мага его полным именем, подчеркивая свою власть над душой смертного, заставляя того сжаться, склонившись в низком поклоне, – займись моей жертвой. И не забывай: ты должен сломить его волю, чтобы он сам лег под жертвенный нож.

– Есть дурманящие напитки, которые…

– Забудь, – резко прервал его бог, – я уже, кажется, раз объяснил тебе, что более всего ценю?

– Да, господин Нергал. Прости, что я так непонятлив… Все будет сделано, как Ты велишь.

– А вы… – он заставил своих пленников поднять головы. – Что вы смотрите на меня снежными волками? Я все-таки бог, и, притом, самый могущественный среди них.

– Нет! – вскричал Ри, не в силах более сдерживать в себе рожденного страхом гнева.

– Шамаш сильнее тебя!

– Я победил его!

– Ты никогда не смог бы одолеть Его в открытом бою, ты…

– Замолчи, жалкий смертный! Как смеешь ты так говорить со своим господином?! – грохот его голоса заставил задрожать слагавшие храм камни. Казалось, еще миг, и своды, не выдержав напряжения, рухнут вниз.

– Ты не господин, ты Губитель! Шамаш покончит с тобой!

– Не раньше, чем очнется от вечного сна!

– А разве вечность уже не прошла?

Нергал замолчал, глядя на юношу. В уголках его исполненных яростью глаз затуманилось удивление, даже растерянность.

– Но конец вечности… Нет! – отметая прочь все сомнения, вскричал Он. – Ты ответишь за свою дерзость! Ты дурачишь меня, мальчишка, в надежде этими старыми сказками на лишний миг отсрочить неотвратимое! Не забывай: мне открыты не только твои слова, но и мысли, когда я – небожитель! Твои глаза… Я вижу в них отражение того, кого ты почитаешь Шамашем. Жалкий самозванец! Парочка мелких фокусов и море фантазии – вот и все, что ему дано! – он рассмеялся мерзким, низким смехом, дребезжащим, как щеки старухи. – Я покончу с ним быстрее, чем он узнает обо мне, поймет, насколько был глуп, принимая имя моего врага… Нет, – прервал он сам себя, – нет, я не буду торопиться! Я не лишу себя такого удовольствия – не просто убить этого "Шамаша", но сломить его, заставить ползать перед смертью у меня в ногах, умоляя о пощаде, проклиная всех иных богов и поклоняясь мне! Мне! – он вскинул голову вверх в торжестве уже одержанной в мыслях победы. – Воистину, все складывается просто замечательно! Сначала мне поклоняться горожане Керхи и караванщики, а потом весь мир! Люди забудут о других богах! Я стану единственным их господином!…О, как же мне это нравится! … Но, – он вздохнул, – с покорением мира придется чуть-чуть обождать. Сначала мне нужна жертва! Первая в долгой череде!…Займись им, – Нергал указал рукой на Ларса. – А я пока отдохну… Ну, мои дорогие, – он навис над караванщиками, словно черная туча бури над землей, – пора вам узнать истинное наслаждение, – усмешка искривила уста, когда он продолжал: – И, вы же не откажитесь поделиться им с древним, как само мироздание, богом, которому, в отличие от других, ох как редко доводилось испытывать это…! Я буду в опочивальне, Янитрид. Не тревожь меня. Сейчас время удовольствия. Все другое обождет… – и повернувшись спиной к магу, Он медленно, выпрямив спину и откинув назад голову, направился к дверям.

Подвластные Его воле воздушные призраки-демоны оплели своими парообразными телами караванщиков и повлекли вслед за господином.

Ларс проводил их взглядом печальных, исполненных сочувствия и боли глаз. Его губы на миг плотно сжались, прежде чем он заговорил, обращаясь к хозяину города:

– Ты хотя бы понимаешь, что сотворил?

– Это спрашивает безусый мальчишка, еще вчера сосавший мамкину титьку? И у кого?

У меня, прожившего полтораста лет?! – старик вскинулся, как от удара, его голос был полон гнева, в руке возникла плетка-острохвостка. – Ничего, я научу тебя быть почтительным к старшим!

– Ты привел в мир Губителя! – основной удар пришелся по каменному воину, однако и в ином случае Ларс вряд ли почувствовал бы боль, когда его тело затекло и онемело.

– Да! – тот торжествовал. – Не одному смертному нынешней вечности не удавалось сделать этого! Я войду в историю как величайший из когда-либо рожденных на земле…

Нет… Нет! Я не стану историей, ибо мне вечно жить в настоящем, но я сотворю эту историю, напишу ее, переиначу, властвуя над временем! А ты, ты станешь жертвой в основании нового храма, твоя кровь будет первым глотком грядущего рассвета!

– Сначала тебе нужно сломить мою волю!

– Мальчишка! – вокликнул маг, не в силах сдержать рвавшийся наружу смех. – Неужели ты думаешь, что мне будет трудно добиться своего? Поверь, это куда проще, чем ты думаешь. Усмехаешься? Давай, давай! Скоро я сотру с твоих губ эту усмешку навсегда. Посмотрим, сколько ты выдержишь: миг, час, день… Да если даже больше – ты же слышал, господин не ограничил меня во времени.

– Это было до того, как Он узнал о Шамаше!

– Тем хуже для тебя, крыса. Когда я буду сдирать с тебя кожу, ломать кости и тянуть жилы, ты быстро забудешь об упрямстве. Так что, лучше сразу откажись от борьбы, подчинись неминуемому. Тогда твоя смерть будет быстрой и легкой. А там – там тебя все равно ничего не ждет, кроме пустоты.

 

Глава 10.

– Атен, – уже начало темнеть, когда к хозяину каравана подошла взволнованная Рани, – что-то никак не могу отыскать сына. Ты ему не давал никаких поручений?

– Нет, – качнул головой караванщик, протирая усталые глаза.

День был полон забот. Торговля удалась, однако шла чрезвычайно трудно, отбирая и силы, и время. Он не успевал более ничего делать, не мог ни о чем думать. Даже малышей проведал всего один раз. Губ караванщика коснулась улыбка, стоило ему вспомнить, какими предстали перед ним детишки, которых Шамаш решил занять рисованием: с головы до ног перепачканные разноцветными красками, со сверкавшими от восторга глазами, они все разом повисли на руках хозяина каравана, стремясь скорее показать свои рисунки.

– Мне как-то неспокойно, – взволнованный, с трудом сдерживаемый, чтобы не сорваться в крик, голос женщины заставил его вернуться в настоящее, стер улыбку, сменив ее мрачной настороженностью. – Я не видела его с завтрака, а уже время ужина.

– Может быть, он у Евсея? – Атен не думал, что брат станет вести летопись в городе, стремившемся выведать их тайну. Хотя, конечно, он понимал, что ради достоверности и памяти иногда приходилось рисковать, спеша записать новости и связанные с ними чувства сразу же, пока образы свежи и чисты.

– Нет, – качнула головой караванщица, – я уже заходила, говорила с ним. Он не видел Ри весь день…

– Рани, успокойся, – Атен коснулся ее плеча, – мы ведь в городе. Куда он здесь-то мог пропасть?

– Сати тоже нет…

– Ну, тем более! – караванщик сразу же успокоился. – Сидят где-нибудь в уголке.

Дело-то молодое…

– Хорошо, если так… Ох, Атен, – вздохнув, женщина качнула головой, – тревожно мне, сердце болит…

– А что говорят родители Сати? Может быть, им что-то известно.

– Нет. Вал расспрашивает дозорных, Сана пробует добиться хоть чего-нибудь от тихони Лани. Девочки должны были сегодня вместе торговать.

– И что говорит Лани?

– Молчит. Она не хочет выдавать подругу, думает лишь об этом и ей даже в голову не приходит, что с Сати из-за ее молчания может приключиться беда.

– Рани, – с ним подбежал Вал. – Прости, Атен, – он был так погружен в своим мысли, что не сразу заметил хозяина каравана.

– Ну, что нового?

– Дозорные сказали, что никто не покидал площади.

– Значит, они где-то здесь. Вы просто плохо ищете, – Атену не хотелось не то что верить, даже предполагать возможность того, что подростки исчезли. Шамаш ведь предупреждал его, что за детьми надо следить! И караванщик принял все необходимые меры. Ничья тень не должна была покинуть площадь. Во всяком случае, ему так казалось.

– Мы осмотрели все повозки, все вокруг, – качнул головой мужчина. – Как они могут быть здесь и ни разу не попасться никому на глаза!

– Сложно ль умеючи…

– Пожалуйста, поговори со стражами города!

– Как? Никто из нас не может покинуть площадь.

– Я не прошу тебя нарушать слово! Просто имей ввиду, если появится возможность.

– Конечно, Вал, я сделаю все, что от меня зависит. Мы найдем их… И, что бы там ни было, твоя дочка все-таки не одна, с ней Ри.

– Да… Он постарается защитить ее… Если сможет…

– Боги мне свидетели, ох и выпорю я сына, когда он найдется! – воздев руки к небу, проговорила Рани. – И не посмотрю на то, что ему остается всего лишь полгода до полноправия! Сколько седины он мне прибавил за один сегодняшний день!

– Да уж, – буркнул Вал, – им обоим будет что вспомнить… – вздохнув, он цокнул языком. – Ну не на цепь же их действительно было сажать, словно глупых рабов?!

– Ладно, Вал, – чуть склонив голову на бок, проговорил Атен, – я сделаю, что смогу.

– Это все, что мы просим, – проговорили родители. Они выглядели виноватыми, понимая, сколько забот свалилось из-за них на хозяина каравана. – Прости, – прошептали они, а затем, кивнув напоследок, поспешили скрыться из вида.

Оставшись один, Атен тяжело вздохнул. Беспокойство за детей проникло в его душу и не собиралось покидать ее до тех пор, пока разум не убедиться, что с ними все в порядке. Он сжал губы, стиснул кулаки.

"Но, великие боги, что делать, – караванщик болезненно поморщился, – если им каким-то образом удалось выскользнуть с площади… И что, во имя всех богов, заставило их убежать, нарушив закон города, нарушив мой приказ? Они ведь уже достаточно взрослые, чтобы понимать, какой опасности подвергают всех своим глупым поступком!…Подожди-ка, – остановил он себя. Его глаза подозрительно сощурились.

– А что если… А что если их выманили? Ну конечно! Хозяин города! Он не получил ответы на свои вопросы здесь и решил… Но дети! Что они могут знать!…Вот если бы Хранителю нужна была жертва… А она у него и так есть… Нет, я отказываюсь что-либо понимать! А если… Если он таким варварским, жестоким способом решил заставить нас нарушит обет невмешательства… И если так… С каждым мигом все становится хуже и хуже…" -Атен, – мягкой пружинистой походкой дозорного к нему подошел Лис.

– О-х! – порывисто выдохнул хозяин каравана, бросив на него тяжелый взгляд. – Кто-то еще пропал?

– "Еще"? – брови воина удивленно поползли вверх.

– Со мной только что говорили Рани с Валом, – начал пояснять Атен, однако ему не пришлось долго говорить, поскольку, услышав эти слова, помощник понимающе кивнул головой:

– Родители этой несносной парочки подняли на ноги весь караван.

– У них есть причины для беспокойства, – к ним присоединился Евсей. – Этот город – не лучшее место для побега.

– Ты думаешь, они убежали? – Атен повернулся к брату, покусывая нижнюю губу. – Вот просто так взяли и…? – в нем начала нарастать злость, проскальзывая в голосе резкими нотками, хотя внешне он и оставался совершенно спокойным, разве что немного более скованным, чем обычно.

– Ну, раз их нигде нет… – Евсей пожал плечами. В сущности, это для него было не вопросом. Конечно, он не ожидал от ребят, стоявших всего лишь в шаге от испытания, такой безответственности. Но… – Что за ветер свистит у них в голове? – проговорил он, почесывая подбородок. – И это новое поколение, наша смена, наше будущее!

– Брось, – поморщился Лис, – мы тоже были не подарками. Это возраст такой – и более ничего.

– Ну уж нет! – решительно качнул головой его более молодой и, возможно, оттого столь непримиримый к чужим недостаткам собеседник. – Возможно… Я повторяю – возможно мы что-то делали не совсем так, как от нас ждали. Но при этом мы совершено точно знали, что значит "нет", – он вдруг умолк, бросив поспешный взгляд на брата, вспомнив их последний спор – о Мати…

"Сколько же времени минуло с тех пор? Пара недель? А кажется, что прошла целая вечность, столько всего произошло, изменив не только окружающий мир, но и, в куда большей степени, нас самих".

– Эти двое заслужили наказание, – воспользовавшись его молчанием, проговорил Лис.

– Не кажется ли вам, что сейчас не лучшее время думать об каре? – Атен был мрачен, его брови сошлись на переносице, губы сжались, уголки рта немного опустились. – Сперва нужно их найти.

– Где ты собираешься искать? И как? – Евсей безнадежно махнул рукой. – Не забывай: мы не можем покинуть площадь.

– Ничто нам не мешает расспросить горожан…

– Как ты себе это представляешь? Подойдем к какому-нибудь покупателю…

– Зачем к покупателю? Можно найти воина. Страж ведь должен знать… – начал Атен, но Евсей перебил брата.

– Представь себе. Вот ты… Мы… Не важно, в общем, подходим к нему и говорим: "Горожанин, не видел ли ты случайно за пределами площади двух караванщиков, пятнадцатилетних подростков? Парень такой, знаешь ли, высокий, крепкий, девушка пониже, стройная, симпатичная… Одеты, как ты сам понимаешь, не по-городскому… Ах да, конечно, они еще нарушили закон". – "Какой закон?" – "Да ваш закон, запрещающий чужакам в первые три дня покидать площадь". Вот такой милый разговор. И, как ты думаешь, к чему все это приведет?

– Горожанин скажет, если кто-то их видел. И приведет детей к нам… – ответил Лис.

– Возможно, оговорит за услугу особую плату… И, думается мне, немалую… – поразмыслив несколько мгновений, добавил он.

– Да, они падки до золота, – криво усмехнулся Евсей. – Но не настолько, чтобы рисковать собственной жизнью, нарушая закон.

Его собеседники переглянулись. Пусть поздно, но они, наконец, поняли, куда тот клонит.

– Все так, что тут еще скажешь, – вздохнул Лис, – но не можем же мы просто взять и бросить своих детей! Боги не простят нас…

Атен качнул головой. Он был так погружен в свои мысли, что не заметил, как с его губ сорвалось: – Это город госпожи Кигаль…

– Что?! – прошептал воин. В первый миг он даже не поверил услышанному. Он взглянул сначала на старшего из братьев, затем на младшего, подолгу задерживаясь на их лицах. Нет, те явно не шутили. Да и вряд ли кто-либо посмел бы так шутить.

И вообще, при подобных обстоятельствах даже бог смеха говорил бы серьезно.

Оставалось только… – Я, – его губы высохли, онемели, – я, наверно, не правильно расслышал…

– Это город богини смерти, – мрачно повторил Атен, поглядывая на помощника из-под лохматых бровей.

– Вы знали! И ничего не говорили мне!…Но почему? – воскликнул Лис. Он повернулся к хозяину каравана: – Или я больше не твой помощник?

– Это дело души… – начал было Евсей, но собеседник не дал ему договорить.

– А как же безопасность? Вот, сейчас, разве опасность угрожает не жизням этих… – он мотнул головой, не сразу найдя нужное слово, способное заменить ту ледяную брань, которая была готова сорваться с его губ… – беглецов?

– Ну, допустим, и их душам тоже…

– Тем более!

– Ладно, хватит, – поморщившись, словно у него вдруг разболелся зуб, прервал их спор Атен. Он повернулся к Лису: – Прости. Конечно, нам следовало все рассказать и тебе…

– Вот-вот. И, раз ты признаешь свою ошибку, почему бы вам не исправить ее прямо сейчас? Я готов выслушать вашу историю, сколь бы невероятной она ни была… Не молчите. Говорите же! Или вы не понимаете, что нельзя что-либо предпринимать до тех пор, пока все прояснится?

– Лис…

– Постой, Атен, – остановил брата Евсей. – Мы… – но договорить он не успел: к караванщикам быстро, словно на крыльях ветра, подлетел Вал.

Он даже запыхался и вынужден был несколько мгновений обождать, переводя дыхание, прежде чем заговорить:

– Там пришли двое горожан…

– Что за горожане? – быстро спросил Лис, резко повернувшись к говорившему. Его брови сошлись, глаза настороженно мерцали, ноздри раздулись и напряглись, словно принюхиваясь к воздуху и выискивая запах приближавшейся беды. После того, что он услышал, все чужаки виделись ему только притворявшимися людьми призраками – слугами владычицы мира смерти.

– Так, ничего особенного, парень и девчонка, еще совсем сопляки… – инстинктивно начал объяснять тот, а затем, замолчав, качнул головой, поморщился, недовольный собой за то, что, как ему казалось, растрачивает время по пустякам. – Это неважно. Главное, что они говорят, будто видели наших детей.

– Ри и Сати? – Атен вскинул голову. – Что сказали чужаки? Где они? С ними все в порядке или они в беде? Им нужна наша помощь? Горожане принесли какую-то весть? – завалил он караванщика вопросами, и, не давая ответить ни на один из них, поспешно добавил: – Приведи их сюда, я хочу сам их обо всем расспросить!

– Сейчас с ними говорит Рани, но если ты хочешь…

– Раз так, будет лучше, если мы пойдем к ним. Веди, – и хозяин каравана решительно направился за Валом, знаком велев своим помощникам следовать за ними.

Караванщики отвели чужаков чуть в сторону, подальше от чужих глаз, где обступили плотной стеной.

– Нет, я не могу в это поверить! – как раз в тот самый момент, когда мужчины подошли к ним, воскликнула Рани. – Чтобы Хранитель солгал, выманил наших детей, поймал их! Это же Губитель знает что такое!

– Мы говорим правду! – хмуро поглядывая на женщину, проговорил парень, в то время как девушка, молча стояла рядом, сжав в руках ладонь своего друга. Ее голова была опущена, чуть повернута набок, словно она внимательно прислушивалась ко всему, о чем говорилось вокруг.

"Да она слепая! – вдруг понял Атен. – Ее дружок что, не в своем уме: зачем он ее-то сюда притащил? А, что я, в самом деле? Мне-то какая разница?" -Расскажите все по порядку, – повернувшись к чужаку, велел ему хозяин каравана.

– Еще раз? – с явным раздражением воскликнул горожанин. – Я ведь уже по крайней мере трижды все повторил!

– Ты сам пришел к нам, – Атен нахмурился, не сводя с юноши пристального взгляда прищуренных глаз. – Вряд ли тобой движет бескорыстное желание нам помочь, – он бросил быстрый взгляд на его спутницу, продолжая: – Наверно, ты ждешь от нас чего-то взамен, какой-то платы. А раз так…

– Торговец он и есть торговец… – пробормотал себе под нос горожанин. – Каким бы особенным он ни хотел казаться, – эти слова звучали не оскорблением, совсем нет, скорее обычным недовольным бормотанием.

Вздохнув, он с неохотой начал повторять видно уже изрядно надоевший ему рассказ:

– Вчера, когда хозяин города приходил на площадь, он говорил с вашими ребятами, Сати и Ри их зовут. Так вот, маг сказал им, что в городе нет никакого закона, запрещающего пришельцам покидать торговую площадь.

– И это действительно так? – караванщикам было легче поверить, что врут все остальные: служители, простые горожане, даже они сами – но не наделенный даром.

– Нет, – качнул головой юноша. – Закон есть и за его соблюдением следят, ведь… – он глянул на свою подругу, после чего, вместо того, чтобы вдаваться в подробности, обронил лишь: – В общем, тому есть причина…

– По твоим словам выходит, что хозяин вашего города не просто солгал, но и…

– Он маг и делает то, что захочет, – пожав плечами, спокойно проговорил чужак.

Караванщики переглянулись. Нет, конечно, они знали, что наделенные даром бывают разные, но…

– Ладно, продолжай, – помрачнев еще сильнее, хмуро бросил Атен. Лишь он да Евсей, казалось, не просто поверили словам чужака, но даже ожидали услышать что-то подобного.

– Что продолжать? – тот махнул рукой. – Как выманили ваших ребят с площади, так сразу в храм повели. Я пытался им помочь, увел, спрятал у хороших людей, – он вновь взглянул на свою спутницу, – да разве от хозяина города скроешься? – чужак качнул головой. – В храме они сейчас. И вот ее брат – тоже…

– Откуда ты это знаешь?

– Нас всех вместе поймали. А сбежать удалось только нам двоим… Да не это важно! – юноша сжал кулаки, его глаза нервно заблестели. – Вам нужно не задавать мне десятый раз по кругу одни и те же вопросы, полагая, что каждый следующий раз мой ответ будет иным, а… – на миг он замолчал, беспокойно крутанул головой, бросил опасливый взгляд вокруг, словно выискивая стражей, которые могли бы их подслушать, – великие боги, надо же что-то делать!

– Мы не верим тебе! – воскликнула Рани. – С чего это мы должны! Может быть, вы специально придумали эту историю, притом даже не позаботившись о том, чтобы она хотя бы выглядела правдоподобной!

– Разве это не доказательство моей искренности?

Рани, нервно потерев вспотевшие руки, решительно качнула головой:

– Нет, это невозможно… – а затем, случайно заглянув в настороженные, полные мрачных предчувствий, глаза Атена, сглотнула подкативший к горлу комок, глубоко вздохнула, сдерживая готовый сорваться с губ безнадежный стон. – Но даже если… – глядя не на чужака, а на хозяина каравана, удивленная его реакцией на все происходившее, читая в глазах немую скорбь и боль осознания чего-то, недоступного всем остальным, несмело заговорила она, – если даже так… Что может угрожать нашим детям? Да, они нарушили закон. Но совсем не желая того, я уверена! Ладно, нарушили… Ну что ж, мы заплатим штраф, заплатим столько, сколько потребует совет города. Ведь так? – она повернулась к остальным караванщикам, ожидая от них поддержки.

– Конечно, – собравшиеся согласно закивали. Все, у кого были собственные дети, волей – неволей ставили себя на место родителей Сати и Ри, содрогаясь в душе от мысли, что бы им пришлось испытать в том случае, если беда коснулась их семей…

Лицо Рани осветилось улыбкой. Все уже представлялось ей куда проще того, что было несколько мгновений назад. Во всяком случае, теперь она хотя бы что-то знала. И, главное, ей было известно, что дети живы.

– Они же не смогут больше ничего сделать, правда? Караванщиков не изгоняют, детей не карают смертью. Вот и все!

Лишь Атен и Евсей оставались мрачны. С их лиц не сходило выражение сочувствия, за которым скрывалась безнадежность. Они видели беду яснее остальных и понимали: все совсем не так просто, как казалось женщине, готовой, в беспокойстве за своего сына, схватиться за тоненькую нить посреди жестокой бури, радуясь, что нашла путь к спасению и не задумываясь, достаточно ли он прочен, чтобы выдержать ее.

Впрочем, Рани все равно смотрела в другую сторону.

Она заметила лишь как, криво усмехнувшись, чужак качнул головой:

– Люди, входящие в городской совет, настолько богаты, что все сокровища каравана покажутся жалкой медяшкой рядом с их ларцами…

– Никто не откажется от наживы, когда алчность не знает пределов, – заговорил Вал, с трудом сдерживая ярость, закипавшей все сильнее и сильнее в его душе от каждого нового слова горожанина, словно тот был единственной причиной всех бед.

– Предел есть всему. За исключением, разве что, глупости, – не замечая чувств, охвативших его собеседника, прервал его чужак.

– Да кто ты такой! – возмутился караванщик, с презрением глядя на щуплого неказистого паренька, едва переступившего рубеж испытания, чье костлявое тело, никак не могущее принадлежать знатному или богатому человеку, было прикрыто лишь набедренной повязкой. Босоногий, с всклокоченными волосами, он скорее походил на бездомного нищего, попрошайничавшего на площади.

– Мое имя Бур, и я из семьи…

– Нам нет никакого дела до твоих родственников! – мужчина был не в силах думать ни о чем, кроме того, что, пока он тут, бездействуя, разговаривает с этим оборванцем, его дочери может угрожать беда. Поэтому он даже не заметил, что переступил общепринятую грань приличия в разговоре с жителем города. Впрочем, в этот момент подобная мысль не тревожила никого из караванщиков. Им и так было о чем беспокоиться.

Чужак, скривившись, болезненно усмехнулся.

Бур хотел уже было махнуть на все рукой и уйти восвояси, подальше от этих неблагодарных торговцев. Однако, почувствовав, как напряглась ладонь Лики, сжимавшая его руку, вспомнив, что помощь нужна не только Сати и Ри, но и Ларсу, он заставил свою ущемленную гордость – дикую, своенравную собаку, вместо того, чтобы скалить пасть, огрызаясь в ответ на оскорбление, поджать хвост, скрывшись до поры на дальних задворках души.

– Совет у нас все равно ничего не решает, – негромко проговорил он, открывая чужакам то, что осознавала весьма незначительная часть из жителей города. – Магом – вот единоличный властитель. А ему ни к чему золото, зато зачем-то очень понадобились ваши ребята. Может быть, из-за того, что они знают, – он искоса глянул на хозяина каравана, которому показалось, что во взгляде чужака было не только любопытство.

Глаза юноши словно говорили караванщику: "Мы оба понимаем, что другому известно куда больше, чем он говорит, но молчим, ибо эти знания – не для ушей непосвященных".

– Да что могут знать дети! – воскликнула Рани, однако, спустя миг, встретившись взглядом с Евсеем, вынуждена была, вспомнив, что с недавних пор ее мальчик стал помощником летописца, пробормотать: – Хотя, оно конечно… – женщина тяжело вздохнула. На ее лицо, которое уже начало было проясняться после известия о том, что сын нашелся, вновь набежала тень. Глаза лихорадочно заблестели, губы чуть приоткрылись. Было видно, что ее мысли мечутся из стороны в сторону, как встревоженный странным звуком зверь, предчувствующий беду, но не видящий ее, никак не могущий ее найти…

– Вот что, – Атен провел рукой по бороде, приглаживая ее: – Расходитесь-ка все…

Я сам поговорю с горожанами…

– Но мы хотим знать! Всю правду, а не ее часть! – решительно возразить Вал.

– Это касается наших детей! – поспешила поддержать его Рани.

– Чужак уже рассказал вам все, что знал.

– Тогда зачем спрашивать вновь, когда от пересказов суть не изменится? – все собравшиеся заговорили в один голос, так что было нельзя ничего разобрать, за исключением разве что обрывчатых фраз. Всем своим видом караванщики показывали: это как раз тот случай, когда вопрос надо решать всем вместе.

Атен не ожидал столь яростного сопротивления. В растерянности, он, повернулся к брату.

"Горожанин что-то знает, – читалось в его глазах, – но не хочет говорить всем, видя, что мы скрываем правду, причем не только от чужаков, но и от своих, – он чуть наклонил голову, – вообще-то караванщики правы: это дело всех. Мы должны рассказать…" И хотя Евсей не мог прочесть его мысли, не обладая даром, но основное он понял и так: "Нет! – его лицо было твердым, решительным. Помощник качнул головой, отметая все сомнения. – Ни за что!" Атен оглянулся на своих людей, стоявших рядом в настороженном молчании, ожидая, что решат хозяева каравана.

"Как нам убедить их довериться? – не говоря ни слова спрашивал он брата. – Ведь мы, скрывая столь важные знания, сами отказываем им в доверии?" "Сделай что-нибудь! Придумай! Прикажи!" И тут к ним подошел Шамаш. В первый миг Атен встрепенулся, бросился к повелителю небес, веря, что Он сейчас одним словом разрешит все проблемы. Однако уже спустя мгновение ему в голову пришла мысль, заставившая отшатнуться, побледнев, как снежное полотно:

"Если Он узнает, что наши дети в опасности, то забудет о данном слове, бросится их спасать. И тогда… Даже небожители не знают, что тогда произойдет, ведь никто не может предугадать результат битвы повелителя небес и хозяйки подземного мира!" Тем временем Шамаш скользнул взглядом по караванщикам, на миг задержался на лицах чужаков, затем чуть склонил голову.

– Уже поздно, – тихим, шуршавшим как ветер по снегу голосом проговорил он. – Возвращайтесь к своим повозкам.

Никто не осмелился Ему возразить, даже Рани и Вал, и, склонившись на миг в поклоне, соединившем в себе почтительность и покорство, поспешно ушли, исполняя волю своего божества. Караванщики, наконец, вздохнули с облегчением, оставляя позади все страхи и сомнения, уверенные, что раз за дело взялся бог солнца, то уже очень скоро все разрешится, к их немалой радости дети вернутся в свои семьи, нависшие над их головами неприятности развеются, небо вновь станет чистым и безоблачным…

Колдун проводил их долгим пристальным взглядом. Он стоял, скрестив руки перед грудью, о чем-то думая.

Вздохнув, Атен перевел взгляд на горожанина, который во все глаза смотрел на Шамаша.

Бур был не в силах сдержать душевного трепета. "Это действительно бог, великий повелитель небес!" – вновь и вновь мысленно повторял он, всякий раз со все большим и большим воодушевлением.

– Господин… – прошептал он, готовый пасть перед Ним ниц. Так бы он и сделал, если бы Шамаш не удержал его.

– Не надо, – проговорил наделенный даром, предостерегающе взмахнув рукой. Он тоже с интересом взглянул на горожан, однако ни о чем не спрашивал, зная все и так.

– Мы… – неуверенно начал Атен. – Кхм, – караванщик кашлянул, толи привлекая к себе внимание, толи просто прочищая горло, – мы можем поговорить в командной повозке…

Шамаш едва заметно качнул головой:

– Здесь следует не говорить, а действовать, – на миг он перевел взгляд с горожанина на его спутницу, а затем повернулся к караванщикам.

Он молчал, словно ждал от них чего-то.

Братья переглянулись.

– Конечно, мы выкупим их, – спустя несколько мгновений тягостного молчания проговорил Атен, – однако в этом деле лучше не торопиться, нужно дождаться, пока горожане первые предложат…

– Прости меня, но ты говоришь ерунду, – глядя хозяину каравана прямо в глаза, произнес Шамаш. – Какой выкуп? Ты ведь сам понимаешь, что золото здесь совсем ни при чем.

– Это все, что мы можем сделать, – хмуро проговорил Евсей.

– Вы – может быть! – в его голосе зазвучал вызов.

– Ты дал слово! – напомнил ему летописец.

Шамаш продолжал смотреть на караванщика. Его взгляд стал тяжел и пронзителен. С каждым новым мигом от него все сильнее и сильнее веяло холодом.

Наконец, осуждающе качнув головой, он повернулся, собираясь уйти.

– Постой! – не выдержав, воскликнул Евсей. Сорвавшись со своего места, он подскочил к Шамашу, остановился перед ним, преграждая дорогу. – Мы… Мы должны поступать именно так, и никак иначе! Пойми, прошу Тебя! – в его голосе, глазах была мольба. – Этот город… – спустя мгновение напряженного молчания, продолжал он. – За все время пути я ни разу не был в более злом месте. Кажется, что над ним навис плащ Губителя…

– Почему же, чувствуя это, ты выбираешь бездействие? – тихим, полным печали голосом спросил Шамаш. Он остановил караванщика быстрым взмахом руки, едва почувствовав, что тот собирается заговорить вновь. – Не надо, не отвечай. Я знаю все, что ты скажешь… – он скользнул взглядом по горожанам, с жадностью и трепетом ловившим каждое его слово. – Ни к чему вновь спорить, тем более перед лицом чужаков, которым не известно и части правды…

– Но мы знаем! – с жаром, не сводя с небожителя взгляда лихорадочно блестевших глаз, воскликнул Бур. – Керха – город госпожи Кигаль, и…

– Как небожителю может принадлежать что-то на земле? – колдун скептически хмыкнул.

– Но… – горожанин растерялся. Он не знал, что сказать. В сущности, он был даже не в силах понять слов повелителя небес, когда, если видеть в них лишь то, что они несли в своем первом смысле, оказывалось, что бог солнца не верит… не верит в небожителей!

Душа Бура металась, не находя ответа, забыв о покое. Юноша обратил взор на караванщиков. Евсей качнул головой.

– Позволь нам верить нашей верой, – проговорил он, обращаясь к Шамашу, но глядя при этом в сторону, скрывая ото всех свою боль.

– Разве можно помешать человеку совершить те ошибки, которые были ему суждены? – грустно молвил тот. – Это ваш мир, – он огляделся вокруг, сжал губы в тонкую бледную нить горизонта, нахмурился, разглядев в отсветах заката, породивших длинные мрачные тени, нечто, предвещавшее ужасные беды.

Он молчал, не до конца понимая, что движет его спутниками. Конечно, можно было бы все свалить на слепую веру, столь яркую, яростную, что ее пламень затмил белый свет, ослепил глаза, сжигая в святом костре душу. Но возможна ли в мире такая сильная вера? И если да, может ли она гореть не краткий миг, а целый век, не угасая под порывами ветров, не трепеща в сомнениях и страхах? А что если это и не вера вовсе, а уверенность, основанная на предчувствии, которым столь щедро награждает своих детей эта несчастная умирающая земля в надежде, что это спасет не только их, но и ее?

Колдун качнул головой. Он ощущал дыхание опасности, чувствовал на себе ее взгляд, но он не знал главного: что породит ее, вызовет из черной бездны, освобождая от оков – бездействие или поступок?

– Это ваш мир, – вновь повторил он.

– И Ты примешь наше решение? Прислушаешься к нашей мольбе?

– До черты… – прошептал колдун. Чуть сощурив глаза, он взглянул на Атена, стоявшего, не смея произнести и слова, подчиняясь судьбе и воле небожителей. Эти слова заставили хозяина каравана вскинуться, сбросив с себя покрывало оцепенения, обратить взор на Шамаша, не в вопросе, а немой решительности сделать все так, как прикажет бог. На миг в глазах Шамаша скользнуло разочарование: он ожидал от своих спутников совсем иного.

– Если мы свободны, мы должны иметь право выбирать, – тихо молвил Евсей.

– Шамаш, я могу спросить? – наконец, заговорил Атен.

– Конечно.

– Когда в одной руке две жизни… Пусть это даже жизни наших детей, а в другой – сто. Какую руку ты защитишь от огня, зная, что обе не спасти?

– Я слишком упрям, чтобы отказываться от борьбы.

Бур тяжело вздохнул. Он начал понимать. Если не небожителя, то хотя бы Его спутников, которым, судя по всему, было известно куда больше, чем удалось обнаружить ему.

– Госпожа Кигаль не любит, когда кто-то вмешивается в Ее дела, путает прочерченные Ее помощником, богом судьбы пути… Конечно, Она простит Своего брата, но не простых смертных, даже если те находятся под Его защитой.

– Ты видел Ее? – Шамаш повернулся к горожанину.

– Кого? – тот растерялся. Он не ожидал, что бог станет о чем-то спрашивать его, жалкую песчинку у Своих ног, да еще и задаст такой вопрос… Юноша осмелился поднять взгляд на своего великого собеседника, который молчал, ожидая ответа.

Бур сглотнул комок, глубоко вздохнул, унимая дрожь. – Н-нет, – наконец, с трудом, заикаясь, смог вымолвить он.

– Если так, откуда же в тебе эта уверенность?

– Это…

– Я Ее видел, – видя нерешительность юноши, поспешил прийти ему на помощь Евсей.

– В том мире-мираже, созданном в подарок для малышки? – поморщившись, колдун пренебрежительно махнул рукой. – Это не в счет. Я уже говорил: там было возможно все невозможное.

– Конечно, ведь это был мир благих душ…

– Сон. Бред. Слепой полет фантазии. Забудь об этом.

– Все дело в вере, – внезапно заговорила девушка. Она повела плечами. Дрожащими руками, выдававшими то, как сильно она волнуется, Лика медленно отвела за ухо выбившуюся прядь волос, поправила готовое сорваться с головы прозрачное полотно покрывала. Слепая, она не замечала, как взгляды всех обратились на него, душевный же трепет не позволял ей ничего почувствовать.

Шамаш подошел к ней, остановился рядом.

– Да, девочка, – спустя несколько мгновений, проговорил он. – Лишь в ней.

– Веры не было бы без небожителей.

– И небожителей без веры.

– Все, во что мы верим, рано или поздно свершится. Нужно лишь верить всей душой, не допуская сомнений…

– Главное – во что мы верим, – его губ коснулась грустная улыбка, глаза залучились добротой и печалью.

Остальные смотрели на этих двоих, не смея произнести ни слова, порвав вдруг возникшую между ними нить. Караванщики даже завидовали этой слепой девочке, лишенной света мира, но наделенной удивительной способностью понимать…

Сколько раз они ловили себя на том, что говорят с Шамашем на разных языках, сколько боли и разочарования они испытали оттого, что были не в силах преодолеть лежавшую между ними пропасть. И вот в городе нашелся человек, понимавший повелителя небес лучше его спутников!

– Вера – это испытание, через которое должны пройти все смертные, – между тем, продолжала горожанка. – Одним она дает жизнь, у других – отнимает ее… – девушка опустила голову на грудь, на миг умолкла, прикусив губу, словно раздумывая над теми словами, что ей предстояло еще сказать. – Я видела Ее, – наконец, глубоко вздохнув, проговорила Лика.

– Кого, девочка? – в глазах Шамаша мелькнуло удивление. Еще миг назад ему казалось, что они жили одним дыханием, и вот вдруг нить понимания оборвалась.

– Госпожу Кигаль. Она есть. И сейчас Она здесь, в этом городе… Я чувствую Ее взгляд. Порою мне кажется, что Она говорит со мной, задает моими устами свои вопросы… Как сейчас…

Бур с ужасом смотрел на подругу. Он вдруг испугался, что все пережитое как-то сказалось на рассудке девушки, помрачило ее сознание. "Это не может быть правдой! – кричали его глаза, когда он повернулся к чужакам. – Разве может это хрупкое, самое чистое в мире создание быть связанным с… О боги… – он не хотел верить в это, но, будучи внуком и учеником жреца, вновь и вновь неосмысленно воскрешал в памяти те слова, что были прочитаны им когда-то в одной из легенд. – Боги выбирают своими посвященными на земле самых достойных…" -Я… – прошептала Лика. – Прости меня, господин. Я не имела права так говорить с Тобой… Я никогда не осмелилась бы, но… Это было нечто выше меня…

– Тебе не за что извиняться, – он постарался вложить в голос все тепло и спокойствие, которое нашел в своей душе, – твои слова помогли мне найти то связующее звено, которое доселе постоянно ускользало от меня. Вера и сила…

Здесь они живут не внутри души, а полнят мир, горят над ним светилами, согревают землю, даруя тепло. Они повсюду…

– Я… – она с сожалением качнула головой. – Я не понимаю твоих слов.

– Но ведь ты только что сама говорила…

– Мой господин, – тяжело вздохнув, промолвила она. – Эти мысли… Они пришли свыше, прочувствованные, но не понятые. Такова была воля госпожи Кигаль, Ее вера, которой Она захотела поделиться с Тобой… А я… Я всего лишь посредник… – на ее глаза набежали слезы. Девушка была готова заплакать, ощутив вдруг внутри себя, в сердце, душе, образовавшуюся пустоту, а вокруг, краями страшной раны – беспомощность и сожаление – о, как бы ей хотелось, чтобы все было иначе! Нет, конечно, даже в самых смелых и радужных мечтах она не помышляла о том, чтобы стать подругой богини, но хотя бы служанкой, не бессловесной безвольной рабыней!

Шамаш, поняв все это, грустно улыбнувшись, кивнул.

– Не расстраивайся, – тихо произнес он, коснувшись ее плеча.

Та тотчас крепко схватила его руку, поднесла ко лбу, прося благословения, после чего на миг прижала к горячим губам, а затем, смущенная, отпустила, сжалась, в глубине души чувствуя себя воровкой, укравшей миг, который был сужден не ей.

– Будь счастлива, – тихо, едва слышно, проговорил колдун, освобождая ее душу от выкованных ею самой оков.

– Господин, – она вдруг вздрогнула, вновь напряглась. – Ты должен поверить в себя!

Это важно! -она собираясь сказать что-то еще, но в этот миг с миром вдруг стало происходить нечто странное… Слепая, связанная теснейшей духовной связью с богиней, она первая ощутила это, затрепетала, вздрогнула и, сжав голову ладонями, со стоном упала на нагретые до бела камни.

– Что с тобой? – бросившись к ней, испуганно воскликнул Бур. Опустившись рядом с подругой на колени, он поспешил привлечь ее к себе, прижать к груди, защищая от всего мира. Его губы не переставая шептали: – Все хорошо. Все хорошо. Я рядом.

Не бойся…

– Шамаш… – заговорил было Атен. С опаской озираясь вокруг, он искал взглядом беду, чье дыхание уже наполняло воздух, делало его еще более сухим и знойным, лишая оставшихся жизненных сил. Он понимал, что, лишенный дара, как божественных, так и магических, не в силах разглядеть опасность до тех пор, пока она не подойдет вплотную и поэтому хотел спросить…

Но тут… С пронзительным свистом с вершины горы сорвался острохвостый ветер, который, казалось, нес на своих крыльях самих демонов бездны. Его пронизывавший насквозь зной останавливал дыхание -Что это? – в ужасе прошептал Бур.

Все молчали, не в силах отвести взгляд.

Дозорные и те немногие караванщики, которые еще не успели заснуть, а также несколько припозднившихся горожан, охочих куда больше до рассказов о далеких землях, чем каких-то товаров, подошли к ним, столпились позади, напряженно всматриваясь в сумрачное небо.

– Не иначе Губитель… – прошептал Евсей.

– Великие боги! – из-за спины донесся полный ужаса возглас, а затем – тихий поспешный шепот молитвы-заклинания.

– Но это невозможно! – Бур отказывался верить. Да, посвященному в тайны города, Керха казалась мрачной и жестокой. Жертвоприношения… Владычество богини смерти…

И, все же… И, все же – это ведь не Куфа, ужасная, вечно мертвая Куфа, лишенная самой души! – Невозможно! Ведь нашим годом властвует госпожа Кигаль. Она не допустит…

– Она бессильна перед Губителем, – посиневшими, вмиг ставшими сухими и холодными губами прошептала Лика, на мгновение отрываясь от молитв.

– Но Она – великая богиня! – воскликнул Евсей, ища защиту в своей вере.

– Есть законы, которые сильнее даже ее, – донесся до них тихий и, в то же время, пронзительный голос. Повинуясь полнившей его силе, все повернулись и увидели женщину, чья строгая властная красота не оставляла никаких сомнений относительно того, Кем она была.

– Госпожа, – горожане пали перед Ней ниц, распростершись на камнях площади.

Караванщики опустились на колени, выказывая почтение и, в то же время показывая, что у них есть свой бог-покровитель.

Лишь Шамаш продолжал стоять. С нескрываемым интересом он разглядывал странную гостью.

Медленно, не касаясь ногами земли, Эрешкигаль подплыла к нему. Было видно, что и Ее охватило любопытство. Однако, подчинив себе все чувства, Она, пройдя чуть в стороне, сперва приблизиться к слепой девушке.

– Не бойся, – Она с заботой и лаской, которых вряд ли кто ждал от богини смерти, коснулась головы своей избранной, погладила ее по шелковистым волосам. – Что бы ни случилось, ты всегда будешь под моей защитой.

– Но мой брат! – глаза Лики наполнились слезами.

– У него другая судьба, другой покровитель, – проговорила Та, а затем, отвернувшись от единственного человека, который был Ей дорог, не замечая всех остальных, вернулась к Шамашу.

– Нам нужно о многом поговорить…

– Не сейчас, – хмуро бросил колдун, глядя на вознесенный над землей замок-храм, который со всех сторон уже окутали своей тягучей, вечно скользящей и изменяющейся пеленой тени. Небо над городом замерцало, готовое в любой момент разверзнуться самой ужасной из бездн пустоты.

– Нет, именно сейчас! – Она схватила его за плечи, заставляя повернуться лицом к себе, заглянула в глаза. – Что ты собираешься делать? Забыть обо всем, что было, есть и будет, отвергнуть весь мир ради того, чтобы спасти несколько жизней, не думая при этом о том, что за них придется принести в жертву сотни, даже тысячи?

Но это безумие!

Эрешкигаль ждала, что Шамаш заговорит с ней, станет возражать, о чем-то спрашивать, не важно о чем, главное – остановится. Всем, кто смотрел на нее, было понятно, что сейчас богиня хотела лишь одного: удержать брата от необдуманного поступка.

Как никто другой, госпожа Кигаль знала силу слов, их власть над мирозданием, пронизанным ими – живыми отзвуками мертвого образа. Но Шамаш молчал, словно не было ничего, чего бы он не знал, о чем бы хотел спросить у бессмертной собеседницы, хранившей в себе мудрость многих тысячелетий и не одного мира. Он лишь смотрел на нее и в его глазах было сочувствие, когда он видел перед собой не великую грозную богиню, а очень одинокую женщину с тонкой, ранимой душой…

– Госпожа! – Бур подполз к Ней, припал сухими губами к лежавшим на земле складкам одеяний, стелившимся длинным шлейфом. – Ты пришла… Ты ведь пришла чтобы помочь нам? Ты не допустишь, чтобы Губитель превратил наш город… Твой город, моя госпожа, в новую Куфу? – он осмелился поднять на богиню глаза, полные мольбы, которую были не в силах передать никакие слова. Юноша понимал, что совершает непростительный проступок, осмеливаясь не просто заговорить с владычицей, но вмешаться в разговор богов. Он ждал наказания – неотвратимого и жестокого, соразмерного с его преступлением. И надеялся лишь, что его жертва не будет напрасной, и Госпожа Кигаль обратит свой взор на землю, на людей, не оставит их в милости Своей.

Эрешкигаль с сочувствием взглянула на смертного, застывшего в пыли у ее ног. В глазах богини не было гнева, лишь глубокая всепоглощающая скорбь, словно Она уже похоронила всех, кто был перед ней и теперь, не скрывая душевной боли, смотрела на их несчастные тени, которым было суждено неприкаянными бродить по границе миров.

– Я не могу, – прошептала она, отвечая смертному, глядя на него с тоской и жалостью. Затем богиня вновь повернулась к Шамашу.- Нам пора уходить отсюда.

