Мотылек

Марьяна Сурикова

КНИГА КУПЛЕНА В ИНТЕРНЕТ-МАГАЗИНЕ WWW.FEISOVET.RU

 

Оглавление

АННОТАЦИЯ

ГЛАВА 1. Знакомство

ГЛАВА 2. Уроки

ГЛАВА 3. Наказание

ГЛАВА 4. Подарок

ГЛАВА 5. Предложение

ГЛАВА 6. Охота

ГЛАВА 7. Пикник

ГЛАВА 8. Отъезд

ГЛАВА 9. Замок

ГЛАВА 10. Воровка

ГЛАВА 11. Покаяние

ГЛАВА 12. Кошки-мышки

ГЛАВА 13. Опасность

ГЛАВА 14. Монастырь

ГЛАВА 15. Ответ

ГЛАВА 16. Друг

ГЛАВА 17. Выбор

ГЛАВА 18. Светское общество

ГЛАВА 19. Во имя

ЭПИЛОГ

 

АННОТАЦИЯ

Когда мачеха привела в дом нового мужа, сердце остановилось на миг, а потом рванулось из груди, словно пойманная птица. Теперь оно стучало для одного человека, который забавлялся моими чувствами, как хищник играет с пойманной добычей. Мечты о Нём терзали ночами, заставляли сгорать от желания. Я стремилась к опасному огню, подобно мотыльку, летящему на пламя свечи.

 

ГЛАВА 1. Знакомство

   Как ярко светит пламя в темноте ночи,

   И обогреться у огня стремиться мотылек,

   Соблазн велик, но нет опаснее заманчивой свечи,

   Ведь в жаркой ее страсти тлеет даже фитилек.

   — Знакомься, Розалинда. Мой муж, граф Рокон. Моя падчерица, граф, Розалинда.

   Синие глаза насмешливо взглянули на меня, а сильные длинные пальцы коснулись не затянутой в перчатку руки. Прикосновение обожгло — жар пробежал по телу, и сердце встрепенулось, забилось отчаянно, а дыхание участилось и кровь прилила к щекам. Я опустила взгляд, испугавшись, как бы на лице не отразились постыдные желания, в тот же миг охватившие моё воображение.

   — Кто назвал вас Розой, милая?

   Этот голос прозвучал слишком приглушённо, слишком томительно, слишком соблазнительно. Все мысли разбегались в голове от прикосновений его губ к чувствительной коже руки.

   — Мои родители, — выдохнула еле слышно.

   — Это имя вам не подходит. — Чересчур болезненно прозвучал этот намёк для девушки, в свои шестнадцать лет больше напоминающей нераспустившийся бутон цветка шиповника, чем роскошную прекрасную розу.

   Я промолчала, только до боли прикусила губу, вырывая из его пальцев свою руку.

   — Ах, граф, не обращайте на неё внимания. Розалинда у нас дикарка, великосветские манеры ей чужды, как я ни старалась привить их. Она выросла в деревне, знаете ли, всю жизнь провела в своём поместье и даже не чурается ездить на лошади в мужском седле.

   — Хорошая наездница? — чёрные брови вновь изогнулись, а едва заметная улыбка в уголках губ словно служила намёком на что-то иное, какой-то скрытый смысл, что он вложил в эти слова.

   Я с трудом заставляла себя дышать глубже, чувствуя, что ещё секунда, и я лишусь сознания. Голова кружилась слишком сильно.

   Опять эти стоны, что не дают спокойно спать ночами. Мачеха уехала на пару дней к подруге, а развратный отчим притащил в дом какую-то шлюху. Моя комната находилась почти в конце коридора, но эти крики долетали даже сюда. Сколько можно? Уже далеко за полночь, когда же он, наконец, остановится, когда прекратит мучить меня? Всё тело горит словно в пламени пожара, я не могу дышать. Мне больно от этого колкого возбуждения, что огнём прокатывается по венам.

   Не выдержав, выскочила из постели, как была в тонкой сорочке, и подбежала к окну. Распахнув его настежь, я выбралась на узкий парапет и, осторожно ступая по каменному выступу, прошла вдоль стены мимо нескольких оконных пролётов, а потом тихонько пробралась через открытое маленькое окошко и спрыгнула на пол в тёмной гардеробной. Она примыкала к спальне нового супруга моей мачехи. Я опустилась на колени и приникла к замочной скважине.

   Комната освещалась мягким пламенем полыхающих в камине поленьев. Погода менялась, ночи становились прохладными, и я бы уже замёрзла на каменном полу, если бы не бушующий внутри пожар, который только разгорался, пожирая меня изнутри.

   Кровать была хорошо видна, а на ней, опираясь на колени, стоял он. Напряженные мускулы перекатывались под кожей спины, вдоль позвоночника стекали капельки пота, которые мне захотелось собрать языком, пробуя их на вкус. Его пальцы впивались в белую кожу какой-то рыжеволосой шлюхи, он сжимал пышные бедра, неистово погружаясь в её развратное лоно, вдавливая её в кровать своими яростными движениями. Она обнимала его ногами вокруг поясницы, тонкие пальцы впились в широкие плечи, оставляя на них красные следы. Любовница молила его не останавливаться, а я ненавидела её сейчас настолько, что ладони сами собой сжались в кулаки, и я представила, как они смыкаются вокруг её шеи. В этот миг она захрипела, будто мои фантазии сбылись, тело сотрясли конвульсии, шлюха вздрогнула и закричала, словно кто-то с размаху всадил ей в грудь нож, а отчим резко двинулся ещё несколько раз, вздрогнул, протяжно выдохнул, и перекатился на спину. Он закинул руки за голову и удовлетворённо прикрыл глаза.

   — О, Джаральд, ты неповторимый любовник. — Простонала рыжая блудница, кладя свою ладонь ему на грудь. Он схватил тонкую руку и отбросил на влажные от их утех простыни. Я вновь прикусила губу, чтобы самой не застонать от изматывающего желания. Я безумно, невероятно сильно хотела очутиться сейчас на её месте.

   Взгляд скользил по его мощной фигуре, по огромному истекающему чужими соками гладкому стволу, что ещё недавно погружался в лоно этой отвратительной женщины, по твёрдому животу, длинным ногам и сильным рукам. Вся поза его напоминала сейчас позу ленивого насытившегося хищника. Тёмно-каштановые волнистые волосы прилипли к вискам, глаза полузакрыты, широкая грудь мерно вздымается.

   Я отпрянула от замка, усаживаясь на каменный пол. Сил смотреть не было, я так дико хотела его, что прямо сейчас рука сама собой скользнула к сорочке, задрала её и проникла между влажными складками, раскрывая нежные нетронутые лепестки. Тонкие пальцы другой руки сжались вокруг затвердевшего соска, я легла на спину, продолжая ласкать себя, представляя, что это он яростно входит в меня, вырывая из груди полные страсти стоны.

   Всего несколько движений, и тело вздрогнуло от накатившего волной оргазма, я впилась зубами в ладонь, чтобы не застонать, и глубоко задышала, постепенно приходя в себя. В комнате послышался шум, я поспешно вскочила на ноги и, не обращая внимания на подрагивающие коленки, устремилась к окну. Несколько секунд ушло на то, чтобы забраться на подоконник и ещё несколько, чтобы перейти на узкий парапет и прижаться спиной к стене. Я услышала скрип несмазанных петель, звук твёрдых шагов, шелест одежд, а потом отчим покинул гардеробную, громко захлопнув дверь, а я позволила себе выдохнуть.

   — Доброе утро.

   Голос отчима заставил руку дрогнуть, и чай пролился на белую скатерть.

   — Всегда встаёшь так рано?

   — Люблю прокатиться верхом, — тихо ответила я, не поднимая глаз и накрывая пятно салфеткой. Раздался скрип отодвигаемого стула, и Джаральд уселся напротив.

   — Честер, убери эту кашу. Мне нужен крепкий кофе, сыр и ветчина.

   — Сию минуту, ваше сиятельство, — слуга поклонился и вышел из столовой.

   Я опустила ложку, боясь, что отчим заметит, как подрагивают пальцы, и теперь рассматривала узор на скатерти.

   — Как спалось? — завёл искуситель светскую беседу, даже не подозревая, что завораживающий тембр его голоса вызывает глубоко внутри дрожь запретного желания, и она расходится тёплыми волнами по всему телу, заставляет путаться мысли.

   — Не очень хорошо, — я разозлилась на него за все те непрошенные чувства, что дурманили разум, вынуждали тело не слушаться меня, становиться чужим и неподатливым, вести себя наперекор моим приказам. — Какое-то животное выло ночью в саду и мешало мне спать.

   — Животное? — я отчётливо расслышала насмешку в его голосе.

   — Да, на редкость мерзкое животное. Всё выло и выло... — Я вновь схватилась за ложку, погрузив ее в кашу. Джаральд молчал и, не выдержав, я подняла голову, столкнувшись с его внимательным, изучающим взором. Он окинул меня взглядом с макушки до кончиков сжатых побелевших пальцев, насквозь прожигая синими равнодушными глазами, с ярко светящимся в бездонной глубине чувственным огоньком.

   Этот мужчина привык рассматривать каждую женщину, как лёгкий трофей, и только он сам выбирал, стоил ли объект его внимания или лучше было переключиться на следующий. Моё сердечко ускорило стук, а губы невольно приоткрылись. Отчим же откинулся на спинку стула и, оторвав взгляд от меня, перевел его на украшавшие стены картины, чем вызвал в душе полнейшее отчаяние — моя скромная особа не заинтересовала хищника даже на долю секунды. Джаральд заскучал, но в этот момент вернулся слуга с завтраком для господина, и пока он наливал крепкий чёрный кофе, чей терпкий аромат щекотал нос, отчим решил вернуться к прерванной беседе:

   — Отчего ты не в пансионе, или где там полагается быть таким юным особам?

   — Я закончила пансион, — мне хотелось бы отвечать ему в той же насмешливой невозмутимой манере, но фразы звучали отрывисто и как-то слишком просто, даже глупо. Пытаясь исправить положение и поддержать беседу, я спросила первое, что пришло в голову:

   — Вы не знаете, когда обещала приехать Катрин?

   Отчим скривился и небрежно пожал плечами:

   — Полагаю, сегодня вечером.

   — Она так спешно покинула особняк, сразу после вашего приезда. Наверное, состояние здоровья её подруги сильно ухудшилось.

   — Меня это не интересует, — обрубил все попытки что-то обсудить Джаральд и, развернув лежащую на серебряном подносе газету, поднёс ко рту чашку с кофе.

   Я с трудом отвела взгляд от его губ, коснувшихся тонких фарфоровых краёв, и вновь вернулась к своей каше, заставляя себя жевать только потому, что не желала покидать столовую, пока он находился здесь.

   Удивительно, но я никогда ещё не испытывала подобного смятения чувств, даже в тот момент, когда меня поцеловал Александр, наш сосед, хотя он был очень привлекательным юношей и нравился многим девушкам из числа моих сверстниц.

   Самое ужасное, что вызывал эти непрошенные эмоции человек, которого мне полагалось звать своим отчимом и проявлять к нему соответствующее уважение. Ведь не воспринимала же я мачеху, как равную к себе. Пусть она вышла за моего отца, когда ей только исполнилось двадцать пять, а сейчас уже перевалило за тридцать девять, но у меня и в мыслях не было поговорить с Катрин как с подругой или поделиться с ней секретами. А Джаральду, кажется, около тридцати, он намного старше меня, но почему-то вызывает в душе целую бурю чувств с самого первого взгляда. В чём тут дело?

   Я так глубоко погрузилась в свои мысли, что когда отчим снова обратился ко мне, вздрогнула от неожиданности.

   — Поедем?

   — Что, простите? — подняв голову, я посмотрела на уже закончившего завтрак мужчину. Он легко поднялся на ноги и неспешно обошёл стол, остановившись рядом с моим стулом. Широкая ладонь легла на спинку, и Джаральд отодвинул стул, невзирая на то, что я всё ещё сидела на нём. Он вдруг наклонился, и его рука обвилась вокруг моей талии, а моё дыхание оборвалось, когда спиной на миг коснулась его груди, а макушка прижалась к его подбородку. Отчим поставил меня на ноги и опустил руку, а мне пришлось облокотиться на стол, чтобы устоять и не рухнуть на пол прямо у начищенных мужских сапог. Спина горела так, словно на ней остался не видимый глазу ожог.

   — Я сказал, что мы покатаемся вместе. Покажешь дом и окрестности. Собирайся.

   Я никогда в жизни не выбирала наряд с такой тщательностью. Да что там говорить, раньше я бы просто надела рубашку, мужские бриджи и сапоги для верховой езды, даже шляпку ни за что бы не взяла. Мне нравилось, как волосы свободно развевались за спиной при скачке, и сидеть предпочитала в мужском седле.

   С самого детства мне была предоставлена относительная свобода действий: отец был вечно занят, мачеха никогда особо не следила за моим воспитанием, только сурово наказывала за проступки, а ленивая гувернантка предпочитала давать мне книжки, которые должны были способствовать просвещению, а сама в это время убегала к своему дружку.

   Однажды, проследив за ней, я увидела, как она кувыркается на сеновале с нашим конюхом. Это зрелище поразило до глубины души, и не скажу, что оно мне понравилось, скорее, показалось отвратительным. Подсматривать я не любила, и наблюдение за чужими ласками меня совершенно не возбуждало, однако с приездом отчима многое изменилось. В тот самый раз, когда подглядывала за ним и его рыжей любовницей, которую он притащил в постель на следующую же ночь после отъезда мачехи, я впервые ощутила настолько сильное возбуждение.

   Вид его обнажённого тела подействовал совершенно невероятным образом. Я представляла, что именно меня ласкают его руки и губы, и не могла удержаться от того, чтобы прикоснуться к себе, выпуская бурлящие чувства наружу. Эти откровенные ласки принесли хоть какое-то временное облегчение, иначе я бы взорвалась от слишком сильных эмоций. А сейчас ради Джаральда мне вдруг захотелось выглядеть одной из тех искушённых леди, с которыми он наверняка привык общаться. Ведь женился же он на моей мачехе, а она относилась именно к таким женщинам.

   Перебрав несколько нарядов, я остановила выбор на зелёной амазонке с тяжёлой бархатной юбкой, приталенным жакетом поверх тонкой кремовой рубашки и зелёного цвета шляпке. Этот оттенок шёл к моим тёмно-русым волосам, которые служанка уложила в элегантную высокую причёску, а поверх закрепила шпильками маленькую шляпку.

   Когда я наконец сошла вниз, отчим уже восседал верхом на угольно-чёрном жеребце, нетерпеливо покусывающем удила. Граф то и дело сжимал коленями лоснящиеся бока животного, сдерживая строптивого коня и не позволяя тому пуститься со двора в галоп.

   Я сбежала по ступенькам к своей белоснежной кобылке, с помощью конюха села на лошадь и, как мне казалось, очень грациозно устроилась в не слишком привычном дамском седле. Я надеялась, что новый элегантный вид заставит графа взглянуть на меня другими глазами, но он даже не посмотрел в мою сторону, лишь бросил через плечо: «Я ждал в первый и последний раз, леди», — и пришпорил коня.

   Ах, как же я сглупила с этой ужасной амазонкой! Ведь всё предвещало жаркую солнечную погоду, а я посчитала, что надолго граф из поместья не уедет, и мы вернёмся, едва на траве высохнет роса. Я здорово ошиблась в его сиятельстве. Наездником он точно был неутомимым, а мне было ужасно неудобно в этом отвратительном седле и в этой амазонке из плотной бархатной ткани.

   Рубашка прилипла к спине от пота, отдельные пряди выбились из причёски и лезли в глаза. Я мечтала сейчас остановиться на берегу своего любимого озера и искупаться. А граф всё ехал и ехал вперёд, минуя одну деревню за другой, осматривал владения и даже выезжал в поля, понаблюдать за работающими крестьянами или, может быть, крестьянками.

   Я страшно ревновала, замечая, как он рассматривает этих молодых женщин, с подвёрнутыми до самой талии подолами, открывающими крепкие загорелые ноги. Некоторые из крестьянок бросали на новоявленного хозяина такие взгляды, что мне немедленно хотелось приказать им убираться прочь, но я лишь молча стискивала зубы. Господи, что же этот человек со мной делает? Я ведь сама на себя не похожа.

   Отчим периодически придерживал коня, чтобы дать мне возможность нагнать его, и задавал очередной вопрос по поводу хозяйства, поместья и прочего, о чём я имела весьма смутное представление.

   Повернули мы домой уже когда солнце перевалило за полдень. Я была жутко голодна и очень устала.

   — Не против пикника? — спросил вдруг Джаральд, оглянувшись на меня, а я радостно кивнула в ответ.

   Граф выбрал небольшую полянку в лесу как раз недалеко от моего любимого озера и достал корзину для пикника. Даже не думала, что он планировал пообедать на природе. Отчим расстелил на земле покрывало и поставил корзину, а сам растянулся на траве, закинув руки за голову, и устало прикрыл глаза.

   Я осторожно присела с другого края, искоса поглядывая на его расслабленное лицо, на чёрные густые ресницы, прямой нос, высокий лоб и волевой подбородок. Любуясь его мужественным профилем, я совсем замечталась и забыла про еду. Очнулась, лишь когда в кустах неподалёку запела какая-то птица. Я хотела уже открыть корзину, когда поняла, что граф задремал. Не желая разбудить его, тихо поднялась на ноги и решила сперва ненадолго отлучиться к озеру и искупаться, а после вернуться и поесть, когда отчим проснётся.

   Круглое лесное озеро манило приятной прохладой. На илистом дне били холодные ключи, отчего водоём до сих пор не затянуло тиной и ряской. Я с чувством огромного удовольствия скинула с себя узкий жакет и промокшую от пота рубашку. Спустила юбки и панталоны. Бросив всё на берегу, расшнуровала корсет, повесив его на ближайшую ветку, а потом, подумав, сняла и нательную рубашку, решив искупаться обнажённой, пока никто не видит.

   Прохладная вода пощипывала разгорячённую кожу, я прикрыла от удовольствия глаза, делая глубокий вдох, и нырнула в чистое озеро. Тяжёлый узел на затылке мгновенно намок, и я только тогда вспомнила, что сегодня мои волосы были уложены в элегантную причёску. Вынырнув и тряхнув головой, я нащупала ногами дно и встала, запуская пальцы в скреплённые пряди и вытаскивая из них шпильки. С блаженством распустив волосы, я сжала заколки в ладони, а повернувшись к берегу, вскрикнула от неожиданности и погрузилась в озеро по самую шею. Тяжёлые шпильки выскользнули из разжавшейся ладони и упали на илистое дно. Мой отчим сидел на склоне и с усмешкой наблюдал, как я купаюсь.

   Он медленно поднялся, и в этом движении мне померещилась грация опасного хищника, и стал расстёгивать рубашку.

   — Что вы делаете? — тихо спросила, невольно поднимая руки и прикрывая ими обнажённую грудь.

   — Раздеваюсь, — со смешком ответил отчим.

   — Зачем?

   — Хочу искупаться.

   — Но... но ведь здесь купаюсь я...

   — Ты мне не мешаешь, — с этими словами он скинул рубашку и стал расстёгивать бриджи. Я мгновенно опустила глаза вниз, не решаясь в открытую разглядывать его. Услышав шорох одежды и плеск воды, исподтишка взглянула на графа, который нырнул прямо с берега и резкими сильными гребками поплыл под водой на середину озера. Не зная, что делать и чувствуя, как сильно колотится от смятения сердце, а щёки горят от смущения, я быстро вышла на берег и, схватив свою рубашку, натянула её прямо на мокрое тело. Обернувшись, поймала взгляд Джаральда, который уже вынырнул на поверхность и теперь держался на воде, раскинув руки в стороны.

   — Искупалась?

   — Д-да. Вода холодная. — Я вновь опустила глаза, когда он перевернулся на спину и поплыл к другому берегу.

   «Господи, помоги мне справиться с этим искушением, прошу тебя», — беззвучно зашептала молитву. Нужно обязательно сходить в церковь, исповедоваться святому отцу в своём грехе, может, покаяние и молитвы помогут мне справиться с этим странным и запретным влечением.

   Пока Джаральд плавал, я стояла, отвернувшись, на берегу и старалась затянуть поверх рубашки корсет. Пальцы совершенно не слушались и постыдно мелко дрожали. Я попыталась сосредоточиться, но шнуровка соскальзывала с крючков или напротив цеплялась за другие.

   Плеск позади прекратился, и я уже хотела обернуться, когда голос отчима раздался прямо за моей спиной.

   — Помочь?

   Я вздрогнула всем телом, сделала шаг и, споткнувшись о камень, покачнулась. Джаральд поймал за плечо, а я с трудом сдержала стон.

   — Дрожишь? — негромкий голос раздался возле самого уха, и мурашки побежали по телу. — Стоило обсохнуть сперва, а потом одеваться.

   Он резко развернул меня к себе, а я быстро опустила взгляд в землю, успев заметить, что он уже натянул бриджи, а белая рубашка валяется неподалёку. Кажется, граф использовал её вместо полотенца.

   Длинные пальцы подхватили тесёмки и ловко зашнуровали корсет, так быстро, что я только выдохнуть успела. Затянув узел, он отпустил завязки, скользнул жаркими ладонями вдоль талии и легонько очертил прикрытые рубашкой бедра.

   — Оденешься дальше сама или помочь?

   Я сглотнула и сумела только кивнуть, не сообразив, что такой ответ можно истолковать двояко. Не могла заставить себя отвести взгляд от полуобнажённого искушения. Пальцы так и зудели от настойчивого желания дотронуться до гладкой груди, ощутить силу этих мускулов, провести подушечками вдоль рельефных мышц. Губы горели в предвкушении, стоило только представить, как они захватывают загорелую кожу или касаются твёрдых сосков. Я изо всех сил сжала зубы, чтобы не прижаться сейчас к нему, уютно устроив руки на широких плечах.

   А Джаральд продолжал стоять рядом, в опасной близости, не спеша одеваться или возвращаться на поляну, будто нарочно искушал меня. Я не решалась посмотреть ему в глаза, только невероятным усилием воли сбросила колдовское оцепенение и нагнулась, чтобы поднять одежду. Боже, я совсем забыла надеть нижнюю юбку, но уже зашнуровала корсет. Едва слышный стон сорвался с губ, а над головой послышался тихий смех, словно отчим прочитал мои мысли. Я решила, что сейчас сгорю на месте от стыда, когда граф всё же сделал шаг в сторону и, обогнув меня, пошёл вверх по склону.

   Мы вернулись на поляну. Граф достал из седельной сумки чистую рубашку, оделся и выглядел сейчас так, словно и не скакал полдня в седле. Я же представляла собой жалкое зрелище. Жакет промок из-за длинных волос, которые прилипли к рукам и спине. Шпильки я растеряла, нижняя рубашка плотно льнула к телу, поскольку ещё не успела просохнуть. От элегантности моего вида не осталось и следа.

   Устроившись на покрывале, я достала из корзины кусок мясного пирога. Граф открыл бутылку красного вина и, облокотившись на ствол дерева, пил из бокала маленькими глотками, следя взглядом за какой-то птицей на ветке. Вид у него был расслабленный, довольный, я же была напряжена, как натянутая струна. Рядом с ним мне даже дышать становилось трудно, и сейчас несмотря на голод кусок в горло не лез. Пирог я откусывала только затем, чтобы не сидеть и не смотреть во все глаза на отчима, хотя аппетит исчез напрочь.

   — Может вина? — спросил Джаральд, доставая из корзинки ещё один бокал.

   Кивнула, и он протянул мне красный ароматный напиток. Я взяла бокал из его пальцев, стараясь не коснуться ненароком, и пригубила слегка, на своё несчастье вновь бросив взгляд на отчима. Наши глаза встретились в тот миг, когда Джаральд сделал глоток и, отстранив бокал, медленно облизал губы. Поперхнувшись, я пролила вино на зелёный жакет.

   — Как неудачно, Рози. Ты испортила амазонку, — прокомментировал опекун, а в уголках губ вновь проскользнула усмешка.

   Я растерянно поглядела на расплывшееся на груди красное пятно, и с досадой стянула узкий жакет. Слава богу, кремовая рубашка уже просохла и больше не обтягивала неприлично грудь.

   — Нам пора ехать, — взглянув на часы, отчим легко поднялся с покрывала и подал мне руку.

   — Я только соберу всё, — пролепетала я в ответ, опасаясь прикасаться к нему.

   Граф отвернулся и пошёл отвязывать лошадей. Когда я собрала остатки обеда в корзину и свернула покрывало, отчим уже подвёл ко мне кобылку. Он забрал корзину, а я только успела поставить ногу в стремя, как руки опекуна сжались на моей талии, и я вдруг поняла, что сама не могу сесть на лошадь. Тело охватила непонятная истома, пальцы ослабли, коленки задрожали. Я так и замерла с одной ногой в стремени.

   — Будешь садиться или решила пойти пешком? — тёплое дыхание шевельнуло волосы на макушке.

   — Буду, — почти прошептала, и голос подрагивал.

   Джаральд легко поднял меня вверх, а я вцепилась в поводья и устроилась в седле, чувствуя, как пылает жаром лицо. Отчим вскочил на своего скакуна, пришпорил коня и поехал вперёд.

   До дома мы добрались ближе к вечеру, и по стоящей у крыльца карете я поняла, что мачеха тоже вернулась.

   Грум помог мне сойти с коня. Я оглянулась на отчима, который не спешил бежать в дом и встречать супругу. Вместо этого он подозвал слугу и поинтересовался насчёт какого-то багажа.

   — Ваше сиятельство, завтра подвезут, с утра.

   — Джаральд! — крик мачехи привлёк моё внимание к открытым настежь окнам гостиной. Граф даже не обернулся, вместо этого взглянул на меня и протянул руку.

   — Идём, Рози, поприветствуем твою матушку.

   Я растерялась, но всё же подала ладонь, затаив дыхание, когда его пальцы сомкнулись вокруг неё, и пошла следом, поднявшись по ступенькам сперва на галерею, а потом через распахнутое французское окно в гостиную.

   — С приездом, дорогая, — насмешливо поприветствовал отчим, склоняясь перед Катрин в полупоклоне.

   Я поспешно забрала из его руки ладонь, совершенно растерявшись от сурового взгляда мачехи.

   — Вы катались верхом вдвоём? Почему у тебя такой вид, Розалинда.

   — Я случайно облила жакет вином, пришлось снять.

   — А волосы, с ними что?

   Я провела ладонью по растрепавшимся прядям, которые успели высохнуть и порядком спутались во время скачки.

   — Рози упала в озеро, — насмешливо сказал отчим, — пришлось доставать.

   Катрин недовольно поджала губы, вновь окинув меня подозрительным взглядом, а я опустила голову, ожидая, что сейчас мачеха определит наказание.

   — Ступай, Розалинда. Нам с графом нужно поговорить.

   Я поспешно направилась к двери, с облегчением выдохнув. Слава богу, мысли Катрин заняты чем-то более важным, чем воспитание падчерицы.

   Собираясь подняться в свою комнату, решила захватить по пути книгу из библиотеки. Если вечером почитать перед сном что-нибудь скучное, то, надеюсь, быстро усну. Хотелось бы верить, что в эту ночь я не буду слышать стоны.

   Библиотека особняка была перестроена ещё при отце. Он любил проводить здесь время в кресле у камина, просматривая по вечерам газеты или новые привезённые на заказ книги. Барон много читал о других странах, народах, верованиях, и в библиотеке содержалось немало книг именно по этой тематике. Все они располагались на втором ярусе, окружённом узкой галереей, которую огораживали деревянные резные перила.

   Я решила, выбрать что-нибудь по географии, полагая, что чтение о рельефе местности и климате некой отдалённой страны, окажется достаточно скучным. Поднявшись по винтовой лесенке, прошла вдоль полок, вглядываясь в названия на корешках, и очутилась примерно над дверью в библиотеку. Именно в этой части нашлись нужные мне книги.

   Я уже протянула руку за одним толстым фолиантом, как услышала скрип отворяемой двери. Не понимаю, что заставило меня вдруг резко присесть и прижаться к полке, скрываясь за резными перилами. Возможно, это был раздражённый тон мачехи, которая стремительно вошла внутрь, говоря:

   — Здесь нам не помешают.

   Лучше мне было сразу заявить о своём присутствии и немедленно уйти, но я затаилась. По привычке, предпочла скрыться, поскольку хорошо знала, что когда Катрин разговаривает таким тоном, ей лучше не попадаться на глаза.

   Мачеха прошла вперёд и опустилась в кресло возле стола, спиной ко мне. Стоило слегка приподнять голову, и я могла видеть её белые руки и пальцы, сжавшиеся на подлокотниках. Отчим зашёл в библиотеку следом. Я услышала, как щёлкнул замок. Джаральд приблизился к столу, но не стал садиться, а облокотился о столешницу, поворачиваясь лицом к Катрин. Графа было видно очень хорошо, а вот он меня пока не заметил.

   — Собираешься устроить сцену? — вопрос прозвучал как издёвка.

   — Как ты мог? — в голосе мачехи мне послышалась боль. — Стоило уехать на пару дней к больной подруге, как ты затащил в постель какую-то потаскуху. Вас слышал весь дом! Слуги шепчутся о том, что мой муж даже не думает скрывать свои похождения. Ответь мне, кто она?

   — Какое это имеет значение? Она ведь не последняя. Я намерен ходить на сторону каждый раз, как мне станет скучно.

   — Джаральд, как ты можешь? Мы ведь женаты!

   — Дорогая, я безмерно счастлив это слышать. Только ты, кажется, забыла, что я не горел желанием жениться. Стоило ли опаивать меня и тащить к алтарю? Ты разыграла маленький спектакль, дабы выйти за меня замуж, а теперь упрекаешь, что не храню супружескую верность?

   — Мстишь мне, мстишь, Джаральд? Но зачем так открыто унижать меня? Ты знаешь, почему я так поступила. Ты ведь понимаешь, как сильно я люблю тебя, что я на всё ради тебя готова.

   — Дорогая, мне плевать на твои чувства.

   — Но ведь до этого нам было хорошо вместе, а сейчас ты нарочно мучаешь меня.

   — Катрин, я терпеть не могу сцен. Пытаться разжалобить меня бесполезно. Ну а если хочешь предаться отчаянию, то я не буду мешать.

   — Нет, постой. Зачем ты повёз с собой Розалинду сегодня?

   — Я желал осмотреть поместье.

   — Ты надумал соблазнить девчонку?

   — Соблазнить? Малышка просто развлекает меня, она так забавно реагирует на совершенно невинные жесты. Да и зачем мне бесцветный мотылёк, когда вокруг столько ярких бабочек?

   Граф рассмеялся, а я прижала руки к груди, в которой вдруг резко заболело.

   — Джаральд, перестань насмехаться надо мной. Ведь ты не найдёшь женщины лучше. Только я знаю, как удовлетворить тебя в постели, и знаю все способы, чтобы доставить тебе удовольствие. Я очень хорошо изучила, что и как ты любишь.

   — Правда? — граф скептически изогнул бровь, а Катрин вдруг соскользнула с кресла и опустилась рядом с ним на колени.

   — Я продемонстрирую тебе это прямо сейчас и докажу, что тебе не нужны другие женщины.

