– Хранитель!

В залу словно порыв ветра, ворвался молодой, крепкий мужчина в одежде стража границ. Раскрасневшееся лицо, на лбу – капельки пота, мокрые серые волосы разметались во все стороны, и казалось, что мерцавшие из-под соскользнувших со лба прядей глаза были полны солнечного света, отраженного в разбитой на части зарослями камыша и осоки воде озерца.

Воин запыхался и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы перевести дух, прежде чем продолжать:

– До меня дошла весть о жребии…

– Ты был в дозоре? – прервал его Шед. С осуждением взглянув на пришельца, он качнул головой: – Тебе не следовало делать этого, Агдор.

– Я страж. И мое место на границе, – ровным и, вместе с тем, непреклонно твердым голосом произнес тот, полный решимости нести до конца свою долю риска.

– Ты – наделенный даром, наследник Хранителя! Это прежде всего и превыше всего!

– Сейчас прежде всего я тот, на кого пал жребий! – каждый говорил о своем и при этом каждый не желал отступать ни на шаг.

– И поэтому ты совсем престал заботиться о том, как выглядишь?Позволь напомнить тебе, что даже уснувшему вечным сном нужна плоть, чтобы духу было где проснуться, когда придет время.

– Ну, – проведя ладонью по покрытой уже довольно густой щетиной щеке, усмехнулся Агдор, – жертве не приходится беспокоиться о таких пустяках, верно? – однако, он все же поправил перекосившуюся одежду, стряхнув с нее комья грязи и клочья оленьей шерсти.

– Жребий будет переброшен.

– Из-за меня? Я понимаю, что тебя заботит, и, все же, оставь все как есть. Я воин, и я – маг. А значит, у меня больше, чем у кого бы то ни было шансов победить дракона.

– Победить дракона! О чем таком ты говоришь! – всплеснув руками, в ужасе вскричал Хранитель.

– Это единственный способ спасти город.

– Не спасти! Погубить! Ведь дракон – священное животное!

– И что же! – с совершенным безразличием пожал плечами страж. – Да, конечно, – спустя мгновение продолжал он, – придется нелегко, но я кое-что придумал. Можно…

– Стой, хватит! Гешт, – Хранитель повернулся к жрецу, – объясни ему! Меня он слушать не собирается!

– Бесполезно, – вздохнув, безнадежно качнул головой тот. – Он воин, а не служитель, ему понятен совсем другой язык.

– Если боги позволят этому смертному пережить нынешнюю луну, ему придется переучиваться!

– У меня единственный шанс выжить – остаться таким, какой я есть!

– Упрямец! Нет, теперь я понимаю, почему легенды говорят: "Ищи дар у ребенка, если не хочешь мучиться с великовозрастным младенцем". Однако, – заставив себя сделать несколько глубоких вздохов, беря под контроль все свои эмоции, продолжал маг, – пока еще я хозяин этого города! И ты будешь делать то, что я тебе велю!

– До той поры, пока я страж Лигаша – да, Хранитель, – воин почтительно склонил голову. Однако, несмотря на это покорное смирение, Шед лишь недовольно проворчал что-то себе под нос, чувствуя, что за покладистостью самого упрямого из смертных, которых только приходилось ему видеть, не может ничего не скрываться. В смирении воина было нечто… недосказанное, потаенное, как и в произнесенных им словах.

Но маг не стал пытаться разгадать, что у того на уме. Конечно, ему ничего не стоило прочесть мысли Агдора, тем более, что тот и не особенно их скрывал. Но…

Недовольно пожевав губами, Шед сказал:

– Пока мы спорили с тобой, уже подошло время полночи. И, раз уж ты здесь, тебе и первому тянуть жребий, – он сделал знак служителю, державшему в руках мешочек с камнями судьбы, веля ослабить стягивавшую ткань веревку – нить пути.

– Боги, вершители наших судеб, укажите нам выбор свой, мы же примем его как саму истину, не сопротивляясь ни поступком, ни словом, ни мыслью своей, – поспешно прочел жрец заговор-заклинание, видя, что воин, словно зачарованный свечением, исходившим от камней жребия, двинулся к ним навстречу.

Во власти этой неведомой простому смертному силы Агдор приблизился к служителю, запустил руку в мешок, захватил камень, сжал в кулаке, вытянул наружу… И, мотнув головой, замер:

– Зачем я это делаю? Жребий уже был брошен и я считаю его вполне справедливым…

– Замолкни! – шикнул на него старик-жрец.

– И, наконец, покажи, что тебе выпало! – не выдержав, закричал Хранитель.

Сорвавшись с места, он с удивительной для его возраста быстротой подскочил к стражу и, не в силах дожидаться, пока Агдор исполнит его приказ, разжал его пальцы.

На ладони воина лежал добрый черный, как плодородная земля, дающая жизнь, камень.

– Хвала богам, – вздохом облегчения сорвалось с губ всех, собравшиеся в зале.

И лишь Агдор ошарашено таращился на камень, ничего не понимая.

– Что такое? Какого демона…

– Ну, это уже слишком! Поминать духов погибели в священном храме! – укор в глазах жреца был готов смениться осуждением. Как ни был он рад счастливому избавлению, все же, прежде всего, он был служителем. И уже потом – обычным человеком, который в глубине души не может не желать продления своих дней.