Едва Нергалу будет принесена первая жертва, душа этого города умрет навсегда и все, кто останутся в его пределах в тот же миг потеряют грядущее, обреченные влачить свою вечность в землях демонов и духов на грани настоящего, которое продлится до тех пор, пока его хозяин будет получать свои жертвы. Поверь, мне очень жаль. Это был не мой выбор, а предначертанный тысячелетия назад скорбный путь окружающих Нинта. Пойдем.

– Нет, – Шамаш качнул головой. – Я не брошу их.

– Ты ничего не сможешь изменить…! – начала она, но остановилась, умолкла на миг, собираясь с мыслями. – Я… Я понимаю тебя, – когда Эрешкигаль заговорила вновь, и слышавшие ее речь могли бы поклясться, что голос великой богини дрожал, словно нить на ветру. – Ты такой, какой есть…

– Ты ведь не встанешь на моем пути?

Вздохнув, она зябко повела плечами. – Все это время, что ты здесь, в городе, я пыталась тебя остановить, использовала для этого твоих друзей, вкладывая им в головы сомнения, а души страх… – она устало качнула головой, провела по лицу ладонью, словно смахивая тонкие ниточки-паутинки времени. – Все бесполезно…

– Повелительница мира смерти…

"Эрешкигаль – это мое имя, настоящее имя, – заговорив на языке мыслей, богиня устремила на него взгляд своих лучистых глаз, подобных светлым озерам рассветных стран, чья зеркальная гладь покрыта тонкой слюдяной дымкой печали и боли, которым не будет конца, ибо что есть будущее, для живущей лишь прошлым днем? И, все же, в них была надежда, яростная, страстная вера в то, что взошедшее солнце наполнит мир своим светом и теплом и ледяная чешуйка растает, позволяя заглянуть в мир, которого не было и нет, которому еще только предстоит родиться. – Шамаш…" "Меня зовут… Звали иначе. И ты знаешь об этом не хуже меня".

"Пойми, все твое сопротивление, стремление отвергнуть неизбежное, бессмысленны!

С того самого мига, как ты вошел в этот мир и до конца мироздания ты будешь Шамашем".

"Я не смогу заменить вам умершего бога".

"Ты думаешь, что иной… Ты ошибаешься! Возможно, тому виной твое нежелание принять настоящее, и я никак не могу понять, почему это происходит… Шамаш, ты – тот, кем хочешь быть, ибо ты – бог. Конечно, бог не в том смысле, который вкладывает в это слово твоя собственная вера… Постарайся понять… Вот я… Я ношу титул богини, но не претендую на то, чтобы считаться одной из творцов вселенной… Я… Я лишь принадлежу к кругу их последователей, поднявшихся на одну ступень над землей, наместников здесь, на этом островке бесконечности… И ты…" "Прости, – он поднял руку, останавливая ее. – Мне бы очень хотелось понять…

Признаюсь, многое на этой земле кажется мне удивительным и странным… Но сейчас – не время для разговоров".

"Ты не понимаешь еще столь многого! Позволь мне объяснить! Поверь: без этих знаний ты обречен…!" – она чувствовала, как рвутся протянутые ею невидимые нити, призванные удерживать собеседника на месте, не давая шагнуть вниз с края бездны. Ее душа стонала, страдая от страшной боли, рожденной отчаянием и осознанием того, что она бессильна что-либо изменить. Воля Шамаша была сильнее ее. Его могущество было несравнимо большим, хотя и продолжало во многом оставаться неосознанным, невостребованным.

– Я вижу, – затрудненным, напряженным шепотом заговорила она, – я вижу множество грядущих, лежащих мертвыми камнями у твоих ног. Когда одно из них обретет жизнь, все иные исчезнут. Но пока еще… Пока еще ты можешь выбирать… И мне очень хочется, чтобы это был лучший из путей, полный надежды и веры… Мы еще увидимся.

И тогда я расскажу тебе обо всем, дорогой мой брат… – ее очертания начали тускнеть, таять, словно снежинка на горячей ладони, становясь прозрачной каплей исполненной живительных сил влаги. – А пока, – ее голос, словно наполнившись великой силой, стал чистым и отчетливым. И пусть он все сильнее и сильнее удалялся, звуча уже откуда-то из-за грани миров, казалось, что он заполняет собой всю землю, окутывает сознание всех тех, кто его слышал. – Не суди меня. Не проклинай. Пойми: я делаю лишь то, что должна сделать. Я не становлюсь преградой на твоем пути, совсем нет: всем сердцем, всей душой я хочу лишь помочь…

Шамаш, – теперь говорила не тихая, печальная женщина, а грозная властная богиня, повелительница мира мертвых, – я знаю, что моя власть не подчинит тебя. Но я не могу проиграть. Не ради себя, даже не из-за тебя – во имя этого мира, у которого, как я предчувствую, верю всей душой, наконец-то появилась надежда на будущее. Я напоминаю тебе о слове, данном друзьям – обещании не вмешиваться ни во что, происходящее в городе, не прибегать к помощи силы.

Зная, что закон, направляющий твое сердце, когда оно стремится помочь попавшим в беду, сильнее любого слова, видя, что ты уже раз нарушил обет, защищая души своих спутников, прощая за минувшее, но не грядущее, я призываю творцов всего сущего, свышних, невидимых, непознанных, стоящих над силами и стихиями, повелевающих вечностью стать свидетелями и поручителями мне в том, что обет должен быть исполнен! Шамаш, ты не станешь вмешиваться ни во что, происходящее в этом городе, не сможешь прибегнуть к помощи своих сил, не…

– Нет! – упрямо проговорил колдун, не замечая, что тем самым надрывает полотно пространства, вызывая из бездн все новые вихри демонов, готовых поглотить не только один город, но и весь мир.

Хорошо…- донеслось откуда-то из-за грани мироздания, словно говоривший был за пределами всего сущего. Этот голос… Он сочетал в себе сотни, складывая в один звук неисчислимое множество смыслов, услышанный всеми, но понятный лишь одному.

Завораживая, подчиняя себе, он, в то же время, оставлял свободу для выбора. – "Если ты вновь хочешь бросить свою жизнь на весы судьбы, но на этот раз не ради спасения всего мира, а лишь во имя нескольких жизней… Что ж, это твое право.

Но слово было дано. И ты, не будучи больше человеком, не сможешь его нарушить…

Мы не позволим тебе…" -Однажды вы уже… – он умолк, застонав от страшной боли, пронзившей старые, казалось, уже давно зажившие раны, согнулся, опустился на камни мостовой, не в силах удержаться на израненных ногах.

"Так будет, ибо должно быть. Все случится так, а не иначе, или же не будет совсем ничего…" -А как же эти люди? Вы не оставляете им ни капли надежды?

"Слушай и внимай! Лишь одно освободит тебя от обета: троекратная мольба о помощи отчаявшейся души, у коей отняли саму себя, души, которая никогда не обретет счастье, обреченная бежать от того, что составляет суть ее бытия. Духом великого сущего: да будет так!" -Да будет так! – повторили все, кто слышал, воздев руки к небесам, запрокинув головы, глядя на зарождавшие в небесах звезды – свидетелей всего, что было, есть и будет.

– Да будет так! – эхом разнеслось по площади.

И в тот же миг время для всех, кто был на ней, остановилось, чтобы пойти вновь, когда…

 

Глава 11.

– Ну, и как наши дела? – откуда-то издали, будто сквозь полотно, окутавшее плотным слоем голову, Ларс услышал голос Нергала. Он попытался приподняться, посмотреть на Губителя. Не только затем, чтобы своим взглядом красноречивее всяких слов показать, что не намерен сдаваться. Он хотел увидеть Его лицо, то недовольство, которое коснется глаз бога, когда Он поймет, что какой-то жалкий смертный стоит преградой на пути осуществления столь грандиозных планов небожителя. Однако ему не удалось даже шевельнуться. Разум, измученный болью, нашел покой в полном отрешении от тела. Он отделился от него, стремясь сохранить для себя лишь душу, жертвуя при этом всем остальным.

– Вот, – рукой, в которой была зажата плетка, Ярид указал на пленника, связанного по рукам и ногам цепями, удерживавшими его в воздухе, не позволяя получить новые силы от земли.

– Все еще сопротивляется? – Нергал бесшумно приблизился к горожанину, схватив за волосы, поднял голову, стремясь заглянуть жертве в глаза. – Да, – он сам ответил на свой вопрос. По лицу скользнула кривая гримаса недовольства.

Через миг Нергал выпустил волосы пленника. Заметив на своих белых пальцах следы крови и пота, он брезгливо поморщился. Странно, ведь это был бог жестокости, вероломства и страданий…

– Прости меня, господин Нергал, – стал оправдываться Ярид, чувствуя себя виноватым перед небожителем, – этот упрямец… – он замахнулся плетью, стремясь нанести пленнику такой сильный и мучительный удар, который заставил бы строптивца закричать от боли, взмолиться о пощаде…

Нергал не остановил его. Отодвинувшись чуть в сторону, чтобы его белоснежные одежды не забрызгала кровь, Он с интересом следил за всем происходившим. Бог видел, как тело смертного дернулось, приняв удар, однако с губ жертвы не сорвалось ни звука.

– Перестань, – презрительно скривив губы, проговорил Губитель. – Болью ты теперь ничего не добьешься. Неужели не видишь: он больше не чувствует ее. Хватит, а то, чего доброго, еще забьешь насмерть, переусердствовав. Не забывай: для жертвоприношения он нужен живым.

– Мой господин, что же делать? – спросил маг, растерянно глядя на бога.

– О, есть тысяча путей, – тот лишь небрежно махнул рукой. – Сломить смертного можно всегда. Главное знать, чего он больше всего боится… – Губитель вновь подошел к пленнику, на этот раз чтобы взглянуть на него повнимательнее. – Ты нашел способ побороть боль. А как справишься со страхом?

Пройдя сквозь толщу земли и панцири камней, в подземелье ворвались ветры. Они закружили, пыльные и удушливо-жаркие, не несущие на своих крыльях ни капли прохлады и живительной свежести, исполненные духом самых мрачных пещер подземного мира.

Ветры откинули назад пряди волос, не давая им, упав на лицо, сплетя из своих прочных нитей паутину-покров, защитить от всего, что должно было произойти.

Окутав пленника своим полотном, они сковали его члены, не позволяя шевельнуться, заструились в отблесках огня серыми тенями, пришедшими из-за грани миров, готовые изменить, переиначить все, что угодно, выполняя волю своего мрачного повелителя. Затем воздушные духи сорвали кровавые лохмотья, в которые превратились остатки одежды.

Взгляд Нергала скользнул по правой руке Ларса, сухой, словно мертвая ветка дерева, с крючковатыми пальцами и похожей на клешню жука ладонью, покрытой болезненно-желтой кожей.

Хмыкнув, Губитель повел бровью, отдавая приказ своим слугам-невидимкам, которые встрепенулись, задрожали, спеша придать всему телу вид изуродованной руки.

Нергал молчал, не спуская с пленника пристального взгляда внимательных глаз. И на Его лице тотчас отразилась злость, стоило Ему заметил, с каким безразличием смотрит пленник на свое превращение.

– Ты смирился с тем, что потеряешь… – прошипел он, подавая ветрам знак вернуть все назад. – Но мне было нужно совсем не это! – его голос вобрал в себя всю силу ярости, громом разносясь по зале. – Твоя слабость… Когда ты успел научиться черпать из нее силу?! Ничего, ничего… – он глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. – Попробуем кое-что иное… Но сперва, – он повернулся к Яриду, застывшему на месте, не смея ничего сказать или сделать. – Удались. Я не хочу, чтобы увиденное помутило твой рассудок. Мне нужен сильный слуга, а не жалкий безумец.

– Да, господин Нергал, – низко склонившись в поклоне, маг стал пятиться к дверям, мысленно благодаря бога за то, что небожитель смилостивился над ним и отпустил его душу. Никакое любопытство не могло справиться с ужасом увиденного, примеренного на свои плечи. Одного этого оказалось достаточным, чтобы зубы Ярида нервно застучали, а по членам прошла толи дрожь, толи судорога.

– Вот что, – уже возле дверей догнал его голос бога, – будь рядом. Ты мне еще понадобишься…

– Да, господин Нергал!

– Но прежде, – Губитель поморщился, недовольный тем, что смертный в своем чрезмерном усердии перебил его, – отыщи тех ребятишек, что ты мне подарил. Надо признать, они доставили мне несколько мгновений истинного удовольствия… – он бросил недобрый взгляд на пленника, буркнув себе под нос, – в отличие от этого… – а затем продолжал уже громче: – и заслужили жизнь… Но, как ты понимаешь, не свободу. Они должны быть где-то в опочивальне… Сообрази для них темницу и запри получше, пока они не понадобятся мне вновь.

– Я позову стражей…

– Нет! – Нергал нахмурил брови. На его лицо набежала тень. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о моем пребывании здесь, пока не будет принесена первая жертва!

– Мой господин, тогда дай мне своих слуг, чтобы…

– Моих слуг?- голос Губителя стал полон раздражения. – Они нужны мне самому!

– Прости, господин Нергал… – Ярид уже готов был упасть на колени перед своим повелителем, но его остановил смешок Ларса.

– Забавно, – прошептал пленник, – еще утром жрец трепетал перед тобой и вот точно так же, стремясь доказать свою преданность и готовность подчиняться, падал на камни. А теперь ты дрожишь перед телом недавнего слуги, телом, которое даже не имеет собственной души!

Губитель резко обернулся к горожанину. Его глаза наполнились всесжигающим огнем, который уже был готов вырваться наружу… Но в последний миг бог подчинил себе ярость, запрятал ее вглубь души.

– Ты специально злишь меня? – сорвались с его искривленных губ вместе с капельками слюны слова. – Хочешь чтобы я убил тебя прямо сейчас, ведь тогда твоя душа будет спасена? Нет! – его щеканервно дернулась. – Ты не добьешься этого, жалкий смертный! Все будет так, как я хочу!

Он чуть повернул голову в сторону Ярида, хмуро промолвив:

– Ты ведь справишься с двумя детьми и сам, не правда ли? Если тебе не под силу такая малость… – он умолк, поглядывая на наделенного даром из-под нахмуренных бровей, ожидая, что тот заговорит, подтверждая свою готовность служить. Но, боясь вызвать гнев бога, вновь прервав его речь, маг молчал. И Нергалу не оставалось ничего, как, скривившись, продолжать: – Им вряд ли скоро удастся прийти в себя и они не будут пытаться убежать… Даже на тот свет… Все, уходи. Этот…червь достаточно отдохнул за нашим разговором, чтобы можно было приступить к задуманному мною.

Дождавшись, пока Ярид скроется за дверями, Нергал вновь устремил тяжелый пронизывающий взгляд на пленника: – Не усмехайся, дурачок! Ты напрасно надеешься выстоять! Я знаю, знаю! Ты все еще во что-то там веришь. В силу своей души, в помощь небожителей, в судьбу… Но все это напрасно! Никто в мироздании не может мне противостоять, никто не захочет связываться со мной, бросая вызов ради какого-то смертного, чья жизнь и так всего лишь песчинка у наших ног, миг, – хоп! – и ничего не осталось. На себя же надеяться вообще смешно, когда тебя уже, в сущности, нет, осталась лишь тень, призрак на грани миров, замерший у черты неминуемой смерти. Твоя душа тускнеет, теряя последние силы, чувства, образы.

Очень скоро она исчезнет, не оставив и следа, растаяв снежинкой на ладони огня.

Не храбрись. Не сопротивляйся. Покорись потере души, как ты смирился с тем, что лишишься тела. Утешься: в мире нет того, кто выдержал бы, сохранил себя, увидев, что предстоит узреть тебе. Мои слуги проведут твою душу через сто самых мрачных и жестоких миров, сто времен, не знавших жалости, которые нынче идут по пути пустоты в великое Ничто!

И тени зашевелились, заструились, соединяя мрак и свет в нечто, лишенное очертаний, исполненное болью и страхом, идущими со всех сторон, словно мироздание, раненное в ужасном бою с неведомыми потусторонними силами, агонизировало в последний миг своего существования.

Призраки тянулись со всех сторон, стараясь заполнить собой каждую часть последнего, что еще было живым, раздирая на части душу, сражаясь за каждую ее крупицу, как будто тем самым могли получить если не вечность, то хотя бы еще один миг.

А затем, когда все чувства стали настолько ярки и горячи, что сожгли полотно вечности, когда сознание, пытаясь спастись на последнем островке покоя и веры, замкнулось в себе, к нему подступила сама пустота.

Это было… Тьма, никогда не знавшая ни мрака, ни света, которые бы оплодотворили ее, тишина, не вздрагивавшая от звука. Куда ни глянь, куда ни протяни руку – всюду все одно и то же, вернее, одно Ничто, не знавшее рождения и поэтому не думавшее о смерти, не видевшее начала и никогда не достигнувшее конца.

Но душа Ларса не думала сдаваться, не смотря ни на что. Она смотрела на все происходившее с отрешенным безразличием, словно со стороны, не думая ни о чем, просто ожидая, когда все закончится.

"Я нужен ему живым. Так чего же мне бояться? – думал пленник. – Это все лишь мираж… А если и нет, что же, такая смерть лучше того, что меня ждет на алтаре…" Он настолько убедил себя в этом, что даже сам поверил. И не стало ни страха, ни желания бороться, бежать, что-то искать, стремясь победить пустоту, отвоевать у нее осколок вечности и что-то на нем создать, обращая ничто в нечто. Нет, он просто ждал, терпеливо и спокойно, что будет дальше. Ждал, готовый продлить миг до вечности… …Боль была первым, что вернулось к нему, воскрешая чувства, заставляя дух вновь ощутить себя частью сложного и, в то же время, такого хрупкого создания, каким был обремененный плотью человек, которому суждено страдать и порою даже стремиться к страданию с настойчивостью безумца, не задумываясь над причинами своих устремлений.

Ларс очнулся на ледяных камнях, шевельнулся, застонал.

Он с трудом разомкнул глаза, словно веки были покрыты успевшим застыть железом.

Правый, заплывший и залитый кровью глаз – узенькую щелку – жгла как лава боль, левый с трудом различал в темноте очертания.

Место, куда он попал, было похоже на каменный мешок, лишенный окон и вообще какого-нибудь источника света. Если бы не черная пустота, в которой душа Ларса провела долгое время, он вряд ли сумел бы хоть что-то разглядеть в безликой темноте. А так… Хотя, невелико приобретение, когда смотреть, в сущности, было не на что, за исключением двух созданий, бывших чуждыми этому забытому богами месту, и, словно чувствуя это, сидевших, пряча лица в углу, толи не желая ничего видеть и, в особенности друг друга, толи в страхе потерять в том, что может открыться, самих себя.

Но Ларс… В этот миг ему было достаточно видеть и голый камень, когда он, будучи частью бытия, становился немым свидетельством того, что пленник выдержал и это испытание, не позволив пустоте отнять волю.

Со всех сторон были стены, на которых покоился тяжелый серый потолок, столь низкий, что вряд ли позволил бы, встав, выпрямиться в полный рост даже невысокому горожанину. Камни сдавливали сумрак, заставляя его сгуститься в текучую удушливую массу.

Он приподнялся, пытаясь оглядеться вокруг, но резкая боль отбросила его назад.

– Тихо, тихо, лежи спокойно, – услышал он рядом взволнованный полушепот, будто говоривший, или, вернее, говорившая боялась, что ее услышат чужие.

– Кто ты? – разлепив сухие, ставшие бесчувственными и непослушными, губы, спросил горожанин. Он попытался повернуть голову, чтобы взглянуть на свою собеседницу, однако тонкие, но удивительно сильные пальцы удержали раненого, заставили вновь откинуться на кучу соломы, на которой он лежал, укрытый по грудь грубой серой тканью.

– Тебе сильно досталось, – проговорил голос, вместо того, чтобы ответить на вопрос.

Он был печален, исполнен грусти и страшной боли, однако, боли не физической, а духовной.

– Да,- с покойно признал тот. Его губы сжались. Брови сошлись на переносице и между ними пролегла глубокая морщинка.

– Не бойся меня, я не враг, – проговорила невидимая собеседница. Она осторожно коснулась волглой тряпицей его лба: – У тебя жар.

– Это неважно…- Ларс устало закрыл глаза. Ему нужно было время на то, чтобы хоть немного отдохнуть и собраться с силами перед тем, что его ожидало впереди.

А в том, что испытания только начинаются, он был уверен.

– Готовишься к смерти? – та не понимала его нежелание продолжать разговор, сама же, судя по всему, проведя долгое время в одиночестве, страстно нуждалась в нем.

– Не думай о самоубийстве. Это не поможет…

– К чему оно, когда я и так умираю.

– Твои раны очень тяжелы, но я найду способ исцелить их…

– Оставь меня, – поморщившись, он отвернулся.

– Я знаю, что ты чувствуешь…

– Откуда! – криво усмехнулся Ларс.

– Меня тоже собирались принести в жертву…

– Тебя? Мне говорили, что это будет мальчик-раб, – пленник смирился с тем, что незнакомка не отвяжется от него, и решил, вместо того, чтобы растрачивать последние силы на раздражение, найти хоть что-то полезное в словах. И, потом, подозрительный и недоверчивый, он стал думать, что его странная собеседница не случайно оказалась с ним в одной темнице.

– Зачем ты так? – та, угадав его мысли, не скрывала обиды. – Я ведь всего лишь хочу помочь!

– Тебя послал хозяин города?

– Нет! Я такая же пленница этих стен, как и ты!

– Может быть, тогда Губитель?

– Что? – в ее голосе зазвучал ужас. – Кто? Неужели… – она умолкла, не в силах подобрать слов, пораженная до глубины души дошедшей до нее вестью.

Ларсу вовсе не хотелось что-либо объяснять, особенно то, что заставляло вспоминать о минувшем. И он заговорил о другом, том, что в этот миг куда больше волновало ему самому -Мне знакомы все жители города, – тихо промолвил он, – но твоего голоса я не узнаю.

– Это потому что я очень долго была здесь, заточенная в сих стенах…

– Еще вчера тут было подземелье, а не темница.

– Это место всегда было темницей. Замки на дверях и стены поперек галерей ничего не изменили… Поверь мне, я не лгу… Лишь, возможно, говорю не всю правду.

– Хорошо, пусть будет так, – безразлично прошептал горожанин. В конце концов, кем бы она ни была, в его судьбе это ничего не изменяло. Он умолк, поморщившись, сглотнул солоноватую кровь, облизал сухие шершавые губы.

Незнакомка встрепенулась:

– Тебе стало хуже? Хочешь пить? Сейчас, у меня есть отвар… – она взяла широкую чашку-плоскодонку, поднесла к губам. – Вот. Пей. Это поможет.

Он сделал несколько глотков, морщась от терпкой горечи напитка.

– Так лучше?- с просила она, держась в стороне, так, чтобы горожанин не смог ее увидеть, словно боясь разглядеть в его глазах свое отражение.

– Да, – вынужден был признать Ларс, чувствуя, как дурманящее тепло разливается по телу.

– Пей. Здесь много воды. Она струится со стен, достаточно лишь подставить плошку…

А травы я еще давно засушила и спрятала, зная, что они понадобятся. И вот пригодились…

– Как тебя зовут?

– Нинти, – ответила та, наконец, выходя из тени.

Это была молодая невысокая девушка, невзрачная, незаметная в своем сером одеянии и плаще-паутинке, наброшенном на голову. Чем-то она походила на Лику… Может быть, доверчивостью во взоре, робостью, открытостью… Нет, ни один самый осторожный и подозрительный человек не смог бы разглядеть в ней врага.

Ларс качнул головой, прежде чем заговорить вновь.

– Здесь есть еще кто-то?

– Два юных караванщика… Ты их знаешь?

– Ри и Сати… Один человек привел их утром в мой дом, спасая от судьбы, которая все равно их догнала…

– И повернулась самым ужасным из своих лиц, – вздохнув, она качнула головой. В ее глазах отражалась боль, словно Нинти не просто переживала за совершенно незнакомых ей людей, но и чувствовала себя виновной во всем, что с теми случилось.

Ларс шевельнулся, вновь пробуя оторвать голову от земли.

– Что ты делаешь?! – сквозь свист и шипение в ушах услышал он вскрик девушки.

Пусть это отобрало у него все силы, пусть от боли перехватило дыхание и глаза защипало от горьких слез, но ему все же удалось сесть. Опершись спиной о холодную волглую стену, он, замер, отдыхая.

– Тебе нельзя… – к нему подскочила Нинти, стала пытаться уговорить, заставить горожанина вновь лечь. – Я так старалась помочь… – откуда-то издали доносились обрывками слова, – но если ты не будешь… я не смогу… повязки соскользнули… раны…

– Я должен поговорить с ними, – ему казалось, что он кричит, однако девушке пришлось склониться к самым его губам, чтобы расслышать слабый шепот, – должен!

Пойми…

– Хорошо, – ей ничего не оставалось, как смириться и постараться помочь, – положи руку на мое плечо, я… – она уже собиралась коснуться его правой ладони, но ее остановило громкий вскрик Ларса:

– Нет!

Нинти отшатнулась, в глазах отразился страх.

– Прости… – не спуская с него глаз, прошептала она.

– Правая рука мертва… – словно оправдываясь за резкость, стал объяснять он.

– Была.

– Что? – он не понял, что та имела в виду, просто был не в силах понять, поверить, что подобное возможно… Чуть повернув голову, он скосил взгляд на руку, которую, как и плечо, грудь, покрывали повязки со следами каких-то зеленоватых мазей и запекшихся пятен крови. И пальцы… Пусть пока плохо, едва-едва, но они подчинялись воле разума, они двигались!

Ларс с силой сжал губы. Сколько раз он мечтал о том, чтобы боги совершили для него подобное чудо! Почему же сейчас, когда самые несбыточные мечты стали явью, ему так скверно?

"Поздно… – мелькнуло у него в голове. – Уже слишком поздно для чудес… Сейчас они причиняют лишь боль, ибо дают только затем, чтобы потом как можно большее отнять…" -Ты… – он повернулся к Нинте. – Спасибо тебе, – в конце концов, эта робкая, чистая душа не была ни в чем виновата. Она так старалась помочь, всего лишь помочь… – Ты достойная ученица госпожи Нинтинуги, в честь которой была названа…

Прости меня за резкость. Я всего лишь вор.

– Нет, – упрямо качнула та головой. – Ты – наделенный даром. Все остальное – не важно.

– Откуда ты знаешь? – в его вопросе не было страха, лишь удивление – ведь он так старательно хранил свою тайну с тех пор, как узнал, начал чувствовать в себе силу… Впрочем, чему удивляться, ведь этот секрет уже раскрыт…

– Я чувствую дар.

– Ты тоже…

– Нет, – поспешила остановить его Нинти, – я другая… Я просто… Вижу, знаю.

– Ты вылечила мою руку. Прошу тебя, помоги караванщикам! Они хорошие люди и достойны помощи!

– Меня не нужно просить об этом. Я всегда готова сделать все, что в моих силах, как и любой другой лекарь… Но… Я врачую тела, не души. Все мое искусство не облегчит их страданий.

– Что же Губитель с ними сделал? – сквозь стиснутые зубы прошептал Ларс.

– Нергал? – та вздрогнула, вновь сжалась в комок, словно пытаясь защититься.

– Я должен с ними поговорить! – вновь повторил он, а затем, оттолкнувшись от стены, попытался встать. Ноги подкосились, отказываясь держать тело, которое соскользнуло вниз, на камни пола. Однако он, не собираясь сдаваться, пополз вперед, к одной из сжавшихся в углах темницы фигурок.

– Подожди, – Нинти удержала его, положила руку раненого себе на плечо, помогла подняться, поддерживая, а затем чуть повернула, направляя к другой тени. – Будет лучше, если ты поговоришь с ним, а не с ней.

С трудом, тяжело опираясь о плечо Нинти, Ларс добрался до караванщика, упал рядом, откинулся на стену. Несколько мгновений он молчал, переводя дух, затем тихо окликнул юношу:

– Ри… – он не знал, что сказать, с чего начать…

Караванщик качнул головой, тяжело вздохнул, прежде чем сдавленным голосом проговорить:

– Это имя… Эриду… Вряд ли оно и теперь принадлежит мне… – он вновь качнул головой, облизал пересохшие губы, обхватил руками колени, прижимая их к груди. – После всего…

– Ты всегда будешь оставаться собой. Что бы ни произошло. Возможно, это самая ужасная кара, которую смогли придумать боги… – прошептал Ларс, не сводя с него взгляда задумчивых глаз. – И мы должны жить… Даже на ступенях алтаря.

– То, что тебя ждет… – Ри сглотнул комок, подкативший к горлу. – Это нельзя сравнить ни с чем… Но у тебя есть шанс…

– Обмануть бога? Переупрямить его? – горько усмехнувшись, Ларс качнул головой. – Я здраво оцениваю свои силы и знаю, что могу лишь немного оттянуть конец… Но время… Оно не на моей стороне. Ведь у Губителя есть вечность, у меня же – от силы несколько дней…

– Порою, смерть – избавление… Любая. Не важно, что за ней… Я бы с радостью выбрал пустоту… Только бы не помнить… – на миг он умолк, уткнувшись лицом в колени, скрывая слезы, хлынувшие из глаз, а затем продолжал, полня каждое слово морем горечи: – Если было бы возможно начать жизнь с начала, если не с мгновения появления на свет, то хотя бы с того дня, когда караван подошел к этому городу!

Знаешь, что я сделал бы? Совершил в первый же час проступок, за который меня бы на всю неделю засадили на цепь в повозке рабов. Все что угодно, лишь бы не оказаться здесь.

– Прости, я не мог вас защитить, – ему было невыносимо тяжело дышать, не то что говорить, но он продолжал, – без камня маг – лишь слово. Только у богов дар свободен и не нуждается в опоре…

– Но если бы Ярида убили… Не ты, я понимаю… Но другие…

– Бур тоже постоянно говорил об этом, был готов принести в жертву свою душу… – горожанин на миг умолк, переводя дыхание. – Мне стоило немалого труда остановить его…

– Почему?

– Бессмысленно… Камень отравлен… И лишь небожитель может очистить его…

– Прости, я… Я плохо думал о тебе, винил во всех наших бедах, вместо того, чтобы признать, что вся вина лежит лишь на мне одном, – он поднял лицо, взглянул на горожанина, заставляя себя думать о другом, лишь бы не вспоминать то, что случилось с ним самим. Его взгляд остановился на повязках, покрывавших раны горожанина. Губы сжались, по членам прошла дрожь, словно на какой-то миг он испытал всю боль чужака, усиленную воображением. – Хозяин города просто зверь, – прошептал Ри.

– Он чрезмерно ретиво ринутся исполнять волю своего нового хозяина… Ничего, это всего лишь тело… – хриплый вздох сорвался с его губ. – Главное, что душа цела…

– Зачем ты сопротивляешься, если все равно ничего не изменить…

– Ты говоришь так, словно потерял веру.

– Да! Я больше не могу верить! Как боги допустили… – внезапно умолкнув, он отвернулся в сторону.

– Брось. Боги лишь испытывают нас. Ты не должен сдаваться.

– Как и ты?

– Я буду держаться, сколько смогу. Я должен. Пока Губитель не получил жертву, он слаб, его еще можно остановить.

– Я слышал, как они говорили между собой… Они не оставят нас в покое…

Губитель хотел сломить тебя с нашей помощью… Он бы измывался над нами, заставляя тебя смотреть… Но хозяин города сказал, что муки чужака не тронут ничье сердце, тем более сердце вора… – он замолк, ожидая, что скажет на это Ларс, подтвердит или опровергнет…

– Он прав, – Ларс кивнул, продолжая спокойно смотреть в глаза своему собеседнику.

Ровным и безразличным голосом он продолжал: – Наши жизни – ничто. Наше будущее предопределено. Судьба мира – единственное, что имеет значение.

– А мы всего лишь два чужака, тем более, сами виноватые во всем… Если бы мы не пошли в город, если бы мы не оказались у тебя, маг не узнал бы нашу тайну и никогда не нашел нужных слов заклинания-вызова. Как и твой секрет…

– Не думай об этом. Пойми: все было предопределено.

– Но Шамаш… Он знал об этом! Он пытался нас предостеречь, остановить!

– Я не могу говорить за другого, будь то простой человек, маг или, тем более, бог.

Но мне почему-то кажется, что, даже пытаясь вас предупредить, Он понимал, что ничего этим не изменит… Законы мироздания выше не только людей, но и небожителей.

– Что, во имя великих богов, заставляет тебя так думать?

– Магу и уж конечно богу ничего не стоит удержать людей на месте, подчинив своей воле. А ваша воля была свободна. Потому что дорога, которой вам предстояло пройти, уже была прочерчена… С той высоты, с которой глядят на мир боги, еще в миг, когда караван только переступал черту города, вы уже были здесь, в этой темнице…

– Принять все как есть? Но разве не сражаясь за свою жизнь человек проходит испытание?

– Да. И, все же, никто не сможет сделать ни шага, если вперед не ведет тропа его судьбы… – он тяжело закашлялся, вынужденный умолкнуть, дыхание стало прерывистым и напряженным.

– Они будут искать твою сестру…

– Наверно… – прошептал Ларс, устало закрыв глаза.

Глядя на измученное, залитое кровью и потом лицо горожанина, юноша продолжал: – Ты зря велел им идти к каравану. В городе они могли бы спрятаться, надеясь отсидеться, переждать какое-то время… В караване же им будет некуда деться…

Потому что… Ты был прав, когда говорил, что наши родители не станут нарушать обет из-за двоих несмышленышей, нарушивших волю взрослых… И тем более они не сделают этого ради того, чтобы помочь чужакам.

– Если бы они знали о том, что произошло, то передумали бы…

– Из-за Губителя?

– Да. Он враг всех живых.

– Ларс! – вскрикнул Ри, вдруг осознав: – Все посвященные в тайну ведь думают, что нам противостоит Госпожа Кигаль, а не повелитель Погибели! – в его глазах вновь отразился страх, душа затрепетала. Еще миг назад юноше казалось, что хуже уже быть не может, что все потеряно, лишилось смысла. – Мы должны что-то сделать! Мы должны предупредить! – да, пусть Ри не хотел больше жить ради себя, но он мог продолжать жизнь во имя других, своих родных и близких… -Нужно попробовать выбраться отсюда!

– Я знаю городские подземелья. Они все связаны воедино…

– Но дверь закрыта на замок…

– Ничего, я открою…

– Они не позволят нам бежать! Они следят за нами, подслушивают наш разговор…

– Нет, – Ларс был уверен, что это не так.

– Зачем же тогда они заточили нас сюда? Почему просто не отпустили? Мы нужны им!

– Нужны. Только это ничего не изменяет. Ты забываешь, что нам противостоит не смертный, а бог. Губителю нравится играть с добычей, как кошке с мышкой. Ему мало просто проглотить ее.

– С чего ты взял?

– Иначе все мы были бы давно мертвы… Вспомни, тогда в зале. Он сам сказал хозяину города, что для него важнее не сам обряд, а то, что ему предшествует. Он питается нашими чувствами, и…

– Не продолжай, – бледность лица караванщика была видна даже в сумраке подземелья.

– Ему все это доставляет радость… И наша борьба даже больше, чем смирение…

Послушай., а, может, тогда ничего не делать, сидеть, отрешившись от всего? Назло Ему!…Но мы не можем, не должны! – в отчаянии он стукнул кулаком по камню, в кровь обдирая пальцы, и не чувствуя боли.

– В твоих воспоминаниях, черных грезах куда больше переживаний, чем в действиях…

Ладно, – Ларс шевельнулся, устраиваясь поудобнее, скрипнул от резкой боли зубами.

– Тебе придется помочь мне добраться до двери… Но сперва выслушай меня. Будь внимательным. Я объясню, как пройти через подземелье…

– Нет! – вскричал Ри. – Нет, я не пойду один! – он не мог даже помыслить о том, чтобы попытаться спастись одному, бросив Сати и Ларса. – Мы должны идти все вместе!

Горожанин молчал, раздумывая, что делать. Он понял, что бесполезно убеждать Ри пойти на то, что караванщик считает худшим из предательств. К тому же, подземные ходы напоминали собой лабиринт, из которого вряд ли кто смог бы найти выход, даже имея его план… На это, наверно, и рассчитывал маг.

– Пусть будет так, – Ларс заставил себя встать.

Голова кружилась, перед глазами плясали красные блики, боль заполняла собой все сознание. Застонав, горожанин прислонился к стене. И в тот же миг он почувствовал рядом плечо караванщика, который поспешил поддержать друга. По другую же руку, возникнув словно из-под земли, встала Нинти.

– Осторожней! – воскликнула она, а затем, не скрывая обиды и недовольства, продолжала: – Тебе нужен покой! Иначе твои раны не заживут!

– Покой приведет меня лишь к смерти, – переведя дыхание, медленно проговорил Ларс.

– Ты ее знаешь? – настороженно поглядывая на чужачку, спросил Ри. Его мускулы напряглись, глаза сощурились, видя во всем незнакомом опасность и беду.

– Нинти – пленница этих стен, как и мы, – проговорил Ларс, становясь на сторону девушки, от которой исходили потоки умиротворения, а доверчиво глядевшие на окружающих широко распахнутые глаза развеивали сомнения, не позволяя им даже облечься в слова и образы…

– Где-то здесь должна быть еще одна пленница – рабыня из нашего каравана, – Ри огляделся, однако не заметил в темнице никого, кроме тусклого силуэта сжавшейся в комок Сати.

Нинти на миг прикусила губу, задумавшись, а затем тихо проговорила:

– Я слышала за стеной чьи-то шаги… Кто-то бродит по подземелью. Только мне казалось, что это не человек, а, скорее, какое-то животное. Крики, которые оно издает… Нет, наделенные душой так не кричат – потерянно, безнадежно, слепо…

– Возможно, она обезумила, – помрачнев, Ри опустил голову на грудь. На миг ему стало жаль несчастную, но потом, спустя краткий миг воспоминаний и раздумий, он позавидовал ей, ведь она нашла ту лазейку, через которую можно было сбежать от жестокости реального мира.

– Не знаю, – девушка качнула головой, в ее глазах зажглись сомнения. – Мне кажется с ней что-то не так… Еще до того, как Хранитель изменил это подземелье, переделывая его в темницу для вас троих, я видела ее. В первый миг мне показалось, что это очень красивая молодая женщина, но потом, стоило мне на мгновение закрыть глаза, как она превратилась в животное, олениху… Странно…

– Но разве это возможно? – Ларс поморщился, чувствуя, как закружилась голова.

Перед глазами вились какие-то черные мухи, красные бабочки, носясь в причудливом танце, заслоняя весь мир.

Низкие своды не позволяли выпрямиться, откинуть голову назад, приходя в себя, они сдавливали, сжимали, отнимали силы…

Ри взглянул на Нинти, та чуть заметно кивнула, и они одновременно склонились, опуская раненого на сваленную в углу солому.

– Мы должны идти! – тот удержал их за плечи, собираясь вновь подняться на ноги.

– Конечно, – кивнула девушка, успокаивающе коснувшись его горячего лба свой ледяной рукой. – Но только когда будем готовы.

– Я смогу! – стиснув зубы, упрямо проговорил Ларс.

– Конечно. Никто и не сомневается, – она заглянула ему прямо в глаза, и на миг горожанину показалось, что ее очи – огромные, бескрайние, как небо, готовые вобрать в себя всю скорбь и боль земли – пронзают его насквозь, заглядывают в душу, но не чтобы узнать какие-то тайны, подчинить или унизить, а лишь стремясь помочь найти нужную мысль, коснуться нужной струны, чей звон указал бы дорогу вперед. Затем в ее глазах отразился легкий, едва уловимый укор, и Нинти заговорила вновь: – Вы ведь хотите, чтобы с вами пошла и Сати, – она повернулась к Ри, – ей труднее справиться со всем случившимся, со своими мыслями, чем тебе.

Я боюсь… – она на миг замолчала, опустила взгляд на камни, – я боюсь, если мы ее сейчас позовем, вырвем из того оцепенения, в котором она нашла если не избавление, то хотя бы покой, она обезумит, попытается покончить с собой…

– Если бы она смогла забыть… Если бы только мы оба смогли забыть! – прошептал Ри.

– Поговори с ней, – тихо молвил Ларс.

– Нет! Я не могу! Да и она не захочет даже смотреть на меня, после того, что случилось… – начал юноша и лишь потом, увидев, что лицо горожанина повернуто к Нинти, понял, что тот обращался к ней.

– Что я ей скажу? Как утешить? Я не умею… Нет, – она отчаянно замотала головой, – нет! Все мои попытки, разговоры… Они… Слова только все испортят! – в ее глазах плавилась боль отчаяния. – Я знаю, так было всегда!

– Нинти, – Ларс сжал ее плечо. – Успокойся. Мы ведь не заставляем тебя… Мы просто просим – помоги.

Девушка обернулась, чтобы бросить взгляд на маленькую фигурку, затем вновь качнула головой, проговорив:

– Я вылечу любую рану тела, но душа… Когда ранена она, я все лишь испорчу. Я совершила достаточно ошибок, за которые приходится расплачиваться до сих пор, чтобы пытаться вновь. Прости! – ее глаза горели болью, умоляя понять. Казалось, что еще несколько мгновений, пара слов, и она расплачется, не в силах преодолеть собственную беспомощность.

– Все хорошо… Все хорошо… – горожанину ничего не оставалось, как постараться хоть как-то утешить ее. "Она так похожа на Лику! – который уж раз, глядя на свою новую знакомую, думал он. – Так же чиста и… прекрасна!" Он поймал себя на том, что не может отвести от нее глаз.

Ри какое-то время молчал, глядя на них, не осуждая вдруг вспыхнувшего чувства, не завидуя ему, лишь горюя по потерянному, оставшемуся позади, за пустыней боли и разочарований, или ненавидя, проклиная оставшиеся, не успев покрыться снегом, следы того, что еще совсем недавно казалось светлым, составляя основу будущего пути, а потом, так внезапно, обернулось шагом вниз с обрыва самой ужасной из трещин.

"Но может быть… – он свел брови, с силой прикусил губу. – Может быть… Ну, что случилось, то случилось. Пусть. Забудем. Все равно ничего нельзя изменить.

Нужно идти дальше…" Осторожно сняв со своего плеча израненную руку Ларса, Ри поднялся.

– Я попытаюсь…- проговорил караванщик. И, повернувшись, он зашагал к Сати, торопясь, в страхе, что мгновение промедления заставит его остановиться, передумав что-либо предпринимать.

Ларс и Нинти проводили его взглядами. Но стоило ему приблизиться к своей подруге, как горожане поспешно отвернулись, словно боясь помешать своим вниманием, которое можно было бы признать праздным любопытством.

– Как ты? – почувствовав, как напряглась, сжавшись в кулак, рука Ларса, встревожено спросила незнакомка.

– Нормально, – горожанин огляделся. – Нужно поскорее убираться отсюда, – чуть слышно проговорил он.

– Я не могу… – качнув головой, та отодвинулась к стене.

– Почему? – удивленный, Ларс взглянул на девушку. – Я знаю все подземные ходы, проложенные под этим городом. Что же до замков, то я открою любые, даже те, на которых лежат заклятия…

– Куда бежать? – она взглянула на него с сочувствием, не желая рушить надежды, но не в силах лгать, скрывать истину от друга. – От бога не скроешься… А от себя тем более…

– Пусть так. Но я не намерен просто ждать конца загнанным на бойню бараном! – сощуренные глаза Ларса, обшаривавшие темницу в поисках не столько выхода, сколько ответа на свои вопросы, коснулись быстрым взглядом караванщика. И в них зажглись огни, губ тронула улыбка.

– Ты что-то придумал? – спросила Нинти, не спускавшая взгляда с его лица.

– Вспомнил. Эти ребята говорили… Они верят, что в их караване идет бог…

– Нергала никто не любит, – девушка расправила свой плащ, укрываясь им, словно прячась от окружающего мира. Ее голова опустилась на грудь… Сорвался тяжелый вздох, упреждая слова: – Но вряд ли найдется кто-то, кто захочет с ним связываться. Он силен, дерзок, не чтит никаких законов… И вообще… – она качнула головой. – Если уж даже Эрешкигаль предпочла уйти в тень, лишь бы не попадаться ему на глаза…

– Да, конечно… Это ведь город госпожи Кигаль… – Ларс свел брови.

– Не надейся, что она поможет. Она не станет ни во что вмешиваться…

– Ты многое знаешь о небожителях. Откуда? Ты из семьи служителей?

– Нет… – поспешно ответила Нинти, а затем замолчала, задумавшись, понимая, что одного краткого слова недостаточно, а как объяснить – не зная. – Я просто… Я просто очень долго была здесь…

– Рядом с храмом, – он понимающе кивнул. – Да… Говорят, что возле него, где-то на земле, над нею или в подземелье, находятся врата в мир богов. И когда небожителям надоедает свой мир, Они приходят сюда…

– Да, – она вздохнула после чего, чуть слышно, добавила: – И не всегда по собственной воле…

– Кто же может заставить бога?! – удивленный, воскликнул Ларс.

– Другой бог, более сильный и властный… Ведь ты знаешь, что небожители не равны между собой.

– Да, конечно… Есть старшие, великие – господин Шамаш, госпожа Кигаль, а есть младшие, такие как Ашнан и Лахар, богини растений и животных…

– И Нинтинугга…

– Да, твоя божественная покровительница… Но ведь старшие боги, Они должны следить за исполнением законов мироздания, иначе все оно рухнет!

– Шамаш бы не отказал в помощи… Однако его нет… – она снова тяжела вздохнула.

– Подожди, – он, опершись на локти, сел, несколько мгновений молчал, переводя дыхание и собираясь с силами, а затем, наконец, проговорил: – Но они ведь о Нем и говорили!

Нинти взглянула на Ларса с удивлением, не понимая, что тот хочет ей сказать.

– Ри и Сати сказали, что караванщики верят, будто с ними странствует господин Шамаш, бог солнца…

По мере того, как он говорил, лицо его собеседницы полнилось удивлением.