   Голос мачехи опустился до шёпота, а пальцы уже расстёгивали ширинку бриджей. На моих глазах Катрин достала член графа и взяла его в рот. Мне стало плохо. Отчим даже позу не изменил, стоял, облокотившись на стол, и смотрел с издевательской усмешкой на коленопреклонённую женщину. Мне хотелось зажать руками уши, чтобы не слышать раздающихся в тишине звуков. Было невероятно стыдно оттого, что я вновь ощутила волну возбуждения, что против воли представила себя на её месте. Как же мучительно и ужасно испытывать подобные чувства. Я почти застонала от осознания собственной порочности и зажала рот руками; в этот миг граф поднял голову. Он увидел меня в прорезях между перилами и — о Господи! — медленно улыбнулся.

   Джаральд демонстративно обхватил руками голову мачехи, прикрыл глаза и стал двигать бёдрами навстречу, заталкивая член ещё глубже.

   О, боже! — я прижала лицо к коленям, зажала уши крепко-крепко, не смея шевельнуться, почти перестав дышать. Я долго так просидела, до боли стиснув голову ладонями, борясь с собственными чувствами и каждую секунду ожидая услышать окрик мачехи, понявшей, что я явилась свидетельницей её позора.

   Я никогда не знала такую Катрин. Помню, как властно она всегда вела себя, как кричала на отца, если что-то приходилось ей не по нраву, как сурово наказывала меня за проступки. Не думала, что когда-нибудь увижу её на коленях у ног мужчины, которого она умоляет о любви и который отвечает ей лишь презрением.

   С одной стороны, я не любила мачеху, а с другой, восхищалась её сильным характером, уверенностью в себе, любовалась её красотой. Даже в свои тридцать девять лет она выглядела роскошной и пленительной женщиной, умело скрывая под слоем пудры и крема новые морщинки. Она и своей фигуре уделяла большое внимание, и до сих пор выглядела статной и притягательной.

   Свернувшись комочком в своём уголке и отсчитывая про себя минуты, я понимала лишь одно — Катрин не простит мне своего позора, она меня со свету сживёт.

   Когда я решилась опустить руки, поняла, что кругом царит тишина. Только тогда раскрыла глаза и убедилась, что в библиотеке пусто. Он увёл её, увёл и не открыл моего присутствия. Слава богу!

   Я поднялась на ноги, прислонилась к полкам, чувствуя, как сбегают по спине капельки пота, как покрылся испариной лоб. Это просто выше моих сил, я не могу находиться в такой близи от него, мне нужно уехать куда-то на несколько дней, взять себя в руки. Но куда я могу поехать? Разве только к Люсинде. Подруга по пансиону не раз звала в гости, она будет рада меня видеть. Нужно лишь написать ей письмо и дождаться ответа.

   Я осторожно спустилась по ступенькам, руки подрагивали, в ногах ощущалась слабость. Обошла стол, всё ещё не в силах прогнать стоящую перед глазами картину, и достала чистый лист бумаги.

   Солнце вставало над горизонтом, на небе не единого облачка. Я нехотя выбралась из кровати и подошла к окну. Именно шум с улицы разбудил меня. Выглянув в сад, заметила на подъездной аллее несколько повозок, нагруженных вещами. Чей это багаж? Не про него ли вчера спрашивал отчим?

   Ох, как же мне хотелось есть! Вчера я не пошла на ужин, отговорившись усталостью, а сейчас готова была проглотить целого слона.

   Когда я умылась и вызвала колокольчиком служанку, солнце уже поднялось.

   Интересно, застану ли кого-нибудь за завтраком? Уж лучше бы в столовой никого не оказалось. У меня такой сумбур в душе, что непременно выдам собственное смятение неосторожным словом.

   Когда я сошла вниз, узнала, что отчим уехал кататься верхом, а мачеха ещё не спускалась. Замечательно! Пока мне накрывали стол, я выяснила у дворецкого, отвозили ли вчера моё письмо адресату. Ричард заверил, что приказание исполнено в точности, но ответа пока не поступало. Оставалось надеяться, что ждать придётся недолго, Люсинда ведь жила не слишком далеко от поместья.

   Закончив завтракать, решила, что верхом сегодня точно не поеду, лучше пойти в музыкальный салон и немного поиграть. Музыка всегда меня расслабляла, помогала отвлечься. Когда я поднялась из-за стола, вниз как раз спустилась Катрин. Она выглядела на удивление довольной, а у меня вдруг кольнуло сердце. Наверное, она всю ночь убеждала Джаральда, что лучше её в постели никого не может быть. Как это ужасно, что подобные мысли причиняют мне боль. Поздоровавшись и рассказав о намерении немного поупражняться в музыке, поднялась на второй этаж и отворила дверь салона.

   Я сделала всего несколько шагов по направлению к своему любимому фортепьяно, когда услышала позади рычание. Резко обернувшись, замерла от страха, — оскалив жуткую пасть, на меня наступал огромный чёрный доберман. Я громко закричала, а собака тут же кинулась ко мне, и в несколько прыжков очутилась рядом. Я застыла на месте, а доберман припал на передние лапы, не переставая скалить жуткую пасть. Испугавшись, что если вновь закричу, собака бросится на меня, старалась даже не дышать. Откуда этот пёс здесь, чей он, почему меня никто не предупредил?

   Я боялась двинуться, поэтому даже не повернула головы, когда позади отворилась дверь. Пёс вдруг гавкнул и радостно завилял хвостом, однако стоило немного пошевелиться, как доберман мгновенно насторожился и поглядел на меня злющими чёрными глазами.

   — Не двигайся, Рози, он может укусить — раздался голос графа. Я почувствовала, как Джаральд приблизился и остановился за моей спиной. — Он всегда ведёт себя так с незнакомцами.

   Мне страшно было спросить, как же я должна познакомиться с ужасным животным, чтобы оно меня не съело, но граф сам продолжил:

   — Дай ему обнюхать твою ладонь.

   При одной мысли, что нужно протянуть к этой ужасной пасти свои пальцы, я испытала новый приступ паники.

   — Не бойся, — отчим встал совсем близко, провёл кончиками пальцев по моей руке, сжал ладонь и вытянул её вперёд. Мне хотелось закрыть глаза от страха. Я ощущала себя в ловушке, пойманной между двумя опасными хищниками. Почувствовав, как пёс обнюхивает подрагивающую руку, пожелала отдёрнуть её, но Джаральд не позволил. Он сжал ладонь крепче, ласково погладил подушечкой большого пальца запястье, и я задрожала сильнее.

   — Дай ему запомнить твой запах, — шепнул граф на ухо и едва ощутимо обвёл губами ушную раковину. Мои колени подкосились, я невольно шагнула вперёд, чтобы устоять, а доберман мгновенно вцепился зубами в туфлю. Он чуть сжал челюсти, демонстрируя, что ещё движение и оставит меня без ноги.

   — Ах! — я вжалась спиной в грудь опекуна.

   — Я ведь сказал, не двигайся. Пусть знакомится, Рози. Если он примет тебя, потом можешь уже не бояться.

   Он говорил это, а губы спускались вдоль моей шеи, не прикасаясь, но обдавая горячим дыханием. Пальцы слегка сжались на моих бёдрах, привлекли ближе к его телу и заскользили вверх: провели по бокам и обнажённым рукам, прошлись по плечам и нежно погладили кожу в вырезе платья, едва ощутимо коснувшись ложбинки между грудями.

   — Отпустите, — взмолилась, чувствуя, что ещё немного и я упаду прямо на добермана, выпустившего наконец мою ногу.

   — Я не держу, — шепнул в ответ отчим, а сам отвёл волосы от моей шеи и прижался губами к лихорадочно бьющейся жилке.

   Я вздрогнула, рванулась прочь, позабыв о собаке. Пёс ухватил подол платья, и послышался треск материи.

   — Рик!

   Доберман мгновенно разжал зубы, повинуясь властному окрику, и жалобно заскулил. Я вновь замерла на месте, а потом вне себя от гнева развернулась к графу, запрокинула голову, посмотрев прямо в синие глаза, и, с трудом сдерживаясь, проговорила:

   — Вы и раньше могли приказать, так ведь?

   Отчим с усмешкой пожал плечами.

   — Может, я просто люблю маленькие представления? — он коснулся моего подбородка и провёл подушечками пальцев по нижней губе.

   — Не смейте больше так делать, я вам запрещаю! — только гнев дал мне силы тряхнуть головой, избегая его прикосновений.

   — Запрещаешь? — незнакомая, хищная улыбка мелькнула на губах графа.

   — Да, — я хотела, чтобы голос прозвучал твёрдо, а он предательски дрогнул.

   Мужчина внезапно шагнул навстречу, и мне пришлось отступить. Я не знаю, что он собирался сделать дальше, только дверь салона отворилась и вошла Катрин.

   — Розалинда, тебе... Джаральд! Ты уже приехал?

   — Да. — Граф развернулся к мачехе и галантно склонился над её рукой. — Я шёл в салон забрать Рика, когда услышал крик. Оказалось, он поймал здесь нашу милую Рози.

   — Это экономка распорядилась запереть пса в комнате. Думала, сюда никто не зайдёт до твоего возвращения. Рик всех ужасно напугал. Зачем ты привёз пса в поместье, не лучше было оставить его в замке? Он совершенно неуправляемый, кроме тебя никого не слушает!

   — А должен? — граф снова насмехался, и мачеха в раздражении взглянула на меня.

   — Розалинда, что ты дрожишь? Рик напугал?

   — Да. — Я опустила голову, скрывая лихорадочный блеск глаз.

   — Тебе письмо пришло от твоей подруги Люсинды.

   Мачеха протянула конверт, а я с радостью выхватила письмо из её рук и тут же раскрыла.

   — Катрин, вы разрешите мне съездить на несколько дней к Люси? Она приглашает в гости.

   — Почему бы нет? — мне показалось, мачехе понравилась эта новость. — Ты давно не встречалась с подругой. Поезжай. Можешь выехать уже сегодня после обеда. — Она с улыбкой обернулась к отчиму, — это превосходная мысль, правда Джаральд?

   Граф равнодушно пожал плечами:

   — Пусть едет.

 

ГЛАВА 2. Уроки

   Радостная подруга выбежала встречать меня на крыльцо.

   — Роуз!

   Она кинулась обниматься, стоило мне выйти из кареты.

   — Как давно не виделись!

   — Всего пару месяцев.

   — Да, но сколько за это время новостей! Их все в письмах не опишешь. Мне столько надо рассказать, а ещё познакомить тебя с моим женихом.

   — Ты выходишь замуж?

   — Да. За виконта Трелуа. Специально не писала тебе об этом, хотела рассказать лично.

   — Прими мои поздравления, Люси.

   — Это ещё успеется. Пойдём сперва в твою комнату, тебе нужно привести себя в порядок.

   Пока я переодевалась, Люси трещала без умолку. За каких-то пятнадцать минут я узнала все самые последние новости. Моя подруга познакомилась на балу с молодым наследником богатых земель — виконтом Трелуа. Мужчина был сражён красотой Люсинды с первого взгляда и сделал ей предложение уже во время их третьей встречи.

   — Ты представляешь?

   — Это неудивительно, ты всегда завораживала мужчин.

   — Верно, — подруга рассмеялась.

   Люсинда и правда была очень красивой, живой и яркой девушкой. На удивление смелой для воспитанной в строгих традициях дочери сельского сквайра. Она ещё в пансионе соблазнила самого привлекательного из учителей-мужчин, преподавателя изящной словесности, на которого спорили многие девчонки. Однажды ученицы нашей группы собрали свои карманные деньги и заключили пари — кто поцелует господина Вилля, тому достанется денежный приз. Именно Люси выиграла в тот раз, «случайно» оказавшись с господином в захлопнувшейся кладовке. Жаль только, преподавателя выгнали после того происшествия из пансиона. Поцелуй увидела наша директриса, которую привлекло скопление девушек у одной из дверей в коридоре.

   Впрочем, Люси по этому поводу совершенно не переживала. Ей всегда нравилось кружить мужчинам головы и делала она это с неизменным успехом. Она любила познавать что-то новое, пробовать всё запретное. Именно подруга рассказала мне, как стоит ласкать себя в моменты, когда тело скручивает от желания и внутри всё горит от странной первобытной жажды. Я пробовала только один раз, тогда в гардеробной, а Люси к этому времени изучила уже очень многие непозволительные вещи. Однако насколько я знала, она оставалась девственна, храня свою невинность для законного супруга.

   Сейчас глаза у подруги увлечённо горели, она вновь задумала какую-то совсем не невинную шалость.

   — Что такое, Люси? — спросила я, отворачиваясь от зеркала и ясно понимая, что подруге просто не терпится со мной поделиться.

   — Уроки куртизанки, — шёпотом произнесла девушка.

   — Что?

   — Я хочу научиться всем тем вещам, которые сводят мужчин в постели с ума, чтобы когда наступит первая брачная ночь, Артур был в полном восторге.

   — Ты отправишься к куртизанке?

   Я выронила из рук расчёску, поразившись подобной отчаянной смелости.

   — Именно. И ты, Роуз, пойдёшь со мной, мне одной страшно.

   — Нет, ты что? Мы не можем общаться с подобными женщинами.

   — Роуз, никто не узнает, а мы зато научимся многим полезным вещам. Это одна из самых знаменитых куртизанок. Она известна в полусвете под именем Джанет, у неё столько поклонников! Мне понадобилось немало времени и монет, чтобы уговорить её научить меня нескольким штучкам.

   — Где она живёт?

   — Сейчас она проводит время в своём особняке в Меррингтоне. Всего тридцать минут езды.

   — О, нет, Люси! Это ведь совсем рядом с моим поместьем. А если меня увидят в городе мачеха или... отчим? А если кто-то узнает, что я ходила к куртизанке! Ты только представь, что сделает со мной Катрин!

   — Она тебя убьёт, — засмеялась подруга.

   — Это совсем не весело, — я отвернулась к зеркалу.

   — Не обижайся, Роуз. Ну кто ещё кроме тебя мог бы решиться на такое и помочь мне? Ну неужели тебе самую чуточку не интересно послушать о том, о чём нам никто не рассказывает?

   Я покачала головой, но не потому, что было неинтересно, а потому, что одно из запретных видений о доставлении удовольствия мужчине было ещё слишком свежо в моей памяти.

   — Поедем. Я уже сказала матушке, что завтра мы с тобой собрались в Меррингтон. Куртизанка будет нас ждать. Нельзя упускать такую возможность, Роуз. Тебе это тоже может пригодиться, иначе так и проживёшь всю жизнь скромницей, а муж будет бегать в поисках удовольствия к другим женщинам.

   Странно, но слова Люси что-то затронули в душе. Мне ведь тоже мечталось иногда, что я буду сводить мужчин с ума, а для своего мужа стану самой желанной женщиной в мире. Может, и правда стоит съездить? Если никто не узнает, то и вреда от этого не будет.

   — Хорошо, Люси, я согласна. Во сколько мы поедем?

   — Вечером. Я уже приготовила для нас с тобой плащи и маски.

   Когда наша карета остановилась у лестницы роскошного особняка, я даже не сразу поверила, что он принадлежит куртизанке. Почему-то представлялось, что уже по фасаду здания должно быть заметно, насколько свободные нравы царят в доме. Кажется, я действительно мало что смыслила в традициях чуждого для меня мира и абсолютно ничего не понимала в женщинах, которых называли богинями и королевами полусвета.

   Двери нам отворил дворецкий, а слуга провёл в красивую гостиную. Шторы были плотно задёрнуты, в комнате горели свечи, у стены стояли диваны, а в центре, рядом с круглым столиком, — удобные, обитые бархатом кресла. Вся гостиная была выдержана в красно-бордовых тонах, но отделана со вкусом, и хотя цвет, на мой взгляд, был мрачноватый, однако он производил нужный эффект, подстёгивая чувства и возбуждая воображение. Я сразу представила, что вот на этих самых диванах куртизанка практикует науку любви со своими поклонниками.

   Когда мы вошли внутрь, из кресла поднялась женщина. Я с трудом сдержала восхищённый возглас, потому что выглядела она действительно потрясающе. Плотный лиф красного платья туго обтягивал высокую грудь, подчеркнутую низким декольте с капельками сверкающих рубинов. Смелый, но элегантный наряд обрисовывал очень узкую талию и роскошные бедра, спадая вниз пышными складками. Чёрные блестящие волосы были забраны наверх, а на округлые плечи падали отдельные локоны, оттенявшие белизну нежной кожи. Лицо нельзя было назвать красивым, скорее незабываемым. Не совсем правильные черты, нос с небольшой горбинкой, раскосые зелёные глаза, чувственные, намазанные красной помадой губы. Я вдруг действительно ощутила себя бесцветным мотыльком (как назвал меня отчим) рядом с ярким махаоном. Захотелось немедленно развернуться и покинуть этот дом.

   — Проходите, — пригласила хозяйка, — присаживайтесь.

   Люси ухватила меня за руку и подтащила к столу, усадив в кресло рядом с собой.

   — Моё имя Джанет. Можете снять свои маски, здесь вас никто не увидит. Они пригодятся вам несколько позже.

   Мы послушно сняли маски.

   — Итак, — куртизанка окинула нас обеих пристальным взглядом. — Неплохо. Есть потенциал.

   «Какой потенциал?» — хотела спросить я, но Джанет сама продолжила.

   — Я чувствую, вы действительно готовы многому научиться. Особенно ты, милочка. — Она прикоснулась к подбородку Люси, поворачивая голову девушки и внимательно рассматривая. — А вот твоя подруга слишком скованна. Решится ли отправиться вслед за нами в одно местечко, чтобы наблюдать, так скажем, как всё происходит на практике?

   — В какое местечко? — я удивлённо посмотрела на Люси, а подруга схватила меня за руки и крепко их сжала.

   — Конечно, она поедет. Ты ведь не бросишь меня в самый важный момент, Роуз, дорогая?

   Я хотела сперва выяснить, куда нас собираются повезти, а Джанет уже снова заговорила:

   — В ваших пансионах никогда не научат тому, что должна знать настоящая женщина. Чтобы стать желанной для мужчины — нужно уметь любить себя, своё тело. В ласках, в наслаждении, получаемом от прикосновений к своей коже, волосам, интимным местам — кроется один из самых важных секретов. Если ты готова сама восхищаться собой и любить — это ощутит любой мужчина с первого взгляда. Это то, что отличает скромницу от искушённой женщины. Скромница считает, что ублажать себя неприлично, что нужно подавлять свои желания, если они выходят за рамки дозволенного, я же собираюсь научить вас им следовать. Начните с простого — доставляйте чувственное удовольствие своему телу. Это может быть тонкая сорочка, которая скользит прохладным шёлком по коже, это может быть прикосновение мягкого пёрышка к груди или солнечные лучи и лёгкий ветерок, ласкающие ваше тело...

   Куртизанка продолжала рассказывать, и тон её голоса завораживал, хотелось прикрыть глаза и представить себя обнажённой верхом на лошади, скачущей навстречу раскрывшему тебе объятия ветру. Волосы развеваются за спиной, мягко касаются кожи, а солнце скользит золотистым жаром по бёдрам, животу и груди.

   — А сейчас, — Джанет, неожиданно поднялась, вырывая меня из мечтаний, — мы отправимся на небольшую экскурсию. Надевайте плащи и маски.

   Спустя пятнадцать минут закрытый экипаж привёз нас троих к освещённому красными фонарями зданию, в котором я признала бордель.

   — Мы пойдём сюда? — Люсинда выглядела поражённой.

   — Не бойтесь, со мной вам в этом месте ничего не грозит.

   Я не испытала особой уверенности от её слов. А если бы знала, что поедем в бордель, наотрез бы отказалась. Только сейчас убегать было некуда, ведь Люси и Джанет уже поднимались по ступенькам. Я невольно огляделась по сторонам. А вдруг Джаральду именно в эту ночь снова станет скучно и он приедет поразвлечься? Господи, если он увидит меня здесь и расскажет Катрин... У меня даже дыхание перехватило, стоило только представить себе возможные последствия.

   К счастью, отчима поблизости не наблюдалось. Переведя дух, я поспешила за своими спутницами. Мы вошли в круглый ярко освещённый холл. Я успела лишь окинуть взглядом уходящие на второй этаж покрытые красными коврами ступеньки и позолоченные перила, как Джанет уже свернула в узкий боковой коридор и пошла вверх по чёрной лестнице.

   — Входите. — Куртизанка завела нас в комнату, оказавшуюся спальней. Здесь из всей мебели были только огромная кровать, застеленная шёлковыми алыми простынями, и небольшой столик рядом, а на нём всевозможные неизвестные мне предметы. Хотелось рассмотреть их внимательней, чтобы понять, для чего они нужны, но Джанет вновь окликнула нас. Она отворила потайную дверцу в стене и велела спрятаться за ней.

   — Отсюда сможете наблюдать. Скоро начнётся наш первый урок. Следите за всем внимательно, старайтесь не отвлекаться.

   Люси юркнула в каморку первой, а я спряталась следом, и Джанет плотно притворила за нами дверцу. Внутри было темно, свет падал только через небольшие отверстия, прорезанные как раз на уровне глаз.

   Спустя некоторое время раздался стук в дверь, и Джанет пригласила посетителя войти. Приглашение прозвучало таким низким чувственным голосом, что даже мурашки пробежали по коже. Куртизанка умела быть притягательной и в совершенстве владела необходимыми для этого приёмами.

   Мы с Люси внимательно наблюдали, как в комнату вошёл мужчина. Он был высок, широкоплеч, но уже немолод. В волосах проглядывала седина.

   — Как я рада нашей встрече, маркиз, — томно протянула Джанет.

   — Отчего мы сегодня встречаемся здесь? Признаться, я удивлён.

   — В моём доме слишком много лишних ушей, а вы ведь желаете сохранить эту встречу втайне.

   Пока пара вела разговор, Джанет приблизилась к мужчине, а её ловкие пальчики умело развязали шейный платок маркиза и очень быстро расстегнули пуговицы его сюртука.

   — Я ждала этой встречи с нетерпением, — всё такой же завораживающий голос, который оказывал почти магическое воздействие на неизвестного мне маркиза.

   Мужчина вдруг схватил Джанет в объятия и, крепко прижав к себе, поцеловал. Куртизанка умудрилась развернуться при этом таким образом, что нам был очень хорошо виден их поцелуй. Я разглядела, что они не просто касались губами (именно так я целовалась с нашим соседом), но и проникали языками друг другу в рот. Со стороны это выглядело очень необычно.

   В следующий миг рубашка маркиза оказалась на полу и пришёл черёд его брюкам. Глядя, как медленно Джанет опускается на колени, расстёгивая маленькие пуговки, я уже знала, что последует дальше. Неужели это делают все женщины?

   Кажется, Люси очень возбуждало наблюдать за любовниками, а вот я смотрела и не чувствовала ничего особенного. Не было того раздирающего жара в груди, не холодели ладони, испарина не проступала на лбу, меня не крутило от с трудом сдерживаемого желания, я не чувствовала горячую пульсацию внизу живота. Я действительно наблюдала за всем так, будто это был только урок, при этом спокойно отмечала, как нежно куртизанка гладит пальчиками мошонку, как её язычок обводит красную головку мужского органа, а потом она медленно всасывает его в рот, пухлые губки смыкаются вокруг и, судя по искажённому от удовольствия лицу маркиза, ласки языком продолжаются. Мужчина тяжело дышал, а губы куртизанки продвигались всё выше, а она заглатывала член всё глубже, пока он не оказался у неё во рту целиком. Маркиз застонал, а Джанет стала двигать губами активнее, всё быстрее и быстрее, пока по дрожи, охватившей тело мужчины, я не поняла, что он излился прямо в рот своей любовницы. Я полагала, Джанет сейчас выплюнет семя, но она отстранилась, проглотила всё, что было у неё рту и, глядя снизу вверх в глаза удовлетворённого маркиза, с удовольствием облизала губы.

   Я невольно поморщилась, а куртизанка уже велела любовнику лечь на кровать, а сама стала медленно раздеваться. Чувственные плавные движения, полные скрытой страсти — она снимала одежду так, что взгляд мужчины вновь загорелся. Он лежал на подушках, наблюдая, а потом протянул к ней руки.

   — Иди сюда, — хрипло прошептал маркиз, а Джанет с улыбкой покачала головой.

   — Сегодня вы не будете касаться меня, мой дорогой. Лежите тихо, и вам понравится то, что я для вас приготовила.

   Оставшись в одной полупрозрачной и невероятно откровенной сорочке, только подчёркивавшей красоту её потрясающего тела, Джанет приблизилась к кровати, поставила на неё ножку и медленно стянула один из шёлковых чулок. Нежно проведя гладким шёлком по руке маркиза, она привязала одно его запястье к спинке кровати.

   Я поразилась увиденному и перевела удивленный взгляд на Люси, но подруга, не отрываясь, наблюдала за происходящим в комнате. Я даже стала опасаться, как бы её бурное дыхание не выдало нашего местонахождения. Когда я снова вернулась к наблюдению, Джанет уже привязала вторую руку маркиза, а теперь окунула пальчики в прозрачный сосуд на столике, в котором, кажется, находилось масло.

   Куртизанка провела пальцами от ключицы вниз до самого пупка, вернулась вверх и стала медленно наносить масло на свою грудь, массируя и сжимая её в ладонях. Судя по вертикально стоящему члену маркиза, он готов был продолжить их утехи прямо сейчас. Я присмотрелась к этому мужскому органу, невольно проводя сравнение, и поняла, что у Джаральда он намного больше. При воспоминании об отчиме знакомая жаркая волна прокатилась по телу и в горле пересохло.

   Маркиз хрипло дышал, наблюдая, как куртизанка ласкает саму себя. Вот её пальчики скользнули вниз, раздвинули складки и коснулись маленького бугорка. Мужчина напряжённо сглотнул, а Джанет застонала от удовольствия. Мучила она несчастного недолго, когда всё её тело уже блестело от масла, куртизанка легла поверх своего любовника. Их тела соприкоснулись и маркиз дёрнулся навстречу, но Джанет со смешком отстранилась.

   — Ещё рано, — промурлыкала она, — потерпите, и я порадую вас тем, что вы так любите.

   Тело женщины плавно заскользило вдоль мужского, то едва касаясь, то прижимаясь теснее. Со стороны это напоминало необычный массаж, хотя, по сути, так оно и было. Я вновь наблюдала внимательно, стараясь ничего не пропустить. Никогда бы не подумала, что всё может быть так... разнообразно.

   Джанет скользнула ниже и, зажав, плоть маркиза между грудями, стала ритмично двигаться вверх и вниз. Я думала, что и в этот раз она доведёт его до семяизвержения, но куртизанка остановилась в самый последний момент, а мужчина застонал от разочарования, но дотянуться до искусительницы не мог. Джанет помучила его ещё немного, пока маркиз не попытался сорвать свои путы, и тогда она вдруг повернулась к нему спиной и медленно опустилась на смазанный маслом член.

   Я даже рот зажала ладонью, чтобы изумлённый возглас не достиг слуха любовников. Она сейчас дала его органу проскользнуть в свою попку, и, судя по виду маркиза, у него от этого просто разум помутился. Всего несколько движений вверх и вниз, и мужчина громко застонал, тело его задрожало, а руки напряглись так, что послышался треск шёлковых чулок.

   Джанет повернулась лицом к маркизу и нежно его поцеловала, позволяя ему прийти в себя.

   Куртизанка легко соскочила с кровати и обтёрла тело тонкой тканью, а потом стала одеваться.

   — Милый маркиз, вам пора, иначе ваше отсутствие заметят.

   — О, Джанет, я бы желал провести с тобой всю ночь.

   — Наши желания совпадают. Вы самый лучший любовник, маркиз, и я всегда ужасно тоскую, когда вы слишком долго не посещаете меня. Надеюсь, после сегодняшней ночи вы придёте навестить меня пораньше.

   Когда мужчина ушёл, Джанет выпустила нас из каморки.

   — Внимательно смотрели? — спросила она.

   — Да, — я бросила взгляд на Люси, которая до сих пор не пришла в себя после испытанного возбуждения. Джанет ласково ей улыбнулась и нежно погладила по щеке.

   — Милочка, я ведь просила следить внимательно и постараться не отвлекаться. Ты слишком сосредоточилась на своих ощущениях. Может, теперь у вас будут вопросы?

   — А как вы... — я на секунду замолчала, но потом всё же решилась спросить, — как вы смогли... целиком?

   Джанет вновь улыбнулась, прошла к столику и взяла с него парочку гладких цилиндров, изготовленных из камня, напоминающего собой нефрит.

   — Мои милые, чтобы доставлять мужчине настоящее удовольствие, нужно много практиковаться. Впрочем, я не предлагаю вам использовать для этого других партнёров, достаточно учиться вот с такими полезными штучками. Нужно представить себе, что это и есть возбужденный орган вашего любовника и постараться заглотить как можно глубже. С самого начала не будет получаться, это может вызвать рвотные спазмы, однако постепенно вы привыкнете. То же самое, милые, можно проделывать с вашими чудесными попками.

   — Помещать внутрь эту... эту штуку? — я была в ужасе.

   — Постепенно, дорогая. Сперва попробуй пальчиками, а когда привыкнешь, можно попытаться и с этим. Поверь, многие мужчины любят нетрадиционные способы любви, это их очень возбуждает.

   Куртизанка протянула нам цилиндры, и я взяла свой, даже не представляя, как буду с ним практиковаться. Словно прочитав мои мысли, Джанет ласково поняла вверх мой подбородок и тихо сказала:

   — А ты представь, что это не просто вещь, но орган твоего любимого мужчины, который тебе очень приятно ласкать, доставляя ему незабываемое удовольствие. Помни, что когда ты получаешь наслаждение от процесса, мужчина возбуждается намного сильнее.

   Я только кивнула, сжимая цилиндр в ладони, и повернулась к подруге.

   Джанет вывела нас тем же путём, и мы снова сели в закрытую карету. Позже она доставила нас в гостиницу, возле которой мы с куртизанкой и распрощались.

   — Есть очень много всего, чему я могла бы вас научить, только завтра я уезжаю из Меррингтона и вернусь через неделю. Я пришлю вам письма заранее, а вы пока практикуйтесь, — при последних словах куртизанка нежно и ободряюще улыбнулась.

   Когда Джанет уехала, мы поднялись в свои комнаты, и я уже хотела пожелать подруге спокойной ночи, но Люси крепко ухватила за руку и потащила меня к себе:

   — Ну как тебе урок?

   — Честно говоря, я и не подозревала, что такое возможно, особенно, когда она села на него.

   — О, ну об этом способе я знаю.

   — Знаешь?

   — Ну да, я пробовала один раз. Правда, в самом начале это было не слишком приятно, однако если с практикой...

   — Ты пробовала?!

   — Да. Иным способом ведь нельзя, иначе перестану быть девственницей.

   — О, Боже, Люси!

   — Роуз, что ты так удивляешься? Это было всего один раз. Зато теперь я буду больше практиковаться, раз Джанет так сказала. Думаю, мужской член всё же приятнее, чем эта каменная штуковина.

   — Люси, ты с... с Артуром?

   — Нет, Роуз. Артур не должен даже заподозрить, что я была прежде с другими мужчинами. Я скажу, что готовила себя только для него. Он будет в восторге.

   — Но с кем тогда?

   — С сыном нашего священника.

   — Люси!

   — Да не переживай ты так, об этом никто не узнает.

   На следующий день с утра мы отправились по магазинам, чтобы не возвращаться домой к Люсинде совсем без покупок. Я купила себе новые перчатки (поскольку денег на большее не хватало), а Люсинда среди прочих вещей приобрела полупрозрачную кружевную сорочку.

   — Судя по виду Джанет, мужчинам очень нравится видеть на женщинах красивое нижнее бельё, хотя и снимают его почти сразу, — заявила подруга.

