Глава 1

ТОРЖЕСТВО

Сидя на подоконнике и болтая ногой, я разглядывала неприступные горы и мечтала увидеть Аллара. Мне ужасно хотелось расспросить его о жрицах. Виданное ли дело, о них не имела информации даже Доминика.

— Ника, — спросила я самую умную соседку, — ты знаешь о жрицах?

— А кто это? — в удивлении посмотрела на меня девушка.

— Их как-то связывают с защитниками.

— Первый раз слышу.

Зато Олайош точно слышал не впервой и информации имел гораздо больше. Очень обидно, что у меня не было времени заявиться к наставнику с пирожками и выудить из него все подробности. Когда мы уселись в энгельфер и полетели в гимназию, такой возможности не представилось, хотя сама поездка закончилась гораздо лучше, чем могла бы. Выговор в лице тэа Фарсей я получила лишь в той степени, в какой были напуганы внезапным исчезновением из аэростата одной из учениц обе преподавательницы. Хорошо, что Аллар заступился, изложил произошедшее в шутливой манере — мол, засмотрелась на украшения, а пока любовалась, фантом проскользнул в аэростат вместо ученицы и благополучно испарился. Только ведь их с арисом Лораном не проведешь, любые иллюзии вмиг раскусят. На вопросы, отчего мы не ждем Эсташа, Олайош отговорился возникшими у защитника делами в городе неподалеку от поместья. Поскольку положение тен Лорана в гимназии было особенным, а к его словам прислушивался сам директор, никто даже не подумал возразить, и мы улетели без защитника.

Вот теперь, сидя на подоконнике в ожидании приезда родителей, которые собирались быть ближе к вечеру, чтобы забрать меня к Орселям, я размышляла: как с истинными воинами связаны жрицы и чего стоит мой слабенький дар исполнять желания? На самом деле его и даром назвать было трудно. Порой пожелания вдруг исполнялись. Это происходило редко и весьма нестабильно. Казалось бы, мелочь, вроде счастливого стечения обстоятельств, но прослеживалась некая закономерность. Например, с экскурсией: пожелала поехать, и все сложилось. Пускай для этого были приложены определенные усилия, однако поездке ничто не помешало, только последствия оказались катастрофическими. То есть порой, когда я хотела чего-то и оно осуществлялось, итог не всегда соответствовал ожиданиям. Как с Селестой. Подруга просила пожелать ей внимания тен Лорана, и он действительно выделял ее, но не в том смысле, в каком Сеше мечталось. Ей доставались похвалы и хорошие оценки, а вот как девушку Эсташ ее не воспринимал. Впрочем, он никого в подобном качестве не рассматривал.

Единственное, что беспокоило меня во всей этой истории, — некое тревожное воспоминание. Я раз за разом пыталась припомнить что-то, навеянное словами Олайоша, но не выходило.

— Маришка! — Сеша влетела в комнату как маленький ураганчик. — Ну где справедливость?

— К тебе на приемный день никто не приехал?

— Приехала мама. Но я о другом. Пока ждала ее, смогла перехватить Эсташа. И знаешь что?

— Что?

— Он отказал мне в консультации. Сказал, будто я превосходно со всем справляюсь.

— Сеша, это логично. Он регулярно большей части класса отказывает, а ведь есть еще другие курсы. Ты отлично учишься, к чему выдумывать несуществующие вопросы?

— Потому что хочу попасть к нему лично. Надоело иметь дело с ассистентом. Эсташ лучше показывает и объясняет.

Подруга скрестила на груди руки и надулась, точно воздушный шарик.

— С башни мне, что ли, спрыгнуть, чтобы он меня спас, а после постоянно опекал из-за инстинкта защитника?

— Ерунда это, Сеша! — с полной уверенностью заявила подруге.

Разве можно придумать большую глупость? Я уже два раза ввязывалась в крупные неприятности, и всякий раз Эсташ меня выручал, но он не стал ходить за мной, как…

На этом месте мысли резко оборвались, а Селеста подскочила ко мне с возгласом:

— Маришка, ты что? У тебя губы посинели!

Подруга кинулась налить воды и сунула в мои трясущиеся руки стакан. А я привалилась спиной к стене и пыталась осознать простую истину: это моя вина. Все, что произошло, я пожелала! Вот оно, воспоминание, которое не давало покоя, проговоренное в полусне, не высказанное вслух. Оно звучало как вопрос: «А если бы Эсташу приходилось спасать меня от действительно опасных ситуаций, это пробудило бы его инстинкт защитника?»

Неужели, неужели я это загадала? Кажется, просто подумала. Или все-таки хотела, чтобы исполнилось? Селеста тормошила меня, но, не обращая внимания на подругу, я пыталась вспомнить все ощущения после происшествия на мосту и тот разговор с девчонками об инстинктах защитника. Выходит, действительно хотела, чтобы он спасал меня и я стала для него особенной. Тьма! Мрак! Ужас! С таким пожеланием невозможно дожить до окончания школы! Почему именно эти бредни сбылись в точности? У меня практически ни одна мечта не исполнялась так, как задумывала, всегда выходило нечто несуразное, а тут… Но ведь не бывает таких совпадений.

— Да что с тобой? — Селеста тряхнула за плечо. — Ты о чем думаешь?

— О бреднях, — выпалила, не особо вникнув в вопрос.

— Каких бреднях?

— Несуразных.

— Маришка! — Селеста забрала стакан и легонько похлопала меня по щекам. — На тебя так ожидание встречи с семьей сенатора действует? Понимаю, и я бы волновалась, люди видные, влиятельные, нужно в их присутствии строго за собой следить, но ты возьми себя в руки.

— Сеша, что-то мне нехорошо, не хочу никуда ехать. Мне нужно посидеть и подумать.

— Начинается! Ну достает тебя Арто, что с того? Подобный шанс ни в коем случае нельзя упускать. Не волнуйся, ты будешь выглядеть замечательно. Давай помогу выбрать платье, твои уже через час приедут.

Подруга заторопилась; как обычно, подняла веселую суету, а я примеряла наряды, слушала ее щебетанье и ужасалась в душе: что же теперь будет? Когда тен Лоран оказывается рядом и в состоянии спасти от беды, со мной происходят всякие ужасы, — эта мысль не оставляла. И отсюда напрашивался самый неутешительный вывод: мне нужно держаться подальше от защитника.

Чуточку позже, когда инспектриса провожала до ворот, где должен был ожидать экипаж с родителями, то самое «подальше от защитника» и случилось. То есть мы обе спокойно шли по коридору, когда в другом его конце я заметила тен Лорана с директором и еще двумя учителями. Бедная инспектриса, видимо, сильно удивилась, когда я, резко развернувшись на каблуках, практически бегом бросилась в обратную сторону, откуда мы только что пришли.

— Тэа Эста, — окликнула меня женщина, устремляясь вдогонку.

— Я там кое-что забыла, — промямлила в ответ, ускоряя шаг и по возможности стремительно наращивая расстояние между мной и защитником, чтобы он точно не успел меня спасти.

— Где там, тэа?

— В комнате.

— Мы встретились с вами возле входа в преподавательскую башню, и теперь вы направляетесь туда же. Общежитие в другой стороне.

— Вы правы, прошу прощения, — торопливо пробормотала я, выбегая на лестницу, уводящую вниз. — Вот здесь мы тоже можем спуститься в главный зал.

— Вы собирались вернуться в комнату.

— Я решила, что вполне обойдусь без носового платка, — ляпнула не подумав.

— Разве не кончик платка выглядывает из вашего кармана? — проявила удивительную наблюдательность инспектриса.

— Ой, — приняв удивленный вид, на ходу вытащила платок и помахала им в воздухе, — это действительно он.

— Какая рассеянность, тэа. Из-за того, что вы выбрали эту дорогу, нам придется идти дольше, здесь нет прямых коридоров. А ваши достопочтенные родители уже ожидают.

— Я извинюсь перед ними.

Думаю, открывая для меня, а после запирая входные ворота, уважаемая дона еще не раз покачала головой, сетуя на молоденьких гимназисток, которых совсем не заботит, что у пожилых преподавательниц пения каждую среду и субботу (и еще, пожалуй, понедельник, вторник и пятницу) ужасно ноют ноги. А что подумал о странном маневре Эсташ, который в тот момент как раз повернулся в нашу сторону, я и судить не берусь, ведь благодарности от дважды спасенной девицы он пока так и не дождался.

Особняк Орселей, как и полагалось, выглядел внушительно и поражал воображение. Он будто раздавался вширь, не в силах вместить огромного количества привезенных в него богатств. Даже наружная отделка сверкала, подсвеченная парящими огоньками, вспыхивавшими через каждые десять секунд и складывающимися в разные узоры прямо на стене. Отлаженная и весьма дорогая иллюминация, которая производила неизгладимое впечатление, особенно в сгущающихся сумерках.

Но самое удивительное было в том, что по соседству, практически напротив, находился другой дом. Гораздо более скромный по виду, но старинный, а потому привлекший мое внимание. Я с интересом рассматривала потемневшее дерево, четкие строгие линии и детали отделки, придававшие строению очень гармоничный и завершенный вид, однако лишавшие его какой-либо помпезности, чем явно грешил особняк напротив. Каждая линия этого дома словно устремлялась ввысь, и весь он выглядел чуточку выше других сооружений и мог, казалось, вот-вот оторваться от земли. Удивительное ощущение воздушности для вполне земного строения. Однако стоило мне увидеть знак над крыльцом, высеченные на камне крылья, как я мигом поняла, кому мог принадлежать особняк, в котором не освещалось ни единое окошко.

Я взяла отца под левую руку, в то время как мама заняла место с правой стороны. Мы вместе отправились к празднично украшенному широкому крыльцу.

— Папа, это дом тен Лоранов?

Отец небрежно оглянулся через плечо и равнодушно кивнул.

— Продан?

— Заложен. Пока они сумели отстоять только поместье. Забавно, дочка, правда?

— Что именно?

— Что Орсель-старший выстроил свою резиденцию точно напротив, выкупив этот участок земли и снеся прежний старинный, но не такой роскошный особняк.

Наверное, для кого-то и правда это казалось забавным, но развивать тему я не стала. Ведь к тому времени мы уже достигли широко и гостеприимно распахнутых дверей.

Нас встречали сразу несколько слуг, которые приняли наши с мамой меховые манто (вечер был довольно теплым, но мама настояла); мы обе сверкали украшениями, прекрасно сочетавшимися с вечерними нарядами. Хотя богатство так неожиданно свалилось на наши головы, все же мама отличалась хорошим вкусом и никогда не позволяла себе лишнего во всем, что касалось внешнего вида, чему учила и меня. Именно она обычно выбирала одежду и ювелирные изделия, а я чаще со всем соглашалась.

Ожидая увидеть хозяйку дома, мы принялись оглядываться по сторонам, но приметили только высокого мужчину, спешащего к нам от уводящей на второй этаж роскошной лестницы.

Я окинула его быстрым взглядом, признав в подтянутом, темноволосом и импозантном мужчине средних лет сенатора Орселя. Арто был на него похож, разве только не обрел еще того лоска абсолютной уверенности взрослого человека, хотя самодовольство явно было их общей чертой. Им сенатор просто лучился, сознавая, как отлично он выглядит и в каком потрясающем месте принимает гостей.

Мой папа выступил вперед и весьма сердечно поздоровался с хозяином. Мама зарделась от комплиментов, а я протянула руку и приняла положенный поцелуй, в свою очередь присев в изящном поклоне. Меня красивые слова не заставили покраснеть, пусть и произносились совершенно искренне, но не вызвали внутреннего отклика, хотя взгляд хозяина говорил о том, что юность и привлекательность были оценены по достоинству.

Не было у Орселей, принадлежащих к новой аристократии, какой-то черты, свойственной тем же тен Лоранам. Мне сложно объяснить. Она ощущалась неким флером, легким и ненавязчивым. Я бы назвала это обаянием, но данное слово не давало точной характеристики. Старший Орсель тоже был довольно привлекательным мужчиной. И хотя из представителей семейства тен Лоран я знала только Эсташа и его младшего брата, но ощущение гармоничной аристократичности, точно окутывавшей обоих, невозможно описать словами. В Эсташе все сочеталось именно гармонично: улыбка, поведение, слова и манеры, внутренняя искренность и спокойствие, а в Орселе чего-то недоставало.

В широкой просторной комнате, куда нас проводили, битком набилось гостей. Между ними порхали подносы с закусками и вином. Я сперва удивилась отсутствию прислуги, ведь более традиционно на такие вечера нанимать специальный персонал, однако Орсель и здесь проявил творческий подход, прибегнув к дорогостоящим услугам магов. Стоило нам с родителями пересечь порог, как мне в руку буквально влетел бокал с золотистым вином, тут же охладившийся до той самой температуры, при которой пить этот напиток вкуснее всего.

— Я полагала, это семейный ужин, — оглядев толпу гостей и пригубив из бокала, обратилась к отцу.

— Семейное торжество, — уточнил отец. — Видимо, у сенатора очень большая семья.

— Вы абсолютно правы. — Орсель-старший невероятным образом вдруг очутился за нашими спинами. — С момента избрания сенатором я обнаружил у себя огромное количество родственников, особенно очень дальней родни.

Отец понимающе усмехнулся.

— Позволите ли открыть этот вечер танцем с вашей очаровательной дочерью?

Я удивленно посмотрела на сенатора поверх поднесенного к губам бокала. Если уж оказывать честь нашей семье, почему бы с мамой не потанцевать?

— Конечно. — Отец протянул Орселю мою свободную руку, а недопитый бокал сам собой вывернулся из сжатых пальцев и полетел прочь. Оглянуться не успела, как сенатор уже обнял за талию и вывел меня в центр зала.

Музыка заиграла, паркет засверкал зеркальным блеском, высветив под ногами ровный гладкий круг. И огни, освещавшие зал, слегка приглушили яркость, а участок, где закружились мы, оказался залит светом. Сенатор вел, и, послушная музыке и его рукам, я устремлялась следом. Первое вступление, несколько поворотов, и, когда мы завершили фигуру, другие пары стали присоединяться к танцу, а Орсель завел разговор:

— Арто много рассказывал о вас.

Что, правда? Я, бесспорно, верю вам, сенатор.

— Упоминал исключительно как о самой очаровательной тэа в гимназии.

Арто? Да конечно! Так что вам от меня нужно?

— Полагаю, у столь прелестной девушки нет отбоя от кавалеров, а вашего отца день и ночь осаждают претенденты на вашу руку и сердце?

— На этот вопрос может ответить только папа, я пока не видела ни одного.

Сенатор рассмеялся, словно прежде не слышал шутки веселее.

— Предположу, что у айна Эста опыт избавления от ваших поклонников весьма богатый. И он очень тщательно проверяет всех кандидатов.

А может статься, сенатор абсолютно прав. Пока из возможных женихов был одобрен только один, а про остальных даже речи не заходило. Но неужели их и не было?

— Как думаете, Мариона… вы же позволите обращаться к вам по имени?

— Да, конечно, — ответила с самой вежливой улыбкой.

— Каково отношение вашего отца к нашей семье?

Это он сейчас в каком смысле?

— Папа всегда отзывался о вас с большим уважением.

Что еще я могла ответить в такой ситуации? На мой взгляд, Орселям отец благоволил, даже слишком.

— Тогда для нас не будет проблемой продолжать это во всех смыслах приятное знакомство или даже перейти на другой уровень отношений.

А сенатор весьма решительный мужчина. Ведь я всего лишь заикнулась об уважении.

— Другой уровень? — Я сделала невинные глаза и похлопала ресничками.

— Более близкий, — выразительно ответил он, и прозвучало это очень многозначительно. Однако стоило только задуматься, как бы повежливее вывернуться из рук сенатора и удрать на другой конец зала, подальше от подробностей, Орсель-старший, глянув поверх моей головы, с задумчивой улыбкой произнес: — А вот и мой сын, Мариона.

Он провел меня в танце так, чтобы оказалась лицом к стене, возле которой и замер сложивший руки на груди Арто. Молодой человек наблюдал за нами столь пристально, будто на наших лицах пытался прочитать ответ на самый важный вопрос вселенной.

— Позволите? — Занятая созерцанием Орселя-младшего, я не услышала, как затихают музыкальные аккорды, но сенатор сориентировался за меня, очень ловко проводив не на прежнее место рядом с родителями, а подведя прямо к сыну: — Арто, развлеки нашу гостью, или так и будешь стены подпирать?

Когда теперь уже Орсель-старший вложил мою ладонь в руку сына, я ощутила себя неким переходящим призом. Впрочем, Арто протеста не выказал, как только музыка вновь заиграла, он вывел меня на паркетный круг. При этом выглядел он довольно хмуро, молчал и обнял мою талию еще крепче сенатора. Возникало стойкое ощущение, что, являйся Арто чувствительной девицей, он бы сейчас принялся кусать губы. Естественно, между девицей и мужественным теоном была огромная пропасть, а потому никаких проявлений внутренних переживаний Арто не выказал, разве только стиснул в объятиях столь крепко, что я буквально взмолилась:

— Теон Орсель, не могли бы вы чуточку ослабить вашу хватку?

Арто мигом вернулся к действительности из страны своих грез и удивленно взглянул на меня.

— Уже дышать сложно, и я вот-вот посинею.

Орсель расслабил пальцы, и они перестали впиваться мне под ребра, отчего я облегченно вздохнула. Однако вновь не дождалась комментариев со стороны вечного задиры. Танцуя со мной, он то и дело кидал взгляды в сторону отца и непривычно молчал, даже не пытаясь подначить.

— А где ваша досточтимая матушка? — попыталась завязать светскую беседу. — Полагаю, она тоже нас встретит сегодня?

На меня в ответ бросили такой взгляд, словно из всех возможных тем для разговора я выбрала самую неудачную.

— Она нездорова, — коротко отозвался Арто.

— Очень жаль. Рада, что вы и ваш отец в добром здравии. Ой!

Мою талию вновь крепко сжали.

— Хочешь совет, Эста?

— Смотря какой… Теон Орсель, вы опять пытаетесь меня раздавить.

— Убеди своего отца даже на пушечный выстрел не приближаться к моей семье.

— Это очень странный совет.

— Можешь и дальше смеяться, Эста, ты ведь так любишь развлекаться, но если продолжите знакомство с уважаемым сенатором, очень скоро ты совсем позабудешь про смех.

И на этой, я бы сказала, угрожающей ноте Арто ухватил меня за запястье и резко закрутил, хотя предполагалось, что изящный оборот вокруг оси я должна сделать сама. На этом танец окончился, Орсель поклонился мне и проводил именно туда, куда надо, к моим родителям.

 

Глава 2

ФАМИЛЬНАЯ ЦЕННОСТЬ

Весь этот странный разговор не шел у меня из головы до самого окончания вечера, который, несмотря на отсутствие хозяйки, прошел совершенно замечательно. То есть все было продумано в высшей степени детально, чтобы не дать гостям скучать, включая даже представление лучшей театральной труппы Сенаториума. Орсели определенно не скупились и точно не экономили на организации приемов, поскольку даже в качестве декораций использовались не муляжи. Если дерево, то настоящее, спиленное явно по просьбе самого сенатора, поскольку в окрестностях города запрещалось трогать парки без особого разрешения, а если море, то реальный бассейн, заполненный (я уверена) именно морской водой.

И хотя Орсель-старший шутил насчет многочисленности своей родни, среди приглашенных я насчитала более половины самых именитых гостей, от сенаторов, занимающих такое же высокое положение, как и сам хозяин, до верхушки судебной власти. На прием собрались представители новой и, что странно, старой аристократии. Я была удивлена, приметив среди приглашенных защитников пусть не самых древних, но весьма известных родов. Благо вопрос, так и вертевшийся на моем языке, сенатору задал отец:

— До нас доходили слухи, что в Сенате складываются весьма напряженные взаимоотношения с представителями высшей власти, теми же защитниками, но реальность опровергает домыслы. Вижу, вы поддерживаете связь даже с ними.

— К чему лукавить, ведь мы с вами старые приятели. Не со всеми, к сожалению, удается поддерживать хорошие отношения. Представители Сената, и я в том числе, желают положить конец распрям, ведь это очень влияет на нашу совместную работу, однако есть гордецы, которых древность рода заставляет попросту терять голову.

— Я заметил, что самых родовитых аристократов, не будем называть их имена, здесь нет.

— Они каждый раз отвечают отказом на наши приглашения. Это так досадно. Однако мы не перестаем делать шаги навстречу.

— Прекрасно вас понимаю и уважаю это стремление ради блага страны, но что поделать, если некоторые спесивцы не сознают таких важных моментов.

— Вы правы. Как ни прискорбно, но они вынуждают нас задумываться о том, чтобы изменить сложившуюся и хорошо зарекомендовавшую себя законодательную систему. Что поделать, если факт остается фактом: защитники и их наследники сильно изменились с древних времен.

— Я слышал об этом.

Честно говоря, мне было неприятно присутствовать при этом разговоре, но и уйти казалось невежливым, а сенатор в силу своего чрезмерного гостеприимства часто подходил к нам с родителями и заводил непринужденную беседу, интересуясь мнением о приеме и задавая сотню других вопросов. И хотя на танец ни он, ни его сын меня больше не приглашали, однако я была уже сыта вниманием обоих. Сенатор лучился доброжелательством и был крайне предупредителен, а Арто попросту сверлил меня глазами весь вечер, и я окончательно уверилась, что Орсель-младший задумал сменить подход.

Это молчаливое наблюдение выводило из равновесия сильнее привычных подколок. К концу приема я попросту не выдержала и сама отправилась туда, где в данный момент находился Арто. Остановившись неподалеку, сделала вид, что любуюсь видом из окна, и Орсель-младший тут же оказался рядом. Он остановился по другую сторону оконного проема, прислонился к нему плечом, взгляд при этом вновь устремил на меня. На какое-то время мы словно очутились в изоляции от остального общества в укромном уголке, и я позволила себе высказать вслух собственные мысли:

— Можно попросить вас, теон, не смотреть на меня столь неотрывно и пристально? Возникает стойкое ощущение, будто хотите что-то спросить, однако вы молчите.

— Тебя мой взгляд нервирует, Эста?

— Если вы нашли новый способ изводить меня, то он, признаться, действенный. Но может, уже довольно? Вечер скоро подойдет к концу, выберите другой объект для ваших наблюдений.

— А с чего ты решила, будто я тебя извожу?

— А чем вы занимались последние годы?

— Да что ты заладила, я давно уже к тебе не цепляюсь. Может, мне просто нравится на тебя смотреть!

Тут я как-то сбилась с основной мысли и придирчиво посмотрела на Орселя в поисках усмешки или иного признака явного издевательства.

— Все мыслишь старыми категориями, Эста?

— Старыми? Да вы нарочно обращаетесь так неуважительно, зовете на «ты» и напрочь игнорируете принятое обхождение!

— Издеваешься? Я тебя четвертый год знаю, прикажешь вечно сюсюкать это дурацкое тэа? Что за бред?

— Ах вот как? То есть вы меня таким образом выделяете? Это у вас признак расположения, когда к девушке обращаетесь на «ты» и исключительно по фамилии.

— Я привык так обращаться, и вообще не понимаю, что тебе не нравится.

Надо же! Арто меня, оказывается, чуть ли не в родню записал, выбрав панибратское обращение, и это я к нему цепляюсь, требуя соблюдать все положенные приличия.

— Зануда ты, Эста. Такая правильная стала!

— Четыре года учитесь манерам, и все без толку.

— Заметь, это ты меня сейчас оскорбила.

— Оскорбила? Что ж, прошу прощения, теон Орсель. Полагаю, мне следует поскорее вернуться к родителям, пока не нанесла новый урон вашей тонкой душевной организации.

— Не уходи.

— Что? — Мне показалось, будто я ослышалась.

— Просто побудь здесь со мной, что тебе стоит?

Я растерялась и, хотя уже занесла ногу, чтобы уйти, остановилась.

— Смотри, Эста, покажу тебе одно заклинание.

Арто вдруг взял меня за руку, раскрыл ладонь и что-то быстро нарисовал, легонько касаясь пальцами. Через секунду над ней замерцало изображение маленького полупрозрачного цветочка, который светился и разбрасывал вокруг бриллиантовые капельки. Те, что касались кожи, застывали блестящими камушками.

— Ой! — не смогла сдержать восторга. — Как красиво!

Я подняла взгляд на Арто, а он смотрел, улыбаясь, но такая непривычная улыбка мигом покинула его лицо, когда рядом раздалось: «Развлекаетесь, молодые люди?»

Сенатор тоже улыбался, однако от его слов повеяло холодом.

— Извините, что вынужден украсть его у вас, Мариона, но мне необходима помощь с гостями. Семья Тарин очень желает с тобой познакомиться, сын. Они восхищены твоими успехами.

Он повел рукой, и хрупкий цветочек на моей ладони испарился. Арто поморщился, взглянув на отца исподлобья:

— А издали они повосхищаться не могут?

Сенатор молча поднял брови, и Орсель-младший нехотя зашагал в том направлении, где неподалеку застыла благородная чета с дочуркой лет четырнадцати. За секунду настигнув неторопливо шагавшего сына, сенатор проговорил, казалось бы, негромко, но его слова достигли моих ушей: «И помни о манерах». Почудилось, после этого напутствия спина Арто совсем одеревенела, однако протеста он не выказал и спокойно пошел дальше.

Орсель-старший отвесил мне легкий поклон, словно вновь сетовал на то, что нас прервал, однако неприятный осадок от разрушенного на глазах чуда вызвал у меня совсем не тот вежливый ответ, на который мог рассчитывать хозяин вечера.

— Это был красивый цветок.

Мужчина сразу понял, о чем веду речь.

— Прошу прощения, я развеял его ненароком. Но это лишь копия, Мариона, маленький мираж милого чуда, принадлежащего нашей семье. Не стоит огорчаться.

Не отреагировав на это извинение, я демонстративно удалилась ближе к окну, а сенатор еще раз задумчиво меня оглядел и махнул рукой прислужнику. Тот подбежал с проворством вышколенного слуги и поклонился. Орсель что-то приказал ему и, сделав пасс рукой, очертил вокруг его запястья ломаную линию, засветившуюся наподобие изогнутого браслета, которая мгновенно погасла. Слуга склонил голову и стремительно удалился, а сенатор, заметив, что я за ним наблюдаю, отвесил еще один полупоклон и неспешно ушел к другим гостям.

В самом конце вечера Орсель-старший поблагодарил нас всех за визит и добавил еще несколько фраз о том, какая это честь, что его дом посетило столько выдающихся людей. Благодарственные речи он окончил словами о желании подарить всем гостям приятные безделушки на память, и между нашими рядами тут же засновали проворные слуги. Мы с мамой широко открыли глаза, заметив, что те держат в руках подносы, полные золотых украшений. Фигурные слитки, броши, зажимы, запонки, браслеты и серьги подносились каждому, чтобы гость взял себе «безделушку, которая будет навевать хорошие воспоминания и прослужит еще немало лет ввиду своей прочности». Когда один из таких подносов оказался возле нас, сенатор лично подошел, чтобы с приятной улыбкой заверить пораженных родителей в том, какие это мелочи, ведь ему безумно приятно отметить подобным образом визит дорогих гостей.

— Вы можете видеть на каждом изделии символику нашего рода. Все эти вещицы несут в себе небольшой позитивный заряд и способны поднять настроение в особо грустные моменты. Для вас, оснэ Лориона, изумительно подошла бы эта брошь, как считаете?

Мама растерянно кивнула и позволила сенатору приколоть на ворот платья изящную золотую брошку в форме красивого цветка, показанного мне Арто.

— А вам, Мариона, идеально подойдет вот это колечко. Если желаете, конечно.

Маленькое кольцо с верхушкой в виде того же цветочка выглядело в меру скромно и мило и как нельзя лучше подходило в качестве украшения для молоденькой девушки. Однако сами по себе подарки казались чрезмерным проявлением щедрости. Вечер и так был насыщен событиями и дорогостоящими развлечениями, но, видимо, у сенатора было принято эпатировать своих гостей. А я еще прежде удивлялась, отчего среди светских новостей так часто мелькают упоминания о приемах в доме Орселей, а также о том, как сложно получить на них приглашение. Отказываться с моей стороны было крайне невежливо, особенно под требовательными взглядами родителей, и я кивнула. Сенатор с улыбкой надел мне кольцо на палец и протянул отцу великолепные запонки все с тем же символом.

— Надеюсь, они вам подойдут.

— Благодарю, — склонил голову отец, — какая щедрость, сенатор.

— Что вы, мелочи. — Мужчина быстро огляделся по сторонам, и в этот момент я заметила спешащего к нам слугу, того самого, которого Орсель куда-то отправлял.

Приняв из его рук небольшую коробку, хозяин дома вновь повернулся к нам:

— Позвольте вручить еще одну вещь вашей дочери. Я сегодня имел неосторожность причинить огорчение Марионе, надеюсь, вот этим искуплю свою вину.

— Что вы! — запротестовала мама. — Право же, подарков более чем достаточно.

— Это всего лишь цветок, оснэ Лориона, но преподнесенный от всего сердца. Не хочу, чтобы очаровательная Мариона хранила в душе хоть какие-то неприятные воспоминания об этом вечере.

Повинуясь кивку матери, я взяла блестящую, благоухающую тонким ароматом коробку, в таких обычно доставляли букеты из дорогих цветочных лавок, и присела в поклоне. Наверняка иллюзорный цветок решили заменить чем-то роскошным и редким. Как мило.

— Я безмерно очарован этим знакомством, — обращаясь к отцу, сказал Орсель, — полагаю, дружба вашей дочери и моего сына в дальнейшем поможет укрепить связи между нашими семьями и еще не раз нам выпадет удовольствие общаться в более уютной обстановке.

— Я тоже надеюсь, — с многообещающей улыбкой отвечал отец, а после мы сердечно распрощались с гостеприимным хозяином и прошли к своему экипажу.

Уже внутри, когда родители устало откинулись на удобные мягкие спинки, я раскрыла бумажную коробку и ахнула.

Пространство кареты заискрилось от света, струящегося с хрустальных лепестков очаровательного нежного цветочка, только не иллюзорного, а самого настоящего.

— Это нужно немедленно вернуть! — разволновавшись, воскликнула я.

— Мариона, — строго сказал отец, — принятые подарки не возвращают. Ты уже взяла коробку.

— Я полагала, что здесь обычный букет!

— Ты слышала слова сенатора, подарок сделан от всего сердца. Мы рискуем сильно оскорбить Орселя.

— Отец прав, Мариша, — мягко сказала мама, — мы не можем его вернуть.

— Как вы не понимаете, это фамильная ценность!

— В том-то и дело, что понимаем, — загадочно проговорил папа и махнул рукой. — Пустое, дочь, одной больше, одной меньше. Разве мы вправе оспаривать выбор тех, кто так распоряжается собственностью? Это их право, их выбор.

Растерянно взглянув на него и на маму, я закрыла коробку крышкой и уставилась в окно тронувшегося экипажа. По ту сторону, прямо напротив сверкавшего огнями дома сенатора, медленно уплывал в темноту красивый старинный особняк, непоколебимо стремящийся ввысь. Такой гордый и неприступный, но грустный в своем одиночестве.

— Вы уверены, Мариона?

— Да, конечно. Согласно правилам школы, мы можем отказаться от одного дополнительного урока и выбрать другой, на свое усмотрение.

Директор был явно удивлен моей осведомленностью, а я не поленилась изучить толстую книгу со сводом правил, в которую прежде и не думала заглядывать.

— Уроки магической защиты пользуются большей популярностью, чем факультатив художественного оформления интерьера. К тому же арис Лоран преподает основы обороны и самообороны. Сейчас даже стоит вопрос о введении этого предмета в список обязательных для девушек, ведь у юношей нагрузка по магзащите намного выше.

— Все же роль женщины в другом, вы не согласны? Потому и оба крыла разделены, и список занятий у нас с гимназистами разнится.

— Но отчего такая резкая перемена? Большинство тэа как раз стремятся увеличить число часов, отведенных на этот предмет. У меня масса заявлений от гимназисток с вашего и младших курсов. Старшие же просят ввести магическую защиту и у них.

— Но раз до сих пор не ввели, я могу поменять класс. Например, теоретическая часть была для нас обязательной, а когда поставили практическую, то и мысли не возникло, будто от нее можно отказаться. Не посмотри я свод правил…

— Но, право же, чем вам не нравится этот урок? Вас чем-то обидел учитель?

— Разве арис Лоран в состоянии кого-то обидеть?

— Тогда я не понимаю причины. Чем в дальнейшем вам может пригодиться умение оформлять интерьеры?

— Для девушки это очень важное умение. Вот, например, мы недавно были на приеме у сенатора Орселя. Особняк просто поражает великолепием отделки.

— Так вы находитесь под впечатлением? Все ясно. Кто же не наслышан о приемах сенатора. Ну, как пожелаете, Мариона. Более не буду вас отговаривать. Поставьте подпись вот здесь, под своим заявлением, и с этой недели можете посещать другой урок.

— Благодарю, — произнесла я с достоинством, склонилась над бумагой и сделала росчерк внизу страницы, борясь с душившим меня желанием порвать это дурацкое заявление на тысячу кусочков. Только как бы это выглядело? Пришла, подала, а затем сама и уничтожила?

Отказаться от магзащиты было пока единственным способом, найденным мной, чтобы держаться от Эсташа подальше. Ведь если в школе я могла его избегать, то на уроках точно не вышло бы. Жаль, в это время не было в расписании иного, более полезного факультатива, чем интерьер. Признаюсь, учиться ставить щиты или иным образом защищать себя казалось мне намного интереснее. Вот только как в таком случае уберечься от исполнения собственного желания?

Выйдя от директора, я с досадой скомкала второй экземпляр заявления и запустила им в раскрытое окно. Ну что за глупый дар мне дан? Как он работает? Почему это желание исполнилось, а вот другие не спешат?

В душе теплилась слабая надежда на ошибочность моих выводов, однако стоило только вспомнить, как, отправившись купаться, вдруг случайно наступила на отросток хищного ловца и оказалась у Архъаны, а во время экскурсии из-за легкого толчка отлетела именно к той части зеркальной стены, за которой крылся проход к низшему, как сомнения испарялись без следа. Одно происшествие еще куда ни шло, но два подряд! Не бывает таких совпадений. По крайней мере, за мной раньше не наблюдалась способность притягивать к себе крупные неприятности. И ведь тен Лоран каждый раз оказывался рядом. Как объяснить подобное логически? Да никак!

Шагая по ступенькам, я пыталась совладать с досадой и злостью на себя, ведь мне тоже, как и остальным девчонкам, очень нравились уроки магзащиты. А интерьер на кой мне сдался?

Мимо, задев плечо кончиком крыла, промчался бумажный голубь. Он явно выпорхнул из кабинета директора и полетел с посланием к кому-нибудь из преподавателей. Ой! А почему к кому-нибудь? К Эсташу он полетел. Понес сообщение о том, что одна из учениц выбрала иной предмет и следует внести соответствующие изменения в список класса. Директор к тому же мог пригласить тен Лорана к себе. Наверное, в таких случаях принято спрашивать учителя о возможных причинах, побудивших гимназиста предпочесть другой урок. Полагаю, мне лучше поспешить.

Перескакивая через ступеньку, прибавила скорость и достигла подножия лестницы, когда к ней еще никто не подошел. Запыхавшись, я вертела головой по сторонам, пытаясь определить, откуда может явиться Эсташ. Скорее всего, со стороны преподавательской башни, а значит, нужно идти в другом направлении. И, повернув направо, снова прибавила шагу. Уже в самом конце коридора, когда оглянулась в последний раз, показалось, будто заметила вдалеке высокую мужскую фигуру, но задерживаться и всматриваться я не стала.

— Ты выглядишь усталым? Не спал этой ночью? Снова прочесывал подземные ходы?

— Меня беспокоит ситуация, Олайош. Сперва хищное растение на территории школы, затем низший в музее, который ежегодно посещают наши ученики.

— Я регулярно проверял старые ходы, но там до последнего времени все было спокойно. Однако на всякий случай закрыл колодец между двумя уровнями и сменил код на люке, что ведет под землю.

— Поменял код в мужском крыле?

— Конечно. Ведь я спускался оттуда. Хм, полагаешь, и в женском следует поменять?

— Не помешает.

— Что тебя напрягает, Эсташ?

— Я ощутил землероек. Они пытались прогрызть стены и открыть проход в подземные коридоры.

— Много?

— Три штуки.

— Да откуда они взялись?! Ведь, уверяю тебя, все было спокойно.

— Именно что было. Это не случайности, Олайош, довольно убеждать себя в обратном. Твари не просто так взялись из ниоткуда и ползут к башням. Это новый виток. Пора поднять вопрос о временном закрытии школы.

 

Глава 3

НАРЯДЫ

Занятия по картографии вел у нас Аллар, и я, признаться, эти уроки обожала. По сути, что интересного может быть в ландшафтах Кенигхэма? Это зависит от подачи материала. Олайош умел рассказывать и показывать очень увлекательно. К тому же он никогда не придерживался скудной программы, читал лекции не согласно скучным учебникам, а по собственным заметкам. Он мне рассказывал, что в молодости много путешествовал и любил вести записи о своих приключениях. Обещал написать мемуары, когда придет пора ничего не делать и просиживать все дни напролет у камина. Однако представить активного Аллара, который бездельничает, покачиваясь в кресле-качалке, я, хоть убей, не могла. Ему всегда и до всего было дело, по любознательности он мог дать фору любому молодому теону, а уж по умению проникать в суть вещей я не знала ему равных. И еще, как любой защитник, он пользовался каждой возможностью, чтобы дополнительно преподать нам необходимые навыки, способные выручить в сложной ситуации, например, ориентировании на местности.

Признаться, до появления Эсташа Аллар был самым популярным учителем на курсе. Конечно, насчет него девчонки не строили матримониальных планов, поскольку мужчину сорока восьми лет молоденькие тэа не рассматривали в качестве потенциального мужа, однако любили его абсолютно все. А как было не любить, если даже наказание за неподготовленное домашнее задание он мог превратить в веселую забаву. Вот как сейчас.

— Что же вы, тэа, не запомнили названия звезд? А если заблудитесь ночью, как будете определять направление?

— Арис Аллар, как же я могу заблудиться ночью, если в это время нам запрещено покидать гимназию? — отвечала Аделаида.

Подозреваю, она потратила все время подготовки домашнего задания на практические занятия по магзащите. Любовь нашей старосты к Эсташу достигла той степени, когда девушке хотелось заниматься исключительно одним предметом и позабыть про все остальные.

— А вот давайте представим, тэа, что некий молодой человек позвал вас на свидание.

— Какой молодой человек?

— Допустим, он был высокий, стройный, с глазами цвета морской глубины и волосами оттенка медовой карамели.

Я закрылась учебником, пряча улыбку, а многие девчонки завздыхали. Аллар в точности обрисовал внешность Эсташа. Аделаида заметно приободрилась, глаза сделались томными и мечтательными.

— И этот молодой человек говорит, что мечтает увидеть вас и прочитать вам стихи при луне. Он предлагает встречу вечером в выходные у городского оврага.

— Постойте… Оврага, что за пустырем? А почему не в городском кафе?

— Чтобы романтичнее было читать стихи.

— А-а-а… А что дальше?

— Вечереет, вы пробираетесь на пустырь, а затем следуете дальше к оврагу, но плутаете в разросшихся на берегу кустах, поскольку луну закрыли тучи.

— А разве возле оврага растут кусты?

— Конечно, с южной стороны.

— Но я шла через пустырь, почему же свернула не туда?

— Именно! Вы шли, шли, затем луна спряталась за тучи, и вы сбились с дороги, оказавшись по южную сторону от пустыря, и заплутали в незнакомых зарослях. При себе не оказалось магической броши для освещения дороги, ведь вы стремились добраться незаметно. А чтобы легче все это представить, давайте рассмотрим наглядно.

Аллар подошел к моей любимой части урока, и я даже привстала со скамьи и подалась вперед, чтобы лучше видеть.

На его занятии наши столы выстраивались полукругом вокруг учительского места, где Олайош представлял свои наглядные пособия.

— Вот…

Над столешницей возникла настоящая панорама сумрачного пустыря и сам овраг. Луна пряталась за тучами, и полупрозрачная проекция слегка мерцала, однако каждая деталь виделась отчетливо. Тоненькая девичья фигурка пробиралась между зарослями, отдаляясь от места встречи.

— Я иду не в ту сторону! — разволновалась Аделаида, указывая на проекцию.

— Действительно!

— Но почему?

— Вы не знаете направления.

— Но как же! — Староста была жутко расстроена. — Он ждет, а я заблудилась! — Она подбежала к столу и попыталась развернуть иллюзорную фигурку девушки в другом направлении, но та упорно поворачивала обратно. Тогда тэа подхватила на ладонь фигуру мужчины, неподвижно стоявшего на краю оврага, и постаралась переставить ее поближе к удаляющейся девушке. Не сработало. Стоило поставить фигуру перед пробирающейся через кусты иллюзией, как она исчезла и вновь оказалась на берегу обрыва.

— Что же мне делать? — чуть не плача, воскликнула гимназистка.

— Определить верную дорогу по звездам.

Панорама обрыва исчезла, и возникло темное звездное небо, на котором ярко мерцали три звезды, формирующие собой пирамиду.

— Это очень просто. Достаточно выучить три названия и запомнить, в какой стороне света они находятся. Затем вы сориентируетесь, куда именно вам нужно идти. Давайте, тэа, повторяйте за мной…

Что и говорить, уроки Аллара мне всегда очень нравились. И одно у них с Эсташем было общим: оба точно знали, на что надавить, дабы заставить нас учиться.

После занятия я подошла к Олайошу, чтобы напроситься на консультацию. Любимый преподаватель, который обычно всегда отвечал согласием, вдруг неожиданно отказал:

— Извини, Маришка, до конца этой недели очень занят.

Заметив, как я погрустнела, он ласково потрепал по голове и пообещал:

— Но на следующей непременно постараюсь найти для тебя свободный вечер.

Это означало, что разговор о жрицах вновь откладывался на неопределенный срок. А еще мне показалось, будто всегда бодрый Аллар несколько утомлен. Морщинки под глазами обозначились резче, обрисовавшись тонкой сеточкой, а борозды на лбу, которые, как я считала, являлись наглядным свидетельством мудрости Олайоша, стали глубже.

— Вы снова плохо спите? Может, беспокоит что-то? Скажите, я обязательно попрошу папу помочь с лекарствами.

— Спасибо, добрая моя девочка, — глаза его зажглись ласковой улыбкой, — но в последнее время, напротив, сплю как убитый. Все хорошо. Иди, Маришка, на следующей неделе непременно устроим консультацию с чаепитием. Но если вдруг явишься без пирожков, замуж точно не возьму, так что намотай себе на ус.

Насмешливое и привычное поддразнивание любимого наставника развеяло неясную тревогу. Я сердечно распрощалась с преподавателем и поспешила к выходу. В свободное время на этой неделе мне тоже было чем заняться.

Все мы готовились к празднику, посвященному дню основания гимназии. Каждый курс готовил свое представление. У нас было решено выступить с песней и танцем. Да, ничего оригинального, однако именно в нашей группе учились лучшие солистки гимназического хора. А если есть девушки, которые чудесно поют, зачем выдумывать что-то еще? Мы с Сешей и другими тэа, которые красивыми голосами похвастать не могли, придумали для песни танцевальное сопровождение. Портило веселую подготовку только то, что кураторшей нашего выступления назначили Эстель. Лучше бы организацией руководила Солоне, она хоть и отличалась строгостью, однако не цеплялась ко мне безо всякого повода.

— Прекратите отвлекаться, тэа Эста! — тут же раздался окрик нашей «Де». — Перед вами поставлена определенная задача, а вы вместо четкого ответа сверлите глазами стену. Я вам велела спуститься со мной в костюмерную. Что вы молчите?

— Конечно, дона. — Я изобразила неуклюжий поклон, насладилась кислым выражением лица преподавательницы и вместе с Сешей последовала за кураторшей в нижние этажи башни, где находилась костюмерная.

Здесь было прохладно и немного пахло сыростью и пылью. Каменные стены, казалось, поглощали свет, шедший от круглых тусклых светильников, и он рассеивался где-то под высоким потолком.

— Нужно выбрать для всей группы одинаковые платья. Подберите по размерам, вот список.

И, сняв с себя таким образом все хлопотные обязанности, она строго наказала Сеше:

— Надеюсь на вас, как на более серьезную, Селеста. — Подруга и правда всегда обращалась к Эстель с должным уважением. — Мне нужно пойти помочь нашим мужчинам, — последнее слово она выделила с особой гордостью, — со сценическим инвентарем. Я буду в помещении по соседству. Не шумите и не тратьте понапрасну время. Вернусь за вами через час. Надеюсь, к тому моменту управитесь. Без меня никуда не уходить. Это понятно?

Мы с подругой присели в поклоне, удостоившись еще одного строгого взгляда напоследок, а затем Эстель вышла, а мы с веселым хихиканьем принялись рыться в груде одежды. Часть костюмов висела ровными рядами на вешалках, другие лежали сложенными в большие картонные коробки, а еще у дальней стены шел ряд широких полок, на которых тоже громоздились горы вещей.

Сперва, начихавшись от пыли, мы просмотрели несколько коробок, а затем принялись вприпрыжку носиться вдоль вешалок. Вели мы себя точно не как благовоспитанные тэа, но, получив от нашей «Де» недвусмысленный приказ быть паиньками, всячески старались его нарушить. Под конец я даже вскарабкалась на полки, цепляясь за них как обезьянка, притом что длинное ученическое платье путалось в ногах. Просто на самом верху углядела один большущий бумажный пакет, в который было что-то завернуто. Бумага, прежде явно белая, давно пожелтела. С громким шлепком тюк грохнулся на пол; когда за него потянула, за стеной в этот момент тоже громыхнуло, словно упало нечто тяжелое. От неожиданности разжав пальцы, я приземлилась аккурат на гору вещей. Они смягчили мое падение, а Сеша уже подбежала и принялась стаскивать меня с лопнувшего пакета.

— Маришка, не ушиблась?

— Нет.

— Что ты там нашла?

— Пока не знаю.

И мы незамедлительно сунули любопытные носы в дырку, проделанную в шуршащей бумаге.

— О, что это за наряды?

Селеста вытащила наружу длинное легкое платье белого цвета. С открытыми плечами и глубоким декольте, оно имело разрезы по бокам и выглядело в высшей степени привлекательно. Особенно для юных тэа, которым непозволительно было не то что оголять плечи, но даже думать об этом. По крайней мере, до окончания гимназии.

— Неужели кто-то в подобном выступал, как считаешь? — спросила подруга.

— Маловероятно. Да разве нас выпустят в таком на сцену?

— Но их тут много. Хватило бы на весь класс. — Селеста любовалась платьем.

— Это точно. Знаешь, мне кажется, они очень давно здесь лежат. Когда к материи прикасаешься, пощипывает магией.

— Считаешь, кто-то сгрузил платья тысячу лет тому назад и защитил материю от старения?

— Не знаю. Но эти наряды определенно не в моде в наше время. Слишком откровенные, а на прочих вещах нет защиты.

— Странно, конечно. Но нам такие для выступления не подойдут. Разве только примерить, просто посмотреть, как они сидят.

— А время есть? А то Эстель вернется, опять начнет причитать: «Что вы, тэа Мариона, творите! Где выбранные наряды?»

— Все равно будет чем-то недовольна.

За стеной в этот миг опять громыхнуло.

— Чем они там занимаются?

— Кажется, в том помещении еще и старую мебель складируют. Думаю, освобождают декорации.

— Скорее роняют.

— Ой, Маришка, смотри, какая здесь по лифу вышивка идет. Золотой нитью.

— Красота! Это точно мой размер, Сеша!

— А моего нет? Я тоже хочу примерить. Они все какие-то длинные. Я бы в таком платье перед Эсташем станцевала.

— А он бы опять сквозь тебя смотрел.

— Не смог бы. Чего здесь стоят одни только разрезы по бокам юбки, а декольте!

Подруга рылась в пакете, пытаясь отыскать платье для себя.

— Маришка, дай мне твое. Остальные еще длиннее.

— А не дам! — Я показала подруге язык и, по-быстрому стянув ученический наряд, принялась надевать белое платье.

— Вот вредина!

Завязав на спине красивый бант, я перешагнула через ворох одежды и стала пробираться между рядами вешалок.

— А где здесь зеркало?

— Снаружи есть. Я видела, когда мы сюда заходили. Древнее такое, громоздкое и на ножках. Его, наверное, со склада вытащили.

— Хочу посмотреть, как это платье сидит.

— Пошли потихоньку, чтобы Эстель нас не услышала.

Выглянув из двери и осмотрев пустой коридор, мы на цыпочках выбрались наружу и побежали к старинному комоду с высоким зеркалом.

Я остановилась, оглядывая совершенно простое по крою легкое платье, изумительно облегавшее фигуру. Оно не только красиво обрисовывало грудь и тонкую талию, но и очень привлекательным образом открывало при ходьбе ноги до середины бедра.

— Ой, Маришка, в таком точно не выпустят танцевать.

— А было бы очень красиво, — восторженно выдохнула я. — Представь себе весь класс в таких нарядах.

— Только прическа никуда не годится, — заявила Селеста и больно дернула за волосы, срывая заколку.

— Сеша!

— Это тебе за вредность. — Подруга растрепала локоны и сунула заколку в карман.

— Отдай!

— Не-а! Теперь образ в самый раз, наши преподаватели упали бы в обморок.

В этот момент за спиной и правда что-то грохнуло, а мы быстро обернулись.

Из распахнувшихся настежь дверей склада вышли учителя, несшие тяжелый шкаф. Преподаватель стихосложения, поддерживающий мебель с левой стороны, увидел меня, замершую у зеркала, и от шока разжал руки. Ножка шкафа подломилась, он стал заваливаться на выбежавшую следом Эстель, та завизжала, но падение громоздкой мебели замедлилось, благодаря кому бы вы думали? Эсташу тен Лорану, удержавшему неподъемный предмет.

В узком коридоре установилась тишина, а участники этой немой сцены замерли в безмолвном и неподвижном созерцании. Преподаватель стихосложения, не отрываясь, глядел на одетую в откровенный, странный наряд ученицу с неприлично распущенными волосами, Эстель открывала и закрывала рот, стремительно наливаясь краской, а Эсташ отпустил шкаф, выпрямился и медленно оглядел меня с ног до головы.

И мгновенно стало холодно и жарко. Озноб пробирал от ощущения грядущего грандиозного скандала, ведь Эстель и наш учитель стихосложения застали меня в совершенно неподобающем виде, а жаром распалял взгляд Эсташа. Серьезно-задумчивый, пронзительный, задевающий самые потаенные струны души, взывающий к запрятанным в темные-претемные закоулки сердца чувствам. Внимательный, волнующий и одновременно невыносимый. Я продержалась не дольше минуты и опустила глаза. Хуже всего, что растерялась вовсе не по той причине, которая была столь очевидна для других, — гимназистка в неподобающем виде предстала перед мужчинами-учителями. Хуже, все было намного хуже — я потерялась в его взгляде. Чистом, глубоком, совершенно нечеловеческом, поскольку люди, даже самые сдержанные, подвластны слабостям и маленьким порокам. У состоявшихся взрослых мужчин не бывает столь чистого прозрачного взгляда и столь затягивающих в стремительный водоворот эмоций глаз. Кажется, я пропала. Совершенно, бесповоротно и окончательно.

Мне следовало сперва попятиться, а после стремглав кинуться в направлении костюмерной, а я потупилась, прижала руку к груди, удерживая в ней заходящееся бешеным ритмом сердце, и перестала понимать, что в этом коридоре мы не одни. Селеста спасла меня. Пользуясь всеобщим смятением и молчанием учителей, она ухватилась за пояс откровенного наряда и стремительно потащила меня спиной назад. Благо я не споткнулась, не врезалась куда-то и ни за что не зацепилась, а благополучно влетела следом за Сешей в костюмерную. Здесь все, на что достало сил, — это упасть на распотрошенный тюк с белыми платьями, сжать руками изо всех сил голову и зажмуриться. Но даже этот маневр не помог забыть взгляд защитника. И жар, пробиравший даже сквозь холод и озноб, сейчас разворачивался в груди слепящим смерчем. Меня трясло и лихорадило, но исключительно в душе. Сердце продолжало трепетать и биться, силясь вырваться из ловушки слабого и податливого девичьего тела. Кожа казалась обжигающе холодной, а внутри бушевал огонь. Я оказалась не в состоянии даже отреагировать на скрип отворившейся двери.

— Наказаны, тэа Эста! — гадюкой прошипела Эстель и с силой захлопнула дверь, словно отрезая себя от испорченной и нескромной девицы. Но я не откликнулась и на этот выпад. Мне грозила серьезная кара, а я по-прежнему находилась в трансе, плавясь в мареве желаний и разбуженных чувств.

Ради всего святого! Неужели достаточно одного лишь взгляда, чтобы перестать сознавать себя? Разве можно потерять страх перед суровым наказанием из-за медленного, пристального осмотра, когда мужские глаза пробегают от кончиков твоих туфель, выглядывающих из-под длинного подола, вверх по легкой облегающей материи до стянутой белым поясом талии, животу и подчеркнутой низким вырезом груди, а после — к лицу. Короткий, но показавшийся бесконечным взгляд глаза в глаза, и у меня напрочь отбило способность ощущать себя в этой реальности, понимать, чем грозит глупая выходка и желание просто примерить старое платье, испарилось даже чувство самосохранения. Мне следовало броситься за Эстель и извиниться, объяснить собственное поведение, представить все именно в том свете, в каком изначально и затевался веселый девичий каприз, но я не сделала даже попытки двинуться с места. Сидела на груде вещей, обняв руками плечи, и быстро-быстро дышала, пытаясь протолкнуть побольше кислорода сквозь стиснутое спазмом горло.

— А я ведь просила, Маришка, — обиженно проговорила Селеста, и ее слова оказались первыми, что дошли до моего затуманенного разума. — А ты ответила, ему и дела нет до наших нарядов. Нарочно, да? Ведь я заметила, как он посмотрел.

— Что ты говоришь, Сеша? — Голос прозвучал надтреснуто, а интонации показались незнакомыми и фальшивыми.

— Ему все равно, да? На него ничего не действует? Хоть в купашки обрядись, хоть вот в такое платье! Зачем ты меня обманывала? Ведь мы подруги!

— В чем обманывала?

— Ты притворялась, будто тебе плевать на него. Словно это остальные сходят по учителю с ума, а тебе нет дела до таких глупостей. Была против наших инициатив, а после даже отказалась посещать его уроки. Это все нарочно! Исключительно для того, чтобы выделиться на нашем фоне! Все мы его обожаем, одна ты старательно избегаешь общения. Я полагала, будто действительно считаешь наши чувства неразумной девичьей влюбленностью, а оказалось иначе.

— Не могу понять, в чем ты меня обвиняешь? Что оказалось иначе?

— Он нравится тебе! Не меньше, чем всем нам. Я видела, как ты отреагировала, как смотрела на него!

— Сеша, ты не права. Я мало что видела. Даже спроси меня сейчас, в какой одежде был арис Лоран, и не смогу тебе ответить.

— Не ври! Хотя бы мне не ври, Мариона! Ты нарочно не дала примерить платье, неужели рассчитывала на эту встречу? Разве можно было не заметить, что сегодня он был особенно красив, потому что выглядел таким настоящим! Не идеальным с иголочки, как во время занятий, а удивительно человечным. Не обратила внимания, что закатанные рукава рубашки обнажают изумительные мускулы на его руках, а прическа, всегда аккуратная, взлохмачена, и отдельные пряди красиво падают на лоб? Ты даже упустила из виду, как он в одиночку удержал невероятно тяжелый шкаф? Ведь говорила мне, будто тебе все равно, а сама точно рассчитала момент, когда следует нарядиться в откровенный наряд и оказаться в коридоре.

— Эти обвинения совершенно беспочвенны, Селеста! Откуда мне было знать, что мужчины, которым бросилась помогать Эстель, это тен Лоран и учитель стихосложения.

— Какое значение имеет, кто оказался вторым? Любая из нас могла бы просчитать, что одним из помощников будет именно Эсташ. Да наши учительницы беспрестанно просят его о помощи, хоть в мелочах, хоть в важных вопросах. А некоторые совершенно от него без ума, та же Эстель!

— Сеша, послушай, я правда далека от ваших вычислений. Никогда не пыталась поймать тен Лорана где бы то ни было. Напротив, стараюсь просчитать, где его не будет.

— Ты вновь бессовестно лжешь!

— Мне не к чему лгать! Пойми!

— Ты тоже мечтаешь стать сабен Лоран однажды!

— Не мечтаю!

— Не верю!

— Не мечтаю! Глупо желать того, что никогда не сбудется. И если полагаешь, будто я могу врать лучшей подруге, возможно, его письмо тебя разубедит? Настоящее, с фамильной печатью.

— Какое письмо?

Ах, как же горько было признаваться, но еще горше оказалось видеть недоверие Селесты.

— То самое, в котором глава обедневшего рода отказался жениться на мне, даже несмотря на размер приданого.

Последние слова я прокричала. Они звенели в ушах еще долго после того, как Сеша молча и недоверчиво воззрилась на меня. А мне вдруг стало так горько, что оставалось лишь уткнуться лицом в ладони, пряча капельки слез, так некстати потекших по щекам.

— Отказал?

— Как и всем претенденткам, о которых ты говорила. Наша семья тоже желала породниться с тен Лоранами.

— Но отчего ты не сказала ни слова?

— Обидно, когда тебя отвергают.

— Маришка! — Селеста порывисто подбежала ко мне, упала рядом на тюк и обняла за плечи. — Прости! Прости за все мои слова!

