Рисунки Г. Юмагузина

 

1

— Ур-р-р-ра! Дедушка сдержал своё слово!

Я благополучно перевалил из третьего класса в четвёртый, и он берёт меня, Виталия Добрыйвечер, как обещал, на корабль «Очарование». Мы целых тридцать дней будем плавать по Днепру, по его рукавам, жить на необитаемых островах, ловить рыбу, собирать ягоды.

Конечным пунктом нашего путешествия будет Гайдамацкий остров. Сказочный остров. Там столетние дубы, бездонные озёра, трава выше человеческого роста, и в ней, наверное, живут кабаны.

На корабле я буду юнгой! Буду делать всё, что мне прикажет мой капитан, то есть мой дедушка. А механиком у нас назначается бабушка Наташа. Она очень любит технику. У неё есть пылесос, полотёр, стиральная машина, холодильник, сушилка для волос. И все эти механизмы приводятся в действие электричеством. С электрическими моторчиками, бабушка говорит, жить одно удовольствие, а вот с двигателями внутреннего сгорания — с мотором на лодке — одна беда. То он перегревается, то стреляет, то чихает — с ума можно сойти.

Ещё членами нашего экипажа будут Орлан — восточноевропейская овчарка, и Серка — пушистый огромный котяра весом килограммов на шесть. Пёс будет верным сторожем корабля, а кот — ответственным по охране продуктов от мышей.

Вначале дедушка протестовал против кота. Он говорил, что собака живёт с человеком уже 25 000 лет — это верный друг, а вот кот — тварина пакостная. Он доказывал, что с Орланом можно было обо всём договориться. Псы признают превосходство человеческого ума. Да и потом, у собак сильно развито врождённое чувство такта. Это «народ» уважительный, порядочный. Не обманет, не украдёт и другого от воровства остановит. А коты же награждены всеми пороками. Непослушные, упрямые и убеждённые воры. Дедушка, конечно, был прав. Вместо того чтобы охранять продукты от мышей, наш Серка сам за ними начнёт охотиться. Да и к тому же на нашей посудине мыши не водятся — значит, незачем иметь на корабле лишний рот. Но у бабушки Наташи был другой довод: просто не с кем было оставить кота дома. Одного его в квартире на тридцать дней не запрёшь. Он подохнет. Правда, его можно было бы переселить к нам… Я живу с папой, мамой и другой бабушкой. С бабушкой Настей, которая ненавидит котов

Мой папа работает конструктором на автозаводе, а мама — врач по всем внутренним болезням.

Дедушка же мой — учёный, работает в Академии наук. Если бы он работал в колхозе, то обязательно был бы «маяком» и его портреты висели бы на Досках почёта и на автомобильных дорогах.

А грудь у него была бы украшена орденами. Так говорила о нём бабушка Настя.

Вот бабушка Наташа у нас знаменитая. У неё два ордена. Один — Красной Звезды, другой — Красного Знамени. Она во время войны была пулемётчицей у партизан. Так строчила по немцам, так строчила!.. Жалко, что она не любит об этом рассказывать. Дедушка, правда, тоже служил в армии, только он не воевал, а консультировал военных гидротехников, которые сооружали водные заграждения, специальные ледяные заторы, перегораживали реки плотинами… О себе же мне рассказывать нечего. Просто учусь…

Мама сначала была против моего путешествия на корабле «Очарование». Она говорила, что такая затея не для ребёнка, но папа сказал: «Пускай едет. Там ему дедушка покажет, где раки зимуют». Тогда вспылила бабушка Настя. Сказала, что внучек у неё слабенький. Ну вот насчёт того, что я слабенький, — это бабушка ещё надвое сказала. Когда я гуляю, то всегда расстёгиваю пальто, даже зимой. И мне хоть бы хны. Правда, я этой зимой болел три раза гриппом, но это только потому, что бабушка Настя, когда чихает, то не завязывает нос марлевой повязкой в четыре ряда, как советует ей мама.

В конце концов всё утряслось. Команда была утверждена из пяти душ: дедушка, бабушка Наташа, я, Орлан и Серка!

 

2

Выезд назначили на 20 июля. Как вспомню, что надо ещё прожить дома целую неделю, так делается страшно. Мало ли что может прийти в голову взрослым! Дедушка говорит, что в мире ничего нет постоянного, и это абсолютно нормально, что всё кругом развивается и изменяется. А вдруг у дедушки или бабушки Наташи, или у бабушки Насти, или у папы, или у мамы что-нибудь разовьётся в мозгу не в мою пользу? Ну, тогда всё пропало!

Но бабушка Настя часто говорит, что на течение мысли влияет окружающая среда, что бытие определяет сознание, правда, она всегда оговаривается, что не она это придумала, а сам Карл Маркс. И я решил каждый день до самого отъезда ходить к дедушке в институт и там исподтишка направлять куда следует течение дедушкиных мыслей. Наш дом стоял на берегу Днепра, а через пять домов от нас находился дедушкин институт. Я и раньше забегал к дедушке. Но на этот раз я явился в институт раньше всех сотрудников. Обошёл кругом большого серого здания в шесть этажей, подёргал пять дверей… И вдруг, откуда ни возьмись, сторож с толстой суковатой палкой вместо ружья. На всякий случай я отошёл от него подальше и стал прохаживаться по асфальтированным дорожкам между газонами. Мимо меня прошёл один человек, другой, а потом как хлынул народ… Дедушка говорил, что в их институте больше тысячи сотрудников. Конечно, в такой массе народа легко стать незаметным, и я под самым носом сторожа проскользнул в главные двери. Но тут кто-то схватил меня за руку. От неожиданности я чуть не закричал; хорошо, что сдержался. Это был дядя Серёжа, дедушкин аспирант, самый высокий во всём институте.

Что ты тут делаешь? — спросил он меня.

— Я хочу немножко позаниматься наукой.

Дядя Серёжа ухмыльнулся, а потом обнял меня за плечи.

— Идём в лабораторию!

Институт, как и наш дом, стоял на самом берегу Днепра. Мы вышли во двор, спустились к воде и зашагали в обнимку по песку.

В небольшой бухточке спасался от штормов институтский флот: три катера, баржа и шесть весельных лодок.

Лаборатория размещалась у самого уреза воды прямо под открытым небом. С трёх сторон она была обнесена деревянным забором с колючей проволокой наверху. Между прочим, дядя Серёжа сказал, что проволока от кур. А то они перелетали и безжалостно разгребали лапами все гидротехнические достижения. Он имел в виду всякие там модели новых плотин, дамб, построенные из песка и глины.

Надо сказать, что я ожидал увидеть совсем другую лабораторию, примерно такую, как у нас в школе, — с пробирками, с колбами, с мензурками, со всякими там приборами… А здесь пустота. Я сказал об этом дяде Серёже.

— Вот те раз! Да здесь смоделирована вся речная система Украины! И ты сейчас шагаешь по руслу Днепра…

В это время пришёл дядя Костя, другой дедушкин аспирант, а за ним дедушка. Он сразу уставился на меня.

— Бабушка Настя знает, что ты здесь?

— Она сказала маме, что пускай ребёнок потрётся около науки.

— Пусть таскает песок, — буркнул дедушка дяде Серёже, потом немножко с ним о чём-то поразговаривал и ушёл. Надо сказать, что меня это совсем не огорчило. В лаборатории было всё так интересно, что я сразу забыл о том, что пришёл направлять дедушкины мысли.

Дядя Костя возился с насосом. По сравнению с дядей Серёжей он выглядел маленьким, а по сравнению со мной — большим. Волосы у него смешно торчали, и он всё время их приглаживал тыльной стороной руки.

Насос как-то чавкал, потом начал хлюпать.

— А ты знаешь, куда впадает Днепр? — хотел меня поймать дядя Костя.

— Я это знал ещё до школы. Мы с мамой ездили на Черноморское побережье, — ответил я весело и пошёл вниз по течению вдоль модели Днепра.

Недалеко от моря Днепр был перегорожен плотиной.

— Каховская ГЭС, — сказал дядя Серёжа. — А вот это, выше по течению, — Днепрогэс. А это — Днепродзержинская ГЭС, а это — Каневская, а это — Киевская.

Насос наконец заработал, и скоро перед всеми плотинами образовались огромные водохранилища. Но чтобы они не стали ещё больше и вода не затопила поля, сёла и города, дядя Серёжа у всех плотин приподнял щиты. Потом мы установили на Киевском водохранилище волногон — такую машину, которая, вращая в воде колесо, разводила волну. Получались самые настоящие волны, только маленькие. Но им и полагалось быть такими. Водохранилище-то было в сотни раз меньше настоящего.

— А зачем вам эти волны? — спросил я дядю Серёжу.

— Ты наблюдал когда-нибудь, как волны разрушают берега?

— Нет, не приходилось.

— А вообще большие волны видел?

— На Чёрном море.

— На днепровских водохранилищах будет ходить такая же волна высотой до двух метров. А ты видел, как укреплены берега в Сочи, в Ялте, в

Одессе?

— Я был только в Одессе.

— Целые железобетонные стены воздвигаются. Такое крепление берегов обходится очень дорого. Один километр железобетонной стены стоит примерно столько же, сколько стоит пятиэтажный дом.

На Днепре будет шесть больших водохранилищ — шесть морей. А по берегам этих морей — города, сёла, деревни, плодородная пахотная земля. Всё это надо защитить от волны… И вот у твоего дедушки появилась идея укреплять берега водохранилищ совсем по-новому — дёшево и надёжно. Вот смотри: здесь, на модели, берега укреплены по-разному. Вот этот кусок берега покрыт камнем, а этот — бетонными плитами. Тут много разных способов крепления берегов, и все эти способы мы испытываем на действие волны.

— А где тут дедушкина идея? — спросил я.

— По его идее волны сами должны укреплять берег. Для этого можно, например, вдоль берега насыпать побольше песку, волны размоют его, образуют пологий пляж и израсходуют на эту работу всю свою разрушительную энергию.

Я хотел ещё кое-что спросить, но тут вошёл дедушка.

— Только что звонила бабушка Настя. Сказала, чтобы ты шёл завтракать. Никаких возражений! — сказал он, посмотрев на моё печальное лицо. — Не хватало, чтобы она явилась сюда с мисочками и чашечками.

— А можно мне после завтрака опять сюда вернуться?

— Я думаю, что без нас с тобой здесь превосходно обойдутся.

Дядя Серёжа и дядя Костя как-то странно переглянулись. Как будто чего-то испугались. А я не двигался с места.

— Вот что, брат, — уже ласковее начал дедушка, — перебирайся-ка ка эти дни на нашу квартиру. Будешь помогать собираться в дорогу.

— Вот это порядок!

На следующий день я торжественно простился с домашними, взвалил на плечи тяжёлый рюкзак, до отказа набитый необходимыми в путешествии вещами, и отправился. Проходя мимо института, я вспомнил дядю Серёжу и дядю Костю. Почему они так странно переглянулись, когда дедушка сказал, что без нас с тобой здесь превосходно обойдутся? Неужели они не поняли дедушкиной шутки?

Моему приходу был особенно рад Орлан. Бедняга тоже, наверное, боялся, что меня могут оставить дома. Он, повизгивая, прыгал мне на плечи и всё время старался лизнуть мой большой нос, точно такой же, как у дедушки.

Между прочим, дедушка говорит, что у настоящего мужчины нос должен быть фундаментальным. Что же это за мужчина, если у него на лице закорючка какая-нибудь!

Дедушка пришёл со службы хмурый и возбуждённый. Лицо его немножко даже дёргалось; казалось, что он с кем-то мысленно ссорится. Молча, не замечая меня, положил на вешалку соломенную шляпу, отдал Орлану свой тяжёлый портфель. Уж так было заведено в этом доме, что собака встречала хозяина и несла его портфель в кабинет.

Бабушка Наташа сразу заметила плохое настроение дедушки, она ведь всегда видит его насквозь.

— Что случилось? — спросила она с тревогой.

— Можете меня поздравить, с сегодняшнего дня я — пенсионер!

Дедушка это сказал весело, даже прищёлкнул языком. Но бабушка Наташа не развеселилась, а даже, наоборот, как-то погрустнела. Да и я тоже погрустнел.

— А как же твоя идея?

— Какая идея? — уставился он на меня.

— Крепление берегов…

— Довольно идей! С сегодняшнего дня я свободный человек! Абсолютно свободный! Да, да! — размахивая руками, ещё раз громко подтвердил дедушка и закрылся в своём кабинете.

— Теперь что же, он будет каждый день сражаться в домино?

— Где сражаться? — спросила бабушка Наташа рассеянно.

— В садике с пенсионерами.

Бабушка Наташа молча повернулась и пошла на кухню.

Орлан и Серка потянулись к кабинету. Серка, не задумываясь, подсунул под дверь лапу, подцепил её когтями, и она подалась. Орлан помог носом. И они оба ввалились в кабинет, а я следом за ними.

Дедушка сидел глубоко в кресле, опустив на грудь свою большую, лохматую, как у льва, голову. Серка сразу же прыгнул ему на колени. Орлан принялся носом приподнимать дедушкину руку, чтобы он его погладил по голове. Я тоже подошёл и привалился к плечу. Но дедушка нас не замечал, как будто окаменел. Мне стало даже страшно.

— Дедушка, что с тобой?

Я начал его трясти, Орлан громко залаял.

— Ничего! — сказал совсем спокойно дедушка, как будто только что проснулся. — Иди позови бабушку.

Я побежал, Орлан и Серка понеслись за мной. Мы привели бабушку Наташу.

— Мне хотелось бы как можно скорее отправиться в наше путешествие, — задумчиво сказал дедушка.

— Видишь ли, Борис, сегодня позвонили с водной станции. Оказывается, мы не можем выйти в плавание без свидетельства судоводителя-любителя.

— Но у меня же оно есть! И у тебя тоже.

— Видишь ли, эти свидетельства утратили силу, они восьмилетней давности, а тогда были другие нормы.

— Какая глупость! К нашим теоретическим знаниям приплюсовалась восьмилетняя практика на реке. Они обязаны продлить свидетельства, и только! — возмущался дедушка.

Орлан потопал в переднюю, постукивая когтями о паркет. Он не переносил громких разговоров.

— Сейчас нам требуется решить, кто из нас должен идти пересдавать… Вероятно, этим делом придётся заняться мне?

Бабушка Наташа всегда ищет возможности, чтобы заменить в какой-нибудь работе дедушку. Но она такая добрая только к нему. Мне, например, она не подумает решить ни единой задачки, как бы я её ни упрашивал. Вот бабушка Настя добряк. Она даже как-то втайне от всех мне сочинение о весне накатала. Правда, мне за него учительница влепила трояк, сказала, что я сбился со своего стиля изложения. Но это враки, бабушка Настя изо всех сил старалась подделаться под мой стиль.

 

3

На следующий день сразу после завтрака бабушка Наташа поехала узнавать, как и где можно получить это самое свидетельство. Вернулась она в плохом настроении. Оказывается, на Подоле есть большущее серое здание с колоннами, в котором, как бабушка Наташа сказала, решаются человеческие судьбы. Люди там переживают что-то страшное: седеют, лысеют. Бояться, что бабушка Наташа полысеет, нечего, женщины редко бывают лысыми. А вот интересно, пойдут ли ей седые волосы?

И на следующий день дедушка был всё таким же мрачным. Плохо, без аппетита позавтракал и куда-то ушёл. Бабушка Наташа поставила на газовые горелки обед и села готовиться к экзамену. Сидела тихо, пока не сварился суп, а потом отбросила

В сторону толстую тетрадку с чьими-то записями и воскликнула:

— Это невозможно! Мой склеротический мозг не в состоянии впитать в себя такую уйму материала. Ты понимаешь, — обратилась она ко мне, — надо ответить на девяносто три вопроса!

— Понимаю! Учиться очень трудно, но что поделаешь! — Я широко развёл руками и пожал плечами, точь-в-точь как дедушка.

Бабушка Наташа улыбнулась, потом тяжело вздохнула и снова взяла тетрадку.

Постепенно и я начал волноваться: ведь если бабушка завалится, тогда всё пропало, путешествие сорвётся. Я то и дело заходил на кухню и прислушивался, как она зубрит. И представьте: я скоро сделался её помощником. Уже наизусть знал, что рекой называется лентообразный поток пресной воды, перемещающийся по уклону местности под действием силы тяжести; что река делится на три участка: верхний, средний и нижний. Например, верхний участок Днепра тянется от начала Днепра до Киева, средний — от Киева до Днепропетровска, нижний — от Днепропетровска до Херсона. Длина Днепра 2200 километров. Площадь бассейна Днепра 519000 квадратных километров. Знал, что называется речной системой, истоком, устьем, поймой… Честное слово, в мои мозги быстро врезались ответы на все 93 вопроса. Но вот что делать со склеротическим мозгом моей бабушки? Как я ей ни подсказывал, она всё время что-нибудь да перепутает. Например, форштевень с ахтерштевнем, кильсон с бимсом… По устройству мотора её, конечно, не поймаешь, но вот звуковая сигнализация… Надо было послушать, как она отвечает! Вот такой вопрос: какие надо давать гудки, когда человек за бортом? Надо дать три коротких гудка, а она гудит два коротких, что значит: «Не согласен с выбором курса». Или: какие надо давать гудки при подходе к мосту? Надо дать три длинных, а бабушка Наташа гудит длинный — короткий— длинный, то есть вызывает с берега бакенщика. И вот всё так!

Целых два дня я ходил и гудел. Так гудел, что даже охрип. И бабушка Наташа со мной гудела и тоже охрипла. И всё-таки путаница из её мозгов никак не выходила. Мне хотелось посоветовать ей наделать шпаргалок, но я боялся. Она у нас всегда горячо боролась за справедливость, за честность, а тут вдруг её подбивают на обман! Да ещё кто? Её любимый внучок!

Пять дней и пять ночей бабушка отчаянно занималась зубрёжкой, а на шестой… Вижу, она втайне от меня и от дедушки строчит мелким почерком на длинных полосах бумаги ответы на вопросы, а потом эти полоски складывает в гармошку. Я хотел ей напомнить, что она всегда была против шпаргалок, но потом передумал. Ничего не поделаешь — утопающий за соломинку хватается! А тут ещё дедушка мне совершенно серьёзно сказал, что получить свидетельство судоводителя-любителя в судоходной инспекции Днепровского бассейна куда труднее, чем выучиться на капитана и плавать по океанам.

И вот закрылась за бабушкой Наташей дверь— бабушка пошла на экзамен. Я посмотрел на встревоженного дедушку и сразу вспомнил, что у него — сердце! Как ближайший родственник я обязан ограждать его от всяких душевных переживаний, и поэтому мне ничего не оставалось, как решительно предложить ему пойти на Владимирскую горку в кино. Там показывали кинофильм «Человек-амфибия». Дедушка по достоинству оценил моё предложение, и мы пошли.

До начала сеанса пришлось ждать целый час. Мы долго прохаживались по асфальтированным дорожкам на склонах Днепра. Здесь гуляло много народу, особенно детей младшего возраста. Одни держались за руки своих мам и пап, бабушек или тётушек, другие — за головы пап, так так сидели верхом на их плечах.

Странные эти взрослые! Увидят собаку — и сейчас же своего малыша к ней! «Посмотри, какая собачка! Гав-гав-гав!» Ребёночек тоже начинает лаять. Сначала плохо, а потом совсем хорошо. Родители радуются. Ах, какой у них понятливый ребёночек! А когда ребёночек вырастает, то ему сердито говорят: «Ну что ты лаешь как собака!»

Дедушка всё время был каким-то задумчивым и совсем перестал улыбаться. Я был уверен, что он переживает за бабушку Наташу, и, чтобы его отвлечь, болтал без умолку.

— Ты ведь довольно крупный гидротехник на Украине, правда, дедушка?

— Не уверен.

— Но ты же сам рассказывал, что консультировал строительство гидростанций в Каховке, в Кременчуге, в Днепродзержинске, и сейчас помогаешь проектировщикам гидростанций под Киевом и в Каневе. И ещё занимаешься волнами…

— Всё это — в прошлом.

— Но ты же мечтал прибрать к рукам весь Днепр и все его притоки?

— Сделает это кто-нибудь другой. Пойдём-ка лучше, а то опоздаем на сеанс.

Фильм оказался запоминающимся. Я вышел из кино под большим впечатлением. Правда, дедушка меня немного расхолодил. Сказал, что человек-амфибия плавал совсем недалеко от берега. Большие же глубины океанов и морей для человека пока ещё недоступны. О них мы знаем меньше, чем, например, о луне.

Когда мы вернулись из кино, бабушка Наташа была уже дома. Я сразу уставился на её волосы. Как были чёрные, так и есть, ни одного седого волоса! Я закрутился юлой и начал от радости выкрикивать:

— Шпаргалки помогли! Шпаргалки помогли!

Бабушка Наташа страшно смутилась и даже покраснела. Дедушка смотрел на неё из-под очков прищуренным глазом и, улыбаясь, почёсывал горбатым ногтем на мизинце верхнюю губу.

— Эти шпаргалки могли меня погубить.

— Засыпалась? — испугался я.

Бабушка Наташа в удивлении широко развела руками, хотела, наверное, сказать, что со старшими так разговаривать не годится, но воздержалась.

— Освещение было плохое. Я ничего не смогла прочитать на своих шпаргалках.

Дедушка тут не выдержал и расхохотался.

— Значит, провалилась? — спросил я плаксивым голосом.

— Да нет. Кое-как выкарабкалась. Но представь себе, что я понадеялась бы только на шпаргалки и не выучила бы материала?

— Ты же всегда говорила, что шпаргалки — вещь порочная!.. — сказал я и на всякий случай спрятался за дедушку.

 

4

Теперь всё было в порядке! Бабушка Наташа получила новое свидетельство судоводителя-любителя, и мы после обеда решили укладываться.

Дедушка ел очень медленно, а мне хотелось как можно скорее заняться делом, и я всё время крутился.

— Не будь привередливым! — прикрикнула на меня бабушка Наташа. — Надо есть то, что есть в доме!

— А разве мы едим то, чего нет в доме? — спросил я удивлённый.

Бабушка Наташа сделала вид, что не слышит, а дедушка улыбнулся и сказал:

— Раз уж тебе не терпится, то полезай на антресоли, стащи оттуда серый фибровый чемодан, поставь его в кабинете и жди меня.

Я приволок чемодан, посидел около него, потом не вытерпел и раскрыл. Там оказалась уйма интересных вещичек. Например, всевозможной формы грузила. Одни, как горох, маленькие, другие продолговатые, похожие на фасоль. Были и огромные, как дикие груши. Потом пошли поплавки — деревянные, пробковые, из перьев всевозможных цветов. Такие же яркие, какими украшают себя папуасы. В большой пластмассовой коробке лежало множество золотых и серебряных рыбок. Это были блёсны для спиннинга. Наверное, хорошо бы ими украшать ёлку. Всё равно они зимой лежат без дела. Коробочки из-под леденцов были набиты крючками, большими и совсем маленькими-маленькими. Дедушка ловил разную рыбу.