   После этого приобретения, Люси решила выбрать себе ещё несколько предметов очаровательного дамского белья, а я прошла к окну, ожидая, пока она закончит с покупками.

   Я равнодушно посматривала на оживленную улицу, когда сердце вдруг сделало резкий скачок в груди и затрепыхалось, словно пойманная за крыло бабочка. На углу остановилась карета, и из неё вышел мой отчим. Он был один. Я невольно приникла ближе к стеклу, пожирая мужчину глазами, пока он шёл к дверям мужского клуба. Неожиданно графа кто-то окликнул, и Джаральд остановился. Видела, как он медленно обернулся, снял с головы цилиндр и галантно поклонился.

   Проследив за его взглядом, невольно стиснула зубы. К графу приближалась та самая рыжеволосая потаскуха, которая гостила в его постели, пока мачехи не было дома. Отчим равнодушно наблюдал за приближением радостной женщины, небрежно поцеловал протянутую руку и выпрямился, слушая, как она что-то восторженно ему рассказывает.

   — Роуз, — я вздрогнула от оклика подруги, раздавшегося у самого уха, — чем ты здесь так увлечена, что даже не слышишь, как я тебя зову? Я уже всё купила, можем ехать домой.

   — Да, конечно, — я поспешно отвернулась от окна, не желая привлекать внимание Люси, но было уже поздно.

   — Кто это? — выдохнула подруга.

   — Ты о ком?

   — О том темноволосом красавце, который разговаривает с Франсуазой.

   — С кем?

   — Это баронесса Франсуаза Ирвинг. Я слышала, она гостит у своей сестры, которая живёт неподалёку. Это очень известная леди. Она проводит в своём доме вечера, посвящённые укреплению моральных устоев и тому подобной ерунде.

   — Моральных устоев?

   — Говорят, после смерти мужа у баронессы не было мужчин. Она очень строга и набожна и не подпускает к себе никого. Многие даже пари заключали, кто первый сломит сопротивление этой ледяной крепости.

   Люси хихикнула, а у меня упало сердце. Кажется, пари выиграл мой отчим. Какой ужас!

   — Но что же за мужчина с ней разговаривает? Ты только погляди, как она вокруг него увивается, а он и бровью не ведёт. Кажется, ледяная крепость готова сдаться, а противнику неинтересно.

   Ещё бы, зачем ему повторно брать крепость, которая уже пала.

   — Я спрошу у продавщиц, они наверняка знают, кто он такой.

   — Это граф Рокон, Люси.

   — Боже! — простонала подруга, прилипая к стеклу рядом со мной. —Пантера!

   — Что?

   — Это его прозвище в свете. О, теперь я понимаю, почему его так прозвали, он действительно похож. А ещё говорят, что он держал настоящую пантеру в своём замке. Как же я хочу с ним познакомиться! Это неуловимый мужчина, Роуз. Его столько женщин пытались затащить к алтарю.

   — Одной это удалось.

   — Что?

   — Ты не знаешь?

   — Чего не знаю?

   — Граф Рокон женился на моей мачехе.

   У подруги от изумления открылся рот. Оказывается, Люси действительно не знала. Её удивление было столь непомерным, что она ещё несколько минут приходила в себя, а потом принялась тормошить меня, выспрашивая подробности.

   — Как Катрин смогла? Ведь за ним столько красавиц охотились, а твоя мачеха уже слишком стара. Ему только двадцать девять, она старше его на десять лет, Роуз!

   — Не знаю, — я отвернулась от окна, не желая больше обсуждать этот вопрос. Граф уже распрощался со своей спутницей и исчез за дверями клуба, а бедная благочестивая Франсуаза с отчаянием глядела ему вослед.

   Я провела в гостях у Люси ещё два дня и успела познакомиться с её женихом. Он оказался довольно приятным молодым человеком, умел поддержать непринуждённую светскую беседу, но при этом не отрывал восторженных глаз от своей невесты и повсюду следовал за ней.

   — Роуз, я так счастлива, что ты приехала, — подруга пришла в мою спальню вечером, накануне отъезда. Я уже переоделась в дорожное платье, а слуги снесли вниз мой саквояж.

   — Как твоя практика? — шёпотом спросила Люси, — что-то стало получаться?

   — Я мало практикуюсь, — покраснев, ответила я подруге, не желая вдаваться в подробности о том, что пока единственное достижение — это отсутствие рвотных рефлексов.

   — Главное, не переставай этого делать, — захихикала Люси, — а то на следующей неделе вернётся наша учительница и всё проверит.

   — Люси, я не думаю, что хочу и дальше посещать эти уроки.

   — Роуз!

   — Ну правда, Люси. Это слишком неправильно.

   — Но я не могу ходить одна. Мне страшно при мысли, что отправлюсь в бордель без тебя. Даже колени трясутся.

   — Люси, я не хочу.

   — Ну, пожалуйста. Ты ведь моя лучшая подруга. Ну хотя бы ещё один раз через неделю. Самый последний раз.

   — Последний?

   — Да.

   — И потом ты не будешь меня снова об этом просить?

   — Не буду.

   — Хорошо.

   Я вернулась домой уже довольно поздно и с радостью узнала, что мачеха с мужем приглашены на какой-то светский приём и уже уехали. Подумала, что завтра утром смогу наконец-то прокатиться верхом. Вряд ли граф поднимется спозаранку, если сегодня всю ночь будет развлекаться.

   Когда служанка внесла в комнату саквояж, я велела ей сперва набрать мне ванну, а пока девушка носила воду, вытащила и припрятала цилиндр. Чуть позже распорядилась подать прямо в комнату лёгкий ужин и, утолив свой голод, умылась и легла спать, дав наказ горничной поднять меня в шесть утра.

   На следующий день я встала в превосходном настроении, полная сил. Не терпелось проскакать галопом по любимым местам, одной съездить на озеро, надеть свой привычный наряд и не укладывать волосы.

   Я натянула бриджи и высокие сапоги, а Джейн помогла перехватить грудь тонким полотнищем с крючками на спине. Я всегда носила его под рубашкой, иначе неудобно было скакать, да и если выбираешь мужскую одежду, прикрыть грудь не помешает. Решив, что успею вернуться к завтраку и мачеха даже не узнает о том, как надевала нелюбимый ею костюм, я поспешила к конюшням.

   Поездка верхом доставила мне истинное удовольствие. Я вновь ощутила себя счастливой и свободной совсем как раньше, до приезда отчима. С наслаждением искупалась одна в озере, не опасаясь, что кто-то будет подсматривать, вновь оделась, потратив немного больше времени на застёгивание крючков на спине, а потом отправилась в обратный путь.

   Я ехала по лесной тропинке и была уже совсем недалеко от поместья, когда деревья расступились, открывая вид на дом, и я заметила на пригорке всадника. Сердце вновь задрожало, словно маленький пугливый зверёк при виде охотника.

   Всё-таки Джаральд не изменяет своим привычкам.

   Удивительным было то, что отчим ехал медленно, а потом и вовсе остановил коня и спрыгнул на землю. Мне следовало сориентироваться раньше и поскорее нырнуть обратно в лес, однако я не успела, граф меня заметил.

   — Доброе утро, Розалинда, — официально поздоровался мужчина, но окинул меня при этом таким взглядом, что я сразу поняла, как неуместно смотрится мужской наряд на молодой девушке. В груди от этого медленного пристального осмотра разгорался пожар.

   — Доброе утро. У вас что-то случилось? — я заставила свой голос звучать уверенно и даже почти совладала с дрожью в теле.

   — Конь захромал. Думаю, камень забился. — Граф встал на одно колено и поднял жеребцу ногу, внимательно осматривая подкову.

   — Я могу помочь? — спустившись с лошади, я подошла ближе.

   — Подержи ему ногу, пока вытаскиваю камень. При этих словах Джаральд достал охотничий нож, а я присела рядом на корточки и придержала копыто, пока отчим очищал подкову.

   — Прекрасно. Можешь отпускать.

   Я выпустила лошадиную ногу и стала подниматься, когда руки графа вдруг сомкнулись на моей талии, и в следующий миг я оказалась сидящей верхом на колене Джаральда. Я только ахнула, а через секунду уже сама вцепилась в его плечи, покачнувшись и едва не упав на землю, когда опекун неожиданно разжал ладони.

   — Спасибо за помощь, Рози, — глядя мне прямо в глаза, произнёс граф.

   Я попыталась перевести дыхание и не смогла, а Джаральд добавил, чуть растягивая слова:

   — Хотел отметить, что тебе очень идёт этот наряд и причёска.

   От низкого приглушённого тона и его взгляда у меня резко участился пульс.

   Граф захватил в кулак длинную тёмно-русую прядь, медленно пропустил сквозь пальцы, а потом перебросил через моё плечо на грудь и прошептал:

   — Твои волосы приятно пахнут.

   Он провёл носом вдоль прядки, вдыхая запах, склонился ниже, словно ненароком дотронувшись до груди, почти неощутимо, но меня пронзило молнией, когда его губы на мгновение коснулись затвердевшего соска. Я даже сквозь одежду и плотную ткань ощутила, как он слегка прихватил его губами и, вмиг утратив контроль, закрыла глаза и выгнулась навстречу.

   Джаральд неожиданно отстранился, и я почти застонала от разочарования, а граф вдруг стал подниматься, и его ладони сжались на моих ягодицах, прижимая меня теснее и медленно опуская на землю. Я скользнула вдоль крепких мускулов, касающихся самой чувствительной точки. Жар запульсировал внутри тела, желание сжалось в тугое кольцо, в груди сдавило и голова закружилась. Я невольно прильнула к графу, не спеша отстраняться, мне нестерпимо захотелось вновь потереться о его ногу, избавляясь от зудящего жжения внизу живота.

   Джаральд обхватил меня за плечи и отстранил. Удивлённо раскрыв глаза, поглядела на него в растерянности.

   — Вспомнил о твоём запрете, Рози.

   Я всё ещё не понимала, о чём он говорит, пока под взглядом насмешливых синих глаз в голове не всплыла сцена в музыкальном салоне. Краска бросилась в лицо, у меня запылали уши, шея и даже руки.

   — А, может быть, ты передумала? — добавил отчим, лёгким ласкающим движением убирая волосы с шеи назад.

   Я едва заметно отрицательно качнула головой, а граф усмехнулся и повернулся к коню.

   — Тогда поехали домой.

   Он вскочил в седло и тронул поводья, а я в бессильной ярости смотрела ему вослед. Тело сотрясала мелкая дрожь, по венам прокатывался огонь и в горле пересохло. Мне отчаянно хотелось пить, а ещё больше хотелось дать графу пощёчину.

 

ГЛАВА 3. Наказание

   — Розалинда!

   Я поспешно вскочила со скамейки в саду, бросила недочитанную книгу и побежала на голос мачехи.

   — Где ты пропадаешь? — Катрин раздражённо смерила меня взглядом. — Такое ощущение, что это моё торжество, и я просто обязана обо всём позаботиться. Иди сюда!

   Мачеха ухватила меня за руку и потащила вперёд, к лужайке.

   — Вот здесь соорудят лабиринт, вскоре подвезут кусты.

   Я посмотрела на множество разбросанных повсюду невысоких белых колонн и выкопанные в земле глубокие ямы. В одной из них раздавалось какое-то копошение, а наверх летели комья.

   — Рик, фу! — прикрикнула мачеха. — Отвратительная собака. Сейчас перемажется, а потом в дом пойдёт. Немедленно прикажу слугам вымыть его.

   — Наверное, он им не дастся. Может и укусить.

   — Тоже верно. Да и слуги к нему на метр не подойдут. Тогда ты его вымоешь.

   — Я?

   — Тебя он к себе подпускает. Я видела, как он радостно скакал вокруг тебя вчера вечером, так что этот вопрос не обсуждается.

   — А может граф сам...

   — Розалинда, ты представляешь, чтобы граф мыл свою собаку?

   Я в растерянности покачала головой, а мачеха только кивнула.

   — Вот и не говори глупостей. По поводу торжества: я составила список гостей, тебе осталось внести в него своих знакомых и друзей, кого желаешь видеть на празднике, а также разослать им приглашения. И ещё, Розалинда, тебе исполняется семнадцать, время подумать о замужестве. Приглашай на праздник не только своих подружек по пансиону, но и подходящих молодых людей. Я со своей стороны уже выбрала нескольких кандидатов, ты познакомишься с ними на вечере.

   Я только кивнула, понимая, что спорить с мачехой бесполезно.

   — Ещё я пригласила кузена твоего отца. По-моему, он завидная партия.

   — Барона? — я не сдержала гримасу отвращения, — но он старый и такой мерзкий.

   — Прекрати, Розалинда! Барон — видный жених, и он тебе подходит как никто другой. Он наследник поместья и титула, так что, будь добра, веди себя с ним соответственно. А насчёт его возраста, так он не настолько стар, дорогая. Меня выдали замуж в пятнадцать за дремучего старика, который отдал богу душу лишь спустя восемь лет. Потом только я вышла за твоего отца, сделав выбор самостоятельно. Юные особы не выбирают себе пару. А тебе грозит остаться старой девой, особенно учитывая, что твоё приданое не так уж и велико. И разве ты не хочешь, чтобы владения семьи и дом, в котором выросла, перешли твоим детям?

   Я решила, что лучше всего будет промолчать, не вступая с мачехой в спор. Иначе Катрин начнёт читать одну из тех длинных утомительных проповедей, которые вызывали у меня головную боль.

   — Надеюсь, ты понимаешь, что я стараюсь для твоего же блага, —закончила тираду Катрин. — А сейчас ступай, помой Рика, после займёшься письмами.

   Обречённо отвернувшись от мачехи, я ушла в дом, чтобы переодеться в простое платье, которое пес непременно испачкает.

   Удивительно, что после происшествия в салоне, доберман, кажется, действительно меня признал. А может всё дело было в объятиях его хозяина, и если бы Джаральд вёл себя со мной грубо или ещё как-то проявил антипатию, то и пёс бы относился не лучше, чем к остальным. Стоит признать, что добермана я по-прежнему побаивалась, но ослушаться мачеху не посмела.

   Переодевшись, я вышла на лужайку. Слуги уже принесли ведро чистой воды и губку. Я приблизилась к яме, в которой рылся довольный пёс, и позвала:

   — Рик.

   Псина подняла чумазую морду, коротко тявкнула, и в один прыжок очутилась на краю ямы. Я невольно отшатнулась в сторону, но, взяв себя в руки, поманила собаку.

   — Рик, хороший пёсик, пойдём, я тебя вымою. Ты такой грязный.

   Словно прислушиваясь к тому, что я говорю, доберман склонил голову набок, а потом послушно приблизился на несколько шагов. Осторожно протянув руку с губкой, я замерла, следя за его реакцией, но пёс стоял неподвижно, словно статуя. Осмелев, я провела губкой по его боку, вновь отклонилась, но Рик не шелохнулся. Тогда я подступила ближе уже гораздо уверенней и стала тереть бока животного с меньшей осторожностью.

   Я периодически погружала губку в воду и вновь протирала блестящую чёрную шерсть. Вокруг нас на земле уже образовались маленькие лужицы грязи, зато собака стала почти чистой. Когда я наклонилась к ведру в очередной раз, радуясь, что почти закончила с мытьём, послышался негромкий свист. В тот же миг Рик вдруг метнулся ко мне и опрокинул на спину, встав передними лапами на грудь. Я замерла от страха, не смея шелохнуться, а над головой раздался тихий смех. Тот самый, из-за которого мурашки удовольствия пробегали по телу, даже когда я дико злилась, прямо как сейчас.

   — Отдыхаешь, Рози?

   Граф подошёл ближе, хлопнул добермана по спине, и псина убрала лапы с моей груди и отскочила в сторону.

   — Вы, вы... я испачкалась из-за вас!

   — Милая Рози, ты такая неловкая, упала прямо в лужу. — Джаральд откровенно веселился и даже не протянул мне ладонь, чтобы помочь подняться. Когда я выразительно посмотрела на него, он лишь пожал плечами, указывая взглядом на мои руки по локоть в грязи. Я села на земле и встала на ноги без его помощи, оглядев испачканную юбку и чувствуя, как промокло на спине платье. С досады бросила зажатую в ладони губку обратно в ведро и отвернулась от отчима, быстро зашагав к дому. Вдогонку вновь долетел тихий довольный смех.

   На составление списка у меня ушло больше времени, чем я рассчитывала. Сперва по привычке просто перечислила старых подруг, но потом стала вспоминать, что кто-то из них уже вышел замуж, и следует включить в список супруга, кто-то находится в положении и не сможет приехать, а одна из девушек даже успела овдоветь, так что скорбящая виконтесса вряд ли имела возможность посетить празднество. С именами подходящих молодых людей было сложнее. Сходу могла назвать только нашего соседа, ну и пару-тройку его друзей. Хотя, учитывая то, что Александр проявлял ко мне симпатию, его друзья вряд ли захотят приударить, а тем более посвататься. Решив, что занесу их в список только ради Катрин, записала все имена плюс титулы и занялась заполнением приглашений.

   Когда я закончила с корреспонденцией, голова уже гудела и настало время ужина. Я поднялась из-за стола, разминая затёкшие пальцы, а в дверь негромко постучали.

   — Войдите.

   Слуга внес в комнату поднос, на котором лежало письмо. Я взяла чистый неподписанный конверт и уже по аромату, исходящему от дорогой бумаги, догадалась об имени адресата.

   — Спасибо, Дин, можешь идти.

   Когда я развернула письмо, то прочла в нём примерно то, что и ожидала — Джанет приглашала нас с Люси подъехать к ней завтра вечером. Значит, теперь нужно придумать очередную отговорку для мачехи, почему мне срочно понадобилось в Меррингтон. Подойдя к платяному шкафу, я раскрыла створки и стала придирчиво осматривать наряды. Можно было бы отговориться покупкой платья к празднику, но Катрин уже заказала его, выбрав самый модный фасон — без красивого платья не поймаешь выгодного жениха.

   Может тогда купить амазонку? Объясню тем, что у зелёной слишком тесный жакет. Он ведь и правда сделался узок. В последнее время у меня наконец-то стала появляться фигура, грудь увеличилась в размере, бёдра округлились. Как говорила Катрин, я из тех, кто поздно расцветает и позже увядает.

   Превосходно, это станет отличной отговоркой, мачеха ведь терпеть не может мой мужской наряд.

   Обрадовавшись, что нашла хороший предлог, я переоделась к ужину и спустилась в столовую.

   Сегодня кроме нас троих никого не было. Наверное, Катрин решила немного отдохнуть после вчерашнего светского раута и потому не пригласила гостей. Джаральд сидел на одном конце стола, а мачеха на другом. Кажется, на соблюдении традиции настоял сам отчим, а Катрин была бы рада сидеть рядом с ним. Мне отвели прежнее место по центру, и сейчас я уткнулась носом в тарелку, то и дело сдерживая порыв, повернуть голову и полюбоваться графом. Как досадно чувствовать, что как бы он надо мной ни насмехался, я не могу избавиться от своего влечения.

   В этот раз Джаральд не подшучивал, попросту даже не обращал на меня внимания и не вовлекал в их с мачехой беседу. Я даже понять не могла, что обиднее, когда он меня дразнит или когда совсем не замечает.

   Воспользовавшись моментом, когда супруги замолчали, приступив к десерту, я попросила у Катрин позволения поехать завтра в Меррингтон и пояснила, что именно хочу купить.

   — Когда ты отправишься? — строго спросила мачеха. — Мне ещё требуется твоя помощь в подготовке к празднику. Завтра будут высаживать кусты для лабиринта. Или предлагаешь мне самой за всем наблюдать?

   — Но вы сами предложили необычно оформить лужайку, и наверняка у вас лучше чем у меня получится всё сделать красиво. А поехать я планировала завтра утром, чтобы успеть снять мерки и забрать готовую амазонку на следующий день.

   — Зачем забирать, если её могут доставить прямо в поместье?

   — Я надеялась встретиться с Люси. Из-за подготовки к свадьбе она сейчас часто приезжает в Меррингтон.

   — Люси? Хм, это неплохая идея. Общение с ней тебе не повредит. Эта девушка составила для себя замечательную партию притом, что её титул ниже, чем у тебя. Спроси у неё парочку советов на этот счёт.

   — Хорошо, — я снова склонила голову.

   — Джаральд, — голос мачехи, когда она обращалась к графу, терял свои строгие интонации и становился на удивление мягким и нежным, — ты ведь тоже планировал поехать завтра в этот свой клуб. Может, перенесёшь поездку на следующий день? Так не хочется оставаться одной в поместье.

   — Ну так поезжай с Розалиндой, — ответил отчим, а я с трудом удержалась от возгласа протеста, — у меня завтра ставки, так что я в любом случае поеду.

   — Не могу, — Катрин капризно надула губки, — праздник через две недели, я не успею всё подготовить.

   — Ну так готовься, — с этими словами отчим протянул слуге бокал и пригубил своё любимое красное вино, скользнув по мне мимолётным взглядом.

   На следующее утро я выехала пораньше, желая покинуть поместье поскорее, чтобы отчим не надумал присоединиться ко мне. И гостиницу следовало выбрать подальше от его клуба, чтобы не столкнуться случайно на улице.

   До Меррингтона я добралась за полтора часа и сразу же велела ехать к той гостинице, что в своё время рекомендовала Люси. К счастью, там оказались свободные номера, и я смогла быстро привести себя в порядок. Приезда подруги я ожидала после обеда, а поэтому, позавтракав, отправилась на торговую улицу, чтобы сделать заказ на новую амазонку. Вернулась я уже когда миновало время обеда. Спросила у хозяйки приезжала ли подруга и, получив отрицательный ответ, поднялась в свою комнату. Оставалось надеяться, что Люси всё же появится, иначе вся моя поездка впустую. Одна бы я к Джанет точно не отправилась.

   В комнате достала из саквояжа припрятанный цилиндр. Всё-таки я с ним практиковалась, хотя и не желала рассказывать об этом подруге. Как-то неловко было обсуждать подобные моменты и описывать, насколько хорошо я овладела техникой заталкивать его поглубже в горло. Никаких приятных ощущений я не испытывала, поскольку запретила самой себе представлять при этом отчима.

   Мне вообще не полагалось мечтать о Джаральде, хотя порой так сложно было удержаться. Особенно по ночам, когда мне снились очень откровенные сны о графе, и я просыпалась вся в поту, а потом ещё долго приходила в себя. Стоило, наверное, прибегнуть в такие моменты к нежным ласкам, но я не желала. Мне было стыдно прикасаться к себе подобным образом, как и представлять мужчину, чей облик провоцировал эти смелые фантазии.

   Что касается второй части практики, то до цилиндра пока не дошло, хотя прогресс тоже наметился. Иногда задавалась вопросом, почему я не оставляю этих занятий, ведь приличной девушке не пристало даже знать о чем-то подобном, но потом вспоминала мачеху и Джанетт, и то, как умело они завлекали мужчин и разжигали в них страсть, и понимала, что действительно хочу научиться. Желаю после замужества сделать супруга по-настоящему счастливым, чтобы он никогда не посещал публичных домов и очаровательных куртизанок.

   Подруга добралась до гостиницы только ближе к вечеру, когда я уже стала сомневаться, что она появится.

   — Роуз, дорогая, Артур задержал! Он не желал отпускать меня одну, представляешь?

   — Хорошо, что ты всё-таки приехала.

   — Нам уже пора отправляться к Джанет, я даже ужинать не буду, иначе опоздаем.

   Куртизанка ждала нас в той же гостиной.

   — Вы приехали, милочки. Превосходно. Как ваши успехи?

   Люси принялась подробно рассказывать о своих ощущениях и результатах, я же только пожала плечами, не желая вдаваться в детали.

   — Давайте сегодня поговорим с вами о тех напитках, которые возбуждают мужчину. Я приготовила несколько мешочков с нужными травами. Такие всегда можно найти в лавках, торгующих специфическими вещицами. Сейчас я расскажу, что и как заваривать, и каков принцип действия.

   Последующий час куртизанка подробно рассказывала и показывала нам, как сделать напиток, который превратит даже самого вялого мужчину в ненасытного любовника. Я смотрела со всем вниманием и запоминала.

   — А теперь нам пора ехать, милые. Сегодня я собираюсь продемонстрировать вам различные позы, в которых можно предаваться любовным утехам.

   Мы вновь сели в карету и поехали к публичному дому. Как и в первый раз Джанет провела нас по чёрной лестнице и завела в знакомую спальню. Проскользнув в чуланчик, мы едва успели затаиться, когда раздался стук в дверь.

   Джанет удивлённо обернулась, она только начала раздеваться и, кажется, не ожидала приезда любовника так скоро.

   Когда куртизанка открыла дверь и в комнату вошёл высокий мужчина, я решила, что сейчас умру прямо на месте. Ещё до того как Джаральд заговорил, я ощутила нехватку воздуха, настолько сильную, что не могла сделать глубокий вдох.

   — Джанет, умница моя, давно не виделись, — отчим поднёс к губам руку удивлённой куртизанки, — твоя красота становится лишь ярче со временем.

   — Дорогой граф, я не ожидала увидеть вас сегодня.

   — Я и не думал приходить. Увидел случайно у крыльца твою карету и решил нанести дружеский визит. Возможно, ты ждёшь очередного клиента, который прячется от случайных знакомых в комнате борделя?

   — Для вас, мой дорогой, я найду время, ведь мы не виделись так давно. — Куртизанка вздохнула и нежно положила тонкие пальчики на плечи графа. — Я успела очень сильно соскучиться.

   — Джанет, — хрипло прошептал граф. Он снял руку женщины со своего плеча и поцеловал, а мне в грудь словно нож с размаху всадили, так плохо стало. Я представила, что сейчас он разденется и овладеет Джанет на этой кровати, и захотелось кричать от боли. — Моя искусная Джанет, я здесь не за этим. Сегодня я приехал к тебе, чтобы забрать домой свою милую маленькую падчерицу.

   Сердце в груди остановилось, я услышала приглушённый вскрик рядом до того, как Люси в испуге зажала ладонью рот.

   — Ммм, и где наша малышка скрывается? Рози, нежная моя, выходи. Бордель не место для благовоспитанных девушек.

   Я не двинулась с места, просто пошевелиться не могла. А Джаральд уже направился к стене туда, откуда до его слуха донёсся возглас. Граф провёл ладонью и нащупал скрытую панель, а потом резко отворил дверцу и насмешливо посмотрел на застывших от ужаса нас с Люси.

   — Так ты здесь с подругой? Как жаль, что я помешал интересному зрелищу, леди, — с этими словами он ухватил меня за руку и попросту вытащил наружу, — вы не будете возражать, если я не стану провожать вас домой, дорогая Люсинда?

   Граф издевательски склонил голову, а потом захлопнул дверцу перед носом ошалевшей подруги и, кивнув замершей на месте куртизанке, потащил меня к выходу.

   Это была самая длинная и мучительная дорога домой в моей жизни. Он сидел на соседнем сиденье и смотрел на меня, а я не знала куда спрятаться от этого взгляда. Мне было так страшно, так плохо. Все вещи остались в гостинице, Джаральд даже не позволил за ними вернуться. Он просто втолкнул меня в карету и велел трогать. А сейчас молча разглядывал с каким-то новым особенным выражением в глубине глаз.

   — Рози, — граф вдруг наклонился вперёд, а я вдавилась в спинку сиденья, — моя сладкая девочка, если тебе были так интересны запретные игры, попросила бы научить.

   Меня обдало удушливой волной стыда, я сжала ладони, не осмеливаясь поднять на него глаза.

   — Отправиться ночью в бордель и подглядывать за любовными утехами других, хм... не ожидал. Полагаю, Катрин будет просто шокирована.

   — Нет! — крик вырвался из груди против моей воли.

   — Что нет?

   — Не говорите ей, прошу.

   — Ах, не говорить?

   — Да. Пожалуйста.

   — Просто пожалуйста, Рози?

   — Вы не понимаете, что она со мной сделает.

   — Предлагаешь пожалеть тебя?

   — Я не делала ничего дурного, хотя, конечно же, это очень дурно, подсматривать, но я не хотела.

   — Так случайно получилось?

   — Не смейтесь надо мной. Я сделала это, чтобы... чтобы...

   — Чтобы что?

   У меня язык не поворачивался выдать Люси и рассказать подробности. Граф если узнает, может запросто расстроить свадьбу подруги просто так, потому что ему этого захотелось.

   — Я хотела научиться чему-то новому, чтобы потом, когда выйду замуж, доставлять удовольствие своему мужу.

   — Вот как? Ну это меняет дело, Розалинда. Я не сомневаюсь, что Джанет хорошая учительница. Мы непременно сохраним твой маленький секрет в тайне.

   — Правда? — я отважилась посмотреть на него, всё ещё боясь поверить, что он действительно не расскажет.

   — Правда. Но с условием, что ты покажешь мне, чему научилась.

   Карета подъехала к особняку и я молча прошла за Джаральдом в дом. С того момента, как отчим озвучил своё условие, у меня пропал дар речи. Слуга, дежуривший в холле, сказал, что Катрин поднялась к себе и давно уже отдыхает.

   — Пройдём в библиотеку, — безжалостно промолвил граф и пошёл первым, а мне пришлось идти следом.

   Он запер за нами дверь и зажёг свечу на столе, а потом поманил меня к себе. Молча, без единого звука я приблизилась.

   Джаральд притянул меня за руку и приподнял подбородок.

   — Ты дрожишь, Рози. Боишься меня?

   — Зачем вам это? Ведь у вас столько разных женщин, зачем хотите, чтобы это сделала я? К чему вынуждать меня шантажом?

   — Мне надоело ждать, когда ты сама придёшь ко мне, Рози, — граф нежно очертил пальцами мои скулы и ласково погладил шею. Против воли сердце сильнее забилось в груди и знакомый жар пробежал по венам. — А еще я не люблю запреты. Особенно, когда такой маленький мотылёк, как ты, указывает мне, что делать. А сейчас довольно разговоров. Сделай то, чему тебя научили, и Катрин ничего не узнает.

   Он провёл большим пальцем по моей нижней губе, слегка оттянул, а потом вдруг запустил руку в мои волосы, крепко ухватил и заставил опуститься на колени.

   Дрожащими пальцами я расстегнула ширинку обтягивающих бридж и стянула их вниз. Прикрыла глаза, набираясь смелости, и протянула руку к большому мягкому органу, сжимая его у основания. Граф облокотился на стол, и я полагала, что сейчас на его губах царит та самая издевательская усмешка, как и в прошлый раз с мачехой.

   Я с трудом сглотнула, приоткрыла рот и облизала гладкую головку. Джаральд выпустил мои волосы из захвата и стоял, ожидая дальнейших действий. Я прикрыла глаза и, раскрывая губы пошире, взяла его член в рот так, как показывала Джанет. Обвела языком вокруг головки, немного втянула её, а потом протолкнула дальше почти до самого горла и тотчас же вернулась назад. Я услышала тихий вздох и невольно подняла глаза, ожидая увидеть его полный презрения взгляд, но ресницы графа были опущены, а на лице написано такое удовольствие от процесса, что даже мне стало понятно, как отчим наслаждается моими ласками. Осознание этого подстегнуло меня действовать смелее. Нежно поглаживая пальцами горячую мошонку, я повторила движение вдоль наливающегося ствола, который становился всё больше, настолько, что я уже не могла заглотить его на всю длину, но я очень старалась, следуя всем тем советам, что давала куртизанка.