Я отерла лицо и бездумно уставилась в пол.

— Мне нет смысла преследовать защитника, как видишь. А значит, остается лишь держаться от него подальше.

 

Глава 4

НАКАЗАНИЕ

Видимо, Эстель была так возмущена моей выходкой, что у нее даже сил не хватило придумать нечто особенное. Меня наказали по старинке, тем методом, который ныне нечасто применялся в гимназии. Я была лишена ужина, а вместо приема пищи вынуждена была стоять всю трапезу возле стола на обозрении остальных учеников. Эстель чутко следила, чтобы я не посмела присесть или ухватить со стола кусочек еды, хотя девочки, которым было жаль меня, украдкой собирали в салфетку пирожки.

Остаться голодной так себе наказание, ведь не умрешь от истощения, пропустив один прием пищи, и на ногах вполне можно выстоять, пока остальные ужинают, но вот ловить на себе взгляды, возвышаться неподвижной колонной посреди столовой, именно там, где видят все, замечать улыбки, любопытные взгляды, слышать смешки и чувствовать себя уязвленной и униженной было смыслом этой кары. Однако я продолжала стоять, ровно держа спину, подняв выше голову, и ни на кого не смотрела.

Самым тяжелым для выдержки стал приход в столовую учителей. Они проходили через общий зал в свой, отдельный, и не могли не заметить наказанную ученицу. Прежде я прибегала есть в такое время, когда точно знала, что с Эсташем в столовой не столкнусь, а сегодня Эстель не оставила выбора. И он тоже увидел меня, как и остальные.

Оспаривать принятые коллегами наказания для учеников было не принято, чтобы не уронить в глазах гимназистов авторитет старших. Однако исключения все же случались. Когда к нашему столу устремился Олайош, я уставилась в противоположную стену, приметив краем глаза, что тен Лоран тоже остановился в ожидании друга. Лучше бы проявил свой обычный такт и пошел дальше. Именно появление защитника стало худшим испытанием для моей выдержки за весь вечер. Эсташ замер возле входа в другой зал, а Аллар с улыбкой приблизился к стерегущей меня Эстель и будто невзначай, любопытства ради, поинтересовался причиной наказания.

— Она была в неподобающем виде, — достаточно громко ответила преподавательница.

Я избегала смотреть на любимого наставника, но представила, как он возмущенно поджал губы. Олайош не одобрял унизительных методик воспитания. Очень мягко он завел разговор с Эстель, пытаясь склонить ту пересмотреть собственное решение. Проявить милосердие к совсем еще ребенку. Ведь такой мудрой и очаровательной доне не свойственна излишняя суровость. Она портит ореол женственности, всегда окружавший досточтимую де Эстель. Не знаю, почему именно в этот раз преподавательница так взъелась на меня, но только уговоры Олайоша совершенно не действовали. Она была непреклонна. Меня же попытки Аллара спасти от унизительной участи расстраивали еще больше. Хотелось заявить: «Ну что вы ее уговариваете? Она не стоит даже минуты вашего внимания, не тратьте понапрасну время. Лучше уходите и, очень вас прошу, заберите с собой друга. У меня больше сил нет выдерживать его взгляд».

Сил и правда не осталось. Я чувствовала — он смотрит, и это было совершенно невыносимо, настолько, что в один момент сорвалась и повернула к нему голову. А потом столовая покачнулась, в ушах раздался гул, перед глазами заплясали мушки. Так неожиданно и внезапно мне вдруг стало очень плохо. Состояние на грани обморока, когда устоять на ногах оказалось невозможно. Я стала заваливаться назад, а Олайош поймал и поднял на руки.

— Дона Эстель, девочке плохо!

— Это притворство!

— Вы уверены? — Мне слышался и гнев, и сарказм в голосе обычно мягкого и корректного Олайоша.

— Я полагаю…

Фразу Эстель не договорила. Видимо, мой вид ясно свидетельствовал о полнейшем отсутствии какого-либо притворства.

Аллар более не стал разводить церемонии, а принялся отдавать приказы.

— Что сидим, тэа? Подставьте стул вашей подруге.

Вокруг поднялась суета, заскрипели ножки, заходил ходуном стол, все бросились помогать. Олайош бережно усадил меня на непонятно как оказавшийся в столовой стул с подлокотниками и мягкой спинкой вместо привычного табурета, придвинул его к столу и принялся подвигать поближе самые вкусные блюда.

— Так, Маришка, тебе необходимо отдохнуть и хорошенько поесть, а иначе придется отправляться в лазарет.

— Мариша, держи водичку. — Кто-то придвинул мне стакан.

— Она не замерзла? — Поверх ученического платья накинули теплую шаль. Кто вообще носит шерстяные шали в середине лета?

Все эти мелочи грели душу приятными проявлениями заботы. Когда я открыла глаза, обнаружила перед собой гору пирожков на тарелке. Однако вот что странно, стоило мне оказаться на стуле, как недомогание испарилось. Слабость и головокружение исчезли без следа, будто и не бывало.

Я в принципе не была склонна к обморокам и иным проявлениям телесной слабости, столь излюбленными некоторыми девушками, поэтому не на шутку встревожилась, едва не лишившись сознания при отсутствии какой-либо веской причины. Ведь несмотря на внутренние переживания, физическое состояние было вполне нормальным.

— Ты только сразу не бодрись, Маришка. Ручкой там пообмахивайся, поохай, — низко наклонившись, будто поправляя на моих плечах шаль, прошептал Олайош.

— Это вы? — вскинула глаза на своего героя, спасшего таким чудесным образом от Эстель.

— Куда мне, — усмехнулся Аллар и, подвинув ближе графин с ягодным напитком, отступил. — Давай, Маришка, набирайся сил, только не слишком быстро.

И он отошел, а я попыталась отыскать глазами Эсташа, но заметила лишь широкую спину уходившего в другой зал защитника. Девчонки уже занимали места рядом со мной, сочувственно гладили по рукам, расспрашивали, как себя чувствую, а доне Эстель оставалось только давиться бессильной злобой. Аллар в этот момент как раз подошел к учительнице и в своей галантной манере пригласил сопроводить ее на ужин. Бросив на меня несколько испепеляющих взглядов, Эстель последовала за Олайошем в зал для преподавателей, и, признаюсь, после ее ухода мне стало совсем хорошо.

— Ох, Маришка, ты уже не такая белая, — с облегчением заметила Сеша.

— Ага, а то без кровинки в лице, — вторила ей наша хохотушка Эла даже без тени насмешки.

— Тебе нужно хорошо поесть, — проявила заботу староста.

И стало так приятно, что они искренне переживают за меня, однако мысль о силе воздействия защитников на человека не отпускала до конца ужина. Ведь именно после того, как я повернула голову и взглянула Эсташу в глаза, накатила чудовищная слабость, это остро болезненное состояние. Насколько же велика мощь подобных тен Лорану, если они могут воздействовать на расстоянии и абсолютно незаметно для окружающих?

Так плохо начавшийся ужин завершился для меня самым лучшим образом. Сытая и довольная, я поднялась с подругами в башню, где мы разбрелись по своим комнатам. Несколько девчонок, включая старосту, желая узнать детали происшествия, повлекшего за собой мое наказание, втиснулись в нашу спальню и расселись по кроватям.

Я устроилась на стуле возле окна, слушая, как Сеша живописует яркие события похода за танцевальными нарядами.

— А потом учитель стихосложения уронил шкаф, Эстель покраснела, и пар из ушей повалил, а Эсташ окинул Маришку та-аким взглядом…

— Ой, да ладно сочинять! Он, как обычно, не отреагировал.

— Ничего себе не отреагировал! Тен Лоран Маришкины ноги в разрезах досконально изучил.

— А заодно грудь в декольте, — посмеялась я, подначивая подругу. Мне казалось сомнительным, что Эсташ разглядывал именно так, как описывала Сеша, но припомнить в деталях не могла. У меня тогда из-за жара в голове помутилось и воспоминания смешались.

— Именно! Все разглядел, клянусь вам. Очень уж наряд прельстительный!

— Какой?

— Это дядя так говорит, когда описывает наряды, откровенно обрисовывающие фигуру.

— Нам бы эти платья на выступление — всех бы сразили, — протянула одна из девчонок.

— А после мы все ровным рядком стояли бы вокруг стола, — высказалась староста. — Что с платьями в итоге?

— Их куда-то унесли, — вздохнула Сеша, — я потом спускалась, проверяла, но не нашла.

— Селеста, — выговорила подруге Аделаида, — смотри, тоже схлопочешь наказание. Нам нельзя спускаться на нижние этажи в одиночестве.

— Никто не узнает, ну а вы точно не проболтаетесь. Я спускалась следом за Эстель, но та меня не заметила. Ведь наряды для танцев мы так и не подобрали, вот и стало любопытно, что наша манерница присмотрит.

— И как?

— Балахоны какие-то бесформенные.

— Фу-у, как скучно.

— Как всегда.

— И теперь нам в этих мешках танцевать.

Девчонки погрустнели и замолчали, а за окном вдруг послышался шелест. Оно было распахнуто, так как вечер оказался очень теплым, и внутрь комнаты беспрепятственно впорхнул… Я сперва решила, что это бумажный почтовый голубь, с помощью которых в башни доставлялись приветы от родных и знакомых (допускалась конечно же проверенная почта), однако натурального размера черного роскошного лебедя почтовой птичкой назвать язык не поворачивался.

— Что это за чудо? — вскричали подруги, подскакивая и пытаясь дотянуться до парящего под потолком лебедя. — Из чего он сделан? Это просто изумительно!

Лебедь тем временем покрасовался, сделав круг, и, пролетая надо мной, уронил в раскрытые ладони длинную коробку, после чего осыпался на пол блестящими черными блестками.

— Вот так доставка! — ахнула Аделаида.

— Кто-то явно не поскупился на почтовые расходы.

— Маришка, это отец тебе такие отправления посылает?

— Нет. — Я тоже была в замешательстве. — Папа использует обычные методы отправки.

Я потянула за ленточки, и коробка мгновенно раскрылась, а ее стенки сложились в форме широких лепестков. И это тоже было весьма оригинально, но только мало кто обратил внимание на коробку, поскольку комната заполнилась восторженными ахами и охами. В коробке оказался букет из кристальных цветов. На тонких прозрачных стебельках с узкими хрустальными листочками покачивались некрупные, ограненные в форме капель чашечки из восьми лепестков. Они были полураскрыты, и внутри перекатывались слезинки ароматной росы. Эти одни из самых редких и дорогих цветов в нашей стране, которые продавались под заказ лишь в элитных цветочных магазинах Сенаториума, источали божественный аромат. Пахли они для каждого по-своему, его самым любимым запахом. Для меня это оказался легкий аромат ванили.

— Маришка, от кого они? — Сеша замерла за спиной и осторожно тянулась к цветочку, чтобы легонько коснуться кончиком пальца кристального лепестка. — Пахнут чудесно, медовым цветом.

Осторожно переставив на стол букет, уже помещенный в невысокую вазу со специальной голубой жидкостью, я внимательно осмотрела коробку.

— Здесь не написано.

— Может, карточка выпала? — предположила одна из гимназисток.

Мы принялись озираться по сторонам, даже под стол заглянули, а девчонки посмотрели под кровать, пока вдруг одна из них не взвизгнула: «Ой, осторожно! Они шевелятся!» Блестки, оставшиеся после явления лебедя, пришли в движение. Сверкающие черные пайетки устремились к центру комнаты, где все блестящие кругляшки сложились в слова: «Очаровательной ценительнице цветов».

— А подпись, — отчего-то прошептала наша староста. Видимо, Аделаида боялась нарушить красоту момента или потревожить зачарованные блестки. Те, словно отвечая, немедленно сложились в две буквы «А. О.», после чего замерцали и испарились легким сверкающим дымком, не оставив после себя даже мусора, который пришлось бы убирать. Стоило волшебству себя исчерпать, как девчонки загомонили, желая выпытать у меня имя щедрого дарителя.

— Из знакомых А. О. у меня только Арто Орсель.

— Арто?

— Красавчик Орсель?

— Давно он дарит тебе цветы?

— Арто у тебя в поклонниках?

— Нет его у меня в поклонниках, — отмахнулась от гомонящих гимназисток, — он мне никогда цветов не дарил. Хотя… — Я вспомнила последний волшебный подарок. — Дарил недавно, чем очень меня удивил.

— Он решил сделать это традицией?

— Арто к Маришке клинья подбивает? Однако как красиво Орсель умеет ухаживать!

— А девчонки сплетничали, что от него и лишнего комплимента не дождешься.

— Может, все намного серьезнее и мы чего-то не знаем? Признавайся, Мариона, у вас дело идет к помолвке?

— Да бросьте, девочки, уж меня-то о помолвке могли предупредить. Родители не дадут согласия от моего имени, не спросив заранее.

— Что-то подсказывает, будто одну из нас в день визита родных ждет сюрприз, — рассмеялась Аделаида.

— Глупости! — фыркнула я в ответ, однако слова девушки запали в душу и вызвали тревогу.

«Ну отчего до него всегда так сложно добраться?» — сокрушался Олайош, старательно карабкаясь на одну из самых высоких точек гимназии. Конек двускатной крыши был достаточно широк, чтобы пройти по нему прямо до ровного участка, венчавшего слуховое окно. Там-то и сидел защитник, задумчиво оглядывавший горную расщелину. В ней вновь громко завывал и бился ветер, словно нашептывал какие-то слова, звуча при этом сотнями голосов.

— Ну, знаешь, — отдуваясь, Аллар плюхнулся рядом, потеснив защитника, — такими темпами ты скоро на небо заберешься, вот там мне тебя точно не достать.

— Заберусь, — изогнув губы в невеселой усмешке, хмыкнул Эсташ.

— Я не то имел в виду, — тут же помрачнел Олайош, на что тен Лоран равнодушно качнул головой.

На несколько минут между ними воцарилась тишина, а ветер продолжал говорить разными голосами.

— Странное ощущение, словно они до сих пор там, — махнул Аллар рукой в сторону расщелины. — Будто, если прислушаюсь, смогу различить слова.

— Они там, — кивнул Эсташ, — но нам не дано увидеть. Пойманы в ловушку цикличного времени, подобно мне, подобно ему.

— Знаешь, это единственная точка, откуда заметно, что гимназия асимметрична. Для стороннего наблюдателя внизу просто ущелье, и никто не догадается, что прежде на том месте высилось три башни.

— Камни на дне ущелья сточила вода, раньше они больше походили на обломки стен.

— Ущелье тоже разрастается. С этой высоты дна совсем не видно. К тому же там постоянно туман, как в тот день, когда башни рухнули.

Олайошу вдруг стало ужасно тоскливо, даже слезы навернулись на глаза, и он упер локти в колени, закрыв лицо.

— Как же горько думать об этих девочках, — приглушенно промолвил он. — Если не считать наставниц, ведь совсем юные были. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. Как же враг подобрался к нам тогда настолько близко?

— Нет хуже предательства самого близкого друга и того, кому верил. Но не будем об этом, Олайош. Я пришел сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Мне нужно обдумать ситуацию, найти выход.

— Я искал тебя, чтобы сказать, — временное закрытие гимназии лучший из возможных вариантов. Самый безопасный. Ты уже говорил с директором?

— Да.

— И как?

— Он столкнулся с резкими возражениями со стороны многих опекунов. На их взгляд, прерывать учебу в самом разгаре без веских причин не имеет смысла. Сказать, что в академии небезопасно, значит подставить школу под удар. В таком случае учеников просто заберут навсегда. Гимназия более не находится под опекой моей семьи, повлиять на руководство школы в приказном порядке мы не можем.

— Но защитников всегда слушали. Одного вашего слова достаточно, чтобы гимназию закрыли на пару месяцев, скажем, для укрепления старого фундамента.

— В попечительском совете недавно была замена состава, теперь руководящая должность отдана представителю нижней палаты Сената. Угадай, кто занял место инспектора?

— Неужели Орсель?

— Ты как всегда проницателен.

— И именно он против закрытия гимназии?

— Возражает категорически. Ему нужны доказательства, смета ремонтных работ по тому же фундаменту, заключение специалистов, что в некоторых башнях требуется укрепить свод, и подтверждение всех прочих причин, по которым мы могли бы временно закрыть гимназию.

— Если сказать ему об истинной причине, он не поверит. Решит, что ты набиваешь защитникам цену, поскольку твоя семья пострадала от принятых законов.

— Решит, — кивнул Эсташ, — и все последние происшествия — знаки лишь для нас, для Орселя они ровным счетом ничего не значат.

— Что же делать?

— Искать места, где сможем укрыть детей, сделать упор на занятиях по магической защите и добавить количество отведенных на предмет часов. На своем уроке постарайся также переориентировать темы на профиль самообороны. Не для всех я могу провести занятия, а твой урок является обязательным.

— Хочешь сказать, будто кто-то не желает посещать магическую защиту? — От удивления у Олайоша все тревожные мысли вылетели из головы. — Таких ведь попросту не найти!

— Есть.

— И кто? На кого мне обратить повышенное внимание? Чья прелестная головка до сих пор не забита всецело мыслями о тебе и твоем предмете?

— Тэа Эста отказалась посещать факультатив.

— Не понял. Какая тэа? Ты сейчас о моей Маришке?

Эсташ коротко кивнул.

— В каком смысле отказалась от защиты? А что она посещает?

— Я не интересовался. Но если она захочет прийти к тебе на консультацию, используй и эту возможность. Насколько я заметил, у учениц много слабых сторон, теории было явно недостаточно, чтобы они научились применять усвоенные заклинания.

— Учитель, который вел теорию, уже ушел на покой, поэтому и преподавал он соответственно. Полагаю, половина гимназисток его уроки благополучно проспала. Как понимаю, этот предмет вообще не считался важным для девушек. Им вон этикет, осанку, шитье, готовку преподают и даже пение. Воспитывают для света будущих жен и матерей, которым не нужно знать и уметь применять против любимого мужа защитные заклинания, например, в пылу ссоры. А вообще, думаю, следует задать Маришке нагоняй.

Эсташ промолчал, и Аллар вновь заметил, как на кончиках пальцев защитника пляшут крохотные язычки пламени.

— То есть в прошлый раз я не ошибся? — уточнил он у друга, указав на его руки.

— Не ошибся в чем?

— Тогда это пламя тоже было связано с Марионой? Она выводит тебя из равновесия?

— Сложно сохранять равновесие, когда слабая девушка оказывается в самом центре чудовищных событий.

— Это, конечно, верно. Прежде не замечал за ней способности попадать в неприятности, а тут два случая подряд, но при этом она еще и от магической защиты отказалась! Вот что у юной тэа в голове?

— Не выпытывал, — усмехнулся защитник.

— А мог бы. Всего лишь чуточку воздействия и один маленький вопросик: «Мариона, отчего вы отказались от уроков?» — и она бы все рассказала.

— Возможно, она не желает рассказывать. В такой ситуации у меня нет морального права применять воздействие.

— Эх вы, наследники неизмененной крови! Совсем нет в вас людской способности заранее извинять свои действия благими намерениями. При вашей силе как просто было бы управлять людьми. Но спросить все равно можно.

— Для этого ее нужно поймать.

— Не понял.

— Завидев меня на расстоянии в пятьдесят шагов, тэа убегает столь стремительно, что я не успеваю о чем-либо спросить.

— Она от спасителя еще и бегает? Теперь я совсем ничего не понимаю.

 

Глава 5

РАЗГОВОР

Поднимаясь по винтовой лестнице, я все думала, кто же прислал мне такие роскошные цветы. На Арто мало похоже, хотя кроме него и некому. Я просто не знала парней с такими же инициалами. В последнее время количество одолевавших меня вопросов все росло и росло, а ответов на них не появлялось.

Так, консультации с Олайошем для разъяснений касательно жриц следовало ждать до пятницы, свидания с папой, способного пролить свет на личность возможного жениха, — до субботы, ну а встречи с Эсташем, которая позволила бы убедиться в своих подозрениях относительно опрометчивого желания, и вовсе ожидать не стоило. Третий раз мог меня добить. По крайней мере, предыдущее свидание с низшим чуть не окончилось самым плачевным образом. При этом ведь не столько себя подставляла, сколько защитника. Именно ему предполагалось меня спасать, и поэтому я продолжала соблюдать приличную дистанцию и старалась избегать мест, где мы могли случайно столкнуться.

Обидно, конечно, ведь тен Лоран мне постоянно помогал, вот и в случае с Эстель не остался в стороне, а я шарахалась от него, словно от заразного больного. Грустно. Еще и потому, что наблюдать за защитником теперь выходило лишь издалека, на очень приличном расстоянии и, кажется, я ужасно соскучилась по общению с ним, по его занятиям, объяснениям. Уже сто лет прошло с тех пор, как перемолвилась с мужчиной хотя бы парой словечек. Но пока иного выхода не находилось и потому, желая подняться в класс, я и сейчас предпочла короткой дороге узкую винтообразную лестницу, уводящую на верхние этажи. Мало кто ею пользовался, а в этот час она вовсе оказалась пустой, если не считать одаренной гимназистки, которой приспичило выбрать для подъема самые дальние от классов ступеньки.

Так я и шла, вздыхая, пока на середине лестницы едва не налетела на показавшегося из-за поворота защитника. То есть это он сбегал вниз стремительно, а я поднималась, понуро опустив голову, и заметила его в последний момент. От неожиданности отшатнулась и конечно же оступилась, а Эсташу пришлось ловить меня за локоть. При этом он поздоровался совершенно будничным тоном:

— Добрый день, тэа Эста.

С нарастающим ужасом вместо ответа огляделась по сторонам в поисках путей отступления или незримо надвигающейся на нас опасности. Все эмоции столь явственно обозначились на моем лице, что тен Лоран просто не смог обойтись без комментариев.

— Выглядите так, Мариона, словно вас загнали в угол.

Еще секунду назад спешивший куда-то защитник выпустил мой локоть и прислонился к стене, сложив на груди руки и оглядывая меня то ли с насмешкой, то ли с ожиданием — наверное, предвидел дальнейшие нелогичные действия с моей стороны.

Однако же тен Лоран любитель поязвить, особенно на мой счет. Всегда тонко и с намеком.

— Что вы, какой угол, арис, здесь кругом полукруглые стены.

— Оттого я и удивлен.

Кто б сомневался, что он парирует любую шпильку. Открыв рот, собиралась придумать очередную отговорку и проскочить мимо учителя, но Эсташ опередил:

— Дайте угадаю: «Я очень тороплюсь, арис, можно я уже пойду?»

Рот закрылся сам собой, и, насупившись, я принялась представлять, как будет выглядеть мое отступление вниз по лестнице. Учитывая способность спотыкаться в присутствии защитника, оно будет смотреться как катание на ледяной горке, только вместо изящных саночек — та часть, которая непременно отобьется о ступеньки.

— Вы очень проницательны, арис Лоран. Я правда вот-вот опоздаю на урок.

— Тэа Эста, а вы не пробовали выбирать дорогу короче?

Не пробовала. Я там вас опасалась увидеть, уважаемый арис.

Именно подобным образом и хотелось ответить, но с вежливой улыбкой пришлось признать правоту защитника и сделать вид, что прежде о таком способе не догадывалась.

— Это замечательная идея, непременно воспользуюсь ею в другой раз. Извините, пожалуйста, но мне и правда пора. До свидания.

И я пошла, огибая защитника по такой максимальной дуге, которая только была возможна в ограниченном узком пространстве, заключенном между двумя стенами.

В принципе, ожидала привычного «идите, тэа» или «всего доброго, Мариона», — в конце концов, можно было снова обойтись насмешливой репликой, но ловить меня, резко протянув руку, определенно не стоило. То ли от неожиданности, то ли оттого, что он вдруг прикоснулся, коленки подогнулись, и Эсташу пришлось удерживать меня за плечи, а после еще прислонять к стене вдруг ставшее безвольным тело.

А дальше хуже. Широко раскрытыми глазами следила за тем, как тен Лоран неспешно поднимает руки, бережно берет в ладони мое лицо и, чуть склонившись вперед и поймав мой взгляд, тихим, но проникновенным голосом произносит: «Расскажите мне, Мариона».

И не то чтобы я ощущала какое-то воздействие на себя или свой разум, которым, как слышала, в совершенстве владели защитники, но само близкое присутствие Эсташа оказывало невероятное и удивительное влияние. Вообще все захотелось рассказать, чтобы сделать ему приятное и не тревожить лишний раз непонятными для защитника поступками.

— Напрасно вы отказались. — Именно с этого я приступила к рассказу, то есть с самого начала. — Если вам, как главе рода, следовало выбрать богатую невесту для спасения семьи, к чему было отказывать всем? Даже женись не на мне, все равно решили бы главную проблему и не приехали в башни. А так вы здесь постоянно перед глазами, помогаете, выручаете и абсолютно бескорыстно. В душе все переворачивается от вашей манеры обращаться с людьми, еще и оттого, что вы так ко всем относитесь. И уроки ведете превосходно, а они еще один способ провокации, понимаете? Я хотела бы повторить, что совсем напрасно вы приехали в гимназию, и повторю, лишь бы сил хватило. Но их точно не хватит, арис, если не перестанете прикасаться ко мне. Пожалуйста.

Он послушался и отодвинулся и руки тоже опустил.

— Вы как-то воздействуете на меня сейчас? Защитники могут, я слышала.

— Нет.

Значит, просто спросил. Хотя, если он понимает, что происходит со мной, все его поведение и есть естественное воздействие, другого не требуется.

— Я заметила, арис, когда вы рядом, непременно происходит страшная вещь, от которой тут же меня спасаете. Понимаете, это как замкнутый круг, вы спасаете, потому это и происходит.

Вот сейчас я Эсташа точно удивила. Осталось еще упомянуть рассуждения относительно моего участия в этом замкнутом круге, но показалось вдруг так глупо говорить о каких-то желаниях и их возможных исполнениях, особенно в свете того, что сейчас он был рядом, определенно мог меня спасти, но ничего не происходило. Вот каково это — оказаться наедине с объектом безмерного восхищения и расписаться в собственной глупости?

— Самый лучший вариант для меня — это вас избегать.

Вот и объяснила. Пускай понимает как хочет. Например, связывает с собственным отказом и тем, что я практически призналась, как сильно влияет на меня его присутствие в школе. Хотя для кого это секрет, если так же на него реагируют остальные ученицы.

— Это ваш способ решить все проблемы? — задумчиво спросил тен Лоран.

— Именно. Может, на ваш взгляд, детский и неразумный способ, но в моем случае лучший вариант. Вам ведь можно не жениться и делать, что заблагорассудится, поскольку еще и младший брат есть, пусть он о семье позаботится, а мне замуж выходить придется. И вы в таком случае — помеха.

Наверное, это истинно женская черта — сознаться в чувствах к мужчине, но преподнести это больше как обвинение. Мол, что же вы мелькаете перед глазами и мешаете замечать других кандидатов в мужья, ведь они в отличие от вас вряд ли откажут. Если исходить из моего сумбурного монолога, тен Лоран был виноват исключительно во всем, даже в нападении чудовищ. А еще я умудрилась преподнести это в таком свете, будто он на брата свалил всю ответственность за род, развязав себе руки, так как просто жениться не хотел.

Ох!

— Вам еще рано замуж, Мариона.

— Что?

— По сути, вы совсем ребенок.

— Мне восемнадцать, арис Лоран, и я совсем не ребенок, — заявила, начиная закипать от гнева.

— Я говорю не о вашем внешнем виде или возрасте, тэа, а исключительно о взгляде на мир. Только детям свойственна такая прямолинейная жестокость.

Я жестока?!

— А вы, арис, разве не жестоки?

— Причина для отказа и приезда в гимназию вовсе не в моем эгоизме или нежелании связывать себя семейными обязательствами.

Эсташ вновь сложил на груди руки, словно закрываясь, и я вдруг увидела то, что сразу же переключило ход моих мыслей.

— У вас огонь на коже! Вы горите!

Он склонил голову, рассматривая маленькие язычки пламени, пляшущие с внутренней и внешней стороны ладоней.

— Почему вы так спокойны? Вам что, не больно?

— Это пламя защитника, тэа, оно не причиняет мне вреда.

— Пламя защитника? А мне причинит?

— Без моего на то желания — нет.

— Можно потрогать?

В чем-то я и правда порой вела себя как ребенок. Например, когда хотелось разузнать о необычном и ужасно любопытном явлении. Яркий, чистый интерес, неподвластный контролю. Так лишь дети удивляются.

Тен Лоран протянул руку ладонью вверх, а я очень осторожно коснулась огня кончиком пальца. Ощутила только тепло, не было ни покалываний, ни жалящих прикосновений настоящего пламени. Осмелев, положила поверх его свою ладонь, а Эсташ вдруг сжал пальцы, и они переплелись с моими, точно в целомудренном, но при этом не менее волнующем объятии.

Как зачарованная, смотрела на наши руки, и новые чувства совершенно перекрыли восторг от огненного чуда. В сердце разгоралось уже настоящее обжигающее пламя. И, признаюсь, что раньше не понимала описания тех ощущений, которые охватили сейчас. Например, как может собственное тело чувствоваться чужим? Как могут не слушаться ноги и руки? Почему соприкосновение ладоней кажется одним из самых откровенных и интимных жестов, ничуть не уступающим поцелую.

Дальше я действовала исключительно по наитию, никто ведь не учил, как вести себя в ситуациях, если рядом окажется мужчина, подобный Эсташу. И здесь не играло роли, что он старше и что невероятно красивый, а еще учитель и аристократ, стоящий не на одну социальную ступеньку выше. Важнее были чувства, которые он во мне вызывал. Так, оказывается, бывает, когда ты с легкостью кокетничаешь с привлекательными гимназистами или другими поклонниками, поддразниваешь их, порой отвечаешь на проявление симпатии многообещающими взглядами или фразами, но вдруг появляется один, из-за которого теряешь ориентир в пространстве. Не можешь флиртовать и кокетничать, и даже тело не слушается привычных команд. Мужчина, в чьем присутствии так неожиданно подгибаются колени, учащается дыхание и чувствуешь, что сходишь с ума. Он закрывает собой весь мир, просто оказавшись совсем близко.

Я не отняла руки и не отодвинулась, а ведь следовало, согласно всем правилам приличия, зазубренным в гимназии. Я с непередаваемым удовольствием наслаждалась его близостью, теплом ладони и легким скольжением другой руки, очертившей бедро и бережно обхватившей меня за талию. Эти ласки казались невыразимо нежными и осторожными, будто Эсташ опасался спугнуть.

И пока сама бы думала, как следует себя вести, тело ответило. Его ответ облек себя не в слова, а в безотчетное движение навстречу. И свободной рукой я провела от твердого живота вверх до груди, прижав ее в центре, ровно в том месте, где, четко помнила, находилась татуировка. А в следующий миг, когда защитник вдруг дернулся, точно от удара под дых, и опустил глаза, выражение лица Эсташа моментально изменилось. Все волшебные ощущения, окутавшие меня, вдруг перебил холод страха. Я боялась проследить за его взглядом и понять, что же он там увидел. Словно нечто ужасное, чего ждала, случилось, а вокруг запястья касавшейся его груди руки обернулась по меньшей мере ядовитая гадюка.

Эсташ резко отклонился, расцепляя наши руки, убирая ладонь и лишая меня своего тепла. Весь вид мужчины, казалось, говорил, что с отвращением оттолкнуть мои пальцы, точно примагнитившиеся к его телу, не позволяет лишь хорошее воспитание.

— Извините, тэа Эста, — в голосе его прорезался холод, — я рассудил, будто вы привели слова о замужестве лишь в качестве примера. Чрезвычайно жалко, что прежде навлек на вас все упомянутые неприятности. Сущность защитников такова, мы притягиваем инородных тварей, и они используют все слабые места, куда могут ударить. Моя слабость — это… А впрочем, к чему вам знать теперь? Стремление меня избегать более чем понятно. Последуем вашему желанию, Мариона, давайте и впредь не встречаться. Однако перед прощанием позвольте все же поздравить с помолвкой, будущая сабен Орсель.

Он рывком отстранился и, быстро развернувшись, продолжил свой стремительный спуск по лестнице, за доли секунды исчезнув из поля зрения, а я стояла и ничегошеньки не могла понять. Протянутая рука так и повисла в пространстве. Хватая ртом воздух, подобно выброшенной на берег рыбе, я опустилась прямо на ступеньки.

Поднеся к глазам ладонь, рассматривала ее, силясь хоть что-то понять, а когда развернула тыльной стороной, то заметила миниатюрный цветок по центру широкого золотого ободка. Скромное колечко, на которое уже и внимание перестала обращать, подаренное во время приема наравне с сюрпризами для остальных гостей, не походило на роскошную фамильную драгоценность. В духе Орселей как раз преподносить все впечатляющее и поражающее воображение. Однако было одно «но»: это колечко я не могла снять. Крутить на пальце — сколько угодно, а вот стянуть — ни в какую. В итоге просто развернула его символикой вниз, чтобы не провоцировать слухов, и решила дождаться встречи с отцом.

Наверное, не стоило ждать. Какой изумительный момент вдруг оказался испорчен! Горько вспоминать. У меня после прикосновений защитника до сих пор покалывало левую ладонь, и я бережно прижала ее к щеке, но тут же отстранила, поскольку щеку тоже закололо. С удивлением взглянув на руку, тихо охнула. На ладони плясали крохотные язычки пламени. Очень маленькие огненные капельки кружились и вычерчивали плавные линии. Так любители кататься на коньках выписывают на льду красивые фигуры, только эти складывались в единый рисунок. Я присмотрелась к огонькам, но они постепенно затухали. Сперва превратились в искры, а после в огненные точки. Перед тем как погаснуть окончательно, они вспыхнули в последний раз, а с ними и вычерченные линии. На миг на ладони проявился красивый рисунок огненных крыльев и исчез.

 

Глава 6

ПОМОЛВКА

— Извини, задержался.

Эсташ отворил дверь своей комнаты, впуская Олайоша.

— Я уж решил, ты отправился без меня. Как раз стоял и думал, ведь договорились заранее, что один на свидания с чудовищами ходить не будешь.

— Кажется, мне снова семь лет, дар проявился, и я слышу маму.

— Тебе только дай повод улизнуть в одиночку. Я бы, честно говоря, и сам мог сходить. Вид у тебя неважный, знаешь ли. Давай сегодняшний рейд я проведу?

— Исключено.

— Всегда ты так. Мог бы переложить часть обязанностей на чужие плечи, не взваливать все на себя, по крайней мере, пока мы ждем приезда остальных защитников.

— Это если они найдут веский повод, — усмехнулся Эсташ, — и обойдут препоны, которые будет чинить инспектор из попечительского совета.

— Надеюсь, получится. Даже пара человек стала бы отличным подспорьем. Подменяли бы нас. Эти ночные вылазки здорово изматывают, особенно когда караулишь впустую.

— Ты можешь отдохнуть сегодня.

— И не подумаю.

— Тогда подожди пару минут, я лишь переоденусь.

— Да, конечно, — махнул рукой Аллар и присел на стул.

Эсташ достал тренировочный костюм, но что-то в его движениях насторожило Олайоша. Он внимательно присмотрелся к защитнику, а пока наблюдал, завел разговор на совершенно отвлеченную тему.

— Что за исключительный порядок в шкафу? Ты и вещи раскладываешь по местам? Признайся мне, как другу, в чем твой недостаток, дай порадоваться хорошему человеку. Ведь тебе совершенно не нужна жена, ты отлично заботишься о себе сам. Вот у меня после смерти сабен все носки остались без пары, а от тренировочных костюмов вечно исчезают то верх, то низ, то перчатки. Когда фьюрен Диара приходит прибраться, я нарочно прошу ее не заглядывать в шкаф. Кажется, наведи там сейчас порядок, и ничего нельзя будет отыскать.

Тен Лоран улыбнулся, откладывая в сторону рубашку, и стал не спеша натягивать тренировочную форму. И именно потому, что очень внимательно смотрел, Олайош заметил лиловые отметины в районе ребер, хотя друг повернулся к нему спиной. Впрочем, защитник очень быстро скрыл их под костюмом, в котором они обычно и совершали свои рейды.

— Думается, мы никуда сегодня не идем, — заявил Аллар, сложив на груди руки и сверля спину тен Лорана взглядом.

— Отчего же? — Эсташ повернулся наконец лицом и с самым невозмутимым видом стал натягивать перчатки.

— Потому что я достаточно долго тебя знаю и уже научился различать, когда тебе больно. Угости меня чаем, в конце концов, и давай поговорим. Покажи, что там?

Эсташ устало взглянул на сидевшего с самым воинственным видом Аллара и, прекрасно понимая, что тот прицепится намертво, пока не выведает подробностей, поднял вверх эластичную ткань тренировочной туники.

— Кхагсумток! — в сердцах выругался Олайош на таком старом наречии, которое, пожалуй, знали только защитники. — Раксэм тоб! Ты все-таки нарвался на кого-то, причем один, без меня!

Чего было больше в его голосе, обиды или беспокойства, не мог объяснить сам Аллар.

— Вот как это бывает, что я здесь жду, а ты уже кого-то поймал?

— Это бывает, — примирительно заговорил Эсташ, — когда вздумаешь обнять чужую невесту.

Такого объяснения Аллар точно не ожидал. Он замолчал на несколько долгих минут, а когда дар речи вернулся, немедленно потребовал уточнений:

— Чем тебя приложило?

— Родовой магией, заключенной в кольцо.

— Нова чарт!

Тен Лоран слегка поморщился, но промолчал. Хотя друг ругался не так часто, но, теряя самообладание, применял весьма резкие выражения.

— То есть огрело будь здоров, я правильно понимаю? — вернулся Аллар к обычному языку. — И сколько ребер сломано? Что там сейчас у тебя? Осколки в легких, внутреннее кровотечение? Какие еще диагнозы врачи ставят, ты лучше меня знаешь.

— Брось, Олайош, все менее серьезно. Я крепче, чем ты думаешь. Хотя признаюсь честно, порой мне очень хочется позвать тебя в няньки.

— Поглядите, он еще и язвит! Да тебе лежать надо и стонать в голос. Или прямиком в лазарет отправляться, а не сюда и уж тем более не в рейд.

— Дай минут десять на регенерацию, и все будет в порядке. Повреждены подкожные кровеносные сосуды, отсюда кровоподтеки. Ничего действительно серьезного. Пара трещин в ребрах. Затянется.

— Угу, я сразу так и подумал. Всего лишь пара микроскопических трещин и небольшие синячки. Определенно. Тебе по меньшей мере полчаса лежать нужно. На себя посмотри. Ты не можешь глубоко вздохнуть и любое движение делаешь медленно. Когда брал костюм, старался не наклоняться, поскольку при таких манипуляциях тебе в сто раз больнее. Ложись, и, пока регенерация не завершится, мы никуда не пойдем. Однако меня сейчас очень интересует твоя реакция на столь мощный удар. Они ведь часто спонтанны. Даже не желая того, можно причинить вред в ответ.

— Я был излишне резок в выражениях.

— И все? Просто резок в выражениях? На словах, что ли? Ну знаешь… Да если бы меня приложило родовой магией, я бы за себя не ручался. Вполне мог кого-нибудь прибить.

— Там не было кого-нибудь, — не удержался защитник.

— Опять язвишь? Вообще-то о таких моментах принято предупреждать. Например, показывать колечко и говорить, что его подарили на помолвку.

— Вряд ли она знает о свойствах кольца.

— А ты куда смотрел?

— Не на него. Да и символики не видно, развернута к ладони.

— Нарочно спрятала?

— Олайош, к чему пытать подобными вопросами меня? Спроси сам, насколько сильно твоя любимая ученица желает добить недруга будущей семьи.

— Очень смешно, — усмехнулся Аллар, — наверное, сильно желает. Вот посчитай сам, ядом Архъаны тебя травили, низшим добивали, теперь родовой магией прошлись. Ах, это я еще про рагу забыл.

— Мне больно смеяться, — хмыкнул защитник.

— Наконец-то сознался, что ему больно. Вот и лежи молча.

И он задумчиво взглянул на закрывшего глаза друга. Судить о чувствах Эсташа всегда было крайне тяжело, и Аллар привык строить догадки, основываясь на своих наблюдениях, которые складывались из мелочей, незаметных постороннему взгляду. Поэтому ему и спрашивать не требовалось, кого именно обнимал Эсташ. Пока он замечал реакцию лишь на одну девушку.

Огонь. Да, именно огонь. Пламя защитника, которое находилось под жестким контролем хозяина и вырывалось лишь в случаях, когда его требовалось направить на чье-то спасение. Очень опасное и яростное, способное обратить в пепел любую тварь за доли секунды. И если вдруг огонь защитника сосредотачивался вокруг женщины, это говорило о многом. Слишком многом. Олайош знал лучше других, что нарушать этику гимназии, прикасаясь к ученице, Эсташ никогда бы не стал. Его сперва следовало довести до той черты, когда огонь вырывается из внутренних тисков и заполняет не только сердце, но и разум, заставляет забывать о своих принципах и потерять привычный контроль. Сколько же времени он себя сдерживал? И почему, Цахарис раздери, Мариона вдруг оказалась чужой невестой?

— Эсташ, — негромко позвал он.

— Мм?

— Ты не ошибся? Может, это защита какая-то?

— Нет.

Ответ был решительным и коротким. Поднявшись со стула, Аллар приблизился к другу и, игнорируя его недовольство, быстро оттянул ворот туники. На груди защитника, точно вырезанные на живую, шли по коже красные рваные полосы, уродливо пересекая метку защитника и врезаясь в плоть почти до мяса. Схематичное изображение цветка, родовой символ, хорошо знакомый и Олайошу. Отметина, которая сразу же развеивала все сомнения относительно причин магического воздействия. Пока Аллар смотрел, ровные красивые линии, складывающиеся в крылья, вспыхнули золотистым светом, а страшная рана начала потихоньку затягиваться. Осторожно отпустив ткань, мужчина неслышно вернулся на свое место, не желая более тревожить друга.

Значит, Маришка теперь помолвлена, а ему не сказала ни слова. Конечно, Орсель неплохая партия, с точки зрения света, просто отличная. Сын сенатора, успешный молодой человек, подающий большие надежды. Только не пара он ей. Почему Маришка согласилась? Ведь, кажется, с младшим Орселем они не ладили. Однако же родовое кольцо — символ помолвки — можно надеть лишь по добровольному согласию, только в этом случае оно ограждает против иных представителей мужского пола. И чем сильнее реакция самой девушки, когда прикасается другой, тем резче реагирует кольцо. В данном случае, окажись на месте Эсташа кто послабее, могло и вовсе убить. Конечно, не на месте, но от полученных ран без своевременной помощи соперник рисковал не выжить.

— Отчего же я должна составить сенатору компанию и провести его по гимназии, а не староста нашей группы?

— Поскольку вы уже знакомы, Мариона. Айн Орсель недавно назначен инспектором от попечительского совета. Покажите ему расположение основных башен, наших тренировочных залов и классных комнат. Вход в преподавательскую башню вам также открыт на это время. Проведите по саду. Вы неплохо знаете историю гимназии, расскажите несколько интересных моментов и можете считать миссию оконченной.

— Если вы настаиваете, директор. — Мне оставалось только смириться.

— Он так неожиданно приехал именно сегодня, тэа Эста, вы нас здорово выручите. Учителя на занятиях, никто не может провести эту экскурсию, а для вас я выпросил освобождение от всех предметов на сегодня.

Действительно. Наш глава академии решительно не видел для меня причин отказываться от почетной миссии. Фактически их и не было, только я не готова была к встрече с Орселем-старшим до свидания с отцом. Терзало нехорошее предчувствие. И вообще, планы свиданий я уже составила, и на первом месте в них стоял Олайош, а вовсе не сенатор.

— Спасибо, что согласились, Мариона.

Будто у меня был выбор.

— А здесь у нас сад, сенатор Орсель.

Я уже подошла к заключительному этапу экскурсии и повела нового инспектора по дорожкам, заведя его на женскую половину. Временное разрешение на посещение мужской части у меня тоже имелось, так что после планировала показать сенатору и ее.

— Гимназию отличают прекрасные виды и хорошая планировка.

— Да, здесь все продумано до деталей. Говорят, внизу есть источник, пробивший себе дорогу в горной породе. Чтобы он не размывал основание, был сооружен глубокий колодец.

— Вы много знаете о гимназии.

— Люблю читать о старинных сооружениях.

— И правила здесь весьма строги.

— Да, ограничений немало. Вы наверняка наслышаны о них, Арто должен был вам рассказать.

— Лишь о некоторых.

Отчего-то создавалось впечатление, что сенатор с сыном не слишком много общаются.

— Я вижу, даже сад у вас разделен на две половины, — указал на ограду Орсель-старший.

— Вы верно заметили. Это все в соответствии с правилами.

Я показывала, рассказывала, а сама думала, как бы завести разговор относительно кольца.

— Тогда тем более странно, что подобные пересечения происходят.

— Простите, какого рода пересечения?

И почему директор не попросил Арто показать отцу территорию? Досадно, что этот вопрос пришел на ум только сейчас. Благо недолго осталось.

— С мужчинами, Мариона.

— Я не совсем понимаю, сенатор.

— Зовите меня по имени — Астаил, мы ведь почти родственники.

То, что я не разделяла его уверенности в последнем утверждении, сенатор понял по выражению моего лица. Однако объяснения начал издалека, я даже не сразу поняла, какую мысль мужчина желает донести.

— Фамильные реликвии изготавливаются по парам. Это в обычном случае. — Продолжая разговор, сенатор примостился на широкой скамье, уютно укрывшейся среди зеленых зарослей, и похлопал по сиденью рядом с собой, приглашая меня. Я осталась стоять. — Их непременно питает энергией некий магический артефакт, который связывает обе вещи. Я подумал, что пара кольцо и браслет — предметы пусть и символические, но не хватает им некой изысканности. Кольцо слишком простое на вид, хотел в будущем отдать его толковому ювелиру, однако, увидев вас, понял, что менять ничего не стоит. Чем скромнее, тем охотнее вы примете вещь в подарок. Ну а браслет переделал уже давно, согласно своим предпочтениям. Разделил на несколько частей. Посмотрите.

Он вытянул руку, демонстрируя манжеты кремовой рубашки с золотыми запонками.

— Это часть бывшей реликвии. Остальное золото пошло на цепочку для часов, зажим для галстука, пуговицы. Таким образом, браслет всегда со мной и превосходно сочетается с любым предметом одежды. Понимаете?

Я покачала головой.

— Кольцо на вашем пальчике преподносится девушке в честь помолвки, оно также защищает избранницу рода от посягательств других мужчин, предупреждая избранника. Вчера мне было очень неприятно понять, что, несмотря на суровые правила академии, вы подпустили к себе некоего поклонника. Полагаю, смогу и сам выяснить его имя, но хотел бы узнать у вас.

Растерянность потихоньку переходила в злость.

— По какому праву, сенатор…

— Астаил.

— Вы…

— Ты.

— Да по какому праву вы требуете объяснений?

— Хочу попросить директора школы тщательней следить за юными тэа. Ваша чистота и невинность — это прекрасный дар будущему мужу, собственно, потому в свете ценят выпускниц старых школ. Мужчины уверены, что кроме прекрасного светского образования вам здесь прививают нормы поведения и морали. На первом балу кавалеры выстраиваются в очередь, чтобы пригласить очаровательную бывшую гимназистку на танец именно по этой причине.

— Вы не о том говорите, сенатор…

— Астаил.

— …о чем я спросила.

— Мариона, я очень обеспокоен. Видите ли, вы чудесная девушка, превосходная партия, и здесь не столько играет роль ваше воспитание, семья или, безусловно, пленительная наружность, сколько совершенно уникальное приданое.

Вот на этом месте я все-таки села. Шикарный комплимент!

— В чем главное богатство рода Эста? Разве в ваших деньгах? Кругом полно тех, за чьими дочерьми дадут не меньше. Одного у них нет, ни у кого — ваших рудников. Вы даже не понимаете, Мариона, насколько ценный металл добывают в шахтах, принадлежащих вашей семье. Он изменит наше будущее. Человеческий род не будет более зависим от пришлых воинов, от их гипотетической защиты. Даже один грамм этого металла уже невероятно ценен. Вот, например, взгляните на эту печатку.

Он показал широкое кольцо светлого серебристого металла.

— Целиком изготовлена из теллиура. Впрочем, у этого металла много названий. Кольцо оградит меня от любого воздействия, скажем, одного из защитников. Кроме того, у него еще много свойств, очень важных и полезных.

— Я правильно понимаю, моя ценность как невесты заключается в том самом руднике, что приношу в качестве приданого?

— Вы очень умная девушка.

— И на приеме мне под видом сувенира было подарено родовое кольцо, которое преподносят исключительно на помолвку?

— И это верно, Мариона.

— А еще вы отдали цветок, который является родовым магическим артефактом и подпитывает кольцо и всякие там запонки и массу других украшений.

— Цветок я подарил просто потому, что он вам понравился, пусть и в фантомном виде. Сын создал не слишком качественную иллюзию, оригинал намного эффектнее. Для артефакта нет разницы, в моем ли доме он находится или в доме девушки, которая почти стала частью нашего рода.

— Надетое обманом кольцо не означает согласие на помолвку.

У меня возникло ощущение, что я говорю с сумасшедшим, поскольку он рассуждал так, словно мы все обговорили заранее, решили вопрос к обоюдному согласию, а сейчас просто ведем светскую беседу. Сенатора явно не смущало реальное положение дел.

— Конечно, не означает, — признал Орсель, но легче от его слов не стало. Я ждала продолжения и чувствовала, что его миролюбивый тон, приветливое выражение лица и спокойные фразы кроют в себе какую-то опасность. — Оно просто гарантия того, что избранницу, скажем, не уведут раньше времени. И я определенно был прав, подарив его вам. Вчерашний сигнал как раз послужил тому доказательством.

— А я не хочу быть избранницей, сенатор. Мы с Арто не пара.

— Астаил. Будьте добры запомнить, Мариона, ведь намного проще обходиться без официальных обращений. Так отчего вы не пара моему сыну?

Как все-таки интересно и как о многом говорит такая постановка вопроса. Именно я могу быть не парой, а Орсели определенно дар небес.

— Мы не слишком ладили все эти годы.

— Разве это невозможно исправить? Вы нравитесь Арто. Неужели не сможете взглянуть на него более благосклонно?

— Исправить можно, все зависит от отношения. Однако не думаю, будто смогу воспринять его в качестве будущего мужа.

— Этого и не требуется. Просто воспринимайте его в качестве будущего пасынка. Я за мирные отношения в семье.

Это я сейчас неправильно его поняла?

— Мариона, — со вздохом сенатор взял меня за руки, которые даже позабыла отнять, глядя на него во все глаза, — вы так молоды, неискушенны, мало знаете жизнь. А судьба может быть сурова. Понимал ли я в те годы, когда женился, что моя избранница отличается слабым здоровьем? Она была такой цветущей и красивой девушкой, как вы сейчас. Однако, к огромному сожалению, недуг себя проявил, а в последнее время и вовсе не осталось никакой надежды. Самое большее — месяц, так говорят врачи. А впереди еще целая жизнь. Разве стоит проводить ее в одиночестве? У меня всего один сын, всего один наследник рода, но разве я могу допустить, чтобы прервалась династия Орселей? Мне нужны еще дети и мне нужна жена. Понимаю ваше удивление в данном случае, однако желаю объяснить, что мой выбор обусловлен не корыстными интересами и желанием стать хозяином одного из рудников. Он продиктован стремлением помочь вашей семье. Никто еще не знает, Мариона, однако я был ужасно огорчен и раздосадован, когда на глаза мне попался древний закон. Вы слышали, например, что защитники не могут владеть землей, признанной общественной собственностью, хотя некоторые пытаются оспорить этот факт. Так и в случае с владениями рода Эста.

— На наши владения, сенатор, — я еле проговаривала слова, так крепко хотелось стиснуть зубы, — оформлены все необходимые бумаги.

— Безусловно. Однако, согласно забытому за давностью лет закону, уникальными природными ископаемыми, включая ценные для страны металлы, не может владеть один человек или род. Это общественная собственность, понимаете? Если этот самый закон вдруг окажется обнародован, вас признают преступниками, присвоившими для личного обогащения народное достояние. Сейчас государство вынуждено покупать этот ценный металл, а ведь имеет полное право распоряжаться им в интересах народа на законных основаниях. Понимаете, чем грозит подобная ситуация вам и вашей семье? Только представьте себе. Это ведь непросто снова оказаться в полнейшей нищете и без крыши над головой, потерять желанное место в гвардии, которым так гордится ваш брат, не окончить элитную гимназию, которую, как я понимаю, вы любите. Это, Мариона, настоящее преступление против населения Кенигхэма. За него могут даже казнить. Причем вас всех.

Он замолчал, давая мне возможность все хорошенько осмыслить. Вокруг щебетали птицы, день был на удивление чудесный. Густая листва погружала уютный уголок со скамейкой в приятный полумрак, и легкий ветерок обдувал лицо. И отчего-то в эту чудесную мирную минуту, которой можно было лишь наслаждаться, у меня в душе воцарился мрак и холод. Пожалуй, угроза потерять любимую школу, стать нищей, как когда-то, постоянно ощущать себя голодной и беспрестанно мерзнуть поколебала бы мою решимость; намек, что брата лишат его гвардии, которую он обожал, заставила всерьез задуматься о предложении; а мысль о родителях, уже немолодых, оставшихся без крыши над головой, окончательно сломила сопротивление. Поверьте, сенатор, гибель всей нашей семьи — это слишком.

— У вас есть доказательства существования такого закона? — Собственно, согласие я уже дала, только оно еще не прозвучало. Мой вопрос был не столько способом выяснить все до конца, сколько жалкой попыткой отсрочить ответ на несколько коротких минут.

— Я полагал, что вы спросите. — Он достал из внутреннего кармана свиток. Бумага, которую невозможно подделать, совсем потемнела от времени, однако она искрила под пальцами, а магический оттиск герба Кенигхэма переливался в уголке. Внизу стояли подписи, и древние чары, защищавшие от старения, позволили им лишь немного выцвести.

В старом документе все было изложено в точности, как сказал сенатор. Единственно, вариантов развития событий было два. Первый, когда бы мы отдали рудники добровольно, выплатили колоссальный штраф и дело решилось бы миром. А второй, это вариант, рассказанный сенатором. Любой вопрос можно повернуть так, чтобы один и тот же человек оказался либо заблудшей овечкой, не желавшей никому причинить вреда, либо хитроумным и коварным преступником, хладнокровно обирающим жителей родной страны. И я точно знала, что с властью и силой сенатора тому ничего не стоит повернуть дело не к нашей выгоде. Помимо денег в этом мире правила сила.

— Благодарю, — вернув ему свиток, бездумно уставилась в одну точку, которая размазывалась перед глазами ярко-зеленым пятном.

— С нетерпением жду вашего ответа, Мариона.

Он снова взял мою ладонь в руки, а у меня и сил не было ее отбирать.

— Я согласна, сенатор.

— Астаил, моя дорогая.

Я промолчала.

— Вы, безусловно, понимаете, что придется немного подождать с официальным объявлением.

— Безусловно, понимаю. Ведь ваша жена жива, Ас-та-ил, — произнесла по слогам его имя.

В ответ Орсель поднес мою руку к губам, согрел дыханием и очень нежно поцеловал.

— Не будем о грустном.

— А грустное — это что она еще жива или что умирает?

— Понимаете, Мариона, у каждого есть свои слабости. Меня вот ужасно огорчают события, которые невозможно взять под контроль, равно как и люди. Вспомним тех же защитников. Они ведь идеальны буквально во всем, невероятно сильны, одарены уникальной магией, но они не люди, и сложно угадать ход их мыслей, понять чувства. Как мало известно о них, их уязвимых местах, их сообществе в целом. В таком случае, чтобы не довести ситуацию до критической точки, следует пользоваться чужими слабостями ради блага остальных. Например, наши прирожденные воины не могут причинить вред человеку, и это следует употребить себе на пользу, чтобы оградить людей от случаев, когда сдерживающий защитников фактор вдруг исчезнет.

— А может быть, Астаил, в основе вашего беспокойства лежит такое чувство, как, скажем, зависть?

— О, что вы! Зависть совершенно ни при чем. Я радею исключительно о благе остальных людей.

— Например, моей семьи.

— Конечно. И в том, что касается ваших родных, есть один важный момент. Айн Эста очень любит своих детей. Пожалуй, он будет несколько удивлен вашим выбором. Почти уверен, он рассчитывал на кандидатуру Арто.

Я как-то тоже думала об Арто. И пожалуй, предложи сенатор выбор, предпочла бы младшего Орселя. По крайней мере, он не годился мне в отцы. Но насколько я могла судить по высказываниям самого наследника рода, их напряженные отношения с отцом не помогли бы последнему прибрать к рукам рудник.

— Если отец вдруг усомнится в вашем желании относительно нашего брака, может возникнуть ряд проблем. Я очень уважаю айна Эста за его принципиальность, верность убеждениям и самоотверженность во всем, касающемся семьи, но лишние проблемы и хлопоты нам ни к чему. Ведь это может вылиться в то, что айн подпишет собственный приговор излишней резкостью и непримиримостью. Вы понимаете, Мариона?

Прямо говоря, отец выскажется резко против, поняв, что это не мое желание, чем нарушит планы сенатора. За это вся семья и поплатится. Мне абсолютно ясно, дорогой Астаил.

Отвечать я не стала, просто кивнула.

— Давайте скрепим ваше обещание убедить окружающих во взаимных чувствах рукопожатием.

Учитывая, что ладонь мою он пока не выпустил, рукопожатие можно было совершить и не спрашивая согласия.

— Обещайте, Мариона.