Только я успел всё разложить по ковру, как в кабинет важно вошёл кот. До чего же любопытное животное! Первым делом обнюхал пустой чемодан, а потом улёгся в него. Полежал недолго, вылез и заинтересовался поплавками. Попробовал один, зелёненький, на зуб. Я на него шикнул, деликатно дал щелчок по затылку. Он забрался под диван. Но вижу: округлившимися глазами наблюдает из своей засады, как я разматываю лески. И вдруг как прыгнет! Он запутал все капроновые лески, перевернул все коробочки с крючками, разбросал в разные стороны грузила и поплавки. Я схватил его за шкуру, а он заорал, как будто его режут.

— Что тут происходит? — спросил вбежавший дедушка,

— Да вот… — показал я на кота.

— Тебе не было дано указаний рыться в чемодане, — строго остановил меня дедушка. — Ты нарушил дисциплину! А за это на корабле знаешь что бывает?

— Но ведь мы ещё не на корабле?

— Ты зачислен в экипаж. Сейчас у нас идёт подготовка к отплытию. Предупреждаю, что если ты не будешь с предельной точностью выполнять приказания капитана, ты будешь немедленно списан с корабля.

Я молчал. Вот если бы мама на меня так напустилась, я бы сразу расплакался, и за меня немедленно вступилась бы бабушка Настя. Она бы сказала, что нельзя так нервировать ребёнка, что нельзя доводить его до истерики, что он слабенький… А вот тут неизвестно, как поступить. Я боялся пуститься в слёзы. Вдруг дедушке это не понравится, и он отправит меня домой? Пока я думал, дедушка сердито смотрел на меня. Руки у него были заложены за спину, а брови нахмурены.

— Вот что, Виталий, — начал он наконец, — приведи всё это хозяйство в порядок, разложи все вещи по своим местам.

Не очень интересно было вытаскивать из ковра крючки, собирать грузила, распутывать лески… Но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ!

Дедушка сел на диван. К нему подсела бабушка Наташа, и они тихонько стали разговаривать, не обращая на меня внимания.

— Не могу понять, Борис, почему ты вот так сразу ушёл из института? Ты же не собирался, совсем и не думал бросать научную работу. Ведь ты хотел только сократить нагрузку.

— Мой уход на пенсию это ход конём. Я объявил мат! Этого они никак не ожидали.

— Кто это «они»?

— Дирекция института. Ты бы видела, как вытянулись их физиономии!

— Считаешь, что ты их победил своим уходом?

— В институте некому руководить исследованиями, которые я не закончил. Значит, им придётся закрыть эту научную тему. Или подыскать кого-нибудь другого вместо меня, а это не так просто сделать.

— Это ту открытую лабораторию, в которой работают твои аспиранты, тоже придётся закрыть? — не выдержал я. — Но ведь ты же так радовался, когда её строили!

Дедушка отвернулся, тогда я — к бабушке:

— На середине Киевского водохранилища поставили ныряло. Машину такую, которая разводит волны. А волна — это страшный бич. Она разрушает берега. Приходится даже переселяться целым городам.

Зазвонил звонок. Я вскочил.

— Дедушка решил заставить волну не только не разрушать берега, а совсем наоборот — укреплять их! — сказал я торопливо и побежал открывать.

— Пришли они, твои аспиранты, дедушка, — сказал я шёпотом.

— Наташа, проведи их сюда! А ты забирай животных и марш отсюда, — сказал взволнованно дедушка.

Дядя Серёжа и дядя Костя, ну и, конечно, дедушка закрылись в кабинете. А бабушка Наташа начала гонять нас с Орланом по магазинам. То мы бежали за спичками, то за солью, то за чаем, то за хлебом… Как будто нельзя было купить всё сразу. А потом сказала, что мы у неё — первые помощники.

Аспиранты сидели долго, а когда ушли, дедушка сказал, чтобы я собирался копать червей.

Мы вооружились большой лопатой и пошли на склоны Днепра. Оказывается, черви живут не во всякой земле. Мы раз десять принимались рыть под разными кустами, и всё впустую, и только за рестораном «Кукушка» наткнулись на их гнездо. Червей надо было накопать много. А черви были маленькие, попадались редко. Дедушка работал лопатой, и по его лицу ручьями катился пот, а белая рубаха прилипла к спине. До чего же ему было тяжело! Да и я уже порядком устал ползать на коленях и рыться в земле.

— Зачем нам столько червей? Может быть, можно чуточку поменьше? — спросил я на всякий случай.

— Нельзя. На червя клюёт всякая рыба. Надо, чтобы червей хватило на весь месяц. А то будем голодать.

— Голодать? — удивился я.

— Во время путешествия основной нашей пищей будет рыба. Что поймаешь, то и поешь.

— А черви за месяц не умрут?

— Мы их будем подкармливать мукой и отрубями. И они не только не подохнут, а ещё будут расти и толстеть.

Солнце уж скатилось к самому горизонту, когда наконец мы покончили с червями.

Даже перевыполнили план.

Дедушка забрал у меня мешок с червями. Он был тяжёлым — ведь в него мы насыпали много жирной земли. Я взял лопату, и мы пошли домой. Дедушка ничуточки меня не жалел. Он же видел, как я устал и едва плёлся, а забрать у меня лопату не догадывался. Тогда я начал хромать.

— Что с твоей ногой?

— Наверное, ревматизм, от переутомления, — ответил я слабым голосом.

— Серьёзное заболевание. У моей прабабушки это случилось за час до её смерти, так что мужайся!

Я догадался, что дедушка пошутил, и мне стало обидно. А когда пришли домой, то бабушка Наташа воскликнула:

— Борис, на тебе лица нет, иди на балкон, полежи в качалке, а я приготовлю тебе ванну!

— На мне тоже лица нет, — напомнил я о себе.

— Ты просто грязный. Вот выкупаешься и сразу станешь свеженький как огурчик, а у дедушки — сердце.

А у меня как будто нет сердца!

Совсем уже вечером я сбегал домой, ещё раз простился с мамой, папой, бабушкой Настей, ещё раз объявил дворовым ребятам, что я ухожу в дальнее плавание.

Все ребята мне здорово завидовали. Вы бы видели, как они рассматривали мою тельняшку и матросскую бескозырку с ленточками, на которой золотыми буквами было написано: «Юнга». Это обмундирование мне подарила бабушка Наташа, Хороший она человек, догадливый.

 

5

Ночью я плохо спал. Мне всё казалось, что взрослые обязательно проспят. В первый раз я проснулся, когда было ещё совсем темно, а когда проснулся во второй раз, вся столовая была заполнена каким-то голубым туманом. Я быстро вскочил и в приоткрытую дверь спальни крикнул:

— Мы проспали!

— Прежде чем беспокоить людей, посмотри на часы, — ответил сердито дедушка и перевернулся на другой бок.

Стенные часы показывали без четверти четыре. Орлан посмотрел на меня с укоризной и поплёлся в переднюю досыпать. Я, раздосадованный, юркнул в постель, закрылся с головой одеялом и — поминай как звали. Дедушка говорит, что утром едва меня добудился.

За завтраком бабушка Наташа снова начала разговор об институте, а дедушка сразу вспылил:

— Тебе что, пенсии на жизнь не хватит?

— Ты прекрасно знаешь, что я не об этом думаю.

— Понима-а-аю!!! Вас, сударыня, беспокоят планы развития науки. Так разрешите вас успокоить, что наука не очень пострадает от того, что ваш покорный слуга не будет больше в ней принимать участия.

— Борис, не паясничай! Скажи лучше, зачем приходили к тебе твои аспиранты? Что ж ты молчишь? Они упрашивали тебя, урезонивали, чтобы ты остался руководителем их исследовательских работ.

— Да, они просили меня остаться консультантом. Но этого не будет! Пускай сами тянутся. Мне никто не помогал. Я даже докторскую диссертацию сделал без всяких консультантов.

— Если бы тебя консультировали, то ты решил бы свои вопросы куда быстрее, но тогда шла война. Учёные были разбросаны по всей стране. С ними трудно было связаться. И ты об этом тогда жалел…

— Наталья! Я прошу тебя…

Бабушка Наташа быстро ушла на кухню.

Вскоре приехала «Победа» — такси. Шофёр сказал, что в машину не поместятся и вещи, и люди, и животные.

— Хорошо. Грузите вещи и везите их на академическую пристань, — распорядился дедушка, — а мы пойдём на остановку такси и сядем в другую машину.

Дедушка взвалил на одно плечо все удочки и спиннинг, на другое повесил рюкзак и сетку с тремя парами резиновых сапог. Бабушка Наташа взяла корзинку с посудой: бьющиеся вещи сна никому не доверяла. Мне вручили саквояж со всякими вкусными вещами, которые напекла нам в дорогу бабушка Настя, а Орлану сунули в зубы большую хозяйственную сумку, в которую посадили Серку. Пёс пошёл впереди нас, важно вышагивая.

Коту было интересно и страшновато. Он всё время высовывал голову из сумки и озирался по сторонам. Тёмно-зелёные глазищи округлились и стали почти чёрными.

Мы подошли к переходу. Светофор дал жёлтый свет.

— Стоп! — скомандовал дедушка.

Псу пришлось вернуться и стать с нами в ряд.

Загорелся зелёный свет. Мы только двинулись, как перед нами очутилась машина, которая поворачивала направо.

— Стоп! — снова скомандовал наш капитан.

Только эту машину переждали, появилась вторая.

У бабушки Наташи не выдержали нервы, она ринулась вперёд без всякой команды. А за ней пёс с котом.

— Назад, назад! — кричал дедушка, а потом схватил меня за руку, и мы побежали за ними.

Наша экспедиция имела, вероятно, внушительный вид, потому что на нас все с любопытством смотрели и улыбались. А когда перешли улицу, какой-то корреспондент даже нацелился нас сфотографировать. Но бабушка Наташа после разговора с дедушкой всё ещё была не в настроении и запротестовала. Досадно, конечно. Было бы так здорово потом показать ребятам нашу фотографию в газете.

В десять ноль-ноль, как было намечено, корабль «Очарование» отвалил от берега и пошёл вверх по Днепру.

Сейчас я опишу вам наш корабль. «Очарованием» его назвали, как говорит дедушка, для улыбки. Чтобы люди, прочтя это название, обязательно улыбнулись. На Днепре всем лодкам придуманы такие названия для улыбок. Например: «Метеор», а у этого «метеора» черепашья скорость. Или — «Радость», а хозяин этой лодки всё лето чинит мотор. Только на одной лодке я видел откровенное признание: «Морока».

Наш корабль все называют просто моторной лодкой с кабиной. Но это неправильно, потому что у него всё сделано, как у настоящего корабля. Длина его целых пять метров, ширина полтора метра. В средней части корабля каюта с четырьмя окнами— иллюминаторами, по два с каждого борта. В каюте по обеим сторонам по скамейке. Под ними ящики для разных вещей. Бабушка Наташа держит там посуду и корабельный инструмент.

На ночь проход между скамейками закладывается досками. Тогда получаются нары, и на них можно спать на боку четырём человекам, а поворачиваться с боку на бок можно только по команде.

Корабль наш построен давно. На борту его номер «СО-28» («СО» — спортивное общество). А на новых лодках я сам видел номер «СО-6513». Дедушка говорит, что корабль — мой ровесник. Но тебе, говорит, лет мало, а кораблю много — вот и пойми что-нибудь!

Корабль подтекает. Доски прохудились. Первой обязанностью юнги является отчерпывать воду, сказала бабушка. Ну что ж, буду отчерпывать! Но я всё-таки попросил дедушку поучить меня немножко управлять кораблём. Он обещал. Вот будет здорово, если я научусь управлять кораблём! Хорошо бы, конечно, научиться заводить мотор. По этому вопросу надо обращаться к механику, сказал дедушка. Ну я и обратился. Выходит, всё-таки мужчине с мужчиной договориться проще. Когда бабушка Наташа рассказывала бабушке Насте про мотор корабля, то говорила, что он иногда чихает и стреляет, ну а в общем послушный. С ним малый ребёнок может справиться. А когда я попросил поучить меня заводить мотор, она говорит — не детское это дело. Ну, мы ещё посмотрим. Может быть, мы её потом с дедушкой уломаем. Он-то на моей стороне и говорит, что мотор действительно заводится легко. Потому его бабушка и не меняет, хотя мотор этой марки — «Червоный двигун» — сняли с производства лет тридцать назад. Мощность мотора три лошадиных силы. Скорость хода корабля вверх по течению шесть километров в час. Скорость не очень большая, но дедушка говорит, что нам и не к спеху и что при такой скорости лучше берега рассматривать.

Орлан во время хода судна всегда сидит на верхней палубе, то есть на крыше кабины. Я тоже забрался к нему.

Серку закрыли в каюте, но он, бедняга, обезумел от новизны положения. Так орал и так драл когтями дверь, что бабушка рассердилась и выбросила его к нам на палубу.

— Держи его, а то он ещё в воду прыгнет!

Но он и не думал прыгать. Спрятался между мной и Орланом и дрожал, как на морозе.

Когда мы пошли мимо пляжа, то все, кто лежал, растянувшись, на горячем песке, повскакали и начали смотреть на нас. А некоторые, смеясь, что-то кричали, махали руками. А те, кто был в воде, ринулись к нашему кораблю, и дедушке всё время приходилось крутить руль, чтобы кого-нибудь не ударить носом корабля. А одна тётенька, толстая-толстая, с красными от ожога плечами, встала на пути нашего корабля — и ни с места. Наш корабль дал ей гудок, а она только смеётся. Пришлось резко повернуть в реку. А я, чтобы ещё больше удивить, приказал Орлану:

— Посчитай, сколько здесь людей?

Пёс начал лаять.

— Что тут за рёв? — строго спросил дедушка, заглянув к нам на палубу.

— Орлан считает пляжников.

— Это нечестно с твоей стороны, — сказал дедушка.

— Почему? — выкрикнул я, стараясь перекричать шум мотора.

Дедушка снова приподнялся.

— Нельзя задавать непосильную задачу как человеку, так и животному. Разве можно пересчитать пляжников? Их же здесь тысячи!

 

6

Проехали пляж. Дедушка свернул с фарватера к противоположному берегу. Я сразу вспомнил, что именно там институт, бухта, на берегу которой открытая лаборатория. И там работают дядя Серёжа и дядя Костя.

— Дедушка, ты держишь курс на лабораторию? — обрадовался я. Но дедушка сердито махнул на меня рукой, и мне стало грустно.

Животные уже успокоились и растянулись на палубе. Глядя на них, мне тоже захотелось погреться на солнышке. Я снял матросскую бескозырку, тельняшку, брюки и остался в одних трусах.

— Виталий, вещи на палубе не разбрасывай. От вибрации всё съедет в воду, — сказала бабушка Наташа. — Давай я положу всё в каюту. А ты вот на, надень на голову, а то сгоришь.

Шляпу я, конечно, сразу снял, как только бабушка Наташа спустилась вниз. Должен же я в конце концов немножко загореть! Вон на пляже какие люди все чёрные, как негры, а я?..

Когда мимо нашего корабля шли мотыльки — огромные, двухэтажные катера и пароходы, то пассажиры на них сбегались на нашу сторону. Им тоже, как и пляжникам, было интересно смотреть на наш кораблик, обвешанный котомками, корзинками. И, конечно, на нас. На меня, кота и собаку, загоравших на маленькой палубе. Один катер чуть не перевернулся, так его накренили любопытные пассажиры.

Вообще на Днепре было столько разного транспорта! Надо было быть очень хорошим капитаном, чтобы маневрировать между буксирами с караванами из барж, пароходами, катерами, между сумасшедшими глиссерами, тихоходными корабликами, вроде нашего, и простыми лодками.

Бабушка Наташа сказала, что на Днепре стало тесно, как на Крещатике. И действительно, ветра никакого не было, а волны так и ходили, так и ходили, сталкивались, наскакивали друг на друга и разбивались в пену. Наш корабль здорово болтало, иногда мне становилось даже страшновато.

Орлан уже привык плавать и не боялся. Только когда сильно начинало качать, поднимался на все четыре лапы и балансировал. А кот в это время забирался к нему под живот, но мордочку он всё-таки высовывал наружу и смотрел со страхом и любопытством на воду, на берега и на проходившие мимо суда.

Когда не очень болтало, то мы все трое, растянувшись вдоль палубы, свешивали головы и смотрели вниз, на капитана и механика.

Дедушка в одних трусах и в пёстрой бабушкиной косынке, завязанной по-пиратски, сидел у правого борта и, как настоящий капитан, с важным видом покручивал штурвал. Бабушка же в чёрных очках и в красном купальнике с белыми горошками со всей серьёзностью следила за мотором. Щупала, не перегрелся ли он, прислушивалась к его ритмичному глухому постукиванию.

Дедушка и бабушка Наташа часто спорили, ну совсем как маленькие. Бабушка Наташа сказала, что контуры высокого берега Днепра, на котором стоит Киев, очень красивы, а дедушка стал доказывать, что вид испорчен архитекторами.

— Наставили на славянских холмах каких-то чемоданов и сундуков.

Это он так про новые здания. Бабушка Наташа сердилась, говорила, что Растрелли по-своему хорош, но и современные здания тоже неплохие.

— Сундуки и чемоданы, сундуки и чемоданы! — твердил своё упрямый капитан.

Подходили к мосту. Он был такой красивый, ажурный. И по нему бежал поезд, маленький, как игрушечный.

— Виталий, быстро в каюту! — скомандовала бабушка Наташа. — С моста может сорваться какая-нибудь гайка и ранить тебя в голову.

Я послушно слез с палубы.

— А Орлана и Серку?

— Они пускай сидят.

— А вы?

Дедушка в ответ засмеялся. Я тоже не пошёл в каюту, только немножко прижался к бабушке Наташе. Почему я должен прятаться, а они будут сидеть на своих местах? Гайка-то ведь может угодить и на их головы.

Капитан держал судно поближе к быку моста, чтобы дать дорогу другим. Быстрина здесь была сумасшедшая. Так и крутило, так и крутило. И вот когда мы очутились под самым мостом, в самом узком проходе между быками, наш кораблик вдруг остановился. То есть он шёл, но только на одном месте. Дедушка зачем-то начал лихорадочно вертеть штурвал. Бабушка Наташа до предела увеличила обороты, так что мотор завыл. И всё-таки корабль не двигался. Мы закрыли путь большим встречным судам. Они гудели на разные голоса, махали белыми флажками-отмашками, кричали что-то в железные рупоры. Но мы никак не могли расслышать, что же капитаны нам советовали.

И вот один пассажирский катер вырвался вперёд и с диким рёвом полетел на нас. Я от страха на минутку зажмурился и крепко вцепился в бабушку Наташу. Но катер у самого нашего носа резко осадил назад и встал на дыбы, как лошадь.

— Выключай мотор! — закричал в рупор капитан с катера.

Теперь мы поняли. И как только наш мотор заглох, кораблик сразу рвануло течением назад и начало крутить во все стороны. Те лодки и катера, которые были сзади, бросились врассыпную. Мы могли врезаться в кого угодно или сами угодить под большой пароход — ведь управление кораблём было потеряно. Оно действует только при работе мотора.

Но мы не растерялись. Все трое схватили с палубы вёсла и принялись грести.

Быстро ушли с фарватера. И совсем не быстро добрались до берега, так как Днепр в этом месте был очень широким.

— Мотор не в порядке! — буркнул дедушка и сердито взглянул на бабушку Наташу. Ведь именно она обязана была нести полную ответственность за работу механизма.

— Мотор в абсолютной исправности, — ответила тоже не очень ласково бабушка Наташа.

Кое-как добрались до берега. Так устали, что как только дно лодки ткнулось о песок, мы сразу бросили вёсла на палубу и без команды полезли в воду освежиться. Орлан тоже прыгнул за нами и начал как угорелый бултыхаться. Я думал, что дедушка призовёт его к порядку, но ему было не до собаки, он всё ещё сердился на бабушку Наташу. А она сразу же, как только окунулась, начала осматривать мотор. Я был тоже уверен, что барахлит мотор, и с нетерпением ждал, когда бабушка Наташа обнаружит неполадку и дедушка ей вежливо скажет: «Я же говорил!»

Бабушка Наташа завела мотор и стала внимательно вслушиваться в его работу.

— Что-то в подводной части, сказала она, выключила мотор и снова полезла в воду.

Кот взбунтовался. Начал дико орать. Ему стало невмоготу на жаре. Я хотел его искупать, но бабушка Наташа не разрешила. Сказала, что коты не купаются и, попав в воду, гибнут.

Мы с Орланом долго бултыхались, и я уже забыл про аварию. В конце концов, это дело взрослых, как вдруг…

— Виталий, иди сюда!

Бабушка Наташа сказала это так строго просто ужас. Я сразу почувствовал, что меня ожидает какая-то неприятность.

— Ты слышишь, что я говорю!

Я шёл не очень быстро, изо всех сил стараясь показать, что с трудом преодолеваю сопротивление воды.

— Что это? — Бабушка Наташа держала кусок моей соломенной шляпы. — Дай сюда руку!

Я, конечно, дал. И она изо всех сил потянула её под лодку.

— Теперь ты понимаешь, что ты наделал, спросила бабушка Наташа после того, как я нащупал винт корабля, обмотанный моей шляпой.

Я всё понял. Во время качки на волнах моя шляпа съехала в воду и её затянуло на винт. И теперь надо будет пережить неприятный разговор со взрослыми.

«Только бы меня не списали с корабля», подумал я и с грустью посмотрел на Киев: над домами возвышались четыре трубы электростанции, из которых валил дым. Досадно, что мы так недалеко ещё отплыли.

Бабушка Наташа с трудом отодрала от винта остатки шляпы и, сердитая, забралась на корабль. Орлан тоже вспрыгнул. Ну и я подошёл.

— Залезай! — сказал дедушка и даже не подал мне руку. — Вот что, молодой человек, — начал он суровым голосом, — если ты не будешь анализировать свои поступки, ты всегда будешь делать глупости. А глупый человек — всему помеха. И его отовсюду будут гнать.

Больше дедушка ничего не сказал, взял весло, оттолкнулся, и судно легко снялось с песка. Бабушка Наташа дёрнула за ремешок, мотор затарахтел, и мы снова поплыли.

 

7

Теперь уже без всяких происшествий прошли под мостом, добрались до устья Десны и дальше пошли по рукаву Днепра.

Дедушка вёл корабль вдоль пологих берегов, где меньше глубина и скорость течения. Мы проплыли уже двадцать пять километров от Киева, а по берегам по-прежнему тянулись пляжи с деревянными грибами и загорало много народу.

Бабушка Наташа проголодалась первая. Женщины всё-таки слабее мужчин, и дедушка говорит, что к ним надо всегда относиться с некоторым снисхождением. Однако сам-то он иногда покрикивает на бабушку Наташу, но это, наверное, потому, что она ему родная и находится у него в подчинении. Ведь он же всё-таки капитан, не шутка!

Корабль, приближаясь к берегу, дал тихий ход.

— Юнга, якорь на берег!

Я мигом слетел с палубы на нос корабля, схватил трёхлапый якорь, судно ткнулось в хрустящий песок, а меня какая-то сила как пушинку сбросила за борт.

— Юнга!

Я быстро вскочил на ноги, схватил якорь и стал карабкаться на крутой откос, подтягивая корабль, который уже повернуло течением вдоль берега.

— Зачаливай за ствол дерева! — командовал капитан.

Я зацепил якорь, и с корабля сошли остальные члены экипажа, кроме Серки.

Дедушка вооружился самой длинной удочкой, положил за пазуху железную коробочку с червями и пошёл на озеро ловить краснопёрку.

