Все огляделись вокруг, ища глазами осмелившегося возразить небожительнице…
Вернее, осмелившуюся, поскольку голос был женским. Но не увидели никого, словно говорила сама тень, призрак. В какой-то миг караванщикам подумалось, что, может быть, это дух волчицы возражает против того, чтобы его возвращали назад, в это тело…
Нет… Вряд ли… Такая твердость, уверенность, властность, вложенные в одно единственное слово, произнесенное самым обычным, ровным голосом… Ни тени приказа, и вместе с тем – полная уверенность, что никто не осмелится ей возразить. И холод. Страшный холод, которым вдруг наполнилась повозка, вьюгой проникнув в душу.
"Неужели это сама повелительница подземного мира пришла, чтобы помешать воскресить золотую волчицу?" – мелькнуло в голове у хозяина каравана. Он поежился, нервно дернув плечами, скрестил руки перед грустью, сдерживая себя от искушения, подчинившись воле чувств, броситься бежать прочь, прячась от взгляда богини смерти. Сказать, что ему стало не по себе, значило ничего не сказать.
"А даже если эта госпожа Кигаль, – Мати упрямо надула губы. Ей совсем не было страшно. Весь страх ушел, оставшись где-то неимоверно далеко, за долгие годы дороги, по другую грань яви и сна. В этот миг ей было совершенно безразлично все, за исключением одного: – Я никому, даже Ей, не позволю забрать у меня Шуллат! И вообще, у снежных охотников ведь нет души, которая уходила бы в мир смерти!
Волчица не знает вечного сна детей огня! Она умирает лишь затем, чтобы родиться вновь, и, значит, повелительница подземного мира не имеет на нее никаких прав!" Но когда Нинтинугга заговорила с той, которая была в этот миг видна лишь ей одной, все вздрогнули от неожиданности.
– Айя…
"Матушка метелица!" – Мати вскинулась, закрутила головой ища богиню снегов. Ей захотелось броситься к Ней на грудь, прижаться, рассказать обо всем… И обрести наконец столь долгожданный покой.
– Госпожа Айя!
Она ждала, что вот, сейчас, наяву как во сне, она, увидит, наконец свою самую любимую богиню…
Но Та не показывалась, тем самым словно отталкивая девушку, давая понять, что она для Нее – всего лишь одна среди множества других, кому суждено однажды уснуть придуманным Ей вечным сном.
– Айя, – продолжала тем временем Нинтинугга, – зачем ты вмешиваешься?
– Затем! – голос богини снегов, остававшейся тенью, невидимкой в полумраке повозки, звучал словно ветер – то усиливаясь, то затихая, в нем была ярость, которая просыпалась, засыпала вновь, теряясь в бесконечности безразличия, но лишь затем, чтобы через миг пробудиться опять. Словно все ее чувства были не настоящими, а… замороженными, что ли – искрами света в кусочках льда.
– Айя! – богиня врачевания нахмурилась.
– Остановись! – в голосе хозяйки снежной пустыни послышалось пренебрежение, даже брезгливость. – Ни тебе, ни твоему городу не нужен такой враг, каким могу стать я!
– Госпожа Айя… – набравшись смелости, начал Атен, спеша добавить свой голос к просьбам о волчице.
– Ни слова, смертный! – резко оборвала его богиня, не скрывая своей злости. – Не смей говорить со мной, пока я тебе не прикажу!
Вздрогнув, как от удара хлыста, караванщик втянул голову в плечи. Он не думал..
Не ожидал… Атен привык к совсем другому отношению. Он полагал… Ведь караванщики были спутниками бога солнца, Ее божественного супруга, и, значит, достойны если не уважения со стороны богини луны… конечно, это было бы слишком высокомерно, ждать подобного от небожительницы… но хотя бы снисхождения..
– Матушка метелица… – глотая катившиеся из глаз слезы, едва слышно шепнула Мати.
– А ты вообще молчи!- богиня выскользнула из тени… Вернее сказать – от тени отделилась ее часть.
В отличие от других небожителей, которых доводилось встречать караванщикам, повелительница снежной пустыни не имела людских черт. Под бесформенным серым плащом сверкал лишь постоянно изменявшийся во власти ветряной стихии свет. Даже луна, являвшаяся в ночном небе, хранила в себе больше образности…
– Ты и представить себе не можешь, как я зла на тебя!
– Прости меня, я… – Мати сжалась в комок. В ее душе все пришло в смятение, сердце билось так быстро, что, казалось, еще чуть-чуть, и порвав нити, удерживавшие его в груды, вырвется наружу. Перед глазами плясали в бешеном танце огненные снежинки, душа трепетала, словно единственный лист на последнем дереве в порывах бешеного ветра, на крыльях которого неслась метель.
– Ты должна была последовать за своей судьбой!
– Да, я понимаю, и… – пролепетала Мати.
Но богиня не слушала ее, продолжая:
– Зачем еще она тебе открывалась заранее? Чтобы ты все знала и не боялась ее! Ты была просто обязана! Тогда бы… Тогда… Все сложилось бы просто замечательно!
А ты вместо этого сделала все совсем не так!… Оглянись вокруг! Посмотри, что ты натворила!
– Я не хотела…
– Ну да! Конечно! "Не хотела"! Я знаю – ты не хотела этого. Если бы я сомневалась – говорила б с тобой совсем иначе. Ты не хотела, но Шамаш лежит весь израненный у самой грани бреда…
– Он выздоровеет… – девушка сжалась еще сильнее.
Впервые за последние дни она вспомнила о нем, именно о нем, а не о каком-то безразлично далеком повелителе небес, подумала… Великие боги, как могла она ничего не видеть, не слышать, не понимать? Как могла она быть с ним такой жестокой, несправедливой? Ведь это же Шамаш, ее друг, ее маг, бог! Тот, который столько раз спасал ее, всякий раз вставая между ней и опасностью… И как она его отблагодарила?
А что если он…
В глазах девушки отразился страх, вернее даже – ужас. Она… это было то, чего она боялась больше всего, куда больше черных пещер повелительницы смерти – если из-за нее Шамаш покинет землю людей…
– Конечно, выздоровеет! – проговорила богиня с той поспешностью, которая показывала, что она сама гонит от себя всякую мысль б этом, несмотря на то, что, казалось бы, она должна была стремиться к тому, чтобы супруг поскорее покинул землю и вернулся к ней на небеса… Однако небожительница продолжала, раня не только душу собеседницы, но и свою собственную. И неизвестно, кто из них в этот миг страдал сильнее. – Но сейчас он изранен когтями своего друга-дракона, который после случившегося ненавидит меня больше злейшего врага! Потому что думает, что я удерживала его, словно собаку на цепи, обманывала, специально настраивала против хозяина… А я столько положила сил и стараний, чтобы завоевать дружбу крылатого странника! И Шамаш… Получилось, что я… Что дракон из-за меня напал на него… Он же меня никогда не простит! – совсем по-человечески, словно обычная смертная женщина воскликнула повелительница снегов. Если бы у нее были человеческие черты, из глаз бы потекли слезы, губ бы дрогнули, поджались от боли и обиды.
Атен тяжело вздохнул, качнул головой. Ему вдруг захотелось успокоить госпожу Айю, утешить… Он понимал, что значил для Нее бог солнца, как страстно богиня снегов любила Его и хотела вернуть…
И он осмелился заговорить вновь, не думая, забыв о том, что его слова могут Ее разозлить:
– Шамаш великодушен. Он…
– Неужели ты, его спутник, так плохо его знаешь! – прервала его богиня снегов, однако не в ярости, скорее, как показалось караванщику – отчаянии. – Для него, подчинившего себе пространство и время, продолжает существовать лишь одна бездна, одна-единственная пропасть, но зато – столь бесконечно-огромная, что невозможно и помыслить о том, чтобы ее преодолеть – пропасть между своими и чужими. Своим он прощает все, чужие же ему абсолютно безразличны, а, значит, и не нуждаются прощения!
– Но, госпожа, Ты ведь не чужая…
Резкий взгляд невидимых глаз заставил его умолкнуть, прикусив язык.
