"Шамаш!" – очнувшийся от долгого сна на грани между жизнью и смертью волк перекатился с бока на живот, попытался подняться, но не смог: ослабевшие за время болезни лапы отказывались держать тело.

"Лежи, – колдун пододвинулся к нему, положил руку на лохматую голову зверя, – ни о чем не беспокойся, я рядом".

"Да, – волк взглянул на него усталым взглядом глубоких рыжих глаз. – Я чувствовал: ты не отходил от меня все время моей болезни. Спасибо".

"Это меньшее, что я мог для тебя сделать".

"Меньшее? – голова Хана чуть наклонилась. – Я не могу согласиться с тобой, потому что знаю, чую, что выжил лишь благодаря тебе…" "Как ты?" "Все хорошо. Болезнь отступила. Теперь яд Несущих смерть мне не страшен. Я обрел противоядие и стал таким, каким должен быть твой спутник – способным защитить в снегах пустыни от всех врагов… – он ткнулся носом в ладонь колдуна, лизнул холодные, покрытые матовой бледностью пальцы. – Ты отдал мне столько сил!

Отдохни, хозяин, тебе нужен отдых…"

"Я спал…" "Как бы брат-охотник ни был плох, он сохраняет чувство времени и даже умирая будет вести счет мгновениям. Я знаю – сейчас в мир входит третий день с тех пор, как безликая тварь ужалила меня. И сколько времени тебе удалось подремать?

Несколько часов? Притом, что тебе приходилось отдавать все силы на лечение?

Отдохни, хозяин. И мне будет дан более глубокий и жизненный сон".

"Прости, друг, я не могу, – он повернул голову в сторону Атена, возле которого сидел Лирген, помешивая отвар. – Я нужен хозяину каравана".

"С ним все будет в порядке, – волк положил голову ему на колени. – Он выздоравливает, как и я. Прислушайся: его дыхание стало ровным, сердце бьется спокойно".

"Ты прав", – устало вздохнув, он огляделся вокруг.

– Асанти, – тихо окликнул он сидевшую в дальнем углу, дремля, целительницу.

– Я не сплю! – та вздрогнула, встрепенулась. – Что я должна сделать?

– Иди отдыхать, – улыбнувшись ей, проговорил Шамаш.

– Но я не устала! Я… – она замолчала, вдруг пронзенная стрелой страха.

Выбравшись из своего угла, она пододвинулась к хозяину каравана, заглянула ему в лицо, затем перевела взгляд на лекаря. – Он… – прошептала она, боясь услышать…

– Все в порядке, милая, – Лигрен взял Сати за руку, сжал пальцы, успокаивая. – Хозяин каравана жив, он выздоравливает…

– Благодаря тебе, – донесся до нее голос Шамаша, заставив караванщицу в смущении покраснеть. – Спасибо.

– Спасибо, милая, – лекарь, подбадривая, кивнул, затем протянул чашку с отваром.

– Вот, выпей: это поможет тебе успокоиться и заснуть, восстановит силы.

Она быстро качнула головой, пытаясь сказать, что с ней все в порядке, что напиток нужнее больным. Но…

– Выпей, девочка, – поддержал лекаря Шамаш.

И, подчиняясь воле повелителя небес, она тотчас взяла из рук Лигрена чашку, сделала несколько поспешных глотков, даже не замечая вкуса напитка.

– Спасибо, – прошептала она, возвращая сосуд. – Спасибо! – ее глаза, сиявшие почитанием и любовью, устремились на бога солнца. Его забота о простых смертных, внимательность, доброта подкупали больше всех сокровищ мироздания, которые Он мог бросить к ногам жителей земли, согревали сильнее тепла чуда, освещали путь вернее огня небесного светила, восхищали более божественного ореола. А в следующее мгновение, устыдившись вдруг своих мыслей, она, пряча глаза, поспешно выбралась из повозки.

– Иди и ты, лекарь, – колдун повернулся к Лигрену.

– Он скоро очнется, – проговорил тот, всматриваясь в лицо Атена.

– Да.

– И будет испытывать страшную слабость… Я сделаю побольше отвара, – он двинулся к пологу, затем, задержавшись, чтобы взглянуть на волка, добавит: – Ему тоже.

Зверь издал фырканье, похожее на смех.

"Он что, хочет отравить меня? – его глаза, заискрившиеся веселыми огоньками, обратились на хозяина. – Вряд ли ему это удастся, раз уж меня не убил яд Несущей смерть".

"С чего это вдруг такие мысли? Разве этот человек сделал что-то, заставляющее тебя думать, будто он замышляет зло? " "Я знаю, сын огня хочет помочь – только и всего, – волк вновь фыркнул. – У тебя совсем нет чувства юмора!" "Да, сам я еще могу шутить, но чужие шутки мне понимать не дано. Тем более такие".

"Смеяться можно над всем, даже над опасностью. Особенно когда она остается позади…" "Так ты выпьешь отвар? Он укрепит твои силы".

"Ну, если ты так хочешь…" "Вот и умница", – хозяин коснулся его головы.

"Тебе не кажется, что я заслуживаю большего?" "Что, проголодался?" "Жутко! Скажи ему, раз уж он все равно собрался идти, пусть принесет мне что-нибудь вкусненькое".

Шамаш кивнул, затем повернулся к Лигрену, замершему возле полога, ожидая, что скажет бог солнца:

– Пожалуйста, принеси еще кусок мяса для Хана.

– Конечно, – заторопился Лигрен. – Я быстро!

"Правильно, – проурчал волк, одобряя решение хозяина, – вот это лекарство вмиг поставит меня на лапы", – он потерся о руку Шамаша головой, а затем, свернувшись в клубок с ним рядом, согреваясь теплом друга, задремал.

Его сопение наполнило повозку покоем, увлекая за собой в мир сна.

Колдун, наклонив голову к плечу, замер, не спуская с волка взгляда черных глаз, мерцавших глубинным, своим собственным, а не отражением пламени сосудов с огненной водой, огнем. В его душе все еще сохранялось беспокойство, которое, однако же, уже начало вытеснять умиротворение, когда с каждым новым мигом, с каждым новым вздохом своих спутников Шамаш понимал, что опасность миновала.

– М-мх, – первым, что услышал Атен, приходя в себя, был его собственный стон.

Хозяин каравана чувствовал себя так, словно всю последнюю неделю пировал, не останавливаясь ни на миг. Голова была тяжелой и жутко болела, перед глазами все время кружились, словно пчелиный рой, какие-то красноватые точки, в животе была тяжесть, во рту – горечь и вообще казалось, еще немного, и его вывернет наизнанку.

Сколько Атен ни старался, он никак не мог вспомнить, что же произошло. Вообще-то, хозяин каравана не был любителем залить за ворот, хотя не видел ничего такого и в том, чтобы выпить после тяжелого дозора на пронизывавшем ветру и жгучем морозе снежной пустыню наперсток-другой огненной воды, разумеется, не той, которой обогревались повозки, а очищенной, настоянной на различных травах и ягодах и разбавленной водой… Но сейчас он чувствовал себя так, словно, перестав соображать, что делает, вылил в себя содержимое лампы. И, судя по тому, как сильно его мутило, он почти что поверил – так оно и было.

"Интересно, в честь чего было веселье? – подумал Атен. Он повернулся на бок, чтобы было удобнее вставать. – Надеюсь, я додумался завалиться спать в командной повозке и не напугал своим видом дочку?" В караване все на виду и очень на многие вещи, которые скрывают от посторонних глаз в городе, здесь смотрели спокойно и безо всякого смущения, как на нечто обычное, само собой разумеющееся. И, все же… Все же Атен считал, что это не правильно, когда дети видят своего родителя в таком виде. Как они смогут после этого уважать его, без упреков и сомнений следовать его дорогой, имея возможность убедиться, как нетвердо он стоит на собственных ногах?

Караванщик сощурился, огляделся вокруг и в первый миг вздох облегчения сорвался с его губ, когда он понял, что не в своей повозке. Но уже через мгновение он к немалому удивлению осознал, что это и не командная повозка. Атен насторожился, озабоченно свел брови, сжал губы, силясь вспомнить хотя бы что-нибудь из событий последнего времени. Но в голове была совершенная пустота.

Он перевернулся на другой бок и тотчас увидел Шамаша, сидевшего возле священного волка. Вот бог солнца поднял голову, посмотрел на караванщика. Их глаза встретились… И стоило Атену заглянуть в них, как он вспомнил все.

Губ Шамаша коснулась улыбка.

– Я рад, что ты, наконец, очнулся, – тихо проговорил он.

– Эо ё я еи, – он хотел сказать: "Это все яд змеи", но не смог. Караванщик даже сам удивился, каким хриплым и скрипучим оказался его голос, как неуверенно, нетвердо, искажая слова почти до неузнаваемости, он звучал. Язык распух и стал неповоротливым, сухие, потрескавшиеся губы не слушались, любое движение причиняло боль, разбиваясь трещинками, из которых сочилась соленая кровь, во рту было совершенно сухо, горло першило, и как Атен ни старался, ему не удавалось сглотнуть горький комок.

А потом он вспомнил все, что предшествовало встрече со снежной змеей, что вынудило его покинуть тропу каравана и углубиться в снега пустыни. – Ма-и! – он оперся на локти, силясь приподняться, но Шамаш остановил его.

