Оставив позади дом, который, казалось, умирал вместе со своей хозяйкой, походя скорее на склеп, чем на жилище, Шамаш вышел на проулок – узкий и такой черный, что не обладавший способностью видеть в темноте мог бы пройти по ней лишь на ощупь, держась рукой за стену и осторожно вымеряя каждый шаг.

А тут еще дождь… Начавшись внезапно, он лил как из ведра. Вода словно перелившись через край переполненных ею небесных сводов, нескончаемым потоком летела вниз, наполняя воздух влажной прохладой. Поспешно смыв пыль и грязь с мостовых, она разлилась стеклянными лужами и тотчас запрыгала по ним, разбивая на мелкие осколки.

Ливень разогнал по домам людей, которых, знавших о приближении великого события и ожидавших его прихода под открытым небом, не смогла заставить разойтись ночь.

Еще совсем недавно заполненная толпами народа площадь опустела. Она стала похожа на залу в замке великанов, которую тысячи духов-невидимок спешат отмыть, готовя к возвращению после долгого отсутствия хозяев.

Шамаш остановился, запрокинул голову, подставляя лицо под капли дождя. Ему всегда нравился дождь. В нем было столько силы и, вместе с тем – слабости, радость свободы и текшая по щекам потоками слез грусть. Дождь был тем единственным, что вбирал в себя все стихии, соединяя их, перемешивая – воздух и огонь, воду и твердь. А, главное, он всегда был искренен, никогда не таил своих чувств – ярость была яростью, а ласка лаской. И спешил поделиться ими с другими, теми, кого застал в пути, даря покой забытья уставшим и гром пробуждения заснувшим…

"Где ты был! – он не заметил, как богиня врачевания подошла к нему, очнувшись от своих мыслей лишь когда в голове прозвучал ее мысленный голос – взволнованно-резкий, полный одновременно радости и недовольства. – Я всюду тебя искала! Лика уже родила!" "Я знаю", – его безмятежно-спокойный взгляд остановился на лице Нинти.

"Ты должен был быть с ней рядом!" "Нет, – качнул головой Шамаш. – Я не повитуха, чтобы принимать роды".

"Да! Как я могла забыть! – недовольство перелилось в с трудом сдерживаемое возмущение. – Ведь вы, мужчины – и боги, и люди, и звери, – все одинаковые! Во всяком случае, в этом – стремлении в такое мгновение оставить женщину одну, словно только она во всем виновата, и должна одна за все расплачиваться!" "Ты забываешься: это не мой ребенок".

"Не твой? – она не сразу поняла, что тот имел в виду, когда же до нее дошло – нервно рассмеялась. – Я и не говорила, что ты его отец! – однако уже через мгновение она посерьезнела. – Однако ты – его бог покровитель! Который должен стоять рядом с малышом в миг рождения, чтобы вдохнуть в него первый глоток воздуха!" "Я не его покровитель".

Сперва лицо богини побледнело, в глазах осколком льда застыл ужас, но уже через мгновение мороз сменился пламенем ярости:

"Ты ведь дал слово!"

"Провести обряд".

"Разве это не одно и то же?" "Нет", – он чуть наклонил голову, глядя на собеседницу из-под густых бровей, как той показалось – с вызовом. В какой-то миг Нинти даже испугалась, что вот сейчас повелитель небес повернется и уйдет прочь из города.

"Прости, я, наверно, не правильно поняла… – она уже стала извиняться, хотя и еще не понимала, в чем ее вина.- Но ты собирался дать ему имя, и я подумала…" "Я не знаю с точностью до подробности, как все произойдет здесь и сейчас. Но если все пойдет по плану – мне не придется давать малышу имя, я лишь помогу ему встретиться с ним".

"Найти…" "Это не совсем поиск. Скорее встреча двух сущностей – плоти и силы".

"Я не понимаю!" "Видишь ли… Этот обряд… Он не связывает обетами и обязательствами. Он лишь позволяет обрести в настоящем, что суждено наделенному даром, среди множества путей тот единственный, который открыт именно ему".

"Я все равно не понимаю… Нет, Шамаш, не надо, не пытайся объяснить! Мне легче разобраться в том,что я вижу, а не слышу. Конечно, это странно для богини, но слова и образы для меня не одинаково ясны и отчетливы. Пойдем. Так или иначе, нам пора, верно?" "Да".

Они стали подниматься по холму вверх. Превращенная дождем в вязкую жижу земля мешала идти, все, даже мокрые камни, скользили под ногами. Но те, кому ничего не стояло подняться в воздух, меняя земные пути на пусть призрачные, невидимые глазу, однако в этот миг куда более надежные небесные, не торопились шагнуть на них. Со стороны это могло показаться упрямством. Или забывчивостью. Никто, кроме них самих не знал, что это было на самом деле. А они в этот миг не задумывались над причинами своих поступков. Им было все равно. Важным было не это – совсем другое.

"Дождь, – когда молчание стало в тягость, прошептала Нинти, – странно…" "Что – странно?" "Его не было так долго… В оазисах он – редкость. И вот вдруг…" "Пусть идет. В нем нет ничего плохого".