– Прости меня, Матушка метелица! – прошептала Мати. Из ее глаз текли слезы. Но эти слезы были не отражением произнесенных слов, когда она, задумавшись о чем-то своем, так глубоко погрузилась в свои мысли, что не слышала слов небожительниц…
Или, может быть, не хотела ничего слышать, когда для нее важнее были не чьи-то слова, пусть даже с ней говорила сама богиня снегов, а ее собственные мысли, чувства, страхи.
Девушка сжалась в комочек, втянула голову в плечи, зажмурила глаза, превратившись в щенка, которого, лишь появившегося на свет, уже ждет неминуемая смерть.
– Ну, чего ты так испугалась, чего? Дракона? Так ведь он – друг Шамаша! И ты всегда знала, что он никогда не причинит тебе зла! Более того, он – то существо, которого ты так часто видела во сне, на котором не раз летала над миром снежной пустыни… К которому ты должна была бы уже привыкнуть, так же, как золотым волкам! Что случилось? Что на тебя нашло?
– Дракон убил бы меня…
– С чего ты взяла!
– Я видела! Во сне…
Богиня хотела что-то ответить на это, но остановилась, обдумывая услышанное, начиная подозревать…
– Сон… – пробормотала она. – Так ты искала истину предсказания во сне…Сон!…
Об этом я не подумала… Неужели братец постарался? Ладно, с ним я разберусь потом… Сейчас речь о другом…
"Обо мне!" – как-то сразу решила Мати.
– Накажи меня, Матушка-метелица!Накажи, только… – она хотела сказать… попросить: "Только оставь Шуллат", но не осмелилась боясь снова услышать "нет"…
– Да что там… – говоря так, словно не слышала мыслей смертной, лишь ее слова, богиня откинулась назад, в тень, вновь становясь невидимкой. Ее голос наполнился грустью и тоской, которые вытеснили из него последние отзвуки ярости. – Ты сама наказала себя. Я хотела, чтобы… – начала было она, но, не договорила, бросив лишь: – Что теперь говорить об этом!
"Да, о чем теперь говорить! Что говорить теперь, когда я все уже испортила…"- и Мати молчала, не в силах ничего сказать.
Из глаз девушки катились огромные горючие капли слез, которые, словно замерзая за гранью век, резали острыми ледяными краями душу. У нее было такое чувство, что рвутся нити, связывавшие воедино ее сущность, что она перестает быть самой собой, теряя часть себя…
А тут еще повелительница снегов, на мгновение вновь выскользнув из тени, потянулась к одеялу, укрывавшему тело волчицы, намереваясь забрать его. Девушка рванулась вперед, словно стремясь остановить Ее, помешать сделать это, но остановилась, натолкнувшись на прозрачную стену льда.
Боль все усиливалась и усиливалась. Еще немного – и Мати захлебнулась бы в ней, умерла, не в силах вздохнуть, шевельнуться, взглянуть на окружающий мир, в котором ей вдруг не стало больше места.
– Айя… – начала богиня врачевания, но умолкла, не зная, что сказать.
– Зачем это все? Я и так немало всего натерпелась, напереживалась за последние дни… И вообще…
– Я могу воскресить волчицу…
– Нет.
– Но…
– Здесь некого воскрешать.
– Ты говоришь так, словно Шуллат уже нет! – не в силах больше держать в себе всю боль и обиду вскрикнула Мати.
– И да, и нет, – у девушки было такое чувство, что, произнося эти слова, богиня не спускала с нее пристального взгляда своих огненных глаз, прожигавшего насквозь, до самого сердца души. – То, что было, того уже нет. Но есть другое.
Мати не могла ее слушать. Она зарыдала:
– Это неправда! Вот же она! – девушка хотела броситься вперед, коснуться тела волчицы, от которого, она чувствовала, еще веяло теплом. Но стена холода вновь остановила ее, не позволяя сдвинуться с места ни на шаг. – Не дай ей уйти! – плача, взмолилась она. – Молю!
– Она уже ушла. И вернулась.
– Я не понимаю тебя!
– Девочка…
– Не надо объяснять! Лишь сделай, как я прошу! Пожалуйста!
– Мати, Мати, – Айя вздохнула, – ты вновь повторяешь ту же ошибку…
– Какую!
– Бежишь от того, что есть, что должно произойти, что уже, в сущности, произошло.
Не надо. Не бойся реальности. Остановись. Постой мгновение на месте. Посмотри, что будет потом.
– Не могу! Ведь потом будет поздно!
– Мати, послушай меня, – у богини не было глаз, но, все равно, ее взгляд, словно две ладони взял душу девочки, сжал, успокаивая, не давая метнуться навстречу ошибке, – послушай: так должно быть. Так хотела снежная охотница.
– Шуллат?! – в ужасе прошептала Мати. Она не могла в это поверить, ведь… Ведь она всегда считала волчицу своей лучшей подругой и надеялась, что та отвечает ей тем же. Но… – Но если… – она опустила голову. В душе сразу стало пусто и холодно. – Если она действительно этого хочет…
– Хочет. Снежные волки боятся воскрешения больше, чем люди смети. Потому что они не знают вашей смерти. Для них все иначе…
– Но Шамаш… Он позвал Ее…
– Не затем, чтобы Гуллу воскрешала ее. Чтобы она помогла ему удержать твою подругу среди живых. Он понимал, что чувствует волчица. И он готов был дать ей всю ту свободу, о которой она просила.
– Даже свободу умереть…
– Да, девочка. Да. И вы говорили с ним об этом. Разве нет?
– Наверное… Раз так… Пусть… – Мати была готова смириться.
– Гулла, ты знаешь, что должна делать, – тотчас сказала Айя богине врачевания.
– Нинти, – хмуро буркнула та. Было видно, что ей совсем не нравилось все это. – Девочка, – повернулась она к молодой караванщице, не обращая внимание на волну нетерпения, излучаемую хозяйкой луны, – скажи, что мне делать? Оставить волчицу среди умерших или вернуть тебе? Я хочу услышать твое решение.
– Мое? Но почему? – удивленно смотрела та на небожительницу. Ей-то казалось, что все уже было решено.
– Потому что! – нахмурилась богиня врачевания, показывая, что не собирается потакать любопытству смертной, объясняя причины своих поступков.
Мати перестала замечать слезы. Говорить сейчас, казалось, было выше всяких сил, и, все же, ее губы шевельнулись:
– Шуллат хотела быть свободной. И я обещала дать ей это право… выбирать самой жизнь и смерть…
– Молодец, – одобряюще кивнула Айя.-А теперь, Нинти, – на этот раз она назвала богиню врачевания тем именем, которое предпочитала Нинтинугга, а не тем, к которому привыкли все остальные небожители. К чему настраивать против себя ту, чьей помощи ждешь? – позаботься о волчонке. Еще не рожденный, но он жив.
– Ладно… – вздохнув, пряча глаза, пробормотала она. Ее рука потянулась к краю одеяла, чтобы отдернуть его, словно полог, открывая… … -Не смотри, – Мати показалось, что ее щеку обдало морозным дыханием пустыни и голос Матушки метелицы зазвучал у нее над самым ухом…- Так лучше – не видеть.
Легче. И правильнее. Ведь всегда запоминается последний взгляд. Но жизнь, а не смерть, достойна того, чтобы ее помнили. Поверь мне, я знаю, что говорю… – и девушка, подчинившись ей, зажмурилась, затем, сорвавшись со своего места, торопливо подползла к отцу, уткнулась лицом ему в плечо.
– Поплачь, родная моя, – хозяин каравана сперва осторожно, боясь вспугнуть ее, словно та была осторожной пичужкой, коснулся ее головы, затем погладил по волосам, понимая, что сейчас дочь не успокоить, что нет тех слов, которые могли бы ее утешить… И, все же…
– Папа,я не верю! – всхлипнула та. – Это… Это не может быть правдой!
– Да, милая, конечно, – бывает, когда ложь – единственное лекарство, а правда – дыхание мороза на свежую рану, – все, что происходит сейчас – лишь сон. Закрой глаза. И когда ты проснешься…
– Но ведь и тогда Шуши не будет, да, папа?