– Прости, – смутившись, пробормотал страж, понимая, что перегнул палку. Последнее время ему многое позволялось и прощалось. И он сам не знал, почему: из-за того дара, так случайно открывшийся в нем, которого он никогда в себе не чувствовал и о котором никогда не молил богов, мечтая совсем о другой судьбе, или же из-за павшего на него жребия, дававшему человеку, отдававшему свою жизнь во имя города, право на некоторое снисхождение. – Я просто…не ожидал этого… Можно я испытаю судьбу еще раз?

Он едва успел спросить, как оба хозяина города в один голос испуганно вскричали:

– Нет! – только не это! – они были уверены – счастливое избавление дается лишь раз. Они получили то, о чем мечтали, но в следующий раз боги не будут так благосклонны…

– И все же… Я должен быть уверен… – и быстрее, чем кто-то успел его остановить, Агдор засунул руку в мешок. Когда он вытянул ее, на ладони лежал такой же полный жизни и веры черный камень, как тот, что мгновение назад служитель, взяв из руки стража, положил обратно в мешок. В какое-то мгновение воину даже показалось, что это – тот же самый камень. В нем даже сохранилось тепло его рук.

– Что ж, – стражу ничего не оставалось, как смириться. Он вернул камень. – Ладно.

Раз такова воля богов… – в конце концов, все, чего он хотел, это защитить Лигаш, сберечь его от бед. Но идти против богов… Это было выше его сил, ведь он воспитывался в обычной городской семье, где вера была превыше всего. – Я в дозор, – ему было больше нечего делать в храме и он хотел поскорее вернуться в лес.

Однако Хранитель остановил его.

– Нет. Твое место здесь.

– Но…

– Тебе нужно еще многому научиться. Очень многому, Агдор. Ты не знаешь и десятой доли того…

– Я воин, а не служитель.

– Об этом я и говорю. И у нас очень мало времени, чтобы ты стал им!

– Но я не хочу! Почему я должен быть кем-то… Кем-то другим, но только не собой!

– Потому что такова твоя судьба, – Шед подошел к нему, положил руку на плечо. – Мне очень жаль, – в его глазах было сочувствие. Он говорил тихо, закрыв себя и своего собеседника невидимым куполом, когда этот недолгий разговор, без которого нельзя было обойтись, не был предназначен для других ушей. Это было дело наделенных даром. И больше никого.

– Да что ты знаешь!

– Знаю. И все понимаю. Я такой же, как ты. Во всяком случае, был таким. Когда-то очень давно мне тоже пришлось пожертвовать всем ради служения Лигашу.

– Ты был служителем…

– Нет.

– Нет? – с долей сомнения взглянул на хозяина города страж. – Но мне казалось…

– Все вокруг привыкли видеть меня в окружении служителей, потому и думают: так было всегда. Но нет. Я был рожден в семье купца. Отец с малых лет убеждал мне, что я должен буду унаследовать его дело. Малыша легко убедить в чем-то, особенно если это делает родитель, которого слушаешь с обожанием и почти обожествлением.

Единственно, в чем мне, можно сказать, повезло, так это что дар понадобился… его обнаружили прежде, чем я успел встать на путь этой судьбы. А ребенку не сложно не только учиться, но и переучиваться… Вернее, его легко переучивать.Не приходится сталкиваться с самовольным упрямством.

– Прости меня, Хранитель, я… Я неблагодарная тварь, не ценящая того, что боги дали мне в своей щедрости, думающая лишь о том, чего я лишаюсь.

– Не спеши разочаровываться в судьбе. Со временем ты поймешь, что ничего, в сущности, не теряешь.

Говоря все это, Шед, словно как-то между делом, стараясь не заострять на этом ни своего внимания, ни внимания находившихся в храме горожан, вытянул свой жребий.

– Ты не должен… – попытался остановить его жрец, но он заметил, что делает маг, слишком поздно.

– Черный, – скользнув взглядом по лежавшему на ладони камню, проговорил Хранитель.

Шед не показывал виду, однако в глубине души в это мгновение испытал некоторое облегчение. Он был уже слишком стар, чтобы отказываться от того сна, к которому столь долго готовил свой дух.

– Все равно тебе не следовало… – хмуро глядя на друга, проворчал жрец. – Господин Намтар любит шутить с теми, кто слишком смел. Он мог сыграть с тобой в злую игру.

– Все обошлось, старина.

– Да, – вынужден был согласиться Гешт, хотя и без особой радости по этому поводу, когда первый ее порыв уже ослабел, а следующий затерялся за заботами о грядущем дне. – На этот раз… – кряхтя, он выпрямился, подошел к ним и, глядя в глаза своему помощнику, державшему камни судьбы, запустил в мешочек костлявую руку.

– Черный, – он был спокоен, поскольку еще до того, как вытянуть камень, знал, каким он будет. Судьба жертвы и дорога жреца – два пути, взаимосвязанные и взаимозависимые, но никогда не переходящие один в другой.