Незнакомка была не в силах даже помыслить о возможности чего-то подобного, не то что принять услышанное. И горожанин вынужден был продолжать: – Ну, ты же должна знать легенды… В истории Гамеша…

– Конечно, я помню, что было тогда. Но… Но ведь Шамаш… Ведь Нергал отравил его! Вот уже тысячелетия…

– Он был болен, но не мертв! Разве можно убить бога?

– Да! – воскликнула та. Затем, вдруг покраснев, проговорила: – Нет, – после чего смутилась еще сильнее, поспешив отвернуться, пряча лицо в тени. – Но если Шамаш справился с ядом… – в ее голосе зазвучала надежда, пусть пока еще слабая, робкая, но, родившись, она уже не хотела покидать мир ее души. -Во всяком случае, это объясняет многое, очень многое… – продолжала она. Затем – и откуда только к ней вдруг пришла эта решительность? – быстро поднялась, сказав уверено и твердо: – Я должна его увидеть!…Хотя, – ее голова вновь опустилась на грудь, плечи поникли, – станет ли он меня слушать, когда это я, лишь я виновата во всем?

– Странно, – закрыв глаза, словно отрешаясь от всего мира, дабы лучше понять происходившее в собственной душе, молвил он.

– Что странно? – она вновь склонилась к раненому, присев рядом с ним на корточки.

– Все мы – жертвы. Откуда же это чувство вины? Может быть все потому, что Губитель заставляет нас думать так? Ему нужна наша боль, Он хочет, чтобы мы во всем винили себя, очищая своей кровью Его, главного виновника всех бед…

Нинти взглянула на него с удивлением. Она раньше не задумывалась над этим. А ведь…

– А ведь ты прав… – наконец, проговорила девушка. Однако, спустя несколько мгновений, Нинти вновь, тяжело вздохнув, качнула головой: – Но даже если это так, то только лишь отчасти… Возможно, он усиливает мою вину, но я… Моя душа тоже не бела… И с этим ничего не поделаешь… – она хотела сказать что-то еще, но тут до них донесся яростный вскрик Сати, которая очнулась от забытья, покинув край безмятежных грез и вернулась в реальный мир лишь затем, чтобы сразу же столкнуться лицом к лицу со всей его болью и ужасом.

– Не подходи ко мне! – напуганным зверьком она метнулась в сторону, забилась в самый угол, сжалась, прячась от друга так поспешно, словно тот обратился у нее на глазах в безжалостного, всепожирающего демона.

– Сати, послушай меня, – тот двинулся следом.

– Стой на месте! – она выставила вперед руку, защищаясь. – Еще один шаг, и я… я, – пальцы другой руки обшаривали камни, ища что-то, способное стать ей оружием.

– Хорошо, хорошо, – Ри поспешно остановился. – Если ты хочешь… Только, прошу, выслушай меня! Мы…

– Нет! – вскрикнув, она зажала ладонями уши. – Не хочу! Замолчи! Оставь меня в покое! Зачем ты потревожил мою душу! Еще немного, и она улетела бы в прекрасный сказочный край, прочь из этого жуткого мира! – Сати в голос разрыдалась. Слезы катились у нее по лицу большими блеклыми каплями, быстро чертя на щеках неровные тропы, срываясь вниз с подбородка, носа, отдавая всю свою горечь губам. – Я хочу умереть! Прямо сейчас! Чтобы все закончилось! О боги, убейте меня! Мне больше незачем жить! – она выкрикивала слова как строчки заговора, стремясь вложить в них всю свою веру и боль.

Вздохнув, Нинти качнула головой.

– Стало только хуже, – не сводя взгляда с караванщиков, проговорил Ларс. – Что же такое сотворил с ними Губитель?

– Не спрашивай их об этом, – девушка склонилась к нему, зашептала чуть слышно, не желая, чтобы дух темницы донес ее слова до несчастной, обращая в горький источник новых бесконечных страданий, – если тебе хоть немного их жаль.

Тем временем Ри заговорил вновь:

– Сати… Давай забудем обо всем… Мы… Мы сможем… Мы должны… Чтобы как-то жить дальше…

Но та лишь упрямо качала головой из стороны в сторону, не слушая его, зажмурив глаза, не желая даже видеть, словно сам его образ резал сердце, как острый нож хрупкую плоть.

Юноша двинулся к ней, опустился рядом на колени, протянул руки, чтобы обнять подругу, прижать к себе, делясь своим теплом и покоем, но та, едва ощутив прикосновение пальцев, вздрогнула, обжегшись об их пламень, рванулась, спеша убежать, скрыться…

Сати вскочила на ноги, с силой оттолкнула от себя Ри, который, не ожидавший удара, упал, остался позади, успев лишь крикнуть вслед метнувшейся прочь тени:

– Сати!

Он не знал, что еще сказать, что сделать, как удержать от безумия душу подруги, как не скатиться в его объятия самому, следуя за нею…

Сати заметалась по темнице, словно дикий зверь, пойманный среди бесконечности пустыни и посаженный в крохотную клетку. Ее сердце яростно билось в груди, глаза горели ужасом. Она вся целиком была во власти нервного возбуждения. Руки дрожали, зуб не попадал на зуб, внутри все похолодело, нить души истончилась, зазвенела струной, готовая вот-вот порваться, на лбу выступила испарина…

Эти камни подземелья… Ей казалось, что они сползают все ниже и ниже, давят на плечи, не позволяя выпрямиться, сильнее и сильнее пригибая к земле, чтобы уже очень скоро раздавить под своей тяжестью. И нигде не было видно выхода: ни норки, ни хоть совсем малюсенького отверстия, через которое был бы виден белый свет.

Ужас нарастал. Дышать становилось все труднее…

Караванщице привиделось, что госпожа Кигаль уже заточила ее в свои мрачные пещеры, не знающие свободы и спасения. На века. Навсегда…

– Нет! Нет! – она бросилась на стены, стала царапать их когтями, пытаясь вырваться. – Это несправедливо! Я ведь не виновата! Я ни в чем не виновата! – а слезы все катились и катились из глаз. И им не было ни конца, ни края…

Ларс шевельнулся, пробуя подняться, но Нинти удержала его:

– Ты ничего не сможешь сделать, – проговорила она. Голос девушки был полон грусти.

Голова опустилась на грудь, роняя один вздох за другим.

– Я должен хотя бы попытаться. Может быть она поймет… – он силился встать. – Помоги мне.

– Нет, – она положила руку ему на плечо, надавила, осознанно причиняя боль.

У Ларса помутнело в глазах, дыхание перехватило с губ сорвался стон.

– Прости, – прошептала Нинти, ладонью другой руки, полной ласки и целительной прохлады, касаясь горячего лба горожанина. – Я понимаю, тобой движет забота, – ее голос был тих и задумчив. – Но ты должен знать: у тебя ничего не выйдет. Да, ты смог вернуть Ри, помог ему найти нечто, удерживающее его на краю бездны. Но с ней все иначе. Она видит мир по-другому, по-другому чувствует его… Она не допускает и мысли о том, что сама виновата во всех свалившихся на нее бедах и ищет виновных среди окружающих, ненавидит их, презирает…

– Ты говорила, что не способна исцелить раны души. Почему же ты так уверена, что понимаешь их природу?

Она заставила его замолчать, прижав пальцы к губам.

– Я знаю, – глаза смотрели на него, не мигая, – я вижу душу. Ее цвета, ее движение… Ты не поможешь девочке, лишь усилишь ее боль и отчаяние. Сейчас…

Сейчас она не замечает никого, кроме себя и его, – она кивнула в сторону караванщика, все еще сидевшего на том самом месте, куда его оттолкнула рука подруги. – Ей кажется, что они в этой темнице одни. Никто не видел ее унижения, не знает ее отчаяния, не осуждает за слабость. Ее последняя надежда, желание – скрыть правду, сохранить все в тайне. Если она лишится и этого… – Нинти безнадежно качнула головой.

Ларс взглянул на ее, восхищенный.

– Ты удивительное создание! – прошептал он. – Как ты могла сохранить здесь, в этом ужасном месте, столько света и тепла души? В чем ты черпаешь силы для того, чтобы не только утешиться самой, но и утешать других? Ответь! Может быть, это поможет и ей.

– Я утешаюсь утешением, – проговорила Нинти, не сводя с него взгляда лучистых глаз. – Помогая другим, я исцеляю и себя. Я счастлива, когда хоть немножко нужна кому-то… – потом она тяжело вздохнула. – Ты и представить себе не можешь, как я мучаюсь от страданий этой девочки, как хочу ей помочь! – и снова вздох, и слабое, полное безнадежности движение головы. – Но я не могу. Никто не может. Какое-то время я надеялась, что караванщицу оживит ее друг… Если бы их любовь была настоящей, если бы она была действительно так сильна и глубока, как они считали еще совсем недавно… Если бы…

– Сати! Сати! – несмотря на все неудачи, Ри не собирался сдаваться. Он вскочил, бросился к ней, поймал, как птицу, которая, пытаясь вырваться, все сильнее и сильнее билась у него на груди, царапая руки, яростно мотая из стороны в сторону головой. – Я люблю тебя, слышишь: люблю!

– Нет! – она вновь закричала, застонала от боли. – Замолчи! Не смей! После всего…

Ему пришлось зажать ей рот ладонью, склониться, зашептать на самое ухо, не надеясь, а вынуждая выслушать, заставляя ее услышать то, что он должен был ей сказать.

– Прости меня, прости за все! Знай: я не могу жить без тебя! Ты не должна думать о смерти! Если не хочешь жить ради себя, живи для меня, живи мною, нашими детьми, которые… которые у нас со временем родятся, милостью богов. Я никогда не брошу тебя, я всегда буду рядом. Мы пройдем испытание. После того, что мы пережили здесь – оно покажется легкой прогулкой по берегу солнечной реки в сказочной стране… Там… Помнишь, в той земле, куда приводил вас Шамаш. Помнишь, как там было замечательно? Испытание очистит нас, наши души. Мы поженимся. Мы будем счастливы, я обещаю тебе! Только успокойся, прошу тебя, заклинаю! – он почувствовал, как тело Сати обмякло. Она больше не пыталась вырваться. Ее дыхание стало тише и ровнее. – Ну, вот! – проговорил юноша, обрадованный тем, что ему все же удалось вернуть покой в душу подруги. – Теперь нам нужно думать о том, чтобы поскорее бежать отсюда.

– Но как… – чуть слышно прошептала Сати.

– Ларс выведет нас. Он знает путь…

– Ларс? – она вздрогнула, шевельнулась, пытаясь вырваться из рук друга… Ри решил – чтобы оглядеться, найти взглядом горожанина.

Он удержал ее.

– Подожди. Еще миг.

– Нет! – в ужасе прошептала Нинти, уткнувшись лицом в плечо Ларса. – Не продолжай!

Не сейчас! Ты все испортишь! Замолчи!..

Но караванщик не слышал ее. Он и сам не знал, что заставляло его говорить.

Возможно, желание упрочить достигнутое, или же выговориться сейчас, сказать те слова, которые, как ему казалось, должны быть произнесены, но которые он никогда не сможет вымолвить потом, не здесь…

– Я хотел…

– Ри! – Ларс окликнул караванщика, но тщетно: караванщик не заметил бы даже раската грома – столь глубоко он был погружен в себя, свои мысли, переживания, воспоминания…

– Я хотел сказать… То, что было… Пусть все получилось не так, как мы хотели, но… Это ведь все равно бы случилось, и…

– Как ты можешь говорить такое! – она вновь заплакала, на этот раз безнадежно, беззвучно. В ней не осталось больше сил даже для ярости, лишь боль и отчаяние, и за ними – пустота. – Я…Я ненавижу тебя, себя, весь мир! Как можно жить после случившегося? Как можно жить, когда все, о чем мечталось, покрылось грязью, нечистотами и кровью.. Все так мерзко! мерзко! мерзко!

– Прости, я не то хотел сказать… Мы… Мы забудем обо всем. Словно ничего не произошло.

– Как?! – бессильно поникнув, прошептала Сати. – Как забыть то, о чем напоминает не только разум, но и воздух, ветер, тепло твоих рук, мое собственное тело! – она вновь сжалась в комок на грани забытья.

– Не уходи, не оставляй меня! Я найду способ… Мы поговорим с Шамашем, попросим его нам помочь, помочь забыть… Он может все. Ведь Он – бог…

– Шамаш… – задумчиво проговорила Сати, повторяя имя, от которого веяло покоем и надеждой.

– Нет! – воскликнула Нинти. – Нет! Не зови его! Не сюда! Это ловушка!

Но Сати не слушала ее. Глава караванщицы перестали что-либо видеть, душа, чувствуя, что падает в пустоту, неосознанно схватилась за единственную мысль, которая могла если и не остановить падение, то хотя бы обратить его в смерть – легкую и столь желанную, смерть, которая успокоила бы ее сердце, сняло боль тела, заставила бы обо всем позабыть разум.

"Шамаш… Он не оставит меня… Он все поймет. И поможет мне умереть, быстро и легко, так, что я ничего не почувствую… В мире благих душ было так хорошо… – она резко качнула головой, отвергая свои мысли и надежды. – Нет! Если я засну вечным сном, то буду помнить, помнить весь этот ужас, который станет преследовать меня вечно! – ее глаза наполнились болью, голова нервно дернулась.

– Нет! Я не хочу! Пусть не будет ничего! Пусть я уйду навсегда в пустоту…

Пусть мой прах ляжет в землю и на месте его, волей бога солнца, вырастет цветок – такой чистый, прекрасный, счастливый, каким была моя душа еще какой-то день назад…" И, все же… Что-то удерживало ее… Может быть – руки Ри. Это была их общая боль. И если они станут скрывать ее столь же старательно, как свои прежние секреты, даже еще лучше… Тогда никто ни о чем не узнает…

Она повернула голову, чтобы заглянуть в лицо другу, но стоило ей всего лишь на миг увидеть свое отражение в зеркале его глаз, как душа вдруг стала кровоточить, по щекам потекли слезы, горше которых не было ничего в мире. Нет. Это невозможно.

Им не скрыть правды от богов. И от себя самих… А если так… Если так к чему все это?

Пути назад больше нет. И вперед тоже. Ничего не осталось. Даже ее самой.

И Сати вырвалась из рук Ри, огонь которых обжег ее сильнее всей мучительной лавы подземных владений госпожи Кигаль, призванной наказать душу преступившей закон, став греховной в глазах богов и людей.

Она отбежала от него, остановилась в центре темницы, упала на колени, воздев руки вверх, откинула голову назад, подставляя лицо под невидимые в подземелье лучи далекого солнца: – "Господин Шамаш! – мысленно, не смея произнести ни слова в слух, как будто ее губы могли очернить, опорочить все, что срывалось с них, повторяла она. – Я знаю, что не достойна Твоей милости! И все же, прошу, заклинаю Тебя: снизойди ко мне, грешной, пошли мне смерть! Смерть – лишь о ней прошу Тебя! Господин Шамаш!"

 

Глава 12

Время медленно, преодолевая неохоту и лень, шевельнулось, расправило крылья, набрало полную грудь воздуха, готовясь вновь отправиться в путь.

– Великие боги… – прошептал Атен. Он никак не мог прийти в себя от всего произошедшего.

– Высшие, – прохрипел колдун. Он с трудом дышал. Ладонь одной руки была крепко прижата к груди, пальцы второй сжали камень мостовой, словно черпая из него силы и твердость.

Прошло лишь мгновение. Никто еще не успел толком прийти в себя, а к повелителю небес уже подскочил Евсей, помог подняться с земли, замер рядом, поддерживая.

Шамаш не возражал. Ему нужно было время, чтобы справиться с болью, которая еще миг назад была такой сильной, что заполняла собой все сознание.

Наконец, его взгляд, обретя четкость и ясность и, избавившись от мутной пелены, устремился на священный холм, который трепетал словно лист на ветру, теряя очертания прежних веков для того, чтобы обрести новый образ, неведомый былой земле. Этот холм излучал отчаяние и страх, нестерпимую боль и ужас перед тем, что ждало впереди.

Прикрыв покрасневшие веки, Шамаш замер, собирая воедино все свои силы, готовясь обрушиться на невидимого противника, не знавшего ни жалости, ни сострадания. Но в тот миг, когда он уже хотел нанести удар, его левая рука, соскользнув вниз, ударилась о рукоять висевшего у бедра меча, обжигаясь о его жуткий, пронзавший насквозь холод.

И сила отступила. Нет, дар не отказывался подчиняться, скорее наоборот – слушался даже лучше, чем когда-либо прежде. Он не заволакивал сознания дремотной дымкой оцепенения, а очищал, истончая восприятие, позволяя ощутить всю сущность вселенной, не растворяясь в ней.

– Да что это такое?! – воскликнул Атен. Задрав голову, он смотрел на небо, которое, как ему казалось, в мгновение ока, переменилось, почернело запестрев множеством огоньков звездочек. – Что происходит со временем? Еще миг назад смеркалось, а теперь уже глубокая ночь!

Шамаш сжал рукоять меча. Несколько мгновений он молчал, напряженно всматриваясь во тьму, а затем медленно, о чем-то раздумывая, повернулся к юноше, застывшему, коленопреклоненным, с опущенной на грудь головой, не смея оторвать от земли взгляд. – Горожанин…

– Да, господин! – вздрогнув, поспешно отозвался Бур, готовый исполнить любое повеление повелителя небес.

– Под городом есть туннели?

– Да…

– Ты можешь провести меня в подземелье, что в основании холма?

– Конечно, господин! – он вскочил на ноги и тотчас почувствовал, как рука Лики лихорадочно схватилась за него, удерживая, прося остаться с ней, не бросать одну.

Девушка не смела заговорить с другом в присутствии бога, однако ее молчаливое отчаяние было красноречивее всяких слов. Нет, что бы там ни было, Бур не мог просто уйти, не позаботившись о ней, слепой, беззащитной, такой несчастной и одинокой.

– Господин, позволь моей подруге остаться здесь, с Твоим караваном. Я понимаю, у нее другой покровитель, и все же…

– Конечно, – он повернулся к Атену. – Пожалуйста, позаботься о девочке, пока нас не будет.

Хозяин каравана насупился, побагровел от напряжения. – Я иду с Тобой!

– Нет…

– Правильно, – Евсей перебил Шамаша, не дав тому ничего сказать. Мысленно он повторял слова молитвы, прося прощение за непочтительность, в слух же упрямо продолжал: – Никто никуда не пойдет! Или Ты не дал слово? Или госпожа Кигаль не приняла его, беря в в свидетели Тех, кто ведом лишь богам?

– Высшие поставили условие. Теперь, когда оно исполнилось, я свободен от данного слова, – он собирался снять руку с плеча караванщика, но тот удержал его.

– Все равно Ты не можешь, не должен идти против госпожи Кигаль!

– Неужели ты так ничего и не понял? – он с удивлением и даже долей разочарования взглянул на летописца. – Эрешкигаль покинула этот город, едва власть над ним взял в свои руки Нергал.

– Губитель! – пробормотал караванщик. – Но если так, – еще не придя до конца в себя, продолжал он, – если так, то Ты тем более не можешь… Он Твой враг!

– И что же, я теперь должен от него прятаться? – усмехнулся Шамаш.

– Но… Ладно… – Евсей понял, что не сможет переубедить бога, и вынужден был смириться с Его волей. – Но я пойду с тобой!

– Это не твой бой.

– Я должен! Понимаешь: должен! Неужели Ты откажешь мне в праве заслужить исполнение мечты?

– Я тоже иду! – быстрыми шагами к ним приблизился Лис, на ходу засовывая за пояс острые иглообразные ножи. Лицо воина было твердым, как камень, голос решительным, дух уверенным в то, что на этот раз не найдется ничего, способное помешать ему исполнить свое решение. "Я все равно сделаю это! – в глазах караванщика, устремленных на Шамаша, горел вызов. – Даже если придется идти против Твоей воли! Я не позволю Тебе ради того, чтобы защитить нас, рисковать одному, сражаясь со злейшим врагом!" -Да будет так, – скользнув взглядом по лицам караванщиков, тот кивнул, решив, что будет лучше, если они пойдут вместе с ним, у него на глазах и под защитой, вместо того, чтобы броситься сломя голову вослед, не зная не только пути, но и даже куда он ведет.

Какое-то время Атен с сомнением смотрел на помощников. "И я с вами!" – первое, что пришло ему в голову и уже готово было сорваться с губ, но что-то заставило его остановиться, так и не произнеся ничего вслух.

Он качнул головой: нет, хозяин каравана, он не мог бросить своих людей перед лицом столь ужасной опасности. Он отвечал за них перед богами и господином Шамашем – в первую очередь…

– Ты должен остаться, – подтверждая его сомнения, проговорил бог солнца, – ради самого дорогого, что есть у тебя.

– Во имя души… Но я не жрец. И, потом… – он был готов пожертвовать и ей. Да всем на свете, лишь бы помочь богу солнца победить Губителя.

– Я говорю не о душе, – пристальный взгляд наполненных неземным светом глаз, был устремлен в самое сердце караванщика. Он подчинял себе, заставляя не просто слушать произносимые слова, но проникаться ими, вбирая их в себя, как земля оазиса влагу, – а о твоем ребенке.

Люди с трепетным удивлением смотрели на повелителя небес. Они были не в силах понять, хотя и слепо приняли все на веру. Почему? Почему бог считает дитя важнее всего в мире? Конечно, в ребенке – будущее рода, но по мере того, как земля все явственнее и явственнее приближалась к концу, люди все меньше думали и заботились об этом будущем. Или скоро это изменится? Неужели именно это имел в виду небожитель, говоря…

Шамаш не стал им ничего объяснять. У него не было времени. Главное, что понял хозяин каравана, которому, застывшему на месте, вдруг показалось, что небожитель взял его душу, положил себе на ладонь, укрыл другой, делясь теплом, защищая от бед и забот мира… Будто эта душа – яйцо неведомой птицы небесных стран, которому предстоит вылупиться, вырасти, и однажды, наконец, взлететь.

Не в силах произнести ни слова, он стоял, провожая взглядом уходивших.

– Атен, – к нему осторожно приблизилась Рани. В глазах женщины стояли слезы, стиснутые в кулаки руки были прижаты к груди, сдерживая сердечную боль. – Прости! – прошептала она, затем быстро обернулась ко всем, оказавшимся в этот миг рядом, – люди добрые, простите меня за все! Ох, да о чем же я прошу, ведь знаю же, что, ни на земле, ни под землей во веки вечные не будет моей душе прощения! – и она заплакала, не стесняясь своих слез. – Если бы не я, если бы…! – шептали, не умолкая ни на миг, ее губы.

– Ну что ты, что? – хозяин каравана подошел к ней, обнял.

– Это я во всем виновата! Если бы я лучше следила за сыном, ничего бы не произошло! – в отчаянии ломая руки, воскликнула та.

– Не мучай себя, – он ласково коснулся головы женщины, успокаивая. Устремленный на караванщицу взгляд был полон теплоты и заботы. – Все было предрешено. Я думал…

Я надеялся, что судьбу можно изменить. Увы, это не так…

– Но…

– Мы все виноваты, – не понимая своих слов, словно те родились не в его голове, а пришли свыше, прошептал Вал. – И, в то же время, никто не виноват.

– Да, – вздохнув, кивнул Атен. – Шамаш предупреждал меня об опасности, угрожающей в этом городе не прошедшим испытание. И мне казалось, что я сделал все возможное, чтобы уберечь детей от беды. Однако…

– Все было предопределено… – сорвались с губ Рани полные безнадежности и отчаяния слова, а затем, разрыдавшись, женщина уткнуться в грудь караванщику.

– Он знал, что так будет, – подняв голову, хозяин каравана взглянул на мрачный, угрожающе холодный храм.

На миг над площадью нависла тишина, а затем ее разбил голос кого-то из горожан, который в страхе перед начавшей открываться ему правдой, громко вскричал:

– Губитель убьет всех нас!

– Шамаш не позволит Ему! – поспешили возразить караванщики.

– Но Губитель однажды уже победил бога солнца!

– Это был не честный бой, а предательский удар в спину…

– Хватит! – резко бросил хозяин каравана, спеша положить конец этому спору. – Мы должны верить! И да поможет Ему наша вера!

– Молиться, – зашептали все, – мы должны молиться! – те, кто стоял, вновь опустились на колени, сидевшие на земле сложили руки перед грудью, зашептав заклятые слова, наполненные силой оберегов… …-Сюда, господин! – Бур открыл низенькую дверку, за которой царила полутьма и замер, пропуская спутников вперед.

Шамаш первым вступил внутрь, караванщики, держа руки на рукоятях мечей, вошли следом. И с протяжным надрывным скрипом двери закрылись, преграждая дорогу назад, оставляя лишь один путь – туда, где в сумраке бродило слепое эхо, окликая всех глухим хрипловатым голосом.

Было не видно ни зги. Во мраке не удавалось разглядеть и пальцев собственной руки, даже поднеся их к самому лицу.

По инерции сделав шаг вперед, Евсей споткнулся о невидимую во мраке ступеньку и…

– Прости, Шамаш, – проговорил он, врезавшись в спину стоявшего впереди бога солнца.

– Ничего, – тот повернулся, взял караванщика за руку. – Будь осторожен: дальше лестница, ведущая вниз.

– Нам не помещал бы свет, – буркнул Лис себе под нос. Сощурив глаза, он старательно вглядывался в темноту, но был не в силах разглядеть ничего за плотной черной стеной, сквозь которую приходилось пробираться, словно через туманную муть.

– Здесь есть факел, – рука горожанина уже нащупала его в крепежном пазу на стене.

– Демоны, куда же подевался кремень? – его рука, обшарившая все вокруг, предательски дрогнула, не находя нужного.

– Обойдемся без него, – вокруг ладони Шамаша зажглось сияние, из указательного пальца вырвался огненный луч, который, едва коснувшись факела, воспламенил его ярким, чуть мерцавшим в трепещущем танце пламенем.

– Великие боги! – пробормотал юноша, пораженный и восхищенный.

Караванщикам, в отличие от него, уже довелось стать свидетелем стольких божественных чудес, что, казалось, можно было бы к ним уже и привыкнуть. Однако нет: каждое новое волновало их души так, словно было первым, заставляя инстинктивно мысленно повторять слова молитвы-хвалы небожителям.

– Нужно идти, – Шамаш чувствовал, как быстро уходит время, будто вода сквозь пальцы. Он не мог стоять и ждать, пока караванщики придут в себя, и, повернувшись, стал быстро спускаться вниз по крутой лестнице, за которой начиналась узкая мрачная галерея.

– Гиблое место, – оглядевшись вокруг, пробормотал Евсей.

– Да уж, невеселое, – Бур был рад тому, что караванщик заговорил. Тишина, наполненная эхом шагов, становилась все более и более тягостной, мгновениями казалось, что сердце стучит громче барабанов. Сбиваясь с ритма, оно то замирало, словно в страхе, то бежало куда-то, будто боясь опоздать.

– Где мы? Еще долго идти? Что там, впереди? Мы не натолкнемся на стражей? – у Лиса накопилось слишком много вопросов, которые он решил задать все разом, боясь, что иначе он может просто не успеть этого сделать.

"Нужно быть начеку", – говорил настороженный вид воина, который весь сжался, собрался в кулак, готовясь к неведомым опасностям.

Лис внимательно смотрел вокруг, стараясь заглянуть как можно дальше вперед, разглядеть неведомых, невидимых оку существ, отбрасывающих эти длинные причудливые тени, что лежали на их дороге…

– Мы в подземелье, – ответил Бур. Он ускорил шаг, чтобы догнать бога солнца.

Горожанин понимал, что вопрос был задан другим, но ему страстно хотелось, чтобы ответ услышал именно Он. "Конечно, бог знает все и так, но… Но, может быть, Ему пригодятся и эти слова…" И тут он вдруг понял, что сказал, в сущности, полную чушь: конечно, они в подземелье, где еще они могли быть? И, осознав это, юноша растерялся, смутился, чувствуя, как от стыда и разочарования в себе самом начинают гореть щеки.

Горожанин уже мысленно клял себя на чем свет стоит за глупость. Ему было обидно, что все выходило совсем не так, как ему бы хотелось, на что он надеялся…

Однако все же, Бур понимал, что замолчать сейчас стало бы полным провалом. И, поэтому, сглотнув комок, подкативший к горлу, немного уняв накатившую волной дрожь, он продолжал: – Этот ход ведет к самому храму. Холм испещрен пещерами. Их там очень много и они переплетаются, словно в лабиринте. Здесь легко заплутать… – он вновь замолчал, с силой стиснул зубы, пытаясь подавить стон: кому он говорит все это? Богу? Да разве может небожитель, проложивший все тропы мироздания, сбиться с пути?

– А что стражи? – раздался за спиной юноши настороженный голос караванщика.

– Их здесь нет, – с куда меньшей уверенностью, чем прежде, проговорил Бур.

– Им не нужны лишние свидетели, – голос Шамаша был тих. Казалось, подземелье должно было усилить его, подхватить гулким эхом, но нет: оно не смело передразнивать господина, шутом повторяя Его речи.

– Хозяину города и Губителю? – спросил погруженный в раздумья Евсей. Он напрягся, сосредоточился, заставляя себя вспомнить все, что прочел в Черных легендах, особенно – трех последних свитках. Но как он ни пытался провести параллели, найти связь между тем, что происходило в эпоху предтеч, и случившимся в настоящем, лишь все яснее понимал: в мироздании ничего не повторяется с точностью до символа на листе бумаги.

События лишь кажутся похожими, а на самом деле – каждый раз нечто абсолютно иное, ибо в них участвуют другие люди, они происходят в совершенно другом мире. И вряд ли стоит слепо, не допуская никаких сомнений верить в то, что на этот раз все закончится для людей, для мира столь же благоприятно, как прежде.

– Да, – кивнул Шамаш, отвечая на вопрос, не на мысли. – До тех пор, пока не принесена первая жертва, связь тонка и хрупка. Ее еще можно разбить, не нарушая законов мироздания… Или, во всяком случае, сведя ущерб к минимуму, – добавил он, глядя вперед и потому не замечая, с каким трепетным удивлением смотрят на него спутники, осознавая, что не в силах понять небожителя, но безмерно счастливые уже тем, что им позволено заглянуть за грань земного мира, ощутить себя частью чего-то иного, несказанно большего и великого.

– Но чего они медлят? – скорее по инерции, чем действительно стремясь получить ответ, спросил Евсей.

– Сначала жертву нужно сломить.

– Да, я читал, – поспешно кивнул караванщик, вспомнив то, что говорилось в этой связи в черных легендах. – Жертва Губителя должна сама по доброй воли пойти под жертвенный нож, стремясь к смерти и находящейся за ней пустоте, которая заставит забыть унижения, снимет страдания, скроет страхи и успокоит дух, примирив со всем.

– Ну, если так, у нас есть время, – немного оживившись, проговорил Лис, – пусть Ри и Сати еще не прошли испытание, но они 15 лет готовились к нему и не сдадутся без боя. Хотя, конечно… – немного погодя, вспомнив, Кто им противостоит, и представив, через что предстоит пройти, проговорил он, качнув головой.

– Жертвы – не они, – поспешил прервать его Евсей, полагавший, что даже сама мысль о подобном способна навредить попавшим в лапы бога Погибели а детям. – Губителю жертвуют наделенных даром.

– Магов?! – это было настолько невероятным, что в первый миг Лис усмехнулся, принимая слова друга за шутку, хотя и, нельзя не признать, вряд ли смертному стоило так шутить. – Где же они станут его искать? Или хозяин города решил принести в жертву самого себя?

– Лис, это не смешно, – Евсей с осуждением глянул на него.

– Да ладно тебе, – тот лишь пренебрежительно махнул рукой.

– Я говорю серьезно!

Караванщик помрачнел. Ему совсем не хотелось думать о том, что все происходившее творится на самом деле, а не в бреду. И, все же… Удивительно, но, осознав то, что скрывалось за словами друга, он даже немного успокоился. Ведь это означало, что детям ничего не угрожает… Нет, конечно, они в руках Губителя и кто знает, что с ними может случиться… Однако самое ужасное обойдет их стороной.

Наверное, впервые в жизни Лис порадовался тому, что их ребята – не наделенные даром, а самые обычные караванщики.

В то же самое время Бур побледнел, словно выбеленное полотно.

– Ларс… – сорвалось у него с губ толи стоном, толи вздохом.

– Ты знал, что твой друг наделен даром? – не оборачиваясь к горожанину, спросил Шамаш.

– Да, господин…

– Но… – Евсей, никак не ожидавший услышать ничего подобного, остановился, в растерянности глядя на своих спутников. Только-только в его голове все стало обретать смысл и очертания, связываясь в единую ткань времени и пространства, как вновь уже практически законченное строение мироздания вдруг разрушилось на его глазах. – Я ничего не понимаю! – пробормотал он. – Если был другой маг, к чему прежнему ценой ужасных жертвоприношений продлевать себе жизнь?

– Чтобы жить самому, – голос Шамаша оставался спокоен и безразличен, словно то, что он говорил, было само собой разумевшимся.

– Но ведь это бессмысленно! – единственно, что смог сказать на это караванщик.

– Смотря для кого, – хмыкнул Лис. В отличие от Евсея, не просто воспитанного на морали стремления к добру посвященных, но и построившего на принципе бескорыстного служения весь свой внутренний мир, воин отлично понимал, что двигало чужаком. Страна благих душ во владениях госпожи Кигаль – это, конечно, хорошо, но к чему спешить туда, куда все равно рано или поздно попадешь, чтобы провести там вечность? Земной мир тоже неплох. Особенно для Хранителя.

Он собирался сказать еще что-то, но тут до них донесся ужасный вопль, подхваченный и усиленный эхом. Он гремел словно гром, отражаясь о низкие своды, летя со всех сторон, как снег в объятиях урагана.

– Что это? – рука Лиса крепче сжала рукоять меча, другая взялась за ножны.

Караванщик собрался, его сощуренные глаза уже внимательно обшаривали все вокруг, ища источник опасности или хотя бы того, кто издал этот нечеловеческий крик.

Однако, как он ни старался, все поиски были безуспешны.

"Может быть, это и не смертный вовсе? – мелькнуло у него в голове. – Какой-нибудь дух или, не приведи боги, демон… – Лис нервно повел плечами, прогоняя нервную дрожь. – Хорошо еще, если это Шеду… Он не опасен: не враг, не друг, так, случайный встречный… Хотя, – он поморщился, – Губитель и его повелитель. И Шеду не может не исполнить Его волю… – взгляд караванщика обратился к Шамашу. Он и сам не заметил, как приблизился к богу солнца, пошел чуть позади, стараясь держаться как можно ближе к повелителю небес.

– Не бойтесь, – Шамаш, оставаясь совершенно спокоен, ускорил шаг, чтобы первым подойти к тому месту, где, за камнем пряталась…

– Рабыня…! – не спуская с нее неуверенного взгляда удивленных глаз, обронил Лис.

– Вы знаете ее? – юноша с любопытством рассматривал случайную встречную – стройную молодую девушку, чью красоту не могли испортить, погасив, ни покрывавшие тело, заменив одежду, лохмотья, ни царапины, ни взлохмаченные, спутанные волосы.

– Рамир, – немного приглушив голос, словно боясь, что его услышит кто-то чужой, Евсей назвал имя девушки. – Ана, – поспешно поправил себя он, вспомнив рассказ брата о том, как, прежде чем отдать рабыню хозяину города, повелитель небес, стремясь защитить душу невинной, поменял ее местами с духом оленихи.

– Великие боги, что они с ней сделали! – сорвалось с губ Лиса.

– Демоны… – прошептал горожанин, глаза которого наполнились сочувствием и скорбью, едва, словно мрачное озарение, ему в голову пришла мысль о том, что же с ней могло произойти. – Губитель украл ее рассудок!

– У животного нет рассудка, – качнул головой Евсей.

– Как вы можете! – в ужасе вскричал Бур. – Только то, что она рабыня, не означает…

– У тебя добрая, чистая душа, – вздохнув, проговорил караванщик, повернувшись к горожанину, чтобы впервые взглянуть на него как на такого же человека, как и он сам, а не нечто серое и расплывчато-безразличное, скрывавшееся под отстраненным словом – "чужак", – которая беспокоится не только о близких, но и далеких, незнакомых.

Теперь я верю, что ты действительно хотел спаси наших детей, и не твоя вина, что попытка не удалась…Что же до нее… – Евсей перевел взгляд на сжавшуюся в испуге девушку, над которой склонился бог солнца, спеша успокоить. – Это существо… Оно совсем не то, о чем ты думаешь.

– Но я вижу…

– И зрение может обманывать. Не знаю, сможешь ли ты понять, поверить в возможность подобного… Но я говорю правду. Шамаш не хотел отдавать в руки хозяина города человеческую душу, зная, через что ей придется пройти. И тогда Он спрятал душу Рамир в теле оленихи, Аны, вложив в девичье тело дух животного.

– Воистину, Его могущество огромно! – в благоговейном трепете глядя на небожителя прошептал горожанин. – А доброта бесконечна, – совсем тихо добавил он. На миг он испытал сильнейшую зависть к караванщикам, шедшим с Ним одной тропой, постоянно видевшим Его образ, слышавшим голос.

"За что только им выпала эта великая честь сопровождать повелителя небес в Его странствиях? – он не мог не завидовать, но зависть эта была светлой. – Счастливые! Они пользуются благосклонностью величайшего из богов. Им ничего не страшно, ведь их покровитель – сам господин Шамаш!" -Ну, успокойся, – колдун, тем временем, обняв девушку-оленя за плечи, медленно повел в сторону ждавших Его, не смея сойти с места, спутникам. – Тебе нечего боятся. Эти люди – свои. Они не причинят тебе зла, – продолжал он, заметив, как, при виде людей, в ее глазах отразился ужас, по членам пробежала дрожь.

– С ней все будет в порядке? – когда они подошли, спросил Есвей, инстинктивно коснувшись плеча той, в ком его разум видел не прекрасную рабыню, а молодую, сильную олениху.

– Да. Нергалу удалось разбудить дух животного. Но это ничего. Очень скоро он обо всем забудет, – Шамаш поднял на караванщика задумчивый взгляд черных глаз, в которых отражалась боль, показывавшая, что он знает куда больше, чем говорил.

Однако никто не посмел спросить бога солнца, что за знания он скрывает и почему, понимая, что этому могла быть лишь одна причина – беспокойство небожителя о рассудке своих спутников, не готовых узнать нечто еще более ужасное, чем то, что хранили легенды и помнил земной мир. – Нужно отвести ее назад. Довольно того, что ей уже пришлось пережить.

Евсей попятился, отчаянно мотая головой: – Нет! Я иду с Тобой!

– Я тем более! – отозвался Лис, который не собирался поворачивать назад, даже если бы подземная дорога вела их прямо к вратам во владения госпожи Кигаль.

– Ладно, – обведя спутником взглядом, бог солнца не стал настаивать на своем. – У нас нет времени на споры. Нужно спешить… – и, все же, прежде чем двинуться вперед, он склонился к девушке: – Милая… – та поспешно вскинула голову, поднимая на него горевшие готовностью служить и повиноваться взгляд умных, преданных глаз. – Ты пойдешь с нами… Я знаю, тебе не хочется возвращаться туда, где с тобой плохо обращались. Но пойми: так нужно. Мы будем рядом и не дадим тебя в обиду. Ты понимаешь? – та чуть наклонила голову. -Вот и умница, – улыбнулся ей Шамаш.

Он отпустил ее, показывая знаком, чтобы она шла следом, но девушка поспешно догнала его, ткнулась носом в бок.

Негромким просящим вскриком-возгласом она привлекла к себе внимание бога солнца.

– Что? – вновь повернулся к ней Шамаш. Та мотнула головой в сторону больной ноги спутника, затем поднялась на цыпочки. – Хочешь помочь мне? Хорошо, – он оперся о ее плечо, немного разгружая ногу, которая, устав, уже начала давать о себе знать острыми вспышками боли.

– Кто бы мог подумать, что животные так умны! – возглас удивления сорвался к губ воина, который с интересом смотрел на девушку-оленя.

– Однако это так, – чуть повернув голову, чтобы взглянуть на своих спутников, проговорил колдун. – Люди многое не видят. Особенно то, чего не хотят.

– Мы всегда считали себя выше иных земных существ, – кивнул Евсей, – не думая о том, что все мы – творения богов. А старшие или младшие – в конце концов, не велика разница…

Тем временем подземный ход повернул и…

Все остановились перед каменной стеной, преграждавшей дорогу.

– Странно, – Бур вышел вперед, приблизился к препятствию, даже коснулся камней рукой, не сразу поверив в то, что они реальность, а не мираж, составленный игра призраков и теней. – Еще совсем недавно ее здесь не было! – он повернулся к караванщикам, растерянно моргая глазами, при этом выглядя не только смущенным, но и виноватым: никудышный из него вышел проводник.

– Может быть, мы сбились с пути? – оглядываясь, спросил Лис.

– Нет! – поспешно воскликнул горожанин. – Я знаю подземелье как свои пять пальцев и могу поклясться своей душой, что здесь никогда не было этой стены!

– Но вот же она! – воин указал рукой на подогнанные один к другому каменные глыбы.

– Мы пришли, – неожиданно, словно удар молнии, прозвучали слова. Все глаза обратились на бога солнца, который стоял, не спуская взгляда со стены, видя сквозь нее, как через прозрачную дымку стекла.

– Это темница? – спросил Евсей, используя одно из слов, известных лишь миру легенд.

– Да.

– Но зачем она наделенному даром! – караванщик терялся в догадках. Он никак не мог понять. -Ведь дар удерживает пленников надежнее всех цепей и замков! – Но тут его взгляд упал на горожанина и Евсей вспомнил о том, что третий пленник, возможно, маг…

Он задумался… Нет, это тоже ничего не объясняло, ведь сила мальчишки, никогда не прикасавшегося к магическому камню, ничто рядом с могуществом хозяина города, подчинившего себе весь дар священного талисмана… К тому же, за спиной последнего еще и маячила ужасная тень Губителя…

– Не знаю, – Шамаш качнул головой. Это действительно было так. Что же до догадок…

Конечно же, они были, но он не собирался ни с кем ими делиться.

Все, что он видел сейчас вокруг, более всего напоминало ловушку. Его брови сошлись на переносице, глаза чуть сощурились, черты лица заострились. Долгие годы борьбы за жизнь научили колдуна чувствовать близость опасности, замечать ее следы даже в тех случаях, когда, подчиняясь воле богов, предвидение молчало. По его губам скользнула горькая улыбка – ему-то казалось, что все изменилось, а на поверку выходило – нет, и, как и прежде, он, даже зная, что впереди беда, вынужден был идти ей на встречу. Ведь даже если иной путь есть, то он ведет в пустоту.

– Темница – оружие лишенного дара, – проговорил Евсей. Ему все меньше и меньше нравилось происходящее. Видя, что вокруг рук повелителя небес начало разгораться сияние, свидетельствовавшее о том, что бог готовится прибегнуть к помощи магии чтобы побыстрее разрушить стену, преграждавшую путь, караванщик воскликнул, спеша остановить Его: – Шамаш, подожди!

– Это ловушка, – Лис поморщился. Ему, как любому воину была противна сама мысль о том, что кто-то, отвергая открытый бой, спешит прибегнуть к обману. "Нам противостоит Губитель, – в который уже раз мысленно напоминал он себе, – а чего еще можно ожидать от господина лжи?" Рука караванщика сжала рукоять меча. Раздался скрежет металла, выходившего из ножен. – Шамаш… – он поспешно подошел к богу солнца, встал рядом, готовясь защищать Его, хоть и понимая, что в бою небожителей смертный – ничто.

– Я знаю, – кивнул тот, сохраняя полное спокойствие. – Однако нам придется рискнуть… Отойдите чуть в сторону – мне нужно больше места.

В черных безднах глаз колдуна вспыхнул мрачный, холодный огонь. Стена затрепетала под его взглядом, камни протяжно заскрипели, пробуждаясь ото сна, зашевелились, и, наконец, покинув свои места, с шумом сорвались вниз.

Через миг на месте стены осталось лишь облако пыли, кружившее над грудой камней.

Когда же оно рассеялось…

– Ри! – Евсей сразу же увидел своего ученика, замершего в полумраке пещерки, чьи своды были так низки, что приходилось стоять, ссутулившись, втянув голову в плечи.

Чуть в стороне, в центре подземелья, коленопреклоненным изваянием, воздевшим руки вверх, словно в последней молитве, застыла Сати. Дальше, в противоположном конце темницы, глаза с трудом разглядели очертания еще двоих, державшихся рядом.

"Один из них горожанин, наделенный даром приятель Бура, – сразу понял караванщик.

– Но кто второй? Демон, мучающий его, силясь сломить дух, или сам Губитель…?

Великие боги!" – он глубоко вздохнул, беря себя в руки, заставляя успокоиться, собираясь с силами перед последним броском навстречу концу.

– Нужно уводить отсюда детей! – воскликнул он, устремляясь вперед. Следом за ним бросился Лис.

– Поторопитесь! – последним переступил черту Шамаш. – Заберите пленников и уходите! – его голос был тверд и резок как порыв свирепого вихря, в нем не осталось места сочувствию и пониманию, лишь властная воля. Не допуская никаких возражений, он звучал как глас повелителя, отдававшего приказания тем, кто, волею законов мироздания, обязан лишь подчиняться. Впрочем, караванщикам и самим совсем не хотелось задерживаться в этом мрачном месте, предвещавшем лишь одни беды, ни мигом дольше того, что было необходимо.

Евсей схватил за руку Ри, увлекая его за собой, в то время как Лису пришлось подхватить начавшую упираться, вырываясь и крича как от страшной боли, Сати на руки. Казалось, что она находится во власти безумия. Из ее глаз бесконечными потоками катились слезы, голова дергалась из стороны в сторону.

– Успокойся, девочка, – караванщик прижал ее покрепче к себе. – Успокойся. Все уже позади. Мы рядом и защитим тебя, – однако, его речи не внести умиротворения в душу недавней пленницы, скорее даже наоборот, еще больше взволновали ее. Она заметалась, направляя все свои силы на то, чтобы вырваться.

– Что с ней? – спросил Евсей юношу, когда они поднялись на каменную насыпь.