– Лежи. Не трать понапрасну силы. Твое тело справилось с ядом, но все еще очень слабо.

– Ма-и! – упрямо повторил Атен. Он понимал, что не должен докучать вопросами богу солнца, которому он и так очень многим обязан. Лишь одному небожителю известно, что Ему пришлось сделать, к каким силам прибегнуть, чтобы сохранить хозяину каравана жизнь. Но сердце отца не могло успокоиться до тех пор, пока не узнает, что с его дочерью все в порядке.

– Малышка вернулась в караван, – не спуская с собеседника взгляда, проговорил Шамаш. – У меня не было времени проведать ее, но я чувствую – она рядом… – он заглянул в глубь его глаз: – Понимаю, что тебе не достаточно моих слов, что ты хочешь убедиться во всем сам, но сейчас для этого еще не время. Обожди хотя бы несколько часов. Все в караване молились за тебя, делали все, что могли, стремясь продлить твои дни. Нельзя чтобы эти усилия были потрачены напрасно…

Атен откинулся обратно на подушки. Но его сердце продолжало нервно биться, а разум вновь и вновь пронзали своими острыми иглами холодные мысли – недобрые предчувствия. Он подбирал слова, чтобы объяснить свою тревогу, но в тот самый момент, когда, наконец, разжал губы, полог повозки приподнялся и в нее забрался Лигрен.

Лекарь принес с собой большой глиняный горшок с отваром и несколько широких плошек. Увидев, что хозяин каравана пришел в себя, он облегченно вздохнул:

– Вот и отлично, – не медля, он пододвинулся к Атену, плеснул в плошку немного целительной влаги и поднес к губам караванщика: – Выпей. Это вернет тебе силы.

Отвар был воистину целебным. Его тепло стало быстро разливаться по телу, возвращая в него уже начавшее забываться чувство жизни.

– Спасибо, – Атен откинул голову на подушки, прикрыл глаза, отдыхая. – Как там? – спросил он, качнув в сторону полога.

– В порядке. Караван стоит и ждет, когда его хозяин придет в себя… Ну и напугал ты нас!

– Мне нужно увидеть Мати! – Атен приподнялся.

– Не делай глупостей! – нахмурившись, строго прикрикнул на него лекарь. – Шамаш не для того столько времени возился с тобой, чтобы ты сам себя похоронил необдуманными поступками! Ты болен. Вот и лежи себе спокойно!

– Если хочешь, я схожу за ней, – проговорил колдун, не спускавший все это время глаз с хозяина каравана.

Он знал, что именно об этом собирался попросить его Атен. Впрочем, надо признать, что Шамаш и сам подумывал о том, чтобы проведать девочку. Он хотел убедиться, что с малышкой действительно все в порядке. Чувствуя себя виновной в том, что произошло с ее отцом, она могла натворить массу глупостей.

– Господин, сейчас ранее утро, Мати еще спит. Не надо ее будить, – в этот миг Лирген беспокоился не столько о девочке, сколько об ее отце, считая, что тот еще не достаточно окреп для посетителей и сильных чувств. – Не волнуйся за нее, – повернувшись к Атену, продолжал он. – С ней все в порядке.

– Ты видел мою дочку?

– Да, – лекарь кивнул. – Я знал, что, очнувшись, ты первым делом спросишь о ней.

И поэтому заглянул в твою повозку. Девочка спит крепким сном. С ней рядом священная волчица, которая сторожит ее покой. Тебе не о чем волноваться.

– Хорошо, – кряхтя, караванщик вернулся на одеяла. Он был слишком слаб, чтобы долее настаивать на своем. – Увижу ее потом, когда она проснется.

– Ну конечно!

Полог приподнялся и в повозку просунулась взлохмаченная голова Евсея.

– А я-то думаю, гадаю, ты действительно очнулся или мне твой голос почудился? – весело проговорил он. – Я был уверен, что ты все осилишь. Никакая болезнь не сможет побороть тебя. И не ошибся. Молодец, – его глаза горели радостными огоньками, слова сами срывались с губ безудержным снежным потоком. – Пойду, поскорее передам эту светлую новость другим, скажу, что их заговоры подействовали, – и его голова исчезла за пологом.

– Спи, торговец, – когда скрип снега под ногами быстро удалявшегося караванщика стих, произнес, обращаясь к Атену, Шамаш. – Тебе нужен отдых.

– Но я… – тот хотел сказать, что и так проспал трое суток, но стоило ему заглянуть в черные, бескрайние, как ночное небо, глаза бога солнца, как его одолела внезапная дремота, веки сами собой сжались в тонкие нити и уже через миг тихий, спокойный сон принял душу караванщика в свои объятья.

Увидев, что хозяин каравана заснул, Лигрен тихо, стараясь не шуметь, наполнил отваром вторую плошку и осторожно передал богу солнца.

Тот кивнул, благодаря, после чего повернулся к волку.

"Давай, Хан, пей".

Золотой зверь долго придирчиво обнюхивал напиток, затем чихнул, недовольно наморщил нос:

"Это будет почище яда".

"Не привередничай".

"Ну конечно, когда я умирал, ты ночи напролет сидел рядом, а стоило мне начать выздоравливать – и пожалуйста, куда только делась прежняя внимательность?" – волк приглушенно ворчал, в то время, как в его глазах искрились задорные огоньки.

Колдун молчал. Он слишком устал за последнее время, чтобы играть в игру, придуманную лохматым спутником. К тому же, несмотря на то, что, казалось бы, все беды остались позади и можно было, наконец, успокоиться, отдохнуть, тревога не покидала его сердца. Вот только источник этой тревоги виделся не в реальном мире, а будто находился где-то по другую сторону горизонта.

Волк вздохнул, проворчал что-то себе под нос и, исподлобья поглядывая на хозяина, начал, чавкая и причмокивая, лакать отвар.

Не решаясь заговорить, нарушив тем самым воцарившуюся в повозке тишину, лекарь достал завернутый в тряпицу кусок вырезки, положил рядом со священным зверем.

Почуяв мясо, ноздри того затрепетали, глаза сверкнули хищными огоньками. Он уже потянулся за куском, но колдун остановил его:

"Нет! Сначала допей отвар!" "Вот так всегда, – проворчал Хан, однако, подчинившись, вновь уткнулся носом в плошку. – Все вкусное – на потом. Оно – награда, которую надо заслужить. Нет чтобы просто сделать золотому охотнику приятное… Ну, – когда было выпито все без остатка, он поднял взгляд на хозяина, – теперь я могу, наконец, взять то, что так давно хочу?" "Да".

"Спасибо, – волк проглотил кусок так быстро, словно и не жевал его вовсе. – Вкусно. Было, – он облизнулся. – Только мало".

Хмыкнув, Шамаш качнул головой. Собственно, он и не ожидал другой реакции и был даже рад ей, когда хороший аппетит – признак выздоровления. А затем, заглянув в рыжие, горевшие задорными огоньками глаза, он понял, чего добивался его друг всем этим ворчанием – волк хотел, чтобы Шамаш пусть хотя бы на миг забыл обо всех заботах и улыбнулся, впуская в сердце покой.

Пасть зверя приоткрылась, губы растянулись в улыбке. Весь вид волка говорил, что он доволен, ведь ему удалось задуманное.

Колдун подмигнул другу, потрепал по загривку. Но затем его глаза вновь наполнились грустью, лицо окаменело, став настороженным. Волк, взглянув на него, с грустью вздохнул, чуть наклонил голову, спрашивая: "Что тебя тревожит? Что не дает успокоиться? Или это усталость так велика, что ты не можешь прогнать ее?" "Все очень сложно, дружище, – проведя рукой по рыжей голове волка, Шамаш взлохматил его шерсть, потом пригладил вновь. – Порой я сам не понимаю, что со мной происходит".

"Расскажи, – не спуская с хозяина внимательного взгляда преданных глаз, попросил волк. – Может быть, я смогу помочь. Мне известно, что…" – тут его уши встали, настороженно заострились, показывая, что зверь услышал звук, который привлек к себе все его внимание.

Повернувшись вслед за Ханом к пологу, колдун увидел Шуши, которая осторожно пробралась в повозку. Виновато поджав под себя хвост и тихо поскуливая, она подползла на брюхе к брату.

Волки обнюхались, тихо переговариваясь между собой по-звериному.

Не нужно было знать их язык, чтобы понять, о чем они шептались. Шуллат просила прощение, признавая свою вину. Хан сперва недовольно ворчал, затем, не в силах более выдерживать несчастного взгляда сестры, в глазах которой зажглись слезы, лизнул ее в морду, показывая, что простил и готов помириться. Немного успокоившись, волчица легла рядом с братом, словно под его защитой, и лишь после этого осмелилась взглянуть на бога солнца.

"Прости меня! – она даже не заскулила, а пискнула, как совсем маленький щенок. – Я так виновата!" "Не беспокойся. Все в порядке".

"Я не могла не пойти, – ее глаза были по-прежнему полны грусти и боли, когда, даже получив прощение от других, она все еще была не в силах простить себя сама.

– Это… Это было выше меня! Я чуяла, что мы должны…" "Знаю, – колдун погладил ее по голове, почесал над глазами. – Бывают поступки, которые совершаем не мы, а они вершат нас".