Он так посмотрел на меня, на миг сбросив маску вежливого и великодушного мужчины, что сердце встрепенулось в испуге. Я очень ясно представила своих родных в момент казни.

— Обещаю убедить окружающих, что это мой выбор.

— Отлично. — Он улыбнулся, а руку словно прострелило.

Я вырвала ладонь, сенатор же с удовлетворением кивнул.

— Теперь ваше обещание скреплено магически, Мариона. Данное слово невозможно нарушить.

— Излишне, сенатор, — отвернулась, не в силах смотреть на него, — я бы и так его не нарушила.

Чего стоит одна моя жизнь против жизни родных? Но это не означает, дорогой Астаил, что я не попытаюсь придумать способ избавиться от вас и этого брака.

Собственно, на этом экскурсия и закончилась. Сенатору более неинтересно было осматривать оставшиеся уголки сада. Мы отправились обратно, поскольку новоиспеченный жених вспомнил о других важных делах, требующих немедленного обсуждения с директором. И должна признать, он умел себя вести. То есть, добившись нужного ответа, не злорадствовал, не напоминал о данном обещании, а перевел разговор на отвлеченные темы, не требуя моего участия в тягостной теперь беседе. Видимо, позволял хоть немного, но прийти в себя после оглушительного удара.

Когда мы выходили у площадки возле входа в башни и я собралась распрощаться, столкнулись нос к носу с директором.

— О, вы уже все осмотрели? Я торопился поскорее закончить дела и составить вам компанию.

— Мариона прекрасная рассказчица, узнал много нового о гимназии.

— Тэа Эста, большое вам спасибо.

— Огромное вам спасибо, директор.

Похоже, такая яростная благодарность в ответ на его слова слегка удивила главу гимназии, но Орсель быстро переключил внимание мужчины.

— А как у вас с безопасностью? Тут поступали некоторые жалобы, будто в школе не слишком спокойно.

— О, что вы! Мы пристально следим за этим вопросом.

— То есть никаких происшествий с гимназистами?

— Все благополучно.

— И даже в лазарет недавно никто не попадал по причине, может быть, неудачных экспериментов или магического удара?

— Мы стараемся исключить даже саму возможность подобных случаев.

Меня в этот момент кольнуло не хуже, чем в миг скрепления обещания клятвой. О чем сейчас спрашивал сенатор? Не попадал ли кто недавно в лазарет? Вопрос, для директора являющийся лишь проявлением бдительности нового инспектора, меня не на шутку взволновал. Астаил ведь выпытывал имя поклонника, которого, как он выразился, я подпустила к себе. И Эсташ тогда странно отреагировал на прикосновение. Вздрогнул, словно действительно от удара, и по какой-то причине сразу же догадался о моей помолвке. Он даже понял с кем, хотя я сама понятия не имела. Символику рода защитник увидеть не мог, тогда, значит, кольцо как-то отреагировало? Сенатор сейчас пытал директора, стремясь узнать имя, как мне и обещал. Но если не гимназист обратился в лазарет, а преподаватель?

— Вы позволите идти, директор? — обратилась к начальнику академии.

— Конечно, Мариона, — великодушно отпустил тот.

— Был рад встрече, — проявил галантность сенатор и даже умудрился поймать и поцеловать мою руку, демонстративно отобрать которую в присутствии директора я не могла.

Провожаемая взглядом Орселя, поспешила скрыться в башне, после чего рванула со всех ног к павильону магической защиты. Девчонки так часто твердили расписание уроков Эсташа, что даже я его выучила. У тен Лорана через двадцать минут начиналась тренировка со вторым курсом, а мне жизненно необходимо было выяснить, что с защитником все хорошо.

Домчавшись до лестницы женского крыла, облокотилась о перила и принялась ждать. Мимо сновали второкурсницы, некоторые здоровались и, наверное, удивлялись, увидев меня здесь. Полагаю, отнесли к ярым поклонницам тен Лорана, ожидающей чудесной минуты, когда смогу увидеть вожделенный объект. Собственно, этого я, конечно, и ждала, и даже думать боялась, вдруг Эсташ не придет.

Но вот уже гимназистки скрылись за дверями зала для тренировок, ассистент вышел и проверил пустой коридор, а тен Лорана все не было. Моя тревога росла. Я даже через перила перегнулась, стремясь увидеть мельком или хотя бы расслышать звук шагов. А потом защитник появился так стремительно и бесшумно, что удивил выглядывавшего его в другой стороне ассистента. Как раз в этот миг прозвенел звонок, и мужчины направились к дверям зала.

Не могу передать, насколько велико было мое облегчение, что Эсташ в полном порядке, слишком уж перепугалась после слов Орселя. Возможно, сенатор и правда интересовался в иных целях.

Кажется, я не отрывала от защитника глаз, и он вдруг задержался у входа и обернулся. Успев отшатнуться, шлепнулась на пол за мгновение до того, как мужчина вскинул голову и посмотрел наверх. Возможно, мне лишь почудилось, будто успела, но подняться не рискнула. Пряталась, замерев под прикрытием перил, закрытых по низу сплошной перегородкой, и только услышав звук захлопнувшейся двери, осмелилась подняться на ноги. Ребячество! Полнейшее! А может, безумие. Или глупость несусветная. Но допустить, чтобы тен Лоран застал меня за подглядыванием после нашего последнего разговора, значило сгореть со стыда. Однако не проверить, в порядке ли он, и дальше изнывать от тревоги, что пострадал, я тоже не могла.

 

Глава 7

ПОЭТИЧЕСКОЕ ВДОХНОВЕНИЕ

— Да кто так цитирует? Какой ко шмар! Сядьте, прямо сейчас сядьте, тэа!

Когда наш преподаватель волновался, он всегда коверкал ударения.

Эстела, читавшая стихи проникновенно и с чувством, периодически переходя на натужный бас, обиженно вздернула нос и, усевшись на стул, демонстративно отвернулась от учителя стихосложения.

— Это великие строчки величайшего произведения! Вы должны проникнуться, вы должны ощутить стремительный полет пера, почувствовать, чем поэт дышал. О, вы меня убиваете!

Поэт, написавший великие строчки, был большим любителем винного зелья, и дышал он чаще винными парами, но такой момент не смутил нашего учителя.

— Тэа Гиса, прочитайте нам! — Он махнул рукой и упал на стул, запрокинув голову и обмахиваясь кружевным платочком. Большой любитель всевозможных театральных эффектов, арис Гийон едва ли не падал в обморок каждый раз, стоило лишь подзабыть одно слово из его любимых поэм. Он свято верил, будто на светских приемах мы только и будем, что, блистая эрудицией, беспрестанно читать поклонникам стихи, хотя по традиции полагалось бы наоборот.

Будучи мужчиной изящного телосложения, весьма легким и воздушным, он постоянно следил за своим весом, а наши модницы именно к нему обращались за советом или консультацией относительно популярных диет. Видимо, арис полагал, что, превысив установленную норму, он не сможет «парить» во время чтения самых возвышенных поэм. И так и норовил оторваться от земли, когда услаждал наш слух новыми стихами, особенно своего сочинения. То есть вытягивался в струнку, поднимался на носочки и тонким голосом принимался делиться с миром очередным шедевром.

— Ах, нет, все не так! О, вы меня уби ваете! Слезы, вы слышите, в этих строчка х звучат слезы.

— Что же мне, расплакаться, арис? — не выдержала читавшая с выражением и без ошибок Леанна Гиса. Наша самая большая любительница поэзии. Она могла процитировать наизусть не менее тридцати поэм.

— Всхлипни пару раз, — шепнула с задней парты Эстела, — он и растрогается.

Шептала наша веселушка тоже басом, а потому арис открыл один глаз и укоризненно повел им в сторону подсказчицы.

— Что за нравы! Что за класс! Какая приземленность! Вот у гимназистов совсем другое дело. Слыша ли бы вы, как проникновенно цитирует великие строки теон Венсан. О! Этот юноша одарен от природы. И как приземленно и пошло это выходит у созданий, которые должны вдохновлять мужчин на поэмы. Ах, я убит, изничтоже н.

И он схватился за голову, словно та раскалывалась от невыносимой мигрени, спровоцированной такими бездушными мучительницами, как мы.

Прикрыв глаза и помахав со стоном рукой в воздухе, словно нащупывал невидимую нить, за которую дернешь, и немедленно отыщешь среди полных бездарностей хоть одну, способную выдать нечто достойное, арис Гийон протяжно выдохнул:

— Тэа Эста, прочтите.

Признаюсь, что смутилась. Даже общение с моим вдохновенным поклонником теоном Венсаном, регулярно радовавшим стихотворными сочинениями, не способствовало особой любви к поэзии. Я наизусть цитировать и не бралась, а потому подхватила открытый на нужной странице томик стихов, вышла вперед и, встав перед классом, стала читать.

Арис Гийон приоткрыл глаза и сосредоточил их… хотелось бы сказать, на моем лице, но взгляд определенно приковался ниже. У меня даже складывалось впечатление, что после падения того шкафа перед мысленным взором впечатлительного преподавателя постоянно стоял белоснежный легкий наряд с откровенным декольте и разрезами до самых бедер. Боюсь, даже сейчас он видел на мне не ученическое платье.

Учитель вдруг подскочил и взмахнул руками, а я мгновенно замолчала. Кажется, на него напал тот самый приступ вдохновения, когда он выдавал новые шедевры собственного сочинения благодарным слушателям, сплетая их словно из воздуха. Ожидая творческого взрыва, я отступила подальше.

Взрыв грянул:

…Цахарис, ведь действительно вспомнил.

…Мрак! Ткань даже не просвечивала!

Я краснела, девчонки еле сдерживали смех, прекрасно понимая, чем навеяны шедевральные строки, а поэт живописал, точно художник по холсту. Воображением наш впечатлительный стихосложенец отличался богатым, по крайней мере, увидеть меня в образе «и ничего на теле нет» мог исключительно одаренный буйной фантазией мужчина. В этот миг с благодарностью вспомнила теона Венсана, читавшего свои сочинения лично мне, а не всему классу. Хотя подозреваю, кумиром в сочинительстве ему служил именно арис Гийон. Иначе к чему это частое упоминание персей и прочих частей тела? Вот что бы сделалось с бедным поэтом, впечатлившимся видом совершенно простого по крою платья, наблюдай он девушек в купашках? Это тен Лоран тогда бровью не повел, а с Гийоном мог сердечный приступ приключиться.

Закончив вдохновенную декламацию, учитель ждал реакции зала, и все конечно же зааплодировали, заглушая громкими хлопками приглушенные смешки.

Совершенно счастливый преподаватель подскочил ко мне, видимо желая разделить оглушительный успех со своей музой, и, схватив за правую руку, в совершенном ликовании вздернул ее выше. Через секунду он вытаращил глаза, широко раскрыл рот, а после с громким стуком повалился на пол.

Аплодисменты стихли мгновенно. Девушки привстали за своими столами, пораженно глядя на потерявшего сознание учителя.

— Он в горячке вдохновения свалился?

— Все силы растратил, бедняга.

— Снова притворяется?

— Какие вы жестокосердные! — Леанна Гиса подбежала к любимому учителю и похлопала того по щекам. Гийон приглушенно застонал, но глаз не открыл. — Надо кого-нибудь позвать.

Сообразив, что по соседству проходит урок у Аллара, я первая рванула в коридор и добежала до следующей двери.

Олайош выглянул наружу, увидел штук семь гимназисток (девчонки нагнали меня и теперь галдели все разом), извинился перед своими ученицами и последовал за нами в класс стихосложения.

Присев на корточки, он внимательно осмотрел бедного Гийона, после чего крепко ухватил того за грудки, привел в сидячее положение и прислонил спиной к стене.

— Сейчас оклемается, — заявил он нам, а после потребовал объяснений случившегося.

— Он просто читал стихи, — загалдели девчонки.

— Ага, про Маришку читал, — внесла уточнение Селеста.

— Про Маришку? — Аллар серьезно взглянул на меня.

— Он посвятил стих одному платью, в котором меня видел, а в конце подбежал, сжал мою ладонь и поднял наши руки, после чего лишился сознания.

— За какую схватился?

— Эту. — Я протянула руку и отметила быстрый, но пристальный взгляд Аллара на кольцо, повернутое символикой к ладони.

— М-да, кому ребра переломает, он молчит, а кого магией кольнет слегка, так сразу сознание теряет, — негромко пробормотал Олайош, после чего во весь голос заявил: — Красавицы, урок окончен. Вашему преподавателю нужно время, чтобы выйти из творческого экстаза. Переволновался бедняга.

Кто-то снова захихикал, а Леанна зашикала на насмешниц. Сеша толкнула меня плечом и прошептала на ухо: «Маришка, я мечтаю найти место, куда эти платья спрятали, и все-таки выйти в них на выступление». Рассеянно кивнув на замечание подруги, я наблюдала, как Аллар поднимает шатающегося учителя на ноги, а сама размышляла над его словами.

— Что вы сказали про ребра и магию? — задала вопрос.

— Болтал просто, — беззаботно отмахнулся Олайош и усадил стонущего Гийона на стул.

Я не стала приставать и просить объяснений, а решила дождаться сегодняшней консультации. У меня к Аллару скопилась целая масса вопросов.

Охранные чары пропустили в преподавательскую башню, отозвавшись на магический таймер, сразу же испарившийся с запястья. Раздумывая, с чего бы начать расспросы, я прошла мимо нескольких дверей и неожиданно обнаружила себя напротив кабинета, в котором вел консультации Эсташ. Постояла минуты две, соображая, что пришла не на тот этаж, и со вздохом повернула обратно к лестнице, пару раз обернувшись (вдруг тен Лоран выйдет в коридор и я увижу его разочек).

— Проходи, Мариона.

В уютной комнатке уже витал аромат чая, но любимый преподаватель был непривычно серьезен. Обычно он встречал меня с ласковой улыбкой и приглашал разлить горячий напиток. Сейчас Аллар просто кивнул на маленький столик, на котором уже стояли две чашки, а над ними поднимался пар.

— Ну присаживайся.

Я отыскала глазами любимую мягкую подушку, всю расшитую цветами, которую выбирала всегда (это была изящная работа сабен Аллар, и подушку Олайош очень берег, но позволял именно мне ею пользоваться). Она оказалась на месте, хотя я уже опасалась не найти. Подложив под спину, взялась за изогнутую ручку хрупкой фарфоровой чашечки.

Олайош присел напротив, тоже взял чай, пригубил, но при этом на меня не смотрел и это было как нож в сердце. Чтобы обожаемый учитель вот так демонстрировал холодность…

— Вы не хотите разговаривать со мной? — Голос задрожал, капли чая расплескались по гладкой лакированной столешнице.

— Зачем же я тебя пригласил, как не разговаривать?

— Злитесь на меня? Из-за Эсташа?

— Тен Лорана, девочка, он ведь преподаватель. Ни к чему в ваших отношениях излишняя фамильярность.

— Вы тоже можете быть жестоки и ужасно равнодушны, арис Аллар, как и все защитники? Я этого не знала. За что вы меня сейчас наказываете?

Он молча смотрел на меня несколько долгих минут, потом горько вздохнул и опустил голову. На высоком лбу вдруг отчетливо обозначились морщины.

— Так тяжело, Маришка, любить двоих людей и разрываться между ними. Я тебя как увидел в холле, маленькую девочку, пришедшую в эту школу, среди расфуфыренных сверстниц с их лощеными богатыми родителями, такую растерянную, но пытающуюся скрыть страх и панику. Как ты стояла, худенькая, хрупкая, гордо держала спину и смешно запрокидывала голову. У меня даже сердце екнуло в тот момент, так и полюбил с первого взгляда упрямую, решительную и искреннюю малышку.

Я тоже очень хорошо помнила тот день и высокого мужчину в форме преподавателя. Он подошел ко мне и спросил: «Ты не заблудилась, малышка? Хочешь, провожу?» Мне он показался удивительно добрым для учителя, а вокруг его теплых карих глаз собирались ласковые морщинки.

— Скажи мне, Мариша, неужели за эти годы, когда ты выросла и превратилась в красавицу, еще и научилась играть чужими сердцами?

Теперь я молчала и ждала последующих слов. Ответом послужило лишь то, что не отвела взгляда и не пыталась скрыть своих чувств.

— Вижу, не научилась. Тебе тоже больно, Маришка. Однако и слепому ясно, что жених неравнодушен к тебе…

— Я не сразу узнала о помолвке, — прервала Олайоша.

— Тебе ее навязали? — тут же ухватился за мои слова проницательный Аллар.

Губы помимо моей воли произнесли «нет», и даже рука не слушалась, когда на столе я попыталась вывести «да». Ведя пальцем мокрую дорожку, я сумела лишь повторить «нет» на гладкой столешнице. А впрочем, еще раньше, когда пробовала написать отцу, у меня тоже не вышло признаться.

— Ясно, договорная помолвка. Что ж, обычное дело в нашем государстве. Одна семья заключает помолвку с другой, это не столько касается детей, сколько их родителей. Но кольцо ты приняла добровольно?

— Добровольно.

— Так зачем позволила другому мужчине обнимать себя? Знаешь, Маришка, одно дело, если понимаешь опасность, а другое, когда даже не делаешь попытки защититься, полностью открываясь чувствам.

— Я не знала о свойствах кольца в тот момент, не знала, что оно… — попыталась сказать «подарено в честь обручения», но снова не сумела. — Что оно может причинить вред.

— Понимаю. Нет смысла идти против воли родителей, когда решение разумно и выгодно всем. Раз нельзя выбрать одного, приходится соглашаться на другого. Полагаю, с мужем вы поладить сумеете, и это лишь временная слабость с твоей стороны. Это легко объяснить, ведь все мы были молоды когда-то. Но это действительно твой выбор?

Отчего же он ставит вопросы подобным образом? Ведь на них невозможно ответить так, чтобы он догадался об истинном положении дел, просто язык не поворачивается. А самое худшее, я не могла назвать имени жениха. Ведь Аллар бы непременно заподозрил, что не в моих правилах соглашаться на помолвку с еще женатым мужчиной. Не понимаю, как Орсель это сделал, но все слова, хоть каким-то образом касающиеся разоблачения его интриги, попросту застывали на языке и не произносились вслух.

— Это мой выбор, — ответила так, как было закреплено клятвой сенатору. — Однако будь у меня возможность, отложила бы помолвку. — Все, что удалось произнести.

— Почему?

Пришлось ответить вопросом на вопрос:

— Что вы знаете о сенаторе Орселе?

— Вопрос хороший. Понимаю, что тебя интересует их семья. Но о сенаторе, если исключить мои выводы и предвзятое отношение, невозможно сказать дурного слова. Идеальный политик, семьянин и отец. Сын достиг немалых высот, поскольку Орсель лично следит за успехами Арто. Сенатор всегда следует букве закона, не имеет ни единого пятна на репутации, заботливый муж, который вот уже долгое время печется о серьезно больной жене. Лучшие врачи, дорогостоящее лечение. Он практически идеален, Маришка. Но я не люблю Астаила, возможно, здесь просто сказывается моя предвзятость. По его вине пострадали дорогие мне люди. Ведь именно Орсель поднял законы, поставившие защитников в самые невыгодные условия. Хотя, опять же, сенатор ничего не нарушил, это его обязанность — заботиться о благе страны. Но есть ощущение, что он гораздо больше заботится о собственном благе и своих интересах. Только ощущение, Мариона, без доказательств.

Как жаль! Как обидно! Такого умного и сильного противника, как сенатор, представляется невозможным переиграть. Остается одна надежда на мои способности, если они вообще работают. Только меня бесконечно волновал такой вопрос:

— А как Эст… как арис Лоран себя чувствует?

— О Гийоне уже позабыла? — хитро прищурился Олайош.

Я покраснела и поспешила исправиться:

— Он в порядке?

— Оба замечательно себя чувствуют. Твое колечко начинено неслабой родовой магией. Именно глава рода, как я понимаю, наделил его такими свойствами, поскольку у разных артефактов различное влияние. Опять же Астаил действовал жестко. Никто не имеет права покуситься на принадлежащее их роду. Суть этой магии… — Олайош взял мою руку с кольцом, а когда я испуганно вскрикнула и попыталась ее отдернуть, быстро успокоил: — Не переживай, удар может испытать лишь тот, чьи мысли о тебе относятся хотя бы к разряду увлеченности. Тут еще важна твоя реакция. Когда отвечаешь взаимностью, удар тем сильнее, чем сильнее ответ. Если равнодушна, только магией уколет, словно иголочкой.

— Но арис Лоран и арис Гийон…

— Да, знаю. Один вида не показал, другой грохнулся в обморок. Про Эсташа не хочу говорить, думаю, сама понимаешь, а про нашего поэта говорить нечего. Слишком впечатлительная натура. Преисполнился вдохновения и не самых скромных мыслей, временно, конечно. Вообразил тебя девой из грез, сам себе поверил, а когда дотронулся, схлопотал слабый магический заряд. Он больше от испуга и неожиданности свалился, поскольку повреждений никаких.

У меня никак не шло из головы замечание, сделанное Алларом еще в классе. Значит, когда положила ладонь с кольцом на грудь Эсташа, защитника как раз и настиг удар, и он понял, что я помолвлена с другим. И поскольку ощущения и чувства были настолько сильны, что я себя даже не контролировала, ему пришлось намного хуже, чем Гийону. И Олайош не просто так бросил свое замечание, он хотел, чтобы я об этом узнала.

Пока размышляла обо всем, опустив голову, Аллар за мной наблюдал, а потом вдруг сказал:

— Защитники любят отчаянно, знаешь? Они не люди и не испытывают сомнений в чувствах, не колеблются и никогда не играют. Не бегают от предмета страсти, не могут передумать и изменить своему влечению, если вдруг узнали что-то, способное разом остудить привязанность обычного человека. Для них такого не бывает. Поэтому, если обрубать связи, то делать это надо сразу и навсегда или же не начинать.

— Они могут запретить себе чувствовать?

— Сложно запретить, если уже почувствовал, — слегка улыбнулся Олайош, — но можно закрыться, притупить остроту эмоций, если не вышло помешать им возникнуть.

— Закрыться щитом? И это со всеми работает?

— Почти.

— А с кем нет? Вы как-то упомянули о жрицах, расскажете сейчас о них?

Олайош задумался на миг и кивнул.

— Хочешь прогуляться по крышам?

С Алларом мне не страшно было даже прыгнуть в ущелье, поэтому согласилась не раздумывая.

 

Глава 8

ЖРИЦЫ И ЗАЩИТНИКИ

Тихая и светлая летняя ночь окутала башни. Звезды сияли так ярко и близко, что можно было, казалось, снять их рукой с небосклона. В ущелье резвился ветер, то набирая силу, со свистом проносясь вдоль старых камней, то стихая и переходя на невнятный шепот. Было тепло, но дневная духота уже уступила место приятной прохладе. Тонкий серп месяца серебрился над соседней горной вершиной. Мы сидели с Олайошем на крыше, выбравшись сюда через слуховое окно, и смотрели на всю эту безмолвную красоту. В первое время даже говорить не хотелось — просто отдыхать душой и сердцем, ощущая особый мир и покой, разлитый в чистом горном воздухе.

— Кто такие жрицы, Маришка? — начал Олайош. — Девушки, мало чем отличные от других. Они рождались в обычных семьях Кенигхэма. В какой угодно могла появиться одаренная дочь. От чего это зависело? Никто не мог сказать. У каждой из них был дар исполнять желания. Я рассказываю тебе все с точки зрения человека, знавшего начало и конец, а потому не буду вдаваться в подробности, как люди выясняли, что такие девочки есть, как приходили к пониманию истинной сути их волшебства. Юных созданий всегда отличала особая внутренняя чистота, тяга к справедливости, искренность и способность сопереживать и жалеть других. Понимаешь, все это было дано им не зря. Чтобы не могли нанести своим даром вреда остальным людям. В силу жрицы входили ближе к совершеннолетию, а до этого дар работал спонтанно и нестабильно. Помимо прочего, была у волшебства и оборотная сторона. Каждое исполненное желание, особенно то, на которое требовалось много сил, повреждало ауру.

— Как повреждают ее проклятия?

— Проклятия, порча, отречение от всего святого, да мало ли имеется причин. Приводило это к тому, что даже крепкие здоровьем начинали болеть. Погибали жрицы всегда молодыми. В итоге был создан орден сестер или служительниц. Самые опытные забирали в него одаренных девочек, чтобы обучать, передавать знания, контролировать их силу и успеть сделать как можно больше за свою короткую жизнь.

— И родители отправляли туда дочерей?

— Отдавали совсем маленькими. Что им еще оставалось, кроме как послать ребенка на обучение и дальнейшее служение людям? Сама понимаешь, зная о последствиях дара, они попросту не имели другого выбора, ну а после был принят и такой закон. В ордене старшие девушки заботились о младших и росли, и жили бок о бок. Это было, Мариша, до появления защитников.

— Вы говорили, что истинных призвали.

— Ты ведь знаешь, как раньше существовали люди? О тварях, приходивших из-за гор? Огромные потери нес Кенигхэм в те смутные времена, но именно служительницы нашли выход. Объединяя силы, они могли сделать очень многое, и они пожелали, чтобы появились особенные воины, способные дать отпор жестоким существам, умеющие защитить людей, но не способные причинить им вред. Так в наш мир пришли защитники. Просто появились однажды во время особо кровавого нападения. Спустились ли с горных вершин или с небес, легенды разное говорят. И появление это описано в старых книгах так: «Глаза и волосы их и вся кожа сияли золотым пламенем, а за плечами были расправлены огненные крылья». В тот день была одержана первая за всю историю Кенигхэма победа, когда твари не ушли обратно, утащив с собой сотни невинных жертв, а полегли в битве.

Воины остались на нашей земле, и жрицы были проводниками между этими совершенными существами и простыми людьми. Знаешь, что интересно, Маришка, видимо, призвав защитников, они установили с ними совершенно особенную связь. Именно крылатые воины способны были увидеть поврежденную ауру жрицы, более того, они единственные могли ее излечить. Только рядом с ними одаренные девушки имели шанс прожить настоящую долгую жизнь. А служительницам, в свою очередь, было доступно наблюдать за защитниками в их истинном обличье, выдерживать огненный взгляд без страха, без опасности повредиться рассудком. Так исчез орден, но появились защитные башни. В них воины несли свою службу, а жрицы стали их соратницами и помощницами. Теперь родители отправляли дочек сюда после окончательного становления дара. Сперва девочки проходили обучение в башнях, а получив необходимые знания, становились в пару с защитником.

— То есть они были напарницами?

— Скорее хранительницами.

— Почему?

— Кому еще под силу уберечь мужчину, чей долг охранять остальных, только женщине. — Олайош грустно улыбнулся. — Они и берегли, используя свой дар, и Кенигхэму стали не страшны любые твари.

— Значит, только хранительницы?

— Видишь ли, Маришка, я уже говорил о различии между совершенными воинами и обычными людьми. Мы сейчас не берем потомков, изменившихся с течением времени. Я имею в виду тех, кого ныне называют наследниками неизмененной крови, тех, к кому перешли все качества защитников в первоначальном виде.

— А у них есть крылья?

— И крылья, и умение управлять огнем. Вместе со всеми прочими чертами древних воинов они наследуют внутренний щит, он окружает сердце, словно крепкая броня. Долгое общение с человеком, но не с любым, а с тем, кто близок по духу, истончает его, и возникает привязанность. Отсюда их преданность родным и друзьям. Однако на возникновение и закрепление этой привязанности нужно время. В целом же они одинаково спокойно относятся ко всем, не ненавидят, но и не любят так, как доступно человеку.

— А со жрицами?

— Служительницы единственные, кому всегда удавалось вызвать нечто большее, чем просто привязанность. Ведь все мы увлекаемся, влюбляемся, теряем голову от страсти, порой меняем свои предпочтения, порой бываем верными до конца, но у защитников иначе. Чтобы пробить их щит вокруг сердца, нужно очень мощное воздействие на главную слабость этих воинов.

— У них есть слабости?

— Одна, впрочем, принесшая немало вреда. Их слабость в защите.

— Как так?

— Например, любой другой, чья семья пострадала от рук некой персоны, — Олайош намеренно не смотрел в мою сторону при этих словах, — взял бы и прибил гада на месте. Защитники не могут, не позволяет врожденная особенность — не причинять вреда людям, чем некоторые отлично пользуются. И здесь срабатывает еще одно обстоятельство. Помнишь, ты рассказывала о выдумке ваших девчонок? Если заставлять себя спасать, то в один прекрасный день можно добиться любви защитника?

— Помню. — Я густо покраснела, и хорошо, что в темноте не было этого заметно.

— В чем-то это работает.

— В каком смысле?

— Не в том, конечно, в каком воображали юные тэа. Нужно именно спасти, Маришка, от настоящей реальной опасности. Не спровоцированной, не подстроенной, но настоящей и жуткой, притом воин должен оказаться рядом в такой момент.

Я тут же вспомнила слова Ники, что требуется реально спрыгнуть с башни на глазах защитника. Неужели по этой причине мое желание воплотилось столь невероятным и безумным образом?

— Когда идет всплеск эмоций, который стимулирует инстинкты защитника, они срабатывают неподконтрольно хозяину. Молниеносная реакция и позволяет спасти кому-то жизнь, однако в этом случае, на пике чувств, защита отключается. Возникают опасения и тревога, инстинкт оберегать берет верх. В принципе, ты можешь и не желать спасения, тебя никто не спросит в таком случае.

— Когда инстинкты берут верх, защитники не умеют себя контролировать?

— Именно.

— И это залог любви?

— Нет, конечно, — рассмеялся Олайош, — залог лишь того, что какой-то один человек выделяется на общем фоне, а начав замечать, непроизвольно приглядываешься, наблюдаешь. Возникает тревога за него, рожденная этим самым инстинктом защитника.

— Значит, если воин вдруг спас обычную девушку от гибели, выходит, он обратил на нее внимание, однако это лишь трещина в щите?

— Верно, и чтобы добраться до сердца, нужно планомерно, раз за разом пробивать броню. И когда с конкретным человеком защита перестает работать, дороги обратно нет. Здесь уже пробуждаются эмоции, как у людей, Маришка. Ведь и нам нравятся далеко не все, кто оказался рядом, кому помогли. Симпатия может возникнуть и раньше, однако щит помогает отгородиться. Если же он разрушен и есть родство душ и взаимное влечение, то интерес растет стремительно, как если бы два потока с разных сторон вдруг схлестнулись и потекли полноводной рекой. Чувства пускают корни в сердце, прорастая насквозь. И бесполезно пытаться снова выстроить защиту с этим конкретным человеком.

— А у таких настоящих защитников никогда-никогда не бывает любви с первого взгляда?

— Есть то, что я бы назвал впечатлением. Очень сильное, опять же на пике эмоций, когда щиты сняты, нервы и чувства оголены. Настолько яркое, что не забывается, а человек, его вызвавший, становится средоточием этих ощущений. И снова срабатывает прежняя схема.

Понимаешь, в прошлом именно жрицы всегда находили способ пройти сквозь щит, добраться до сердца. Во-первых, общая связь, установившаяся, наверное, благодаря призыву. Затем общность интересов и внутренняя чистота, свойственная истинным и их служительницам. Этих женщин воины любили так, как умеют любить только защитники.

— Отчаянно?

— Именно.

— А с обычными женщинами?

— Возникает привязанность. Но согласись, это совсем не то. Нежность и забота, но без страсти и безумной любви.

Я была согласна, и почему-то подумалось, что жрицы могли использовать свой дар, чтобы разбить внутреннюю защиту и получить хотя бы шанс добиться любви. Ведь привязанность — это так мало.

— Значит, они могли стать напарницами и просто хранительницами, а могли — возлюбленными. Скажите, арис, а бывало так, что жрица не знала о своих способностях, пока не вырастала?

— Бывало, если некому было ей рассказать обо всем. Подобные случаи встречались повсеместно до появления ордена сестер. Однако я не просто так упомянул об установившейся между служительницами и воинами связи, именно она заставляла их пути пересекаться, судьба притягивала их друг к другу.

— А что было дальше?

— Дальше мир установился в нашей стране. Государство стало укрепляться, расти на зависть нашим соседям, только земель не хватало, у нас ведь не было шансов в период войн осваивать новые территории. Но это не являлось такой серьезной проблемой, поскольку наконец-то на территории Кенигхэма воцарился покой. Только, девочка, те твари ведь не могли просто так сдаться. Сила некоторых существ, населяющих земли за горами, была сопоставима с даром защитников.

— Сопоставима?

Я была поражена. Ведь я видела, как легко Эсташ справился с жуткой Архъаной и низшим.

— Эти создания, непохожие на людей, тоже обладают разумом, довольно изощренным, и еще имеют каждый свой дар. У них есть иерархия, и во главе как раз стоит тот, в чьих силах убить истинного воина. Разве могли чудовища допустить, чтобы пограничные земли благоденствовали, а кормушка так легко ушла из-под носа? У них отобрали не способных дать отпор жертв, и знаешь, что стало происходить дальше?

— Что?

— Я уже говорил, что простым людям было тяжело общаться с истинными, поэтому воины селились обособленно, в башнях. Для девушек же здесь существовали отдельные сооружения, где находилась школа и общежитие, и тут они всегда были под присмотром сильнейших. Однако год за годом все меньше появлялось девочек с даром, все меньше жриц попадало в пограничье. Сейчас мы понимаем, что особенную кровь вытравливали постепенно, но каким образом твари это сделали? Как сумели отслеживать одаренных созданий? Ведь именно по этой причине произошло непоправимое.

— Что произошло?

— Нападение по всей стране, когда в одну ночь уничтожили маленьких жриц.

— Не может быть! — Я зажала рот рукой, не желая верить словам Олайоша. — Эти существа выследили всех…

— Люди. Твари не смогли бы пройти заслон на границе. Это были обычные люди. По какой причине, скажи мне, девочка, можно встать на сторону врага, изводившего твоих предков столетиями? Что дороже жизни? Алчность? Жадность? Корысть? Жажда славы?

— Что же, Олайош? Что в итоге?

— Выжили лишь служительницы в башнях. Когда происходили столкновения, каждая молилась за своего защитника. Кто-то в качестве напарницы, кто-то уже будучи женой или невестой.

— Молилась?

— Так говорили, Маришка. Видимо, их желания подобны молитве. Может, они входили в транс, я не знаю подробностей.

— А дальше?

— Вспомни ужаснейший эпизод в нашей истории, вспомни легенду о красных башнях Царима. В тот день было самое массовое нашествие тварей из-за гор. Они лезли отовсюду, но хуже всего, их направляли. У чудовищ всех мастей был предводитель.

— Но ведь они были не страшны защитникам? Воинов берегли жрицы.

— Взгляни на ущелье, Мариона. Там когда-то стояли еще три соединенные между собой башни.

Я перевела взгляд вниз, где под нашими ногами крыша уходила покато вниз и обрывалась над глубокой расщелиной, на дне которой плавал густой туман. Впервые услышала о том, что на месте разлома в скале, через который теперь протянулся каменный мост и где уровнем выше я когда-то проходила по веревочному мосту, прежде высились иные сооружения.

Олайош молчал и сидел безмолвно долго-долго, глядя на звезды. Наверное, набирался сил перед заключительной частью истории.

— Вместе с удивительной кровью защитников и их способностями, пускай и ослабленными временем, нам передается память, и вот она — неизменна. Интуитивное знание, как бороться с древними тварями, умение их выследить и обнаружить, понимание, как действовать при любом ударе с их стороны. А еще я говорил о сильнейших эмоциях, которые назвал впечатлениями. Самые яркие, самые памятные, они следуют за нами сотни жизней подряд, передаваясь по наследству потомкам тех самых защитников. Воспоминания об удивительных девушках и женщинах, носительницах утраченного дара. Мы все их помним, и нам по-прежнему больно спустя много веков.

— Почему же рухнули башни? — Я пересела ближе к Олайошу и обхватила его крепко за плечи, стараясь хоть чуточку поддержать в этот очень тяжелый для наставника момент.

— Пробраться внутрь башен кому-то постороннему было нереально, попросту невозможно. Единственный шанс — действовать изнутри. Найти хотя бы одного, способного предать остальных.

— Неужели кто-то из защитников? Или… или…

— Да. Жрица. Она приехала в башни недавно. Совсем юная, ей было, кажется, лет шестнадцать в то время. Видимо, древнее наследие — не причини другим вреда своим даром — не сработало в ее случае. А может, в семье она получила такое воспитание, привыкнув владеть, чем пожелает. Все же обычай забирать девочек в раннем детстве имел свои плюсы, за долгие годы можно понять, кто есть кто. Однако после прихода спасителей, способных излечивать, отпала надобность разлучать детей с их родителями. Ведь согласись, отбирать ребенка жестоко.

— Я согласна. — Представила, что меня бы в раннем возрасте разлучили с мамой, папой и с братом.

— У всего есть оборотная сторона, как понимаешь. В целом история такова: эта девочка влюбилась в защитника, а он не ответил ей взаимностью, не ощутил отклика, не почувствовал в ней родную душу. Ей было больно, это можно понять, однако ее желание отомстить мне осознать сложно. Может, ее оправдает то, что мстить собиралась лишь одному, а никак не сестрам или иным воинам. Она оказалась той брешью в непробиваемой стене защиты, которую удалось отыскать нашим врагам. Сперва отыскать, после обмануть, сыграв на чувствах, убедить применить простое заклинание, предварительно начертив в центре башен, на особенном камне, самом первом, заложенном в основание, несложный схематичный рисунок. Сила воздействия на этот участок, откуда начиналось строительство, была такова, что камни пришли в движение, все вокруг задрожало и сама скала содрогнулась. С той стороны лезли твари, а здесь случилось настоящее землетрясение. Стремясь спасти всех, находящихся в башнях, защитники бросили силы и магию на удержание строений в целости, в итоге же страдала их собственная защита. Твари наносили удар за ударом, убивали воинов на глазах тех, кого они оберегали. Когда жрица одна, Мариша, она способна осуществлять желания, но сила ее ограничена, однако вместе им подвластно очень многое, кроме разве что невозможного — воскресить, влюбить, изменить то, что уже случилось. Сестры, собравшиеся тогда в главном зале, чтобы молиться, встали вместе. На старинной картине, где изображен призыв воинов, они держались за руки, образуя круг. Думаю, в тот раз они повторили ритуал и загадали общее для всех желание — спасти защитников.

— И что, Олайош, что? Договаривайте, пожалуйста.

— Оно сработало. Камни перестали дрожать, и скала стала неподвижна, но удар было не остановить. Когда чему-то положено начало, это не может исчезнуть без следа. Сделав замах, нельзя остановить руку на полпути. Весь удар обрушился на зал, где оказались жрицы. Образовался громадный разлом, куда провалилась главная башня и две соединенные с ней. Остальное выстояло. Ужасающий грохот, распространившийся по близлежащим окрестностям, а после оглушительная тишина. И когда она наполнилась полными ликования криками чудовищ, защитники потеряли разум.

— «Точно обезумевшие, воины кидались на своего врага. Тварей было много, слишком много. Все чудовища, населяющие пространство за горами, казалось, выбрались на свет, чтобы поглотить Кенигхэм», — процитировала я заученные на уроке истории строчки.

— К старым записям следовало бы добавить: «Защитники лишились своих хранительниц, и ни один из них более не дорожил собственной жизнью. Утратив ее смысл, они потеряли опору».

— Они ведь победили, Олайош, — очень тихо сказала я.

— Победили и проиграли.

— Но как смогли одержать верх?

— У тварей был свой предводитель, безжалостный, сильный и умный, а у нас был Царим. Он один сохранил голову ясной. Хотя в той ситуации… Не понимаю, как сумел, как взял все под контроль и смог остановить хаос в первую очередь среди защитников. Многие из них попросту искали смерти, а он напомнил, что за башнями остаются миллионы живых людей.

— Это все было спланировано тварями? Они намеревались в один день уничтожить жриц и воинов Кенигхэма, поэтому и полезли разом, чтобы у людей и шанса не осталось?

— Я рассуждал так же, узнав подробности той битвы. Сражение продолжалось, и чудовища никак не могли продвинуться дальше. День уже клонился к закату, когда Царим отыскал главного противника.

— Предводителя тех тварей?

— Его. У нас в стране нет единого правителя, а этот, я полагаю, являлся им для своих подконтрольных чудовищ.

— Они сошлись в битве?

— Да. Одинаково сильные и умные. Не знаю, чего стоило защитнику вырвать победу из лап монстра, как смог изловчиться и пронзить мечом черное сердце чудовища, если у того вообще было сердце. Он справился и нанес удар первым, но, видимо, предводитель тварей, уже издыхая, дотянулся до своего врага. Свидетелей их сражения не было. Говорят, воин отгородил место битвы огненной стеной, чтобы твари не смогли прийти на помощь своему повелителю, но и себя он лишил поддержки других защитников. Когда стена исчезла, обоих нашли уже бездыханными.

Я знала об этих событиях из курса истории, но, слушая Олайоша, все равно отчаянно желала, чтобы у рассказа оказался иной конец, а отважный воин, сумевший защитить нас всех, даже потомков тех людей, за кого положили жизни защитники, не погиб. Подняв голову, взглянула на самый высокий шпиль башни, на котором в лунном свете неподвижно застыла фигура воина с крыльями, державшего в вытянутой руке меч. Это была скульптура того, в чью честь позже и назвали защитные сооружения.

— Вот и все, Маришка. Твари были уничтожены. Мы потеряли наших хранительниц и лучших воинов. Прежде, когда истинный заключал со жрицей союз, следуя особому ритуалу, очень часто родившиеся мальчики наследовали дар отца, но из древних выжило слишком мало. Их сыновья уже женились на обычных женщинах, все меньше рождалось наследников неизмененной крови и больше детей, чей дар оказался слабее. Многие из них не могли летать. В итоге защитники вовсе перестали селиться в башнях, ведь и нападений больше не было.

— Арис Аллар…

— Да?

— А почему о жрицах забыли? Ведь они принесли себя в жертву, чтобы спасти любимых. Среди них были мудрые наставницы, которые точно знали, как именно управляться с даром, они не могли не догадаться о последствиях желания.

— Это мы, Маришка, защитники, вычеркнули любые упоминания об одаренных служительницах. Уничтожили все хроники, оставили лишь самое ценное, спрятав от глаз людей.

Я вспомнила о найденных в подвале старинных белоснежных нарядах.

— Почему? Ведь это несправедливо. Понимаю, что было невероятно больно вспоминать, но люди ничегошеньки не знают о жрицах.

— Именно люди их убили, Мариша. А мы ждем и надеемся из века в век, что природа возьмет свое и жрицы возродятся. Появятся снова девочки с даром. Но люди не смогут их обнаружить, потому что не будут знать и не сумеют более причинить им вреда. И когда-то пути жрицы и защитника пересекутся.

— Арис Аллар, а как защитники видели поврежденную ауру жриц?

— Истинным было дано. Не знаю, способны ли на это их потомки. К совершеннолетию у девушки обычно окончательно формировался дар, потом она осваивала механизм управления им, все под строгим надзором наставниц. Повреждения, кажется, проявлялись не сразу после становления жрицы. Сейчас сложно точно сказать.

— А почему вы рассказали об этих девушках мне?

— Я не думаю, что, узнав всю историю, ты кому-то ее поведаешь.

— Арис, если такие девочки появятся, им ведь придется начинать все сначала. Распознавать свой дар, учиться его контролировать. Теперь нет наставниц.

— Нет наставниц, нет книг. Записи уничтожили не защитники, они были безвозвратно утеряны, когда рухнули башни, а потому действительно придется начинать сначала.

Мне на память пришли слова Аллара, что, окажись я жрицей, он бы первым схватил меня, уволок подальше и где-нибудь запер. Теперь я могла его понять. Жрицы, оставшиеся лишь в воспоминаниях защитников, пожалуй, стали для них чем-то особенным, вызывавшим тот самый глубинный отклик, заставлявший пробудиться древний инстинкт. Воины не уберегли своих хранительниц, и теперь, появись хоть одна, шанса сбежать из-под защиты не будет.

На миг я представила, как скажу не Олайошу, а Эсташу о своих подозрениях. Помечтала пару мгновений, что он заберет меня туда, куда никто не сможет добраться, будет беречь и охранять, наподобие старинных реликвий, оставшихся на память от жриц. Он укроет меня, а Орсель решит, будто сбежала, и всех родных казнят. Сердце так заныло в груди при этой мысли, что я подавила горький вздох и более ничего не спросила у Олайоша. К сожалению, наставник не знал о принципах работы дара и не мог мне подсказать.

Ладно. Время еще не вышло, а жена Орселя жива. Значит, шанс разобраться у меня есть. Осталось только понять, как сработало желание в случае с Эсташем, и все повторить.

 

Глава 9

СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА

Стоять, прикрыв глаза и прижавшись к теплой широкой груди, положив руки на накрахмаленную белоснежную рубашку, пахнущую легким ароматом лаванды, ощущать крепкие объятия в ответ, надежные, любящие, заботливые, что может быть отраднее для сердца и души? Такие родные с детства руки… Я помнила их натруженными до жестких мозолей и бессильно опущенными, но готовыми всегда подхватить и подбросить высоко-высоко маленькую дочку. И пышные усы, которые постоянно щекотали щеку, когда папа наклонялся, как сейчас, и шутливо спрашивал: «Соскучиться успела?» Как объяснить ему, что действительно успела? Пускай лишь в мыслях, но на один леденящий кровь миг, услышав угрозу сенатора, я навсегда рассталась с ними и потеряла безвозвратно. И теперь, разбежавшись от порога, промчавшись мимо возмущенно вскрикнувшей Эстель, влетела в крепкие объятия отца и припала щекой к накрахмаленной рубашке.

Он посмеивался, гладил меня по голове и говорил: «Ну что за ребенок! Ей замуж пора, а она все проказничает, учителей выходками доводит. Нарочно, что ли, злишь вашу „Де“?»

Честно, я о благонравной старой деве и не вспомнила в тот момент, просто увидела папу и совсем позабыла о правилах школы. Ну да поздно уже было выворачиваться из поймавших меня рук и приседать в поклоне. Зато можно было чуть повернуть голову и осторожненько глянуть из своего надежного убежища по сторонам, приметив недовольно поджатые губы учительницы хороших манер, вновь выполняющей роль инспектрисы. Ясно. Опять влетит, не привыкать.

— А у меня для тебя сюрприз, — мягко отстранил от груди отец, лишая уютных объятий.

— Какой?

Теперь, когда отпала необходимость выяснять про кольцо и помолвку, поскольку в курс дела меня ввели и объяснили все столь прозрачно, что даже не осталось простора фантазии, я не ожидала неприятных сюрпризов и оказалась права.

На глаза легли прохладные ладони, чей-то подбородок устроился на моей макушке, и слуха коснулось насмешливое фырканье: «В кого ты такая мелкая?»

Роберт! Роберт приехал!

Стремительно развернувшись, сперва повисла на шее младшего братишки, а после уже ответила ему с насмешкой:

— У вас в гвардии сапоги на каблуке выдают? Даже на женских туфельках он ниже.

— Ты всегда коротышка была, — щелкнул по носу Роберт и снова обнял, теперь уже без дурачества, а крепко-крепко, почти как папа.

И ведь действительно вытянулся. В свои шестнадцать был выше меня на голову и выглядел ужасно гордым и довольным в красной форме уорранта ферзевой гвардии. Она очень шла к его темным волосам того же оттенка, что и у меня, и к более смуглой коже.

— А посмотри-ка сюда!

Лучась ясным детским счастьем, брат протянул мне кинжал в кожаных ножнах с гвардейской символикой.

— Это первое звание, Мари.

Повертев в руках дорогую игрушку, улыбнулась гордому от сознания собственной значимости Роберту и вернула ему кинжал, который брат бережно прикрепил к поясу.

— Ты служишь теперь при командире Этьене?

— В его штабе. Чуть больше усердия, и меня повысят до личного адъютанта командира.

— И сбудется мечта?

— Ты и не представляешь, сестренка, какой он! — Брат обрисовал в воздухе фигуру весьма габаритного мужчины и еще сильнее вытянулся, привстав на цыпочки. Я вас непременно познакомлю, как выдастся шанс. Он тоже иногда принимает приглашения на светские приемы.

— Хм. А командир Этьен женат? Случаем, его супруга не болеет?

Братишка даже побледнел от моих слов.

— Сплюнь, Мари! Ты знаешь, какая там жена командира? Мне кажется, ее сам Этьен побаивается, и ее здоровью можно только позавидовать. Так что дохлой гимназистке абсолютно ничего не светит, тебя в бараний рог свернут, только один неправильный взгляд на командира бросишь.

— Тогда познакомь, — воодушевилась я, а брат явно не понял подоплеки сказанного и еле удержался, чтобы снова не ухватить меня за нос. Все же такому важному уорранту не пристало дурачиться.

— А мама? — повернулась я к отцу, крепко ухватив Роберта за руку и не выпустив, даже когда он пошевелил пальцами и попытался освободить ладонь из цепкого захвата. — Снова не полетела из-за недомогания?

— Какое там! Говорит, соскучилась, сил нет. Она у входа задержалась со знакомыми, сейчас должна подойти.

И стоило папе договорить, как меня закружил в объятиях новый вихрь, пахнущий вербеной и нежностью.

Желая чуточку продлить время нашей встречи, я вызвалась проводить родных до ворот, где ожидала их карета. Вытащить Роберта из зала оказалось непросто, поскольку где-то посередине нашего семейного общения и обсуждения насущных вопросов братишка вдруг замер и, не мигая, уставился в одно место.

— Это же защитники, — толкнул он меня локтем, да так сильно, что я покачнулась.

— Они самые, — потирая бок, ответила восхищенному брату.

— Настоящие! — восторженно прошептал Роберт, который не знал о затее с письмом, о матримониальных планах своей сестры и, естественно, отказе. Я собиралась держать все в тайне до конца, чтобы потом поразить его этой новостью. Что говорить, любили мы с братом похвастать друг перед другом своими успехами. Сейчас он восхищался защитниками не меньше, чем я когда-то, только мое отношение с тех пор изменилось — теперь я восхищалась ими еще больше.

— Роберт, идем, хватит так смотреть. Ты же не просто глядишь, ты неприлично таращишься.

— Знаю, что это они, поскольку видел вон ту символику. У защитников всегда крылья, только схематически они различаются.

А я и понятия не имела, что изображения крыльев в каждом роду разные. Бросив быстрый взгляд в сторону как всегда мирно и невозмутимо беседующих братьев Лоран, приметила на черном камзоле младшего золотую вышивку на плече. Смотрелся брат Эсташа в этой одежде очень колоритно. Бедные тэа, пришедшие на встречу с родными, теряли нить разговора и, подобно Роберту, периодически замирали, восхищенно глядя в сторону занятого защитниками угла. Вообще говоря, младший тен Лоран одевался с тем же удивительным вкусом, что и его брат, но гораздо богаче. Хотя Эсташа я видела лишь в тренировочном костюме и одежде преподавателя, может, у него тоже были роскошные наряды для выхода в свет? Ведь не могли позволить себе люди, вынужденные вращаться среди элиты, одеваться совсем просто. У них выбора не было, приходилось поддерживать статус семьи, такие уж у нас царили порядки.

— У ваших гимназисток скоро глаза заболят или разбегутся в разные стороны, — хмыкнул в усы отец, — скачут с одного брата на другого, не знают, бедные, кого выбрать.

А по мне так выбор очевиден. Хотя младший брат, конечно, безумно хорош, но старший и в обычной форме выглядит эффектнее всех.

— Роберт, — я вновь потянула любопытного мальчишку за рукав, — идем же, не позорь сестру.

Самое смешное, пока тащила восторженного уорранта к выходу, уговаривая не смотреть так пристально на защитников, Эсташ кивком приветствовал кого-то, и, когда поднял голову, наши взгляды случайно пересеклись. Его глаза лишь на секунду задержались на мне, а я уже замерла на месте, и вытаскивать из зала застывших на середине детей пришлось отцу.

Проводив родителей и помахав вслед карете, я не пошла обратно в башни. Поднявшись к подножию, хотела свернуть на дорожку в сад, когда меня окликнули:

— Мариона!

Быстро обернувшись, увидела сенатора Орселя. Он вышел на улицу именно в этот неподходящий момент, чтобы увидеть меня. Какая досада! Ведь в зале я не заметила их с Арто, полагала, сенатор вообще не приехал.

— Доброго дня, — присела в поклоне, отметив, как покидает меня, испаряясь, чувство легкости и тепла, посетившее после свидания с родными. — Вы уже уезжаете?

— Ожидаю карету с минуты на минуту.

Сенатор мягко улыбнулся, поскольку я хоть и промолчала, но на лице у меня было написано, какое это счастье, что он сейчас уедет.

— Сегодня чудесный день. — Он подошел ближе.

— Безусловно. Как Арто? Как ваша жена?

Я была сама вежливость и предупредительность, вопросы звучали вполне по-светски, а намек ясен лишь нам двоим.

— Все по-старому, — вздохнул Астаил. — Ваши родные в добром здравии?

И это тоже был намек, но очень тонкий.

— Вполне.

— Я встретил в дверях вашу матушку. Очаровательная женщина. У вас с ней много общего.

— Не меньше, чем у вас.

Сенатор заметно удивился.

— Имею в виду, что у вас, должно быть, много общих интересов и тем для разговора, вы с родителями подходите друг другу по возрасту.

Астаил усмехнулся:

— Полагаете, я слишком стар для вас, Мариона?

— Мне восемнадцать, сенатор.

— Хороший возраст, — качнул головой Орсель, — в это время я уже был удачно женат и у меня родился сын.

У него в восемнадцать уже Арто появился?

— Вы удивлены?

В какой-то мере. Ранними браками в богатых семьях мало кого шокируешь, но я принялась сосредоточенно подсчитывать в уме, сколько сенатору лет. Выходило, около тридцати шести. К этому возрасту он добился просто колоссальных успехов в политике.

— Брак не помеха планам на жизнь, Мариона. Когда нас обручили, я приехал из гимназии только на свадьбу, затем мы с супругой вновь расстались. Она была дома под присмотром близких, а мне следовало закончить обучение. Я никогда не препятствовал ее желаниям, однако жена уже ждала ребенка, поэтому предпочла не продолжать учебу. Ее мало интересовали подобные вещи, она всегда больше любила дом. А вас так заботит разница в возрасте? Насколько я знаю, ваш отец старше матери на четырнадцать лет.

Да, папе уже исполнилось пятьдесят, он женился поздно. Однако бедным людям выбирать не приходится. Он вынужден был долго собирать определенную сумму, которую мог заплатить свахе за поиск подходящей невесты, а также чтобы купить пусть совсем маленький, но дом для будущей семьи. Вот, значит, почему сенатор так хорошо выглядел, а в темных волосах совсем незаметна была седина. Я полагала, он старше.

— Дайте угадаю, Мариона, что еще смущает вас помимо разницы в возрасте. Моя жена жива, а я уже надел вам колечко на палец.

— Определенно смущает, сенатор. — Астаил не сделал попытки поправить меня в этот раз.

— Случай совершенно безнадежный, — развел руками мужчина. — И, может, вы удивитесь, но я получил уже массу предложений от родителей рассмотреть их дочерей в качестве будущей супруги. Так обычно делаются дела, Мариона. Все мы понимаем цену времени и знаем цену упущенным возможностям, порой приходится спешить, но необязательно такие поступки говорят о проявлении цинизма.

Я молчала. Мне это было непонятно.

— Слышал, в вашей гимназии скоро праздник. — Не дождавшись ответа, Астаил вновь сменил тему.

— Верно.

— Готовите выступление?

— Будем танцевать, а сокурсницы петь.

— Полагаю, будет чудесное зрелище.

— Вряд ли, — не сдержавшись, я хмыкнула, припомнив наши балахоны. Эстель объясняла, что больше не нашлось в подвале достаточного количества одинаковых нарядов на такое количество девушек.

— Отчего же?

— Наряды для танцев подвели, знаете ли.

Ну да, в гимназии Царима относительно платьев имелись свои устаревшие правила, школа выделяла средства лишь на обновление ученического гардероба, а вот чтобы заказывать модные наряды для выступлений, это уже перебор.

— Полагаю, их никто и не заметит, все будут очарованы исполнительницами.

Конечно, так-таки и не заметят. Мальчишки не упустят потом шанса нас высмеять, это точно. Вот Орсель-младший первым дразниться начнет, более чем уверена. С досады даже захотелось пнуть валявшийся на земле камушек, но правила приличия не позволяли выразить внутренний протест подобным образом, еще и Астаил внимательно за мной наблюдал. Мужчина словно пытался понять, о чем я думаю.

Интересно, он нарочно подгадал с выходом из башни, заметив, что я отправилась провожать родителей? И ведь как складно описывает ситуацию, словно момента с обманом и последующим шантажом не было и в помине. Родители ему письма засылают, это, видите ли, распространенная практика. Люди тоже разные бывают, кому-то не зазорно при живой жене свою дочь в невесты предлагать, а у кого-то на подобное и язык не повернется.

Я искоса глянула на сенатора, чья расслабленная поза говорила о полнейшем внутреннем спокойствии и умиротворении. И почему он нисколько не переживает о близком человеке? Или же очень хорошо скрывает свои чувства? К чему травмировать будущую жену душераздирающими стенаниями по жене нынешней!

— Наверное, экипаж уже подали, — намекнула Астаилу, что наше общение затянулось.

— Что вас не устраивает, Мариона? — огорошил сенатор неожиданным вопросом и даже развел руки в стороны, словно показывая: ну вот же я, такой желанный приз для многих, чем ты от них отличаешься?