Оказывается, червей надо подержать в тепле перед ловлей, чтобы они оживились. Червь на крючке должен извиваться, а то рыба может его не заметить.

Мне тоже хотелось пойти ловить рыбу, но дедушка сказал, чтобы я помогал бабушке Наташе готовить обед. По правде сказать, не люблю заниматься женскими делами, но что поделаешь, на корабле воля капитана — закон.

Место для костра выбрали повыше. Бабушка Наташа сказала, что наш корабль — пороховая бочка, на нём месячный запас горючего. И от него надо держаться с костром подальше.

Я и Орлан пошли собирать дрова. Пёс оказался замечательным помощником. Я подыскивал сухие палки или коряги, а он таскал их к костру.

Вначале собирать дрова было интересно, а потом стало скучно. Даже Орлану это дело надоело. Он уже ухитрился сбегать на озеро, узнать, как идёт там рыбная ловля. Но там пробыл недолго. Наверное, дедушка его оттуда прогнал. Тогда мы с ним решили померяться силами. Я поставил задачу уложить его на обе лопатки. Началась борьба. Я и пёс превратились в один живой клубок. Я визжал, когда он больно хватал своими острыми зубами, а Орлан рычал, когда я начинал вывёртывать лапу или сжимал ему горло.

— Виталий!

Я притворился, что не слышу. Но Орлан подвёл меня, вырвался и побежал на голос бабушки Наташи.

— Ты натаскал дров?

— Я лучше буду вычерпывать воду из лодки.

Я взял черпак и принялся с азартом выплёскивать воду, стараясь окатить Орлана.

Пёс носился по берегу и ухитрялся вовремя отпрыгнуть в сторону. Но иногда мне всё-таки это удавалось, тогда он начинал на меня звонко лаять.

Кот сидел на палубе и расширенными глазищами наблюдал за нашей «работой».

У бабушки Наташи на таганке уже стояли котелок с начищенной картошкой и чайник. Теперь она уже сама собирала дрова. У меня мелькнула мысль ей помочь, но я вовремя вспомнил слова бабушки Насти: «Дети должны резвиться, ещё успеют, наработаются».

Картошка быстро сварилась, чайник закипел. Мы посигналили дедушке. Очень смешной сигнал на корабле. Когда надавишь ногой педаль, он начинает хрюкать. Всё-таки его далеко слышно. Дедушка сразу явился. Сказал, что на озере не клюёт и что вечером он попробует половить в рукаве.

Мотор корабля закрывался деревянным футляром. Он заменял нам стол. Бабушка Наташа застелила его белой скатёркой, достала из корзины помидоры, огурцы и жареного цыплёнка.

Я страшно проголодался. Первым сел за стол и принялся уплетать. Орлан и Серка, вытянув шеи, заглядывали мне в рот. От цыплёнка уже остались одни косточки, когда подсели взрослые.

— Вижу, ты, брат, неплохо справляешься! — сказал шутливо дедушка.

Я был совершенно уверен, что он чистосердечно радуется моему аппетиту, как радуется мама или бабушка Настя.

— А ты знаешь, народная мудрость гласит: кто не работает, тот не ест. Надо полагать, что ты сегодня честно потрудился?

Я взглянул на бабушку, которая на меня не смотрела, и покраснел.

— А если человек не вырос? — попробовал я защититься.

— Если ребёнку поручается дело, которое ему под силу, он обязан выполнить его с честью, как взрослый!

— А ты же отказался руководить аспирантами! — напомнил я.

Разговор дальше не пошёл. Взрослые только переглянулись.

 

8

Сразу после обеда дедушка пошёл рыбачить. А когда вернулся, то сказал, что и на рукаве не клюёт, что там рыбаков больше, чем рыбы.

Перед сном мы решили полюбоваться тихим вечером. Все пятеро устроились на травке, у самого обрыва над водой. Серка прижимался к Орлану и всё время вздрагивал и озирался. Большие голубые стрекозы ему, наверное, казались чудовищами. Он видел их первый раз в жизни. Да и река его, конечно, пугала. Вначале, как только село солнце, она была местами розовой, местами голубой, а теперь стала совсем-совсем синей. И из неё всё время выпрыгивали рыбки.

Уже окончательно стемнело. Мимо, вниз по течению, пронеслись два челнока. Они шли бок о бок, как спаренные. В них сидели двое дяденек и тихонько беседовали.

— Благодать-то какая! — сказал дедушка.

— И скоро всему этому придёт конец! — вздохнула бабушка Наташа.

— Почему конец? — затормошил я её.

— Спроси вон лучше у гидротехника.

Я начал приставать к дедушке.

— Видишь ли, твоя бабушка против двух строительств на Днепре: Киевской гидростанции и Каневской. Когда построятся эти станции — здесь и ниже Киева разольются огромные водохранилища.

— Я их видел на макете! — воскликнул я.

— Не будет больше ни островов, ни великолепных заливных лугов, на которых до поздней осени пасётся скотина, ни Днепра с его рукавами, затонами. И тогда на таких лодках, вроде нашей, уже не поплывёшь, а ведь на них сейчас проводят отпуск тысячи киевлян. Вся эта естественная, природная красота уйдёт под воду, — сказала бабушка.

— Будет море! По нему станут скользить мощные яхты, катера, глиссеры, а в тихую погоду — весельные лодки и с маленькими моторчиками. Чернышевский сказал, что только неутомимое трудолюбие человека может сообщить природе новую, высшую красоту! — возразил дед.

 

9

Спали втроём. Серка устроился у нас в ногах. Орлана уложили в носу, у мотора, на сено. Спать ему, собственно, не полагалось, он должен был охранять корабль и экипаж. Но бабушка Наташа говорит, что он, злодей, извините за выражение, так храпел, так храпел, что не давал ей спать.

Утром мы никак не могли выбраться из рукава на Днепр. Исток рукава занесло песком. И корабль несколько раз садился на мель.

— Надо вернуться назад, спуститься вниз по рукаву и плыть по Днепру, по фарватеру, — умоляла бабушка Наташа. — Иначе на этих мелях мы обдерём всю смолу с днища, и корабль потечёт так, что придётся возвращаться домой.

— Попробуем ещё раз, — сказал упрямо дедушка и так врезался в песок, что корабль стал как вкопанный, и мотор заглох. — Скучновато получается. — Дедушка покачал головой и стал почёсывать большим ногтем на мизинце верхнюю губу.

— Бабушка Наташа была права, — хитро заметил я и посмотрел на дедушку.

— Наша бабушка часто бывает права, и поэтому нам, брат, с тобой надо всегда внимательно прислушиваться к её советам.

У дедушки был такой нежный голос, такой нежный, что было ясно, что он считал себя виноватым.

Пробовали сняться с мели вёслами, ничего не вышло. Тогда мы с бабушкой Наташей разделись и спустились за борт. Дедушке нельзя часто лазить в воду, у него же радикулит. Раскачивали и толкали наш кораблик, но без пользы. Пришлось бабушке железной лопатой рыть в перекате прорезь.

— Вот если бы дедушка изучил лоцию, то он бы не сел на мель. Правда, бабушка? — спросил я.

— За дилетантское отношение к делу человек всегда бывает наказан, — сказала бабушка Наташа и даже не посмотрела на дедушку.

А тот стоял на носу корабля и как будто мечтательно смотрел в небо. Но уж я-то знал, что у него в голове было другое. Рот его был крепко сжат, а острый подбородок двигался. У него всегда так получалось, когда он обижался на бабушку. Я решил его немножко отвлечь.

— Дедушка, а ты знаешь, что называется перекатом?

Дедушка посмотрел на меня сверху вниз.

— Перекатом называется песчаное отложение в форме вала, — сказал я.

— Ну, а дальше? — спросил он мрачно.

— Перекат имеет две косы — верхнюю и нижнюю— и ещё корыто и гребень переката, — заторопился я, боясь, что дедушка не будет меня слушать. — Вот если бы ты пошёл по корыту…

— А я как пошёл?

— А ты врезался прямо в гребень переката!

— А ему-то что, он ведь капитан и обязан только командовать… — начала было бабушка Наташа, но в это время корабль наш качнулся, а тут ещё мы поднажали, и он стрелой вылетел на глубину так, что я едва успел вскочить на корму.

— Полтора часа провозились, — сказала бабушка Наташа с укором.

— Да-а, в жизни не всегда прямая бывает короче ломаной, — изрёк дедушка и с сожалением покачал головой.

Он, конечно, знал, и что такое перекат, и что такое косы, и всякие там другие мели. Однако у него была навязчивая идея: всеми силами увеличить ход корабля, и он опять ушёл с фарватера на тихое течение, чтобы быстрее плыть. А между прочим, когда-то говорил, что на тихом ходу лучше берега рассматривать.

— Опять сядешь на мель!

— Идти по пойме — значит подвергаться производственному риску! — повторил я фразу, которую бабушка Наташа никак не могла запомнить, когда готовилась к экзаменам.

Дедушка сделал вид, что не слышит. Я решил больше его не перевоспитывать. И мы все трое — я, Орлан и Серка — снова растянулись на палубе, лежим, греемся на солнышке. Взрослые потихоньку затянули песню, какую-то старинную. Значит, помирились. Пели складно. Бабушка Наташа выводила тоненьким голоском, а дедушка басил.

И вдруг я первый увидел, что наш рукав перегорожен какой-то дамбой из очень больших камней.

Бабушка Наташа встала и посмотрела на пройденный путь по рукаву. Я её сразу понял: она прикидывала, не вернуться ли нам обратно. И дедушка её понял, потому что сказал:

— Надо попробовать счастья.

— Это запруда? — спросил я.

— Совершенно верно. Этот рукав перегорожен запрудой из камня и хвороста. Это для того, чтобы в Днепр, где ходят большие суда, шло больше воды. В таких запрудах иногда оставляют проход для лодок.

Мы поравнялись с рыбаком, сидевшим в маленькой, как корыто, лодчонке, привязанной к торчавшему из воды колу.

— Проход есть? — крикнул ему дедушка.

Рыбак что-то тоже крикнул и кивнул головой.

Из-за шума мотора мы не расслышали его слов, но по кивку головы поняли, что можем пройти.

Проход в запруде оказался совсем узеньким. И течение в нём было ужасное. Вода стояла горой и шумела, как водопад. Мне стало даже страшновато. Но дедушка смело пошёл на эту гору. На самой круче наш кораблик — стоп! Ни взад, ни вперёд. Совсем как под мостом. Вначале я испугался: а вдруг опять что-нибудь накрутилось на винт? Но все вещи на палубе на этот раз были крепко привязаны к поручням. Ясно, что у корабля не хватало силёнок, чтобы преодолеть течение.

Бабушка Наташа схватила весло и начала сильно грести. Кораблик — ни с места! Дедушка прижал штурвал ногой, чтобы он сам не крутился, тоже заработал веслом, да так, что вода забурлила и кругом полетели брызги.

Вдруг корабль начал поворачиваться носом на камни. Я кубарем скатился с палубы на корму и тоже начал грести изо всех сил… Вижу, корабль потихоньку начал продвигаться вперёд. Я ещё поднажал, и, представьте, мы выкарабкались.

Когда вышли на спокойную воду, дедушка сказал, что если бы не я, то наше судёнышко могло разбиться о камни. Я пробовал возражать, доказывал, что корабль вывели они — взрослые.

— Но наших сил не хватало, — ответил дедушка. — Всё это можно представить так: силу мотора, мою и нашего механика положим на одну чашку весов, а на другую — силу течения. И вот, чтобы сдвинуть корабль с мёртвой точки, было необходимо, чтобы первая чашка перетянула. Для этого нужна была, может быть, всего небольшая гирька. И этой гирькой оказался ты.

Я задумался. Мне было приятно сознавать, что, может быть, я спас не только корабль, но и дедушку, бабушку Наташу, Орлана и Серку. Вот здорово!

Рукав, по которому мы шли, неожиданно разделился на два рукава — на маленький и большой. Дедушка хотел было повернуть в маленький, но бабушка Наташа так на него посмотрела, что он сразу передумал и пошёл по большому. Плывём себе потихоньку, кругом белые кувшинки покачиваются. Вдруг видим — навстречу огромный колхозный катер.

— Где отмашка?

Бабушка Наташа начала искать отмашку. Это белый флажок. Когда идёт навстречу судно, нужно сначала дать звуковой сигнал, потом помахать этим белым флажком с той стороны, с которой мы хотим пропустить встречное судно.

Отмашка пропала. А колхозный катер несётся прямо на нас. Дедушка встал ка ноги и начал показывать рукой, чтобы катер держался правой стороны. Я и бабушка начали помогать дедушке. На катере тоже вскочили на ноги два человека и тоже начали размахивать руками, да ещё в разные стороны. Они, наверное, тоже потеряли отмашку.

Корабли вот-вот должны были столкнуться носами. Дедушка круто повернул влево, но не успел уйти, и колхозный катер врезался в нашу каюту.

Бедный Орлан от толчка слетел с палубы в воду, а я и Серка каким-то чудом удержались.

Моторы на обоих кораблях выключили, и сразу стало тихо.

— Орлан тонет! Орлан тонет! — кричал я, перепуганный.

Дедушка веслом подрулил к собаке, схватил её за шкуру и втащил на корабль. Орлану в уши и в нос попала вода, и он долго тряс головой и громко чихал.

Потом дедушка и водитель колхозного катера впились друг в друга злыми глазами.

— Я же вам махал… — начал дедушка.

— А мы вам что же — не махали? — закричал водитель.

Я вспомнил, как мы все махали в разные стороны, и мне стало смешно.

— Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я в основном стараюсь вести своё судёнышко по несудоходным рукавам? — спросил дедушка.

— Не понимаю. Если всё дело в белом флажке, то ты на нём сидишь.

— Я не хочу подобных встреч. И вообще я не хочу никого видеть. Довольно с меня человеческого общества. Предпочитаю жить с собаками, кошками и всякими другими зверушками.

Вскоре мы свернули опять в несудоходный рукав— Гнилушку. Тут дедушка и бабушка Наташа знали одно место, они были здесь в прошлое лето, где хорошо клевала крупная густера.

Плыли по Гнилушке часа три или даже четыре. До чего же здесь было красиво! На высоких берегах рос настоящий лес. А небо было голубое-голубое ни единого облачка. Очень приятно нежиться под лучами горячего солнца. Как здорово, что существует на свете солнце! Я растянулся в одних трусах на палубе, рядом с моими друзьями, и, прищурившись от света, смотрел на луг. Там паслись телята и жеребята. Такие спокойные, ленивые, разомлевшие от тепла.

Дедушку заинтересовал обрывистый, или, как он говорит, приглубый берег. К нему и пристал. Здесь он рассчитывал наловить к обеду хорошей рыбы. И, конечно, сразу же пошёл рыбачить.

На мою долю и на долю бабушки Наташи досталось много хозяйственной работы. Во-первых, надо было разбить наверху палатку под старым тополем так, чтобы из неё хорошо был виден корабль. Во-вторых, насобирать дров, в-третьих, вычистить рыбу, которую наловит дедушка, и сварить из неё уху.

Палатка у нас замечательная, на четырёх человек, серебряная, светлая, из парашютного шёлка. В ней можно читать, а в обыкновенных, брезентовых палатках читать, конечно, невозможно. В них темно. А главное, наша палатка портативная, укладывается в маленький, не больше портфеля, мешочек, хотя и имеет матерчатый пол и окно в виде рукава, который можно завязывать, если холодно.

Мы раскинули палатку в два счёта, на это ушло минут пятнадцать. Но её надо было ещё кругом окопать, то есть вырыть вокруг неё канавку и вывести эту канавку к обрыву так, чтобы, если пойдёт дождь, то вода с крыши стекала бы в эту канавку, а по ней в реку. Иначе вода обязательно подтечёт под пол, и пол промокнет.

Я с охотой взялся за дело, потому что люблю всякую новую работу. Но быстро понял, что труд этот тяжёлый. От пота я стал похож на мокрую курицу, спина разболелась. Бабушка Наташа собирала дрова. Хорошо бы сейчас поменяться с ней работой. Я бы мог натаскать дров на целую неделю. Я уже хотел было вступить с ней в переговоры, но вспомнил вчерашний разговор с дедушкой. Он сказал, что кто не работает, тот не ест, а я уже здорово проголодался.

— Ты, наверное, устал, Виталий?

— Ну что ты, бабушка, нисколько!

— Давай-давай лопату. Иди посмотри, как там дела у дедушки.

Приказ есть приказ! До чего же бабушка Наташа догадливая!

Дедушка поймал только одного ерша. По правде сказать, я обрадовался: не чистить рыбу.

— Рыба ещё не знает, что мы приехали с мешком червей. Вот подожди, разнесётся среди рыб молва, и нам отбою от них не будет, — сказал дедушка.

Ну, а вечером мы поймали всего двух густерок.

На ночь дедушка забросил две донки, а мне дал забросить две поплавочных удочки. Я насадил червяков, поплевал на них на счастье — так делают все рыбаки — и забросил в стороне, чтобы не мешать дедушке ловить крупную рыбу.

Мы посидели у костра и пораньше легли спать. Бабушка Наташа, я и Серка устроились в палатке, а дедушка с Орланом на корабле.

Решено было, что мужчины будут вставать за час до восхода солнца, на утренний клёв. Я ещё так рано никогда в жизни не вставал. И, залезая в палатку, пожелал, чтобы скорее прошла ночь.

 

10

Утром дедушка честно разбудил меня. Было холодно и мокро от росы. Мы облачились в ватники, натянули резиновые сапоги.

— Вот теперь в тебе есть что-то мужское! — сказал мне дедушка и так хлопнул по плечу, что я от неожиданности едва удержался на ногах.

И всё-таки было приятно мужское обращение. Теперь никогда не позволю бабушке Насте причёсывать меня и завязывать шнурки на ботинках.

Первым взялся за удочки дедушка. Чтобы не мешать, я остановился на откосе. Орлан уселся рядом. Серка, задрав хвост трубой, мурлыкал и тёрся о мои ноги. Все мы с нетерпением ждали улова.

На первой донке болтался пескаришка величиной с мизинец. Дедушка сорвал его с крючка и бросил Серке. Со второй донки рыба только объела червяка.

Я был уверен, что и на моих удочках такой же улов, и поэтому пошёл к ним не спеша, вразвалку.

Красный поплавок ближней удочки стоял как вкопанный, а зелёный, дальней, немножко шевелился. Я — за неё. Поднял удочку с рогатки. Потянул за лесу. Что-то чуть слышно дёрнуло, а потом как рванёт! Я чуть не бросил удочку, но потом быстро сообразил и начал вытягивать лесу из воды. Всё шло хорошо, спокойно, но вот уже с самого берега огромная рыбища как взыграет, подпрыгнула на метр из воды, потом снова ушла в воду и так потянула…

Я заорал как оглашенный. Не помню, что я кричал, только ко мне подбежал дедушка с сачком. Выхватил удочку и начал потихоньку подводить рыбину к берегу и, когда она обозначилась, такая коричневая с серебром, осторожно подхватил её сачком, а потом раз — и на берег.

Подбежала бабушка Наташа.

— Вот так щука! Килограмма два, а то и больше! — говорила она и так радовалась, так радовалась, как маленькая.

Орлан тоже прыгал от восторга, а вот Серка… Долго и презрительно смотрел на нас, а потом ушёл в заросли. Дескать, стоит из-за какой-то щуки так распускаться, терять собственное достоинство.

Дедушка, кажется, мне немножко завидовал.

— Редко случается, чтобы щука брала на червя, да ещё такая, — сказал он, раскрывая пасть хищнику, чтобы вытащить крючок.

— Смотри, чтобы она не укусила тебя, видишь какие у неё зубищи, — предостерегла бабушка.

Я придавил хвост щуки к земле, чтобы она не трепыхалась, и следил за каждым движением дедушки. Вдруг вижу — он вытаскивает из пасти щуки ерша.

— Теперь все понятно.

— Что понятно? — спросил я в недоумении.

Бабушка Наташа тоже смотрела озадаченно.

— Это чудовищно — жадная рыба набросилась даже на ерша.

— Но откуда взялся ёрш? Я же на крючок насадил червяка?

— Ёрш съел червяка, а ерша съела щука. Вот как бывает!

Пока мы возились со щукой, восток стал оранжевым, и скоро краска разлилась почти по всему небу. Бабушка Наташа ушла досыпать, дед ушёл ловить рыбу, а я сел на откос и стал дожидаться восхода. Я ещё никогда не видел, как восходит солнце.

Восток из оранжевого сделался красным; казалось, что за горизонтом полыхало зарево пожара. Потом из этого пожарища стали вылетать вспышками пучки жёлтых прямых лучей. Наконец показался краешек кумачового, как пионерский галстук, шара. И стало тихо-тихо. А я сжался от напряжения. Хотелось всё увидеть, ничего не пропустить и всё запомнить. Солнце поднималось. Не верилось, что оно настоящее. Совсем не жаркое и не ослепляющее, на него можно было смотреть во все глаза.

Однако оно быстро набирало скорость. Оторвалось уже от песка, начало бить в глаза и пригревать. А скоро сделалось совсем жарко. Я поснимал с себя всё лишнее. Интересно, сколько я могу вобрать в себя солнца? Дедушка как-то сказал, что в мире ничего не исчезает, а только переходит из одной формы в другую. Раз так, то как же изменяются во мне солнечные лучи? За завтраком я спросил об этом дедушку. Однако ответила мне почему-то бабушка.

— Солнце даёт тебе жизнь, — сказала она совсем серьёзно. — Только для жизни человека мало одной солнечной теплоты и света. Сами люди должны быть маленькими солнцами, должны излучать хотя и невидимую, но хорошую, ощутимую душевную теплоту.

Дедушка серьёзно занялся ловлей рыбы. Он и меня звал, но меня не тянуло: скучно по нескольку часов подряд смотреть на поплавок.

До обеда мы с Орланом бродили по мелкому, утрамбованному ветром и дождём песку, на который не ступала нога человека. А после обеда мне пришла мысль построить на этом песке модель будущего Днепра, которую я видел в лаборатории. Конечно, не такую большую. Там длина Днепра, наверное, шагов пятьсот, а у меня будет шагов пять, не больше.

Дедушка лёг отдыхать, как только поел, а я, не теряя времени, взялся за дело. Сначала вырыл русло Днепра. От Киева до Днепродзержинска оно тянется почти по прямой, а дальше круто поворачивает в Чёрное море. Потом так же, как у дяди Серёжи, перегородил Днепр в шести местах плотинами, а за плотинами устроил водохранилища. Я так увлёкся, что не заметил, как пролетело время дедушкиного отдыха.

Он подошёл ко мне и сразу понял, чем я занимаюсь.

— Ты бы взял сапёрную лопатку, а то обдерёшь ногти.

— Песок мягкий. — Я начал скорее доделывать последнее, шестое водохранилище.

— На Днепре будет построено всего четырнадцать гидроузлов. — Дедушка взял прутик и начертил верховье Днепра. — Придётся тебе построить ещё восемь плотин.

Дедушка пошёл на вечерний клёв, а я вооружился лопатой и работал, пока бабушка не позвала ужинать. Но так и не закончил строительство всех плотин.

Утром, на заре, дедушка меня растолкал и попросил помочь ему половить, а то у него что-то ничего не получалось. Правда, я мечтал, что с утра займусь моделью, но что поделаешь… Придётся стоять с удочкой.