"Ты не сердишься?" – она ткнулась носом ему в руку.

"Конечно, нет. Разве я могу на вас сердиться?" "Спасибо", – Шуллат, наконец, облегченно вздохнула.

"Как малышка?" "Сперва чувствовала себя виноватой. А потом успокоилась. Она спит", – когда Шуллат уходила от своей подружки, от той веяло таким покоем и счастьем, что даже если прежде волчица испытала некий подсознательный страх за нее, то стоило ей заглянуть в лицо девочки, как все опасения улеглись, словно их и не было.

"Может быть, мне поговорить с ней?" Хан с Шуллат переглянулись, потом последняя ответила:

"Пусть пройдет время. Оно поможет ей успокоиться. Эта передышка нужна всем. И тебе тоже. Чтобы отдохнуть".

Колдун кивнул, соглашаясь. В конце концов, что могло угрожать девочке в самом сердце каравана, защищенного от всего мира не только шатром из оленьих шкур, но и вставшим поверх него магическим куполом, который не подпустит к себе ни одного чужака.

"Ты все равно беспокоишься о ней, – заглянув в глаза повелителя небес, волчица чуть наклонила голову. – Я пойду к ней, буду рядом".

"Спасибо".

"Я с тобой", – оглянувшись на хозяина и заметив его согласный кивок, волк двинулся вслед за сестрой.

"Зачем? Я сама справлюсь! И вообще, тебе нужно отдыхать, а не бегать по снегам".

"Я жив. Движения дадут мне почувствовать себя здоровым и помогут вернуть потерянные силы".

"Ладно, идем", – ей и самой не хотелось даже на миг расставаться с братом. К тому же, она прекрасно понимала, что они должны как можно скорее обменяться друг с другом воспоминаниями о минувших событиях, чтобы, разделив их, сохранить.

Двумя солнечными лучами волки выскользнули из повозки. Лигрень кашлянул в ладонь.

Все это время он молча сидел в стороне, не смея отвлечь внимание повелителя небес. Караванщик знал, что золотым охотникам дана способность говорить на языке мыслей и не хотел помешать разговору, не предназначенному для ушей человека.

– Что, лекарь? – не поворачиваясь к нему, спросил Шамаш. Его глаза, казалось, глядели в пустоту, стремясь найти по другую сторону ее то, чего не хватало в окружающем мире.

– Тебе бы тоже не мешало отдохнуть, – пристально глядя на бога солнца, боясь пропустить первый же знак недовольства и остановиться, прежде чем оно перерастет в гнев или даже ярость, проговорил Лигрен. – Не беспокойся, я посижу с хозяином каравана.

– Ты устал не меньше меня, – Шамаш, пододвинувшись к краю повозки, устроился в углу, лицом к собеседнику, опираясь спиной о жесткий боковой каркас.

– Что я? Я ведь в сущности ничего не делал… – вздохнул тот. Конечно, он был рад, что Атен, которого еще несколько часов назад все считали умиравшим, поправляется.

И, все же…

Он испытывал не только облегчение, но еще и обиду, возникшую из осознания собственной бесполезности.

Лигрен давно смирился со своей судьбой. Если бы на то не была воля богов, он так бы и продолжал жить рабом, лишь мечтая о свободе. Все эти годы дороги, минувшие с гибели родного города, его спасало лишь одно – осознание того, что даже будучи рабом он приносит пользу, служит людям, и не важно кем. И вот вдруг его охватила слабость, даже бессилие, которое заставляло опустить руки. Он привык считать лекарское искусство своим безраздельным владением, тем ремеслом, которое он знал лучше всех. Нет, конечно, он не претендовал на то, чтобы сравниться с мастерством небожителей, однако… Ну почему богиня врачевания не выбрала его, ведь он столько лет верой и правдой служил Ей!

Лицо его дрогнуло, исказилось гримасой душевной боли. Но уже в следующее мгновение он властно загнал все чувства назад.

– Прости, господин, я знаю, что не должен завидовать Сати, но ее дар целителя… – он качнул головой. – Я ничего не могу с собой поделать! Я не могу не жалеть о том, что мне не дано этого чуда.

Шамаш взглянул на него, не сердясь на караванщика, но осуждая его:

– Девочке пришлось слишком дорого заплатить за свой дар, – тихо проговорил он, – о котором она не просила, но который стал тем единственным, что привязывает ее к жизни.

– Я понимаю… – он разрывался между двумя мыслями, тянувшими его в разные стороны: радость за другого и обида за себя. Ведь он тоже многое потерял. Почему же госпожа Нинтинугга не пришла к нему?

"Прости, господин, – Лигрен не мог произнести этих слов в слух, он лишь взглянул на Шамаша глазами, полными боли. – Человеку свойственно желать для себя всего лучшего… Но я справлюсь, сдержусь, – его пальцы сжались в кулаки, – пройдет время, и…" -Лекарь… – колдун несколько мгновений помолчал, раздумывая, прежде чем заговорить вновь. – Возьми ее в ученицы.

– Но… – он растерялся. – Зачем ей… Чему она может научиться у меня?

– Очень многому. Ведь целительнице нужно обладать не только даром, но и знаниями врачевателя, которые она сможет получить лишь от тебя.

– Я даже не знаю…

– Ты сомневаешься в своей способности учить или просто боишься, что тебе будет трудно обучать ее секретам лекарского ремесла, осознавая, что ты сам никогда не достигнешь тех высот, которые суждены твоей ученице?

– Нет, конечно, нет! – поспешно воскликнул Лигрен, который, наконец, осознал…

Его лицо осветилось улыбкой, в которой была радость. – Спасибо Тебе! – если тебе не дано творить чудеса, это еще не означает, что ты никогда не прикоснешься к ним, ведь люди – существа общественные. Они не живут отшельниками в голом пустом пространстве, а проходят свой путь вместе со спутниками – родственниками, друзьями, делясь с ними своим теплом, и получая от них что-то взамен.

– Я рад, что ты понял, – кивнул Шамаш, устало закрывая глаза. – Это значит, ты свободный человек, а не слуга своих переживаний.

– Поговорю с Сати, когда она отдохнет. Надеюсь, она согласится…

– Не сомневайся в этом. Она не относится к тем странным людям, которые отказываются от знаний о своем собственном даре.

Какое-то время они сидели в беззвучном молчании. Лекарю, время от времени настороженно поглядывавшему на замершего без движения повелителя небес, показалось, что тот заснул.

"Хвала богам, – облегченно вздохнул Лигрен. – Отдых восстановит Его силы, растраченные на нас, смертных… Скорее бы. Мало ли что может случиться:

Губитель повержен, но не уничтожен. Он, таящий обиду на своего извечного врага, может быть рядом, ожидая удобного мгновения для нового нападения…" Он не осмеливался разглядывать небожителя, бросая на него лишь осторожные опасливые взгляды.

Бог солнца выглядел самим олицетворением спокойствия, И, все же… Все же, Лигрену почему-то казалось, что это спокойствие – лишь маска, под которой, как под покровом снега, бушевала огненная стихия, встревоженная каким-то запредельным, невидимым человеку чувством.

Тут полог повозки затрепетал, приподнялся…

Внутрь заглянул Лис, прищурился, силясь разглядеть хозяина каравана.

– С ним все будет в порядке. Он выздоровеет, – встретившись с ним взглядом, тихо проговорил Лигрен.

Воин удовлетворенно кивнул. Затем на его лице отразилось некое смущение, словно ему нужно было сказать что-то, казавшееся ему самому не просто странным, но даже глупым, несерьезным.

Несколько мгновений лекарь молча глядел на него, а затем перекинул ноги через борт и соскользнул в снег.

– Ни к чему тревожить сон хозяина каравана, – уже снаружи проговорил он, а после чуть слышно добавил: – и господина Шамаша – тем более. Позволь Ему отдохнуть.

– Я… Я понимаю, – кивнул воин. – Собственно, ничего такого и не произошло, просто…

– Я могу тебе помочь?

– Ну… – Лис казался растерянным, даже смущенным и это выражение на лице сильного, не боявшегося никого на свете воина выглядело по меньшей мере странно.

– Может быть, все это и вовсе не важно, не заслуживает внимания, и вообще…

– Лис, не трать времени зря на лишние слова, – нахмурившись, остановил его Лирген.

– Переходи сразу к делу.

– Да, конечно, прости… – пробормотал тот. Несколько мгновений он молчал, толи подбирая нужные слова, толи собираясь с силами. Наконец, он решился: – Лина… С ней что-то не так. По-моему она не спала всю ночь, и предыдущую тоже, и… – рассказ получался слишком долгим и караванщик, бросив опасливый взгляд на лекаря, поспешил закончить повествование, так, в сущности, его и не начав. – В общем, мне кажется, что она больна.

– Так… – расслабленность и покой сменились вновь настороженностью. Мышцы напряглись, готовясь к действию. Глаза сощурились. Мысли превратились из медленного задумчивого течения в бурный поток. – У нее жар? – бессонница могла быть признаком болезни. Но совсем не обязательно. Мало ли что могло стать ее причиной. Волнение, страх, неотложные дела и нерешенные вопросы, даже усталость, если она была чрезмерной. Нет, лекарю нужно было знать больше.

