– Мы уже в мире сна? – спросил Ри, не в силах скрыть любопытства.

Все случилось так быстро, что он даже не успел испугаться тому, что могло ждать впереди.

А ведь еще мгновение назад, отправляясь в этот удивительный путь, он думал о том, чтобы все как можно лучше рассмотреть, подробнее запомнить, чтобы потом помочь Евсею составить очередную легенду. Молодой караванщик не сомневался, что увиденное им будет достойно того, чтобы об этом помнили. И вот, как он ни старался, что ни делал, события почему-то проходили мимо него, словно назло, не желая оставлять в памяти даже самое блеклое отражение.

Единственное, что он помнил, были тени… Тени не образов – чувств.

Его взгляд затуманился, мир поблек перед глазами, голова, а затем и все тело налилось такой тяжестью, словно метель свалила его, прижала к земле, а затем намела поверх огромный неподъемный сугроб. Но прошло лишь мгновение и тяжесть сменилась удивительной легкостью, такой, что, казалось, вдохни поглубже – и полетишь.

Он огляделся вокруг. Ничего. Нет, это было не "так себе", и даже не "ничего необычного", а именно ничего в самом простом и безликом значении этого слова. Но, с другой стороны… Ри ведь бывал прежде в пустоте, в той, настоящей. Ему было с чем сравнивать. И, сравнивая, он понимал: здесь все иначе – не холод отчужденности, а ожидание творения. Казалось, что все вокруг тянется навстречу, ожидая прикосновения, которое даст жизнь.

– Это не владения Лаля, – ответил один из серых спутников-призраков. – И даже не сон. Это приграничье, подступы к царству сновидений.

– Странное место, – прошептала Сати, проведя перед собой рукой, толи пытаясь что-то нашарить, толи отвечая на движение окружающего мира, толи просто приглаживая воздух.

– Не бойся! – Ри бросился к ней, стремясь защитить… Он и сам не знал от чего.

От всего. Всего, что было или будет, не было и быть не могло.

– Я не боюсь, – грустно улыбнулась та. Чего бояться, когда ничего не жаль потерять? Сати медленно огляделась вокруг. – Здесь все необычно. Мир… Он словно ждет, когда мы его разбудим…

– Он ждет. Ты права, – проговорил призрак, – но не пробуждения, а того момента, когда вы заснете достаточно крепко, чтобы, отрешившись от реальности, увидеть то, что ждет за гранью.

– То, чего нет?

Тот кивнул:

– Да. Все, что существует, наделено обликом, порою даже не одним. Но вовсе не обязательно, что все, имеющее обличие, существует. Ты понимаешь, что я имею в виду, странница?

– Да. Хотя не со всем согласна. Вот моя грусть. Она есть. Я чувствую ее всем сердцем, она реальна. Но глаз не видит ее, ведь у нее нет облика…

– Есть. Оно просто невидимо для тебя. Потому, что ты не хочешь его видеть. Лик есть у всего: надежды, веры, боли… Как он есть у любви.

– Прежде чем мы пойдем дальше, – продолжал второй призрак, – вы должны понять: сон – это не явь, но и не небыль. Он стоит на грани, сплетаясь из множества нитей, среди которых ваши чувства, память, фантазии… Но во сне есть и то, что приходит из-за скрытого за гранью мироздания.

– И что же это? – обратив на него сосредоточенное, даже жесткое лицо человека, с опаской глядевшего на все неизвестно, видя в нем скорее зло, чем добро, спросил Ри.

– Не знаю, – ответил летописец, – все, кто увидел, понял – не смогли вернуться, навеки оставшись за чертой.

– Странно, – прошептала Сати, – я каждую ночь вижу сон, порою даже не один, но никогда прежде не попадала в подобное место на грани яви и сновидений.

– Обычно спящий минует его так быстро, что не замечает, как не видит мига в потоке времени.

– Почему же сейчас все не так?

– Чтобы попасть не в какой-нибудь сон, а именно в тот, что нам нужен, необходимо иметь возможность выбирать.

– Но ведь у нас нет такого права, – глядя то на своего друга, то на призрачных спутников, проговорила Сати, – или есть?

– Госпоже было нужно, чтобы оно у вас было. И Она наделила вас им.

– Госпожа Кигаль? Ты о ней говоришь? Но разве мы в пределах ее владений?

– Нет. Но Богиня смерти – величайшая из повелительниц. Ей многое дано. И Она понимает: вам нужна эта остановка, чтобы понять, что такое сон. Иначе весь путь не будет иметь смысла, ведь вы должны войти в тот мир не безропотными рабами, а хозяевами своей воли.

– И что же это? Что нам нужно знать, чтобы оставаться свободными?

– У сна есть свои законы. Главный из них – всем правят желания. Если вы захотите попасть в кошмар – вы окажетесь в нем, будете думать о страхе – и он станет вас пугать, а захотите счастья – и что бы ни случилось, как бы повелитель сна не стремился к иному, вы будете счастливы.

Ри усмехнулся:

– Это просто – желать лучшего.

– Увы, все не так просто, как ты думаешь. Истина дается в чужие руки с неохотой, спеша уколоть шипом розы или ужалить ядовитым зубом змеи.

– Но вы говорили…

– Дело не в словах, а в том, что за ними стоит. Правд множество, истина же всего одна.

– Мы прошли испытание и знаем, каково выбирать, – Ри был готов обидеться. Пусть те были древними летописцами, но они давно умерли, превратившись в тени, которым не престало учить живущих, как им жить. Искусству умирать – еще может быть, но и только!

– Здесь все наоборот, – не обращая внимания ни на его слова, ни на чувства, монотонно продолжала тень, – не вам дается множество дорог, из которых вы выбираете одну, а вы испытываете бесконечность чувств, желаний, фантазий, одно из которых повелитель сновидений и спешит осуществить…

– Тогда в чем же вообще выбор! – вскричал Ри, чувствуя начавшее нарастать в его душе напряжение.

– В желании.

– Я ничего не понимаю… – пробормотала Сати.

– Я тоже, – Ри подошел к ней, встал рядом, словно проводя грань – противостаяние между живыми и мертвыми.

– Смертный может выбирать свой сон. Но для этого ему нужно подчинить себе все свои желания, все абсолютно.

– В этом нет ничего сложного…

– Совсем наоборот, – прервал юношу призрак. – Ты недооцениваешь власть чувств над собой. Подчинить их то же самое, что держать в полном повиновении свои мысли, заставляя приходить в голову только нужные, а не все равно какие… Не понимаете?

Хорошо, – в голосе тени послышался глубокий усталый вздох, словно той надоело долгое, но безрезультатное объяснение. – Попробуем иначе. Представьте себе, что вы встречаете бога, который, будучи благосклонен к вам, обещает исполнить желание. Но только одно, одно единственное.

– Ну и…

– Бог слышит ваши мысли столь же отчетливо, как и речь, не делая никаких различий между словом, произнесенным в слух, и мелькнувшим в голове. И, в результате, исполниться может не заветное желание, а то, которое лишь случайно забрело к вам под действием голода, жажды или чего-то там еще…

– Ты хочешь сказать, – осторожно подбираясь к пониманию, как охотник к добыче, начал Ри, – что если моим случайным желанием будет глоток воды, – он провел шершавым языком по вмиг высохшим губам, – то…

– То сон выбросит тебя в сердце озера, спеша удивить своей щедростью, которая знает границ.