"Да. Если люди с ним и связывают какие приметы, то только хорошие. Дождь – очиститель. То, что происходит под его потоками – свято. И, все же… Я предпочла бы, чтобы нынешний день ничем не отличался от вчерашнего".

"Почему?" "Не знаю. Есть во всем этом что-то… От слез плакальщиц… Ладно, Шамаш, – она уже спешила закончить тот разговор, который сама начала, – не будем об этом. А то еще призовем беду на головы людей".

"Как скажешь", – пожал плечами бог солнца.

В молчании они поднялись на вершину, вошли в храм.

Там их ждали Хранитель и жрец.

– Господин Шамаш, госпожа Нинтинугга, – Бур склонился перед небожителями в низком поклоне.

– Все в порядке?

– Да, господин, – прошептал он, с трудом справившись с вдруг накатившей на него нервной дрожью. – Хвала небожителям – у меня родился сын! – удивительно, но действительно ему было все равно, наделен ли новорожденный даром или нет – главным было, что в семье появился продолжатель рода. Для древней знатной семьи, хранившей память о сотнях поколениях предков, к которой принадлежал Бур, сейчас это было куда важнее всего остального… Хотя, конечно, знать, что твоему ребенку суждено стать Хранителем и не думать об этом, невозможно.

– Как его мать?

– С ней все хорошо, господин. Она так счастлива… Господин, – он сам перебил себя, меняя одну мысль на другую, – тот обряд, о котором она говорила с Тобой…

Могу ли я тоже присутствовать на нем? Я понимаю, что лишен дара, и… – он умолк, заметив поспешный кивок бога солнца.

Шамаш не видел никакого смысла в уговорах, на которые был готов пуститься жрец, когда то, о чем он просил, было не просто правом, но долгом отца.

– Я тоже хотел бы быть там… – бросив быстрый взгляд на друга, произнес Ларс.

Шамаш вновь кивнул.

– И я, – наконец, решилась попросить Нинти. Она понимала, что, вообще-то, ей, богине врачевания, не место на обряде наречения. Ни к чему лезть не в свое дело.

Но ей было так любопытно, что она просто не смогла побороть в себе это чувство.

Тем более, что повелитель небес не возражал.

Шамаш сказал бы "нет" лишь в том случае, если бы хозяева города собрали для обряда всех жителей оазиса, превращая тайное в представление для народа. А так – так даже было лучше. Новое всегда требует свидетелей.

– Скоро полночь, – проговорил он, – пора.

– В полночь? – все переглянулись. В глаза Нинти вошло удивление. – Это чужое время, – она хотела сказать – враждебное, время Губителя, но не стала, видя, что горожане и так испуганы. Они надеялись, что у них еще будет время подготовить себя к тому, свидетелями чего им предстояло стать. А тут… Все происходило настолько быстро, что мужчины растерялись.

– Начавшееся в полночь получит завершение на рассвете… – задумчиво проговорил Шамаш, а затем кивнул. – Да, все должно произойти именно так…

Однако затем он, вспомнив, что мать новорожденной – не колдунья, которой нужно лишь совсем немного времени, чтобы восстановить свои силы, а простая смертная, вновь погрузился в раздумья.

– Жрец, – спустя несколько мгновений тишины он повернулся к Буру, – где сейчас твоя жена?

– Здесь, рядом, – поспешно ответил тот, а затем продолжал,объясняя: – Она в дальней, жилой части храма. Если хочешь, я позову ее…

– Нет, – качнул головой бог солнца, – будет лучше, если я пойду к ней. Но сперва не сочти за труд, спроси жену, готова ли она поговорить со мной сейчас… И вот еще что, – он остановил Бура, который уже бросился выполнять приказ бога солнца, – если она спит – не буди. Просто вернись и скажи об этом.

– Но обряд…

– Ничего страшного не случится, если мы отложим его до следующей полночи.

– Я…- Бур взглянул на него настороженно, с долей испуга. Ему мысль о том, чтобы отсрочить самое важное в жизни его ребенка, самое важное для всего города, а, может быть, кто знает, и всего рода людского события, совсем не казалась чем-то безобидным. Напротив, он мгновенно испугался даже самой возможности отсрочки, когда любое промедление представлялось ему шагом к потере – не дня, а всего будущего. – Я все сделаю, – склонив голову в поклоне, не столько в знак почтения, сколько стремясь спрятать глаза, проговорил он. Однако думал он в этот миг совсем не о том, о чем говорил ему повелитель небес.

Бур собирался поговорить с женой. Его мучили, раздирая на части, сомнения… Он был уверен, что та разделит его решимость провести обряд как можно быстрее. И, все же, боялся, что Лика может оказаться слишком слаба для этого. Тем более, что никто, кроме бога солнца не знал, сколь долог может быть этот путь, сколько шагов им придется преодолеть до рассвета.

– Я пойду с ним, – решительно проговорила Нинти. – Так, на всякий случай… Все- таки, я богиня врачевания.

Шамаш кивнул. Он хотел сам взглянуть на роженицу, убедиться, что с ней все в порядке. Но, с другой стороны, женщине это было сподручнее. К тому же, решил он, горожанке будет спокойнее рядом с покровительницей оазиса.

– Господин… – оставшись один на один с богом солнца, начал Хранитель, но тотчас умолк.