   Вновь и вновь я лизала гладкий твёрдый орган, убыстряя свои движения и наслаждаясь его вкусом. Наградой стал хриплый мужской стон. Джаральд вновь схватил меня за волосы и теперь направлял мою голову сам, проталкивая налитый ствол всё глубже, заставляя всё быстрее скользить языком вдоль нежной кожи, с лёгким нажимом проводить по надувшимся пульсирующим венам.

   Я никогда бы не подумала, что подобное действие может мне по-настоящему понравиться. Я не знала раньше, что это такое удовольствие — ублажать мужчину, который сводит с ума, и слышать его хриплое дыхание, чувствовать, как напрягаются мышцы живота под моими пальцами, сжимать упругие ягодицы и ласкать мужской член, подстраиваясь под тот темп, что граф задавал.

   Ещё несколько быстрых скользящих движений, и я ощутила, как он напрягся сильнее, а затем горячая струя ударила прямо в горло, и пришлось быстро глотать пряную сперму, чтобы не захлебнуться, потому что граф даже не подумал отпустить меня, а вместо этого притянул голову ещё ближе, всаживая член почти на всю глубину. Если бы не уроки Джанет, не знаю, как бы я его заглотила. Зато сейчас рваное дыхание мужчины звучало для меня настоящей музыкой, и когда он наконец отстранился, я ощущала себя так необычно, а чувства были очень далеки от тех, которые должна испытывать девушка, под влиянием шантажа ублажившая мужа собственной мачехи.

   Желая во что бы то ни стало скрыть от графа свои эмоции и странное удовлетворение от краткого мига власти над этим мужчиной, я быстро поднялась на ноги и как могла пригладила волосы, не поднимая на него глаз, а отчим сам заправил член обратно в бриджи и застегнул пуговички.

   — Молодец, — удовлетворённо сказал он, притягивая меня за талию, — уроки не прошли впустую и ты хорошо отработала моё молчание.

   Он достал из кармана платок и вытер мне рот таким движением, как заботливый родитель вытирает испачкавшегося малыша.

   — Такая скромница, — отчим поднял мой подбородок, вынуждая взглянуть на него, и медленно улыбнулся, отчего бешено колотящееся сердце замерло на мгновение. В глубине синих глаз разгорался новый опасный огонёк.

   — Милая Рози, ты становишься моей любимой игрушкой.

   Когда я спустилась к завтраку на следующий день, Катрин сразу же поинтересовалась, не больна ли я. Я потратила минут тридцать на то, чтобы убрать припухлость глаз, умываясь холодной водой, но вернуть румянец щекам не удалось. Вид был слишком бледный и измождённый после бессонной ночи.

   Я терзала себя до утра, меня разрывали противоречивые эмоции. Хотела Джаральда до безумия, и понимала, что нельзя и дальше будет только хуже, потому что игрушки имеют способность надоедать, а я привязывалась всё сильнее, и чувства становились только глубже.

   В его присутствии тело делалось чужим, непослушным, слишком слабым; дыхание — коротким, прерывистым; мелкая дрожь ощущалась где-то в районе груди; сердце лихорадочно колотилось о рёбра. Я и думать не могла ни о чём кроме, как не выдать себя и не бросить на него слишком нескромный взгляд, как не раскрыться перед умной, проницательной Катрин.

   Они стоили друг друга — мой отчим и мачеха, только в их паре не было противостояния, Катрин прогибалась, она позволяла Джаральду диктовать условия. Наверное, это была её плата за то, что женила его на себе. Но между ними двумя я чувствовала себя словно в жерле вулкана.

   — Вы вчера вернулись вдвоём? — мачеха внимательно посмотрела на меня, понимая, что я не смогу солгать. Раньше она всегда раскрывала мою ложь и приучила не врать ей, в противном случае следовало суровое наказание. Однажды мне досталось несколько ударов палкой по ногам за то, что пыталась скрыть от неё подарок отца, тот самый, который она запретила ему покупать. Это была всего лишь новая заколка, очень красивая, с драгоценными камнями, и слишком дорогая для меня по меркам Катрин. Наказание последовало за то, что (как сказала мачеха) я не просто ослушалась её повеления, но осмелилась солгать и пыталась спрятать заколку.

   — Да, — я водила ложкой по тарелке, размазывая липкую кашу по краям, — его сиятельство привёз меня домой.

   — Я проезжал мимо, когда увидел, как Розалинда поднимается по ступенькам... гостиницы и решил забрать с собой, поскольку уже возвращался в поместье. — Низкий чувственный голос с такими мягкими интонациями и эта короткая пауза, как напоминание о секрете, о том, что случилось вчера. Будто намёк, что он не позволит мне об этом забыть.

   — А как же твоя подруга?

   — Люси поздно приехала, Артур не желал отпускать её.

   — Что же, оно и к лучшему. Незачем тебе ночевать одной в гостинице.

   — Да, конечно. Катрин, можно я проедусь верхом?

   — Ты должна помочь мне, Розалинда, я не могу одна всем заниматься.

   — Я всего лишь на час. Съезжу в соседнее поместье, отвезу Александру приглашение.

   Я умоляюще посмотрела на мачеху. Ну отпусти меня хоть ненадолго, это же просто невыносимо оставаться здесь, в его присутствии, и чувствовать как по телу скользит его взгляд, будто кожи касается обжигающее пламя свечи.

   — Послушай, Розалинда, Александр неплохая партия, но на твоём месте я бы всё же подумала о кандидатуре барона. Сейчас я тебя отпущу, но поразмысли над моими словами.

   — Да, да, я подумаю, — поспешно поднявшись со стула, пожелала всем приятного аппетита и выскользнула за дверь столовой.

   Путь верхом до поместья баронета занимал не дольше тридцати минут. Когда я приехала, меня сразу провели в гостиную, где родители Александра пригласили составить им компанию за утренним чаем. На маленьких тарелочках уже лежали аппетитные крошечные пирожные, аккуратные бисквиты и заварные трубочки с воздушным кремом.

   Ах, как же я любила приходить в гости к баронету Николасу Лидфорду и его очаровательной жене Маргарет. Здесь меня всегда баловали вкусными угощениями в отличие от дома, где мачеха, не желая подвергать себя лишним соблазнам, заодно и мне запрещала есть сладкое. Пирожное перепадало только по праздникам или когда я сама тайком покупала себе одно в сельской кондитерской.

   — Розалинда, милая, как давно тебя не было. Александр сейчас на конюшне осматривает своё недавнее приобретение.

   — Какое приобретение? — я положила на тарелочку маленький бисквит и с любопытством посмотрела на довольную супружескую чету.

   — Я купил мальчику новый фаэтон, — баронет весь светился от гордости, и я представила, как должно быть счастлив сейчас сам Александр.

   — Это так замечательно. Он ведь давно о нём мечтал. А я привезла для вас приглашения. Через две недели Катрин организовывает приём в честь моего семнадцатилетия. Я хотела вручить их вам лично.

   — Это так мило с твоей стороны, дорогая.

   Я протянула белые карточки с позолоченными вензелями, которые вчера сама подписала.

   — Мы будем непременно.

   Маргарет с улыбкой приняла приглашения, а я пригубила чаю из тонкой чашки, когда дверь распахнулась, и в комнату влетел сияющий Александр.

   Светлые волосы были взлохмачены, серо-зелёные глаза горели радостным возбуждением. Юноша прошёл уже до середины комнаты, когда увидел в кресле меня.

   — Лина! — он резко остановился. — Какой неожиданный сюрприз.

   — Доброе утро, Александр.

   Молодой человек широко улыбнулся, подошёл ко мне и поцеловал протянутую руку. С Александром мы были знакомы с детства, и он единственный, кто звал меня этим необычным, лично им придуманным, именем.

   — Как я рад тебя видеть! Ты приехала верхом?

   — Да.

   — Чудесно! Я прикажу слугам отвести твою лошадь домой следом за нами, а сам подвезу тебя в новом экипаже. Не желаешь ли посмотреть?

   — Александр, позволь Розалинде сперва выпить чаю, куда ты так торопишься?

   Алекс едва заметно сморщил нос, но перечить не стал, опустился в соседнее кресло и последующие минут десять делал вид, что принимает активное участие в чаепитии, однако я чувствовала, он ждёт не дождётся, когда мы наконец покинем гостиную. Не желая мучить его ещё дольше, я быстро допила свой напиток, поднялась, поблагодарила хозяев за гостеприимство и вышла следом за молодым баронетом.

   — Ты только взгляни.

   Хозяин чёрного лакированного фаэтона взирал на меня с небывалой гордостью.

   — Быстрый, лёгкий, просто мечта!

   — Он очень красивый, Алекс.

   — Садись, мы сейчас же поедем.

   — Не терпится отвезти меня домой?- я легонько хлопнула сложенным веером по плечу молодого человека, отчего он заметно смутился.

   — Что ты, Лина, мне просто очень хочется его опробовать. Садись же.

   И не тратя больше времени на уговоры, он ухватил меня за талию и поставил на нижнюю ступеньку.

   — Какая же ты лёгкая, с тобой фаэтон будет нестись быстрее ветра.

   Я улыбнулась своему милому соседу и удобно устроилась на мягком кожаном сиденье. Алекс сел рядом и взял в руки вожжи.

   Сперва он только приноравливался к управлению новым экипажем, но потом вошёл во вкус и уже подгонял лошадь со всем азартом горячей юношеской натуры, а я вцепилась одной рукой в сиденье, а другой прижала к волосам шляпку, которую грозило сорвать ветром.

   Когда мы подъезжали к поместью, Александр натянул вожжи, переводя лошадь на шаг, и по широкой ведущей к крыльцу аллее мы поехали уже неспешно и смогли немного поболтать.

   — Ну как? Понравилось?

   — Чудесная поездка. Спасибо, что прокатил.

   — Для меня это удовольствие. А какие у вас новости? Я слышал, твоя мачеха вышла замуж.

   — Верно. Её муж — граф Джаральд Рокон.

   — Как же, наслышан. Скандальная личность.

   — Правда? — меня разбирало любопытство.

   — Он азартный игрок, меткий стрелок и ловкий дуэлянт. К тому же пользуется успехом у женщин. Возможно, поэтому и владеет клинком виртуозно. Ревнивые мужья уже столько раз бросали ему вызов, но пока ни один не прикончил.

   — Неужели? — я с трудом отвела горящий любопытством взгляд от лица Александра, пытаясь принять более равнодушный вид, — значит, он игрок. Наверное, любит крупные ставки.

   — По-разному. Кажется, заядлый картёжник, но при этом я не слышал, чтобы он крупно проигрывал. Умеет поймать момент и вовремя остановиться. Однажды он таким образом облапошил герцога Уорского.

   — Расскажи, — я даже дыхание затаила от любопытства.

   — Сидели они в клубе за картами, пили, казалось, что граф уже совершенно пьян и плохо соображает. У него и карта не шла. А потом, в конце, когда он проигрался подчистую, то в попытке отыграться поставил на кон свой замок, а герцог, соответственно, собственный дом в городе.

   — И?

   — И граф неожиданно выиграл, а герцог был в бешенстве. Так что не дурак твой отчим.

   Пока мы разговаривали, подъехали к самому крыльцу и Александр выпрыгнул первым, а потом вновь обхватил меня за талию и спустил на землю. Краем глаза я успела заметить высокую фигуру у раскрытого окна гостиной. Предположив, что там сейчас находится граф, я приподнялась на цыпочки и потянулась к замершему баронету, легонько коснувшись его губ. Александр наклонился ниже и крепче обнял меня за талию, но я ловко отстранилась. Этого довольно, чтобы показать графу, что я не его игрушка и он не будет развлекаться со мной, когда ему вздумается, а играть чувствами Александра было нечестно.

   — Спасибо, чудесная поездка.

   — Тебе спасибо, Лина, за... компанию.

   — Я буду рада видеть тебя на торжестве.

   Алекс взял мою руку и прикоснулся губами, потом запрыгнул в фаэтон, а я помахала ему на прощанье и быстро побежала в дом.

   На сад опустились мягкие сумерки. Я неспешно шла по дорожке, вдыхая аромат цветов, который ещё ярче ощущался в прохладном вечернем воздухе. Коснувшись ладонью нежной белой лилии, я неторопливо направилась в свой самый любимый уголок. Деревья там росли гуще, и мне он казался более уединённым. Здесь можно было спрятаться от постоянных окриков Катрин, которая сейчас, в преддверии бала, стала не в меру раздражительной.

   Я помогала ей весь день, и всё равно мачеха была недовольна. Ей казалось, всё делается не так или задания выполняются недостаточно добросовестно. Кажется, она хотела сотворить какой-то совершенно идеальный праздник и поразить воображение всех соседей, а может быть, только одного графа.

   Мысли вновь перескочили на отчима, и я разозлилась на себя. Сорвала тонкую веточку и раздражённо хлопнула по подолу платья. Сегодня мы с ним мало виделись, только за обедом, на который в этот раз Катрин пригласила очередных соседей, с гордостью представив им своего мужа. Меня Джаральд вновь не замечал, уделяя всё внимание очаровательной виконтессе и неприкрыто флиртуя со смущённо краснеющей женщиной, чем ужасно злил не только Катрин с виконтом. В порыве ревности, я решила, что граф вполне доволен оказанными услугами и захотел переключиться на другой объект.

   С такими нерадостными мыслями я подошла к скамейке, на которой до сих пор лежала забытая книга, и хотела присесть, когда услышала тихий шорох шагов. Обернувшись, я увидела отчима, который, оказывается, неспешно следовал за мной, но дал заметить себя только сейчас. У меня дыхание перехватило от волнения, но я постаралась не подать вида.

   — Прячешься здесь, Рози? От кого?

   — Вышла прогуляться перед сном. Вы оставили Катрин одну?

   — Ей составляют компанию наши гости, а мне стало слишком скучно, потом заметил, как ты идёшь по саду.

   — Вы следили за мной?

   — Нет. Пошёл следом со вполне определёнными намерениями.

   — Зачем? — в горле внезапно пересохло, особенно когда Джаральд шагнул ко мне.

   — Хотел предупредить.

   — О чём?

   — Я не люблю, когда к моим игрушкам прикасаются другие. — Он скрестил руки на груди и смотрел сейчас на меня так... издевательски. — Пытаешься вызвать мою ревность?

   — Нет. Хочу, чтобы вы поняли, я не ваша игрушка! — решительно вскинула голову, отважно встречая его взгляд, — я имею право выбирать, а в прошлый раз вы меня принудили.

   — Храбрая, Рози, — он улыбнулся и шагнул ближе, вынуждая отступать к дереву, пока я не прижалась к нему спиной. — Бесспорно, это твоё право — выбирать, но, возможно, стоит для начала сравнить, — он наклонился ниже, опираясь одной ладонью о старый дуб — чтобы не ошибиться в выборе?

   Я затаила дыхание и не могла оторвать взгляда от его губ, таких манящих, влекущих, приближающимся к моему рту и замерших в опасной близости. Он коснулся костяшками пальцев подбородка, поднимая чуть выше, приковывая мой взгляд и не отпуская его, будто ждал чего-то.

   Я судорожно вздохнула, едва его ладонь обхватила мою шею, нежно погладив чувствительное местечко прямо у края волос, и непроизвольно закрыла глаза, когда он склонился совсем низко. Я ощутила лёгкое нежное прикосновение, похожее на касание невесомого пёрышка. Следующий поцелуй пришёлся в правый уголок рта, и скользнув по контуру моих губ, граф нежно поцеловал левый краешек.

   Не шевелясь, я впитывала ощущения, что приносили его ласковые почти неощутимые касания. Джаральд вновь отстранился, а я подалась навстречу, и его рука решительно опустилась на мою талию, прижимая так тесно, что я ощутила каждую мышцу сильного тела, вдавливающего меня в жёсткую кору. Запрокинув голову, привстала на цыпочки, пытаясь поймать ускользающие губы, и тогда он мягко прихватил мою верхнюю губу своими, сладко пососал, а когда я открылась навстречу, провёл кончиком языка по зубам, призывая раскрыть рот шире. И я опять подчинилась, увлекаемая его умелой игрой в опасную, но манящую бездну.

   Он дразняще медленно протолкнул свой язык внутрь и ласково обвёл мой по кругу, полизал, дерзко коснулся гладких стенок, будто изучая территорию, провёл по внутренней стороне губ, и я задрожала, балансируя на грани между чувственным и эмоциональным наслаждением. Все ощущения были сосредоточены вокруг его прикосновений. В груди будто разом вспорхнули сотни красочных колибри, щекоча изнутри кончиками трепетных крыльев.

   Со стоном раскрыла рот шире, разрешая ему втянуть мой язык. Он поиграл им немного, нежно сомкнул вокруг губы, а потом отпустил, отчего я вздохнула разочарованно, а граф в ответ легонько прикусил мою нижнюю губку зубами, но этих прикосновений уже было недостаточно. Я опять хотела ощутить его, и сама позвала, прижимаясь ещё теснее, потеревшись о напряжённо вздымающуюся мужскую грудь. И Джаральд откликнулся, страстно, горячо, как я и желала. Он вторгся в мой рот с такой силой, будто испытывал отчаянную жажду и никак не мог насытиться, властно, с нажимом провёл по спинке моего языка, призывая ответить ему, принять брошенный вызов, заставляя сопротивляться его настойчивости, и когда наши языки сплелись, у меня возникло ощущение, подобное испытанному много лет назад, когда я вдруг вылетела из седла при быстром галопе. Чувство головокружительного падения и дрожь в коленях, дыхание перехватило, и вся кровь прилила к голове обжигающей волной, и разум помутился окончательно.

   Я целовалась так страстно, словно в этом была вся моя жизнь. Почти растворившись в нём, чувствуя, как смешалось наше дыхание и без него мне не хватает кислорода, и тело дрожало в лихорадке желания. Я доверилась ему, раскрылась, позволила увлечь себя за грань реальности, устремилась за ним, а он внезапно покинул мой рот, оставляя ноющее ощущение пустоты. Поспешила следом, когда он приглашающе приоткрыл губы, коснулась его рта так, как это делал он. Несмело, а потом уверенней стала ласкать его в ответ, когда он с силой втянул мой язык и больно прикусил его зубами. Ощущение сродни опрокинутому на голову ушату ледяной воды. Вскрикнув, я отшатнулась прочь, больно стукнувшись затылком о дерево, подняла на него ошеломлённый взгляд и натолкнулось на опасный огонёк, ярко-горящий в холодной глубокой синеве.

   — Это твоё наказание, мотылёк, чтобы не вздумала больше дразнить меня.

   Он выпустил мою талию, отвернулся и неспешно зашагал по дорожке к дому, пока я стояла, вцепившись пальцами в грубую кору, удерживаясь из последних сил, пытаясь не сползти на землю, ощущая, как горят зацелованные до боли губы, как пощипывает язык и рот наполняет солоноватый привкус крови.

 

ГЛАВА 4. Подарок

   Вся последующая неделя пронеслась в череде бесконечных приготовлений. На моё счастье, граф уехал в свой замок (его там ждали какие-то неотложные дела), и я смогла выдохнуть и расслабиться настолько, что даже не так остро, как раньше, реагировала на окрики Катрин.

   Один раз ко мне приезжал Александр, но у меня было недостаточно времени, чтобы подольше пообщаться с ним. Мы лишь недолго прогулялись по саду, обсудили новых лошадей, что молодой баронет собирался купить на ближайшем аукционе, поговорили о большой осенней охоте, до которой оставалось ещё полтора месяца, и породистой гончей, чьих щенков Александр не так давно купил у одного из своих друзей. Затем баронет уехал, а я вернулась к своим делам.

   С начала следующей недели стали подъезжать родственники. И первыми, кто почтил наш особняк своим присутствием, оказались ненавистные кузины-близнецы. С этими противными девчонками мы не ладили с самого детства. Они были старше меня на три года и уже давно благополучно вышли замуж, однако это нисколько не мешало им продолжать дразнить меня при каждой новой встрече.

   Когда мы были маленькими, они частенько подстраивали мне различные каверзы, и им это всегда удавалось, поскольку действовали сёстры заодно, а мне из-за их возмутительных проделок доставалось от мачехи. Я полагала, со временем что-то изменится, однако чем старше близнецы становились, тем более изощрёнными делались их уловки. Даже не знаю, отчего они так не любили меня, но их приезд не сулил ничего хорошего, хотя праздник и был организован в мою честь.

   Чинно поприветствовав меня при выходе из экипажа, сёстры принялись благодарить Катрин за приглашение, а потом изъявили желание, чтобы я проводила их в комнаты, так как мы слишком давно не виделись. Попытавшись переложить эту честь на плечи слуг, я получила строгий выговор от мачехи за то, что не проявляю должного радушия к гостям, и с тяжёлым сердцем пошла вслед за кузинами. Мелани и Полин утянули меня в одну из своих спален и быстренько избавились от масок благовоспитанных девиц.

   — Ну-ка, ну-ка, Колючка, дай на тебя посмотреть. — Колючкой сёстры прозвали меня ещё в детстве, исказив таким образом красивое имя, данное мне при рождении, и постоянно пользовались этим прозвищем, зная, как оно меня обижает. — Да неужто у тебя бёдра округлились, да ещё грудь появилась? Господи, а мы думали, так и останешься плоской, как доска. Полин, ты взгляни, каким Колючка бюстом обзавелась.

   Полин грубо схватила меня за плечи и развернула к себе, со вниманием рассматривая скромное декольте моего нового платья.

   — Это ты называешь грудью, Мелани? Да здесь смотреть-то не на что.

   Мне показалось, что в голосе Полин прозвучала зависть. Раньше кузины действительно могли похвастать чудесными формами: высокой грудью, тонкой талией и широкими бёдрами; но в последнее время сестры раздобрели. — Фигура у тебя не ахти. Тощая, как мальчишка, только по платью от парня и отличишь.

   — Ладно, Полин, не издевайся так над бедняжкой, её можно только пожалеть. Что поделаешь, если ей до нас далеко?

   И Мелани обвела руками свою грудь, которая практически выскакивала из-за корсажа платья, и бёдра, казавшиеся столь пышными, что даже у несколько располневшей в последние годы Катрин они выглядели уже. А талию, на мой взгляд, прилично утянули корсетом.

   — Мне кажется, дорогие кузины, вы сильно поправились за время своего замужества. Думаю, с поварами вам повезло.

   — Ах вот как? — Полин нависла надо мной, злобно глядя в глаза. Ростом кузины тоже были выше, и я на всякий случай отступила назад. — Нам и с мужьями повезло. Они, по крайней мере, не такие старые, как замечательный кузен твоего отца.

   — А при чём здесь кузен?

   — А ты не знаешь? — голосок Мелани источал яд. — Полин, кажется, Колючка не знает, что задумала Катрин.

   — Что она задумала? — в сердце потихоньку закрадывалась паника.

   — Сговорилась с бароном, что до твоего замужества вы с ней поживете в поместье. А еще угадай, кто жених? — Полин сладчайше улыбнулась.

   — Ты не думала, почему вас до сих пор не выкинули отсюда? — Мелани откровенно издевалась. — Барон мог вступить в права наследования ещё два года назад, после смерти твоего отца, а он продолжает жить в своём городском доме. При этом не раз заявлял, что желал бы переехать на лоно природы. — Мелани обидно рассмеялась. — Теперь ты поняла, наконец?

   — Мачеха договорилась с кузеном отдать тебя за него замуж, чтобы её не выгнали из поместья. — торжествуя, подвела итог Полин.

   Мне стало очень и очень плохо. Я с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Это ведь не может быть правдой? Или всё же... Но я не хочу! Барон ужасен, совершенно ужасен!

   — А теперь, — Полин нежно улыбнулась, — когда истёк срок траура, браку ничто не помешает. И о нём точно объявят на предстоящем торжестве.

   — Катрин нет смысла выдавать меня за барона, она сама недавно вышла замуж, теперь у неё есть новый дом.

   — Ах, конечно, замуж. А где, кстати, твой таинственный отчим? Мы так много слышали о нём. Или Катрин его прячет?

   — Он уехал.

   — Жаль, но, надеюсь, скоро вернётся? Нам не терпится познакомиться с новым родственником, — Мелани кокетливо поправила причёску, а Полин всё ещё посмеивалась.

   — На твоём месте, я бы уже готовилась к свадьбе с бароном. Вряд ли Катрин откажется от своих слов.

   Приезда барона я теперь ждала с ужасом. Причин не верить сёстрам я не видела, а Катрин вполне была способна на подобный поступок. То-то она столь настоятельно рекомендовала мне рассмотреть кандидатуру Вильяма Лаунета.

   Чуть позже я окончательно утвердилась в этой мысли, когда в комнату прибежала служанка и передала указание от мачехи привести себя в порядок, чтобы встретить барона. Я сделала всё, как хотела Катрин, нарядившись в одно из четырёх новых платьев, доставленных в поместье пару дней назад.

   Признаться, я была поражена щедростью мачехи (раньше по отношению ко мне она проявляла повышенную бережливость) и с восхищением рассматривала новые наряды, купленные взамен старых узких платьев. Они просто идеально сели на мою фигуру. Катрин заявила, что это и есть подарок на день рождения, и только теперь мне стала ясна причина, подвигшая мачеху на подобные траты.

   Спустившись, я встала рядом с Катрин у ступенек крыльца, наблюдая, как подъезжает старая карета, украшенная фамильным гербом. Слуга подбежал, отворил дверь и помог барону выбраться наружу.

   Невольно я окинула будущего мужа новым оценивающим взглядом. Господи, да он ведь настоящий старик! Невысокого роста, с внушительным пузом, поседевшими и поредевшими волосами, на лице морщины, а кожа желтоватого оттенка и в пигментных пятнах.

   — Дорогая Катрин, вы обворожительны, — барон склонился над рукой мачехи, а потом повернулся ко мне. И вот от этого взгляда сердце ушло в пятки. Вильям смотрел на меня так, словно я уже стала его собственностью. Он изучал мой внешний вид столь оценивающе, что захотелось спрятаться за спину мачехи.

   Внезапно вспомнились его визиты в наш дом в пору, когда был жив отец. Я в то время еще не воспринимала его комплиментов, в которых он подчеркивал, что я необычайно очаровательное и милое дитя, но даже тогда мне не нравилось, как он подолгу сжимал в своей ладони мою, как темнел его взгляд и наполнялся особым предвкушением — именно так люди смотрят на очень аппетитное блюдо.

   Теперь же барон склонился над моей рукой, и я с трудом удержалась от того, чтобы не зажать нос. Кажется, Вильям разделял мнение многих стариков, которые до сих пор считали, что ежедневно принимать ванну, вредно для здоровья. Кисловатый запах мочи и немытого тела, кое-как приглушённый сильным ароматом слишком резких духов, сбивал с ног. Меня едва не стошнило, но, к счастью, барон отстранился. Глядя на меня с настоящим голодом в светло-голубых глазах, он проговорил:

   — Розалинда, вы стали еще прелестней. Ах, это очарование юности! Нетронутая свежесть, подобная чистоте готового распуститься бутона. От вас невозможно отвести взгляд.

   — К чему же отводить, барон, — раздался голос мачехи, — любуйтесь, этого вам никто не запретит.

   И они вдвоём рассмеялись, словно шутка была на редкость удачной. Я уже хотела отговориться срочным делом и уйти в дом, когда на аллее появился всадник. Мачеха радостно вскрикнула, а мои ноги приросли к земле. В стремительно-приближающемся к крыльцу наезднике я узнала отчима. Сердце забилось в груди с удвоенной силой и не желало умерять свой бешеный стук, а на губы просилась глупейшая счастливая улыбка, которую я сдерживала с огромным трудом.

   Джаральд спрыгнул с лошади, решительным шагом подошёл к нашей маленькой группе и остановился рядом с мачехой, попросив представить его гостю. Мне было так невыносимо смотреть на довольное лицо Катрин, когда она говорила барону о своём муже. За что она так со мной? Это ужасно, это просто невозможно видеть рядом Джаральда и Вильяма и невольно сравнивать высокую, подтянутую и гибкую фигуру отчима с этим жирным индюком. Мне хотелось убежать к себе в комнату и разрыдаться в подушку, проклиная всех тех, кто имел право распоряжаться моей жизнью и навязывал мне этот чудовищный выбор.

   Пока мужчины обменивались приветствиями, я попросила у Катрин разрешения уйти, сказав, что с самого утра чувствую головную боль и мне необходимо немного отдохнуть. Не ожидала, что мачеха так легко согласится, однако приезд Джаральда подействовал на неё совершенно волшебным образом, и меня благосклонно отпустили, напутствовав отдохнуть до вечерних развлечений. Катрин даже сказала, что всех прочих гостей она поприветствует сама.

   Я вошла в ярко освещённую гостиную, полагая, что смогу побыть здесь одна какое-то время. Через раскрытые окна из сада долетал весёлый смех. Кажется, гости затеяли очередную игру. После ужина, на котором мне пришлось сидеть рядом с бароном и слушать его пространственные речи о том, как одиноко холостяку живётся в большом доме, как не хватает этому дому хорошей хозяйки, что слуги совершенно распоясались, я действительно почувствовала ту самую головную боль, про которую говорила Катрин. Принимать участие в играх не хотелось, однако запереться у себя мачеха бы мне не позволила. Я направилась к окну, взглянуть на играющих, и резко затормозила на полпути, заслышав окликнувшего меня барона.

   — Милая Розалинда, как я рад, что вы решили составить мне компанию.

   Мужчина с трудом поднялся из мягкого кресла у камина и пошёл ко мне, а я сделала шаг назад и замерла, упёршись в маленький круглый столик.

   — Сегодня чудесный вечер. Может, хотите прогуляться по саду?

   — Я бы с огромным удовольствием, барон...

   — О, прекратите. Зовите меня просто Вильям.

   — Я... я сегодня неважно себя чувствую целый день, Вильям. Извините меня.

   — Ничего страшного. Достаточно и того, что вы составляете мне компанию сейчас, — мужчина встал слишком близко и протянул руку, поднимая мой подбородок. — Дайте немного полюбоваться вами, Розалинда, вы ещё больше похорошели с момента прошлой встречи.

   Он склонился её ниже, а я откинулась назад, пытаясь избежать его прикосновений. От резкого запаха духов голова разболелась сильнее.

   — Мне непременно хочется выразить своё счастье от нашей встречи. Вы ведь не против нежного родственного поцелуя?

   — Не нужно, барон! — я резко рванулась в сторону, зацепилась ногой за тяжёлую ножку столика и упала на пол.

   — Розалинда! Вы в порядке? — в голосе барона послышалось волнение. Он попытался наклониться ко мне, желая помочь, но Вильяму мешал его большой живот.

   — Я в порядке, я сама, — попытавшись встать, охнула от резкой боли в лодыжке.

   — Что с вами?

   — Кажется, подвернула ногу.

   — Я позову слугу. Подождите...

   — Что-то случилось? — негромкий голос отчима привлёк наше внимание, а сам Джаральд неспешно вошёл в гостиную сквозь раскрытое окно. Холодный взгляд с кроющейся в нём усмешкой скользнул по мне, растянувшейся на полу, и барону, замершему в полупоклоне.

   — Розалинда повредила ногу, — барон, шумно дыша, выпрямился. — Нужно позвать слуг.

   — Не волнуйтесь, Вильям, я сам отнесу Розалинду в её комнату и велю слугам принести всё необходимое.

   Джаральд приблизился, а я переводила взгляд с него на барона, не зная, стоит ли начинать протестовать и отбиваться, но решила, что столь явная демонстрация слишком сильных эмоций может навести Вильяма на подозрения. Отчим опустился рядом на одно колено, взял меня на руки и легко поднялся, крепко прижав к своей груди.