– Да-а-а, – с шумом выдохнул Ри.

– Но мы же не можем властвовать над всеми чувствами и желаниями, когда среди них есть те, которые выше нас! – проговорила Сати, с ужасом глядя на призраков, словно те подвели ее к самой границе ужасного кошмара!

– А есть еще память, фантазии…

– Все так сложно…! – качнул головой Ри, у которого уже не было прежней уверенности, что они смогут выполнить поручение небожителей.

– И мы должны со всем этим справиться! – в ужасе прошептала Сати.

– Мы не сможем. Ээто выше человеческих сил.

– А вы не люди.

Казалось бы, они дошли в своем удивлении до предела, все, дальше некуда, но эти слова заставили их остолбенеть, лишившись дара речи.

– Кто же тогда мы? – прошло не одно мгновение, прежде чем случайные искры мыслей, подобные вспышкам пламени в потоке огненной воды, стали вновь складываться в образы, обретая звучание слова.

– Спящие.

– У-ух, – и Ри, и Сати вздохнули с облегчением. Они ожидали услышать нечто совсем иное, вроде "призраки" или "духи".

– Спящие – это особое состояние, достигая которого все – и смертные, и духи, и демоны и даже боги становятся похожими. Сон равняет их. В нем нет женщин и мужчин, детей и взрослых, людей и животных, нет никаких иных различий, ничего, за исключением одного-единственного – между повелителями снов и их рабами.

– Но мы – не властители снов! Ведь у нихесть лишь два бога – госпожа Айя и… и Лаль, – они впервые произнесли вслух это имя и умолкли, пораженные тому, как легко соскользнуло с их губ то слово, которое все остальные караванщики предпочитали не помнить.

– Все относительно, спящий, – призрак привел своих спутников к грани и когда те уже занесли ногу над пустотой, понял, что пора указать им спасительный путь – невидимый мост над бездной. – Если между нами и богами нет разницы…

– То мы можем представить себя повелителями сновидений! – вскрикнула Сати, пораженная своим открытием.

– Да! – Ри потребовалось лишь одним мгновением больше времени, чтобы понять, о чем идет речь. И сразу же все слова, которые казались разрозненными звуками, сложились в стройный узор. – И тогда мы сможем…

– Но осмелимся ли мы? – прошептала Сати, которая успела сделать в своих размышлениях следующий шаг – от радости озаренья к боли и страху новых сомнений.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Ри, думая о себе. – Раз во сне нет разницы между смертными и богами. О Лале же говорят, что он всего лишь подросток, такой, каким я сам был недавно.

– Да, но госпожа Айя… Простит ли Она меня за это, за мою дерзость?…Представить себя Ею…!

– Это только сон, спящая. Здесь нет лунной богини. Только ты, представляющая себя наделенной способностью повелевать снами. Только ты, – повторила тень. И тут ее очертания начали меняться, обретая пусть блеклые и расплывчатые, но, все же очертания.

– Госпожа! – первой узнав повелительницу смерти, воскликнула Сати, а затем сжалась в испуге под горящим взглядом грозной богини.

– Тихо, девочка! – остановила ее Кигаль. – Не бойся. Я здесь лишь для того, чтобы помочь.

– Госпожа… – начал было Ри, собираясь спросить…

Но богиня остановила его:

– Не прерывай меня. У нас осталось совсем мало времени… Сейчас я – лишь тень.

Сей мир не подпускает меня к себе. Я чужая для него даже в большей мере, чем он чужд мне. Но те слова, которые я должна была вам сказать, указывая направление пути, могли прозвучать только здесь.

– Но почему Ты… – караванщик был поражен, его глаза полнились непониманием, когда ему казалось, да что там, он был почти уверен, что их призрачные спутники – два мужчины – летописца древности. Их голоса… Они звучали так похоже! И вообще… Он хотел спросить… Но умолк, не договорив фразы до конца, ведь, что бы там ни было, он не мог не то что требовать, но даже просить объяснений от богини.

– Так было нужно, – черты богини начали теряться, растворяясь в безличии тени. – Если бы вы знали, что с вами говорю я, то приняли б на веру любое сказанное мной слово.

– Да! – Конечно! Как же иначе? И все сразу стало бы таким простым! Не было бы сомнений, и вообще…

– Но здесь нужна не вера, – качнула головой тень, отступая на шаг назад, – а понимание. Чтобы продолжать этот путь, вы должны были не просто увидеть его, но прочувствовать, ощутив в себе каждую снежинку, что ляжет под ваши ноги, – она все удалялась и удалялась, голос звучал так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы расслышать произносимые слова. – Это все, что я могла для вас сделать.

Дальше вы пойдете одни. Летописец Мара укажет вам нужные врата, – второй призрак, оставшийся со странниками, низко склонил голову в немом покорстве. – Помните, что вы узнали на приграничье, – и исчезла.

– Пора, – беззвучно проговорил дух минувшего и в тот же миг серая дымка тумана, скрывавшая за собой все вокруг, спала, открывая взглядам спящих ровную, мощеную серым камнем площадь, бесконечную как сама пустыня.

Это место было похоже… Странники не могли сравнить его ни с чем, что видели прежде, ибо оно имело знакомые черты, однако соединенные в столь причудливый узор, что его смысл и назначение оставались покрытыми тайной.

Камень под ногами. Гулкое эхо, отзывавшееся на каждый шаг… Такой предстала бы, наверно, перед их взорами торговая площадь покинутого города, застывшего на грани умирания. А ее бесконечность лишь усиливали тягостно гнетущее впечатление.

Но стоило взглянуть на все иначе, и перед глазами возникал огромный дом, с которого безжалостный ветер сорвал крышу, разрушил до основания все стены, не оставив ни камня, но где, по причуде судьбы или желанию решившего позабавиться бога, остались все двери – множество дверей: больших, в которые могла бы проехать целая повозка, и совсем крошечных, в которые смогла бы проскочить разве что мышка или жучок. Среди них были покрытые золотой чеканкой с драгоценными камнями, которые сверкали в лучах собственного света будто врата в небесные земли богов, а были и старые, обшарпанные, покосившиеся так сильно, что, казалось, – один порыв ветра – и они, не удержавшись, рухнут, обращаясь в прах.

К горизонту уходило их бесконечное множество, в котором не было ни одних врат, похожих на предыдущие, или хотя бы отдаленно напоминающие последние, словно то существо, которое создало это место, обладало воистину безграничной фантазией.

Призрак быстро скользил между ними, ведя своих путников к тем, за которыми были владения повелителя сна. Ри и Сати показалось, что прошла целая вечность, прежде чем их проводник, не проронивший с тех пор, как они оказались в краю бесконечных врат ни слова, словно оно было способно открыть не ту дверь, выпустив на волю все беды мира, остановился.