Ничем, собственно. Я тоже вон замуж хотела за защитника, не видя, не зная, больше из тщеславия, чем руководствуясь иными соображениями, а сейчас не могла принять богатого, привлекательного, наделенного властью и на вид практически идеального мужчину. Что меня не устраивало?

— Вы не оставили мне выбора, Астаил.

— Заключи за вас помолвку родители, выбора тоже не было бы. Обратись вы к свахе, подбери она вам супруга — это тоже иллюзия выбора. Повсеместно браки заключаются по договоренности, я лишь ускорил события. Пожалуй, ошибкой было то, что действовал слишком прямолинейно и без околичностей. Сказал, что думал, не стал обманывать вас ложными признаниями и пространными речами. А для девушки весьма важны романтические подробности, предшествующие помолвке. Я прав или существует иная причина?

И снова он говорил очень складно. Как же выходило, что Астаил поворачивал ситуацию таким образом, будто, соблюдай он все указанные негласные правила, и я бы действительно не нашла что возразить? Похоже, он неплохо умел запутывать и убеждать собеседника. Я ощутила себя сейчас сродни Олайошу, который говорил: «О сенаторе, если исключить мои выводы и предвзятое отношение, невозможно сказать дурного слова».

— Хорошо, Мариона. Не отвечайте. Не желаю давить на вас больше, чем уже позволил себе. Жаль, что спешка и стремление не упустить шанс сделать вас своей невестой так повредили моей репутации в ваших глазах. Обстоятельства оказались сильнее моей воли и желаний.

— Я считала, ваше желание — это рудник, входящий в приданое. Помнится, вы говорили, в нем и заключается моя особенная привлекательность как будущей супруги. — Ну же, сенатор, эти речи вы объясните? Пытаясь очаровать свою невесту, не хотите ли припомнить то, что уже было сказано, как вы отметили, прямолинейно и без околичностей.

— Эта фраза обидела вас. — Астаил жестом раскаяния прижал руку к сердцу. — Я в первую очередь политик, Мариона, для которого интересы страны на первом месте. Оставив все как есть, спасая вашу семью от тяжелых обвинений, я не могу объявить владения рода Эста общественной собственностью. Все мы знаем, чем это грозит. Легально получить металл, столь необходимый Кенигхэму, я имею шанс, лишь взяв вас в жены. Составляющие приданого — это уже ваша собственность, то, что записано на ваше имя и перейдет мужу после официальной церемонии. Вы не можете это продать, подарить кому бы то ни было, как и ваш брат, в чье наследство входит второй рудник. Айн Эста пошел на подобный шаг, рассчитывая обезопасить будущее своих детей: что бы ни случилось, вы не должны были лишиться наследства. Надеюсь, понятно объяснил это с точки зрения закона, поскольку вы, безусловно, еще слишком молоды, чтобы знать все тонкости и нюансы. Я не планирую использовать шахты для собственного обогащения, моя цель — чтобы металл работал на благо других людей. Но это все нисколько не умаляет ваших достоинств, Мариона. Это лишь одна из причин, которая была озвучена в нашу встречу. Полагаю, сделай я упор на ваше очарование и привлекательность, вполне мог напугать. Вы не были готовы к подобному интересу с моей стороны, определенно требовалось время сперва принять сам факт помолвки. Пришлось выбрать вариант морального давления, хотя саму ситуацию я нисколько не исказил.

— То есть сейчас я уже приняла вас в качестве жениха?

— Вы говорите со мной на равных, а не как в тот день, на приеме. Разве это не показатель?

Вовсе не показатель, дорогой сенатор, я вообще-то планирую применить свой дар, чтобы избавиться от нежеланного жениха, а потому не вижу смысла упорствовать и лишний раз его злить. Благополучие родных важнее, знаете ли.

— Вы действительно очень красивая девушка, Мариона, невероятно привлекательная, с особым обаянием, но я не позволяю себе нарушить ту черту, которую вы сами провели в наших отношениях.

Нет у нас отношений, сенатор.

— Вероятно, вы еще не осознали, но уже постепенно привыкаете к этой мысли и иному восприятию меня вовсе не как отца Арто.

А это внушение, дорогой Астаил, и его основы нам объясняли в гимназии.

М-да. Встречаясь с сенатором третий раз в жизни, я сделала вывод, что он исключительно умен и отлично знает способы воздействия на собеседника.

— Хорошо, не буду беспокоить более. Карета и правда ожидает, я лишь желал выкроить минуту наедине с вами. До свидания, Мариона.

Он в несколько решительных шагов преодолел расстояние между нами, взял мою руку, прикоснулся к ней губами и, более не сказав ни слова, ушел. Сам же разговор оставил в моей душе весьма странное впечатление: я словно надышалась ароматным дымом, способным одурманить мозг, а в голове засела мысль: «Может, он в чем-то прав».

 

Глава 10

ПОДГОТОВКА

Тем же вечером наша группа собралась в большой гостиной, где мы обсуждали детали выступления. Окна были распахнуты настежь, поскольку вечер выдался очень душным. Девушки то и дело обмахивались листочками со словами сценария. Наше обсуждение приглушенными голосами было прервано громким появлением Селесты, которая прежде умчалась к директору выяснять насчет костюмов.

— Девочки!

Визг подруги больно ударил по ушам.

— Нам заменят балахоны? — первой подскочила староста.

— Нет.

Разочарованный синхронный вздох раздался в гостиной.

— Но я сейчас скажу такую новость, что вы про них забудете.

— Какую новость? — Любопытство овладело всеми без исключения, даже я вытянула шею, чтобы лучше видеть вдохновленное Сешино личико.

— Защитники, — полным сценического драматизма голосом сообщила Селеста.

— Что — защитники? — прогромыхал бас нашей веселушки.

— Они прибудут в башни в день выступления.

— О-о-о!

Это была именно та реакция, которую и ожидала подруга, а потом посыпались вопросы.

— Тише, тише! — Селеста вскинула руки. — Я сейчас расскажу все, что узнала от дяди.

Мы мгновенно замолчали.

— День образования школы, оказывается, совпадает с датой создания защитных сооружений. И в этом году у них юбилей. Поэтому защитники уже приехали в город и пока расположились там, но после для них выделят покои в отдельной башне.

— Их пустят в гимназию?

— Не могут не пустить, это великое событие. Раньше башни принадлежали им, они их построили!

— А кто, кто из защитников?

— Представители самых старых семей, девочки.

— О-о-о! И они приедут сюда!

— Приедут! — Леанна Гиса вскочила с дивана и в отчаянии заломила руки. — И увидят нас в кошмарных платьях!

Ужас охватил, кажется, всех девушек до единой.

— И даже если бы мы решились пойти против Эстель, сшить такое количество одинаковых нарядов не из чего.

— А если купить ткань в городе?

— Нужно получить разрешение на поездку и объяснить причину, а после еще пронести в школу объемные тюки. И если каждая будет шить на себя, то не все смогут успеть и закончить наряд к выступлению!

В гостиной воцарилась горестная тишина, даже мне стало тоскливо. Эсташ ведь тоже будет смотреть.

— Нас увидят все, даже арис Лоран там будет, а теперь, оказывается, и другие защитники, — выразила общую мысль староста, чуть не плача. — Это такой шанс, а мы… — тут она не выдержала и всхлипнула.

На свет появилась дюжина платков, и то тут, то там раздавались приглушенные рыдания. Никто из нас не обратил внимания на шелест бумажных крыльев. В открытое окно влетел белоснежный почтовый голубь и сделал круг под потолком. Удрученная, как и остальные гимназистки, я вздрогнула от неожиданности, когда на колени упала серебряная коробка размером с большую книгу. На переливающейся бумаге шло красивое тиснение золотыми буквами: «Самой очаровательной девушке. А. О.».

— Это снова твой таинственный поклонник, Маришка, — грустно заметила Сеша, умудрившись прочитать послание раньше меня.

— Какую красоту он прислал в этот раз? — подняли головы девчонки.

Что и говорить, все уже были в курсе наличия поклонника, вовсю примеряли к Арто способность быть жутко романтичным, и даже в такой печальной ситуации с типично женским любопытством утерли слезу и заблестевшими глазами воззрились на подарок.

— Ну, открывай! — поторопил меня кто-то.

Повинуясь общему напору, я подняла крышку и выдохнула от изумления. Внутри серебряной легкой коробки сидели крошечные и живые лазурные бабочки, они шевелили крылышками, золотистыми усиками и переливались в свете зажженных светильников.

Пока мы любовались ими с восторгом, сперва одна, а за ней и остальные взмахнули крыльями и вырвались на волю, стремительно взлетев под потолок.

— Ой, девочки, они сейчас улетят!

Мы вскочили на ноги, созерцая фантастическое зрелище. Бабочек оказалось огромное количество, в полете они быстро росли и стали размером с ладонь, и теперь наш потолок казался лазурным, а порхающие красавицы вдруг разделились и стали снижаться.

— Ой, ой! — Девчонки пищали, взвизгивали и ахали, когда щекочущие кожу насекомые усаживались на головы, руки, плечи. Я смотрела молча, любуясь переливами крыльев и восторгаясь необычной окраской. Таких ярких я прежде не видела. А они все садились и садились, даже ученическое платье скрылось под этими сверкающими крыльями. А потом мы все на мгновение лишились дара речи, потому что, когда последняя бабочка опустилась на последнюю гимназистку, произошло волшебство, и чудесные создания обратились изумительными нарядами.

Мы стояли, раскрыв рты, смотрели друг на друга и на одинаковые лазурные платья с открытыми плечами и пышной юбкой до щиколоток, надетыми на нас поверх школьных нарядов.

— Платья на выступление, — выдохнула Селеста, а потом поднялся такой гвалт и визг, что очень скоро в гостиную заглянула дежурная инспектриса, на наше счастье, учительница магического плетения, которой гимназистки тут же продемонстрировали новые сценические наряды. Она только улыбнулась, покачала головой и тихонько закрыла дверь, позволяя нам и дальше радоваться подаркам.

Девчонки хватались за руки и отплясывали посреди гостиной какие-то сумасшедшие танцы, а несколько сокурсниц напали на меня, сжав со всех сторон в крепких объятиях.

— Это все Маришка, девочки! Это ей спасибо надо сказать.

— Что вы, не мне! — Я быстро открестилась от этой чести. — Не я их покупала.

— Но это ведь твой поклонник, — заявила Аделаида, — значит, тебе спасибо.

— Да, да! Маришка, ты — чудо! Ты нас спасла.

— Как только узнаешь его имя, непременно расцелуй от всех нас.

Я оглядела счастливые лица и вздохнула про себя: «Может, на поцелуй он и рассчитывал».

Старый дом встретил молчанием и неподвижной тишиной. Однако обоих мужчин не остановили запертые ворота и тяжелый засов. Неслышно защитники вошли в полумрак двора, где под ветром качались и шелестели листьями деревья, бросая на землю темные пятна густых крон, и прошли в просторный зал с колоннами. Во всем музее теперь царили мир и покой, и только этот зал наполнялся неясным шепотом и шорохами.

Эсташ остановился посреди просторной комнаты, а Олайош замер чуть позади. Тени, скрывавшиеся в полумраке, неслышно заскользили к центру, обретая черты и линии обычных человеческих фигур. Вокруг тен Лорана собирались защитники, все те, кто получил послание и не замедлил откликнуться и кто оказался в состоянии приехать в башни.

— Этторе, — склонили они головы, — ты позвал нас на помощь.

— Спасибо, — просто ответил Эсташ, а Олайош выступил из-за плеча друга и по очереди пожал руки всем собравшимся в зале мужчинам.

— Я рад, я очень рад, — говорил растроганный Аллар, а ему отвечали искренними улыбками и крепкими дружескими объятиями.

— Расскажи нам весь план, хранитель. — Вперед вышел крепкий седовласый мужчина. По возрасту почти половина присутствующих годилась тен Лорану в отцы, но ни один из них и не вспоминал об этом. Уважение и почти преклонение, читавшиеся в их речах и движениях, заставляли Аллара особенно ясно ощущать тот внутренний трепет, который на подсознательном уровне он всегда испытывал в присутствии Эсташа.

— Вам хорошо знаком план башен и расположение строений. Назвать точный день и время нападения невозможно, но я ощущаю, что он приближается. В центре гимназии расположен колодец.

— Он очень глубок и прорублен в скале.

— Колодец до сих пор заполнен водой?

— Да. Но я смогу осушить его на определенное время, а ваша задача держать защитное плетение, которое не позволит воде вновь наполнить его.

— В чем основная роль колодца?

— Он станет убежищем для учеников.

Защитники оборачивались друг к другу, и хотя в полумраке большого зала неясно читались выражения их лиц, однако достаточно было прислушаться к своим ощущениям, чтобы почувствовать общую тревогу.

— Нет шансов закрыть школу, — подтвердил их подозрения Эсташ, — единственная уступка, которую может сделать директор, это объявить о коротких каникулах. Они дадут ученикам три дня отдыха от занятий после праздника, который мы назвали юбилеем башен.

— Этторе, полагаешь, на это время придется нападение?

— По моим ощущениям, да.

— То есть больше половины учеников на три дня заберут родители, — вступил в разговор Олайош. — Мы уже поработали в этом направлении, но, к сожалению, не всех удалось убедить, поскольку невозможно объяснить истинные причины. Полное отсутствие доказательств, друзья мои. Пришлось идти иным путем и придумать праздник. Благо точную дату по старому летоисчислению только мы и в состоянии назвать. Однако глава попечительского совета все же очень настаивал на отмене каникул, мы вынуждены были пойти на открытый конфликт с Орселем.

— Да, скандал в Сенате вышел знатный, — хмыкнул кто-то из защитников. — Ваш отец, тен Лоран, выступил с прочувствованной речью, заявив, что если защитников ставят в такие условия и они не имеют права даже почтить день гибели своих предков, то все представители высшей власти хоть сейчас готовы покинуть Сенат и более не возвращаться. Сперва слова не были приняты всерьез, но когда один за другим защитники стали подниматься со своих мест, многие, кажется, испугались и заняли сторону тен Лорана.

— Только очень жаль, что не вышло закрыть школу.

— Мы сделали все, что было в наших силах, — вздохнул Олайош.

— Так что же с колодцем? — прозвучал новый вопрос.

— Каждый защитник будет ответственен за свою часть башен. Постарайтесь разбить гимназистов на определенные группы, так проще держать их все время под наблюдением. Для каждого из вас готов план коротких переходов. Задача — провести учеников к колодцу и спустить в него. Вода станет естественной преградой со всех сторон, плюс наша магия, а вы будете заслоном для тварей.

— Мы не подведем, хранитель.

— Мы защитим детей пусть даже ценой своей жизни.

— Я рассчитываю на вас.

Столовая была заполнена гомонящими гимназистами. Все уже узнали хорошую новость — после выступления можно будет уехать домой на три дня. Я сперва тоже очень хотела поехать, а потом рассудила так: родители на летний сезон сняли дом в Сенаториуме, чтобы находиться в центре бурлящей светской жизни, и только осенью планировали вернуться в поместье. Папа с мамой хоть и не слишком любили эти развлечения, но ради будущего своих детей принимали приглашения на приемы и заводили полезные знакомства. Однако в городе у меня увеличивались шансы все три дня общаться с женихом, умеющим подгадывать моменты и отлавливать несговорчивую невесту. В общем, решила остаться в школе. Раз не будет занятий и заданий, смогу спокойно практиковать свой дар. Кстати, начать собиралась именно сейчас, ведь чем раньше, тем лучше. Нужно лишь загадать самое простое желание.

— А что сегодня на десерт? — спросила, оказавшись у раздаточного столика.

— Пирожки с ягодой, — ответила Селеста, придирчиво осматривая румяный сдобный пирожок и подсчитывая в уме, может ли она съесть два или лучше выбрать один.

— Вчера были со сливочным кремом, — вспомнила я и, состроив умильную гримасу, сложила ладони у груди, обращаясь к раздатчице: — У вас не осталось?

Обычно свежая выпечка просто не доживала до следующего дня, так что шанс найти один пирожок был непомерно мал, но пока женщина задумалась над вопросом, я сосредоточилась, закрыла глаза и от всей души пожелала получить пирожок со сливочной начинкой.

— Нет, тэа, — качнула головой готовщица.

— Совсем-совсем? А вы не посмотрите? Может, один где-то потерялся на холодильной полке? Это мои самые любимые. — Разочарование было столь сильно, что даже голос чуточку охрип.

Не вышло.

— Дайте минутку, — сжалилась при виде вселенского горя сердобольная женщина и скрылась за дверью раздаточной.

— Тэа, — вернулась она через минуту, — остался крем. Если вы так хотите именно сливочный, то держите. — Она быстрым движением сделала сбоку надрез, вынула ложкой ягодный джем и наполнила пирожок сливочной начинкой.

С вытянувшимся лицом я наблюдала за всеми манипуляциями, после чего приняла свой трофей и, уже опустившись за стол, подперла голову ладонями и уставилась на пирожок.

Это считается исполнением желания? Во вкусе пирожка смешались густые сливки и легкий аромат ягод. Или не считается? Я загадала получить пирожок, я его получила, но, кажется, это не совсем то, на что рассчитывала.

— Знаешь, Маришка, ягодные лучше, — откусывая от своего, пробормотала Селеста, — в них полезных веществ больше. Хотя для фигуры все одинаково вредные.

День праздника приближался, и в последнюю неделю перед выступлением даже на уроках царила веселая атмосфера. Мы репетировали каждый вечер в танцевальном зале, а после разбегались по комнатам. Я размышляла о своих способностях и никак не могла избавиться от крошечного червячка сомнения, будто наличие дара мне не померещилось. Словно просто очень хотела, чтобы он у меня был, вот и придумала. Однако же все так совпало: слова Олайоша и мои ощущения, ведь с самого детства казалось — иногда, но желания исполнялись. А потом Аллар объяснил, что дар окончательно формируется к совершеннолетию и после него хаоса в претворении пожеланий в жизнь уже не наблюдается. Ведь именно сейчас действительно исполнилось загаданное с Эсташем в точности, если не считать губительных последствий. Но здесь дело не в том, как все материализовалось, а в непродуманности вопроса. Я сформулировала таким образом, что тот, кому было известно об уникальных чертах защитников, по-другому бы его исполнение представить не смог. Хочешь пробудить инстинкты воина, получай опасности по полной программе. В итоге я лишь усилила пропасть между собой и тен Лораном.

Не всегда, когда он находился рядом, что-то происходило, скорее это случалось при возникновении определенных обстоятельств и существовании неких необходимых для исполнения условий. Архъана уже давно росла и набиралась сил неподалеку от прудов, но ее не тревожили, а низший спал в зазеркальной комнате вовсе не пару дней. Когда же рядом оказывалась я и неподалеку находился Эсташ, закон мечты срабатывал, точно отлаженный часовой механизм, без проволочек и сбоев.

Что же касается заклинания сенатора, только недавно при помощи Доминики я смогла откопать в библиотеке книгу о крепких заклятиях. Согласно информации, обещание о неразглашении некой тайны закреплялось у конкретного человека на уровне подсознания. То есть именно оно, мое подсознание, выдавало всевозможные способы, которые позволили бы нарушить слово. Таким образом, клятва словно заранее понимала, как я смогу извернуться, чтобы подать знак или намек, и блокировала подобные усилия.

Очень печально, но поделать ничего было нельзя, а потому я молчала и упорно тренировалась. И так и этак прокручивала в голове информацию о жрицах и их молитвах, а также о единственном идеально исполнившемся желании. В итоге пришла к такой мысли: если от всей души хотеть исполнения чего-то, оно осуществляется немного не так, даже когда формулировка продумана основательно. Единственный момент, наводивший меня на определенные умозаключения, — это воспоминание, когда загадала быть спасенной защитником. Помню, что на границе яви и сна подумала без малейшего душевного напряжения, но с затаенной надеждой: «А если бы Эсташу приходилось спасать меня…»

Первый эксперимент в схожих условиях провела в ночь перед новым учебным днем. Ложась спать, заранее придумала и сформулировала пожелание, а уже засыпая, постаралась вспомнить о нем. Звучало это так: «Будет совсем замечательно, если по ту сторону окна распустятся белоснежные малисы». У этих цветов был такой приятный аромат, что появление их за окном подарило бы ощущение бескрайних белоснежных просторов заповедных равнин Кенигхэма, где эти дикие растения встречались в больших количествах. В предгорье, в частности у подножия башен, они тоже росли, только не так обильно.

Утром, когда проснулась, в первую очередь подбежала к окну и разочарованно вздохнула: гладкая стена без признаков растительности…

— И как тебе уроки оформления интерьера? — с улыбкой поинтересовался Олайош, когда я заглянула к нему в начале недели с большой подарочной коробкой чая, привезенного в день свидания с родителями.

Слава всем милосердным созданиям, он больше не злился, точно смирился с моим решением или же просто старался не думать об этом выборе. Казалось, мысли Аллара всегда заняты чем-то важным и на размышления о посторонних проблемах, обдумывание которых не требовало немедленного решения, у него не хватало времени. Словно Олайош отодвинул лишние заботы на потом.

— Я знаю теперь, что в светлой комнате стены лучше декорировать более холодными оттенками, и наоборот.

— Какие важные сведения, — поддел меня наставник, — это пригодится больше, чем помешать противнику приблизиться, всего лишь выставив вперед ладони.

— О-о, вы так можете?

— Мне лучше удаются плетения, как и тебе, просто заглянул на днях на урок магзащиты, а они там отрабатывали друг на друге магические удары. Выглядело забавно.

Вот же досада какая! Они учатся полезному, а я ерундой страдаю.

— Ты, Маришка, как только своей наукой овладеешь, приезжай в гости. Предложишь, чем отделать гостиную в северной части особняка, а то я никак определиться не могу.

Кивнув со знанием дела, про себя пожелала куснуть насмешника, который на днях заглядывал в тренировочный зал и поймал меня за тем, как полным тоски взглядом я провожала входящих в класс Эсташа сокурсниц. И ведь понятно, что Олайош не со зла подтрунивал надо мной. Он, как человек взрослый и наблюдательный точно мог приметить интерес одной тэа к молодому преподавателю, однако обстоятельства сложились не в пользу этих чувств. Шанса с арисом у гимназистки не было, и поэтому она не стала противиться воле родителей и согласилась на помолвку. Помолвки ведь могут длиться долгое время, даже до окончания обучения, если это всех устраивает. Однако Олайош явно хотел, чтобы я воспротивилась, как он полагал, договоренности между моей семьей и Орселями, вот и не упускал случая подначить, задеть. Видимо, желал заставить меня одуматься, отказаться.

— Родителям передай огромное спасибо от истинного ценителя чая, — оторвал от воспоминаний и вернул меня в учительский кабинет голос Аллара. — А пока идем, провожу тебя к выходу.

— Здесь сегодня удивительно оживленно. — Отставляя в сторону уже опустевшую чашку, я поднялась на ноги. Занятость Олайоша не удивляла. Прежде мы могли долго просиживать возле низкого столика, разговаривая обо всем на свете, но в преддверии их важного праздника Аллар нашел лишь пару часов на свою ученицу. — Скоро эту башню отдадут защитникам?

— Да, на время разместим их в кабинетах, а консультации перед выступлением вам не особо нужны. Все равно большую часть вечеров проводите в репетициях. Очень уж тщательно готовитесь, — хитро прищурился Аллар, намекая на ажиотаж, который устроили тэа вокруг защитников.

— Наш первый бал — событие значительное, — улыбнулась ему в ответ, — но даже там не будет такого количества представителей старинных семейств, они не часто принимают приглашения.

— Из них половина уже женаты.

— Зато у них есть сыновья, а у второй половины еще нет жен.

— Коварные создания, — потрепал по голове Аллар, — все у вас продумано.

Мы пошли дальше по коридору, минуя лаборатории, в которых тоже суетились ученики. Гимназисты помогали освобождать комнаты и переносили все ингредиенты и аппараты в отдельное помещение, где их опечатывали преподаватели во избежание непредвиденных последствий.

— Осторожно! — Аллар придержал за руку, когда из-за резко распахнувшейся двери выскочил гимназист и поспешил по коридору, держа в одной руке реторты, а в другой подставку с колбами.

— Теон, — крикнул ему Аллар, — вы уронили!

У нерасторопного парня, который в спешке этого не заметил, из кармана вывалилась коробочка. Именно ее подхватил Олайош, желая остановить торопящегося гимназиста. И только я обратила внимание, что по полу заскакал бурого цвета шарик и откатился к стене напротив.

— Арис Аллар, тут еще что-то укатилось.

И только я успела это сказать, как прогремел оглушительный взрыв. Помню лишь, что взрывной волной меня отбросило назад, а сверху, кажется, упал большой обломок стены.

Уплывающее в темноту сознание еще фиксировало отдаленные, полные ужаса крики.

— Ее убило!

— Уберите камни, девочка еще жива.

— Немедленно бегите в лазарет, зовите врача!

— Как жутко… Здесь и врач не поможет.

И голос Олайоша, перекрывший все крики:

— Зовите Лорана!

 

Глава 11

ПОЦЕЛУЙ

Боль бывает невыносимой, невозможной, а краткие передышки словно еще больше усиливают ее. Уставшее, измученное тело только переводит дыхание, как его погружают в новую пучину боли. Мучительно, нестерпимо. Кажется, что еще чуть-чуть, и не выдержу, но проходит это чуть-чуть, и наступает краткая передышка. А потом снова острые спазмы и ощущение, что тело разрезают на кусочки и снова сшивают острой длинной иглой и железными, раскаленными на огне нитками. В этой темноте, в этой муке, после бесконечных не слышных никому криков, когда с тоскливой тяжелой безысходностью осознала, что из мрака никогда не выбраться, ощутила слабое свечение и тепло, его приносил мне тихий-тихий и очень далекий голос. И хотя ощущения слишком медленно набирали силу, но абсолютно волшебным образом отгоняли боль, помогали терпеть не на пределе возможностей, а с надеждой, что агония наконец-то закончится.

— Мне важно узнать о ее состоянии.

Тихий шелестящий ответ вновь ударил по ушам, погружая в слепящую муку.

— Только из уважения к директору я допустила мужчин на женскую половину лазарета. Вам запрещено здесь находиться. Что касается диагноза, девушка идет на поправку.

Другой голос я тоже не узнавала, но и он отзывался болью в теле и голове.

— Арис Лоран, мы должны идти. Благодарю, дона Осха, за разрешение проведать раненую. Вы ведь понимаете, как мы все напуганы произошедшим, как сильно волнуемся, а арис был очевидцем этих событий и именно он доставил девочку сюда.

— Лазарет находится в ведении попечительского совета, директор, я пошла на уступки, но, простите, не позволю приходить сюда и сомневаться в эффективности моего лечения.

Тихий, ласкающий голос, раздавшийся в ответ, вновь принес умиротворение. Мне физически становилось легче, когда вслушивалась в звучание теплого голоса, хотя не понимала смысла того, о чем говорилось.

— Я не сомневаюсь, что за ней здесь надлежащий уход. Мне не нравится, что ей до сих пор больно. Болевые ощущения должны были пройти еще вчера.

Противное и раздражающее шипение заставило внутренне скорчиться от нового всплеска терзающих ощущений.

— Вы намекаете, что врач лазарета, проработавший столько лет в этой сфере, не обладает достаточными знаниями и не может позаботиться о пострадавшей? Не знает, когда и что проходит, а когда это практически невозможно? Если пациентка испытывает боль, значит, она неотъемлемая часть процесса восстановления, и не вам указывать на сроки. Я ее лечу!

— И мучаете одновременно?

— Арис Лоран, прошу вас, не нужно конфликтов. Дона Осха лучший практикующий врач и уже несколько лет служит в гимназии. Давайте положимся на ее слова.

— Директор, это уже чересчур! На каком основании рядовой преподаватель является в лазарет и начинает обучать меня основам медицины? Я ведь не являюсь на ваши занятия, арис, — я тоже могу усомниться в вашей квалификации как учителя.

— Успокойтесь, успокойтесь, дона. Арис Лоран, прошу, идемте же. Руководство не имеет права вторгаться на территорию больничного крыла, наши полномочия не позволяют вмешиваться в работу персонала. Врач здесь действительно дона Осха и не нам быть недовольными ее методикой.

Два противных, вызывающих дрожь и боль голоса хотели взорвать мой мозг. Они кричали и звучали в голове на разные лады, терзая и без того сильнейшей мигренью.

— Не в моих полномочиях осуществлять вместо вас контроль в гимназии, директор, но я не вправе уклоняться от собственного долга, даже если это грозит большими проблемами. Прошу вас, отступите в сторону.

— Арис Лоран, что вы…

Оглушительный, ужасный крик ударил наотмашь по лицу, прошелся тяжелым железным прутом по ребрам и придавил грудную клетку, лишив меня воздуха, на миг погрузил обратно в кошмарную темноту, а после боль вдруг ушла. Разом, мгновенно отступила. Мрак растаял под лучами мягкого света, легких, теплых прикосновений, и я снова могла дышать. Дышать и жить.

Голоса вернулись, вырвав из мягкого забытья, в котором теперь было так спокойно находиться. Только звучали они тревожно. Доносились знакомые слова, и хотя по-прежнему не проникали в сознание, но приносили умиротворение. Я узнавала родные интонации, приглушенные моей неспособностью окончательно вернуться в реальность. Эти голоса не могли причинить вред.

— Пробраться в лазарет посреди ночи? Ты с ума сошел, Эсташ. Она же поправится, сам говорил. А после твоего последнего поступка директор до сих пор разгребает последствия. Теперь попробуй докажи, что Осхой руководила подселенная сущность. Тебе запретили сюда приходить.

— Честно говоря, я сейчас почти не слышу твоих мудрых наставлений, Олайош. Мне нужно сосредоточиться, закончить диагностику.

— Ты знаешь, что нас погонят отсюда поганой метлой, если обнаружат возле постели гимназистки и на закрытой территории? Отсюда — это из гимназии, мой друг. И если я еще переживу, то ты — нет. К чему рисковать столь необходимой тебе работой? Ведь девочка в порядке. Новая врач клятвенно заверила меня, что это так, и она не врала. Кости быстро срослись, состояние стабилизировалось, так она сказала.

— Именно что быстро. Очень быстро, Олайош.

— И что?

Во втором голосе, звучавшем не так мягко и успокаивающе, но удивительно по-родному, слышалось беспокойство.

— Процессы были ускорены.

— Это обычная практика, чтобы девочка быстрее поправилась.

— Подозреваю, подселенная сущность завершила процесс. Перед гибелью тварь поняла, что я уже догадался, но, поскольку не успевала ее убить, могла нанести последний незаметный удар из мести. Позволь мне взглянуть внимательно, не мешай.

— Разве я мешаю? Как скажешь.

Я лежала, покачиваясь на волнах умиротворения, и снова ждала, когда раздастся тот голос, к которому тянулась, точно цветок к солнцу. От него веяло спокойствием, надежностью. Было очень хорошо просто слушать и знать, что я в безопасности. И голос раздался снова.

— Ускоренная регенерация заставила кости срастись неправильно.

— Что это значит?

— Она останется калекой и не сможет пользоваться рукой.

— Прости, я, кажется, неправильно тебя расслышал?

— Правильно расслышал, Олайош.

— Как так? Врач же сказала, все в порядке.

— Здесь наведены чары, увидеть можно лишь при высшей степени концентрации, когда переходишь на иной уровень осязания и подключаешь внутреннее зрение. Это непросто, и в обычных ситуациях к такой практике прибегают нечасто, она не всем доступна.

— Да за что девочке такое? Мариона ни в чем не виновата!

— Какое тварям до этого дело? Человеческая боль для подселенных — пища. А месть — способ поквитаться с защитниками за свою гибель, потому что нам есть дело до людских страданий.

— Что ты сейчас делаешь? К чему эти жуткие инструменты?

— Когда я заставляю Мариону шевелить пальцами, ей становится больно, значит, не все потеряно. Руку можно спасти, если действовать прямо сейчас. Времени практически не осталось. Еще час, и последствия процесса регенерации невозможно будет повернуть вспять.

— Цахарис, ты будешь ломать ей кости?

— И сращивать заново.

— Я не могу на это смотреть, Эсташ. Ты знаешь, я не из слабонервных, но на это смотреть не могу.

— Не смотри. Я сделаю все сам. Лишь помоги обездвижить ее. Держи фиксирующими плетениями, больше ничего не требуется.

— А если она этого не выдержит? Девочка едва вернулась с того света.

Второй голос почти срывался на крик, казалось, ему сейчас очень плохо.

— Выдержит.

— Цахарис! Иногда мне самому кажется, что у тебя нет чувств. Даже рука не дрогнет! И ты так спокоен, невозмутимо выкладываешь эти кошмарные штуковины рядом с ней.

— Ощущай я дрожь в пальцах, и за годы практики не провел бы и половины операций.

— Это же орудия мясника!

— Они могут сойти и за хирургические инструменты.

— Ты понимаешь, о чем я. Ты ничегошеньки не чувствуешь насчет девочки!

— Чувствую.

— В это сложно поверить, даже зная о твоей способности ощущать страдания других.

— Тогда не верь. Как тебе легче, так и рассуждай, Олайош. Просто знай, владей я такой способностью, и забрал бы ее боль себе. Но позволить даже минутную слабость не имею права, у меня нет этой минуты. Если ты не можешь выдерживать ее мучений, я справлюсь один.

— Прости, Эсташ, прости. Сорвался. Сейчас возьму себя в руки. Я был не готов морально. Радовался, что она поправляется, считал лишний поход в лазарет в такой ситуации совершенно бестолковой и опасной для тебя затеей, не знал о твоих подозрениях. Но я уже собрался. Теперь говори, что мне делать, направляй, иначе я с собой не справлюсь. Буду слушать, не стану думать и спорить, буду лишь выполнять твои указания.

— Пожалуйста, запусти плетения, пора.

Я не ожидала ничего плохого от этого мягкого, обволакивающего и дарящего спокойствие голоса, я не готовилась к глухому звуку удара и новому всплеску невыносимой боли. Однако темнота оказалась милосердной, на этот раз я очень быстро перестала что-либо чувствовать.

— Маришка, ты меня слышишь? Маришка!

Приглушенный бас я бы узнала и по ту сторону межмирья.

Кровать прогнулась под весом Эстелы, а на лоб легла широкая ладонь подруги.

— Жара нет, и выглядишь уже не как покойница. Ну что не отзываешься, Маришка?

Мне принудительным образом раскрыли глаза, и, по счастью, я смогла не закрыть их обратно. Мир постепенно обретал очертания, пока обводила взглядом комнату, в которой оказалась, и девушку, сидевшую на моей постели.

— Ну вот же, вот же, очнулась! — Эстела от радости подпрыгнула, и кровать испуганно заскрипела. — Мне сказали, что ты скоро в себя придешь, но ты все спала и спала. Сколько можно? Пришлось будить.

Она нахмурила брови и весело погрозила пальцем:

— Надо больше находиться в сознании, так они заявили, а ты никак не желаешь просыпаться.

Девушка склонилась ниже и очень осторожно погладила меня по лицу:

— Как себя чувствуешь?

Я покачала головой, и движение далось на удивление легко.

— Сама не понимаешь?

Кивнув, заметила белое покрывало, закрывавшее меня до самого подбородка.

— А говорить можешь?

— Я… — Голос прозвучал хрипло, но без надрыва. — Могу.

— Ой, как же я рада! Жаль, тебя пока даже обнять нельзя.

Я окинула взглядом белую, до пят, рубашку Эстелы, а она отреагировала на мое удивление взмахом руки.

— Ерунда, это я тоже в лазарет загремела!

— Как загремела?

— Из-за веселина. Арис Лоран меня в коридоре вдруг подозвал, посмотрел так внимательно и спрашивает: «У вас кружится голова, тэа?» Она и правда кружилась последнее время, однако все равно показалось забавным, что он угадал. Еле смех сдержала. А он вдруг сказал: «Пока не стало хуже, отправляйтесь в лазарет». И все, я едва порог переступила, как меня на койку уложили и давай издеваться. Они называли это промыванием желудка и выведением веселина из организма. Хорошо, что ты уже очнулась, а то меня сегодня выписывают. Маришка, ты сохранишь одну тайну? Я просто ненароком такое увидала, пока они думали, что сплю. Решили, раз напоили снотворным, точно отключусь, но оно не подействовало. Слабовато, видимо, или это из-за веселина, с ним я могла сутки не спать. Так что, рассказать? Ты ведь умеешь хранить тайны?

Я кивнула, глядя на непривычно торжественное лицо Эстелы.

— Ночью, пока ты спала, сюда пришли арисы Лоран и Аллар, и Эсташ проводил операцию.

— Какую операцию?

— Вот с этой твоей рукой. — Эстела указала на мое плечо.

Я мигом стянула одеяло, чтобы узреть кипу белоснежных бинтов, облепивших руку от самого низа, включая пальцы, и до верха.

— Это гипс?

— Ага. Эсташ накладывал, а Аллар бинты подавал. Смотри, как аккуратненько сделано. Он сперва руку будто ломал, а потом загипсовал. Я притворялась, что крепко сплю, и сквозь ресницы за ними наблюдала. Хотела еще подслушать, но они тихо говорили, Аллар только один раз вскрикнул: «А если она этого не выдержит? Девочка едва с того света вернулась».

— Так и сказал?

— Да. Слушай, Маришка, а защитники исцелять умеют? Я думала, они больше по защите. Война, драка и все такое прочее.

Я потерла лоб, пытаясь что-то сообразить. Мысли двигались в голове туго и со скрипом, как плохо смазанные шестеренки.

— Зачем он ломал мне руку, а потом наложил гипс?

— Не знаю. Еще и ночью дело было, кабы не светильники, которые они вокруг постели зажгли, ничего и не разглядела бы.

— А почему с того света? Я же не умирала? Что случилось?

— Ты не помнишь?

Я лишь вздохнула в ответ, в голове была полная каша.

— Насколько знаю от девчонок, ты шла по коридору после консультации с Олайошем, а один из гимназистов в этот момент переносил реактивы из лаборатории. И он, представляешь, вместо того, чтобы все по правилам сделать, то есть поместить коробку в специальный герметичный сундук, а потом уже его оттащить учителю, все по карманам распихал и помчался. Мол, сундук слишком тяжелым показался.

Перед мысленным взором возник скачущий по полу бурый шарик.

— Шарик взорвался?

— Там реакция произошла. Он докатился до стены, а возле нее вроде баки стояли, их хотя уже унесли, но немного воды расплескалось. Понимаешь, шарик бы не взорвался в другом случае, а тут все совпало: и реагент, и вода, и ты.

— Случайное стечение обстоятельств?

— Трагическое, как заявил директор. Говорят, выглядело жутко, потому как тебя камнями придавило. Аллар велел позвать тен Лорана. Дальше вообще непонятно что было. Всех гимназистов из коридора выгнали, кто из преподавателей там оказался, помогали тебя вытащить, а кто-то в лазарет за врачом и носилками отправился, но врач не пригодился, в отличие от носилок, потому что Олайош с Эсташем тебя сами в лазарет принесли. Еще ходят слухи, будто защитник тебя воскресил, якобы нереально выжить было. Но ты сама знаешь, что наши теоны любят приврать. Как думаешь, Маришка, защитники умеют воскрешать?

— Никто не умеет воскрешать, — решительно ответила на это, а сама припомнила разговор с Селестой, когда подруга пыталась понять, не приходится ли Эсташ родственником некоему известному врачу Лорану, которым сам командир Этьен восхищался. Но после она пришла к выводу, что такое невозможно, ибо если он спасал гвардейцев, значит, имеет ранг военного доктора, но абы кому подобное звание не дадут, для этого нужно очень долго практиковать.

— Эстела…

— А?

— Я сейчас ничего не соображаю. В голове хаос полный. Давай молча полежим?

Наша веселушка прикусила язык, видимо, мой вид мог вызвать сострадание у кого угодно, даже у любившей поболтать гимназистки.

Я же очень быстро уснула, а проснулась из-за прикосновения к щеке — легкого, но вызвавшего щекотные мурашки по телу. Открыв глаза, увидела, что в пустой комнате царит полумрак, а над постелью склонился Эсташ.

Наверное, сон.

— Арис Лоран, — обратилась к сновидению, — уже ночь, раз вы мне приснились?

Кажется, только что было утро.

— Еще вечер, Мариона, я лишь заглянул к вам по дороге, убедиться, что гипс действительно можно завтра снимать.

— По какой дороге? — Я нахмурила лоб, напряженно размышляя о немаленьком расстоянии между жилой частью башен и лазаретом.

— По весьма дальней дороге, — подтвердил подозрения защитник.

Я присмотрелась к сновидению внимательней, отметив печать беспокойства на обычно невозмутимом лице, и усомнилась, что все еще сплю.

— А зачем вы лично проверяете?

Эсташ, внимательно осматривающий забинтованную руку, поднял глаза и произнес:

— Мне так спокойнее.

На его заявление я не нашлась что ответить и тихонько лежала, пока тен Лоран не закончил осмотр. Когда мужчина выпрямился, задумчиво глядя на меня, не выдержала и вновь спросила:

— Наверное, думаете, как хорошо, что в этот раз я вас не вовлекла в неприятности.

— Размышляю, Мариона, — тяжело вздохнул Эсташ, — куда бы вас спрятать, чтобы неприятности больше не находили.

При этих словах в груди сжалось и сладко и тревожно.

— Но, — продолжал защитник, — ваши родные и семья жениха будут против.

— Общественность вас не поймет, — подтвердила, пытаясь успокоить расшалившееся сердце. Так откровенно это прозвучало, это только во сне могло быть.

— Будь вы моим женихом, — смело заявила сновидению, — вы бы не возражали.

— Не имею привычки возражать самому себе, — усмехнулся защитник.

Кстати, о женихе.

— А как вас кольцо не ударило?

Тен Лоран перевел взгляд на мою забинтованную руку и равнодушно пожал плечами.

— Я его заблокировал на время. Когда снимут гипс, оно снова будет вас охранять.

Что? Так просто взял родовое кольцо с сильнейшей магией и заблокировал? Теперь убедилась, что точно сплю. Все мои желания в этом сне сбывались.

— Вы и так можете? И даже снять могли бы?

— Снимает тот, кто надел, Мариона. К вашему счастью, оно оказалось на пальце в тот вечер и спасло вам жизнь, как и Слеза Филиппа. Только камень с подвески рассыпался, приняв на себя часть удара. Фамильные реликвии более стойкие в плане защиты.

Я посмотрела на забинтованную руку, чувствуя не то растерянность, не то удивление. Вещица Орселя вдруг оказалась полезной. То есть даже хорошо, что оно не снималось? Или Эсташ преуменьшил собственную роль в происшествии, а слухи о чудесном спасении вовсе не были преувеличенными? Наверное, он не желал, чтобы я чувствовала себя обязанной. Вполне в его духе. Как же глупо, оказывается, было избегать наших встреч, ведь все связано исключительно с возможностью снасти меня от смертельной опасности, а не с его присутствием рядом. Могла бы и не пропускать занятия. Меня так огорчила подобная мысль, что я тут же ее выболтала:

— А я не хотела с вами встречаться.

Смена темы была довольно резкой, но тен Лорана это не смутило.

— Мы с вами и не встречаемся, тэа, а каждый раз сталкиваемся при весьма необычных обстоятельствах. Может, именно в данный момент вам очень хочется о них рассказать?

— Рассказать? О чем мне хочется рассказать? — Я даже испугалась требовательного тона и испытующего взгляда. Это слишком проницательное сновидение или… Неужели все происходит наяву?

— Например, о каком-нибудь старом заклятии, найденном случайно, а может быть, и нарочно. Иначе как объяснить, тэа, что вы попадаете в такие невообразимые ситуации?

Слова «а я вас каждый раз спасаю» повисли в воздухе. Хотелось спрятаться под одеяло, и я опустила глаза, точно провинившийся ребенок, но не спешила приступать к объяснениям. Как ему раскрыть правду? Пускай кольцо заблокировано, клятва-то действует. Жаль, что вместе со способностью кольца бить других представителей мужского пола Эсташ заодно помолвку не отменил и нерушимое обещание не снял.

— Будете молчать?

Я тяжело вздохнула:

— А вы будете на меня воздействовать?

— В вашем состоянии это нежелательно. Печально, что сами рассказать не стремитесь.

Я продолжала внимательно изучать одеяло.

— Как хотите, Мариона, — резко вымолвил он после нескольких минут молчания, и впервые в голосе тен Лорана мне послышался гнев.

— Я убедился, что вы в порядке, тэа Эста. Завтра гипс снимут и сможете вернуться к обычному ритму жизни.

— И танцевать смогу на выступлении?

— Хоть весь день танцуйте, не повредит.

Ничего себе! Он точно злится.

— Спокойной вам ночи, тэа.

Очень сильно злится. Никогда не слышала, как слово тэа произносят таким образом, чтобы каждая буква звучала жестко и хлестко.

Он отвернулся и направился к двери, а на меня вдруг накатила мысль: он же меня спас! И хоть спасибо надо сказать, пока есть шанс.

— Арис Лоран! — Вывернувшись из-под одеяла, уронив его на пол, я довольно неуклюже ринулась к двери, поскольку плавно перемещаться с загипсованной рукой было невозможно.

Он обернулся, когда я его уже догнала и замерла в одном шаге. Вот такая взъерошенная, в белой больничной рубашке, ни разу не хрупкая недомогающая дева, по-благородному бледная и отчаянно прекрасная, а всклокоченное чудо в бинтах. Я бы хотела патетически сложить у груди в молитвенном жесте ладони и рассыпаться в благодарностях, но замешкалась из-за невозможности шевелить рукой. А замешкавшись, смутилась и растерялась.

Эсташ опустил взгляд вниз, на мои босые ноги, и сказал:

— Вернитесь в постель, тэа, пол холодный.

От очередного проявления его заботы чувство признательности напрочь снесло плотину сдержанности, а глаза защипало от слез. Голова поникла, я пыталась не плакать, но выговорить слова благодарности вновь не могла.

Эсташ больше не стал взывать к здравому смыслу, убедившись в его полном отсутствии, а без лишних уговоров наклонился и подхватил меня на руки. В растерянности я даже позабыла о слезах и уткнулась носом в широкое плечо.

Он донес до кровати, уложил, накрыл одеялом, а когда хотел отстраниться, я схватила его здоровой рукой, не позволяя выпрямиться.

— Подождите. Я вас хотела поблагодарить. Спасибо большое за все. Огромное! И не знаю, как высказать… В общем…

В общем, если в момент сильного душевного волнения позволить сокровенным желаниям вдруг вырваться на волю, то можно умудриться воспользоваться близостью Эсташа и почти случайно его поцеловать. Сумбурно, неуклюже опять же, очень быстро коснуться сжатых губ и также быстро отклониться, испугавшись собственной смелости. Точнее, попытаться отклониться, потому что, если тебя вдруг удержит легшая на затылок ладонь, сбежать окажется сложно, и как итог, все закончится совсем другим поцелуем.

Почему именно сейчас он не нашел в себе сил отстраниться? Зачем было хвататься за этот шанс совершить мучительную для обоих ошибку? Ведь он выдержал, увидев обезумевшего от паники Олайоша, в лице которого не было ни кровинки, не поддался эмоциям, даже опустившись рядом с ней на колени, очень осторожно касаясь девушки, от чьего тела отводили глаза остальные. Понимая тогда, что и кольцо, и магическая подвеска лишь отсрочили неизбежное, а шансов спасти как никогда мало. С трудом улавливая почти неслышное дыхание, не поддался слабости, задействовал собственный дар и все силы, что давала дивная кровь, не имея шанса ошибиться, складывал воедино сложнейшую мозаику, кусочек за кусочком восстанавливая, устраняя ужасные повреждения, и совладал в итоге. В самой сложной ситуации справился в первую очередь с самим собой, а потому и ее спас. И после, когда верный друг обвинил в равнодушии, понимая истинное положение дел, но из-за паники не в силах бороться с душившими чувствами, он и тогда не позволил рукам опуститься. Сознательно мучил, ощущая все ее страдания, ради единственной цели, чтобы в будущем ей не было еще больнее. И пройдя через все это, сорвался в последний момент. Так долго держал дистанцию, чтобы теперь не суметь отпустить.

Почему волшебство, которое дарят поцелуи, называют нарушением приличий? Если чистое и светлое счастье зажигается во всем теле от прикосновений, разве это можно считать грязным и порочным? Отчего у жениха, вынудившего обманом и шантажом заключить помолвку, якобы есть права на меня, а мужчину, заставлявшего голову кружиться и тело трепетать, следует отталкивать? Кто придумал эти правила? С какой целью? И разве не жестоко разлучать с тем единственным, кем стала жить и дышать?

Наверное, не целуй он меня так яростно, дай хоть секунду на вдох, и я бы не удержала слово, которое жгло мне губы. Такое короткое и емкое, способное выразить разом все чувства, невероятно сложные, безумно запутанные и очень простые. Я прежде не знала, что испытываешь, когда произносишь это слово, что чувствуешь в глубине души и сокровенных уголках сердца. Тем более не занималась самообманом, сознательно накручивая себя лишь потому, что в гимназии появился молодой и привлекательный учитель. Не поднимала ажиотаж вокруг его присутствия в школе, не писала глупых записок, не любовалась бесконечно тайком нарисованным портретом и не восхищалась каждым словом и жестом. На волне общего вдохновения и бурлящих в крови эмоций я ни в чем себя не убеждала. Как же так вышло, что пропала и теперь не могла отстраниться, только безумно хотела сказать одно-единственное слово: «Люблю».

 

Глава 12

БЛАГОДАРНОСТЬ

Жуткий грохот по ту сторону двери, словно рассыпали по полу железные миски, не одну или две, а целую сотню, сотряс воздух погруженной в полумрак комнаты. Эсташ первым прервал поцелуй, а я не сразу пришла в себя. Когда же очнулась, увидела, что сижу на коленях защитника, прижав голые ноги к его бедрам. Больничная рубашка неожиданно укоротилась, подпрыгнув совсем высоко, а от поцелуев горели плечи, шея, лицо. Пальцы здоровой руки цеплялись за его рубашку, его рука крепко обнимала за талию, а вторая запуталась в моих взъерошенных волосах. Я сейчас и объяснить не могла, каким образом оказалась именно на его коленях, поскольку прежние ощущения от поцелуев перекрыли все, объединившись в общее чувство всепоглощающей эйфории.

— Что это? — Я испугалась грохота тем сильнее, чем неожиданней оказалось возвращение в реальность.

— Сигнал, что мне пора уходить.

Он осторожно провел рукой по спине и на миг прижался к моему плечу, замер на секунду, достаточную для одного короткого вздоха, ожегшего шею, а после очень бережно меня отстранил.

Соображай я чуточку быстрее, понимай, в какой ситуации оба оказались, и не бойся Эсташ причинить мне боль неосторожным движением, мы не потеряли бы драгоценное время. На месте защитника я просто столкнула бы неуклюжую заторможенную девицу с колен и быстро ушла тем тайным проходом, который помог ему попасть в лазарет. Он же переместил на кровать осторожно, избегая задевать мою больную руку, и только после поднялся. Замер рядом с больничной койкой, выпрямившись во весь рост и пристально глядя на дверь. И только тогда мне стало понятно, что защитник не успевал уйти. Кто бы ни напоролся на громкую ловушку по ту сторону закрытой створки, он уже разобрался с последствиями и повернул ручку.

Дверь открылась, приглушенный свет от зажженного ручного светильника выхватил из темноты фигуры женщины в белом чепце и мужчины, чье осунувшееся лицо еще сильнее искажали тени, подчеркивая притаившуюся в глазах тревогу.

— Папа! — вскрикнула я одновременно с женщиной, воскликнувшей: «Арис Лоран!»

Быстро и решительно переставив на стол возле двери светильник, она активировала верхний свет, вынудивший меня зажмуриться.

— Что вы здесь делаете? — Вполне ожидаемый вопрос, заданный незнакомой доной, не поколебал невозмутимости защитника.

— Что происходит? — Это уже папа спросил. — Маришка, дочь… Ты как себя чувствуешь? Вы говорили, она спит и нельзя тревожить.

— Девушку уже потревожили до нас. Арис Лоран, вы объяснитесь или вызвать директора?

— Почему не инспектора попечительского совета? — абсолютно спокойно осведомился Эсташ, словно интересовался вопросом, который его никак не касался. Мол, зовите кого хотите, ваше полное право.

Мне показалось, самое время сейчас вмешаться, поскольку рядом с женщиной в белом чепце стоял папа и все больше терял терпение, стремясь поскорее разобраться, что же произошло.

— Арис Лоран пришел проведать меня и справиться о самочувствии.

— Проход мужчинам на женскую половину лазарета запрещен, требуется разрешение директора, а арису вообще отказано в этом разрешении.

— Это что же выходит, каждому можно вот так просто перемещаться по гимназии? Или только защитники позволяют себе подобные вольности?

Слова незнакомой доны не на шутку разозлили отца, картина со стороны складывалась весьма неприглядная. Взволнованный родитель, получивший сообщение о происшествии с дочерью (и ведь не сразу информировали, а когда уж точно на поправку пошла), тут же примчался в школу, невзирая на позднее время (видимо, тайком от мамы), и обнаружил в палате человека, которому даже запрещено там появляться. О причинах он пока вряд ли знал, но сам факт точно нервировал.

— Папа, послушай, арис Лоран меня доставил в лазарет, и он проверял, как я себя чувствую. Он очень хороший врач!

— Правда? — вновь вмешалась в разговор незнакомая дона. — Где же ваша лицензия врача, арис Лоран? Насколько я знаю, ее не существует. У вас нет права являться в лазарет и заниматься диагностикой пациентки. Вы можете ей навредить!

А почему у Эсташа нет лицензии? Я ошиблась? Он не тот самый Лоран?

— Вы преподаете в гимназии, а не лечите. Не знаю, обладают ли защитники силой исцелять, но даже в таком случае нельзя браться за тяжелый случай…

— У моей дочери тяжелый случай? Маришка! — Папа бросился к кровати, а дона следом за ним.

— Я имела в виду, что самозваные лекари могут принести больше вреда, чем пользы. А девочка в порядке. У нее лишь рука пострадала. Очень удачное стечение обстоятельств.

Папа присел на кровать, тихонько погладил по голове, а я перевела непонимающий взгляд с Эсташа на возмущенную дону.

— Как — удачное? Арис Лоран ведь спас меня.

— Девочка, когда вас доставили в лазарет на диагностику, внутренние повреждения были несерьезны, больше всего пострадала именно рука, но и она срослась. Завтра снимем гипс…

— Зачем же вы ее ломали? — обратилась к Эсташу. В голове снова начинало шуметь, мысли путались, слова Эстелы совсем не совпадали с заключением, выданным незнакомой доной, в которой я признала-таки нового врача лазарета. И только поняв, что произнесла вопрос вслух, я сообразила, насколько большую глупость сделала.

— Вы — что? — Надо было видеть, как побелело лицо доны. — Что вы сделали?

Она быстро склонилась над моей рукой.

— Гипс наложен не нами, этот способ используют… Арис Лоран! Как вы осмелились?! Это подсудное дело. Вы понимаете, что вас заключат под стражу? Объяснитесь, объяснитесь немедленно!

Папа вскочил на ноги и замер рядом с врачом, сжимая кулаки, и эти кулаки были такими, что могли раскрошить в пыль твердую скальную породу.

— Не смейте на него кричать!

От гнева и отчаяния я даже привстала и оперлась ненароком на загипсованную конечность. А Эсташ, являвший собой живое воплощение ледяной статуи, мигом среагировал, обронив короткое «рука, Мариона», и потянулся ко мне. Думаю, это движение было неосознанным, продиктованным тревогой, а папа расценил его как попытку нападения. Он замахнулся на защитника, и его кулак с силой впечатался в молниеносно выставленную ладонь.

— А ну убирайтесь! Не прикасайтесь к моей дочери!

Тен Лоран просто защищался, потому что отец, снедаемый тревогой за меня, накрученный до состояния слепой ярости врачом, готов был выплеснуть весь гнев на того, кто, возможно, уже навредил бесповоротно его ребенку. Я понимала, защитнику ничего не стоит ударить в ответ так, что папа даже не поднимется, но Эсташ лишь блокировал его удары, отступая.

— Папа! Перестань!

— Айн Эста! Лазарет не место для драки! Айн! Я выгоню сейчас вас обоих! Тэа, не смейте вставать!

Врач надавила на грудную клетку, не позволяя мне подняться, и с неожиданной для такой худой женщины силой придавила к койке, заодно обездвижив больную руку.

Когда отец опустил кулаки, шумно выдохнув и отвернувшись от защитника, я прекратила сопротивляться, а дона перестала придавливать меня к кровати, Эсташ невозмутимо прошел к стулу для посетителей и спокойно сел. Честно говоря, я полагала, что он в гневе покинет лазарет после такого-то приема, но защитник умел выносить чужие нападки с завидным хладнокровием.

— Все успокоились? — посмотрела на нас с отцом доктор. — Отлично.

— Не понимаю, почему вы говорили о запрете, если арис Лоран меня спас?

Успокоилась я только внешне, а в душе все переворачивалось от негодования.

— После исчезновения прежней доны-врача и до выяснения обстоятельств дела арису запрещен вход в лазарет даже с целью проведать кого-либо.

— Напрасная трата времени, — раздался невозмутимый ответ Эсташа, — я уничтожил одержимую тварь на глазах директора, в этом деле нечего выяснять.

— Тем не менее, арис, как другим объяснить ее исчезновение?

— Слово защитника, дона, о существовании подселенной сущности в самом сердце школы.

— Ни я, ни директор не подвергаем сомнению слово защитника, но там, за пределами школы, условия изменились, арис. Без доказательств на веру ваше объяснение не примут. Как нам рассказать об этом случае попечительскому совету? Вы ощутили боль ученицы, вы догадались о наличии сущности и вы же с ней расправились.