Ловля опять оказалась никудышной. Рыба никак не хотела клевать. Поймали коту на обед. Дедушка был в плохом настроении. Бабушка Наташа, чтобы разнообразить стол, послала меня на колхозную ферму за молоком.

Я взял бидон, и мы с Орланом отправились прямиком по не скошенной траве. Орлан понимал толк в просторе и носился как угорелый. Пролетал мимо меня стрелой, и я каждый раз не успевал схватить его за хвост. Потом вдруг остановился и начал лаять, звать меня. Я подбежал и вижу — Серка.

— Ты зачем увязался? — крикнул я на него.

А он, злодей, растянулся и лежит, и так смотрит, будто хочет сказать: «Никуда я от вас не уйду!» Тогда мы с Орланом решили от него убежать. Но он вскочил и пустился за нами, как заяц, — метровыми прыжками.

— Ну и пускай! — сказал я Орлану.

Мы быстро, очень быстро бежали, но кот от нас не отставал. Обогнули маленькое озерцо, прорвались через камышовые заросли и очутились на огромном скошенном лугу. Кот где-то задержался, а мне пришла идея от него спрятаться. И мы с Орланом раз — за стог сена. Лежим не дышим. И вдруг пожалуйста: перед нами неслышно появляется Серка с мышкой во рту. Честное слово, он глазами смеялся над нами: дескать, тоже мне спрятались!

Мышку он зарыл в сено, а сам прилёг возле нас. Мы все трое передохнули и пошли дальше, теперь уже не спеша.

Вот уже и ферма видна. Но пёс почему-то забеспокоился. Уши у него поднялись, заострились, шерсть на загривке поднялась. Принюхиваясь, он побежал вперёд, как будто напал на чей-то след. Кот то и дело поднимался на задние лапы и тревожно озирался.

И вот откуда-то из-за сарая вылетели две чёрные дворняжки. Они, конечно, почуяли кота и шли на него. Орлан припустил им наперерез. На всём скаку подмял под себя первую, со всего маха сшиб с ног вторую. И началась собачья драка — не на жизнь, а на смерть!

Я стою и не знаю, что делать. Из домика на ферме выбежал колхозник. Схватил хворостину — и на собак. Он стегал по ним, не разбираясь, где свои, где чужая. Да тут и разобраться было невозможно. Это был какой-то комок лап, хвостов, оскаленных, окровавленных пастей.

— Хватай своего за хвост! — крикнул мне мужчина.

Не так-то просто схватить Орлана за хвост. Только нацелюсь, а хвоста уже нет, он мелькает в другой стороне. Каким чудом нам удалось разнять разъярённых собак, просто не знаю. Колхозник тащил к ферме визжавших от злости дворняжек. Я крепко держал за ошейник извивавшегося в бешенстве и рычавшего Орлана. У него были прокушены ухо и губа.

— Ничего, раны твои мы залечим, — сказал я своей собаке, когда все успокоились. — Ты настоящий товарищ! Ты, не раздумывая, бросился в неравную битву ради спасения своего друга. Только вот куда девался этот твой друг?

Серка как будто услышал.

«Мя-у-у», — откликнулся он из травы, подошёл, всё ещё озираясь, к Орлану, и они понюхались. Наверное, Серка шёпотом сказал ему спасибо или ещё что-нибудь такое в признательность за своё спасение.

Я отвёл животных к стану и снова пошёл за молоком.

 

11

Ферма оказалась какая-то непонятная.

— Дяденька, — обратился я к колхознику, который разнимал собак, а теперь ходил с гаечным ключом.

— Меня зовут дядя Павло.

— Дядя Павло, а что это у вас за вагон такой, с кабинами, круглый, на рельсах?

— Карусель.

— Интересно-о-о, — протянул я, ничего не поняв.

— Пригонят стадо, посмотришь…

На горизонте показалось облачко пыли. Постепенно оно ширилось, становилось прозрачным, и в нём обозначились силуэты коров.

«Му-му…»

— Марфуня уже подаёт голое! — кивнул дядя Павло в сторону вожака, большой рыжей коровы с растопыренными рогами.

— А почему коровы идут от реки? — спросил я и шутливо добавил: — Разве они паслись на воде?

— Они заходили на водопой.

В моей голове мелькнуло: «А вдруг коровы набрели на мою модель?» Но я себя успокоил: ведь коса-то большая, а модель маленькая.

Коровы торопились. Они бежали к карусели, занимали каждая свою кабину и начинали есть приготовленное для них угощение. Только одна, молоденькая, дядя Павло звал её первотёлок, растерялась. Начала соваться во все подряд кабины и получала от стоявших там коров пинки по носу. Дядя Павло помог ей найти своё место и начал доить. Надел на соски нескольких коров доильные стаканы, и молоко по шлангам потекло в бидоны. Потом нажал на кнопку, и карусель ожила. К доильным машинам подъехали следующие коровы. Здорово! Я стоял как зачарованный, пока дядя Павло не подоил всех коров…

Бабушка уже потеряла всякое терпение и шла теперь ко мне навстречу. Я отдал ей бидон с молоком, а сам решил всё-таки сбегать на косу.

«Эхе-хе! — вздыхал я. — Бабушка Настя правильно говорила, что бывают предчувствия. Модель-то мою коровы всё-таки растоптали. Всё стадо по ней прошло!»

Обедать мне расхотелось, и вообще весь свет мне стал не мил.

— Знаешь, Виталий, Киев был сильно разрушен во время войны. Вместо нашей центральной улицы были горы ломаного кирпича. А теперь? Теперь о нашем Крещатике говорят во всём мире. Люди построили его заново! — сказала бабушка Наташа.

— Как приедем на Гайдамацкий остров, сразу начинай строить модель. А я буду твоим консультантом.

— Вместо дяди Серёжи и дяди Кости ты будешь консультировать меня?

Дедушка хмуро пробурчал:

— Да-да.

Наконец начался клёв. Мы, мужчины, каждый день вставали на заре. Я, если считать по штукам, ловил не меньше, чем дедушка. Только он ловил на донки более крупную рыбу — подлещиков, густеру, окуней, а я ершей, пескарей, краснопёрок таскал на поплавочные удочки.

Уха у нас получалась что надо. Пока рыба варилась, аромат от неё распространялся по всему берегу, и мы все, кроме Серки, сидели и глотали слюнки.

Ох этот Серка! Он совсем отбился от рук. Каждый вечер, как только стемнеет, он уходил куда-то. Бродил целую ночь. И только утром, перед восходом солнца, когда мы уже рыбачили, он появлялся. Сядет на самом обрыве и сидит смотрит на нас. Живот у него теперь всегда был как барабан. И сам он раздобрел, шерсть стала пушистой. Теперь он совсем не набрасывался, как это было раньше, на мелкую рыбёшку, которую мы ему бросали. Дедушка сказал, что кот списался с корабельного довольствия и перешёл, так сказать, на собственное иждивение. Мы никак не могли понять: на кого же он ночами охотится? Но как-то он принёс бабушке Наташе в палатку в постель мышонка. Она страшно боится мышей и так закричала, что мы бросили удочки и побежали к ней.

— Молодец, делает полезное дело! — сказал дедушка после того, как бабушка Наташа ему всё объяснила. — Он ловит грызунов. А грызуны, как известно, приносят большой вред сельскому хозяйству. А потом он, вероятно, думает, что из шкурок мышей ты сошьёшь себе отличную шубку. Ну, а в палатку ты его не пускай.

— Да разве коту можно приказать? Это тебе не собака.

— Для тех, кто не понимает слов, есть другой метод воспитания — хорошая плётка.

Бабушка Наташа вырезала длинный прут и положила его около себя в палатке.

Хотя Серку лозой так и не удалось ни разу ударить, он всегда увёртывался, и бабушка Наташа хлестала только по пуховому одеялу, однако он всё равно обиделся на такое обращение и стал обходить не только палатку, но и всех нас.

Теперь, когда он, усталый, возвращался с охоты и ему, конечно, до смерти хотелось отоспаться, он забирался в каюту корабля и дрыхнул там до самого вечера.

И вот как-то, когда Серка после трудовой ночи сладко спал, дедушка закрыл дверь каюты, чтобы в неё на ночь не забирались комары. Вечером слышим, скребётся и мяукает. Мне было не до него, у меня клевало. Дедушка говорит, что я сделался вдруг страстным рыболовом: когда держу удочку в руках, всё на свете забываю, вижу только поплавок. И действительно я стал таким! Я дрожу весь, когда рыба трогает и от поплавка расходятся по воде круги.

— Виталий, иди выпусти кота, ему уже пора на охоту.

— Сейчас, — ответил я лениво и начал укреплять удилище на воткнутой в песок рогатке.

«Мя-у-у», — раздалось на всю реку, и наш кот выпрыгнул, а может быть, даже сорвался с иллюминатора и ушёл с головой в воду.

— Дедушка! — крикнул я и бросился спасать утопающего.

Но Серка вынырнул и, как собачонка, поплыл к берегу. Мы смотрели и не верили своим глазам.

— А говорят, что коты боятся воды, — сказал дедушка, удивлённый.

— Но где же он научился плавать?

— Вероятно, его далёкие предки были отличными пловцами, и он это качество унаследовал от них.

После этого кот перестал ходить и на корабль. Наверное, особенного удовольствия он не получил от крещения в Гнилушке.

Бедный Серка! Теперь он укладывался спать в норе под корнями ветлы, подмытыми весенним разливом.

 

12

Скоро наша привольная жизнь на берегу Гнилушки кончилась. Рыба стала плохо ловиться. Кое-как удавалось за день наловить на одну уху. На завтраки и на ужины бабушка Наташа варила теперь только картошку, а не жарила рыбу, как раньше. На таком меню мы просидели целых два дня, и у меня уже подтянуло живот.

На третий день дедушка вытащил огромного-преогромного, килограмма на два, карпа. Вы не можете себе представить, какое это счастье для людей с пустыми желудками! Мы все трое, и даже Орлан, радовались как маленькие. Больше всех был доволен дедушка — он весь сиял. Но случилось несчастье…

Всё это время я прекрасно справлялся с обязанностями юнги. Каждый вечер перед сном честно вычерпывал из корабля сто черпаков воды. Надо было считать, чтобы знать, не увеличивается ли течь. Ежедневно мыл корабль: на него ветер задувал песок. Научился заводить ремешком мотор. Силы в этом деле надо очень немного. Надо только, чтобы правильно была приготовлена смесь масла с бензином. На канистру бензина один литр масла. Ещё, чтобы не был засорён бензопровод и чтобы свеча давала хорошую искру. Всему этому я уже научился. И даже немножко разобрался с управлением кораблём.

Но бабушке Наташе показалось всего этого мало! О, эти бабушки! Она решила научить меня чистить рыбу и варить уху. Говорила, что это необходимо знать каждому уважающему себя юнге. У меня не было никаких оснований не верить бабушке Наташе и не уважать себя. И я научился чистить рыбу и варить настоящую уху.

И вот сегодня, когда завтрак наш был такой, что после него хотелось пожевать чёрного хлеба с солью, а в большом садке разгуливал пузатый карп с чёрной, отливающей серебром спиной, я начал надоедать бабушке Наташе, чтобы она немножко раньше разрешила варить уху.

Бабушка Наташа любила загорать. Уходила в заросли ивняка и валялась там целыми часами. Она утверждала, что солнце является отличным предупредительным средством против всяких болезней. Агитировала и дедушку позагорать, полечиться от радикулита, но он отделывался шутками. Говорил, что предпочитает лучше умереть от радикулита.

Я уже три раза подбирался к бабушке Наташе и осторожно, чтобы она не рассердилась, спрашивал, не пора ли уже варить уху. Она всё время отвечала, что ещё рано, а когда я спросил её в четвёртый, поинтересовалась, достаточно ли я заготовил дров.

— Всё в порядке, мы с Орланом натаскали дров на целую неделю! — ответил я с гордостью.

— Ну тогда пожалуйста. Мелкую рыбёшку вычисти, а карпа не трогай, я сама.

Приготовление обеда надо было начинать, как бабушка Наташа говорила, с организации костра.

Для этого первым делом надо было выгрести из-под таганка пепел, устроить так называемый запальник. Это значит, на расчищенное место положить скомканную бумагу, немного сухого сена и на всё это — мелко наломанные прутики. На запальнике построить пирамиду из хвороста, и костёр готов. Чиркнуть спичку — и он запылает.

Орлана я заставил выгребать пепел, у него лапы для этого подходящие, а сам пошёл на корабль за бумагой. Возвращаюсь, вижу — собаки нет, а над земной поверхностью торчит только хвост, закрученный в бублик.

Оказывается, Орлан вырыл почти метровую яму и всё ещё продолжает рыть.

— Заставь дурака богу молиться!

Орлан очень хорошо понимает, что означает слово «дурак», и, когда его так называют, страшно обижается.

— Вылезай сейчас же!

Пёс послушно выпрыгнул из ямы и лёг в стороне, грязный как чёрт, в песке, в саже, в пепле. Я начал зарывать яму, он не выдержал, подошёл.

— Ну ладно уж, прощу тебе такое самовольство, потому что ты собака.

Орлан всё понял и начал носом сталкивать в яму песок. Но скоро так засорил ноздри, что принялся чихать. Я ему сказал: «Будь здоров!», а он, кажется, ничего не понял.

Мне вспомнился один случай из моей жизни. Учительница по английскому языку у нас очень высокая, наверное, выше её нет женщины на всём свете, и очень строгая, сама никогда не улыбалась и нам улыбаться не разрешала. И вот как-то раз она громко чихнула — не успела потереть переносицу, — а я возьми да и выпали: «Будьте здоровы, растите большая!» Весь класс загрохотал от смеха, а учительница покраснела, впилась в меня таким взглядом… И выгнала из класса.

Когда я рассказал об этом моей бабушке Насте, она ахнула. «Чихать в обществе неприлично, но уж если это с человеком случится, то присутствующим надо этого не заметить». Может быть, и собаке говорить «Будь здоров!» неприлично?

С горем пополам с костром мы справились, теперь надо было заняться ухой. Я очистил две морковки, одну большую луковицу. Жалко, что у нас не было петрушки. Потом вытащил из-под нар зелёную эмалированную кастрюлю, начищенную мною до блеска, зачерпнул в неё чистой воды, бросил туда перец, лавровый лист, морковку, лук, соль, закрыл кастрюлю крышкой и осторожно, чтобы не расплескать воду, вскарабкался по песку на откос. Поставил кастрюлю на таганок и подпалил дровишки.

После этого мы с Орланом немножко поплавали, потому что было так жарко, так жарко — с меня ручьями лился пот, да и псу надо было отмыться.

Искупавшись, я начистил картошки, нарезал её кубиками. Теперь оставалось приготовить рыбу. Я быстро начистил маленьких рыбёшек, а бабушка Наташа всё не шла, а вода уже кипела, я видел, как пар приподнимал крышку. И тут мне пришла в голову мысль: почистить карпа самому. Подумаешь, дело какое, ну чего тут сложного?

Отвязав от штурвала садок, где гулял карп, кряхтя выволок его из воды. На удивление, карп оказался совсем смирный, и я, не задумываясь, положил его на носовую палубу. Лежит спокойно. Но я на всякий случай его придерживаю. Только я хотел начать чистить, как сердце моё почувствовало, что по берегу движется бабушка Наташа. Оглянулся — так и есть! Я на минуту растерялся. Опять скажет: «Самовольство, непослушание, самоуправство, а на корабле, в походе этим явлениям не место», и так далее, и тому подобное. Злодей карп воспользовался моей растерянностью и был таков!

Я — за ним. Да разве его поймаешь! Он сразу в глубину ушёл.

Вылез я убитый горем, мокрый, несчастный, сел на песок. Меня распирала такая злость, что хотелось бить себя кулаком по черепу, или нападала такая обида, что хотелось плакать.

Бабушка Наташа молча смотрела на меня. Глаза у неё были печальные, а лицо как-то искривилось, и ни один мускул на нём не дрогнул. Никогда её такой не видел, и мне стало её так жалко, так жалко, что я захныкал. Она подошла ко мне и положила мне на голову руку.

— Ах, Виталий, Виталий!

Она сказала это хоть и ласково, но с лёгким упрёком. Я схватил её руку и прижался щекой, и бабушка Наташа чуть-чуть улыбнулась.

Решено было ничего не говорить дедушке, рассчитывали на его рассеянность. Раньше она часто говорила, что её муж не отличается гурманскими вкусами и не разбирается в блюдах, с ним ей легко.

Но увы! Бабушка Наташа просчиталась. Вы бы видели дедушкино лицо, когда он хлебнул нашей ушицы!

Моё положение было ужасным. Ведь я упустил самую крупную рыбу, которую поймал дедушка за всю свою длинную жизнь. Вечером он, бедняга, мрачный, с испорченным настроением изо всех сил старался поймать что-нибудь приличное. На крючки насаживал хлеб, ракушки, червей, кузнечиков… Но никакая приманка не помогала. Он попробовал забрасывать спиннинг. Но не было ничего и на спиннинге. Да тут ещё, на несчастье, дедушка сделал большую «бороду» — это значит запутал лесу ка катушке спиннинга при броске. И распутывал «бороду» до самой темноты. И дедушку мне было тоже очень-очень жалко. Но почему же всё-таки не брала рыба? Вероятно, карп, которого я упустил, предупредил всех рыб, чтобы они убирались от нас подобру-поздорову, пока не попались на крючки.

Можно, конечно, прожить и без рыбы, надо только, чтобы все члены нашего экипажа были в хорошем настроении, а дедушка и до этого был мрачноватым, а тут совсем перестал разговаривать и даже ужинать отказался, ушёл на корабль и лёг спать. Мне было очень горько, и я решил просить прощения.

— Дедушка, карп выскользнул у меня из рук совершенно неожиданно… — начал я издалека.

— Никогда не берись за дело, которому не научился, — пробурчал дедушка.

— А как же тогда учиться, если не браться за дело?

— Учиться надо постепенно.

— Я же так и делаю. Я сначала научился чистить маленькую рыбку, ну а потом…

— Большая рыба — это совсем другое. Её надо прикрыть тряпкой, чтобы она не скользила под руками, ну а потом уж…

— Так ведь бабушка Наташа мне этого, самого главного, и не сказала!

— А ты её спросил? Да и потом, тебе самому надо шевелить мозгами. А то твой мозг заплывёт жиром и станет неповоротливым, как закормленный гусак. Иди-ка лучше спать.

Я уныло поплёлся к палатке. Где-то далеко уже кричала ночная птица. Мне было не по себе, и я снова вернулся к кораблю.

— Дедушка, а разве можно всему научиться?

— Надо стараться постичь как можно больше. Познание — великое дело!

— Я буду стараться. Только сейчас ты меня прости…

— Хорошо, я тебя прощаю!

 

13

На следующий день дедушка проспал утренний клёв, но зато встал в хорошем настроении. Он ходил в одних трусах по песку и всё время поглядывал на тихую воду, в которой отражалось небо с редкими кудрявыми облаками. Купаться ему запретили врачи, а бабушка всецело присоединилась к их мнению. И пойти против её убеждений…

Но смотрю, мой дедушка уже забрёл по колени и с опаской посматривает в сторону лозняка, где загорала бабушка Наташа.

Мы с Орланом сидели на сваленном бурей дереве. У нас была удобная позиция для наблюдений. Было очень интересно, сможет ли наш большой, сильный и мудрый дедушка хоть на минуточку выйти из-под власти женщины?

И, представьте, как только он убедился, что ему ничего не угрожает, то сейчас же камнем упал в воду. Мы смотрели на расходящиеся круги по воде. Круги становились всё больше и больше и так растянулись, что совсем исчезли. Странно, но где же дедушка, уж не утонул ли он? Орлана, наверное, тоже испугала эта мысль, он сорвался с места и бросился в воду. Я — за ним. Дедушка наконец вынырнул далеко-далеко от берега и поплыл ещё дальше. Плыл забавно, всё время нырял и фыркал. Но мы с Орланом скоро его настигли и втроём повернули обратно. Дедушка не замечал нас, а только внимательно следил за кустами. А когда доплыл до берега, то быстро выскочил из воды и как-то смешно, по-козлиному побежал к кораблю. В каюте вытерся махровой простынёй, и когда бабушка Наташа вернулась после приёма солнечных ванн, дедушка брился на носу корабля и как ни в чём не бывало мурлыкал себе под нос весёлую песенку.

Меня мучили сомнения. Нехорошо ведь, что дедушка тайком от бабушки Наташи взял и искупался. Врачи запретили ему это самым категорическим образом. Может, мне для его же пользы надо сказать об этом бабушке Наташе? Она, конечно, страшно возмутится, и они тогда обязательно поссорятся. И дедушка назовёт меня предателем. Что же делать?

Но вода ведь была очень тёплая, совсем как парное молоко. А врачи имели в виду, наверное, холодную воду. Да дедушка и купался-то очень недолго. И потом, что сделано — уже не воротишь. Я пришёл к выводу, что на этот раз ничего не скажу бабушке, а в дальнейшем сам не позволю дедушке лезть в воду. Кажется, так будет правильно.

За завтраком дедушка объявил:

— Ну, друзья мои, пора сниматься с якоря. Нас ждёт Гайдамацкий остров.

Мне хотелось как можно скорее добраться до этого сказочного острова — ведь там я начну строить свою модель. И я с особым рвением стал собираться в дорогу.

Через два часа, минута в минуту, корабль похрюкал и отчалил от берега. Мотор ритмично постукивал, я лежал на палубе, и мне казалось, что это бьётся моё сердце.

У всех у нас было хорошее настроение, за исключением кота. Серка не мог смириться с тем, что его лишили свободы, к которой он уже успел привыкнуть. Как разъярённый маленький тигр, ходил он по палубе, смотрел на удаляющиеся берега и дико орал. Не мяукал, а именно орал. Пасть его была широко открыта, белые клыки угрожающе сверкали. И только когда вышли из Гнилушки на Днепр и поплыли далеко от берегов, он наконец успокоился.

Шли по фарватеру часа три, а то и больше. Я несколько раз принимался загорать, бабушка Наташа и Орлан хорошо выспались, да и Серка с горя тоже вздремнул.

Все мы уже здорово проголодались, но дедушка, который всё время сидел за рулём, сказал, что через два часа будем на Гайдамацком острове и там будем обедать. А за эти два часа у нас лучше утвердится аппетит. Он, наверное, не догадывался, что мой аппетит уже давно утвердился.

На одном участке реки, где было очень сильное течение, дедушка, как всегда стараясь ускорить ход корабля, опять приблизился к берегу. Серка сразу это заметил, снова разинул пасть и начал беспокойно ходить по палубе. Я не обратил на это особого внимания, спустился с палубы и попросил дедушку разрешить мне немножко посидеть за рулём.

— А наверху всё в порядке? — спросил он.

Я приподнялся посмотреть на привязанные к поручням вещи… вижу — нет кота.

— Серки нет… — сказал я, ещё не веря в то, что кота действительно нет на палубе.

— То есть как — нет? — переспросила бабушка Наташа и сразу оторвалась от книжки, от которой раньше никак не могла оторваться. Сама заглянула на палубу, в каюту.

— Смотрите, смотрите, вон он плывёт! — Я первый увидел торчащую из воды мордочку Серки.