С губ караванщиков, которые уже мысленно представляли себе, какими будут врата в мир сновидений, сорвался вздох разочарования. Это были самые обычные дверные створки, как в доме мелкого ремесленника или небогатого купца – ни золота, ни дорогого дерева – лишь обычный сероватый камень, пусть ровный, старательно отшлифованный, но лишенный каких бы то ни было украшений, словно хозяин не мог себе их позволить…

У этой двери не было ни засова, что преграждал бы пришельцам путь, ни ручки, взявшись за которую было бы легче ее отворить.

– Вот они – врата мечты, – указав на них рукой, сквозь которую как тонкую шелковую ткань было все видно, проговорил призрак.

– Врата мечты? – повторил Ри. – Странно. Почему дверь во владения бога обмана называются так красиво и солнечно?

– Мечта – она и есть обман – обещает исполнение и всякий раз обманывает, когда, исполнившись, перестает быть самой собой.

Двери открылись, повинуясь воле невидимой силы, или голосу, или чему-то иному, сокрытому до поры. Но караванщики даже не задумались над причиной произошедшего.

Они во все глаза смотрели на мир, простилавшийся за дверями.

Это был сад, самый чудесный из всех, что им когда-либо приходилось видеть в своих жизнях. Вырывавшийся из его пределов теплый игривый ветерок доносил на своих крыльях сказочные ароматы цветов, дыхание свежей зелени, напевы восхитительных птиц… Рядом с этим местом казался менее восхитительным и желанным даже божественный сад благих душ, чей облик, пусть и потерявший с течением времени былой блеск, обретая новые черты взамен забывшимся, продолжал храниться в памяти тех, кому посчастливилось побывать в нем при жизни.

Тот мир раскрывал свои объятия, позволяя прийти в них, этот – звал к себе, манил, обещая все на свете и исполнение самой заветной мечты в придачу.

Но в тот миг, когда караванщики уже, отдавшись во власть чувствам, хотели войти в сад, между ними и дверью встал призрак летописца. Он молчал, не останавливая своих спутников, никоим иным образом не пытался их задержать. Но когда те, не понимая, в чем дело, подняли на него взгляды недоумевающих глаз, через прозрачную дымку – полотно призрачной плоти – они увидели скрывавшийся за дверью мир совсем иным – безликой серой массой, охапкой поблекшего, подтаявшего во власти тепла приграничья снега. И то, что еще мгновение назад казалось мечтой, стало самым большим разочарованием. И слова… Они вновь и вновь звучали в их ушах. Мечты – это обман. Надежда и разочарование – две стороны одной монеты, – говорил им собственный опыт.

То, что еще мгновение назад представлялось невозможно сложным, теперь виделось простым: ведь караванщикам приходилось выбирать всего лишь чему верить – мечтам или реальности.

И стоило им сделать этот выбор, как сомнения порвали цепи притяжения мира сновидений, поменяв господина и недавних слуг местами.

– Ступайте, – увидев в их глазах отражение понимания, призрак отступил назад. – Теперь вы свободны от обманного заклятия сна и сможете исполнить поручение госпожи Кигаль. Я же буду ждать вас здесь, следуя воле повелительницы моей души, – и, оставаясь, как казалось, не просто позади, но в минувшей жизни, призрак померк, распавшись на сгустки туманной мглы.

– Тебе страшно? – Ри подошел к Сати, взял ее за руку, стремясь не только успокоить подругу, но и успокоиться самому.

Молодая караванщица не вырвала из его горячей ладони холодных пальцев, отталкивая от себя, но лишь взглянула на него с той отрешенностью, с которой обычно смотрят на старого знакомого, привычного и безразличного, как доски в повозке. Помолчав несколько мгновений, словно прислушиваясь к происходившему в своей душе, она качнула головой:

– Нет, – произнесла она, не просто храбрясь, надеясь или веря, но зная, что все именно так. – Раз небожители уверены, что мы сможем выполнить Их волю, значит, так оно и будет.

– Неужели ты сейчас думаешь лишь об этом? Не о том, что нас ждет впереди? А если нам предстоит встретить Губителя? – он осознанно говорил те слова, которые должны были взволновать подругу, стараясь вывести ее из состояния смиренного безразличия, в котором она пребывала с тех пор, как караван покинул Керху.

Сати даже не вздрогнула, услышав роковое имя, лишь подняла на Ри взгляд глубоких печальных глаз, в которых царила грусть. "Мне все равно, – говорили они, – все самое ужасное, что могло произойти, случилось, все, что можно было потерять, я потеряла. Я более не живу своей жизнью, ибо в ней не осталось места счастью, мой путь – служение богам, помощь людям. Теперь мне не приходится бояться за себя, только за других…" -Будь осторожен, – тихо проговорила она, глядя на Ри как заботливая сестра на брата.

– Я не дам тебя в обиду! – сжав ее пальцы, сказал тот с тем видом, каким дают не простые минутные обещания, но вечные клятвы.

– Нам нужно идти. Госпожа Кигаль говорила: у нас мало времени. Так что, – она потянула его за собой к открытой в сад двери. – Пойдем, братик.

– Братик? – удивленно взглянул на нее нее Ри.

– Конечно, – та улыбнулась.

Впервые за столько бесконечно-долгих дней он видел ее улыбку! За ее свет, сколь бы тусклым он ни был, караванщик был готов отдать все мироздание. И, все же, брат… Это было не то слово, которое он хотел услышать из ее уст.

– Конечно брат, ведь Айя и Лаль…

– Брат и сестра, – кивнул Ри, понимая теперь, что стояло за словами подруги. – Ты права… Но я никогда не смогу тебя ненавидеть, как Лаль ненавидит госпожу Айю.

– Я тоже не хочу ненавидеть тебя. Мы будем другими. Такими, какими мы захотим.

Ведь мы останемся собой.

– Несмотря ни на что.

И так, взявшись за руки, они переступили границу мира снов. Стоило им сделать это, как дверь закрылась за их спинами, растворившись среди образов сада мечты так, словно ее никогда раньше и не было.

– И, все-таки, – вздохнув, прошептал Ри, глядя по сторонам, не в силах не удивляться красотами сказочной земли, – пусть даже я знаю, что это только мираж среди снегов пустыни…

– Всем нам время от времени хочется обмануться, – закончила его мысль Сати.

Ри взглянул на нее, не уставая восхищаться теми переменами, которые произошли с Сати после испытания. Из наивной самовлюбленной девчонки она превратилась в умную, заботливую женщину, слышавшую голос души, не только чужой, но и своей тоже.

– Ты права. Ладно, – он вновь огляделся вокруг, но на этот раз не просто стремясь порадовать душу или запомнить образы – картинки, которые потом можно будет вплести в полотно легенды, но и ища цель своего прихода. Ведь они должны были не только наблюдать, но и действовать. – С чего начнем?

– Нам нужно найти детей.

Их окружал сад, полный прекрасных цветущих деревьев, которые, тихо наигрывая на струнах ветра, пели задумчивую долгую песню-шорох, в которую вплетались, словно атласная нить в серую косу, трели не видимых за листьями деревьев пичужек. Под ногами густым зеленым мехом огромного спящего вечным сном зверя расстилались травы, то вставая по пояс, то припадая к самой земле, едва касаясь щиколоток ног странников. И среди буйной зелени то там, то тут виднелись маленькие головки хрупких цветов.