– Да нет…

– Кашель, насморк? У нее что-то болит?

Караванщик развел руками.

Лигрен несколько мгновений смотрел на него, раздумывая.

– Лис, может быть, дело не в болезни? – спустя какое-то время спросил он. – Мало ли что могло лишить ее сна.

– Да я понимаю… – опустив голову, вздохнул воин. И, все же, он не уходил, продолжая чего-то ждать.

– Поговори с ней, – предложил Лигрен. Что он мог сделать? Лекарь врачует тело, но он бессилен против болезней духа.

– Я пытался… Но сперва она лишь твердила, что дети спят и не могут проснуться, потом начала нести какую-то чепуху, из которой я не понял ровным счетом ничего, а затем и вовсе замолчала. Сидит, не слыша меня и не говоря ни слова… Вот я и испугался.

– А ребятишки? Как они?

– Нет, нет, с сыновьями все в порядке. Они выглядят вполне здоровыми. Хотя, конечно, этот сон… – караванщик задумался, пытаясь вспомнить, когда же малыши заснули. Но не мог. Последний раз он видел их бодрствовавшими три дня назад. Но потом был дозор. И вообще… Пусть даже они и разоспались. В этом ведь нет ничего… ненормального? – в его глазах, обратившихся к лекарю, читался вопрос.

– Лис, сон, как и бессонница совсем не обязательно свидетельствует о болезни, – произнес в ответ Лигрен. – Мне известны случаи, когда люди спали несколько месяцев, просыпаясь бодрыми и здоровыми. Если в остальном с ними все в порядке, то нет никакой причины для беспокойства.

– Конечно, – кивнул караванщик, – но меня тревожит Лина. Я никогда прежде не видел ее такой. И… – Лис поморщился. Он не хотел признаваться в этом, но и сам чувствовал себя как-то… странно, что-то. Временами ему казалось, что в голове копошатся мерзкие черви, питаясь его мыслями и воспоминаниями.

Лигрен поджал губы. Не нравилось ему это. Слишком уж странным все казалось…

– Если хочешь, я осмотру ее, – сказал он, – дам что-нибудь успокоительное. В последние дни было много причин для волнений. Вот она и не может никак успокоиться. Женщина ищет себе новый повод для страхов, а так как ты с ней идешь одной тропой, то это чувство близости беды передается и тебе. Пусть поспит.

– Да, – кивнул караванщик, соглашаясь с решением лекаря. – Если на то будет воля госпожи Айи, она увидит во сне детей. И, наконец, успокоиться… – он хотел сказать что-то еще, но замолчал, увидев, как полог повозки отдернулся и, перебросив через борт ноги, на снег спрыгнул повелитель небес.

Колдун, щурясь, огляделся вокруг, отворачиваясь от света костров, чей яркий блеск резал успевшие привыкнуть к полутьме повозки глаза.

– Шамаш… – Лис склонив голову, замер. Он совсем не хотел нарушать Его покой.

Скорее наоборот…

– Что-то случилось?

– Лигрен? – караванщик повернулся к лекарю. Он не знал, стоит ли говорить богу солнца о…

– Ничего страшного. Лине немного нездоровится. Но я думаю, все дело лишь в нервном напряжении. Последние дни были полны волнений… Позволь мне ненадолго отлучится. Я только дам ей успокоительные капли и вернусь.

– Не торопись. Хозяин каравана выздоравливает и больше не нуждается в твоем внимании. Обрати его на других.

Лекарь на миг повернулся к караванщику:

– Возвращайся к семье. Я сейчас приду. Только зайду к Фейр за настойкой.

Лис кивнул и, на миг склонив голову в знак почтения перед богом солнца, пошел к своей повозке.

– Ты справишься с этим сам? – Шамаш стоял, опершись о борт спиной. Его покрасневшие от усталости и напряжения глаза смотрели на снег под ногами.

– Конечно, – голос лекаря звучал твердо и уверено.

Лигрен не позволял себе усомниться в этом ни на миг. Он знал, что берет на себя огромную ответственность, и делал это не только осознанно, но и специально.

"Шамаш должен отдохнуть, – упрямо повторял он про себя. – Мы должны сами позаботиться о себе. Мы можем. Жили же мы, обходясь лишь собственными силами и возможностями, раньше, пока путь не свел нас с богом солнца!" -Что ж, раз так… – колдун чуть наклонил голову, принимая решение караванщика.

– Если я понадоблюсь, зови, – и он вернулся в полумрак повозки. Наделенный даром не видел смысла навязывать помощь, понимая, что душа лекаря могла воспринять ее как знак недоверия, причиняя боль и вызывая неуверенность в своих силах.

И, все же… Шамаш и сам не мог понять, почему чувство тревоги, казалось бы, случайно забредшее в его сердце, никак не хотело покидать его.

Уже сидя в повозке, он окинул все вокруг мысленным взглядом, ища причину беспокойства. Но все было спокойно. Пустыня, открытая взгляду, не таила опасности. Хозяин каравана уже достаточно ушел от смерти на своем пути к выздоровлению, чтобы та вновь заявила свои права на него. С волком тоже все было в порядке… Малышка… Она спала и видела сон – светлый и чистый, отблеск которого лежал лучом безмятежного счастья на лице, горя улыбкой на чуть приоткрытых губах. И, все же…

Тем временем лекарь забрался в повозку Лиса.

Женщина сидела возле самого края, глядя в пустоту. Ее волосы растрепались, одежда была в беспорядке, голова покачивалась из стороны в сторону, словно в такт звучавшей у нее в голове песне, руки были сложены в люльку перед грудью, так, будто она укачивала младенца.

– Лина… – позвал ее лекарь, но та не слышала его и не видела, словно мир перестал существовать для нее, ограничившись воспоминаниями о чем-то далеком…

– Лина, – он дотронулся до ее локтя, надеясь, что прикосновение вернет ее назад.

Действительно, женщина встрепенулась, вскинула голову, бросив полный страха взгляд на Лигрена, в котором не было ни отблеска узнавания.

– Это я, Лина, лекарь. Я помогу тебе…

– Мои дети! – встревоженной птицей вскрикнула та, задыхаясь от волнения, которое уже давно переросло в ослепленное ужасом отчаяние.

– Спокойно, Лина. Все хорошо. Вот они, рядом с тобой.

– Нет! Их нет! Это только тени! – из ее глаз неудержимым потоком потекли слезы.

– Тихо, тихо… Если ты так беспокоишься о сыновьях, я осмотрю их. А ты пока выпей это, – он протянул женщине узкий стеклянный флакончик, подобный тем, в которых хранили благовония.

– Я…

– Выпей, – повторил лекарь, поднося горлышко к ее губам. – Слепо разрывая на части сердце и разум, ты не поможешь, а, наоборот, навредишь им. Ну же!

Та вынуждена была подчиниться, одним глотком осушила флакон, даже не почувствовав горечи крепкой настойки.

– Вот и хорошо, – Лигрен улыбнулся. Его голос звучал ровно и спокойно, смешиваясь с теплом лекарства, быстро разливающимся по телу.

Потом лекарь повернулся к ребятишкам. Мальчики спали в дальнем, наиболее безопасном и теплом углу повозки. Их лица были безмятежны. Красные, чуть влажные губы приоткрылись в счастливых улыбках, дыхание было ровным и свободным.

– Да они само здоровье! – воскликнул лекарь.

– Это не они. Ты не туда смотришь. Вот мои мальчики, – она указала головой на свои руки, сложенные в колыбельку. Лекарство уже начинало действовать.

Одурманенный настойкой из успокаивающих трав, голос женщины звучал сонливо, ее глаза, готовые в любой момент закрыться, уже были подернуты сонной поволокой, но душа, которую еще не охватил своей цепкой паутиной покой, продолжала трепетать, содрогаясь в ужасе предчувствия беды. – Но почему они спят, так долго спят?

– Значит, так надо. Ты должна радоваться. Ведь дети растут во сне, и чем больше они спят, тем крепче и сильнее будут. И еще. Подумай о том, что, может быть, во сне с ними говорят боги. Возможно, небожители решили поделиться с твоими мальчиками знаниями, без которых те не смогут найти свой путь, идти по нему. Не мешай исполнению судьбы. Лучше засни. Засни и пожелай увидеть детей во сне.

– Да, я хочу, – во власти дремы, женщина опустилась на одеяла, бормоча, – я хочу попасть в их сон. Тогда я смогу защитить их, если рядом опасность. Я уговорю их вернуться вместе со мной назад…

Через несколько мгновений она уже крепко спала.

– Что с ними? – глядя то на жену, то на детей спросил Лис.

– Мальчики совершенно здоровы.

– А Лина? – в его глазах поблескивали настороженные огоньки, через лоб пролегла глубокая морщина.

– Пусть поспит, – посмотрев на свернувшуюся клубком женщину, уклончиво ответил лекарь. Затем он повернулся к Лису. – Как ты сам-то? Как себя чувствуешь? Может, что-то не так? Никаких странных ощущений или мыслей,

– Не-ет… – поморщившись, неохотно проговорил воин. Он повел плечами: – Только…

Мне как-то не по себе здесь…

Прищурившись, Лигрен долго смотрел на караванщика. Его лицо посерьезнело, рука скользнула в карман, вынимая еще один флакончик со снадобьем, захваченный на всякий случай.

