Первым, что ощутил Аль, проснувшись, был удивительный, полный глухой тишины покой. От него веяло сладкой дремой и воспоминаниями детства, когда, накрывшись с головой, царевич лежал вот также, поджав колени к груди и положив руки под голову, чувствуя себя в совершенной безопасности, потому что ни призраки, ни духи не смели забраться под одеяло. Не будь под толстым меховым покровом так жарко и душно, мальчик так и спал бы всегда, отгородившись от окружавшего его мира — неприветливого, холодного, полного выдуманных опасностей и реальных страхов.

Вот и в этот раз Аль бы, наверное, еще долго лежал, не шевелясь, если бы не духота. Сев, он потянулся, и тотчас вскрикнул, уколотой длинной сухой хвоей. Вслед за болью пришел страх:

"Как же так, почему в шалаше так жарко и душно? Ведь вокруг холодный лес, и…"

Он замотал головой и еще сильнее испугался, не находя выхода.

"Как? Что случилось?" — юноша уже хотел вскочить на ноги, разбрасывая навалившиеся на плечи ветки, но его остановил властный голос проводника:

— Не суетись! Нас всего лишь засыпало снегом. Он валом валил всю ночь.

— Но как же… — слова Ларга не успокоили Аля, а, наоборот, заставили еще сильнее испугаться, когда выдуманные страхи пугают куда меньше реальных.

— Зато выспались в тепле. А то костер еще до полуночи погас — было нечем его кормить. Ничего, сейчас выберемся из шалаша и пустим его на костер. Замерзшая хвоя, конечно, не лучшая растопка, но нам не приходится выбирать, — с этими словами, великан, встав на четвереньки, двинулся вперед, разгребая руками снег. Юноша двинулся вслед за ним. Несколько мгновений — и они, выбравшись из снежной норы, оказались в заснеженном лесу. Деревья стояли прекрасными царевнами, с головы до пят убранные в дорогие белоснежные меха. Земля, накануне проглядывавшая сквозь тонкий серебристый покров черными грязными ранами, ныне совершенно пропала из виду, скрытая серебристым ковром.

Стоило Алю сделать шаг в сторону, как он провалился в глубокий, по колени сугроб.

— Ничего себе! — ошарашено обронил он.

— Да, снегопад выдался на славу. Порой и за месяц столько не выпадает. А тут — за одну ночь… Прибавил он нам проблем, — говоря это, Ларг, словно сачок из реки, выудил из-под снега сосновую ветку, встряхнул, бросил своему спутнику: — Давай, за работу. А то уже заря занимается. Нужно спешить, — сам же он, склонившись, принялся раскапывать следующую ветку.

Аль скользнул взглядом по небесам, на которых хоть еще и горели звезды, но уже поблекшие, готовые в любой момент погаснуть, сгорев в пламени зари.

— Не спи, замерзнешь, — над самым ухом прогрохотал голос Ларга, который, к удивлению юноши, каким-то неведомым образом успел не только поломать ветки, сложив их прямо на снегу, но и зажечь огонь.

Это было странно — видеть, как жаркий пламень полыхает на пологе замерзших капель воды, не вынуждая последних оттаять. А проводник, не теряя времени даром, уже достал две глиняные плошки, зачерпнул в них снега и плюхнул в огонь.

— Сейчас будет отвар, — продолжал он, бросив поверх начавшей просыпаться воды несколько щепоток сухих трав, чей терпкий дух быстро разнесся над землей, примешиваясь к свежему духу морозного утра и горьковатому дыханию костра. — Поешь, — Ларг сунул в руки еще не успевшему до конца проснуться пареньку кусок черствого хлеба, — и в путь. Только не тяни кота за хвост — времени у нас в обрез.

Аль кивнул, принявшись жевать сухарь, не дожидаясь отвара. Вот только идти ему никуда не хотелось. Ночь не принесла отдохновения ни телу, ни душе, которая вдруг поняла, что устала от дороги, наверное, даже сильнее ног. Сколь бы ни был изменчиво красив окружающий мир, его чары держались только мгновение, спустя которое все приедалось, надоедало. Хотелось, забыв обо всем, ни о чем не думая, забраться в сугроб, сжаться в комочек и заснуть…

— Эй, парень! — заметив, что юноша начал клевать носом, Ларг пихнул его в бок. — Ты что, не слышал, что я сказал? Нам надо спешить! — и, убедившись, что спутник достаточно пришел в себя, чтобы не опрокинуть на себя кипяток, протянул ему дымящуюся плошку, напутствовав словами: — Держи рукавом. Или в плащ заверни. А то обожжешься.

Аль послушно кивнул, хотя ему казалось, что возьми он в онемевшие руки хоть уголек из костра, все равно бы ничего не почувствовал.

Вообще, в какой-то миг он понял, что перестал мерзнуть. Ему даже стало жарко. Но холод ушел не совсем, он забрался куда-то внутрь, так глубоко, что его не достигал даже глоток горячего отвара. Это было неприятное чувство, стоявшее на грани между непонятной хворью и неясным предчувствием опасности.

Допив, он вернул плошку Ларгу, принявшемуся убирать все в наплечный мешок, сам же, достав снегоступы, стал старательно привязывать их к ногам.

— Молодец, — проследив за ним внимательным взглядом, одобрительно кивнул проводник. — Видишь, вот и пригодились.

Аль ничего не сказал. По нему, лучше уж эти штуковины понадобились им лишь для топки костра. Однако, в душе, свободной от фантазий и размышлений, он вдруг с совершенной ясностью понял: так нужно.