Они шли, раздвигая кусты, надеясь, что детишки затаились где-то совсем рядом, и, испуганные, прячась за листвой, ждут, когда взрослые придут им на помощь.

Но за ветками кустов их встречали лишь любопытные глазки-бусинки зверков, никогда не знавших ножа охотника, а потому не испытывавших страха перед нежданными гостями.

– Малыши, где вы? – пройдя уже, как им показалось, половину сада, но так никого не найдя, позвал Ри, надеясь, что, услышав знакомый голос, они непременно отзовутся.

На его зов откликнулись птицы, закричали, зашумели, словно уставшие матери, у которых и так дел невпроворот, а тут еще гости свалились как снег на голову.

Заволновались деревья. Стремясь помочь в поисках, они засуетились, заметались, приподнимая раскидистые нижние ветки, спеша заглянуть под них и убедиться, что пропажа скрывается не там.

Даже звери выбрались из своих укрытий и застыв перед странниками, стали смотреть на них глазами, в которых одновременно был вопрос: "А что случилось?" и желание помочь: "Хотите, мы поищем? Нам будет проще, мы ведь знаем эти края. Только скажите, кого нам искать".

Но разве караванщики могли перепоручить другим, доверить созданиям чужого, враждебного мира выполнение того поручения, что возложили на них небожители, разве могли они обмануть Их ожидания, дав себя обмануть?

Еще раз внимательно оглядев все вокруг, Ри повернулся к Сати.

– Этот мир куда больше, чем я думал, – проговорил он.

– Однако, в то же самое время, он столь маленький, что помещается в наших головах.

Ведь все это, – она развела руками, – лишь сон, наш сон.

– И мы его повелители… А раз так, нам с самого начала было нужно пожелать, чтобы поскорее найти малышей…

– Дорогу, которая прямо, не петляя и не сворачивая, привела бы нас к ним.

– Верно. И эта дорога не обманет нас, не заведет неизвестно куда, потому что она будет проведена нами самими, нашим желанием, став такой, какой мы хотим.

– Мы и никто другой, – на какой-то миг их сверкавшие глаза встретились, радуясь тому, как хорошо они понимают друг друга.

А потом они увидели у себя под ногами прямую, как луч солнца и такую же золотую, сверкавшую, излучая свет и тепло, тропинку. Она, пронзив сад насквозь, не замечая никаких преград, словно их и не было вовсе, вывела молодых караванщиков на поле, посреди которого застыло как огромное зеркало чистое синее озеро.

– Знаешь, – оглядываясь вокруг, проговорила Сати, – если бы я не увидела сквозь плащ призрака истинный облик этого края, то была б очарована им…

– Настолько, что не захотела бы его покидать?

– Да, – кивнула она. – Конечно, мы найдем детишек. Может быть, не сразу, но рано или поздно это случится… Поиски – не самое трудное, что нам предстоит. Гораздо труднее будет убедить их вернуться с нами…

– Вернуться, – повторил Ри, опустив голову на грудь. На его лицо набежала тень.

– Что-то не так?

– Да нет… – ему не хотелось делиться своими мрачными предчувствиями, страхами, тем более зная, что этот мир может захотеть воплотить именно их в действительность, но, с другой стороны, он должен был сказать, надеясь, что вместе они смогут быстрее найти путь. – Просто никто нам не сказал, как возвращаться.

– Но ведь это понятно и так! – воскликнула Сати. – Для того, чтобы проснуться, достаточно лишь захотеть этого!

– Ты так уверена, словно тебе уже приходилось раньше прибегать к помощи этого средства.

– Ну конечно! Ри, – она резко повернулась к нему, заглянула в глаза, – что ты делаешь, когда тебе снится плохой сон?

– Мне не снятся кошмары! И вообще, – ему хотелось поскорее прекратить этот разговор, – здесь лучше не говорить о дурном, – караванщик опасливо огляделся вокруг, словно ожидая, что от одного дурного слова окружающий мир начнет меняться, обращая сказку кошмаром. – Идем…

– Постой, послушай меня! – продолжала удерживать его на месте Сати. – Вспомни: когда ты был маленьким, тебе снилась метель. Ты рассказывал мне, как она надвигалась на тебя белой холодной стеной, стремясь занести снегом, сковывая им, оставляя в его слепом плену навсегда. Помнишь?

– Нет! – детские страхи вдруг вновь вернулись к нему, впитав в себя новые, неизвестно откуда взявшиеся силы. – Это было. И прошло!

– Да, конечно, я только хотела спросить: что ты делал, когда это происходило? Как ты спасался от кошмара?

– Я не помню! И не хочу вспоминать! – упрямо повторил Ри, глядя на спутницу с нескрываемым раздражением, за которым проскальзывали порывы возраставшей с каждым мигом враждебности. – Слышишь: не хочу!

– Но это важно! Ты пробовал убежать от него, или…

– ДА! – не выдержав, зло крикнул он. – Да, я убегал от своего страха! Ты это хотела услышать? Ты хотела, чтобы я почувствовал себя трусом, который не способен справиться с собственным сном?

– Вовсе нет! – Сати глядела на него с болью, сочувствием и вместе с тем с удивлением. Она никогда прежде не видела его таким: резким, нервным, злым. В какое-то мгновение она даже перестала узнавать Ри, таким незнакомым и чужим он вдруг стал. И, все же, она должна была довести этот разговор до конца, даже ценой той дружбы, которая была жива пусть не в памяти, но в сердце. – Я хотела, чтобы ты вспомнил, что было потом, потом, Ри! Ведь убежать от сна нельзя, иначе как проснувшись! Пока ты в его власти, он настигнет везде, ибо все вокруг – он, он один! Неужели ты не понимаешь…

– Ты хочешь сказать… – ему потребовалось совершить невероятное усилие воли, чтобы заставить себя успокоиться, взглянуть на все иными глазами и задуматься. – Что я хотел проснуться и потому просыпался? И сейчас нам достаточно…

– Да! – она облегченно вздохнула, глядя на друга сверкавшими глазами, обрадованная тем, что он вновь стал самим собой, и между ними опять воцарилось уже, казалось, утерянное понимание.

– Пожелать, – закончил он свою фразу. – Но… – в нем все еще оставались сомнения.

Пусть их тучи рассеялись и то, что закрывало солнце, было всего лишь маленьким облаком, но и его было достаточно, чтобы нарушить чистоту небесных просторов его души. – Мы ведь с тобой не просто спим. Нас усыпила воля госпожи Кигаль…

– Ну и что же? Это ведь не смерть, а сон! Что бы ни заставило нас прийти сюда, этот мир все равно остается лишь сном, пусть даже он – сон, который придумал для себя бог сновидений! В нем действуют те же законы – законы исполнения желаний. И если мы захотим проснуться, ничто не сможет удержать нас здесь!