– Выпей, Лис, – тихо проговорил он.

– Нет, – караванщик замотал головой, поспешно отодвинулся от протянутой руки лекаря назад, словно в той был яд. – Я не могу! Мне скоро в дозор. Нет!

– Пей.

– Я ведь сказал: нет. Атен еще не оправился от болезни, Евсей валится с ног от усталости и волнения за судьбу брата. Я должен…

– Ты должен послушаться меня. Пей, – он чуть ли не насильно влил в рот мужчины лекарство. Дождавшись, пока оно подействует и караванщик заснет, Лигрен вылез из повозки, старательно задернул полог.

Несколько мгновений он стоял, держась за деревянный край и бессмысленно глядя прямо перед собой. На лбу выступила холодная испарина, губы нервно подрагивали.

– Лигрен! – громкий голос, прозвучавший возле самого его уха, заставил лекаря, вздрогнув, повернуться. Перед ним стоял Евсей. – Хорошо, что я нашел тебя. Тут такая история… Кое-кто из родителей второй день не может разбудить своих детишек…

– Сколько их?

– Малышей? Трое. И Мати тоже спит… Выходит, четверо.

Лекарь бросил через плечо взгляд назад, на повозку Лиса, пробормотав: – Шестеро…

– Отчего это? Может быть, они заболели?

– С детьми все в порядке, – не глядя на караванщика, проговорил Лигрен. – Они совершенно здоровы, просто крепко снят. И пусть спят. Так даже лучше. Особенно сейчас…

– О чем ты? – Евсей смотрел на него, не понимая, что происходит.

– О… – он собирался все рассказать, но прежде спросил: – Ты сказал, Мати тоже спит?

– Да… Нет, – вздохнув, он махнул рукой, – не знаю. С одной стороны, странно все это. А с другой… С ней ведь священная волчица, которая защищает и ее тело, и душу…

– Посмотри на меня.

– Что?

Лекарь заглянул на дно его глаз. И вздохнул с некоторым облегчением, не заметив следов болезни. "Нет. Евсей еще не отмечен. Глаза ясны и спокойны, вокруг зрачков нет синеватых кругов, красные прожилки не набухли, готовые лопнуть…

Пока нет", – вновь помрачнев, напомнил он себе. Болезнь будет распространяться и дальше. И не пощадит никого.

– Что происходит? – караванщик насторожился. Его пальцы сомкнулись на руке лекаря, приглушенный голос полнился тревогой.

– Ничего, – он огляделся. Вокруг них начали собираться люди, глаза которых начали полнится волнением.

– И, все же… – Евсей не собирался отступать, почувствовав что-то недоброе.

– Хорошо, – тяжело вздохнув, проговорил Лигрен. – Идем со мной.

– Куда?

– К господину, – его сердце обливалось кровью при мысли о том, что ему придется тревожить покой бога солнца. Но иного выхода не было. Он не справился со своей работой. И не важно, что в этом не было его вины. Если кому и по силам побороть ужаснейшее из снежных поветрий – безумие – так это повелителю небес, сильнейшему из небожителей.

Шамаш выслушал его молча, не переспрашивая и ничего не говоря. Все это время он смотрел на приглушенный пламень огненной лампы, лишь раз бросил взгляд на забившегося в угол Евсея, все сильнее и сильнее сжимавшегося от каждого нового слова, которое срывалось с губ лекаря. В глазах караванщика застыл ужас, когда он знал, что эта болезнь – верная смерть, которая скосит всех, кого коснулось ее крыло.

– Лекарь, ты уверен в этом? – когда Лигрен умолк, спросил колдун.

– Да.

– Ты не мог ошибиться?

– Это невозможно. Все знают признаки безумного поветрия, ибо они – знак смерти.

Любой человек хотя бы раз в самом страшном сне видел их. И, потом, – продолжал он, не в силах остановиться, словно веря, что вместе с последним словом закончится жизнь, – если бы речь шла лишь об одном заболевшем… – он безнадежно качнул головой. – Я дал Лису и Лине успокоительное, достаточно крепкое, чтобы усыпить их. Но сон продлится лишь несколько часов. А потом…

– Эта болезнь скоротечна, – отозвался из своего угла Евсей. – Уже к вечеру все мы будем больны… Там смерть станет избавлением.

– Я всегда был уверен, что безумие не заразно, – опустив голову на грудь, проговорил колдун.

– Это – еще как! Безумие – хворь пустыни. Оно внезапно и неизлечимо… Вот только… – лекарь чуть наклонил голову вперед, в сомнении. – Здесь такая странность. Мы ведь никого не встречали в дороге, и, значит, не могли заразиться от людей. Мы давно не охотились – выходит, болезнь пришла не с животными… Но не могла же она явиться из ниоткуда, свалившись как снег на голову!

– Можно было бы предположить, что ее подхватили олени, а мы заразились от их мяса, – проговорил Евсей. – Но все животные живы и здоровы… Действительно, странно…

– А если дело в змее? – Шамаш искал ответ так же, как и все остальные.

– Нет, – качнул головой лекарь. – Тогда бы первым заболел Атен. Он бы не смог справиться с ядом и был бы уже мертв… Но даже если бы он выжил, стал переносчиком, первыми должны были заразиться те, кто был рядом с ним… – нет, конечно, он понимал, что богу не страшны людские болезни, но вот он сам… – Атен все это время не выходил из повозки. Мы тоже мало с кем общались… Нет, все происходит совсем не так, как должно было бы. Дети заснули и именно их родители больны. За исключением отца Мати… И, в то же время, сами ребятишки совершенно здоровы… Сплошные исключения! Ерунда какая-то! – его разум отказывался что-либо понимать. – И у нас нет времени на то, чтобы сейчас доискиваться до причины происходящего…

– От этой болезни есть лекарство?

– Нет, – в один голос ответили караванщики.

– Единственное спасение – смерть. Мы обречены, – прошептал Евсей. Потом он взглянул богу солнца в глаза. – Господин, уходи сейчас. Запомни нас такими, какие мы есть. И…Прошу Тебя: возьми с собой рукописи, отдай их кому-нибудь на Своем пути. Пусть память о нас останется.

– Перестань, – колдун поморщился. Не важно, человек он, бог или дух – Шамаш собирался бороться за жизнь друзей до конца. Несколько мгновений он раздумывал, дожидаясь, пока план действий сложится в стройный ряд, а затем принялся за его осуществление. – Идемте, – он первым выбрался из повозки.

Снаружи его ждали караванщики, успевшие проснуться и, увидев знак беды, распознать его.

– Расходитесь… – начал лекарь, который не просто не хотел, но боялся давать какие-либо объяснения.

– Не надо, – спокойно возразил Шамаш. Он оглядел собравшихся. – Я так понимаю, вы знаете, что происходит?

– Да… – переглянулись те. Они шли, чтобы расспросить лекаря, который подтвердил бы или опроверг их опасения. От бога они ждали иного – помощи, излечения – того, что был способен дать лишь Он.

– Тогда принимаемся за дело, – его решительность рождала уверенность, что им не будет отказано в спасении. – Погасите все костры, все огненные лампы, все, где есть живой огонь… И еще. Сверните шатер. Пусть над нами будет открытое небо и свет поднимающегося солнца.

Караванщики бросились исполнять приказ. Никто из них даже не осмелился спросить, зачем все это. К чему вопросы, когда они получили то, что им было нужно – действие, способное привести к спасению.

Рядом с Шамашем остались лишь Евсей и Лигрен. Они думали, что, может быть, для них будет еще какое-нибудь поручение, особое, и оказались правы. Сначала повелитель небес повернулся к летописцу:

– Нужно чтобы все были в одном месте. Но здесь, между повозками, слишком тесно.

Караванщики переглянулись.

– Раз мы снимаем шатер, в нашем распоряжении будет вся пустыня, – проговорил Евсей.

– Тогда со стороны солнца. Собери всех. Ты слышишь – всех: и свободных, и рабов, и животных.

– Да, Шамаш, – он уже хотел идти выполнять поручение, но замешкался, вспомнив: – А что с теми, кто спит? Детишки, Атен, Лис с Линой?

– О них позаботится Лигрен. Ступай. Скажи мне, когда все будет готово, – затем он повернулся к лекарю. – Хозяина каравана разбудить будет не сложно. Но он еще слишком слаб, чтобы идти самостоятельно.

– Мы перенесем его. А потом на снегу расстелим одеяла… Лиса с Линой я знаю, как разбудить. Раз есть снотворное, найдется и бодрящие. Но вот как быть с детьми…

– Оставь их. Пусть спят. Они здоровы.

– Но они могли заразиться…

– Нет. Болезнь им не угрожает.

Лекарь открыл уже рот, чтобы спросить: "Значит, для них опасно что-то другое?

Что?" Но взгляд Шамаша остановил его.

– Я… Я все сделаю, – и лекарь ушел.

На какое-то время колдун остался один. Его брови сошлись на переносице, голова опустилась на грудь, взгляд приковала к себе покрытая снегом земля.

Шамашу менее всего хотелось прибегать к силе. Но он понимал, что иначе нельзя.

Лекарь не ошибся: караванщики были больны. Все, кроме шестерых спящих. Только у одних начало болезни было в прошлом, у других – в настоящем, а у третьих – в будущем. Но что есть время, когда оно способно лишь навредить, не помочь?