– Что ж, – Хранитель скрестил руки на груди. Несколько мгновений он стоял на месте, задумавшись над чем-то своем. Затем вскинул голову, словно собираясь что-то сказать, но в последний момент почему-то передумал. Так и не произнеся ни слова, он вернулся к своему трону, устало опустился на него, и лишь затем махнул служителям рукой, веля продолжать обряд, свидетелем которого с первого до последнего мгновения ему предстояло стать, пройдя путь от радости до отчаяния, от вздоха облегчения, до горечи скорби.

Первыми жребий тянули служители. Они делали это один за другим, отрешенно и безразлично, так, словно речь шла не о жизни и смерти, а о чем-то повседневно-обычном.

Когда последний из них вернул в мешок вытянутый камень – все тот же неизменно черный – обычный, знаменующий жизнь – пришел черед воинов.

В отличие от служителей, готовых принять с молчаливым покорством любое решение богов, воины подходили к жребию с совсем иными чувствами и мыслями. Их движения были тверды и резки, черный камень на ладони вызывал не вздох облегчения, а разочарование.

Люди, признанные защищать, они хотели не отступать от этой своей судьбы всегда, во всем. Каждый из них, как и страж Агдор, думал о том, что если город хочет освободиться от этого рока, он должен сражаться за свое право на жизнь, а не мириться перед ликом беды, сколь бы пугающе ужасным он ни был.

Служители полагались на богов, воины – в первую очередь на меч в своих руках. И уже потом на богов. Нет, конечно, во всех их вера была сильна настолько, насколько этого требовали законы города, и никто не был готов пойти против судьбы, произнесенной во всеуслышанье, но в глубине души все они оставляли за собой право толковать выбор судьбы так, как им того хотелось, принимая жребий не за символ слепого самопожертвования – забвения в когтях дракона, а знак иного рода – сражения с врагом, которого нельзя победить, в стремлении отбить у него всякое желание возвращаться в город вновь.

Когда последний из воинов, к огромному разочарованию их всех, вытянул черный камень, Гешт взглянул на Шеда. Тот, откинувшись на спинку трона, сидел, насупившись, глядя перед собой сощуренными в тонкие щели глазами.

– Лучше было бы, если воля жребия решилась на этой ступени, – тихо проговорил он.

Однако, останавливаться было уже поздно: – Открывай врата. Пусть в храм войдут жители Лигаша… Ты куда? – заметив, что Агдор, сорвавшись со своего места, направился к выходу из залы, остановил его Хранитель.

– Дозорные тоже должны быть здесь.

– Они не могут покинуть свой пост. Мало ли какой враг захочет воспользоваться нашими проблемами.

– Их могли бы заменить воины внутренней стражи…

– Потом, – остановил его Хранитель. – Пусть все идет своим чередом.

И время шло. В зал храма входили горожане. Одни, храбрясь, улыбались, другие хмурились, кому-то удавалось справиться со своими чувствами и сдержать дрожь в руках, другим – нет. На чьи-то глаза уже набежали слезы, другие жмурились, словно в ожидании смерти, которая вот-вот должна обрушиться на их голову… Кто осудит их за это? Только не тот, кто сам только что испытывал те же самые чувства, пряча глаза, в которых застыл страх, которого его просто не могло не быть.

Дело близилось к рассвету. Хранитель, превратившись в мгновение, когда от него ничего не зависело, в обычного старика, измученного жизнью вообще и полным переживаний минувшим днем в особенности, дремал на своем троне. Время от времени он вскидывал склонявшуюся на грудь голову, оглядывал зал мутным взглядом начинавших слезиться глаз. Жрец мотал головой в ответ на его молчаливый вопрос и маг засыпал вновь.

Он уже был готов поступить так и в этот раз, как вдруг уловил напряжение, повисшее среди горожан. Кто-то сдавленно вскрикнул, какая-то женщина запричитала…

Готовившиеся подойти к служителю жребия в ужасе отшатнулись в сторону, принявшись читать слова заговора-заклинания, спеша защитить себя от беды, к которой они подошли так близко, что смогли заглянуть ей в глаза.

Хранитель, который сразу же понял, что произошло, обратил взор в центр зала. Там, возле служителя стоял юноша лет пятнадцати, держа на открытой ладони белый, как покрова снежной пустыни, камень.

Высокий, худощавый, не понимавший до конца, что с ним случилось, если чем и напуганный, то только поведением окружавших, он, втянув голову в плечи, глядел себе под ноги. Может быть – боясь встретиться с кем-то взглядом, словно чувствуя за собой какую-то вину, может – просто рассматривая покрывавший пол рисунок, сраженный любопытством куда больше, чем страхом.

– Он еще совсем ребенок… – прошептал маг, в глазах которого слезами вспыхнуло сочувствие.

– Да, – вздохнув, кивнул жрец. Он развел руками: "Что уж тут поделаешь? Перед жребием равны все". И, потом, может, так и лучше. Не прошедший испытание… Если боги избрали ему смерть до срока, город все равно потерял бы его. А так – он умрет с пользой для всех.

– Приведи его.

Кивнув, Гешт сдвинулся со своего места, спустился с помоста вниз, в толпу горожан.

Те, кто оказывался на его пути, поспешно отходили в сторону, освобождая дорогу.

Слышались вздохи – и сожаления и, в то же время, облегчения. Один из жребиев выпал. И выпал на другого…

– Видишь, стражи границ и не понадобились, – тихим шепотом обратился к Агдору Шед.