– Да, госпожа Кигаль говорила…

– И, потом, небожители ведь следят за нами. Шамаш и госпожа Кигаль. Едва Они заметят, что мы просыпаемся, Они помогут нам.

– Ты права, – наконец-то в его душу вернулась уверенность. – Знаешь, – он грустно усмехнулся, – не понимаю, что вдруг на меня нашло. Эти сомнения, страхи… Я словно вдруг стал другим. Совершенно другим. Не собой.

– Может быть, ты начал вести себя как бог сновидений…

– Как ты стала походить на госпожу Айю?

– Да, – кивнула Сати. Повернувшись в Ри боком, она взглянула вокруг, на окружавший ее мир. – И богиня поделилась со мной своей мудростью… Сама бы я никогда не смогла понять все это, добраться до истины тех знаний, которые открылись мне… Она столь добра…

– А Лаль? Неужели он действительно такой – вечно сомневающийся, беспокойный, мечущийся из стороны в сторону? Нет, – он не мог в это поверить. – Не возможно…!

– Но почему?

– Ведь он бог! Бог не может быть… слабым! Сомнения – они ведь признак слабости, верно? Сильный не оглядывается постоянно назад, не мечется из стороны в сторону, не в силах решиться, куда делать следующий шаг и делать ли его вообще…

– Бог сновидений… Бог обмана… – Сати задумчиво качнула головой. – А может быть, он и не бог вообще. Называют же его духом.

– Дух? Это брат великой госпожи Айи дух?!

– В эпоху древних легенд Айя была одной из младших богинь. Это время снежной пустыни, эпоха болезни повелителя небес возвысила ее… И, потом, боги всегда были разными. Один сильнее, другой – слабее. Не важно, кто чей брат или сестра…

– Ну, это… – он умолк, не зная, что сказать. Конечно, он помнил легенды.

Помощник летописца, попробовал бы он их забыть! И все же… Почему-то ему была противна сама мысль об этом, словно та часть его разума, которая считала себя Лалем, сопротивлялась такому принижению своей сущности. – Ладно, давай не будем об этом. Мы и так заговорились. Пора продолжать путь. Детишки, небось, заждались нас. Пошли… – он потянул ее за собой.

Но та вдруг остановилась, как вкопанная, глядя себе под ноги широко открытыми от удивления, ничего не понимавшими глазами.

– Что с тобой? – с сомнением глядя на нее, спросил Ри, думая, что, возможно, сомнения, которые еще совсем недавно властвовали его душой, потеряв над ней власть, перебрались к Сати и терзают теперь ее. Если это так, то ей надо бороться с ними! И он поможет ей, как она помогла ему!

– Странно, – прошептала караванщица. – Я… Я не помню… Совсем не помню родителей… Какие они?

– Ну… – он уже хотел описать их и вдруг поймал себя на мысли, что эта часть воспоминаний совершенно стерлась. Он не мог восстановить в своей памяти ни одного образа, ни одного имени, за исключением связанных с богами. Все смертные казались серой безликой массой, лишенной своей собственной сущности. Ри даже не знал, были ли у него самого родители или они погибли когда-то давно и он – сирота.

– Я не помню… – Сати поднесла ладони к вискам, словно отгораживаясь от остального мира, всецело сосредоточиваясь на воспоминаниях. – Я не помню, есть ли среди тех, кого нам предстоит найти, наши с тобой брат или сестра… Странно… – она хотела сказать – страшно, но почему-то с ее губ сорвалось совсем иное слово.

– Это сон, – пожал плечами Ри. – Здесь всякое возможно, – смешок сорвался с его губ.

– Ты что? – не видя причины для веселья спросила караванщица. Не мог же он смеяться над ней! И это в то время, когда им обоим нужна поддержка друг друга, и уж точно не ссора, способная разделить даже брата и сестру.

– Ничего. Я просто вдруг вспомнил свои сны. Мне много приходилось видеть забавного. Бывало, что я даже не помнил своего имя… А как-то раз мне даже приснилось, что я девчонка! Представляешь?

– Представляю, – та рассмеялась. Ей сразу стало легче на душе. Сомнения, так и не переросшие в обиды, покинули разум и сердце. – А мне снилось, что я зверек, маленький, с белой пушистой шерсткой, который живет под снегом пустыни и лишь в погожий полдень выбирается на поверхность, чтобы погреться в лучах солнца.

Знаешь, – она задумалась, но эти новые мысли не прогнали с ее губ улыбки, лишь наделили ее неведомой, далекой грустью, – потом, когда я проснулась, я думала…

После этого сна я очень долго верила, что нынешняя моя жизнь – не единственная, что так же, как рабыни, надеющиеся на перерождение, я приходила на эту землю и раньше.

– В облике снежной мышки?

– Да. Маленькой, беззащитной снежной мышки… – она оглядела все внимательным взглядом, стараясь найти что-то, что напомнило бы ей снежную пустыню.

Рожденную в городе, ее всегда прежде тянуло в тепло оазиса. Теперь же… Странно, почему она никогда не думала о том, что означала для ее души снежная пустыня, в которой проходит вся ее жизнь? Эта трепетная, нежная и столь страстная любовь к снегам, тоска по бескрайним белым просторам, где, в каких дальних уголках сердца они таились до этого мгновения? И почему эти чувства покинули свое потаенное убежище именно теперь, когда она была в земле, казавшейся воплощением самой заветной, самой страстной мечты?

А, может быть, это были вовсе не ее чувства? Может, это была любовь к снежной пустыни госпожи Айи, в образе которой караванщица вошла в мир снов?

Бросив быстрый взгляд на подругу, Ри, не желая прерывать ее раздумий, несших в себе покой и сладость морозного утра, повернулся к распростершемуся перед ними лугу. Зеленый, с разноцветными пятнами-бликами луговых цветов, он, весело играя с лучами застывшего в зените солнца, поднимался к холму.

Так в сладком созерцании прошло некоторое время. А затем словно ветерок подул, засмеялся, защекотал своим длинным хвостом нос, щеки.

– Вот что, – ему в голову пришла забавная мысль, которой он поспешил поделиться со своей спутницей. – Давай я покажу тебе мой мир. Раз уж ты пришла сюда. Пойдем, – и он потянул ее в сторону цветущего, щебетавшего на птичьей многоголосие сада, уводя прочь от тропы, которая, стоило цели забыться, потеряла в его глазах всякий смысл.

Но Сати еще что-то помнила.

– Подожди, Ри, – она чувствовала, что не должна сходить с тропы, что бы ни случилось, что сейчас это – самое главное, ведь стоит сделать всего лишь шаг в сторону, как все, что еще мгновение назад было важным, потеряет всякий смысл.

– Ри?! – смеясь, воскликнул тот. – Что это с тобой, Айя? Ты забыла имя своего собственного брата?

– Ри, это не смешно! – в ее глазах начал разгораться испуг.

– Лаль! – хохоча, крикнул тот. – Меня зовут Лаль!

– Перестань! – она схватила его за плечи, встряхнула, словно стремясь разбудить ото сна, который, против их воли начал превращаться в кошмар. – Неужели ты не помнишь совсем ничего? Даже почему мы оказались здесь?