Все происходившее могло показаться чередой случайных, никак не связанных друг с другом событий. Но так ли это?

Сначала навет, заставивший хозяина каравана и его брата броситься в снежную пустыню, навстречу смерти, теперь болезнь… Случайное совпадение или нечто большее? Что если за всем этим стоит чья-то злая воля? Все ведь идет к тому, чтобы отнять у заснувших детей близких, чтобы им не к кому было возвращаться, чтобы ничто не звало их прочь из сна…

Губы колдуна сжались до белизны. Он не мог разглядеть всей картины, когда основная ее часть была по иную сторону яви. И не было никакой возможности прояснить все прежде, чем действовать, когда любое даже самое незначительное промедление было подобно смерти.

– Шамаш, все готово, – донесся до него голос Евсея.

– Да, – не поворачиваясь, кивнул колдун. – Ступай к остальным. Я сейчас, – он мысленно подозвал золотых волков, дождался, пока звери подбегут к нему, остановятся рядом, подняв вверх морды, глядя на хозяина немного удивленным взглядом умных преданных глаз.

"Что происходит?" – взволнованно поскуливая, спросила Шуллат.

"Рядом опасность?" – все мускулы Хана были напряжены, шкура на загривке взъерошилась. Они были готовы в любой момент ринуться в бой, кем бы ни был враг.

"Идите за мной".

"Но в чем дело? – волчица нервно поглядывала на повозку, в которой она оставила свою маленькую хозяйку. Девочка была совсем одна. Кто защитит ее от беды, от которой спящая не сможет даже спрятаться… – Я не могу оставить Мати…" "В караване болезнь. Безумие. Пока девочка спит, опасность ей не угрожает".

"Эта хворь нам не может быть страшна. В нашем сознании нет такого образа – безумие".

"Несущие смерть для вас тоже не имеют образа, однако это не уменьшает их опасность".

"Никто из братьев-охотников никогда не болел ничем подобным, – продолжала упрямиться волчица. – Шамаш, позволь мне остаться с девочкой".

"Это не обычное поветрие. Оно вызвано магической силой".

"Губитель! – в глаза волков вошла ярость, пасти приоткрылись, обнажая острые клыки, донеслось низкое, гулкое рычание. – Только Ему под силу такое!" "Я знаю, как исцелить людей".

"Мы понимаем – они твои спутники. Но ты не должен подвергать себя опасности даже ради столь благородной цели", – не спуская с хозяина настороженного взгляда поблескивавших зеленым пламенем глаз, проговорил Хан.

"Брат прав, – поддержала его Шуллат. – Мне очень жаль детей огня. Но, направив все силы против болезни, ты окажешься беззащитен, и враг…" "Довольно, – остановил ее Шамаш. – Если это Нергал, я – причина его ярости. И я не позволю, чтобы зло, направленное против меня, пало на тех, кто лишь по воле случая оказался рядом со мной на дороге жизни".

Волки вновь переглянулись.

"Мы будем рядом с тобой, – понимая, что им не удастся переубедить хозяина, они вынуждены были принять его выбор. – Пусть нам дано немногое, что можно было бы противопоставить могуществу грозного бога, но мы сделаем все, что в наших силах, чтобы защитить тебя".

"Да, вы будете защищать. И не только меня – всех караванщиков. Но не от Нергала, а тех снежных тварей, которых может пригнать к нам сила".

"Но…" "Если выбирать смерть, то во власти магии, а не под копытами диких оленей или укуса Несущей смерть… Обещайте мне, что выполните мое поручение".

"Да", – волки опустили морды, и спустя мгновение, поджав хвосты, потрусили вслед за хозяином, не пытаясь ни возразить, ни как-то иначе выразить свое недовольство его решением. Они просто подчинились.

Между тем колдун подошел к ждавшим его настороженно гудевшей толпой караванщикам, за спинами которых рабы придерживали оленей, тоже о чем-то переговариваясь между собой. Впрочем, даже не прислушиваясь к разговорам людей, было ясно, о чем все их мысли и слова.

Шамаш оглядел их, спеша убедиться, что перед ним все.

Лис и Лина, на которых еще продолжало действовать снотворное снадобье, стояли, покачиваясь из стороны в сторону. Рядом с ними был Лигрен, поддерживавший и следивший за состоянием тех, на ком болезнь сказалась сильнее всего.

Атен сидел на расстеленном на снегу одеяле, опираясь на локти. Его глаза были прикрыты, словно он стыдился взглянуть вокруг, виня себя во всем происходившем.

Евсей был рядом с ним, но даже не пытался переубедить брата, понимая, что все равно не сможет найти нужных слов. Летописец сознавал, что сейчас в силах сделать лишь одно – заметить, если рука караванщика потянется к ножу в мысли о самоубийстве и остановить ее прежде, чем она вонзит клинок в грудь.

– Я могу что-нибудь сделать? – вперед несмело вышла Сати.

– Нет, спасибо, – взглянув на нее, тихо произнес колдун. – Против болезни, вызванной магией, дар целительства бессилен. Но будь рядом. Возможно, твоя помощь пригодиться позже.

Он бросил еще один взгляд на стоявших перед ним людей, отметив про себя, как быстро проблески безумия распространяются по их глазам.

Все знали, что их ждало новое, великое чудо. Понимание этого удерживало их от отчаяния, которое гнало прочь в снега пустыни, ища среди них быструю смерть – избавление. Но то, что они увидели…

Им показалось, что весь мир у них перед глазами заполнился светом, став чистым, юным, как на следующий миг после творения. В нем не было места тревогам, страхам, болезням, он не знал иной силы и власти, кроме слова тех, кто сотворил его. Души очистились. Глаза увлажнились слезами, в которых сгорела дымка, заставлявшая видеть мир не таким, каким он был на самом деле. Тела на миг онемели, лишаясь способности двигаться, чтобы обрести ее вновь, заново выучившись жить.

Было такое чувство, что прошла целая вечность, прежде чем они вновь оказались в своем родном мире снежной пустыни. Впрочем, теперь даже он казался иным, чудесным, наполненным дыханием стихий, которые заставляли мерцать, переливаясь разными цветами, воздух. Полог снегов подрагивал, словно оживая, превращаясь в огромную сказочную птицу, которая готовилась взлететь в воздух. Вздох восторга сорвался с губ людей.

Минул еще один миг и чудо, как ни пытались удержать его дух люди, мечтавшие остаться с ним, стать его частью, растворилось в чистом свете солнца безоблачного дня.

Тяжело дыша, с трудом удерживаясь на ногах от страшной усталости, накатившей на него гигантской волной, колдун оглядел их вновь, заглядывая в глаза, чтобы убедиться в том, что ему удалось разорвать цепи враждебного заклинания, сжечь тонкие нити чужой силы, возвращая людям здоровье – веру в то, что с ними все в порядке.

– Спасибо! – со всех сторон неслись слова благодарности, но он уже ничего не слышал. В ушах клокотало и чавкало, голова кружилась, перед глазами все плыло.

От слабости мутило. Сжав веки, с силой стиснув зубы, он замер, пробуя перебороть усталость. Однако на этот раз она оказалась сильнее его.

– Шамаш! – к нему подскочил Лигрен, озабочено взглянул на бледное, бескровное лицо повелителя небес, качнул головой: – Пойдем, я отведу Тебя в повозку, – и, взяв за безвольно висевшую руку, он повлек его за собой. – Позволь теперь нам позаботиться о Тебе. Позволь хоть так отблагодарить Тебя за все, что Ты для нас делаешь.

Колдун не сопротивлялся. Он чувствовал себя выжатым без остатка, практически ослепшим и оглохшим. Каждое движение отдавалось во всем теле болью, в которой безвозвратно тонули любые мысли, приходившие в голову.

– Мы не должны были позволять Ему… – пробормотал Атен, глядя вслед сгорбившемуся, с трудом передвигавшему ноги Шамаша.

– Кто мы такие, чтобы спорить с богом? – тяжело вздохнув, проговорил Евсей. И, все же, хоть в его словах и была правда, караванщик понимал, что истина совсем в другом: перед лицом безумия, которое пугало более чем все смерти мироздания, никому из них просто не пришло в голову задуматься, чего будет стоить небожителю их спасение.

Это понимали все и потому радость счастливого избавления омрачилась.

А затем вдруг до их слуха донесся какой-то гул. Земля затрепетала.

– Что это? – караванщики закрутили головами вокруг, ища источник надвигающейся опасности.

– Смотрите! – воскликнул кто-то из дозорных. И вмиг все взоры обратились к горизонту, возле которого вздымался стеной снег, летя огромным комом прямо в их сторону.

– Дикие олени!

– Они, наверно, кочуют…

– И мы оказались на их пути!