– Ты о чем-то хотел спросить меня? – повернулся к нему Шамаш. – Давай. Сейчас, пока мы ждем – самое время для вопросов.

– Я… Господин, спрашивают ради ответа. А я не знаю, нужен ли он мне. Прости, повелитель моей души, наверное, я говорю ерунду, но мне кажется, что некоторые вещи лучше не знать. Так спокойнее.

Бог солнца кивнул:

– Верно, – он огляделся вокруг. – Прошло всего три года, а город изменился так, словно минула вечность…

– Да. Я старался.

– И, в то же время, он остался прежним, – Шамаш наклонил голову в знак одобрения.

– Сначала я хотел сделать все, чтобы от старого не сохранилось и следа, чтобы ничто не напоминало о минувшем. Но потом… – поджав губы, Ларс замолчал, задумавшись над чем-то своем, но всего на мгновение, а затем продолжал: – Я решил, что не в праве этого делать. Ведь минувшие сто лет – не вся история города. И нельзя, поддавшись мгновенному чувству, уничтожить все, что создавалось тысячелетиями…

– Все так… Последние годы были спокойными?

– Да, господин. Полны забот, но большей частью приятных, – он улыбнулся. – Это были хорошие годы. Да славятся боги, пославшие их нам. Да будут Они так же милостивы и в будущем… – произнес он обычные в подобном случае слова благодарности, и лишь умолкнув, смущенный, втянул голову в плечи: привычные слова, сказанные в присутствии небожителя, приобрели особенное, совершенно иное значение. Словно он не просто выражал почтение и признательность, но просил. И еще – упрекал за то, что подобная благосклонность скорее исключение, чем правило: боги жестоки, жизнь сурова и на мгновение счастья приходятся долгие года горя. – Прости, я не хотел… – сглотнув подкативший к горлу комок, пробормотал он.

Шамаш, брови которого были нахмурены, губы напряженно сжаты, а руки скрещены перед грудью, кивнул, показывая, что понимает и принимает извинения. А затем, как могло показаться – с долей поспешности – повернулся в ту сторону, с которой до его слуха донесся звук шагов.

В залу медленно вошли Нинти и Бур, ведя под руки болезненно – бледную Лику, выглядевшую такой слабой, что, казалось, не поддерживай ее спутники, она б упала.

Шамаш, осуждающе взглянув на богиню врачевания, двинулся к ним навстречу:

– Зачем ты встала?

– Господин, я… – голос горожанки был тих, но глаза горели таким огнем, что остудить их жар не смогли бы никакие слова, ни лютый мороз, ни все снега пустыни.

– Я готова к обряду! Я смогу! Ты видишь: я иду. У меня хватит сил…

Несколько мгновений Шамаш смотрел на нее, затем качнул головой:

– Будет лучше подождать до завтра.

Та тотчас вскинулась, испуганно вскрикнула:

– Нет! – завтра! сколько всего могло случиться за целый день! – Прости меня, господин, я не имела права идти против Твоей воли, – однако, ни в ее голосе, ни в глазах, не было и тени вины, – но я не могу иначе: мой сын сейчас – самое главное для меня. Он – весь мой мир, мой бог. Прости, – вновь проговорила она, увидев, как побледнел, услышав эти слова, муж, готовый зашикать на жену, говорившую богохульства.

Взглянув на горожанку, Шамаш тяжело вздохнул. Он был хмур. Но совсем не потому, что слова женщины разозлили его. Бога солнца беспокоило нечто совсем другое.

Лике не следовало вставать. И уж тем более идти куда-то. Прежде ей следовало набраться сил. Времени достаточно. Зачем спешить? Однако, видя, что спорить с горожанкой сейчас, все равно, что кричать на ветер, он, наконец, кивнул.

– Хорошо.

– Спасибо, господин! – едва услышав это, она расплылась в благодарной улыбке.

Лицо разгладилось, полнясь покоем и счастьем.

– Хранитель, жрец, – продолжал тем временем он, обращаясь к мужчинам, – подготовьте носилки…

– Нет! – остановил его вскрик Лики.

– Ты снова споришь, женщина? – он взглянул на нее с укором.

– Да! – она готова была стоять на своем, даже если тем самым лишала себя вечности.

– Да!-повторила она с еще большим жаром. Оттолкнув Бура и Нинти, Лика пошла к Шамашу, подобно туче, надвигавшейся на солнце. В ее голосе был вызов: – Я не могу позволить, чтобы что-то пошло не так, ибо тогда я лишусь своего ребенка!

– А так ты лишишь его матери! – ее упрямство начинало злить Шамаша. И особенно потому, что его собственный разум, знавший грядущее, понимал: горожанка абсолютно права. Но душа, сердце отвергали эту правоту. И следуя голосу чувств, не рассудка, он продолжал: – Подумай! Подумай о том, что можешь умереть!

Она всхлипнула, унимая готовые хлынуть из глаз слезы, тяжело вздохнула, однако даже не опустила глаз, продолжая глядеть на бога солнца решительно и твердо:

– Но мой сын будет жить! Он станет таким, каким ему суждено быть, каким он нужен городу, миру, Тебе! – казалось, Лика уже смирилась с мыслью о собственной смерти, словно такой была ее судьба, словно все давно произошло: она уже мертва и задержалась среди живущих лишь потому, что должна была закончить дело своей жизни.