– Почему? – улыбка сменилась кривой гримасой, в которой была и злость, и ярость.

– Ты спрашиваешь у меня, почему я здесь? Как будто все произошло не по твоей воле! Это ведь ты заточила меня в этом мире как в темнице, сестренка!

– Ри! – Сати застонала. Она была готова плакать от бессилия и страха, который начал подбираться к ее душе, усиливаясь с каждым новым мигом. – Ты забыл…

– Лаль! – теперь голос звучал властно и жестко. – И я все помню! Это ты у нас, как видно, лишена памяти! Но я знаю, что тебе поможет! – и он вдруг с силой оттолкнул от себя спутницу, которая, не ожидавшая подобного, не смогла удержаться на ногах и…

Она не почувствовала, не поняла, как упала. Просто мгновение назад она стояла на тропе, спустя же краткий миг уже сидела в густой высокой траве, за которой не было видно ничего за исключением синего неба над головой, по которому плыли белоснежные образы-облака.

Руки были перемазаны черной жижей земли и зеленым травяным соком, одежду словно пудрой покрывала цветочная пыльца, в волосах запутался репей.

По ее щекам текли слезы отчаяния, а губы вновь и вновь упрямо повторяли: "Я Сати, Сати", – хотя разум уже потерял ту грань, что тоненькой ниточкой отделяла явь ото сна. И теперь она уже сама не знала, кто она на самом деле. Может быть, действительно Айя, а несчастная караванщица ей просто привиделась в том сне, несбыточной мечте, которая влекла ее поближе к Шамашу, несмотря на знание, что, во власти заклятья, ей никогда не быть с ним рядом.

"Шамаш…" – это имя легло грустной улыбкой на потрескавшиеся губы. Оно успокаивало, давало силы и решительность.

Она резко встала, стряхнула с себя капельки росы, прилипшие к телу и одежде сухие травинки, лепестки цветов и комья земли.

"Шамашу нужна помощь! Дети его спутников спят, околдованные властью моего несносного брата. И только я могу их разбудить. Я! Ведь я – повелительница сна!

Я найду их, Шамаш! И… И может быть, тогда власть заклятия падет, и ты вспомнишь меня!" Она хотела вернуться на тропу, с которой ее сбил Лаль, но, бросив лишь один взгляд вокруг, поняла, что находится где-то совсем в другом месте. Это была маленькая полянка, по краям которой ощетинились острыми листьями, словно стражи копьями, заросли крапивы, а дальше, за ними, высоким до самых небес забором вставал мрачный серый лес, глядевший на нежданную гостью настороженно-хмурым взглядом бесконечного множества серых глаз.

– Ты хочешь меня остановить? Не выйдет! – озираясь по сторонам в поисках брата, который не мог уйти далеко, лишив себя наслаждения видеть свою старшую сестру такой растерянной, испуганной, раздосадованной воскликнула она. – Я найду дорогу!

Я отыщу детей каравана, которых ты похитил, и уведу их отсюда! Слышишь? А потом я вернусь и проучу тебя, несносный мальчишка!

Она не видела брата, но это ничуть не уменьшило ее уверенность в том, что Лаль наблюдал за нею. Это заставляло расти ее гнев, который, затмив собой все остальные чувства, быстро перерос в ярость. "Да что он о себе возомнил!" Она готова была взорваться, испепелить взглядом все, чего он коснется, и лишь опасение причинить вред маленьким смертным, плененным миром сна, удержало ее.

– Что бы ты ни затеял, ты еще б этом пожалеешь! – процедила она сквозь стиснутые зубы, пробираясь через заросли крапивы, упрямо заставляя себя не замечать, как стражи повелителя сна нещадно жалят тело. – Я не чувствую боли, – шептала она. – Ведь я – богиня, а это всего лишь крапива! К тому же – ненастоящая. Она мне только кажется, а на самом деле ничего нет! А ничего не может жалить!

Очутившись в лесу, она позволила себе на миг остановиться, вздохнуть с облегчением и, не оглядываясь, прошептать проклятия невидимому противнику, а потом вновь двинулась вперед, не выбирая дороги, зная, что единственный путь через этот мир прочерчен у нее в душе. Колючие ветки кустов цеплялись за одежду, корни, извиваясь змеями, ловили ноги в расставленные ими капканы, коряги преграждали дорогу, а стволы деревьев росли так близко друг от друга, что, казалось, между ними не протиснется ни тень.

Сати-Айя поднесла ладони к губам, подула на них холодом снежной пустыни, исподлобья поглядывая вокруг, ища знаки приближения той силы, которую она призывала себе в помощь. Но стоило где-то далеко завыть голодными волками лютым зимним ветрам, первой дымки изморози коснуться листвы ближайших деревьев, побелить землю под ее ногами, как она резко остановилась:

"Дура, что же я делаю? Да, я заморожу мир снов, что станет с маленькими смертными? Они ведь тоже замерзнут, как и все эти цветы, деревья, травы!" -Ты этого хотел, да? – уверенная, что брат где-то поблизости, воскликнула она. – Чтобы я собственными руками убила их, а потом вечность терзалась чувством вины и никогда больше не осмелилась заглянуть в глаза Шамашу? Почему ты молчишь?! Ведь я знаю, что ты рядом, что ты меня слышишь? Ну, молчи, молчи. Ты прячешься от меня – значит, боишься. Это хорошо. Бойся меня, негодный мальчишка! Ты и представить себе не можешь, как я разозлилась на тебя!

И тут… Ей вдруг показалось, что она услышала чей-то тихий, полный страха и отчаяния плач.

"Ну наконец-то!" – с ее губ сорвался вздох облегчения. Надо признать, что ей надоели поиски, хотелось поскорее покончить с ними и предаться тому, о чем она мечтала все последнее время – мести!

Поспешив на едва различимый в гомоне всполошенных птиц и настороженном шепоте-ворчании деревьев звук, она уже через несколько мгновений оказалась возле густых кустов.

Раздвинув усыпанные шипами ветки, она увидела за ними девочку лет двенадцати.

– Мати! – позвала Айя, но стоило маленькой смертной оторвать ладони от заплаканного личика, как она поняла, что ошиблась.

Это была совсем другая девочка – кареглазая и круглолицая. Ее одежда была непохожей на то, что носят караванщицы. Длинное золоченое платье с накинутым поверх него легким полупрозрачным плащом, который так походил на поникшие крылья бабочки, лишившейся способности летать.

Некогда красивый наряд поблек. Горожанка была с головы до ног перепачкана грязью, измазана соком ягод и трав, к коже обнаженных рук и ног прилипли высохшие пластинки травинок и листьев деревьев, рядом с которыми виднелись довольно глубокие царапины, на чьих неровных краях чернели капельки запекшейся крови.

Такие же царапины были на щеках девочки, и лишь ее длинные волосы, старательно заплетенные в длинную косу, казались ухоженными. Возможно, малышка ценила их более всего, а, может быть, ей просто было легче заботиться о них, чем о чистоте одежды или кожи, находясь посреди дремучего леса.