– Я скажу тебе… Я скажу тебе, когда ты проснешься, что она убежала в снега, к своей стае, что она так решила…
– И я буду думать,что она бросила меня.
– Да. И верить, что она жива. Что она когда-нибудь вернется…
– Да, – вздохнула та. Ей так хотелось бы в это поверить! А слезы все текли из глаз и текли, не переставая. Потому что плакать было легче, чем молчать, потому что в слезах была пусть всего лишь призрачная, обманчивая, но все-таки надежда… …-Мати, – спустя некоторое время, которое могло быть мгновением, а могло – целым веком, окликнула ее богиня снегов.
Девушка быстро подняла голову, взглянула на нее в надежде, что, может быть, госпожа Айя хотела лишь испытать ее и теперь, когда она прошла испытание, смилостивится над ней и вернет единственную подругу.
Подчиняясь воле небожительницы меховое одеяло, покрывавшее тело волчицы, поднялось.
"Вот, сейчас…" – вздрогнуло сердце девушки. И застыло, забыв стучаться, дыхание уснуло на губах.
А затем… Затем в глазах возникло удивление, непонимание, страх…
На том месте, где совсем недавно застыло, скрытое от глаз, тело Шуллат, лежал волчонок – совсем маленький, крошечный, с остренькой мордочкой, вздернутыми вверх ушками и слепыми, покрытыми пленкой-поволкой глазками.
– Кто это?- с просила Мати, во все глаза смотревшая на звереныша, однако, в ее глазах было не обожание, не восхищение, а какое-то отрешенное безразличие. Да, перед ней был малыш ее Шуши. Но ведь это не то же самое, что сама Шуши.
– Дочь твоей подруги, – ответила Айя, а затем, видя, что девушка не двигается с места, спросила:-Ты не хочешь взять ее на руки? Ей всего несколько мгновений от роду и тепло – то, в чем она сейчас нуждается больше всего. А еще ей нужны любовь и забота. Той, которая заменит ей мать.
– Нет, – Мати отпрянула. – Нет! – ужас в ее глазах, когда девушка смотрела на волчонка, смешался с ненавистью. – Это из-за нее умерла Шуши! – она готова была винить в ее смерти весь белый свет, всех на свете, лишь бы не чувствовать виноватой себя одну.
– Все так, – небожительница не спорила с ней. Если в первое мгновение она была резкой, нетерпимой к любым возражениям, то теперь стала самим пониманием. И добротой. – Но малышка жива, потому что этого хотела Шуллат, которая дала ей жизнь…
– Чтобы волчонок жил вместо нее?!
– За нее. Для нее. Для тебя… Какая разница? Взгляни же…
– Это…- Мати подалась было вперед, но затем вновь остановилась. Ее душой управляли сомнения. – А почему она такая белая?
– Все волчата рождаются белыми, – ответила Нинти. Ей показалось, что смертной будет легче говорить, довериться богине, облаченной в человеческое тело, чем той, у которой не было ни одной людской черты – совершенно чужой и далекой. Но караванщица, вместо того, чтобы потянуться к ней, наоборот, отпрянула вновь.
– Не бойся… – промолвила богиня снегов.
– Я не боюсь, – молодая караванщица подняла голову, взглянув на нее открыто и твердо.
– Тогда, – она осторожно положила волчонка себе на ладонь – переплетение нитей света и мрака, укрыла, словно теплым одеялом другой, протянула руки к девушке, – возьми. Только осторожно. Она сейчас хрупка, словно только что расцветший цветок.
Мати отодвинулась еще дальше, упрямо поджав губы, замотала головой.
– Не хочешь? – в голосе Айи звучало удивление. Она никак не могла понять, что с той не так, почему караванщица не хочет принять тот величайший дар и надежду, который, единственный в целом свете, способен заглушить боль утраты, исцелить рану потери. – Я ошиблась, да? Было бы лучше, чтобы малышка умерла вместе с матерью?
Чтобы у тебя не осталось никого?
– У меня и так нет никого! – в обиде вскричала Мати. Ее глаза были полны слез, горьких от обиды и боли.
– Ты так думаешь?
– Я ничего не думаю! Я… Я так чувствую!…И вообще – священные волки твои священные звери. Значит, этот волчонок тоже твой. Забери его! Я не хочу его видеть!
И тут малышка заскулила. Так горько, так…
Слезы брызнула из глаз девушки. Всхлипывая, она пододвинулась к богине, протянула вперед руки:
– Матушка метелица, зачем? – сквозь рыдания прошептала она. – Зачем? Если бы ее не было, я… пусть со временем, не сразу, но я забыла бы свою боль, свою утрату.
А так, рядом с ней, – Мати не смотрела на маленький горячий комочек, который лег ей на ладонь, – я буду помнить всегда!
– Но разве память – это так плохо?
– Да! – уверенно ответила Мати. Но потом ее взгляд, несмотря на то, что девушка упрямо стремилась смотреть куда-то в сторону, упал на малышку.
Волчонок был таким маленьким, несчастным, одиноким… У него ведь никого не было.
Совсем никого. И…
– Если ты так хочешь, – богиня снегов тяжело вздохнула, кивнула, оставив убеждения, готовая согласиться с желанием упрямицы, – хорошо. Я заберу ее. Если так, было бы слишком жестоко оставлять ее здесь. На верную смерть… Ведь без заботы она умрет… Только… Прежде нагни голову, коснись ее мордочки. У этой крошки есть послание для тебя. От ее матери.
– Я… – Мати испуганно глянула на крошечный комочек. – Нет!
– Ты снова? Снова бежишь от своей судьбы?
Та закусила губу. Такой боли, как в этот миг, она не испытывала еще никогда в своей жизни. Даже вспоминать давно умершую мать было легче.
– Да, – она склонила голову, – я могу лишь бежать. Прятаться. Я… Я слишком труслива, чтобы идти вперед. Я слишком слаба для той судьбы, которую выбрали для меня боги… И… Если это возможно, дайте мне, прошу вас, другую судьбу. Если же нет – просто заберите эту…
– Тот, кто теряет свою судьбу, становится рабом…
– Я знаю, – кивнув, прошептала та, затем, всхлипнув, повторила, – знаю. Значит, я буду рабыней…
– Дочка! – в ужасе глядя на нее, вскрикнул Атен. Он не понимал, не мог понять, почему? Что вдруг случилось с той, которая всегда была столь смела, которая всегда была готова идти вперед, что бы ни ждало впереди?
– Почему? – спросила Айя.
– Я… Эта малышка… Я не хочу, чтобы она умирала!
– С чего ты взяла, что, оставшись с тобой, она умрет?!Ее судьба…
– Ей нужна любовь, чтобы вырасти. Ты сама говорила об этом… А я… Я могла бы ее полюбить. Потому что она дочь Шуши, потому что она – такая же, как Шуши… – "Потому что она и есть моя Шуши, – хотела уже в порыве какого-то смутного чувства-озарения сказать она, – Шуши, вернувшаяся ко мне в ином своем рождении", – но не решилась.
– Так в чем же дело!
– Все, кого я люблю, кто мне дорог, страдают. Мама умерла… Шуши умерла… Из-за меня! Шамаш ранен. Из-за меня! Все, кто рядом со мной, обречены на муки! Все! А я хочу, чтобы эта малышка жила. И была счастлива!
– И ты думаешь, что для нее это будет возможно вдали от тебя? – богиня снегов пододвинулась к ней, заглянула в душу девушки своими невидимыми глазами – потоками пламени. – Ты хочешь, чтобы ОН разочаровался в тебе?
Мати вздрогнула. Она сразу поняла, кого имела в виду госпожа Айя. И…
– Нет! Я… Я хочу, чтобы Шамаш простил меня! За все то, что я натворила…
– Так почему бы тебе не попытаться заслужить его прощение своим стремлением исправить ошибки? Пусть не все – это невозможно, но хотя бы часть?