Ри ничего не ответил, лишь качнул головой, а затем, подняв на летописца взгляд полных боли и отчаяния глаз, посмотрел на него так, что караванщик и думать забыл о том, чтобы продолжать расспросы, понимая, что порою в целом свете нет ничего мучительнее и ужаснее воспоминаний.

Тем временем Бур подбежал к горожанину, склонился над ним.

– Ларс… Как ты, друг?

– Нормально, – прошептал тот. Собрав воедино все силы, он заставил себя приподняться, а затем, схватившись за плечо Бура, встать. Но резкая вспышка боли вынудила его покачнуться, с губ сорвался сдавленный стон.

– Ты сможешь идти? – сочувственно глядя на раненого спросил Бур.

– Надо торопиться, – прошептал в ответ Ларс. И пусть его голова кружилась, перед глазами среди красных разводов и каких-то то вспыхивавших, то гаснувших точек-звезд все плясало в безумном танце, он заставил себя сделать первый шаг. – С Ликой все в порядке? – это было тем единственным, что беспокоило его настолько, что вынуждало задать вопрос.

– Да, – поспешил успокоить друга Бур, поддерживая его, понимая, что без опоры тот уже давно бы упал, не в силах подняться вновь. – Она у караванщиков, – продолжал он, – в безопасности…

– Сейчас в городе нет безопасного места, – сорвалось с губ девушки-незнакомки, которая, поддерживая Ларса под другую руку, помогала ему идти.

– Кто ты? – бросив на нее быстрый, полный подозрения и любопытства взгляд, спросил Бур.

– Нинти, – прохрипел, отвечая за свою спутницу Ларс. Его дыхание становилось все более и более затрудненным, лоб покрыла холодная испарина.

– Летописец, – донесся до них голос Шамаша, – помоги им.

Караванщик, сорвавшись со своего места, быстро подбежал к горожанам.

– Ну-ка, – отстранив Бура, он поднял раненого на руки и понес поскорее прочь из недавней темницы.

Горожанин бросился за ним следом, и лишь Нинти задержалась, подошла к богу солнца, не спуская с него взгляда глаз, в котором сперва было лишь удивление, затем, придя ему на смену, озарение, и, наконец, в них зажегся отблеск радости.

Впрочем, и этот огонь горел всего лишь миг, сменившись болью и отчаянием.

– Шамаш, зачем ты пришел! – сорвались с ее губ горьким, полным укора вскриком слова. – Неужели ты не понял, что это ловушка? Неужели…

Колдун посмотрел на нее с сочувствием, затем тихо произнес:

– Весь этот город – ловушка. И для них, – он качнул головой в сторону горожан и караванщиков, – и для нас, – вновь обратив свой взгляд на незнакомку, добавил он.

– К чему эти загадки! – в отчаянии вскрикнула она. – Уходи! Уходи скорее, пока еще не поздно…!

– Поздно! – громкий раскатистый смех потряс саму землю.

В тот же миг Шамаш с силой оттолкнул девушку в сторону.

Та, растерялась – это было так неожиданно – не удержалась на ногах и, упав, скатилась с каменной насыпи вниз, к ногам караванщиков.

– Нинти, ты цела? – преодолевая собственную боль, Ларс пододвинулся к ней, коснулся плеча, заглянул в глаза.

– Да, – та оторвала от земли голову, открывая непораненое, лишь сильно испачканное лицо.

– Как Ты мог! – тем временем Ларс обратил полный гнева взгляд на Шамаша. – Ведь Ты бог добра! Чем эта несчастная, чистая душа заслужила…

– Что ты, нет! – поспешно остановила его Нинти. – Он защищал меня!

– Защищал? – он удивленно посмотрел на свою подругу, не понимая, что та имела в виду.

– Отвел от меня удар, – с опаской глядя по сторонам, тихо, чтобы никто, кроме Ларса ее не услышал, зашептала она. – Нергал ненавидит меня, считает, что я предала его тогда, давно…

Горожанин смотрел на нее, не понимая ни единого слова, но не ожидая объяснений, уверенный, что новые речи все лишь еще сильнее запутают. …Им показалось, что прошла целая вечность, когда на самом деле минул только миг.

– Возвращайтесь к каравану, – посмотрев на людей, замерших по другую сторону насыпи, проговорил Шамаш. Видя, что и Евсей, и Лис, в руках которых уже поблескивали в красных отсветах огня факела мечи, и даже юный Ри готовы с жаром возразить, сказав что-то вроде того, что они обязаны защищать бога солнца, жертвуя не только жизнью, но и вечностью души, он качнул головой, хотел повторить…

– Неужели ты думал, что я отпущу их? – раздался громкий, словно раскат грома, голос, полный неземного, отчасти безумного смеха.

Подземелье заволоклось серыми тенями, которые, будто удушливый сизый дым, тянулись из всех щелей. Блеснула молния, ударившись в противоположную стену темницы, которая, мгновенно охваченная ярким, всепожирающим огнем, стала таять, словно лист бумаги на костре стихий, пока не исчезла без следа.

В открывшейся за ней части подземелья стояли, в окружении немой стражи призраков и демонов хозяин города и жрец.

– Дед… – сорвалось с губ Бура, едва тот увидел старика.

Юноша всегда противился воли старика, специально поступая во все тому назло.

Однако, несмотря ни на что, он любил его, не понимая, в чем причина этого чувства, отвергая его, делая все, чтобы выжечь из своего сердца… Это было так, ибо иначе быть не могло: ведь они были одной крови.

– Нет, – Ларс приподнялся на локтях, сел, опершись спиной о большой холодный камень, – это Губитель!

– Но как… – юноша растерянно смотрел то на друга, то на старика, не понимая.

– Хозяин города сломил дух служителя, подозревая того в измене, – тихо произнес Ри, – а опустевшее тело занял… – он умолк, не в силах произнести не только рокового, заклятого имени ужасного бога, но даже Его прозвища.

– Нет, – тем временем, медленно скользя над землей, все ближе и ближе подступая к Шамашу, говорил Нергал, – я не отпущу ни свою жертву, ни тех, кто стал моей утехой. И ты не помещаешь мне, ибо ты – никто! – он остановился, повернулся к замершим в ужасе, не смея шевельнуться, людям, которые в едином порыве беззвучно зашептали слова молитвы – оберега. – С тобой пришли еще и другие, – по его губам скользнула хищная усмешка-оскал. – Ничтожные смертные! Зачем вы здесь? Что вы можете? Разве что умереть, – раздался мерзкий смешок. – Ничего, я люблю убивать!

Могу обещать: ваша смерть будет долгой и мучительной!

– Оставь их, – процедил Шамаш сквозь стиснутые зубы, не спуская с врага взгляда черных глаз.

– А что, если я не хочу? Кто остановит меня? Эта наивная девчонка, которую мне уже давно следовало пронзить жертвенным ножом пустоты, да все руки не доходили?

– Я остановлю.

– Ты?! Да кто ты вообще такой! "Шамаш"! – каким-то невообразимым образом ему удалось вложить в это короткое имя столько ненависти и презрения, что под их слоем можно было бы похоронить всю землю. – Как громко, величественно! Вот только имя-то не твое. Ах, да, все ведь до сих пор надеются, что их добрый господин лишь ранен! И почему я не стал никого разубеждать? Не до того было, наверно… Или просто поленился… Не важно, ведь мне-то уж доподлинно известна правда, ибо я убил настоящего Шамаша вот этими самыми руками!

– Бог бессмертен! – воскликнул Евсей, в душе которого вспыхнул гнев, затмивший все остальные чувства, даже страх.

– Это что еще за букашка там пищит? – Нергал пренебрежительно поморщился. – Знаешь что? – он вновь повернулся к Шамашу. – Я вот тут никак не могу решить: убить мне сперва тебя, чтобы эти жалкие твари убедились, что ты никакой не бог… о, я представляю, какое разочарование им придется пережить…! Или, может быть, начать с них. Думаю, отчаяние, которое ты испытаешь, видя участь, постигшую твоих спутников, не имея возможности ничем им помочь, тоже будет весьма занятным зрелищем.

На лицо колдуна, который до этого мига смотрел на Нергала с полным безразличием, набежала тень, глаза сверкнули мрачным, холодным огнем. Бросив быстрый взгляд на людей, замерших позади, он резким взмахом прочертил между ними и собой черту, на миг вспыхнувшую ярким огнем, чтобы затем погаснуть, став прозрачным невидимкой.

– Ты думаешь, этот жалкий трюк остановит меня?! – раскатисто рассмеялся Нергал. – Сейчас я покажу тебе, что означает быть богом, какой силой обладает бессмертный!

А потом, – он скривился в усмешке, – накажу за обман. Небожители не любят лжецов.

И уж тем более самозванцев! – он вытянул вперед руку, собираясь схватить одного из застывших в оцепенении смертных за тень, чтобы вытянуть душу за грань бытия, но на полпути вдруг остановился, недовольно поморщился, ощутив преграду, напрягся, выплескивая всю свою ярость, стремясь сжечь в кроваво-красном огне то, что явилось столь неожиданной помехой. – М-м-м, – замычал он, как разозленный бык. Лицо перекосилось в жуткой уродливой гримасе. – Ладно, – вынужденный на время отступить, видя всю бесполезность своих попыток, проскрежетал Губитель.

Неудача стала для него неожиданной, однако ее можно было объяснить, не впадая в отчаяние: незавершенность обряда воплощения, странное везение противника – да мало ли могло быть тому причин! Но это был не конец битвы, о нет, а лишь только начало.

Нергал повернулся к своему врагу: – Ты сам решил свою судьбу: придется сперва заняться тобой.

– Нет! – взревел Евсей. Забыв о страхе, о себе, обо всем на свете, он сорвался со своего места, бросился вперед. Но, сделав лишь несколько шагов, караванщик с разгону налетел на невидимую преграду, ударился о нее, с силой отброшенный назад, не удержался на ногах и упал, в кровь раня руки о камни. Его пронзила резкая боль… Да что там боль! Отчаяние – вот что действительно мучило его, угнетая сильнее пустоты и ожидания вечных мук.

Стену можно разрушить, во льду прорубить лаз, полог разрезать. Но как быть, когда на дороге стоит то, чего нет? Как переступить черту, проведенную на земле волей бога, чье могущество несоразмеримо больше всех смертных сил, даже соединенных воедино?

И караванщику ничего не оставалось, как, что было сил сжав кулаки, так что пальцы побелели, а ногти, впившись в ладони, обагрились кровью, словно вошедшие в плоть кинжалы, стоять и смотреть, смотреть, ожидая, что произойдет дальше.

– Итак… – Нергал устремился к своему противнику.

Он приближался медленно, неторопливо, стараясь подольше продлить сладостное предвкушение. Его глаза ярко блестели. – Знаешь что, – неспеша начал он, – в сущности, я даже рад, что ты решился на самозванство. Конечно, это было глупо с твоей стороны. Однако, сам того не зная, ты даришь мне величайшее удовольствие – возможность еще раз убить ненавистного мне врага, чье имя ты столь неосмотрительно принял.

Прошло несколько мгновений. Караванщики не спускали взгляда с двух вечных противников. Они видели, как медленно сокращается между Ними расстояние.

– Сражайся! – прошептал сквозь сжатые губы Евсей.

– Действительно, – Нергал остановился в нескольких шагах от Шамаша. С усмешкой глядя на своего врага, он продолжал: – Почему, интересно мне знать, ты ничего не делаешь? Или твоих сил хватает лишь на то, чтобы удерживать щит, который ты создал вокруг этих жалких людишек? – он небрежно махнул рукой в сторону смертных.

– Если так, хочу тебя предупредить: когда ты умрешь, созданная тобой защита падет, и тогда уже ничего не остановит меня. Сам же я останавливаться не захочу, можешь быть уверен… Так что, вот тебе мой совет – придумай что-нибудь еще… И защищайся, демоны тебя побери!

Усмехнувшись, колдун качнул головой. Он стоял с таким видом, будто был посреди шатра, охраняемый от всех опасностей его куполом. Спокойный, даже чуть снисходительный взгляд, чуть наклоненная голова, скрещенные у груди руки.

– Ты боишься меня? Или настолько наивен, что полагаешь, будто какие-то там принципы или законы удержат бога войны и погибели от того, чтобы нанести удар первым? – Нергал раскатисто рассмеялся, запрокинув голову. – Неужели ты настолько глуп, что не понимаешь… Э, а может все дело в том, что это ты не способен нарушить свои принципы? Не убий? Или как там еще? Прости своего убийцу прежде, чем он нанесет роковой удар? В таком случае, ты еще дурнее своего… хм, тезки. Тот хотя бы знал, что за зло я несу в себе, и не думал о какой-то там морали в миг, когда речь шла о спасении мира.

– И тогда тоже?

– Что? – казалось, что Нергал растерялся. Он не ожидал, что противник станет о чем-то его спрашивать, а тем более задаст такой странный и, в сущности, абсолютно бесполезный вопрос. – Ты что, с таким навязчивым упорством думаешь о своем предшественнике, стремясь занять его место, что ничего не видишь вокруг себя? – он недовольно поморщился: – Да очнись ты наконец! Взгляни: ты на грани конца и перед тобой твоя смерть!

– Нет. Я знаю свою смерть, ибо уже пережил ее, – все так же спокойно проговорил колдун.

– Что за чушь! – разозлено вскричал Нергал, не понимая, что происходит. – Неужели ты лишился последнего рассудка из-за страха? Если так, то ты разочаровываешь меня! Мне нравится игра. А с тобой неинтересно, ибо слишком легко, слишком просто! – говоря это, он вытянул вперед руки, которые начал охватывать пламень.

Но в последний миг огонь угас. Нергал остановился, удивленно глядя перед собой.

– Ты не можешь, – качнув головой, спокойно проговорил Шамаш.

– Что?! – возмущенно вскричал враг.

– У тебя нет собственной силы. Только та, что ты забираешь…

– Как ты смеешь! – тяжело, надрывно дыша, прошипел тот и, однако же, все, следившие за противниками, не могли не заметить пусть едва заметной, всего лишь мгновенной, но все-таки паузы, так похожей на колебание, которая предшествовала произнесению этих слов. Она казалась свидетельством страха того, кто долгие годы старательно скрывал нечто очень важное и отказывался верить, что тайна раскрыта.

– Обряд! Это лишь потому, что не был завершен обряд! Ты читал легенды и знаешь все не хуже меня! Зачем же ты лжешь…

– Ложь бессмысленна.

Нергал не слышал его, продолжая: – Ты хотел разозлить меня, вывести из себя, ослепить яростью… О! Тебе это удалось! Вот только вряд ли это чем-то поможет тебе, скорее уж наоборот! Берегись, ибо ярость Губителя не знает пределов! – и, зарычав по-звериному, Нергал, бросился в атаку.

Вырвавшийся из его глаз огонь молнией впился в камни у ног колдуна, разбив их на части, проникнув к самой земле и опалив ее, оставляя горький черный след. Однако противник даже не шелохнулся, продолжая с некоторым… снисходительным интересом, что ли, наблюдать за происходившим вокруг.

Ноздри Нергала раздулись, рот приоткрылся. Он глубоко вздохнул, словно собираясь втянуть в себя весь воздух, а затем медленно, издавая мычащий гул, начал дуть, дуть…

Ветер все усиливался и усиливался, становясь видимым глазу, собираясь в клубок, крутясь на месте, чтобы затем, увеличив свою мощь стократно, обрушиться на смертных…

Но вся эта сила оказалась растраченной впустую. Она не смогла пробить магический купол, установленный Шамашем вокруг своих спутников. Что же до самого колдуна, то у него даже не шелохнулся упавший вниз со лба локон черных волос, не затрепетал плащ за спиной.

– Нет! – громкий полный отчаяния и ненависти, крик сотряс подземелье. Ударяясь о каменные своды, он стал разбиваться на части, словно стекло на осколки, звуча вновь, и вновь, и вновь, затихая, крошась, распадаясь в пыль.

– Господин Нергал, – когда замолчало эхо, в воцарившейся было тишине заговорил Ярид. Испуганный, растерянный и взволнованный, маг не понимал происходившего, терялся в догадках. Его душа скользила по грани отчаяния и нуждалась хотя бы в тонкой нити слова, которая удержала бы его от падения в бездну. – Как такое возможно? Ты ведь говорил, что этот Шамаш – самозванец. А если так… Если так, почему Ты не можешь с ним справиться? Ведь Ты – бог, великий бог, а даже самый младший из небожителей могущественнее всех магов мира вместе взятых…!

Он не успел договорить. Нергал резко обернулся, взмахнул рукой. И в тот же миг тени закружились вокруг хозяина города, обступая его со всех сторон, темнея, густея, все сильнее сжимая в объятьях.

– Нет! Господин Нергал, ведь я твой слуга…! – прокричал Ярид, крутясь на месте, отмахиваясь от цепких, липких как паутина пальцев призраков.

– И ты послужишь мне, – пророкотал голос Губителя. – Мне необходима жертва! А ты готов к обряду, когда твоя душа уже давно принадлежит мне! – Его глаза моргнули и в тот же миг яркая вспышка охватила смертного, мгновение – и он исчез, оставив вместо себя лишь облако тусклого алого сияния да горстку пепла. – Так-то лучше, – он блаженно потянулся, чувствуя, как силы полнят его. – Ну, – когда, наконец, он вновь повернулся к Шамашу, глаза Нергала, потеряв все человеческое, раскрылись двумя бурыми все пожирающими безднами. В них горело торжество и предвкушение победы, – теперь я готов!

Он сцепил пальцы, хрустнул костями, разминая руки. Тени собрались за его спиной стеной, обретая расплывчатые, переливающиеся, словно вода, текущая из одного кувшина в другой, очертания, столикие и, вместе с тем, лишенные хотя бы одной человеческой черты.

Когда Нергал ударил в следующий раз, колдун, не дожидаясь, когда на него обрушится вся ярость высвобождаемых стихий, отскочил в сторону.

– Да! Беги! Прячься! Такая игра мне нравится много больше предыдущей! А когда устанешь, вспомни о своем даре. Теперь ты можешь прибегнуть к его помощи. Ведь ты ошибся, – раскатисто смеясь, воскликнул Губитель, – как же ты ошибся! И был-то всего лишь в шаге от истины. Да, я пользуюсь чужой силой, не желая растрачивать по пустякам свою. Ты прав и в том, что я высасываю чужое могущество. Однако для этого мне совсем не обязательно вынуждать противника сделать первый шаг. Мне достаточно жертвы!

– Того, чем жертвуют, – проговорил Шамаш. Он выпрямился, однако его мускулы остались сжатыми, напряженными, чуть сощуренные глаза пристально смотрели на врага, ожидая нового удара. В них не было страха, более того, они казались спокойны, как никогда, полны той уверенностью, которая неведома людям, не знающим своего следующего шага по дороге судьбы.

Евсей, не отрываясь, глядел на происходившее, все более и более ощущая себя камнем у дороги, доской в повозке каравана, не участником событий, а всего лишь безгласным и неподвижным наблюдателем, от которого ничего не зависело, которому не было дано вмешаться в ход событий, но лишь смотреть и ждать. Временами отчаяние, презрение к своей беспомощности сжимали его кулаки, сверкали гневом в глазах. Но потом эти чувства сменялись любопытством, столь свойственным летописцу, воспринимавшему все происходившее не только как реальность, но и основу будущих легенд, которые ему предстояло написать, во имя живущих и тех, кому только предстояло родиться.

– Довольно, – выбросив вперед руку с растопыренными пальцами, будто ловя дыхание своего противника, вскричал Нергал. – Это продолжается уже слишком долго, и мне надоело! Готовься к смерти, чужак! И молись своим богам, чтобы они помоги и защитили тебя, ибо мы не простим и не пощадим самозванца! – он так часто повторял это слово, что стал даже сам сомневаться в его истинности.

Увидев, что в ответ на нескрываемую угрозу Шамаш лишь чуть склонил голову, а в его глазах – и вовсе невиданная вещь! – зажглось сочувствие, Губитель вновь замычал в яростном бессилии, бросившись в бой. Он был ослеплен безумным гневом настолько, что не увидел…

Потом, вспоминая случившееся, раз за разом прокручивая несколько скоротечных мгновений сражения в своей памяти, никто из ставших его безучастными свидетелями людей не мог понять, что же произошло. Просто растерянность вдруг отразилась на лице Нергала, которое стало медленно скривиться от боли и удивления, по мере того, как Губитель ощутил, понял, что налетел на клинок меча, зажатого в руке Шамаша.

– Как… – с удивлением проговорил он, не понимая, как могло случиться, что какое-то жалкое оружие смертного нанесло ему роковую рану.

Демоны закричали, обращаясь в столбы сизого дыма, который на миг окутал тело Абры, чтобы затем, на крыльях его последнего выдоха, устремиться за пределы земли людей.

– Мы еще встретимся! – донеслись до колдуна последние, заглушаемые надрывным гулом чужих ветров слова. – Ты не победил меня, Шамаш, лишь убил смертное тело, в которое на краткое мгновение вселилась моя сущность! Если бы я был в истинном обличии, все было бы иначе! И даже это – лишь случайность! Тебе повезло. Я недооценил тебя. В следующий раз… В следующий раз все будет иначе! И тогда ты заплатишь мне. За все!

Когда голос затих и последние призраки-тени уползли вслед за своим повелителем, колдун склонился над жрецом, приподнял голову умиравшего.

– Господин… – не спуская с бога солнца взгляда измученных, полных боли и отчаяния глаза, прошептал Абра. Он хотел что-то сказать, спросить, может быть, постараться объяснить причину своих поступков, попросить, вымолить если не прощение, то хотя бы понимание и сочувствие к стоявшему перед лицом конца, но у него едва хватало сил на то, чтобы удерживать сознание, не позволяя ему рухнуть в бездну пустоты.

Между тем купол, укрывавший спутников Шамаша от стихий, подвластных воле Губителя, распался столь же быстро и внезапно, как и возник, выпуская людей из-под своего прозрачного свода.

Лис остался с подростками, которые, едва поняв, что опасность миновала, сразу замкнулись, замерли, опустив головы на грудь, старательно пряча глаза и мысли.

Воин уже больше не боялся, что им угрожает какая-либо опасность извне, и даже убрал так и не пригодившийся меч обратно в ножны, но, глядя на Сати и Ри, он не мог не понимать, что в их душах творилось что-то неладное, их потрясали бури страстей, с которыми не просто справиться и видавшему виды караванщику, не то что 15-летним, сущности – совсем еще детям. Он волновался за них, совершенно отчетливо видя, какую опасность представляли собой эти чувства, способные толкнуть на бегство от жизни, в поисках спасения от всего в забвении, хранимом в недрах самоубийства.

Не сдвинулись с места и Ларс с Нинти. Молодой маг был слишком слаб, к тому же ему требовалось какое-то время, чтобы разобраться в происшедшем, осознать, что он более не стоит на грани смерти и в грядущем его ждет не конец, а начало долгого и такого трудного, какой может быть только жизнь, пути. Девушка склонилась над ним, вытирая пот со лба юноши, время от времени поднимая глаза, чтобы бросить взгляд на Шамаша, ожидая, когда тот, наконец, оставит умирающего и обратит свое внимание на живых.

Что же до Евсея и Бура, то они, преодолев каменную насыпь, приблизились к небожителю, встали в нескольких шагах за Его спиной, не смея подойти ближе.

В глазах караванщика стоял благоговейный трепет. Его душа, которая и перед сражением не сомневалась в том, что странник, с которым караван свел путь – сам повелитель небес, теперь получила то неопровержимое доказательство, которое было способно развеять любые сомнения, забреди они в душу слабого смертного: Шамаша признали другие небожители, сначала госпожа Кигаль, а только что и поверженный Им Губитель.

Сознание караванщика было удивительно ясным, в груди звенела струна, наполняя весь внутренний мир мелодией радости, в то время как мысли, сперва медленно, несмело, затем все быстрее и решительнее стали складываться в слова хвалебной песни – оды.

Бур же не спускал воспаленного взгляда горевших болью глаз со старика. Ему страстно хотелось встать рядом с ним на колени, держать голову, слушать стук сердца, смотреть в глаза, поддерживая в этот последний для Абры миг и пытаясь хоть как-то облегчить деду посмертный путь. Юноша был готов принять его последний выдох. Он желал этого. Но не смел даже кашлянуть, хотя бы таким образом обращая на себя внимание жреца, рядом с которым находился небожитель. "Ничего, – успокаивал он себя, стараясь хоть как-то унять накатившуюся на него дрожь бессилия, – в такой миг куда важнее, чтобы рядом был бог, чем смертный, даже если последний – человек одной крови…" -Господин, – прошло некоторое время, прежде чем старик набрался достаточно сил и смелости, чтобы заговорить вновь, – прости меня… Я понимаю, что не заслуживаю даже Твоего внимания, не то что прощения, однако… – не закончив фразы, он застонал и скривился от резкого приступа боли.

– Ты, ни в чем не провинившийся передо мной, просишь прощения у своего убийцы, пусть и невольного… – колдун тяжело вздохнул. Его глаза были полны боли.

– Почему, интересно мне знать, свою вину чувствуют лишь те, кто стал жертвой обстоятельств, в то время, как настоящие преступники не испытывают даже неудобства, не то что угрызения совести? – донесся до них задумчивый женский голос. Выйдя из тени, к ним неторопливо приблизилась Эрешкигаль, остановилась рядом, таким образом, чтобы в одно и то же время видеть и Абру, и Шамаша. – Никогда не думала, что с Нергалом так легко справиться… Прости, но, если быть откровенной, я не верила, что ты сможешь его победить, – она качнула головой, словно еще раз взвешивая все возможности, которые, по ее мнению, были явно не в пользу чужака, – потому и настаивала на том, чтобы ты держался подальше от него…

И я не могла помочь тебе. Потому что он использовал бы мою силу против тебя. Он умеет.

– Я знаю… Позаботься о нем, – колдун указал на умирающего, а затем отодвинулся чуть в сторону, освобождая богине место.

– Конечно, – кивнула та, опускаясь рядом со смертным совсем как всепонимающая и всезнающая плакальщица – провожатая. Ее заботливые руки коснулись головы старика, губы зашептали: – Ничего не бойся. Смерть – лишь миг. Я провожу тебя по Ту сторону, в самый светлый и счастливый из миров.

– Госпожа моя, я не достоин… – прикосновение богини вернуло старику силы. Не чувствуя боли, он чуть приподнялся на локтях, не спуская с повелительницы подземного мира взгляда мерцавших смертью глаз.

– Ты столько лет верой и правдой служил мне. Я ценю верность более всего. Так что не сомневайся – ты достоин. И я намерена щедро вознаградить тебя… А сейчас успокойся, примирись с миром, простись со всем, что оставляешь позади, ибо нам пора.

– Да, госпожа. Благодарю Тебя… – однако в его глазах было сомнение, словно оставалось еще что-то, не позволявшее его душе упокоиться с миром. Он страстно хотел что-то сказать, узнать, но не смел заговорить с грозной богиней первым.

– Что тебя не отпускает? – почувствовав это, спросила та, превратившись на миг в его глазах в обычную женщину.

– Этот город… Ты простишь его за… за предательство Хранителя?

– Предательство простить невозможно… – в ее взгляде, скользнувшем по тому месту, где чернело пятно – все, что осталось от мага, попавшего под горячую руку Губителя, мелькнула нескрываемая ненависть, – Однако, – Эрешкигаль вздохнула, вновь повернувшись к жрецу, сменяя ярость на сочувствие, – город тут ни при чем.

Он ни в чем передо мной не провинился.

– Ты ведь не оставишь его в Своей милости? – спросил Абра, с надеждой и мольбой глядя на Нее. Увидев, что богиня медленно качнула головой, он в отчаянии вскричал: – Но почему?! – ему было невыносимо больно думать о том, что город может лишиться своего божественного покровителя.

– Не жалей об этом, – вздохнув, проговорила та, – моя милость не многого стоит.

Что же до защиты, – богиня бросила быстрый взгляд куда-то назад, – можешь не беспокоиться: у города уже есть новый покровитель.

– Господин Шамаш! – жрец с радостью взглянул на бога солнца. О, как бы это было замечательно! Лучшего и представить себе нельзя!

– Нет, – она чуть заметно улыбнулась, – этого бродягу на месте не удержать.

– Но кто же тогда…

– Гулла, девочка, подойди сюда, – женщина подняв взгляд на застывшую поодаль горожанку, поманила ее рукой. Та, с явным сожалением выпустив ладонь Ларса из своих тонких холодных пальцев, приблизилась к великой богине.

– Мне больше нравится, когда меня зовут Нинти, – проговорила она, с некоторым укором посмотрев на Эрешкигаль: ей вовсе не хотелось, чтобы смертные узнали правду о ней прежде чем она сама будет готова произнести ее слова, однако, понимая, что теперь уже поздно что-либо менять, смирилась, может быть даже легче, чем сама того ждала.

– Богиня врачевания! – восторженный вздохом сорвалось с губ Евсея. Для него это был поистине великий день – увидеть стольких небожителей!

Та скользнула по караванщику быстрым взглядом, на миг задержалась на лице Шамаша; ее губы шелохнулись, рот приоткрылся, словно она уже была готова заговорить с ним, однако в самый последний момент почему-то передумала, и, вздохнув, склонилась над стариком.

– Извини, – тихо проговорила Нинтинугга, – но ты умираешь и всей моей силы не хватит, чтобы спасти тебя. Конечно, я могла бы воскресить…

– Нет, о нет, моя прекрасная госпожа, я и не думал просить Тебя об этом! – воскликнул Абра. – Мой путь определен и я рад, что это так, ибо после случившегося уже не мог бы оставаться на земле… Дыхание смерти на многое открыло мне глаза, разбудило разум, очистило душу… – жрец заметил внука, замершего позади господина Шамаша, виновато улыбнулся ему, словно прося прощение за то, что дед вынужден покинуть паренька… Ему было больно осознавать это. На лицо набежала тень… И тут он вспомнил: нет, Бур будет не один. У него есть друг – наделенный даром, да, еще он слышал о подружке – сестре Ларса… Лика, кажется, так ее зовут. Прежде старик отвергал даже мысль о возможности союза между своим единственным наследником и слепой девчонкой. Но теперь многое изменилось, и ему было радостно думать о том, что однажды это произойдет, ведь сестра Хранителя – завидная партия для любого.

"Мой мальчик не будет одинок, – мелькнуло у него в голове, зажигаясь искрами чистых сладостных слез в глазах, – у него будут друзья, семья, дети и внуки… И, если боги будут милостивы, может статься, когда-нибудь исполнится и моя самая заветная мечта: Бур станет жрецом…" – Прощай, – вздох облегчения сорвался с его губ. Арба улыбнулся: теперь он был счастлив. И, наконец, свободен.

– Пора, – Эрешкигаль пробежала тонкими холодными пальцами по лицу служителя, налагая на его черты печать смерти, коснулась губ, забирая вместе с последним вздохом душу старика, чтобы, спеленав ее, словно младенца, защищая от стихий мира, унести в прекрасные края тепла и вечного блаженства.

Еще миг, и богиня исчезла, словно легкая туманная дымка поутру.

 

Глава 13

– Вот и все, – прошептал Бур, не в силах отвести взгляда от того места, где еще мгновение назад госпожа Кигаль склонялась над своим жрецом.

Богиня ушла, унося собой вечную душу, оставив ворохом старых одежд лишь начавшее погружаться в вечный сон тело – пустое и холодное. Она выполнила свою часть работы. Об остальном должны были позаботиться другие.

Старик был хорошим учителем. Несмотря на все сопротивление Бура, деду удалось вложить в голову юноши те обряды, которые должен знать служитель. И в этот миг, лежавший посредине между двумя прощаниями – вечным и временным – перед глазами у горожанина, оживая, обретая не только образы, но и краски, звуки, – оживал длинный причудливый ритуал, который предстояло совершить, чтобы сон, охвативший упокоившуюся плоть, был светел и радостен, чтобы разум помнил о прошлом и, когда придет время будущего, смог сделать шаг ему навстречу.

Отрешившись от всего остального, сколь бы окружавшее его в этот миг ни было великим и удивительным, Бур думал только об этом обряде.

"Я должен сделать это для деда!" В жизни у него не нашлось для старика ни одного доброго слова – лишь обвинения да оскорбления.

"Пусть же речи благодарности прозвучат в этом сне, – он скользнул взглядом по бледному, еще более заостренному сном лицу. – Я люблю тебя, старик. Прости, что я понял это так поздно. Прости за то, что я был слеп и не замечал, что ты для меня значишь, как ты заботишься обо мне… Дед, я сделаю то единственное, чем перед лицом грядущего могу отблагодарить тебя за все, оставшееся в прошлом: я стану служителем, как ты того хотел. И, да будут боги мне свидетелями, я исполню обещание!" -Да будет так, – прошептал он, и лишь затем, отвернувшись от мертвого, вернулся к живым. – Ну, – вздох сорвался с его губ, – вот и все. Все беды позади… – ему было нужно произнести это вслух, чтобы самому до конца поверить. Но когда беспокойные ветра в его душе уже начали утихать, до него донесся полный грусти и боли голос Ларса:

– Нет. Мы лишь остановили падение, тянувшее нас все глубже и глубже в бездну пустоты, но не выбрались из нее.

Скрипя зубами, он шевельнулся, собираясь подняться.

– Обожди, маг, – стоявший с ним рядом Лис наклонился к Ларсу, помог ему встать и замер рядом, поддерживая за плечи. – Тебе бы лучше лежать, – взглянув на бескровное, покрытое капельками пота лицо раненого, проговорил караванщик, – слаб ты больно…

Он едва успел договорить эти слова, как к ним подбежала Нинти, подхватила Ларса под руку:

– Зачем ты встал? Раны же откроются!

– Ты исцелишь их, – прошептал тот в ответ. – Ты ведь богиня.

– Богиня-то богиня, – горько усмехнулась она, – да только младшая!

– Госпожа, разве не Ты оживляла мертвых? – удивленно глядя на нее, спросил Евсей.

– А, это… – вздохнув, Нинти махнула рукой. – Пустое. Оживить мертвого куда легче, чем вылечить живого…

Душа караванщика была не в силах согласиться с этим, когда исцелять раны могли и люди, а воскрешать – лишь небожители, но разве богиня врачевания не знает все лучше его, обычного караванщика? К тому же, он мог просто неверно истолковать Ее слова, ведь все речи бессмертных полны загадок и несут в себе не только первый смысл, лежащий на поверхности слов, но и множество других, скрытых, глубинных.

Евсей хотел задать вопрос, который, возможно, прояснил бы все, но тут вновь заговорил Ларс, успевший к тому времени справиться с болью и отдышаться:

– Мы должны что-то сделать! Пока еще не поздно!

– Что сделать? Для чего поздно? – воин никак не мог взять в толк, что так обеспокоило горожанина. Они-то были уверены, что теперь не о чем волноваться, ведь бог солнца победил Губителя. Все!

– Для города! Неужели вы не чувствуете, что он умирает? – с жаром воскликнул молодой маг. Его глаза лихорадочно заблестели.

Караванщики смотрели на него, вытаращив от удивления глаза, совершенно ничего не понимая.

– Умирает? – в первый миг Буру показалось, что он слишком глубоко погрузился в свои размышления о смерти, вечном сне, прошел в обряде дальше, чем дозволено провожающему и потому, вернувшись назад, не правильно расслышал произнесенное слово, принимая его за другое – то, что продолжало звучать в душе. Впрочем, было возможно и иное объяснение.

"Ларс тяжело ранен, – думал юноша, с сочувствием глядя на нового Хранителя города, – только боги и он знают, что ему пришлось пережить. Конечно, все это не могло пройти бесследно. У него лихорадка, бред, который ослепляет его глаза, заставляя видеть нереальное, не замечая очевидного".

– Успокойся, друг, – он подошел к нему, коснулся рукой плеча. – Все хорошо. Керхе ничего не угрожает…

– Прежний Хранитель мертв… – вновь заговорил Ларс. В его глазах смешались физическая боль и душевная. В этот миг может быть лучше, чем кто бы то ни было другой в городе, он ощущал ужас того, что уже начало происходить, налагая печать конца на все вокруг: камни, своды, – полня дыханием смерти даже воздух. Его душу терзало, рвало на части собственное бессилие, когда он искал возможность все изменить, отвратить неминуемое и не находил, видя впереди лишь черный мрак пустого сна. Это бессилие злило, заставляло до крови кусать губы, скрипеть в отчаянии зубами, не надеясь на чудесное избавление, и, все же, веря в него…

– Ларс, – Бур взглянул на него с жалостью и, вместе с тем, с укором, словно говоря: "Зачем ты изводишь себя из-за такой ерунды? Да, прежний Хранитель мертв.

Ну и что? И слава богам. Никто не будет плакать по этому сыну погибели. Нам не о чем беспокоиться, ведь у города есть ты…" – Керхе ничто не может угрожать. Ты – ее маг. Вы все, – он скользнул взглядом по караванщикам и небожителям, – знаете, что это так. А Ты, госпожа, – он с почтением склонил голову перед богиней врачевания, – наша новая покровительница. Ты ведь не оставишь нас в беде, если та вновь забредет в эти края?

– Если бы мне это только было дано! – вздохнув, Нинти с нескрываемой грустью взглянула на горожанина. – Не осуждай меня, смертный, поверь: я очень хочу помочь, но просто не в силах.

– О чем вы говорите? – с каждым новым мигом горожанин ощущал, как постепенно растерянность и страх охватывают его душу, подчиняя себе, околдовывая, заставляя разум искать среди тысяч бед ту, которая была бы самой ужасной. И, все же, он так и не понял истинной причины до тех пор, пока Ларс не ответил на заданный им в порыве беспокойства вопрос.

– Магический камень, Бур! Талисман ощутил смерть своего хозяина. Его дух – дух города – тоже умирает, не находя никого, кто смог бы стать новым Хранителем!

– Так войди поскорее в храм и коснись его! – решение казалось таким простым!

Почему же лица тех, кто должен, просто обязан стать новыми хозяевами города, так мрачны и безрадостны?

– Это ничего не изменит, – потерянно качнув головой, тихо молвила Нинти.

– Но почему, во имя всех богов, почему?!

– Ты сам знаешь это не хуже меня, – в глазах Ларса читался укор. – Прежний Хранитель, – медленно, не спуская с друга твердого взгляда спокойных, немигающих глаз, продолжал он, – залил священный талисман города кровью невинных, одурманил его дыханием смерти…

– Нет! – вскричал Бур, зажав руками уши. Он не хотел этого слушать, ему было невыносимо больно осознавать неотвратимое, то, что вновь ставило его на край, отделявший жизнь от смерти. – Замолчи!

Но Ларс продолжал, понимая, как важно принять правду, перестав прятаться от реальности, сколь бы ужасной она ни была, среди выдуманных миров фантазий и грез:

– Камень не воспримет силу жизни. Он забыл ее, столько лет находясь рядом со смертью… Бур, чтобы Керха продолжала жить, нужно исцелить талисман, очистить его от скверни.

– Почему ты молчал, когда здесь была госпожа Кигаль? – нахмурившись, проговорил Евсей, который внимательно прислушивался к их разговору, однако до поры предпочитал не вмешиваться… Не сразу, однако, постепенно он начал понимать.

Ему даже стало казаться, что он ощущает боль и скорбь священного камня, потерявшего своего хозяина. И еще… Караванщик вдруг совершенно отчетливо представил себе тот эпизод книги Ута, который до этого мига оставался в тени иных воспоминаний, тускнея и расплываясь среди них.

"А ведь город Нинта не пережил смерти своего Хранителя, – плетью стегнула его по спине горькая мысль. – Он умер. И на месте его возникла первая пустыня – не снежная, другая – знойная, еще более мертвая и безжизненная…" -Госпожа Кигаль… – мрачная усмешка скользнула по губам Ларса. – Она бы помогла…!

Предложила б заключить с Ней договор… Что может быть проще…!

– Что бы там ни было, не делай этого! – Нинти с ужасом взглянула на него. – Пойми, – шептали Ее вмиг побелевшие губы, кричали почерневшие словно от нестерпимой боли глаза, – жертвоприношение лишь продлит страдания, растягивая миг умирания на долгие годы! А после того, как Нергал узнал дорогу сюда… Он ведь не откажется от своих планов! Он будет пытаться их воплотить, вновь и вновь, пользуясь для этого известной ему лучше всего силой смерти…! Он станет точить душу мира, как вода камень, пока, в конце концов, она не сдастся, меняя все на пустоту!

– Но как же люди, жители этого города? – Евсей качнул головой. – Ведь они все умрут…

– Иногда приходится жертвовать ближними ради спасения далеких… – Нинти перевела взгляд на караванщика, в ее глазах была просьба – если не принять необходимость такого шага, то хотя бы понять его.

– Мне что, – мужчина пожал плечами, нервно дернул головой, – я здесь чужой… Но не слишком ли многого, госпожа, Ты требуешь от этих людей – умереть, когда есть возможность жить?

– Что есть смерть? Иная форма бытия, лучшая и светлая. Здесь страдания, боль, голод, а там – самые прекрасные сны и бескрайние просторы чудес. Ларс…

– Тебе нет нужны убеждать меня, – хрипло проговорил тот, – я не стану лить кровь на алтарь богини смерти. Это не мой путь. Она сама признала это.

– Но неужели ничего нельзя сделать? – Лис переводил взгляд с одного из своих спутников на другого. Все эти разговоры о конце города… Они казались ему бессмысленными, когда вот же, вот! с ним рядом стоит наделенный даром. Что еще нужно для жизни? Почему этого недостаточно?

Горожане молчали, не зная, что сказать и можно ли вообще дать ответ на такой вопрос. И тогда караванщик взглянул на богиню врачевания, полагая, что уж Она-то должна знать, когда небожительнице известны все пути мира людей.

Нинти безнадежно качнула головой. Она отчаянно гнала от себя мысль о том, что будет потом.

Да, она знала, что Керха обречена еще с тех самых пор, когда город был основан посреди цветущей солнечной земли тысячелетия назад.

Все было предсказано, предначертано, описано в подземной летописи Гештинанны…

Нинти и пришла-то сюда лишь затем, чтобы облегчить страдания обреченных, утешить их, оплакать, прося прощение за то, что, свершенное ею в минувшем, легло печатью беды на будущие века.

Но оказавшись в городе, заговорив с его жителями, встретившись с Ларсом… Как она могла думать о том, что его уже нет, когда вот он, стоит рядом, когда его рука так горяча и тяжела. Это плоть живого, не тень призрака! На глаза Нинти набежали слезы. Они были так непривычно горячи, так горьки, что хотелось кричать, надеясь, что шум прогонит их, словно диких зверей…

Она говорила одно – уверяла, убеждала, требовала, однако в душе…Ее мысли лихорадочно искали лазейку…

– Госпожа, – продолжал караванщик, – почему Ты молчишь? Ведь Ты – небожительница…

– Какая я богиня, так, сплошное недоразумение! – махнула она рукой, глотая катившиеся по щекам слезы. – Что ни сделаю, все выходит не так, пытаюсь помочь, а на деле… Мне уже стало казаться, что лучше вообще ничего не предпринимать, сидеть, сложа руки, и все. Так я хотя бы не наврежу…

– Но ты врачевательница, ты исцелила стольких смертных…

– О да, – она улыбнулась, однако ее улыбка больше походила на горькую болезненную усмешку, – это мой дар… Только люди не мне должны быть благодарны за исцеление, а своим лекарям, которых обучил этому искусству Шамаш… А я стояла в это время где-то в стороне, ибо была слишком подавлена случившемся с Нинтом…

– Ты жалеешь об этом?

Голос Ларса заставил ее сердце затрепетать, сжаться от невыносимой боли.

"Неужели и он, даже он презирает меня?" -Ты и представить себе не можешь, как сильно!

– Я понимаю тебя, – он не спускал с нее взгляда, в котором не было ни трепета перед лицом небожительницы, ни рабского почтения, когда он видел в ней лишь друга, ту, кто была с ним рядом в минувшей беде и которая, как ему хотелось верить, не покинет и сейчас. – Я знаю, как больно вспоминать о подобном. Пойми: говоря об этом, я меньше всего на свете стремлюсь причинить боль твоей душе. Но мне не хотелось бы, чтобы когда-нибудь ты пожалела и об этом дне.

– Да, я понимаю… – проговорила она, опустив голову на грудь, пряча тяжелый вздох в уголках губ. – Но я так боюсь, что будет еще хуже! – украдкой взглянув на своего друга, проговорила Нинти.

Воистину, это казалось странным, когда она была богиней, а не простой смертной девчонкой, но Нинти испытывала небывалое облегчение от этой нежданно-негаданно представившейся ей возможности поговорить как с равным с человеком – чувственным существом, живущим лишь миг и потому не экономившим энергию своих чувств, огонь своей души, человеком, который, вместо того, чтобы пасть перед ней на на колени, не смея оторвать взгляда от земли, вот так, открыто, с сочувствием и желанием помочь заглянул в глаза, позволил выплакаться будто маленькому ребенку на плече…

Она улыбнулась своим мыслям: ей так не хватало теплоты дружбы, заботы, которой не дождешься от богов, но о которой так сильно мечтает сердце, так же, как душа смертного – о вечной жизни!

– Нинти…- задумчиво начал Ларс.

– Да? – его собеседница встрепенулась, собрала все свое внимание, словно в словах смертного была сама истина.

– Не важно, спасешь ли ты Керху или нет, когда ее судьба может оказаться сильнее воли небожителей. Главное – что ты попытаешься помочь.

– Я… – она с удивлением и сомнением взглянула на мага. Впервые кто-то советовал ей, как следует поступать – не просил, не требовал, а именно советовал, открывая дорогу, по которой она могла бы пойти, но не заставляя вставать на нее… Это было удивительно и… И, самое главное, она была согласна с Ларсом, понимая правоту его слов.

Тепло улыбнувшись, благодаря за все, она кивнула магу, а затем, вздохнув, с явным сожалением выпустила руку Ларса из своих пальцев, ставших вдруг горячими, как пламень огня, обретя собственное свечение, проникавшее через покров матово-бледной кожи.

Видя, что молодой маг устал и раны вновь стали причинять ему боль, Нинти помогла ему сесть на камень возле стены, на которую он мог опереться спиной.

На миг склонившись к нему, она тайком поспешно коснулась губами его лба, затем прошептала:

– Я попытаюсь помочь…

– Нинти…

– Меня не будет всего лишь мгновение… – и богиня исчезла.