– Подумай о мире, который нужен ему, а не о том, которому нужен он!

– Он не будет один! С ним рядом будут близкие люди, которые будут любить его, заботиться. Он будет счастлив!

– Но с ним не будет рядом тебя, когда ты, именно ты будешь нужна ему больше всего!

Шамаш был готов приказать ей, чувствуя, что не в силах переубедить. Однако когда он уже открыл рот, Лика, словно почувствовав, какими будут его слова, заговорила, упреждая, первой:

– Господин, господин, – она торопилась, боясь, что ее остановят прежде, чем она успеет сказать то, что, как она верила, сумеет переубедить бога солнца. – Я знаю, что виновата! Накажи меня за строптивость, за упрямство, за все! Накажи! Но сделай, как я прошу! Все должно произойти так, только так, именно так!

– Лика, откуда ты можешь знать… – со страхом поглядывая на повелителя небес, чей грозный вид не сулил ничего хорошего ослушнице, зашептал на ухо жене жрец, стремясь вразумить ее, вернуть на путь истинный.

– Я знаю! – она резко повернула к мужу бледное, без единой кровинки, лицо, на котором двумя не меркнувшими, все сжигавшими кострами сверкали глаза. – Знаю! – взглянула она на Шамаша. – Так же, как знаешь Ты! Скажи мне, бог истины, отрешившись от настоящего и будущего, не жалея жертву, думая лишь об обряде, который должен быть совершен: я права?

Шамаш молчал, глядя на нее и в его глазах теплились грусть и сочувствие.

– Ответь! – та уже не просила – требовала. – Твои спутники говорили: Ты не можешь оставить вопрос без ответа!

– Это обычай иного мира, – сквозь стиснутые зубы процедил Шамаш, – мира, который привиделся мне в бреду. Я следую ему, лишь когда считаю нужным.

– А сейчас – нет? Потому что я права? Но Ты почему-то не хочешь этого признать?

– Нет.

– Ты ведь не можешь лгать! – ужаснувшись, женщина отшатнулась от повелителя небес, словно увидев за Его спиной тень Губителя.

– Я всегда говорю правду.

– Но я права!

– Ты задала три вопроса, – он отвернулся от нее, устремил взгляд на стены, покрытые древними узорами, хранившими застывшие мгновения, которые давно сгинули в бездне.

– И Ты ответил… – как быстро ни неслась вперед ее мысль, она не поспевала за богом солнца. Горожанке приходилось не только напрягать весь свой разум, но и отгонять назойливо кружившие в голове страхи, сомнения, отвлекавшие на себя внимание, мешая думать. – Ты имел в виду, что не хочешь признавать мою правоту?

Но почему, господин! – взмолилась Лика. Не в силах дольше держаться на ногах, она скользнула на землю, села на камни пола, опершись о холодный мрамор руками.

– Потому что в этом моя смерть?

– Милая, не говори так! – жрец бросился к жене, прижал к своей груди ее голову, стирая ледяными пальцами рук катившиеся по ее щекам огненные слезы.

"Шамаш, – покровительница города подошла к богу солнца. – Не мучай ее! – полным боли и сострадания голосом, попросила она. – Пусть все случится так, как она хочет".

"Даже если этим она убьет себя?" "Я буду рядом. Я поддержу ее, когда у нее закончатся силы. Все-таки, я богиня врачевания. Я смогу даже вернуть ее назад, к жизни, если она не далеко уйдет за черту. Мне это дано, ты знаешь… Если же… – она тяжело вздохнула, качнула головой. – Шамаш, что лучше: умереть за то, во что веришь всей душой, или жить с мыслью о совершенной ошибке, последствия которой могут проявиться через год, через век, через тысячелетие? Счастье покоя или вечные муки сомнений?" "Но ведь это не так. Новый, совершаемый впервые обряд еще свободен от власти обычаев и правил…" "Он не нов. Ты помнишь о нем".

"Из сна!"

Нинти качнула головой:

"Зачем ты говоришь так? Ради нее? Но ведь для тебя тот сон – куда большая реальность, чем вся эта жизнь. И, потом, какая разница: явь или сон. То, что происходит по одну грань, не может не влиять на живущих по другую".

"Это проклятье – помнить!" "Нет. Это дар. Мы не были бы такими, какие есть, без памяти".

"Я знаю. И все же… Если бы можно было все вернуть назад, я б отказался от памяти о прошлом мире не на словах,лишь в имени, а на деле, в душе – правилах, законах, обычаях…" "И кем бы ты был сейчас?" "Никем. Так лучше, чем быть собой и, в то же время – кем-то совершенно другим".

"Шамаш… – медленно начала она, но затем вдруг, сплеснув руками, взвилась: – Я не понимаю, что тебя останавливает! Ты дал ей слово – исполняй его! Ты знаешь, что должен так поступить – и поступай! Не живи сомнениями!" "Я не сомневаюсь, девочка. Я знаю".