   Он стремительно вышел из гостиной и, велев слуге в холле принести льда в мою комнату, стал быстро подниматься по лестнице. Я старалась не шевелиться, отвернула голову к его плечу, пытаясь не встретиться с ним взглядом, и лежала в его руках тихо-тихо, наслаждаясь ароматом его густых блестящих волос, почти касавшихся моей щеки.

   Я наконец получила возможность обнять эти широкие плечи, и очень легко коснуться кончиками пальцев напрягшихся мускулов, о которых грезила ещё с тех пор, как увидела его полуобнажённым на берегу озера. Тепло мужских рук, сжимавших моё тело, ощущалось даже сквозь слои ткани. Я затаила дыхание, потому что от запаха его кожи стала кружиться голова. Почти не дышала и не прижималась теснее, чтобы он не почувствовал, как сильно колотится моё сердце. Граф тем временем быстро поднялся на второй этаж и толкнул дверь в спальню, занёс меня внутрь и бережно уложил на кровать.

   — Что случилось, Рози? Где болит?

   — Лодыжка, — негромко ответила, откидываясь на подушки.

   Отчим осторожно снял с больной ноги туфельку. Когда он нежно прикоснулся к щиколотке кончиками пальцев, у меня мурашки побежали по коже.

   — Нужно снять чулок, так легче осмотреть ногу.

   — Стойте, — я протестующе дёрнулась, пытаясь остановить его руки, медленно заскользившие вверх по ноге туда, где к чулку крепились подвязки. — Я сама сниму. Отвернитесь, пожалуйста.

   — Отвернуться? — граф взглянул на меня с неприкрытым изумлением, а потом громко рассмеялся.

   — Рози, Рози, ты не перестаёшь удивлять. Один шаг вперёд и два назад? Смущаешься снять передо мной чулок, а стягивать с меня брюки не смущалась?

   У меня лицо заалело от его слов. Он, бесспорно, был прав, но только в тот раз я проявляла инициативу, и он ко мне не прикасался, к тому же тогда легко было прикрыться его шантажом, а сейчас, если отчим начнёт меня раздевать, то боюсь, что не совладаю с собой и выдам собственные чувства.

   Ощущение от его прикосновений было сродни капле горячего воска, упавшей на обнажённую кожу — короткая жаркая боль пробегает от обожжённого места по всему телу и быстро проходит. Даже болезненные ощущения в ноге были намного слабее и почти не замечались мной.

   Необходимо немедленно взять себя в руки и вспомнить, как он обидел меня в прошлый раз во время поцелуя. Нельзя подпускать Джаральда слишком близко, иначе будет очень больно. Рядом с ним чувствую себя так, словно иду по краю опасной пропасти, и всего один неосторожный шаг, и я сорвусь вниз и погибну.

   — Рози, — граф покачал головой, — к чему это притворное смущение, если я видел, как ты купалась в озере... без одежды.

   — Ох, — я судорожно сглотнула, — вы не должны были смотреть. Нельзя было идти за мной.

   — Я не знал, куда ты пропала, всего лишь хотел проследить, что ничего плохого не случилось, когда услышал плеск воды, а потом — он вдруг понизил голос до хрипловатого шёпота, — не смог оторвать глаз.

   Я резко выдохнула, попавшись в плен его потемневшего взгляда.

   — Гладкая кожа, Рози, по оттенку напоминающая густые сливки. Такая чувствительная, что от лёгкого дуновения ветра по ней пробегают мурашки. Тёмные блестящие волосы, укутавшие тело и открывшие взгляду только нежную соблазнительную грудь с розовыми сосками, к которым нестерпимо хочется прижаться ртом и ласкать языком, пока они не превратятся в твёрдые сладкие вершинки.

   Я покачала головой, пытаясь остановить его, и совсем перестала дышать. Страстное томление, сжавшее грудь, мягкими волнами разлилось по телу, и я даже не шевельнулась, когда его пальцы проникли под юбку и коснулись завязок. Он смотрел мне в глаза, не отводя взора.

   — Эта тонкая талия, Рози, которую можно сжать двумя ладонями, прижимая тебя крепче к себе, накрывая собой твоё тело. А эти искусительные бёдра, гладкие, словно самый дорогой шёлк. Их так приятно ласкать и нестерпимо хочется поцеловать.

   Он провёл пальцами по внутренней стороне бедра, и я вздрогнула и задышала часто-часто, невольно раскрыв губы, пытаясь захватить пересохшим горлом как можно больше воздуха.

   — Такая чувствительная и страстная... — шептал Джаральд, оттягивая пальцами краешек чулок, касаясь кожи и посылая горячие разряды пробегать по всему телу. Нежно и мучительно медленно он стал тянуть чулок вниз, проводя ладонью по ноге, пока не спустил его до самой щиколотки. О, боже! Мои ощущение сейчас были слишком похожи на те, что испытываешь прежде, чем достигнуть самой вершины удовольствия.

   — Мне нравится прикасаться к тебе, чувствовать, как ты дрожишь, как пытаешься убежать, но не можешь.

   Он поднёс мою щиколотку к губам, обвёл языком хрупкую косточку, медленно провёл кончиком по краю стопы, втянул в рот большой палец и легонько прикусил его. Я закрыла глаза, не совладав с собой, выгнулась в пояснице, сминая пальцами покрывало, и застонала едва слышно. Боже, если чтобы избавиться от этого влечения мне нужно умереть, то предпочитаю расстаться с жизнью прямо сейчас, потому что сил сопротивляться больше нет.

   Стук в дверь меня спас. Слуга принёс лёд, но прикладывать его стоило не к ноге, а к пылающей груди, в которой словно бочку с порохом подожгли, и фитиль медленно тлел, подводя опасную искру к самому сердцу. От нестерпимого жара больно становилось всему телу.

   — Кажется, Рози, — невозмутимым тоном продолжил граф, словно и не он сейчас говорил со мной этим невероятно соблазнительным, слегка хрипловатым голосом, — твоя нога почти не пострадала, лишь несерьёзное растяжение. Компресс со льдом снимет отёк.

   Как же Катрин все это организовала? Я задавалась этим вопросом, проходя по коридорам и наталкиваясь на снующих повсюду слуг. Гостей было столько, что все спальни оказались заняты, и пришлось открыть и подготовить нежилые покои на третьем этаже.

   Как-то не верилось, что все торжество затеяно ради меня. Ещё больше я усомнилась в этом, когда узнала, что Катрин собирается организовать малую охоту через день после праздника. Всё больше складывалось впечатление, что мачеха так старается ради себя и графа. Сейчас у неё появилась великолепная возможность показать всему свету своего красавца-мужа, и она собиралась заявить во всеуслышание, что Джаральд принадлежит именно ей.

   Катрин не отходила от отчима ни на шаг, постоянно вовлекала его во всевозможные игры и забавы, не давая графу заскучать ни на минуту. Кажется, она поставила своей целью развлекать мужчину, чтобы он не только осознал какая у него чудесная жена, но и устал так сильно, чтобы не затевать от скуки мелких интрижек.

   Что касается меня, то я старалась не попадаться никому на глаза, поскольку попросту терялась в этом море незнакомых лиц, которые льстиво улыбались при встрече, приносили мне поздравления с грядущим днём рождения и не уставали восхищаться моей радушной, обаятельной и невероятно заботливой опекуншей (сколько сил она потратила ради удовольствия падчерицы).

   Кроме всего прочего, оставшиеся до бала дни я старательно избегала оставаться наедине с бароном, и пока мне это удавалось.

   Наконец наступил праздничный день. С самого утра служанки занимались моим внешним видом, подготавливая к вечернему торжеству. Как же я была счастлива передохнуть немного, когда в дверь спальни постучали, и вошла моя драгоценная Люсинда.

   — Роуз! Дорогая, с днём рождения! — подруга подбежала и стиснула меня в объятиях, грозя порвать тонкую батистовую рубашку, в которую я была облачена, пока горничная мазала меня всевозможными кремами, делала маску на волосы, плечи и шею.

   — Ой, да ты вся скользкая, словно маслом намазали.

   — Так и есть. Это маска для улучшения состояния кожи.

   — Роуз, поболтаем немного? Раз ты всё равно нанесла маску, то служанки тебе пока не нужны?

   Я кивнула девушкам, и они покорно вышли за дверь, оставив меня с подругой.

   — Роуз! Я так боялась приезжать сюда. Опасалась даже написать тебе письмо.

   — Ты из-за того происшествия?

   — Да. Я думала твой отчим нас раскроет!

   — Нет, Люси, он никому не рассказал.

   — Почему?

   — Он дал мне обещание, потому... потому что понял, мы не хотели ничего дурного.

   — Понял?

   — Да.

   — Роуз, как же нам повезло!

   — Ты больше не общалась с Джанет?

   — Что ты! Я теперь опасаюсь ездить в Меррингтон. Хотя если граф никому не сказал...

   — Люси, забудь об этом. Это может плохо кончиться.

   — Ты права, права. Давай забудем об этом. Лучше взгляни, что я тебе привезла в подарок.

   Подруга достала из-за спины небольшую шкатулочку и протянула мне. Я аккуратно повернула хитроумный замочек и открыла крышку. Внутри на бархатной подушечке лежали прекрасные серьги с бриллиантами, чьи камни заиграли разноцветными искрами в лучах солнца.

   — Это от нас с Артуром, дорогая. Ты сможешь надеть их на торжество. Я знаю, что у тебя совсем мало собственных драгоценностей, а эти серьги тебе очень пойдут.

   — Спасибо, Люси. Они удивительно красивые!

   Ещё некоторое время мы с подругой поболтали относительно самого торжества, а потом она убежала готовиться к пикнику. Днём был запланирован большой выезд в лес, там на поляне уже установили огромный шатёр, призванный защитить гостей от палящих лучей солнца, а внутри были расстелены ковры с грудой мягких подушек, на восточный манер. Для остальных желающих слуги постелили покрывала на зелёной травке. Неподалёку установили походную кухню, где на вертелах жарилось мясо, на угольях запекалась рыба, на широких столах разделывались овощи и готовились всевозможные угощения.

   Катрин решила, что праздничный обед на природе намного лучше привычной трапезы в поместье, а поэтому мне пришлось принимать ванну, смывая с тела маску, а потом переодеваться в лёгкое голубое платье, корсаж которого был расшит мелкими синими цветочками. Я надела красивую шляпку, украшенную букетиком незабудок, и абсолютно новые шёлковые чулки, купленные специально под это платье. Катрин по щедрости просто превзошла саму себя.

   Гости отправились на пикник в колясках, но в основном дамы, большинство же мужчин предпочло ехать верхом. Когда мы прибыли на поляну, Катрин лично проследила за тем, чтобы все устроились на отведённых для каждого гостя местах, согласно занимаемому в обществе положению.

   Меня усадили в шатре так, чтобы каждый желающий мог подойти и поздравить. И пусть большинство подарков уже были разложены в комнате поместья, где любой мог полюбоваться ими, но некоторые из наших родственников предпочли подарить небольшие, как они говорили «милые пустяки» именно сейчас. Я только и делала, что беспрестанно улыбалась и кивала, не забывая любезно благодарить дарителей и восхищаться изящными заколками, серебряными шпильками для волос, новой красивой шляпкой, набором для письма, шкатулкой для дамских мелочей из красного дерева и прочими дарами, среди которых даже оказалась цветочная ваза.

   Отравляло ощущение чудесного праздника присутствие барона, которого Катрин будто нарочно посадила рядом со мной. Этот ужасный мужчина постоянно рассказывал какие-то истории из своей бурной молодости, вероятно, стремясь произвести на меня впечатление своими бесчисленными победами. Кажется, он до сих пор считал себя прирожденным ловеласом и не сомневался, что я тихо млею от его внимания. Вильям постоянно отвешивал какие-то витиеватые комплименты, не забывая каждый раз наклониться поближе и будто ненароком коснуться меня.

   Ближе к середине обеда я утомилась от его общества настолько, что под предлогом какого-то важного вопроса, который срочно нужно спросить у Люси, поднялась со своего места и убежала к подруге, весело проводящей время на поляне рядом со своим женихом и ещё несколькими знакомыми мужчинами. Они не спешили покидать общество милой и очаровательной леди Люсинды несмотря на присутствие рядом с ней будущего мужа. Мой приход был встречен галантными полупоклонами и улыбками, мне перепало немало комплиментов на пару с подругой и даже несколько стихотворных поздравлений. От Люси я не отходила до самого возвращения домой.

   Один раз я заметила проходившего неподалеку графа, который даже не посмотрел в нашу сторону, поскольку его внимание было всецело поглощено некой блондинистой маркизой, овдовевшей чуть больше года назад. Дама намертво прилипла к Джаральду, беззастенчиво строила ему глазки и отчаянно флиртовала.

   Чуть позже я заметила, как Катрин, до этого бросавшая косые взгляды на милую парочку, что-то приказала одной из служанок. Спустя несколько минут, девушка, обносившая гостей шампанским, «совершенно случайно» пролила полный бокал на платье маркизы, чем повергла бедную даму в состояние шока. Служанке здорово досталось от Катрин, которая демонстративно распекала девушку на глазах блондинки, а когда маркиза повернулась к ней спиной, злорадно улыбнулась.

   Домой мы все вернулись, когда солнце начало клониться к закату. Вечером нас ожидал грандиозный бал, а пока дамам и кавалерам полагалось немного отдохнуть.

   Воспользовавшись тем, что все разошлись по своим комнатам, я решила пройтись по саду и просто побыть в одиночестве. В комнате уже ждали служанки, собиравшиеся вновь заняться моим внешним видом, поэтому хотелось хотя бы чуточку свободного времени, чтобы немного отдышаться. Все-таки я не привыкла находиться в окружении такого количества людей и так много разговаривать.

   На лужайке возвышался высаженный по приказу Катрин лабиринт. Высокие кусты были с меня ростом, а потому увидеть расположение ходов не представлялось возможным. Меня вдруг обуяло чисто детское желание зайти внутрь и постараться найти выход. Повинуясь этому капризу, я вошла в первый проход и повернула налево. Ходы были достаточно широкими и выводили в небольшие пространства, напоминавшие собой уютные зеленые комнатки, с установленными по периметру белыми колоннами. Я побродила некоторое время по лабиринту, сворачивая то в одном направлении, то в другом, пока не захотела вернуться в свою комнату.

   Выход искала минут десять и никак не могла определить, в какой он стороне. У меня уже возникла идея взобраться на одну из низких колонн, которые доходили до пояса, чтобы взглянуть на запутанные ходы сверху, когда вдруг услышала тихий смех. Торопливо направившись в сторону, откуда до меня донеслись звуки, я наткнулась на Джаральда, собственной персоной, беседовавшего в уютном зеленом закутке с моей дорогой Люси. От удивления я застыла на месте, позабыв о том, что собиралась узнать, как выбраться из лабиринта, а веселые собеседники вдруг замолчали.

   — Роуз, дорогая, я думала, ты уже отдыхаешь.

   — Решила немного погулять, прежде чем вернуться в комнату.

   — Да, я тоже. Захотелось осмотреть лабиринт, и я заблудилась. Пришлось звать на помощь.

   — Я услышал твою очаровательную подругу, Рози, и поспешил на выручку.

   — Вы так галантны, граф. — Люси игриво улыбнулась, а я опустила голову, избегая встречаться взглядом с подругой, поскольку мне совершенно не нравилось видеть ее рядом с отчимом, так же как и то, что они тут стояли абсолютно одни. Если граф соблазнит еще и Люсинду, мое сердце не выдержит.

   Внезапно откуда-то снаружи долетел чужой голос, звавший Люси по имени.

   — Ой, это Артур, мне нужно бежать. Было так приятно пообщаться с вами граф, — Люсинда присела в изящном реверансе, кокетливо улыбнувшись отчиму, и приветливо помахала мне. — А в какой стороне выход?

   — Идите в этом направлении, сначала прямо, а потом сверните два раза направо.

   — Благодарю вас, — подруга поспешила к жениху, а отчим повернулся ко мне. Я старательно делала вид, что у меня все превосходно. Как могла скрывала досаду, направленную в первую очередь на себя саму, потому что вид графа, смеющегося вместе с моей лучшей подругой и этот призывной огонек в ее глазах, вызвали дикий приступ ревности.

   — Рози, с днем рождения.

   — Спасибо, — я изобразила на лице улыбку и собралась направиться следом за Люсиндой. Когда проходила мимо отчима, Джаральд неожиданно поймал меня за талию.

   — Куда так торопишься?

   — Мне нужно отдохнуть перед балом.

   — Я хотел преподнести небольшой подарок, ведь еще не поздравил тебя сегодня.

   «Вы были слишком заняты флиртом с прелестными вдовушками», — хотелось заметить мне, но, естественно, я промолчала.

   — Это тебе, Рози, — граф вынул из нагрудного кармана коробочку, раскрыл её и достал тонкий золотой браслет, украшенный искусно выполненными розочками, усыпанными небольшими розовыми бриллиантами.

   — Позволь, я застегну, — отчим взял мою руку и стал застегивать браслет на запястье, а я смотрела на подарок, прикусив губу от разочарования. Украшение было очень красивым и очень дорогим, вот только похожие браслеты отцы моих подруг по пансиону дарили дочерям несколько лет назад, когда тем исполнялось по десять — одиннадцать лет. Этот великолепный образец ювелирного искусства выглядел именно так, что его впору было вручить невинному ребенку, а вовсе не девушке, которой уже давно пора замуж.

   — Тебе не нравится? — отчим заставил меня поднять голову и взглянуть на него.

   — Он чудесный, граф, спасибо за подарок.

   — Рози, — Джаральд покачал головой, — врать ты не умеешь. Так что тебе не нравится?

   — Он замечательный, просто немного... немного больше подходит маленькой девочке.

   — Да? — граф сделал вид, что очень удивился. — Рози, я не думал, что ты будешь этим недовольна. Ведь в последнее время ты вела себя именно как маленькая девочка.

   — Что? — теперь пришел мой черед удивляться.

   — Именно маленькие девочки любят притворяться и скидывать на плечи взрослых вину за собственные поступки.

   — О чём это вы?

   — Ну а как же слова о том, что я тебя заставил, или твои игры с милым другом Александром, или эти забавные попытки убежать от меня и сделать вид, что я злой, нехороший отчим, который заставляет тебя совершать ужасные вещи против твоей воли.

   — Но вы ведь шантажировали...

   — Но тебе понравилось.

   Я покачала головой, отступив от Джаральда на шаг, и уперлась спиной в колонну.

   — Вот видишь, ты еще маленькая девочка, Рози, взрослые женщины не боятся собственных желаний.

   Он так усмехнулся уголками губ, что мне стало ужасно обидно.

   — Я вовсе не маленькая девочка!

   — Правда? — я невольно поежилась, увидев на его лицу эту знакомую хищную улыбку. — Так ты уже взрослая, Рози? Достаточно взрослая, чтобы принимать взрослые подарки?

   Я кивнула, но больше от растерянности, и заметила выражение торжества, мелькнувшее в его глазах.

   — Тогда позволь мне поздравить тебя по-настоящему.

   С этими словами граф подхватил меня за талию и усадил на вершину белой колонны. Я только вскрикнула и вцепилась пальцами в резной барельеф, пытаясь не упасть с покачнувшей опоры.

   — Что вы... — не успела закончить мысль, как граф закрыл мне рот поцелуем. Пришлось крепко-крепко сжать пальцы, потому что голова вдруг закружилась. Как у него каждый раз получалось целовать меня так, что я погружалась в страстный дурман и переставала воспринимать происходящее? Спустя несколько мгновений ощутила, как его рука, успевшая проникнуть под юбку, отвела край панталон и коснулась меня между ног, ласково надавив на жаркую пульсирующую точку. Я что есть силы свела бёдра и вновь покачнулась на дрогнувшей колонне.

   — Тише, Рози, — граф отстранился, шепча в раскрытые губы, — иначе ты упадёшь, а я не успею подхватить. — Он убрал руку, поднёс пальцы ко рту и с удовольствием облизал, с улыбкой поймав мой ошеломлённый взгляд. — Такая сладкая, Рози.

   В следующий миг отчим быстро опустился на колени, поднял пышные юбки, а его руки ловко стянули и отбросили в сторону кружевные панталоны. Я с невероятным трудом сдержала крик, когда в самом чувствительном месте меня коснулись его губы.

   — Остановитесь... — это единственное, что удалось простонать прежде, чем я сошла с ума от ласковых и откровенных прикосновений его горячего языка.

   — Божеее... — я закусила губу и откинула назад голову, пытаясь немного прояснить затуманенный разум, ощущая, что туго-зашнурованный корсет нового платья вот-вот станет причиной моего обморока. Мне не хватало воздуха, мне было ужасно горячо, я пылала и сгорала в огне, а рот Джаральда творил совершенно невообразимые вещи там, где я сама прикасалась всего один раз.

   Он сперва ласково и мягко коснулся языком, расслабленно провёл им сверху вниз, и от головокружительных ощущений я едва не раскрошила сжатый пальцами камень. Джаральд будто вздумал пощекотать меня там, но делал это так чувственно, что тянуло не смеяться, а кричать от удовольствия. Я жутко боялась, что меня кто-нибудь услышит, потому что с каждым движением его губ, стонать хотелось всё громче, а пошевелиться я не могла, каждое покачивание отзывалось дрожью в неустойчивой колонне.

   Граф меж тем и не думал останавливаться, совершая свои нежные и дразнящие прикосновения, медленно, ритмично и с наслаждением, отчего моё возбуждение становилось всё сильнее. Не знала раньше, что мужчины тоже могут ласкать женщин таким образом. Мне казалось, что под кожей нарастает нестерпимый жаркий зуд, а все тело покрывается мурашками. Воздух вокруг казался слишком липким и вязким, им невозможно было дышать.

   — Ааа... — я всё-таки не удержала крик, когда его действия стали более настойчивыми, а медленные движения языка ускорились.

   Теперь граф перешёл к настоящим ласкам, раскрыв пальцами губы и вырисовывая внутри небольшие восьмёрки. Я задрожала, лихорадочно задышала, а Джаральд усилил нажим, а его напряжённый язык уже переместился в самый центр, облизывая чувствительный бугорок с обеих сторон. Граф нежно обхватил его губами, аккуратно покатал вправо-влево, и стал сладко посасывать, а потом совершенно неожиданно скользнул языком в узкую щелку, совсем неглубоко, но я вздрогнула всем телом. Джаральд же вернулся к прежнему способу ласки, с нажимом проводя языком и всё наращивал темп, заставляя меня стонать и ломать ногти о белый твёрдый камень.

   Я хотела попросить его остановиться, мне стало плохо, настолько, что, кажется, готова была сейчас умереть. Страх и острое блаженство накрыли с головой. Что если меня кто-то услышит? Ведь я не могла больше сдерживаться и вырваться тоже не могла, иначе оказалась бы в тот же миг на земле. Истёртые о камень ладони горели, кожу саднило, и хотелось оттолкнуть его голову, прекратить ласки, от которых сердце, казалось, вот-вот остановится. Я судорожно дышала, борясь с безумным головокружением, а Джаральд, будто почувствовав моё состояние, остановился сам.

   — Нет! — не понимаю, как у меня вырвался этот стон, ведь следовало сказать совершенно обратное.

   Граф шепнул в ответ:

   — Попроси меня, Рози.

   Не знаю и объяснить не могу, почему я в тот же миг умоляюще простонала:

   — Не останавливайся, Джаральд, пожалуйста.

   И он вдруг накинулся на меня, лаская теперь так страстно и интенсивно, что это стало последним толчком, и я зажмурилась, потеряв связь со своим телом, взлетая на самую далекую вершину, за пределы зеленого сада. Я расцепила пальцы, не владея больше собой, и прогнулась в пояснице, а колонна накренилась, и, не сумев удержаться, я полетела вниз. Лишь в самый последний миг Джаральд успел подхватить и прижать к себе. Я скользнула вдоль его тела и очутилась у него на коленях, закрыв нас обоих ворохом пышных юбок, а тяжелая колонна рухнула в кусты, ломая тонкие ветви и подминая под себя густую зелень.

   Я дрожала и задыхалась, не в силах успокоиться, а отчим медленно поглаживал по спине, прижав к плечу мою голову.

   — Тише, тише, моя девочка.

   Его губы ласково коснулись шеи, а ладони сжали голые ягодицы, и граф усадил меня повыше так, что я ощутила его напряженную плоть, натянувшую светло-бежевые бриджи. Я трепыхнулась в сильных руках, а Джаральд прижал ещё крепче, не позволяя шевелиться, и прошептал:

   — Не ёрзай, иначе сделаю ещё один, но уже незапланированный подарок.

   Граф оставил в покое мою попку и теперь гладил ножки, скользя пальцами по шёлковым чулкам. Губы коснулись чувствительной кожи за ушком и медленно переместились на шею, а потом в район груди, где Джаральд провёл ими вдоль низкой линии декольте, покрывая лёгкими поцелуями нежные полушария. Эти ласки отвлекали от только что испытанного сумасшествия, помогали медленно восстановить дыхание, а вместе с ним возвращалась способность ясно соображать. Одна фраза, произнесённая графом, насторожила меня.

   — Незапланированный подарок? — я слегка отклонилась, ловя его взгляд. — Вы нарочно подарили мне этот браслет? Предугадали, какой будет реакция?

   Он только улыбнулся.

   — Я с самого начала желал подарить тебе нечто памятное, то, о чём не скоро забудешь. Понравился подарок?

   — Нет!

   Я решительно упёрла ладони ему в грудь, отстраняя от себя, и перекинула одну ногу, вставая на четвереньки, а потом с трудом поднялась, отыскивая взглядом брошенные где-то поблизости панталоны. Пока я снимала повисший на кусте предмет туалета, Джаральд тоже поднялся и наблюдал за мной молча, а на лице его не отражалось абсолютно никаких эмоций.

   — Жаль, Рози, — сказал он наконец, — но если тебе так нравится притворяться, я не буду настаивать.

   Он сделал шаг в сторону выхода, а я не выдержала.

   — Вы не должны были этого делать! Это неправильно! Вы женаты на моей мачехе, но заставляете меня совершать все эти... вещи.

   Джаральд обернулся и издевательски изогнул бровь.

   — Ты забыла, что сама просила меня не останавливаться?

   — Я не владела собой! А вы всегда умеете всё повернуть к собственной выгоде. Нравится издеваться надо мной?

   — Пока я был только излишне нежен с тобой, Рози, и ни к чему не принуждал, как бы ты не пыталась убедить себя в обратном. Если так ценишь свою добродетель, то что ты делала в борделе? И почему вместо принятия наказания за свою ошибку, выбрала удовлетворить мою просьбу? А сейчас не ты ли заявила, что достаточно выросла, чтобы принимать взрослые подарки?

   Я лишь отмахнулась от его слов. Не могла сейчас воспринимать его речи, как бы убедительно они не звучали. Я была в ужасе от себя самой. Ведь еще в прошлое воскресенье я ходила на исповедь и клялась святому отцу, что приложу все силы к борьбе с искушением, а иначе моей бессмертной душе не видать спасения.

   — Этого не должно повториться, это мерзко, грязно, ужасно!

   — Ужасно?

   — Да.

   — Выходит, я каждый раз принуждаю тебя, Рози? Хорошо. Пусть будет так. Давай позабудем о нежности, раз она тебя не устраивает. В скором времени сама сделаешь выбор, и посмотрим, насколько верным он будет в этот раз.

   С этими словами он отвернулся и покинул меня, оставив в груди холодок нехорошего предчувствия.

 

ГЛАВА 5. Предложение

   Все эти странные и такие противоречивые ощущения, вызванные словами Джаральда и его «подарком», просто раздирали меня. Даже когда я вернулась в свою комнату и попыталась немного отдохнуть перед балом, мне это не удалось, поскольку голова была полна тревожных мыслей. Что он задумал, о каком выборе говорил? Так и не найдя ответа на вопрос, я поднялась с кровати, как только служанка заглянула в спальню.

   — Входи, Джейн, я уже отдохнула.

   Устроившись на банкетке возле туалетного столика, я подставила волосы умелым рукам горничной, которая, подцепляя ловкими пальчиками тёмные блестящие пряди, творила на голове волшебство. Я лишь прикусывала губу, когда она особенно сильно дёргала или натягивала локоны, но в этот раз безропотно вынесла даже нелюбимое подкручивание горячими щипцами.

   Когда причёска была готова, я не удержалась от желания немного повертеться перед зеркалом, рассматривая её со всех сторон. Она и правда получилась восхитительной, по-настоящему взрослой, вроде тех, что носила Катрин. Джейн заплела волосы в тонкие косы и переплела их между собой, уложив вокруг головы. Отдельные пряди, завитые в тугие локоны, красиво обрамляли открытый лоб. Шёлковые ленты с серебряной вышивкой переливались среди тёмных кудрей. Они были как раз под цвет роскошного бального платья, которое две служанки торжественно внесли в спальню и разложили на кровати.

   — Боже, кажется после подобной щедрости я просто обязана выйти замуж.

   Затаив дыхание, я рассматривала мерцающий наряд очень насыщенного цвета морской волны. Нежный струящийся атлас переливался всеми оттенками сине-зелёного в зависимости от освещения. Жёсткий корсаж, отделанный кружевами, приподнимал грудь, пышные рукава подчёркивали тонкость и изящество рук и открывали взору покатые плечи. Декольте нельзя было назвать строгим, скорее в меру откровенным. Боюсь, что при особенно низком наклоне, глазам моего партнёра по танцу мог предстать довольно заманчивый вид.

   Пока служанки облачали меня в этот дорогой наряд, я старалась не дышать слишком глубоко. Как мне танцевать в нём? Что если я нечаянно порву такую красоту? Катрин тогда точно накажет.

   Когда была готова спуститься в бальную залу, Джейн подала веер, отделанный кружевами, по цвету подходящими к платью. Вздохнув, я решительно направилась вниз.

   Бал был в самом разгаре, и я впервые получала такое удовольствие от танцев. На правах именинницы мне в кои-то веки не пришлось проводить большую часть времени на стуле у стены. Карточка, в которую я вносила имена партнёров, была практически полностью заполнена. Именно сейчас я ждала вальса с Александром, который с улыбкой приближался ко мне.

   — Позволишь? — Джаральд возник словно ниоткуда, перехватил мою руку с веером, приглашая на танец.

   — Но... — я растерялась, а подошедший в это время Алекс нахмурился.

   — Этот танец обещан мне, граф.

   — Вы не будете возражать, баронет, если я украду у вас падчерицу всего на один тур вальса? Обещаю, что верну в целости и сохранности.

   Это уже выглядело, как нарушение приличий, тем более, что спор с опекуном должен был привлечь нежелательное внимание любящих посплетничать кумушек. Александр не захотел давать повод для сплетен, рассудив, что у отчима, конечно же, есть право потанцевать со своей подопечной. Он наклонил голову, уступая свою очередь, а я пошла вслед за подхватившим меня под локоть графом, будто покорный ягнёнок.

   Музыка заиграла, и мы закружились в танце. Джаральд вёл уверенно, изучая меня прищуренным взглядом, с такой недоброй усмешкой на лице, что я принялась считать шаги, опасаясь сбиться и отдавить партнёру ноги.

   — Что-нибудь случилось? — не выдержала я после нескольких минут его пристального внимания.

   — А что могло случиться? — он удивлённо изогнул бровь, а сам чуть сильнее прижал к себе за талию, отчего мое дыхание сразу стало прерывистым. Я опять ощутила волны жара, пробегавшие по телу, и лёгкое головокружение. Какое счастье, что я не чувствовала сейчас его прикосновений обнажённой кожей, руки были по локоть затянуты в перчатки, и я только радовалась, что не решилась их снять после начала вечера.