– Я не нахожу причины для радости, – мрачно бросил воин. – Что может ребенок?

Лишь смиренно принять смерть…

– Любая жертва лишь принимает смерть. И не более того, – с сочувствием глянув на того, кому предстояло еще очень многое понять, с каждым новым мигом чувствуя себя все более и более ничтожным, осознавая, что лишь обманывает себя верой в то, что ему дано что-то изменить, а на самом деле единственное, что он может – следовать своей судьбе, служа богам и надеясь, что Они будут милосердны к нему и в этой жизни, и в вечности сна.

Тем временем Гешт подвел к Хранителю юношу, который, бросив робкий, полный любопытства взгляд на хозяина города, опустил голову, смущенный его вниманием.

Его губы, пальцы дрожали, как он ни пытался унять дрожь.

– Как тебя зовут?

– Агдор, – хриплым от напряжения голосом ответил тот.

Страж вздрогнул, в его сощуренные глаза сперва вошло удивление, даже непонимание, затем – внезапная решимость. Он напрягся, готовый сорваться с места, броситься к юноше, забрать у него из руки камень, который предназначался ему, но не смог оторвать и ног от пола, прижатый силой:

"Стой на месте! – словно тяжелый тюк сена обрушился на него рожденный прямо в голове приказ Хранителя. – Ты уже тянул свой жребий! Этот – его!" -Но… – тот упрямо пытался вырваться из-под власти мага, не понимая бесполезность всяких попыток, когда на стороне Хранителя была вся магическая сила города, и его собственная сила тоже.

"Боги сделали свой выбор! Все! Смирись с ним! Мне тоже жаль паренька, но жизнь города значит больше, бесконечно больше жизни одного горожанина!" – и Шед вновь вернулся к разговору с юношей.

– Кто ты?

– Никто, – пожал плечами тот. – Я еще не прошел испытание, и…

– В какой семье ты рожден? Расскажи что-нибудь о себе, чтобы мы помнили.

– Мой отец был земледельцем, выращивал хлеб. У него был участок за городской стеной… Но он умер, когда я был еще слишком мал, чтобы запомнить его рассказы о предках. Мамы не стало еще раньше… Братьев и сестер у меня нет… – он развел руками, показывая, что ему, вообще-то, не о чем рассказывать.

– Так ты сирота, – вздохнув, Хранитель качнул головой. Ему с каждым мигом становилось все сильнее и сильнее жаль этого мальчика, в жизни которого было так много горя и печали. О подобных обычно говорят – "Они не суждены для счастья"…

Воистину…

– Да, – кивнул тот.

– О тебе заботились служители?

– Да, – снова кивок головы, торопливый взгляд на стоявшего рядом старшего служителя, словно в стремлении убедиться, что он правильно отвечает на вопросы.

– У меня нет дара… Ну… – он смутился покраснел, взглянув на своего тезку-стража.

– Я говорю не о священном даре… Его у меня, конечно, тоже нет…

– Я понимаю: служители, прежде чем взять мальчика в ученики приводят его к камню…

– Я… Мне не было дано стать служителем. Но я мог быть слугой… – было видно, что в этом заключалось самое большое разочарование в его жизни. Ему мечталось о большем, много большем. Как он завидовал другим, тем, кто начал учиться тайным знаниям, в то время, как ему давали лишь такие крохи! Возможно, он в какой-то мере и был рад такому повороту жизненного пути, думая, что самопожертвование в этой жизни зачтется ему и, может быть, боги позволят ему родиться вновь, на этот раз – настоящим служителем, или даже Хранителем. Он был бы хорошим Хранителем, достойным!

– Мне очень жаль… – заглянув в глаза юноше, вздохнул Шед. – Но такова воля богов.

"Жаль?! Но почему?!" – готов было воскликнуть тот, на кого пал жребий судьбы.

Ему самому было себя ничуть не жалко. Ведь выбор – не кара, а испытание, да, именно испытание. Пусть не совсем обычное, но так даже лучше, когда ничто иное не было способно исполнить его заветную и еще вчера такую нереальную мечту.

Теперь же у него появился шанс. И Агдор никак не мог взять в толк, почему все так сочувственно глядят на него.

– Все хорошо, – сдерживая дрожь, волнение и даже некоторое нетерпение, которое вдруг волной нахлынуло на него, проговорил юноша. Да, хорошо. Для всех. Для него.

Для города. Ведь прошлый выбор жребия… От него теряли все: и его тезка-страж, стоявший теперь рядом, кусая губы и упрямо сжимая кулаки, и… нет, вообще все, ведь без наследника магического дара при старом хозяине города талисману не долго нести тепло. А так…

Он огляделся вокруг, рассматривая стены храма, любуясь удивительными фресками, которые словно переносили в легендарное время, позволяя ощутить себя частью священной истории.