"Что ты знаешь? К чему все это приведет? И что из того? Я тоже знаю! Но я еще и понимаю, что будет, если ты не станешь делать ничего, продлевая мгновение покоя, растягивая ожидание, не давая случиться тому, что должно произойти! Пусть лучше этот мир сгорит вместе со всеми нами в вспышке пламени, чем будет медленно замерзать, обращаясь в мертвый кусок льда! Так – лучше! Если бы мне, бессмертной, сказали, что за моей спиной стоит смерть, что я не могу избежать ее взгляда и все, что мне дано – выбрать, каким из двух глаз она посмотрит на меня – я выбрала бы этот, пламенный, живой!" И тут, словно услышав их разговор, продолжая его, вновь заговорила Лика. Ее голос был тих и задумчиво, однако за этим покоем была скрыта такая сила, что против нее никто бы не пошел, понимая всю бессмысленность этого шага:

– Пусть лучше вечность будет короче мига, чем миг длиннее вечности!

– Почему ты не остановишь свою жену? – спросил бог солнца жреца. – Неужели не видишь, что она идет к краю обрыва? Или тебе безразлично, что с ней случиться?

– Мне не безразлично, господин, – опустив голову на грудь, пряча от всех глаза, наполнившиеся такой мукой, что он был не в силах ее утаить, проговорил Бур. – Я очень сильно ее люблю. Слишком сильно, чтобы в миг, в котором она видит весь смысл своей жизни, свое предначертание, причину появления на свет, вставать у нее на дороге. Мой путь – не власть, а служение, не борьба, а помощь. Если мне будет дано сохранить ее среди живых – я буду благодарен судьбе. Если нет… Если нет, что же, я смирюсь с этим, перенесу всю свою любовь на наших детей, в которых продолжаемся мы и наши предки… И буду мечтать о том времени, когда мы встретимся вновь во сне, что продлиться вечность.

– Это речи служителя богов… – качнул головой Шамаш.

– Я и есть жрец, господин.

– Но еще ты человек. Смертный, супруг такой же смертной, как и ты… – было видно, что он ожидал от Бура совсем иных слов, полагал, что тот поможет ему переубедить упрямицу или, во всяком случае, не будет мешать, становясь на ее сторону. – Ладно… – вновь повернувшись к горожанке, пристально, глядя ей прямо в лицо огненным взглядом холодных черных глаз, проговорил он. – Хорошо, женщина. Пусть будет по-твоему. Что бы ни случилось. Это твоя жизнь и твой выбор.

– Спасибо, повелитель моей души, – устало улыбнувшись, женщина склонилась к полу, расстилаясь ниц перед богом солнца. – Спасибо за то, что был терпелив, что внял моим мольбам. Клянусь: я никогда больше ни о чем не попрошу…

– Не надо обещаний, – остановил ее Шамаш. Оглядев всех собравшихся в зале, он проговорил: – Пора.

– Да, пора, – Лика попыталась подняться. К ней тотчас подскочил Бур:

– Обопрись о мою руку…

– Нет, – она решительно отстранилась от него. – Я должна сама!

– Сама. Конечно, сама, – к горожанке подошла Нинти, склонилась над ней. – Но мою помощь ты не отвергнешь.

– Да, покровительница города, – Лика назвала ее тем из ее титулов, который был в этот миг самым важным в глазах женщины. – Спасибо Тебе, – опершись об ее руку, она медленно поднялась, глубоко вздохнула, чувствуя, как в ее замерзшее ослабевшее тело переливается сила и тепло богини.

– С ней все будет в порядке? – озабоченно спросил Ларс Нинти.

– Да, – опережая ее, ответила Лика. Она устало улыбнулась: – Не беспокойся, брат: со мной все будет хорошо.

Однако слова сестры не успокоили Хранителя. Он продолжал, преграждая им путь, смотреть на свою богиню.

– Да, – уверенно ответила та. – Не бойся. Ведь я богиня врачевания и воскресительница мертвых.

С долей недоверия взглянув на нее, Ларс покосился на уже успевшего удалиться от них на несколько шагов повелителя небес.

– Не обращай внимания на Его слова, – проследив за взглядом своего мага, Нинти пододвинулась к Хранителю почти вплотную, зашептала на ухо. – Он так говорил, потому что испытывал вас всех и прежде всего Лику. Он должен был убедиться в вашей решимости.

– Это действительно так? – как Ларс ни любил Нинти, как сильно ни верил ей и в нее, он был не в силах разогнать вдруг налетевшие на него серыми тенями сомнения.

Его душа металась, не находя места. Сердце то замирало, то бросалось с места вперед, словно стремясь наверстать упущенное.

– Да, – она улыбнулась ему, успокаивая. – Конечно, правда. Верь мне, – богиня говорила так решительно, ее лицо было так ясно и чисто, что Хранитель кивнул, полня свою душу покоем ее уверенности.

Но стоило смертному отвернуться, отойти на несколько шагов, как те тени, что мучили мага, закружились перед глазами богини.

Она огляделась вокруг, спеша убедиться, что мужчины ушли достаточно далеко, чтобы не услышать тайного разговора двух женщин, а затем, наклонившись к самому уху Лики, зашептала:

– Еще не поздно остановиться…

– Зачем? Ты же сама сказала, что все будет хорошо, – они говорили не как богиня и смертная, а запросто, как две подруги, которыми они и стали за минувшие несколько лет.