Закончив с приготовлениями, он встал, сделал несколько неуверенных шагов по снежному насту. Если не считать того, что он в первое же мгновение чуть не упал, запутавшись в собственных ногах, идти было действительно легче. Во всяком случае, он перестал проваливаться в снег.

— Значит, так, — позволив юноше немного освоиться, проводник подошел к нему, встав рядом, огляделся вокруг. — Разговоры оставим до реки. Будет не до них. Если есть какие вопросы, спрашивай сейчас, — он умолк, выжидающе глядя на спутника.

— Какие вопросы, — ему все было ясно. Вернее — он просто устал и от вопросов. Оказалось, что даже на пути познания нужны привалы.

— Тогда вот что, — продолжал Ларг. — Пока идем по лесу, будь внимателен. Такой снегопад не мог не подломить деревья. Те, которые уже упали — ладно. А вот если услышишь вдруг треск — не стой с открытым ртом. Быстро оглядись вокруг, убедись, что бежишь от опасности, а не ей на встречу — и в сторону! От меня не отставай. Я не буду все время оглядываться, высматривая, где ты там. Как выйдем из леса, тотчас прекращай крутить головой по сторонам. Все внимание под ноги. И иди след в след. Ну, двинули, — и он решительно зашагал вперед.

Аль с трудом поспевал за великаном. Снегоступы мешали ничуть не меньше, чем помогали. Несколько раз, не удержавшись, он падал в снег, спешивший забиться в рукава и за пазуху, потом, казалось бы, немного приспособился, но все равно тратил все силы на то, чтобы не отстать от проводника. У него просто не оставалось времени ни на что другое. Какие там деревья, готовые рухнуть на голову. Аль, который в любой другой миг, наверное, всю дорогу только и представлял себе, что случится, если предупреждение Ларга исполнится, теперь и думать о них забыл.

В какой-то момент, сбив дыхание нервозно резкими движениями, он понял, что не может идти дальше. Обливаясь потом, чувствуя, как жар сжигает голову изнутри, он, однако же, не решался остановиться, боясь отстать. На его счастье, как раз в это мгновение Ларг, подойдя к невысокому молодому деревцу, ни с того ни с сего замер.

Переводя дыхание, Аль с непониманием смотрел на великана, который, стряхнув с дерева снег, принялся отламывать длинную, гибкую ветку.

"Зачем? — хотел спросить его царевич, но промолчал. В конце концов, он успел убедиться, что Ларг ничего не делал просто так. — Надо, значит, надо".

Между тем, покинув лесную ложбину, они вышли на открытое пространство.

"Ну и слава богам, — облегченно вздохнул юноша. Его силы были на исходе, и единственное, что удерживало на ногах, это мысль о том, что осталось совсем немного: — Вот спустился к реке — и все…" — ему не просто казалось, он был уверен, что внизу — уже родные равнины. И как же сильно Аль был… даже не разочарован — испуган, когда, оглядевшись вокруг, увидел со всех сторон горы.

Они были повсюду, покрывая землю, словно трава летние луга. Одни — уходившие высоко в лазурные, с облачной проседью небеса, сверкали в ярких лучах холодного солнца заснеженными вершинами, другие — казавшиеся рядом с ними кустом вишни у ствола сосны — растянулись зелеными хребтами, над которыми вились дымки не то костров, не то туманов. Это зрелище завораживало, но не только своей красотой, которую не оценил, не заметил бы разве что слепой. В нем было что-то от безжалостности судьбы, которая, порой, дает надежду, влечет вперед, приближает к цели, но, не доведя всего лишь одного шага, вдруг отбрасывает назад, лишая всего.

— Как же так? — ошарашено таращась на окружавшие его непреодолимой преградой горы, прошептал Аль. "Неужели мы заблудились? — мелькнуло у него в голове. — Но как такое возможно? Ведь Ларг знает эти горы как свои пять пальцев… Тогда, значит, это боги. Они кружат нас, не позволяя выйти в равнины, раз и навсегда определив как наши собственные судьбы, так и судьбу всего царства. Но я не хочу, чтобы все так случилось!" — он упрямо сжал кулаки, стиснул зубы, набычился, словно готовясь прошибить лбом границы горизонта, вырвавшись за его черту. Ему было все равно, что подумают о нем боги. Пусть они его осудят, пусть покарают за дерзость, но потом! А сейчас он собирался спорить с ними, настаивая на своем, словно его мнение, его желание имело какое-то значение.

В этот миг царевич был готов совершить самый необдуманный поступок. Броситься вниз с вершины горы, надеясь взлететь на крыльях ветра, сорвать покровы небес, строя из облаков мост над вершинами гор. И не важно, что, если подобное и под силу кому, то только богам да великим волшебникам. Раз человек не властен ничего изменить, значит, он должен стать кем-то большим. Хотя бы до тех пор, пока цель не будет достигнута. И не важно, какую плату за это потребует от него судьба. Пусть забирает все.

Ларг, остановившись в шаге от него, тоже огляделся вокруг. Однако в его взгляде не было ни тени отчаяния, когда глаза видели именно то, что должны были. Губ коснулась улыбка. Осталось совсем немного.

Проводник, опустив голову на грудь, давая себе мгновение отдыха:

— Ну и слава повелителям, — чуть слышным вздохом сорвалось с его губ.