– Может быть, – вновь зазвучал рядом с ним мягкий заботливый голос мага. – Тебе что-то нужно, чего-то хочется? Скажи: мы исполним любые твои желания, если, конечно, это возможно…- чувствовалось, что в глубине души Шед боится, что тот попросит перебросить жребий… Это была бы понятная просьба. Глядя на стоявшего перед ним юношу, старик думал, как тот молод, как, должно быть, ему еще хочется жить, ведь, в сущности, с ним еще ничего не происходило… И вот, получалось, что уже никогда не произойдет. С каждым мигом ему все больше и больше нравился этот паренек, которого он если и видел когда прежде, то не запомнил. Мало ли людей живет в городе? Храбрится…

Шед не знал, как сам бы поступил, окажись на его месте. Наверное, вел бы себя так же, когда с судьбой не поспоришь… Но ведь то чувство, что отражалось в глазах юноши… Это было не смирение, нет – ожидание чего-то, предвкушение…

Сердцем молодого горожанина властвовала страсть, а не пустота. Это показалось Шеду странным. Хотя… Он задумался. Может быть, в этом и нет ничего удивительного. Ведь паренек не знает всего ужаса правды, наверное, думает, что это – шаг на пути исполнения его мечты…

Нет, маг не стал ему ничего объяснять, разрушая иллюзии. Пусть. Пусть хотя бы сейчас, в своих фантазиях, сне наяву он будет счастлив.

– А можно… – Агдор все еще смотрел вокруг, пораженный открывшимся его глазам зрелищем, восхищенный навеянными им грезами о том будущем, которого у него еще не было. – Можно я побуду в храме? Немножко! – опомнившись, он, в смущении сжался, полагая, что, наверно, попросил как раз о невозможном.

Но Хранитель уже спешил развеять его сомнения и страхи: – Конечно. Служители покажут тебе здесь все, расскажут… – все верно. Он сам хотел предложить юноше остаться. Храм был лучшим местом для того, кто готовился принести себя в жертву кошмару, от одной мысли о котором холод, страшнее мороза снежной пустыни, пронизал насквозь сердце, душу… – Прости, но нам нужно продолжать…

– Да, конечно, – радостно закивал тот. Этот разговор, это внимание начинали надоедать Агдору, не позволяя полностью погрузиться в выдуманный мир, который все больше и больше заслонял собой реальную жизнь, с которой его, казалось, уже ничего больше не связывало.

Жрец, внимательно следивший за беседой Хранителя с вытянувшим белый жребий, знаком подозвал к себе одного из помощников:

– Позаботься о нем, – качнув головой на юношу, приказал он. – И не оставляй до полнолуния одного ни на миг.

Тот наклонил голову, показывая, что все понял, однако затем, все же, спросил:

– Если он о чем-то попросит…

– Исполни. Сейчас он вправе получить все… кроме жизни.

– Да, жрец.

Гешт повернулся к магу:

– Половина дела сделана.

– Да… Самая тяжелая половина… – он вздохнул – и с грустью, и, все же, с некоторой долей облегчения, затем взглянул на белый камень, который взял из руки молодого горожанина, прошептал: – Какой он холодный! – удивляясь тому, что камень не впитывает в себя тепла человеческих рук, даже наоборот – словно стремясь заморозить их, с каждым новым мигом излучая все больше и больше холода.

– Так и должно быть. Ведь он – знак смерти… – жрец протянул руку. -Можно?

– Да, – Шед передал ему камень. – Кусочек льда, который, вобрав в себя вечный холод, сковавший почти всю землю, не растает и в сердце огня… Неужели однажды и наши тела, полнившиеся пламенем, словно лампа огненной водой, станут такими же камешками вечного льда?

– Однажды льдом станет все… И город. И даже его священный талисман. Такова судьба живущего – уснуть вечным сном…

– Но когда вечность закончится, все проснутся.

– Бог солнца вернулся из края вечного сна. И это дает силы нашей надежде. Если Он будет милостив к нам, лед растает… И тогда белый камень судьбы почернеет.

– Нет, – задумчиво поглаживая то, что только внешне походило на округлый кусочек мрамора, растирая его между пальцами, удивляясь тому, настолько гладкой была поверхность камня, лишенная хотя бы самой малой шероховатости, качнул головой Шед. – Он станет золотым. Как солнце. И судьба, несшая беду, будет дарить лишь радость и счастье без границ. Я готов на все, чтобы это было так. Даже если за право пусть только лишь увидеть это чудо мне придется заплатить вечностью…

– Все, люди, – обращаясь к горожанам, переговаривавшихся друг с другом взволнованным шепотом, громко проговорил он, встав с трона, придавая тем самым своей речи еще большую значимость, – хватит переживать по поводу того, что случилось. Еще не все позади. Промедление сейчас может разозлить бога судьбы. Не забывайте, сим обрядом мы отвлекаем Его от иных дел, а это не нравится ни одному небожителю. Тем более, всем известно, что господин Намтар не любит, когда медлят перед лицом выбора и готов жестоко наказать провинившихся в Его глазах. Шед понимал, что горожане большей частью – доверчивые, наивные люди, вера в богов в сердце которых так сильна и безгранична, что любое упоминание об Их гневе внушало воистину панический страх, когда с губ срывались слова заклинаний-оберегов, в глазах застывал ужас, а на лбу выступали капельки пота.

Нет, Хранитель не хотел пугать собравшихся, но он был вынужден, не видя иного способа привести их в чувства и вернуть из разговоров о прошлом к действиям в настоящем.