– Сказала! – недовольно фыркнула та. – Мало ли что я сказала!

– Ты обманула Ларса?

– Чтобы он остыл. И вообще, не люблю, когда кто-то принимает за нас, женщин, решение, только потому, что он, мужчина, считает себя сильнее и мудрее нас, словно он – хозяин, а мы – рабы.

– Но солгать… Тем более так – не о себе, о господине Шамаше… – Лика взглянула на нее со страхом.

– А, – Нинти небрежно махнула рукой. – Я уже и ему успела соврать… И вообще, женщина, которая всегда говорит мужчине правду – либо мертва, либо глупа.

Как ни была слаба Лика, она не смогла сдержать улыбки: слишком уж забавны были услышанные ею слова. Но уже через мгновение она вновь стала серьезной.

– Мы не должны были так вести себя с Ним…

– Мне не следовало заманивать его сюда обманом, тебе – упрямо настаивать на своем… – вторя ей, продолжала Нинти.

– Однако…

– Да, вот именно – однако! Если бы вернуть все назад, я б поступила точно так же.

И ты тоже.

– Да, – тяжело вздохнув, кивнула Лика. – Ты понимаешь меня лучше, чем я сама…

– Ну, я все же богиня… А теперь, пожалуйста, помолчи. Не трать на досужий разговор силы, которые тебе пригодятся для другого.

– Угу.

– И вот еще что. Крепче цепляйся за жизнь. Не торопись умереть. Ларс не простит мне, если я не смогу удержать тебя среди живых.

– Поверь, я менее всего хочу умереть сейчас, когда у меня двое маленьких детей, в которых я нуждаюсь даже больше, чем они во мне, – ее лицо расплылось в теплой, блаженной улыбке. – Мой малыш такой славный! Ну просто маленький бог! Когда я держу его на руках, мне кажется… Я чувствую себя самой счастливой из смертных…

Ой, – остановившись вдруг, испуганно вскрикнула Лика. – А ребенок? Мы ведь не взяли его с собой!

– Не беспокойся. Малыша несет Бур.

– Да? – она взглянула на богиню с долей удивления, даже растерянности. – А я и не заметила.

– Это потому, что ты все еще слаба! – с сочувствием взглянула на нее Нинти. – И, потом, мы так увлеклись разговором, что не удивительно. Идем же.

– Нет!

– Ну что еще? – ах, как она устала от всего этого! Казалось бы, богиня врачевания сделала все возможное для того, чтобы Лика чувствовала себя счастливой. Ради исполнения мечты этой смертной она даже решилась рискнуть благосклонностью бога солнца, который ведь мог отреагировать на ее ложь совсем иначе. И, несмотря на все это, несмотря на все свое старание, не смогла ей угодить!

Нинтинугга видела нынешний день совершенно другим. К чему все эти разговоры, споры, сомнения? Зачем мысли о смерти, страх перед будущем? Нет! Это должен был быть день исполнения желаний, а не ожидания потерь!

"Ну почему, почему все так! – в какое-то мгновение обида захлестнула ее. – Почему у меня никогда ничего не получается! Ведь я так стараюсь!" – Нинти готова была заплакать.

– Не Бур, а я должна нести мальчика! – тем временем продолжала Лика.

– Что? – та, к которой она обращалась, была слишком погружена в свои собственные мысли и переживания, чтобы понять слова и чувства другой.

– Я – мать!

– А он – отец, – она не собиралась возражать, просто напоминала, что в мире людей у отца больше прав на ребенка, чем у матери.

– Это мое право!

– Однако, – с упреком взглянула на подругу богиня врачевания, – сейчас не время для ревности, всех этих: кто больше любит малыша, кого малыш будет больше любить – меня или не меня…

– Да при чем здесь ревность?!

– Что же тогда? – решительность горожанки заставила ее начать сомневаться – а не пропустила ли она что-то важное? Нинти задумалась, вспоминая то, что ей было известно о жизни и обрядах смертных. – Нет, Лика, все правильно, – спустя какое-то время, проговорила она. – Мы все делаем верно. Все по вашим обычаям: мужчина приносит новорожденного к служителям, женщине же дозволяется лишь стоять в стороне и ждать, когда все закончится…

– Сейчас совсем другое дело! Совсем другой обряд! – не унималась та. Если бы покровительница города не удерживала ее, она б давно бросилась к мужу, спеша забрать у него сына.

– Лика! – Нинти нахмурилась. Упрямство женщины начинало ее раздражать. – Это ведь по меньшей мере нелепо! Ты поставила все с ног на голову! Ведь не человек существует для обряда, а обряд для человека!

– Ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! – не выдержав, прикрикнула на нее богиня. – И не пытаешься даже! Послушай меня…

– Нет! Я знаю, как должно все быть! Я видела! Если что-то случится не так – все будет не так! Отпусти меня! – она дернулась, забилась в удерживавших ее руках, которые вдруг разжались.

– Ну и иди! – сквозь зубы процедила Нинти. – Делай все так, как хочешь!