— Не нанеси я удар первым, она бы убила ученицу.

— Простите, арис, но я не вправе выносить решение, а директор высказался вполне определенным образом. Вы нарушили запрет. Теперь же я вынуждена доложить об еще более вопиющем случае. Однако если вы скажете, что каким-то счастливым образом где-то там, в родовом поместье, у вашего поверенного или, в конце концов, в вашей комнате хранится лицензия хотя бы на целительство, я смогу держать ответ перед директором и советом, буду иметь шанс объяснить, как допустила подобное происшествие в лазарете.

Они беседовали приглушенно, словно между собой, а мы с папой внимательно прислушивались.

— Учитель не может иметь лицензию доктора, вы это знаете.

— Печально, — грустно вздохнула дона-врач.

Она поднялась с моей кровати, стиснула руки и тихо принялась перечислять:

— Лечение пациентки без лицензии, без разрешения ее опекунов, в обход прямого запрета влечет за собой самое суровое наказание. Не имея соответствующих документов, вы без диагностики и заключения специалистов сами провели повторную операцию.

— Кости руки срослись неправильно, — коротко заметил Эсташ.

— Ничего подобного не было обнаружено при проверке.

— Иллюзия, заметная лишь при глубокой диагностике.

— Арис Лоран, вы… — Дона-врач пыталась сдерживаться, это было видно по тому, как крепко она сжимала руки и раз за разом делала глубокий вдох. — Никто не поверит, вы это понимаете? — сорвалась женщина. — На каком, на каком основании вы сделали свое заключение?

— Основание только одно, дона. Если оно окажется достаточным для вас, даже ввиду отсутствия лицензии, то на ваше усмотрение оставляю объяснения с директором и советом, при условии, что до них дойдет.

Эсташ поднялся и, развернувшись к нам лицом, снял сюртук и стал закатывать рукав рубашки. По мере того как над локтевым сгибом проявлялись детали темного рисунка, лицо врача приобретало все более изумленное выражение.

— Тагирская метка?! Арис… простите, энсгар Лоран. Я бы ни в жизнь не подумала… Никто бы не подумал! Сколько вам лет?

— Двадцать семь.

— Сколько лет практики?

— Семь.

— Так мало! Так невозможно мало для звания энсгара, но ведь глаза не лгут? Тэа, айн, вы видите метку? Скажите, что видите! Я уже сомневаюсь, что это мне не пригрезилось.

Мы с отцом крайне мало понимали, о чем идет речь, но метку, напоминающую две сложенные вместе ладони, оба видели достаточно ясно.

— Какой же груз с моей души вы сняли, энсгар! — Дона-врач словно на крыльях подлетела к Эсташу. Мне кажется, она хотела его обнять, но не решилась. — Спасибо, — с трудом выговорила она с таким восторгом в глазах, что мы с отцом недоуменно переглянулись.

— Это тагирская метка, — словно она могла заметить затылком наш взгляд, заговорила врач, указывая на рисунок, вновь скрывшийся под рукавом рубашки. — Уникальная символика, которую есть шанс увидеть, возможно, один раз за всю жизнь. Она гарантия того, что ваша жизнь в этот момент не закончится.

— Очень патетично, дона. — Отец скрестил на груди руки и смерил женщину недоумевающим взглядом. — Но только что вы говорили, будто арис едва не навредил моей дочери.

— Есть много лекарей, айн Эста, считающих себя светочами медицины. Они практикуют с переменным успехом по всей стране, иногда спасая жизни, но чаще отбирая, поскольку у них нет соответствующих знаний, лишь внутренние, как они их называют, ощущения. О наличии знаний нам может сказать лишь официальная лицензия практикующего врача. Но в нашем случае, в нашем совершенно уникальном случае я могу утверждать, что энсгар Лоран, — увидев метку, дона окончательно презрела учительское обращение арис, — спас жизнь вашей дочери и не оставил ее калекой.

Я повернула голову к Эсташу, но он выглядел отстраненным и смотрел мимо нас. На интуитивном уровне мне казалось, будто монолог доны-врача для него мучителен, хотя тому не было доказательств.

— Есть удивительные и одаренные люди, и это действительно чаще всего люди, поэтому наш случай уникальный. Они обладают тем редким внутренним зрением, которое позволяет увидеть болезнь, найти повреждения без диагностики, без каких-либо дополнительных приборов и даже там, где вмешалась магия или где она оказалась бессильна. Они умеют устранять последствия очень многих опасных для человека происшествий, что дает шанс избежать смертельного исхода. Эти люди получают подобную метку, которую невозможно подделать, и звание энсгара лишь спустя много лет, когда долгая практика подтвердит наличие дара.

Женщина замолчала, крепко стиснув у груди ладони и продолжая смотреть на уже опущенную руку Эсташа, а потом негромко, больше для самой себя проговорила:

— Многие врачи мечтают о подобном даре, о возможности спасать тех, кто почти обречен. Я не видела ни одного энсгара, отказавшегося от своего уникального таланта, пускай и в пользу преподавания.

— Сейчас самое время посмотреть, дона, — уголками губ улыбнулся Эсташ, — и если увиденного оказалось достаточно, то для меня самое время вас покинуть.

Врач отступила, не смея задерживать защитника, а у меня лишь успела мелькнуть мысль: и вот так он уйдет? — как отец окликнул тен Лорана:

— Постойте!

Эсташ замер у двери, уже протянув руку. Я не берусь судить о его мыслях и чувствах, они были для всех точно закрытая книга, спрятанные глубоко внутри, однако мне казалось, будто мы его мучаем, заставляя задерживаться, вынуждая объяснять собственные поступки и практически оправдывать себя.

— Постойте, тен Лоран. — Отец подошел ближе; защитник смотрел на него без какого-либо выражения на лице. — С моей стороны была допущена чудовищная ошибка. Извинит ли меня то обстоятельство, что я насмерть перепугался за дочь?

Папе тоже оказалось непросто заговорить о своих чувствах. По его лицу, в отличие от Эсташа, было заметно, какие усилия он прикладывал, когда просил прощения.

— Я вас понимаю, не стоит, — промолвил защитник, взмахом руки прерывая эти объяснения.

— Не хочу оставлять это вот так, — сказал папа. — Не хочу прощаться на подобной ноте и не могу допустить, чтобы спасение самого драгоценного для меня существа на свете стоило вам одного спасибо.

— Вы говорите от всей души, айн, и повторяю, этого достаточно.

— Достаточно не будет, даже если я отдам вам все, что имею, но уже понимая разницу в наших взглядах, я могу предложить в знак самой искренней благодарности вот это…

Он вытащил из-за ворота рубашки цепочку и, расстегнув ее, снял то, что я приняла за подвеску. Это оказалось кольцо. Широкое, мужское кольцо с символикой крыльев.

— Я хотел подарить его… а впрочем, более не важно. Возьмите, арис, я знаю, насколько оно ценно для вашей семьи.

— Благодарю.

Эсташ только начал произносить это слово, не спеша принимать ценный дар, а я уже поняла: не возьмет.

— Я не могу принять настолько дорогой подарок.

— Арис… — Рука с кольцом сжалась в кулак так, что побелели костяшки, и снова раскрылась. А мне хотелось заслониться ладонями, спрятаться, но оставалось лишь беспомощно переводить взгляд с Эсташа на папу, понимая, как тяжело сейчас им обоим. Отец наступал на горло своей гордости, упрашивая принять баснословно дорогое кольцо стоимостью в целое родовое поместье. Он желал хоть каким-то образом отблагодарить того, кто спас меня. И я понимала папины чувства, он действительно мог отдать все на свете за нас с братом, а здесь совершенно искренне пытался отблагодарить и извиниться за допущенную ошибку. А вот Эсташ не мог взять обратно древнюю и невероятно ценную для него реликвию, за которую была уплачена чрезвычайно высокая цена.

— Если жизнь Марионы что-то значит для вас, примите. Если нет… если нет, тогда я приму ваш отказ.

Папа замолчал, и мы все тоже не произносили ни слова. Я во все глаза смотрела на Эсташа, дона-врач растерянно и огорченно глядела на обоих мужчин, а папа не отрывал взгляда от защитника.

Когда Эсташ вздохнул, я даже вздрогнула, таким сильным было напряжение, охватившее всех в этой комнате.

— Благодарю, — повторил он, взяв кольцо с протянутой к нему ладони.

Мне казалось, вот сейчас он точно уйдет, но Эсташ повернулся и направился почему-то ко мне. Склонился, поднял безвольно лежащую поверх одеяла руку и надел кольцо на палец.

— Оно сохранит вас лучше прочих защитных реликвий, Мариона. Берегите себя.

Когда я опустила глаза на руку, а после вновь подняла, мне довелось лишь проводить защитника взглядом. Он вышел за дверь, и в комнате опять стало тихо-тихо.

Теплое мужское кольцо вдруг уменьшилось в размере, обняв мой палец, а раскрытые золотые крылья прямо на наших изумленных глазах сложились. Удивительная древняя вещица исчезла, став совершенно невидимой.

— Я покину вас, мне нужно уточнить диагноз и рекомендации, — поспешила объяснить свой уход дона врач и быстро скрылась за дверью.

— Все-таки гордец, — вздохнул папа, вновь устроившись на кровати. — И принял, не оскорбив отказом, и тут же подарил тебе, объяснив так красиво свой жест.

Все верно. Кольцо осталось в нашей семье, но сумело отплатить за мою жизнь в полной мере. Я крепко прижала руку к груди, а папа осторожно погладил по голове и помог лечь обратно на подушки. Он сидел еще долго, пока за окном не наступила ночь и я не уснула.

 

Глава 13

ДАР

Девчонки были так счастливы видеть меня, что, стиснув со всех сторон, минут пять не выпускали из объятий, а когда отпустили, сразу засыпали вопросами.

— Говорят, тебя арис Лоран донес на руках до самого лазарета! — принялась делиться горячими сплетнями Селеста.

— А если точнее, то с арисом Алларом и на носилках.

— Мальчишки болтают, будто гимназисты и преподаватели полдня таскали тяжеленные камни, чтобы тебя освободить.

— Согласно фактам, гимназистов выгнали из башни почти сразу после взрыва и только преподаватели остались.

— Девчонки утверждают, когда арис Лоран услышал взрыв…

— В звукоизолированном кабинете на другом этаже?

— Ага. Так вот, когда услышал, тотчас оказался на месте и все камни сдвинулись сами, повинуясь движению его руки.

— Да-а-а…

— Знаешь, мы ужасно переживали. Вся группа.

— Не только ваша группа, — чуточку обиженно заявила Доминика.

— Девчонки просили сообщить им, как только тебе станет лучше, — отмахнулась от Ники Селеста. — Тогда все соберутся в гостиной. Очень хотят проведать, убедиться, что с тобой все в порядке, но сюда не идут, боятся побеспокоить.

— Сегодня вечером выступление, наверное, они уже репетируют?

— А тебе разве можно танцевать?

— Можно, ар… дона врач сказала, что рука в полном порядке.

Я не стала раскрывать девушкам тайну своего выздоровления. Мне почему-то казалось, если вся гимназия начнет судачить об Эсташе и его способностях, защитника это не обрадует. Как упомянула дона врач, никогда еще энсгары не отказывались от своего дара подобным образом, но мне-то известны истинные причины. За спасение чужих жизней тен Лораны не получали денег, а значит, защитник, как глава рода, вынужден был выбрать новую профессию. Имея отличные навыки в защитной магии, он сдал лицензию врача, обменяв ее на разрешение преподавать. В нашей элитной гимназии и оплата труда преподавателей была на уровне, однако вряд ли Эсташ гордился собственным выбором, едва ли он этого хотел, просто ему пришлось так поступить. Не зря никто из нас понятия не имел о наличии тагирской метки и ее значении, даже не догадывались. Я однажды прямо ему заявила: «Вы же не врач», — а он насквозь видел все ухищрения и попытки сбежать с урока. Потому я и охраняла его тайну так, как не оберегала собственные, чтобы не тревожить лишний раз, не делать ему больно.

— Видела в лазарете Эстелу, — решила немного сменить тему и увести в сторону от своей персоны.

— Да, — переключилась на другие новости Селеста, — она переборщила с веселином. Оказывается, он как-то там накапливается в организме, а если кто-то привык его употреблять постоянно, как наша Эла, тому грозят серьезные проблемы со здоровьем. Сейчас он под запретом, веселии изъяли у всех учеников. Но мы ведь не знали прежде о его вреде. Если бы арис Лоран не обратил внимания, что Эстела выглядит нездоровой и не подошел осведомиться о ее состоянии, никто бы и не узнал. Как он умудряется все замечать? Даже мы особо не обратили внимания на ее жалобы. Ну кружится иногда голова, но причина, возможно, в недосыпании. Ведь сейчас с репетициями у нас на уроки остается меньше времени, поэтому допоздна засиживаемся. Да и, вообще, мелочь такая.

— Головокружения для здорового и крепкого организма вовсе не мелочь. А еще подругами называетесь! В нашей группе подобного не могло случиться, — заявила Ника.

— Потому что вы чересчур умные, сами кому хочешь диагноз поставите прямо с ходу.

— А что это за запах чудесный, у кого-то новые духи? — Я поспешила сменить тему, пока девчонки снова не сцепились. Любили же они подначивать друг друга по каждому поводу.

— Маришка, это не духи. У нас за окном расцвели малисы, представляешь?

— Что расцвело?

Я не ослышалась?

— Малисы, — повторила Доминика. — Селеста обратила внимание, что прямо из стены проклюнулся маленький побег. Видимо, семена занесло ветром и они между камнями пустили корешки. В эти щели за все годы набилось немало земли. Понять, что это, мы не могли, и я использовала зелье роста.

— Зелье роста? — переспросила, все еще боясь поверить, что сработало.

Силы небесные, напрасно тогда расстроилась, нужно было просто подождать, ведь растениям требовалось время прорасти.

— Да. Я их поливала, и вот малисы расцвели.

— Запах опьяняющий, — кивнула Селеста. — Повезло, что за нашим окошком распустились.

Работает! Мой дар работает! Я знаю, теперь я знаю, как им пользоваться! Но нужно непременно закрепить этот способ, научиться входить в подобное состояние в любое время и попробовать прямо сейчас.

— Девочки, я устала немного, а выступление пропустить не хочу. Что, если я отдохну, а после уже спущусь в гостиную, заодно станцую разок на финальной репетиции и со всеми увижусь?

— Конечно, приляг, мы не будем мешать, — мигом согласилась Доминика.

— Отдыхай, Маришка, — обняла меня Сеша, — а я сбегаю и девчонкам новости расскажу. Ника, идем со мной, пусть Маришка поспит.

Подруги ушли, а я действительно прилегла на кровать, но вовсе не для сна. Мне требовалось сосредоточиться и расслабиться. Да, подобные явления принято считать взаимоисключающими, но именно так ощущался мной процесс воплощения желаний. Четко представить себе загаданное, но при этом не дрожать от внутреннего напряжения и нестерпимой жажды осуществления мечты. Расслабленно, спокойно пожелать, чтобы воплотилось в реальность.

Что ж, попробуем с чем-то таким, имеющим возможность исполниться сразу, так проще экспериментировать. А если и правда быстро осуществится, значит, можно переходить к более сложным вещам. В первую очередь я, конечно, отменю эту ужасную помолвку. Или сперва попробую избавить себя от клятвы и немедленно все рассказать Эсташу.

Цахарис! А что он обо мне сейчас думает? Вот чужая невеста набрасывается на него и целует. Но ведь он и сам поцеловал в ответ, причем так, так… Ну нельзя же подарить другому волшебство, когда сам его не испытываешь? Стоит ли пожелать для себя все-все узнать о его чувствах? Ведь когда он сказал: «Берегите себя, Мариона», — то словно попрощался. Разве приемлемо для защитника увлекаться чужой невестой, пусть та и искромсала в клочки внутреннюю защиту? Пожелать или прямо спросить? Но тогда прежде лучше освободиться от кольца и жениха. А пожелания разрушить сильную магическую клятву относятся к выполнимым мечтам? Как говорил Олайош, «не берется из ниоткуда и не исчезает в никуда». Как много желаний за раз можно загадать? Стоит ли соблюдать перерывы между ними и ждать, пока одно исполнится, а то вдруг хуже сделаешь? И важно ведь правильно сформулировать мысль, иначе выйдет как с защитником: не зная важной особенности, такого нажелала! Значит, сперва необходимо лучше разобраться в магии родового кольца, а с учетом его свойств правильно загадать. Ой, я чуть не забыла про последствия! Как быстро они наступают?

Обхватив голову руками, застонала: «Как же все сложно! Почему нет рядом того, кто подскажет?»

Минут через пять подобных стенаний сама себе приказала: «Довольно. Хватит раскисать, возьми себя в руки и загадай нечто попроще и побыстрее».

Я закрыла глаза и попыталась настроиться.

Что привело меня на чердак под крышей центральной башни, той самой, где наверху гордо высилась статуя Царима с мечом в руке? Я надеялась, это было мое желание. В целом все ощущалось как обычно. Меня никуда не звали, не давали заданий, и даже никто не беспокоил, полагая, будто сплю. Просто когда я вышла из состояния молитвы (так назвала про себя эти ощущения), захотела почитать книгу о гимназии, ища в ней хоть малую подсказку о жрицах. Вдруг у них тайники были? Однако информации не оказалось. Вообще ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии жриц. Книга точно была составлена позже, в ней описывалось ущелье и переходы над ним, а в одном разделе шел рассказ о центральной башне, возведенной прежде остальных. Полагаю, в ее основании и лежал когда-то центральный камень, на котором обманувшаяся в ожиданиях жрица написала подсказанное заклятие.

На вершине, под крышей находился чердак, откуда открывался вид на окрестности, в том числе на ущелье. Мне подумалось, а вдруг я смогу разглядеть его дно, ведь сегодня стояла удивительно ясная и солнечная погода. А если увижу обломки камней, смогу представить старые строения, по лестницам которых легко взбегали девушки с похожим на мой даром. Так хотелось хотя бы в душе ощутить единение с ними, прикоснуться к старой тайне, спрятанной от людей. Это ущелье скрыло в себе дар, уже многие века считавшийся утерянным.

Считала ли я себя уникальной после объяснений Олайоша насчет жриц? Вовсе нет. Но я желала, чтобы и у меня была наставница или подруга, которая могла бы направлять и подсказывать, учить правильной формулировке желаний, говорить мне о возможных последствиях. Ужасно захотелось увидеть с высоты то место, которое в мыслях уже считала почти священным. Сестры, так ведь они себя называли, они бы и меня считали сестрой, приняв в свой особый круг.

Подъем на чердак занял у меня около получаса, вот только дверь, ведущая в помещение под крышей, оказалась заперта. Я подергала ручку, она не поворачивалась.

Жаль, что здесь, согласно книге, не имелось тайных проходов. Или они все же имелись? Интересно, как много скрытых путей было описано в книге, а какие даже не были упомянуты? Ведь я не знала ничего про дорогу в лазарет, но защитник знал. Теперь не сомневалась, что Эсташ изучил башни лучше нас всех, а еще в тот день у пруда он точно догадался, по какой дороге в обход купален мне удалось пробраться, однако ничего не сказал, даже не намекнул. Полагаю, возьмись я расспрашивать, мужчина ни словом бы не обмолвился о других переходах. Не к чему делиться подобной информацией с остальными, а особенно с девушкой, которая так и норовит попасть в переделку. В памяти свежо было воспоминание о намерении защитника меня куда-нибудь спрятать, подальше от неприятностей. При этих мыслях улыбка расцвела на лице, а фантазия услужливо нарисовала наши поцелуи. Я покраснела, в груди стало жарко. Взглянув на руку с бесценным, но невидимым даром, прижала ее к сердцу и накрыла другой ладонью. Семейная реликвия Орселей никак не реагировала на кольцо Царима, зато у меня на душе теплело всякий раз, когда касалась незримого подарка.

Ох, Мариша, прекращай отвлекаться…

Я еще раз подергала ручку, вздохнула, что придется идти обратно, как вдруг вспомнила одну вещь. Когда выступала проводником по школе для Орселя, мне был дан доступ почти ко всем помещениям — то есть универсальный ключ, отпирающий двери. Приложил ладонь, прошептал нужное слово, и замок открылся. Директор еще торопился тогда и потому не высчитывал количество разрешенных мест, просто открыл универсальный проход на один раз повсюду, кроме подвалов.

Стоило попробовать.

Я прижала ладонь к дверному полотну, шепнула «ривилар» — и замок щелкнул. Забавно! Как же много пользы от сенатора! Может, зря я решила загадать желание и избавиться от этой помолвки?

Посмеявшись над собой, вошла в пустое помещение. Мягкий полумрак, разгоняемый солнечными лучами, лившимися из большого круглого окна, придавал совершенно пустой восьмиугольной комнате налет загадочности, а пылинки, плясавшие в золотистом свете, казались искорками волшебства. Я пересекла чердак и выглянула наружу, посмотрев на ущелье. К большому разочарованию, на дне снова клубился туман.

— Не видно ничего, жаль. — Вздохнув, приложила к стеклу ладони и обвела взглядом потрясающий вид: синие горы, бескрайнее прозрачное небо, яркое солнце, золотящее зелень лесов и желтые ковыли пустоши. Очень красиво. Наверное, снег, который выделялся белыми пятнами на вершинах гор, тоже сейчас искрился в ярких лучах. Будь здесь теон Венсан, он непременно воспел бы прелесть пейзажа в своих уникальных стихах.

Что ж, пора возвращаться. Вероятно, знак об исполнении желания поджидает меня в комнате. Не хотелось бы пропустить.

Я собиралась направиться к двери, когда услышала шорох, донесшийся откуда-то сверху. Запрокинув голову, сперва увидела стропила, а затем, к собственному изумлению, разглядела пожелтевший тюк. Вот тебе и знак!

Аккуратно сплетая узелки цепляющих чар, я с третьего раза ухватила пакет. С глухим стуком он шлепнулся на пол, подняв клубы пыли, а с него мигом соскочил мелкий грызун, напугавший меня неожиданным появлением.

— Ой! — Я отпрыгнула с траектории бега ошалевшей мыши, до этого спокойно прогрызающей старый бумажный пакет, а проводив взглядом укрывшееся в норке создание, подошла к крепко перевязанному веревками тюку.

Исполнилось!

Чтобы утащить добычу в общежитие, мне пришлось сперва отправить сообщение Селесте, а после почти вся группа помогала втаскивать тюк в окно гостиной. Пока девчонки доставали из пакета белоснежные платья и подбирали каждая свой размер, я раздумывала, что Орсель может, мягко говоря, огорчиться. Но поделом ему. Ведь это в духе Астаила дарить подарки, не оставляя мне выбора, которые я не желала бы принимать (и он точно об этом догадывался). Пускай теперь бесится, увидев нас на сцене не в голубых нарядах. Безусловно, в платьях-бабочках была своя прелесть, но очаровательные, легкие, белоснежные одежды жриц отличала загадочная притягательность. Девчонки, даже зная, что рискуют схлопотать наказание, никак не могли оторвать от них восторженных взглядов. А я наблюдала со стороны и рассуждала, что в этот праздник, собравший в башне защитников, уместнее всего почтить память тех девушек, которые пожертвовали ради воинов своими жизнями. Мы все им должны, и пускай Эстель хоть на неделю лишает еды.

— Маришка, это точно твой размер! — Селеста поднесла воздушный наряд. Я пропустила сквозь пальцы гладкую ткань и подумала, что в этих платьях они, наверное, молились о своих защитниках, собираясь вместе.

Группа ужасно нервничала перед танцем. Надев поверх нарядов плащи, мы сгрудились за кулисами, наблюдая за всеобщей суетой. Хористки распевались, другие участники пытались повторять собственные номера, теоны сновали туда-сюда, перетаскивая декорации, а те гимназисты, кто участвовал, с независимым и гордым видом просматривали программку, чтобы определиться с порядком выступления. Среди парней за кулисами я заметила теона Венсана, который поклонился, поймав мой взгляд, однако подойти не решился, поскольку меня окружали подруги.

Селеста говорила, что младший Орсель тоже собирался демонстрировать номер с силовыми заклятиями, только Арто нигде не было видно. Возможно, он, как обычно, практиковался в стороне от всех, чтобы ему не мешали. Теперь, когда я почти уверилась в возможности отказаться от помолвки, воспринимать семейство Орселей стало проще, а моя злость на младшего представителя рода почти прошла, ведь я ближе познакомилась с его отцом. Это оказался веский довод, чтобы пожалеть единственного ребенка в их семье. Каково ему было расти под таким давлением, ведь давить Астаил умел весьма виртуозно.

— Скоро наш номер. — Пальцы подруги, вцепившиеся в мой локоть, подрагивали, а на лицах других девчонок читалось необычайное волнение. — И как мы решились на такое? Это будет фурор, но нам влетит.

— Вы решились на это, чтобы поразить защитников, — улыбнулась Селесте, которая в пылу обсуждения доводов «за» и «против», повторяла именно эти слова.

— Поразить их и довести до сердечного приступа всех остальных.

— Платья-бабочки вон в том пакете, еще можно передумать.

— Ха! Скажешь тоже! Мы эти наряды ни на что не променяем.

— Мариона!

Цахарис! Вот этот голос я точно не ожидала услышать.

Обернувшись, увидела неподалеку Астаила. Он поманил к себе, и пришлось подойти, но я ужасно растерялась. Что ему понадобилось от меня перед выступлением? Хочет проверить, на месте ли платье? Я поплотнее запахнула плащ.

— Как вы себя чувствуете, Мариона? — В его голосе звучало неподдельное беспокойство.

— Э-э-э, замечательно. Доброго дня, сенатор.

Его рука дрогнула, как если бы мужчина собирался прикоснуться ко мне. На всякий случай отступила на шаг назад, однако при таком количестве свидетелей за кулисами Астаил не рискнул выразить свои чувства. Одно дело, когда инспектор попечительского совета хочет лично удостовериться, что с пострадавшей гимназисткой все в порядке, и совсем другое, если начинает проявлять к ней иной интерес.

— Я пришел, чтобы вас увидеть. К огромному сожалению, был в другом конце страны, когда ощутил реакцию кольца. Сообщение директора настигло уже в дороге. Сегодня, едва добравшись до башен, оказался вынужден дожидаться вечера.

Вот и славно. Все-таки люблю порой правила гимназии, которые не позволяют мужчинам, даже инспекторам, врываться в личные покои девушек.

— Знаете, весь день отдыхала, чтобы набраться сил, не хотелось пропустить танец и подвести подруг. Однако теперь я в полном порядке, не стоит волноваться.

— Это происшествие будет вынесено на рассмотрение совета.

Вот не нужно ничего выносить. Еще не хватало, чтобы сенатор узнал об участии Эсташа. Вряд ли он преисполнится к защитнику благодарности, скорее снова обвинит во всех грехах.

— Это досадная случайность, я просто оказалась не в том месте и не в то время, Астаил, но теперь все в полном порядке.

Наверное, маленькая уступка сенатору смирит его с моим нежеланием участвовать в подобных разбирательствах.

А мужчина все-таки не выдержал. Стоило произнести его имя, как он протянул руку и крепко сжал мою ладонь.

Ох, как же хотелось забрать ее обратно!

— Тот гимназист уже исключен из школы.

— Э-э-э, благодарю.

Ну не сжимайте так мою руку!

— Я слышал, в лазарете новый доктор? Вас лечила прежняя дона врач? Не знаете, отчего она так спешно уехала?

— Там… — Так, семьи у прежней лекарши не было, она давно жила в гимназии. Если сказать о допущенной врачебной ошибке, сенатор, чего доброго, начнет искать уже упокоенную дону, чтобы показать, как сильно печется о моем благополучии. — Когда я находилась в лазарете, слышала ее разговор с персоналом. Кажется, дона заявила, что ей предложили более высокооплачиваемую работу.

Хм, нахмурился. Но деньги ведь именно та тема, которая близка Астаилу, так что должен проглотить.

— По слухам, директор не согласился повысить ей зарплату на требуемую сумму, чтобы не обременять попечительский совет еще более высокими тратами, поэтому дона обиделась и ушла. Даже не попрощалась.

— Вот как? — Сенатор наконец выпустил мою руку и потер подбородок. — Директор объяснил, что по личным обстоятельствам.

Отлично! Обстоятельства ведь разные бывают. Молодец директор. Лучше придумать некое общее объяснение, тогда к нему какие угодно подробности привязать можно.

— Извините, — до меня донеслись звуки музыкального вступления, — после этого номера нам выходить, мне нужно к подругам.

— С нетерпением буду ждать вашего танца, Мариона.

Он снова ловко перехватил мою руку и поцеловал пальцы.

Ага, ждите, сенатор, будете приятно удивлены.

 

Глава 14

ПРЫЖОК

Музыка заиграла; нежное вступление ласкало слух, и постепенно в прекрасные звуки мелодии вплетались чудесные голоса. Это была старая песня о чести и смелости. Песня о доблестных воинах, которые пришли в Кенигхэм, чтобы защитить его от ужасных тварей. Исполнение было таким, что заставляло заслушаться. И наверное поэтому даже наше волнение отступило. Мы растворились в мелодии, стали ее частью и одна за другой устремились на сцену, чтобы исполнить свой танец в честь защитников. И только я знала, что мы танцуем не только во славу воинов, но и в память об их хранительницах.

Мы выплыли на середину сцены, синхронно по знаку мелодии повернулись спиной к залу и дернули за завязки плащей. Новый аккорд — и тяжелые покровы слетели, а мы вскинули вверх руки и закружились. Громкий пораженный «ох» из зала на миг вплелся в переливы мелодии, но зазвучавшие с новой силой голоса исполнительниц заставили все возгласы утихнуть.

А мы танцевали.

Отдавшись всецело музыке, не боясь сбиться с шага или оступиться, легко скользили по сцене. Это были удивительные мгновения, когда мы ни на что не обращали внимания, это был маленький рассказ о чужих жизнях длиною в танец.

Нет доказательств, что так же ощущали себя остальные, но мне казалось, мы едины в общем порыве и забыли думать о том, как шокированы зрители. Все выходило столь слаженно, единодушно и гармонично, что ни одна не допустила ошибки, никто не столкнулся друг с другом, не сбился, не пошел в другую сторону. Наверное, чудесные платья хранили в себе древнее волшебство.

Музыка отзвучала, мы замерли. Голоса певиц затихли, а зрители не шевелились и не двигались не меньше минуты. Мы ожидали аплодисментов или (к собственному отчаянию) гневных возгласов, но вот в зале послышался шорох и скрип отодвигаемых стульев. Защитники, совершенно спокойно и равнодушно просматривающие предыдущие выступления, удостоившие исполнителей лишь сдержанных хлопков, вдруг поднялись слаженно со своих мест и так же единодушно, как мы исполнили этот танец, нам поклонились.

Они нам поклонились!

Мы замешкались на пару секунд, так сильно оказались поражены, а потом присели в ответном поклоне и не успели выпрямиться, как тяжелый занавес упал, отрезав нас от зала.

С этой стороны кулис, на краю сцены стояла разгневанная Эстель, а за ее спиной возвышался директор.

— Вы все, — обвела она нас подрагивающим пальцем, — лишены каникул. Ни одна не поедет домой!

Астаил дожидался выступления, но конечно же с гораздо меньшим пылом, чем продемонстрировал Марионе. Безмерно раздражало, что его заставили до вечера торчать в гимназии, прежде чем увидеться с ней. Что-что, а беспокойство было не наносным. Он едва не лишился своего рудника, который был уже почти в кармане.

Стоило лишь отлучиться по делам на окраину Кенигхэма, как почти одновременно пришло два сообщения, а еще раньше сработали оба кольца. Одно, подаренное невесте. Простенькое с виду, но обладающее сильными защитными свойствами колечко, которое не только охраняло избранницу от поползновений со стороны других мужчин, но и берегло ее здоровье. Такую ценную добычу и правда следовало стеречь. А вот вторым просигналил старинный родовой перстень. Тот, что надевался на руку женщины, принявшей обеты рода Орсель. Оно в положенное время сменяло помолвочное колечко, что и позволило Астаилу надеть второе на пальчик другой девушки. Вряд ли кто-то из предков до него разделял эти вещи. Но ведь помолвка и замужество отличны друг от друга. Не всегда выходило жениться на той, кого выбрал в невесты. Подобные случаи происходили и с его родственниками, а потому закреплял брак именно родовой перстень, который пока еще сидел точно влитой на другом, изрядно похудевшем, ставшем почти прозрачном пальчике. Однако помчался сенатор в первую очередь не домой, а именно в башни. Увидел девчонку невредимой и сам удивился, когда перевел от облегчения дух.

Неужели и правда понравилась? Астаил задавался вопросом, наблюдая за отворачивающейся от него Марионой. Все в ней — взгляд, движения, поза — выдавало нежелание говорить с ним, видеть его. Он усмехнулся про себя. Это пока. Придет время, и она, как прочие женщины в его жизни, тоже начнет кидаться ему навстречу, обнимать и спрашивать, что так задержало его. А после умолять не уходить, побыть подольше. Жена, любовницы — поведение всех в какой-то момент становилось схожим и начинало утомлять своим однообразием.

Он вновь задумался, что могло привлечь его именно в этой симпатичной мордашке. Обычно им руководил интерес, иногда азарт, порой даже страсть, а сейчас… отчего-то сложно было сказать наверняка. Но одна ее черта точно выделяла девушку из общей массы — она вела себя независимо, не пыталась добиться чьего-то расположения, достичь некой выгоды, что определенно усложняло процесс ухаживания. Мариона спокойно могла обходиться сама по себе. Эта внутренняя самодостаточность и привлекала. Хотелось добиться ее внимания, получить ответный интерес.

Легкое движение справа внезапно заставило повернуть голову. Астаил поднял взгляд и в полумраке зала, который уже наполнили звуки чарующей музыки, увидел Эсташа тен Лоран. Защитник только вошел и, не желая беспокоить устроившихся с комфортом зрителей, замер возле стены, прислонившись к ней плечом. Тут занавес поднялся, и сенатор перевел взгляд на сцену, чтобы понаблюдать, как непокорная невеста будет танцевать в подаренном им платье. Вот девушки плавно вышли одна за другой, замерли в определенном порядке спиной к зрителям, закутанные в длинные плащи, а потом одновременно сбросили верхнюю одежду, и Астаил поймал себя на том, что невольно привстал со стула, впиваясь взглядом в лица повернувшихся девушек. Хотя неправда, в лицо одной из них, которая, легко улыбаясь, чуть прикрыв глаза и вскинув руки вверх, совершила первый поворот. Изящество исполнения, красивые плавные движения и совершенно невообразимое платье. Не его подарок!

Конечно, он видел более откровенные вещи, и вовсе не простой, изумительно обрисовывающий стройную фигурку наряд вызывал внутреннее раздражение вперемешку с восхищением.

Пошла наперекор. Молодец. Обыграла его, причем красиво. Через минуту после начала танца именно это слово уже занимало все его мысли. Красиво. Она красивая. Нет, не той завлекательной соблазнительной грацией уверенной в себе женщины, которая так раззадоривала мужчин, подобных ему, а какой-то одухотворенной, неземной, заставлявшей позабыть на время остальные мысли и просто любоваться. Сейчас Астаил даже вспомнить не мог того времени, когда на протяжении всего выступления не хотел глаз отводить от женщины или же мысленно переключиться на обдумывание посторонних вопросов и насущных проблем. Когда он в последний раз смотрел и наслаждался настолько, что последние аккорды музыки оказались абсолютно неожиданными?

Ему хотелось продолжения, чтобы танец повторили, чтобы она танцевала лично для него, потому что за это время остальных исполнительниц так и не заметил. А потом, как и все зрители, мужчина повернул голову в сторону поднявшихся защитников. Они сидели чуть в стороне и встали все одновременно, после чего поклонились. Это безмолвное выражение восхищения заставило сенатора бросить собственнический взгляд на Мариону. Он заметил порозовевшее от смущения личико, расцветшую на губах улыбку, а потом ее глаза вдруг стремительно обежали всех гостей, пройдя мимо него, и замерли на ком-то. Все девушки присели в ответном поклоне, и она тоже поклонилась, но лишь одному.

Сенатор быстро обернулся, проследив за этим взглядом, и ревность, совершенно неожиданная, а потому ошеломляющая, процарапала острыми когтями глубокие борозды на сердце. Да, именно туда она и взглянула, прежде чем упал тяжелый занавес, отрезавший исполнительниц от зала. Тому она поклонилась, кто сейчас замер возле стены, почти равнодушно созерцая представление. Не обернись Орсель на секунду раньше, не успел бы уловить совершенно непередаваемое, особенное выражение, с каким мужчина смотрел на его невесту. Его невесту! Впервые за столько лет сенатор в холодной ярости поднялся со стула и, не обращая внимания, что мешает остальным, направился следом за уходившим защитником. Значит, Эсташ тен Лоран? Преподаватель? А он-то искал гимназиста. И защитник пришел в этот зал исключительно за тем, чтобы посмотреть лишь один номер.

— Лоран! — Оклик эхом пронесся по пустому коридору.

Защитник обернулся и остановился, спокойно ожидая, пока сенатор к нему подойдет. Глухое раздражение сменялось бешенством.

— Добрый вечер, Орсель, — равнодушно, но явно с тонкой подколкой вернув ему его же обращение, ответил Эсташ. В этот самый момент Астаил его практически ненавидел. Защитники всегда настораживали, выводили из себя своей замкнутостью, загадочностью. Понять, составить точное представление об их мыслях, их слабостях было почти невозможно. И в том, помимо их неведомой силы, крылась еще одна опасность.

— Я просил вас оставить глупые затеи с закрытием школы. Боюсь, что, продолжая свою деятельность, вы изрядно подрываете собственное положение в гимназии. Думаете, спустя века, за которые не произошло ни одного нападения, совет поверит в неожиданное появление тварей? Именно здесь, вблизи гимназии? Кого вы пытаетесь обмануть?

Равнодушное молчание в ответ взбесило еще больше.

— О, не стоит так смотреть! — Астаил нарочно скрестил на груди руки, демонстрируя широкую печатку. — Вот это кольцо вполне способно защитить меня от вашего легендарного воздействия.

Эсташ бросил лишь мимолетный взгляд на крайне дорогое и весьма полезное украшение и вдруг спросил:

— Оно и от физического воздействия вас защитит, сенатор?

Астаил издевательски изогнул бровь:

— Вы мне угрожаете?

— Пытаюсь понять, чем поможет кольцо, если тварь даже не подумает воздействовать на ваш разум.

— Тварь? — Астаил громко расхохотался. — Намекаете, что мифическая тварь из древних легенд может вдруг явиться и обрести физическую оболочку, повинуясь вашим желаниям? Ведь этого вы хотите: чтобы они вернулись, а люди вновь примчались к вам за помощью? Напрасно стараетесь. И еще не рекомендовал бы забивать подобными россказнями головы невинных созданий, которые обучаются в этой школе. Уже завтра на повестку дня я вынесу вопрос о вашем отчислении, на основании, скажем, домогательства к одной из учениц. Думаю, всему совету в таком случае станет совершенно неинтересно слушать про тварей и ту защиту, которую вы якобы способны предложить.

Тен Лоран, уже готовый отвернуться и продолжить свой путь, равнодушный вплоть до последних слов, коснувшихся ученицы, посмотрел на Астаила в упор.

— Я не буду никого и ни в чем убеждать, — медленно выговорил защитник, — но спрошу, как поступят они, если ваш драгоценный металл окажется не в состоянии защитить, скажем, от такого воздействия…

Неожиданно, как-то чересчур бесшумно, мягко и незаметно, защитник сократил количество шагов до расстояния вытянутой руки.

— Ваше кольцо помогает? — понизив голос, спросил он, когда сенатор вдруг ощутил, что ноги оторвались от земли, и схватился руками за пальцы, сжавшие его горло. — Как начнете отбиваться от силы, превосходящей вашу? Никакого воздействия, сенатор, кроме физического.

Задыхаясь, откашливаясь, Астаил упал на колени, освободившись от железной хватки и жадно глотая воздух.

— Прежде чем порочить имя невинной девушки, подумайте, стоит ли оно того.

Защитник повернулся и пошел, а Астаил остался прожигать его спину ненавидящим взглядом.

— Пожалеешь, — прохрипел он.

— Маришка, да не расстраивайся! Вовсе не по твоей вине это случилось, мы все хотели станцевать именно так. Ведь наше выступление оказалось самым потрясающим, — увещевала Сеша.

— Я вас уговорила.

— А мы согласились, — парировала староста.

Вся группа сидела в общей гостиной. Кто-то замер у окна, провожая взглядом улетающие вдаль кареты с гимназистами, их родителями и отдельные экипажи преподавателей.

— По крайней мере, обедов нас не лишили, — хмыкнула Эстела, — и в столовой на обозрение не выставили.

— А какой смысл ставить? — Леанна Гиса развела руки в стороны, — ведь не перед кем, школа практически опустела.

Девушка стиснула руки и на ходу начала декламировать:

— Ты не одна глядишь, нас тут целая группа. Давай обойдемся без угнетающей поэзии, — шикнула на Леанну Селеста.

— Девчонки, ну никто же нас не запер, в самом деле, — вскочила на ноги староста. — А день сегодня отличный.

— Ветреный слишком, — пробурчала Леанна.

— Так это и хорошо! Можно с башни транглы запускать.

Действительно, с самого утра ветер разошелся не на шутку, шумел в ущелье, трепал за окнами верхушки деревьев и разгонял пушистые облака.

— Давайте! — поддержали остальные. — Это намного веселее, чем здесь сидеть.

В общем сундуке, стоявшем в нише недалеко от камина, хранились различные настольные игры, в том числе аккуратно перевязанная пачка разноцветных треугольников с хвостиками. Мы разобрали каждая свой и дружно помчались на крышу, с которой всегда их и запускали.

Широкая, ровная, огороженная со всех сторон зубчатой каменной стеной, она была отличным местом для подобных забав. Правда, обычно за игрой следила инспектриса, но в этот раз, поскольку многие учителя тоже уехали, за старшую в крыле осталась Эстель. Видеть вредную манерницу мы не хотели и не желали, чтобы она испортила удовольствие от игры, а потому пошли на маленькую хитрость. Перед тем как прокрасться мимо комнаты чопорной дамы, запустили туда безуса, маленькое безвредное существо, похожее на мышь, которых наша «Де» терпеть не могла. За то время, когда из покоев преподавательницы доносился грохот и звон, мы быстро прошмыгнули к выходу и выскочили на улицу.

Наши транглы изготавливались из особых нитей, по которым легко проходили токи магических плетений, и, когда треугольник напитывался силой, он разворачивался в такую большую фигуру, что, наверное, на ней можно было перелететь за горы. Суть игры состояла в том, чтобы максимально напитать свой трангл, дабы тот обрел плотность легкой ткани и смог поймать ветер. Кто поднимал трангл выше остальных и мог удержать на высоте, тот и выигрывал. Основная узкая лента, по которой мы и пускали токи, имела свойство удлиняться, как только треугольник летел ввысь, и ее мы сейчас старательно вытягивали, стараясь поймать ветер. Еще одна хитрость заключалась в том, чтобы посылать импульсы равномерно. Если пошлешь сильный, игрушка оторвется, пошлешь слабый, начнет падать.

Мы рассредоточились по крыше и принялись соревноваться друг с другом, то и дело отвлекая однокурсниц криками: «А мой выше, выше!»

Я отпустила трангл, старательно вытягивая энергетическую нить, стремясь выплести ее потоньше и без узелков, чтобы магический импульс не застревал на середине тонкой ленты, а равномерно подпитывал замерцавший треугольник. Игрушка рванула вверх, расправившись веселым красно-зеленым пологом, и, поймав ветер, стала парить, набирая высоту. От нового порыва лента натянулась и саданула по ладони, оставив белую полоску, и я сделала петлю на запястье, обвязав покрепче.

Девчонки откровенно жульничали, посылая своих транглов пролетать под разноцветными треугольниками подруг. Их воздушные игрушки пересекали поток силовых плетений, напитывались энергией и мигом взлетали выше, ленты же, особые по составу и вполне материальные на ощупь, сталкиваясь с подобными себе, проходили насквозь и не мешали полету остальных транглов.

— Эй, нечестно! — крикнула я Сеше, чей не слишком идеальный треугольник (у подруги с плетениями было похуже) своровал у моего энергию, отчего тот сразу опустился ниже.

Подруга развеселилась, показала язык и продолжала поднимать игрушку. Та уже вовсю парила, раскрывшись плотным энергетическим полотном под ветром, и становилась все больше похожей на точку.

— Нить, держи нить! — раздалось позади, и Эстела, у которой энергетическая нить была неравномерной, упустила свой трангл. Лента размагнитилась, оборвавшись у основания, и треугольник упорхнул ввысь.

— У-у-у, — выдала наша веселушка, девчонки вторили ей веселым смехом.

Мы так забавлялись, что почти позабыли о наказании. Наслаждались ветреным солнечным днем и парящими в вышине транглами. Не обращали внимания ни на что кругом, а потому неожиданный окрик нас напугал.

— Тэа! — Мы синхронно обернулись. На крыше стоял Олайош. Привычно улыбчивое и добродушное лицо его сейчас выражало тревогу. — Немедленно спускайтесь с крыши и идите за мной.

Мы недоуменно переглянулись, не ожидая получить такой резкий приказ от любимого Аллара. Он ведь не мог занять сторону Эстель? Но вот же пришел и лишает нас веселого развлечения. Что случилось?

— Девушки, я вам непонятно сказал? Отпускайте транглов и за мной.

Как отпускать? Жалко ведь! Они тогда улетят.

В первую очередь стало обидно, во вторую досадно, а ветер как нарочно разыгрался сильнее, поднимая игрушки выше. Прежде подобным тоном Олайош с нами никогда не разговаривал. Отпустить треугольники на волю рука не поднималась, а потому с понурым видом мы принялись тянуть за ленты, когда еще один голос позади заставил меня вздрогнуть.

— Торопитесь, Аллар, пора спускаться.

Я быстро обернулась, неловко выпустив ленту, и увидела поднявшегося на крышу Эсташа. Он нетерпеливо обежал взглядом присутствующих, выхватил из группы девушек мое лицо и будто выдохнул, а на меня оторопь напала. Даже ответ Олайоша фиксировала лишь краем сознания: «Возятся, — ворчал наставник, — а ну, живо собрались!»

Само поведение обоих преподавателей, факт обращения с нами Аллара, требовательный тон Эсташа по отношению к более старшему учителю отошли на второй план, ведь с момента встречи в лазарете я защитника видела лишь раз, в полутемном зале во время выступления. Теперь от нахлынувших эмоций ощущения смешались, и в этот момент ветром рвануло трангл, а лента резко натянулась на запястье.

Олайош нервно оглядывал заторопившихся тэа. Стоило Эсташу прийти к нему на помощь, как эти малышки начали шевелиться. Остальные воины уже рассредоточились по школе, собирая детей. Всех следовало незамедлительно отвести в убежище. И как еще гимназистки не приметили того, что было хорошо видно натренированному глазу защитника? Они весело запускали транглов и не обращали внимания, как волнуется поверхность большого озера, как тревожно стонут могучие деревья в зачарованном лесу и как на равнине черные вихри ураганов поглощают движущиеся в направлении башен точки.

Негромкий вскрик ударил по нервам не хуже громкой мольбы о помощи. Маришка, стоявшая ближе всех к зубчатой стене, упустила свою игрушку, и та была подхвачена ветром. Привязанная к тонкому запястью, она не улетела, а совершила полный оборот по часовой стрелке, промчавшись под транглами сматывающих ленты подруг. Разноцветный треугольник мигом напитался таким количеством энергии, что засветился, точно яркое солнце, развернулся на ширину настоящего парашюта и под резким порывом круто взмыл вверх.

Все произошло столь быстро, что Олайош даже не успел окликнуть девушку. Маришку подхватило, словно быстрым течением. Ее вздернуло аккурат на высоту стенного проема и пронесло между зубцами, будто кто-то невидимый управлял ветром, точно рассчитав траекторию. Гимназистки закричали, кто стоял ближе, попытался схватить подругу, а пальцы самой Марионы лишь скользнули по камням в безуспешной попытке задержаться. Пролетело каких-то несколько секунд, пока ее протащило в зубчатый проем, несмотря на старания затормозить носками туфель, и лента, не выдержав человеческого веса, оборвалась, а девушка сорвалась вниз.

Аллар выбросил вперед ладони, но все плетения были совершенно бесполезны, они не смогли бы послужить материальной опорой и затормозить в воздухе падающее тело.

Краем глаза поседевший от страха Олайош приметил смазанное движение справа от себя. Так стремительно, что за ним не было возможности уследить, Эсташ вскочил на стенной проем и прыгнул вниз. Кто-то из девушек вновь закричал от ужаса, кто-то почти лишился чувств, а Аллар рванул к стене и перегнулся через нее, с отчаянием вглядываясь в прозрачную толщу воздуха, еще отделявшую молодых людей от земли. В его плечи вцепились чьи-то тонкие пальчики и несколько голосов заплакало сзади: «Не прыгайте, не прыгайте!» Но прыгать было совершенно бессмысленно, ведь у Олайоша не было крыльев.

Абсолютно неожиданно лента трангла вдруг стала настоящей ловушкой. Сообразить, что произошло, смогла уже на стене, когда меня неумолимо тащило к ее краю. До последнего не веря в происходящее, пыталась затормозить это передвижение, как вдруг перестала ощущать твердь под ногами. Нить оборвалась, и трангл веселым красочным пятном растворился в вышине, упорхнув по велению ветра, а из груди вышибло воздух, потому что я сорвалась с огромной высоты.

Я падала спиной вниз, а стены башни, к которым продолжали тянуться руки, удалялись стремительно. Ветер свистел по сторонам, не замедляя падения, сердце резкими болезненными толчками прогоняло кровь по телу, заставляя мышцы сжиматься и группироваться, словно это могло смягчить неотвратимый удар. А потом с еще большим ужасом увидела прыжок защитника. За мной, к земле.

Все мое существо, предчувствовавшее неотвратимый конец, во что бы то ни стало желало выжить. Пальцы в ужасе готовы были ухватиться за любую соломинку, обещавшую даже призрачное спасение. Но владей я собой и своим телом, оттолкнула бы Эсташа с такой силой, чтобы его отбросило обратно к стене, где был шанс зацепиться и удержаться.

Рефлекторно раскинутые в стороны руки замедляли мое падение, защитник же нарочно прижал ладони к бокам, ускоряя собственное. Когда мужские руки железной хваткой обвились вокруг моей талии, тесно прижав к его телу — так тесно, что никто не смог бы вырвать из этих объятий, и я судорожно вцепилась в его плечи, вокруг яростно взревело пламя. Оно замерцало полыхающим покровом на его коже, заполнило глаза и охватило волосы, а за спиной защитника развернулись два огненных крыла. Поток воздуха подхватил нас на расстоянии последнего башенного пролета от земли, а стремительный взмах крыльев заставил прогнуться назад от резкого рывка, и мы взлетели. Земля, секунду назад совсем близкая, теперь удалялась прочь, а мне довелось испытать невероятное ощущение настоящего полета, так отличного от падения в бездну.

Эсташ поднял меня на самый высокий край расколотой надвое скалы. Поставил на ноги и выпустил из своих объятий, быстро отступая прочь, ведь мне полагалось в ужасе отвернуться, узрев истинный облик защитника. Но если бы я только могла!

В жизни не видела никого прекраснее мужчины с пылающей кожей и пламенными крыльями. Смотрела и смотрела, как огненные всполохи пробегают красными искрами в окутавшем его тело жидком золоте, как изумительные крылья трепещут на ветру, а их перья, по контуру похожие на тонкие золотистые лучи с солнечными ворсинками, кажутся нежнее и трепетнее самого мягкого пуха.

Хотелось к ним прикоснуться и легонько провести ладонью по сияющей поверхности, но я забыла об этом желании, когда посмотрела Эсташу в глаза. Огненный, сверкающий и пугающий взгляд, который пронизывал насквозь, видел твою истинную суть, понимал желания и вмиг узнавал о всех дурных наклонностях и черных мыслях. Этот взгляд кого угодно заставил бы съежиться от ужаса, а я не смогла отвернуться. Смотрела, смотрела и думала: «Как невероятно красиво».

И первое слово, нарушившее это волшебное молчание, произнесла вовсе не я, а мой защитник. На одном долгом выдохе, чуть протяжно и вместе с тем коротко, емко, оглушительно громко для меня, хоть и звучало оно тише шепота:

— Жрица.

Руки, шею и пальцы щекотал огонь, выплетая на них причудливые рисунки. Я чувствовала его покалывание и тепло, как в тот раз, когда танцующие языки пламени рисовали на коже красивые крылья.

Ладони защитника бережно обхватили мое лицо, заставили запрокинуть голову.

— Моя жрица.

Я прежде не знала ничего об истинном облике воинов, об их тщательно оберегаемых от людей секретах, но эти слова, произнесенные тихо-тихо, на одном выдохе, когда весь воздух покидает легкие, когда сердце на миг перестает биться, пришли ко мне настоящим откровением. Новое знание обжигало яростным пламенем, вспыхнувшим в зрящих истинную суть глазах. Его жрица. Его, ведь меня принял и отметил его огонь. Это понимание пришло так естественно, словно он сам рассказал обо всем, только без слов. И маленькая тайна, которую я все время хранила, и причины, заставлявшие молчать о своем даре, перестали казаться важными. Сильнее моего страха превратиться в ценную редкость, о которой заботятся из чувства долга, сильнее опасений утратить свободу, потерять родных оказались восторг и боль, эхом звучавшие в последнем, протяжном звуке-крике: «Моя жрица!»

И тут нахлынуло разом все: осознание, что была на волосок от смерти и могла разбиться о камни ущелья, понимание, что он снова спас, а я вместо раздумий об отмене ужасного желания размышляла об исполнении новых. Стыд, страх и невероятные по силе и остроте эмоции, которые вызывал его истинный облик, заставили вновь закрыть лицо руками и мучительно тоскливо прошептать: «Прости. Эсташ, прости, это я пожелала, чтобы ты меня спасал. Я загадала, и это исполнилось. Только не прячь меня от всего света, пожалуйста. Не уноси далеко-далеко, где никто не сможет отыскать». Дальше следовало добавить: «Не закрывай за семью замками ради моей же собственной безопасности», — но уже сил не было продолжать. Сейчас, когда не смотрела на него, жгучий стыд затмил остальные чувства. И так стало холодно и тоскливо в этот миг, но ровно до ощущения, что меня обнимают. Сильные руки очень нежно обхватили за плечи, он прижал крепко, почти так же крепко, как во время полета, а от стылого ветра, дувшего из ущелья и трепавшего подол длинного платья, меня закрыли крылья.

Подобные чувства мира, покоя, светлого блаженства и всепоглощающего счастья я испытывала только в объятиях защитника. Оказавшись в коконе теплого и ласкового огня, ощутив нежное прикосновение мягчайших солнечных перышек, которые недавно мечтала погладить, я отпустила все страхи, горести, печали. С непередаваемым наслаждением закрыла глаза, прижавшись к его груди, позволяя баюкать себя на этом уютном островке безопасности и чистой силы, неспособной причинить вреда мне. Глупая, как могла подумать, что инстинкты защитника вынудят его сделать мне больно?

Я мечтала вечность стоять так рядом с ним, поэтому и протест оказался слишком острым, когда Эсташ отстранился. Крылья расправились за спиной своего хозяина, точно готовые нести его прочь, а защитник отпустил мои плечи и вскинул голову, словно прислушивался.

Я протянула руку, чтобы коснуться его щеки, спросить, что случилось, — и тут по ушам ударил громкий шелестящий и жуткий голос: «Цари-и-им!»

Вскрикнув от резкой боли в голове, словно там что-то взорвалось, я ощутила, как по губам бежит нечто липкое и горячее. Коснувшись пальцами, увидела кровь. Она пошла носом.

«Царим!» Голова готова была взорваться, когда огненные крылья снова сомкнулись, щитом закрывая. Эсташ склонился, прижался губами к моему лбу, и отпустило. Голос продолжал шелестеть: «Царим, где же ты? Я пришел. Я жду тебя, жду-у»… Но он больше не причинял мне боли.

Я вскинула голову, ничего не понимая, во все глаза глядя на Эсташа, а он коснулся пальцами моей щеки. Выражение его лица менялось, пряталась нежность, черты застывали, становясь жесткими, резкими, а в глазах разгоралась огненная ярость.

Ничего не говоря, не объясняя, он подхватил меня на руки, крылья расправились за спиной. Один широкий взмах — и мы вновь взлетели, поднявшись высоко-высоко, направляясь к башням.

 

Глава 15

ЦИКЛ ВРЕМЕНИ

Когда мы перелетали через ущелье, я увидела наконец с высоты горы. Земля у их подножия словно шевелилась, и эта чернота подходила все ближе, теряясь в зачарованном лесу, исчезая в темных вихрях на равнине, пропадая в водах бурного озера, а по эту сторону препятствий, которые я прежде и не думала считать защитными, выходили отдельные подвижные точки, объединялись друг с другом и перемещались дальше, к гимназии.

Мы с Эсташем как раз миновали центральную башню, направляясь к площадке у входа, и защитник что-то негромко прошептал. Я видела, как в воздухе разлилось слабое сияние, а потом у меня на глазах золотые воины, замершие на разных уровнях каменных сооружений, будто воспрянули. Их руки с оружием распрямились, золотые крылья стряхнули слой земли и пыли, и ожившие статуи покинули пьедесталы, устремляясь вниз, туда, где двигались черные точки.