Он не был готов признаться в этом даже самому себе, не то что своему спутнику, но нынешняя дорога вымотала его до предела. И не только потому, что приходилось идти, в сущности, через времена года, начиная путь осенью, а заканчивая уже зимой, тем самым превращая дни в месяцы. Самым тяжелым было постоянное внутреннее напряжение, когда приходилось идти по грани между страстным стремлением бежать вперед без остановок, забыв об отдыхе, обо всем, когда в стремлении предупредить об опасности каждое мгновение на счету, и холодным пониманием того, спешкой можно приблизить лишь смерть. Горы не любят торопливых. Именно на них они расставляют все свои ловушки. Стоит дать слабину, забыть об осторожности — и они станут твоей могилой. Не будешь останавливаться на ночлег — упадешь в пути без сил, закроешь на миг глаза — и уже никогда не проснешься, закрытый снежным одеялом.

Но как нет границы между страстью и расчетом, так и не проведена черта, за которой рассудительность становится безрассудством.

— Мы… заблудились? — вдруг услышал он неуверенный голос царевича, который смотрел на великана полными отчаяния глазами ребенка, готового на все, но не знавшего, что именно ему делать.

— Что ты, парень! — вскричал Ларг. Его улыбка стала шире, потеряв тень усталости. — Вот, смотри, — он ткнул пальцем вниз, в тоненькую сероватую полоску, вившуюся у ног гор. — Это она!

— Река? — неуверенно спросил юноша. Сколько он ни присматривался к тому, что если и было на что-то похоже, то только на караванную тропу.

— Она самая! Так что, — великан потер руки, не столько стремясь согреть замерзшие ладони, сколько давая выход нервному возбуждению, — нам осталось только спуститься. Внизу — видишь — снега нет, так что мою лодочку найти труда не составит. Я боялся, что воды в реке маловато. Осень выдалась больно сухая. Но после недавней грозы, думаю, будет в самый раз. И заметить не успеешь, как окажешься во дворце. А посему, — он задорно подмигнул юноше, — советую тебе, вместо того, чтобы предаваться фантазиям, если уж не можешь ничего не придумывать, сочинить речь для отца.

Аль, который только- только начал успокаиваться, вновь напрягся:

— С ним будешь говорить ты, — хмуро глядя на собеседника, проговорил он.

— Ладно, разберемся, — проводник небрежно махнул рукой. У него не было ни времени, ни желания спорить с маленьким упрямцем. Прежде нужно было добраться до царского дворца. — Пошли, — и он стал спускаться вниз, к реке.

Двинувшийся было за ним следом юноша, замер на самом краю. Его взгляд скользнул по почти отвесному склону, абсолютно ровному, когда белоснежный покров скрывал острые камни, как, судя по всему, и трещины.

Юноша наклонил голову. По крайней мере, теперь он знал, зачем Ларгу понадобилась палка.

Вот только легче от этого знания не становилось. И вообще, Аль вдруг понял, что не может сделать следующий шаг. Это был не страх перед высотой… Хотя, наверное, и он тоже, но и кое-что еще. Может быть, предчувствие…

— Где ты там? — окликнул его успевший спуститься шагов на десять вниз проводник. — Поторопись! Только будь внимателен! И иди за мной след в след.

— След в след, — пробормотал Аль, — легко сказать, — он все еще мялся на месте, скользя взглядом по склону. Ему казалось… Он был почти уверен, что, стоит ему ступить на наст и, не в силах удержаться на ногах, он покатится вниз.

"Конечно, так я доберусь до реки даже быстрее Ларга, — он взглянул на продолжавшего спуск проводника. — И без каких-либо усилий. Вот только буду ли я в тот миг жив? — решив, что жизнь стоит того, чтобы за нее поборолись, юноша наклонился и быстро отвязал снегоступы. — То, что мешает, может и помочь", — он тотчас провалился почти по колени в сугроб, однако это его скорее обрадовало, чем озаботило.

— Держи меня, снег, — зашептал он, словно в молитве, — держи крепче, не дай вырваться из твоих объятий…

— Ты что творишь? — недовольно нахмурился оглянувшийся в поисках отставшего спутника Ларг.

— Ты сам говорил, — тяжело дыша, когда на то, чтобы вытягивать ноги из сугробов требовалось прилагать немало усилий, прокричал Аль, — если не умеешь идти на двух ногах, используй четыре! И пять, и шесть, и семь! — упрямо шагая, продолжал он. — Снег — мои ноги! Они нужны мне, чтобы не упасть!

Великан лишь пожал плечами. Он не видел причины спорить. Все, чего он добивался последние несколько дней, это научить паренька чувствовать дорогу. Ларг надеялся, что это ему удалось. И раз так…

— Спускайся хоть ползком, на пузе, если тебе так удобнее! — прокричал он, а затем отворачиваясь, добавил: — Только не отставай!

— Я и не отстаю, — уже тише, не тратя понапрасну силы и сберегая дыхание, проговорил он.

Какое-то время он начал привыкать к спуску и даже стал отрывать взгляд от снега под ногами, чтобы оглядеться вокруг. Впрочем, кроме яркого сверкавшего, отражаясь от всего вокруг, и небес, и земли, солнца, он ничего не увидел. Только глаза начали гореть и слезиться словно в них насыпали перца.

"Что за напасть! — Аль рукавом протер лицо. — Как будто и так мало трудностей!" — ему не нравилось идти, не видя куда. Но глаза так болели… И, в конце концов, он решился:

— Надеюсь, Ларг, ты хороший учитель, — прошептал он, а затем, не давая себе времени все как следует обдумать и усомниться в правильности поступков, спустил ленту, которой стягивал волосы вниз, на глаза. — Ладно, горы, ведите меня. Я вверяю вам свою жизнь.