Она помчалась во владения Эрешкигаль, на крыльях огненного ветра пронеслась через черные пещеры, поля призраков и теней, леса и луга благих душ, и, наконец, оказалась в огромном пустынном зале печального дворца, где, на высоком черном троне сидела в глубокой задумчивости, склонив голову на грудь, богиня смерти.

– Зачем ты пришла? – даже не взглянув на гостью, спросила та.

Нинти бросилась к ней, упала на колени у ног повелительницы подземного мира, подняв на нее полные мольбы глаза:

– Помоги! – прошептала она.

– Встань, девочка, – Эрешкигаль поднялась со своего трона, приблизилась к гостье, взяла за плечи.

– Кигаль! – не выдержав, та кинулась ей на грудь, разрыдавшись.

– Ну, ну успокойся, – она растерялась, не зная, что делать, впервые оказавшись в ситуации, в которой бывают люди, но не боги. Вздохнув, она обняла Нинти, погладила по голове. – Девочка, ты слишком долго находилась среди смертных. Эти твои вечные укоры, метания… Забудь о них.

– Я не могу! – глотая слезы, проговорила та. – Помоги этим людям, Кигаль!

– Это из-за того парнишки, с которого ты не сводила глаз?

– Ты осуждаешь меня?

– Почему же? Совсем нет. Я рада за тебя. Но о чем ты меня просишь? Чего от меня ждешь? Поддержки перед другими богами? Боишься, что им не понравится твой выбор?

Не беспокойся об этом. Твои чувства принадлежат только тебе, и никто не станет вмешиваться.

– Нет, Кигаль, дело в другом! Город! Он умирает!

– И что же? Такова его судьба. Все было предрешено.

– Я знаю, но… Ты ведь можешь это изменить!

– Лишь отсрочить. На сто лет. Но ты знаешь, что неминуемо произойдет потом. Не думаю, что ты хотела бы такой судьбы для своего мага.

– Конечно, нет!

– Только не говори мне, что это он прислал тебя. Будучи там, наверху, я заглянула в душу этого наделенного даром. В ней нет моего алтаря.

– Он беспокоиться о своем городе, мучается, ища выход… И, все же, даже не видя иного пути, он не придет сюда!

– Я об этом и говорю… И я не вернусь в тот город, даже если меня будут молить об этом все его жители… Так что, можешь не беспокоиться. Он твой, только твой.

– Умирающий!

– Девочка, человеческая жизнь и смертным кажется ужасно короткой, а уж богам и подавно. Месяц ли, несколько десятков лет – для тебя и то, и другое – только миг.

Тем более, при подобных обстоятельствах, вам даже вечности было бы мало…

– Но неужели ты не можешь помочь иначе, кроме как с помощью этого обряда? Ты ведь великая богиня!

– Увы, но и моему могуществу есть предел. Мне не дано изменять судьбы.

– Тогда прикажи сделать это Намтару!

– Он только прочерчивает пути судьбы, не выбирая при этом ни направления, ни длину. Он – всего лишь предсказатель, но не властелин…

– Но почему все так, Кигаль, почему? – в отчаянии вскричала Нинти.

– Мы не всесильны. Есть законы, которые выше нас, ибо писались для всего мироздания, в котором существуем и мы…

– Но Шамаш… Он ведь изменил судьбу Керхи, когда ей было суждено стать второй Куфой! Он победил Нергала, и…

– Да… – медленно кивнула та. По ее губам скользнула задумчивая улыбка. – Свышние позволили ему сделать это.

– Но если так, то он может спасти ее еще раз, правда? Надежда… Она еще остается?

– Надежде есть место всегда… Возвращайся назад. Если ей и суждено сбыться, то только на земле людей.

– Спасибо тебе!

– За что, девочка? Я ничего для тебя не сделала. Иди, дорогая. И будь счастлива…

Ступай же, свет твоих глаз слепит меня. …-Меня не будет лишь мгновенье, – Нинти вернулась так быстро, что услышала в отзвуке эха собственный голос.

Ларс смотрел на нее с удивлением.

– Ты не уйдешь? – осторожно спросил он.

– Я уже вернулась, – улыбнулась ему Нинти, – когда мгновение прошло.

– Госпожа, Ты нашла способ спасти город? – спросил Евсей.

– Если кому это и под силу, то только Шамашу, – проговорила она, глядя на караванщика, ожидая, что тот как-то отреагирует на ее слова, словно нуждаясь в поддержке смертного -Тогда поговори с Ним, – летописец качнул головой в сторону сидевшего на камне, опустив на грудь голову и закрыв глаза, отдыхая после боя, Шамашу.

– Я? – Нинти вздрогнула, бросила взгляд на бога солнца, вновь повернулась к караванщику. В ее глазах замерцали тусклые, недоверчивые огоньки надежды: "Да, он может изменить судьбу… Ну что ему стоит вдохнуть жизнь в камень этого города!" И, все же… – Я не смею, – смущенно опустив глаза, прошептала Нинти. – Поговори ты, – поведя худыми, острыми плечами, попросила она караванщика.

– Но я ведь всего лишь простой смертный! – удивленно воскликнул Евсей. – В то время, как Ты – небожительница, равная Ему…

– Я – только младшая богиня, – напомнила ему она. – Мне ли сравнивать свое могущество с повелителем небес ни прежде, ни, тем более, теперь?

– И, все же…

– Ты – один из спутников Шамаша, его друг… А для него это всегда имело огромное значение. В отличие от того, кто ты: бог, демон, священный зверь, смертный или даже призрак…

– Госпожа, – Евсей чуть наклонил голову, словно в укоре. – Смогу ли я упросить Его помочь в той беде, которая не касается меня?

– Разве тебе не жаль этих несчастных? – в голосе Нинти зазвучало осуждение. Ее собственная душа разрывалась на части от нестерпимой боли, и она не могла поверить, что в мироздании есть существо, которое не разделяло бы ее отчаяния.

– Мне жаль, госпожа, – караванщик тяжело вздохнул, – искренне жаль… Но это все.

Я вновь и вновь прислушиваюсь к своему сердцу, стараясь понять, почему оно бьется так ровно и спокойно, словно все беды уже позади, вместо того, чтобы трепетать, рыдая от отчаяния… Шамаш не исполнит моей просьбы, когда почувствует, что она неискренна, идет от жалости…

– Может быть, ты и прав… – задумчиво проговорила Нинти. – Хорошо, я поговорю с ним сама, – наконец, решившись, кивнула она. – Но обещай: если он заговорит об этом с тобой, ты поддержишь меня.

– Конечно, госпожа… …Шамаш задумчиво огляделся вокруг. В его глазах не было ни торжества победы, ни зажженной ею радости – лишь грусть и тоска по чему-то необъяснимому и далекому.

Его взгляд, скользнув по полумраку подземелья, холодному и мутно-слепому, остановился на подростках. Ри и Сати по-прежнему стояли, глядя себе под ноги, на том самом месте, где их оставили взрослые.

Колдун качнул головой. Ему не нравилось то состояние, в которое погрузились молодые караванщики. От него веяло стремлением к смерти. Хотя… Чего еще можно было ожидать после всего, что им пришлось пережить?

Шамаш вспомнил слова высших: "Отчаявшаяся душа…" Эти слова лишали всякой надежды… Ему ли было не знать, что с высшими не поспоришь. Они всегда найдут способ настоять на своем, ослепив, отняв время, связав по рукам и ногам… И все же… Должно ведь быть что-то… Не могут же Они не оставить никакого пути вперед, ведь если так, нет смысла жить, незачем бороться, не во что верить…

Он не заметил, как к нему осторожно подошла Нинти, остановилась рядом.

Взглянув в ту сторону, куда, не отрываясь, смотрел бог солнца, она не смогла сдержать тяжелого вздоха. Ее глаза подернулись еще большей печалью, хотя всего лишь миг назад ей казалось, что боль достигла своего апогея и сильнее быть просто не может. Она ошиблась, когда чувства не имеют предела, словно пространство и время. Они меняются, перетекая из одного в другое, усиливаются или ослабевают, не зная при этом ни меры, ни границ.

Нинти тихо проговорила:

– С ним все будет в порядке, но вот она… – богиня врачевания безнадежно качнула головой.

Колдун молчал, не спуская печального взгляда с Сати. В его глазах были жалость и грусть, даже скорбь, которые усиливались осознанием того, что единственное, чем он мог помочь девочке, пытаясь облегчить ее боль, это забрать память. Но и в этом случае ей уже никогда не стать прежней… Что бы он ни сделал, ей никогда не стать вновь самой собой…

– Шамаш… – наконец, осмелилась заговорить с ним Нинти.

– Что, девочка? – колдун повернулся к ней. Его полные тихого тепла глаза задумчиво взглянули на собеседницу, но в них не было ни узнавания, ни любопытствующего интереса, лишь усталое ожидание.

– Я… – богиня растерялась.

Нинти не знала, что ей делать, как быть. Она пришла просить его о помощи, но не могла вымолвить ни слова…

– Нет, ничего, – качнув головой, проговорила она, мысленно повторяя: "Не сейчас.

Только не сейчас…" К ним подошел Евсей, бросил быстрый взгляд на богиню. Он полагал, что прошло достаточно времени, чтобы небожители обо всем договорились, и ему казалась непонятной эта беспомощная боль в глазах Нинти.

"Неужели Шамаш отказался ей помочь? – мелькнуло у него в голове. – Странно… – Конечно, человеку не понять бессмертного и, все же, за то время, что бог солнца шел с караваном, Евсей успел узнать некоторые Его черты. – Он не оставил бы в беде того, кому мог помочь. Видно, этому городу действительно суждено умереть и никто не может изменить этого, даже Он…" -Как ты? – прервал его размышления голос повелителя небес.

– Нормально, – осторожно проговорил Евсей. В его голосе была тень сомнения, когда он не был до конца уверен, что это так… В сущности, в этот миг он был готов поставить под сомнение все, что угодно: твердость земли и прозрачность воздуха, жар солнца и холод снега, – все, за исключением незыблемой веры в своего бога.

После всего увиденного, он никак не мог прийти в себя. Перед его глазами вновь и вновь проносились образы, не желая пропадать в черных глубинах памяти, губы в который уж раз беззвучно шептали отзвучавшие слова, не отпускающие душу, продолжая повторяться в ней вновь и вновь ней. – Ничего, я… – он вдруг понял, что с ним случилось: – я приду в себя. Как только запишу все увиденное, – летописец, он не мог расстаться с минувшим до тех пор, пока не даст ему иную жизнь – вечность легенд. – Мне будет трудно передать словами величие того, свидетелем чему мне выпало стать. Это было… – его глаза вспыхнули восторгом и гордостью, однако тотчас погасли, как только караванщик увидел болезненную гримасу, скользнувшую по лицу Шамаша. – Что с Тобой? – взволнованный, спросил он.

В голове мелькнуло всколыхнувшую всю душу опасение: что если сражение не прошло бесследно? Силы Губителя могли ранить бога солнца… – Шамаш, здесь богиня врачевания. Она исцелит те раны, с которыми не справился смертный лекарь…

– Действительно, Шамаш, – наконец, справившись со своими чувствами достаточно, чтобы вновь обрести дар речи, не важно, что ее голос дрожал как хрупкий лист на яростном ветру, промолвила Нинти. – Позволь мне…

– Ты действительно хочешь помочь? – взглянув на нее, спросил колдун.

– Ну конечно! – богиня врачевания уже была готова броситься к нему, коснуться своей целебной силой, но печальный взгляд Шамаша остановил ее.

– Ноги – это ерунда, – поморщившись, он поднялся с камня, на котором сидел, повернулся в сторону молодых караванщиков. – Вот кто меня действительно беспокоит. Эти дети.

Они никак не могут освободиться от оков беды, по-прежнему находясь в плену. Не важно, что темница давно разрушена, а мучитель ушел, когда самый беспощадный и злой тюремщик – их память…

Взглянув на подростков, Евсей качнул головой. Если Ри держался ничего, то Сати…

Вздохнув, он поджал губы, мысленно призывая проклятия на голову Губителя, сотворившего с девочкой нечто столь ужасное, что та перестала быть самой собой…

"Великие боги, да она уже и не человек вовсе, а лишь тень, – боль пронзила его душу, когда в голову пришла эта мысль. – Что с ней? Как ей помочь? Что я скажу ее родителям, как объясню…?" – он затряс головой, прогоняя все эти вопросы, понимая, что не в силах найти ни на один ответ.

– В ней нет ничего, кроме скорби… – Шамаш медленно, сильно хромая, подошел к Сати, взял ее, ставшую безвольной рабыней, за подбородок, поднял голову, чтобы заглянуть в лицо…

В глазах караванщицы была пустота и отрешенность. Прикосновение пальцев, соединявших в себе стихии холода и пламени, не прошло дрожью по ее членам, будто тело окаменело, до срока расставшись со всеми чувствами, которые и есть жизнь.

– Да, – кивнул Евсей, вдруг с удивительной ясностью всем своим существом осознавший это. – Губитель порвал нити, связывавшие ее с судьбами родителей.

Своей же дорог она не отыскала… – он искал возможность ей хоть чем-то помочь, но что он мог? "Обряд! – озарением вспыхнуло у него в голове. – Нужно провести обряд испытания прямо сейчас!" Караванщик задумался. Прикидывая то и это, выискивая слова, сомневаясь возможно ли вообще хотя бы заикнуться о чем-то подобном в присутствии богов, не то что попытаться воплотить в действительность, он вновь взглянул на Сати.

"Обряд помог бы девочке найти новый путь… И ведь, в сущности, до ее совершеннолетия осталось всего ничего, только несколько месяцев… – надежда была столь ясна и близка, что, казалось, сделай шаг – и сбудется все лучшее ожидания. Караванщик бросил быстрый взгляд на повелителя небес, стоявшего возле Сати, не спуская с нее глаз. И, видя в них не только сочувствие, но и стремление помочь, он укрепился в вере в то, что задуманное им осуществимо, ведь для бога нет ничего невозможного. Оставалось лишь одно, что не позволяло караванщику высказать вслух свои мысли: – Вот только… Сможет ли Сати преодолеть испытание теперь, когда в ее душе столько боли и смятения, оставшихся памятью о том, что ей пришлось пережить?" Он вновь взглянул на Шамаша, ища ответ на свои непроизнесенные вслух вопросы.

А колдун тем временем повернулся к Ри.

Юноша смотрел на него со страхом и, вместе с тем, в его глазах была мольба о помощи. Он боялся, что господин Шамаш станет расспрашивать его о случившемся и тогда нельзя будет промолчать, а ответить – невыносимо больно. И, в то же время, он страстно хотел, чтобы бог солнца заглянул в его мысли, узнал то, что так тревожило душу Ри. Пусть небожитель осудит за его слабость, накажет за неспособность бороться. Все что угодно, лишь бы миг высшего суда, столь неотвратимый и ужасный, остался, наконец, позади.

Это все, что ему сейчас было нужно. Прошлое уже почти не тревожило его, когда черные воспоминания успели подернуться, словно легкой дымкой, другими, светлыми и радостными – ведь ему было дано стать свидетелем величайшего события нового времени – победы бога солнца над Губителем. И пусть он почти ничего не понял из увиденного, это было не важно, когда небожители и не ждали от смертных понимания, лишь восхищения и служения.

А затем Ри увидел Сати, ее пустые глаза, из которых ушел свет, сгорбленную спину, опущенные плечи.

– Я… – он понял, что не может просто взять и забыть обо всем, что случилось, вырвав из своей памяти воспоминания, что должен своим рассказом дать им вторую жизнь, а затем, принимая всю вину на себя, готовый к любой, даже самой ужасной каре, вымолить прощение для той, которую он по-прежнему любил, которой сам не мог помочь.

– Не надо, ничего не говори, – остановил его колдун. – Я понимаю: вам многое пришлось пережить. И это прошлое никак не закончится.

– Ради Сати я готов…! – с жаром воскликнул паренек.

– Все не так просто, – он качнул головой, не спуская с Ри печального взгляда полных сочувствия глаз. – Возможно, ради того, чтобы вернуть Сати, тебе придется отказаться от нее.

– Что угодно! – с готовностью воскликнул тот. – Лишь бы она жила, была прежней!

– Она никогда не будет прежней.

– Но как же… – он не мог поверить, что нынешний миг последний, что все надежды бессмысленны и впереди ждет лишь пустота, которую не сможет оживить даже небожитель.

– Не бойся, еще не все потерянно. Даже навеки лишившись прошлого, она сможет обрести будущее, отыскать свою дорогу.

– И счастье? – это было все, чего Ри хотел. Остальное было не важно.

– Нет.

Это краткое слово пронзило душу молодого караванщика насквозь, отзываясь мучительной болью. "Нет… – мысленно повторил он, заставляя себя смириться с судьбой, но он не мог. – Нет! Должен же быть способ изменить… – Ри вскинул голову, взглянул на Сати. В его памяти, всколыхнувшись, вновь начали оживать события минувших дней. – Это я во всем виноват! Она ведь не хотела идти. Я уговорил ее, потащил за собой. Если бы она осталась… Если бы… Все было бы совсем иначе!" Чувство вины заставляло его с безумным упорством искать надежду – и для нее, и для себя.

– Шамаш, а если… если сделать так, чтобы она… чтобы мы оба забыли обо всем случившимся? – он с надеждой глядел на Того, чьи силы были безграничны, Кто был способен сотворить любое чудо, сколь невероятным бы оно ни казалось…

– Забытье не возвратит вас назад, ибо прежнего уже нет… Вы лишь потеряете себя – тех, кем вы стали.

– Ну и пусть! – он только об этом и мечтал – никогда не оказываться в этом жутком настоящем.

– Без настоящего нет и никогда уже не будет будущего.

– Подождите, подождите, – не выдержав, вмешался в их разговор Евсей. – Ри, вам и так было суждено очень многого лишиться. Неужели же вы откажитесь даже от того, что удалось сохранить? И ради чего…? Шамаш, – наконец решившись, он повернулся к богу солнца. – А что если провести их через обряд испытания? Сегодня, прямо сейчас? Это поможет им найти себя… Конечно, здесь – не лучшее для него место, – он оглядел подземелье. – Сперва нужно выбраться наверх…

– Им уже было дано испытание, – качнув головой, проговорила Нинти.

– И что же? – Евсей резко повернулся к богине. – Они прошли его? Если да, почему же тогда… – слова холодными льдинками застыли у него на губах, когда он встретился взглядом с печальными глазами небожительницы, в которых была жалость.

– Но это не может быть правдой! – побледнев, прошептал он. – Вы послали им слишком тяжелое испытание, через которое никто бы не смог пройти!

– Такова была их судьба.

– Это жестоко!

– В мироздании все жестоко. Выслушай, караванщик, прежде чем осуждать меня и ненавидеть. Не я определяют судьбу. Мне не дано ее даже изменить, лишь знать и мириться с неизбежностью. Ты и представить себе не можешь, как мне больно. И эта боль… Она мучает меня уже тысячи лет и останется навечно. Вам, смертным, не понять, что это такое – страдание, память, тоска, которым не будет конца.

Никогда, – она умолкла, качнула головой, глотая катившиеся слезы.

– Прости, госпожа, – опустив голову сказал Евсей. – Не гневайся. Я всего лишь маленький смертный.

– Ты человек, караванщик. Это куда больше, чем тебе кажется. Что же до меня… Я знаю свою вину, сужу и караю себя строже, чем кто бы то ни было, но ничего не могу изменить…

– Но как же им жить дальше! – Евсей оглянулся на подростков. Сати стояла, опустив голову, с безразличием глядя себе под ноги. Ри, внимательно прислушивавшийся к разговору, был бледен. На его лбу выступили капельки пота.

– Не думаю, что тебя это утешит, но, все же… Им не было суждено выжить. Они должны были умереть. Как и все в этом городе.

– Смерть – избавление…

– Не та, что ждала их. Я не хочу говорить об этом. Да и ни к чему, ведь этого не произошло. Просто поверь мне: все так.

– Но вот же они – живые, стоят перед тобой. Или это не жизнь?

– Шамаш изменил их судьбу.

– Значит, Шамаш может провести их через другое испытание, дать другую судьбу! – продолжал настаивать на своем Евсей с упрямством служителя, пытавшегося спасти умирающего, за чьей душой уже пришли посланцы госпожи Кигаль.

– Наверно… – в ее голосе зазвучала неуверенность, на лице отразилось сомнение и это оставляло смертным тень надежды. – Но прежний, составленный небожителями обряд тут не поможет, – поспешно добавила она, словно стремясь охладить пыл своего собеседника, чья душа вспыхнула так ярко, что, того и гляди, могла запалить полотно полумрака подземелья.

– Шамаш, – Евсей резко повернулся к богу солнца, который стоял, не вмешиваясь в их разговор, ни словом, ни даже взглядом не выражая своего отношения к сказанному, – проведи их через обряд! Прошу Тебя! – взращенная на отчаянии надежда придала ему такую смелость, что в этот миг он не боялся переступить черту дозволенного смертному при разговоре с богом, не думая о том, чем это может обернуться для его собственной души. Караванщик знал, что этот выход, который был с таким трудом обнаружен – единственный шанс для детей. И еще: он прекрасно понимал, что ни один смертный не выберет для себя лучшей судьбы, чем та, которую дарует властелин небес. "Они достойны этой чести, – глядя на Ри и Сати, думал Евсей. – После того, что им пришлось пережить…" Однако…

– Нет, – с явным сожалением качнул головой Шамаш. – Мне не ведом обряд этого мира, что же до того, который я знаю, то он лишь для магов.

– Господин, – тяжело опираясь на плечи поддерживавших его Бура и Лиса, к нему подошел Ларс, – у меня есть дар. Если так будет нужно для того, чтобы совершить обряд, позволь мне пойти с ними.

– Ты еще слишком слаб…! – воскликнула Нинти, вскинув на друга полный боли и отчаяния взгляд, выдававший весь тот ужас, что жил сейчас в сердце богини – страх потерять своего… Нет, не мага – возлюбленного. – Ты не можешь… – она чувствовала его решимость, понимала, что не в силах остановить его, иначе, как прибегнув для этого к своему могуществу, и, все же, что бы там ни было, не желала переступать черту, за которой было возможно лишь служение – пусть самозабвенное и чистое, но, все же, рабское, лишенное того чувства, о котором она так мечтала – взаимности. – Шамаш! – когда она резко повернулась к богу солнца, по ее лицу текли слезы, в глазах грела столь сильная боль, что, выплеснись она наружу, то могла бы растопить весь снег пустыни. – Не отнимай его у меня! Нам и так дано лишь мгновенье для счастья!

Колдун не успел ничего сказать, когда Ларс заговорив первым: – Пойми, я должен! – он глядел богине прямо в глаза, горя в пламени того же огня, что охватил и Нинти, но не чувствуя боли, не замечая ее в море совсем иных, не менее ярких и горячих чувств: – Я не могу бросить этих караванщиков один на один со своим страхом!

– Но почему ты?! – в ее глазах плавились слезы.

– Я – маг. Сколько бы ни было мне отпущено, я – новый хозяин города, который в ответе не только за то, что происходит в этих стенах, но и все, что происходило и только произойдет, когда время – кольцо, не имеющее ни начала, ни конца!

– Талисман не признал тебя, и…

– Его признание важно для города. Но не для меня. Неужели ты не понимаешь этого?

– Понимаю, – вздохнув, Нинти опустила голову, но спустя мгновение вновь вскинула ее: – Это несправедливо, жестоко!

– "В мироздании все жестоко." Разве не ты только что сказала это? – почувствовал, что та собирается возразить, он остановил ее. – Даже если все так, это не имеет никакого значения, когда важно не то, что вокруг нас, а то, что в нашей душе. До тех пор, пока мы существуем, мы, только мы – единственные наши судьи и палачи…

– Никто не накажет нас более жестоко, чем мы сами… – прошептала Нинти, опустив голову на грудь. В этот миг она словно одновременно была в двух мирах, двух временах: прошлом и настоящем, переживая свою собственную боль и, в то же время, боль своего друга. – Лишь мы определяем меру своей вины и бремя ответственности…

– О, как же она хорошо понимала его! Столько веков она корила себя за единственную ошибку, совершенную в миг отчаяния, когда она позволила… Не любви, нет, тогда она не знала этого чувства – жалости, желанию помочь, стремлению сделать все как лучше, душе взять власть над холодным рассудком.

Услышав ее слова, Ларс кивнул, испытывая некоторое облегчение. Для него было очень важно, чтобы Нинти поняла, что им движет, разделила его заботы, приняла принципы.

– Если ты должен идти, – медленно, задумчиво начала она, а затем вдруг решительным, не допускавшим никакого возражения голосом закончила фразу: – но и я пойду с тобой! Я не желаю оставлять тебя ни на миг! И не говори больше ничего, – она коснулась губ мага холодными пальцами, – решение принято и никакие слова не заставят меня изменить его.

– Когда мы идем? – Бур оживился. Еще совсем недавно, осознав неизбежность конца, он стал погружаться в оцепенение, испытывая лишь страх перед смертью, жалость к себе, ведь он только начал жизнь и не успеет уложить долгие годы в краткий месяц, отведенный на то, чтобы уладить все дела в этом мире. Но теперь… Для людей, подобных ему, чужие беды отодвигали назад свои собственные, делая их бледнее и незначительнее, а возможность помочь – о, она была куда важнее даже надежды на собственное спасение.

– Мы, но не ты!

– Это еще почему? – тот взвился, ощетинился, словно рассерженный пес: на лице ярость, в глазах – обида. – Что, я недостаточно хорош, чтобы заслужить шанс на вечное блаженство? Конечно, у меня ведь нет дара, – он вдруг на миг почувствовал себя таким…обделенным судьбой, незавершенным, лишенным смысла…И, самое обидное, сейчас, в этот миг, посреди мрачного подземелья, он один был таким- простым смертным, неизвестно почему оказавшимся рядом с богами. "Вот закадычный приятель Ларс – наделенный даром, будущий Хранитель Керхи; караванщики – спутники бога солнца, этот, – он украдкой взглянул на Евсея, – наверное, тот самый летописец, о котором рассказывал Ри. Сам парнишка – ученик и помощник автора свода легенд нового мира, по которому будут жить новые поколения. Даже в Сати есть что-то необычное, раз бог солнца так беспокоится о ней… Да, оставался еще один караванщик – мрачный, напряженный, застывший чуть в стороне с мечем в руках, словно страж на посту. Пусть он не участвует в разговоре и вообще держится особняком, но ведь так и должно быть, когда он – призванный охранять бога в его странствиях по земле…" – Как спасать от Губителя – так на это я гожусь, – недовольный, пробормотал он себе под нос, – а как проходить божественный обряд…

– Бур…

Нет, тот вовсе не собирался сдаваться.

– И не пытайся меня отговорить! Я должен – и все!

– Да послушай меня! – не выдержав, воскликнул Ларс. – Что ты будешь делать там, где властвуют силы? Как ты преодолеешь этот путь?

– Уж я постараюсь, можешь быть уверен!

– Друг, но зачем тебе рисковать…

– А почему бы нет? Может быть, мне больше нравится быстрая смерть, чем медленное умирание в замерзающем городе!

– Мне не удастся переубедить тебя?

– И не пытайся. Бессмысленно. Уж я-то себя знаю…

Маг качнул головой, а потом сжал плечо друга и шепнул ему на ухо короткое:

– Спасибо!

– Шамаш… – они все повернулись к богу солнца, который стоял, задумчиво глядя на них.

– Мы готовы! – Нинти вскинула голову. Она никогда еще не испытывала такого чувства, вобравшего в себя решительность, отчаяние, надежду и еще множество иного, не имеющего названий, лишь оттенки мерцания в груди, которые слились воедино, вспыхнув ярким огнем, горевшим ровно, не ослабевая ни на миг, не вздрагивая на ветру, не сгибаясь от страха…

– К чему ты готова, девочка? – он взглянул на нее с сочувствием. – К пустоте? А ты бывала там?

– Я был! – Ларс выдвинулся чуть вперед, готовый встать на защиту Нинти, даже если противником будет сам бог солнца, которому был не в силах противостоять даже Губитель.

– Да, – переведя на него взгляд, подтвердил тот. – Но для тебя это был только сон.

Наяву она иная.

– Я тоже стал другим!

Шамаш лишь качнул головой, толи в несогласии, толи в сомнении, и повернулся к молодому караванщику.

– А ты? Ты готов?

– Разве возможно подготовиться к чему-то подобному? – Ри вымучено улыбнулся.

После того, что ему довелось услышать о себе, своей судьбе… Выходило, что он уже мертв и лишь по какой-то непонятной оплошности гонцов госпожи Кигаль остается на земле. Может быть, поэтому он и не чувствовал страха. Или же, он слишком долго боялся, и это чувств просто закончилось. Ведь страх не может быть безграничным.

Ри не надеялся на спасение, однако, в его душе, несмотря ни на что, еще сохранилась искра любопытства. Ему было интересно взглянуть на божественный обряд. Хорошо бы, чтобы именно это воспоминание и стало последним. Тогда в снах не останется места для Губителя и выдуманных им мук.

Медленно воскрешая в своей памяти то, что он успел узнать об обряде вообще, складывая кусочки в единое целое, Ри прошептал, повторяя сказанные, как теперь казалось, целые столетия назад (так много всего произошло с тех пор) слова Бура:

– Лишь став хозяином своей судьбы можно ее найти…

– Все было бы так, если бы речь шла о простом испытании. Вам же предстоит нечто совсем другое: не зная будущего, опираясь лишь на прошлое, видя всего один миг настоящего выбрать среди множества судеб единственную.

– И это поможет Сати? – его глаза зажглись надеждой.

– Мы можем попытаться, – колдун не мог просто взять и погасить эту свечу холодным и безнадежным "нет", но и сказать твердое "да", зная, что это неправда, был не в силах. – Что ж… – Шамаш чуть наклонил голову, – тогда в путь.

– Но… – Нинти и сама не знала, куда вдруг в последний миг подевалась вся ее решительность. Она вдруг испытала такой страх, который не ведала никогда раньше.

Словно то, что должно было произойти, могло повлиять и на ее судьбу, бывшую доселе неизменной и постоянной…

Богиня нервно повела плечами, закусила губу, пытаясь унять вдруг накатившую дрожь.

– Этот обряд… – глядя себе под ноги, боясь поднять глаза, проговорила она. – Он позволит нам с тобой сопровождать смертных? Он сможет коснуться душ бессмертных?

"Ты боишься?" – спросил он ее на языке мыслей, понимая, что есть вопросы, которые не касаются других, лишь того, кому они задавались.

"Нет! " – ответила Нинти с чрезмерной поспешностью, что тотчас выдало ее истинные чувства.

"Девочка, не стесняйся страха. В нем нет ничего постыдного".

"Но ведь я богиня!" "Возможно, твоя сущность и стоит за гранью, но душа, создавшая эту плоть и кровь, стремится к обычной людской жизни".

"Что же, сейчас я человек?" – с сомнением глядя на него, спросила Нинти. Она не готова была в это поверить, однако не могла не признать, что это многое бы объясняло. Во всяком случае – ее нынешние чувства и переживания.

"Один человек сказал мне, что я тот, кем хочу быть. Он прав. И я думаю, это справедливо и в отношении тебя".

"Мне надо привыкнуть к этой мысли… " – однако, надо признать, с каждым новым мигом эта идея нравилась ей все больше и больше. Нинти давно мечтала пожить немного людской жизнью. Пусть ей будет дано совсем немного, ведь этот город умирает…

Не важно. Она собиралась сделать каждый миг смертной жизни длиннее вечности, чтобы потом заполнить воспоминаниями об этих мгновениях данную богине бесконечность.

– Что ж, – Шамаш огляделся. На миг его взгляд остановился на Ларсе, который, ослабев от потери крови и боли ран, пошатывался, с трудом держась на ногах. – Ты сможешь идти? – спросил он его.

Молодому магу хотелось бы просто сказать "да", но он не мог, боясь, что своим обманом и скрытой за ним слабостью подведет бога солнца, который будет рассчитывать на его силу.

– Смотря куда, – тяжело дыша, хриплым, срывающимся в сип голосом проговорил он. – Если недалеко – то да, – он, уже прошедший людское испытание, знал, что за его гранью все чувства меняются, боль и немощь тела забываются. Полагая, что новое испытание будет чем-то напоминать прежнее, он надеялся, что не будет обузой в испытании. Но если оно иное…

– Нам нужно лишь подняться к храму. Дальше пойдет душа.

– Доберусь, – Ларс уверено кивнул. Он убрал руки с плеч поддерживавших его людей, сделал шаг вперед, подтверждая свои слова.

С сомнением взглянув на горожанина, его посеревшее лицо, тусклые бесцветные губы и покрывавшие тело повязки, Шамаш качнул головой, но сказал лишь: – Идите за мной.

– Мы можем пойти с вами? – окликнул его Евсей.

– Только до храма.

Караванщики переглянулись. С одной стороны, им было немного обидно, что это чудо обходит их стороной. Все-таки, божественный обряд… Но с другой… Ведь они уже прошли испытание, получили свою судьбу, которой были вполне довольны. Поэтому они не стали упрашивать Его изменить свое решение. И, все же, они хотели сделать хоть что-нибудь.

– Мы можем помочь, – качнув головой в сторону раненого горожанина, проговорил Лис.

– Нет. Наш путь начинается уже здесь. И он должен быть пройден как единое целое.

Караванщики понимающе кивнули, смиряясь со своей долей и подчиняясь воле богов.

– Я пойду впереди. На тот случай, если навстречу попадется кто-нибудь из слуг прежнего хозяина города, – проговорил Лис.

Шамаш не возражал, хотя и не видел в подобной предосторожности никакого смысла, зная, что на этом пути им не встретится ни один смертный, будь то друг или враг.

Но караванщик хотел быть полезным, ему это было необходимо, чтобы не чувствовать себя бесполезным.

– Я где-то обронил меч, – взглянув на Лиса, проговорил он. – Пожалуйста, найди его. И пусть он побудет у тебя, пока я не вернусь.

– Конечно! – радостно проговорил воин, с готовностью бросившись выполнять поручение повелителя небес, который тем временем повернулся к Евсею.

– Возьми Ану за руку. Не давай ей убежать, но и не будь чрезмерно строг.

– Я понимаю: она нуждается в доброте и заботе, – караванщик огляделся, быстро найдя взглядом девушку – олениху, державшуюся в стороне от незнакомых ей людей, и, в то же время, стараясь не отходить далеко от бога солнца.

Спустя какое-то время они подошли к двери, которая прежде лишь отделяла храм от подземелья, сейчас же должна была стать самой гранью судьбы. Перед глазами ожидавших чуда, и, все же, оказавшихся не готовыми к тому, что их предстояло увидеть на самом деле, спутников серые каменные створки замерцали, теряя очертания. Дверь не открылась, а, скорее, спала тонким туманным пологом, открывая серую бесцветную пустоту, в которой не было ничего, движение сковал вечный покой, не оставлявший места ни запахам, ни звукам – ничему. Это пустота притягивала к себе взгляд и поглощала, словно бескрайняя пустыня маленькую хрупкую снежинку. Она не знала истины создания, лишенная творца и его творения.

Казалось, что за тонкой расплывчатой чертой, проведенной на земле, знаменуя собой конец мироздания, нет более ничего…

Лис и Евсей остановились, зная, что дальше им дороги нет. Вряд ли они признались бы в этом даже самим себе, но в этот миг они испытали несказанное облегчение от мысли, что им не надо перешагивать через грань пустоты, когда они не чувствовали в себе силы сделать это.

Замерли и остальные.

– Еще не поздно передумать, – проговорил Шамаш, на миг обернувшись к своим спутникам.

– Нет! – они уже не просто выбрали свой путь, но ступили на него и теперь никакие сомнения и страхи не могли заставить с него сойти.

– Тогда встретимся у Камня, – он первым шагнул в ничто, тотчас растворившись в нем.

За ним последовали остальные. Приняв последнего из странников, пустота замерцала, зашевелилась, словно на мгновение, впитав в себя живые души и тела, обретя частицу бытия. Затем все вокруг озарилось яркой вспышкой, в которой мир ничто исчез без следа.

Перед глазами замерших караванщиков лежала обычная каменная дверь, сквозь приоткрытые створки которой виднелась погруженная в полумрак зала храма.

– Да, дела… – с шумом выдохнул Лис. Прошло несколько мгновений, прежде чем он вновь обрел способность двигаться и мыслить. Он шевельнул пальцами, повел плечами, качнул головой, видя в движении единственное свидетельство тому, что он все еще жив. – Ты видел? – он повернулся к стоявшему с ним рядом Евсею. – Что это было?

– Ничто, – прошептал тот, – первородная Пустота, находящееся за чертой мироздания…

– Но разве мироздание не бесконечно?

– Бесконечно.

– Но как же тогда? – как воин ни старался понять, он был не в силах, когда для этого ему не хватало ни фантазии, ни веры.

– Представь себе снежную пустыню. Где она начинается, где лежит ее конец?

– Ты сам прекрасно знаешь, что пустыня бесконечна.

– Да. Но ведь в ней есть города.

– Это оазисы, существующие лишь сейчас. В будущем их не будет и никто не вспомнит о том, что они когда-то были.

– И бесконечность пустыни станет больше… А потом вообще исчезнет, обернувшись в ничто, когда закончится вечность и придет время пробуждения.

– Все это так сложно…

– Не думай, что я понимаю много больше тебя. Просто…

– Просто ты делаешь вид… И все-таки, вот мне интересно, куда же все ушли?

– Не знаю. Может быть, за увиденной нами гранью была не сама пустота, а лишь приближение к ней – нескончаемая бездна… Мы можем гадать, предполагать, но никогда не дойдем до правильного ответа сами, ибо мы с тобой по эту сторону черты.

– Ты говоришь так, словно жалеешь об этом.

– Сейчас, когда развилка на дороге осталась позади, и я знаю, что не смогу к ней вернуться – да, мне жаль, что я не увижу этого. Но я понимаю и другое – будь выбор лишь впереди, у меня не хватило бы смелости сделать шаг туда…

– Мда, – Лис вздохнул. Несколько мгновений он молчал, глядя на холодные камни стен подземелья, ставшие свидетелями стольких чудес. Он не понял ровным счетом ничего из того, что пытался объяснить ему Евсей. Впрочем, он не испытывал ни беспокойства, ни разочарования по этому поводу. Лис был воином, а не жрецом. Он прекрасно разбирался во всем, что должен был знать воин. Остальное не имело значения… – Пойдем, – он двинулся вперед.

– Куда? – теперь пришло время удивляться Евсею.

– К магическому камню. Шамаш сказал, что мы должны встретится там…

– Мы чужаки, – качнул головой караванщик, – нам не позволят подойти к нему.

– Мы исполняем волю бога солнца. Кто остановит нас? – и воин первым вошел в храм.

 

Глава 14

Атен не находил себе места. Он метался из стороны в сторону, бессознательно пытаясь вырваться, броситься бежать, не важно куда. И что из того, что он прекрасно знал: его удерживало нечто куда более прочное, чем самая крепкая в мире цепь! Его душа не знала покоя, разрываемая на части мыслью о том, что, возможно, именно в этот миг Шамаш ведет сражение с Губителем! Нергал – Его заклятый враг, который не применит воспользоваться тем, что противник, продолжая верить в реальность сна и считать себя не богом, а лишь смертным, не вернул всей полноты небесной силы…

– Пап! – он и не заметил, как к нему подошла Мати, лишь налетев на девочку, услышав ее испуганно-обиженный вскрик, понял, что она рядом.

Караванщик тотчас остановился, мотнул головой, пытаясь прогнать то, что считал жутким наваждением, кошмаром, но только не явью.

– Прости меня, милая! – проговорил он, склонившись к Мати.

Та взглянула на отца с удивлением, не понимая, что с ним такое, откуда это отчаяние в глазах и боль в уголках губ.

– Пап… – она, наморщив лоб, на миг замолчала, раздумывая, стоит ли ей расспрашивать отца о том, что его тревожит, или лучше не делать этого.

Она чувствовала: что-то не так. Все, что девочка видела вокруг, говорило ей об этом, когда над караваном нависло напряжение. Несмотря на середину дня площадь оставалась пустынной и немой, и по всему городу в безумном танце, закрывая за собой свет, плясали мрачные тени…

Но, вот что удивительно: все эти знаки близости не просто беды, но самого Губителя не пугали Мати, словно она точно знала: Враг не сможет ничего сделать ни ей самой, ни тем, кто был ей дорог. Эта вера была так сильна, что прогоняла сомнения и страхи раньше, чем они успевали коснуться души.

Она еще какое-то время молча смотрела на отца, а затем заговорила о том, зачем пришла: – Пап, мне нужно молоко.

– Молоко? – он не сразу понял ее просьбу. – Зачем оно тебе?

– Ну, папа! – девочка всплеснула руками. – Пора кормить малышей! А молока нет!

– Попроси у…

– Я просила! Но все ведут себя так, будто я бужу их посреди ночи с какими-то глупыми вопросами! Вели кому-нибудь из рабынь подоить олениху. Или разреши мне сделать это самой!

– Конечно… – караванщик, наконец, пришел в себя достаточно, чтобы понять слова дочери.

Атен не переставал удивляться своей малышке. Он боялся, что девочка станет расспрашивать о Шамаше, о случившемся, в общем, обо всем том, о чем он не мог не то что говорить, но даже думать. Ей же удалось отыскать воистину то единственное, мысли о чем несли облегчение, ложились улыбкой на губы мужчины, когда он вспоминал этих забавных рыжих малышей, таких умильных в своей детской непосредственности. – Они уже проснулись?

– Не-а, – протянула девочка, зевая. Она и сама все еще была в полудреме.

Умиротворенное спокойствие Мати стало постепенно передаваться Атену, который, более не видя вокруг лишь тени, разглядел несколько удивительно ярких, живых лучей солнца, пробивавшихся сквозь низкие тучи и игравших, искрившихся на лике земли, лаская ее, возвращая надежду на жизнь.

– Так мне можно самой подоить олениху?

– Нет, моя дорогая, – он с несказанным облегчением вздохнул, чувствуя, что камень, лежавший на его сердце, стал легче и, перестав давить, не впивается более своими острыми краями в плоть, заставляя ее страдать.

Караванщик несколько мгновений молчал, не спуская взгляда с открытого, ясного личика девочки, не уставая благодарить богов за то, что Они оставили ему малышку, помогли вырастить, сберегли от ранней смерти.

– Это дело рабынь. Не волнуйся, мы сейчас все уладим. Твои питомцы не успеют даже проснуться.

– Хорошо бы так, – исподлобья поглядывая на отца, пробурчала девочка, которой совсем не нравилось, что, вместо того, чтобы отдать быстрый и ясный приказ, отец столько времени тратил на слова и многозначительное молчание.

Видя нетерпение Мати, Атен огляделся.

– Эй, ты! – окликнул он оказавшуюся поблизости рабыню.

– Да, хозяин? – женщина поспешно приблизилась, склонилась в низком поклоне. Она прятала глаза, и, все же, к своему немалому удивлению, караванщик разглядел в ее взгляде отсвет радости. Та словно была благодарна хозяину за возможность отрешиться от своих мыслей, забыть за выполнением поручения о действительности, вместо того, чтобы стоять, окаменев, не спуская взгляда со священного холма, думая о том, что ждет впереди и следя за мертвящим мерцанием в глазах подошедшей вплотную беды…

– Надои кувшин молока и отнеси моей дочери.

– Я буду в повозке у Шамаша, с волчатами, – проговорила Мати. – Спасибо, папочка! – и она поспешно убежала к своим питомцам.

"Накануне девочка рано легла спать и поэтому ничего не знает о случившемся, – думал караванщик, глядя ей вослед. – Вряд ли кто-нибудь решится рассказать ей, не желая причинять боль. Однако все это стремление утаить от нее правду ни к чему не приведет, когда истина все равно очень скоро откроется. Мати поймет, что Шамаша нет в повозке, что он ушел. И что она тогда подумает, что станет делать?

Бросится Его искать? Прибежит ко мне с уймой вопросов, на которые я не смогу дать ответ? – на его черты вновь легла тень, губы напряженно сжались. Он повернулся лицом к священному холму, оглядел его, ища какой-нибудь едва заметный знак, что открыл бы ему хоть часть правды о том, что было, есть и будет. – Какая разница? – он скрипнул зубами. Лицо передернулось в гримасе отчаяния и боли. – Если Он вернется – все остальное забудется как страшный сон, если ж нет – ничего, кроме этого сна просто не останется… И почему я не пошел с ними!" – он так сильно сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони, раня в кровь.

Нет, караванщик совершенно ясно понял, что если он не займется хоть каким-нибудь делом, пусть даже совершенно бесполезным, то окажется погребенным под чувством вины. Он оглянулся. Ночь пролетела, словно одно краткое мгновение. Но пришедший ему на смену день казался слабым и больным. Тучи, укрывшие своей пеленой небо, делали свет солнца тусклым и бледным, скрадывая его силу. Над площадью стоял сонный дурманящий дух, зевотная дрема не позволяла окончательно отринуть от себя сон.

У торговых рядов было пусто. Караванщики теснились возле повозок, боясь отойти от своих жилищ, которые, не важно, посреди города или в холодных просторах снежной пустыни, казались единственно надежным убежищем, способным если уж не защитить от всех бед мира, то хотя бы укрыть от них. Те немногие горожане, которых события минувшего вечера застали на площади, не расходились, дожидаясь решения судьбы рядом со спутниками бога солнца, которые казались им легендарными героями, наделенными небывалым могуществом.

– Господин Шамаш победит. Как может быть иначе, – доносились до Атена обрывки их разговоров.

– На землю вновь вернется тепло. Снежная пустыня исчезнет. Все расцветет, зазеленеет, как было в эпоху легенд…

И, все же, несмотря на всю их веру, в глазах людей оставался страх, рожденный сомнениями… А что, если… Что если земле, всем, живущим на ней, суждено нечто совсем иное? Что если на сторону Губителя встанут другие боги, демоны и призраки?

Чем тогда обернется это сражение для тех, в чьем городе схлестнутся столь великие силы? Что станется с оазисом и останется ли от него хотя бы след на лике земли, или одна только пустота?