Эсташ опустился на абсолютно пустой площадке, где не было никого, ни девушек, ни юношей, ни преподавателей, лишь виднелась одиноко застывшая фигура Олайоша.

— Поймал, — с трудом произнес Аллар, протягивая руки.

Но едва защитник сделал попытку передать меня наставнику, как я вцепилась в его шею, да так крепко обхватила, чтобы наверняка не оторвали.

— Мариша… — Даже мурашки пробежали по коже от ласкового обращения. В устах Эсташа оно звучало по-особому. Я приподняла голову и на этом попалась. Защитник поймал мои губы своими и поцеловал так, что руки мигом ослабли, как и все тело, и голова пошла кругом. И вот такую, совершенно дезориентированную и потерявшуюся в пространстве, он передал меня Олайошу.

Тот мигом прижал к себе не менее стальной хваткой, чем у тен Лорана, хотя в первое мгновение я не делала попытки к сопротивлению, все еще находясь под действием волшебного поцелуя. В себя привели слова защитника: «Береги мое сокровище, Олайош. Ее жизнь дороже всех наших, вместе взятых».

— Я понял, хранитель.

— Уноси и… прощайте.

Я забарахталась в руках Аллара, пытаясь вырваться. Мне совсем не понравился тон голоса Эсташа и его последняя фраза. Ведь это он должен беречь и защищать единственную жрицу, и никто другой. Отдайте меня обратно!

— Эсташ! — крикнула я с таким отчаянием, выворачиваясь из объятий развернувшегося к дверям наставника, что уже взмахнувший крыльями защитник замер. Посмотрел на меня, провожая взглядом, а я тянула к нему руки, изо всех сил вырываясь от Олайоша. Да пусть куда угодно прячет, только не уходит сейчас. Мне страшно, безумно страшно его отпускать.

— Эсташ! — Дверь хлопнула, скрывая от меня неподвижную пылающую фигуру, а Аллар помчался к лестнице, ведущей на нижние уровни.

— Поставьте же меня на ноги, отпустите, Олайош!

— Не могу, Маришка, прости. Нужно уходить, пока еще есть время.

— Куда вы меня несете?

— В общее убежище. Остальные уже там.

— Я хочу к Эсташу! — Эту мольбу наставник начисто проигнорировал, а попытки выскользнуть из его рук пришлось оставить, шансов вырваться не было никаких.

— Куда он ушел?

Мы спустились в подвал, Олайош ногой нащупал нужные плиты, нажимая и вводя новый шифр, после чего вход открылся, и наставник прыгнул в темноту со мной на руках.

— Пожалуйста, скажите.

Он молчал. Мрак кругом разгоняло слабое свечение, а мы так быстро бежали вперед, словно, несмотря на слова Олайоша о наличии времени, его на самом деле не осталось.

— Хочу к Эсташу, — упрямо повторила, вновь начав барахтаться.

— И не проси, маленькая жрица. Теперь ты самое ценное, что у нас есть.

Я не узнавала, просто не узнавала моего добродушного наставника. Его лицо и эти жесткие складки в уголках твердо стиснутых губ. Он походил сейчас не на человека, но на воина, охваченного единственным желанием — защитить.

— Объясните, хотя бы объясните, куда он ушел? Пожалуйста. Там был голос, Олайош, жуткий, и он звал почему-то «Царим».

Наставник споткнулся, и мы едва не упали.

— Уже? — побледнел он. — Значит, круг почти замкнулся и осталось совсем немного. Но слишком быстро… Только бы успеть донести тебя до места.

— Какой круг замкнулся?

— Круг времени. Этот цикл подходит к концу, осталось сразиться и победить.

— С кем сразиться? — Меня начинало трясти от нервного напряжения. — И почему Царим? Он ведь умер лет тысячу тому назад! При чем здесь Эсташ?

— Никому не дано победить древнюю тварь, кроме того, кто однажды сделал это. Прямой наследник крови Царима, девочка, его необычайной силы. В семье Эсташа неизмененная кровь проявляет себя в череде перерождений раз в несколько столетий, тогда на свет появляется защитник, чье основное предназначение в жизни сразиться с монстром.

— Сразиться? Как именно? Царим ведь погиб! Вы сами рассказывали, как обоих нашли бездыханными. Отпустите немедленно! Мне нужно к нему, я должна его защитить!

— Тебе не под силу, девочка, невозможно разорвать круг времени.

— Не совсем понимаю, о каком круге вы говорите, но если его однажды зациклили, значит, все возможно. Эсташ должен это сделать, я ему помогу! Только пустите меня к нему.

— Это был дар Царима, Мариона, замыкать некий отрезок времени, чтобы события повторялись с определенной цикличностью. Пойми, Царим не возрождается, он перерождается. Его наследникам передается память, силы, умения, но дар у каждого свой. Эсташ владеет силой энсгара, у него есть способность врачевать, но он не управляет временем.

— Зачем он это сделал?

— Обрек себя и свои перерождения на жуткий бой, который повторяется раз в несколько веков? Он защищал людей. В том противостоянии мы заплатили слишком высокую цену, лишились самого дорогого, а поймав чудовищ в ловушку, Царим раз и навсегда прекращал эти нападения. Так и вышло, что в день, когда мы потеряли своих любимых, он призвал дар и запустил цикл, начавшийся с обрушения башен жриц и подхода тварей к защитным сооружениям. После этого хранитель отыскал высшего, и тогда произошла их битва. Круг замкнулся, когда Царим победил и сам получил смертельную рану. Мелкие низшие твари упали бездыханными, лишившись подпитки от своего предводителя, более одаренные, умевшие забирать чужую жизненную энергию, утратили способность сопротивляться, и их добили защитники. Он спас воинов, кто еще оставался в живых, не дал тварям прорвать оборону башен и добраться до людских поселений. С тех пор чудовищ не стало, никто более не приходил из-за гор и не нападал на Кенигхэм. Но в западне времени оказались все: чистые души, не успевшие уйти за грань межмирья, заключенные в непроглядном тумане ущелья, твари, вынужденные возрождаться вместе со своим предводителем, и наследник неизмененной крови, судьба которого каждый раз приводит его в эти башни. И это невозможно изменить.

— Откуда вы знаете?

— Эсташ рассказывал, но до этого дня я не верил ему, девочка. А ведь доказательства всегда были вокруг, то же озеро, где вдруг возникает шторм, словно древнее море не высохло. И поверь мне, Маришка, я бы тоже желал сейчас оказаться рядом с ним, попытаться помочь, сказать, как был не прав, но долг важнее наших желаний.

Долг важнее. Я понимаю, наставник. Для защитников именно долг всегда на первом месте, иначе бы вы давно бросили людей и отреклись от древней клятвы не причинять нам вреда.

«Невозможно», — говорил Олайош. Невозможно спасти, потому что дар Царима стал его проклятием, а древнюю магию не разрушить. Олайош объяснял, но я не верила. Слушала его слова, а думала лишь о том, что Эсташ ушел один. Вырваться и убедить наставника отпустить меня не выходило. Он не понимал, что я должна быть рядом с защитником, что мне нужно к нему, за черту огненного круга. Что, если барьер из чистого огня не пропустит магию жрицы и не даст исполниться желанию? Я обязана оказаться внутри и помешать проклятию Царима осуществиться. Разве правильно отказаться от попытки помочь лишь потому, что «невозможно спасти»?

Мне пришлось успокоиться и заставить себя не вырываться. Аллар нес к убежищу, в то время как я пыталась внутренне сосредоточиться и при этом мыслить отстраненно. Едва достигнув особого состояния, которое позволяло призвать свои силы, я загадала пройти без помех к Эсташу, а открыв глаза, вгляделась в темноту перед нами, с замиранием сердца ожидая, как именно воплотится это желание.

Резкая остановка немного напугала и заставила крепче обнять Аллара за шею. На расстоянии в несколько шагов коридор разветвлялся на два, один вел к убежищу, и именно оттуда доносились крики и шум борьбы. Олайош вынужден был поставить меня на ноги, но, крепко держа мою ладонь и выставив вперед руку, пошел дальше. Последующая вспышка ослепила, и я зажмурилась.

— Риан! — раздалось громкое восклицание наставника. Я поморгала, смахивая набежавшие слезы, и увидела другого защитника, также замершего с вытянутой вперед ладонью. Позади мужчины, тщетно пытаясь вырвать из крепкого захвата руку, стоял Арто Орсель.

— Олайош! Я решил, что твари пробили защиту. — Не дожидаясь вопроса, незнакомый воин указал себе за спину. — Ловил этого храбреца, он собирался драться.

Насупленный Арто снова дернул руку в попытке освободиться.

— Остальные в убежище?

— Все, кроме этих двоих. Преподавателей погрузили в сон, чтобы не пытались выбраться и не сделали ненароком хуже. Чудовища уже совсем близко.

— Немедленно отпустите меня, — подал голос Орсель. — Недостойно мужчины прятаться от опасности!

— В другой раз проявите доблесть, теон, — твердо заявил ему Олайош. — Поверьте, сейчас не та опасность, с которой вам под силу совладать.

— Не позорьте имя моего рода, запирая со всеми в каменном мешке!

— Помогите нам, Арто, тем, что прекратите сопротивляться.

Более не тратя времени на препирательства, оба воина развернулись и потащили нас в сторону колодца. Мы же, точно беспомощные котята, схваченные за шкирку зубами мамы-кошки, плелись рядом, то убыстряя шаг, то замедляя, в зависимости от скорости защитников. А те уверенно продвигались вперед, не прекращая негромко переговариваться.

— Заклинание держится? — спрашивал Аллар.

— Держится. Вся вода растеклась по стенам и создает естественный защитный барьер, а по центру колодца пустота и воздух беспрепятственно поступает внутрь. План хранителя прост, но очень эффективен. Плетения мы контролируем.

— Все защитники собрались?

— Если не считать нас с тобой. Они построили оградительный круг, твари за него не пройдут.

Впереди уже замаячил темный проход, за которым пространство расширялось, превращаясь в круглый каменный зал с огромным отверстием в полу. Мы почти дошли до него, когда боковая стена впереди вдруг проломилась под чьим-то напором. В коридор, точно горох, посыпались жуткие существа с плоскими оскаленными мордами, восемью конечностями и шевелящейся длинной шерстью. Мы с Арто мгновенно оказались задвинуты за спины защитников, и я услышала гудение щитов. Олайош с Рианом схватились с чудищами. Били они точно, сразу на поражение, отчего гора неподвижных тел стремительно росла, однако из стены продолжали лезть новые. Я заметила, как Арто тоже вскинул вверх ладони, формируя боевое заклинание, и решила использовать этот шанс, чтобы резко развернуться и помчаться обратно по коридору.

Быстрее всех среагировал Орсель.

— Эста! — заорал он. — Куда? А ну, стой!

— Мариона! — донеслось вослед.

Я летела со всех ног, но меня настигали. Арто ухватил за руку как раз тогда, когда сзади снова посыпались камни пробитой стены, а между нами и бросившимися вдогонку защитниками оказался заслон из обломков и новых чудовищ с тонкими лапами, шипастыми телами и кроваво-красными глазами. Жуткие на вид, они издавали такое зловоние, что невозможно стало дышать. До слабых человечков, вроде нас с Орселем, им было не добраться из-за груды камней, тем более защитники уже вступили в бой, отвлекая внимание на себя. И только одна тварь очутилась в опасной близости по эту сторону завала. Ею мгновенно занялся Арто, загородив собой меня. Едва удостоверившись, что одаренный боевой магией гимназист точно совладает с чудовищем, я снова бросилась бежать.

Без приключений и новых проломленных стен вышло добраться до люка, через который я выбралась наружу. Затем последовал еще один забег к входной двери, и, выскочив на опустевшую площадку, я вынуждена была затормозить. В какую сторону ушел Эсташ, оставалось неведомо. Приходилось положиться на удачу и желание, уже приведшее меня сюда. Раз оно позволило ускользнуть от защитников, значит, должно было привести к Эсташу. Еще раз оглядевшись, побежала в том направлении, куда тянуло в этот момент сильнее всего.

От стремительного бега кололо в боку, воздуха не хватало, легкие горели. Я уже миновала купальни, следуя по тропинке в обход, когда шум крови в ушах перекрыл стремительно нарастающий топот. Едва меня ухватили за плечо, защитные рефлексы, выработанные на уроках Эсташа, сработали молниеносно. Я выстроила щит, и преследователя отбросило. Резко обернувшись, закрывшись ладонями, сквозь красную пелену перед глазами разглядела лежащего на земле Орселя.

— Чтоб тебя, Эста! — выругался парень, поднимаясь на ноги. Согнувшись и уперев руки в колени, он какое-то время, подобно мне, пытался отдышаться. — Несешься, точно чокнутая, куда глаза глядят. Немедленно вернись к защитникам!

— Не вернусь. — Слова давались с трудом. — Мне нужно к нему.

Я повторяла это про себя, несмотря на то, что с каждым шагом становилось все труднее бежать. Повторяла, чтобы не спасовать и не поддаться слабости повернуть назад. Эгоистичные желания приводят к дурным последствиям, но у меня было слишком мало времени научиться всему, исследовать свой дар методом проб и ошибок, работая с более простыми вещами. Я не желала никому вреда, но и сдаться не могла, как и смириться с мыслью, что, спасовав, потеряю Эсташа.

— К кому?.. — договорить парень не успел. Глаза его стали больше, чем чайные блюдца, и он переместился вперед, преодолев расстояние ко мне одним прыжком. Ухватил за талию и крепко прижал, закрывая щитом.

Из кустов выползало нечто. Оно, подобно давней знакомой осьминоге, было, похоже, растительного происхождения. Зеленое, точно трава, с гибким змеиным телом и пятнадцатью головами на длинных шеях. Стоило лишь задуматься, есть ли у этой твари ядовитые шипы, как я увидела их на кончиках раздвоенных языков, высунувшихся из раззявленных ртов.

— Что за дрянь? — прошипел Орсель.

Тварь ответила ему шипением пятнадцати жутких глоток.

— У нее шипы должны быть ядовитыми, ты их видишь?

— Еще как вижу, — сквозь зубы проговорил гимназист, начиная выплетать нечто очень сложное. — Отходи ко мне за спину, Эста, и не вздумай никуда нестись сломя голову.

Тварь зашипела яростнее и поползла к нам.

— Не прав был отец, это точно не выдумки. Я бы сейчас не отказался от присутствия рядом защитника.

— Арто! — вскрикнула я, когда несколько шипов со свистом рассекли воздух и ударились в наш щит.

Ну зачем Орсель только бросился за мной? Сама бы я дошла к Эсташу без помех.

Мы попятились, а тварь угрожающе приподнялась над землей, напоминая сейчас змею перед прыжком.

— Арто, позволь уйти. Со мной ничего не случится, поверь. Иначе ты из-за меня пострадаешь.

— Не случится? С тобой постоянно что-то случается, Эста, и даже понятно почему. Просто мозгов не хватает тихо сидеть со всеми в убежище. Пригнись!

Обхватив голову руками, я быстро наклонилась, и Арто швырнул в головастого змея заклинанием. Оно по форме оказалось похожим на диск, который, вращаясь вокруг собственной оси, помчался к твари и, пролетев по дуге, отсек ей разом пятнадцать голов. Ох, и правда силен Арто в боевых заклинаниях! Змеиное тело чудища забилось в конвульсиях, а Орсель опустил руки и сгорбился.

— Ты в порядке? — Я вгляделась в бледное лицо.

— Лучше не бывает, — прохрипел гимназист. — А теперь двигай обратно, к башне.

Мое «нет» оборвалось испуганным вскриком, когда Арто вдруг вздрогнул и крепко сжал меня, обхватывая руками, словно пытался закрыть со всех сторон. А потом стал медленно заваливаться вперед, уронив меня на землю и придавив своим телом.

— Арто! — Парень не двигался, хотя, кажется, еще дышал. Когда я выбралась из-под него, увидела воткнувшийся в спину Орселя кончик зеленого хвоста, весь усеянный шипами. Змеиное тело уже перестало содрогаться, но даже безголовая тварь умудрилась добить противника подлым ударом.

— Только не умирай, не умирай из-за меня, — прошептала, сжимая его холодеющую руку.

Входить в состояние молитвы в условиях, когда весь мир рушится буквально на глазах, было невероятно сложно. Чувства бурлили, не желая подчиняться внутреннему приказу, но я не могла не справиться. Каким бы ни было воспитание старшего Орселя, Астаил не сумел вытравить все светлое, что крылось в душе сына. Арто и правда был лучше, намного лучше своего отца.

Пожелав, чтобы его спасли, я аккуратно вытащила плетениями отраву из спины юноши и, с трудом сдерживая слезы, побежала вперед. На путь к Эсташу ушло слишком много времени, мне безумно страшно было, что я не успею.

 

Глава 16

ХРАНИТЕЛЬ

Место на краю скалы, где прежде росли деревья, оказалось выжжено дотла. Черная земля, куда ступил защитник, уже была мертва.

— Я долго ждал тебя, Царим, — промолвил монстр, обнажив в жуткой ухмылке пасть. — Отчего не спешил на встречу? Раздумал умирать?

Не радуя умную тварь ответом, Эсташ опустился в круг, и по его периметру взревел огонь, отделяя непроходимой стеной от любой призванной на помощь хозяину сущности.

И снова битва. Еще одна. И каждую из них он помнил. А теперь опять наступил момент, ради которого и рождался наследник.

— Не пора ли разорвать этот круг, Царим, тебе не надоело?

Не надоело? Существовать ради одной лишь битвы, принимая невозможность жить подобно остальным. Желать, чтобы древнее проклятие не сбылось, а после вновь приходить на это место, окунаться в воспоминания, даже забывая порой, что теперь его зовут иначе, а Царима больше нет. Спустя века, отыскав и обретя единственную, которую отчаялся встретить, оказаться не вправе ее любить. Все, что дано ему, — это память, ощущения, испытанные от прикосновений к ее губам, коже, телу. Стук собственного сердца, боль, наслаждение, грустное счастье, — они останутся. Позабудутся черты нежного лица, цвет ее глаз, запах волос, любимый голос. Лишь самые яркие впечатления пройдут сквозь годы — ощущения, какие возможно испытать защитнику, сжимая в объятиях свою жрицу.

— Что тебе стоит прекратить все? — искушал его повелитель самых отвратительных и жутких существ. Монстр, надеявшийся выбраться из ловушки круга, желавший сразиться снова и, возможно, на сей раз победить. — Ты защитил людей, но что это дало вам, защитникам? Посмотри на меня. Я возродился. Пускай мне не под силу разорвать твой круг, но именно люди, которых оберегаешь, спустя века возродили меня. Не только тебе дано вновь появляться на свет и помнить. Скажи теперь, что успеваешь сделать за свою короткую земную жизнь? Опять спасти чьи-то жалкие душонки, исцелить слабые тела с гнилой сущностью? Завтра они отплатят тебе ненавистью и презрением. Спустя еще несколько веков, когда очнешься снова, о защитниках могут совсем позабыть. И на это я трачу годы своего существования, Царим. Вселяя в человеческие сердца страх, через своих сторонников внушая людям мысли, как вы опасны, их руками подписывая законы, которым вы, сильнейшие, одержавшие победу, вынуждены подчиняться, подводя вас к нищете, к жалкому существованию рабов собственного долга. Ты поймал меня в ловушку, но это не мешает мстить твоему роду. Разорви круг, и я оставлю все так, как оно есть сейчас, дам шанс изменить настоящее. Что же ты молчишь, Царим?

— Круг не разорвать.

Вопль взбешенной твари ударил по ушам, напомнив о том дне, когда они встретились в первый раз, и монстр понял, что загнан в ловушку.

Ужасающий грохот сотряс воздух. Скала раскололась, и рухнули три башни, а каждый защитник перестал ощущать, как бьется сердце его жрицы. И он сам, подобно остальным, едва не сошел с ума, осознав, что не смог ее уберечь. В невыразимом отчаянии призвал дар и активировал круг времени, а пока замыкался цикл, искал и искал своего врага.

Они сошлись тогда на этом самом месте, огонь отрезал предводителя от его верных слуг. И когда монстр пал от меча защитника, испустив дух, вся сила, питающая и направляющая чудовищ, иссякла. Люди оказались под надежной защитой цикла времени, им больше не страшны были твари, а нападение, принесшее такие колоссальные жертвы, более не могло повториться.

Но стоило ли оно того? Стоило ли?

Круг не разорвать, время не повернуть вспять. Эсташ не владеет даром Царима, но именно ему расплачиваться с древней магией. Рождаться вновь, вспоминать и смиряться с собственной участью, возвращаться в башни и ждать того дня, когда главный недруг опять призовет воскресшее войско. Понимая, что дальше башен они не пройдут, беснуясь от собственной беспомощности и участи пленника времени, чудовище в который раз позовет: «Царим!»

Монстр кинулся на него, стремясь излить в этой схватке собственную ярость, и был отброшен назад. Еще один бросок, и снова Эсташ его отразил. При следующем ударе когти чудовища прочертили глубокие борозды на лезвии древнего клинка, каждый раз возникавшего в руках наследника в час решающей битвы.

По силе они не уступали друг другу. Одинаково выносливые, ловкие, мощные, противники сражались на равных, и сторонний наблюдатель оказался бы не в состоянии предсказать исход этой битвы. И все было как всегда, за одним лишь исключением. Одним хрупким, взъерошенным исключением, умудрившимся проскочить сквозь огненный круг. Пламя защитника могло пропустить внутрь, не причинив вреда, лишь единственное существо на земле — свою признанную жрицу. И это чудо, сумевшее свести тен Лорана с ума за короткое время жизни в башнях, ворвалось в замкнутый круг.

Появление девушки оказалось столь невероятным и непостижимым, что воин и монстр на миг замерли, а Мариона, нашедшая наконец своего Эсташа, вдруг задрожала и полными ужаса глазами посмотрела на высшего. Точно беззащитный кролик перед удавом, она не имела сил пошевелиться, а его возглас «жрица!» заставил сердце девушки едва не выпрыгнуть из груди. Одно неуловимое движение, позволившее монстру очутиться рядом с ней, не смог бы отследить даже самый одаренный человеческий маг. Способностью видеть, противостоять и не поддаваться ужасу в присутствии высшего владели только истинные воины. Эсташ оказался быстрее. Как всегда. Именно то, что он на долю секунды опережал чудовище, и принесло спасение людям Кенигхэма.

Стена взревевшего огня отгородила девушку, и монстр взвыл, не сумев дотянуться до жертвы.

— Жрица!

Отскочив назад и сжимая когтистые лапы, он прошипел: «Отдай ее мне, защитник, отдай».

Огонь взревел сильнее, полностью скрывая замершую в центре тонкую фигурку, и ответ воина был едва слышен, но Мариона сумела разобрать два яростных слова: «Не получишь!»

Высший остановился. С трудом отведя от пламени взгляд, он обернулся к защитнику.

— Послушай меня, Царим. Послушай внимательно.

В когтистой лапе, вытянутой к Эсташу, возник темный сгусток наподобие сферы.

— Ради нее одной я убью их всех. Они в моей власти. Взгляни. Вот кланы, которые ведут свой род от убийц жриц, вот мои сторонники, которых я направляю, повелевая их разумом. Они погибнут, и вы начнете все с чистого листа. Я могу отдать им приказ уничтожить то, что уже было создано против защитников, а после убить себя. Мне это под силу, Царим. Одна жрица в обмен на спасение твоего рода и остальных. Вам опять начнут поклоняться, больше не придется терпеть боль человеческого предательства, подчиняться навязанным вам правилам. Отдай ее мне.

— Не получишь!

Сквозь защитную стену, целиком состоявшую из пламени, я плохо видела, что происходит, но даже имей возможность смотреть не через преграду, едва ли была способна уследить за молниеносными движениями. Они сражались вовсе не так, как принято изображать на картинках учебников или древних гравюрах, они напоминали лишь смазанные тени, одна светлая, ослепительно-яркая, до боли в глазах, а вторая черная, внушающая ужас. Когда меня не защищала магия Эсташа, при одном взгляде на того, с кем он бился, сердце останавливалось от страха. Только здесь, в теплом кругу огня, яростно ревущего при приближении пугающей тени, но безмерно ласкового со мной, ощущала себя в безопасности. Я понимала, что не имею права терять драгоценные минуты и обязана прямо сейчас, несмотря на панику и неуверенность в собственных силах, накатившую внезапно, почти поглотившую меня, защитить Эсташа.

Прикрыв глаза, старалась не отвлекаться и усилием воли снизить накал охвативших меня эмоций. Нельзя желать на пределе, а я безумно хотела, чтобы мой защитник остался в живых, но нельзя. Расслабиться, отпустить чувства, захотеть — сродни просто подумать, — и знать, что сбудется.

«Пусть Эсташ останется невредимым».

Все, ни в коем случае не молить об исполнении и не дрожать от испуга.

Крик заставил меня пробудиться. Я рванулась вперед, почти вплотную к горящему огню. Кто нанес решающий удар?

Мир отчетливо проявился перед глазами, стих рев пламени, исчезла защитная стена. Я оказалась стоящей в черном круге, поскольку и внешний огонь потух.

— Эсташ!

Он стоял, опираясь на меч, который таял в воздухе, точно мираж, и вдруг совсем исчез. Защитник покачнулся, упал на одно колено.

— Эсташ! — Я кинулась к нему, опустилась рядом, обхватила ладонями и глянула в лицо. Пламя потухло, воин снова обрел человеческий облик. Оттенок его невероятных глаз сейчас казался ярче, чем самый чистый аквамарин. Темные, влекущие, точно необъятная морская глубина. — Ответь, пожалуйста, ты ранен?

Он качнул головой.

— Как помочь? Ты ведь врач, подскажи, что сейчас нужно сделать?

Я отклонилась, пытаясь понять, что не так, но Эсташ притянул обратно. Поймал мою ладонь и поднес ее к губам. Поцелуй обжигал, как и его кожа, словно защитник горел сейчас в очищающем огне, точно после яда Архъаны.

«Мэйэлит», — услышала я.

— Что? Повтори, слишком тихо.

Светлые силы! Я не вижу, куда он ранен! Если это яд, он ведь сгорит? Вырвав из мужских пальцев руку, вскочила на ноги и опять попыталась отыскать следы удара, да хоть бы царапину, в которую проникла отрава. И в этот момент произошло непонятное: вся фигура защитника оказалась охвачена золотистым сиянием, а кожу точно покрыли чистым золотом, и Эсташ вдруг застыл неподвижно. Как был, преклонив колено и сжимая ладонь, словно по-прежнему держал в ней мою руку.

— Эсташ?

— Мариона!

Я вздрогнула, вглядываясь в его лицо, но ответил вовсе не защитник, еще одно горестное «Мариона» донеслось из-за спины.

Тяжело ступая по черной выжженной тверди, к нам приближался Олайош. Он подошел, остановился, а потом медленно опустился на землю и крепко обнял застывшую фигуру защитника.

— Олайош! Поднимитесь! Не видите, он под заклинанием. Что это за чары? Вы можете распутать их? Подскажите мне, как это сделать, я загадаю.

— Мариона…

— Он успел произнести что-то, наверное, подсказку. Звучало как «мэйэлит». Снимите заклятие.

— Мариша, послушай…

— Да не тяните же, расколдуйте его. Я вам все разъяснила, почему вы ничего не понимаете? Произнесите: «Мэйэлит». Мэйэлит! Почему не работает? Я неправильно произношу?

— Это не заклинание, девочка, — Аллар опустил голову и спрятал от меня глаза, — это обращение на древнем языке.

— Какое обращение! При чем здесь обращение? Да посмотрите уже на меня!

Он посмотрел, и я увидела в его глазах слезы.

— Невозможно найти точное слово в человеческом языке, Мариона, нет значений, способных в полной мере описать глубину заложенных в него чувств. Оно говорит о созвучии душ, когда одно существо словно рождено для другого…

— Вы все запутали! Перестаньте говорить загадками. Что значит «мэйэлит»?

— «Любимая» — так это можно перевести.

Олайош еще что-то говорил, а я впала в ступор и откровенно не понимала случившегося. Разум отказался его воспринимать, и эти бессмысленные объяснения не доходили до моего сознания. Я только после смогла сообразить, что на тот момент Аллару было намного тяжелее, ведь на него не напало спасительное отупение. И все же он пытался дать мне понять и как-то растолковать произошедшее. Немного прийти в себя позволили действия наставника, вновь обнявшего золотую статую и сказавшего:

— Прости, мой друг, прости всех нас. Я желал бы отдать свою жизнь взамен твоей, но ничем не смог помочь. Для нашего мира ты слишком хорош, Эсташ, и оттого никому не дано постичь и поверить, даже я оказался не в состоянии принять правду. Прости меня, последний из истинных. Если сможешь, прости.

— Бред, Олайош! — Никогда еще я не была так груба с любимым наставником. — Ваши слова звучат как бред.

Меня ужасно раздражало его бормотание и то, что он ничего не делает.

— Почему тратите понапрасну время?

— Мне больно, Маришка, поэтому не выходит подобрать правильные слова, а я пытаюсь проститься.

— Почему вы прощаетесь?

— Потому что Эсташ погиб.

— Нет!

— Разве ты не видишь?

Мы кричали друг на друга, словно разом сошли с ума.

— Он не мог погибнуть! Я загадала, чтобы Эсташ остался невредим. И на нем нет даже царапины! Он всего лишь…

— Обратился в золотую статую? Да? Как все статуи, что украшают башни Царима. А ведь я их даже ни разу не сосчитал, что там говорить, абсолютно не замечал.

— О чем вы, Олайош?

Из-за его кошмарных догадок стыла кровь в жилах.

— Именно так он погибает. Становится статуей. Даже утратив жизнь, умудряется стоять на страже и охранять, ведь в день нападения наследник способен призвать их на защиту и направить против чудовищ.

Олайош закрыл лицо руками. То, что он говорил дальше, звучало приглушенно и тихо, но оттого не менее ужасно: «Не важно, ранен он или нет. Яд высшего когда-то отравил Царима, а потому цикл завершается с гибелью обоих».

Я стремительно огляделась, вспомнив о чудовище, но кроме черной земли не осталось и намека на его присутствие. Словно он действительно обратился в прах, исчезнувший за давностью лет.

— Эта магия сильнее дара жрицы, что бы ты ни загадала, девочка.

 

Глава 17

МОЛИТВА

— Олайош сказал, есть невыполнимые желания, он утверждал, что воскресить невозможно.

Прижавшись к спине коленопреклоненной статуи, прислонившись щекой к холодному гладкому металлу, обнимала неподвижное золотое изваяние. Его перенесли сюда защитники, на это самое место, которое ему прежде нравилось и которое я отыскала. От Аллара потребовала отпустить и не следовать за мной, иначе сбегу и пожелаю, чтобы они меня никогда не нашли. Знаю, так не следовало говорить и поступать, но я не могла сейчас находиться со всеми внизу, а потому, сидя на крыше, разговаривала сама с собой, ведь статуям не дано слышать.

— Еще Олайош упоминал, будто некоторые желания жрицы могли исполнить лишь вместе, а не поодиночке.

— Маришка!

Я вздрогнула от неожиданности и повернула голову.

В слуховом окошке показались головы Доминики и Селесты.

— Вот ты где, а мы обыскались! Ты так опасно сидишь, — заметила Сеша и тут же добавила: — Давай вернемся в комнату, в башнях уже навели порядок.

— Мы искали тебя с тех пор, — поддержала подругу Ника, — как нас выпустили из убежища. И учителя с ног сбились, и директор.

Я только крепче обняла статую и покачала головой.

— Маришка, там обрыв и ущелье, а крыша покатая и скользкая. Это о-очень большая высота, — ласково проговорила Сеша, — говорят даже, что глубину ущелья невозможно измерить. Зачем тут сидеть? Ты здесь пряталась все это время?

— Кто вас отправил за мной?

— Мы сами искали.

— В гимназии Цахарис знает что творится, — сказала Доминика, — все в растерянности. Срочно собрали попечительский совет, но учителя, которые остались здесь на каникулы, не могут толком ничего объяснить. Гимназисты говорят лишь, что их загнали в колодец, назвав его убежищем. Директор спешно вернулся из Сенаториума. Вероятно, ты что-то видела?

— Когда ты упала с башни, а арис Лоран прыгнул следом, — вставила Селеста, — мы видели, как он тебя подхватил и понес на край ущелья. А Олайош отогнал всех от стены и велел немедленно спускаться. Потом другие защитники провели нас подземными коридорами. Я даже не знаю, сколько времени мы просидели в их убежище. Когда нас выпустили, кругом была кровь.

— У некоторых защитников такие страшные раны! Их уже увезли в госпиталь. Те, кто чувствует себя лучше, — на совете. Инспектор Орсель спрашивает, что за аферу они организовали и провернули. Требует объяснений случившемуся с его сыном. Арто серьезно ранен, его даже не смогли отправить в госпиталь. Он в нашем лазарете.

— Арто? — Имя защитившего меня парня вызвало слабый интерес к этому долгому и на редкость бессодержательному рассказу. Какое имеет значение кто, кого и куда вызвал?

— Защитники говорили о нападении на школу, — пояснила Доминика. — Сенатор им не верит. Кроме разрушений и ран самих защитников, нет ни одного доказательства, что было нападение.

— Да, — Селеста горячо поддержала Нику, — еще арис Лоран пропал! Его сенатор Орсель требует найти и привести в каком угодно состоянии. Инспектор ужасно зол.

— Пусть ищет, — ответила я на ее тираду, — пускай хоть с ног собьется, разыскивая человека, который обратился в статую.

Из груди вырвался то ли всхлип, то ли смех, а девчонки переглянулись.

— Послушай, — Ника откашлялась и перешла на очень серьезный тон, — ты видела нападение? Расскажи сенатору, что не было никакой мистификации. Защитники не просто так пострадали. Он ведь заявляет, будто они это специально. Говорит, на какие только поступки не решатся одержимые своей силой и уникальностью, когда для них наступают трудные времена. Инспектор обвиняет их в том, что они опасны для общества, раз рискнули разыграть подобие битвы и нарочно ранить самих себя.

— Маришка, — принялась умолять Селеста, — защитники не могли сделать ничего подобного! Они сильные, но они ведь хорошие и всегда охраняли нас. Сенатор заявляет, будто арис Лоран подбил всех на авантюру, а после позорно сбежал.

— Сбежал? — Сердце кольнула резкая боль. — Он бы никогда не сбежал!

— И мы так думаем. Маришка, идем с нами. Что тебе здесь сидеть? Отпусти статую и пошли вниз.

— Статую?! Это Эсташ, он обратился в статую, а вовсе не сбежал! Я видела и тварей, и его сражение с главным монстром. Он победил, спас нас всех, а сам стал золотым изваянием.

Девчонки обменялись встревоженными взглядами.

— Давай расскажешь нам все подробно внизу? — тихонько проговорила Доминика.

— Я не спущусь, пока не придумаю, как его расколдовать. Ведь не должно быть так, понимаете? Нельзя, чтобы за благополучие всех платил только один, до бесконечности! Олайош заявил, будто круг разорвать под силу лишь Цариму, а того уже много веков как нет в живых. Тоже обратился в статую. Застыл на самой вершине и спускается раз в несколько столетий по призыву наследника. Вновь убивает чудовищ, нападающих на башни, а потом возвращается на свой пьедестал. И таких статуй становится все больше.

— У нее жар, наверное, — негромко сказала Доминике Сеша.

— Она что-то видела и перепугалась. От сильного испуга случаются временные помутнения рассудка, — вполголоса высказалась Ника.

Однако меня не интересовали их рассуждения, я напряженно думала, что хочу вернуться в прошлое и заставить Царима разорвать этот круг, тогда Эсташ остался бы жив. Ради этого желания я отдала бы все на свете, но не под силу одной жрице пройти сквозь завесу времени, так говорил Олайош.

— Маришка… — Наверное, Сеша вновь хотела приступить к уговорам, но ее перебили.

— Тэа Эста, вы здесь! — Директор живо оттеснил девчонок, и его пылающее гневом лицо показалось в слуховом окне. — Вас все ищут, немедленно идите сюда, только осторожно. Селеста, Доминика, обеих тоже касается. Марш вниз!

— Это теперь никого не касается, директор, — во мне проснулась злость, — это могло касаться вас в то время, когда Эсташ предупреждал о нападении, когда он вам рассказывал о тварях, что поселились вблизи школы и внутри самой гимназии. Что вы сделали тогда? Ничего! Слишком боялись гнева инспектора и попечительского совета.

— Тэа Эста, — угрожающе протянул мужчина, — вы так договоритесь…

— До чего? До исключения из школы? Мне уже все равно! А вас я даже слушать не желаю. Жалкий трус! Не рискнули пойти наперекор и всех-всех отправить по домам, чтобы Эсташу не пришлось сражаться в одиночку. Ведь остальные воины были заняты, они пытались не дать воскресшим тварям добраться до людей…

— Довольно! Пора это прекращать! — Директор полез в окно и оказался на крыше. Вставать в полный рост он не рискнул, а потому очень осторожно пополз вперед. — Какая-то девчонка будет читать мне мораль, обвинять во всех грехах, пока не договорится, что именно я вызвал к жизни высшего.

Меня разом прошиб холодный пот, а мгновенное озарение заставило взвиться на ноги. Девчонки вскрикнули, но я успела ухватиться за вытянутую руку защитника и устояла.

— Вы! Это ваших рук дело! Вы подселили тех тварей! Но как оживили их раньше времени? Как решились впустить врага в самое сердце гимназии? Неужели надеялись, что они погубят хранителя прежде, чем он вступит в сражение? Подлый, мерзкий… Вы ударили ему в спину!

— Несусветная чушь! Вы повредились рассудком, тэа!

Директору оставалось преодолеть еще некоторое расстояние, когда девчонка попятилась к краю крыши, и он вынужден был остановиться.

Злость распирала его изнутри. Она и стала причиной его оговорки. Сегодня хозяин погиб, не наградив верного слугу за долгую службу. Ведь он делал все, что ему приказывали. Нашел слабых новорожденных тварей, оживленных высшим, поселил их, где было приказано, и растил. Докладывал обо всем, что происходило в школе, никогда ни на шаг не отступал от инструкций.

Теперь же он утратил то, к чему стремился. Решившись заключить сделку с высшим, допустив того к своему разуму, он просил взамен не богатства, как прочие дурачки, он просил знаний. И сколько всего мог получить! Со знаниями не проблема достичь желаемого. Брат всю жизнь трясся над семейным делом, чтобы приумножить наследство, доставшееся от родителей, но эти ювелирные побрякушки ничего не стоили. А вот знания!.. Сегодня, в момент, которого ждал столько времени, перед самой гибелью хозяина он услышал лишь: «Ты упустил жрицу! Отыщи, поставь мою печать, иначе умрешь!» — а дальше пустота и молчание.

Она, эта девчонка, во всем виновата. И по ее вине не вышло в нужный момент выпустить прикормленных тварей, из-за нее защитник уничтожил всех. Гадина! Пусть же не надеется дожить до утра. Он поставит печать, исполнит последний приказ, чтобы узнать, есть ли еще в Кенигхэме подобные ей, а после устроит девчонке несчастный случай.

— Тэа Эста, — сложнее всего было не выдать обуревавшей его ярости, — не смейте подходить к краю. Вы же не хотите упасть в ущелье?

Перепуганные подруги смотрели на меня сквозь слуховое окно, а директор уговаривал не отходить к краю. Я все еще цеплялась за руку защитника и следила, как предатель приближается. Ползет, извивается, точно мерзкая пиявка. И ведь дойдет, и тогда стащит с крыши, потому что он сильнее, а противопоставить ему вряд ли что-то смогу. У меня и сил почти не осталось, они покинули еще там, в кругу выжженной земли. И я больше ничего не смогу. А дар мой совершенно бесполезен. Он не помог спасти защитника.

«Вы же не хотите упасть в ущелье!» — выкрикнул директор, и показалось, что сама крыша под моими ногами дрогнула от сверкнувшей в голове безумной мысли.

Директор притормозил, увидев мой новый шаг назад, а я изо всех сил крикнула: «Девочки, это он предатель! Из-за него Эсташ погиб. Помогите мне! Задержите!»

Всегда буду удивляться, как в трудную минуту, в ситуации, когда совершенно непонятно было, кому стоит верить, растерянные подруги вдруг заняли сторону не серьезного и разумного взрослого мужчины. Вопреки доводам рассудка, они сразу прислушались ко мне. И дело было вовсе не в доверии, а в силе самой дружбы, не позволившей им предать меня в трудный момент. Такая дружба способна зародиться лишь в душах, еще не испорченных, а потому способных откликнуться.

Доминика первая бросила необычное плетение, которое стянуло запястья директора, вынудив того упереться в крышу локтями, а Сеша уже карабкалась в окно, чтобы, подобравшись поближе, ухватить дядю за щиколотки.

Взбешенный мужчина попытался лягнуть девушку, и, вскрикнув, Селеста вцепилась в его ноги с удвоенной силой.

— Отпусти, глупая! Не видишь, твоя подруга не в себе? Ее нужно срочно снять с крыши, она может разбиться!

Да, могу, ведь теперь поймать меня будет некому. Но это уже не важно. Судя по лицу директора, ущелье было самым милосердным способом свести счеты с жизнью.

До края крыши оставалось шагов двадцать, и пришлось выпустить надежную ладонь защитника, на прощанье скользнув пальцами по холодному металлу. Разведя руки в стороны, я ступила вперед.

— Стой! — Директор взревел не хуже раненой Архъаны, когда понял, что я собралась сделать. — Стой, дрянь!

Он лягнул племянницу изо всех сил, и, взвизгнув, Сеша едва успела уцепиться за выступ, ноги ее заскользили по наклонной поверхности.

— Ника! — закричала она.

— Держись, я помогу!

Оглянувшись на подруг и увидев, что Доминика уже подбирается к Селесте, протягивая той руку, я заметила, как, отбросив предосторожности, директор тоже встает во весь рост.

Догонит!

Только бегом успевала уйти от него.

— Стой!

И я побежала.

Не менее двадцати шагов до края, и только одно мгновение, чтобы решиться.

— Девочки! — Как же страшно, как страшно мне сейчас… — Прощайте!

Скользкий конек крыши, стук каблуков школьных туфель, позади подруги и навсегда застывшая статуя защитника, а впереди ущелье, затянутое густым туманом. Двадцать шагов. Толчок, прыжок и полет. Одно желание в голове, но его не под силу исполнить одной.

Раскинув руки, закрыла глаза. Я летела.

Невероятное желание, которому не суждено сбыться, потому что для воплощения нужны силы всех сестер.

Сестры!

Мой голос вплелся в вой ветра, а тело скрыл туман. И все звуки вокруг стихли. Сколько оставалось до дна пропасти? Я не имела понятия, просто понимала, что есть несколько секунд, чтобы отпустить мою молитву, и если ее услышат те, чьи души и силы пойманы в ловушку времени, они помогут. Сестры не откажут, ведь я единственная из них, кто еще жива, кто еще может желать. Я больше не думала, не боялась и успела послать в вязкое туманное пространство, белоснежное, словно легкие струящиеся наряды, свою молитву: «Хочу пройти сквозь время к Цариму».

Возьмись я описывать ощущения, поглотившие в момент, когда туман вокруг превратился в настолько плотную пелену, что тело зависло в пространстве, ни один человек не поверил бы. Не видя ничего вокруг широко открытыми глазами, я угадывала происходящее лишь внутренним зрением.

Бестелесные фигурки, собравшиеся в круг, протянутые ко мне руки и голоса. Они что-то шептали. Не разбирая слов, я все же знала: вокруг звучала моя молитва.

Как перед грозой плотно напитывается напряжением воздух, так и все мое существо наполнилось до краев чужой энергией. Словно она вошла разом, забурлила в каждой клеточке. Ее становилось так много, слишком много для меня одной, и вдруг рывок столь сильный, что вышиб из груди весь воздух.

Бросок, когда тело рвануло в одну, в другую сторону, а потом я полетела стремительно, не чувствуя направления, не понимая, вверх лечу или вниз, и упала, больно ударившись о каменистое плато. Перед глазами было темно, но постепенно зрение возвращалось, как и слух, уловивший скрежет металла.

Под пальцами чувствовались комки выжженной земли, по кругу ревело пламя, а впереди, где-то в нескольких шагах от меня, шло сражение.

Приподнялась, вскинув голову.

Огненные крылья, охваченная пламенем кожа и руки, крепко державшие занесенный для удара меч. Я видела спину, а потому первым, кто приметил мое появление, стал высший. Этой секунды, когда его бездонные жуткие глаза расширились, а безгубый рот попытался что-то произнести, хватило защитнику, чтобы нанести удар.

Высший рухнул, его когти скрючились и прочертили борозды на черной земле, а защитник стремительно обернулся.

Я не успела еще подняться и только поэтому не упала снова.

Похож, как же похож! И в то же время, конечно, другой. Волосы, фигура, черты лица, а цвет глаз неразличим из-за яркого пламени.

Эсташ.

Стон стал комом в горле, мешал пролиться подступившим слезам, мешал произнести безумно дорогое имя.

Пламя погасло. Глаза знакомые и в то же время чужие, немного иного оттенка, смотрели, боясь поверить. Я видела, как меч опустился, коснувшись острием земли, и мужчина медленно встал на колени. Его губы шевелились, шептали какое-то слово, я больше угадала его, чем услышала: «Жрица».

Воздух вокруг меня вдруг подернулся дымкой, я ощутила дыхание ветра, услышала далекие голоса. Мое время здесь заканчивалось.

— Царим, — протянула в мольбе руку, — прошу, разорви круг времени! — А в следующий момент я дернулась вместе с ним, как от резкой боли.

Защитник не добил высшего. Мое появление отвлекло обоих. И позволило жуткой твари собрать последние силы и напасть со спины. Именно оно помогло Цариму ударить первым. Отравленный коготь, подобно шипу ядовитой Архъаны, отделился от скрюченного пальца и вонзился между лопаток принявшего человеческий облик воина. Я поздно заметила этот роковой замах. Отвлеклась на созерцание самых дорогих сердцу черт лица и не успела предупредить.

Чтоб ты никогда не смогло возродиться, чудовище! Жуткий монстр, погубивший самого дорогого мужчину на земле.

Все вокруг стремительно затягивала пелена тумана.

Пожалуйста, не умирай на моих глазах снова, Эсташ, я больше не смогу этого пережить!

Сквозь туман, сквозь свои слезы видела, как защитник с трудом, но поднялся на ноги, не отрывая взгляда от меня, шатаясь, едва удерживая равновесие, поднял над головой меч и резко разрубил им воздух. Сверкнула ярко-алая вспышка, и я нырнула в молочное марево.

Уже через секунду туман вокруг разорвали порывы ветра и унесли прочь, глазам предстали отвесные стены расщелины и дно пропасти. Стремительное падение возобновилось так резко и неожиданно, что, закричав, я закрылась руками.

Удар. Странно мягкий, пружинистый. Меня, точно мячик, подбросило вверх и снова повлекло вниз. Открыв глаза, увидела сферу. По моим пальцам струился свет, крылья сверкающего кольца расправились, и от них во все стороны расходились тонкие золотые нити. Сфера закрывала подобно упругому шару, который перевернулся и снова подпрыгнул на камнях пропасти. Медленно, медленно оболочка сужалась, пока не превратилась в тонкую золотистую пленку, закрывшую мое тело, точно защитный костюм. И после уже растаяла, а я оказалась лежащей на дне. Далеко-далеко вверху виднелось синее небо, на мгновение его озарил алый отблеск, а мое сознание накрыла тьма, и, прежде чем совсем лишиться чувств, я снова ощутила рывок.

 

Глава 18

ИНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

— Это одна из лучших гимназий в стране. Как так вышло, что они не сумели проследить за безалаберными ученицами?

Мамин голос, звучавший непривычно сурово, выговаривал кому-то, кто стоял, склонившись надо мной. По волосам прошлась широкая ладонь, и я расслышала ответ отца:

— Руководство школы разрешило забрать Мариону до ее полного выздоровления, но в ответ на мои обвинения они напомнили, что наша дочь одна из этих безалаберных учениц.

— Для чего целая гвардия преподавателей приставлена к детям? Чтобы неопытные создания умудрялись тайком варить непроверенное приворотное зелье?

— Очень даже проверенное, как сказал директор, причем на Маришке и ее подругах. Оно и стало причиной отравления.

— Однако же дочь не приходит в себя, а остальных уже выписали из школьного лазарета. Я не верю этим объяснениям. Посмотри на нее, такая красавица, к чему ей готовить приворот? Ей даже никто особо не нравился, она не упоминала ни об одном теоне, если только в общих чертах.

— Директор говорит, это мог быть преподаватель.

— Что?

— Что тебя удивляет? Они пытаются себя обелить, мол, не в их недосмотре дело, сама виновата, если влила в себя сомнительное средство. Утверждают, будто участницы затеяли все на спор. У кого получится такое зелье, что с первого взгляда будет сражать всех встречных мужчин, та и выиграет.

— Ноги нашей девочки больше не будет в этой гимназии. Выдумают тоже! Преподаватель!

— Я уже написал письмо…

— Маришенька! Доченька! Очнулась!

Я ощутила на лице тонкие теплые пальцы, они пробежались по щекам, коснулись мокрых дорожек, вздрогнули.

— Доченька, что с тобой? Больно?

Больно оказалось открывать глаза, ресницы слиплись, веки не поднимались. А фокусировать взгляд на родных встревоженных лицах было еще сложнее.

— Эсташ… — Голос шелестел, как сухие листья, гонимые по земле ветром.

— Что говорит? — Отец склонился к губам.

— Доктора, немедленно зови доктора! Маришенька, я сейчас воды принесу.

Меня осмотрели, дали воды, каких-то лекарств, снова воды. Пощупали, послушали, пошептали заклятия и влили в тело такой заряд бодрости и чужой энергии, что я смогла самостоятельно сесть в постели.

— Она здорова, действительно здорова. Если это последствия зелья, то установить, какого именно, сейчас не представляется возможным. — Врач оттянул мне веки, посмотрел зрачки и снова задумался.

— Хорошее питание и полноценный отдых, — вот что могу посоветовать. Иногда неверно изготовленные магические препараты имеют отсроченный эффект, а порой способны поглощать внутреннюю энергию. Вашей дочери нужно время на восстановление.

Доктор заставил открыть рот и осмотрел горло.

— Отлично, не красное, связки тоже в порядке. Ей трудно разговаривать из-за слабости. Мариона, скажите «а-а-а».

Я послушно протянула низкое «а-а-а». В целом апатия, безраздельно владевшая мной сейчас, не предполагала сопротивления и непослушания. Мне ровным счетом было все равно, что происходит вокруг.

— Дня три-четыре, и девочка восстановится полностью. Сможет вернуться к занятиям.

— Отлично. Но вот насчет занятий мы подумаем. Сперва разберемся в этой ситуации. Иначе как может Кенигхэмская гимназия называть себя одной из лучших, если у них совершенно здоровые ученицы падают в обморок?

— Это весьма старая школа, а директор уважаемый человек. Вероятно, некое стечение обстоятельств… Вам лучше тщательно разобраться, прежде чем принимать решение.

— Разберемся, поверьте.

Отец пошел провожать доктора, а мама присела на край кровати и снова протянула мне стакан воды.

— Что такое Кенигхэмская гимназия? — тихо спросила, ощутив, что голос снова меня слушается.

Глаза мамы стали шире, в них мелькнуло удивление, недоумение и тревога.

— Твоя школа, доченька. Ты учишься в ней уже три года. Четвертый пошел. Как себя чувствуешь? Голова и правда не болит?

— Башни переименовали в Кенигхэмскую гимназию?

Я наморщила лоб, пытаясь выстроить логическую цепочку событий, но в голове было пусто, никакие мысли не приходили на ум.

— Какие башни? — Мама удивилась еще сильнее.

— Башни Царима. — И вновь при звуках этого имени дрогнуло и заныло сердце. Совершенно иные по звучанию буквы упорно складывались в тоскливый шепот: «Эсташ».

— Э-э-э… — Мама поднялась и прошлась по комнате, а когда повернулась к кровати, на лице ее снова была улыбка, ласковая, но чуточку встревоженная. — Башни — это башни, Мариша. Их никто не переименовывал. Да, собственно, разве кто-то рискнет вмешиваться в дела защитников? Башни их владения.

Пришел мой черед недоуменно смотреть на маму, и, по мере того как я пыталась осознать услышанное, в голове мелькали неясные картинки. Крыша, ущелье, туман, огонь, золотые крылья и горячие губы, прижавшиеся к моей руке. Праздник, танец, поклоны защитников, вновь огонь, окруживший меня, и прекрасная золотая статуя коленопреклоненного воина. Потом вдруг совершенно другие картинки: длинные светлые коридоры, зеленые лужайки за окнами и никаких гор, абсолютно иная школа, чужие лица. Или… не чужие? Яростно растерев ладонями лицо, попыталась встряхнуться, навести в мыслях порядок, но странный вихрь воспоминаний набирал силу. Сердце забилось точно сумасшедшее, я ощутила испарину на висках, и в этот момент дверь снова открылась и вошел отец.

— Он вернется вечером, осмотрит еще раз.

— Хорошо. — Я видела, как мама облегченно выдохнула и не нашла лучшего момента, чтобы спросить: — Защитники еще не уехали из башен?

— Из каких башен? — Отец повторил мамин вопрос и удивленно на меня посмотрел.

Не смогла вновь произнести это имя вслух, и объяснения взяла на себя мама. Слегка понизив голос, она чуточку растерянно произнесла:

— Мариша говорит о башнях Царима.

— Царима?

Каждый раз, когда они повторяли это имя, в голове звучало горестное эхо и хотелось изо всех сил стиснуть ее руками и унять нестерпимо болевшее сердце.

— Зачем защитникам покидать башни? По крайней мере, пока несут свою службу. Они подменяются с какой-то периодичностью, я точно не знаю, но вряд ли в башнях может совсем никого не остаться. Кто тогда будет охранять границу близ гор?

Что-то не сходилось, а если быть точной, ничего не сходилось. Мысли, воспоминания, слова родителей, само место, где находилась… Я впервые огляделась по сторонам. Почему я дома? О чем был весь разговор? Доктор? Зачем доктор? Что произошло?

Вновь потерла лицо, перед глазами стоял туман — молочной белизны, словно легкие наряды, тихий шепот голосов, произносящих желание. Единое желание на всех.

— Папа!

Не передать, как отчаянно я страшилась задать ему этот вопрос. Как дрожали мои губы, пытаясь произнести несколько слов.

— Папа, скажи мне, — голос осип, отец подался вперед, прислушиваясь, — ты знаешь род тен Лоранов? Хотя, конечно, ты же писал ему письмо. Эсташ, он… — Я выдохнула его имя, а сама вцепилась в одеяло. — Он жив?

Отец бросил взгляд на маму, она ответила ему такой же тревогой во взоре.

— О тен Лоранах даже самый дремучий житель Кенигхэма слышал. А Эсташ — это наследник, кажется?

— Один из двоих, — подсказала мама, напряженно вглядываясь в мое лицо.

— Точно, он и его брат. Но вроде не слышно, будто у них там что-то случилось. Род известный, вечно в новостных колонках о них пишут, уже бы все журналы трубили. А кому из них я писал и зачем?

— Дайте мне журнал!

Не передать, как я напугала родителей — даже не самой просьбой, а как, вытянув вперед трясущиеся руки, ждала, пока мне дадут журнал. Кажется, весь дом подняли на уши, чтобы за считаные минуты отыскать и принести красивое глянцевое издание о светской жизни, где на первой странице большими буквами выделялась новостная колонка, датированная вчерашним числом: «Глава рода тен Лоран объявил о грядущей помолвке».

Жив!

Смысл статьи так и не дошел до сознания, потому что важным было — жив!

Я закрыла лицо руками и расплакалась.

Старая лестница приятно пахла деревом, а гладкие, заново покрытые лаком ступеньки поскрипывали под ногами. На подпиравших витые перила столбиках были искусно вырезаны фигурки животных. На этой лестнице мне нравилось сидеть. Здесь ощущался особый уют, присущий древнему поместью. Я глядела в витражное окно, слушала барабанную дробь дождя и следила за стекавшими вниз разноцветными каплями. Папа с мамой присели у зажженного камина в большой гостиной, и до меня долетал их разговор.

— Что дочка? Спит уже? — послышался голос отца.

— Легла, — ответила мама и замолчала на несколько долгих минут. Тихо потрескивали горящие поленья, а дождь продолжал шелестеть за стеклом.

— Я сегодня от него письмо получил. Вот, посмотри. Сам ответил.

— Сам? — Послышался шорох бумаги. — Обычно у аристократов секретари послания составляют.

— Можно сказать, нам оказана большая честь. Видишь, вот оттиск внизу, похожий на отпечаток фамильного кольца, значит, письмо написано лично им, еще и подпись имеется: Эсташ тен Лоран.

— Печать на крылья похожа, а почерк у него красивый. Что про Маришку-то говорит?

— Вот эта строчка, глянь: «Не имею чести быть знакомым с вашей дочерью».

— О-о-о…

— Ну да.

— Думаешь, правда?

— Даже уверен. Сама посуди, какое положение у тен Лоранов и какое у нас. Мы даже в свете вряд ли могли с ним пересечься. А Маришка за время учебы тем более не была на таких мероприятиях. Это же элита, туда даже с очень большими деньгами вход закрыт.

— Ты абсолютно нрав. Но как объяснить Маришкино состояние? Дочка Эсташем тен Лоран бредит. Я несколько раз слышала, как во сне она его зовет.

— Я ради этого и летал в столицу, вопрос лично с директором школы обсуждал. Он даже пригласил на беседу преподавателя, специалиста по различным зельям, а после этого письма все и сошлось.

— Что в итоге?