Аль, который и так не поспевал за проводником, стал двигаться еще медленнее. Да, он понимал, что мог, отстав, потеряться в горах, что означало верную смерть. Но он не видел другого выхода. Оставалась одна надежда: что горные духи найдут для него путь короче, и он поспеет к реке в срок.

Лишив себя зрения, он весь ушел в слух, стараясь не пропустить ни одного звука. Скоро Аль начал различать не только скрип снега под собственными ногами, но и шелест шагов на отдалении — "Это Ларг!" — юноша облегченно вздохнул, радуясь своему внезапному открытию.

Однако потом смену радости пришло беспокойство.

"Да, я могу идти вслед за ним и по слуху. Но ведь тогда меня будет вести человек, а не духи гор. Он не знает, что я не вижу, куда иду, и может подвести меня к краю обрыва, думая, что я, разглядев опасность, обойду ее стороной. Но я-то, ничего не зная, пойду вперед… А, ну и ладно! Я уже призвал себе в помощники горных духов, пусть они и ищут выход!"

И он продолжал идти — на ощупь — шаря по снегу руками в поиске следов. Очень скоро ледяные осколки перестали ранить ладони своими острыми краями, замораживая холодным дыханием пальцы. Их касание стало мягким, бархатистым, немного задумчивым. Как песня ветров, скользивших по самой грани наста, чья мелодия казалась знакомой — как образ матери, умершей, когда Алю еще не было и трех. Он, хранимый в памяти, был неясным, расплывчатым, далеким, даже чужим, но стоило приглядеться, задуматься — и он заполнял собой все сознание, не отпуская ни на мгновение из власти сладостных детских воспоминаний. Вот и сейчас…

Но тут вдруг в слаженности окружающего мира что-то нарушилось, снег закричал от страха, в голосе ветров зазвучало отчаяние.

Он тотчас понял — беда. И раз она произошла не с ним, то, значит…

— Ларг! — он рывком сорвал с глаз повязку и, сквозь тотчас хлынувшие слезы стал осматривать склон, ничего не находя, оглянулся назад.

Он и представить себе не мог, что прошел так много — вершина скрылась за облаками, и оставалось совсем чуть-чуть до покрывавшего склон леса — только узенькая полоска, где снег лежал вперемешку с серыми камнями, похожими на спавших глубоким сном огромных раков, которые покинули свою водную стихию ради странствий в горах, где они и остались навсегда, потеряв по дороге не только свои клешни, но и жизни.

— Ларг, где ты? — закричал юноша, не находя великана, и с каждым мигом пугаясь все сильнее и сильнее. — Ларг! — в его срывавшемся в хрипоту голосе зазвучало отчаяние.

Но сколько он ни звал, ответом была тишина.

И царевич, чувствуя неладное, уже сорвался с места, бросившись искать проводника. Он, мысленно готовивший себя к тому, что горные духи могут увести его прочь от спутника, отказывался признавать реальность случившегося. Да и не это было главным. Наверное, будь он уверен, что с Ларгом все в порядке, ему было бы легче. Но такой уверенности у него не было. Скорее даже — совсем наоборот.

"Что-то здесь не так, — его душа металась, словно пытаясь поспеть за взглядом, стремительно обшаривавшим снега. — Я ведь только что слышал шорох его шагов. Вот, — он заметил на следы на снежном насте, — он шел здесь, совсем рядом! — с одной стороны, это знание успокаивало, но с другой… — Куда же он делся?!" — это приводило его в отчаяние.

— Ларг!

— Стой, где стоишь! — остановил его резкий возглас.

Аль замер на месте, ощутив дыхание опасности, так, если бы она стояла всего лишь в шаге от него. Но, поскольку этот шаг не был пройден, ничего не случилось.

Немного придя в себя, юноша вновь позвал своего спутника:

— Ларг, отзовись?

И вновь тишина.

— Ларг! — мучимый неизвестностью больше, чем страхом, он осторожно сдвинулся чуть вперед. Снег посыпался у него из-под ног, летя вниз, в скрывавшуюся под белым покровом трещину. Однако Аль, успевший вовремя отпрянуть, удержался наверху.

Снизу до него донесся сдавленный, едва слышный стон.

— Ларг, ты внизу?

Ему не нужно было ждать ответа, чтобы понять, что так оно и есть.

Не делая больше попыток подойти к краю трещины, он осторожно опустился на живот и пододвинулся к разлому ползком, старательно шаря вокруг руками в поисках того, за что бы удержаться. Наконец, его пальцы натолкнулись на что-то твердое — должно быть, скрытые под снегом камни уступа. Вцепившись в их края что было сил, юноша выглянул за край.

То, что он увидел, не показалось ему столь уж страшным. Трещина не уходила вниз на бесконечность, а была всего лишь аршинов в десять глубиной. Однако ее дно было истыкано остроконечными камнями, как медвежий капкан кольями. И на этих камнях лежал великан.

Он выглядел неважно, одна нога была как-то неестественно вывернута, голова в крови.

— Потерпи! Я сейчас, спущусь к тебе! — прокричал Аль. Он был в том состоянии, когда, во власти нервного напряжения, человек, забыв об опасности, готов совершить безумный поступок. Еще пара мгновений, и он спрыгнул бы вниз, не понимая, что тем самым ничем не поможет другу.

— Не дури! — остановил его злой рык великана. — Оставь меня!

— Нет! — упрямо выдавил сквозь с силой сжатые зубы царевич.

— Ты все равно ничем не сможешь мне помочь!

— Но я не могу тебя бросить!

— Можешь! Ты — вестник! И должен донести до царя известие о приближении кочевников! Иначе очень многие погибнут! Если не все!