Были и другие сомнения, иные страхи. Бог солнца, проиграет он сражение или победит, вряд ли будет благосклонен к тем, кто, как они сами только что узнали, нарушал Его запрет, принося людей в жертву повелительнице смерти. Даже господин справедливости не станет разбираться, кто осознанно совершал преступление, а кто – лишь жил с ним рядом, ни о чем не зная. В вечности это не будет иметь никакого значения. И, значит, впереди всех их ждет страшная кара… Мир будет жить самой счастливой и светлой эпохой, а они – мучиться в черной пещере госпожи Кигаль…

Поморщившись, караванщик поспешно отвернулся от чужаков. Он понимал: все люди не могут быть одинаково сильны в своей готовности на самопожертвование ради других.

Многих заботит по большей части лишь собственная судьба. Однако подобные мысли рождали сейчас в его сердце лишь презрение. Он был не в силах понять: как можно находиться рядом с богом и быть при этом столь низменным и пустым?

– Лина! – окликнул он женщину, стоявшую чуть в стороне, не спуская напряженного взгляда с священного холма, превратившись в ожидании возвращения мужа в безмолвную неподвижную статую со скрещенными перед грудью руками, распущенными волосами и напряженным лицом – само олицетворение ожидания и надежды. – Лина! – ему пришлось подойти к ней ближе, окликнуть вновь, на сей раз куда громче. И лишь тогда женщина очнулась.

– Что, Атен? – она на миг повернулась к хозяину каравана, но лишь затем, чтобы, скользнув по нему пустым взглядом, затем, с поспешностью боявшегося опоздать на встречу с судьбой человека, вновь направить все свое внимание на священный холм, с трепетом ожидая того мига, когда, наконец, покажется фигура Лиса. Губы Лины чуть заметно трепетали, повторяя слова молитвы, призванной упросить богов защитить супруга и поскорее вернуть к ней назад.

– Нельзя так мучить себя, – проговорил он те слова, которые еще миг назад кто-то другой мог сказать, глядя на него самого, – отвлекись на миг. Подумай о детях.

Наверное, они уже проснулись, – заметив, что женщина с сомнением оглянулась на свою повозку, хозяин каравана продолжал: – Тебе нужно позаботиться о них. Это долг матери.

– Я… – ее душа разрывалась между желанием пойти к сыновьям, спеша убедиться, что с ними ничего не случилось, и страхом хоть на миг повернуться спиной к тому пути, по которому ушел Лис, словно этим она не только бросала мужа. Наконец, она сделала выбор, сколь бы мучительным он ни был. – Я оставила с сыновьями рабыню.

С ними все будет в порядке… Если это вообще сейчас возможно…

– И, все же, иди к ним. Сколько бы ни было отведено времени, лучше провести его с детьми.

– А ты? Почему ты не с Мати?

– Я не достоин этого.

– А в чем провинилась девочка? За что ты наказываешь ее?

– Мати ничего не знает. Она со своими питомцами. И, хочется мне верить, счастлива в своем неведении… Я же могу очернить ее душу перед лицом конца. Нет, пусть уж лучше все остается так, как есть.

– Атен! О чем ты вообще думаешь? – женщина взглянула на него с осуждением. – О каком конце? Ты что же, сомневаешься в том, что Шамаш… Конечно, Он победит!

Иного просто не может быть, не должно! Слышишь!

– Но что же тогда тревожит тебя? – Атен глядел на женщину, не понимая ее.

– Судьба мужа, конечно! – воскликнула Лина. – Ведь он – простой смертный! – ей потребовалось несколько мгновений, чтобы перевести дух. А потом она продолжала:

– Наверно, это кажется тебе эгоизмом…

– Нет, – с пониманием и сочувствием глядя на нее, проговорил Атен, – это не эгоизм, а забота о близком…

– Все дело в том, что я очень сильно люблю его!…Атен, что же это? Неужели любовь сильнее веры?

– Не сильнее, нет. Она просто другая. Вера успокаивает душу, любовь заставляет ее трепетать… А где трепет, там и страх…

– Спасибо, Атен.

– За что? – удивился тот. – Это ты вернула мне веру, которую я потерял, видя лишь себя в мире, а не мир вокруг себя…

– А ты помог мне понять, что в моем чувстве нет ничего постыдного, как я считала прежде.

– Да… – он вздохнул, оглянулся на горожан. Только что он осуждал их за слабость, теперь же он взглянул на чужаков иначе… Может быть, как и Лина, они беспокоятся не о себе, а о близких? Тогда их можно понять.

"Они беспокоятся… – караванщик болезненно усмехнулся. – А я о своей дочери даже не подумал. Меня заботило, что будет со мной, что почувствую я, а не каково ей…" -Поверь, – вновь заговорила женщина, но это были своего рода мысли о своем, наболевшем, – мне бы очень хотелось быть рядом с детьми. Но не могу же я разорваться! Атен, он ведь вернется? – спросила она, глядя на хозяина каравана глазами, полными боли и отчаяния.

– Конечно.

– Я боюсь, – на глаза женщины набежали слезы, которые она была уже не в силах скрывать. Душа металась, не находя пути вперед в жгучем холоде белого безмолвия метели. Лине сейчас так нужно было на кого-нибудь опереться!

– Ну, не надо, не плачь, – Атен обнял ее за плечи, она прижалась к его груди, пряча залитое слезами лицо в складках одежды, – ты ведь такая сильная. Я всегда знал, что, если со мною приключится беда, ты не оставишь мою малышку, присмотришь за ней…

– А ты? – она вскинула на него мокрые, покрасневшие глаза. – Ты ведь тоже не оставишь моих сыновей? Обещай мне, Атен, позаботиться о них как о собственных детях, если… Если что…

– Откуда такие мрачные мысли? – странно, но рядом с этими столь человечными и конкретными страхами его ужас перед лицом конца мироздания начал тускнеть.

– Если Лис… Если с ним… – она не договаривала фразы до конца, обрывая их, словно от этого скрытые за словами страхи становились менее реальными. Но нельзя прятаться от самой себя до бесконечности. Рано или поздно приходится признавать, смиряясь с судьбой, то, что на одной из дорог, ведущих вперед, может ждать беда.

– Я не смогу жить без него! – быстро зашептала она. – Ни дня, ни часа! Я… Я уйду за ним…!

– Лина, Лина! – караванщик осуждающе взглянул на нее. – Как ты можешь думать о таком!

– У меня есть на это право! Есть! Ведь я его жена! Боги милостивы. Они разрешат мне не расставаться с тем, кто идет по одному со мной пути!

– Но ты еще и мать!

– Наши сыновья… Они поймут меня, я верю. Ты ведь не бросишь их, поможешь вырасти?

– Конечно, я позабочусь о них. Но, Лина, небожители не одобрят такой выбор. Они… – караванщик хотел еще что-то сказать, но остановился, качнул головой: – Великие боги, да о чем мы с тобой говорим! Не престало раньше времени оплакивать живого!

– Всегда нужно готовится к худшему. Говорят, что скорбь вызывает жалость у бога судьбы и господин Намтар стирает с лица вечности самые ужасные из путей.

– Самые ужасные…

– Тебя ведь тоже что-то тревожит… Что? Расскажи! Тебе станет легче.

– А как же ты? К чему тебе полнить чашу боли еще и моими сомнениями и страхами?

– Ты выслушал меня. Я хочу ответить тебе тем же.

– Если бы знала ответы на те вопросы, которые не дают мне покоя. Что со мной? Что держит меня здесь, не дает пойти к Мати, когда душа знает, что я ей сейчас нужен, как никогда?

– То же, что и всех. Оглянись.

Мужчина повернулся. Его взгляд скользнул по лицам людей – своих и чужих, которые, застыв на месте, стояли, не сводя взгляда со священного храма. В их глазах было ожидание, губы шептали молитвы, на лицах застыло напряжение, когда каждый последующий миг ожидания ложился на них новой морщинкой.

– Это выше нас, – продолжала караванщица. – Ты заметил, что никто из спавших в миг, когда все началось, не проснулся? Ни один новый горожанин не пришел на площадь, и, в то же время, никто из оказавшихся на площади, не покинул ее. Даже время… – она подняла взгляд на небо, его серые бесцветные просторы со скользившими по ним толи облаками, толи тусклыми расплывчатыми тенями, – оно тоже ждет, что случится дальше.

– Да… Возможно, я чувствую это даже лучше, чем все остальные. Сейчас, здесь исполняется судьба. И не только нас, но всего мира… Что будет, если Губитель победит и на этот раз? – спросил он, и сам ответил на свой вопрос: – ничего…

"Но он не может победить! – в отчаянии кричала душа. – Шамаш – великий бог!" "В прошлом это не остановило Губителя", – возражала холодная и бесчувственная память.

"Тогда Враг прибег к помощи обмана!" "Что помешает Ему сделать то же и на этот раз?" "Но…" "Шамаш даже не осознает себя богом, он не помнит…" – караванщик скривился от боли. Эти мысли… Они были невыносимы, сводили с ума своей безнадежностью.

Более того: рядом с тем образом, в котором являлось будущее, безумие выглядело сладким сном, светлым избавлением…

– Атен, – качнула головой караванщица, – что бы там ни было мы должны верить в Шамаша, Его мудрость и могущество, – вздохнув, она чуть слышно добавила: – В конце концов, нам ведь больше ничего не остается…

– Да – ничего… Наш мир не выдержит Его смерти.

– Без Него земля обречена. И это понимаем не только мы, но и боги.

– Вряд ли следует надеяться на помощь небожителей. Вспомни госпожу Кигаль.

Конечно, хвала Ей за то, что Она не пошла против брата, но… Она могла бы и помочь Ему… Видимо, богам все равно, что станет с нашим миром.

– Они всегда смогут создать другой.

– Светлый, чистый, полный жизни… Вот только… Жаль, но в этом мире нам места не найдется…

Какое-то время они молчали, глядя на священный холм… Сначала им казалось, что они готовы прождать так целую вечность. Но время тянулось так мучительно медленно! Оно не вносило никакого изменения в полотно пространства, оставляя его пустым и потерянным. Не важно, что из-за туч вышло солнце, ведь даже его свет не мог вернуть в души людей покой и уверенность, может быть потому, что те не видели его, глядя в иную сторону, ожидая возвращения иного святила…

– Что же так долго… – прошептала Лина.

– Для богов время – нечто совершенно иное, чем то, что видят в нем люди. Что для небожителя лишь миг, человеку становится веком.

– И сколько веков пройдут тут за один миг там? – она качнула головой в сторону священного холма.

– На все воля богов, – вот и все, что мог сказать в ответ караванщик. Атен боялся этого времени ожидания, ненавидел его, проклинал и столь же страстно молил…Молил только об одном: если за ним ждет лишь неминуемый конец и бескрайняя пустота, пусть то время, что лежит за мгновение перед концом, продлится вечность…

– Странно… – чуть слышно проговорил Атен.

– Что?

– Если все, кто спал, так и ждут исполнения судьбы за чертой снов, почему Мати проснулась?

Женщина какое-то время молча глядела на него, затем пожала плечами.

– Не знаю, – проговорила она. – Возможно, ее будущее решается не здесь.

– Но как это возможно?

– Атен, – робкая улыбка скользнула по губам у женщины. – А ведь это… – она еще сама до конца не верила в те светлые мысли, которые забрели к ней в голову, но те уже согревали ее своим теплом. – Это означает, что конца света не будет! Ведь законы мироздания не знают исключений и если у малышки есть грядущее, то и другие смогут найти его. Это знак! Знак нам, чтобы мы верили, надеялись в лучшее и не впадали в отчаяние! …Между тем Мати добралась до повозки мага.

– Шамаш? – тихо позвала она. Никто не ответил и девочка чуть приподняла полог, заглядывая внутрь.

Никого. Девочке хватило мгновения, чтобы понять это, когда единственное, что она увидела, были лежавшие в дальнем углу, сжавшись рыжими комочками друг возле друга, сладко посапывая, поскуливая во сне, волчата.

"Но где же Шамаш?" – не давал ей покоя вопрос.

Она повнимательней пригляделась к малышам, веря, что те заметили б, если бы с их хозяином что-нибудь случилось.

"Они бы почувствовали приближение беды и уж конечно не оставались столь спокойны.

Значит, с ним все в порядке".

И, все же, что бы там ни было, она должна была найти Шамаша.

Выбравшись наружу, Мати огляделась, ища, у кого бы спросить. Она уже хотела позвать отца, но тут ей на глаза попалась сидевшая чуть в стороне, возле догоравшего костра девушка в одеждах горожанки. Невзрачная, сероволосая, она замерла, склонив голову на грудь, сжавшись в комок. Несмотря на жару оазиса, чужачка дрожала, как от страшного холода снежной пустыни.

– Здравствуй, – Мати осторожно приблизившись к ней.

– Ой! – горожанка в страхе вскочила на ноги.

– Ты слепая… – заглянув ей в лицо, вдруг поняла девочка, которой сразу стало жаль горожанку. – Не бойся, я не причиню тебе вреда.

– Кто ты? – спросила та.

– Дочь хозяина каравана, Мати. А ты?

– Лика… – она немного успокоилась, осознав, что с ней говорит всего лишь маленькая девочка, испуганная ничуть не меньше ее самой. – Господин Шамаш разрешил мне побыть здесь, пока Он не вернется.

– Шамаш ушел? – Мати вскинула голову, недовольно наморщила носик. – Но почему! – обиженно воскликнула она.

– Чтобы помочь пленникам…

– Ри и Сати? – девочка вздохнула. Она слышала, как взрослые говорили между собой о пропаже подростков. Пусть Сати никогда ей не нравилась – зазнайка и вообще, но вот Ри… Мати замерла на миг, спеша заглянуть в свое сердце. Да, действительно, ей было больно думать о том, что Ри угрожает беда. И вообще… – Родители наверно жутко волнуются, – проговорила она, качнув головой.

– С ними мой брат и… – девушка всхлипнула, глотая катившиеся безудержным потоком горькие слезы.

– Не волнуйся, Шамаш спасет их всех, – она подошла к горожанке, несмело коснулась руки. – Все будет хорошо, – сказав это, девочка, которая и сама была близка к тому, чтобы разрыдаться, поджала губы, оглянулась, ища отца и заметив его на том самом месте, где она оставила некоторое время назад, бросилась к нему.

– Па-ап! – издали закричала она.

В ее голосе было столько страха, что хозяин каравана вздрогнул, поспешно обернулся, испугавшись, что дочери угрожает опасность. Он сорвался с места, побежал навстречу, готовый защитить свою дочь от всех бед мироздания.

– Что с тобой? – караванщик подскочил к дочери, опустился рядом с ней на колени, взял за руки.

– Почему ты отпустил его! – на ее глазах были слезы, в голосе – боль.

Расстроенная, разозленная, девочка ударила отца в грудь крепко сжатыми кулаками, вымещая на нем всю свою обиду и отчаяние.

– Мати, милая… – он не знал, что сказать.

И девочка, заглянув в его глаза, вдруг увидела в них страшную боль, с которой не могли сравниться никакие другие страдания тела и души.

– Прости, папочка, – она прижалась к его груди, не замечая слез, покатившихся из глаз.

– Успокойся, моя дорогая. Все будет хорошо.

– Шамаш скоро вернется?

– Конечно, родная.

– Мы должны только верить, правда?

– Да. Верить… – он коснулся ее шелковистых волос, провел рукой по головке, вспоминая свой чудесный сон-мечту, явившийся ему в лучах огня, моля богов сделать его столь же солнечной и счастливой явью.

Он скорее почувствовал, чем заметил, как вздрогнула, зашевелилась толпа за спиной. Сердце вдруг пронзила боль. Она была сильной, и, все же, терпимой.

Однако горожан она заставила согнуться, со всей силой прижимая руки к груди, будто их страдания были куда сильнее. Но если так, почему?

– Пап? – девочка стояла рядом, как ни в чем не бывало. На ее лице были следы удивления, но не боли.

– Как ты, милая? – спросил Атен.

– Нормально. Пап, что со всеми? – она глядела вокруг, не понимая, что происходит.

– Лина? – оставляя без ответа вопрос, на который он все равно не знал, что сказать, караванщик повернулся к женщине.

– Со мной все в порядке, – тяжело дыша, проговорила она. – Но город… С ним что-то случилось…

– Что?

– Не знаю, Атен. Я чувствую то же, что и ты. Не более того.

– Тогда пойдем, – он повернулся, направился к чужакам.

Жители города прятали свои чувства от глаз пришельцев, и, все же, караванщик видел, что они чувствуют нечто, что были не в силах разглядеть странники.

– Что вас тревожит, чью смерть вы оплакиваете? – спросил он ближайшего из горожан.

– Неужели ты не понимаешь? – прошептал тот, не спуская взгляда со священного храма.

– Нет, – Атен качнул головой, безжалостно вырывая из сердца ростки отчаяния, которые всходили всякий раз, когда он думал об опасности, угрожавшей Шамашу, с безумным упрямством убеждая себя в том, что он непременно почувствовал бы, если б беда коснулась Его.

– Прежний Хранитель мертв, – с безнадежностью обреченного проговорил горожанин.

Облегченно вздохнув, понимая, что мрачные предчувствия и страхи на сей раз обошли явь стороной, хозяин каравана пробурчал:

– Туда ему и дорога.

Он не собирался скорбеть по поводу смерти негодяя, который приносил в жертву людей, обманом заманивал в ловушку чужих детей, а в конце вообще – словно ему было мало всего остального! – воззвал к Губителю, называя Врага всего сущего своим господином!

– Да… – горожанин вздохнул, смиренно соглашаясь со всем, разве что это "смиренное согласие" несло в себе куда больше боли, чем все раны тела. – Да… – повторил он, а затем, опустив голову, не смея взглянуть на хозяина каравана, понимая, какие чувства им движут и не осуждая за нескрываемое презрение, продолжал: – Но, каким бы он ни был, он был Хранителем этого города и без него все мы обречены…

Я уже ощущаю дыхание смерти…

– Вы найдете нового мага, – проговорил Атен, совсем по-иному взглянув на чужака, испытывая теперь жалость и сочувствие.

– Если бы это было так просто! – мужчина качнул головой. – Я-то ничего, я пожил свое… Но у меня есть дети… Что будет с ними?

Горожанин умолк, замер, опустив голову на грудь. Караванщик тоже молчал, с печалью глядя на собеседника, не зная, чем утешить его и возможно ли в такой день найти утешение.

Чужак изменялся, старея и дряхлея прямо на глазах. Волосы, которые еще недавно были лишь слегка тронуты сединой, побелели, кожа приобрела болезненный желтый вид, во взгляде появился лихорадочный блеск. У Атена было такое чувство, что он видит, как человек умирает, будто время понеслось в сотни, тысячи раз быстрее, пробегая годы жизни за краткое мгновение. Казалось еще миг – и все будет кончено.

Вот сейчас, сейчас…

Но тут чужак обратил на него свой взор, и караванщик поспешил отвернуться. Атен боялся заглянуть горожанину в глаза, зная, что увидит в них свое отражение, предвидя, каким оно будет, чувствуя, как его собственная кожа, став тонкой и сухой, сухая, глиняной коркой стянула лицо. На плечи навалилась тяжесть, а руки вдруг ослабев, никак не могли сдержать дрожи.

И вдруг пришло облегчение, словно наступил первый миг пробуждения от тяжелого, дурманного кошмара. Воздух перестал жечь грудь, став свежим и прохладным. Тучи над городом рассеялись, в бесконечных просторах синих небес засияло яркое солнце.

Место призраков заняли звонкоголосые пичужки.

Превращение, коснувшееся мира, было таким внезапным, что в первый миг земля замерла, задохнувшись от счастья, не в силах справиться с собой, заставить душу покинуть это счастливейшее мгновение возрождения, чтобы идти дальше, вперед.

Все это было удивительным, и, все же, столь мелким, не важным, в сравнении с тем, что происходило в душе. Она как будто очистилась, освободилась от страхов, сомнений, но не только… Как Атен ни старался, он не мог выразить это словами, облечь пониманием. Да и важно ли это? Главное, он чувствовал, знал наверняка: все происходит на самом деле и не только с другими, но и с ним самим…

– Что это? – горожанин выглядел ошарашенным, не понимая, что творится вокруг. Он отчаянно крутил головой, оглядывая площадь в поисках если не причины, но хотя бы знака, символа, следа, указывавшего путь туда, где ждал ответ на все незаданные вопросы. Потом, стремясь найти неведомое во внешнем мире внутри себя, он прислушался к тому, что происходило в его собственном сердце, душе. – Странно, – проговорил он, – боль ушла. Это чувство… Я не знаю, как оно называется… близость смерти или что-то в этом роде. Оно больше не заставляет, смирившись с тем, что выглядит неминуемым, падать на колени перед судьбой, приближая конец, стремясь к пустоте… Вот только страх перед будущим… – он качнул головой. – Почему он остался? Стал другим, более гладким, мягким что ли, но все равно – остался?

– Надежда, – прошептала Лина, которой потребовалось больше времени, чем мужчинам, чтобы прийти в себя после всего случившегося. Вернее – того, что чуть было не произошло. – У нас, у всего мира, который должен был умереть уже сейчас, появилась надежда… Но надежда – это еще не само спасение.

– Тени исчезли… – запрокинув голову, глядя на небо, проговорил горожанин.

– Их хозяин ушел, – улыбка чуть тронула губы караванщика, который облегченно вздохнул, чувствуя, видя, зная, что самое страшное уже позади.

– Губитель повержен?

– Да… – он хотел сказать что-то еще, но его остановил какой-то звук… Смешок…

– Странные вы, взрослые, – фыркнув, проговорила девочка, о которой занятые самими собой люди, погруженные в собственные чувства и переживания, совершенно забыли.

– Вечно что-то выдумываете!

– Милая, с тобой все в порядке? – Атен поспешно повернулся к дочери. На его лице вновь отразилось беспокойство, стоило караванщику задуматься над тем, что должна была почувствовать, испытать малышка, увидев ужасные превращения, коснувшиеся окружающих и ее саму.

Но Мати выглядела так, словно вообще ничего не произошло. На ее щеках лежал румянец, губы были сжаты, но не от страха или боли, скорее, от обиды, что взрослые, вместо того, чтобы позаботиться о ней, предались каким-то непонятным рассуждениям.

И вообще, их страхи казались ей такими глупыми. Ведь она бы обязательно заметила, если б что-нибудь случилось. Но, право же, все выглядело так, словно окружающие просто играли с ней в странную, известную лишь им игру.

– Ну конечно же, в порядка! – девочка махнула руками. Она уже устала повторять это. Отец сегодня был таким непонятливым! И вообще… – Пап, а Шамаш когда придет? Пойдем к нему навстречу, а? Ну пап, пожалуйста! – заканючила она.

Атен замешкался, не зная, что сказать, как лучше поступить. Собственно, ему самому хотелось поскорее убедиться, что с Шамашем все в порядке, отыскать брата и хорошенько расспросить его о случившемся.

Он понимал, что лишь после этого ему станет легче. Окончательно же он успокоится, вернув Ри и Сати их родителям, а Лиса – жене и детям. Ведь он – хозяин каравана, который отвечал перед богами за жизнь каждого из своих спутников.

– Надо идти в храм… – проговорил горожанин. Не спуская пристального взгляда со священного холма, как завороженный, он двинулся вперед.

– Постой! – хозяин каравана схватил его за руку, удержал на месте.

– Твоя спутница права – нам была дана надежда, – незаметно к ним подошли другие жители города, не отрывавшие взгляда завороженных глаз от храма, который, как теперь казалось караванщику, начал медленно погружаться в сон – спокойный, безразлично – отрешенный, забывший о мире яви, чтобы обрести новую жизнь в странах сновидений, – шанс, который мы не можем позволить себе упустить, ведь другого нам даровано не будет.

– И что вы собираетесь делать?

– Пойдем к священному камню, коснемся его, чтобы он смог найти себе нового Хранителя.

Караванщик, раздумывая, повел плечами.

Да, так всегда поступали при смерти Хранителя. От простых, понятных слов не веяло угрозой, и, все же… Он сам не знал, откуда шла его уверенность, может быть, все дело в даре предвидения, но Атен чувствовал – это неправильно.

Караванщик вздохнул, качнул головой, убеждая себя, что ни к чему спорить с чужаками: "Зачем мне вмешиваться? Это их город, их судьба и их путь. Пусть поступают так, как должны".

И, убедив себя в этом, он отошел в сторону, пропуская горожан, которые медленно, шепча слова молитвы, двинулись к холму.

Атен уже хотел повернуться к Лине, чтобы задать ей очередной вопрос, который, так и не прозвучав, тотчас забылся, когда хозяин каравана заметил, что вслед за горожанами к храму направилась и Мати.

"Ну конечно, разве может что-нибудь обойтись без нее? Это любопытное создание ничего не пропустит!" -А ты куда? – Атен не просто окликнул ее, понимая, что девочка может сделать вид, что не услышала, и убежать. Нет, на этот раз он догнал дочку, взял за руку, возвращая назад.

От храма больше не веяло ни опасностью, ни бедой. Однако это вовсе не означало, что маленькая непоседа не отыщет там неприятностей на свою голову.

– Искать Шамаша! – исподлобья глянув на него, бросила Мати, раздосадованная новой задержкой, когда она так торопилась! Весь ее вид говорил: пусть ее накажут, да вообще, пусть с ней делают все, что угодно. Но потом, а сейчас она поступит так, как считает нужным!

– Ох, дочка… – заглянув ей в глаза, вздохнул караванщик. – И что мне с тобой делать? – вместо того, чтобы возражать, настаивать на своем, соединяя просьбы с угрозами, он вдруг как-то сразу смирился с желанием девочки, словно видя в нем неизбежность.

– Атен, не беспокойся за малышку. Я пойду с ней, – проговорила Лина. В ее глазах была та же решимость. Они словно говорили: "Надеюсь, ты понимаешь, что я должна быть там, как можно ближе к мужу, я должна первой встретить его, когда он вернется…" Караванщик вовсе не собирался возражать. Его мучила сейчас совсем другая проблема: Атену самому страстно хотелось подняться в храм. И единственное, что удерживало его от этого шага, было сомнение, вправе ли он сейчас, когда беда лишь только миновала, не успев далеко отойти в прошлое, покидать караван…

"Однако… – размышлял он, пожевывая нижнюю губу. – Здесь ничего не произойдет.

Что бы там ни было, что бы нас ни ждало впереди, все случится там"…

– Ну, что же, – он повернулся к Мати и Лине, замерших на месте в ожидании его решения. – Раз так, идем.

Девочка с недоверием взглянула на него. Она-то думала, что отец разозлится, станет ругаться, кричать…

– Здорово… – прошептала Мати. А затем ее глаза заискрились от радости, маленькие холодные пальцы стиснули руку отца, потянули вперед. – Ну же, пошли скорее!

– Постой, подожди мгновение…

– Ну что еще! – та обиженно надула губы. "Ты ведь сам сказал!" – кричали ее глаза.

Но отец уже повернулся к ней боком. Его взгляд был устремлен на слепую девушку, которая накануне пришла к каравану вместе с вестником.

– Милая… – окликнул он ее, медленно, на ощупь двигавшуюся в сторону холма. Атен не сразу смог вспомнить ее имя… Он уже было решил, что та его и не называла вовсе, но тут вдруг оно вспыхнуло в памяти яркой искрой. – Тебя ведь, кажется, Ликой зовут?

– Да, – остановившись, горожанка обратила лицо в ту сторону, с которой до нее доносился голос.

– Разве тебе не следует оставаться с караваном? Шамаш поручил тебя моим заботам, и я намерен выполнить Его волю.

– Но я должна быть там! – воскликнула она, не сдержавшись. – Прости меня, – поспешила извиниться Лика, понимая, что не может так говорить со спутником бога солнца.

– Мы понимаем тебя, девочка, – улыбнулась Лина, подойдя к горожанке. Она осторожно взяла ее за руку, погладила по ладони, успокаивая. – Там те, чья судьба тебе небезразлична, – она обратила свой взгляд на Атена.

– Лика, я не могу не думать о данном слова… – он видел, как его собеседница напряглась, готовясь настаивать на своем, и, спеша ее успокоить, продолжал: – Но, так как я сам собираюсь подняться в храм, не стану мешать и тебе сделать это.

Просто будет лучше, если ты пойдешь с нами, раз уж наши пути совпадают. Мы поможем тебе.

– Спасибо! – Лика улыбнулась, с радостью принимая помощь от этих милых, добрых людей, который избрал в свои спутники величайший из небожителей…

– Вот и хорошо, – проговорила Лина, беря девушку под руку.

– Ну, теперь мы, наконец, можем идти? – спросила Мати.

– Вперед! – караванщик махнул рукой в сторону холма.

Они поднялись к храму, вошли внутрь.

То, что открылось их глазам, было воистину восхитительно: огромные просторные залы, ни с чем не сравнимая красота внутреннего убранства, дух чего-то непонятного и от того еще более великого, наполнявший все вокруг.

А зала, в которой покоился магический камень… Казалось, что она принадлежала не миру людей, а божественным странам. Конечно, Атен понимал, что ничто на земле не могло в точности повторить небесное, когда неземной свет ослепит, пламень сожжет, дыхание умертвит то, что не в силах перенести истинного присутствия небожителей. Разве не в этом состояла главная причина того, почему боги в те редкие мгновения, когда Они посещали землю, старались являться не в своих истинных обличиях, а принимая образ смертных? Но и то, что предстало перед пришельцами, было воистину достойным отражением чуда.

В основании залы лежал круг. Пол покрывало золото, являя собой огромный солнечный диск. Стены возносились высоко вверх, к самому небу, которое ложилось на них словно свод, при этом не скрывая путей в небесные страны, а, наоборот, открывая их взору всех, притягивая к себе взгляд. Здесь становилось отчетливо видно, что обреченное судьбой ходить по земле смертное тело никогда не достигнет холодных высот, ибо этот путь не по силам ничему живому. Человек чувствовал себя маленькой песчинкой, одной из множества таких же, лежащих в пыли и не смеющих даже думать, мечтать о том, чтобы подняться в небеса…

И, все же, осознание этого не впивалось в сердце болью, чувством собственной ущербности. Даже зависть к небожителям, забредавшая на мгновение в душу, умирала, едва взгляд касался талисмана города – огромного камня, под чьим черным покровом, подобным пологу ночных небес, среди бесконечных глубин мрака мерцали отблесками неведомых далеких звезд искорки-вздохи.

При виде его мысли наполнялись гордостью: "Пусть мы – лишь жалкие смертные, но у нас есть нечто, чего нет более нигде – ни в небесных странах, ни в подземных владениях, ибо только здесь, на земле людей возможно существование величайшего из чудес – магического камня, в котором слиты все стихии, жизнь и смерть, сила и слабость, душа и плоть…" Он притягивал к себе взгляд, чтобы более не отпустить никогда, завораживал, заставлял на какое-то время оцепенеть, лишившись способности не то что видеть, но даже думать о чем-либо ином. Должно было пройти время, прежде чем, выходя из-под власти первого, наиболее сильного и властного впечатления, пришедшие к магическому камню смогли оторвать от него взгляд и оглядеться вокруг.

Когда караванщики вошли в зал, в нем было где-то с две дюжины горожан. Но даже окажись их в три, пять, десять раз больше, это не создало бы впечатления толпы, когда каждый чувствовал себя стоящим в одиночестве посреди бесконечности.

– Пап… – Мати прижалась к отцу, чувствуя, как в ее сердце прокрался страх. Она не понимала, откуда он пришел и почему, ведь в этой зале было так прекрасно! И от этого непонимания страх становился еще сильней.

– Что, милая? – Атен положил ей на плечо руку, с удивлением замечая, что девочка, остававшаяся невозмутимой во время испытания, которое чуть было не сломило его самого, теперь, когда все осталось позади, вдруг задрожала как лист на ветру.

– Этот камень… неправильный, – глядя на талисман, проговорила Мати.

– С чего ты взяла? – Атену самому довелось увидеть магический камень лишь раз, и то в далеком детстве, которое, как теперь казалось, было частью совершенно иной жизни. Когда умер старый Хранитель Эшгара, ему было лет пять, не больше. Он плохо помнил, что происходило, единственное, что намертво запечатлелось в памяти, был образ камня – такого же черного, с яркими огненными прожилками. Нынешний от него мало чем отличался, может быть только это чувство… Камень в Эшгаре звал к себе, манил, просил коснуться своей поверхности, обещая за это весь свет и исполнение самой заветной мечты в придачу. Этот же влек взгляд, душу, но не плоть. Его не хотелось потрогать в стремлении ощутить внутри себя хотя бы отсвет скрытого в нем пламени. Но… Да какая, в сущности, разница? Скорее всего, дело вовсе не в камне, а в том, что теперь Атен – караванщик, который не имел с талисманом никакой связи.

"Мати родилась в пустыне, – пришла ему в голову мысль, которая могла все объяснить. – Она не слышит зов камня, потому что чужая ему не только по жизни, но и от рождения".

Он перевел взгляд на дочку, спеша убедиться в верности своего предположения.

Глаза девочки были настороженно сощурены, губы плотно сжаты, лоб нахмурен. Она сосредоточенно смотрела на магический камень, думая о чем-то, известном только ей, не спеша делиться сокровенным даже с отцом.

Это была ее тайна, последняя из оставшихся, о которой не знал никто, кроме Шамаша. Рука поднялась к груди, нашарила камешек-талисман, прижалась к нему…

От него веяло теплом и покоем, казалось, что он бьется в такт с ее сердцем, то ровно – когда она поворачивалась к стенам, откидывала голову назад, чтобы взглянуть на купол небес, то убыстренно – взволнованно – стоило ей пусть даже неосмысленно скользнуть взглядом по священному камню.

После того случая с чужим караваном Мати стала во многом полагаться на мнение камня. Когда он говорил: остановись, она замирала, сколько бы всего любопытного ни ждало ее там, за поворотом. Когда ее тело замораживал ужас, а талисман убеждал: "не бойся", она верила ему, а не своему страху… Как-то девочка рассказала об этом Шамашу. Тот пожал плечами, взглянул задумчиво, однако без тени укора или несогласия. "Камень – хороший советчик и верный друг, – проговорил он. – Слушайся его. Он может многому тебя научить. Только помни – ты его хозяйка, а не он господин твоей воли…" Он всегда говорил с ней, как со взрослой. Мати это нравилось. Даже когда она никак не могла понять, что он имел в виду. Она научилась всякий раз превращать это в своего рода игру – череду вопросов и ответов, с помощью которых она находила разгадку – конфетку в мешке с подарками…

Мати улыбнулась своим мыслям. Но тут… Девочка вздрогнула, почувствовав, как забился, затрепетал камень у нее на груди. Она огляделась вокруг, ища причину, возможно – знак приближения опасности.

Но единственное, что она увидела, был какой-то горожанин, подходивший в священному камню.

Мати открыла рот, собираясь сказать… И так и застыла, не спуская взгляда с мужчины, с трепетом ожидая, что будет дальше. Ею овладело странное оцепенение, словно боги лишили ее возможности двигаться, говорить, даже думать, чтобы она не смогла вмешаться в судьбу, изменяя то, что уже было записано в книгу госпожи Гештинанны.

Горожане замерли на своих местах. Никто не оспаривал права того человека первым испытать свою судьбу. И дело здесь было не в признании его первенства, а отсутствии у других мужества сделать первыми решающий шаг. С нетерпением и тревогой, с надеждой и, в то же время, с робкой мыслью – "Может, все-таки новым Хранителем станет не он, а я…", они ждали, что будет дальше.

– Нет! – вдруг вскрикнула Лика, сжав вмиг ставшими холоднее льда пальцами руку караванщицы. – Не делай этого!

Мужчина остановился, повернул к ней лицо, удивленный странным поведением девушки и одновременно разгневанный тем, что кому-то вздумалось остановить его в шаге от цели.

– На камне лежит кровь! Он не примет силу жизни! Он жаждет лишь новых жертв!

– Это богиня смерти тебе сказала? – резко бросил ей горожанин.

– Я… – она растерялась, расслышав в голосе не только недовольство, но и недоверие, словно мужчина полагал, будто та, на ком лежит покровительство госпожи Кигаль, выполняя волю своей хозяйки, специально мешает жителям города избрать судьбу, которая вела бы их прочь от мрачного алтаря повелительницы подземных земель.

В глазах Лики зажглись слезы.

– Ну что ты? Успокойся, дорогая, – зашептал ей на ухо добрый, заботливый голос караванщицы, мягкие теплые пальцы коснулись плеча.

– Почему они так? Я ведь не виновата, что госпожа Кигаль выбрала меня!

– Конечно, милая. Такова была воля богини и не дело смертному идти Ей наперекор!

– Я просто хочу помочь! – она вновь повернулась к женщине. Если бы Лина не знала, что ее спутница слепа, она бы подумала, что девушка не просто смотрела ей в глаза, но заглядывала в самую душу. – Пожалуйста, уговорите его остановиться!

Сейчас нельзя касаться камня!

– Пап, – Мати потянула отца за руку. – Она права, – лицо девочки стало холодным, словно его обдуло дыханием метели. Глаза, глядевшие на камень, потемнели.

– Дочка, откуда нам с тобой знать это? Мы ведь караванщики.

– Я знаю, – упрямо настаивала на своем девочка. – Останови его!

Атен заглянул ей в глаза. В них была такая убежденности, что в душу караванщика закрались сомнения.

"Малышка столько времени проводит с богом солнца… Возможно, Он обучил ее чувствовать такие вещи…" – мелькнуло у него в голове.

– Послушайте, – повернувшись к горожанам, неуверенно проговорил он, – может вам действительно не стоит торопиться… Времени еще достаточно, и…

Шедший к камню даже не взглянул на чужака. Его глаза были прикованы к камню, чье мерцание передавалось им, наполняясь отсветами пламени, как ледяная корка, отражавшая свет далеких звезд. Рука потянулась… Или это камень подался вперед, навстречу человеку. Так или иначе, они соприкоснулись… И в тот же миг залу озарила яркая вспышка, заставившая всех зажмуриться. Неведомая, безжалостная сила, вырвавшись молнией из бесконечности, скрытой под черной поверхностью талисмана, вонзилась в тело горожанина, отбросила к стене, заставив собравшихся в зале в ужасе отпрянуть в стороны, с силой ударила о камни, разбросав вокруг кровавые брызги, затем, оставляя алый след, протащила назад, чтобы камень омылся кровью своей жертвы, принял ее последний вздох.

Прошло несколько мгновений тягостного, оцепеневшего от ужаса увиденного молчания.

В тишине не было слышно даже дыхания, словно люди были не в силах заставить себя вдохнуть наполнившийся смертью воздух.

Затем, ощутив страх куда раньше понимания, толпа низко зашипела, загудела, словно осиный рой.

– Уходим отсюда! Скорее, прочь! – никто больше и думать не мог о том, чтобы приблизиться к камню, коснуться его. После того, что совершилось у них на глазах, это казалось немыслимым.

Но, как они ни старались, как ни спешили, им не удалось сдвинуться с места. Ноги приросли к полу, тело отказалось повиноваться, а камень, не спуская с пришедших к нему бесконечного множества своих пристальных сверлящих насквозь глаз, взял полную власть не только над душами, но и телами и теперь смеялся над теми, в ком видел лишь жертв.

– Пап, – вывел Атена из оцепенения голос дочери, – я знаю, что сама напросилась сюда. Но… – она огляделась, недовольно сморщилась, – давай уйдем. Мне здесь не нравится.

– Конечно, дорогая, – караванщик замотал головой, стараясь прогнать тот кошмар, который отступил, но не исчез совсем… – Сейчас… – наконец, ему удалось отвести взгляд от талисмана, отлепить ступню от пола…

– Лина, – он потряс женщину за плечо.

– Что? – та с трудом очнулась, шевельнулась. – Великие боги, что же здесь происходит?

– Не знаю, – он с опаской поглядывал в сторону камня, боясь, что тот постарается вернуть беглецов. – Давайте выясним это как-нибудь в другой раз. И в другом месте. Пора выбираться отсюда.

– Да, – та кивнула, огляделась, схватила за руку стоявшую рядом с нею Лику, потянула ее за собой. – Милая, нужно уходить…

– Караванщик! – до них донесся полный боли и отчаяния голос горожанина. Атен узнал его – это был тот самый мужчин, с которым он говорил на площади.

Жителю оазиса пришлось собрать воедино все свои силы, напрячься, так что на лбу выступили капельки пота. Как бы ни было сильно притяжение талисмана, ему удалось его ослабить достаточно, чтобы губы смогли шевельнуться, роняя вымученные вздохи – слова.

– Помоги! Я понимаю, мы никто для тебя, и все же…

– Что я могу? – вздохнул Атен.- Я всего лишь торговец…

– Ты спутник бога солнца! – горожанин взглянул на него с сомнением, удивляясь тому, что караванщик не понимает этого… Или… В его глазах отразились сомнения. Что если все дело в том, что чужак лишь прятался за этим неведением, не желая делиться своей удачей, помогая тому, с кем его более никогда не сведет дорога жизни? Чужая душа – потемки. Можно найти тысячу причин, начиная с простой обиды за дерзкие слова того, кто уже поплатился за них жизнью. Разве караванщик не предостерегал их о приближающейся беде? Они сами не захотели его слушать. Что ж, за то боги им судьи.

Атен прочел тоску в глазах горожанина, понял его мысли, которые отозвались болью в сердце – Я постараюсь, – сглотнув комок, вдруг подкатившийся к горлу, проговорил он, – помочь вам, – он говорил с той искренностью, в которой было невозможно усомниться.

– Спасибо тебе… – пленники камня глядели на него с такой благодарностью, словно караванщик уже спас их. – Воистину, ты достоин своей судьбы.

"Достоин ли?" – на миг в его сердце вновь вернулись былые сомнения, но уже совсем скоро от них не осталось и следа, стоило хозяину каравана задуматься о другом.

Он дал слово, принимая на себя ответственность за чужие жизни перед лицом богов.

Но как его исполнить?

И тут его ладонь сжали холодные пальчики девочки, возвращая уверенность и силу.

В голову озарением пришла мысль: "К камню подходят по одному. В этом зале каждый человек чувствует себя одиноким. У этого есть своя причина – талисман дает жизнь всем, живущим на окружающей его земле, однако видит, осознает, признает только одного человека – Хранителя…А этот, наверное, одурманенный смертью, еще и жертву… Все, кто не маг, для него – жертва… Все. Но не все вместе, а каждый по отдельности…" -Скорее беритесь за руки! – крикнул Атен. – И повернитесь к камню спиной. Не смотрите на него, – на всякий случай добавил он.

Караванщик хотел как можно скорее выбраться из залы, ставшей вдруг ловушкой.

Вряд ли горожане испытывали в эти мгновения иное желание, но их движения продолжали оставаться чрезвычайно замедленными. Атен понимал, что виной тому камень, и, все же, в его груди всколыхнулось недовольство.

– Поторопитесь! – не выдержав, бросил он, хоть и прекрасно понимал, что нет никакого смысла подгонять тех, кто и так делал все от них зависящее, чтобы поскорее покинуть это ужасное место.

И тут вдруг…

– Лис! – вскрикнула караванщица. Забыв обо всем, она выпустила руку Атена и бросилась к входившему в залу мужу.

– Лина, постой! – попытался остановить ее хозяин каравана. – Это может быть мираж…

Но женщина не слышала его. Она не видела ничего вокруг, словно весь мир перестал существовать. Лишь когда, запыхавшаяся, она упала на грудь мужу, согреваясь его теплом, улыбка коснулась ее губ, с которых сорвался сладостный вздох облегчения.

– Лина, Лина…- караванщик растерянно смотрел на нее, не зная, как успокоить жену, которая казалась ему всегда такой сильной, мужественной, а в этот миг предстала беззащитной и хрупкой, словно цветок на приграничье между городом и снежной пустыней.

Лис, смущенно улыбаясь, повернулся к Атену, развел руками, словно говоря: "Ну что с ней поделаешь? Как поймешь? Кажется, радоваться надо, плясать, смеяться, а она вдруг расплакалась у всех на виду".

– Дядя Евсей! – девочка вырвала ладошку из рук отца и бросилась ко второму из входивших в залу. – Хорошо, что с тобой все в порядке. Я беспокоилась за тебя… – она закрутила головой, глянула за спину караванщику. – А где Шамаш? Разве вы не вместе уходили?

Вслед за ней к вошедшему в зал поспешно подошел Атен, встал между дочерью и братом, словно заслоняя малышку собой, как от врага… или демона.

– Это не призраки! – донесся до него полный счастья и блаженного покоя голос Лины.

– Это они, действительно они! – ее устремленные на мужа глаза сияли. – Из плоти и крови… И они живы!

– Что с тобой, приятель? – Евсей смотрел на Атена, не скрывая улыбки. – Родного брата решил не признавать? Неужели я так изменился? – караванщик огляделся вокруг. Его взгляд скользнул по испуганным лицам горожан, в глазах которых сохранившийся с прежних мгновений ужас смешался с удивлением нового времени. – Почему вы не радуетесь, люди? Или вы не знаете – господин Шамаш победил Губителя!

– Мы знаем, – поспешно проговорил Атен, а затем продолжал: – Это замечательно.

Просто великолепно. И я с радостью послушаю твой рассказ… Но потом, Евсей. Не здесь, – он с опаской оглянулся на камень, – не рядом с ним…

– Талисман города, – караванщик понимающе кивнул. Только теперь он заметил тело жертвы, лежавшее в луже черной крови. Его лицо тотчас помрачнело, брови сошлись на переносице. – Но я думал, что жертва этого года не была принесена…

– Это все камень. Он убил того, кто осмелился к нему прикоснуться.

– Да… Маг говорил, что он отравлен жертвенной кровью…

– Маг? – Атен взглянул на брата с долей удивления. Уверовав, что Шамаш – бог солнца, караванщики перестали называть Его наделенным даром. "Странно… После боя, победы властелина небес над Губителем Евсей должен был бы оставить все сомнения в Его божественной природе…" -Да, ее брат, – тот качнул головой в сторону Лики.

– Ларс? – девушка встрепенулась, едва услышав это: – Он жив? С ним все в порядке?

– Да, – Евсей не видел смысла причинять боль душе девочки рассказами о ранах горожанина.