– Я… – Мати вздохнула, взглянула на волчонка, а затем быстро, боясь, что стоит ей промедлить хотя бы на мгновение, и она передумает, склонила голову к малышке.
И голос, который она слышала рядом так часто, что узнала бы среди множества иных, даже если бы его заглушал вой ветра и шепот снегов, заполнил ее разум, душу:
"Прости меня, Мати! Прости! Я так виновата перед тобой! Я создаю тебе столько проблем!" "Шуши! Ты говорила, что вы, снежные охотники, перерождаетесь, возвращаясь в этот миг в новом рождении… Значит…" – она верила в это, надеялась, ждала…
"Да. А еще рассказывала, что мы храним память наших предком, являясь их продолжением. В два раза сильнее. В два раза мудрее. Ведь родитель не один, их двое… Шуллат очень любила тебя…" "Я знаю! Я тоже очень люблю ее!" "Я буду любить тебя еще сильнее. За нее и за себя! Я… Я буду такой, какой ты захочешь меня видеть! Послушной. Верной. Ласковой. Только… Только не бросай меня, пожалуйста!" "Зачем я тебе? Я не смогу дать тебе ничего, кроме одеяла в моей повозке, плошки молока да куска мяса. Я… Я не смогу дать тебе даже той свободы, о которой просила у меня Шуллат. Не потому что я не хочу. Я хочу… Просто… Просто никто из нас не свободен. Если не от других, то от самих себя".
"Я и не ищу той свободы, о которой говорила моя мать. Для меня все иначе. Я другая. Не такая, как все. Я дочь снегов по своему племени и дочь огня по рождению." "Как и я…" – мелькнуло у Мати в голове.
"Ты… Ты будешь моей хозяйкой?" "Да. Да!" – Мати вновь заплакала. Потому что не могла иначе. Но на этот раз слезы, текшие из ее глаз были совсем иными – легкими, сладкими. Они словно водой омыли ей душу, очищая от боли. И она поняла – ей есть зачем жить. Если не ради себя, то хотя бы ради этой малышки. И, может быть, когда волчонок вырастет, не только другие простят ее, но и она сама…
– Я буду любить и заботиться о тебе, Ашти! – прошептала Мати. – Всегда! Я сделаю все, чтобы ты выросла сильной и счастливой! – она не сказала – волчицей или снежным охотником – потому что это не имело для нее никакого значения. Та грань, которую она всегда прежде проводила между собой – человеком и волком – зверем вдруг перестала существовать. И остались лишь два существа – пусть страшно разные, но, в то же время, в сущности, на расстоянии – не просто похожие, но совершенно одинаковые.
Мати осторожно спрятала малышку за пазухой, пряча ее от мороза у себя на груди.
А затем повернула к богине снегов. Ее черты изменились. Они разгладились, успокоились. И пусть лицо не лучилось счастьем, в нем было нечто другое, не менее яркое – цель, то, ради чего живут. Куда идут по дороге жизни.
– Спасибо, – склонив на миг голову в знак уважения и признательности, проговорила она. – Спасибо.
– Тебе будет тяжело одной, без матери-волчицы вырастить крошку.
– Я сделаю ради этого все!
– Не сомневаюсь. Когда решение принимается с таким трудом, оно исполняется. Я помогу тебе.
Мати не спросила Матушку метелицу – как? Ей было это не важно. Нет, она готова была принять любую помощь, если она нужна для блага Ашти. Но если ее не будет – что же…
– А теперь… – Айя вновь отодвинулась в тень.
– Да, – заторопилась к краю повозки Нинти. – Нам пора.
– Госпожа… – Атен, словно проснувшись ото сна, вскинулся, метнулся сначала к одной небожительнице,затем к другой: – Госпожи, позвольте нам отблагодарить…
Оказать уважение…
– Усни, караванщик, – голос Айи стал похож на дыхание ветра – ровное, шелестящее, убаюкивающее. – И ты, караванщица, – она повернулась к Сати, – тоже спи…
– А мне… Мне можно проводить Вас? – спросила Мати.
– Да, милая, – кивнула ей повелительница снегов.
Они выбрались из повозки – две богини и девушка, державшая на груди, под теплым мехом шубы маленький живой комочек.
Над землей царила ночь, в которой властвовала луна – бледноликая, огненноглазая и печальная. Воздух был чист и свеж. Полня грудь, он нес дрему – сладкую и цепкую, словно снежная паутина.
Погруженный в сон мир казался пустынным и одиноким. Караванщики спали в своих повозках. Даже дозорные, подчиняясь власти повелительницы сновидений, дремали на спинах оленей, которые тоже были где-то на грани между явью и грезами.
И только в душе Мати не было покоя. Оглядевшись вокруг, девушка вздрогнула.
Снежная пустыня – не беззаботный сад благих душ. Тут всякое может случиться.
Караван не может позволить себе вот так просто спать… Тем более, что…
И тут девушка нервно повела плечами. Ей стало не по себе, когда она поняла, что не могла увидеть того, что только что видели ее глаза. Потому что над установленными вкруг повозками каравана был натянут шатер, за которым были скрыты и небеса, и свет луны, и просторы снежной пустыни с застывшими на их границе всадниками-дозорными. Но она видела все это и…
Мати повернулась к богиням. У нее в глазах было сомнение и вопрос. Они спрашивали о том, что не смели произнести уста: "Это что, дар? Тот дар, которым Вы наделяете меня? Но за что? Ведь я не заслужила его!" -Мы ничего не дали тебе, девочка, – мягко, как добрая смертная, а не суровая богиня проговорила Айя, – все, что у тебя было, есть и будет всегда принадлежало тебе.
Мати не поняла ее слов. Но… Но она и не стремилась понять. Главное было другое.
– Матушка метелица, мой караван сейчас беззащитен. Воины спят. Шамаш спит… Кто отведет от нас беды?
– Я. Не бойся, милая. Я позабочусь обо всем. Это место благословенно мной. Пока вы стоите на нем, с вами ничего не произойдет.
– Но мы не можем остаться здесь навсегда.
– Мне бы хотелось, чтобы… Нет, – возразила она самой себе, – я понимаю: караванщики – странники пустыни. Им нужно продолжать свой путь. Такова их судьба.
И твоя тоже. До тех пор, пока ты этого хочешь.
– Ты…Ты не сердишься на меня?
– Сержусь. Однако куда меньше, чем на саму себя.
– Но ты простишь меня?
– Уже простила. И вообще – я не могу долго злиться на тебя. Ты же знаешь…
– Я… Можно я вернусь к себе в повозку? Нужно покормить малышку.
– Еще не время. Пока она сыта. Я позаботилась об этом. Пусть спит. Сон для нее сейчас- тоже пища.
– Да, Матушка метелица. Спасибо тебе. И, все же, можно я пойду? – ей было не по себе одной наедине небожительницами.
– Милая, я хочу, чтобы ты кое-что запомнила. И передала своему отцу, когда он проснется.
– Да? – девушка насторожилась. Воля богини снегов – что могло быть важнее для караванщиков? Разве что желание повелителя небес.
– Скажи ему, чтобы он не торопился увести отсюда караван. У вас достаточно еды и огня для небольшого отдыха. Позвольте Шамашу окрепнуть, оправиться от ран.
– Конечно, Матушка… – она была уверена, что отец так и собирался поступить.
– Я знаю, как вы заботитесь о нем. Как его любите. Просто… Просто вы так стремитесь поскорее убежать подальше от последнего города, что… В общем, передай хозяину каравана мои слова.
– Обязательно!
– Хорошо. А теперь… Мати, девочка, шла бы ты к Шамашу. Посиди с ним.
– Но… – разве у нее было такое право – сторожить сон бога солнца?
– Так будет правильно, милая. Ступай.
– Зачем? – проводив молодую караванщицу взглядом до самой повозки, спросила, повернувшись к богине снегов, Нинтинугга.
– Мне нужно увидеть его сейчас… И не важно, что он спит… – ее огненное тело начало обретать очертание, превращаясь в точеную женскую фигурку – стройную, как юное деревце, и как ветер легкую. Лишь накинутый на голову капюшон скрывал черты лица.