   — Вы так смотрите...

   — Возможно, я просто восхищаюсь твоей красотой.

   Это «возможно» и лёгкая ирония в голосе приглушили прелесть комплимента, но щёки все равно зарделись от смущения.

   — На самом деле, — Джаральд заговорил медленно, немного растягивая слова, — я думал, стоит ли поздравить тебя сейчас или отложить это на более позднее время, когда Катрин объявит о помолвке.

   — Какой помолвке? — я чуть не сбилась с шага, когда внезапная догадка подняла целую бурю страха в душе.

   — Твоей и барона.

   — Но... но Катрин ничего не говорила мне об этом.

   — Зато она говорила мне.

   — Нет!

   — Да. Не веришь, посмотри на него.

   Я повиновалась, повернув голову и отыскивая взглядом Вильяма. Он стоял возле одной из колонн и потягивал из бокала шампанское. Глаза его неотрывно следили за мной, а на лице царило на редкость довольное выражение. Я самой себе показалась куском праздничного торта, который барону подали на красивом блюде.

   — В конце вечера Катрин объявит во всеуслышание о твоей помолвке, — Джаральд произнёс это так уверенно, что сердце болезненно сжалось в груди.

   — Я не хочу выходить за него. — Как не пыталась, не смогла сдержать этих слов.

   Отчим лишь слегка пожал плечами и отступил, поднимая наши руки, и позволяя мне сделать изящный поворот вокруг своей оси. Когда он вновь прижал к себе, я с надеждой всмотрелась в его лицо.

   — Вы ведь мой опекун, вы можете помешать этой свадьбе?

   — Зачем?

   — Как... — я растерялась, не зная, что ответить. Мне казалось, что если он проявлял ко мне столь явный и далеко не невинный интерес, то ответ очевиден.

   — Наивная Рози, — он негромко рассмеялся, — мне нет никакого дела до того, станет ли барон твоим мужем. Ты только представь, что будешь жить с ним здесь, в этом поместье, а мы с Катрин станем изредка навещать вас. Я постараюсь находить предлоги, чтобы наши разлуки не были слишком долгими. А можно устраивать и тайные встречи, пока они будут приносить нам удовольствие.

   — Вы что же... — возмущение так и выплёскивалось из меня, и я с трудом владела собой, — думаете, будто если выйду за барона, то стану вашей любовницей?

   — Нет? — он вдруг наклонился чуть ниже, пальцы легонько сжали мою ладонь, а огонь в его глазах вызвал дрожь в теле. В горле внезапно пересохло, и мне немедленно захотелось исполнить все, что он захочет, лишь бы и дальше смотрел на меня таким восхищённым, полным желания взглядом.

   — В-вы говорили, что не хотите, чтобы ко мне прикасались другие.

   — Но муж не в счёт, моя нежная Рози, а тем более такой старый и отвратительный, как барон. Ты сама сбежишь от него ко мне, не успеет подойти к концу ваш медовый месяц.

   — Нет! Не сбегу!

   — Ах, Розалинда, не надоело ещё давать невыполнимые обещания? Впрочем, если тебе так отвратителен барон в качестве мужа, то я могу избавить тебя от него.

   — Можете? — я внимательно всмотрелась в его лицо, точно зная, что сейчас Джаральд назовёт свою цену.

   — Да. Даже Катрин не вправе оспорить моё решение, я ведь глава семьи.

   Он снова улыбнулся, ласково, искусительно, так, что от этой улыбки подгибались колени.

   — Отдашься мне, Рози, и ты свободна от Вильяма.

   Я споткнулась и могла бы упасть на пол, прямо под ноги танцующим парам, если бы граф не схватил крепко, немного приподняв над полом. Он сделал один оборот, а потом аккуратно поставил меня и повёл в танце дальше.

   — Это невозможно, — ответила я ему, когда совладала с голосом, — я буду опозорена, даже если скроем это ото всех, муж в первую же ночь поймёт, что я...

   Замолчала под его равнодушным взглядом. Что ему объяснять, ведь и сам понимает.

   — Значит не столько дорожишь своей драгоценной невинностью, сколько боишься, что кто-то узнает?

   — Этот выбор... он невозможный.

   — Тогда выходи замуж, — он ласково улыбнулся, закружив меня по залу.

   Увидев промелькнувшую перед глазами тучную фигуру барона, я заколебалась и попробовала поторговаться.

   — Может я снова... как в прошлый раз, вам ведь понравилось?

   — Моя Рози, этого мало. Твой ротик дарит блаженство, но мне хочется большего, — он немного наклонился к моему уху, и от последующей фразы меня бросило в жар, — я хочу чувствовать твоё тело, хочу ощутить, какая ты горячая внутри.

   Ужасно! Ужасно ощущать себя такой беспомощной перед самой собой. Я не могу распоряжаться своей жизнью и даже с телом не могу совладать.

   — Давай, я сделаю этот выбор чуточку легче, мотылёк? Не буду лишать тебя невинности. Мы можем попробовать иным способом.

   Его пальцы будто ненароком слегка очертили в танце бедро.

   Последний поворот и я, с трудом владея собой, сделала графу реверанс, вложила в его ладонь дрожащие пальцы, и он отвёл меня на прежнее место, где всё ещё стоял Александр. За разговором мы не только один тур, мы весь вальс станцевали, а я не заметила и сейчас пребывала в сильнейшем душевном волнении, даже перед Алексом не извинилась.

   — Теперь потанцуем? — он улыбнулся, протягивая ладонь, но за спиной вдруг раздался голос Катрин.

   — Розалинда, я только сейчас узнала, что ты ещё не танцевала с бароном! Прошу тебя, найди время для нашего дорогого родственника.

   Она буквально силой впихнула в руку барона мою ладонь, а я успела лишь кинуть на Алекса полный отчаяния взгляд и вновь заняла своё место среди танцующих пар. Мачеха улыбалась нам вослед, глядя, как барон по-хозяйски положил мне руку на талию. Заиграла музыка, мы стали танцевать, а Вильям прижал крепче, и я сдерживалась из последних сил, чтобы не начать вырываться.

   — Дорогая Розалинда, как вы прекрасны сегодня вечером.

   О Господи! Гнилой запах изо рта сразил меня наповал. Мог бы использовать мятные постилки, хоть иногда. И вот с ним мне нужно будет целоваться на правах законной супруги? А ещё спать тогда, когда он этого пожелает, позволять прикасаться ко мне... Катрин не могла придумать ничего лучше, как подсунуть мне барона сразу после графа? Я теперь не только внешне, но ещё и физически ощущала разницу.

   Если, обнимая Джаральда, чувствовала под ладонями крепкие горячие мышцы, то сейчас это было рыхлое старческое тело, способное вызвать желание лишь... да никого он не мог возбудить, этот старый, потный и тучный индюк, который уже считал, что я его собственность. Даже если в день свадьбы заставить его принять ванну, почистить зубы, прополоскать рот, но стоит лишь представить этот большой живот, прижимающий меня к кровати, потные ладони, ласкающие тело, его довольные хрипы, как меня начинало мутить. Да и вряд ли будущий муж будет задумываться о том, как доставить юной жене удовольствие.

   Вот Джаральд, он совсем другой... Нет! Нельзя думать о графе. Джаральд — просто хищный зверь, который желает ту добычу, что сопротивляется из последних сил. Поиграет, а потом оставит меня, причинит такую боль, после которой жить не захочется.

   Но что если он сдержит слово? Пока я не видела, чтобы он нарушал данные обещания. Ведь после того, как я исполнила его просьбу в прошлый раз, он ничего не сказал Катрин и потом не шантажировал меня нашей тайной. И граф умный, он сделает так, чтобы никто ничего не заподозрил. Один раз, всего один раз? Не знаю, не знаю как быть, не могу решиться! Барон в этот миг будто ненароком коснулся моей груди, и меня передёрнуло.

   Когда танец закончился, я ощутила себя так, словно меня выпустили из душной запертой комнаты в красивый наполненный прохладной свежестью сад. Больше всего на свете желая сейчас остаться одной, я схватила с подноса проходившего слуги бокал шампанского и осушила в несколько глотков. Голова слегка закружилась. До этого вечера я пробовала только вино и то в очень небольших количествах.

   Колючие пузырьки пощекотали горло, в теле появилась приятная лёгкость, немного отпустило сковывавшее меня напряжение. Захотелось выйти в раскрытые двери на террасу, но я вдруг испугалась, что барон последует за мной. Лучше остаться в зале.

   Вечер плавно подходил к концу, некоторые гости, кто жил по соседству, уже собирались уезжать. Я видела, как они улыбались Катрин, слышала, как уточняли, когда состоится охота. Мачеха что-то отвечала, а потом улучила минутку, когда никто не требовал её внимания, и быстро направилась к барону.

   Я замерла всего лишь на миг и поняла вдруг, что именно сейчас она попросит внимания всех гостей и объявит о моей помолвке. Сердце заколотилось как бешеное, взгляд заметался по чужим лицам, пока я не увидела графа. Он стоял неподалёку, возле открытого окна, беседовал с моей дальней родственницей и её сыном. Я сорвалась с места и направилась к нему, пытаясь обуздать сильнейшее волнение, из-за которого всё вокруг подёрнулось красноватой пеленой. Сердце стучало уже где-то в висках.

   — Простите меня, граф, можно вас на пару слов? — я в тревоге обернулась, заметив, что Катрин задержали на полдороге, и почти безотчётно вцепилась в рукав графского сюртука, утягивая Джаральда к окну.

   — Что случилось, Рози? — говорил одно, а глаза шептали: «Решилась?».

   — Да, — ответила не ему, а его взгляду, — только дайте мне немного времени, чтобы...

   Голос сорвался и я замолчала.

   — Я дам тебе время. — Он почти неощутимо коснулся ладонью моего обнажённого плеча, успев почувствовать мою дрожь. А потом отвернулся, решительно и быстро пошёл к Катрин, которая как раз кивнула своему собеседнику и направилась дальше. Я видела, как она приблизилась к Вильяму, улыбнулась ему, а он так довольно ухмыльнулся, что казалось ещё чуть-чуть и начнёт потирать в предвкушении ладони.

   Вот она подняла повыше свой бокал и взяла со стола серебряную ложечку. Металл почти коснулся прозрачной грани, чтобы тонким хрустальным звоном привлечь к мачехе внимание гостей, как ладонь Джаральда накрыла её пальцы, а Катрин застыла на миг. Отчим же склонился к её уху, что-то прошептал, и, кажется, мачеха позабыла о том, что собиралась сделать. Растерянно кивнула барону, который в недоумении смотрел, как Катрин разворачивается к нему спиной и идёт к раскрытым дверям залы, увлекаемая обнявшим её за талию Джаральдом.

   Я видела, как они прошли на террасу и спустились по ступенькам в сад. Прикусила губу, что есть сил сжала пальцами хрупкую ножку бокала. Какой действенный способ убеждения он выбрал. Наверное, сейчас вскружит ей голову настолько, что она решит, будто новая идея родилась именно в её мозгу. Он точно не скажет ей всё прямым текстом. Умный, циничный, беспринципный...! Ножка хрустнула в моей ладони, а острый край порезал пальцы. Вскрикнув, быстро отвела руку, чтобы не испачкать алыми каплями юбку.

   — Лина, ты поранилась? — заботливый Александр, приближения которого я даже не заметила, бережно накрыл порезанные пальцы своим платком. — Что-то произошло?

   — Нет, всё в порядке. Это от излишнего волнения.

   — Нужно промыть, — Алекс щедро смочил платок шампанским и промыл небольшие ранки на указательном и большом пальцах. Ссадины защипало, и я поднесла их к губам, лизнув языком солёные порезы. Глупая привычка, которая появилась у меня ещё в детстве. Я постоянно так делала, зализывала свои раны, как кошка, а Катрин за это ругала. Взгляд у Александра стал какой-то странный, пока она наблюдал, как я посасываю маленькие порезы, чтобы остановить кровь.

   — Может, прогуляемся по саду, — его голос с небольшой хрипотцой привёл меня в чувство. Я тут же отстранила руку ото рта, облизнула губы и покачала головой. Куда — куда, а в сад я сейчас ни ногой. Там же Джаральд «убеждает» Катрин отказаться от затеи с помолвкой. Стоило только подумать об этом, как захотелось что-нибудь разбить.

   — Я устала сегодня, да и вечер подходит к концу. Извини, что так и не потанцевала с тобой.

   — Не твоя вина, Лина. Надеюсь, что на охоте ты составишь мне пару?

   — Почему бы нет. Ты знаешь, я очень люблю чудесные мгновения преследования и быструю скачку, но добычу всегда жалко. Лучше если ты будешь рядом.

   Александр взял здоровую руку, повернул и поцеловал ладонь, слегка сжав мои пальцы.

   — Тогда я поеду домой прямо сейчас и буду ждать, когда же наступит послезавтра.

   — Идём, я провожу тебя.

   Весь следующий день в нашем доме царили хлопоты, связанные с подготовкой к малой охоте. Утром, когда слуги уже занялись приготовлениями, большинство гостей ещё спали. Я спустилась вниз, подошла к дверям столовой и услышала за ними смех Катрин и барона. Резко отступив, врезалась спиной в неслышно подошедшего сзади человека.

   — Доброе утро, — шепнул Джаральд, а его губы слегка коснулись мочки уха, посылая по моему телу дрожь удовольствия.

   Я застыла на месте, хотя он меня не держал.

   — Составишь компанию за завтраком? — отчим обогнул меня и взялся за ручку двери.

   — Нет, — я замотала головой и сделала ещё один шаг назад. — Там барон и Катрин. Почему он ещё не уехал?

   — А он и не уедет, Рози, пока ты, скажем так, не оплатишь его отъезд.

   — То есть... — лицо вспыхнуло от гнева и смущения.

   — Именно.

   — Вы сказали, что дадите мне время.

   — А разве я чего-то требую? Но зачем разочаровывать барона прямо сейчас, пусть погостит немного, это как-никак его дом.

   — То есть, он ещё не знает о расторжении помолвки? А что вы тогда сказали Катрин?

   — Повременить, — граф ласково улыбнулся, — но она обязательно передумает выдавать тебя замуж, как только я получу твоё тело, Рози.

   — Нечестно, так нечестно!

   Джаральд приподнял брови в насмешливом удивлении.

   — В свете не принято играть честно, малышка. Но лично я привык держать слово, а потому хочу, чтобы и ты сдержала. А сейчас нам лучше пойти в столовую и сделать вид, что мы жутко проголодались, так у тебя будет больше возможностей избежать общения с милым родственником.

   В следующий миг граф уже распахнул двери и, не оборачиваясь, вошёл внутрь, и пришлось идти следом, потому что меня уже заметили.

   Жених, который мог стать бывшим, а мог остаться настоящим в зависимости от моего решения, поднялся со своего места, ожидая, пока я присяду. Я нарочно заняла стул напротив, по правую руку от недовольно посмотревшей на меня Катрин. Повезло, что именно в этот момент в столовую спустились обе кузины с мужьями, и мачеха решила повременить с очередным наставлением. За завтраком только и разговоров было, что об охоте. Первой подняла эту тему Полин.

   — На кого мы будем охотиться?

   — На кабана, — отвечал граф. — Егерь выследил место днёвки одного самца, это будет отличный трофей.

   — Украсите его головой стену в вашем кабинете? — игриво улыбнулась Мелани. Джаральд усмехнулся:

   — Помимо меня в охоте примут участие и другие мужчины, но если добуду трофей, тогда готов подарить его самой прекрасной наезднице.

   — Полагаю, граф, — подал голос барон, — что милые дамы придут от такого подарка в ужас. Вы только представьте, окровавленная голова у чьих-то изящных ножек.

   — Я не предполагал отрезать голову, достаточно подарить клык на память, не находите? — он улыбнулся краешком губ, а Вильям важно кивнул:

   — Да, вы правы. Я слышал, что клыки часто используются для изготовления милых дамских штучек.

   — Можно сделать медальон, — подала голос Катрин.

   — Или серьги, — заговорила Мелани, а потом все принялись обсуждать самые различные трофеи, которые годились для подарка даме.

   Я слушала эти разговоры, помешивая ложечкой ароматный чай. Охота на кабана — опасное занятие, наверное, и в этот раз Катрин пожелала удовлетворить пристрастия графа, поэтому велела егерю выследить вепря. Впрочем, если меня станет сопровождать Алекс, я буду чувствовать себя намного уверенней.

   Постепенно столовая наполнялась людьми, а я, воспользовавшись наплывом проголодавшихся гостей, поскорее покончила с завтраком и убежала в библиотеку. Сегодня весь день посвящён приготовлениям, а вечером Катрин планировала игры в саду, так что у меня будет достаточно времени не только подготовиться к завтрашней охоте, но и почитать. Если всё пройдёт удачно, то вечером придумаю предлог, как избежать участия в играх.

   Жаль только за всеми волнениями я почти позабыла про мою любимую Люси. Вот уж кто не желал ни минуты сидеть без дела и непременно заставил бы меня принять активное участие во всех забавах. Подруга прибежала в мою спальню ближе к обеду. Выглядела девушка прехорошенькой, будто нарочно нарядилась в самое прелестное платье.

   — Роуз, — она подошла к моему креслу и заглянула через плечо, — что читаешь?

   — О старинных замках Англии.

   — Фу, скука смертная. А я недавно купила в Меррингтоне один роман, просто прелесть. Хочешь, я его сейчас принесу и почитаю тебе вслух? Там есть такие милые сценки. А какие диалоги! Нужно непременно разучить несколько фраз.

   — Спасибо, Люси, не хочу.

   Подруга разом поскучнела и подошла к окну, выглядывая в сад.

   — Ой, Роуз, там твой отчим.

   — Да? — я сделала вид, что меня это нисколько не интересует.

   — Ты только взгляни, что они делают.

   — Люси, мне неинтересно.

   — Как такое может быть неинтересно? Они же упражняются на шпагах. О, он отлично фехтует. А его партнёр... это один из твоих родственников?

   — Кто? — Люси удалось меня заинтересовать, хотя я старалась не показать виду. Поднявшись, встала по левую руку от подруги и выглянула из-за занавески, — Ах, это кузен Катрин.

   — Он очень молод. Может составить достойную пару? Как его зовут?

   — Его имя Энтони Льюис, он самый младший в семье, а потому не наследует титул и выбрал карьеру военного.

   — О да, выправка неплохая, но, Роуз, с графом не сравнить.

   — Да что такого в графе?! — я вдруг вспылила. Глупо, признаю, но меня уже начинал раздражать весь этот ажиотаж вокруг Джаральда. Такое ощущение, что достаточно одного взгляда отчима, чтобы женщины падали к его ногам.

   — Как что? А как же его скандальная репутация, а его манеры, а обхождение?

   — Люси, разве здесь мало мужчин? А твой Артур, он разве хуже графа?

   — Ну как можно сравнивать? Артур просто другой, а твой отчим, он... ну я не знаю, как это описать, но он очень притягательный.

   — Люси, перестань, я не желаю ничего слышать.

   — Роуз, ну ты что? За что ты его так не любишь? Он разве плохо с тобой обращается?

   — Нет.

   — Ну ладно, ладно, не дуйся, если тебе не нравится, я больше ни слова не скажу о Джаральде. Хотя он такой мужчина! Ты только взгляни, взгляни, как он орудует шпагой.

   — Люси! — я отвернулась от окна, села обратно в кресло и уткнулась в книгу.

   — Ну ты и бука! Он ведь твой отчим, а значит тебе лучше иметь с ним хорошие отношения. — Я только ниже опустила голову, не смея поднять глаз, — а вот лично я бы от такого опекуна не отказалась.

   Когда я никак не отреагировала на последнюю фразу, Люси наконец замолчала. Потом позвонила в колокольчик, а явившейся на зов служанке велела принести её вышивку.

   — Ты не против, Роуз дорогая, если я посижу тут с тобой?

   — Конечно не против, Люси. Только прошу тебя, ни слова о графе.

   — Конечно, конечно, как хочешь. Давай я расскажу тебе о визите к родителям Артура, мы были у них в прошлые выходные.

   Я кивнула, а Люсинда приступила к рассказу.

   Как я и подозревала, подруга не позволила мне избежать участия в играх. Моя опытная мачеха подобрала все развлечения таким образом, чтобы они были интересны как молодёжи, так и людям её круга. Я не спешила, подобно Люси, окунаться в веселье с головой и прежде всего проверяла, принимает ли в игре участие граф, а когда не находила его, немедленно включалась в забаву. К счастью, моя увлечённая интересными заданиями подруга довольствовалась тем, что я тоже играю, пусть и не всегда, и не тянула меня насильно.

   В одной из игр мне по жребию выпало водить. Меня поставили в круг и завязали глаза, а потом все бросились врассыпную, и я не успела никого поймать. Играли мы на небольшом участке, окружённом деревьями и кустами. Я слышала хлопки и смешки и бросалась на звук, но весёлые участники бежали прочь и ловко уворачивались от моих рук.

   Согласно правилам, если я не угадывала того, кого смогла поймать, то выполняла его желание. Я кидалась то вправо, то влево, задевала рукой кусты, огибала небольшие деревца и, наверное, удалилась от места игры, потому что уже несколько минут не слышала хлопков. Замерла на месте, размышляя, стоит ли снимать повязку и признавать поражение, когда позади раздался шорох. Обернулась и, быстро прыгнув вперёд, ухватила чей-то рукав. Пойманный, не двигался и не заговаривал, не желая выдать себя ни единым звуком, а я провела рукой по тонкой ткани рубашки, чуть приподнялась на цыпочки и коснулась чьего-то лица, но стоило оказаться так близко, как почувствовала тонкий едва уловимый запах мяты. Я резко отстранилась.

   — Джаральд, — раздражённо сорвала и отшвырнула повязку, и увидела перед собой улыбающегося отчима, — вы не принимаете участия в игре, почему вы молчали?

   — Хотел понять, узнаешь ли меня с завязанными глазами. А ты уже хорошо меня изучила, правда, Рози?

   — Вас сложно не узнать, вы слишком... слишком высокий. Но теперь из-за вашего молчания мне придётся водить повторно, потому что я сняла повязку.

   Оглядевшись вокруг, заметила, что и правда удалилась от места игры, скрытого от моих глаз кустами и деревьями. — Вы меня сюда заманили?

   Граф принял обиженный вид, а глаза так и искрились от веселья.

   — Я надумал отдохнуть здесь от суеты, Рози, как вдруг ты вторглась в эту часть сада, нарушила моё уединение, а потом схватила за рукав, и я не смог вырваться.

   — Простите меня, граф, я немедленно покину вас и дам возможность отдыхать дальше.

   Думала, он сейчас попробует меня удержать, а Джаральд вдруг кивнул. Такая неожиданная уступка смутила и удивила. Бросив на невозмутимого отчима ещё один взгляд, я развернулась и пошла обратно, как вдруг граф окликнул:

   — Твоя повязка, Рози.

   Обернувшись, увидела в его руках тонкий шёлковый шарф.

   — Если хочешь, я могу немного помочь. Завяжу тебе глаза и доведу до места, где находятся остальные, тогда не придётся снова водить?

   В растерянности ещё раз взглянула на отчима, подумала и покачала головой.

   — Нет, благодарю.

   Я пошла в обратную сторону, а Джаральд неспешно последовал за мной. Услышав впереди весёлые голоса играющих, замедлила шаг и остановилась. Обернувшись на помахивающего моей повязкой графа, попросила:

   — Отдайте, пожалуйста.

   Джаральд протянул мне шарф и, поколебавшись лишь мгновение, я сама завязала себе глаза и хотела уже пойти на звук голосов, когда ладони отчима мягко легли на плечи. Он совершенно неожиданно быстро повернул меня вокруг оси и вновь отпустил. Голова пошла кругом.

   — Джаральд, — я протянула руку, неловко покачнувшись.

   — Помочь тебе, Рози?

   — Да, — подтвердила, опасаясь, что сама сейчас упаду прямо в кусты. Зачем он это сделал?

   Его пальцы обхватили мою ладонь, сжали тихонько, и граф повёл меня вперёд. Я шла следом, а потом поняла, что голоса играющих вновь удаляются.

   — Стойте, — попыталась упереться ногами, но Джаральд стиснул руку крепче и потянул меня ещё настойчивее. Попробовала сорвать повязку, но мужчина быстро схватил второе запястье и сжал обе руки в одной своей ладони, не замедляя шага.

   — Куда вы меня тяните? Немедленно остановитесь!

   — Это ещё один сюрприз для тебя, Рози. Потерпи немного.

   — Мне не нужно сюрпризов, граф, остановитесь, прошу вас.

   — Предыдущие два тебе не понравились, и я долго думал, что же всё-таки подарить.

   — Лучший подарок — это если вы избавите меня от вашего ужасного выбора.

   Я услышала тихий смешок в ответ.

   — Нет, моя девочка, и не надейся. А теперь принимай свой новый подарок.

   Отчим потянул вниз, заставляя опуститься на корточки, и сам присел рядом, вытянув мои ладони так, что они коснулись чего-то мягкого. Джаральд немного усилил нажим, а потом выпустил мои запястья, позволяя зарыться пальцами в волшебно-мягкий и очень нежный мех. Под руками подрагивала живая плоть, шелковистые волоски нежно проскальзывали сквозь пальцы.

   — Что это? — прикосновения вызывали такие приятные ощущения, что я ещё какое-то время наслаждалась ими, не спеша выпутывать пальцы из пушистого плена.

   — Твой подарок.

   Я почувствовала, как осторожно граф развязал узел шарфа и снял с меня повязку. В следующий миг я не закричала во весь голос только потому, что от ужаса перехватило дыхание. Резко отшатнулась назад, заваливаясь на Джаральда и опрокидывая его на спину. Развернулась так быстро, как только позволили пышные юбки, попыталась переползти через отчима, чтобы немедленно бежать отсюда, но мужчина поймал меня за талию, крепко прижал к себе одной рукой, а второй успокаивающе погладил по спине.

   — Рози, Рози, успокойся. Чего ты испугалась? Она не бросится на тебя, не дрожи так.

   — Это... это... — я задыхалась от страха, — вы, вы подарили мне пантеру?

   Он ответил совершенно серьёзно:

   — Её зовут Агата, и да, она мой подарок.

   — Нет, — я замотала головой, — вы в своём уме граф? Пантеру, настоящую живую пантеру?

   — Рози, — Джаральд прижал ещё крепче, ласково провёл ладонью по щеке, — рядом со мной тебе ничего не грозит. Агату многие у меня просили, кто-то умолял подарить, кто-то продать, но я решил, что ты станешь ей достойной хозяйкой.

   — Так это правда? — я вцепилась в отвороты его сюртука, не смея оборачиваться на вальяжно развалившийся на земле подарок. К кожаному ошейнику пантеры крепилась толстая цепь, привязанная сейчас к дереву. — Правда, что вы держали её в своём замке? Вы коллекционируете хищников? Один Рик чего стоит, так вы ещё пантеру привезли!

   — Несколько лет назад мне преподнесли мать Агаты в качестве подарка, но она была совершенно дикая, и приходилось держать её в замке взаперти, а потом она разродилась маленьким котёнком, которого я воспитывал и приручал с рождения. Я дал приказ привезти Агату сюда, чтобы показать тебе.

   — Она ваша ручная кошка, граф?

   — Примерно так.

   — А мне что с ней делать? Выгуливать по нашему саду? Водить с собой на поводке, когда пойду проведать соседей?

   — Делай, что пожелаешь?

   — Нет, нет, — я отстранилась, скидывая с талии его руку. Села и бросила настороженный взгляд на ленивую чёрную красавицу, — спасибо, что сочли меня достойной такого дара, но я не могу его принять.

   — Не можешь?

   — Конечно же, нет!

   — И вновь, Рози, ты недовольна. Неужели ни один из моих подарков не может доставить тебе удовольствие?

   — Граф, браслет был совершенно замечательный, я беру назад свои слова, он мне подходит просто изумительно.

   — Рози, — отчим покачал головой, потом поднялся, подошёл к пантере и погладил чёрную блестящую шерсть.

   Как заворожённая наблюдала я за его рукой, скользящей по гладкой, удивительно мягкой шкуре. Раздалось громкое урчание, и я поспешно отползла подальше, а большая киса зажмурила от удовольствия глаза.

   — Знаешь, почему я использовал повязку?

   Я покачала головой.

   — Хотел, чтобы ты доверилась своим ощущениям. Глаза часто обманывают нас, Рози. Ведь в первые моменты ты не ощутила страха, а испугалась только тогда, когда я развязал шарф. Почему ты так боишься собственных чувств? Убегаешь, пытаешься спрятаться. Разве можно постоянно жить в страхе, Рози? Почему бы просто не закрыть глаза и не шагнуть вперёд, не опасаясь того, что ждёт тебя там?

   — Мне... сложно ответить вам, граф. Вы забыли, что я не провела столь долгое время как вы, вращаясь в светском обществе, среди искушённых людей. Прошу прощения, что не могу реагировать так, как, наверное, следовало бы.

   — Деревенское воспитание имеет свои плюсы, но ты права, Рози, минусов намного больше.

   Граф вдруг выпрямился, отряхнул брюки и решительно прошёл мимо, направляясь в обратную сторону. Я быстро подскочила и кинулась следом, боясь, что он бросит меня здесь одну.

   — Джаральд, вы обиделись? — спросила, с трудом поспевая за его стремительно удаляющейся фигурой.

   Он резко остановился, а я врезалась в его спину и только тихо ойкнула. Отчим же меня отстранил, приподнял голову за подбородок и холодно ответил:

   — Обида, Рози, свойственна маленьким детям. Мужчины могут оскорбиться. Что касается меня, то я понял, что подарки нужно делать тем, кто их оценит.

   И отвернулся, оставив в душе такое ужасное чувство, которое и описать было сложно. Я ощутила себя дремучей деревенщиной, которая не в состоянии оценить по-настоящему широкий жест. Теперь он подарит Агату какой-нибудь другой девушке, а я буду локти себе кусать. Ну что я за дура такая? Почему не могла сразу сообразить, как правильно поступить? Вот Катрин бы на моём месте, что сделала?

   Я опять догнала графа, который почти дошёл до дорожки, ведущей к дому, ухватила за рукав сюртука и потянула.

   — Что ещё, Рози?

   Он раздражённо обернулся.

   — Спасибо и извините меня, — я выпалила на одном дыхании, а потом стремительно, боясь передумать, поднялась на цыпочки, сама поцеловала его в губы и быстро отстранилась.

   Джаральд приподнял одну бровь.

   — И это извинение?

   — Здесь... здесь нас могут увидеть.

   — Снова боишься?

   Я кивнула, хотела отступить, а он вдруг сам схватил меня в объятия, сжал так крепко, что я не могла вдохнуть. Склонился к моим губам и поцеловал столь властно и нежно, и так умело, как мог только он. Уже через секунду я позабыла о возможных свидетелях, растеряла все свои опасения, и запустила пальцы в его мягкие волосы, напоминавшие наощупь шелковистый мех пантеры.

   Его руки гладили мою спину, плечи, бёдра, а я готова была тихонько мурлыкать от удовольствия, пока поцелуй продолжался, играя и переливаясь всеми оттенками страсти, от сладкой нежности до болезненной невыносимой жажды раствориться в нём.