Течение было сильное, кот остался уже далеко позади, и нам пришлось повернуть обратно. Настигли мы злодея тогда, когда он уже вылез из воды и, не обращая на нас никакого внимания, вылизывал свою шерсть. Мы тоже пришвартовались.

— До чего же глупое животное! — сказала бабушка Наташа и покачала головой.

— А может быть, наоборот? — в раздумье ответил дедушка. — Кот предпочитает независимость!

— Хотела бы я посмотреть на этого «независимого» зимой, — пробурчала бабушка Наташа и так строго посмотрела, что дедушка не выдержал и отвернулся.

Мы огляделись. Оказалось, Серка «выбрал» для нашей остановки неплохое место. Это был исток неширокого рукава. В спокойные коричневые воды, как в зеркало, смотрелись с крутых берегов тополя и плакучие ивы с длинными, тонкими ветвями. Развернув карту, дедушка сказал, что рукав называется Волчье Гирло.

Мы с дедушкой решили обследовать окрестности. Отошли совсем немного и увидели за береговым выступом в небольшой бухточке целую флотилию лодок: весельных, моторных, резиновых, открытых, под брезентом и с каютами, как на нашем корабле. А под старыми тополями стояли палатки, фанерные домики и шалаши из веток. Почти у каждого такого жилья дымился костёр — женщины готовили пищу.

Духота была страшная. Чёрные от загара, полураздетые люди, взрослые и дети, двигались лениво и старались держаться в тени деревьев. А те, кто загорали, лежали неподвижно на песке в разных позах, как будто внезапно усыплённые солнцем.

— Племя мням-мням, — смеясь, окрестил дедушка отдыхающих киевлян.

Когда мы вернулись в наши владения, бабушка нас сильно обрадовала. Накупила всякой всячины у проходившей мимо колхозницы. Я увидел под дубом разложенные на брезенте вкуснейшие вещи: сметану, молоко, творог — и так начал от радости визжать и прыгать, что чуть не опрокинул бидон с молоком.

Бабушка Наташа догадливая — предложила мне поесть. И я ел. Вы бы видели, как я ел! Не успевал жевать, пища сама проваливалась в желудок. Надо прямо сказать, что вкусная пища доставляет человеку большое удовольствие!

Дедушка всё время выискивал безлюдные места, и поэтому сразу после обеда мы снялись с якоря.

 

14

К вечеру прибыли на Гайдамацкий. Этот остров находится в устье реки Тетерев, впадающей в Днепр двумя рукавами. Я много слышал о нём, и как только мы приткнулись к берегу, побежал с Орланом осматривать его достопримечательности.

По всему острову действительно росли мрачные столетние дубы. Тень от этих деревьев разлилась по траве как чернила. Густая, тяжёлая, совсем без просветов. Это не то что тень от берёз или осин, продырявленная солнцем.

Стволы дубов и три человека не обхватят. Некоторые деревья были расщеплены молнией и обгорели, а в сморщенной коре можно, говорят, увидеть почерневшие от времени пули и осколки снарядов.

Я подошёл поближе к одному самому большому и самому старому. Огромные ветви у него были не прямые, а угловатые. Как будто их кто-то когда-то все переломал, а они срослись как попало. Листья на нём шелестели глухо, как восковые. А из чёрного дупла слышались тяжёлые стоны.

Конечно, этому дереву да и всем другим старикам есть над чем поразмыслить. Тут двести лет назад казаки и крестьяне, называвшие себя гайдамаками, с оружием в руках боролись с польской шляхтой за своё счастье, за свою мечту о свободе. Дед сказал, что это им написал Тарас Григорьевич Шевченко:

Говорят, что где-то на этом острове сохранились ещё остатки гайдамацкой крепости. Вот бы найти их.

Мы с Орланом отправились на поиски, бродили долго, но так ничего и не обнаружили. Возвращаемся назад и видим — на нас нашествие коров. На меня вдруг пошла самая прыткая, с самыми большими рогами, я не на шутку струхнул, бросился наутёк и забрался на дерево.

Но мой пёс замер как вкопанный, шерсть на нём встала дыбом, а морда выражала злую и мрачную решимость. Я понял, что он заманивает врага. Напоровшись на взгляд пса, корова остановилась. С минуту они смотрели друг другу в глаза, словно мерялись силами. И вдруг Орлан как сорвётся! Вы бы видели, что тут было!..

Корова от неожиданности резко повернулась и упала на задние ноги, Орлан в неистовстве лаял, брызгал слюной и старался схватить её за ноги и за хвост, а я хохотал до колик в животе.

Корова быстро оправилась и карьером помчалась к своему стаду. Я осмелел, схватил хворостину и пустился вдогонку. Другие коровы, как увидели свою обезумевшую от страха подругу, да Орлана, которого они определённо приняли за серого волка, да ещё меня с хворостиной, замычали и понеслись. Меня охватил азарт, я мчался всё быстрее и быстрее, кричал, размахивал хворостиной. Ну и дали же мы с Орланом жару этим рогатым чудовищам, разогнали по всему острову! Некоторые, самые трусливые, убежали, наверное, километра за два, а то и больше.

К своему новому лагерю мы прибежали взволнованные, радостные. У Орлана почти до земли вывалился язык; он дышал, как и я, глубоко и часто.

— Дедушка, мы сейчас сражались с коровами и вышли победителями!

— Кажется, сюда идёт пастух, он тебе кое-что разъяснит… А помощника твоего я заберу, попробуй обойтись без него. — Дедушка взял собаку и ушёл к своим удочкам.

Я вгляделся и вижу, что пастух такой же, как я, мальчишка. Что же он мне может разъяснить, тем более что я не видел ничего плохого в своём поступке?

Пастух шёл уверенно и решительно на ходу сбросил мешок, ватник и кепку. На лице у него была какая-то дикая ярость. Мне даже хотелось снова забраться на дерево, но потом я решил, что это может быть расценено как трусость. И я продолжал ждать.

«Что же он собирается делать?» — соображал я, стараясь выдержать взгляд, похожий на взгляд разъярённого зверя.

Мальчишка подошёл ко мне вплотную и, не задумываясь, заехал мне в ухо. Я опешил. Он закатил мне вторую оплеуху да ещё бросил в лицо обидные слова:

— Защищайся, трус!

И тут меня охватила отчаянная решимость. В общем, началась потасовка. Кончилась она только тогда, когда дедушка взял нас за плечи и развёл в стороны.

— Хватит! — сказал он серьёзно. — Теперь я советую вам помириться.

— Нужен он мне! Я из-за него до самой темноты должен буду собирать стадо. Да ещё какая-нибудь тёлка заблудится, а её ночью волк разорвёт, — растягивая слова, проговорил пастух, вытирая рукавом рубашки кровь с губы. — Ему-то что! — кивнул он на меня.

— Он тоже будет отвечать за стадо, — сказал дедушка и посмотрел на меня сурово.

— Не буду! Его коровы, и пускай он их не распускает.

— Ты, Виталий, уступаешь злому началу.

— Он мне разбил нос! — воскликнул я.

— А можно разве сейчас, когда колхозные коровы в опасности, принимать всерьёз твой нос, хотя он и фундаментальной величины на твоём лице?

Пастушок хохотнул. Я хотел обидеться, но дедушка меня перебил:

— Сейчас не до личных счётов. Коровы разбредутся, идите собирайте их и возьмите на помощь Орлана.

Пастушок вдруг мне улыбнулся. Я человек не гордый, тоже изобразил добродушную улыбку, и мы пошли.

Дорогой я узнал, что пастушка зовут Миколой. Лицо у него узкое, с высоким лбом. Позже бабушка Наташа, когда познакомилась с пастушком, сказала, что у мальчика одухотворённое лицо.

Со мной он сейчас разговора не затевал, а на мои вопросы отвечал неохотно. Я, конечно, понимал: он всё ещё сердится.

— Ты иди вправо и направляй коров вон к тому озеру, — сказал он мне, а сам побрёл в другую сторону.

Орлан оказался блестящим помощником. Вначале мы бегали за каждой коровой с ним вдвоём, но потом он быстро усвоил свою задачу и стал делать это самостоятельно. Замечательный пёс! Выискивал коров в таких местах, в таких зарослях, оврагах, куда человек ни за что на свете не забрался бы. И, главное, делал своё дело с понятием, не гнал их куда-нибудь в сторону, а прямо в стадо.

Когда мы собрали всех коров, Микола подошёл ко мне и сказал:

— Вот бы мне такую собаку!

Я с гордостью похлопал Орлана по спине.

— Скоро у него будет сын, я подарю его тебе.

— Не надо, я сам куплю себе щенка.

— Ты всё ещё сердишься на меня?

— Да нет, ты ведь ещё маленький.

— А ты?

— В деревне ты был бы самостоятельным хлопцем.

Я покраснел. Мне показалось, что Миколе кто-нибудь рассказал, как бабушка Настя уговаривает меня есть, а я кручу головой.

— Вот дед у тебя знаменитый и душевный человек!

— Обыкновенный, — бросил я небрежно.

— Эх ты, даже деда своего не знаешь! Мы его всем колхозом почитаем. Прошлый год он нашу речку спас от наносов. Днепровское управление сказало, что работы землечерпалкой обойдутся дорого и что колхоз не потянет. А твой дед с нашими плотниками построил такие плоты особенные, и течение само размыло русло. Теперь катера из нашей деревни ходят прямо в Киев.

Я пожал плечами: дескать, ну и что?

— А ты знаешь, что твой дед может сделать реки незамерзающими? По ним круглый год будут ходить пароходы! Ну да ладно уж, — протянул пастушок снисходительно, — нам пора в загон, солнце уже село. Увидимся завтра.

Мы с Орланом долго смотрели на уходивших телят и на Миколу, который размахивал хворостиной и покрикивал на непослушных:

— Эй, эй!

«Доверяют же человеку целое стадо», — думал я с завистью.

Уже в сумерках мы с Орланом возвращались к своему новому лагерю. Идём около самой воды, по песку. А по воде далеко слышно. Разговаривают мои дед и бабушка:

— Зачем ты устроил эту драку? Этот парень мог покалечить ребёнка.

«Ребёнок, ребёнок!» Я был готов расплакаться.

— Мальчики — однолетки, ничего страшного.

— Ну что ты говоришь!

— Видишь ли, у детей ещё не совсем хорошо развита речь, они не могут достаточно ясно выражаться и поэтому помогают жестами.

— Не шути, Борис!

— Да-да, энергичные движения в их возрасте куда внушительнее, чем весь их словесный фонд, и потом, для нашего внука физкультура совершенно необходима. Я хочу, чтобы он вырос смелым, сильным, правдивым и умеющим защищать себя человеком.

— Я совершенно уверена, что общение с этим пастухом может плохо отразиться на Виталии…

— Микола хороший, он лучше меня! — горячо перебил я бабушку Наташу.

 

15

На следующее утро я сразу же взялся за модель. Работал… Ужас как работал — пыль столбом. Мне хотелось моделью поразить Миколу.

Вот уже был готов Днепр, на нём построено четырнадцать плотин. Я даже успел соорудить игрушечные города, у которых были построены эти плотины: Каховку, Запорожье, Днепродзержинск, Кременчуг, Канев, Киев, а Микола всё не шёл. Я уже начал думать, что Микола не придёт, что ему со мной совсем не интересно. И как я обрадовался, когда увидел коров! Мы с Орланом бросились навстречу.

Миколу нашли не сразу. Он сидел в высокой болотной траве.

— А, это ты! — сказал он и дружелюбно улыбнулся.

— А ты что здесь ищешь?

— Да тут одну траву для гербария. Я сейчас засушиваю растения водоёмов. Ты думаешь, травы здесь растут как попало? Ничего подобного! Здесь полный порядок. Каждая травинка знает своё место. Вот смотри, у самого берега эти осоки. — Микола провёл рукой по тонкой высокой траве. — А вот это — частуха болотная, растёт по всему миру, кроме Арктики, для коров и лошадей ядовита, а овцы и козы едят, им ничего.

— А это тростник?

— Настоящий. Он растёт во втором поясе.

— А где третий пояс?

— А вот там, где золотые и серебряные короны.

— Кувшинки?

— Ага… Хочешь, я тебе сорву вон ту, белую?

— А ты не утонешь?

— Мой тата говорит, что если я утону, то, значит, я дурак от рождения. А знаешь, обидно быть дураком! Вот я и осторожен.

Микола достал мне цветок с длинным, как шнур, черешком.

— Ты видишь, как кувшинка раскрыта? Это оттого, что сейчас яркое солнце, а вот к вечеру она закроется. В пасмурную погоду она тоже закрыта. Пыльцу бережёт от сырости. В природе всё делается не просто так, а с толком.

Микола рассказал мне, что у него уйма гербариев. Он уже засушил много лекарственных растений, а сейчас коллекционирует травы болот и водоёмов, а потом займётся лугами.

— А прошлый год я всё время наблюдал за жизнью птиц. Интересно.

Я слушал и завидовал. Вот бывают же такие люди! А что я такое? Ну, хожу в школу, после школы в обязательном порядке гуляю в садике, потом учу уроки… И всё я это делаю потому, что меня заставляют. Нет никакой цели в моей жизни. Живу, небо копчу. Вот Орлан и тот как-то умеет находить цель в своей собачьей жизни. Как увидел коров, сразу начал их пасти. Ходит вокруг стада и на ту корову, которая отбивается от стада, рычит, лает. Всех коров держит в повиновении.

— А я строю модель.

— Какую модель? Покажи!

— Идём!

Мы побежали. У модели Микола остановился как вкопанный.

— Это будущий Днепр!.. — начал я объяснять с энтузиазмом.

— А зачем столько плотин?

— Понимаешь, плотины задерживают воду, создают водохранилища. Из этих водохранилищ вода поступает на гидротурбины, крутит генераторы. А генераторы, сам понимаешь, вырабатывают электрический ток. Но это ещё не всё…

— А ещё что?

— Ещё? Этого я не знаю. Пойдём к дедушке, он согласился быть моим консультантом.

Деда мы нашли на поляне. Он сидел прямо на траве и отрывал лепестки от ромашки. Наверное, гадал: любит его или не любит бабушка Наташа. Мужчины до самой смерти сомневаются в женской любви. Мы задали дедушке свой вопрос.

— Видите ли, мальчики, на Украине мало воды. Такие основные реки, которые снабжают водой Украину, как Днепр, Днестр, Южный Буг, имеют небольшой сток. А что такое сток реки, ты, Виталий, знаешь. Бабушка это недавно проходила…

— Стоком называется количество воды, которое река сбрасывает в море за год, — выпалил я как из пулемёта.

— Так вот, эти реки все вместе имеют сток в маловодный год сорок кубических километров.

А на орошение засушливых земель нам скоро потребуется тридцать кубических километров, а на промышленное и коммунальное водоснабжение примерно ещё десять. Итого — тоже сорок. Выходит, что ни одной капли воды этих трёх рек мы не можем упустить в море. Всю её надо задержать плотинами в водохранилищах. Но это практически невозможно. Весной, в половодье, некоторое количество воды придётся всё-таки сбрасывать в море, так как она не поместится ни в какие водохранилища.

— Значит, и с четырнадцатью плотинами воды не будет хватать? — спросил Микола.

— Совершенно верно. И в недалёком будущем нам придётся брать воду из Печоры, Вычегды, Северной Двины, Западной Двины, Немана, Дуная. Идёмте, я начерчу эти реки на вашей модели. — Дедушка по дороге сломил прутик. А когда пришли, быстро начертил все шесть рек на песке. — На сегодня хватит, а завтра я всё расскажу о водном транспорте.

Дедушка поднялся, кряхтя, разогнулся, потёр рукой поясницу и пошёл ловить рыбу.

— До чего же твой дед хорошо знает географию! Взял и сразу начертил все реки, — сказал Микола.

— Что же ты хочешь, он же настоящий учёный!

Мы начали прорывать реки. За коров можно было теперь не беспокоиться. Орлан наконец усвоил свои обязанности по отношению к этим животным и изо всех сил старался, чтобы они паслись на хорошей траве и далеко не разбредались. До чего же умный пёс!

На следующий день мой дед сразу после утреннего клёва взял раскладной стульчик и уселся у нашей модели.

— Водный транспорт, ребята, самый дешёвый транспорт. Люди с древнейших времён использовали реки для перевозки грузов, — начал дедушка медленно, старательно, чтобы мы всё поняли. — Сейчас мы будем говорить о Днепре. Вот он! — Дедушка показал рукой эту реку на модели. — Из Чёрного моря корабли могли подняться только до Каховки. Здесь грузы должны были перегружаться в небольшие баржи…

— Почему? — спросил я.

— Морские корабли не могут ходить по рекам, им не хватает глубины. Баржи с грузом тянулись по Днепру буксирами. До Запорожья водный путь был благоприятный. А вот дальше… Вот здесь, где сейчас построен Днепрогэс, были очень большие пороги. Происходили ужасные катастрофы на этих порогах. Буксиры, баржи, плоты, наскочив на подводные скалы, разбивались в щепки. Один такой порог назывался Ненасытецким… Только очень опытный лоцман весной в большую воду мог провести гружёную баржу через этот порог. Теперь нет на Днепре никаких порогов, они затоплены, и речные суда идут беспрепятственно. А в недалёком будущем по Днепру пойдут морские суда грузоподъёмностью пять тысяч тонн. Из Чёрного моря прямо в Балтийское. Две с половиной тысячи километров водного пути!

Дедушка начертил на песке Балтийское море.

— Так прямо из Чёрного моря в Балтийское? — переспросил удивлённый Микола.

— Да-да! Садимся мы в Одессе на большой морской пароход, плывём по Чёрному морю в Днепро-Бугский лиман, из него попадаем в Днепр. За Киевом сворачиваем на реку Припять — приток Днепра…

— А дальше? — не терпелось Миколе.

— Недалеко от Припяти берёт своё начало река Неман. Соединяем эти две реки, Припять и Неман, каналом…

— А Неман впадает в Балтийское море! — заторопился я.

— И вот, великий водный путь из Чёрного моря в Балтийское готов! — воскликнул дедушка и отбросил в сторону прутик…

Однажды бабушка Наташа пригласила Миколу с нами обедать. Вначале он не хотел, а потом согласился. Пока уха варилась, мы решили порыбачить.

— Значит, у тебя много интересных коллекций? — обратился дедушка к Миколе.

— У меня что… Вот у нас у одного хлопца есть коллекция марок — несколько альбомов. По этим маркам можно рассказать всю историю нашей страны от царя Николая.

— А вот Виталий, кроме всего, ещё и рыбной ловлей увлекается, и успешно.

От этих дедушкиных слов я чуть не получил разрыв сердца. Что же это за занятие — рыбная ловля, пустая трата времени! Ну как это он мог выставить меня таким дураком перед моим новым другом? А Микола сказал:

— Я тоже люблю ловить рыбу.

— А что тут интересного? — ощетинился я, в полной уверенности, что он сказал так из вежливости.

— Много интересного, если ловить со смыслом, — ответил дедушка.

— Какой тут может быть смысл? — Я чувствовал, что становлюсь задиристым, злым, противным.

— Вот ты мне рассказывал, что Микола изучил жизнь пернатых…

— Нет, не изучил ещё. Я только кое-что узнал из их жизни.

— Это уже хорошо. А разве не интересно кое-что узнать о жизни рыб? С древнейших времён рыбаки изучают повадки рыб. Есть, например, такой старинный способ ловли кефали. Ночью натягивают по воде длинную дорожку из рогожи. Рыбаки начинают на шлюпках шуметь. Рыба пугается, выскакивает из воды и падает на рогожу. Знай только собирай… А жители Океании ловят черепах с помощью рыбы-прилипалы. К такой рыбе привязывают длинный, крепкий шнур и опускают её на дно. Там она обязательно разыщет черепаху и к ней прилипнет. Рыболову остаётся только вытянуть её вместе с черепахой… А среди черепах есть настоящие гиганты длиной до двух с половиной метров и весом полтонны. Есть такая наука — ихтиология. Учёные-ихтиологи изучают, какие породы рыб живут в океанах, в морях, реках, озёрах, чем они питаются.

Рыбу надо не только ловить, надо заботиться и о размножении её. Лет двадцать назад пересадили кефаль из Чёрного моря в Каспийское. И кефаль там прижилась великолепно. А почему? Да потому, что ихтиологи сначала изучили, чем кефаль питается и есть ли для неё подходящая пища в Каспийском море. А некоторые люди живут верхоглядами, проходят мимо всего, ничто не застревает в их головах…

После такого разговора я стал к рыбной ловле относиться совсем по-другому. Потом дедушка говорил, что у меня к этому занятию появилось отношение не только как к приятному препровождению времени, но и как к познавательному процессу.

И действительно, я стал очень наблюдательным и всё запоминал. А тут ещё дедушка посоветовал мне научиться обобщать мои наблюдения, делать из них выводы. Вот, например, попался мне окунь, я запоминал, на какую наживку он взят и на какую удочку, на донку или на поплавочную, в какой воде — в тихой, умеренной или же на быстрине. Попался второй, я делал то же самое. А после того, когда было поймано несколько окуней, я уже мог судить о вкусах этой рыбы, о её повадках, о её характере.

И представьте себе — это занятие оказалось очень интересным.

Миколу оно тоже увлекло. Теперь у нас появилось ещё одно интересное занятие. Ловили рыбу не просто так, а со смыслом. Изучили, что плотва водится у обрывистых берегов, где ровное течение. Берёт лучше всего на муху и на муравьиные яйца, хуже на червя. Очень трусливая рыба, и поэтому надо сидеть смирно и не разговаривать.

Узнали кое-что и о язях. Эта рыба любит плёсы со спокойным течением и тихие заводи. Ловить её надо на поплавочную удочку. И больше всего любит кузнечиков.

Но вот однажды я вытащил блеснувшую, как серебро, рыбку граммов на триста, с толстой головой и широким плоским носом. Дедушка сразу определил, что это голавль. Очень вкусная рыба.

Обрадованный удачей, я стал на прежнее место, под крутым берегом с нависшим над водой осокорем, и продолжал старательно удить. Рядом устроился Микола, ему тоже хотелось поймать такую рыбку.

И десяти минут не прошло, как у меня клюнуло. Дёрнул и вытащил второго голавля, потом третьего.

Я ликовал, а Микола только сдержанно улыбался. Его большие, всегда мечтательные карие глаза как-то погрустнели. Я видел, как он изо всех сил старается поймать такую рыбу, но у него ничего не получалось.

За этот вечер он вообще ничего не поймал, так и погнал своих коров с пустыми руками, А я, пьяный от успеха, не знал, что делать: прыгал, кувыркался и даже забыл проводить Миколу, как это делал обычно. А за ужином мне вдруг стало страшно тоскливо. Я молча жевал жирную рыбу и совсем не был так болтлив, как раньше.

Должен сказать, что дедушка прежде, когда я сильно разойдусь, часто меня останавливал, говорил, что языком надо тоже руководить, а иногда полезно его прикусывать.

Но на этот раз мне не надо было прикусывать язык, он у меня сам не двигался.

— Сегодня я убедился, что ты, оказывается, у нас плохой человек! — вдруг сказал дедушка.

— Я?

— Да, ты!

— Нельзя же делать выводы без должного основания! — воскликнул я с возмущением, вспомнив любимое дедушкино изречение.