– Не бойся меня, милая. Я не сделаю тебе ничего плохого, – Сати присела с ней рядом на корточки, протянула руку, чтобы коснуться ее щеки, но девочка поспешно отшатнулась. В ее глазах не было страха, скорее настороженность, как у звереныша.

– Кто ты? – спросила богиня сновидений, а потом, не дожидаясь ответа, продолжала:

– Ты ведь горожанка, правда?

Та несколько мгновений смотрела на нее затравленными глазенками, а затем, вдруг разревевшись, прижалась к взрослой.

– Тише, тише, – теперь, наконец, Сати могла выплеснуть на малышку всю свою заботу, гладя по волосам, делясь своим теплом и уверенностью. – Не нужно плакать. Ничего не бойся. Это сон. Только сон.

– Мне было так одиноко! Я хочу домой!

– Конечно. Я отведу тебя домой, – ответила она, понимая, что лишь эти слова успокоят найденыша, но при этом сама она чувствовала, как нарастает в ней озабоченность.

Айя не была уверена, что сможет исполнить свое слово, когда она даже не знала, откуда, из какого города пришла в мир сновидений эта крошка. Где она проснется?

И проснется ли вообще? А, может, пытаясь ей помочь, она сделает только хуже, разлучив тело с душой, превратив живое существо в потерявшегося навеки призрака или духа? Может быть, лучше оставить все как есть? Во всяком случае, пока. А потом спросить у Шамаша, как следует поступить. Ведь она всегда сможет сюда вернуться. Вот только дождется ли ее возвращения эта несчастная, насмерть перепуганная девочка?

– Не оставляй меня! – словно прочтя ее мысли, увидев тень сомнения в излучинах глаз, зашептала девочка, которая что было силы вцепилась ей в руку, не отпуская, боясь одиночества больше, чем близости чужачки.

– Бедняжка! – вздохом сорвалось с губ Айи. Жалость захлестывала все остальные чувства, блестя слезинками на ресницах. Нет, конечно, нет! Она не оставит ее здесь совсем одну, такую несчастную, напуганную и израненную! Она не могла так поступить с ней! Как не могла больше думать об этом… Еще мгновение – и ее сердце просто разорвется на части! Да и, к тому же, ну и что из того, что у нее что-то там не получится? Она всегда сможет подарить малышке самый чудесный сон, сделать своей снежной дочкой, и вообще…

– Пойдем, пойдем со мной, милая…

"Я что-нибудь придумаю. Обязательно!" – мысленно добавила она, придерживая ветки кустов, не обращая внимая, что они своими острыми колючками впились ей в руки, раня в кровь.

Она взяла девочку за руку, которую та, доверчиво протянув, больше уже не пробовала вырвать.

– Ты давно здесь? – стремясь как-то отвлечь девочку от страшных мыслей, готовых вновь пролиться слезами из глаз, спросила она.

– Да… – та тяжело вздохнула. В ее глазах вспыхнули слезы. – Очень! Сперва было хорошо, – спустя какое-то время продолжала она. – Весело. Сон был светлым, счастливым. Но потом… – прикусив губу, она мотнула головой, отгоняя от себя болезненные воспоминания.

– Я понимаю, – о, конечно же, Сати ее понимала. Ведь ей самой пришлось ох как много всего пережить!

Или не ей, а той смертной, которой она время от времени видела себя… Не важно.

Ведь эти переживания были так четки и чувственны. Остановившись, она повернулась к девочке, склонившись к ее лицу, взяла за плечи:

– Послушай меня. Послушай! Ты скоро, очень скоро вернешься домой, к своим родителям, – вкладывая в слова всю силу убеждения, готовую заменить уверенность, которой не было в ней самой, зашептала Айя-Сати, – я сделаю все! Я обещаю!

– Из этого сада нет выхода! – всхлипнула девочка, по щекам которой, мешаясь с кровью и грязью, вновь потекли слезы. Ее глаза смотрели на чужачку как-то потерянно, беспомощно. – Я искала! Все это время! И нашла бы, если б он был…

– Ты всего лишь девочка, у которой и судьбы-то своей нет! – начала Айя, но горожанка остановила ее:

– Я – Хранительница, – глядя на взрослую все еще мокрыми от слез глазами, но уже не задыхаясь от рыданий, удивительно серьезно проговорила она. И ей нельзя было не поверить.

– Наделенная даром? – прежде Сати испугалась бы. Но живя в мире легенд, идя по одной дороге с богом солнца, а сейчас и вовсе с каждым мигом все более и более чувствуя себя госпожой Айей, она посмотрела на свою находку разве что с большим удивлением, и только. – Мне казалось, что с времен древних легенд дар дается только мужчинам…

– Время древних легенд? – девочка глядела на нее с непониманием. – Ты говоришь так, словно свод не единственный, а один из многих…

Айя хотела сказать – "Да, так оно и есть!", но промолчала. Зачем смущать душу бедной малышки? Не все же смертные, как спутники Шамаша, знают правду о смене вечностей.

Она не спускала глаз с лица девочки, с каждым мигом все лучше и лучше понимая эту грусть в ее взгляде и затаенную, всеми силами скрываемую боль, искривившую губы.

Маги всегда чувствовали свое одиночество. Счастье города, когда в нем рождался наделенный даром, но как же трудно приходилось этому малышу, если боги не хранили его в неведении о его даре до наступления совершеннолетия, открыв все еще в младенчестве! Огораживая маленьких хранителей от всего, что могло повредить им, взрослые лишали их детства, обычного, живого, полного игр и веселых затей. А тут еще девочка-волшебница, чудо, которое встречалось так редко!

Эта малышка… Она была не такой, как все. Взрослее, сдержаннее, что ли.

Несмотря на то, что это был только сон. "Надо будет поговорить об этом с Шамашем, – мелькнуло в голове у Айи. – То, что происходило на земле во время его болезни…

Это нужно изменить…" -Как случилось, что ты заснула? – она задавала вопросы, а сама удивлялась в душе: что она делает? Не все ли равно? И, потом, она ведь могла просто прочесть их память, просмотреть ее словно книгу легенд, однако… "Нет, это было бы не правильно, – едва заметно качнула богиня сновидений головой. – Шамашу это бы не понравилось".

– Ягоды, – пожала плечами девочка. – Они были такие неприметные… Я не знала, что они…что у них есть сила.

– Ты нашла их в городе?

– Нет. Мне их дали.

– Кто?

Девочка молча пожала плечами. Она не помнила. Да и какое теперь это имело значение?

Видя, что глаза маленькой хранительницы стали вновь наполняться слезами, а плотно сжатые губки начали подрагивать предвестником рвущихся наружу рыданий, Айя решила прекратить расспросы.

– Все хорошо… Все хорошо… – зашептала она, проведя рукой по шелковистым волосам девочки, успокаивая ее, делясь своей силой и теплом покоя.

Тем временем они вышли из леса, оказавшись на лугу, прорезанном словно лезвием ножа резким взмахом идущего через весь лежавший перед ее глазами мир шрама тропинки. Она огляделась вокруг, сперва с интересом, затем – с опаской. Айя искала детей каравана. И боялась вместо них встретить брата, который мог… Да что там, непременно попытался бы отобрать у старшей сестры ее находку, крича, что все, попавшее в мир сновидений, признавшее его власть над собой, принадлежит лишь ему.