Неблагодарная! – она думала, что такими словами остановит горожанку, заставит ее испугаться, задуматься…

Но нет. Едва почувствовав себя свободной, Лика кинулась догонять мужа, даже не оглянувшись на оставшуюся стоять позади нее в растерянности покровительницу города.

– Отдай мне!

Бур с удивлением и даже страхом взглянул на жену.

– Что ты? Успокойся… – неуверенно проговорил он, в растерянности попятившись назад. – Тебе нельзя сейчас волноваться…

– Дай мне сына! Я должна его нести!

– Но тебе будет тяжело. Да и что измениться, если… Милая, милая, спокойно! Ты разбудишь крошку, испугаешь его… Если ты так хочешь, если для тебя это так важно… – смирившись, решив, что легче исполнить просьбу женщины, чем бороться с ней, он протянул ей запеленатого в мягкую теплую ткань новорожденного. – Вот, возьми. Только успокойся. Позволь мне быть рядом с тобой. Чтобы помочь, если тебе станет плохо. И обещай: если устанешь, ты передашь малыша мне…

– Я не устану! – резко прервала его Лика.

– Но ты еще слаба! Усталость может затуманить твое сознание. Ты можешь упасть, и выронить ребенка…

– Нет! Никогда! Я не причиню ему вреда! Я буду сильной! Я все смогу! – ее глаза горели уверенностью, за которой, в самой глубине, виделся покой, вошедший в них в то самое мгновение, когда мать прижала к груди свое дитя.

Она огляделась вокруг, удовлетворенно кивнула – теперь все было правильно. Можно было идти дальше, вслед за богом солнца.

Шамаш тем временем приблизился к вратам храма, остановился возле них, дожидаясь, пока его спутники догонят его, а затем распахнул тяжелые золотые створки.

– Великие боги! – прошептал за его спиной Ларс. Пусть хозяин города сам обладал магическим даром, пусть ему уже приходилось раз идти по начерченной по лику земли тропе повелителя небес, переносясь из мира в мир, но то, что открылось его взгляду… Такого не ожидал увидеть даже он.

– Великие всемудрые… – донесся до него из-за спины приглушенный, растерянный голос жреца, душа которого уже складывала слова в заговор-заклинание.

– Слава! Слава! – глаза Лики сверкали радостью, когда в отличие от всех остальных она видела именно то, что ожидала увидеть.

За вратами был не священный холм, у подножия которого лежала Керха, а расстилался совсем иной мир, не похожий ни на что, известное краю снежной пустыни. В своей первозданной, не тронутой, не побеспокоенной красе застыли луга и леса, в зеленые волосы которых вплелась голубая лента реки. Далеко, на горизонте чернели горы, от которых веяло задумчивой грустью и мудростью тысячелетий. В небе – высоком, бесконечно голубом – вились стайки птиц, наполняя чистый, трепещущий воздух напевом самой прекрасной из песен, которых когда-либо доводилось слышать душам живых и мертвых.

– Поразительно! – подойдя к вратам, богиня врачевания выглянула наружу. – Здесь, в храме мы – по-прежнему в Керхе. Смотря сквозь стены я вижу городскую площадь, дома, ремесленные мастерские… А там… – она вытянула руку вперед, не столько указывая на что-то впереди, сколько стремясь и, в то же время, не решаясь прикоснуться к тому, что было чудесным и необъяснимым даже для небожительницы. – Я никогда не видела ничего подобного!

– Это сад благих душ!- во все глаза глядя вперед, восторженно прошептал жрец.

– Нет, – поспешила возразить ему Нинти. – Там я бывала и не раз. Этот же край я не видела никогда, ни в одну из своих вечностей… Шамаш… – она повернулась к богу солнца, торопливо зашептала: – Это ведь тот мир, в котором ты был, пока спал, мир твоего бреда? Тогда я не удивляюсь, почему ты столь долго не просыпался. Здесь так прекрасно, что хочется остаться навсегда!

– Нет, – качнул головой бог солнца, – эта земля так же незнакома мне, как и вам.

Если она и есть в чьей-то памяти, то… – он повернулся к Лике.

– Да! – восхищенно прошептала та. – Все, как я видела! Это мир… Мир, которого никогда не было, еще нет, но который будет, обязательно будет, если мы того захотим, если мы сделаем все, чтобы наполнить жизнью образ и теплом отрешенность…

– Ты хочешь сказать, мы в будущем? – Нинти спрашивала Лику, однако ответа ждала от Шамаша, понимая, что горожанка не способна ничего объяснить, все, что ей было дано – увидеть сей край прежде других, увидеть его не своими собственными глазами, а глазами одного из потомков, которому будет суждено в нем родиться.

– Будущее нашего мира? – Бур был поражен, восхищен, он с трудом подбирал слова. – Если… Если снежная пустыня сменится этим великолепием, если… Повелитель небес! – он повернулся к господину Шамашу, опустился перед ним на колени. – Я буду верой и правдой служить Тебе во всем и всегда, исполню все, что Ты прикажешь слепо и беспрекословно, как раб, только позволь мне проснуться в этом мире! Позволь мне увидеть его своими глазами – в пробуждении или перерождении!