   Я ощутила, как в сердце разгорается крохотная искра, стремительно разрастаясь в настоящий пожар. От чувственной истомы ослабли колени, и вся я обратилась в мягкий воск, из которого можно лепить что угодно. Если бы Джаральд только захотел, я могла согласиться на всё, чего бы он ни пожелал в этот миг. На моё счастье, граф первый прервал поцелуй и резко отстранился. От слабости не смогла удержаться на ногах, утратив опору в виде его тела, и он поймал меня за талию.

   — Нас могут увидеть, мотылёк, — повторил он мои же слова, пристально следя за выражением моего лица. Сознание возвращалось невероятно медленно. Неподалёку раздались голоса, кто-то, смеясь, шёл по дорожке, ещё не видимый нашему глазу. Джаральд медленно провёл шёлковым шарфом по моей шее, а потом вложил его в слабые пальцы и, развернувшись, ушёл по другой тропинке в сторону лабиринта, а я осталась стоять, чувствуя себя глупейшим мотыльком на свете.

 

ГЛАВА 6. Охота

   Стоя у окна, я ждала, когда служанка закрепит на волосах шляпку, и наблюдала за сворой гончих, кружащих по лужайке рядом с подъездной аллеей. Гостям выводили коней, многие мужчины уже гарцевали в седле или же помогали очаровательным леди в ярких роскошных нарядах вскочить на их лошадей.

   — Всё готово, леди Розалинда.

   Горничная отступила, а я повернулась, бросила взгляд в зеркало, любуясь новой амазонкой, и поспешила спуститься, пока гости не решили уехать без меня.

   Внизу царили шум и необычайное оживление, несмотря на очень ранний час. Граф и Катрин уже сидели в сёдлах, переговариваясь о чём-то с остальными участниками охоты. Я прошла в конюшню, вывела из денника осёдланную Снежинку. Моя белоснежная кобылка была чудесной лошадью, послушной, смирной и быстрой.

   — Ваши шпоры и хлыст, леди.

   Незнакомый слуга, наверное, привезённый кем-то из гостей, протянул мне перечисленные предметы, но я только отрицательно покачала головой. Снежинка не признавала хлыст, а тем более шпоры, я никогда не била её. Всего однажды моя милая лошадка показала норов, когда Катрин одолжила её одной из своих подруг, а та надумала вонзить в нежный белый бок шпору. Снежинка мигом взвилась на дыбы и сбросила неудачливую наездницу. Подруге мачехи повезло, что она к тому моменту даже не выехала из конюшни, а потому приземлилась в стог сена, но с тех пор Катрин никому не давала мою лошадь, чему я была несказанно рада.

   Выехав наружу, присоединилась к ожидающим последних участников охоты. Оглянулась по сторонам, увидела Александра и приветливо помахала рукой. Молодой баронет тотчас же направил ко мне свою лошадь, радостно улыбаясь.

   — Лина, прекрасно выглядишь.

   — Спасибо, Алекс. А где твои гончие ты обещал показать их мне.

   — Вон та свора.

   Я оглянулась на собак, которых держал один из доезжачих1.

   — Красивые, — восхищённо оглядела совсем ещё молодых пятнистых псов с крепкими поджарыми телами. Они рвались вслед за лошадьми, заливаясь громким лаем.

   Впереди заиграл рог, ему вторили другие, и кавалькада всадников тронулась с места, устремляясь в лес.

   Очень много баек я слышала об охоте, проводившейся в старые времена, о том, что тогда лес напоминал непролазную чащу и, преследуя добычу, охотники частенько сами получали увечья и раны, продираясь сквозь колючие кусты, но в азарте погони даже не замечали хлёстких ударов. Конечно, наши угодья ничем не напоминали те дремучие леса. Делянки расчистили, чтобы удобнее было окружить выскочившую из зарослей добычу. Проезжие тропинки постепенно расширялись, чтобы всадники без помех могли проехать по ним.

   Возглавляли нашу группу граф и пара его хороших знакомых, приглашённых Джаральдом лично. Я ехала в самом конце, держась поближе к Александру. Некоторые из мужчин вооружились ружьями, многие взяли с собой охотничий рог, чтобы запугивать добычу.

   Из леса на проезжую дорогу вдруг выскочил заяц, и спущенная с цепи свора рванулась следом. Доезжачий призывно закричал, и самые обученные из собак вернулись, а более молодые и неопытные щенки продолжили преследовать мелкую добычу.

   Алекс рассказал, что егерь заранее выследил, а сегодня обошёл место днёвки2 и поручился, что кабан не выходил за пределы отведённого круга. Теперь по его следу пустили ищейку.

   Совсем скоро впереди послышались звуки рога и громкий лай, я пришпорила Снежинку, устремляясь за пустившимся в галоп Александром. Впереди мелькали другие всадники. Ищейка подняла кабана с лёжки, и доезжачий спустил новую свору, которая теперь преследовала кинувшегося наутёк зверя. Он рванул сквозь заросли, а охотники помчались по объездной тропинке, и только пара отчаянных смельчаков погналась за вепрем, направив лошадей сквозь кусты. Алекс вошёл в азарт и мчался вперёд всё быстрее, сворачивая на звук рога туда, где кто-нибудь из охотников замечал добычу.

   Скачка продолжалась, и я уже ощущала усталость и все сильнее отставала от баронета, пока и вовсе не потеряла его из виду. Звук рога послышался справа от меня, и я придержала Снежинку, и, как оказалось, вовремя, потому что следом раздался треск кустов и мимо промчался огромный свирепый вепрь. За ним на тропинку выскочили собаки и несколько наездников, а среди них и граф. Глаза Джаральда ярко сверкали, волосы спутались, на щеке краснели свежие царапины от острых веток, граф напоминал сейчас бесшабашного мальчишку, охваченного азартом погони. Он улыбнулся мне на скаку и промчался мимо крикнув:

   — Будем гнать на поляну!

   Вскоре ко мне на дорожке присоединилось несколько женщин и мужчин постарше. Мы решили, что пора ехать на поляну, рано или поздно охотники выведут туда зверя.

   Здесь уже собрались многие участники, некоторые держали ружья наготове. Впрочем, заранее прицелиться они не могли, рискуя попасть в своих же. Алекса не было видно, вероятно, он занял позицию на той тропинке, по которой пробегала добыча. Я помнила, баронет брал своё ружьё. Возможно, дежурит сейчас в другом месте, надеясь, что вепрь будет уходить по своим же следам, и его удастся подстрелить.

   Охотники переговаривались, дамы посмеивались, кто-то предлагал расположиться на отдых прямо в лесу, как только вепря завалят. Я слышала, обсуждались ставки. Оказывается, больше всех голосов набрал один из наших соседей — заядлый охотник, у которого весь кабинет был увешан трофеями.

   — Я поставила на Пантеру, — подала голос виконтесса. Я искоса взглянула на неё и вспомнила, как граф с ней флиртовал, когда они приезжали к нам на ужин. Даже прозвище его знает?

   — Кстати, кто видел Катрин? Кажется, она не отъезжает от своего ненаглядного даже на метр. Скоро привяжет себя к нему верёвкой. — Я обернулась на голос говорившего, а вокруг послышались смешки и шиканье. Сплетницей оказалась Полин, которая в этот миг как раз пересмеивалась с Мелани, а вторая сестра готовилась сказать в ответ ещё одну гадость.

   — Так любишь забавляться, Полин? — громко спросила кузину, — я смотрю, ты ни разу не отказалась от всех развлечений, что придумывала Катрин, но тебе и этого мало, не можешь удержаться от сплетен?

   Кузина кинула на меня злобный взгляд.

   — Придержи язык, Колючка, — бросила Мелани, вступаясь за сестру и с удовольствием наблюдая, как краска заливает моё лицо. Она нарочно обозвала меня так при всех, но достойно ответить я не успела. Раздались громкие звуки рога, и все вокруг тут же разволновались, вновь превращаясь из сплетников в охотников.

   — Гонят, гонят!

   Наездники сформировали полукруг неподалёку от большого камня, чтобы зверь не смог пробежать напрямик и скрыться в лесу. Я встала рядом с одним из мужчин, вооружённых ружьём, и в ту же минуту на поляну вырвался вепрь. Вокруг раздались крики и гиканье, и кабан резко затормозил. Оказавшись в ловушке, зверь помчался к камню и прислонился к нему задом, развернувшись мордой к собакам.

   — Пробиваться будет, — тихо промолвил мужчина по правую руку. Сейчас у кабана не было выхода, мы окружили его со всех сторон, а к общей группе присоединились нагнавшие нас загонщики. Джаральд очутился в центре, а неподалёку я увидела взмокшего Александра. Бросив жалостливый взгляд на загнанное животное, заметила, как с разных сторон вскидываются ружья, но охотники не решались стрелять, опасаясь, что пуля срикошетит от камня и попадёт в своих.

   — Отведите его от валуна, — крикнул кто-то, но собаки, подбежавшие к вепрю, уже окружили того и кидались ему на спину, вцеплялись зубами в бока, напарывались на клыки и с визгом отскакивали, чтобы кинуться снова. Сильный и опасный зверь и не думал сдаваться, он раскидывал свору, как стаю маленьких щенков.

   — Жалко кабанчика, Колючка?

   Неизвестно как очутившаяся справа Полин, прижавшая свою лошадь вплотную к моей, наклонилась и прошипела прямо в лицо. С другой стороны меня подпирала Мелани. Я только собралась вырваться из их тисков, как заметила, что сёстры переглянулись. Не знаю, кто из них двоих уколол бок Снежинки шпорой, но в следующий момент моя лошадка взвилась на дыбы и сбросила меня на землю. Удар оглушил на время, и я не успела увидеть того, что происходило у камня.

   Разбросав напавшую на него свору, кабан рванулся сквозь ряды окруживших его охотников, решив идти напролом. Моего слуха коснулся звук выстрела и ещё один, а спустя секунду пелена перед глазами рассеялась, и я заметила, что раненый вепрь несётся прямо на меня. Страх сковал по рукам и ногам, я увидела его ощетинившиеся изодранные бока и бешенство в маленьких налитых кровью глазках и поняла, что он просто растопчет меня прямо на месте. Все, кто ещё секунду назад стоял рядом, бросились врассыпную, а дальше... дальше я не могла бы сказать, что произошло, потому как была не в силах отвести глаза от приближающейся погибели.

   Это позже Люсинда пересказывала, что видела она. Подруга оказалась по другую сторону полукруга, и говорила, что когда озверевший от ранений кабан рванулся прочь от камня, а стоявшие рядом со мной наездники позорно бежали, только двое всадников кинулись в мою сторону: Джаральд и Александр. Баронет оказался ближе, он заслонил меня своим конём, а кабан пропорол животному брюхо и скакун рухнул набок, придавив смелого защитника.

   Я увидела только, как между мной и зверем возникла неожиданная преграда и не сразу осознала, что закрыло меня. В этот самый момент, пока слабеющий кабан вспарывал клыками брюхо несчастного животного, граф подскакал на своей лошади и спрыгнул прямо на спину огромного вепря. Люси говорила, задыхаясь от волнения, что он буквально на лету выхватил охотничий нож и ударил кабана точно в глаз, сразив того наповал. Вепрь рухнул на землю в тот же миг, не успев нанести поразившему его охотнику ни малейшего вреда.

   Ко мне кто-то подбежал, я не сразу осознала, что это была Люсинда. Подруга спрашивала о чём-то, а потом я почувствовала, как меня осторожно ощупывают: руки, ноги, шею.

   — Ничего не сломано.

   С трудом повернула голову и узнала нашего местного лекаря. Он был заядлый охотник, и в этот раз его присутствие оказалось весьма кстати. Вокруг вдруг обнаружилось очень много людей, все суетились и шумели, за их спинами я с трудом различала, что происходит. Услышала только, как врач сказал:

   — Баронета поднимайте очень осторожно...

   — Роуз, Роуз, ты встать можешь? Артур, отнеси её в карету.

   — Нет, нет, я сама.

   Я встала на ноги при поддержке Люси и тогда наконец увидела, как Александра несут прочь на носилках. Глаза его были закрыты, и я не могла понять, жив ли он.

   — Доктор Флин, — я сделала шаг, и голова резко закружилась, чьи-то руки тут же подхватили, меня подняли и куда-то понесли.

   — Роуз, тебе немедленно нужно ехать домой, — Люси шла рядом, и я поняла, что это Артур несёт меня к карете.

   — Как Алекс? — слова давались с большим трудом, и не знаю, что сильнее сказалось на моем самочувствии: испытанный шок или удар о землю.

   — Я слышала, доктор говорил о переломе или переломах, не знаю, Роуз, но Адександр жив. Его отвезут в поместье, а доктор поедет с ним. Ты меньше пострадала, только ушибами отделалась.

   В это время Артур подошёл к карете, устроил меня на сидении, а Люси села напротив.

   — Ты, поезжай на лошади, милый, я не хочу сейчас бросать мою дорогую подругу.

   — Конечно, Люси, как скажешь. Поправляйтесь, Роуз. Счастье, что всё так закончилось.

   — Спасибо, — с трудом выдавила из себя слова благодарности, он закрыл дверцу, и карета тронулась в путь.

   — Ну как ты? — Люси заглянула ко мне несколько часов спустя. Кроме неё также заходила Катрин, принёсшая записку от барона с вопросом о моём самочувствии, и обе стервозные кузины. Эти мегеры пришли только затем, чтобы угрозами вынудить меня держать язык за зубами.

   — Если скажешь кому-то, Колючка, то мы пустим слух, будто видели, как ты со страху слишком сильно натянула повод, вот твоя лошадь и встала на дыбы. Все сразу поймут, что таким неумехам не место на охоте.

   Я слушала злобных гарпий, а отвечать ничего не хотелось. Из-за них Алекс едва не погиб и Джаральд тоже. Если бы он промахнулся на миллиметр или не удержался на спине животного, то вепрь бы его растерзал на месте.

   Я отвернулась от кузин, не желая их видеть.

   — Если сейчас же не уйдёте, позову служанку.

   Я протянула руку к серебряному колокольчику, а гарпии злобно зашипели.

   — Дело твоё, но мы тебя предупредили.

   Они ушли, а чуть позже прибежала подруга, спешившая поделиться последними новостями.

   — Там на вертеле уже кабана зажаривают. Представляешь, всю тушу целиком! Ужин будет на открытом воздухе, под звёздами. Ты как себя чувствуешь? Сможешь спуститься?

   — Смогу, наверное. Только тело болит. Ты не узнала ничего нового про Александра?

   — Слышала, что у него перелом ноги, но не поняла в каком месте. В остальном, он кажется не пострадал.

   — Я напишу его матери, спрошу подробности. Как думаешь, она будет винить меня за всё?

   — А за что тебя винить? Лошадь испугалась вепря и встала на дыбы, ты здесь при чём?

   — Алекс меня защищал.

   — Граф тоже тебя защищал, но на его счёт ты не волнуешься и не переживаешь, что Катрин станет тебя винить.

   — Граф в порядке, — я снова вздохнула и опустилась на подушки.

   — Да, Роуз, как же повезло твоей мачехе! До сих пор ума не приложу, как она это сделала. Ну хоть что-то ты можешь мне поведать?

   — Люси, меня не посвятили в подробности.

   — Ладно, я всё равно разузнаю как-нибудь.

   Люсинда прошла к моему платяному шкафу и отворила дверцы:

   — О, сколько новых нарядов! Да, Катрин раскошелилась, не иначе как на деньги нового мужа.

   Только после этих слов я вдруг поняла, что такая щедрость и правда не в духе Катрин. Неужели Джаральд убедил её сменить мне гардероб и сам же всё это оплатил? А платья? Они ведь разительно отличаются от моих прежних фасонов — новые подчёркивают фигуру и замечательно подходят по цвету. Вот значит кого стоит благодарить. Я вздохнула, как-то слишком многим я становлюсь обязана отчиму.

   — Надень вечером вот это платье, — подруга вытащила тёмно-красный наряд с широкой юбкой и низким декольте.

   — Люси, цвет слишком кричащий, девушке не прилично носить такое, выбери что-нибудь нежно-розовое или голубое...

   — Так вечер же, дорогая, кто обратит внимание на оттенок? А платье пойдёт тебе просто замечательно. Но если ты его не желаешь, тогда одолжи мне.

   Я согласно кивнула, а подруга тут же радостно приложила наряд к себе и завертелась перед зеркалом.

   — Нужно переодеться и уложить причёску, я зайду за тобой, когда придёт пора спускаться. Ты отдохни ещё немного.

   Празднество было в самом разгаре, куски жареной кабанины, жирные, истекающие соком, подавали гостям на больших тарелках. Катрин приказала не устанавливать длинных столов, а постелить пледы на траве и положить побольше подушек, а для людей постарше — вынести кресла.

   Вокруг царила атмосфера непринуждённого веселья, когда все ненадолго забыли о формальностях и брали горячее мясо с тарелок прямо руками. Слуги обносили всех вином, а гости веселились и вспоминали охоту. Дамы ахали в притворном ужасе, когда говорили о том, как кабан ринулся в сторону охотников. Припоминали храбрый поступок баронета и вскользь упоминали о моём падении, а вот графа расхваливали на все лады.

   В середине вечера кто-то из охотниц вдруг вспомнил про обещание Джаральда выбрать самую прекрасную наездницу и одарить её трофеем. В ту же минуту слуга, повинуясь кивку хозяина, кинулся отпиливать кабаний клык. Когда он поднёс его графу на серебряном подносе, Джаральд поднялся, и все вокруг замолчали, с интересом и любопытством прислушиваясь к его словам.

   — Вы поставили меня перед очень нелёгким выбором, друзья. Как много было восхитительных наездниц сегодня, я даже не решаюсь назвать ничьё имя.

   — Ну же, граф, — раздались возбуждённые голоса, — выберите одну, вы обещали.

   — Действительно, слово следует сдержать. Как я сказал, все прекрасные дамы держатся в седле просто превосходно, но больше всего моё воображение потрясли изумительные наездницы — графиня Вебер и баронесса Уилтом.

   Меня будто снова приложили головой о землю, даже перед глазами потемнело. Кого он выбрал? Моих кузин? В груди вдруг всё сдавило от обиды. Да как он мог?!

   — Я восхищён их статью и вынужден заметить, что ни одна из очаровательных сестёр ни в чём не уступает другой. Мне придётся делить этот трофей на двоих. Дамы, вы не против?

   Джаральд направился к раскрасневшимся близняшкам и каждой поцеловал руку, а потом отдал Полин клык, который кузина тут же крепко сжала в ладони, словно опасаясь, что кто-то его отберёт. Мелани повисла на её локте, не желая упускать свою долю добычи. Я предположила, что позже они распилят трофей и закажут себе те самые подвески или серьги, о которых говорили раньше.

   Гости вокруг зааплодировали, дамы тише, мужчины громче. Кажется, многие участницы охоты разочаровались, что выбрали не их. Однако до моего разочарования им было далеко. Я расстроилась ужасно, и не потому, что клык достался не мне (это ведь и так понятно, учитывая моё падение), но только я бы с лёгкостью приняла любую другую девушку, но не этих двоих.

   От обиды у меня снова помутилось в голове, тянущая тупая боль, которая беспокоила с самого возвращения, становилась всё сильнее. Я побыла ещё немного на празднике, а когда гости разошлись не на шутку, одурманенные винными парами, решилась вернуться в комнату. Всё равно никому не было дела до моего ухода. Они сейчас опять затевали какие-то забавы и заключали новые пари.

   Я зашла в спальню и вызвала служанку, которая помогла мне раздеться и обтереться влажной губкой. Сил на принятие ванны не было. Горничная подала ночную сорочку и, когда я забралась в постель, тихонько вышла за дверь. Я прикрыла глаза, но боль от этого стала ещё сильнее. Поворочавшись с боку на бок, не выдержала и снова села в кровати. От сжимавшего виски болезненного обруча невозможно было избавиться, меня стало подташнивать. Я зажгла свечу и потянулась к колокольчику, чтобы вновь позвать прислугу, когда раздался тихий стук в дверь. Решив, что это пришла Люси, негромко пригласила войти, и очень удивилась, когда на пороге возник отчим.

   — Рози, — Джаральд уверенно приблизился к кровати, попирая тем самым все правила приличий, которые не дозволяли взрослому мужчине входить в комнату юной девушки (особенно когда из одежды на ней была одна ночная рубашка). Зардевшись от смущения, закрылась одеялом до самых ушей. — Как ты себя чувствуешь?

   — Спасибо, что поинтересовались, граф, — я хотела, чтобы ответ прозвучал язвительно, а вышло слишком жалобно. Я злилась на него за историю с трофеем, несмотря на то, что Джаральд спас меня сегодня, а проклятая головная боль только усугубляла моё состояние.

   — Вы пришли за благодарностью? — кажется этого вопроса он не ожидал, поскольку искренняя забота на его лице сменилась холодной усмешкой.

   — Не думаю, что сейчас ты в состоянии поблагодарить меня так, как я этого хочу, Рози. Однако мне не понравился твой вид во время ужина, я зашёл узнать, не стоит ли вызвать врача?

   — Нет, ничего не нужно. У меня просто болит голова, но я отдохну, и все пройдёт.

   Джаральд ничего не ответил, а минуту спустя кровать прогнулась под его весом. Длинные пальцы легли на мой лоб, ощупывая и надавливая в разных местах, а я застонала тихонько и закрыла глаза, потому что стало ещё больнее и тошнота усилилась.

   — Меня мутит, граф, оставьте.

   — Рози, лежи спокойно.

   Услышала какой-то тихий щелчок, но не было сил посмотреть, что он делал. Виски сдавливало, голова болела до мелких мушек перед глазами. Я почувствовала, как мужчина склонился ниже, но глаз не открыла. А потом меня окутал его запах, тот самый с лёгким ароматом мяты, который я теперь ни с каким другим не спутаю. Джаральд прикоснулся ко мне почти невинным поцелуем, раскрывая податливые губы, и кончиком языка протолкнул в рот круглую мятную конфету. Втянула её почти неосознанно, а он отстранился.

   Я все ещё не раскрывала глаз, с удивлением прислушиваясь к своим ощущениям. Сладкая горечь конфетки мягко пощипывала язык, приятная прохлада медленно обволакивала рот, распространяясь от ноющих дёсен до самого нёба, вызывая лёгкое онемение, а тошнота потихоньку отступала. Приоткрыв глаза, посмотрела на графа.

   — Тебе нужен мятный настой, — сказал он, осторожно убирая с моего лица прядь волос и тихонько проводя пальцами по лбу. — Это лучшее средство от головных болей. Я прикажу своему слуге приготовить его, он знает превосходный рецепт. А теперь отдыхай, Рози, и поправляйся.

   Граф легко поднялся и ушёл, пожелав напоследок спокойной ночи. А немного позже служанка принесла мне стакан с горьковатым настоем, слегка смягчённым медовым вкусом и с капелькой лимона. Я выпила его целиком, а спустя полчаса голова прошла, и я смогла, наконец, уснуть.

   В последующие дни головная боль изредка беспокоила, и я велела горничной узнать у слуги графа рецепт настоя. А ещё вдруг поняла, что мне очень полюбились мятные конфетки и дала распоряжение служанке купить для меня целую коробку. В нашей деревенской лавке таких, к сожалению, не нашлось. Там продавались только засахаренные фрукты, карамель и другие сладости. Спрашивать у графа, где он их покупает, я не решилась (ещё бы взялся кормить меня ими каждый вечер перед сном), и пришлось просить Люсинду прислать желанное угощение, когда она поедет в Меррингтон.

   После охоты часть наших дальних родственников уехала, а часть гостей осталась. Люси с женихом тоже задержались, хотя изначально планировали покинуть поместье раньше. Подруга говорила, что хочет провести рядом больше времени, поскольку слишком испугалась, когда я упала, и непременно должна убедиться, что со мной всё будет в порядке. Противные кузины тоже не торопились уезжать и очень нервировали меня своим присутствием.

   Жизнь в поместье потекла более спокойно, развлечений стало меньше. Но все желающие могли в любой момент попросить Катрин организовать что-нибудь интересное, и хозяйка никогда не отказывала. Вильям стал все настойчивее проявлять ко мне знаки внимания и не оставлял ухаживаний, слишком часто попадаясь на пути, стоило только покинуть пределы комнаты. Я с трудом терпела прилипчивого ухажёра, но не решалась сказать ему в открытую, что замуж за него не собираюсь.

   В один из дней я получила ответ от матери Александра, в котором она писала, что её сыну нужно оставаться в постели и необходим хороший уход, и просила повременить с визитом. Письмо оставило в душе неприятный осадок, я боялась, что Маргарет действительно осуждает меня, но решила разобраться со всем позже, когда поеду к ним в гости. А пару дней спустя произошло нечто, что заставило меня на какое-то время позабыть о здоровье баронета.

   Это случилось вечером, на третий день после охоты. Я сидела в музыкальном салоне и наигрывала незатейливую мелодию, когда в комнату вбежала Люси.

   — Роуз! — подруга находилась в таком возбуждённом состоянии, что я не на шутку разволновалась.

   — Что такое, Люси?

   — Роуз, какой скандал! Только послушай: прогуливались мы с Артуром по саду, а я до этого случайно услышала, как граф говорил твоим кузинам об оранжерее. Он рассказывал, какие там редкие цветы и растения, поэтому я позвала Артура тоже взглянуть на них. Мы ещё пригласили виконта с виконтессой, и эсквайр с женой захотели пойти. А когда мы все вместе дошли до самого удалённого уголка, то там...

   Люсинда замолчала, набирая в грудь побольше воздуха, а потом выпалила на одном дыхании:

   — А там граф с твоими кузинами! Он... он Полин целовал, а другой рукой гладил грудь Мелани, представляешь?! Прямо с двумя!

   — Что с двумя? — голос опустился до шёпота, сердце готово было разорваться на куски.

   — Ну с ними обеими... ласкал их обеих. У Мелани платье полуспущено, а он грудь через сорочку гладил, а у Полин юбка до самых панталон задрана. Ужас какой, Роуз! Твоя мачеха уже знает. Такой позор для Катрин! А твои кузины, Роуз, их теперь ни в одно приличное общество не пригласят! Какое падение!

   Мне было плевать на кузин и на Катрин, а вот Джаральд, он... он меня целовал, он меня лечил, а теперь с ними... с ними...

   Я готова была разрыдаться, а сдерживалась из последних сил, чтобы Люси не заметила, какую боль она причинила мне своей новостью.

   Скандал разгорелся такой силы, что той же ночью кузины покинули поместье, а их мужья вызвали Джаральда на дуэль, каждый в отдельности. Я слышала, граф принял вызов. Гости шушукались по всем углам о происшествии, Катрин ходила бледная, но с невозмутимым лицом и вела себя, как и раньше, ничем не выдавая собственных чувств.

   Я не желала видеть отчима и всячески избегала наших встреч. Только один раз допустила слабость, когда пошла проведать Агату. Её теперь содержали в одной из комнат поместья. И именно там я натолкнулась на опекуна. Зашла в дверь, а он сидел возле пантеры и чесал её за ушами. Захотелось немедленно убежать, но он поднял голову и приветствовал меня лёгким кивком.

   — Добрый вечер, Рози. Как самочувствие?

   — Превосходно, граф.

   Замялась у двери, больше всего желая сейчас уйти. Однако не знала, как сделать это таким образом, чтобы Джаральд не догадался о чувствах, вызванных нашей встречей. Не нашла ничего лучше, как выдавить из себя:

   — Я пойду.

   Отчим бросил внимательный взгляд на моё лицо.

   — Иди, если хочешь.

   Я заметила, как он слегка поморщился, когда пошевелил левой рукой, а потом обратила внимание, что под рубашкой на плече видны очертания плотной повязки.

   — Вы ранены? — не знаю почему я вдруг ощутила волнение за него, ведь твёрдо решила выкинуть Джаральда из головы.

   — Это оставил муж Полин, — усмехнулся граф, — а завтра иду удовлетворять супруга дражайшей Мелани.

   Я прикусила губу и опустила голову, снова от боли сжалось сердце.

   — Что такое Рози? Ты поражена моей развращённостью?

   — Как можно было, граф? — я прошептала еле слышно, опасаясь, что если повышу голос, то сдерживаемые рыдания прорвутся наружу. —Вы разрушили их репутацию в глазах всего света, и вам это ничего не стоило, а ещё вы унизили Катрин, позволили другим смеяться над вашей женой.

   — А почему бы нет, Рози? Возможно, мне просто так захотелось? Зато теперь твои любимые кузины не осмелятся показаться в поместье, а ты больше не будешь «случайно» падать с лошади. Не так ли?

   Я ощутила вдруг, как с сердца упала непомерная тяжесть. Он это сделал ради меня? Отомстил кузинам их же оружием? Он вовсе не хотел забавляться с ними, или я себя обманываю? Неужели всё так тонко просчитал? Мне вдруг сделалось страшно. Что же граф за человек? Я никогда не смогу предсказать ни одного его поступка, Джаральд и пугает и завораживает одновременно, и совершенно не знает жалости.

   — Теперь они очень долго не смогут показаться в свете, а вас вызвали на дуэль.

   — И кого из нас ты больше жалеешь, Рози? Меня или твоих кузин?

   Я ответила честно, как и чувствовала в тот момент:

   — Никого.

   Он усмехнулся, поднялся на ноги, а я невольно сделала шаг назад и, больше не заботясь о том, что он подумает, выбежала из комнаты.

   С момента появления графа в нашем доме, я не переставала думать о нём, однако сейчас опекун открывался для меня с новой стороны. Он умел мстить тонко и жестоко, умел манипулировать людьми, но мог быть таким добрым и ласковым, что от этой нежности щемило сердце. Как опасно и страшно влюбиться в такого человека и как сложно удержаться от этого. Мне кажется, он тонко чувствовал людские слабости и всегда безошибочно определял самые уязвимые места. Джаральд мог прикрыть вас, а мог ударить очень больно, всё зависело только от его собственного желания.

   Позже я лишний раз в этом убедилась, когда на следующий день пришла в комнату Люсинды, а подруга не пожелала открыть дверь и попросила меня уйти. Я ужасно разволновалась, настолько, что побежала искать Артура, который казался совершенно невозмутимым и сперва не мог понять причины моего волнения.

   — Люси заболела?

   — Она не открывает мне.

   — О, Розалинда, не волнуйтесь. Она говорила, что у неё сегодня ужасно болит голова. Наверное, просто не в состоянии сейчас никого видеть. Завтра утром мы возвращаемся домой, очень досадно, что в этот последний вечер вы не сможете пообщаться.

   Я кивнула Артуру и ушла, но из-за этого разговора разволновалась ещё сильнее. Люси не говорила, что они решили уехать. Что с ней случилось?

   Ответ на этот вопрос я смогла получить только на следующий день, когда подкараулила подругу на улице. Пока Артур давал указания слугам, как уложить багаж, я отвела Люси в сторону и подступилась с расспросами. К моему огромному удивлению, подруга не желала ничего обсуждать, отделывалась короткими фразами, а в конце вдруг заявила:

   — Роуз, теперь я хорошо тебя понимаю. Твой отчим ужасный и очень грубый и язвительный человек. Извини, но я не желаю больше приезжать к вам в поместье, если только граф не будет в отъезде. А сейчас мне пора, я напишу тебе, прощай.

   Люси поцеловала меня в щёку и села в карету, даже не помахав, как обычно, рукой на прощание. Я стояла, глядя вослед экипажу, и понимала, что просто не могу выносить эти недомолвки. Мне немедленно нужно узнать, что он с ней сотворил. Неужели и Люси получила предложение, подобное тому, какое граф сделал мне? И чем он мог шантажировать подругу, если только не нашим с ней визитом в публичный дом?