Да, беда не приходит одна. И за спасение нужно платить. Это понятно. И, все же, никто не ждал, что расплачиваться придется столь быстро…

– Так, – Атен поднялся, опираясь на плечо брата. Он преобразился, вновь став хозяином каравана, который обязан заботиться о безопасности своих людей. Его спутники еще не успели до конца прийти в себя, осмыслить происходящее, а он уже отдавал приказы: – Женщины, быстрее возвращайтесь в повозки. Бегом! Позаботьтесь о детях! – и те, очнувшись от оцепенения, подхватили малышей на руки, спеша унести их под хоть какую-никакую защиту. – Хорошо что мы лишь сняли шатер, но сохранили круг, – пробормотал он, прежде чем продолжать: – Пусть рабы уведут наших животных в центр, крепко привяжут и не отходят от них ни на шаг. Не дай боги они убегут вместе со стадом. Без оленей мы не сможем продолжать путь. Все остальные берите факелы…

– Костры погашены, – напомнил ему кто-то, – нам понадобится время, чтобы вновь разжечь огонь…

– А его у нас нет, – отрезал нахмурившийся хозяин каравана. – Ладно, попробуем обойтись тем, что есть. Берите щупы, копья… Попробуем отогнать оленей…

– Торговец, – окликнул его колдун, вернувшийся назад, к караванщикам.

– Ты что?! – набросился Атен на Лигрена. – Ты в своем уме? Уводи Его, быстро!

– Я не могу идти против воли… – начал оправдываться лекарь, но умолк, так ничего и не успев сказать.

– Постой, торговец, – голос Шамаша звучал тихо, хрипло, срываясь в сип. – Вы не готовы противостоять стаду…

– Мы должны! – глаза Атена горели решимостью. – От этого зависит наша жизнь!

Колдун с силой стиснул зубы. Ему было тяжело говорить. Мысленно он подозвал к себе волков.

"Вы хотели помочь…"

"Да! Что мы можем сделать?" "Сюда несутся дикие олени. Отведите их в сторону от каравана".

Те даже не спросили, как они смогут сделать это, вдвоем против целого стада.

Едва получив команду, они сорвались с места, заскользив по снегам пустыни навстречу опасности, готовые сделать все, что нужно, не важно как, безразлично, какой ценой.

– Они не сумеют остановить оленей вдвоем, – проговорил Атен. В его глазах было беспокойство. Люди не должны были позволять священным волкам рисковать своими жизнями ради них. Да и Шамаш… Конечно, Он – великий бог, повелитель небес, но золотые волки принадлежат не Ему, а Его божественной супруге – госпоже Айе. И как сильно Она ни любит Шамаша, Ей может не понравиться, что Он посылает на смерть Ее слуг…

– Не вдвоем, – прервал его размышления голос небожителя, который вглядывался в снега пустыни.

Пальцы колдуна что было сил сжались в кулаки, глаза прищурились, превратившись в две тонкие щели, за которыми пряталась бездна, серые, потрескавшиеся губы что-то зашептали. И каждое новое слово удваивало число огненных волков. Еще несколько мгновений – и вот уже по снегу множеством ярких солнечных бликов неслась волчья стая.

Застонав, колдун пошатнулся и, наверное упал бы, если бы Лигрен и Евсей не подхватили его под руки, удерживая на ногах.

– Это все, чем я сейчас могу вам помочь… – чуть слышно прошептал Шамаш. И, все же, из последних сил он удерживал сознание.

– Асанти, – позвал он стоявшую рядом, ожидая приказаний, караванщицу.

– Я здесь, господин! – тотчас откликнулась та.

– Помоги тем, кого поранят олени… – глаза колдуна закрылись, голова опустилась на грудь.

– Уводите Его! Быстрее! – а в следующее мгновение хозяин каравана уже повернулся в сторону надвигавшейся опасности, которая поглотила все его внимание.

Брови Атена сошлись, губы плотно сжались. Дар предчувствия пробудился ото сна, захватил его в свой водоворот, чтобы в последние мгновения перед приходом будущего показать его, давая возможность если не изменить течение, то повернуть в наиболее безопасное для каравана русло… …Хозяин каравана на миг замер, закрыв глаза, пытаясь унять бешеный стук сердца, грозившего вырваться наружу. Он заставил себя несколько раз глубоко вдохнуть прохладный воздух, выдыхая его медленно, с глуховатым посвистом. Затем, наклонившись, он зачерпнул пригоршню снега, протер им лицо и только потом огляделся вокруг.

Все произошедшее заняло несколько мгновений, которые в разуме, душе растянулись на часы.

Это было огромное стадо. И не важно, что дикие олени низкорослы. Их длинные ветвистые рога и острые, твердые как камень копыта были куда более грозным оружием, чем то, которым наделили боги их выросших в неволе братьев.

Если бы волки не отклонили бег оленей в сторону, от каравана не осталось бы и следа. Животные просто смели бы все, оказавшееся на их пути, растоптали женщин и детей, подняли на рога вставших на защиту своих семей мужчин. А так… Так они задели караван лишь самым краем. Впрочем, и этот удар был ощутимым…

– Атен, – к нему подошел Лис, на щеке которого была глубокая кривая царапина, из которой все еще сочилась кровь. – Жилые повозки все, хвала господину Шамашу, целы. Но одна хозяйственная превратилась в кучу мусора. Ее не починить, так что придется бросить…

– Да что повозки! Как люди? Все живы?

– Все, – кивнул тот. Разумеется, воин в первую очередь заговорил бы о погибших, если б таковые были. – Некоторым серьезно досталось, но это ничего.

– Лигрен берется их исцелить?

– Сати поможет им быстрее, – хмыкнул караванщик. – У девочки действительно великий дар. Под ее тоненькими пальчиками раны, сколь бы тяжелые они ни были, заживают просто на глазах.

– Превосходно, – как же здорово иметь в караване целительницу! Наделенных этим даром не было с древних времен. И вот теперь все возвращается. – "Тяжело жить во время легенд, – проговорил он, повторяя слова летописцев, которые стали понятны лишь теперь. – Но нет для смертного выше доли…" -Не жалей, Атен. Эта жизнь стоит того, чтобы за нее умереть, – воин поднес к раненой щеке льдинку, стремясь остудить жар жжения.

– Ты с таким восторгом говорил об искусстве целительницы, – глядя на него, хозяин каравана прищурился, – что же сам медлишь, не идешь к ней? Ведь может остаться шрам.

– А, ерунда, – Лис махнул рукой, – нечего расходовать силу по пустякам, особенно когда она нужна другим. Помнишь, что говорил повелитель? "Шрамы не уродуют тело, они лишь напоминают об испытаниях, через которые пришлось пройти". А я хочу, чтобы у меня осталась память об этом дне, – лицо помощника посерьезнело, через лоб пролегла морщина.

– Безумие – ужасная болезнь…

– Лишь для тех, кто рядом, кто еще здоров. А так… – он качнул головой. – Просто волнение становится таким навязчивым, что не можешь думать более ни о чем, мир тускнеет, теряется в яркой вспышке, за которой только огонь, чувства, что стирают мысли, как будто дух заполняет рассудок, стирает душу… – он нервно повел плечами. – Прости, Атен, мне тяжело об этом говорить, во всяком случае, сейчас. Что бы там ни было, теперь-то я осознаю, что стоял у грани, за которой человек сгорает, а то, что остается, превращается в дикого зверя… – оторвав взгляд от безликого снега, он огляделся вокруг, стремясь заполнить пустоту прошлого образами настоящего. – Нам бы лучше поскорее покинуть это место, – проговорил он спустя какое-то время. – Плохое оно, злое… Словно где-то рядом пролегла дорога Губителя.

– Да! – он тоже чувствовал себя неуютно, беспокойно, на ум то и дело сами по себе приходили слова молитв и заклинаний от демонов и злых духов. – Только зажжем огонь…

– Здесь? – Лис хмуро качнул головой. – Я вот думаю, – он пригладил ладонью усы и бороду, – ведь была какая-то причина, по которой господин велел потушить всю огненную воду. Может быть, она была тоже поражена безумием… Это известно лишь Ему…

– Да уж, – караванщик вздохнул. У него было множество объяснений, однако стоило взглянуть на них отрешенно, словно со стороны, как он понимал, что все они так и останутся предположениями, не в силах даже приблизиться к истине.

– Почему ты не спросишь у Него?

– Достаточно того, что мы знаем.

– Нет, Атен, – к удивлению хозяина каравана, возразил помощник. – Мне так не кажется.

– Но…

– Подожди, выслушай меня. Я понимаю, что господин устал, что Он отдал все свои силы, чтобы излечить нас от смертельной болезни. Сейчас нам нужно беречь Его покой. Но, в то же время, нам не следует и совершать бездумные поступки, ценя Его стремление спасти и защитить нас. В общем, я вот к чему веду: нам будет лучше спросить, можно ли зажигать огонь, прежде чем делать это.

– Да, – хозяин каравана вынужден был признать правоту своего помощника. – Я узнаю…

– А что с отправлением? Отложим его? Тогда будет лучше поставить шатер.

– Нет! – Атен решительно качнул головой. Это место было связано с воспоминаниями, от которых до сих пор веяло холодом. Его всего передернуло. – Впрягайте оленей, выстраивайте повозки в цепь… – ему даже больше не казалось невозможным отправиться в путь, не разжигая огонь. Все лучше, чем оставаться на этом проклятом месте. – И гляди во все глаза. Мало ли что еще может произойти.

– Да уж. Если Губитель решил с нами покончить, с чего Ему останавливаться на половине пути?