— Я не доберусь один…! Я не знаю гор!

— Доберешься! Ты чувствуешь их, как оказалось, даже лучше, чем я! А, главное, они признают за тобой право странствовать по их просторам. Иначе бы ты был сейчас здесь, со мной! И хватит спорить! Спустишься вниз. Выйдешь к реке. Пойдешь по течению. Не заблудишься. О лодке забудь! Даже если случайно на нее наткнешься. Тебе не справиться с ней. Все, уходи!

— Нет, — он как раз нашел, где мог спуститься — отвесный скалистый участок, пересеченный слоями словно лестница ступенями. Конечно, и этот путь был достаточно рискованный, особенно для человека, которому никогда прежде не приходилось делать ничего подобного, но иного выхода он не видел.

— Безумец! — увидев, что паренек перебрался через край выступа, застонал проводник, закрыв глаза, чтобы не видеть, как тот будет падать.

Острые края камней рвали одежду, в кровь царапали ладони. Притом они всячески старались выскользнуть из рук, заставляя юношу, в попытках удержаться, цепляться ногтями, ломая их.

Но горные духи и на этот раз оказались на стороне царевича, позволив спуститься в расщелину, не свернув себе шею.

Первый вопрос, который он задал, склонившись над раненым, был:

— Почему ты не откликался, когда я тебя звал? — ничего более неуместного и глупого было сложно себе представить, однако это действительно было то, что более всего интересовало его в этот миг.

— Да чтобы ты не полез меня спасать, рискуя все погубить, — процедил Ларг сквозь сжатые зубы, сдерживая стон не столько боли, сколько досады. — Ну, и что теперь? — его полные нездорового блеска глаза смотрели на собеседника потерянно.

— Сейчас, — Аль, не чувствуя холода, отбросил за плечи плащ и принялся отрывать рукава рубаху, — сейчас, я тебя перевяжу. А потом…

— Потом — ничего не будет! Ты зря тратишь время. А оно тебе понадобится, когда путь по берегу много медленнее и длиннее сплава по реки.

— Вот именно, — упрямо настаивал на своем юноша, — раз так, нужно двигаться по реке.

— Ты не сможешь…

— С тобой — смогу! — не дав великану договорить, огрызнулся Аль. Ему не нравилось, что проводник спорил с ним, внося в душу сомнения.

— Мне не сделать и шага!

— Я помогу тебе. Обопрешься о мое плечо…

— Парень, ты что, ослеп? У меня сломана не только нога, но и хребет! Я даже рукой шевельнуть не могу!

— Все равно я не брошу тебя! — упрямо стоял на своем Аль. Закончив перевязывать голову, он, взяв лежавшую рядом палку-щуп — вот ведь, и ему пригодилась, стал прилаживать ее к сломанной ноге великана.

— Глупец! Ты что, не понимаешь… — если бы Ларг мог, то оттолкнул бы от себя паренька, но все, на что он был в этот миг способен, это кричать на него.

— Все я понимаю, — хмурился, чувствуя себя вмиг повзрослевшим от ответственности за чужую жизнь, Аль. — Я тебя донесу.

— Что?! — великан чуть было не рассмеялся этой детской наивности.

— Ничего. Не смотри, что я такой худой. На самом деле я сильный. А спускаться вниз — не карабкаться на вершину. Сами горы помогут мне, как уже помогали не раз.

— Даже если тебе удастся сдвинуть меня с места, даже если… Ты… Подумай, сколько ты потеряешь времени…!

— Не больше, чем идя по берегу, — отрезал царевич. Управившись с ногой раненого, он придирчиво оглядел его, затем, расправив, насколько смог, под ним плащ, приноровившись, потянул за капюшон. Пусть не сразу, с трудом, но ему удалось сдвинуть великана. — Ничего, — покраснев от натуги, выдавил он, — вот сниму тебя с камней, а там, по снегу, пойдет легче…

— Перестань маяться дурью! — когда юноша остановился перевести дух, вновь принялся убеждать его проводник. — Ты должен спешить! Ты же видел, кочевники идут в стороне от заставы…! Никто не узнает об их приходе, пока они не обрушатся на страну всей своей мощью…! Ты должен сообщить царю…

— С ним будешь говорить ты! — с трудом дыша, упрямо повторил царевич.

— Ну да, — скривив в усмешке губы, хмыкнул проводник, — царю больше делать нечего, как выслушать всех торговцев, ремесленников и землепашцев!

— Но ты же говорил с ним перед тем, как покинул город!

— Мне пришлось постараться, — он не стал пояснять, чего именно ему стояло оказаться достаточно близко от царя, чтобы тот услышал первое слово, предполагая, что царевич должен все знать и сам. Однако это было не так:

— Что мешает тебе заговорить с ним вновь? — удивился юноша, который считал отца хотя и очень занятым для пустой болтовни человеком, но не настолько, чтобы остаться безучастным к предупреждению об опасности. — Ты уже раз предупредил его о беде, — он хотел добавить: "и он доверяет тебе", но не успел.

— Вот именно! — воскликнул Ларг, имея в виду нечто совсем иное: — Когда заговор подбирается к тебе так близко, в сущности, оказывается за спиной, хочешь не хочешь станешь недоверчивым. И ограничиваешь, так сказать, круг общения. Думаю, сейчас во дворец не проскользнет и мышь, если, конечно, она не родилась в его стенах.

— Да, — горько усмехнувшись, кивнул царевич, — когда старший сын возглавляет заговор, младший — сбежавший в самый неподходящий момент неведомо куда — желанный гость!