– Ты смотришь ее глазами…-Нинти начала понимать. Это было удивительно, и все же, возможно. – Кто эта девочка? Твоя посвященная?
– Мне приходится прибегать к помощи чужих глаз… – Айя слышала ее, но и не думала отвечать на вопросы, продолжая говорить лишь то, что хотела сама. – Ты ведь прекрасно знаешь, что я не могу прийти к нему сама.
– Айя, он…
– Он выздоровеет, я знаю…
– Для нас тело – лишь оболочка. Не более того. Если бы он захотел…
– Но он не хочет.
– Почему?! Почему он не освобождается от тех оков, в которые сам себя заковал, продолжая оставаться пленником плоти?!
– Не знаю. Но если ему это для чего-то нужно…
– Во имя свышних, Айя! Если бы он перестал держаться за все это… Все было совсем иначе!
– А как "иначе"? Лучше или хуже?
– Лучше! Много лучше!
– Ты в этом уверена? – и, сама отвечая на свой вопрос, Айя качнула головой, вздохнула. – Шамашу дано не только видеть будущее, но, в отличие от всех остальных, всех нас, создавать его.
– Ты хочешь сказать – эта та плата, которую свышние требуют от него за это право…?
– Нет. Я думаю… Мне кажется, что… Если бы не это, не хрупкое людское тело со всеми его ранами, он не стал бы жить этим миром. Просто ушел бы из него, прежде чем нечто совершенно чужое начало становиться для него родным, привязывая к себе множеством нитей… И вообще, пусть он будет таким, какой есть. Каким ему хочется быть.
– Ты любишь его…
– Да.
– Но Айя… – Нинти замешкалась. То, что она собиралась сказать… Это не могло не прочинить собеседнице боль. Но промолчать – было выше ее сил. – Айя, – она говорила осторожно, словно ступая по тонкой нити горизонта, – он… Он не…
– Не Ут, – богиня снегов кивнула. – Я знаю.
– Знаешь?! – удивленно вытаращилась на повелительницу снегов богиня врачевания.
– Шамаш искренен. Он никогда не играл чужой роли.
– Ты знаешь. Но вместо того, чтобы ненавидеть его, презирать, любишь, кажется только еще сильнее!
– Да. Потому что он такой, какой есть.
– Но ты… А как же Ут? Я не понимаю!
– Ута нет… – задумчиво проговорила она. В ее голосе была грусть понимания и признание неизбежного, но не боль, которая уже бесконечно давно была выплакана до дна. – Его нет целую вечность и даже дольше… Я… Помнишь, я говорила малышке, что знаю, каково безнадежно терять? – она тяжело вздохнула, замолчала на мгновение, может быть, ожидая, что Нинтинугга заговорит с ней, прознав это столь редкое для ее души стремление к откровенности. Но та молчала, застыв недвижимой, слушая с такой жадностью, какой тянется к теплу костра, разожженного вернувшимся из пустыни тот, кому самому скоро предстоит отправиться в мир вечного холода. И Айя продолжала: – Я знаю, как больно, горько, невыносимо прощаться с прахом, хоронить память, как бывает страшно даже спустя дни и года, оборачиваясь назад, стремясь вспомнить что-то доброе, теплое… улыбку, касание рук, движение губ – видеть вновь и вновь лишь это мертвое безликое нечто… Ты скажешь – у нас нет тел. Эта людская плоть, – она развела руками, – всего лишь одежда, в которую мы облачаемся, путешествуя по земле, стремясь ощутить ее тепло или холод. Сгорит ли оно в огне жизни, обветшает ли со временем – мы лишь сбросим платье, чтобы переодеться в другое, только и всего… Но Ут… Это было…
Я не знаю, как объяснить… Живя рядом со смертными, мы слишком привыкли думать людскими образами, а их так мало! Их не хватает, чтобы передать… Мне казалось: то, что я вижу – огонь, погасший навек, лед, растаявший без следа, дух, лишенный дыхания и твердь, потерявшая свою тень. Это было так страшно, что в первый момент, когда я увидела… Мне захотелось бежать скорее прочь… И я убежала.
Убежала в мечты, надежды, которые с таким усердием поддерживали во мне вы все, надеясь сами, но которым, как я знала, было не суждено исполниться.
– Почему ты ничего не рассказала нам? Почему позволяла верить в ложь?
– Вера всегда обман… Но как же без нее продолжать путь? Не знаю, но, может быть, именно эта вера привела в наш мир Шамаша…
– Но чтобы вера исполнилась до конца, ты ведь должна не просто признать его, но…
– Полюбить? А я разве не люблю?
– Любишь, но…
– Поверь мне, это совсем не сложно. Когда не растрачено столько чувств, которые копились всю минувшую вечность… Я ждала… Я ждала его. Возвращения… Прихода…
Сама не знаю, чего. Его! Не просто надеялась. Я готовилась к этому. И ты представить себе не можешь, как счастлива я была, когда он ступил на эту землю, как… Я наконец, перестала видеть смерть, оборачиваясь назад. Я начала жить не прошлым, а будущем!
– Я рада за тебя. Потому что знаю, каково это – любить. И я завидую тебе – для тебя все самое черное позади. Может быть… Может быть то, как ты преодолела невозможное, позволит и мне сделать это… Но… Прости, но если Шамаш – не Ут…
Тогда ведь, значит, Нергал знал, что не просто победил своего врага, но убил его.
И ему не было никакой надобности накладывать на тебя это заклятие… Тот плащ, который скрывает тебя от Шамаша… Значит, его не существует. И вы…
– Когда веришь в нечто целое, столь же сильно веришь и в его часть. Иначе нельзя.
Нергал не накладывал на меня заклятия, ты права… Я сама своей верой сделала это. Не его, мой собственный плащ укрывает меня. И именно поэтому я не могу его снять. Можно быть сильнее, мудрее или хитрее другого, но только не себя. Однако я верю: если сбылась часть, сбудется и все остальное.
– Ладно, Айя, мне пора возвращаться…
– Подожди, – она повернулась к богине врачевания. В ее голосе, движениях вдруг что-то изменилось. – Прежде, чем ты уйдешь, я тоже хочу задать тебе пару вопросов…
– Айя, я… Я ничего такого не делала… – она попятилась, затрепетала, ощутив на себе полный ледяного холода взгляд. – Ну, конечно, мне не следовало обещать девочке оживить ее мохнатую подругу… Но, право же, обещание – это не проступок.
И вообще… Когда один из твоих священных волков прибежал ко мне с просьбой от Шамаша и…
– Ты решила воспользоваться ситуацией и отомстить ему?
– Нет! Как я могу! После всего, что он для меня сделал!
– Не морочь мне голову! – резко прервала ее богиня снегов. – Я не смертная, которая не способна отличить правду от лжи, и не Шамаш, который, даже чувствуя обман, готов верить, если его просят помочь!
– Ты не знаешь, что случилось! – не выдержав, вскричала богиня. – Ничего не происходит просто так! Мой город, моя Керха… Там должно было родиться будущее!
А вместо этого… Я потеряла одно из тех существ, которые были мне очень дороги!
– Но не своего же возлюбленного!
– Какая разница! Его сестру! А когда… Когда смерть подходит так близко, страшно ужасно страшно, что…
– Но при чем здесь Шамаш? И девочка? И мои священные волки?!
– Смертные – ни при чем! Им я ничего и не сделала!
– Шуллат не должна была умереть! Шамаш исцелил ее!
– При родах что-то пошло не так. Бывает. Он предполагал, что так может случиться…
– Могло случиться – потому что он знал, что ты вмешаешься!
– И поэтому прислал за мной своего волка! – богиня нервно хихикнула.
– Ты пришла бы и так! Он же хотел, чтобы ты одумалась! А ты… Ты заставила всех страдать! И сидела и смотрела, как они страдают! А чтобы Шамаш не вмешался – усыпила его!
– Он был слишком слаб! И нуждался в отдыхе! А потом… Даже если и так, что с того? Все, что я хотела, это чтобы он понял: каково терять! Я хотела поставить существо, которое ему дорого, перед тем же выбором, перед которым оказалась моя названная сестра! Чтобы…
– И что? Теперь ты довольна?
