Сразу после обеда дедушка пошёл рыбачить. А когда вернулся, то сказал, что и на рукаве не клюёт, что там рыбаков больше, чем рыбы.

Перед сном мы решили полюбоваться тихим вечером. Все пятеро устроились на травке, у самого обрыва над водой. Серка прижимался к Орлану и всё время вздрагивал и озирался. Большие голубые стрекозы ему, наверное, казались чудовищами. Он видел их первый раз в жизни. Да и река его, конечно, пугала. Вначале, как только село солнце, она была местами розовой, местами голубой, а теперь стала совсем-совсем синей. И из неё всё время выпрыгивали рыбки.

Уже окончательно стемнело. Мимо, вниз по течению, пронеслись два челнока. Они шли бок о бок, как спаренные. В них сидели двое дяденек и тихонько беседовали.

— Благодать-то какая! — сказал дедушка.

— И скоро всему этому придёт конец! — вздохнула бабушка Наташа.

— Почему конец? — затормошил я её.

— Спроси вон лучше у гидротехника.

Я начал приставать к дедушке.

— Видишь ли, твоя бабушка против двух строительств на Днепре: Киевской гидростанции и Каневской. Когда построятся эти станции — здесь и ниже Киева разольются огромные водохранилища.

— Я их видел на макете! — воскликнул я.

— Не будет больше ни островов, ни великолепных заливных лугов, на которых до поздней осени пасётся скотина, ни Днепра с его рукавами, затонами. И тогда на таких лодках, вроде нашей, уже не поплывёшь, а ведь на них сейчас проводят отпуск тысячи киевлян. Вся эта естественная, природная красота уйдёт под воду, — сказала бабушка.

— Будет море! По нему станут скользить мощные яхты, катера, глиссеры, а в тихую погоду — весельные лодки и с маленькими моторчиками. Чернышевский сказал, что только неутомимое трудолюбие человека может сообщить природе новую, высшую красоту! — возразил дед.