— Верно, — кивнул проводник, не почувствовав издевки в его словах.

— Вот только, — продолжал царевич, — будь хоть он трижды мне рад, хотя я и очень сомневаюсь в этом, отец не поверит ни одному моему слову.

— Почему? — непонимающе глядел на него проводник.

— Да потому что я — фантазер. Или ты думаешь, я никогда прежде не выдумывал ничего подобного?

Ларг несколько мгновений смотрел на своего спутника, сначала — с сомнением, потом — по мере того, как стало приходить понимание — грустью.

— Он не поверит тебе, даже если кочевники будут стоять за твоей спиной?

— Вот именно, — он устало опустил голову на грудь. — Теперь-то ты понимаешь, что без тебя ничего у меня не выйдет? — он смотрел на великана глазами, полными отчаяния, чувствуя, что если это не переубедит проводника, то он сдастся.

Но Ларг больше не спорил:

— Хорошо.

Он не мог ничем помочь пареньку, за исключением разве что совета:

— Вот что. Обломай несколько еловых веток поразлапистей, свяжи крепче — будут тебе волокуши лучше плаща. И мне удобнее, и тебе.

— Хорошо, — юноша, который уже был готов возразить, что ему и так удобно и незачем тратить время и силы на пустые хлопоты, услышав последние слова кивнул, решив — это для раненого.

Аль не хотел признаваться даже самому себе, но его почему-то вдруг начало беспокоить, что подумают о нем горные духи, которых он призвал в свои помощники, одобрят ли его поступок или, наоборот, разозлятся.

Он многого еще не понимал:

"Вот деревья — они ведь, хоть и имеют собственных хранителей, но растут в горах и, значит, тоже находятся под покровительством горных духов?"

Больше всего на свете ему не хотелось ссориться с ними. Во-первых, потому что ему была необходимо их помощь, во-вторых — чувствуя себя им обязанным. Однако выбора у него не было. Вот если бы можно было испросить их согласия… Не то, чтобы он отказался от задуманного, получив отказ, но вот, зная, что действует с их согласия, чувствовал себя более уверенно.

Постояв несколько мгновений на месте, он оглянулся на раненого, который, лежа с закрытыми глазами на белом от покрывавших его снега и изморози плаще, походил на мраморную статую царской могиле…

Юноша нервно дернул плечами — ему не хотелось, было страшно думать о смерти. Раньше — сколько угодно. Слишком уж далека и нереальна она казалась, выдуманная, а не реальная. Только не здесь, не сейчас, видя ее в шаге от себя.

"Горные духи, — наконец, решившись Аль на миг зажмурился и вновь мысленно заговорил со своими покровителями, — не покидайте меня. Позвольте и дальше идти вашей тропой, совершая поступки, которые, хотя, возможно, и будут вам неприятны, но не противны!"

Не открывая глаз, юноша крутанулся на месте. Он хотел, чтобы духи выбрали ель за него.

Что они и сделали.

Она была удивительно красива — небесно лазурная хвоя, высокий стройный стан, прикрытый снежным серебром, точно прекрасным, искрившимся драгоценными камнями нарядом. Ею нельзя было не восхищаться, любуясь, словно сказочной царевной. Алю не хотелось, казалось кощунственным даже прикоснуться к ней, не то что обломить ветки, калеча. Однако решение было принято, выбор сделан, и ничего не оставалось, как последовать ему.

Шепча просьбу о прощении, словно какую-то новую, доселе неведомую миру молитву, он подошел к ели, осторожно тронул… И тотчас его с головой накрыл серебряный снегопад, заискрился на одежде, словно делая похожим на заснеженное дерево, коснулся губ быстрым трепетным поцелуем.

Растение, бывшее для него прежде лишь прахом под ногами, пусть красивой, но бесчувственной картинкой в книге, оказалось куда более живым, понимающим, чем он сам.

"Спасибо и прости", — получив нечто большее, чем простое разрешение, он принялся за дело, стремясь поскорее оставить все позади.

Он думал, что ему придется долго мучиться, отламывая толстые ветки, даже подумывал о том, чтобы достать нож, хотя и понимал, что он мог бы помочь разве что с юной порослью, однако ветки ломались так легко, словно, во власти внезапного мороза, стали хрупкими и ранимыми, как сосульки.

Вернувшись, таща за собой уже готовые волокуши, Аль наклонился над раненым:

— Ларг, как ты?

— Нормально, — тот так внезапно открыл глаза, что юноша чуть было не отшатнулся, словно от демона. Взгляд проводника был хмур и недоволен:

— Что так долго? Не мог найти в лесу дерево? — в его голосе была презрительная издевка. Но Аль, который еще несколько дней назад, услышав такое замечание, вспыхнул бы огнем, чувствуя себя жестоко обиженным, а потом поспешил уйти в себя, теперь только качнул головой. Он прекрасно понимал: великану в тягость беспомощность и все остальное — лишь стремление чуть приподнять если не тело над землей, то свой опыт горного проводника над наивностью царевича, проведшего почти всю свою жизнь во дворце.

— Я не хотел гневить духов, — проговорил он.

— Дитя! — не сдержавшись, расхохотался великан.

Смутившись, Аль пожал плечами. Он понял, что сказал лишнее — то, что собеседник не мог понять, потому что был слишком взрослым и рассудительным для этого.