– Нет, – вздохнув, она склонила голову на грудь. – Потому что страдают всегда не те, кто заслуживает страдания, а невинные…
– Ты сама все так устроила!
– Да… И выбор волчицы… И девочки… – она качнула головой. – Может быть…
Может быть, я действительно была не права. И случилось именно то, что должно было… И тогда, и теперь…И Шамаш был прав… Зря я его так ненавидела…
– Тебе не кажется, что слишком поздно для раскаяния?
– Признавать свои ошибки никогда не поздно. Главное ведь их не повторять…
Ладно… Ладно, я понимаю… Мне нужно будет извиниться перед ним…
– Извиниться! Да ты предала его!
– Не передергивай! Я лишь… Ошиблась! И все! Все! Ты, между прочим, ничуть не лучше меня! Если бы не твои игры, с волчицей вообще бы ничего не случилось! И с Шамашем, между прочим, тоже! Так что не тебе упрекать меня! Подумай лучше о том, что ждет тебя, когда он поймет…
– Он все знает.
– Что – все?
– Все, что хочет знать. И хватит обо мне! Какое тебе до меня дело?
– Не боишься, что он тебя возненавидит?
– Нет!
– А скажи, – казалось бы, она решила сменить тему разговора, – что там за история с драконом? Какая-то игра?
– Каждый из нас играет в какую-то игру, правила которой известны лишь нам… – Айя вздохнула, качнула головой. – И хотим, чтобы нам подыгрывали окружающие…
Не утруждая себя при этом тем, чтобы объяснить другим ее правила…
– Жизнь – не игра, это ты…
– Да? А ты?
– Я?!
– Не возмущайся, не надо. То, что происходило в этой… Керхе, это ведь тоже было не случайно.
– Лика… Я никогда бы…
– Я о том, что случилось прежде. В самом начале этой истории. Кигаль никогда не соблюдала правило ста лет. Не было нужды, когда смертные сами дольше не выдерживали… Разве что чуть-чуть… Это ты шепнула ей?
– Нет, – однако, в голосе ее послышались нотки неуверенности. И звучал он как-то… нерешительно.
– Значит, Намтару. Ты всегда была с ним дружна. А уж кому, как не ему, лукавить…
– Он не лгал!
– Я и не говорю, что лгал. И тот маг… Он что, действительно сам, без чьей либо помощи нашел способ вызвать Нергала?
– А что?
– Да так. Ведь для этого ему нужно было быть по крайней мере посвященным Губителя.
– Айя, чего ты от меня хочешь? – не выдержав, взмолилась богиня врачевания. – Я не сделала ничего плохого! Случилось лишь то, что должно было произойти! Я знаю точно! Я говорила с Намтаром, даже смотрела в камень мира! Я… Я просто была частью событий!
– Так же, как и сейчас?
– Да! Так же!
– Что ж… Если тебе хочется считать себя не игроком, а игрушкой в чужих руках – дело твое.
– Ты уж, конечно, не игрушка! Ты что же, тоже захотела, чтобы у тебя появился свой город? Дракон не убивал людей, просто переносил в другое место? В один из твоих ледяных дворцов, да?
– Да.
– Но смертные говорят – "Нет города без Хранителя". И еще – "Если в одном городе появляется Хранитель, значит, где-то он исчезает." Скажи, те, кто бы остался в старом городе, они бы все умерли?
– И что же? Тебе их жаль? Мне – нисколько. Или они жалели тех, кого отдавали дракону? Они просто платили их жизнями за свою… Но жизнь – не верная монета, и никогда не знаешь, кто окажется богачом, а кто бедняком в конце жизни.
– А как же Шамаш!
– Он понял бы меня. Может, не сразу, но потом… Он думает также: когда можешь спасти немногих – сделай это, оставив остальных другим спасителям. Потому что если будешь спасать всех, не поможешь никому.
– Я не об этом! Дракон…
– С Шамашем ничего не должно было случиться! Я видела будущее. То, каким оно должно было быть! Если бы девочка не убежала от своей судьбы…
– А эта малышка? Зачем она тебе понадобилась? Или ты, зная, что Шамаш относиться к ней по особенному… – ее прервал взрыв смеха.
Айя смеялась до слез, долго, все никак не успокаиваясь.
– Ну ты… – сквозь смех начала она. – Ты что, подумала, я приревновала? – богиня готова была согнуться от хохота.
– Но зачем тогда!
– Да мне просто захотелось сделать ей подарок! Она так мечтала увидеть дракона, полететь на нем над землей. А потом… Я узнала, что Шамаш ищет дракона. И хотела, чтобы именно малышка вернула ему старого друга, чтобы… Ну, чтобы все было так. Потому что… Потому что так должно было быть!
– Но эта маленькая караванщица изменила судьбу…
– Да!
– Как ей это удалось? Ведь она – всего лишь обычная смертная, пусть и одна из спутниц Шамаша. Что в ней такого особенного?
Айя молча смотрела на нее какое-то время, затем набросила на голову белоснежную пуховую шаль, как-то зябко, совсем как смертная девушка втянула точеные, словно вырезанные из белого льда кисти рук в рукава мягкой пушистой шубы, которая незаметно сменила бесцветный тонкий плащ.
– Мне пора, – проговорила она.
– Ты не ответила…
Но та уже белой снежной совой взмыла в небеса. И Нинтинугга, оглянувшись на мгновение, чтобы, бросив последний взгляд на застывший посреди снегов караван, спеша убедиться, что ему ничто не угрожает, полетела летучей мышью, назад, в свой город… …Мати сидела в повозке Шамаша, опустив голову на грудь, скользя взглядом по меховым одеялам.
Перед ее глазами танцевали, кружась в причудливом танце, снежинки. Они, искрившиеся в лучах солнца, были чудесны, вобрав в себя блеск огня и задумчивость воздуха… Однако в этой красоте было что-то… что-то, что мешало сердцу, душе восхищаться ею, не замечая более ничего… Было… Или, может быть, наоборот, не было? В ней не было грусти, боли, мольбы все вернуть назад, пережить жизнь сначала, пройти иной дорогой, не той, что осталась позади.
Отрешенный и холодный, снег не разделял тех чувств, что охватили Мати, и потому был ей чужим, совершенно чужим…
Незаметно подкрались воспоминания, заставив с силой сжать вмиг побелевшие пальцы, стиснуть бледные нити губ.
А затем… Ей показалось… Она почувствовала: словно легкий теплый ветерок коснулся ее головы своими нежными пальцами пробежал по волосам.
Медленно, даже как-то с опаской подняв глаза, она встретилась взглядом с Шамашем, который, продолжая все так же неподвижно лежать под покровом одеял, задумчиво смотрел на нее мерцавшими в полутьме повозки, словно звезды на ночном небосводе, глазами.
– Шамаш, ты не спишь? – заметив открытые глаза бога солнца, осторожно спросила Мати.
Тот скорее взглядом, чем движением губ ответил ей: – Нет, – он хотел еще что-то сказать, но девушка остановила его:
– Молчи. Не трать силы на разговоры. Матушка метелица сказала – ты должен отдохнуть… Ты знаешь, Она приходила сюда… Она такая… Я даже не поняла, какая Она… Наверное, потому что привыкла видеть образы, а она… Она как луч света, живущий вне огненной лампы, пламень без костра… Наверное, она очень красивая… наверное, ее красота могла ослепить меня и потому Она скрывала Свой лик…Она очень заботливая. Как мать. И строгая… Строгая, но при этом добрая…
Я знаю, моей Шуши будет хорошо в ее ледяном дворце…
"Прости меня, малыш, – на языке мыслей заговорил с небожитель. В его взгляде были сочувствие и боль, а еще – вина. – За то, что меня не оказалось рядом с ней в тот миг, когда я был нужен…" -Ты… Ты ни в чем не виноват… Это все я. Слишком поздно поборола свою гордость и побежала за помощью.
"Никто не просит о помощи. Все ждут, когда ее предложат".