— У твоего друга плохо ловилась рыба, — начал дедушка, как будто и не слыша моих слов. А раньше он всегда улыбался, когда я начинал говорить, подражая ему,

— Микола ничего не поймал, а при чём тут я?

— Спокойно! — Дедушка поднял руку. — У мальчика удочка была самодельная, короткая, леса нитяная, грубая, а голавль — рыба осторожная, ты это заметил…

— А при чём тут я?

— Спокойно! Ты решительно доказывал, что ты счастливчик! Ты торжествовал. Я наблюдал за тобой, и мне было стыдно за твой эгоизм. Мне было стыдно, что у меня такой внучок. — Дедушка помолчал, а потом снова начал меня отчитывать: — Почему ты Миколе не дал другую удочку, у тебя же их три? Всё время я ждал, что ты это сделаешь, Виталий. — Дедушка низко опустил седую голову.

— Но я не догадался…

— Успех вскружил тебе голову, и ты забыл о товарище. Это ужасно!

Я вскочил из-за стола, побежал к палатке, у которой стояли все наши удочки, выбрал одну и вернулся с ней к дедушке.

— Завтра подарю её Миколе, я на неё всё равно не ловлю.

Дедушка и бабушка Наташа переглянулись.

— Теперь я о тебе ещё более плохого мнения, — сказал дедушка.

Тут уж я совсем растерялся.

— На тебе боже, что нам негоже! Так получается? — Дедушкино лицо было такое грустное, такое грустное — казалось, что он вот-вот возьмёт и заплачет. — Меня всегда возмущает высокомерие, мелкая скаредность в людях, — добавил он строго и ушёл из-за стола.

Я немножко ещё посидел, а потом пошёл к палатке и выбрал самую-самую лучшую удочку, чтобы завтра подарить её Миколе. Но Микола не пригнал к нам своих коров. Я ждал его целый день, даже аппетит потерял. За обедом хлебнул две ложки ухи, а ужинать совсем отказался. В моей голове были только мысли о Миколе. Он ушёл вчера, не сказав ни слова. Он гордый и сильный, а высказать свою обиду — это ведь значит проявить свою слабость.

В этот вечер я не пошёл сразу спать, как обычно, а лёг на сено и стал смотреть в тёмное небо. Мне слышалась из глубины его какая-то грустная песня. Эта песня мне была так понятна. Я слушал, слушал и вдруг догадался, что это ноет моя душа.

Ночь спал беспокойно, а утром проснулся рано, до восхода. Но дедушка уже рыбачил. Мне же рыбачить совсем не хотелось. Я пошёл к модели, но и она меня почему-то перестала интересовать.

— Я советую тебе сходить на ферму, — сказал дед, видя, как я томлюсь.

Окрылённый надеждой, я взял Орлана, и мы помчались. Через час уже были там. Но все загоны оказались пустыми, и кругом ни единой души. Мы бродили, бродили, ничего не понимая. Потом увидели на дороге тётеньку в белом платке и побежали к ней.

Она нам рассказала ужасную вещь.

Обратно я шёл как больной, меня шатало. Орлан тоже стал грустный и совсем не бегал, держался у моей ноги.

— Ну что? — встретил меня дедушка вопросом.

— Всех коров ещё вчера переправили на пароме на другой остров, на свежую траву, — с трудом выговорил я и разрыдался. — Я навсегда потерял друга! — говорил я, глотая слёзы, и дрожал всем те-лом.

Дедушка положил мне на голову руку и сочувственно сказал:

— Я понимаю тебя, Виталий, друзей терять очень тяжело. Попробуй написать ему письмо.

Я так и сделал. Написал письмо, взял самую хорошую удочку и отнёс на ферму. Придёт же он когда-нибудь туда.

 

16

Ночью на катере приехал какой-то рыбак с сыном. Они всю ночь устраивались. Орлан, которого нам пришлось привязать к дереву, всё время лаял, рыбак ругался, и мы не спали.

Утром мы вышли рыбачить поздно и не поймали ни единой рыбёшки. Дедушка объяснил это тем, что новый рыбак, подыскивая себе место ловли, бродил по берегу, забрасывал в разных местах снасти и разогнал всю рыбу с нашей привады.

— Как будто места мало на острове. Испортили нам весь уют! — ворчала бабушка Наташа.

Я же, честно сознаться, радовался приезду рыбака. Ведь сын-то у него был со мной однолетка. Теперь у меня будет новый товарищ. Мысль, что я так позорно потерял Миколу, грызла меня, и, чтобы как-нибудь загладить вину хотя бы перед самим собой, я рассчитывал показаться новому товарищу с самых хороших позиций. Да и к тому же я не буду одинок. Правда, я и так не одинок. Есть же здесь дедушка и бабушка Наташа. Но если сказать правду, положа руку на сердце, то взрослые хотя и умный народ и у них есть чему поучиться, но с ними тоска. Шутят не смешно и смеются не над смешным. Как-то раз дедушка рассердился на бабушку Наташу и сказал мне:

— Виталий, никогда не женись!

— Почему? — удивился я.

— Сегодня я понял, что лучше жить одному на краю кровли, чем со сварливой женой под одной крышей. Так гласит старая арабская пословица.

— А если жена не сварливая?

— Таких не бывает.

Через несколько дней я вспомнил этот разговор и спросил у дедушки: правду ли он тогда говорил про сварливую жену или просто так, потому что был обижен на бабушку Наташу?

— Видишь ли, Виталий, взрослые любят шутить. Это хорошо — надо развивать в себе чувство юмора. По не всё надо принимать за чистую монету. Надо, брат, учиться анализировать.

А однажды мы с дедушкой ловили с огромного, свалившегося в воду старого дерева. К нам подплыл на маленьком чёрном от смолы челноке один солидный рыбак в берете. Дедушка его знал. Это был известный академик. Солидный рыбак привязался к большой ветке и забросил сразу две удочки. Я заметил, что у него к корме челнока был привязан наполовину опущенный в воду садок, сплетённый из лозы. В нём трепыхалась порядочная рыбина. Счастливый рыбак — у него всегда клюёт. Мне хотелось спросить, первая ли у него рыба или же он утренний улов оставил в лагере. Он стоял со своим катером километра за три от нас, ниже по течению. Но я не спросил. Это такой рыбак, который во время рыбной ловли совершенно не переносит никаких разговоров. «Он не рыбачит, а священнодействует», — говорила про него бабушка.

Солидный рыбак на этот раз вдруг разговорился. Может быть, потому, что рыба не клевала, а может быть, потому, что было очень жарко. Мы все были только в трусах, и нас здорово кусали какие-то злые-презлые мухи. Сначала он говорил с дедушкой на заумные темы о смысле жизни, а потом обратился ко мне.

— Знаешь, Виталий, — начал он, посматривая на меня маленькими хитрыми глазами, — тебе никогда не приходило в голову, что природа допустила огромную ошибку, лишив человека хвоста? Вот представь себе, что у тебя хвост, как у льва, с кисточкой. Тебя кусают мухи, ты внимательно следишь за поплавком, а хвост в это время сгоняет мух с лица, со спины, откуда хочешь. Я вот смотрю на тебя и вижу, что тебе не хватает такого хвоста с кисточкой. — Солидный рыбак засмеялся.

— А по-моему, вам хвост нужнее, он даже вам совсем необходим, — начал я совершенно спокойно.

— Это почему же? — спросил меня солидный рыбак, нахмурив брови.

— Вы же ловите двумя удочками, у вас заняты обе руки, и потом, вы большой, вас дальше видно, вот мухи и летят на вас.

Дедушка расхохотался, а важный рыбак лишь что-то промычал сквозь зубы. Ему не понравилась моя шутка.

А потом я спросил дедушку, почему рассердился важный рыбак.

— Видишь ли, тебя с хвостом ещё можно представить, а вот академика с хвостом…

— Но ведь я тоже пошутил. Ты же сам сказал, чтобы я развивал в себе чувство юмора.

На этот раз и дедушка тоже что-то промычал сквозь зубы. А я так и не понял, как же нужно шутить со взрослыми.

Я, кажется, отвлёкся от самого главного, от рассказа о приехавшем мальчике. Мне страшно хотелось с ним подружиться. Пока мы завтракали, я. всё время поглядывал в сторону палатки соседей, рассчитывая его увидеть, а когда мыл посуду, то обшарил глазами весь берег.

«Может быть, он собирает дрова», — подумал я, надел тельняшку, бескозырку и, взяв собаку, отправился на розыски.

Мы долго бродили с Орланом по острову, но незнакомца так и не обнаружили. А когда возвращались домой, Орлан налетел на спиннингиста и бессовестно начал на него лаять. Но человек и головы не повернул в его сторону. А собаки, если чувствуют, что их не боятся, сразу теряют интерес и успокаиваются.

Удивительные эти спиннингисты. Как заводные, всё бросают и бросают в воду блесну и ни на минуту не останавливаются. И выражение лица у них совершенно не меняется. Вот работа! Да, спиннинг — это тебе не удочка. С удочкой рыбак сидит и отдыхает, а может быть, и мечтает о чём-нибудь. А со спиннингом не посидишь, не помечтаешь, тут надо много ходить и много-много раз забрасывать блесну и всё в разных направлениях: один раз вдоль берега, потом под углом к берегу, потом поворот ещё на угол, потом прямо перед собой и опять под углом к берегу… Я даже смотреть устал, а он всё бросал и бросал. И как это он ухитрялся не зацепиться крючком за ветви деревьев или же за траву? Ведь все берега озёр заросли старыми косматыми вётлами, а у самой воды и даже в воде — сплошной пояс камыша, высокого и толстого, как бамбук. А за камышом распластались по поверхности воды кувшинки — золотые и серебряные короны, как говорил Микола.

Орлану неинтересно было смотреть на спиннингиста. Пёс держал палку в зубах и, повизгивая, манил меня на поляну. Я уступил — решил с ним поработать.

Бросил палку, пёс кинулся за ней, поймал её на лету и возвратился ко мне. Он обязан был обойти меня с правой стороны и сесть у левой ноги. Но он не очень любил дисциплину и, не выпуская палки из пасти, отошёл в сторону и улёгся в траве.

— Ко мне! — крикнул я строго.

Пёс нехотя поднялся и подошёл ко мне как полагается. Потом я заставил его сидеть, вставать, ложиться, ползти со мной рядом по-пластунски, как ползают солдаты на войне. Мы здорово потрудились. А когда вернулись к озеру, то спиннингист показал нам такую огромную щуку, что пёс, увидя её, начал неистово лаять, а я не верил своим глазам и стоял как обалделый, с открытым ртом.

— Как это вам удалось поймать такого зверя? — спросил я, наконец придя в себя.

— Бросал десять часов подряд, а на одиннадцатом часу… вот видишь сам. Здесь, дружище, нужно только терпение, как, впрочем, и во всяком деле, — ответил он и, перекинув через плечо щуку на кукане, пошёл к своему стану.

Рыбаки всегда носят так большую добычу, чтобы все видели, какие они мастера своего дела. Спиннингист шёл вдоль берега, по урезу воды, а мы — за ним. Многие рыбаки бросали свои удочки, чтобы посмотреть на рыбину, которая болталась за спиной спиннингиста. Голова щуки загнулась ему на плечо, а хвост чуть не доставал до земли.

— За такую рублей пятнадцать можно выручить.

Я обернулся и увидел своего соседа. Мне не хотелось на него произвести впечатления человека, не сведущего в таких делах, и поэтому я возразил:

— За неё и гроша ломаного никто не даст. Моя бабушка Настя, например, никогда не покупает таких старых щук.

— Не подвернулась твоя бабушка моей мамке, а то бы она из неё в момент вытрясла копеечку! Ты знаешь она у меня какая? Вонючую рыбу за свежую продаст и глазом не моргнёт.

— А заведующий магазином её за это не ругает?

— Какой там заведующий? Она батькин улов реализует, из-под полы орудует.

Я не знал, что на это сказать, и мы молча шагали по лугу.

— Куришь? — спросил сосед, извлекая из кармана штанов толстую пачку сигарет.

— Нет, — ответил я почему-то виновато.

— Глупо отказывать себе в удовольствии.

Сосед затянулся. Я сейчас уже совсем не помню его лица, помню только зелёный косой глаз, который всё время следил за мной, да торчащие чёрные волосы, подстриженные под бобрик.

— Ты в какой класс перешёл? — спросил я робко.

— Эх ты, бледный вид на тонких ножках, нашёл о чём разговаривать!

— Нет, правда? — Я сделал вид, что не обиделся.

— Не люблю учиться! А ты, конечно, из кожи лезешь в отличники? — спросил ехидно сосед.

— Нет, тоже не люблю учиться. А кто любит?

— Тогда плюнь!

— Нельзя, мой дедушка говорит, что человек должен всё время тренировать свои мозги.

— Ерунда! В человеке больше всего кишков, вот о них и надо заботиться. — Трошка сорвал с моей головы бескозырку, осмотрел её, как будто хотел купить. — Добротная, но тебе не к лицу. Вот мне бы такую! — Он надел мою бескозырку и расплылся в широкой улыбке, оскалив зубы. — Слушай, давай меняться: ты мне тельняшку и бескозырку, а я тебе… Ну возьми что хочешь!

— Трошка-а! — послышалось издали.

Мой сосед дёрнулся, сунул мне бескозырку и что есть силы побежал на зов. Я ещё немножко побродил и тоже пошёл к своему стану. Не успел доплестись до места, как вижу — спиннингист. Я сразу помчался за Трошкой.

— Ты зачем сюда явился? — встретил он меня зло и кулаком размазал по грязной щеке слезу, выкатившуюся из здорового глаза.

— Спиннингист пошёл на озеро, идём смотреть, может, он опять поймает такую щуку.

Трошка с силой пнул кастрюлю, и она покатилась под откос к воде.

— Проваливай отседова! — прохрипел он мне, а сам пошёл за кастрюлей.

Я постоял, посмотрел ему вслед, потом взял Орлана за ошейник и пошёл на озеро. И, представьте, как я был удивлён, когда вдруг рядом увидел Трошку!

— Этой ночью мы с отцом на несколько дней уплываем на Тетерев, там будем сети забрасывать, таких лящиков отхватим — ай да ну! — заговорил он первый.

— Мой дедушка говорит, что это браконьерство. Сетью могут ловить только рыболовецкие артели.

— У твоего дедушки мандраж.

— Что это такое?

— Трусость значит. А нам плевать, мы народ смелый! — Трошка ловко сплюнул сквозь зубы. — Ты бы видел, какой мы домище отгрохали на Новой улице, в пять комнат!

— Я тоже живу на Новой улице.

— В этих коммунальных, шестиэтажных? Так это в начале улицы, а наш дом в конце улицы, за кирпичным забором.

— И забор тоже за рыбу?

— А ты как думал! Вообще-то отец у меня слесарь.

— А где он работает?

— Так, везде понемножку, чтоб не приставали. «День роблю, а пять ловлю»! — Трошка начал кривляться и строить рожи.

Незаметно дошли до озера и сразу увидели спиннингиста. Он уже поймал небольшую щуку и теперь насаживал её на кукан.

— Постой! — Трошка схватил меня за рубаху. — Ложись!

Мы лежали до тех пор, пока спиннингист, опустив на кукане щучку в воду, не ушёл по берегу подальше от нас.

— Идём! — скомандовал Трошка и покатился вниз к воде.

— Ты хочешь её стащить? — спросил я испуганно.

— Разве вор у вора ворует? Так и рыбак у рыбака — не полагается.

Трошка вытянул лесу из воды и надрезал её у самой пасти щуки.

— Зачем ты это сделал?

— Этот интеллигентик подумает, что щука перекусила. Вот будет смехота! — Трошка опять начал кривляться и прыгать.

Я смотрел на него и ничего не мог понять. В голове была какая-то путаница. Захотелось скорее уйти от этого мальчика. Я позвал Орлана и пошёл к своей модели.

— Эх ты, хлюпик, бледный вид на тонких ножках! — крикнул он зло мне вдогонку.

Я повернулся, но не отвечал. Трошка аж весь побагровел, мне даже показалось, что он может лопнуть от возмущения. Я глубоко перевёл дух, чтобы не сказать ему больше ни слова, и пошёл дальше.

После этой стычки мы два дня не смотрели друг на друга, а на третий он первый подошёл ко мне.

— Что, не клюёт?

— Нет, клюёт, только плохо,1— ответил я сквозь зубы.

— Ты всё дуешься? Брось! Хочешь, я тебе что-то покажу? — спросил Трошка и подмигнул нормальным глазом. — Смотри!

Я смотрел на серенького, ещё плохо оперившегося птенчика, который в страхе пытался укусить своим нежным жёлтым клювиком грубую руку Трошки.

— Тоже мне — защищается!

— Ты где его взял?

— Из гнезда вытащил, здесь недалеко.

— Ну-ка покажи!

Трошке хотелось со мной помириться, и поэтому он сразу отдал мне птенчика. Я осторожно его взял и посадил на траву рядом с Орланом.

— Что ты делаешь? Он же убежит, и не поймаешь! — заволновался Трошка и кинулся было за птенцом. Но пёс зарычал и показал ему все свои белые, крепкие зубы.

— Собака и та знает, что нельзя обижать слабого, а ты? А вот если бы тебя так?

— Меня? — Трошка вдруг весь сжался. Лицо сразу посерело, нормальный глаз прищурился, а косой, наоборот, широко открылся, остекленел и смотрел вбок в одну какую-то точку.

— Пойдём отнесём его в гнездо. — Я легко поймал ещё совсем не умеющего летать птенца и пошёл вперёд, на всякий случай держа Орлана рядом.

Гнёздышко было свито на низкой раките. Я свободно до него дотянулся и заглянул. Там сидел ещё один птенчик, и этот, которого я посадил, сразу забился под его брюшко. Две серенькие птички — отец и мать — с писком носились над нашими головами, готовые броситься в бой и погибнуть.

Трошка следил за мной. Вначале он улыбался насмешливо, а потом его улыбка стала жалостливой.

— Ты, наверное, совсем не такой, каким рисуешься, ты просто, как в спектакле, играешь роль злого человека.

— А я и на самом деле злой.

— Неправда, ты хороший!

— Может, и хороший.

— Так зачем же ты тогда так спокойно делаешь всякие жестокости?

— А что же, по-твоему, надо волноваться? — спросил Трошка. — А в общем, брось канитель разводить!

Мы долго молчали. Я почёсывал Орлана. Он любил, когда ему чесали за ушами и подбородок. Трошка смотрел куда-то за Днепр.

— Тебя били когда-нибудь?

— Кто?

— Родичи, конечно, — сказал Трошка и передёрнул плечами.

— Нет, — ответил я, удивлённый таким вопросом.

— Вот собакам, чтобы они были злыми, отрезают уши. Злость развивают. Потом такая собака всех подряд рвёт. Вот и я… Я на весь мир злой!

Трошка бросился бежать.

— Подожди, куда ты? — кричал я и, спотыкаясь, бежал за Трошкой. — Хочешь, покажу тебе модель?

Трошка остановился.

— Она там, за кустами. Идём!

Мы пошли. По правде сказать, я начал бояться, что Трошка может разломать модель, и у меня появилась мысль, что зря я затеял этот осмотр. Но Трошка повёл себя как-то странно. Присел на корточки и внимательно стал рассматривать всё, что мы построили.

— Тут ещё не показан водный путь из Киева в Париж, Он будет называться «Водный путь Восток — Запад».

Трошка просидел у модели до самой ночи. Всё подправлял берега рек, каналов, водохранилищ, морей. А утром следующего дня Трошку увёз отец куда-то рыбачить. А бабушка Наташа совершенно неожиданно взяла и уплыла на катере в Киев проведать квартиру. Всё хозяйство взвалилось сразу на мои плечи. Теперь я самостоятельно готовил завтраки, обеды, ужины, чистил закопчённую на костре посуду, стелил постели и только в свободное время ходил ловить рыбу.

Уже три дня прошли в тяжком труде. Я даже похудел, а бабушка Наташа всё не возвращалась. Раньше она мне часто говорила, что у меня врождённый иммунитет к заинтересованности в работе, что я совсем невосприимчив. И теперь, задав мне хорошую дозу работёнки, живёт там, в Киеве, и, наверное, радуется, что прививает мне любовь к труду. Интересно, надолго ли хватит у неё выдержки?

На четвёртый день дедушка за обедом сказал, что сегодня вечером бабушка Наташа определённо прикатит, потому что у него такое предчувствие.

— Может быть, и рыбак вернётся? — Мне было всё-таки скучно без Трошки.

Я засветло натаскал много-много хворосту. Изрубил и уложил в аккуратный штабель. И как только начало темнеть, мы с дедушкой запалили костёр и сели около него поудобнее. Орлан и Серка устроились около нас. И мы все четверо стали ждать катера.

Вечер был тихий-тихий, ни один листок на деревьях не шелохнулся. Ночь поднималась как-то от земли, и скоро стало так темно, что нельзя было различить ни деревьев, ни реки, ни берегов. Мне казалось, что на всём свете есть только вот этот наш ярко пылающий костёр, искры от которого улетали так высоко, аж до самых звёзд.

Но вот вдали загорелась огненная точка, и послышался гудящий шум. Огненная точка всё увеличивалась, потом начала расщепляться на множество отдельных огоньков. Скоро обозначился силуэт судна. Ярко освещённый катер, как из сказки, приближался к нам из кромешной темноты, из неведомых просторов, из неизвестности. Может быть, он спустился сюда из космоса? И на нём совсем другие люди, чем мы?

— Интересно, виден с катера наш костёр? — спросил я дедушку.

— Конечно, виден и костёр, и мы с тобой, может быть, даже и Орлан.

Ослепительный катер с шумом пролетел мимо и исчез в темноте, как видение.

— Реактивный, — сказал дедушка.

— А кто изобрёл реактивный двигатель?

— Каракатица.

— Так что же… — начал я и умолк.

— Это беспозвоночное животное моря, — помог мне дедушка. — Каракатица плавает при помощи реактивного двигателя. У неё в туловище есть специальное отверстие. И когда ей нужно плыть, она выбрасывает через это отверстие струю воды. По этому же принципу двигается и катер, который ты только что видел.

— А правда, что есть электрические рыбы?

— Правда. Это электрический скат — Торпедо, похожий на сплющенную акулу. При защите или нападении он выпускает электрические разряды напряжением до восьмидесяти вольт.

Внизу, под обрывом, на невидимой воде что-то шлёпнуло. Может быть, яр обвалился, а может быть, рыба всплеснула. Я включил карманный фонарик.

— У электрического ската — Торпедо в теле находятся примерно такие же батарейки, как в твоём фонаре, для накапливания электрической энергии.

Опять что-то шлёпнуло. Я шарил прожектором по воде, но ничего не видел.

— Вода, как смола. А в глубине океана, наверное, и днём вода непроницаема? — спросил я.

— Там вечная кромешная тьма.

— А как живут там рыбы?

— Некоторые вот так же, с фонариками.

— Ну да-а… — Я решил, что дед шутит.

— Одни обитатели глубин имеют светящиеся органы, другие — телескопические глаза…

— Как интересно!

— В мире, Витя, много интересного, надо только уметь увидеть это интересное и освоить с пользой для человека.