– Но где он? Почему не пришел с вами?

– Действительно, Евсей, – Атен бросил на брата хмурый взгляд. – Где все остальные? – более всего ему хотелось узнать, куда ушел Шамаш. Но он не мог спросить об этом, понимая, что боги не объясняют смертным своих поступков. Если Он решил уйти – что ж, на то Его воля. Караванщик был готов ждать возвращения сколь угодно долго, даже всю вечность, лишь бы знать, что ее конец вновь пересечет пути небожителя и каравана.

Караванщик вздохнул, прежде чем заговорить вновь.

– Мы нашли Ри и Сати. Не знаю, что Губитель сотворил с ними, но девочка… – вновь вздохнув, он качнул головой. – Она стала похожей на тень, которая мечтает не о вечном сне, а об истинной и бесповоротной смерти – погружении в пустоту…

– Ее родители… Им будет трудно смириться с таким приговором судьбы… Неужели ничего нельзя сделать?

– Не знаю. Мы упросили Шамаша провести ее через особый обряд испытания. Возможно, это даст ей новую судьбу… Но сейчас еще рано радоваться, ведь испытание – не спасение, а лишь путь, ведущий в неизвестность.

– У черты бездны надежда – все, о чем мы мечтаем… – проговорил Атен, которого события последних часов заставили почувствовать себя на миг служителем. В его разуме оставался лишь один вопрос: – Почему вы пришли сюда, вместо того, чтобы вернуться на площадь? – он понимал, что вряд ли его помощниками двигало простое любопытство. Скорее всего, тому была причина, и хозяин каравана должен был ее узнать.

– Шамаш назначил этот зал местом встречи, – произнес Евсей, еще раз оглядевшись вокруг. – Глаза ласкает красота, а душа чувствует себя попавшей в подземные пещеры госпожи Кигаль… Мда…Город действительно умирает…

– Но ведь он не умрет, правда? – лицо Лики было обращено к караванщикам. Они же молчали, задумчиво глядя на девушку, не зная, что сказать. Но это молчание было откровеннее всех слов.

В ее глазах зажглись слезы. Большими прозрачными каплями они срывались с ресниц, катились по щекам, оставляя за собой непройденные тропы, пути, на которые никому не будет суждено шагнуть…

Евсей качнул головой, бросил быстрый взгляд на горожан, которые, приблизившись к ним, замерли в нескольких шагах. Чужаки не смели вмешаться в разговор спутников бога солнца, но не пропускали ни единого слова из сказанного, словно в этих словах было их будущее – надежда и безнадежность.

– Не плачь, – к Лике подошла Мати, тронула за руку, – Шамаш что-нибудь придумает.

 

Глава 15

Бур и сам не понял, как переступил через черту. Он ждал, что решающему шагу будут предшествовать сомнения, страх, который заставит трепетать душу, хвататься из последних сил за остававшийся позади мир. А получилось – как-то случайно, просто в решающий миг юноша просто шагнул вослед за Ларсом, думая только о том, что не может бросить друга. И его охватила пустота.

Горожанин и сам не знал, как описать ее, ведь слово – это образ, а в том мире, в который он попал, не было ничего, словно он вошел в туман, столь густой, что не было видно ничего, даже поднесенной к самым глазам руки. И, все же, эта пустота не была полной, ведь в ней оставался он сам, его спутники, люди и небожители. И осознание этого успокаивало лучше всяких молитв.

Буру понадобилось некоторое время, чтобы немного прийти в себя, привыкая к чувству поразительной легкости, бесконечной свободы, когда более ничего не стесняло душу, не ограничивало ее полета.

– А здесь совсем не так страшно, как мне казалось, – проговорил он. – Наше мироздание куда ужаснее, чем это, ведь в пустоте нет ничего, что бы несло в себе угрозу… Ларс, а ты как считаешь? – но никто не ответил на его вопрос. Вокруг стояла тишина, не ведавшая даже эха. – Ларс! – чувствуя, как к сердцу начал подкрадываться страх, заставляя его биться быстро и нервно, постоянно сбиваясь с ритма, Бур вновь позвал друга, который оставался невидим за дымкой тумана, однако должен был быть где-то рядом, всего лишь в нескольких шагах. – Ларс! – он закрутил головой, но без толку, ибо со всех сторон было то же самое – густая молочно-белая дымка тумана.

"Не мог же он далеко уйти! Я догоню его!" Бур бросился вперед. Сначала ему действительно казалось, что он бежит. Вот только куда? Верное ли направление избрала его душа? Может быть, стоит повернуть?

Он даже запыхался, впрочем, скорее от метания мысли, чем от движения тела.

Прошло какое-то время, ничуть не изменившее царившую вокруг белую муть. И юноше пришло в голову… А что если он и не бежит никуда, просто топчется на месте? Но ведь в пустоте нет места. И нет направления.

"Цель! У меня есть цель! Я должен, просто обязан найти Ларса! И этих караванщиков. Мне необходимо им помочь!" Он упрямо продолжал бежать, даже скорее лететь, ведь под его ногами не было никакой опоры, в ту сторону, которую избрала его душа, не думая о времени, о себе, беспокоясь лишь о том, что он может быть нужен им уже сейчас, и тогда он не успеет прийти на помощь.

А потом вдруг туманная дымка затрепетала, замерцала неведомым ей светом, и в мгновение ока спала тончайшим покрывалом, открывая оку смертного зал дворца.

Лишенный окон, он был мрачен, но не черен, полнясь тусклым сиреневатым свечением, исходившим от стен, которые были подобны водному потоку. Высоко над головой вставал черный купол, или, может быть, само ночное небо, с которого тучи-невидимки стерли следы звезд. Под ногами была твердь – гладкая, словно вырезанная из цельного камня, ровно отшлифованная, стирая малейшие выступы и углубления и жесткая, непривычно твердая после полета в бездне.

Этот зал был просторен и пуст.

– Эй! – крикнул Бур, глядя вокруг.

– Эй! – послушно откликнулось эхо.

– Есть кто здесь? Отзовись!

– Есть кто здесь! Отзовись! Зовись! – оно старательно повторяло всю фразу, вкладывая в каждое слово особым оттенком какое-то свое чувство – то беззаботный смех, то издевку, – все, что угодно, за исключением безразличия.

Бур огляделся вокруг.

Это место… Оно не было таким жутко пустым, как оставшийся позади мир тумана, но от этого не становилось легче, скорее наоборот. Потому что в нем был страх.

Доселе одиночество не чувствовалось. Здесь же оно было чем-то осязаемым, камнем, легшим на плечи, давившим не только на тело, но и на душу.

Горожанин облизнул вмиг высохшие губы, стиснул пальцы, пробуя унять нервную дрожь.

– Бур! – донесся до него голос, который он не мог не узнать.

– Ларс! Где ты, дружище?

– Бур, помоги!

– Я сейчас! Держись! – он заметался, ища друга, не находя его, не зная, в какую сторону бежать. – Где ты?

– Здесь! Скорее!

Ему показалось, что голос доносится из-за стены. Но на гладкой сине-фиолетовой поверхности не было видно ни арок, ни дверей.

– Где же ты! – в голосе было отчаяние, которого Бур никогда прежде не слышал из уст друга. И это подгоняло быстрее ударов бича по плечам раба.

– Сейчас! Я рядом! – не задумываясь над тем, что делает, он разбежался и бросился на стену. В последний миг юноша, не удержавшись, зажмурился. Он ждал сильного удара о камни, вспышки боли. Но ничего этого не было. Стена действительно оказалась тем, чем показалась в первый миг – потоком воды, который обдал человека с головы до ног брызгами холодной липкой влаги, но не задержал, пропуская вперед.

Приоткрыв глаза, Бур с опаской огляделся вокруг, не зная, что ему предстоит увидеть, боясь обнаружить, что опоздал.

Новый зал был зеркальной копией предыдущего, столь же пуст и одинок.

И вновь до него донесся голос из-за стены.

– Бур! – теперь его звала на помощь девушка.

– Лика! – крикнул он в отчаянии, в то время как его душа замерла в сомнении: "Но почему она здесь? Ведь я оставил ее в караване! Зачем торговец отпустил ее? И как она попала сюда?" -Помоги!

У него не было больше времени на раздумья и сомненья. Бур метнулся к стене, пересек поток огня, огляделся… И понял, что оказался в зале, точно таком же, как два предыдущем.

"Что же это? – его душу всколыхнули сомнения, в глазах отразилось отчаяние. – Демоны. Неужели это они водят меня за собой? Но зачем им? Просто ради развлечения?" -Помоги! – вновь донесся до него крик, в котором смешались все знакомые и незнакомые голоса, полня воздух болью, увлекая душу за собой.

Но на этот раз Бур не побежал на зов. Стиснув зубы, сжав кулаки, он замер на месте, опустив голову на грудь, мысленно повторяя слова молитвы-оберега от злых сил…

– Не надо, смертный, не продолжай, – донесся до него новый голос, на этот раз незнакомый, холодно безразличный, – демоны тут ни при чем. Это я испытывал тебя.

Бур заставил себя поднять голову, открыть глаза. В нескольких шагах от себя он увидел невысокого, неказистого на вид… нет, он не мог назвать незнакомца человеком, понимая, что перед ним не смертный, а бог. Не старший, конечно, но все таки…

– Я – Намтар, – тот сидел на камне, поджав под себя ноги и обхватив колени руками.

– Прости меня, господин, я… – он не знал, как вести себя с бессмертным, пасть перед Ним на колени или…

– Подойди, – по тонким сероватым губам бога скользнула улыбка. – Право же, ты удивил меня: обычно никому из людей не приходит даже мысль в голову вновь обращаться ко мне с вопросом, когда судьба определяется лишь раз.

– Прости меня, господин. Я не хотел разгневать Тебя…

– Не извиняйся. Я знаю – ты пришел из-за своих друзей.

– Где они, господин? – Бур вновь закрутил головой, пытаясь отыскать хотя бы их след в пустоте просторного зала. – Я слышал зов о помощи…

– То было испытание.

– С ними все в порядке?

– Кто знает?

– Господин, прости меня за все эти вопросы, но я должен знать.

– Тебя интересует твое будущее?

– Нет. Я…

– Странно. Мне казалось, что смертные задаются вопросом о дне грядущем чаще, чем произносят слова молитвы. Неужели ты не хочешь узнать о том, что тебе суждено?

– Конечно, господин, хочу, только…

– Не спеши, человек, подумай хорошенько. Не всякому дано встретить меня, а уж получить ответ на самый сокровенный вопрос… – умолкнув, он качнул головой, взглянул на юношу, давая понять, как несказанно ему повезло. – Впочем, – продолжал Намтар, видя, что глаза собеседника не зажглись огнем радости, с губ не сорвался вздох томительного предвкушения, скорее наоборот, лицо подернулось дымкой печали, – я не собираюсь настаивать: ты вправе сам решить, о чем спрашивать.

– Господин, прости, прошу Тебя! Я понимаю, какой чести Ты удостаиваешь меня, и, все же… Сейчас все мои заботы в настоящим, – он вспомнил о том, что родной город умирает и никто, даже небожители, не могут ему помочь, ведь такова судьба Керхи, и, побледнев, чуть слышно проговорил: – И я знаю свое будущее…

– Ты ошибаешься, – Намтар рассмеялся тихим шуршащим смехом. – То, что ты знаешь – было до того, как вы вошли за грань. Сейчас все изменилось.

– Спасибо, господин, Ты возвращаешь мне надежду, которая уже стала казаться несбыточной мечтой… Я буду вечным Твоим слугой, скажи лишь: как мне вернуться в пустоту, к моим друзьям?

– Зачем? – удивился бог, глядя на странного смертного, который все делал не так, как должен был, выбирая из тысячи путей самый невероятный.

– Им может понадобиться моя помощь!

И вновь с губ Намтара сорвался смешок.

– Забавный малый! Да кем ты себя возобновил? Величайшим из богов или даже самим Свышним? Что ты, смертный, можешь сделать? Оставь наивные мысли. Даже если бы я знал, как открыть врата в тот мир за границей пустоты, это бы ничего не изменило, ибо твой путь там пройден, а иного не дано. Радуйся тому, что ты сумел выбраться.

Гордись – это под силу даже не всем богам. О возвращении ж забудь.

– Но почему? – каждое новое слово, произнесенное господином Намтаром, казалось Буру страннее и непонятнее предыдущего. Сам он не видел в пустоте ничего такого уж страшного, дорога в густом тумане – только и всего. – Почему я не могу…?

– Бездну нельзя охватить взглядом, представить себе или предсказать. Ее нет.

Здесь, перед чертой, о ней известно лишь очень немногое. Мы можем только предполагать, но никогда ничего не узнаем наверняка… Потому что Ничто не терпит нарушающего ее покой. И исторгает из себя.

– Господин, я не понимаю…

– Не важно, забудь. Прими как свершившееся и смирись с неизбежным… – тонкие губы вновь скривились в улыбке. – Хочешь ты того или нет, но, прежде чем отпустить, я предскажу тебе твое будущее, ибо тебе суждено его узнать.

Бур был не в силах отвести взгляда от бога судьбы. Сейчас, когда он, наконец, признался самому себе, как сильно жаждал этого знания, каждое мгновение промедления стало казаться вечными муками… И, все же…

– А это возможно? Это не изменит грядущего?

– Твоего? – рассмеявшись, Намтар качнул головой. – Нет, конечно. Ведь ты не захочешь его изменять… Ты станешь новым жрецом Керхи, лучшим среди тех, кто был и будет. Твое имя сохранится в легенде навечно, даруя бессмертие не только телу и душе, но и памяти…

– Спасибо, господин…

– Не перебивай меня, смертный! – в голосе бога был укор, но он, звуча тихо, практически неслышно, тонул в море веселья, когда Намтара весьма забавляло все происходившее, особенно вид собеседника, его смущенное лицо, растерянные глаза.

– Я не сказал еще самого главного. Ты будешь счастлив и любим, окружен верными друзьями и старательными учениками, проживешь долгую жизнь, и… – он хмыкнул. – У вас с Ликой… – услышав это имя, юноша сразу покраснел, чувствуя, что бессмертный заглянул тот тайный уголок души, где Бур хранил свои самые сокровенные секреты. Между тем бог судьбы продолжал: -…родится дочь, затем, через несколько лет – сын, который будет наделен даром и со временем станет новым правителем Керхи, достойным светлого титула Хранитель… – он смотрел на собеседника, на лице которого отражались все чувства сердца и души, заставляя щеки то бледнеть, то вспыхивать смущенным румянцем. Насладившись этим зрелищем, с наигранной обидой он спросил: – Что же ты не благодаришь меня за судьбу?

Воистину, она – бесценный дар. Я сам удивляюсь своей щедрости.

– Спасибо, господин, – Бур опустился на колени, склонил голову на грудь, старательно пряча глаза.

– Ты не рад? – на лицо бога набежала тень. – Поразительно! Как такое возможно!

Что же, объясни мне непонятливому, тебя не устраивает? Что тебе суждено стать известным человеком, но при этом – только служить великим, не быть одним из них?

Но разве не служение – твой единственный путь?

– Прости, господин, я… Я был бы счастлив такой судьбе. Воистину, она замечательна. Вряд ли даже в самых радужных мечтах я мог себе представить нечто подобное…

– Так что же, в чем дело? Почему ты не радуешься?

– Не смейся надо мной так, господин… – его губы скривились в болезненной гримасе. – Не испытывай меня столь жестоко. Ты ведь знаешь: ничему этому не бывать, когда через месяц мой родной город умрет… И мы вместе с ней.

Громкий раскатистый смех потряс залу.

– Ну ты даешь! – сквозь него заговорил Намтар. – Ты хотя бы понимаешь, что делаешь? Учишь бога судьбы читать тропы! – наконец, он немного успокоился. – Давно я так не смеялся. Спасибо, позабавил старика, – Он выглядел крепким мужчиной, чьи волосы еще не успела тронуть седина, но Бур понимал, что это мог быть только образ… Да и стоило ли удивляться меньшей из странностей? – Вот что я тебе скажу, смертный, возможно, когда-то судьба этой твоей Керхи и была столь черна. Но не сейчас. Я уже сказал: все изменилось в тот миг, когда вы переступили через грань испытания.

– Значит… – на миг Бур замешкался. У него перехватило дыхание, когда он подумал об этом. – Значит город будет спасен?

– Именно это я и пытаюсь тебе втолковать! – он вновь усмехнулся, вспоминая весь разговор. – Забавно… Никогда не думал, что смертные способны превратить миг величайшего откровения в развлечение!

– Прости меня, господин, я виноват… – Бур вновь опустил голову на грудь, но на этот раз не чтобы скрыть грусть и боль, выплеснувшиеся в излучены глаз, а слезы радости, растопившие льдинки скорби. Его не заботило, как бог судьбы накажет его за непростительную дерзость. Это не имело значение, когда горожанин был готов заплатить вечностью своей души лишь за то, чтобы предсказанное миг назад исполнилось.

– Ладно, смертный, оставим все это. Я не собираюсь наказывать тебя за то веселье, что ты подарил мне. Я даже вознаградил бы тебя, если бы придумал награду, большую той, что уже дал. А теперь, – образ бога затрепетал, заструился, изменяясь, и вот уже с камня на черную твердь пола соскользнул огромный зеленоглазый змей. – Мне пора, – зашептал он. – Не ты один в этот миг ищеш-шь с-свою с-судьбу. С-ступай за мной. Я проведу тебя к твоему с-спутнику.

– В пустоту? – юноша встрепенулся.

– Нет… Идем! – и змей быстро поскользил по гладкому полу в сторону водяных стен.

На этот раз вода привела в маленькую, погруженную в полумглу пещеру. Бур с облегчением вздохнул. Ему уже начало казаться, что он никогда не выберется из этой казавшейся бесконечной череды похожих друг на друга как две капли воды залов.

В центре пещеры был разожжен костер. Яркие языки пламени, менявшие цвет от желтого до ярко алого, переплетались в причудливом танце, отбрасывая во все стороны длинные черные тени, повторявшие все движения своих прородителей.

Возле костра, спиной к Буру, сидел человек в одежде караванщика.

Юноша не смог сдержать вздоха. Конечно, он был рад, что хотя бы кто-то из его спутников в безопасности, и, все же, он мечтал, надеялся увидеть Ларса.

Бур огляделся, открыл рот, собираясь спросить у бога судьбы, почему Он привел его сюда и каких дальнейших поступков ждет от смертного, но змей исчез, словно его и не было вовсе.

Вздохнув, горожанин подошел к костру, сел рядом с караванщиком.

– Как ты?

– Нормально, – спокойно ответил тот, не удивляясь внезапному появлению в лишенной входов и выходов пещере еще кого-то. Его взгляд был прикован к огню.

Бур тоже повернулся к костру. То, что он увидел среди мерцания пламени заставило его восторженно прошептать:

– Ух ты!

Огонь… Он был и не огнем вовсе… Вернее, не только огнем. Казалось, что он – полупрозрачное полотно, висевшее поверх стекла магического зеркала, в котором отражался весь мир: зеленые оазисы городов, бесконечные просторы снежной пустыни, люди и звери…

– Что это? – спустя некоторое время спросил Бур.

– Зеркало мира, – молодой караванщик, наконец, повернулся к своему собеседнику. В его глазах была грусть.

– Ты видел Сати? А Ларс? С ним все в порядке? – юноша забросал его вопросами, сам же, стараясь получше разглядеть образы отражений, приблизился к пламени настолько, что его жар стал жечь лицо.

– Нет, – качнул головой Ри, – они ведь не в мире, а за его пределами… Но я видел Лику. С ней вроде бы все хорошо.

– Спасибо… – с его губ сорвался вздох облегчения.

– Не за что, – тот устало улыбнулся. – Мне приятно хоть кому-то быть полезным.

– Ты беспокоишься о Сати, – Бур понимающе кивнул.

– Я… – его собеседник поморщился. – Я должен смириться – у нас разные судьбы.

Иначе почему я здесь, а она – там?

– Кто знает, дружище? Но ведь даже если так, ты не станешь любить ее меньше…

– Мое чувство… О нем будет лучше поскорее забыть, когда оно бесплодно и бесполезно.

– Это был не вопрос, а утверждение, – после общения с богом судьбы Буру стал чувствовать себя так, словно сам способен видеть будущее.

– Я знаю, – тот вновь отвернулся к огню.

– Ты давно здесь? – оглядевшись вокруг, спросил Бур.

– Наверное. Я почти сразу же попал сюда… – он горько усмехнулся. – А ведь я так стремился в пустоту, хотел увидеть ее, узнать тайну бездны… И вместо всего этого оказался в пещере… Наверное, я сделал что-то не так.

– А что сказал бог судьбы? Ты говорил с ним?

– Господин Намтар… Да… Он сказал, что моя судьба уже была определена.

– И в чем она?

– Я помощник летописца, – он качнул головой. – Мне следовало бы радоваться…

Почему же мне так горько?

– Наверное, все дело в том, что испытание еще не закончилось… Эта пещера давит мне на душу как камень заклинаний, установленный над местом смерти… – он встал, огляделся.

– Не ищи дверей. Их здесь нет. Я в первый момент, когда попал сюда, обшарил все стены, ощупал их шаг за шагом. Будь здесь лаз, хотя бы крысиная нора – я нашел бы, можешь не сомневаться… – он по-прежнему смотрел на огонь.

– Пламень словно околдовал тебя…

– Нет, вовсе нет. Просто плен не пошел мне на пользу. Я начал боятся подземелий, пещер… Конечно, это не большой грех для караванщика, ведь меня ждет впереди бескрайность снежной пустыни… Но это место… Если бы не огонь, позволяющий душой чувствовать себя на земле, а не под ее поверхностью, я бы, наверно, уже обезумел от ужаса.

– Но ведь должен же быть отсюда выход… – и тут он вспомнил о водных стенах залов бога судьбы. "Может быть, и здесь все так же?" – Сейчас попробуем… – он разбежался…

– Ты что делаешь? – донесся до него удивленный возглас Ри, а затем последовал страшной силы удар и тишина.

Бур очнулся лежавшим навзничь у стены. Голова жутко гудела, перед глазами крутились какие-то круги, все плыло…

– Это была глупая идея, – склонился над ним Ри. – С самого начала было ясно, что камень прочнее твоего лба.

– Да уж… – он сел, прижав ладонь к голове. – Просто я думал, что это не камень…

– Из чего же, по-твоему, еще состоят стены?

– Смотря где. Во дворце Намтара их заменяет вода… Ну и шишку я себе набил…

– Целый рог… Так что теперь тебя можно называть Бур-однорог.

Горожанин усмехнулся, затем скривился, пронзенный резкой болью. Ему самому это стремление пробить лбом стены казалось теперь жутко нелепым и забавным. Особенно если смотреть на все со стороны. И новый смешок сорвался с него с губ.

– Что же нам делать?

– Сидеть и ждать, – Ри пожал плечами. – Что еще остается?

– Чего ждать? Никто не знает, что мы здесь… Господин Шамаш сказал, что мы встретимся у камня, мы же… Мы где-то в подземных владениях госпожи Кигаль.

– Ты сам знаешь – это дворец бога судьбы. Жди.

– Ну, если нам больше ничего не остается… – по-прежнему прижимая ладонь ко лбу, Бур поднялся, доплелся до караванщика, плюхнулся прямо на каменный пол рядом с ним.

Скользнув взглядом по огню, он вдруг усмехнулся.

– Что ты в нем увидел забавное? – спросил Ри. – Расскажи. Посмеемся вместе.

– Да так, ничего. Я просто вдруг вспомнил, что зеркало мира называют еще камнем судьбы…

– Камнем, говоришь? А что, может быть, Шамаш имел в виду именно его. Если так, мы на месте… – но улыбка быстро сбежала с его губ, глаза вновь наполнились болью.

– Глупое зеркало, – процедил он сквозь зубы. – Оно показывает столько всего, и не может отразить одного-единственного образа…

"Где ты, Сати?" – вновь и вновь мысленно повторял он, в надежде, что девушка услышит его, откликнется, пусть не словом, хотя бы мерцанием пламени… …Очутившись в тумане пустоты, Сати облегченно вздохнула.

– Спасибо! – сорвалось у нее с губ слово благодарности, ибо ее душа, наконец, получила то, к чему стремилась.

Глаза закрылись, погружаясь в бесконечность покоя и тишины. Ей казалось, что она лежит на облаке, легкая, как перышко. И ничего вокруг. И ее самой нет. Есть лишь пустота. И покой…

Но что это? Откуда вдруг взялись эти образы, воспоминания? Почему они продолжают преследовать ее даже здесь, не отпуская, не давая примириться со всем миром, и, главное, с самой собой?

Эта гнусная усмешка на ненавистном морщинистом лице старика, его сухие, шершавые руки…

– Нет! – закричав что было сил, она открыла глаза, но вокруг по-прежнему не было ничего, за что могли бы зацепиться мысли и взгляд в стремлении убежать от воспоминаний, которым не было преград, которые надвигались со всех сторон стаей голодных беспощадных серых волков приграничья.

– Нет! Нет! Нет! – она хотела закрыть лицо ладонями, но не почувствовала их, хотела заплакать, но слезы не потекли из глаз. И не было ничего, что могло бы принести облегчение, забирая хотя бы часть боли.

Ей показалось, что за спиной кто-то стоит. Она в страхе обернулась – пустота…

Безумие… Если бы все это происходило до черты, оно бы уже взяло власть над разумом Сати, но здесь не было даже его!

– Великие боги, помогите мне, – зашептала она, – прошу Вас, не оставляйте меня совсем одну с этими мыслями! Прошу вас!

– Сати… – тихий, отрешенный голос, казалось, донесся до нее откуда-то издалека, из-за грани миров, но уже спустя мгновение заполнил собой весь внутренний мир той, к которой он обращался, проникая в самые удаленные части души, вырывая из объятий пустоты.

Караванщица вздрогнула, подняла голову, и увидела…

Богиня предстала перед ней в своем истинном виде. Человеческая оболочка спала, открывая яркое, состоящее из переплетенных воедино потоков множества тончайших стихий тело.

Устремленный на небожительницу взгляд сначала был пустым и безразличным, однако постепенно он стал проясняться, полнясь жизнью и осмысленностью, а затем – удивлением, восхищением, благоговейным трепетом перед тем потрясающим зрелищем, что открылся ее оку.

– Госпожа! – первым вздохом сорвалось у нее с губ. Она готова была упасть на колени, но богиня удержала ее, коснувшись прохладным дыханием ветра – дымкой мерцающей, переливаясь перламутром, ладони.

Несколько мгновений, которые показались ей целой вечностью, Сати смотрела на небожительницу, не скрывая своего восхищения. Даже в самых радужных мечтах она и представить себе не могла, насколько прекрасна богиня в своем истинном обличье.

Да, в легендах говорилось о божественной красоте, но одно дело прочесть о чем-то, и совсем другое – увидеть все собственными глазами.

– Госпожа, я так виновата…! – пролепетала Сати.

– Что ты, милая! – та обняла ее за плечи, прижала к груди, делясь своим покоем, заполняя им все существо караванщицы, забирая себе часть боли, деля ее, словно тяжелую ношу. – Все хорошо. Все будет хорошо. Я вижу твою душу – она чиста и невинна.

– Но я…

Богиня остановила ее, не давая не то что произнести вслух, но даже помыслить, вспомнить о дурном.

– Что есть тело? Всего лишь одеяние. Конечно, обидно испачкать новое платье. Но ведь от этого душа не станет грязней. В вечности она останется прекрасна.

Проходя же через испытания, она заслужит вечное блаженство.

– Госпожа, я… – Сати поджала губы, с сомнением качнула головой. Она не смела перечить небожительнице, но… Но внутри у ее было что-то, не позволявшее просто принять эти слова и успокоиться. Нечто заставляло ее вновь и вновь подходить к самой грани боли и отчаяния, мучая себя, будто от этого можно было получить удовольствие.

– Ты сомневаешься?

– Прости меня! – в отчаянии воскликнула она. – Я знаю, что должна слушаться Тебя во всем, но…

Нинти молча смотрела на нее. Она прекрасно понимала, почему караванщице трудно ей поверить: один из богов ужасно с ней обошелся – безжалостно и жестоко. Пусть это был Губитель – враг и людей, и бессмертных, но… Это ведь ничего не меняло, не так ли?

Она все сознавала и продолжала молчать, зная, что теми словами, которые должна была произойти, причинит лишь еще более сильную боль своей несчастной собеседнице.

Тишина становилась мучительной, каждый новый взгляд обдувал холодом душевные раны, множа страдания…

Сати видела, чувствовала, что богиня хочет помочь, что Она желает ей только добра. Она сама всей душой тянулась к Ней, нуждаясь в Ее защите. И, все же…

Она совершенно явственно чувствовала некую грань, стену, отделявшую ее от всего, даже пустоты, стену, о которую она билась, словно пойманная птица о прутья клетки, не в силах улететь на волю. Ее голова вновь опустилась на грудь, на глаза набежали слезы, которых она не смогла удержать и, жгучими горячими каплями они побежали по щекам, защекотали обидой нос, горечью коснулись губ…

– Ну, что ты? Не плачь, не надо, – стоило отвести взгляд в сторону, не смотреть на Нинти, лишь слушать ее голос и богиня вновь превращалась в обычную юную горожанку – хрупкую и ранимую.

Небожительница обняла смертную за плечи. Она чувствовала, что и сама готова заплакать, мучаясь от чужой боли сильнее, чем другие – от своей собственной. – Все будет хорошо… Вот что, – наконец, набравшись решимости, Нинти заговорила вновь, делая все, чтобы голос при этом звучал твердо и властно. – Я так понимаю, жить ради себя ты не хочешь…

– Госпожа моя, я… Я не виновата! – на ее глаза навернулись слезы отчаянья. – Это не мое желание, а нечто большее… Я знаю: мне не суждено быть счастливой, и…

– В любой жизни можно найти лучик счастья. Пусть он будет исходит не от тебя, а от тех, кто рядом с тобой – ты все равно почувствуешь его… – она говорила как добрая старшая сестра, верная подруга, лицо излучало сочувствие и понимание, но потом вдруг оно окаменело, голос стал холоден и властен: – Но для того, чтобы жить дальше, ты должна сделать шаг навстречу своей судьбе. Для этого тебе нужен путь. Выбери же его!

– Я не могу! – в отчаянии проговорила Сати. – До прихода сюда я избрала бы смерть, но пустота открыла мне, что даже она не избавит мою душу от мук. Я не вижу места, где смогла бы найти спасение!

– Тогда внемли мне, смертная. Я, богиня врачевания Нинтинугга, – каждое произнесенное Ею слово запечатлевалось в голове караванщицы знаками вечной рукописи, которые никогда не выцветут, не сгорят в огне и не сотрутся влагой, светя звездами в ночи, – наделяю тебя, Нинсати, даром целительства. Таков твой путь, от которого ты не можешь отказаться, ибо он избран для тебя небожителем!

– Спасибо, госпожа, – улыбка коснулась губ девушки, хотя в излучинах глаз продолжала лучиться грусть. Теперь у нее было нечто кроме воспоминаний. Она могла жить дальше, подчиняясь воле богов. – Ты научишь меня своему искусству?- да, эта судьба была для нее. Ей хотелось помогать другим, освобождать от боли, исцелять, продлевая часы жизни тем, кто может быть счастлив.

– Целительство – не искусство, это дар, сродни силе мага, – качнув головой, проговорила богиня. – Тут нечему учить, когда у тебя есть все для того, чтобы ты могла воспользоваться им. Но как это сделать – моя милая, это ты должна понять, прочувствовать сама.

– Я смогу! – ее глаза заблестели. – Обещаю, госпожа, я буду очень стараться! Я не хочу, чтобы Ты пожалела о том, что сделала для меня!

– Я знаю, милая, – богиня коснулась ее плеча рукой, подобной солнечному лучу.

И пустота отступила, выпуская их в серую пещеру. – Госпожа! – увидев богиню в ее истинном, столь прекрасном облике, Ри и Бур пали перед ней на колени.

– Встаньте, – Нинти поспешно накинула на себя покров человеческого образа, словно стыдясь своей божественной сути. Потом она огляделась. – Мы в пещерах Намтара? – спросила она.

– Да, госпожа, – подтвердил Бур, склонив голову в поклоне.

Богиня врачевания на миг остановила свой взгляд на нем, замерла в задумчивом молчании, затем по ее губам скользнула улыбка.

– Будущее, которое предрек для тебя бог судьбы. Ты уже рассказал о нем Ларсу? – ей было любопытно узнать, как маг отреагировал на доброе известие.

– Нет, госпожа. Он еще не вернулся из пустоты.

– Почему? – она вновь огляделась, на этот раз обеспокоено, не скрывая своего волнения.

Ее охватило отчаяние, когда она поняла, что не может вернуться назад, в бездну, чтобы помочь человеку, которому теперь принадлежало ее огненное сердце. Нинти оставалось только ждать и надеяться, что все обойдется, ведь пустота выпустила всех остальных.

– Не переживай за него, госпожа, – тихо проговорил Ри, – с ним Шамаш. Бог солнца позаботится о твоем маге.

– Конечно, – она и сама уже пришла к этой мысли и начала понемногу успокаиваться.

Подойдя к костру, Нинти опустилась на серый камень, вытянула вперед руки, погружая их в самый пламень огня, наполняясь его теплом и силой.

Спустя несколько мгновений, она повернулась к смертным, замершим на тех самых местах, где их застал ее приход.

Ри не смел заговорить с подругой, боясь, что хрупкое равновесие, воцарившееся в ее душе может быть нарушено неосторожным словом. Впрочем, слова ему и не были нужны, когда в этот миг для него имело значение лишь то, что с Сати все в порядке, что она жива и, раз вернулась из пустоты, тоже прошла испытание.

"Пусть пройдет время, – думал он, – все забудется. А там… – он бросил на нее быстрый взгляд, скользнул по щекам, остановился на глазах, мерцавших отблесками огня, являя собой зеркало, подобное тому, в которое они смотрели. Ри ждал, что, может быть, она сама первой заговорит с ним, но Сати молчала, и, вздохнув, Ри прошептал: – Пусть будет так, как суждено." -Суждено, – повторила Нинти, взглянув на караванщика, – ненавижу это слово.

Спорь, сопротивляйся, стремись добиться своего, не думая о возможном гневе Намтара! Вот она – жизнь!

– Жизнь богов, госпожа, – возразил ее собеседник, – но не людей.

– Да, – прошептала Сати, вытянув руки к огню, стремясь согреться в его тепле. – На все воля судьбы…

– Странные вы, смертные, – вздохнув, проговорила богиня, – мечтаете о свободе, когда не можете ее получить, имея же возможность делать все, что захотите, добровольно сковываете себя цепями рабства… – вдруг умолкнув, Нинти опустила голову на грудь, задумавшись.

"А что если и Ларс такой? Если он откажется от борьбы именно сейчас, когда ему дан шанс победить? Ведь тогда бездна не отпустит его. И я никогда не увижу… " – боль была столь сильной, что наполнила собой все вокруг, залучилась слезами в излучинах глаз… …Перешагивая черту, Ларс знал, куда попадет. Его действия были осознанными, лишенными страхов и сомнений. Уже встречавшаяся раз пустота не несла в себе никаких незнакомых ощущений. Все казалось привычным, таким, как есть, как должно быть.

Маг замер, ожидая, что будет дальше. Но время шло, а ничего не происходило. Не было боли, которая могла бы вернуть назад, не было страха, что гнал бы вперед…

Ничего.

"Может, такова моя судьба…" – мысль успокаивала, подчиняла себе, полня покоем и пустотой…

"Ну уж нет! – упрямо всколыхнулась, сопротивляясь ей, душа. – Меня не смог принести в жертву бездне Губитель, неужели же я сделаю это сам? Я должен бороться!" "Здесь ничего нет. С кем ты собираешься сражаться?" "С собой. Кто может быть большим врагом человеку, чем он сам?" "И как ты себе это представляешь? – казалось, что вившаяся вокруг него мысль смеется.- Оставь глупые надежды. Смирись… Или нет, конечно, нет! Сражайся с собой! Убей самого себя и стань ничем, частью пустоты!" Ларс не слушал ее. Он думал о другом.

"Испытание проходит душа, не тело. Но ведь душа – не все, что у меня есть. Магу дается еще и сила. Где же она?" – он замер, прислушиваясь к своим чувствам, вглядываясь в муть густого тумана, пытаясь разглядеть… Вот, наконец! Впереди моргнул слабый тусклый огонек, зовя куда-то, ведя собой.

И маг полетел за ним. И пустота расступилась. Ларс оказался на черной земле – плоском каменном монолите, над которым раскинулись бескрайние звездные небеса.

Отражаясь о твердь, они заполняли собой все. Их свет был столь ярок, что юноша зажмурился. А когда он открыл глаза, то увидел золотую арку. Она чем-то походила на врата храма, с которых сняли створки дверей. И, все же, была совсем иной, ведь рядом не было стен – одни лишь звезды.

Тут черное полотно мироздания шевельнулось, звезды расступились, пропуская в мир Шамаша. Он был одет в черные свободные одежды, спадавшие на землю потоками мрака.

Лицо – словно вырезано из камня – холодно и неподвижно. Но вот глаза… Они не просто жили, мерцали, будто вобрали в себя всю силу жизни и смерти. И, возможно, потому их пламень был столь ярок, что слепил…

Ларс отвел взгляд.

– Господин… – он склонился в низком поклоне перед богом солнца.

– Я ждал тебя, – проговорил Шамаш.

– Мой путь еще не закончен?

– Это решать тебе.

– Мне? – он поднял голову, с сомнением взглянув на небожителя, который, увидев свое отражение в глазах смертного, поспешно вернул себе обычный людской облик.

– Обряд испытания. Он лишь для наделенных даром.

– Но остальные…

– Они прошли через бездну – единственное место, где можно, потерявшись в мироздании, найти себя, понять, что у тебя есть, что тебе дано, а чего – нет…

– Это поможет пленникам Губителя освободиться от власти воспоминаний?

Шамаш, не спуская взгляда с молодого мага, качнул головой.

– Я не знаю. Может быть. Я очень на это надеюсь.

– Но… Раз все уже закончилось, почему мы здесь?

– Ради тебя.

– Меня? Но кто я? Почему Ты заботишься обо мне, господин? Я не достоин Твоего внимания!

– От тебя зависит судьба Керхи. Только ты можешь воскресить ее, сохранить жизнь своим сородичам.

– Но Ты…

– Мне это не под силу. Ваш камень слишком велик.

– Я не понимаю Тебя!

– Если его коснусь я, все на несколько дней, а может и месяцев пути вокруг сгорит в яркой вспышке огня.

– На камне лежит проклятие жертв, – Ларс нахмурился. Ему было легко думать о своей собственной смерти, но мысль и гибели всего города причиняла нестерпимую боль. – Может быть, я совершил ошибку, отказавшись от помощи госпожи Кигаль…

– Ты действительно так думаешь?

– Нет, – сжав губы, он качнул головой. И тут… – Это испытание, которое ждет меня. Оно даст Керхе шанс?

– Да. Если ты его пройдешь.

– Тогда я готов! Готов на все!

– Прежде чем сделать шаг вперед, ты должен узнать. На этом пути за ошибку придется заплатить жизнью.

– Господин, о чем ты говоришь! Да сколько мне осталось жить, если не удастся снять с камня проклятие? Месяц?

– Ты бы не умер вместе с городом. Караван взял бы тебя.

– Нет! – Ларс решительно качнул головой. – Я никогда не покину своих друзей! Ни за что!

– При чем здесь ты и твои желания? Неужели ты так и не понял, что являешься пленником своего дара? Она чуть было не уложила тебя на жертвенный алтарь, и она не позволит тебе замерзнуть в снегах, потащит за собой в путь, потому что в мире есть и другие города, чей камень чист. Не имея своего Хранителя, талисман отыщет тебя, где бы ты ни был и приведет к себе. Такова судьба, – его глаза наполнились грустью.

– Господин, неужели Тебя ранит осознание этого?

– Пленника мечей можно вызволить из темницы, освободить от оков. Но пленник дара обречен оставаться в своей клетке, зная, что от его выбора зависит жизнь десятков тысяч людей…

– И только смерть будет избавлением… – прошептал Ларс, который начал понимать слова бога солнца.

– Но ты не сможешь приблизить ее ни на миг, потому что не захочешь пожертвовать жизнями других.

– Значит, Ярид, приносивший людей в жертву госпоже Кигаль, был прав… Это было своего рода самопожертвование…

– Те, кто говорит о том, что важна лишь цель, а не путь к ней, ошибаются. Цель может быть и светлой. Но путь очернит ее настолько, что не останется ни одного белого пятна… Люди разные. Одни живут для ближних, другие убивают ради себя.

Прежний Хранитель Керхи думал лишь о себе. Остальное не имело для него значения.

Он не видел стен темницы, зная, что в ней он – владыка, не чувствовал цепей, принимая их за символы власти… И, в то же время, да: если бы не было ста лет жертвоприношений, не было бы ничего и никого. Этот оазис давно бы скрылся под снегами, так что никому из живущих в нем сейчас просто было бы негде появиться на свет.

– Мы могли бы родиться в другом городе…

– Тогда это были бы не вы.

– Господин…

– Все, что я пытаюсь сказать тебе, горожанин, это что у правды может быть и два лица. А в чем истина – ты должен решить сам.

– Это испытание?

– Да. Если выбор твоей души совпадет с выбором силы – ты сможешь подчинить ее себе. Если нет – она убьет тебя.

На миг Ларс задумался. Его голова склонилась на грудь. Затем медленно поднялась.

Спина выпрямилась.

– Что я должен делать? – спросил он твердым голосом человека, принявшего главное в своей жизни решение.

– Войти в звездный храм.

Ларс смотрел на арку. Каждый шаг отдавался болью, но он не замечал ее.

Стоило ему переступить черту, как все сознание заполнилось голосами. Казалось, их было тысячи, они звучали со всех сторон, говорили в одно и то же время тысячу разных фраз, но при этом каждое слово оставалось ясным и четким. Эта речь была понятнее знакомых с детства слов, когда большинство последних имели по несколько смыслов, произносимые же сейчас – лишь один, единственный.

Эти голоса рассказывали ему о чем-то… обо всем… о нем самом… Ларс понимал, что не сможет запомнить, постигнуть всю бесконечность знаний, с каждым мигом все более и более отчетливо сознавая, что она захлестывает его, точно так же, как пустота. И тогда он стал искать среди множества голосов тот один, что учил, как стать Хранителем, подчинить себе силу жизни и тепла, снять проклятие с талисмана.

Когда маг сделал следующий шаг, выведший его обратно из арки, его душу наполняло торжество. Он нашел ответ на вопрос, который мучил душу более всего.

Шамаш ждал его, сидя на камне возле звездного камня. Горожанин подошел к нему, опустился на колени, и, взяв край Его плаща, поднес к губам.

– Спасибо Тебе, господин! – прошептал он, испытывая ту искреннюю и беспредельную благодарность, которая не была знакома ему никогда прежде.

– Встань, маг, – по губам повелителя небес скользнула улыбка. – Я рад,что ты вернулся.

– Благодаря Тебе. Ты указал мне цель. Без нее я захлебнулся б в том море, что ждало меня там.

– Садись, – Шамаш сдвинулся в сторону, освобождая магу место рядом с собой на камне. – Давай же, – видя нерешительность юноши, продолжал он. – Ты устал. Раны открылись. Лишь обилие других чувств скрывает от тебя боль. Но силы не беспредельны. А они тебе еще понадобятся.

– Чтобы очистить камень, – Ларс кивнул, не просто подчиняясь воле бога солнца, но соглашаясь с Ним.

– Прости, я не был с тобой до конца откровенен, – продолжал Шамаш. – Мне нужно было подготовить тебя к обряду за миг, когда на это обычно требуется год.

– Ты говорил правду.

– Конечно. Но у нее не два лица, а множество… Просто из двух противоположных легче выбирать… Теперь ты готов вернуться на землю.

– А Ты, господин? – взглянув на своего удивительного собеседника, все-таки осмелился спросить Ларс.

Шамаш какое-то время молча глядел на черную плоскость у себя под ногами, отражавшую свет звезд.

– Нет, – наконец, ответил он. А затем чуть слышно проговорил: – Но это ничего не меняет.

– Голоса не ответили на Твой вопрос?

Колдун чуть наклонил голову: – Я не задал его.

– Но почему?!

– Храм, в который ты вошел, создается лишь для одного вопроса. Этот, – он махнул рукой за арку за своей спиной, – был нужен, чтобы ответить на твой.

– Но тогда создай еще один!

– Это не так просто, – грустная усмешка скользнула по губам колдуна. – Потребуется время, чтобы собрать достаточно сил.

– Но, господин, почему Ты распорядился всем именно так, а не иначе? Ведь то, что искал я, не может сравниться с величием божественного поиска…

– Давай оставим этот разговор, – вздохнув, попросил Шамаш. Он поднялся на ноги.

Ларс тоже поспешно встал, не спуская взгляда с бога солнца. – Нам пора.

– А все остальные? Они прошли испытание? – ему было стыдно в этом признаться, но он только сейчас вспомнил о них. В душе он уже корил себя: как он мог забыть, не думать о том, что им, возможно, нужна помощь…

– Да, – кивнул Шамаш, отвечая на вопросы, произнесенные вслух. Он быстро скользнул по горожанину взглядом, а затем взмахнул рукой. И звездный мир исчез сдернутым пологом.

Перед ними была пещера.

– Ларс! – первой увидев их, вскрикнула Нинти, подбежала, остановилась рядом, не решаясь коснуться, боясь, что перед ней не человек, а лишь его призрак, которого прогонит поднятая движением руки воздушная волна.

– Моя госпожа, – он чуть склонил голову, не спуская с нее взгляда сверкающих глаз.

– Шамаш, – богиня повернулась к повелителю небес. Ее глаза сверкали. – Спасибо тебе!

– Тебе спасибо, – увидев лицо молодой караванщицы – пусть грустное, но все же живое, ее глаза, обретшие цель, проговорил он. – Я очень надеялся, что ты найдешь способ помочь девочке… Горожанин, – он вновь повернулся к магу. – Ступай к костру. Он поможет собраться с силами. А я пока подготовлю все для возвращения в верхний храм.