— Ладно, пора в путь, — за время его отсутствия Ларгу удалось вернуть в руки некоторую подвижность, отодвинув немую тяжесть с шеи ниже, под грудь. Дальше дело не пошло, но он был рад и этому — пусть его руки были очень слабы, но они у него снова были. И. пользуясь этим обретением он, оттолкнувшись от твердого, заиндевелого плаща плечом, заставил себя перекатиться на еловые ветки. Упав на них лицом, он больно уколол длинной сухой хвоей лицо, однако, вместо того, чтобы посыпать землю проклятиями, лишь поблагодарил богов за то, что они защитили его глаза. Проводнику не хотелось, в довершение всего, лишиться еще и зрения.

Аль помог ему перевернуться с живота на спину, стоически выдержав еще один хмурый взгляд, подкрепленный недовольным ворчанием:

— Я прекрасно справился бы и сам!

Сочтя за благо промолчать, юноша молча взялся за ветки, приготовившись их тянуть, но Ларг, заметив это, поспешил его остановить:

— Не дури, парень! Не успеешь опомниться, как обдерешь ладони! А тебе, если ты забыл, еще на весла садиться.

— Весла? — нахмурившись, Аль сосредоточился, пытаясь понять, зачем они ему могут понадобиться в горах.

— Лодка хоть и пойдет по течению, но править-то ей должны не волны, а ты! И, поверь мне, спорить с ними ох как нелегко!

— Но как же тогда…

— Оторви полосу от моего плаща… Да порежь край сперва ножом! Ну что за наказание! До таких простых вещей сам дойти не можешь! Помогай себе ножом, помогай, он острее и прочнее твоих ногтей, даже если ты их не стриг все тринадцать дней дороги!

— Тринадцать? — остановившись, царевич с ужасом уставился на собеседника. Он не считал последние дни. А ведь выходило… Верно — тринадцать. — Несчастливое число! — теперь понятно, почему с утра все пошло не так.

— И что? — губы Ларга скривились в усмешке, глаза придирчиво прищурились. — Будем ждать следующего дня, теряя время из-за твоих дурацких суеверий?

Вообще-то, именно это Аль и собирался предложить. Однако теперь, после слов проводника, не стал. Кому приятно, когда над тобой смеются? К тому же, немного подумав, он пришел к выводу, что, возможно, не все так плохо. Ведь с самого утра духи были благосклонны к нему, а их помощь дорогого стоит.

Вместо этого, взявшись за обмотанные куском грубой толстой материи палки он потянул волокуши с раненым вниз.

Должно быть, духи оценили его верность. Во всяком случае, они избрали для него удобную дорогу — не особенно крутую, но и не пологую, ровную, без зарослей кусток и каменных россыпей на пути.

И, все равно, несмотря на это, каждый шаг давался с неимоверным трудом. Однако юноша упрямо не позволял себе останавливаться. Он и так потерял слишком много времени.

"Нужно спешить… Нужно спешить…" — мысленно повторял он вновь и вновь, будто слова молитвы и, в кровь кусая губы, продолжал — вздох за вздохом, шаг за шагом — спускаться вниз. На это уходили все его силы. Их не оставалось не то что на фантазии, но даже на мысли.

Сперва он двигался боком, стараясь хоть вполглаза поглядывать на то, куда идет, но потом, в какой-то миг махнув на все рукой, повернулся к пути спиной, поудобнее взялся за волокуши и стал тянуть их на себя, пятясь…

— Парень, ты что, голову потерял? — заметив это, бросил ему Ларг. Он тоже устал — у него были только руки, чтобы помогать царевичу, и он ободрал их в кровь, что было сил отталкиваясь от твердой, замерзшей земли, покрытой множеством острых камней, веток, опавшей хвои.

Аль никак не отреагировал на его слова.

— Ты что, не слышишь меня?!

— Слышу, — на этот раз юноша отозвался. — Мне так удобнее! — его голос звучал напряженно. И еще — проводник услышал в нем нечто новое — намерение стоять на своем до конца.

Однако Ларг не унимался:

— Свалишься в первую же трещину…!

— Нет.

— Надеешься на помощь богов или горных духов? Мальчик, нельзя быть таким легковерным! Первым нет до людей никакого дела. Они создали мир и оставили его, как змея свою кладку! Духи же держатся в стороне от людей. И вообще, они не любят, когда кто-то вторгается в их владения. Так что от них скорее следует ждать тысячу и одну пакость, чем хоть какую-то помощь!

— Я… не… свалюсь… в трещину, — медленно, чтобы не сбить дыхание длинной фразой, начал Аль. — Потому что… ты… много… тяжелее… меня…

Ларг умолк, обдумывая услышанное. Вообще-то, в этом была своя логика. Парень-то вон, не только замотал лоскутом ветки, но и своей руки. Должно быть, чтобы не выскальзывала. Эдак, свались он с обрыва, может, и действительно удержался бы за волокуши, придавленные массивным телом великана к земле…

Так или иначе, он не стал заговаривать об этом вновь, решив, что не в лучшем положении для того, чтобы спорить.

С одной стороны, проводник ненавидел маленького упрямца, делавшего все совсем не так, как ему следовало бы. Но, с другой, он не мог не восхищаться его смелостью и настойчивостью. Любой другой на его месте уже давно бы сдался, поняв, что ему не по силам та ноша, которую он по гордости или от страха взвалил себе на плечи.

И вообще, ему следовало не критиковать своего спасителя, а постараться ему помочь. Хотя бы — последить за дорогой. Что ему стоит? Все равно лежит без дела. Он попытался чуть приподняться на локтях, повернуться на бок, но как раз в тот миг, когда он уже начал движение, Аль, под ноги которому попал большой остроконечный камень, споткнулся о него, начал падать назад и, нервно схватившись за волокуши, с силой дернул их на себя, стараясь использовать их вес, чтобы удержаться на ногах. Ему это удалось, но камень, проскользнувший под ногами, в мгновение ока оказались под еловыми ветками. Ларга пронзила резкая, удар молнии, вспышка боли. Сознание померкло.