Те горожане, которые уже вытянули свой жребий и не покинули храм лишь потому, что их остановил роковой белый камень, который и в чужих руках внушал страх, поспешили поскорее уйти, радуясь, что у них есть такая возможность. Остальные, кому еще предстояло испытать свою судьбу, несмело приблизились к служителю, державшему мешочек с камнями судьбы. Подошли и остановились.

Никто не решался стать первым… Вернее – первой. Ведь теперь, когда мужской жребий уже был вытянут, далее испытывать судьбу должны были только женщины. А те, бывшие и в обычной жизни по большей части нерешительны, привыкнув перелагать все важные решения на плечи отцов и мужей, теперь же и вовсе не смели и рукой двинуть.

– Что же вы?

– А, – растолкав толпу, вперед вышла седоволосая старуха – толстая и некрасивая, – что мне терять? Дочки мои, слава богам, все пристроены, уже своих детишек нарожали. Вот кому жить, а уж мне… – кряхтя и отдуваясь, она подошла к служителю, протиснула руку в мешок. – Черный, – взглянув на камень, она, все же, что бы там ни говорила, вздохнула с несказанным облегчением. – Дочки, дочки, – не отходя в сторону, закрывая дорогу остальным, закричала она.- Ну-ка идите сюда!

Я для вас добрую судьбу попридержу!

Вперед вышли две женщины – уже сейчас довольно полные, или, как принято говорить в торговых семьях – дородные, обещавшие с возрастом еще сильнее раздаться, догнав мать, однако, еще молодые и сохранившие привлекательность, несмотря на рожденных детей и заботы о доме. Одна из них следом тянула маленькую дочь – девочку лет десяти, которая упиралась и хныкала, не желая идти, у второй, видимо, были сыновья, которых она оставила с мужем. Пробившись к служителю, они быстро вытянули свои камни и – -Уф-ф, – облегченно вздохнув, предводимые старухой, поспешили прочь. – Вот и все…

– Да, все прошло… И хвала богам… А вы боялись…

– Не за себя, мама. Раз первый жребий выпал не прошедшему испытание, то и второй вытянет ребенок. А у меня – маленькая дочь.

– Ну видишь же, видишь – все обошлось, – не переставая, говорили они, стремясь в словах выплеснуть все те чувства, переживания, что просто переполняли их души.

– Подождите! – окликнул их служитель. Видя, что те его не слышат и продолжают быстро удаляться, он вынужден был повторить вновь – на этот раз громче: – Стойте! – его голос заставил вздрогнуть всех бывших в зале.

Женщины, прервав свой разговор, остановились, повернулись, глядя на служителя широко открытыми растерянными глазами.

Старуха выдвинулась вперед, заслоняя дочерей:

– Что случилось? Что не так?

– Камни. Вы не вернули мне камни жребия!

– А, – та облегченно вздохнула, – это! Да, сейчас. Мы… Мы просто… забыли…

Давайте, девочки, – она собрала все камни жребия, сгребла в ладонь и, вернувшись к служителю, протянула ему: – Вот. Теперь мы можем идти?

– Да.

Тот взглянул на них с пониманием и, все же, укором. Да, жребий был тяжелым испытанием. Но разве горожане проходили его в первый раз? Им следовало бы привыкнуть. Не говоря уже о том, что истинно и глубоко веровавшему в мудрость богов человеку подобные страхи вообще должны быть чужды, вернее даже – всякие страхи, за исключением одной боязни чем-то не угодить богам, вызвать Их гнев на свою голову.

Проводив поспешивших покинуть стены храма трех женщин, остановив на миг взгляд на девочке, которую те тянули за собой, он вернул камни жребия в мешочек и повернулся к тем из горожанок, которым еще предстояло узнать свою судьбу.

Спустя какое-то время Шед, оторвав взгляд от насторожено притихших людей, ожидавших своей очереди, повернулся в Гешту:

– Ты слышал, что она сказала?

– О возрасте избранных?

– Да.

– Подобные слухи уже давно ходят по городу. Просто никто не произносил их здесь, в храме, превращая из простых сплетен в нечто большее.

– Но ведь все так и есть. Вспомни. Все пары, что нам приходилось отдавать дракону, были примерно одного возраста.

– Да.

– Тебе это не кажется удивительным? Ведь, по идее, дракону должно быть все равно, кому нести смерть.

– Значит, нет. Или, может быть, ему и безразлично. Но не все равно богу судьбы, который поддерживает в мире равновесие… А, – он махнул рукой. – Кто мы такие, чтобы гадать? Да и зачем нам это знание?

– Ни к чему… И вообще… Чем дольше я думаю обо всем этом, тем больше убеждаюсь, что чем меньше мы знаем, чем меньше пытаемся понять – тем для нас лучше. Слепца ведут боги, зрячий же сам отвечает за каждый свой шаг…

И вновь потянулись мгновения. Одно сменялось другим, каждое походе на предыдущее словно травинки.

Шед, погружаясь в полудрему, начал клевать носом. Казалось бы, прошло всего лишь мгновение, когда служитель окликнул его, возвращая в мир яви.

– Хранитель!

– Да? – тот встрепенулся, вскинулся, воззрился на него растерянным взглядом ничего не понимающих со сна глаз.

– Все.

– Что "все"? Я… Я что, проспал второй жребий?

– Нет.

– Нет? – этот ответ лишь еще сильнее озадачил мага.