— Думаю, придется согласиться, что приворотное средство, которое Маришка выпила, плохо на ее здоровье сказалось. Во-первых, директор с преподавателями разобрали состав по ингредиентам. Выяснили, что намудрили девчонки немного. Маришка вон одной травки больше, чем нужно, положила. Мне еще доктор говорил, что, если у дочки чувствительность повышенная к какой-то составляющей, это может к отравлению привести. Ну а во-вторых, касательно влюбленности ее, там тоже пояснения сделали. Ученицы ведь средство выпили, чтобы в споре выиграть, кто больше теонов покорит, но, как преподаватель объяснил, если с ингредиентами напутать, эффект на противоположный меняется. И Маришке достаточно было после зелья просто имя мужчины услышать, чтобы как будто влюбиться. Начудили они с варевом, я тебе скажу.

— А Эсташ тен Лоран, выходит, в школе не появлялся?

— Уверен, что нет. И письмо это совсем с другого конца Кенигхэма отправлено. Я конверт изучил досконально. Оно из зоны пустынь пришло. Туда еще гвардию Роберта послать собирались, новые территории исследовать. Помнишь?

— Как же не помнить? Напугали меня тогда, ведь опасно в пустынях, земли неизведанные совсем. Что наследник известного рода там позабыл?

— Кто его знает? Скучно на балах да приемах стало, вот и подался. Острых ощущений захотелось.

— А слабость Маришкина чем объясняется? Тоже все на зелье списали?

— Им теперь только этим и прикрываться, а иначе ведь не гимназистки глупые виноваты, а руководство школьное. Директор даже лично записку подписал, хотел меня успокоить.

— Какую записку?

— К светилу столичному. Говорят, очень известный врач, но просто так к нему не попасть, по знакомству только. А директор с ним чуть ли не дружбу водит. Вот рекомендовал Маришку показать, говорил, там и приворот, и последствия отравления, все снимут. Завтра дочку в дорогу собери, повезу ее в столицу.

Укутав меня, точно летели не в Сенаториум, а на север страны, мама дала с собой в дорогу еще горячих пирожков и любимый чай моего наставника.

— Передашь учителю, если там встретитесь, — улыбнулась она, — за эти дни уже несколько писем от него пришло, все спрашивает, как ты.

— Спасибо. — Я положила коробку рядом на сиденье и поцеловала маму, а после помахала ей на прощанье из окошка взлетевшего экипажа.

Судьба оказалась ко мне добрее, чем можно было надеяться. В этой новой жизни я была знакома с Олайошем. Он перевелся в элитную гимназию Кенигхэма два года тому назад и преподавал магические плетения. Интересно, а раньше ведь вел совершенно другой предмет, только я позабыла какой.

С каждым новым днем все больше подробностей стиралось из памяти, точно терялись воспоминания, которых и не было вовсе. В первый момент после пробуждения дома я ощущала панику, когда на меня накатывали разом прошлое и… я бы назвала его будущим, ведь оно случилось после, однако формулировка «другое прошлое» подходила больше. Сперва казалось, что разум серьезно пострадал и налицо явные признаки сумасшествия, выручали лишь три самых ярких картинки, оказавшиеся последними в той жизни: золотая статуя, туманное ущелье и алая вспышка от меча Царима.

Даже не верится, что он подчинился моему желанию. Насколько же велико было его изумление, когда незнакомая жрица выпала из пространства прямо в огненный круг, если даже высший пропустил роковой удар, увидев меня там. Какие чувства защитник испытал, только что потеряв, не сумев уберечь и вдруг снова встретив? Какой силы эмоции заставили его позабыть обо всем и опуститься предо мной на колени? Он успел разрубить кольцо времени в последний момент. Сумел ли понять, из какого далекого времени я пришла, и осознать, что есть надежда, что жрицы вернутся? Защитник сразу меня послушал, не усомнился ни на миг. Не понадобилось доказательств, уговоров, на которые попросту не хватило бы времени. Впрочем, Эсташ всегда был таким… или Царим.

В подобные моменты, когда начинала задумываться, стараясь припомнить детали, все ускользало, сменяясь другими воспоминаниями. Я хотела уловить подробности прошлой жизни, а память услужливо подбрасывала детали из этой. Безумно желала вспомнить дорогое лицо, но день за днем его облик тускнел, зато я отчетливо припомнила происшествие с зельем.

Глупый спор с моими одногруппницами. И дело было вовсе не в том, чтобы очаровать больше теонов и получить статус королевы гимназии. Разве может считаться приобретенный путем обмана статус настоящим? Все обстояло иначе. Я убеждала девчонок, что глупо использовать приворот, пытаясь вызвать чьи-то чувства, и некоторые подруги встали на мою сторону. Остальные поддержали вечную противницу по школе — Иреллу, она утверждала, будто чувства есть чувства, наведенные они или настоящие. Я предложила ей доказать все на практике.

Приворот предполагалось сварить кратковременный, на пару дней, не больше, а в итоге половина экспериментаторш отравилась. Следовало внимательнее отмерять ингредиенты, хотя не берусь утверждать, что здесь обошлось без вмешательства Иреллы, уж очень гаденькая была эта тэа. Вполне могла подсунуть нам что-нибудь в процессе варки.

Жаль, безумно жаль, что моя нынешняя гимназия называлась Кенигхэмской, а не Царимской и в этой жизни рядом не было Доминики, Селесты и остальных девчонок из нашей группы. Их лица я тоже постепенно забывала, как и совместные игры, проказы, споры. Кажется, прежде все было лучше и светлее. В школе на краю света сам воздух казался чище отравленного снобизмом и властью воздуха столицы. Однако я никогда не училась в гимназии Царима.

Башни вот уже многие века стояли непоколебимо и служили нам защитой от тварей. Защитники, едва достигнув совершеннолетия, отправлялись в древние сооружения на службу, и их количество там никогда не уменьшалось. Отношение к истинным воинам в этой реальности было совсем иным. На них практически молились, их почитали, не существовало несправедливых законов, лишавших их семьи содержания. Они были недосягаемой верхушкой, элитой, по-прежнему закрытой и обособленной, только теперь никто не думал упрекать их за это, ведь они берегли нас, людей.

Когда-то Царим исключил саму возможность возрождения чудовищ, а теперь они существовали. Ценой своей жизни защитник поймал их всех в ловушку, чтобы не допустить повторения страшного прорыва, чтобы не потерять вновь самое дорогое, а в итоге люди легко позабыли об этом подвиге.

Зато сейчас даже в школе нам рассказывали о «приходивших извне», говорили, что у них существует строгое подчинение, например, как у Архъаны и ловцов. Управляют всегда более умные, направляя вперед более сильных. И если вам удалось сбежать от страшного монстра, это не значит, что с другой стороны не ждет кукловод, который дергал марионетку за ниточки. Нас учили предвидеть, рассчитывать собственные силы, чтобы уметь противостоять, но совершеннее защитников никто не мог совладать с чудовищами. И в этой реальности рождались наследники неизмененной крови, передавали потомкам свой дар и память, а самым легендарным было имя Царима и наследников его рода. Ведь с главной битвы, унесшей жизни многих, когда последний удар воина лишил чудовищ поддержки, твари больше не смогли собрать достаточно сил, чтобы прорвать оборону крепости.

Вероятно, в тот момент, когда монстр подло ударил Царима в спину, я пожелала, чтобы высший никогда не возродился вновь. Было ли это молитвой или причина крылась в переполнявшей меня силе жриц? Я тогда даже не стремилась загадать, поглощенная совсем другими эмоциями, но, кажется, желание исполнилось.

Что изменилось в моей семье, в моей жизни? В этой реальности о жрицах не знали, как и в той, но Олайош однажды поведал мне об одаренных девушках. Говоря о собственной службе в башнях, упомянул об ущелье, а после рассказал о хранительницах, попросив никогда ни словом не упоминать о них в разговоре с другими. На тот момент я, конечно, не знала о собственном даре, как и не знала об Эсташе тен Лоран. В новой жизни моя семья владела рудниками и благодаря добытому в них металлу считалась очень богатой, однако вращаться в кругах, куда допускались самые высокородные представители света или связанные родством с защитниками, мы не могли. Даже просто попасть на прием, устраиваемый старинными семьями, было большой проблемой. А потому все прочие мои переживания по силе перекрывала мучительная тоска по Эсташу.

Меня мало что интересовало, одно только имя крутилось в голове, один образ преследовал постоянно, и только о нем я могла думать. В доме собрали целую кипу журналов с любой информацией касательно рода тен Лоран, и их я перечитывала снова и снова, хотя сведения подавались в общем виде и без подробностей.

Пока еще были свежи воспоминания, раз за разом переживала его гибель, а после повторную смерть Царима. Просыпаясь ночами, глотала слезы, вспоминая, как он опустился на колени, как отвлекся, и задавалась вопросом: не я ли погубила его, не я ли запустила цепочку перерождений, заставляя наследников Царима погибать? Не передать, как мучилась от осознания этого, а потому снова и снова хваталась за журналы, упоминающие о жизни Эсташа. Мне безумно хотелось встретиться с ним, и однажды я попробовала загадать, но…

Не вышло.

Вновь и вновь повторяя разные формулировки, пыталась пожелать полнейшую мелочь, самый ничтожный пустячок, но нет. Наверное, тем желанием, невероятным по силе и энергии, которая требовалась для его исполнения, я выпила досуха собственный дар. Перевернув весь мир с ног на голову, расплатилась за это умением воплощать в реальность собственные мечты. А ведь так хотелось загадать случайную встречу с мужчиной, который стал совсем недосягаем.

— Хороший район, спокойный, презентабельный, — твердил специалист по поиску и съему жилья.

Папа подобрал лучшее агентство в столице, поскольку не собирался останавливаться в гостинице и жутко их не любил.

— Здесь по соседству живут самые уважаемые люди и первые лица Сенаториума. Вон тот роскошный особняк рядом с вашим принадлежит самому сенатору Орселю.

Кому?

У меня сердце екнуло и в груди похолодело.

— Я знаком с сенатором, — не без тайной гордости ввернул отец.

— О, это прекрасно!

— Приятные соседи — залог спокойной жизни.

— Вы, бесспорно, правы. — Мужчины посмеялись удачной шутке, а я зацепилась за папин рукав и вмешалась в их разговор:

— К чему нам такой огромный особняк? Когда я поправлюсь, то вернусь в школу, а ты поедешь домой. Может, стоит подобрать дом попроще?

— Ну, во-первых, дочь, я уже внес залог, во-вторых, дома попроще представляют собой однотипные коробки, и к ним не прилагается собственный сад, а тебе необходимо каждый день гулять на свежем воздухе. И в-третьих, мы с мамой подумываем переехать на летний сезон в Сенаториум, поближе к вам с Робертом. Твоего брата вскоре должны перевести в столицу.

Папа бросил взгляд на меня и встревожился:

— Ты опять бледна, Мариона. Это перелет так сказался?

Приступы слабости в последнее время посещали меня часто, хоть и накатывали необъяснимо и спонтанно. Вот и сейчас упадок сил наступил, когда я услышала имя Орселя, я даже ногу на ступеньку занести не могла, хотя отчетливо объяснить, чего испугалась, не выходило. Ведь соседство наших особняков вовсе не означало повторения той прежней истории. Однако паника нахлынула сама по себе, неожиданная и неконтролируемая.

— Ничего, ничего, доченька, сегодня уже врач приедет, осмотрит тебя. Он же светило, быстро на ноги поставит, а пока стоит прилечь. — И папа с агентом подхватили меня под руки и повели в дом.

Прославленный доктор много времени на осмотр не потратил, а резюмировал мое состояние следующими слова: «Ну, все понятно. Сильное отравление, интоксикация всего организма, налицо признаки магического приворота».

Папа скептически хмыкнул, поскольку заключения светила соотносились с позицией директора школы, однако расходились с мнением нашего семейного врача, утверждавшего, что я, по сути, здорова.

— Я выпишу капли, которые непременно помогут и уберут слабость, а приворот снимем прямо сейчас. Откиньтесь на спину, дорогая, прикройте глаза. Могут быть неприятные ощущения, покалывание в грудной клетке, не стоит обращать внимания.

Я послушно сделала как велели, и врач начал водить над моим телом руками и что-то шептать. Сперва было тепло, потом действительно появились покалывания, и ощущения нарастали так, что даже стало больно и грудь сдавило. — Потерпите, потерпите, совсем немного осталось. Вдохните.

В следующий момент терпеть стало совсем сложно, а потом будто что-то тренькнуло в груди, как отпущенная тетива, которая сперва больно бьет по пальцам, а затем отскакивает, оставляя бедные конечности гореть. Вот и в груди возникло похожее ощущение. Я бы описала это так, что бедное сердце не выдержало попыток вытравить из него Эсташа и горячо этому воспротивилось.

— Выдохните. Готово. Осталось только выпить вот это. Ну же, будьте послушной девочкой. Вещь хоть и горькая, но действенная.

Это было не просто горько, а отвратительно горько, но разве со светилом поспоришь? Особенно с таким, кому страшно слово поперек сказать. Этот точно обрубит раз и навсегда: «Не нравится, ищите другого врача».

— Полчасика подождем, эффект будет весьма и весьма ощутимым. Увидите сами. — И доктор вольготно развалился в кресле и даже задремал. Мы с папой сидели тихо, боясь его разбудить. Глаза врач открыл ровно тридцать минут спустя, словно внутри его сработал магический будильник.

— Отличненько, взглянем…

Он потер руки и склонился надо мной, проводя повторный осмотр.

— Ну вот, я же говорил. Видите? — Он махнул рукой, призывая отца выступить свидетелем и убедиться в безусловном врачебном таланте.

Папа с выводами не спешил, а в первую очередь уточнил у меня: «Как себя чувствуешь?»

— Как будто легче стало и слабость не такая сильная.

— Не как будто, дорогая, а значительно легче. Итак… — Врач достал из саквояжа и сунул папе в руки пузырек с приклеенной этикеткой. — Вот это принимать пять раз в день, строго по часам и не пропускать. Через неделю она полностью поправится.

 

Глава 19

ОБМАН

Убедиться в правоте доктора мы смогли уже на следующий день, когда я проснулась сама, и папе даже не пришлось долго будить, как это бывало в последнее время. А самым приятным сюрпризом в тот день стал визит любимого наставника. Все такой же цветущий и довольный жизнью Олайош ворвался в наш дом ближе к вечеру, был радушно принят и допросил меня с пристрастием о нынешнем состоянии. Папа пригласил наставника к ужину, и тот с удовольствием согласился. Время мы провели просто чудесно, даже я, если не считать легкой грусти, возникавшей при взгляде на учителя.

До дверей провожали его вместе. Чтобы не пугать отца новым всплеском интереса к защитнику, я словно ненароком поинтересовалась о семействе тен Лоранов, придумав, что услышала в столице про их особняк, который и правда описывался в одном из журналов. Что в прошлой жизни, что в этой неизменной осталась моя любовь к старинным строениям, и о ней Аллар был хорошо осведомлен.

— Ты бы желала посмотреть на их особняк?

— Я не могу. Это закрытая часть города, где стоят только дома защитников, туда невозможно попасть и охрана очень серьезная.

— Я приглашен на торжество по случаю помолвки, если хочешь, попробую раздобыть еще одно приглашение. Вероятно, ты достаточно окрепнешь к тому моменту.

Приглашение на помолвку Эсташа? В этот миг такая резкая боль скрутила все тело, что я выпалила:

— Нет!

Вышло резче, чем хотелось бы, и, совершенно смутившись под удивленным взглядом Олайоша, попыталась оправдаться:

— Нет — в том смысле, что уверена, лучше станет. Мне уже намного легче. Однако буду чувствовать себя не в своей тарелке, словно навязалась. Благодарю за ваше щедрое предложение, арис.

— Как хочешь, девочка. — Он улыбнулся знакомо, по-доброму. — Ты, главное, не болей больше и не пугай старика. А то ведь места себе не находил, когда любимая ученица перестала на уроки приходить. Уж этот случай вас, неразумных, научит не пить на спор всякую гадость.

— Конечно. — Я нашла в себе силы улыбнуться в ответ, а арис немного задержался возле открытой двери и внимательно на меня посмотрел:

— Если вдруг что-то понадобится, Маришка, и смогу помочь, просто дай знать.

Я даже немного растерялась из-за резкого перехода от шутливости к серьезности и ответила:

— Обязательно, арис, спасибо.

Лекарство столичного доктора хорошо помогало. Я почти вернулась к нормальному ритму жизни и уже задумывалась над тем, что пора отправляться в гимназию. Из школы приходили послания каждый день с вопросами о моем самочувствии, а отец отошел от первой, самой гневной реакции, и уже не заводил разговоров о том, чтобы я сменила место учебы. И вот стоило мне только настроиться на возвращение, как произошло еще одно событие.

Спускаясь по ступенькам в холл, я оказалась внизу в ту минуту, когда слуга отворил входную дверь и впустил в дом высокого мужчину в плаще. Когда незнакомец снял его, я застыла на самой нижней ступеньке.

Сенатор!

Астаил вскинул голову и заметил меня. Первый взгляд, быстрый, оценивающий, прошелся по всей моей фигуре, замер на лице, но тут сенатор улыбнулся и склонил голову:

— Добрый вечер. Мариона, если не ошибаюсь?

Чувства, охватившие меня, можно было охарактеризовать как прокатившийся от самого горла и до кончиков пальцев ледяной внутренний озноб, лишивший на время способности вежливо приветствовать гостя. Это была наша первая встреча, и я вдруг вспомнила ощущения беспомощности, растерянности и страха, испытанные в иной жизни, когда, разговаривая о посторонних вещах, сенатор вдруг абсолютно спокойно предложил мне ужасную сделку.

— Сенатор Орсель! — Громкий голос искренне обрадовавшегося приходу гостя отца вывел меня из ступора. — Вы уже здесь! Я боялся, что и в этот раз дела не позволят присоединиться к нам за ужином. Где же ваша супруга и сын?

Орсель оторвал взгляд от меня и улыбнулся, пожал протянутую руку и притворно (он всегда притворялся, потому что был жестоким, расчетливым и умным змеем) вздохнул:

— Супруга нездорова.

— О, простите. Полагаю, временное недомогание.

— К большому сожалению, все гораздо серьезнее, но мы не теряем надежды.

— Конечно, конечно. Медицина сейчас достигла таких высот… — Папа попытался уйти от щекотливой темы. — А как ваш сын?

— Он в гимназии.

— Насколько помню, в Анрийской?

— Верно. На мой взгляд, она одна из лучших.

— Как и Кенигхэмская.

— Бесспорно. Требования в обеих достаточно строги, что, безусловно, радует. При этом Арто учится лучше всех на курсе и подает большие надежды. Преподаватели его хвалят.

Арто. Я вспомнила юношу, не дававшего мне прохода три года подряд. Каким он был сейчас? Наверное, для семьи Орселя мало что изменилось, как и для моей, ведь основные перемены коснулись жизни защитников. Но самое яркое, что вспоминалось об Арто, были не подначки и обиды с первого дня в школе Царима, а его руки, крепко обнявшие в последнем желании уберечь. Он оказался лучше и смелее, чем я могла представить, невольно сравнивая его с жестоким отцом.

— А это ваша очаровательная дочь, полагаю?

Воспоминания отступили так же резко, как и нахлынули.

— Да, познакомьтесь, — Мариона.

Весь вечер, пока мы сидели за общим столом, а сенатор очаровывал остроумной беседой, я холодела от страха. Решение завтра же вернуться в гимназию только окрепло. Подальше, подальше от этого мужчины, пока он не нашел способ сломать мою новую судьбу!

На середине беседы с отцом, когда Астаил коснулся в разговоре наших рудников, у меня вилка выпала, громко звякнув о край тарелки. Я быстро извинилась и спрятала дрожащие руки под стол, а мужчины продолжали обсуждать свои дела. Причем сенатор привел какие-то характеристики нашего металла, еще что-то, мне непонятное, производя впечатление человека, хорошо разбирающегося в конкретном вопросе. И не сказать чтобы он настойчиво выпытывал подробности, но меня его интерес просто оглушил. В прошлый раз я стала неким приятным дополнением к собственному приданому, потому что Орселю очень нужен был рудник.

— Он обладает такими уникальными свойствами, — говорил меж тем сенатор, — которые позволили бы создать почти совершенное оружие. Согласитесь, без защитников мы, люди, слишком уязвимы. Даже в приграничье невозможно поехать без их на то разрешения.

Что ответил папа, я не расслышала. В голове стучало набатом: «Совершенное оружие, совершенное оружие».

Каждый новый взгляд мужчины, брошенный в мою сторону, заставлял внутренне вздрагивать. До конца вечера я так и не высидела. Ушла, сославшись на усталость, но в комнату не поднялась.

Сенатор не просто так нашел время заглянуть к нам в гости. Этот змей уже что-то задумал. Он привык использовать людей для своей выгоды и пользы, ведь не зря и в новой реальности добился прежних успехов, заняв очень высокий пост. Мне необходимо было понять, каким образом он собирался добиться желаемого в этот раз, потому я и караулила, спрятавшись под лестницей, откуда видна была дверь в столовую. Папа с Орселем действительно вышли немного позже и направились к кабинету.

Точно вор я кралась за ними, а когда дверь в комнату захлопнулась, приникла к ней ухом, чтобы подслушать.

Сперва речь велась о каких-то векселях и вложениях. Из сказанного я уловила основную мысль, которую хотел донести до сенатора отец: все богатство семьи Эста в рудниках. В прямом смысле. Все было вложено в разработку того самого металла, а прибыль тратилась на нужды семьи.

— Пора задуматься о новых вложениях, — говорил сенатор, и мое сердце сжималось от дурного предчувствия. — Прекрасно понимаю, каковы траты в свете, и знаю, сколько уходит на содержание семьи, на гвардию и обучение в лучшей гимназии, только потеря рудников может грозить вам разорением.

Папа, не верь ему, пожалуйста. Что бы он ни говорил, к чему бы ни склонял, не иди на поводу. Не соглашайся на его предложения!

— Насколько велика вероятность принятия этого закона?

Закона?!

Сердце так екнуло, что показалось, будто его стук могут услышать за дверью.

— О нем даже не объявлено официально, а потому есть надежда, что удастся отложить рассмотрение и отсрочить на неопределенный срок. Все зависит от количества моих сторонников. Поверьте, я активно склоняю остальных сенаторов разделить мою позицию.

— Спасибо. Даже не знаю, что бы мы делали без вашей помощи, Астаил.

— Но задуматься о новых вложениях стоит.

— Да, безусловно. Только они в данный момент могут пошатнуть мое положение. Прежде чем что-то начнет приносить доход, придется потратить большую сумму. Это грозит нам огромными долгами в случае принятия закона. Необходимо обезопасить семью.

— Согласен, и у меня есть одно предложение…

А дальше то ли сенатор перешел на шепот, то ли позаботился магически обезопасить кабинет от прослушивания, но их голоса стихли. Что Астаил хотел предложить отцу, в тот вечер узнать не удалось.

К огромному сожалению, врач не позволил вернуться в школу на следующий день, более того, потребовал (если я так сильно желала как можно скорее приступить к учебе) провести последние дни дома и набраться сил. Даже поездки в магазин были отменены, а прогулки ограничены садом. Папа, убедившись, что доктор знает свое дело, настоял, чтобы я придерживалась рекомендаций. Возразить было нечего, но, мучимая неясной тревогой, я написала Олайошу, попросив его приехать перед выходными. А однажды, гуляя вечером в саду, услышала оклик «Мариона», заставивший замереть на месте от испуга. По ту сторону ограды, увитой густыми лианами, которые на моих глазах расползлись в стороны, стоял Астаил Орсель.

— Добрый вечер, — улыбнулся он мне. — Он сегодня чудесный, не правда ли?

С этой минуты он мне таким не казался. Я вся подобралась и замерла, как перед ударом.

— Действительно чудесный. Сенатор, извините, но мне нужно идти.

— Не стоит грустить из-за известий, Мариона, все еще может разрешиться к лучшему, — донеслось в спину.

Нехорошее предчувствие заставило замедлить шаг.

— Что?

— О, отец вам не сказал о последних новостях? Тогда извините.

— Новостях? — Я не смогла заставить себя проигнорировать его слова, тревога била в колокол.

Накануне как раз пыталась убедить отца не связываться с сенатором, а он только посмеялся. «Астаил не предлагает того, чего не предпринял бы сам. Утверждения, будто сенатор пытается втянуть меня в сомнительную аферу, когда он рискует не меньше и наравне с нами окажется в проигрыше, совсем нелогичны», — говорил отец. И убедить папу не выходило. Помимо ничем не обоснованных аргументов я располагала весьма скромными доказательствами — собственными предчувствиями. Досадно, что в этой реальности я никогда прежде не интересовалась денежными вопросами, и отец по праву считал только себя ответственным за благополучие семьи. Конечно же он не рассматривал различные страхи и подозрения как веский довод. «Просто Астаил тебе не нравится, — вынес вердикт отец, — и твое состояние еще не пришло в норму, поэтому эмоции бушуют. Ничего, дочь, все разрешится благополучно».

— О чем не сказал мне папа? — Я еще на шаг отошла от ограды и руки спрятала за спину, на всякий случай.

— Как наш совместный вклад оказался неудачным. Наверное, вы меня вините в случившемся? Простите, что поднял этот вопрос, я полагал, вас следует успокоить. Есть еще шанс получить выплаты…

Нет! Нет! Не хочу слушать сейчас. Не надо мне рассказывать. Не останусь и не попадусь снова. Не желаю оказаться перед выбором, в котором принять можно лишь один вариант развития событий. Сперва выясню все, но не у вас, Астаил.

— Простите, — перебила я мужчину, — мне что-то нехорошо, давайте перенесем на другой раз, сенатор.

— К чему эта официальность, Мариона? Зовите меня по имени, Астаил. — Он улыбнулся и слегка поклонился, а я помчалась по дорожке к дому.

Возможно, дело было в моем моральном состоянии в целом (непросто балансировать на грани, разрываясь между двумя реальностями, путаясь в воспоминаниях и то и дело норовя сорваться, потерять понимание, где я настоящая), иначе как объяснить, что не выходило совладать с волнами паники, успокоиться, прийти к некоему рациональному решению? В голове лишь стучало: «Почему Орсель снова на моем пути?» А хуже всего было то, что меня начали терзать сомнения: «Вдруг именно он и есть моя судьба? Возможно, она уготовила мне жизнь с мужчиной, вызывающим лишь дрожь отвращения, в то время как любимый человек всегда останется далеким и недосягаемым, и этого не изменить».

Нервный озноб и головокружение — вот до какого состояния я себя довела подобными размышлениями. И вечером, ожидая возвращения отца, весь день занимавшегося делами в городе, я не находила себе места. Однако добил меня неожиданный подарок.

Черный лебедь влетел в окно, покружил под потолком и уронил на пол длинную коробку. Я отшатнулась от нее, словно от ядовитой Архъаны. Черные блестки переливались и сверкали, а ленты развязались сами. Крышка отскочила в сторону, и воздух наполнил приятный аромат. Нежный цветочек покачивался на тонком стебле, поражая своей хрупкостью и красотой, а я снова начала трястись и закрылась руками, будто вот-вот ожидала услышать свист отравленных шипов.

Все повторяется! Высшие силы! Повторяется! Он найдет способ, как обмануть всех, как обмануть саму жизнь! И обыграет, вновь обыграет! Астаил уже начал свое представление.

Со всех ног я помчалась в кабинет отца и, ворвавшись туда, принялась рыться в документах. На столе их была целая кипа, но разобраться в чем суть я смогла, лишь пересмотрев не менее полусотни различных бумаг. Первым попался на глаза экземпляр уже знакомого мне закона, отпечатанного на бумаге, которую невозможно подделать. Она искрила под пальцами, а магический оттиск герба Кенигхэма переливался в уголке. Одно лишь отличие: его только собирались принять, и подписей внизу не было. Он пока находился на рассмотрении в Сенате. Закон о владении землей с полезными ископаемыми. А вот под ним обнаружился вексель. Трясущимися руками схватила его и принялась читать. Согласно бумаге, папа совместно с Орселем вложился в какие-то копи. Сумма вклада потрясала воображение и была одинаковой у обоих вкладчиков. Пытаясь дотянуться дрожащей рукой к графину с водой, я смахнула с края стола газету. Присела на корточки, попыталась поднять развернутый лист и выронила графин. Вся бумага мигом промокла, и на месте статьи, рассказывающей о банкротстве горнодобывающей компании, расползлось темное пятно.

О!

Я уронила голову на руки. Перед глазами рисовалась картина, как Орсель провел папу. Сперва убедил в необходимости вложиться куда-то кроме рудников, что было логичным и оправданным поступком в преддверии принятия подобного закона. Опять же, вращаясь в кругах власти, где обсуждались различные законопроекты, Астаил был настоящим кладезем информации. Естественно, и данные о различных компаниях ему было проще получить, а чтобы поймать отца на крючок, он пожертвовал огромной суммой. Сенатора даже не в чем было упрекнуть, разве только в том, что информаторы его провели и он оказался пострадавшей стороной. Только я понимала: Орсель нарочно пошел на подобный шаг, желая, проиграв одну битву, победить в войне.

Чего же теперь Астаил мог потребовать — в частности, от меня — ради спасения семьи? Того же, что и в прошлый раз. Прикрыв глаза, словно наяву услышала его голос: «Я могу гарантировать, что закон не примут, но вы должны согласиться на мое предложение».

Светлые силы! Что же мне придумать, как опередить его? Сбежать и спрятаться? В таком состоянии я далеко не уйду, да и папа все сыскные службы поднимет на ноги. Ведь пока мы еще не разорены, денег на поиски хватит.

Я пришла в такое дикое волнение, что почти уверовала во всемогущество сенатора и приписывала ему сверхъестественные магические способности. Пальцы тряслись, по щекам текли слезы.

— Маришка!

Дернулась всем телом от неожиданности и страха, хотя голос звал тихо и спокойно.

— Арис!

Олайош, неслышно вошедший в комнату, явно не ожидал, что я резко вскочу на ноги и кинусь ему на грудь.

— Арис! Арис!

— Девочка, что ты… Где-то болит? Плохо тебе?

Я ревела и ревела. Аллар пытался сперва объясниться: «Получил послание, приехал, слуга впустил в дом, тебя нет нигде, стали искать, а тут вдруг…» Он сам себя оборвал на полуслове, обнял крепко и держал до тех пор, пока всхлипы не стали реже и истерика не пошла на убыль. Усадив на диван и тихонько поглаживая мои руки, он заглянул в заплаканные глаза:

— Ну, что у тебя случилось? Рыдаешь, будто весь мир рухнул.

Рухнул, мой мир рухнул. Я Эсташа потеряла, а судьба взамен подкинула Астаила.

— Девочка, не молчи. Ну чем могу помочь? Скажи хоть что-то!

Я подняла голову, долго-долго смотрела на него, и когда в голове окончательно оформилась мысль, единственная показавшаяся правильной и по-настоящему спасительной для всех нас, я наконец решилась:

— Женитесь на мне, арис, — прошептала я.

— Что? — Полное недоумение высветилось в глазах Олайоша, морщинки прочертили высокий лоб.

А я вместо ответа, чувствуя, как снова начинают мелко дрожать руки, встала на колени и изо всех сил обняла ноги наставника:

— Помогите! Женитесь на мне, арис.

В тревоге Аллар смотрел на опущенную голову плачущей девушки, растерянно поглаживал растрепавшиеся волосы и слушал сумбурные объяснения. Сперва совсем ничего не мог понять, а после принялся выстраивать общую картину по обрывкам фраз.

Он сделал вывод, что Мариону шантажировал некто, обладающий немалой властью, кто-то, задумавший жениться на девочке из-за ее приданого. В этот момент на место встали некоторые детали головоломки, в которой он не мог разобраться с тех пор, как увидел любимую ученицу после болезни. Тогда его поразили необъяснимые перемены в Марионе, он явственно ощутил непохожесть этой Маришки на ту, другую, которую знал все два года. Из веселой и смешливой гимназистки она вдруг превратилась в задумчивую, молчаливую девушку со странной тоской в глазах. Чувство, будто в одночасье повзрослела на несколько лет.

Что произошло? Он не взялся выяснять у нее в тот свой приезд, поскольку она едва пришла в себя и выглядела слишком слабой, зато теперь сумел объяснить эту печаль сложной ситуацией, в которой Мариона оказалась. Предложенный выбор был настолько нежеланным, что сейчас спровоцировал совершенно несвойственную девочке истерику. Спасение для себя она видела в браке с Алларом и так горячо убеждала его согласиться, что он даже боялся начать спор. Не желал вновь увидеть ее слезы и всерьез опасался, как бы девушка вновь не свалилась из-за болезни теперь уже душевного характера.

— Тише, тише, милая. Неужели твой отец не может разобраться с тем самым человеком? Почему не расскажешь родителям, не снимешь этот груз со своих плеч?

— Папа уже в ловушке. — Приглушенные слова звучали неразборчиво, но имя Аллару разобрать удалось. — Сенатор Орсель нас не отпустит. Я могу помешать ему только сейчас, пока есть возможность. Нужно спешить, нужно. Я не достанусь змею, и рудник тоже, ничего он не получит. Не позволю снова навредить ему. Не позволю!

— Кому навредить, Маришка? — ласково спросил Олайош, но вместо ответа вновь услышал горький плач, сквозь который прорывались слова:

— Нужно спешить, нужно.

По всему выходило, что шантажировал Маришку сенатор Орсель? Этого аристократа Аллар не любил, хотя они совсем мало общались, да и встречались не более нескольких раз, случайно столкнувшись в свете. Олайош не признавал Орселя на некоем интуитивном уровне, хотя тот вел себя безупречно. Сейчас мужчина даже скривился при мысли, что подобный человек нацелился получить такую молоденькую и чистую девушку, а потом словно молнией пронзила мысль: «Но он же женат!»

— Ты не путаешь, Маришка? — нежно спросил он, ласково погладив темные прядки. — Ведь у сенатора уже есть сабен.

Плач стал тише, она вскинула голову, в глазах отразилось смятение, а надежда, горевшая в их глубине, начала угасать, точно маленький умирающий светлячок. Аллару вдруг стало нестерпимо больно при виде ее страдания.

— Вы не верите мне?

И такая обреченность прозвучала в ее голосе, что он испугался.

— Его жена сильно болеет и… впрочем, я понимала, никто не поверит, только надеялась, что именно вы…

Она не договорила, замолчала, спрятала лицо в ладонях и сидела у его ног тихо-тихо, а Олайош ощутил страх, потому что успел заметить безысходность в ее взоре. Молчаливая безнадежная покорность, которая жутко напугала. В голову закралась мысль: а что, если эта обреченность выльется в иное решение, которое и представить было страшно? Возможно, не зря девочка заболела столь серьезно, и дело вовсе не в последствиях отравления неумело сваренным зельем. Вдруг, если он сейчас уйдет, оставит ее в подобный момент, после помогать будет поздно? Ведь она уже даже не надеялась и больше ни о чем не просила.

— Маришка, — он снова ласково погладил ее волосы, — я тут, признаться, от счастья обомлел. Ведь уже раз двадцать предлагал тебе замуж за меня пойти, а ты все не соглашалась. Ну как я от такой сабен откажусь?

Он надеялся, что шутка немного разрядит обстановку, что Маришка сейчас улыбнется и хотя бы чуточку расслабится, а она подняла голову и совершенно серьезно ответила:

— Девятнадцать.

— Что? — не сразу сообразил Аллар.

— Вы предлагали девятнадцать раз, а на двадцатый я сама предложила.

 

Глава 20

ЗАМУЖЕСТВО

Олайош помог Марионе подняться наверх и собрать необходимые вещи, беспрестанно обдумывая ее слова и все еще не до конца уверенный в правильности принятого решения. Но снова и снова глядя на бледную, пошатывающуюся от слабости девушку, он не находил в себе сил ее переубедить. Она видела в этом браке спасение для себя, так неужели он ее подведет и бросит одну? После непременно придумает что-то, а пока… В этот миг Мариона снова покачнулась и выронила из рук небольшой саквояж. Аллар придержал девочку, после сам добавил к уже уложенным вещам пузырек с лекарством и постоял рядом, пока она писала ослабевшей рукой послание отцу. Взял ее вещи, накинул на дрожащие плечи плащ и вывел Маришку к ожидавшему его экипажу.

Да, в этой ситуации он поступил точно не как учитель, несущий ответственность за свою ученицу. Он поступил даже не как взрослый человек, который вряд ли бы сразу и без тщательных разбирательств поверил на слово юной девушке. Он среагировал исключительно как защитник, и пробудившиеся инстинкты оказались сильнее доводов рассудка.

К утру следующего дня Аллар неожиданно для себя вдруг оказался снова женат и увез юную супругу в родовое поместье. Она об этом просила, боясь встречи с разгневанным отцом. Олайош пока и сам видел, что Маришка не в состоянии с кем-либо объясняться. Создавалось ощущение, будто внутреннее напряжение давало ей силы ровно до того момента, когда у нее на пальце оказалось фамильное кольцо, подтверждавшее, что теперь она свободна от чьих бы то ни было притязаний. Девушка облегченно выдохнула — так, как если бы сбросила тяжелейший груз со своих плеч, а после упала прямо на руки Олайоша.

Наспех вынутое из саквояжа лекарство, которое Аллар по каплям влил в рот Марионы, привело ее в чувство, но бодрости не добавилось, и она быстро уснула под ритмичное покачивание летящей кареты.

Легкий ветерок шевелил за окном шары гортензий, приносил в кабинет приятный цветочный аромат. Веселое щебетание птиц и чудесная солнечная погода, однако, никоим образом не помогали Олайошу отвлечься. Перечитывая послание от айна Эста, он то и дело качал головой и печально вздыхал. Стоило только представить, как тот вернулся домой и нашел записку, в которой дочь заявляла, что сбегает со своим учителем, выходит за него замуж и папе с мамой не стоит переживать за нее или мешать ее счастью, как перед глазами вставало красное от гнева лицо пораженного отца.

— Ну и натворили мы дел, Маришка, — качал Аллар головой, — ладно ты, но я, я-то чем думал?

Разгневанный айн прислал ему послание размером не менее трех листов, исписанных мелким почерком, суть которого сводилась к той мысли, что Аллар соблазнил ученицу, воспользовавшись ее молодостью и неопытностью. Между этих строчек читался укор самому себе, что не разглядел за восхищенными фразами дочери об Олайоше зарождающуюся влюбленность, не предотвратил опрометчивого шага. Отец сокрушался, что не смог помешать тайной женитьбе. А заканчивалось письмо фразой: «Вы для нее слишком стары, разве сможете сделать мою дочь счастливой? Это пока она не понимает очевидного, а что будет потом?»

— Да, — вздохнул Аллар, — заварили мы кашу… Ну что ж теперь, буду расхлебывать, раз поддался на уговоры. Вот только поправишься, Маришка, и все-все мне объяснишь подробно и без истерики. Теперь ты в безопасности и, надеюсь, больше не будешь реветь и дрожать от страха.

Снова вздохнув, Олайош положил письмо на столик и крепко задумался, как быть дальше, однако поток его мыслей прервал тихий стук. В кабинет заглянула служанка, которую Аллар нанял для присмотра за Маришей. Вернувшись в поместье, когда солнце еще не встало, он сперва сам отнес спящую девушку в ее новую спальню, отдал необходимые распоряжения и только после этого позволил себе поспать несколько часов.

— Что случилось, Габриэла?

Едва увидев встревоженное лицо женщины, он тотчас поднялся из кресла.

— Айн, — поклонилась она, — сабен Аллар не просыпается.

Мелодичный звон колокольчика, раздавшийся у входной двери, заставил Олайоша со всех ног помчаться в главный холл. Распахнув створки настежь, он с громким возгласом, больше подходившим безусому мальчишке, крепко обнял стоявшего на пороге друга.

— Не передать словами, — увлекая в дом высокого мужчину, одетого в традиционный светлый костюм пустынной окраины Кенигхэма, твердил Аллар, — просто не передать словами, как я рад тебя видеть! Так боялся, что ты не приедешь.

— Разве я мог?

Оказавшись в полумраке просторного холла, Эсташ тен Лоран прищурился с непривычки, отчего вокруг светлых глаз появились мелкие лучики морщин. За последний год он слишком привык видеть над головой палящее солнце, а кругом ярко-желтый пейзаж пустыни. Новые земли, новые условия и конечно же много людей, которых называли первопроходцами, нуждающихся в помощи врача.

На этом яростном солнце кожа его приобрела удивительный бронзовый оттенок, вступавший в контраст с выгоревшими под жаркими лучами волосами, а светлые глаза словно вобрали в себя бездонную синеву далекого неба, слегка разбавившую темный аквамариновый оттенок. Аэростат едва успел приземлиться, как Эсташ поймал первый попавшийся экипаж и приехал к дому друга.

— Вот уж не знал, что ты из тех, кто женится тайком.

Бросив на руки слуги пыльную верхнюю накидку, защитник улыбнулся.

— Сражен любовной стрелой в самое сердце? А говорил, что больше не женишься.

— Друг мой, — махнул рукой Аллар, быстро подхватив саквояж из светлой кожи и спешно направляясь к лестнице, — это долгая история, рассказывать которую пока нет времени. Все потом, потом. Сперва осмотри ее, скажи, что мне делать? На тебя вся надежда! За эти три дня в нашем доме перебывали все врачи округи, и вердикт один: «Физически она здорова». Даже капли больше не помогают.

Эсташ молча поднимался следом и внимательно слушал.

— А она, — тен Лоран услышал горестный вздох, — она не просыпается вот уже три дня.

Защитнику было непривычно видеть друга таким — нервным, издерганным и жутко взволнованным. Аллар всегда отличался завидным самообладанием и прекрасным чувством юмора, ему несвойственно было нагнетать ситуацию или просить о помощи там, где вполне мог обойтись своими силами. Потому, получив записку: «Приезжай. Ты мне нужен», Эсташ не стал терять времени и, переложив заботы о больных на своего помощника, первым аэростатом полетел в тот живописный городок у моря, где и находилось фамильное поместье Аллара. Теперь, увидев Олайоша, он убедился, что друг чрезвычайно обеспокоен здоровьем своей жены и, должно быть, безмерно любит ее.

Аллар уже распахнул дверь в спальню и спешил к кровати, так торопясь поскорее подвести Эсташа к своей сабен, что не заметил, как на полпути, увидев лицо спящей девушки, тен Лоран вдруг споткнулся и с трудом удержал равновесие.

— Вот, взгляни. Что скажешь? Можешь сделать заключение сразу или требуется осмотр?

— Осмотр, — медленно выговорил защитник, присев на край кровати и склонившись к девушке, чье лицо казалось фарфоровой маской.

— Говори, что подать. Это же твой медицинский саквояж? Какие инструменты?

— Пока обойдемся без них, Олайош, — негромко ответил защитник, беря в ладонь тонкое запястье.

Переминаясь с ноги на ногу, Аллар в тревоге следил, как, полуприкрыв веки, Эсташ сперва слушает пульс, затем проводит ладонью над грудью и лицом Марионы. Когда тен Лоран обернулся, Олайош едва не подпрыгнул от нетерпения и страха. Друг казался таким сосредоточенным, между бровями пролегла глубокая складка.

— Что там? — решился спросить Аллар.

— Повреждение ауры. — Всего два слова, а сердце Олайоша уже готово было выскочить из груди.

— Серьезное?

— Очень.

— Причины? Ты видишь?

— Нельзя диагностировать. Не в ее состоянии. Их бывает множество, Олайош, вплоть до смертельного проклятия. Вероятно, у твоей супруги есть могущественный враг?

В первую очередь Аллар подумал об Орселе, но выносить приговор без доказательства не стал.

— Всякое может быть. Но раз мы пока не в состоянии докопаться до причин, оставим этот вопрос на потом. Насколько положение серьезно, Эсташ?

Друг не спешил отвечать, расстегивая манжеты и повыше закатывая рукава рубашки.

— Эсташ! — От волнения даже голос задрожал.

— В ауре почти не осталось целых фрагментов. Вся ее энергия и сила уходит, как вода сквозь пальцы. Три дня она продержалась исключительно за счет того, что еще очень молода и действительно физически здорова.

— И сколько? Сколько времени у нас есть?

Вместо ответа тен Лоран прижал пальцы к вискам девушки. Ноги уже не держали Олайоша, и он упал в ближайшее кресло, запустив пальцы в волосы. Умоляюще глядя на защитника, ожидал его вердикта.

— Пара часов.

У Аллара отнялся дар речи, и единственное, что он сумел выдавить:

— Ты успеешь?

— Сделаю все возможное.

Ему требовалось достичь высшей концентрации. На той стадии, в которой сейчас пребывала девушка, затянуть черные провалы светлой, но разорванной ауры можно было лишь с помощью истинной силы защитника. Только времени требовалось много, и на секунду нельзя было отвлечься. Если исцеляющая энергия ринется в нее потоком, то подобно нахлынувшему прибою разрушит еще сохранявшие целостность фрагменты, а если потечет тонким ручейком, не успеет скрепить их до того, как последние крохи жизненной силы утекут вовне. И невероятно трудно было скрупулезно выплетать нити нужной толщины, вытягивая осторожно, но быстро, чтобы они сплетались с ее собственными, перекрещивались, создавая ячейки, из которых могли образоваться новые фрагменты. После все должно было раскрыться защитной оболочкой, которая и называлась аурой. О том, что непроизвольно отторгать его силу девушка не станет, он догадался, едва ее пальцы потеплели от прикосновения его ладони и передачи первой порции энергии. Она могла принять. Внутренняя суть и чистота позволяли сделать это, что являлось хорошим предзнаменованием и в то же время предупреждением лично для него.

Еще войдя в комнату, впервые увидев ее лицо, он ощутил то самое чувство, которое на языке защитников называлось впечатлением. Эсташ точно мог сказать, что не был знаком с миловидной сабен Аллар прежде, но взглянул — и словно электрическим разрядом ударило, резко и наотмашь. На него нахлынули чувства, будто испытанные когда-то: узнавание, ликование, восторг. Вот она, не мираж, настоящая и живая. Душу затопило счастье, что она есть на этом свете. Но именно в тот момент, настолько же необычный для защитников, насколько уникальна для людей любовь с первого взгляда, он должен был подавить все чувства, отринуть и отгородиться. Равнодушие давало возможность сосредоточиться, а иначе за отведенное время он мог не успеть создать те связи, что удержали бы девушку в мире живых. Требовалось срочно закрыть основную брешь, а позже можно было день за днем «чинить» остальное. Щит не откликался, не работал вовсе, и пришлось прибегнуть к поистине титаническому усилию воли. Пришла пора начинать.

Этот голос слышался мне откуда-то из заоблачных высот, слишком далекий, но самый родной. Он вернул бы меня даже из-за межмирной черты. Мягкое звучание, тихие, но решительные интонации, неторопливая манера речи. Он казался давно забытым, но отчего-то звучал знакомо.

Как же хорошо было его слышать!

— Просыпайтесь, — негромко велел голос. Ласково, но требовательно, и, повинуясь ему, я открыла глаза.

Сперва все кругом застилала пелена, и я моргнула несколько раз, ощутив, как по щекам побежали слезы. Зато картина прояснилась: передо мной предстала комната, незнакомая, но очень светлая. Видимо, это свет от окна так бил по глазам, что захотелось отвернуться. Шея затекла и поворачивалась с трудом, а когда я взглянула в другую сторону, то увидела Его.

Эсташ.

Узнала сразу, хотя давно уже не могла нарисовать в памяти его облик.

Эсташ.

Приятное тепло бежало по телу от моей руки, сжатой в его ладонях, а я боялась поверить тому, что вижу его.

Он сидел, прикрыв глаза и опустив голову, а я все смотрела и смотрела, не смея даже моргнуть, опасаясь, что он исчезнет, не рискуя взглянуть куда-либо еще, только на него. Видимо, жадный взгляд, которым изучала каждую черточку знакомого и забытого лица из другой жизни, мог ощущаться даже физически, потому что ресницы защитника дрогнули и медленно поднялись. С каждым днем, проведенным в этой реальности, древняя магия, осуществившая невыполнимое желание, крала мои воспоминания и стирала черты бесконечно дорогого образа. Он неотвратимо ускользал, хотя каждый день все мои мысли были только об Эсташе. Я просыпалась и засыпала, мечтая о нем, и вот он поднял голову и посмотрел на меня. Какой необычный редкий цвет глаз, как темный аквамарин, и серьезное выражение лица, и мудрость, кроющаяся в каждой черточке, а еще легкая улыбка, изогнувшая уголки губ.

— Доброе утро.

По-настоящему, это все происходит по-настоящему?

Пальцы дрогнули. Нестерпимо хотелось прикоснуться к его лицу, но рука не слушалась. Тело было нечувствительно ко всему, но зато я могла смотреть. Я видела его здесь, совсем рядом, а его руки держали мою ладонь.

Эсташ.

Я все-таки моргнула, вновь стряхивая капли с ресниц, но это были уже не слезы, вызванные ярким светом, а совсем-совсем другие. Слезы по самому любимому, самому дорогому мужчине на свете, которого я все же увидела.

— Где-нибудь болит? Что вы ощущаете?

«Счастье» — хотелось мне ответить.

— Тепло, — прошептала совсем тихо. Ему даже пришлось наклониться, прислушиваясь, и одна прядь карамельных волос слегка пощекотала щеку, отчего я невольно зажмурилась.

Наверное, они стали длиннее, его волосы, и оттенок казался светлее. А от близости Эсташа на меня повеяло жаром полуденного солнца, раскаленного песка, засушливого ветра и окутало едва уловимым ароматом свежего бриза, как на море, цвета которого были его глаза.

— Хорошо. — Он снова почти незаметно улыбнулся, отстраняясь.

Ох, пожалуйста, не уходи!

Если бы могла, я протянула бы руки, удерживая его.

— Вы ощущаете энергетический поток, значит, пошли на поправку, сабен Аллар.

Сабен Аллар? Он всегда называл меня Мариона, а еще тэа Эста. Сабен… Прикрыв глаза, попыталась сдержать горький вздох. Сабен, потому что я теперь жена Олайоша, а они, наверное, так же дружат, и именно Аллар позвал Эсташа на помощь. Только что именно случилось? Почему все мои воспоминания как будто затянул туман?

Я ощутила его движение, испугалась, что Эсташ собирается уйти, и вновь подняла голову, позволяя себе поддаться слабости и открыто смотреть на него, не опустив глаз, даже когда поймала его ответный взгляд. Вряд ли прилично было вот так откровенно, без стеснения любоваться мужчиной, с которым в этой жизни мы даже не встречались. Но для меня это оказалось глотком чистого счастья. Эсташ был рядом, совсем близко, настоящий, живой. Только бы остался, побыл со мной хоть еще совсем немного.

— Как она? — прозвучал голос Аллара, стоявшего у двери. — Есть изменения?

Защитник секунду помедлил, словно не сразу услышал, а после повернулся к Олайошу.

— Взгляни, — отозвался он, и действительно встал, уступая свое место, а для меня не было мучительнее момента, чем этот, когда он отдалился, пусть и не ушел насовсем.

— Маришка! — Встревоженный Аллар, такой чудесный и добрый, пришедший на помощь в самый сложный для меня момент, склонился над постелью, а я желала его отодвинуть, потому что не могла видеть Эсташа. И пришлось снова зажмуриться, взять себя в руки и улыбнуться моему замечательному наставнику.

— Все хорошо, правда?

Он спрашивал не у себя и не у меня, а у того, кому в данный момент верил больше, чем собственным глазам.

— Правда, — ответил Эсташ.

— Спасибо. — Иногда одно слово может выразить все чувства разом и в нем сокрыто гораздо больше, чем в целой благодарственной фразе. — Спасибо, мой друг.

Маришка шла на поправку. Все самые дорогие, редкие капли и прочие лекарства, назначенные докторами, включая и светило из самой столицы, не шли ни в какое сравнение с опытом энсгара и силой истинного защитника. Посылая Эсташу свое письмо несколько дней назад, Аллар уже понимал, что лишь один целитель способен помочь дорогой его сердцу девочке. И теперь Олайош радовался, видя, как расцветают румянцем прежде бледные щечки, а потускневший взгляд разгорается ярче, наполняясь солнечными искорками. Усаживаясь в кресло неподалеку от кровати и задумчиво потирая подбородок, Аллар наблюдал за процессом лечения или, попросту говоря, в открытую шпионил за молодыми людьми.

Мариона оживала, стоило Эсташу войти в комнату. Несмотря на слабость, пыталась подняться на подушках, когда он садился рядом, точно каждый раз стремилась оказаться еще чуточку ближе к нему. Начав вставать с постели, она большую часть времени проводила возле окна, забравшись с ногами в глубокое кресло. Олайош подозревал, что вовсе не свежим воздухом девочка хотела подышать, хоть и была вынуждена последние дни проводить в своей спальне. Она ждала. Каждый раз Маришка смотрела на улицу с тайной надеждой увидеть еще издали фигуру защитника.

О чувствах девушки не догадался бы лишь слепой, а пара весьма проницательных глаз имелась не только у Аллара. Серьезный взгляд Эсташа на юную сабен Олайош ловил не раз. Всегда спокойный и прямой, без тени намека и флирта, а у Маришки из-за него розовым цветом полыхали щеки и подрагивали пушистые ресницы. Иногда Аллар замечал, как девочка начинает кусать губы, пытаясь совладать со своими чувствами, впрочем, безуспешно. Зато эмоций защитника ему не удалось прочесть ни разу. И несмотря на давнее знакомство, понять, что ощущал при виде его юной жены тен Лоран, Олайош пока не мог.

Прежде во время лечения Мариона засыпала, а Эсташ молча держал ее за руку и, казалось, изучал ее облик. Это был не сосредоточенный напряженный взгляд, способный выдать внутреннее волнение, а что-то сродни внимательному, задумчивому познанию и чему-то еще, непонятному, скрытому. Возможно, тен Лоран на всех пациентов так смотрел, пытаясь определить суть болезни или отследить улучшения. Олайошу было сложно сказать. Когда слабость начала потихоньку уходить и девушка перестала погружаться в сон, Эсташ стал заводить беседы на отвлеченные темы, а Маришка просила его рассказать о пустынях.

В первый раз защитник удивился: «Почему о них?» «Я там никогда не была», — пояснила девушка. И стоило видеть, как она его слушала. Свернувшись клубочком под одеялом, подложив под щеку свободную ладошку, опустив взгляд на их сцепленные руки, очень внимательно слушала. Олайош бы сказал, что ловила каждое слово. Редко когда ему доводилось встречать людей, действительно умеющих слушать, а не стремящихся завязать разговор ради беседы о собственных интересах. Впрочем, Эсташу удавались такие рассказы, Олайоша и самого увлекало так, что хотелось попросить еще. Иногда Маришка вставляла довольно забавные комментарии.

Однажды тен Лоран завел речь о забавном пустынном зверьке лопусе. «Лиловый мохнатый шарик на ножках», — охарактеризовал он безобидное создание, которое при любой опасности прибегало к маскировке. «Он забрался в мой тент и притворился пушистой подушкой. Я его обнаружил быстро, поскольку лиловых подушек с собой не вожу, но уходить он отказался напрочь. Вцепился в ногу всеми четырьмя палочками и висел так не меньше часа».

— Могу его понять, — сказала на это Мариона, а когда защитник в удивлении поднял брови, явно смутилась и сбивчиво пояснила, что под тентом комфортнее, чем в пустыне. Эсташ на это впервые улыбнулся. Не то чтобы он прежде ни разу не улыбался, но в тот раз улыбка была иной, теплой, открытой и без капли сдержанности. Олайош затаил дыхание в своем кресле, боясь шелохнуться и нарушить этот момент, вторгнуться в волшебство улыбки и ответного взгляда. Именно тогда, когда увидел ее глаза в ту минуту, он начал понимать, что в сердце Марионы поселилась не простая влюбленность молоденькой девочки во взрослого и красивого мужчину. Подобные эмоции легко разгораются и быстро угасают. Однако чувства, замеченные Алларом в Маришке, оказались настолько глубоки, что походили на подводную часть айсберга. При этом ни разу за все время она не позволила себе ни единой вольности и заигрываний, только бесплодные попытки утаить свою любовь от окружающих.

День ото дня Аллару все больше хотелось подробнее расспросить девушку о причинах, побудивших просить помощи и защиты, о самом Орселе, но пока лечение продолжалось, Олайош не рисковал приступать к разговору. Последний эмоциональный всплеск привел Маришку к затяжному сну, который едва не окончился трагически, поэтому Аллар выжидал, не забывая наблюдать.

Внизу хлопнула входная дверь, и сердце снова зашлось в груди как сумасшедшее. Я понимала, что это Он, даже не слыша шагов и традиционного приветствия, могла не знать наверняка, но чувствовала на интуитивном уровне. По мере моего выздоровления Эсташ все меньше времени проводил в особняке Аллара, однако сегодня супруг позвал его на обед, и защитник принял приглашение.

Как же я готовилась к этой встрече! Это был первый день, когда строгий энсгар позволил спуститься вниз. Ради такого события даже стол решили накрыть на террасе, с трех сторон окруженной красивым садом. Хотя особняк Олайоша не был слишком большим, его отличали изящество отделки и совершенно особый уют.

Огладив платье из шелка цвета темного аквамарина, я поправила волосы, отвела назад упавшие на щеки локоны, стиснула у груди ладони крепко-накрепко и несколько раз глубоко вдохнула.