Когда он очнулся, уже начало темнеть. Редкий лес высокогорья сменили заросли ущелья, однако деревья, вместо того, чтобы встать непреодолимым частоколом на пути путников, продолжали расступаться перед ними, словно они действительно были под покровительством богов.

Наклон почти сошел на нет. Прислушавшись, Ларг различил негромкую песню реки. До нее было совсем недалеко.

"Неужели выбрались?" — ему не верилось. Он до сих пор считал, что это невозможно.

Он чуть повернул голову, скосил взгляд, рассматривая путь, которым их вела судьба. То, что он увидел, привело его в такое замешательство, что сперва он был готов закричать, выговаривая спутника за неисправимую, безумную глупость, а потом чуть было не захохотал.

— Ты хотя бы знаешь, — скривив в усмешке рот, с трудом сдерживая себя, спросил он, — какой дорогой идешь?

Аль, на плечи которого вдруг навалилась такая усталость, что он не смог с ней справиться, остановился, и, дав себе несколько мгновений на то, чтобы перевести дух, опустился на землю. Подняв дрожащую от напряжения руку, пальцы которой, скрючившись, никак не хотели выпрямляться, он смахнул пот со лба.

— Я рад, что ты очнулся, — проговорил он, а затем, закашлявшись, умолк.

Ларг нахмурился. Не нравился ему этот кашель. Как и нездоровый блеск больших серых глаз.

"А ведь он болен… Не удивительно. Продрог до костей. Нужно разжечь огонь, подготовить горячее питье… Но кто будет все это делать?" — он видел, что царевич совершенно обессилил. Он держался лишь благодаря тому, что у него была цель. И как только она — долгожданная река — будет достигнута, он рухнет без сил.

— Ты шел по пути, проложенному селью, — проговорил великан, не спуская взгляда со своего спутника, который ничуть не удивился этой вестью, как будто и сам все знал. Но это было не так. — Я говорил тебе, как подобные тропы обманчивы и опасны, предупреждал, а ты…

Аль пожал плечами. Ему было все равно. Какая разница? И вообще, он не выбирал дорогу, за него это сделали горные духи. А им виднее…

— Но эта, — между тем продолжал проводник, — довела тебя кратчайшим путем до основания горы. Воистину, ты избран богами, парень. И я уже начинаю сомневаться, что лишь для того, чтобы предупредить о вторжении кочевников.

Великан смотрел на него с восхищением. Этот казавшийся ему еще совсем недавно совершенно беспомощный и даже бесполезный книжный ребенок не просто продлил его жизнь, но вернул веру в богов.

Аль вновь закашлялся. И Ларг понял — далеко не все испытания уже позади.

— Вот что, — поморщившись, он чуть приподнялся на локтях, огляделся вокруг, узнавая знакомые места. — Давай-ка остановимся здесь на ночлег. Уже темнеет. И, потом, нам с тобой нужно отдохнуть…

— Нет, — к его немалому удивлению, юноша, каким бы усталым и измученным он ни был, качнул головой.

— Но почему?! — проводник не мог понять этого упрямства. — Одна ночь ничего не решит!

— Кто знает…

— Я! Я знаю, как опасна в темноте может быть река! Особенно — эта!

— Нам придется рискнуть. Я слишком устал, Ларг, — на великана смотрели не наивные глаза мальчика, блестевшие от нетерпения поскорее достичь цели. В них были уверенное спокойствие и твердое понимание, которые обычно достигались только с возрастом. — Если я сейчас засну, — продолжал он тихим, немного грустным голосом, — то утром ты можешь меня не добудиться. Когда усталость накапливается до таких пределов, краткий отдых не идет впрок. Скорее, он способен все испортить.

Проводник чуть было не кивнул в ответ на эти слова. Ему ли, проведшему всю свою жизнь в дороге, было не знать этого? Но малец… И когда он успел все понять? Воистину, он был лучшим учеником, какого мог пожелать себе мастер. Вот только…

Поджав губы и прищурив глаза, великан несколько мгновений внимательно смотрел на своего юного спутника. Было в нем что-то, внушавшего проводнику тревогу.

Несомненно, последние три дня дороги, в отличие от десяти им предшествовавших, изменили царевича. Он выглядел повзрослевшим. Но в то же время… Ларг не до конца понимал, но у него было такое чувство, что в парнишке что-то надломилось. Однако, несмотря на это, он стал сильнее… Как будто царевич был тонкой веткой, которую согнули, сломали, а потом, сложив две части одну к другой, крепко-накрепко связали — целью. Пока эта цель не достигнута, ничто не остановит его, не заставит отступиться, но потом… Потом он рассыплется, потеряв связующую нить. И это тревожило Ларга, который, каким-то странным, необъяснимым образом за последние дни привязался к юноше так, как если бы знал его всю свою жизнь.

Великан потер покрытый щетиной подбородок. Возможно, в случившемся была его вина. Ему следовало быть мягче и внимательнее. Но тогда строгость могли проявить горы. Даже более того — жестокость.

Так или иначе, эту проблему придется решать ему. И решать быстро — до конца пути осталась лишь одна ночь. Которая будет полна напряжения и тысячи других забот. Но выбирать не приходилось.

— Ладно, — он откинулся на спину, упер руки в землю, — давай поскорее доберемся до реки.