Дедушка долго молчал, потом тихонько запел. А я ему подтянул:

Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч,

Над тобой летят журавли…

Честное слово, мы хорошо пели, красиво. Я первым голосом, а дедушка вторым. Вдруг и Орлан зарычал басом. Мы решили, что он нам подпевает. Но нет. Видим, из темноты показался человек. Я схватил собаку за ошейник и дал команду, — чтобы она не лаяла.

— Вы не узнаёте меня? — спросил человек.

Костёр нас так ослепил, что мы сразу не рассмотрели, кто к нам явился.

— Сергей Петрович, какими судьбами? — спросил удивлённый дедушка.

Оказывается, это приехал на попутной машине аспирант дядя Серёжа. Самый длинный во всём институте. Он был ещё совсем молодой, но дедушка даже своих студентов величал по имени и отчеству.

— Ваши координаты мне сообщила Наталья Сергеевна. Она вам кланяется и просит передать, что приедет послезавтра.

— А ты говорил, что у тебя предчувствие… — протянул я, насупившись.

— Выходит, дружище, не всегда следует полагаться на предчувствие, — сказал дедушка и пригласил дядю Серёжу присаживаться к огоньку.

— Я направлен опять к вам послом, Борис Григорьевич, — начал аспирант как-то виновато, смущённо.

— А вы попробуйте представить себе, что меня нет, что я не существую!

— Дедушка, но ты же ещё не умер, ты же ещё живой! — вмешался я в разговор.

— Иди-ка, Виталий, лучше спать. Катера теперь уже можно не ждать.

Я поплёлся. Но не успел ещё залезть в палатку, как слышу шаги. Это пришёл аспирант.

— Дедушка и вас отправил спать? Тогда давайте укладываться.

Когда легли, я решил дядю Серёжу успокоить.

— Дедушка на рыбной ловле про всё на свете забывает. К нему лучше не подходи. Уже я-то знаю! Вот подождите, как вернёмся в Киев, он для вас всё сделает. Он добрый.

— Тогда будет поздно.

— Почему? — приподнялся я на локте.

— Наша гидравлическая лаборатория сделана под открытым небом. Ты же это знаешь. И как только наступит похолодание, вода замёрзнет, и опыты производить будет невозможно. И поэтому нам надо торопиться, очень торопиться.

— Понимаю. Я такую же лабораторию построил с одним моим товарищем здесь, на песке. Дедушка нам давал консультации, без него бы тоже ничего не вышло.

— Вот и у нас. Сейчас мы ставим опыты круглосуточно. Но кое-что у нас не клеится. И помочь нам может только твой дедушка.

— Но почему только он? Ведь есть же и другие учёные?

— Есть, конечно, но пока мы с ними свяжемся, пока они разберутся в сути дела… — Дядя Серёжа замолк, и я тоже. Потом он вдруг вскочил — Знаешь, Виталий, я, пожалуй, пойду.

— Куда же, ведь ночь?

— Пойду на перевоз, а там, может быть, опять подвернётся попутная машина.

Утром я едва нашёл дедушку. Он ушёл далеко-далеко вверх по течению. И даже не рыбачил, а просто так сидел на карче. Мне стало ясно — он заглянул в палатку и увидел, что аспирант ушёл. Хотя дедушка был и мрачный, но мне его было не жалко. Я подошёл к нему совсем близко и сказал:

— Дедушка, у тебя мандраж!

— Что это за гадкое слово?

— Трусость! Ты боишься потерять свою гордость.

— Какую гордость?

— Ты хлопнул дверью, а теперь у тебя не хватает силы воли… А Микола рассказывал, что ты встречался с Лениным, участвовал в составлении плана электрификации России, Ещё Микола говорил, что ты душевный человек. Неправда! Никакой ты не душевный, ты бездушный человек!

— Кто тебе дал право со мной так разговаривать?

— Ты сам говорил, что человек должен быть справедливым и прямым. Вот я и расту прямым человеком.

— Ты, прямой человек, чайник вскипятил?

— Нет.

— Тогда пошли разводить костёр.

Бабушка приехала тоже какая-то мрачная.

Встретила дедушку без особой радости, даже не поцеловала. А тут ещё пришла одна неприятность. Ночью вернулся рыбак с сыном. А на рассвете обнаружилось, что у нас пропали все удочки до единой. Можете себе представить, каким это было горем для дедушки! Мне даже кажется, что если бы увели нага корабль, он огорчился бы меньше. Когда бабушка Наташа, заспанная, вылезла из палатки и увидела своего мужа, бледного, с дрожащим подбородком, с крепко сжатыми кулаками, она сразу простила ему всё на свете, скорее напоила его водой прямо из чайника — тут уж было не до стакана — и положила под язык валидол. У него же сердце!

— Бандит! — прохрипел дедушка и, круто шагая, направился в сторону палатки наших соседей.

— Не спеши оскорблять человека! — Бабушка Наташа вцепилась в руку дедушки. — Так нельзя, надо разобраться… — Бабушка Наташа строчила, как пулемёт, и невозможно было её перебить. И только когда дедушка, не пошёл дальше, она замолчала.

— Ясно, кто украл. Он давно вертится около наших удочек.

Мы только сейчас поняли, что дедушка имел в виду не рыбака, а его сына Трошку. Бабушка Наташа облегчённо вздохнула, а я, наоборот, испугался.

— Надо рассказать его отцу.

Дедушка снова двинулся к палатке соседей, и я тоже поспешил за ним, чувствуя, как у меня от страха за Трошку подкашиваются ноги и сильно колотится сердце» Я подумал, что и мне не мешало бы сейчас положить под язык валидол.

Рыбака нашли под яром. Он вытаскивал перемёты. Дедушка рассказал, в чём дело.

Рыбак спокойно выслушал его и, не вымолвив ни слова, пошёл к палатке. Трошку, сонного, выволок за ногу из палатки и сказал, заскрипев зубами:

— Давай удочки!

Трошка переступал с ноги на ногу.

— Ну! — Рыбак поднёс к его лицу кулак.

Трошка повернулся и, как плохо заведённая кукла, поплёлся в кусты.

— Живо! — крикнул рыбак и начал закуривать.

Трошка приволок шесть удочек — три моих и три дедушкиных — и положил их далеко от нас.

— Ну! — гаркнул рыбак.

Трошка снова взял удочки и, боязливо положив их у наших ног, хотел было уйти.

— Ко мне! — крикнул рыбак и страшно заскрипел зубами.

— Не бей! — Трошка в истерике начал извиваться на траве, лицо его перекосилось, а в нормальном глазу сверкнула слеза.

Тут я, не помня себя, подскочил к рыбаку и, дрожа и задыхаясь от слёз, закричал что есть мочи:

— Дяденька! Это я подарил ему удочки, я! Все до одной — я!

Рыбак выплюнул папиросу, повернулся и пошёл к берегу. Дедушка обнял меня за плечи, не забыв при этом захватить удочки, и повёл, как больного, к нашей палатке. Бабушка Наташа вытерла мокрым полотенцем моё лицо и трагически сказала:

— Господи боже мой, что же это такое?

— Надо уезжать от этого соседства! — сказал дедушка.

Решено было назавтра сниматься с якоря и плыть на какой-нибудь совсем безлюдный остров. Мы начали потихоньку-помаленьку собираться. Бабушка Наташа не отпускала меня от себя ни на шаг, даже в самую жаркую пору не пошла загорать. Я понял, что меня решили охранять от Трошкиного дурного влияния. Вернее, к такому заключению пришла только одна бабушка Наташа, а дедушка возражал против такого надзора за мной. Я слышал, как он говорил, что его внук за эту поездку окреп не только физически, но и духовно, и поэтому его не так просто сбить с толку. Да и потом, утверждал дедушка, излишняя изоляция ребёнка — это не метод правильного воспитания. Наоборот, широкое общение с разными людьми поможет человеку научиться разбираться в их поступках.

Я был полностью согласен с такой установкой. В конце концов, у меня своя голова на плечах. Но что поделаешь? У моей бабушки Наташи появился ещё какой-то страх за меня. Когда я пошёл купаться, она потребовала:

— Далеко не уплывай!

— Но почему?

— А если начнёшь тонуть?

— Какая же разница, где я начну тонуть — в трёх метрах от берега или в десяти? Ты же, бабушка Наташа, всё равно плаваешь очень плохо.

— Не разговаривай, купайся на моих глазах.

Вот она опять, женская логика. Словно бабушке Наташе будет легче, если я утону на её глазах?

Вода была тёплая-тёплая, и я всё время нырял. Один раз не рассчитал и стукнулся головой обо что-то твёрдое, и тут мне пришла мысль, что, наверное, Трошка разрушил модель. Я выскочил из воды как ошпаренный и помчался к модели. И что же я увидел? Модель не только была не разрушена, а наоборот… Все берега утрамбованы, а реки, каналы и водохранилища были углублены, и по ним пущены корабли из спичечных коробок от Чёрного моря до Балтийского.

«И когда это он всё успел? Наверное, до восхода солнца», — думал я.

Трошка, конечно, сразу понял, что я под строгим надзором, и воровски на меня поглядывал из своей палатки, А я не терял надежды, что бабушка Наташа меня проглядит и я улизну к нему. Мне очень хотелось с ним поговорить. Но вот теперь, когда осталась только одна ночь, трудно было рассчитывать на тайную встречу. А жалко, очень жалко! Что бы там ни говорили мои дед и бабушка, дескать, Трошка парень дерзкий, без всякой выдержки, что, дескать, его поведение идёт не от хорошего воспитания, а от грубой жизни, в которой он вращается… Ну и что же? Пускай он дерзкий, невыдержанный, но зато он по-настоящему отважный, смелый человек!

— А что ты знаешь о его смелости? — спросил меня дедушка.

— Как — что? Разве трус рискнёт украсть удочки, если будет знать, что за это его жестоко изобьют? А ведь удочки-то ему не нужны, у них вон сколько разных! Он это сделал так, из храбрости.

Дедушка долго молчал, наверное, соображал, правильно ли я думал о Трошке.

— Видишь ли, ему бы надо проявлять свою смелость в других делах. Например: прыгать с парашютом, забираться на самые высокие скалы, ну и мало ли ещё в чём можно испытывать себя в вашем возрасте, — сказал дедушка.

А я сразу подумал, что необходимо обязательно передать Трошке этот дедушкин совет. Только вот как это сделать?

Вечером всё небо заволокло косматыми, чёрными тучами. Дедушка с Орланом на всякий случай проверили, хорошо ли причален корабль к кусту. Мы с бабушкой, ложась спать, завязали рукав-окно и на все пуговицы застегнули дверь палатки. Ещё не успели заснуть, как начали полыхать молнии. Где-то вдалеке загремело.

— Бабушка Наташа, ты слышишь?

— Слышу, спи, Виталий, спи.

Серка в такую погоду не пошёл на промысел, залез к нам в палатку. Я укутал его с головой одеялом: все животные очень боятся грома.

Молнии блистали всё ярче и ярче. При каждой вспышке в палатке становилось как днём. Ещё далёкий гром раздавался то с одной стороны, то с другой…

Мне не лежалось, я нашёл маленькую дырочку и выглянул.

— Бабушка, посмотри, посмотри!

Бабушка Наташа неохотно приподнялась.

— Величественное зрелище! Кажется, что на небе не туча, а огромные чёрные скалы, взрывающиеся от больших зарядов динамита, — сказала она, припав к дырочке.

Внезапно налетел ветер. Засвистал, завыл и начал со всех сторон рвать нашу палатку так, что даже колья заскрипели.

— А почему нет дождя?

— Будет и дождь, ложись!

И как только бабушка Наташа это сказала, такой грянул гром, такой гром, что вся земля задрожала. И сразу же, как из шлангов, начали хлестать нас сбоку упругие струи дождя. А противный ветер забирался через все даже самые крохотные дырочки в нашу палатку и надувал её пузырём. Ветру, наверное, пришла в голову озорная мысль сорвать палатку и покатить её вместе с нами, как перекати-поле. Но мы с бабушкой Наташей сразу разгадали его. Упёрлись всеми четырьмя руками и всеми четырьмя ногами в стены и в потолок палатки. В таком положении мы, наверное, были похожи на крабов, но ничего, зато палатка наша устояла, только вот потекла. Оказывается, во время дождя нельзя касаться палатки: шёлк, из которого она сшита, сразу начинает пропускать воду.

Дождь был очень сильный, но быстро кончился. Стало тихо, как будто и не было этого «тропического тайфуна». И всё-таки мы изрядно промокли.

— Хорошо, если завтра будет солнечный день, чтобы просушить вещи, — вздохнула бабушка Наташа, — а если утром опять пойдёт дождь?

Я заметил, что женщины обязательно ждут самого плохого. Наверное, их поэтому и не брали раньше в дальние плавания: паника получается. Теперь они, правда, другие стали, но всё же отступление от нормы у них часто случается.

Бабушка Наташа соорудила относительно сухую постель. Мы улеглись, и нам скоро стало тепло и уютно.

— А какая скорость бывает у самого большого ветра?

— Более двухсот километров в час. Такой ветер превращает в развалины целые селения. А кашу палатку и нас вместе с нею он поднял бы к облакам, как щепочку.

На заре мы с дедушкой вышли на рыбалку. Холодище стоял собачий. И всё-таки надо же было использовать последнее утро на Гайдамацком острове.

Ещё до восхода я поймал порядочного голавля, а потом ещё двух, правда не очень больших, окуней. Дедушка наловил десятка три ершей. Напал на ершиное место и не менял его до конца утреннего клёва, утверждая, что уха из ершей самая вкусная. Странный вкус, как будто окуни хуже!

Трошка всё время не выходил у меня из головы. Я всё время думал, что бы это сделать для него такое, такое приятное… Я сказал об этом дедушке, но он только пожал плечами. Потом я рассказал ему о том, что Трошка разделал модель.

— Дедушка, а почему бы нам сейчас не показать на модели водный путь из Киева в Париж? Ну хотя бы приблизительно?

— Что ж, можно попробовать.

Мы быстро смотали удочки. По пути дед сломил прутик, захватил раскладной стульчик.

— Вот смотри! Здесь идёт приток Вислы — Западный Буг. Он соединён каналом с Припятью, впадающей в Днепр. В будущем Днепро-Бугский канал будет реконструирован, перестроен. Таким образом мы из Днепра по Днепро-Бугскому каналу попадаем на Вислу. Вот она! — Дедушка начертил эту реку. — А здесь, по территории Польши, течёт Одра. Вислу и Одру мы тоже соединим каналом. Одра уже соединена с рекой Эльбой. Где течёт Эльба? — неожиданно спросил дедушка.

Я растерялся.

— Эльба находится на территории Германии! — ответил дедушка, а я покраснел от стыда. — Эльба соединена с Рейном. А Рейн — с небольшими реками Бельгии и Франции. Остаётся только углубить и расширить уже готовые водные пути, и по ним начнут ходить большие суда. И вот когда ты вырастешь большой, то сможешь сесть на корабль и плыть по маршруту Киев — Брест — Варшава — Берлин — Антверпен — Париж.

— Этот водный путь люди назовут «Восток — Запад»! Я обязательно совершу это путешествие! И не один, а знаешь с кем? С Трошкой и Миколой. Мы будем плыть по Европе и вспоминать, как строили модель водного пути здесь, на Гайдамацком острове, при твоей консультации. А правда приятно, когда тебя вспоминают?

— Конечно!

— Дядя Серёжа и дядя Костя тоже бы вспоминали тебя… И люди, живущие по берегам водохранилищ, защищённых твоим способом от размыва волной, тоже бы вспоминали тебя добрым словом…

— Пойдём-ка лучше завтракать, — сказал, нахмурившись, дедушка.

За завтраком бабушка Наташа обнаружила, что Серки нет. Ушёл сразу после дождя на охоту и ещё не вернулся. А ведь мы планировали сразу же после завтрака тронуться в путь.

Дедушка рассердился не на шутку и готов был оставить кота и уехать. Но можете представить, как посмотрела на деда бабушка Наташа!

Мы с ней взяли Орлана и пошли на розыски. А дедушка, сердитый, остался прогревать мотор. Всё-таки у него большая выдержка.

Орлан сразу напал на след. Припав носом к земле, устремился вперёд так, что мы за ним не поспевали. Пришлось взять его на поводок. Теперь он шёл на длинном ремне и так тянул, что я едва его удерживал.

Следы шли по песку, утрамбованному дождём, и мы с бабушкой Наташей видели хорошо отпечатавшиеся лапки Серки. Потом начиналась трава, и уж тут надо было полагаться только на нюх Орлана. Хуже было, когда след вёл в кусты. Тогда приходилось Орлану и мне (бабушка Наташа, конечно, обходила кусты) пробираться ползком. Ему-то что — у него шкура крепкая, а я ободрал себе все колени, руки и даже лицо.

Исколесили весь остров. Когда вернулись, дедушка сказал, что довольно!

— Интересно, как ты будешь себя чувствовать зимой, когда будешь знать, что один член нашего экипажа погибает медленной смертью на этом острове? — тихо и грустно сказала бабушка Наташа, укладывая в корзину посуду.

Дедушка сделал вид, что не слышит. Он мрачно разбирал спиннинг. А я взял Орлана и решил ещё раз пойти по следам. На этот раз я решил предоставить собаке свободу. Орлан быстро понёсся вперёд, и я вскоре потерял его из виду. Иду, заглядываю и на кусты и под кусты, разбираю руками высокую траву, а когда вышел на песок, вижу три сорта следов: Серки, Орлана и ступней босого человека. Тут во мне зашевелилась жилка настоящего сыщика. Я спрашивал себя: «Кто этот человек и зачем он шёл по следам Серки?» И вдруг слышу лай собаки! Я узнал Орлана и бросился к нему. Бежал так, что не заметил, как оставил на каком-то кусте половину своей рубахи. Прибегаю, Орлан стоит у сваленного дуба, от которого чёрными змеями тянулись в землю корни. А под этими чёрными корнями огромная чёрная яма. «А вдруг это волчья нора?» — подумал я и на всякий случай заставил Орлана первым лезть в яму. Кота там не оказалось. Ну куда же девался этот паршивый бродяга? Следы кота кончились здесь, дальше, в сторону берега, шёл уже только человек.

Мы с Орланом переглянулись и, поняв друг друга, пустились по следам человека. Если бы не отличный нюх собаки, мы бы эти следы быстро потеряли. Человек шёл как-то путано, то вправо, то влево, то по песку, то по траве. Мне даже показалось, что мы заблудились, и я хотел было Орлана сбить с толку, как вдруг, прорвавшись через заросли колючей ежевики, мы очутились у палатки нашего соседа. Я остолбенел от удивления.

— Значит, кота забрал Трошка, — сказал я Орлану.

Пёс только тяжело вздохнул. Мы сели с ним на траву.

— Что же нам теперь делать? Если мы всё начистоту откроем, Трошку изобьют, а если утаим, кот пропадёт, и бабушка Наташа, натура сентиментальная, станет оплакивать его целую зиму. Да и нам всем тоже будет тяжело…

Раздались отвальные гудки с корабля — один длинный, два коротких. Осталось пять минут до отхода. А я всё ещё не мог решить, как поступить правильнее. Задумчивый, пошёл к кораблю.

— Ты где бродишь? — сердито встретила меня бабушка Наташа. — Пора уже сниматься с якоря!

— Как, без кота?

— Кот уже давно в каюте.

— Его нашёл Трошка?

— Он. А откуда ты это знаешь?

— Знаю, знаю, бабушка моя дорогая, голубушка моя! Разрешите, подождите минуточку, я должен ему кое-что сказать, очень важное!

— Ну, что ты ему хочешь сказать? — сразу насторожилась бабушка.

— Я должен его поблагодарить!

— Мы и сами это хотели сделать, но он убежал. Бросил нам кота и скрылся в кустах.

— Знаешь, Виталий, ты оставь ему удочку.

— Дедушка, ты серьёзно?

Дедушка в ответ отвязал от поручней на палубе удочки, выбрал из них одну, обыкновенную, и протянул её мне. Я посмотрел на эту удочку и покачал головой.

— Меня возмущает мелкая скаредность в людях… — Я повторил слова, которые когда-то сказал мне дед.

— Эта удочка неплохая, но если ты хочешь… — сказал на это он и выбрал самую лучшую, с пробковыми вставками, с блестящими медными кольцами.

Но тут меня осенило.

— Зачем Трошке удочка? У него их вон сколько! — показал я рукой на удочки, стоявшие, как частокол, у палатки. — Можно, я подарю ему тельняшку и бескозырку? Они мне совсем не к лицу. А ему будет здорово!

Бабушка Наташа и дедушка переглянулись.

— Как хочешь, — сказала бабушка без особого энтузиазма.

Теперь всё было в порядке. Я положил у входа в Трошкину палатку тельняшку и бескозырку. Все члены нашего экипажа заняли свои места и были бодры. Кроме Серки — его дедушка приказал за непослушание заключить в карцер и держать на хлебе и воде. Теперь он, бедняга, был закрыт в каюте и царапал когтями стёкла иллюминаторов.

Наконец красный флаг был поднят, дедушка дал гудок — один длинный и три коротких, и наш корабль отчалил. Все рыбаки с лодок, с подмостков и те, кто стояли по колено в воде, и те, кто ловили с берега, махали нам руками, старыми соломенными шляпами, беретами и даже удочками. А солидный рыбак, который обиделся из-за разговора о «хвосте», дал прощальный залп — выстрелил дублетом из охотничьего ружья.

После дождя утро было чертовски холодное, а небо пасмурное. Наш корабль «Очарование» шёл вниз по течению со скоростью уже не шесть, а двенадцать километров в час. Скоро-скоро останется позади Гайдамацкий остров и зачарованные рыбаки. У меня щемит сердце. Я думаю о том, как позорно, как глупо я потерял Миколу, такого замечательного друга и товарища. Может быть, он ещё ответит на моё письмо?

Отплыли мы совсем ещё немного, как вдруг нас догоняет большая моторная лодка. Человек в речной форме строго нам говорит в рупор, что сейчас будут взрывать перекат, и нам лучше всего постоять у берега. Пришлось послушаться.

Около нас останавливались одна за другой лодки, и моторные и весельные.

— Смотрите, смотрите! — показала нам бабушка рукой.

Мы все увидели, что на нас несётся чёлн, в котором сидит Трошка в моей тельняшке и бескозырке и яростно работает веслом.

Я вскочил на нос корабля, чтобы лучше видеть, а в это время как ухнет! Орлан залаял, Серка в каюте завыл, а я чуть не свалился с носа корабля в воду. Не успел я опомниться, как раздался второй взрыв, третий! Вода трижды смерчем взвилась в небо. Потом на нас налетела огромная волна и здорово грохнула наш корабль о берег.

Все лодки сразу после взрывов сорвались с мест и помчались вниз по течению, обгоняя друг дружку, как на состязании! Но Трошка был уже далеко впереди: ему ведь мотор не надо было заводить.

— Куда это они все бросились? — спросил я.

— Собирать оглушённую рыбу. Нам тоже надо поспешить.

Дедушка, вероятно, забыл, что наш корабль самый тихоходный на Днепре, — ни одной рыбки мы, конечно, не подобрали. А вот Трошка успел схватить два огромных судака; проплывая мимо, он бросил их нам в корабль, при этом расплылся в такой широченной улыбке, что у бабушки Наташи почему-то навернулись на глаза слёзы.

— Смешной мальчик, — нежно сказал дедушка.