– Таков закон… Нас учили от рождения, что нельзя просить…
"Малыш…" -Нет, я знаю: боги… С Ними все иначе. Их нужно молить о помощи… Зачем иначе молитвы? И вообще… Но… Шамаш, можно я спрошу? Для меня это очень важно!
"Конечно".
– Госпожа Нинтинугга… Ты звал богиню врачевания или воскрешающую мертвых?
Вздохнув, Шамаш на миг закрыл глаза.
– Я думал, – он заговорил вслух. Его голос был тих и хрипловато-глух, временами переходя в сип, – она поможет мне удержать Шуллат среди живых… А воскрешать ту, которая видит в этом зло… – он качнул головой. – Это было бы неправильно.
– Да, я понимаю, – ей стало легче. Пусть не намного, но все же. – Значит, я поступила верно, отпустив волчицу. Хоть в этом я не ошиблась… И… – чувствуя, что на глаза вновь набежали слезы, она всхлипнула, прикусила губу, и поспешно заговорила о другом – радостном: – У Шуши родилась дочь! Ее зовут Ашти… Она очень славная, совсем такая, какой когда-то была… – воспоминания о подруге заставляли ее плакать, но девушка все равно продолжала, упрямо смахивая слезы со щек:- Она – маленькая Шуши. Она – моя Шуши, которая захотела, переродившись, прийти ко мне… чтобы стать такой золотой волчицей, которая была нужна мне – такой же не совсем своей для своих, как и я… – она успокаивала его… и себя тоже.
"Умница!" – Шамаш улыбнулся.
– Ашти такая славная! Она сейчас спит, но… Хочешь, я принесу ее к тебе?
"Нет. Не надо будить малышку. Познакомишь меня с ней потом…" -Шамаш…
"Да, девочка?" -Если бы… Если бы все произошло иначе…
"Малыш, – нахмурившись, он тяжело вздохнул, сжав губы, качнул головой, – не знаю, смогу ли я сейчас повернуть время вспять…Для этого нужны огромные силы…" -Нет, Шамаш, нет! – в отчаянии замотала головой девушка. – Я не об этом! Я не прошу тебя изменить судьбу! И не хочу, чтобы ты вернул все в прошлое! Ведь для Шуллат это было бы то же самое, что пытаться воскресить ее, да? Шамаш, я… Я просто… Если бы я не пыталась изменить судьбу, Шуши была бы жива?
"Она ушла бы потом.Ты бы все равно пережила ее. Жизнь волка коротка…" -Сколько? Сколько бы она тогда прожила? Шесть лет? Может быть даже десять? А так… – она всхлипнула, стремясь удержать слезы в границах, но те, перелившись через край, потекли по щекам, коснулись солью губ.
"Малыш, не мучай себя. Что произошло, то произошло".
– Но этого не должно было случиться, не должно! – с силой сжав кулаки, так что ногти впились глубоко в ладони, она стукнула себя по ноге, словно нарочно стремясь причинить себе боль. – Я все сделала не так! Я хотела… Я думала… А получилось…
"Все когда-нибудь ошибаются".
– Но не так! Не так, чтобы за эту ошибку пришлось платить другим! Шуши умерла из-за меня! Потому что я испугалась и захотела изменить судьбу! Ты предупредил меня – о даре, о будущем…
"Возможно, мне не следовало этого делать".
– Нет! Ты все сделал правильно! Это я не поняла смысла предупреждения! Я… Я схватилась за мысль о даре, забыв все то, о чем ты говорил! Я увидела миг будущего и испугалась его… Или даже не его, а своего страха… Захотела убежать, все изменить, не задумавшись к чему это приведет, не заглядывая ни на шаг дальше того мига, в котором жил мой страх! Я виновата перед Шуллат. Но больше всего я виновата перед тобой! Если бы я не была такой дурой, с тобой бы ничего не случилось!.
"Полно, девочка. Это все позади. Оставь воспоминания минувшему".
– Я… Я ненавидела тебя! Понимала, что ненависть ранит больнее когтей дракона, и все равно продолжала… Словно… Словно специально стремясь сделать побольнее… – уткнувшись в одеяло возле его руки, она зарыдал. – Просишь ли ты меня когда-нибудь?
Смогу ли я заслужить твое прощение?
"Милая…" -Нет! – испуганно остановила его Мати. – Не отвечай сейчас! – выпрямившись, девушка провела ладонью по щекам. Она хотела смахнуть слезы, но лишь размазала их по лицу, которое сразу сделалось мокрым и липким. – Потому что… – продолжала она, – потому что я не готова услышать ответ! Каким бы он ни был!
Потому что за такое не прощают! Даже друзей. Ведь мы… были, – она с трудом выговорила это слово. Ей так не хотелось, чтобы все осталось позади… – друзьями. Особенно друзей! Это… это как предательство! Я предала тебя…А самое такое… – слезы вновь потекли у нее из глаз. – Больнее всего, тяжелее всего от того, что я знаю: ты бы простил меня и за это… Ты всегда был очень добр ко мне…А я отплатила тебе… – почувствовав, что готова заскулить, совсем как больная волчица, Мати прикусила губу, мотнула головой из стороны в сторону.
– Я сама себя не прощу за это! Никогда!
"Зачем ты мучаешь себя и меня? Мне больно видеть тебя такой несчастной…" -Прости! Я сейчас успокоюсь… Сейчас, – она заставила себя улыбнуться сквозь слезы. – Давай поговорим о другом, хорошо? О судьбе. Вот я… Я убежала от своей судьбы… Значит… Я не прошла испытание… Кто я теперь – вечный ребенок?…
"Малыш…" -Нет, я все понимаю… И… Пусть я лучше останусь вечным ребенком. Только не рабыней! Мне бы не хотелось быть рабыней! Хотя, наверное, такая судьба была бы достойной карой…
"Ты опять?" -Прости… Просто… Я не могу не думать об этом… Мне нужно что-то… Наверное, если я буду что-то делать, перестану думать…
"Ты говорила, дочь Шуши зовут Ашти…" -Ашанти… – стоило Мати подумать о волчонке, как ее глаза загорелись теплым, добрым светом. – Я буду заботится о ней, любить ее сильнее самой себя… – на одном дыхании произнесла она. А затем на мгновение умолкла, прислушиваясь к своей душе, мотнула головой: – Но этого мало! Дай мне какое-нибудь поручение!
Чтобы оно занимало как можно больше времени. И как можно больше мыслей!
"Думать о другом, чтобы не переживать за себя…" -Да! – с готовностью воскликнула Мати. А затем в ее глазах забрезжило смутное воспоминание. Она уже слышала эти слова… Или даже говорила их сама… – Знаешь, пока мы с Сати сидели в повозке, мы разговорились… И об этом тоже…
"Она славная девочка".
– Да. Но очень одинокая.
"Ты могла бы помочь ей?" -Наверно… – неуверенно начала она, а затем решительно кивнула: – Да! Я стану ее подругой. Если, конечно, она согласится дружить со мной.
"Дружба – один из высших даров. А от дара не отказываются".
– Один из… А какие другие?
"Любовь".
– А вера и надежда?
"Они – другие".
– Я… Я пойду к ней? Ей сейчас нелегко, ведь на ее глазах умерла золотая волчица…
Она чувствует себя виноватой. Хотя ни в чем не виновата. Она сделала все, что могла… Постараюсь успокоить ее…
"Давай…А я еще посплю…" -Да. Прости. Матушка метелица велела только посидеть рядом с тобой, но не говорить… А я надоедала тебе своими разговорами…
"Ничего, милая… "
"А… Ты останешься один…"
"Все в порядке…"
" Я пришлю к тебе кого-нибудь, ладно? " "Ладно… Малыш, тебе тоже нужно отдохнуть. Ты выглядишь измученной.Постарайся заснуть".
– Я не смогу! Мне снятся кошмары! Все время, с тех пор, как… Как я увидела тот вещий сон…
"Кошмаров больше не будет".
– Правда? Ты прогонишь их? – в этот миг она снова была маленькой девочкой.
"Да".