– Ты слишком много о себе возомнил. Богу погибели никогда не было никакого дела до смертных. Он ведет сражение за власть над мирозданием, и в этом бою люди – беспомощные жуки под ногами его воинов – когда Ему нужно, Он пользуется нашей желчью и яростью для достижения своей цели, а нет – убивает без разбору, даже не замечая этого.

– Губитель понимает, что мы дороги богу солнца. Возможно, обращая свою силу против нас, он метит в господина Шамаша…

– Если все так… – Атен нахмурился. Он не задумывался об этом прежде, а сейчас, когда Лис заговорил, начал понимать, что все действительно может быть именно так.

Ведь нечто подобное произошло и в прежнее время легенд. Если бы бог солнца не отдавал всего себя заботам о мире смертных, Губитель не застал бы Его врасплох…

И вот теперь… "Неужели все повторяется? Неужели Его привязанность к нам – та слабость, которой вновь и вновь будет пользоваться Враг в стремлении победить сильнейшего противника?" – И что же делать? – сорвалось у него с губ.

Лис только развел руками. Воин, он знал о сражениях все, что было возможно узнать о них в мире, в котором все мало-мальски серьезные войны закончились за вечность до его рождения, оставив потомкам победителей лишь воспоминания-легенды да мелкие стыки с разбойниками.

– Ты ведь не можешь просто взять и сказать господину Шамашу: "Уходи из каравана.

Соединение божественной и земной дорог опасно для Тебя…" Да когда Он вообще думал о себе? Брось!

– Ладно, – караванщик, оглядевшись вокруг, с шумом выдохнул. – Давай не будем тратить время на разговоры, которым место в храме.

– Пойдешь к Нему?

– Раз иного пути нет… -он повернулся. – Лис,-на миг остановившись, бросил он через плечо. – У меня только будет к тебе одна просьба…

– Я слушаю.

– Пошли кого-нибудь из рабынь к моей дочке. Сейчас в повозках холодно, а девочка спит. Пусть служанка получше укутает малышку одеялами и вообще посидит с ней рядом… Мало ли что.

– Не беспокойся: я все сделаю…

Забравшись в повозку, Атен поспешно задернув за собой полог, чтобы не напускать внутрь холод снежной пустыни.

Хозяин каравана ожидал застать рядом с богом солнца лекаря и Евсея, но Шамаш был один. Он лежал, откинув голову на жесткие травяные подушки, накрывшись по пояс своим старым черным плащом. Его глаза были открыты, но никто не мог бы сказать, куда был обращен взгляд – на оленьи шкуры, ограничивавшие внутренний мир повозки, скрытое за ними небо, бескрайние просторы мироздания или еще дальше, за грань всего сущего.

– Шамаш, я… – сперва он медлил, тянул слова, словно не зная, что сказать или сомневаясь, стоит ли вообще что-либо говорить, но потом, поняв, что останавливаться поздно, заторопился, не желая отвлекать внимание бога ни на мгновение больше того, что было необходимо для продолжения пути. – Я хотел спросить насчет огня.

Мы можем разжечь его вновь?

– Да, – тихо проговорил тот, наверное, впервые за все время пути ограничившись лишь этим кратким, ничего не объяснявшим ответом.

Кивнув, Атен сглотнул ком, подкативший к горлу. Ему было больно видеть своего повелителя таким – усталым, слабым, отрешенным.

"Если Губитель нападет на Него сейчас…" – мелькнула у него в голове навевавшая ужас мысль, заставив караванщика застонать.

– Могу ли я что-нибудь сделать для Тебя? Позвать Лигрена? Или Сати? Лис говорит, что девочка обладает даром целительства…

– Я не ранен и не болен, а просто устал, – прозвучало в ответ. – От усталости же лечит лишь время. Ничего. Оно – искуснейший из лекарей… Торговец, я чувствую, ты хочешь меня о чем-то еще спросить, но не решаешься задать вопрос. Не бойся за меня. Сейчас мне было бы тяжело прибегать к магии, но разговор утомит не больше, чем приходящие в голову мысли, на которые я не могу найти ответ. Спрашивай.

– Ты исцелил нас от безумия… Но почему же беспокойство не покинуло душу?

– Одно не связано с другим. Их приход лишь совпадает во времени.

– Я понимаю, что Мати только спит. Но, может быть, это не простой сон. Она была в пустыне, и…

– Нет, – бог солнца прервал его размышления вслух, не дав им сложиться в цельную картину. Он помрачнел, брови сошлись на переносице, черные глаза холодно заблестели. – Пустыня тут ни при чем. Она – ее дом, радость и надежда. Девочка должна была вернуться счастливой, нашедшей себя, уверенной, что все беды уже позади и ничто не сможет встать преградой на ее пути, – он качнул головой, затем чуть слышно добавив: – Что-то пошло не так…

– Но тогда… Если дело не в пустыне… Шамаш, значит, это я во всем виноват. Мне следовало довериться Тебе, не бросаться вслед за ней в погоню… Тогда бы ничего не произошло…

– Не это, так что-то другое… И вообще, не вини себя. Это все равно ничего не изменит.

– Но…

– Торговец, не забывай: ты отдал мне право судить о том, виноват ты или нет, – напомнил Шамаш. И караванщик тотчас остановился. Он слишком хорошо помнил, при каких обстоятельствах это произошло.

Атен заговорил о другом:

– Вот я все думаю… Ее сон… Он ведь может продлиться и вечность… Я… Все спящие – дети снежной пустыни, ледяные дочери госпожи Айи. Они принадлежат Ей. И что если Она захотела забрать их…

– Это не так.

– Не так? – больше всего на свете Атен хотел услышать именно этот ответ. Он замер, затаив дыхание, стараясь унять биение сердца, чтобы оно не выдало его чувств и не спугнуло счастье.

– Не Айя погрузила их в сон.

– Ты говорил со Своей божественной супругой…

– Она не… – начал колдун, однако, не договорив фразы, качнул головой. – Не важно, – он не видел смысла пытаться втолковать караванщику то, что шло вразрез с его верой. К тому же, это не имело никакого отношения к происходящему.

А еще эта усталость… Он прикрыл веки, борясь с помощью мрака с той белой мутью, что густым туманом висела перед глазами.

– Прости меня, Шамаш, – спохватившись, поспешил прекратить этот разговор Атен. – Я… – он сделал над собой усилие, заставляя успокоиться. – Я знаю, мои страхи нелепы… Конечно же, с детишками все в порядке…

– Ты уверен в этом? – наделенный даром поднял на него взгляд прищуренных глаз.

Для Шамаша было очень важно, что ответит торговец. Он был обеспокоен происходившим, но, в то же время, совершенно ясно видел: все беды и напасти обрушивались лишь на взрослых караванщиков, щадя детишек. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд. А прибегнуть к силе, чтобы заглянуть поглубже, он не мог. Сон скрывал все тайны в себе, хороня спящего от глаз бодрствовавших.

Поэтому слова караванщика, обладавшего даром предчувствия, должны были, склоняя чашу весов на ту или другую сторону, или развеять сомнения, или укрепить их.

– Да, Шамаш, – решительно кивнул караванщик, – они лишь спят. Я чувствую… Когда я мысленно заглядываю в сон своей малышке, мне кажется, что она счастлива.

Колдуну не чем было возразить.

– В ином случае не было бы силы, способной удержать их в мире грез, – прошептал он, откидываясь на подушки.

– Отдыхай, – хозяин каравана поспешно двинулся к пологу повозки.

– Торговец, – не открывая глаз, окликнул его Шамаш. – Возможно, – медленно, обдумывая каждое последующее слово, продолжал он, – мне понадобится на некоторое время покинуть караван. Я должен найти… одно очень дорогое мне существо… Я понимаю, что сейчас не лучшее для этого время, однако…

Атен остановился, взглянул на бога солнца, удивленный тем, что небожитель не просто говорит со смертным о своих планах, но, как казалось, просит его разрешения, словно… Ведь даже равноправные среди караванщиков сами решают, какой дорогой идти, лишь за детей и рабов это решают другие!

– Господин, – опустив голову, втянув шею в плечи, зашептал он, – кто я такой, чтобы решать за Тебя? Маленький смертный, снежинка у Твоих ног…

– Мой друг, – слова Шамаша заставили его замолчать. – Во всяком случае, я очень надеюсь на это.

Атен резко вскинул голову. Его глаза вспыхнули огнем, в свете которого поблекло бы даже пламя зари. Гамеш – великий легендарный царь – основатель был единственным, кого повелитель небес называл так…

– Это великая честь…

– Мне нужен твой совет, – напомнил колдун.

– Конечно… – его чувства, мысли были слишком далеки от мира яви, где-то за гранью легенд, в стране чудес, губы же продолжали говорить, неосмысленно, в порыве чувств. – Иди. Если хочешь, я остановлю караван и мы подождем…

– Нет, не надо. Это не самое благое место на земле. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

– Не торопись, – он знал, как важны дороги небожителя. Ни один смертный не может и не должен вставать у Него на пути. – Мы будем ждать столько, сколько потребуется, – о, он не допускал даже тени сомнения, что так оно и будет. Даже если прежде чем бог солнца вернется пройдет целая вечность.

– Но если что-то случится…

– Мы сумеем постоять за себя, – он вернулся к нему, коснулся руки, словно делясь своей верой. – Это действительно так. Позволь нам доказать…

– Не нужно ничего доказывать. Я верю в вас.