Вниз сошла, когда мужчины уже сидели за столом. Имей я достаточно сил, птицей слетела бы на террасу, едва защитник перешагнул наш порог, однако слабость еще давала о себе знать. Все получалось слишком медленно, и пришлось уйму времени затратить на внешний вид, потому что очень хотелось выйти к ним красивой. Защитник все это время видел лишь бледную тень прежней Марионы, а теперь я немного окрепла. Разглядывая себя в зеркале, даже отметила, что к волосам вернулся блеск и у кожи пропал нездоровый синеватый оттенок.

Я вышла на террасу, как раз когда оба смеялись над какой-то шуткой и выглядели такими счастливо расслабленными в теплой дружеской атмосфере. Заметив меня, мужчины тут же поднялись, а Эсташ, оказавшийся ближе к двери, отодвинул для меня стул. С некоторых пор, когда перестала шататься точно пьяная, пытаясь преодолеть расстояние в несколько шагов, он без лишней необходимости даже не прикасался ко мне. Разве только во время лечения.

— Ай да Маришка, — с восторгом сказал Олайош. — Ты согласен, что моя сабен просто красавица, Эсташ?

— Я прежде не встречал более очаровательной девушки, — с улыбкой согласился защитник и убрал пальцы со спинки, стоило мне опуститься на мягкое сиденье. Только обнаженными плечами успела ощутить тепло от его близости, как оно мгновенно пропало.

Комплимент, вероятнее всего, был данью вежливости. Эсташ из нынешней жизни едва ли мог схватить на руки жену лучшего друга и целовать так, чтобы весь мир для нее поблек, став совершенно бесцветным, лишенным красок, но оттеняющим безликой серостью невыразимую сладость поцелуя. Однако несмотря ни на что его слова заставили смущенно покраснеть.

Для меня этот ужин прошел просто волшебно. Только к его концу сообразила, что Олайош с легкой улыбкой на губах молча попивает вино, а мы с Эсташем беседуем, причем на такие темы, которые я редко обсуждала даже с родителями. Например, о моей страсти ко всяким древним сооружениям. Я умудрялась заваливать защитника информацией об архитектуре, особенностях строений той или иной эпохи, а он, как ни странно, не скучал, делая вид, что ему интересно, но действительно слушал. В его спокойных ответах, пусть и не исполненных того восторга, что привносила в рассказ я, всегда крылось нечто большее, чем просто дань вежливости. Тен Лоран разбирался в этой теме в силу, я думаю, собственной эрудиции, но при этом демонстрировал явную заинтересованность.

И так на протяжении целого вечера. Мы находили общий язык, кажется, во всем, а в итоге Олайош перестал участвовать в диалоге, и заметила я это лишь тогда, когда Эсташ обратил внимание на молчание друга. Защитник неожиданно ответил совсем коротко и тоже взял со стола бокал, предпочитая пригубить вино, чем и дальше беседовать исключительно с чужой женой.

Я сразу сникла, а на ум пришли воспоминания о внутреннем щите, о нормах воспитания и прочих вещах, которые совершенно позабылись, когда «осталась с ним наедине», перестав замечать что-либо вокруг. Да, теперь я не в состоянии пожелать нам массу смертельных опасностей, которые бы привязали ко мне защитника. Но какое это имеет значение, если все равно не стала бы поступать так во второй раз. С ним мне будет мало любой привязанности, кроме любви той же силы, что горит в моем сердце. Я никогда не удовлетворюсь лишь заботой и нежностью, потому что хочу больше и знаю, насколько больше он может дать. И мне ничего не оставалось, кроме как, виновато взглянув на Олайоша, замолчать.

Аллар, наблюдая за беседующими молодыми людьми, подгадал момент и нарочно выдержал паузу, а они и не заметили. Причем оба. Теперь же, посматривая исподтишка, как защитник задумчиво прокатывает между пальцами гладкую ножку бокала, Олайош хитро щурился и притворялся, будто, отвлекшись на дегустацию вкусного напитка, совсем ничего не заметил. В голове он раз за разом прокручивал непривычное поведение Эсташа, который вместо обычного своего равнодушия проявлял чисто человеческие эмоции, как если бы его внутренний щит совершенно не действовал по отношению к Марионе. А учитывая, что в последние полчаса защитник ни разу не обратился к девушке «сабен Аллар», тут было над чем подумать.

Меня отправили наверх, когда ближе к концу вечера я ощутила сильную усталость. Эсташ мгновенно это заметил, просто бросив на меня мимолетный взгляд, и тут же поднялся:

— Вам нужно отдохнуть.

Аллар встал следом и подал знак слуге, который быстро подхватил меня под руку. Моего мнения не спросили, ведь еще не было случая, чтобы я оспорила рекомендации Эсташа. Сегодня впервые захотелось воспротивиться и не уходить. Мой внутренний протест в итоге вылился в ребяческую выходку, когда я якобы удалилась в комнату, а сама тихонько пробралась обратно, но вынуждена была остановиться на лестнице, услышав разговор мужчин. Тут же в итоге и присела, потому что усталость пересилила.

— Не стоит провожать меня до дверей, Олайош.

— Отчего же не проводить лучшего друга?

— Ты так уютно устроился в кресле с бокалом превосходного вина, что поднимать тебя — сущее преступление.

— Намекаешь, будто я вконец разленился и даже не оторву свой зад от кресла? Да у меня столько сил, что горы способен свернуть! С молодой женой не стоит терять форму.

После этой фразы в холле повисло молчание, а я впала в состояние, близкое к шоку. Что такое Аллар сказал?

— Твоей очаровательной жене, — наконец ответил защитник, проигнорировав последнее высказывание, — более не требуется переливание силы. Достаточно хорошего питания и прогулок на свежем воздухе, она теперь способна восстановиться самостоятельно.

У меня невыносимо закололо в груди. Он прощается? Он уходит? Эсташ больше не вернется сюда? Зажмурившись, прижалась горячим лбом к прохладному столбику. Зачем ему возвращаться, если жена друга выздоравливает? Его где-то там ждет собственная невеста, и официальное объявление о помолвке не за горами. В этой зыбкой реальности я точно знала одно: защитник не нарушит данное слово.

— Все благодаря тебе. И даже представить себе не можешь, насколько я благодарен за помощь. Ты не только Маришку спас, но и меня. Спасибо.

— Не стоит. — Ответ защитника прозвучал спокойно и как-то даже обыденно.

— Понял, понял. Ты никогда не любил слушать благодарностей в свой адрес. Да и время не стоит на месте, следует двигаться вперед и все такое. — Он негромко посмеялся, а мне подумалось, уж не перебрал ли Олайош вина за ужином. — Мы многим обязаны тебе, Эсташ, правда, даже не отрицай. Прекрасно понимаю, что в нашем городке энсгара более ничего не держит, но очень прошу прийти в гости в воскресенье. В последний раз. Это будет важный день. Понимаешь, из-за отношения родителей Маришки к нашему браку вся церемония была проведена тайно и до сих пор моя жена не представлена соседям и свету. Необходимо устроить в ее честь, раз здоровье позволяет, настоящий прием, чтобы девочка заняла достойное положение и чтобы не дай Цахарис не поползли слухи. Не обижай нас отказом.

Эсташ в ответ промолчал, но, наверное, кивнул, потому что Олайош сказал:

— Будем тебя ждать.

 

Глава 21

ИНСТИНКТЫ

Для кого и зачем устраивался этот прием? Аллар объяснял — ради меня, чтобы в свете не ходили толки, а мое имя не мешали с грязью. И только когда наш дом уже начал заполняться гостями, а служанка заколола на голове последний локон, заглянувший в спальню супруг признался, что пригласил даже ж моих родителей.

— Как? Зачем?

— Вот удивляешь, Мариша, они ведь родители! Еще будет пара представителей известных в свете журналов, я также пригласил сенатора…

— Орселя?

Мне стало дурно.

— Да, но он отказался, причем весьма категорически. — Олайош довольно потер руки и разве что не похихикал. — По его ответу даже создалось впечатление, будто сенатор зол на меня. Однако это и хорошо, Маришка, теперь внимание одного конкретного поклонника тебе не грозит.

— Но вдруг Зме… Астаил от злости…

— Отомстит?

— Да.

— Поверь мне, девочка, портить отношения с твоим отцом ему пока невыгодно, ведь имя моего рода тоже имеет кое-какой вес. Он хотел неплохо устроиться, получив тебя и приданое, но сейчас с законом повременит, иначе ведь и сам лишится возможности получить рудник в личное пользование. Змей Астаил начнет продумывать другие варианты, а мы тоже не будем сидеть сложа руки.

— Спасибо, Олайош! Не представляете даже, что вы для меня сделали.

— Так ради тебя и стараюсь. Кхм, о чем еще забыл сказать? На сегодня запланированы развлечения, в поместье приглашены артисты. Они обещали захватывающий номер с дикими животными. Полагаю, гостям понравится.

— Полагаю.

Воодушевления Аллара я не разделяла, в конечном счете было все равно, что понравится гостям, половина которых была мне неизвестна. Старательно готовилась я к этому празднику только ради последней встречи с Эсташем.

— Олайош, — скомкала конец красивой ленты, завязанной на поясе в роскошный золотой бант, — мы же не забыли пригласить невесту Эсташа, а то…

Весь вечер набиралась сил, чтобы встретиться с этой девушкой, и сейчас кое-как смогла выдавить из себя вопрос.

— Чью невесту? У него нет невесты.

— Но вы говорили о помолвке, и в журнале я читала про главу рода…

— Так вот что ты решила! — Олайош смотрел на меня и улыбался. — У защитников, Маришка, титул наследуется от старшего в роду. Когда отец братьев тен Лоран постарел, ответственность за семью перешла к Эсташу. При обычном положении дел так бы и осталось, но мой добрый друг — энсгар, а этот дар один из самых редких. Когда было принято решение начать исследование пустынь и расширить территорию Кенигхэма, Эсташ вызвался поехать, и в этом случае появилась очень веская причина передать главенство над родом. В общем, помолвка у младшего брата, а не у старшего.

Не у старшего?!

Аллар внезапно вытащил из моих рук скомканную ленту и принялся сам перевязывать бант, рассуждая так, словно не замечал моего состояния.

— Не будь род тен Лоранов богат, Эсташ не смог бы свободно распоряжаться собой, и уж точно не переложил бы обязанности на брата, но, к счастью, он волен выбирать и предпочел светской жизни спасение жизней первооткрывателей. Там, знаешь ли, суровые условия в этих пустынях. Ну вот, готово, Маришка, пора нам спускаться. Позволь заметить, что своей красотой ты сегодня всех затмишь.

Столы были накрыты в саду, между ними прогуливались наряженные гости, день клонился к вечеру и полуденный зной сменился приятной прохладой. Впрочем, лето потихоньку подходило к концу, хотя казалось, что оно бесконечно. Мне довелось прожить за это время две жизни, полюбить и испытать невероятную боль потери, почти погибнуть самой и снова спастись, вырвать у судьбы жизнь любимого человека и расплатиться за нее правом быть рядом с ним. Он полюбил меня в той жизни, я любила его в обеих.

Сколько же всего случилось за одно короткое лето…

— Дорогие друзья, рад, что вы смогли посетить нас сегодня!

Я обнаружила, что уже сижу во главе стола рядом с Олайошем, и сейчас супруг поднялся, держа в руке бокал со свадебным вином.

Аллар нарочно привел меня перед самым началом, чтобы не пришлось общаться с гостями отдельно. На другом конце стола я заметила родителей, сидевших с непроницаемыми лицами, Роберта и еще нескольких знакомых. По организации весь прием очень походил на те, которые следуют сразу за официальным бракосочетанием.

— Позвольте представить всему свету в вашем лице мою супругу, сабен Аллар, самую очаровательную девушку в Кенигхэме, которая сделала меня счастливейшим из смертных. Предлагаю поднять бокалы за здоровье моей жены.

С этого начался ужин, в конце которого даже родители заметно расслабились, отведав винных запасов Олайоша. Разговоры становились все громче, то и дело долетали шутки насчет молодоженов, в конце концов, гости развеселились настолько, что принялись желать продления замечательному роду Алларов.

Я сидела молча, заученно улыбалась, чтобы не ставить супруга в неловкое положение отсутствующим или печальным видом, и старалась реже смотреть туда, где находился приглашенный на прием защитник.

— Дорогие друзья! — Раскрасневшийся оживленный Олайош взмахнул рукой, привлекая внимание присутствующих. — Сегодня вместо традиционного бала, который я отменил по причине нездоровья моей сабен, запланировано потрясающее представление.

В ответ на заявление довольного Аллара послышался громкий рык. Гости привстали с мест, выглядывая за нашими спинами что-то явно интересное, даже мне стало любопытно, и я обернулась.

На специально расчищенной площадке была сооружена высокая сцена, и теперь на нее артисты выкатывали клетки со зверями. Хотя я бы назвала их чудовищами, настолько страшными показались мне представители дикой природы. Помню, что о некоторых читала в книгах еще в детстве. Они чаще описывались в сказках, а вот наяву подобные экземпляры не встречались даже в зоологических парках. Слишком опасны они были и почти не поддавались дрессировке. Оставалось только удивляться, как артисты умудрились отловить хищников, и задаваться вопросом, какие номера они с ними подготовили. Судя по всему, выступление каждого из зверей обошлось Аллару в баснословную сумму.

Когда клетки установили, заиграла веселая музыка, а на середину сцены вышел ведущий и, скорее всего, руководитель труппы. Он кратко рассказал о каждом из запертых за магической решеткой животных, напугал нас жуткими подробностями о ядовитых клыках, смертоносных когтях и даже убийственной силе взгляда хищников, после чего поклонился и позвал на сцену… меня.

Я в шоке посмотрела на Олайоша.

— Давай, Маришка. Этот праздник в твою честь. Не бойся, они профессионалы, и мне даны безусловные гарантии, но я позаботился о дополнительной защите.

— Так вы это нарочно? — негромко спросила, когда Аллар брал меня за руку и подводил к сцене. Он выглядел совершенно расслабленным, в то время как я ощутимо напряглась.

— Конечно. Необходимо поразить всех присутствующих, пускай они потом разносят слухи, превознося смелость юной сабен и захлебываясь восторгом. В тебя влюбится весь свет, Маришка.

Ох, Олайош! Не нужна мне любовь всего света. И ничего не нужно. Теперь, когда родители в безопасности, мне не грозит замужество с ненавистным Змеем, а сердце Эсташа недосягаемо и надежно закрыто щитом, пришло чувство опустошенности и безразличия. Может, затем мудрый наставник задумал это представление, чтобы меня встряхнуть, заставить хоть чуточку ощутить вкус к жизни? Когда еще, как не вблизи от пусть и эфемерной, но опасности, почувствовать его?

— Поднимайтесь, сабен Аллар, — подал мне руку улыбчивый организатор, — садитесь на этот стул.

Я устроилась на круглом сиденье, крепко вцепившись в него пальцами и ровно держа спину. Наверное, не настаивай на моем участии супруг, точно бы отказалась, но Олайошу я доверяла безоговорочно. На сцену вышло еще несколько артистов, каждый из которых подходил к клетке со своим зверем, а ведущий взмахнул руками, сотворяя сложный пасс, после чего мой стул медленно воспарил вверх и завис на расстоянии чуть выше человеческого роста. Ахнув, я крепче впилась пальцами в сиденье и поджала ноги, скрытые длинным подолом праздничного наряда.

— Смертельный номер, друзья! — объявил устроитель леденящего кровь представления. — Юная девушка в объятиях хищников!

Что?! В каких объятиях?

Зрители взволнованно загудели. Я видела, как они покинули места за столом и подобрались ближе к сцене, а после объявления ведущего резко отступили все, кроме моих родных, Олайоша и хмурого защитника.

Я бы на месте Эсташа тоже хмурилась. Едва энсгар меня вылечил, как отчаянный Аллар тут же подсунул под нос хищникам.

— Не волнуйтесь, — поднял руки ведущий, — это абсолютно безопасно. Сцена окружена сильнейшей защитой, а девушка под надежной охраной.

Он указал на своих помощников, которые — Цахарис! — принялись отпирать клетки с чудовищами.

Едва щелкнули засовы и дверцы отворились, как артисты, включая и ведущего, отступили за некую черту, внезапно ставшую зримой. Она отсвечивала бледно-зеленым и по форме напоминала круг со мной в центре, а внутрь его как раз и были открыты дверцы клеток. Хищники беспрепятственно выходили наружу, и я еще сильнее поджала ноги, раздумывая, могут ли они допрыгнуть на такую высоту и стащить меня со стула.

Совершенно бессознательно отыскала среди лиц, застывших по ту сторону мерцающей защиты, Эсташа. Он по-прежнему стоял неподалеку от сцены. Поза расслаблена, брови больше не хмурились. Совершенное внешнее спокойствие и полный контроль. Недавнее напряжение тут же отпустило.

Однако к чему Аллару подобные выдумки? Нельзя было показать представление без моего участия?

Чудовища, вышедшие из клеток, оказались прямо подо мной. Артисты выстроились по ту сторону защиты, попеременно поднимая правую руку. По взмаху каждой новой ладони (отсюда мне было хорошо видно, а вот зрителям все закрывала защита и казалось, будто хищники повинуются исключительно воле дрессировщиков) в животное ударяли зеленоватые искры, и боль от магического удара заставляла совершать то кувырок, то подниматься на задние лапы, то вдруг оглушительно рычать так, что закладывало уши.

Нужно заметить, что уловка Аллара все же здорово меня встряхнула, по крайней мере, от апатии следа не осталось. Наблюдение с высоты за номерами, исполняемыми опасными хищниками, здорово щекотало нервы, причем не только мне. Стоило очередному «артисту» подпрыгнуть на определенную высоту, оказавшись таким образом ближе к стулу, как зрители ахали. И наконец по периметру круга загорелись пять огненных колец, почти на том же расстоянии от помоста, на котором зависла и я.

Пальцы, цеплявшиеся за стул, уже затекли, и было страшно свалиться в самый ответственный момент, я только надеялась, что даже на этот случай у артистов все предусмотрено. Ведь выполняли же их команды такие ужасные чудовища.

— Оп! — Пять рук резко взметнулись вверх, более яркие искры заклинаний ударили по зверям, и те, почти синхронно издав громкий рык, распластались в прыжке, вытянув передние лапы и послав гибкие тела сквозь кольца. Они прошли через огонь так ловко, что даже не опалили своей шерсти.

Я выдохнула, а зрители радостно зааплодировали. Вот теперь меня уже должны были снять отсюда.

— Большое спасибо, большое спасибо, — раскланивались артисты и ведущий. Все были ужасно довольны, что представление прошло гладко. Я же абсолютно не ожидала увидеть, как одно из по-прежнему горевших колец вдруг сорвется вниз.

Громко взвизгнула, когда оно упало на голову одного из чудовищ, припалив мохнатые уши, а тот, взвыв от боли, вцепился когтями в своего соседа. Клубок рычащих монстров покатился по сцене, натолкнувшись на зеленую стену, посыпались искры, попавшие на шкуру остальных трех хищников, и внизу все смешалось. В этот самый момент невидимые плетения, что держали мой стул, лопнули.

Помню, как, летя к помосту, успела подумать: «Ведь не могло желание из прошлой жизни переместиться в эту?» Я не ударилась всем телом о доски только потому, что меня подхватило у самого настила, но человеческий крик привлек внимание разъяренных хищников. Оторвавшись друг от друга, они направили ярость против представителя поработившего их рода и разом повернулись ко мне. Одновременно с их броском послышался звон разбитой защитной стены, вокруг вспыхнул огненный контур, а зверей расшвыряло в разные стороны.

Не успев ничего сообразить, я только ощутила, как меня подхватили и крепко сжали до боли знакомые руки, а за объятием последовал головокружительный полет.

Паника и смятение, воцарившиеся в рядах гостей, совершенно не заботили в данный момент Олайоша. Подав знак артистам, которые до этого с нарочитой беспомощностью следили за беснующимися зверями, а теперь вдруг очень слаженно накинули на них магические арканы, он запрокинул голову, наблюдая, как принявший истинный облик защитник уносит в ночное небо его Маришку.

— Сработало, — чуть слышно прошептал Аллар.

Он спрятал улыбку, прикрыв рукой рот, в то время как зверей запирали в клетки, а гости медленно приходили в себя. Да, из присутствующих на помощь девушке бросились только родные и опередивший всех в молниеносном прыжке тен Лоран, остальные в ужасе отшатнулись. Но ведь именно на это и рассчитывал Олайош. Более того, не зря приглашенные артисты оказались поистине сильными магами, ту защитную стену, что взмахом руки расколол Эсташ, не под силу было преодолеть даже Аллару.

Рисковая была комбинация. Не в том смысле, конечно, что Маришка могла пострадать. С ее очаровательной головки и волосок бы не упал, но ведь не напрасно Олайош все это время беспощадно играл чувствами защитника, скрыв от друга истинные причины женитьбы. Не впустую он тщательно анализировал каждый жест и каждую фразу Эсташа. Не просто так выводил друга из себя грубыми намеками и дурацким бахвальством, приравняв обладание женщиной владению ценной вещью. А потом, в самый ответственный момент, вдруг оказался неспособен защитить свое сокровище. Да, не зря он разыграл сложнейшую партию, уповая лишь на то, что инстинкты победят, а слабость пересилит все.

Бесспорно, это была сумасшедшая затея. Ради нее Олайош притворялся пылким влюбленным весь вечер и предусмотрел даже присутствие представителей известных журналов, которые завтра должны были растрезвонить о вопиющем событии. Но разве мог он поступить иначе? Ведь этот брак оформили по закону, а расторжение его, согласно суровым правилам их общества, влекло несмываемое клеймо на репутации женщины. И только обыграв будущий развод подобным образом, он сохранял честь Маришки неприкосновенной. Теперь никто не удивится расторжению брака, ведь сердце Аллара разбито. А как иначе? Лучший друг украл и унес красавицу-сабен в самый разгар свадебного приема на глазах у представителей высшего света, у всей элиты, собравшейся в этот вечер в особняке. Никто и сообразить ничего не успел.

Маришка молодец, не подвела. Он знал, что она выдержит нелегкую роль счастливой невесты до конца и ради него не покажет виду, сколь мучителен для нее этот прием. Она отважная, его маленькая тэа, и как никто другой подходит Эсташу. Впервые увидев их вместе, он сразу это понял.

«Надеюсь, вы меня простите за тяжелые минуты, — про себя попросил Олайош. — Нелегко было играть вашими чувствами, но как иначе я мог устроить это к счастью для всех?»

Тен Лоран не поддержал бы авантюрного плана и не позволил Аллару подставить едва поправившуюся Маришку под удар. Зато теперь девочка ни в чем не виновата, да и защитнику все простят месяца так через два. Мужчинам в их мире проще жилось, тем более истинному воину и представителю старейшего рода. Вот тогда Мариона с Эсташем смогут вернуться.

Аллар пристально вгляделся в темное небо, в котором теперь и светящейся точки не было видно. Пожалуй, Эсташ уже разгадал его задумку.

— Не вернет, — хмыкнул про себя Олайош, а опуская голову, поймал гневный взгляд сабен Эста, у которой на лице был написан вопрос: «Что здесь, Цахарис вас дери, происходит?!»

Кажется, наступил момент платить по счетам.

Опустившись на каменную ровную террасу, защитник поставил на ноги свою хрупкую добычу. В его руках Мариона успокоилась совершенно, и более он не ощущал волн паники и страха. Однако именно сейчас, как никогда прежде, Эсташ хотел придушить старого друга. Как мог Аллар закрыть ее, беззащитную и бесконечно доверчивую, в центре страшной западни, как посмел напугать так сильно!

Посмел…

Это слово крутилось в голове Эсташа, заставляя его усомниться в собственном здравомыслии. Супруг смеет принимать решения, в его руках забота о жене, однако же — посмел.

Едва отпустив девушку, защитник отвернулся, пусть и не нашел в себе сил отступить от нее хоть на шаг. Желал утихомирить собственные чувства, усмирить огонь, а заодно понять, как в один миг перешагнул через незримую черту. Эта грань отгораживала все, что люди называли принципами или нормами. Для защитника это было сродни части его самого. Он просто жил правилами, как живут порой собственными желаниями и стремлениями. Его воля всегда оказывалась крепче любых испытаний, и следовать тому, что верно, было так же необходимо, как свободно дышать. А потом вдруг эту опору смело в один миг чем-то гораздо более сильным, чем-то неподдающимся определению и особенно контролю.

С первого момента, как увидел, в нем возникло это иррациональное, непонятное чувство. Мариона изначально воспринималась им совершенно невероятным образом. Он знал ее и чувствовал, понимал на истинно глубоком уровне и принимал, как мог принять только самое необходимое и близкое существо на свете. Какие бы объяснения защитник ни искал, они не помогали разгадать загадку собственного сердца. Воспринимать чужую жену, жену лучшего друга, как свою и только свою женщину, казалось сумасшествием. Он ведь запретил себе даже думать, но был неспособен запретить чувствовать. Готов был уйти… А потом был ее крик, его бросок и первый миг безумства и полной потери контроля над собой, когда он похитил девушку на глазах у всех. И затем полет. Долгий полет в бархатной ночной тишине, с редчайшей в мире драгоценностью в руках, возможность подумать над тем, что произошло, проанализировать и разложить на детали.

И все же, если бы он увидел сейчас Олайоша…

Эсташ выхватил меня из-под носа рассвирепевших зверей и поднял за пределы разбитого оградительного круга, но вместо того, чтобы опустить подальше от сцены, взлетал все выше и выше в темное небо. Когда я совсем перестала различать внизу очертания земли, наконец осознала — защитник и не думал возвращаться. Он прижимал меня крепко к себе, а огненные крылья несли нас прочь, куда, я и сама не понимала.

Время перестало существовать, и не скажу точно, сколько прошло с момента, как покинули особняк Олайоша, и до минуты, когда внизу показалась темная гладь воды и пенные шапки, серебрящиеся под светом луны. Отдаленный гул бьющихся о камни волн сообщил, что где-то впереди находится остров или, возможно, риф, однако это оказалась выросшая посреди моря скала с замком-башней на вершине.

Эсташ опустил меня на террасу, окруженную высокой балюстрадой, и отвернулся. Я видела, как его пальцы крепко сжали каменные перила, но не могла понять, о чем он сейчас думал. И неожиданно меня охватило волнение — а вдруг это сон? Один из тех, что видела на протяжении бесконечных ночей, после того как очнулась в новой реальности. Мне захотелось прикоснуться, но было страшно, я желала спросить: «Ты настоящий? Не исчезнешь, едва открою глаза?», — но звук голоса мог заставить меня пробудиться. Эсташ, Эсташ! Ты действительно украл меня на глазах стольких гостей из дома лучшего друга? А может, я очнусь сейчас, а кругом снова тишина и пустота, в которой тебя нет, жизнь без смысла и искры самой жизни? Ответь мне, пожалуйста, ты настоящий?

Он слышал, как она тихо вскрикнула, и мгновенно развернулся, но тут же замер, опасаясь спугнуть странное наваждение.

На нежной коже танцевал огонь, выводя затейливые красивые линии на руках, открытых плечах, вдоль тонкой шеи. Одна за другой пламенеющие черты складывались в схематичное изображение крыльев. Ярко полыхнули невидимые прежде брачные рисунки, стираясь, растворяясь контур за контуром. Вспыхивая под танцующим пламенем, они исчезали без следа.

«Метки пропали», — глухо прошептала она, подняв голову, глядя прямо на него с каким-то отчаянием, с недоверчивой радостью и робким пугливым ожиданием чуда в глазах. Она смотрела…

Я смотрела на него и любовалась. Пускай дар жрицы был утрачен, но принимать его истинный облик оказалось ни капельки не страшно. Сложно было осознать столь совершенную красоту огненного воина, которая подернулась плотной пеленой забытья, как и все драгоценные воспоминания в этой жизни, как память о поцелуях и облике самого Эсташа. Я его не знала, не помнила и не умела забыть.

Между нами повисла тишина. Мы стояли в шаге друг от друга. И танцующие огоньки, которые, казалось, были повсюду на моем теле, покалывая и грея щекотным теплом, стирали все метки, проявившиеся после принесения брачной клятвы. Даже фамильное кольцо под действием лизнувшего его пламени потускнело, утратив свою силу. Когда-то похожим образом и подарок Орселя — символ нежеланной помолвки — тоже лишился охранительной магии. Признавая, отмечая свою жрицу, огонь защитника не допускал над ней чужой власти. И возникло чувство, словно очистилась и теперь имею право написать эту жизнь с нового листа. Но я ждала слов Эсташа. Мне необходимо было услышать ту фразу, которую он желал сказать первой.

Все знаки сошлись воедино, а он уже перестал верить, будто эта встреча возможна. Поврежденная аура, способность наблюдать за защитником в истинном облике и огонь, отметивший свою единственную. Его жрицу! И не было сил для слов, и молчание повисло в воздухе, окутав незримым палантином. Сердце снова сжимала давняя обреченность — проснуться и понять, что этого нет, а есть одиночество, всегда, из века в век, в бессмысленном поиске. И ему необходимо было прикоснуться и почувствовать, что она настоящая.

Я задрожала от огненного прикосновения. Он протянул руку, кончиками пальцев провел по щеке, очертил, исследуя, контур губ. Мне невозможно было удержаться, безумно хотелось подняться на носочки, обхватить его за шею…

Я качнулась вперед, потому что за спиной сомкнулись невероятные сверкающие крылья, и расстояние между нашими телами сократилось до короткого вдоха, когда грудь наполняется воздухом и вдруг касается его груди. Я ощущала его тепло, а подрагивающие пальцы неподконтрольно мне пробежались по золотистым полупрозрачным перышкам. Чистейшая, оттого пугающая энергия, такая теплая, мягкая со мной и неспособная обжечь. Скрестив ладони на твердой груди, слушала его сердце, чувствовала его губы пускай на расстоянии, но совсем близко. Трепет и слабость в каждой клеточке отдавались в теле дрожью предвкушения, а мурашки щекотали кожу там, где ее касалось его дыхание.

И так мы стояли, не шевелясь, в волшебной сверкающей тишине, нарушаемой лишь шепотом волн.

— Я помню тебя, — вплелся в этот шепот его тихий голос. — Не знаю откуда. Словно жизнь за жизнью видел во сне.

Первые слова, которые ждала. Слова, покачнувшие мир, ставший совсем зыбким и неустойчивым, из-за них задрожала и зазвенела моя маленькая вселенная, центром которой был Он. Я за его жизнь отдала все, что имела, и не искала в ответ награды, благодарности или даже любви, а Эсташ… Эсташ меня не забыл. Века спустя…

Сердце колотилось и колотилось в груди так сильно. Ему стало в ней совсем тесно.

— Мэйэлит.

Я вздрогнула, чувства стеснились внутри. Нахлынула волна горького счастья. Волшебное обращение, в котором заключалось столь много, кольнуло давним воспоминанием, болью далекой потери и счастьем нового обретения.

Этот миг, с которого следовало начать свой рассказ, наступил. Я должна была поведать об утраченном даре и цене, заплаченной за новую жизнь, но запрокинула голову и увидела его невероятные глаза. Я позабыла слова. Он смотрел, он так смотрел…

Эсташу не нужны были объяснения, не требовались лишние фразы, он сам произнес главное:

— Стань моей. Скажи «да».

Я и на миг не задумалась.

— Да.

Ладони резко закололо и тут же схлынуло, оставив после себя покалывающее тепло. Четкие контуры крыльев проявились, засветившись под кожей.

— Они словно брачные мет…

Эсташ прервал мою речь. Губы опалило, раскрыло и смяло в самом чувственном, самом яростном поцелуе, и я едва удержалась на ногах, крепко обхватив мужчину за шею.

Никогда даже представить не могла, будто может быть что-то, способное затмить чистую магию его поцелуев. Я оказалась не права. Это была лишь малая толика удовольствия, которое возможно испытать, отдавшись любимому мужчине не только телом, но и всем сердцем и душой.

Я узнала, как ласки, предваряющие физическое единение, способны распалить огонь, более яростный, чем тот, которым горишь, лишь предвкушая удовольствие. Поняла, что, испытав нечто подобное, начиная с первого прикосновения к обнаженному телу, как к отражению твоей полностью обнаженной перед ним души, заканчивая мучительно-сладким выдохом в момент удивительного наслаждения, никогда-никогда больше не сможешь принадлежать только себе. Когда ты — существо из двух половинок, одной себя становится слишком мало.

Спокойная блаженная расслабленность пришла на смену огненному вихрю чувств. Глядя прямо перед собой, я ничего не могла различить. Перед затуманенным взором проносились картины, от которых тело снова покрывалось мурашками, а я не переставала повторять про себя: «Неужели так бывает?» Чувствуя руки Эсташа, его ласковые объятия, тем не менее вдруг перепугалась, что это все сон, и резко повернулась на бок. Прикоснулась к нему, наблюдая, как снова взлетают, чуть дрожа, усталые ресницы, погладила черты любимого лица.

Реальность. И он настоящий!

Продолжая изучать безумно дорогой облик, словно мне не хватило для этого прошедших секунд, минут или часов, а может, вечности настоящего волшебства, я дотронулась до татуировки на его груди, и она полыхнула жаром, когда провела пальцем вдоль плавных линий. Потянувшись, коснулась ее губами даже без толики смущения и ощутила, как Эсташ вздрогнул.

— Ой! — Я мгновенно очутилась на спине, пальцы переплелись с его пальцами, ладони оказались прижаты к постели, а карамельные волосы щекотали лицо. Замерев под взглядом искрящихся глаз, в которых снова бушевал аквамариновый шторм, шепотом спросила: «Нельзя трогать?»

— Можно, — ответил он и вернул поцелуи, от которых вздрагивать пришлось уже мне.

Сколько бы это ни длилось, я желала повторения. Зациклить время и круг за кругом быть с ним здесь, сейчас, всегда. Мне не довелось прежде узнать, что чувствуешь, когда страсть в отношениях на пределе, но интуиция говорила: «С любимым человеком только так». Словно магический фейерверк в голове, искорки по венам и коже, наслаждение, от которого внутри тепло, и оно разбегается по всему телу, и так волшебно и хорошо. Можно ощутить каждую клеточку, изведать чудесное чувство обладания, но не описать словами того, что дано испытать. Не просто прикосновения, но все вместе: запах, звук голоса, пьянящие стоны, касания рук, ощущения доверия и желанности, твоей необходимости для него и восторг, когда устремляешься вперед, чтобы познать миг полного единения. А после него наступает эйфория, настоящее наваждение приятных эмоций, в висках пульсирует кровь, дыхание учащается, пульс стучит в голове и звенит в ушах, и вдруг миг, когда напряжение отпускает…

Раз за разом, снова и снова, как бесконечный, неразрывный круг времени. Пока усталость не шепнет ласково, что этот цикл не разорвать, а проникшая в самое сердце уверенность, подсказанная его словами, убедит больше не бояться. Можно, теперь можно отпустить все тревоги и печали, позволить себе тихо и уютно уснуть в самых нежных в мире объятиях.

Любуясь умиротворенным личиком заснувшей на его груди Мариши, Эсташ очень осторожно привстал, боясь побеспокоить. Узкая ладошка соскользнула вниз, а девушка шевельнулась, но не пробудилась. На розовеющих припухших губах расцвела теплая, как солнечный лучик, улыбка.

Еще немного приподнявшись, дав крыльям пространство, чтобы расправиться, он меняющимся зрением любовался спящим сокровищем. Истинный взгляд открывал в ней ту же суть, что видели глаза человека.

По телу защитника огненными мазками разливалось жидкое золото, сияние разгоняло полумрак комнаты, а крылья, раскрывшись, подняли теплый ветерок, смахнувший с бледного виска приставший к нему локон. Она была еще слаба, но так отчаянно не желала засыпать, не догадываясь, что его внутреннее пламя разгорается лишь сильнее от каждого прикосновения, слова и жеста. И все же усталость взяла свое, забрав ее сознание в царство сна, оставив защитнику время тихого единения с древней, словно сам мир, клятвой.

Крылья скользнули по чувствительной, тут же покрывшейся мурашками коже, по согнутой в колене ноге, белоснежному бедру и гладкой спине. Укрыли полностью, пряча от всего света обнаженное тело той единственной, кому он мог принести клятву. И слова на древнем языке зазвучали тихо-тихо, чтобы не нарушить ее покой. Постичь их смысл было дано только тем, кто понимал речь истинных, а передать или перевести на человеческий язык главную суть оказалось бы очень сложно. Однако для умеющих слушать, умеющих видеть не глазами, но сердцем они прозвучали бы так:

Мэйэлит. Его любимая, единственная.

Стихли слова, погас огонь, а Мариша крепко спала, не зная о свершившемся древнем таинстве.

 

Глава 22

ВОЗВРАЩЕНИЕ

— Пора возвращаться, — сказал супруг, присев за спиной и обняв меня за плечи.

Супруг! Какое волшебное слово.

— Уже? Но ведь так мало времени прошло.

По моим ощущениям, дня три, не больше, минуло с момента, как Эсташ принес меня в замок.

Раскрыв ладонь, защитник показал мне маленький фиолетовый цветочек, проросший из круглой луковицы.

— Ему, — указав на нежные раскрытые лепестки, произнес Эсташ, — требуется три месяца, чтобы зацвести. Я нашел один в саду на второй день. Знал, что перестану замечать время.

— Три месяца? — Это оказалось неожиданно. Бесспорно, я не считала дни, но внутреннее ощущение должно было подсказать, наверное. Мое чувство времени не подало даже намека. Мы в замке были только вдвоем целых три месяца, и все же этого не хватило.

Я поболтала ногами в теплой воде, подняв фонтан соленых брызг, и вздохнула. Возвращаться и правда пора, а не хотелось. Каждый день проводить только с Эсташем было сказочно. Мы гуляли в саду, вместе готовили. В погребах замка магически сохранялись долгое время любые продукты. Мой муж умел делать вкусные блюда, которые он называл походными, а я под его контролем только раз пересолила обед (просто Эсташ в тот момент мне улыбался). Еще купались в гроте, вода в котором оставалась неизменно теплой. Защитник окружил естественный бассейн, вымытый морем, особенной магической преградой, чтобы хищные рыбы не заплыли или я ненароком не простудилась. Как энсгар он был очень строг. Не разрешал бегать босыми ногами по холодному каменному полу, сидеть на террасе, продуваемой морскими ветрами, в одном легком платье и купаться в холодной воде. Он считал, мне легко простудиться, поскольку организм находился в процессе восстановления. Я вела себя, конечно, послушно, но иногда нарочно дразнила, чтобы он меня поймал и согрел.

День за днем я все больше узнавала любимого мужчину, понимала, какой он не только в подвигах, в скитаниях или сложных ситуациях, но и в быту, в повседневной жизни. А был он замечательным во всем. И разговоров наших мне всегда было мало (как и поцелуев), и хотелось узнать (получить) еще больше. И помимо того что оказалась до звездочек в глазах влюблена в супруга, я безмерно обожала его крылья. Как Эсташ терпел все мои изъявления симпатии к ним без единого слова жалобы? Я и гладила, и перебирала перышки, и обнимала. Садясь рядом, расправляла кончик крыла на коленях, принимаясь водить по светящимся пушинкам ладонью. Тискала, дергала, целовала. И хоть бы раз он пожаловался и попросил оставить такие нужные ему крылья для наших потрясающих полетов. Защитник никогда не возражал против любой моей исследовательской деятельности, а если уж дергала слишком сильно, молча подгребал меня ближе, усаживал на колени и закрывал со всех сторон светящимся теплым щитом, чтобы я чуть-чуть посидела спокойно. Но тихонько сидеть так близко к нему не выходило. Набравшись сил после болезни, я с удовольствием тратила их на мужа. И хотя открыто не провоцировала, но он сам в итоге не сдерживался. То, что начиналось как попытки отвлечь меня, заканчивалось поцелуями и другими чудесными способами узнать друг друга.

За дни, проведенные в ставшем для меня волшебном замке, я поняла, что время и пространство имеют ценность, лишь когда человек способен их замечать, а в моменты наивысшего восторга и полного счастья люди утрачивают подобный дар.

Оживленно гудел ярко украшенный зал, наполненный множеством гостей. Здесь сегодня проводился ежегодный столичный бал — лучший светский прием в Сенаториуме, и в этот вечер тут собрались сливки общества.

— Что сегодня в программе интересного, мои дорогие? — Женщина в коралловом платье с высокой, искусно сооруженной прической и таким рубиновым колье на груди, ради которого половина присутствующих могла убить друг друга, с нарочитой ленцой во взгляде оглядела гостей.

— Редкие деликатесы, которые невозможно достать даже в столице, опасное представление, запрещенное к демонстрации во всех соседних странах, музыканты и певцы с Севера. Они практически никогда не выступают на публике, но исполнят здесь свои произведения. Говорят, их творчество настолько удивительно…

— Ох, да я ведь не о программе вечера, дорогая, — отмахнулась от подруги собеседница, — я о гостях!

— Болтают, — третья участница беседы перешла на шепот, чтобы окружающие ни в коем случае не узнали тайны раньше, чем она поведает ее подругам, — будто этот вечер посетят представители древних родов.

— Они каждый год присутствуют, — заявила оснэ в коралловом платье, — нас этим не удивишь.

И она словно невзначай поправила манжеты, кружевные вставки на которых напоминали по форме крылья, что намекало на близкое родство с представителями элиты.

— Я об истинных.

Несколько заинтересованных взглядов обратилось в сторону ораторши.

— Истинные тоже посещают это мероприятие, на то оно и лучшее в свете.

— Из тех, кто вообще редко принимает приглашения.

— О! — Теперь заинтересованными выглядели абсолютно все, а голоса соседей вдруг стали на полтона ниже. Они словно бы продолжали разговор, вот только прислушивались уж очень внимательно.

— Какой род? — Женщины принялись строить догадки. — Здесь есть представители почти каждого, кроме разве что самых-самых.

Возле дверей в этот момент случился переполох.

— Не могут же это быть… — Голоса подруг перекрыло восклицание коралловой оснэ: — Провалиться мне на этом месте!

Она быстро прикрыла ладонью рот, заглушая чересчур эмоциональное высказывание.

— Тен Лораны!

— Они!

В зал входили старшие представители одного из самых известных в стране родов, а следом за ними шли их рослые сыновья.

— Такие красавцы, — шепотом сказала одна гостья другой, — глаз не оторвать.

— Согласна, — ответила ее подруга. — Отчего мы столь редко видим их в свете?

— А это кто? — Ревнивые взоры мигом нацелились на невысокую темноволосую девушку, которая держала под руку старшего брата. Хотя миловидное личико выглядело непроницаемым, но, на придирчивый взгляд некоторых из присутствующих, казалось излишне бледным.

— Неужели слухи оказались правдой?

— Быть такого не может!

— Об этом писали в журналах.

— В изданиях любят приукрасить действительность.

— А я из надежных источников узнала, что он действительно ее украл прямо со свадьбы.

— Не мог он ее украсть! Скорее уж она сама убежала за ним следом.

— Нет же, Эсташ тен Лоран у всех на глазах унес ее из дома лучшего друга, а тот пытался остановить, но не смог. Говорят, он их простил.

— Кто кого простил? — К группе оживленно шушукающихся собеседниц подошла высокая статная женщина в строгом, но явно дорогом наряде, каждая складочка которого свидетельствовала о безупречном вкусе.

— Олайош де Аллар простил своего друга и ту сомнительную девицу.

— Да, да. Именно эта девушка, ее имя Мариона Эста, вышла за него замуж, а после сочеталась браком с тен Лораном, по древней традиции защитников. Говорят, такую магию невозможно разрушить.

Подошедшая гостья вынула из кармана лорнет в оправе с бриллиантами и придирчиво осмотрела изящную темноволосую особу в сногсшибательном платье.

— На мой взгляд, она совершенно неприлично цепляется за мужа, — высказалась одна из собеседниц.

— Говорят, она из простой семьи, а ее отец рудокоп.

— Поговаривают, из-за нее сенатор Орсель лишился своего места.

— Каким образом?

— Вы же знаете, что сабен Орсель была тяжело больна, а эта Мариона попросила не кого-нибудь, а самого энсгара ее осмотреть.

— Энсгар ее муж, — насмешливо заломила брови статная гостья.

— Дело не в этом, Элиза, а в том, что ей пришло в голову вмешаться. Ходили слухи, будто Астаил продвигал некий невыгодный ее семейству закон, настаивал на полном изъятии владений без выплаты компенсаций и даже давил на кого-то в Сенате. Вот она и отомстила.

— А вариант, что девочка искренне желала помочь, не рассматривается? — покачав лорнетом, спросила Элиза.

— Помочь? Сенатор аргументировал свой отказ и не желал постороннего вмешательства, а с тен Лораном они никогда не ладили. Осмотр состоялся лишь благодаря сыну сабен Орсель — Арто, кажется. Он и пригласил энсгара в дом, а после выяснилось, что причина болезни крылась в фамильном кольце. Его камни выделяли какое-то вещество, оказавшееся губительным для здоровья.

— Но мать Арто Орселя пошла на поправку.

— Да, зато сенатор в опале. Сейчас разбираются, знал ли он о происходящем или нет.

— Это был такой милый мужчина, обходительный. А теперь он совершенно потерян для света.

— Даже чересчур обходительный, слишком неестественный.

— Как я погляжу, дорогие мои, это милое создание просто роковая женщина, — стараясь не рассмеяться, проговорила Элиза. — И она выглядит до неприличного счастливой, поэтому мы все завидуем.

— Именно! Кхм-кхм… Элиза, что ты такое говоришь?

— А я считаю, в самом похищении сокрыта какая-то тайна.

— Согласна с тобой. И так крепко прижиматься к супругу попросту вульгарно.

— Даже не желаю подходить и здороваться…

— Дорогие, приберегите ваши жалящие язычки для кого-то другого, — прервала светских сорок Элиза.

— Элиза!

— Вы как хотите, а я пойду с ней знакомиться. Если она умудрилась захомутать двух лучших мужчин Кенигхэма, мне есть чему у нее поучиться.

— Ты просто без ума от Олайоша, это нам давно известно. И теперь надеешься найти повод познакомиться с ним поближе.

Вместо ответа Элиза подмигнула соседкам и решительно направилась в ту сторону, где остановились представители древнего рода, привлекавшие гостей, точный теплый свет ярких мотыльков.

— В чем-то она права, — задумчиво произнесла коралловая гостья. — Если мы проигнорируем, тен Лораны даже не заметят, а если подойдем, точно обратят внимание.

Подруги молчаливо согласились и, переглянувшись, дружно устремились к дверям зала.

Попытки сосредоточиться на формулах оканчивались бесславно, значение символов упорно ускользало от моего сознания, и еще никогда заклинания по магической защите не казались такими сложными. А все потому, что дико отвлекало блаженное и громкое мурчание.

Я в очередной раз скосила глаза, наблюдая, как худая полосатая кошка довольно жмурится, пока широкая ладонь защитника проходится по лоснящейся шкурке.

Вот ведь одомашнилась, а не более как пять дней тому назад брат Эсташа подобрал ее, мокрую и облезлую, на улице. Она совсем вымокла под дождем, шипела и не давалась в руки. С тех пор кошка заметно освоилась. Кто бы мне поверил, заяви я во всеуслышание, что эта наглая полосатая морда имеет виды на моего защитника. Она нахальным образом оккупировала святое место на коленях мужа — мое законное место! — и требовала внимания Эсташа постоянно. То потрется бочком об его ноги, то обовьет щиколотку хвостом и прогнет спинку, когда он наклонится погладить, а то — вот бестия! — незаметно от мужа вцепится когтями в мою ногу, напав из-за угла. При случае даже куснет. За два выходных дома я выбросила уже пять пар тончайших дорогих чулок, потому что эта несчастненькая, «брошенная на произвол судьбы» кошечка (именно так описывал бедственное положение наглой морды Арриен) вела себя, точно ревнивая соперница.

Пока я искоса поглядывала на нее, хитрые зеленые глазищи блеснули ярче, а мурчание стало еще громче. Она словно хотела сказать: «Готовься, готовься. Зубри хорошенько. Я же с полным правом буду наслаждаться за нас двоих. По-хорошему, тебя и вовсе из гимназии привозить не стоило».

Кстати, примерно так и руководство школы считало. Никого из учениц не отпускали каждые выходные домой, но одного слова моего мужа оказалось достаточно, чтобы для Марионы тен Лоран сделали исключение. Целая вереница муторных суток, сливающихся в бесконечную учебную неделю вдали от защитника, и всего два дня и две быстротечные ночи рядом с ним. Однако даже в это драгоценное для нас обоих время приходилось тратить несколько часов на подготовку к занятиям.

Подняв выше глаза, невольно вздохнула. Эсташ сосредоточенно читал, рассеянно проводя ладонью по полосатой спине. Я знала, подобные пачки желтоватых хрустящих листов, обвязанных тонким шнурком, приходили из зоны пустынь. Защитнику писали с завидной регулярностью. Как супруг теперь разбирался с обязанностями энсгара, не имела понятия и отчего-то боялась спросить. Наверное, страшилась поднять эту тему, чтобы не услышать в ответ: «Мне нужно вернуться». Кажется, соберись он в путь, и я бы со страха вцепилась в его ногу не хуже лопуса. О пустынях столько всего рассказывали… Пожалуй, даже на границе у защитных башен Царима было теперь безопаснее.

Негромкий стук в дверь отвлек от очередной закорючки, выведенной в ученической книжке моей рукой. Брат Эсташа заглянул в комнату и приветливо нам улыбнулся.

Арриен перебрался в столицу пару недель назад, приехал из поместья решить какие-то дела. А поскольку городской особняк был весьма большим, позволять ему жить в гостинице было бы верхом эгоизма. Втроем делить два этажа и массу просторных комнат лишь пару дней в неделю не представляло сложности. Воспитанного в лучших аристократических традициях деверя, стучавшего в дверь гостиной, прежде чем войти, даже упрекнуть было не в чем. Он в этом плане очень походил на Эсташа. Просто идеальные манеры! И я бы и дальше считала его эталоном совершенства, не принеси сердобольный Арриен в наш особняк зеленоглазую бестию.

Снова вздохнув, подперла щеку ладонью, постукивая по приколотой к кружевному воротничку брошке, которую позабыла снять. Этот красивый амулет мы использовали в гимназии во время уроков, проводившихся для нескольких групп одновременно. Небольшая вещица позволяла хорошо слышать слова преподавателя даже в дальнем углу классной комнаты. Воротничок я перестегнула, а брошь так и осталась на своем месте, и теперь, бездумно пощелкивая по гладкому боку магической вещицы, я активировала амулет как раз тогда, когда Риен подошел к брату и завел с ним негромкий разговор. Хотела тут же выключить, чтобы не подслушивать беседу защитников, но пальцы дрогнули и замерли на полпути.

— Снова пишут? — тихо спросил Риен. — Второй день ты здесь, и уже столько листов написали.

Эсташ негромко хмыкнул в ответ.

— Маришка еще не догадалась? — облокотившись о спинку кресла и бросив быстрый взгляд в сторону сосредоточенно изучающей ученическую книжку девушки, спросил Арриен.

— У нее взгляд становится больным, когда она видит эти письма.

— Она бы поняла, Аш. А будучи женщиной, еще и оценила, как ради нее ты бросаешь все и летишь в Сенаториум, чтобы успеть ровно к часу открытия ворот гимназии.

— Пока она не спрашивает, я не говорю. А пока готовлю преемника, чтобы передать ему все дела, — ответил защитник, тоже посмотрев в сторону хмурой супруги. Она забавно морщила нос и потирала пальцами виски, что всегда свидетельствовало об усиленной работе мысли.

Риен наблюдал, как взгляд брата меняется, а сосредоточенную задумчивость из него вытесняет безграничная нежность и еще что-то скрытое, не поддающееся описанию, слишком глубокое, слишком сильное, недоступное для понимания. Некоторые чувства возможно ощутить, лишь пережив самому, а Арриен никогда в жизни похожего не испытывал.

— Как ты с этим справляешься? — спросил он у брата.

— С чем? — с трудом оторвав взгляд от Маришки, уточнил Эсташ.

— С этим чувством. Даже у меня, когда вижу ее, все внутри переворачивается. Совершенно иррациональное ощущение, будто я должен немедленно спрятать ее куда подальше, укрыть так, чтобы никто не нашел. Прежде с подобной тревогой не приходилось сталкиваться, а теперь она накатывает каждый раз, как на глаза попадается единственная в этом мире жрица.

— Возможно, она не одна.

— Но других мы еще не встречали. Отец тоже признавался, что ему непросто в обществе Марионы. А ты позволяешь ей находиться вдали.

— Будь она тем сокровищем, которое можно спрятать в шкатулку и сохранить в потайной комнате, я бы, не задумываясь, так и поступил. Но нельзя закрыть любимую женщину от всего света, запретить ей жить лишь потому, что меня передергивает каждый раз, когда кто-то незнакомый приближается к ней на расстояние менее десяти шагов.

— И как ты справляешься?

— А какой у меня выбор?

— Отправить ее в наше родовое поместье.

— Она хочет учиться. Полагает, что еще освоила недостаточно, чтобы во всем соответствовать ее собственным представлениям о моей жене.

— Ты мог бы ее переубедить. Она ловит каждое твое слово. Не спорит.

Эсташ хмыкнул:

— Тебе так кажется. Мариша прекрасно умеет не соглашаться в глубине души.

— Откуда ты знаешь, если она не выражает протеста?

Эсташ улыбнулся, слегка пожав плечами. Брату, которому не довелось испытать по отношению к женщине всей полноты одуряющих эмоций, сложно было описать, как можно чувствовать свою Мэйэлит. Как по опустившимся ресницам и слегка подрагивающим уголкам губ понять степень ее огорчения или несогласия, как узнать по слегка изломленным дугам бровей о беспокойстве, снедающем любимую изнутри. Описать это кратко было сложно, а пространно изъясняться защитник никогда не любил.

— Иногда я вам завидую, — без слов понял его брат. — Изредка хочется вот так, а впрочем… — Он передернул плечами. — Напрасно я все же перенес дату помолвки.

Да, что-то переменилось в нем с момента, как увидел Эсташа и Мариону вместе. Казалось теперь все не то и не так. Вздрагивала глубоко внутри чужая память, и воспоминания, подернувшиеся пеленой веков, накатывали снова. Смутно бродило в глубине души желание в один прекрасный день увидеть Ее и услышать, как в груди сердце ускоряет свой бег.

Мужчины перестали приглушенно переговариваться, а я поймала себя на том, что все равно прислушиваюсь, хотя амулет деактивировался уже давно. Едва узнав о пустынях, слишком сильно стиснула от волнения воротничок. В итоге большую часть беседы я пропустила, а в подготовке заданного урока не продвинулась ни на шаг. Из груди вырвался новый печальный вздох.

— Сложно? — вдруг спросил Эсташ.

Я потерла виски, заставляя себя отвлечься от прочих мыслей. Ведь прав был Арриен, на самом деле догадаться можно было уже давно, только я самой себе боялась признаться.

— Не то чтобы очень сложно… — Перед мужем меньше всего хотелось выглядеть полной неумехой, особенно в магической защите. Истинных воинов ведь обучали ей едва ли не с пеленок, а как Эсташ умел объяснять основы этого предмета, я знала лучше всех. — Просто с заклинаниями небольшая проблема. Учитель изъясняется пространно, порой столько наговорит, что сложно ухватить суть. Вот когда ты у нас преподавал, все было четко и понятно.

Смешок мужа лучше прочих слов подсказал, что я вновь забылась и припомнила события несуществовавшей давности. Иногда вот так оговаривалась, и хотя давно уже рассказала Эсташу обо всем, о чем не успела забыть, воспоминания накатывали порой неожиданно.

После первого разговора, состоявшегося еще в нашем замке, когда поведала ему о другой жизни, защитник долго молчал. Усадив к себе на колени, крепко обнимал, а потом вдруг сказал вполголоса: «Твоего прыжка я не достоин».

У меня все в груди перевернулось от этой фразы.

«Достоин! Достоин даже большего!» — возразила ему со всей горячностью, и прозвучало, пожалуй, излишне решительно, а он на это только еще крепче стиснул меня, укрыв в кольце крепких рук.

А немного позже, пару месяцев спустя, на одном из приемов я вдруг столкнулась в зале с Селестой и Доминикой, впервые познакомившись со старыми подругами в этой жизни.

Примерно в то же время я выведала у Эсташа про жриц и нашу необычную реакцию на защитников, и муж объяснил, что мы, особенные девушки, принимаем в истинных воинах абсолютно все. Поэтому и крылья влекли столь сильно, а татуировка словно манила прикоснуться. Он говорил, если человек нравится, в нем, конечно, тоже все привлекает, поэтому самым верным способом определить жрицу являлся истинный облик защитника.

— Иди сюда, — позвал в это время Эсташ, напоминая о моем уроке, — покажи, в чем вопрос.

Сложно передать, с какой радостью я подхватила книжку и приблизилась к мужу, а потом с огромным наслаждением, ощущая себя в своем праве, столкнула с его колен разомлевшую кошку. Возмущенный мяв стал ответом на мои действия, однако я уже прочно оккупировала колени супруга и притворилась, будто разобиженную вредину вовсе не замечаю. Знаю, что, не будь рядом Эсташа, зеленоглазая бестия зашипела бы и вцепилась мне в ногу. Сейчас же она предпочла принять самый несчастный вид и так жалобно мяукнула, что я всерьез решила — сердце защитника не выдержит и растает. Исподтишка наблюдая за мужем, заметила лишь, как дрогнули уголки его губ.

— Пора найти ей семью, как считаешь? — кивнул он на кошку Арриену.

— Это не проблема, — отозвался тот, посмотрев на меня с гораздо более откровенной улыбкой, а после подхватил полосатую вредину на руки и, бросив нам «до вечера», покинул гостиную.

— Что именно непонятно? — легонько коснувшись губами моей зардевшейся щеки, спросил муж.