– Встань, жрец. Знай: этого мира еще нет. Но если он будет – в нем станут жить твои потомки, – тихо проговорил Шамаш.

Его руки коснулись створок врат, которые начали изменяться, терять очертания.

Стены храма отступили назад, открывая просвет – наполненный светом и мраком, цветом и тенью, всем и ничем.

Лика двинулась вперед. Брат и муж отступили, освобождая ей дорогу. То же сделали небожители. Никто не решился остановить ее. Да и бессмысленно это было – за шаг до цели.

И лишь когда женщина переступила через черту, баюкая, что-то напевая малышу, следом за ней двинулись все остальные. Стоило последнему из путников покинуть стены храма, как он исчез, словно туман, тень давно минувшего. Но никто не заметил этого, когда никому даже в голову не пришло обернуться.

А Лика шла вперед. Шаг. Второй. Третий… Ее движения были осмысленны и целенаправленны. Остальные сначала просто шли следом, не имея никакой собственной цели. И лишь спустя некоторое время они увидели то, к чему она шла.

В сердце поля, и, в то же время – как казалось – где-то на грани между прошлым и будущим стояли врата – две колонны, вырезанные не из камня, даже не из полотна мира – из куска вечности, поблескивавшие словно капельками слюды вплетенными в нее живыми мгновениями. Эти врата были не похожи ни на что. И, все же, видевшие их сразу же понимали, что они такое.

– Храм времени…

Отразившись в натянутой между колоннами дымке, словно в зеркале, Лика, как это уже было в ее сне, увидела себя иной – в один и тот же миг и ребенком, и седовласой старухой. Лишь малыш у нее руках оставался все тем же маленьким хрупким комочком, у которого еще не было ни прошлого, ни будущего.

Заметив, что богиня врачевания, заинтригованная увиденным, во власти любопытства шагнула вперед, стремясь взглянуть на свое собственное отражение, Лика остановила ее:

– Не надо.

– Но почему?! – Нинти обиженно поджала губы, однако же, все же послушалась и остановилась.

– Прошу Тебя! – она, остановившаяся на границе мечты, предостерегающе вытянув вперед руку, смотрела на нее. – Я должна войти в тот мир одна!

– Одна? – небожительница взглянула на нее с непонимающим удивлением.- Ладно, пусть другие смертные останутся тут. Если ты так хочешь. Но мы с Шамашем… Если пойдет он, почему нельзя и мне…

– Одна – значит совсем одна!

– А как же обряд? Или ты передумала?

– Нет! Я должна идти одна! Так нужно! Так должно быть! Так было в моих мечтах! – она обратила взгляд на стоявшего возле врат храма времени бога солнца, моля о понимании.

Шамаш не сразу ответил. Он стоял, повернувшись в арке храма вполоборота.

Казалось, он лишь проводил горожанку взглядом до черты, а затем отвернулся – спокойный, отрешенный, безразличный… Нет, на самом деле все было не так.

Совсем не так.

Шамаш внимательно следил за всем происходившим. Его не моргавшие глаза были сощурены, губы сжаты. Он был рад за горожанку, чья мечта сбылась, счастлив за ребенка, обретающего свой мир, и мир, встречающий вверенную его заботам жизнь. И, в то же время, словно крупица соли в сладком сиропе, в душе поблескивала грусть…

Ему хотелось войти в храм, вспомнить прошлое, заглянуть в будущее, надеясь, что, переплетя их в единый узор, ему станет понятнее настоящее. Однако…

– Что ж, – Шамаш кивнул. – Раз так должно быть…

– Но как она сможет… – перестав понимать происходившее, пробормотала Нинти, в то время, как внимательно следившие за их разговором Ларс и Бур лишь молчали, переводя взгляд с небожителей на Лику и обратно.

– Она привела нас сюда…

– Но, господин… – Бур был так растерян, что даже не заметил, как перебил повелителя небес. – Разве не Ты… Как бы она смогла… – он начинал вопросы, один за другим, но был не в силах довести ни один из них до конца.

– Жрец, я лишь помог ей попасть туда, куда она так стремилась. Этот храм – храм времени. Чтобы построить его – мало того краткого мига, что минул с тех пор, как мы покинули город. Твоя жена возводила его уже давно. В своей душе. Приглядись к колоннам – ты увидишь в них отражение не одного дня ее жизни. Ты узнаешь события, свидетелем или даже участником которых был сам.

– Да, это так… – Бур проглотил подкативший к горлу комок, его пальцы словно сами по себе сжались в кулаки, по спине пробежал холодок.

– Все, я пошла! – Лика вновь повернулась к простилавшемуся за вратами храма миру, который тянул ее к себе с такой силой, словно она принадлежала ему в большей степени, чем миру настоящего.

Ее провожали молчаливые взгляды тех, кто как-то вдруг сразу понял, что время слов уже прошло. В глазах остававшихся за ее спиной, конечно же, было беспокойство, но рядом с ним соседствовала радость за ту, чья мечта исполняется.

– Женщина, – Шамаш окликнул Лику за шаг до черты. – Нет, не оборачивайся. Просто выслушай. И сделай так, как я говорю. Не оставайся за гранью ни на мгновение после того, как услышишь имя своего сына. Помни: ни на мгновение!