– Все матери, жены и дочери города вытянули свой камень судьбы. Но ни одной из них не выпал белый.

От недавней дремоты не осталось и следа. Взгляд сощурившихся глаз стал внимателен и насторожен. Хранитель огляделся вокруг. В зале остались лишь служители и воины. Все остальные покинули стены храма. Это ничего не объясняло, однако, с другой стороны, несколько упрощало дело – он мог говорить, не заботясь о том, как простолюдины истолкуют его слова.

– Что это значит? – Шед повернулся к жрецу.

– Пришли не все? – спросить Гешт одного из своих помощников.

– Все, – развел руками тот.

– Ты уверен?

– Конечно. Никто не осмелился бы пойти против воли хозяев города. А тем более богов.

– Ради себя – разумеется. Но матери безразлична своя судьба, когда речь идет о ее ребенке. Женщина могла спрятать дочь.

– Здесь все служители родов. Им известны все рожденные в городе. И от их взгляда не скрылось бы отсутствие кого-либо на обряде.

– Ребенок мог быть спрятан раньше. Еще при рождении.

– Но это бессмысленно! Тем самым он был бы лишен будущего, не признанный, не принятый в родовой круг! – воскликнул внимательно следивший за их разговором Хранитель.

– Это понимаем мы, – качнул головой Гешт. – Но женщина – существо не разума, а чувств. Она не доискивается до причин, не заглядывает далеко в будущее, живет так, как велит ей сердце. То же говорит: "Чтобы иметь грядущее, нужно дожить до него". А жребий – шаг к смерти.

– Нет, старина, – маг вздохнул. – Родившаяся и выросшая в истинной вере не могла бы поступить так. Тем более,что у ребенка есть еще и отец, который не допустил бы подобного.

– Но как же тогда… – служители не могли понять происходившего, не видя другого объяснения.

– Может быть, на этот раз дракон удовлетворится одной жертвой? – предположил кто-то из них.

– Нет, – качнул головой Шед, отметая все ложные предположения в миг, когда они только зарождались, не давая им развиться в нечто большее – надежду. – Раз жребий не пал на горожан, значит, – он вздохнул, на миг сжал губы, словно собираясь с силами перед тем, как принять важное решение, – нам нужно идти к караванщикам… хотя мне этого совсем не хочется…

– Они – чужаки. Ты не обязан думать о них, – заглянув в глаза старому другу, проговорил Гешт.

– Они – наши гости… И вообще, странно все это…

– Пути богов ведомы лишь Им. Да и кто мы такие, чтобы судить о причинах и значении Их поступков, когда нам не понятно даже, что и почему мы делаем сами?

Так мы идем в караван?

– У нас есть выбор? – хозяин города на миг поджал губы, пожевал ими.

В зале на мгновение воцарилась тишина.

– Хранитель, – воспользовавшись ей, проговорил начальник внутренней стражи, – ты устал. Прости, что я вмешиваюсь, но мне кажется, что тебе лучше отдохнуть. Мы, твои верные помощники, справимся со всем.

– Я должен…

– Страж прав, – поспешил поддержать воина жрец. – Так будет лучше, – он говорил настойчиво и, в то же время – мягко, не требуя, но прося. -Ты должен быть в безопасности.

– Я и так…

– В безопасности? Здесь – да.

– Здесь – это где? В моем городе? Я и не собираюсь его покидать. А до тех пор, пока я буду в пределах границ оазиса, со мной ничего не может случиться.

– Караванщики – чужаки. Им нет дела до города, они не следуют нашим законам, подчиняясь правилам, которые были установлены богами специально для них. Кто знает, что может прийти им в голову? Что, если они не просто не подчинится нам, но и воспротивится воли города, которая распространяется на них лишь в той мере и постольку поскольку они находятся на нашей земле?

– Которую они могут покинуть в любое мгновение, – кивнул страж, довольный, что старший служитель встал на его сторону. Одному ему было бы трудно убедить хозяина города.

– Оган… – маг недовольно поморщился. Ему не хотелось спорить. Тем более, когда он видел, что жрец и воин не одиноки в своем стремлении удержать его здесь, что к ним готов присоединиться и Агдор, молчавший лишь потому, что другие говорили то же самое, о чем думал он. – Конечно, вы правы: караванщики – странники пустыни, они живут своей жизнью.

– Вот я и говорю…

– Но…

– Но? Какие тут могут быть еще "но"?! – недовольно заворчал Гешт, в то время как Оган и Агдор, переглянувшись, нахмурились, взявшись за рукояти мечей, которые как и все остальные воины никогда не снимали с поясов.

– Они нам ничем не обязаны.

– Они вошли в город, живут его теплом, торгуют…

– Это их право. И наша обязанность. Город не может прогнать караван прочь. Закон запрещает нам это. Город может лишь запросить плату за вход.

– Пусть это и будет плата…

– Платят прежде чем войти, а не уже будучи внутри. Я должен сам пойти в караван и переговорить с его хозяином. Он знает, в чем причина наших поступков. Надеюсь, он поймет…

– Если кто-то из торговцев вытянет жребий – это будет воля богов, а не наша просьба.

Шед взглянул на служителя с долей сомнения.