Он повернулся, собираясь уходить, но Нинти остановила его: – Шамаш… – ей нужно было так о многом его спросить.

– Не сейчас, – остановил ее колдун, и, пройдя сквозь стену, он исчез.

– Странно, что камень не остановил его, – пробормотала Нинти.

– Но ведь Он – небожитель! – воскликнул замерший с Ней рядом Бур, пораженной столь странным удивлением богини.

– А это – камень судьбы… Ладно, – она повернулась к смертным. – Пока у нас есть несколько мгновений… – она подошла к Ларсу, осторожно села рядом с ним на краешек камня. – Ты…

– Со мной все хорошо, – маг улыбнулся. – Ты не представляешь себе, какое облегчение сознавать, что не все потеряно.

– Он объяснил тебе, как снять с камня проклятие жертвенной крови?

– Он привел меня к Тем, кто знал ответ… Этот город будет жить. Я сделаю все для этого.

– Хорошо, – улыбка легким крылом бабочки коснулась ее губ. – А пока, – она пронзила подошедшего к ним, остановившись рядом с другом, Бура пристальным взглядом вдруг показавшихся бескрайними, как небо, глаз, – поговорим о судьбе.

Расскажи ему.

– Но, госпожа моя… – юноша вдруг смутился.

– Ты узнал что-то важное? – Ларс повернулся к приятелю, глядя на него с интересом и ожиданием.

– Да ничего особенного… – начал Бур, но богиня прервала его:

– Если это – "ничего особенного", тогда что важно? – воскликнула она. – Рассказывай же! Я так хочу! – теперь это была не просьба, а приказ.

И Буру ничего не оставалось, как подчиниться воле богини.

– Господин Намтар предрек мне судьбу… – он умолк, не зная, как лучше будет все выразить словами.

– Нинти, – воспользовавшись его молчанием, Ларс повернулся к подруге, – может быть, мы зря расспрашиваем его? Судьба – это нечто очень личное. И делиться подобными тайнами даже с друзьями…

– Эта тайна касается не только его! – решительно возразила та.- Во всяком случае, ты должен ее знать!

– И, все же…

– Ничего, Ларс, все в порядке, – вновь заговорил Бур. – Госпожа права: предсказанное касается не меня одного, но и тебя, всего города. И я расскажу…

Господин Намтар сказал, что я стану жрецом…

– Ну, это само собой разумеется, – Ларс, улыбнувшись, задорно подмигнул Буру, подбадривая друга и одновременно показывая, что маг и сам хотел, чтобы все сложилось именно так.

– И еще… Он сказал, что у нас с Ликой будут двое детей… – его щеки залились густым румянцем. Слова вдруг как-то все закончились…

Глядевшая на него богиня прыснула со смеху, ну совсем как обычная смертная девченка. Это заставило Бура окончательно смутиться. Теперь он не смог бы заговорить вновь, даже если бы подобрал нужные слова.

Нинти качнула головой. Ей ничего не оставалось, как закончить рассказ самой, тем более, что ей этого страстно хотелось:

– Его сын будет наделен даром, – проговорила она, не спуская с Ларса внимательного взгляда, ожидая, как отреагирует ее Хранитель на это известие.

– Это же здорово! – воскликнул тот, глядя залучившимися вмиг глазами на Нинти. – Просто чудесно знать, что у Керхи есть будущее не на одно поколение! И еще. Это избавит нас от множества соблазнов и ошибок, не так ли? – он заглянул в глаза богини, которая, улыбнувшись ему, кивнула, довольная тем, что Ларс так хорошо ее понимает и не требует большего, чем она способна дать. – Зачем растягивать горе на вечность, когда можно быть счастливым, пусть хотя бы миг? – спросил он.

– Миг пролетит так быстро! – в ее глазах зажглась печаль о еще столь далеком грядущем.

– Но он ведь останется навсегда с нашими душами.

– Конечно…

Они могли бы не отрываясь глядеть друг на друга целую вечность, отрешившись от всего мира, не видя и не слыша ничего вокруг себя, словно во всем мироздании более и не было никого и ничего, но…

– Пора, – Шамаш возник так же внезапно, как исчез.

А за ним в стене образовалась дверь, за которой виднелись галереи храма.

– Но мы ведь под землей… – бросив взгляд сначала наверх, на потолок, затем вперед, на дверь, пробормотал Ри.

– А это имеет значение? – хмыкнула Нинти, первой подходя к двери. Богиня коснулась стены рукой. Затем повернулась к Шамашу: -Ты изменил структуру пространства?

– Чтобы сократить разрыв во времени, – ответил тот.

Остальные, застыв на месте, смотрели на небожителей, не понимая ни единого слова.

Впрочем, они и не стремились к этому; для них было достаточно того, что смысл их ясен богам.

– Мы слишком долго были в пустоте? – Нинти насторожилась.

– Время относительно… Если ты не возражаешь, я отвечу на остальные твои вопросы потом. Теперь же мы должны идти, пока еще можем вернуться.

– Последние твои слова – загадка даже для меня.

– Время и пространство не так беспредельны, как нам кажется. И у них есть свои границы, к которым, сами того не желая, мы случайно приблизились. Но хватит разговоров… Ри, Бур, помогите магу, – на миг остановив взгляд на лице Ларса, проговорил он.

Никто не возразил ему. Однако в последнее мгновение Нинти легонько отстранила караванщика:

– Это мое право! – и положила руку Ларса себе на плечо.

Шамаш последним покинул пещеру, в которой осталось лишь огненное зеркало. Оно сохранить в своих глубинах все произошедшее до того самого момента, когда к нему придет Гештинанна, чтобы занести события настоящего в свою бесконечную летопись.

 

Глава 16

Миновав галерею, они вошли в зал талисмана.

– Шамаш! – вскрикнула Мати, первой заметив их появление. Она, не думая более ни о чем, уже хотела, растолкав оказавшихся на ее пути горожан, броситься к нему, но в последнее мгновение отец поймал ее за косу, удерживая на месте.

– Но папа! – скривившись не столько от боли, сколько от обиды, воскликнула она.

– Стой, – прошептал Атен, – мы не в караване!

– Ну и что? – надувшись, первым делом зло бросила девочка, но затем, оглянувшись на горожан, которые все как один опустились на холодные камни пола, падая перед небожителем ниц, Мати, шмыгнув носом, вздохнула, вынужденная смириться.

Между тем, вошедшие разделились. Шамаш замер у стены, опершись о нее спиной. Его взгляд, скользнув по собравшимся, остановился на девочке. Он улыбнулся ей, успокаивая, подбадривая, подмигнул.

"Все будет хорошо. Не сердись на меня, малыш. Я должен был уйти. Ты ведь понимаешь".

"Понимаю… – она вздохнула. – Вот только… С тобой все время происходит что-то особеное, интересное!…А я все пропускаю. Это не честно!" "Я расскажу тебе".

"Твои истории живые. Они почти как настоящие. И, все же, почти – это ведь не совсем то… Я хочу, чтобы что-то произошло и со мной!" "Неужели тебе мало приключений?" "Конечно! Разве может их быть много?" "Подожди чуть-чуть. Приглядись к происходящему вокруг. Может быть, все только начинается…" "Да?" – она с подозрением глянула на него.

"Место, в котором ты находишься – необычное. Ты мечтала попасть в храм, зная, что чужакам сюда путь закрыт, чувствуя, что должно свершиться нечто особенное, чтобы твоя надежда исполнилась. И вот ты в самом сердце храма." -Мне здесь не нравится, – скосив взгляд на камень, проговорила она.

– Я понимаю, милая, – вздохнув, проговорил караванщик, решивший, что девочка обращается к нему. Атену самому было невыносимо оставаться рядом с местом смерти.

Но теперь было уже поздно уходить. Или, наоборот, слишком рано.

Тем временем к караванщикам, подошли Ри и Сати.

– Простите нас, – проговорил юноша, – поверьте, мы совсем не хотели, чтобы все так вышло…

– Вас заманили в ловушку, – кивнул Атен. Глядя на их лица, на которых, наверное, теперь навсегда останется след испытанного в плену, он понимал, что ужаснее того, что им пришлось пережить, просто не может быть. – Такова судьба. И слава богам, что все уже позади… Возвращайтесь в караван. Родители очень беспокоятся за вас.

– Позвольте нам задержаться на некоторое время, – попросил Ри, бросив быстрый взгляд на Ларса, который, сказав что-то Нинти, медленно двинулся в сторону священного камня.

Ри понимал, что именно сейчас решается судьба Керхи, ее жителей, которые перестали быть в глазах караванщика безликой серой массой, ведь среди них были и те, кого он считал своими друзьями – Ларс, Бур, Лика. Пережитое стало нитями, связавшими навек их память. И сейчас он не мог просто взять, повернуться и уйти, бросив их перед лицом неизвестности.

Хозяин каравана проследил за взглядом юноши. Его лицо побледнело. Воспоминания о недавней смерти, случившейся у него на глазах, были слишком свежи в памяти.

– Что ты делаешь! – воскликнул он.

Молодой горожанин, на миг повернувшись в его сторону, тихо промолвил:

– Я знаю, что делаю, торговец, – и продолжал свой путь.

Атен устремил взор на Шамаша, мысленно умоляя Его остановить шедшего, как ему казалось, навстречу смерти.

Но бог солнца лишь чуть наклонил голову:

– Это не только его право, но и долг, – проговорил он.

А затем все умолкли, замерли, ожидая, что будет дальше.

Ларс подошел к камню. Талисман стал еще чернее, глядя на наделенного даром недобрым взглядом множества вмиг покрасневших глаз, в которых светилась угроза.

В руках горожанина вспыхнул резким синим пламенем – отблеском холодных снегов маленький кривой нож. По залу разнесся толи вскрик, толи вздох, когда он рассек ладонь, которую, быстро окрасившуюся алой кровью, прижал к холодному боку камня.

Талисман не ответил на прикосновение ударом молнии. Однако в нем не стало больше и тепла. Воздух затрепетал, словно в смехе над глупостью человека, не сознававшего бесполезность своих шагов.

Не обращая ни на что внимания, Ларс продолжал терпеливо ждать. В его обращенных на камень глазах читалось сочувствие, губы чуть заметно шевелились, но не повторяя молитву, а нашептывая слова прощения, утешения и просьбы вернуться назад. Его сердце было открыто, душа распахнута…

И медленно, очень медленно камень начал оживать. Черные тягучие тени сползли с его боков, спеша убраться под землю, едва осознав, что здесь их больше ничего не ждет. Тепло вернулось в талисман и, одновременно, в души всех окружавших его людей. Покой был блаженно сладок, дыхание – ровным и глубоким. Наконец, камень залучился, вобрав в себя блеск доброго солнца. Хотелось вот так стоять, не спуская с него взгляда, забыв обо всем, веря… …Войдя в зал, Бур сразу же увидел Лику. Не замечая более ничего, он бросился к подруге, упал рядом с ней на колени, прижал к груди.

– Солнышно мое! – прошептал он, глядя на нее лучившимися глазами.

Бур испытал ни с чем не сравнимое облегчение, видя ее живой и невредимой, убедившись, что с ней все в порядке. Он был счастлив находиться рядом с нею, чувствовать тепло ее рук, легкое дуновение дыхание…

– Бур, – она спрятала лицо у него на груди, – ты жив!

– Ты жива! Все хорошо, дорогая моя, а будет – просто замечательно. Я сделаю все ради того, чтобы наше будущее было светлым и радостным. Мы заслужили его.

– Ты – да, – она вдруг отстранилась от него, отвернулась в сторону, пряча горькие слезы, побежавшие по щекам. – А я… Я не достойна тебя, не достойна брата! Я не достойна счастья, которое ты предлагаешь мне, да и вообще жизни!

– Лика…

– Ты же слышал, что сказала госпожа Кигаль! Я – ее раба! Люди никогда не простят мне этого, никогда не поймут, что я ни в чем не виновата!…Мне лучше просто уйти, пока их гнев не пал и на вас с Ларсом.

– Что ты говоришь! Все будет совсем не так! Твой брат скоро станет новым Хранителем Керхи, и…

– Тем более! Все, Бур, все… Я… я просто хотела узнать, что с вами все в порядке…А теперь…

Бур похолодел. Ему совсем не нравились потерянно-обреченные нотки, звучавшие в голосе девушки. Он хотел успокоить ее, объяснить, но не знал, что сказать, как убедить, что она ошибается. И, хуже всего, он понимал, что в ее словах много правды. Лика – избранная богини смерти. Его собственное сердце, сколь бы горячо оно ни любило девушку, трепетало от одной мысли об этом, душа замирала в суеверном страхе перед именем своей грядущей владычицы. Какого же должно быть всем остальным?

"Но ведь наша судьба…" – хотел уже воскликнуть он, но остановился, прикусив губу. Он не мог рассказать Лике о том, что открылось в испытании. Не здесь, не рядом с чужими людьми, которыми…

Бур обернулся, ища, сам не зная кого. Его взгляд остановился на повелителе небес, который стоял один у стены зала, скользя отрешенным взглядом по застывшим на почтительном удалении от него людям.

Юноша и сам не знал, откуда взялась смелость. Возможно, все дело было в том, что его душа, не желая мириться с тем, что предсказанное может не исполниться, решила сражаться за свое счастье до конца, что бы ей это ни стоило.

– Господин… – приблизившись к богу солнца, нарушая все заповеди и обычаи, он первым заговорил с Ним.

– Что, горожанин? – тот повернулся к собеседнику, который, не найдя в Его глазах ни тени гнева или недовольства, уже смелее продолжал:

– Господин, прошу, дай совет: что мне делать?

– Разве ты не хозяин своей судьбе? – бровь Шамаша удивленно приподнялась. – Почему ты спрашиваешь меня?

– Я… – он кашлянул, прочищая горло, но голос все равно предательски дрогнул и вообще звучал хрипло, сбиваясь в шепот. – Я говорил с Ликой… Той, которая суждена мне…

– С ней все в порядке?

– Да… Нет… – он замешкался, не зная, как объяснить, ведь небожителю непонятны людские чувства.

– Продолжай же. Я тебя слушаю.

– Прости, господин, прости, что отнимаю у Тебя время, но…

– Ты хочешь, что бы я с ней поговорил?

– Да, господин! – радостно воскликнул Бур, который, преодолев, наконец, преграду, через которую никак не могла перебраться его душа, заговорил быстро, решительно, готовый упрашивать, убеждать, настаивать, но добиться исполнения своей просьбы, что бы это ни стоило. – Она нуждается в этом разговоре! Лика боится, что покровительство госпожи Кигаль обратит против нее, против всех нас не только страх, но и ярость жителей города… Мне понятны ее опасения… Люди… Мы разные. Найдутся те, кто будут бояться Лику, боятся, что она, даже не желая того сама, подчиняясь воле своей покровительницы, отравит Хранителя черным духом и заставит вернуться…встать на путь Ярида… Я понимаю, что это кажется глупым, после того, что всем нам пришлось пережить, после предсказания бога судьбы, но… Но ведь горожане этого не знают! Лика не знает… А я не могу рассказать, не смею… Да и… Разве ж она мне поверит? Как можно поверить в то, о чем раньше мы даже мечтать не смели!

– Этот разговор не мне вести.

– Но господин! – в отчаянии воскликнул Бур.

– Подожди, – колдун качнул головой. – Я ведь не сказал, что не исполню твою просьбу. Я поговорю с ней.

– Спасибо, господин! – на лице Бура расцвела улыбка, которая немного потускнела, когда он услышал последовавшие после короткой паузы слова Шамаша:

– Но не о предсказании.

– Пусть так, – он был готов подбирать даже крошки, когда не мог получить лепешку, думая, что, возможно, не заслужил ее целиком. – Хотя бы несколько слов! Ей станет легче.

– Подведи ее ко мне.

– Да, господин! Сейчас! – и он поспешно бросился за Ликой, боясь, что бог солнца передумает.

Девушка остановилась перед господином Шамашем, опустив голову на грудь. Казалось, что она ждет приговора судьбы, уверенная, что он будет самым черным из всех возможных.

– Здравствуй, – он первым заговорил с ней.

– Господин, – Лика хотела перед богом солнца на колени, но тот удержал ее:

– Не надо…

– Как прикажешь, – та низко опустила голову, выражая свое смирение перед судьбой и согласие принять любую кару за все то, что она еще не сделала, но что, как ей казалось, должно было однажды случиться.

Она не осмелилась сказать что-то еще. Молчал и колдун, глядя на горожанку с задумчивой грустью, словно ему было известно о ней что-то такое, чего не знал даже сам Намтар.

– В чем причина твоего отчаяния? – спустя некоторое время спросил он.- Твои близкие хотят тебе только добра. Они сделают все, чтобы твоя жизнь была светлой и радостной.

– Я знаю, но… Но я ведь рабыня госпожи Кигаль!

– Покровительство – не цепи рабства, а рука помощи… Но даже если бы все было так, как понимаешь это ты, что бы это изменило?

– Я не хочу, чтобы из-за меня брат стал… – она не смогла договорить. Дыхание перехватило, из глаз потекли слезы.

– Успокойся, – Шамаш взял ее за руку. – Все совсем не так. Ты не кара Ларса. Ты его спасение.

– Но…

– Верь мне, девочка. Мне известно твое будущее. И не мне одному. Тебе суждено быть счастливой и делиться своим счастьем с другими. Пока улыбка будет на твоих губах, и лиц твоих близких не коснется печаль. Пойми: ты нужна им, нужна даже больше, чем они тебе.

– Господин…

– Все, девочка. Остальное ты должна понять сама. Лишь ты способна отыскать свое место под солнцем, осознать свое призвание. Никто другой не сможет сделать это за тебя.

– Но разве госпожа Кигаль не принимает решение за меня?

– Конечно, нет. Покровитель помогает, когда его просят об этом, но не вмешивается в чужую жизнь просто так, от нечего делать. Или ты думаешь, что у Эрешкигаль нет других забот?

– Конечно, я не думаю так! – поспешно воскликнула Лика, смутившись. Ее страхи начали казаться ей следствием чудовищного самомнения. Она возомнила себя центром мироздания… И едва она подумала об этом, как ей стало много легче. Сердце забилось ровно, дыхание стало глубоким и спокойным.

– Не бойся ничего. Все будет в порядке. Вот увидишь.

– Я слепая, господин, – с нескрываемой грустью проговорила Лика. Она не понимала, как повелитель небес мог не заметить этого, не верила, что бог солнца решил просто посмеяться над ее несчастьем.

А затем рука, хранившая в себе источник всех стихий, коснулась ее затылка, медленно скользнула ко лбу, задержалась на лице.

И вот… Ей показалось, что краски, такие яркие, которые она не видела никогда в жизни, ворвались, закружились, заполнив собой пустоту мрака. Дыхание перехватило, так что она была не в силах вздохнуть, но Лика даже не заметила этого, когда…

Сперва в отсветах огня перед глазами кружились лишь тени, но затем, медленно, но верно, они начали складываться в образы.

– Я вижу, вижу! – воскликнула девушка. Счастья переполняло ее, вырывалось наружу.

Лика бросилась к Буру, упала ему на грудь, разрыдавшись.

– Ну что ты, что… – растерянно повторял тот, не зная, как успокоить подругу.

Он был счастлив за нее, за себя… И вообще, он был готов плакать вместе с ней, и пусть его слабость увидят другие, это не имело значение. Его удержало лишь то, что рядом был небожитель, совершивший для него даже большее чудо, чем то, о чем он просил…

– Спасибо, господин! – взглянув на повелителя небес переполненными радостью глазами, проговорил Бур. Он низко поклонился богу солнца, понимая, что никакие слова не выразят его признательности, зная, что даже всей своей жизнью он не сможет отблагодарить за это чудо.

– Спасибо! – на этот раз ничто не могло остановить Лику. Она упала ниц, целуя камни у ног бога солнца.

– Встань, девочка, – Шамаш наклонился к ней, помог подняться.

– Как мне отблагодарить Тебя за то, что ты сделал? Это невозможно, и, все же…

– Я лишь вернул то, что принадлежало тебе… – он несколько мгновений смотрел на девушку, затем перевел взгляд на юношу.- Оставайтесь такими, какие вы есть, и вам будет дано все, о чем вы мечтаете.

Лика и Бур чувствовали, что у бога есть и другие дела, что Он и так уделил им немало времени. И, все же, было невыносимо трудно, даже невозможно просто повернуться и уйти. Им страстно хотелось продлить этот миг, хотя бы еще на чуть-чуть отсрочить неотвратимое…

– Господин, мы ведь еще увидимся? – с мольбой глядя на повелителя небес, спросила Лика.

– Конечно, – он улыбнулся ей, – караван пробудит в городе еще несколько дней.

– Если господин позволит, – обменявшись с подругой взглядами, сказал Бур, – мы придем, – и они, низко поклонившись, вернулись к остальным горожанам.

Шамаш проводил их взглядом. Он сделал все, что должен был. Теперь ничто не удерживало его в храме. Было пора возвращаться в караван.

Все в зале были так заворожены зрелищем, происходившим в ее сердце, что только Нинти заметила, как бог солнца, отодвинувшись от стены, повернулся, собираясь уходить.

– Постой! – она глядела на него с удивлением. – Почему ты покидаешь нас сейчас, в миг торжества жизни, когда… – она не могла выразить ни словами, ни образами то, что ощутила – воскрешение, освобождение, вера, которую ничто не поставит под сомнение, счастье, не знающего ни тени, ни границ.

– Я здесь больше не нужен, – просто, даже как-то по-будничному, ответил он. На губы Шамаша легла улыбка, но глаза так до сих пор и не покинула грусть.

Нинти не стала расспрашивать бога солнца о причине этой странной печали. Она была благодарна ему за все, что тот сделал, и не считала себя вправе задавать лишние вопросы.

– Как ты думаешь, – она бросила взгляд на Ларса, который все еще стоял возле талисмана. – Я могу остаться?

– А если я скажу "нет" это что-нибудь изменит? – усмехнулся тот.

Она смотрела на него, не зная, что делать. В глазах – таких чувственных, живых, зажглись слезы. Вся ее сущность рвалась на части…

– Прости меня, девочка. Я не должен был даже в мыслях ставить тебя перед таким выбором…

– Шамаш, я… Я не знаю, как мне быть! Я не в силах просто взять и уйти отсюда!

Это… Это просто невозможно, немыслимо, я сойду с ума, если так поступлю!…И в то же время воспоминания будят иной страх, воскрешают прошлое безумие. Я так виновата перед ними всеми, – скользнув затуманенным слезами взглядом по горожанам, прошептала она.- Тысячелетия я мечтала об одном – попросить прощение… Не у богов – у людей… Им ведь пришлось такое пережить из-за моей ошибки!

– Нинтинугга…

– Если можно, просто Нинти.

– Хорошо, Нинти, – терпеливо повторил он, хотя оба имени – краткое и полное, звучали для него совершенно одинаково, – все время от времени бывают не правы.

Главное не повторять своих ошибок.

– Я не повторю! Шамаш, я сделаю все, чтобы прошлое никогда не вернулось назад! Я очень многое поняла, взглянула на мир совсем иными глазами. Я изменилась.

Прежней Гуллы давно нет… И, все же, я боюсь, что любовь, страх потерять дорогого и столь смертного человека заставят меня вновь вспомнить… Возжелать…

– Нинти, мне немного странно говорить это тебе, и, все же, послушай: поверь в себя, доверься людям, которые тебя окружают. Они помогут тебе там, где ты будешь бессильна… И еще. Будь счастлива настоящим мигом – и ты сохранишь это чувство навсегда. Не думай о вечности – с мыслями о ней ты потеряешь последний миг мечты.

– Шамаш, и все же, я могу здесь остаться?

– Если ты хочешь жить среди людей, почему ты должна отказывать себе в этом?

– Я бессмертна, а они…

– Смерти нет. Есть лишь дорога, ведущая в бесконечность.

– Да, – Нинти улыбнулась. Она видела этот путь. – И почему только я раньше не понимала этого? Спасибо тебе, спасибо за все, что ты сделал для меня, – она оглянулась на стоявших в стороне Ларса, Бура и Лику, после чего добавила: – для всех нас. Спасибо… Могу я попросить?

Тот кивнул, и она продолжала:

– Если мне понадобится помощь, ответ на вопрос, который мне будет не под силу отыскать, я смогу спросить тебя…?

– Конечно. Ты знаешь, где меня искать.

– Для богини это будет не трудно, – облегченно вздохнув, она улыбнулась. – Еще раз спасибо… Мне бы хотелось хоть что-то сделать для тебя, как-нибудь отблагодарить… – она взглянула на Шамаша. – Позволь я вылечу твою ногу. Раны причиняют тебе такую боль…

– Не надо.

– Но почему?! Гордость великого бога не позволяет ему принять помощь? Нет, это не может быть так, ведь я знаю тебя. Но должна быть какая-то причина, объяснение…

Почему ты не исцелишь себя сам? Или ты специально не лечишь ногу, держась за эту боль, словно она тебе нужна? – она не сводила глаз с его лица и когда, говоря это, увидела едва заметный кивок, удивленно воскликнула: – Но зачем? Зачем, во имя свышних!

– Она позволяет мне помнить. И, помня, чувствовать себя человеком…

– Но ведь ты не человек!

Шамаш с грустью взглянул на нее. И богиня, вздохнув, лишь качнула головой, не продолжая расспросов.

– Я, пожалуй, пойду,- проговорила она. Чуть повернув голову, она взглянула на мага, по-прежнему стоявшего у талисмана, который уже почти вернул себе истинный светлый дух жизни. – Скоро обряд закончится. Он отнял у Ларса много сил и ему будет нужна моя помощь.

– Нинти, подожди, – остановил ее Шамаш. – Ты должна знать: Нергал не простит этот город за то, что тот видел Его поражение. Он вернется, чтобы отомстить.

– Это так, – погрустнев, проговорила богиня. Затем она вскинула голову, чтобы сказать решительно и твердо, словно давая святой обет: – Я буду защищать свой город! Не позволю никому его разрушить!

– Найди меня, когда это случится. Я – причина Его ненависти.

– Ты лишь помогал нам, и ни в чем не виноват…

Шамаш поднял рукой, прерывая ее.

– Ты не сможешь остановить Его одна. Не отказывайся от помощи.

– Спасибо! – нет, одного этого слова ей показалось слишком мало, когда оно не передавало и крошечной части ее благодарности. Нинти хотела сказать, как она признательна за все то, что он сделал для города, но замешкалась, пытаясь облечь образами чувства, когда же вновь подняла глаза, увидела, что бог солнца уже ушел… …Шамаш чувствовал себя измотанным до предела. Все как-то наложилось одно на другое: усталость, боль, тяжелые мысли. Он шел медленно, сильно хромая и держась рукой за стену, вспоминая о том, что было, и стремясь по линиям изменившегося настоящего определить, столь велики будут перемены в будущем.

По стене галерее вдруг скользнула легкая тень.

– Подойди ко мне, Ана, – узнав девушку-оленя, подозвал он ее.

Та приблизилась, глядя на странника тем искренне преданным взглядом, который дан лишь животному.

– Ты убежала от караванщиков?

Она вздохнула, всем своим видом говоря, что не виновата, просто поступки, они… совершались вне зависимости от нее.

Потом ее ноздри раздулись, она потянулась носом в сторону оставшегося позади зала, показывая: там чужаки.

– Да, я знаю. И совсем не сержусь, – улыбнулся ей Шамаш.

Она приблизилась к нему, подтолкнула, зовя за собой, прочь из храма.

– Ты права. Нам пора. Пойдем. Я верну все на свои места. Прости за то, что тебе пришлось пережить.

Ана улыбнулась, потерлась щекой о его руку, что-то пробурчала-просвистела, показывая, что не в обиде на Него за случившееся, да и, в сущности, ведь ничего и не произошло… Потом она подставила ему плечо, на которое бог солнца, благодарно кивнув девушке-оленю, тяжело оперся.

Они уже выходили из храма, когда за спиной раздался голос Атена.

– Шамаш! – караванщик, запыхавшись, подбежал к нему. Через несколько мгновений его догнали остальные и остановилась, переводя дыхание.

– Почему ты ушел? – теперь уже ничего не мешало девочке подойти к своему магу, взять за руку, стиснуть его ладонь что было силы, так, чтобы никто не смог рассоединить ее пальцы. – Новый Хранитель вылечил камень! И все стало хорошо!

Ей не терпелось рассказать главное – когда дух талисмана города очистился от дыхания смерти, ей показалось, что он заговорил с ее камнем, нет, даже более того – ей почудилось, что они запели. Она не понимала слов их песне, но чувства, которыми от нее веяло – радость, счастье, мечта… Они переполняли Мати до сих пор. Но не успела она даже начать свой рассказ, как тяжелая рука отца легла ей на плечо:

– Мати, дочка, беги-ка к повозке, – проговорил он.

– Но папа! – плаксиво воскликнула та, обиженная, что ее вновь отсылают прочь. И именно в тот момент, когда ей менее всего этого хотелось!

Понимая, что отца ей не переспорить, девочка с мольбой взглянула на Шамаша, прося разрешения остаться. В ее глазах зажглись слезы "Ну почему, почему всякий раз, как только происходит что-то интересное, меня отправляют в повозку?" -Малыш, – он склонился к ней. – Волчата вот-вот проснутся и будут очень испуганы.

Они во сне видели многое из того, что произошло с нами. Лучше, чтобы в миг пробуждения кто-нибудь был с ними рядом. А я с больной ногой быстро не спущусь.

– Ну… – она тяжело вздохнула, но больше не стала возражать, чувствуя свою ответственность за питомцев и боясь их потерять только потому, что ей, подогреваемой любопытством, захотелось узнать обо всем прямо сейчас и ни мигом позже.

– Покорми малышей и оставайся с ними, – продолжал, не спуская с нее взгляда, Шамаш.- Дождись меня. Я скоро приду.

– Ладно, – она нехотя кивнула, а затем, боясь передумать, поспешно побежала вниз.

– Осторожно! – крикнул ей в след Атен. – Смотри под ноги!

– С ней все будет в порядке, – проводив девочку взглядом, сказал колдун.

– Слава богам… – пробормотал караванщик себе под нос хвалу небожителям, затем повернулся к Шамашу, чтобы сказать: – Спасибо! – он не знал слов, которые были бы способны передать всю его благодарность. Атен мог лишь вложить в этот краткий звук всю свою душу, все чувства и переживания, от страха перед потерей, до радости обретенного спасения.

Тем временем к ним подбежали родители Сати и Ри. Они бросились к своим детям, спеша обнять, прижать к груди, убедиться, что те вернулись к ним живыми, а не отрешенными тенями.

– Мам, ну что ты, в самом деле! – Ри осторожно высвободился из объятий Рами.

– Мамочка, папа! – Сати, наоборот, с радостью отдалась заботам родителей, довольная тем, что, пусть хотя бы на миг, но она вновь может ощутить себя маленькой девочкой.

– Отведите их домой, накормите и пусть отдыхают, – проговорил, обращаясь к караванщикам, Шамаш. – Они сейчас нуждаются во сне более чем в чем либо другом.

– Да, господин, – считая, что должны отблагодарить Его не словом, а служением, и посему не бросая на ветер громких фраз и не произнося долгих речей, караванщики поспешно увели недавних пленников, думая не столько о том, что есть, сколько о том, что будет.

Хозяин каравана проводил их долгим взглядом.

Подростки казались повзрослевшими, задумчивыми и немного грустными.

– Здорово им досталось, – не сразу сумев оторвать от них взгляд, проговорил хозяин каравана.

– Да… Сейчас уже все в порядке, а когда мы их нашли… – Евсей махнул рукой, передавая этим жестом всю безнадежность представшего перед ним. – В общем, – не заканчивая предыдущей фразы, он продолжал дальше, – им пришлось пройти через обряд испытания, чтобы найти дорогу вперед. Поэтому мы и задержались.

– Обряд испытания? – хозяин каравана с сомнением смотрел на брата. – В храме? – он перевел взгляд на Шамаша.

– Так было нужно. Мне очень жаль, что пришлось нарушить ваши обычаи и правила, но иного выхода не было.

– Это был новый обряд! – шепнул на ухо брату Евсей.

– Новый… – тот был так удивлен, даже ошарашен, что не мог подобрать нужных слов.

– Дай нам спуститься к повозкам. Потом я тебе все расскажу, – воспользовавшись его замешательством, Евсей поспешил прекратить до поры расспросы.

– Да, хорошо, хорошо… – конечно, хозяину каравана было не так просто справиться со своим любопытством, как могло показаться. И вовсе не слова брата побудили его остановиться, а то, что, скользнув взглядом по лицу Шамаша, он заметил на Его чертах отпечаток усталости и физической боли.

Бог солнца шел медленно, опираясь на плечо Аны.

– Шамаш… – с тревогой глядя на Него, начала жена Лиса, но умолкла. Она понимала, что должна что-то сделать, помочь, но не знала, как предложить помощь небожителю, и дозволено ли ей вообще сделать это.

– Что, женщина?

– Я… – растерялась Лина. – Все в порядке?

– Да. Успокойся, – улыбнувшись ей, тихим, шуршащим, как ветер голосом, проговорил он: – все позади… Вот что, шли бы вы к детям. Они вас уже заждались…

– Да, – муж с женой переглянулись и поспешно устремились вниз.

Что же до Шамаша, то он смотрел в сторону Ри и Сати, которые быстро удалялись, спускаясь с холма к повозкам.

– Летописец…

– Да, Шамаш? – поспешно откликнулся тот.

– Даже если они наберутся смелости и расскажут о том, что с ними произошло в плену у Губителя, не пиши об этом.

Караванщик понимающе кивнул. Он и сам считал, что так будет лучше для блага Сати и Ри, их родителей, да и всех остальных. "Надеюсь, госпожа Гештинанна простит меня за этот грех, – думал он. – Простит и поймет: я не могу поступить иначе…" Шамаш на миг обернулся к священному холму, который еще только начали касаться перемены.

Он понимал, что воскрешение города будет медленным и мучительным… Не внешнее, нет – солнце вернется в эти стены стремительно. Оно разгонит призраков прошлого, но не сможет заставить забыть о них навсегда. Правда останется в памяти, даже тех, кто до сих пор ничего не подозревает. Сменится поколение – но дети будут помнить, скрепляя воспоминания чтением легенд и рассказом сказок, смешивая реальность с фантазией, правду с ложью, а надежду с верой… И он вновь позвал Евсея:

– Летописец, я понимаю, ты устал… Но это очень важно. Постарайся записать легенду о Керхе здесь, в этих стенах. Будет правильно, если мы оставим ее список горожанам, когда придет время уходить.

– Если нужно, мы можем и задержаться… – осторожно начал Атен. – Не думаю, что новый Хранитель будет против… учитывая, кто Ты.

– И что сделал для этого города! – поспешил поддержать его Евсей.

– В мире все относительно: и добро, и зло, – задумчиво проговорил колдун.

– Но… – караванщики переглянулись.

– Я уже говорил однажды: счастье и беда соединены одной цепью. Так же крепко, как добро со злом. Сейчас кажется, что я сотворил для них добро, но через годы все может обернуться иначе… Если караван успеет собраться в срок, лучше не задерживаться…

– Взгляни: небо очистилось от туч. Призраки исчезли, и… – он хотел еще раз поблагодарить Шамаша за все то, что бог сделал для смертных. Атен искал слова, которые выразили бы хотя бы отчасти всю его признательность и восхищение милосердием и могуществом небожителя… Но так ничего и не сказал, заметив, как дымка печали подернула Его черные глаза. На какое-то мгновение караванщику даже показалось, что в них всколыхнулась грусть, словно эта великая победа была небожителю совсем не в радость.

"Почему, господин, почему Ты так печален в миг торжества?" – слова уже сложились в вопрос, но ему было суждено так и остаться мыслью, не обретя звучания речи.

– Ладно, – проговорил колдун, прекрашая разговор. – Давайте, наконец, спустимся вниз, – и, тяжело опираясь на плечо Аны, Шамаш двинулся вперед.

– Господин, позволь нам помочь Тебе!

– Не надо, – поморщившись от резкой боли в ноге, качнул головой колдун.

– Шамаш, Ты устал… – с тревогой глядя на него проговорил Евсей. – Зачем мучить себя? Разреши, я позову людей – они перенесут Тебя на носилках…

– Нет. Мне нужно время, чтобы кое-что понять.

– Но боль…

– Она помогает думать, очищает сознание, – Шамаш умолк. Его голова склонилась на грудь, глаза опустились вниз, скользя по пологу земли, словно ища среди камней что-то дорогое сердцу, но давно потерянное. – Ступайте. Вам и без меня есть чем заняться. …Следующие три дня пролетели быстро, словно их несли на крыльях ветра.

Горожане валом валили на площадь, покупая втридорога любую мелочь. Люди даже не смотрели на покупки. Главным для них было то, что эти вещи были сделаны руками спутников повелителя небес. Они были не товаром, а святынями.

Сами караванщики тоже были окружены постоянным почтительным вниманием. Их рассказы слушали, затаив дыхание, прося вновь и вновь повторить то, что уже вошло в легенды. Это трепетно-восхищенное отношение растопило сердце даже Атена.

Если бы кто-нибудь, даже сам небожитель, сказал ему в тот, первый день пребывания в городе, что ему будет так трудно прощаться с жителями города, этими еще совсем недавно совершенно чужими и даже враждебными людьми, он бы не поверил.

Однако, сколь бы это ни казалось невозможным, все было именно так.

Солнце едва подошло к зениту, а караванщики, закончив последние приготовления, уже собирались тронуться в путь.

– Пора, – вздохнул Ри, повернувшись к горожанам, пришедшим проводить караван.

Облаченный в золотой наряд Хранителя, Ларс, чьи раны стараниями богини врачевания практически зажили, стоял, опершись о золоченый посох рукой, которая еще совсем недавно была мертва. Бур, прижимая к себе Лику, время от времени смущенно поглядывавшую на своего спутника, всякий раз улыбаясь и краснея, казался повзрослевшим и окрепшим в одежде служителя. Позади, на изрядном удалении маячили фигуры стражей, призванных сопровождать нового хозяина города. К своему немалому удивлению, Ри заметил среди последних одного из той троицы воров, с которым дороги свели его в доме Ларса.

– Ладно, приятель, пора прощаться, – Бур хлопнул караванщика по плечу. – Пусть будет счастливым твой путь. И не поминай нас недобрым словом.

– Мне не сладко здесь пришлось… – Ри поднял голову, чтобы в последний раз оглядеть все вокруг, скользнуть взглядом по стенам храма, вознесенного в небо священным холмом. До последнего мига он не решался взглянуть на него, опасаясь, что этот образ воскресит в памяти воспоминания, которые, поблекнув в лучах испытания, все же сохранились где-то в черной глуби памяти. Сейчас же он не мог не сделать этого, понимая, что иначе будет всю жизнь презирать себя за слабость, которой не место в сердце мужчины, и тем более караванщика.

В первый миг у него перехватило дыхание. Он ожидал увидеть совсем иное: наполовину мертвый, погруженный в удушливое кровавое марево предел, подобный вратам в царство мертвых, вся красота которого не в силах была заглушить чувства отвращения и боли. Но перед ним был светлый золотой замок, исполненный чистотой и покоем. Перемены показались столь сильными и внезапными…

– Как он изменился! – пораженный, прошептал юноша.

– Нравится? – проследив за его взглядом, спросил Бур. По его губам скользнула довольная улыбка. – Это моя Лика постаралась!

– Ну что ты! – щеки девушки залились смущенным румянцем. – Разве бы я смогла совершить такое чудо!

– Не умоляй своих заслуг, сестренка, – жмурясь в лучах яркого теплого солнца, проговорил Ларс. – Это твои идеи. Я лишь помог с их воплощением, – он обернулся, чтобы взглянуть на храм, – и, надо признать, получилось очень даже ничего.

– Госпожа Нинти тоже помогала нам, – поспешила добавить Лика, придерживаясь веры в то, что в бедах виноват лишь человек, в то время как все благо от богов.

– Это кажется странным, – задумчиво проговорил Ларс, качнув головой, – но я вижу в ней не богиню, лишь девушку необычайной красоты и доброты.

– Ты ведь любишь ее, – Бур покрепче прижал к себе Лику, – а для любви, знаешь ли, нет границ и запретов.

– И когда ты только успел до этого додуматься?

– О, друг мой, очень и очень давно… – он собирался продолжать, но тут его взгляд упал на караванщика, на лицо которого набежала тень.

Ри смотрел на повозку Сати. Девушка так ни разу и не покидала ее с того самого мига, как они вернулись домой.

И, сочувственно вздохнув, горожанин умолк.

Когда молчание затянулось, Бур, чувствуя нависшее между ними напряжение, хотел уже сказать:

"Не унывай. Все уладится, вот увидишь. Нужно лишь чтобы прошло время…" – но рука Ларса коснулась его плеча. Маг качнул головой. В его глазах читалось: – "Не надо слов. Ри понимает, что мы все знаем и сочувствуем ему, принимая на свои души часть вины за то, что произошло с ними в нашем городе. А все остальное сейчас не важно".

– Жаль, что мы никогда больше не увидимся, – вздохнул караванщик, – я хотел бы пройти свой путь рядом с такими друзьями, как вы…

– Мы не можем покинуть город, ты ведь понимаешь, – Лика взяла его руку в свои теплые мягкие ладони, – как бы я ни мечтала о дороге… – в этот миг, несмотря на все то внезапное счастье, которым одарила ее судьба за последние дни, она страстно завидовала караванщику. Ведь ему был сужден весь мир, а не маленький островок, пусть и самый прекрасный на свете.

– Ты мог бы остаться в Керхе, – Ларс знал, что Ри не примет его дар, когда судьбой юноши был караван и лежавшая перед ним снежная дорога, но он должен был предложить.

– Нет, – качнул Ри головой. – Прости, но нет.

– Конечно. Ведь никто по своей воле не сойдет с тропы бога солнца.

– Это так. Но есть еще и другое… Я верю, что, рано или поздно, сумею вернуть свое счастье, которое так вероломно отнял у меня Губитель. Если придется, я буду сражаться за него даже с самим богом судьбы и добьюсь своего…

– Да, – кивнули, переглянувшись, горожане, соглашаясь с ним, – счастье достойно того, чтобы за него бороться…

Ри поспешил перевести разговор на другую тему.

– Богиня врачевания вернула тебе зрение… – глядя на Лику, проговорил караванщик.

Он испытывал некоторую робость при общении со своими знакомыми, которые вдруг в мгновение ока превратились, волей небожителей, в правителей города. Особенно это касалось сестры Ларса. Парни… А, они всегда поймут друг друга. Девушка же – существо совершенно иного порядка.

– Нет, – улыбнувшись, качнула головой Лика, – господин Шамаш.

– Шамаш? Разве он врачеватель? – удивленно воскликнул Ри. Хотя, собственно, что тут было странного, ведь богу солнца под силу все.

– Я несказанно благодарна Ему за это, – та подняла голову, огляделась вокруг, ища глазами небожителя, чтобы в который уже раз вознести Ему хвалу за великую милость. Девушка тяжело вздохнула: – Мне бы увидеть Его. Хотя бы еще разок!

– Пойдемте. Я проведу вас к Нему.

– Что ты, Ри, мы не можем, – горожане переглянулись. – Нельзя идти к богу, просто потому, что нам хочется! Это непочтительно!

– Идемте, я говорю! Уверен, Он будет рад увидеть тех, кому помог. Или вы хотите, чтобы Шамаш сам пришел к вам?

– Нет, конечно! – они перестали отказываться. И, потом, должны же они были отблагодарить бога солнца за все, что тот сделал для них. …-Шамаш… – Ри первым приблизился к богу солнца, сидевшему на краю своей повозке, не спуская пристального взгляда с золотого замка. – Прости, что отвлекаю Тебя…

Тот повернулся к ним, улыбнулся караванщику, отметив про себя, что юноша смело смотрит в будущее, не оглядываясь более назад. Потом его взгляд остановился на горожанах, которые хотели пасть пред ним на колени, но Шамаш поспешно остановил их:

– Не надо… Я рад, что с вами все в порядке.

– Благодаря Тебе…

– Нет. В этой жизни ничего не дается просто так. Счастье нельзя получить в подарок. Его надо заслужить. Все, что вы сейчас имеете и приобретете в будущем, будет вашим по праву.

Никто не осмелился оспаривать слова бога, возражать Ему. Даже если в душе думал иначе.

– Спасибо Тебе!

– Вам спасибо. За готовность сражаться до конца. Если бы вы сдались на милость Губителя, все бы закончилось совсем иначе.

– Мы всего лишь смертные… – проговорил Бур, с удивлением глядя на небожителя.

Он никак не ожидал услышать из Его уст такие слова.

– "Всего лишь"? Самая великая сила мироздания – жизнь. Этот мир и те, кто в нем живет – ее источник, отрезок пути, без которого не было бы ничего. Никогда не принижайте себя и того, что вас окружает. Чтобы пройти свой путь достойно, нужно выпрямив спину шагать вперед, а не стоять на коленях. Не важно – бог перед вами или другой человек, лишь уважая себя, своих близких, дело своих рук вы добьетесь, чтобы вас уважали окружающие. И помнили.

– Спасибо Тебе! – Они пришли лишь чтобы произнести слова благодарности, а получили Совет, о котором и не мечтали.

– Будьте счастливы.

Низко поклонившись в знак благодарности и почтения, горожане удалились, не смея более отвлекать на себя внимание небожителя.

– Он не стал с нами прощаться! – шепнул Бур на ухо Ларсу. Его глаза горели.

– Да, – кивнул Хранитель. – Значит, мы можем надеяться на новую встречу!

Атен, ожидавший в стороне конца их разговора, подошел к повелителю небес, стоило последним словам отзвучать.

– Все в порядке?

– Да… – устремленный на караванщика взгляд был спокоен и задумчив.

– Мы можем отправляться в путь?

– Да, – он поднял голову, чтобы еще раз взглянуть на замок мага. На его лицо набежала тень. – Этот город ждет много счастья, – негромко проговори он. – Но, придет время, и в него вновь забредет беда. И ничего не изменить… А даже если бы это было возможно, вряд ли стоило бы… Ведь, явившись новым испытанием, она даст новые силы…

Конец 3 книги

This file was created

with BookDesigner program

[email protected]

16.10.2008