В чем-то он был прав. Ведь это был его сон, не ее. Вот только ей не хотелось с этим мириться. Она даже прижала девочку покрепче к себе, боясь, что у нее ее отнимут, внимательно огляделась вокруг. Но ровная покрытая невысокой травой, не способной скрыть ничего, что поднималось бы над ней, земля была пустынна, так же, каким казался теперь и оставшийся позади сад.

Девочка тоже смотрела вокруг. В ее глазах нарастало беспокойство. Ей было плохо и одиноко в лесу, но там она чувствовала себя куда в большей безопасности, чем здесь, на открытой всем взглядам и бедам равнине.

– Все в порядке, – проговорила Айя, не столько для горожанки, сколько для себя, стремясь услышать эти слова, чтобы было легче поверить в них. – Идем, – она повела девочку к тропе.

– Нет, – заупрямилась вдруг та, – лучше вернемся, – она с опаской поглядывала на нечто, скрывавшееся за холмом.

В первый момент Айя замешкалась, растерявшись. В ее душу прокрались сомнения. Но…

"Что за бред?" – поспешила она их прогнать. Чего ей бояться? Она ведь богиня.

Более того – она – повелительница сновидений, и этого сна, в котором она находилась сейчас, тоже. А раз так, если она не захочет, чтобы что-то произошло, этого и не случится.

Остановившись, она вновь повернулась к девочке, наклонилась к ней, взяла за плечи:

– Ты же хочешь уйти отсюда, вернуться назад, домой?

– Да, – та кивнула, однако при этом, пряча глаза, отвернулась в сторону от собеседницы, не желая, чтобы кто-то распознал страх ее души.

– Тогда попроси этого у сна. Пожелай проснуться. И ты проснешься.

– Я не могу, – по-прежнему глядя в сторону, прошептала девочка. – У меня ничего не получится!

– Ты пробовала?

Конечно, она пробовала! Ведь она знала, помнила, что в ее хрупких крошечных ручонках живет великая сила! Но эта сила… Она, такая послушная в первое время пребывания в этом сне, казавшемся светлым и прекрасным, теперь вдруг отказывалась повиноваться, не отзываясь на зов своей хозяйка, будто не слыша ее, уснув в самой дальней, закрытой части души.

– Попытайся еще раз! – настаивала Сати, зная, не сомневаясь ни на миг, что выход именно в этом.

– Не получается! – она с силой сжала кулаки, стукнув ими один о другой. – Сон не отпускает меня!

– Давай… – начала Айя, но замолчала, не договорив фразы. Она хотела сказать: "Давай попытаемся вместе". Но… "А что, если у нас получится? Какие сомнения? Конечно, у нас получится! И тогда я покину сон, не забрав детей каравана!" Нет, она не могла так поступить, даже несмотря на всю жалость, которую она испытывала к этой чудо-девочке. И что из того, что она так нужна в своем городе, где ей предстояло стать не просто Хранительницей, но матерью будущего для смертных? Все это не важно! Так или иначе, произойдет то, что должно произойти.

Главное – исполнить просьбу Шамаша… Ее Шамаша.

Сати… Айя… Она сделала выбор между двумя образами, перестав чувствовать себя несчастной караванщицей, становясь повелительницей сновидений и снегов, для которой судьба смертных – не мгновение жизни, а вечность их снов.

– Послушай меня. Я не могу уйти из мира сна прямо сейчас. Мне нужно найти других его пленников.

– Я никого здесь не встречала…

– Они появились недавно. Возможно, ваши пути просто не пересекались. Это совсем маленькие детишки, младше тебя.

– Маги? – девочка с интересом взглянула на нее.

– Нет.

– Зачем тогда их искать?

– Как это зачем? – удивилась богиня сновидений.

– Ну… – девочка пожала плечами. – Зачем они, если в них нет силы?

– Что же, если они простые люди, то им и жить ни к чему! – возмутилась небожительница, а затем задумалась. А действительно, зачем? Зачем они понадобились Шамашу? Просто так? Нет? Бог солнца ничего не делает, не имея на то причины. Так было всегда.

А если… В ее голове родились подозрения, глаза сощурились, сердце раскаленной иглой пронзила боль.

"Это ведь из-за дочери хозяина каравана. Он привязался к ней так, словно…" – она прикусила губу, прервав размышления, когда неизвестно откуда взявшаяся ревность и так окутала ее с головы до ног, увлекая за собой, заставляя поступить назло не так, как она должна была, а наоборот, только бы…

А потом тяжелый вздох сорвался с губ, в глазах зажглась боль. Нет, она не могла…

Если даже Шамаш влюбился в нее… Если так… Что же… Пусть… Она была готова сражаться за своего мужа со всеми стихиями, всеми богами и даже с самой пустотой.

Но только не с ним самим.

"Пусть… В конце концов, век смертной – всего лишь мгновение, а нам отдана вечность…" -Я должна их найти, – проговорила она, – потому что этого хочет Шамаш.

– Бог солнца? – девочка вздохнула, затем кивнула головой, более не споря с чужачкой. Если такова воля повелителя небес…

Родители все время говорили ей о богах, о том, что Их надо слушаться, и вообще…

Что ж, взрослых можно было понять, когда это было единственным, что могло удержать в повиновении избалованную всем городом девчонку, особенно когда та начинала шалить, переставая слушаться людей.

Айя улыбнулась. Это хорошо, что девочка была понятливой. И воспитанной на традициях не просто веры, но подчинения слову небожителя…

– Э-гей! – донесся до нее возглас.

Она тотчас увидела Лаля. Бог сна стоял в окружении детишек каравана, беззаботных и веселых, не испытывавших, как казалось, никакого страха при виде повелителя этих земель, считая его не владыкой, а другом…

"Они не знают, что скрывается за внешне милой и безобидной личиной, – мысленно прошептала Айя, замедлив шаг, но не останавливаясь на месте, продолжая двигаться вперед. Ее лицо покрыла ледяная маска, скрывшая все бушевавшие под ней чувства.

Взгляд стал насторожен и цепок, стремясь не упустить ни одного движения воздуха, которое несло бы в себе угрозу. – Если ты ищешь сражения, будет тебе сражение, – ее губы искривились в надменной улыбке. – Посмотрим, что изменилось за минувшую вечность!" -Оставайся здесь, – выпустив руку девочки, приказала она. Сама же, выпрямив спину и расправив плечи, чуть откинула назад голову, гордая и величественная, стала приближаться к брату, медленно, стремясь продлить эти мгновения, будто они – время победы и торжества.

Айя думала, что Лаль ударит первым. Это было в его характере. Но он ждал. Более того, она не видела на лице бога сна ни гнева, ни презрения. Оно было открыто и весело. В глазах лучилась радость, так, будто все происходившее несло в себе исполнение самой заветной мечты.

"А что если так оно и есть? – вдруг холодом обдала ее душу мысль. – Что если это не просто сон? Что если…"