— У него неплохие задатки… — начала было бабушка Наташа, но, взглянув на меня, спохватилась, — только встречаться с ним упаси боже.

Я только улыбнулся: ведь я знал, где живёт в Киеве Троша!

Вокруг нас плавала уйма оглушённых мальков. Дедушка сказал, что они погибли из-за варварского способа углубления переката. Взрывы на дне реки углубляют перекат на 10–15 сантиметров, а рыбы губят массу.

— А разве нет другого способа увеличивать глубину? — спросила бабушка Наташа.

Дедушка почему-то пожал плечами.

— А твои направляющие, которыми ты прошлым летом спас рукав от заиления? Тот рукав, у которого живёт Микола!

— Такие направляющие убирают наносы медленно. В экстренных случаях применяется пока взрывной способ. Сейчас у нас… — дедушка нахмурился, — в институте, где я работал, — поправился он, — разрабатывают лёгкие снаряды, такие, как гидроплуг, гидрометла, но это пока дело будущего.

 

17

Холод стоял собачий. Даже в самый разгар дня не потеплело. Все мы облачились в телогрейки, закутались шарфами, и всё равно холодный ветер пробирал до костей.

Меня всё время подмывало узнать, куда же мы всё-таки плывём? Но дедушка отвечал, что готовит нам сюрприз, и вёл корабль по несудоходным рукавам. Он даже порывался плыть всю ночь, чтобы скорее добраться до необыкновенного места. Но бабушка Наташа запротестовала.

Дело в том, что энергия наших электрических фонариков иссякла, а плыть ночью без освещения было небезопасно, тем более что мы вышли на фарватер.

Вечерело. Бабушка Наташа уже давно твердила: «Пора швартоваться, пора швартоваться!» А дедушка делал вид, что не слышит.

Из-за горизонта стадом выползали тучи и сливались над нашими головами в большую чёрную тучу. Где-то далеко проурчал гром, точь-в-точь как вчера. Мне ка нос упала крупная капля дождя.

— Перебирайся к коту в каюту! — приказала бабушка Наташа, а на капитана надела новый плащ.

Дедушка купил его перед самым нашим отъездом и с гордостью сообщил, что он абсолютно непромокаемый — гидрофобный.

Небо стало совсем чёрным, местами даже лиловым. Орлан беспокойно топтался на палубе и тихонько скулил. Бабушка Наташа пожалела собаку и разрешила своему любимцу забраться в каюту под нары.

— Надо зайти в какую-нибудь бухту, пока ещё светло, не плыть же по дождю! — волновалась бабушка Наташа.

— Никакой дождь нашему кораблю не помеха! — ответил» весело дедушка.

— Я вижу, тебе хочется испытать свой гидрофобный плащ!

Дедушка в ответ громко расхохотался. Он всегда почему-то принимался хохотать, когда бабушка Наташа угадывала его мысли.

— Боже мой, ну какой же ты, в сущности, ещё ребёнок! — Бабушка Наташа укоризненно покачала головой и забралась к нам в каюту. — Когда же, в конце концов, человек становится по-настоящему взрослым? — спросила она.

Скоро совсем стало темно, полыхнула молния, потом вторая… потом как даст, даст! Мне даже показалось, что наш кораблик от неожиданности чуточку подпрыгнул, а кот от страха заорал и начал бросаться из сторону в сторону. Бабушка Наташа взяла Серку на руки и сказала, чтобы он, дурачок, не боялся, что это просто обыкновенная гроза.

Полил дождь, да какой! Честное слово, сильнее вчерашнего. Гром гремел не переставая. Молнии расщепляли небо. А нашему кораблику хоть бы хны! Он тук-тук-тук-тук-тук — упорно движется вперёд.

— Как там наш дедушка? — забеспокоился я.

— Промокнет до нитки и ещё простудится. Вот уж любитель сильных ощущений. Только бы он в такую погоду не налетел на мель.

Не успела это бабушка Наташа сказать, как вдруг наш корабль обо что-то ударился, мотор выключился, и мы сразу встали как вкопанные.

— Ну вот… — вздохнула бабушка Наташа.

В каюту влез дедушка.

— Не понимаю, откуда здесь взялась мель?

— Это определённо заманиха! — предположил я.

— Какая такая заманиха?

— Такая хитрая коса!

— Да-а, придётся мне, видимо, изучать лоцию, — печально проговорил дедушка.

Гидрофобный плащ оказался никуда не годным, дедушка промок до нитки, и бабушка Наташа не знала, что делать. Но потом всё-таки сообразила и переодела его во всё сухое.

— Хорошая погода, правда, Виталий? — попробовал пошутить дедушка.

Я. хотел поддержать дедушку, сказать, что погода замечательная, но бабушка Наташа меня перебила:

— Нельзя же быть таким легкомысленным, да ещё при ребёнке.

— Ах, Наташа, Наташа! Ребёнку это только на пользу. Вот вырастет, станет к рулю какого-нибудь огромного судна и не повторит ошибок своего дедушки. А главное — будет честно изучать теорию.

Всю ночь мы простояли у косы. Нас так болтало, так болтало, просто ужас! Дело в том, что мы засели совсем недалеко от фарватера, и мимо нас всю ночь шли пароходы. Они разводили такую волну, которая, как пушинку, поднимала наш кораблик, бросала на песок, а потом, когда уходила назад, волочила и нас за собой.

— Если якорь не удержит, нас сорвёт. И мы не успеем оглянуться, как очутимся под каким-нибудь пароходом, или еще хуже… — сердилась бабушка Наташа.

— Ну что ж, отличная будет смерть, почти мгновенная.

Я никак не мог понять, шутят взрослые или же это всё серьёзно. Я осторожно высказался, что умирать надо или от глубокой старости, или в борьбе за правое дело.

— Правильно, Виталий! Смешно умирать ни за что ни про что! Ну так будьте спокойны, нам не грозит никакая опасность. Якорь врезался так глубоко в песок, что его никакая сила не сорвёт.

Всё равно бабушка Наташа каждый раз, как проходил пароход и волны начинали нас волочить то вперёд, то назад, приподнималась и вглядывалась в иллюминатор в кромешную тьму. Ей хотелось убедиться, стоим мы на месте или же нас уже несёт в неведомые края. Я тоже каждый раз пугался. Было особенно страшно, когда огромный прожектор идущего мимо парохода начинал шарить по чёрной воде и забирался в каюту.

Орлан, бедняга, тоже не спал, то и дело принимался ворчать, ему, наверное, из темноты являлись какие-нибудь страшные привидения.

Эта обстановка никак не действовала только на дедушку и на Серку. Дедушка сладко похрапывал. Серка издавал какие-то сонные звуки, похожие на мычание, и закрывал лапой глаза, когда в каюту врывался луч прожектора.

Я так устал, что не заметил, как тоже уснул. Утром я услышал, как бабушка Наташа сказала, что в дождь и туман плыть неразумно, и ещё напомнила дедушке, что он близорукий. Больше я ничего не слышал, прижался к бабушке Наташе и снова уснул. Во сне я видел, будто наш корабль «Очарование» плывёт не по Днепру, а в Атлантическом океане и нас догоняет огромная голубая меч-рыба. Про эту рыбу мне Микола рассказывал. Его брат плавает кочегаром на «Славе». Меч-рыба — это хищник длиной до пяти метров, не считая полуметровой длины острого и прочного, как самая лучшая сталь, носа-меча.

Напав на стаю скумбрии, меч-рыба исполняет «танец смерти». Высоко подпрыгивает над водой, а когда падает, то глушит скумбрию ударом своего тела. Ну, а потом поедает рыбёшек. По никому не понятным причинам меч-рыба атакует китов и корабли. Я думаю, что с жиру бесится.

Где-то около берегов Южной Америки меч-рыба с размаху пробила борта рыболовецкой лодки и, описав в воздухе дугу, исчезла под водой, унеся с собой лодку и людей.

И вот такая рыба догоняет наш корабль. Я совершенно ясно видел её голубую с чёрным отливом спину. Вот она всё ближе и ближе. Берёт разгон. И… бах! От страшного удара я просыпаюсь, уверенный, что наш корабль протаранен мечом-рыбой.

— Налетел на мель? — спросила бабушка Наташа, продолжая лежать.

— Нет, похуже, — ответил дедушка.

Слышно было, как он работал веслом, кряхтел, разговаривал о чём-то с Орланом. Бедный мой дедушка! Я надел ватник и вылез из каюты.

Утро было холодное-прехолодное. Наш корабль облепила такая мгла, что с носа не было видно кормы, а с кормы носа.

— Что случилось, капитан? — спросил я бодро.

— Сам, брат, не знаю. Кругом дна нет, а сидим, — ответил дедушка таким огорчённым, грустным голосом,

— Что же теперь будем делать?

— Не знаю, — откровенно сознался дедушка.

— Давай я спрыгну в воду и прощупаю ногами, на чём сидит лодка?

— Нельзя. Глубоко, быстрина и погода неподходящая.

Тогда мы начали выяснять положение вёслами. Возились долго. Оказалось, что корабль погружён в воду сантиметров на двадцать, не больше. Возвышается над водой, как будто памятник, установленный на специальном постаменте.

— Всё-таки надо рискнуть спуститься в воду, — настаивал я.

Дедушка заглянул в каюту, и я тоже. Бабушка Наташа укуталась с головой в одеяло — крепко спала. Рядом с ней растянулся кот. Они уже ко всему привыкли.

— Порядок! — воскликнул я, совершенно уверенный, что разгадал дедушкины мысли. Но дедушка молчал. Тогда я начал горячо доказывать. — Ты же сам говорил, что вода способна в больших количествах накапливать тепло. А вспомни, какая стояла жара! Вода хотя и медленно нагревается, но и медленно отдаёт тепло. За ночь она не успела охладиться.

— Полезай! — Дедушка решительно махнул рукой.

Я быстро разделся, он обвязал меня на всякий случай верёвкой и — в воду. Ноги мои сразу нашли опору.

— На дне огромный куст, и мы сидим на нём.

— Я так и думал. Смотри, во что упёрлась рама?

— В толстый сук, — со знанием дела доложил я капитану обстановку. — Дедушка, дай мне пилу, я попробую его спилить.

Трудно было пилить в воде, да и вода оказалась всё-таки холодной, и ещё этот мокрый туман…

Пилил, пилил, пока рука не занемела, а сделал только половину работы. Передохнул и снова начал. Наконец сук был осилен, но я с ужасом обнаружил другой, который тоже держал раму корабля. Хотел было доложить капитану, но не мог выговорить ни слова — зуб на зуб не попадал.

— Вылезай сейчас же! — услышал я сердитый голос бабушки Наташи.

Я быстрёхонько выскочил из воды, она растёрла меня махровой простынёй и приказала забраться под пуховое одеяло. Уже лёжа в каюте и приятно согреваясь, слышал, как бабушка Наташа продолжала сердиться:

— В такую погоду… Ребёнок может схватить воспаление лёгких…

Дедушка заметно приуныл и не говорил ни слова.

У бабушки Наташи в основном был ровный характер, она не делала из жизни трагедий, и сейчас, в эту печальную для нас минуту, как всегда в обычный час, она организовала лёгкий завтрак из творога, хлеба и горячего чая, который был запасён в термосе.

— Хорошо бы иметь водолазный костюмчик, — попробовал пошутить дедушка, но по его лицу скользнула печальная улыбка.

— Проще простого не садиться тебе за руль, по крайней мере в такую погоду.

— Ах, Наташа, Наташа, если бы ты знала, какое удовольствие сидеть за рулём… — Дедушка, грустный, отвернулся.

— Бедных! ты мой, — сказала нежно бабушка Наташа и поцеловала дедушку в щёку.

Мне тоже стало жалко дедушку, он чувствовал себя таким виноватым.

Часа два просидели в каюте, не зная, что делать. Потом бабушка Наташа решила сама спуститься в воду. Дедушка обвязал её так же, как и меня, верёвкой. Плавает-то она намного хуже меня. Можно сказать, совсем не умеет.

Мне было смешно смотреть, как она, ступая на широкие ветви огромного дерева, бродит на поводке вокруг корабля. Но я держался, не показывая виду, что мне смешно. Ведь положение-то было серьёзным!

Бабушка Наташа скоро убедилась, что наш корабль прочно сидит на проклятой карче, и, чтобы снять его, нужна мужская сила. Замёрзла она до синевы, дрожала так же, как и я.

Засели мы посередине рукава. Основное русло Днепра, где двигались пароходы и лодки, было очень далеко. Если кричать — не услышат. А по нашему рукаву никто не плавал, и берега были пустынны.

— Наташа, а если я попробую… — начал дедушка. — Почему бы не воспользоваться моей мужской силой?

— «Если вы когда-нибудь простудите ноги, то навсегда их потеряете!» Помнишь, чьи это слова? Это сказал профессор, который поднял тебя. И все другие врачи поддержали его в этом заключении.

Бабушка Наташа заявила абсолютно серьёзно, что, если он полезет в воду, она с ним немедленно разведётся. Вот она, женская вечная любовь!

— А что же делать?

— Будем сидеть, пока не замёрзнет река. А там по ледку выберемся. Тебе же торопиться некуда. Ты пенсионер, человек независимый. От людей ты решил держаться как можно дальше. Довольно человеческого общества! Тебя вполне устраивает общество собаки и кошки… — полушутя-полусерьёзно сказала бабушка Наташа.

Туман не рассеивался. Солнце не могло прорваться и обозначалось только жёлтым пятном.

— Сколько в природе непродуманного, — сказал я, вздыхая. — Не было бы этих противных туманов, на земле было бы тепло. А то туман не пропускает солнце.

— А известно ли тебе, что солнечные лучи, проходя через атмосферу, почти не нагревают её? Они нагревают землю. А от земли нагревается воздух. Спрашивается, зачем человек носит тёплую одежду?

— Чтобы сохранить своё тепло! — ответил я не задумываясь.

— Правильно! Вот и земля наша, чтобы сохранить тепло, надевает тёплую одежду в виде туманов, облаков, туч, которые не пропускают тепловое излучение в мировое пространство. Иначе же земля наша будет днём сильно нагреваться, а ночью сковываться льдами.

Посыпал дождь. Мы забрались в каюту все, кроме Орлана, которому устроили в носу будку из брезента. Не вылезали из каюты до самой ночи. Под монотонный шорох дождя по крыше каюты и уснули. Спали неспокойно, просыпались и вновь обсуждали наше катастрофическое положение и прислушивались: а вдруг в этот заброшенный рукав зайдёт какой-нибудь заблудившийся, как мы, рыбак?

 

18

Наступило утро, потом день, снова вечер, ночь, и снова утро, и ничто не изменилось. За это время бабушка Наташа два раза спускалась в воду и ещё, ещё раз убеждалась, что для снятия корабля с карчи нужна сила. Дедушка несколько раз принимался доказывать, что глупо ждать у моря погоды и что он должен в конце концов столкнуть корабль. Но бабушка стояла на своём.

После завтрака она забралась под одеяло, надела очки и уткнулась в книжку. Но скоро тихонько захрапела. Дедушка хитро мне подмигнул и начал торопливо раздеваться. Я и Орлан смотрели на него испуганно, но не решались возражать.

Дождь моросил не переставая. Дедушка сразу задрожал, как только остался в одних трусиках.

— Ничего, вода теплее, чем воздух, — сказал он, подбадривая себя, и решительно погрузился по горло.

Я шёпотом предложил ему привязаться, но он отказался и стал, держась за борта, передвигаться к корме. Долго изучал он причину нашего бедственного положения. Губы у него стали синими, а зубы стучали, как челюсти у аиста.

— Дедушка, вылезай! — не выдержал я.

Дедушка послушался. Я сразу сообразил, что ему надо вытереться. Как только я открыл дверь каюты, из неё вылетела на дедушку махровая простыня. «Что теперь будет?» — подумал я и начал растирать дедушку.

— Хорошая ванна! — кряхтел он.

— А как корабль?

— Хорошо бы подъёмный краник! — не теряя чувство юмора, сказал дедушка.

Бабушка не вылезала из каюты. Мы с дедушкой завернулись в брезент и сели на деревянный чехол мотора рядышком. Большую часть времени мы сидели молча. Всё ждали, беспомощные, несчастные, бесконечно далёкие от всего живого. А чего ждали? И всё-таки должны были только ждать. К кому мы могли обратиться? Вокруг нас было только серое небо и холодная вода. Теперь я понял, какая тоска нападает на человека, когда он совсем один и ему некого позвать на помощь.

За эти двое суток мой дедушка осунулся, как-то сжался, словно усох.

— Я советую тебе побриться, это придаст бодрости, — сказала бабушка Наташа, ничем не напоминая дедушке о том, что он лазил в воду.

Дедушка послушался и начал бриться, а я пожалел, что у меня не растёт борода.

За обедом мы решили открыть бутылку коньяку, которую берегли как лекарство, и выпить по стопке для настроения.

— Давайте дербалызнем и споём «Шумел камыш, деревья гнулись…» — пошутил уже бритый дедушка.

Вдруг залаял Орлан. Я сразу запрыгнул на палубу.

— Смотрите, смотрите, овцы! — заорал я.

— Совершенно верно, настоящие овцы! — сказал дедушка.

Мы смотрели на овец и ждали. Ведь если появились овцы, то появится и пастух! Так и получилось. Из-за кустов вышел человек в дождевике с капюшоном и с большой палкой.

— Здоровеньки булы! — сказал он тоненьким голоском и сбросил с головы капюшон.

— Здравствуйте! — ответили мы хором.

— А що вы тут робите?

— Да вот… — начал было дедушка.

— И давно? — перебил его пастух, потому что сразу всё понял без объяснения.

— Давненько!

— Так, та-ак…

— Ты поговори с ним… — шептала бабушка Наташа.

— Риторика здесь не поможет.

— Як же тут вам допомогти? — задумался пастух. — Мабуть, ви кинете кинець, а я потягну вас…

— Это опасно, — предостерёг дедушка, — вы можете стащить борта лодки, а днище с рамой и винтом останутся на карче.

— Так, та-ак…

Пастух ещё подумал и начал неторопливо раздеваться. Мы даже переглянулись от такой неожиданности.

Когда пастух был в дождевике, то казался полным, а теперь стал тощим и маленьким. Тело у него было белое-белое, а лицо, руки и шея коричневые.

— У него не хватит сил снять с карчи нашу лодку, — сказал я тихонько дедушке.

Пастух не спеша, вздрагивая от холода, вошёл в воду, окунулся, крякнул и побрёл к нашему кораблю. Когда под ногами не стало дна, поплыл, дышал глубоко, рыжие усики у него смешно топорщились.

Пастух обошёл вокруг корабля, попробовал качнуть его, но бабушка Наташа деликатно запротестовала, боясь, чтобы он не оторвал рамы от днища. Я заметил, что у пастуха на спине какая-то глубокая вмятина и на голове тоже.

— Да, лодчонка — рухлядь! — согласился пастух и снова начал думать, хмурить редкие, совсем выгоревшие брови. — Мени б вагу, я б его поднял и ссунул ка воду.

— Возьмите вот весло! — заторопился дедушка.

— Зламаеться. — Пастух повернулся и побрёл из воды.

— Куда же вы? — не выдержал я.

Пастух что-то сказал, но мы не поняли. Не спеша оделся и пошёл в кусты.

— Неужели ушёл? — трагическим голосом спросила бабушка Наташа.

— Может быть, ещё вернётся, — ответил дедушка.

Все мы не отрывая глаз смотрели только на берег. Орлан и Серка, которые сидели на палубе, смотрели туда же.

Прошло, наверное, около часа; Давно исчезли с горизонта и овцы.

— Значит, не придёт! — сказал мой бедный дедушка.

— Конечно, не придёт. У него не хватит сил столкнуть наш корабль, и он это понял…

— Давайте обедать, — предложила бабушка Наташа и снова взялась откупоривать бутылку с коньяком.

И представьте, опять в это время залаял Орлан, только теперь не зло, как раньше, а с ласковым поскуливанием. Мы вытянули шеи и увидели пастуха с длинной-предлинной жердью на плече. Какая это была радость! Бабушка Наташа не могла выдержать на этот раз и смешно всхлипнула, как маленькая девочка.

Пастух снова не спеша разделся, снова не спеша вошёл в воду, смешно поплыл, и снова его рыжие усики топорщились.

— Да, лодчонка — рухлядь! — сказал он, обходя вокруг нашего корабля. Потом подсунул под него жердь, между карчой и низом рамы, поднатужился, крякнул. Корабль накренился и, плавно скользнув по жерди, съехал в воду.

— Ура-а-а! — закричал я от радости. Мне просто не верилось, что наш корабль «Очарование» плавает, что можно теперь завести мотор и плыть куда захочется.

Пастух подтянул нас к берегу.

— Ну вот и всё!

Бабушка узнала его имя и сказала:

— Просто не знаю, какими словами можно выразить вам благодарность, Максим Саввич.

— Как это вам удалось? Мы всей семьёй старались сняться с этой проклятой карчи. — Я хотел сказать ещё, что Максим Саввич такой маленький и худой, но не сказал: сообразил, что нехорошо говорить человеку о его недостатках.

— В вийну служив в пантонной части. Мосты возводив, переправи,

— А эти ямы на спине и на голове? — вырвалось у меня.

— Снарядом шарахнуло.

Мне так хотелось, чтобы Максим Саввич рассказал что-нибудь о войне: ведь он же герой, определённо герой. Но дедушка меня перебил. Сам раскупорил бутылку коньяку, разлил его по стаканам, даже мне налил немножко и произнёс тост:

— За сапёров, за смекалистый наш народ!

— За хороших людей, которые считают своим долгом помогать попавшим в беду! — добавила бабушка Наташа и взглянула на дедушку. Я сразу понял, что она намекает на то, что дедушка отказался помогать дяде Серёже и дяде Косте.

Мы все чокнулись и выпили. Потом бабушка Наташа написала на листочке из блокнота наш домашний адрес и подала его пастуху.

— Мы будем очень рады, если вы придёте к нам в Киеве.

— Обязательно приезжайте, обязательно! — сказал я с жаром.

— Це можно.

Мы все пожали руку Максиму Саввичу. Он оттолкнул наш корабль от берега. Я завёл мотор. Дедушка сел за руль и повёл наше судно на стрежень.

Как здорово плыть, двигаться вперёд, а не стоять на месте! Наш мотор стучал ритмично, и мне даже казалось, что ему было тоже радостно, как и нам всем.

Плыли без остановки. К полдню следующего дня погода разгулялась, и перед нами появился город на холмах. Дома с множеством окон то вздымались, то опускались, как на волнах, в зелень деревьев. Блестели, переливаясь на солнце, золотые купола Софии и Лавры.

Мне казалось, что я смотрю на огромный кусок прозрачного жёлтого гранёного стекла и каждая грань, как чудо, открывает передо мной всё новые и новые виды моего города. Мне хотелось, чтобы это чудо увидели Микола и Максим Саввич. Мне хотелось, чтобы они приехали в наш город, к нам, и я верил, что они приедут…

Вдруг наш корабль резко повернул вправо, я чуть не свалился с палубы.

— Дедушка, куда ты?

— В лабораторию!

— Ты решил помочь своим аспирантам?

Дедушка громко рассмеялся. Он ведь всегда начинал громко смеяться, если кто-нибудь угадывал его мысли.