– Тогда хорошо… – девушка вздохнула с облегчением. Она собралась уходить, но уже у края повозки остановилась. – Шамаш… Я хотела попросить тебя еще об одном…
Эта способность… Видеть будущее… Пусть ее у меня не будет! – ей было невыносимо думать, не то что говорить, когда в глубине души она совершенно ясно знала, чувствовала: ей не прожить и мига без дара, потому что он – больше, чем просто частица ее души, он – она сама.
"Я столько раз говорил, что мне казалось, ты поняла: от дара не отказываются".
"Лучше так, чем…" – она всхлипнула, готовая вновь расплакаться.
"Малыш, – его руки все так же неподвижно лежали на складках полога, но прикосновение взгляда было горячее касания пальцев, было исполнено заботой и лаской. – Дар предвидения в чем-то схож с магической силой. Умение властвовать им не приходит само по себе. Этому учатся – долго и упорно".
– Я не смогу, я не сумею!
"Сумеешь. Если захочешь. А ты ведь хочешь, правда?" -Да, – шмыгнув носом, она опустила голову, украдкой смахнула со щеки слезу.
"Значит, так и будет. Все, что тебе нужно для этого – время. Время и уверенность в себе. Не подведи меня. Не разочаруй".
В тот же миг она подняла на него испуганный взгляд взволнованных глаз. Нет, только не это! Все что угодно, но не укор в его глазах.
– Я постараюсь! – о нет, она не просто постарается – сделает все, чтобы было так.
"Вот и отлично…"-улыбнувшись ей, он снова закрыл глаза.
– Я…Я пойду…
– Подожди мгновение, – его голос по-прежнему звучал глухо и хрипло. Рука шевельнулась.
– Что, Шамаш? – девушка рванулась к нему, склонилась. – Тебе плохо? Я позову лекаря!
– Нет… Все нормально… Вот, возьми, – на его ладони возник серебряный браслет.
– Это… Это мне? – восхищенно глядя на мерцавший, будто живой узор – картинки, покрывавшие серебряные пластинки,прошептала Мати. Она потянулась было к нему…
Но остановилась, так и не коснувшись: – Я не могу взять твой подарок, Шамаш. Я не достойна его!
– Глупости. Каждое мгновение жизни слишком дорого стоит, чтобы расплачиваться им за лишенную души вещь. Как красива бы она ни была… И, потом, не я дарю тебе браслет. Я лишь передаю его.
– Кто же тогда… Матушка метелица! – ее глаза блеснули было радостным огнем озарения, но угасли, едва Шамаш качнул головой.
– Нет. Браслет не от нее.
– Кто же тогда дарит мне такую чудесную вещь? Ведь она была создана богами, не людьми, да? У меня нет других знакомых богов. Только ты…
– Ты встречала его во сне… В том сне, о котором Евсей сложил легенду.
– Лаль? – Мати попятилась. Сперва в его глазах было лишь удивление – почему он передает ей вещь врага? Неужели она так провинилась перед ним, что он решил наказать ее столь страшным образом? – Я не приму подарок от бога сновидений! Он…
Он ненавидит меня. Я знаю! Что бы он ни делал, он делает,чтобы причинить мне боль! Из-за него я сделала все не так! Он хотел, чтобы я ненавидела тебя, сомневалась в тебе!
– Я никогда не принес бы тебе подарок от бога сновидений. Более того – не позволил бы и тебе самой взять хоть что-то принадлежавшее ему.
– Я и сама бы никогда не взяла… – она поморщилась. – Я знаю: он еще будет пытаться навредить мне. Только не понимаю, почему! Что плохого я ему сделала?
Или все дело в том моем желании управлять снами? Он решил, что я решила завладеть его властью? Но я ведь всего лишь простая смертная!
– У кого есть друзья, найдутся и враги.
– Да, я знаю. Так говорят легенды. Но о людях!
– Небожители тоже ревнуют, любят и ненавидят. У них есть братья и сестры, не все из которых питают к ближним добрые чувства.
– Да, твоя младшая сестра… Может быть… Может быть, Лаль и есть тот враг, которого ты мне напророчил… Но если это подарок не от Лаля…
– Помнишь тот сон, о котором твой дядя написал легенду? Я не все рассказал о нем.
В легенде не все так, как было на самом деле.
– И что же! На то это и легенда!
– Тот сон… Происходившее тогда касалось тебя больше других… Ты вправе знать…
– Подумаешь! Мне это совсем не нужно! Ты и представить себе не можешь, сколько снов я забываю… – она говорила быстро, возбужденно… А затем вдруг остановилась, взглянула на него с печалью. – Но этот сон я помню… Вернее, не сон… Это ведь был не сон вовсе.
– Да, девочка. Тогда я вернул время вспять. И поменял местами явь и сон.
– Чтобы я жила?
– Да. Я должен был рассказать тебе все раньше…
– Шамаш… – она не осуждала его, нет, более того, всем сердцем, всей душой верила – он поступил правильно. – Раньше я не понимала этого. И не принимала…
И вообще… Знаешь, мне бы очень хотелось, чтобы сейчас тоже явь поменялась местами со сном…
– Малыш…
– Это невозможно, я понимаю… Потому что сейчас все иначе. Потому что сейчас мы не во владениях Лаля… Потому что… – она провела ладонью по лицу, смахивая вновь покатившиеся по щекам слезы. – Потому что лучше не возвращаться назад, когда еще можешь идти вперед. Иначе потеряешь все…
– Ты взрослеешь прямо на глазах, девочка.
– После всего случившегося, никто бы не смог остаться прежним. Это плохо?
– Повзрослеть?
– Стать другой.
– Плохо быть не собой. А другой или той же самой – не важно.
– Шамаш, я кажется поняла, кто дарит мне этот браслет. В том сне я встретила…
Эрру, – она не решилась назвать Губителя другим его именем, слишком много страха оно излучало. И вообще, в том обличие, в котором Нергал привиделся ей, он не был таким уж злым и безжалостным. Словно зло не всегда бывает только злом. – Он…
Он был на твоей стороне в сражении с Лалем?
– Это было скорее противостояние… Не знаю, малыш. Думаю, он был на своей собственной стороне. Но он помог мне обратить беду ночным кошмаром.
– В легенде этого нет.
– Он не хотел, чтобы люди узнали.
– Почему?! Все бы поняли, какой он…
– Какой? Малыш, как бы он ни относился к тебе, разве можешь ты назвать его добрым?
И она вспомнила Сати с Ри. И других. Тот город… Легенды…
– Я… Я не знаю… Нет, наверно… Конечно, нет, но… Шамаш, он помнит меня?
– Он все помнит. И беспокоится о тебе. Малыш, этот браслет призван защитить тебя от демонов и злых духов. Нергал хочет, чтобы тебе ничто не угрожало. Возьми. Не бойся.
– Я не боюсь, – она взяла браслет, быстро надела на левую ногу.
– Все правильно, – улыбнулся Шамаш. – Ты знаешь.
– Да. Не понимаю, откуда… Просто… Ты не сердишься на меня?
– За что?
– Ну… Потому что Эрра благосклонен ко мне… А он… Он твой враг…
– Да, мой враг. Но мне не хотелось бы, чтоб он был и твоим врагом. Я боялся этого.
И рад, что все иначе.
– Спасибо тебе!За все! За понимание и прощение! За то, что солнце светит и снег хрустит под ногами, за дорогу без конца и края, вечную, как наша жизнь! За то, что ты есть, за то, что ты здесь! И за то, что на свете есть мечты, у которых нет тени! – как бы громко это ни звучало, она говорила искренне, сердцем, душой.
И еще. Самого главного, самого последнего она сказать не решилось. Хотя эти слова и уже были готовы сорваться с ее губ. Нет, она и помыслить не смела… Но сердце… Оно бешено стучало в груди, повторяя вновь и вновь: "Я люблю тебя!" – и, покраснев, девушка поспешила поскорее выскользнуть из повозки, заставляя сердце успокоиться.
КОНЕЦ 5 книги
This file was created
with BookDesigner program
16.10.2008