Обычно он не спорил с Гештом по вопросам веры. Это была стихия служителя, лучше которого никто в городе не знал и не чувствовал ее тонкого полотна. К тому же, сейчас на сторону жреца, пусть по каким-то своим, но, все-таки, достаточно весомым причинам встали еще и стражи. Шед впервые оказался один против всех и чувствовал себя несколько неуютно. Может быть, он действительно зря упрямился, сомневался, медлил? Жребий – воля богов. В нем участвуют все, кого он застает на месте. И ничто не осудит его за следование воле небожителей.

"И, в конце концов, что может случиться? – думал он. – Торговец говорил, что они – спутники бога солнца. Господин Шамаш – самый могущественный из небожителей. Он может защитить даже от судьбы. Так что… В караване идет немало рабынь.

Наверное, жребий должен пасть на одну из них. Может быть, таким образом бог солнца хочет помочь нам, облегчить бремя жертвы. Возможно, так нужно, чтобы у Него было время поговорить с драконом, узнать, что разозлило его. Или же… Или же господин хочет, чтобы мы помоги Его спутникам восполнить потери… Если это так, – он прикусил губу, – что же… Мы купим эту рабыню. Заплатим со всей щедростью, на которую способны… Так будет правильно. И справедливо".

– Ладно, – наконец, кивнул он. – Хорошо. Пусть будет по-вашему: я останусь здесь.

– Вот и славненько! – довольный жрец потер руки. – Слава богам, направившим тебя на путь истины! Обещаю проследить за всем…

– Нет, – качнул головой Шед. – Ты останешься со мной.

– Почему? – в глаза Гешта вошло удивление.

– Мне так хочется. Достаточно веская причина?

– Однако… – тот уже был готов возразить, что как старший служитель должен сам следить за проведением обряда. Но потом, подумав, решил: а почему, собственно, он должен спорить с Хранителем? Вообще-то нигде не сказано, что обряд должен проводить именно жрец. Это под силу любому служителю. – Верг, – окликнул он того из своих помощников, который по-прежнему держал в руках мешок с камнями судьбы.

– Я все сделаю, – наклонив голову в знак понимания, проговорил тот. – Наилучшим образом. Не беспокойся.

– Я пошлю с тобой нескольких воинов, – оглядев худощавую, изможденную постом фигуру старого служителя, проговорил Оган.

– Меня хранят боги, страж. К чему мне другие защитники?

– У богов множество забот в бесконечности миров. В какой-то момент Они могут отвернуться, – качнул головой Агдор,привыкший в большей степени полагаться на меч в своих руках и плечо брата по оружию, чем небожителей, которые далеки.

– "Отвернуться", – хмыкнул Шед, взглянув на жреца. За эту ночь стены храма услышали множество такого, что при внимательном рассмотрении казалось ересью.

Для горожанина, конечно, не караванщика. – Ты слишком долго и много общался с торговцами, Агдор.

– Не больше, чем все остальные, Хранитель. Может быть, даже меньше. Страж границ лишь встречает караван и провожает его. Многое ли успеваешь услышать, тем более – сказать на ходу?

– Он быстро учится, Шед, – взглянув на будущего хозяина города, Гешт устало улыбнулся.

– Это хорошо. И в то же время, плохо: чем дальше, тем труднее нам будет его учить, готовя к тому пути, которому он сужден… – видя, что Агдор собирается что-то сказать, Хранитель остановил его: – Но не будем об этом сейчас, когда речь о другом.

– Да,-страж границ удовлетворенно кивнул. Он думал так же. – Я пойду, – это было утверждение, не вопрос, и, все таки, он медлил, стоя на месте, словно прося у Хранителя разрешения покинуть храм.

– Ступай, – махнул тот рукой. -Ты свободный горожанин в своем городе.

На миг склонив голову в знак уважения, Агдор поспешил удалиться.

– Зря ты отпустил его, – проводив его взглядом, проговорил жрец. – Мало ли что может произойти…

– Мы входим в то время, когда в сердце города куда опаснее, чем на его окраине.

Да будут боги милосердны к нам и позволят поскорее пережить сей скорбный час!

– Если нужно, я могу приставить к наследнику силы стражей… – осторожно предложил начальник охраны.

– Зачем? С ним сейчас и так полно воинов. Которые владеют мечом не хуже твоих и не хуже их понимают, что для города значит Агдор.

– Верг, – тем временем жрец подошел к служителю. – Следуй во всем пути обряда…

– Конечно, Шед, я…

– Не перебивай меня! – недовольно поморщился тот. – Дай договорить. Будь с караванщиками помягче. Не забывай: они наши гости, которые, волей судьбы, уже спасли нас, дав возможность перебросить жребий. И которые спасут еще раз, принеся одну из своих дочерей в жертву городу. Возьми с собой побольше драгоценных камней.

– Да, верно, – Шед, следивший одновременно за двумя разговорами, остановил что-то говорившего стража, чтобы поддержать жреца. – Мы должны им заплатить. Каждому, кто будет готов испытать судьбу, деля с нами жребий.

– Я все сделаю, Хранитель.

– Ступай. И поторопись. Все должно быть закончено к полудню.

– Будет исполнено… – склонившись на миг в низком поклоне, служитель повернулся и поспешно покинул залу храма.