   Терзаясь подозрениями, что Люси вынуждена была уступить и отдалась отчиму, я пошла в конюшню. Невзирая на то, что на мне было лёгкое платье, а утро выдалось прохладным, я приказала оседлать Снежинку и отправилась на поиски графа. Джаральд как обычно уехал верхом с утра пораньше, но я разузнала, куда он мог направиться.

   Ехала минут двадцать, когда, наконец, увидела его лошадь, привязанную к высокому дереву в лесу, а секунду спустя узрела и самого графа. Он лежал на траве, закинув руки за голову, покусывал тонкую травинку и рассматривал пожелтевшие листья, которые колыхал лёгкий осенний ветерок.

   Я спрыгнула на землю, отпустила повод и приблизилась к опекуну.

   — Что-то случилось, Рози? — он даже не взглянул на меня, рассматривая плывущие над головой облака.

   — Зачем вы обидели Люси? Что вы ей сделали? Она не желает больше приезжать ко мне, потому что мой отчим ужасный человек.

   — Бедняжка Люсинда. Я был слишком жесток с ней, Рози. Пожалуй, стоит написать письмо и принести свои глубочайшие извинения, чтобы она ещё раз приехала. — Он сказал это и рассмеялся, а я только краснела и бледнела, сжимала кулаки, пытаясь удержать под контролем бушующие эмоции. Хотелось закричать, как он мог, ведь она моя подруга, но только у меня не было никаких прав выяснять с ним отношения. Джаральд мне ничего не должен.

   Я отвернулась; всё стало понятно. Хотела снова сесть в седло и поехать домой, а там поплакать вволю. Я не желала, чтобы кто-нибудь был свидетелем моих слёз, особенно он.

   — Я не сплю с каждой встречной женщиной, Розалинда, — заговорил вдруг Джаральд, — даже если она сама предлагает.

   Я обернулась. Он перекатился набок и подпёр голову ладонью. Поймав мой взгляд, усмехнулся и добавил, — только если женщина мне интересна.

   Ждала продолжения, не двигаясь с места, а Джаральд вновь вернулся в прежнее положение и негромко проговорил:

   — Твоя подруга слишком предсказуема, Рози, а потому скучна.

   Ноги против воли сделали несколько шагов, и я остановилась рядом с графом, желая и страшась поверить ему на слово. Выходит, у них ничего не было? Мне вдруг захотелось спросить: «А я, я действительно вам интересна?». Джаральд поймал мой взгляд и улыбнулся:

   — А ты другая, — ответил он, словно прочитав мои мысли.

   Какая другая? Что именно он хотел сказать? Другая и потому интересна? Чем другая? И до какой поры интересна?

   Целый рой вопросов закружил в голове, но отчим прервал мои терзания весьма действенным способом — резко сел и, схватив меня за руки, повалил на траву, а сам навис сверху.

   От волнения сильнее забилось сердце, я не могла оторвать глаз от его губ, думала, он сейчас поцелует, а Джаральд вдруг завёл мне руки над головой и стал щекотать травинкой.

   — Граф... — я пыталась вырваться, не в силах сдержать смех, извивалась и хохотала до колик в животе, — отпустите!

   Он и не думал отпускать, а щекотал до тех пор, пока на моих глазах не выступили слёзы. Потом вдруг склонился и собрал их губами, и я замерла, не смея двинуться и затаив дыхание. Тело снова стало чужим, неподатливым. Ему хотелось ощутить тепло его рук и обжигающую горечь поцелуев, а потом где-то вдали заржала лошадь, и я пришла в себя.

   — Спорим, это Катрин? — улыбнулся отчим.

   Я перепугалась и попыталась вырвать руки, чтобы немедленно вскочить на Снежинку и ускакать подальше, но Джаральд не пустил. С лёгкой усмешкой наблюдал за моими попытками вырваться, пока я не взмолилась:

   — Отпустите, пожалуйста.

   — Иди, — он разжал пальцы, и я быстро вскочила на ноги и подбежала к пасущейся рядом кобылке. В мгновение ока оказалась в седле и бросила прощальный взгляд на отчима. Он сидел на траве, согнув в колене ногу и подперев ладонью голову, и смотрел на меня с задумчивой улыбкой.

   — Всего хорошего, граф.

   — Увидимся, Рози.

   Я пришпорила лошадку и помчалась дальше в лес, чтобы ни в коем случае не столкнуться с мачехой по дороге.

 

ГЛАВА 7. Пикник

   Этим утром от нас уехал последний гость. Я смотрела из окна на графа с Катрин, стоявших на ступенях крыльца и провожающих льстиво улыбающихся родственников. Даже удивительно, что Джаральд решил вдруг разыграть из себя приветливого хозяина. После нашего разговора в лесу, отчим вёл себя до странности миролюбиво. Улыбался Катрин, вежливо отвечал на все вопросы и совершенно не провоцировал мачеху. Его приятное обхождение казалось ещё более странным, учитывая тот факт, что граф опозорил жену на весь свет.

   Я не видела иного объяснения его поведению, кроме того, что Джаральд решил, будто Катрин уже получила своё и её можно пожалеть. Я досадовала на себя, так как не могла спокойно воспринимать его заигрываний с другими. Очень неприятно было сознавать собственную ревность, но до невозможного хотелось, чтобы вокруг отчима больше не порхали «яркие бабочки».

   Помимо этих терзаний, меня мучило присутствие рядом барона, который единственный остался в поместье. Я хорошо помнила, какое условие поставил граф, но никак не могла решиться и принять его. Пусть во время бала я согласилась, но сделать последний шаг недоставало сил. Никак не могла придумать, как же мне поступить, и не видела иных вариантов, кроме двух: пойти к Джаральду и сказать, что готова, или опять же пойти к нему и заявить, что изменила решение и выхожу за барона.

   Приезд графа слишком сильно повлиял на мою жизнь и усложнил её до предела. Я теперь даже в сад прокрадывалась с величайшей осторожность, опасаясь, как бы он не поймал меня там и не потребовал оплаты долга. Однако дни шли, Джаральд ничего не предпринимал, а Вильям становился всё раздражительней и настойчивей.

   Однажды утром горничная сообщила, что на сегодня намечается пикник на природе. Мачеха, отчим и барон собрались выехать в лес, полюбоваться на чудесные краски осени. День как раз выдался тёплый и солнечный. Меня, естественно, тоже позвали, и отказаться от поездки я бы вряд ли смогла.

   Стоило мне спуститься в холл, как я обнаружила там всю компанию. Они ждали только моего появления.

   — Как ты долго, Розалинда, — не забыла попенять мачеха.

   — Не ругайте вашу очаровательную падчерицу, графиня. Розалинда, вы сегодня восхитительны. Я ничуть не досадую на ваше опоздание, напротив, готов ждать сколько угодно, чтобы иметь возможность лицезреть такую красоту.

   — Благодарю, барон.

   От его высокопарных слов точно также сводило челюсти, как от кислой ягоды. Комплименты Вильяма жутко раздражали. Барон норовил прикоснуться ко мне всякий раз после очередного выражения восторга. Вот и сейчас он протянул руку, желая проводить к экипажу. Поскольку Катрин уже подхватила Джаральда под локоть, мне ничего не оставалось, как составить пару Вильяму.

   Все устроились в открытой коляске, я, естественно, рядом с бароном, а мачеха напротив. Отчим занял место на кучерском сидении, заявив, что сегодня позаботится о милых дамах и слуги нам не понадобятся.

   Мы остановились на небольшой поляне, той самой, на которой в своё время отдыхали вдвоём с Джаральдом после его приезда в поместье. Отчим расстелил покрывало и лично достал из коляски корзины с едой и вином.

   — Катрин, Розалинда, прошу.

   Он указал на мягкие подушки, а когда мы заняли свои места, предложил сесть барону. Вильям удобно устроился рядом со мной, его руки почти касались моих щиколоток, прикрытых длинным подолом, и я незаметно подтянула ноги выше.

   — Вина?

   Джаральд был сама любезность, ему даже отказывать не хотелось. Катрин протянула свой бокал, граф наполнил его из небольшой пузатой бутылки, потом налил барону, а третий подал мне. Когда я потянулась, опекун так резко передал полный до краёв сосуд, что я его не удержала, и вино выплеснулось на покрывало. Наградой за неловкость послужил недовольный взгляд мачехи, а Джаральд тут же сказал:

   — Ничего страшного, Розалинда, я взял с собой несколько бутылок. — Он откупорил новую и вновь налил мне вина, а потом плеснул и в свой бокал.

   — Превосходный напиток, — отметил Вильям, делая глоток. — Из ваших запасов?

   — Доставили на днях из замка, к особому случаю.

   — Что же вы взяли его на пикник, граф?

   — Провести время в такой приятной компании — это и есть особый случай. — Опекун улыбнулся, а после отставил свой бокал и лично стал накладывать еду на большие блюда с гербовой вязью по краям.

   Кажется, одна я от такой заботы и внимания со стороны графа чувствовала себя не в своей тарелке. Катрин выглядела довольной, несмотря на то, что в предыдущие дни находилась в очень плохом настроении, легко раздражалась и даже с мужем предпочитала не разговаривать без веских на то причин. Неужели отчим ряди неё затеял пикник? Захотел помириться с женой? Я никак не могла понять причину его поведения, поэтому молча ела, не вступая в разговор, пока он не коснулся непосредственно меня.

   — Когда вы вступаете в права наследования, дорогой барон? — спросила Катрин.

   — Как только вы, дорогая графиня, сочтёте возможным.

   Я поймала многообещающую улыбку мачехи и взгляд Вильяма, который он при этих словах бросил на меня.

   — Полагаю, мы с мужем уедем в его замок. Куда дольше тянуть, вы ведь в своём праве.

   — Не спорю, поместье чудесное, окрестности мне нравятся. Это то, что и требуется мужчине в моём возрасте, но без достойной хозяйки дом может быстро прийти в запустение. Вы знаете этих слуг, дорогая графиня, за ними нужен глаз да глаз. Пока я имел счастье быть вашим гостем, мне очень нравилось наблюдать, как вы справлялись с вашими обязанностями. Полагаю, наша юная Розалинда многому у вас научилась.

   — О, не сомневайтесь барон, я обучала её, как следует вести хозяйство. В этом вопросе, считаю, невозможно проявлять излишнюю строгость, поэтому Розалинда превосходно усвоила мои уроки.

   — Я очень рад, — барон снова посмотрел на меня, на его губах играла сальная улыбочка, — и готов ждать сколь угодно долго. Время способствует укреплению истинной привязанности, но вы сами понимаете, как порой сложно сдержать дрожь нетерпения.

   — О да, конечно. А ты, Джаральд, согласен?

   — По поводу дрожи нетерпения? Безусловно. Предвкушение только разжигает чувства.

   О чём они сейчас? Я тревожно оглядела улыбающихся собеседников. Обо мне ведь говорят? И каждый имеет в виду нечто своё. Мне вновь стало не по себе. Захотелось, чтобы пикник поскорее закончился. Я чувствовала, что ещё немного и от намёков они перейдут к прямому разговору, чтобы поставить меня наконец в известность. Сейчас моё якобы неведение развлекало мачеху и барона, но я видела нетерпение в глазах Вильяма.

   — Нельзя ли ещё вина, граф? — я протянула Джаральду бокал, стремясь перевести разговор от опасной темы, — у вас действительно собраны превосходные экземпляры. Это коллекционное?

   — В моих погребах хранятся лучшие вина, Розалинда. — Он налил мне ещё один бокал, который я тут же поднесла к губам, избегая встречаться взглядом с собеседниками.

   — Какая сегодня чудесная погода, а после такого превосходного обеда так и тянет немного отдохнуть, — старый барон растянулся на подушках.

   — Вы правы, удивительно тепло для осеннего дня. Солнышко так пригревает, — мачеха устало коснулась рукой лба.

   — Позволь, я помогу тебе устроиться поудобнее, дорогая, — Джаральд заботливо подложил под спину Катрин пару подушечек.

   — Благодарю, ты так добр, — мачеха вдруг зевнула и прикрыла глаза. Рядом со мной раздался громкий храп барона. В удивлении я переводила взгляд с одного на другого, а потом посмотрела на Джаральда и выронила бокал. В его глазах горел огонь, он улыбался и ждал, пока я задам свой невысказанный вопрос.

   — Что с ними? — у меня в груди сдавило от пугающего предчувствия.

   — Уснули, — он улыбался, — проспят не меньше часа.

   — Это вы? З-зачем?

   — Догадайся, — он отставил в сторону бокал и тарелку, склонил голову набок, а взгляд прогулялся по моему телу, и от выражения, горевшего в его глазах, мурашки побежали по коже.

   — Это сумасшествие! — голос сразу охрип.

   — Конечно, — Джаральд кивнул, придвигаясь ближе ко мне, а я поджала ноги, оглядываясь по сторонам, куда мне бежать. — Что делать, если я теряю из-за тебя голову, Розалинда? А убежать вряд ли удастся.

   Он засмеялся тихим ласкающим смехом. Поймает, точно поймает. От него так просто не уйдёшь. Господи, как ловко он обводит всех вокруг пальца!

   — Рози, ты забыла о нашей договорённости? — пока я оглядывалась вокруг, он оказался рядом и коснулся пальцами моей щеки.

   — Нет, я помню. Но не здесь... не сейчас... они ведь...

   — Здесь и сейчас. А они далеко, Рози, в своих снах, и ничего не услышат. Поверь, я не стал бы использовать непроверенное средство. Более того, они даже ничего не заподозрят, ни они и никто другой. — Он повернул моё лицо к себе, склонился чуть ниже, — А времени подумать у тебя было достаточно.

   — Я не могу, — прошептала, опуская взгляд.

   — Ты твёрдо решила?

   Я кивнула.

   — Рози, — чувственные губы почти прижались к моему уху, и мурашки побежали по шее, — мне очень жаль это слышать.

   Его рука обвилась вокруг талии, прижимая меня к широкой горячей груди, он приподнял меня, обхватил крепче и вдруг развернул, подтащил совсем близко к барону и ухватил пальцами за шею, склоняя ниже, почти к самому лицу храпящего старика.

   — Это твой будущий муж. Представь только, как он будет брать тебя в вашей супружеской кровати, как будет наваливаться своим жирным брюхом сверху, раздвигать ноги и входить в тебя грубо, как похотливый старый кобель. Будет дышать тебе в лицо, касаться потными руками груди, впиваться слюнявым поцелуем в губы.

   Я забилась, стремясь вывернуться из его рук.

   — Нет, нет, отпустите, — тошнота накатила с такой силой, что я зажала ладонью рот.

   — Рози, это ведь твой выбор. Через час они проснутся, и для тебя всё будет решено. Мы с Катрин успеем до отъезда погулять на вашей свадьбе.

   — Вы беспринципный мерзавец, вы давите на меня! — я вывернулась, зашипела на него, не решаясь повысить голос громче шёпота, ударила его в грудь кулаками, а он только рассмеялся, поймал меня за запястья, потянул на себя, и мы вместе упали на покрывало. Мы очутились как раз в центре, слева в груде подушек спала Катрин, а с правого края барон. Покрывало было широким, но ощущение чужого присутствия отчаянно щекотало нервы, рождало в душе волнение вперемешку с возбуждением, прокатившимся по всему телу, когда ладони Джаральда сомкнулись на моих ягодицах, мягко сжимая их сквозь ткань.

   — Да, давлю, потому что знаю, только так ты сможешь сделать выбор. Ты ведь очень нерешительна, мотылёк. Я задумал немного помочь, чтобы потом ты вновь смогла обвинить меня во всём.

   Руки его провели вверх по спине, немного надавливая, коснулись беззащитной шеи и хрупких позвонков.

   — Я ведь чувствую твоё желание, Рози. Ты хочешь меня.

   — Я вас боюсь, вы... вы... — я тихонько застонала, когда его губы прихватили мочку уха, язык легонько пощекотал, а пальцы нежно коснулись самых чувствительных участков на шее, массирующими, ласкающими движениями поднимаясь выше, до затылка.

   — Что я? — он шептал между поцелуями, медленно, но верно сводя с ума своим голосом, телом, прикосновениями.

   — Вы — хищник.

   — Верно, Рози, а ты моя добыча, — он обхватил ладонями мою голову, наклонил и прижался горячим страстным поцелуем к моим губам, заглушая протесты и сметая сомнения одной лишь силой своего желания.

   Я ещё пыталась оказать сопротивление, когда он вдруг перевернул меня на спину, а его поцелуи переместились на шею и плечи. Он крепче прижал меня к себе одной рукой, а пальцы другой в это время быстро расправлялись со шнуровкой. Отчим потянул вниз платье, высвобождая грудь из корсажа. Я вздрогнула, едва обнажённой чувствительной кожи коснулся осенний ветерок, а потом задрожала, когда его губы прижались к ней, согревая.

   Глаза закрылись под влиянием тех эмоций, что оказались сильнее меня, я сама подалась навстречу, загораясь от его обжигающего пламени, от слишком сильных чувств, которые невозможно было унять.

   — От вкуса твоей кожи голова идёт кругом, — его приглушённый голос, вибрирующий от сдерживаемой страсти, действовал на меня, подобно магической дудочке, чьей волшебной игре повиновались не только животные, но и люди.

   Лёгкие прикосновения пальцами и еле ощутимые касания кончиком языка, которые только разжигали желание, сменились откровенными, настойчивыми ласками, когда его губы сомкнулись вокруг соска, и я прижала ладонь ко рту, заглушая вырвавшийся стон.

   Совсем позабыла, что должна оттолкнуть его, бесстыдно подалась навстречу и хотела запустить пальцы в его волосы, чтобы притянуть ещё ближе. Он играл с моей грудью, ласкал её ладонью, а губы попеременно то втягивали, то выталкивали сосок, пока вторая рука гладила мою спину, лопатки, поясницу. Джаральд поднял широкие юбки, стянул панталоны, неспешно и мягко раздвинул бедра, погладив кожу на небольшом участке между чулками и подвязками.

   Он целовал, и ласкал, и слегка прихватывал зубами кожу, определяя те места, где я реагировала на прикосновения острее всего, изучал моё тело под ставшим слишком тесным и узким платьем, проникая под ткань или гладя прямо через неё, позволяя остро почувствовать разницу. Мне очень хотелось, чтобы никаких преград не было, чтобы ничто не мешало его рукам касаться меня.

   Среди искусительных сладких фраз о моём пленительном теле, о чувственности и нежности, я с трудом уловила слова:

   — Могу остановиться сейчас, если хочешь. Пока не поздно, Рози. Да или нет?

   Я даже не поняла, о чём он спросил, потому что расслабилась от его ласк, расплавилась в неге чувственных касаний. Моё тело стало таким легким и невесомым, что я могла взмахнуть сейчас руками и взлететь. В детстве мечтала, как смогу однажды прогуляться среди облаков, коснуться мягких верхушек, погрузиться в пушистую белоснежную вату, и моя мечта вдруг исполнилась, а граф неожиданно всё прекратил, а без его прикосновений я не могла удержаться в чудесной вышине. И ответила «Да», и потянулась к нему в безмолвной мольбе, и снова замерла от чувства наполнившего меня счастья.

   А потом он перевернул меня на живот, не прекращая ласкать и целовать каждый сантиметр обнажённой кожи. Я привстала на локтях, прогнулась в пояснице, жмурясь от удовольствия, приподнимаясь по его малейшему сигналу, подставляя его пальцам все места, к которым он желал прикоснуться в этот момент.

   Его ладонь провела между стиснутых бедер, собирая мою влагу, я снова застонала и опустила вниз голову, уткнулась в покрывало, когда он широко раздвинул мне ноги, а потом жаркая твёрдая головка прижалась к задней дырочке, я вдохнула резко, а на выдохе ощутила, как он осторожно надавил, проталкивая член внутрь. Очень медленно, нежно, совсем по чуть-чуть, позволяя привыкнуть к ощущению его присутствия там. Горячий пульсирующий ствол, толще нефритового цилиндра, раздвигал, заполнял собой всё пространство, растягивал медленно, но неотвратимо.

   Его ладони, бывшие такими нежными и тёплыми, стали вдруг обжигать, его ласки теперь не просто возбуждали, а доводили практически до потери сознания, пока я привыкала к странному чувству наполненности.

   — Ты готовилась, Рози, — шепнул он, и я ощутила первое медленное движение. Его тело прижало меня к покрывалу, я вцепилась в толстую ткань зубами, закрыла глаза, пока он почти вышел из меня, а потом погрузился вновь.

   Эти ощущения почти невозможно описать. Его член не был холодным, неподвижным предметом, которым управляла я сама, он был горячим и пульсировал внутри жаркой энергией, был частью отнимающего мой разум мужчины, дарящего мне сумасшедшие ласки. Необычное чувство его присутствия внутри, как ни странно, не доставило тех неприятных ощущений, которые я испытала во время тренировок с цилиндром. С графом всё оказалось совершенно по-другому.

   Его свободная рука снова ласкала меня, мягко гладила между ног, и я прижалась к ней теснее, продлевая удовольствие. Джаральд стал двигаться уверенней, я услышала его первый хриплый стон.

   — Горячая, нежная, послушная Рози, как сладко ты сжимаешься. Ты сводишь с ума!

   Эти слова взвинтили и без того напряжённые чувства, возбуждение достигло такого накала, что ещё чуть-чуть и я готова была взорваться. Я уже отзывалась на каждое его движение, на каждое прикосновение, терзая пальцами несчастный плед, сжимая ладонями, кусая зубами, только чтобы не всхлипывать от нестерпимых, слишком сильных для меня эмоций.

   Он ещё глубже ввёл член, опаляя чуть хрипловатым дыханием шею. Одна ладонь то сжимала ягодицы, то гладила, то вновь касалась напряжённого жаркого бугорка между моих ног, лаская бережно и умело. И Джаральд погружался в меня снова и снова, медленно, неторопливо, позволяя ощутить себя полностью.

   — Розиии, — его дрожь, и протяжный полный наслаждения стон, который будет преследовать меня во снах каждую ночь. Я услышала в нём такое удовольствие, какое может дать мужчине только обладание женским телом. — Рози, — короткий выдох, и его грудь крепче прижалась к моей спине, я ощутила его напряжение, а потом он притиснул меня к покрывалу ещё сильнее и ускорил движения.

   Чувство запрета, осознание того, как и где мы это делаем, его удовольствие, сумасшествие и страсть, бесстыдные ласки, опасность, будоражащая кровь, и Джаральд вновь подвёл меня к краю бездны, как в прошлый раз в саду, и снова столкнул меня вниз. Полет или падение — я уже не могла различить, я закричала, пока он крепко впивался пальцами в попку, проникая на всю глубину, доведя меня своими прикосновениями до временного помутнения рассудка. Слёзы выступили на глазах от этого острого накала страстей, от силы испытанных чувств.

   Джаральд медленно вышел и отстранился, и внезапно стало холодно без тяжести, без тепла его тела. Краски, звуки, мысли — всё стало возвращаться ко мне. Я дрожала и с жадностью втягивала воздух, медленно приходя в себя. И туман, заволокший сознание, постепенно рассеивался, и я понимала, что сотворила.

   Призвала все своё мужество, чтобы обернуться и посмотреть в его лицо, увидеть его выражение. Он стоял на коленях, опустив голову вниз, и (мои глаза расширились от удивления) стягивал с члена какую-то полупрозрачную странную вещь, наполненную вязкой белой жидкостью, словно отрывал тонкую плёнку кожи.

   — Что это? — удивление было настолько велико, что вытеснило на мгновение все прочие эмоции.

   — В свете это называют французским подарочком, Рози, — он улыбнулся, стянул плёнку до конца и завернул в салфетку.

   — Им... им нужно пользоваться? — я отвела глаза от его напряжённо-подрагивающего органа, ощутив вдруг невероятное смятение и смущение, и стала искать взглядом панталоны. Хотелось поскорее одеться, будто это могло помочь мне вернуть чувство утраченной уверенности, хотелось пойти сейчас к озеру, умыть холодной водой горящее лицо, обмыть ноги, тело, заглушая чувство лёгкого жжения внутри.

   — Кто как желает, — Джаральд пожал плечами. — Я предпочитаю использовать его всегда. Тем более, что пока вполне обойдусь без наследника.

   Граф поднялся на ноги и стал одеваться. Я в растерянности подхватила свои вещи, случайно бросила взгляд на мирно спящих свидетелей нашего ужасного и порочного поступка, не смогла дольше смотреть и медленно, пытаясь по возможности не тревожить ноющую попку, пошла к озеру.

   Вода действительно была холодной, не искупаешься. Я достала платок, смочила и стала обтираться. От лёгкого ветра и прохлады лесного озера снова побежали мурашки по коже, я зябко поёжилась. Нужно было привести себя в порядок, а пальцы были такими непослушными, что я никак не могла справиться с корсетом. Ведь надела сегодня со шнуровкой сзади, даже подумать не могла, что случится подобное.

   Сейчас, после всего этого сумасшествия, меня просто ужас охватывал, когда вспоминала, что первое в моей жизни соитие с мужчиной произошло вот таким образом. Не муж, не поклонник, а отчим, пресыщенный светский ловелас, для которого чувства — это только игра. Ему даже не будет мучительно стыдно, как мне, смотреть в лицо Катрин или того же барона. Я ведь действительно даже не замечала их, когда он стал меня целовать, а сейчас наступило состояние шока вперемешку с растерянностью и с тянущим ощущением пустоты в душе.

   Джаральд не обнял меня, не поцеловал после всего, просто отстранился и так спокойно рассуждал об этом подарочке. Я для него ничем не отличаюсь от прочих женщин, он же сказал, что всегда и со всеми использует эту вещь. Ведь если она не даёт забеременеть, то при чём тут наша с ним связь, а может подобная форма любви ему самому кажется грязной?

   О боже, я даже подумать не могла, что получу удовольствие, но он довёл мои чувства до такого накала, что сдержаться не было сил. Я испорченная и развратная! А Джаральд... Господи, он ведь просто в очередной раз мстил Катрин, когда брал меня там, прямо рядом с ней, а я стонала и наслаждалась его прикосновениями, а барона он выставил круглым дураком, но глупее всех, конечно же, я!

   Я прижала голову к коленям, пряча глаза от всего света, потому что теперь каждый, кто взглянул бы на меня, заметил печать порока на моём лице.

   — Рози.

   Я вздрогнула. Пресвятая дева, ну не сейчас, я ведь не в состоянии пока притворяться и держать себя в руках, делать вид, что меня не задело его отношение, его поступок. Господи, мне так плохо!

   — Рози, — рука Джаральда легла на плечо, — поднимайся, тебе следует одеться, если не желаешь поставить барона и Катрин в известность о том, что произошло.

   Я отняла лицо от коленей, но не повернула к нему головы.

   — Он ведь уедет теперь? Вы обещали.

   — Уедет.

   — А как вы...

   — Предоставь это мне, а теперь встань, я помогу со шнуровкой.

   С большим трудом заставила себя подняться, поморщившись при этом, повернулась к Джаральду спиной, отвела растрепавшиеся локоны с шеи и замерла, чувствуя, как он оправляет платье и зашнуровывает корсет. Да, с таким опытным мужчиной можно обходиться и вовсе без горничной.

   — Это была очень изощрённая месть, граф, — фраза вырвалась неожиданно даже для меня самой, но единожды открыв рот, не смогла остановиться. — Опоить их двоих и, пока они спят, проделать всё это.

   — Ты ведь тоже отомстила, Рози. Разве это не приятно? Они так забавлялись, получали удовольствие, смеясь над тобой, хотели распорядиться твоей жизнью, не спросив даже мнения. Разве не тешит самолюбие мысль, что хоть чем-то можешь ответить на их обращение?

   Я склонила голову. Приятно? Сейчас мне точно не было приятно, мне было очень стыдно. До какой степени циничности я должна дойти, чтобы получать удовольствие от подобного. Если бы ещё могла побороть своё безумное влечение, которое толкало в его объятия.

   — Всё, Рози, - коротко бросил он, а ладонь вдруг коснулась моей шеи, и нежность этого жеста диссонировала с жёсткостью его слов, - Ну а теперь можешь спокойно пострадать в одиночестве, а я пойду, пожалуй, прилягу рядом с нашей парочкой.

   Джаральд отпустил меня и ушёл, позволив, как он сам выразился, пострадать вволю, пока никто не мешает.

   На берегу озера я просидела долго, глядя на зелёную гладь, по которой пробегала мелкая рябь. Когда сидишь одна в тишине, когда вокруг шумит листва деревьев, тихо плещется вода, поют в отдалении птицы, кажется, что все мучения, терзания остаются за зачарованным кругом, а природа нежно охраняет тебя, защищает от напастей. Я не хотела вставать и идти обратно, вырываться из своего уютного мирка, в котором даже возгласы совести утихли на мгновение, когда я просто заставила себя не думать ни о чём.

   Пришлось сделать над собой усилие и подняться на ноги. В голове даже мелькнула мысль набрать веточек с разноцветной листвой. Какой же находчивой я становлюсь благодаря Джаральду. Я сорвала веточки потоньше, собрала целый букет из красных, бордовых и жёлтых листьев и пошла на поляну.

   Они уже проснулись. Сидели втроём, разговаривали и смеялись. Первым заметил моё приближение барон.

   — Розалинда, какой очаровательный букет. Что же вы покинули нас так надолго?

   — Мне показалось, я могу потревожить вас, — присела на самый краешек покрывала (если бы могла, села на землю), не смея поднять головы, и перебирала пальцами листочки.

   — После чудесного обеда нас немного разморило. Однако, говорят, послеобеденная дремота полезна.

   — Конечно, барон. Несколько минут здорового сна особенно на природе замечательно освежают. Даже мой Джаральд иногда прибегает к этому полезному занятию, правда, дорогой?

   — Я люблю все полезные занятия, которые освежают, — ответил граф.

   — Розалинда слишком молода, а молодым, как известно, жаль терять время на сон, им непременно нужно заниматься деятельностью такого рода, которая способствует развитию ума и укреплению тела. Ещё несколько лет назад я сам был таким.

   С такими философскими изречениями барон потянулся к вазочке с фруктами и улыбнулся мне. Сидела бы поближе, непременно коснулся плеча или руки. Я кивнула в ответ, прикрываясь своим букетом как веером.

   — Полагаю, нам пора домой, — подала голос Катрин.

   — Ты права, — граф легко вскочил на ноги, и протянул Катрин руку, — позволь помочь тебе.

   Этим вечером я решила не спускаться к ужину, придумала отговорку, что устала за день и у меня снова разболелась голова. Я отправила служанку в спальню Катрин, чтобы она доложила обо всём мачехе, а после принесла ужин ко мне в комнату. Когда девушка вернулась, на подносе, который она держала в руках, стоял стакан воды и лежала записка:

   «Спускайся».

   Всего одно слово и без подписи. Я сразу поняла от кого послание, и со вздохом присела к зеркалу, чтобы привести в порядок причёску.

   Когда спустилась, барон, Катрин и отчим уже сидели за столом. Мужчины поднялись, стоило мне войти в комнату, а Вильям даже подошёл и отодвинул для меня стул.

   — Вы всё-таки пришли, я слышал, у вас болит голова.

   — Благодарю вас, барон. Жаль упускать возможность провести время в столь изысканной компании.

   В этой самой компании мне кусок в горло не лез, но приходилось притворяться. На отчима я вовсе не смотрела, ни разу за весь вечер не кинула взгляд в его сторону.

   Ближе к концу, когда служанка разносила десерт по тарелкам, девушка случайно уронила кусочек засахаренного фрукта на колени барона. Она ахнула, тотчас же схватила салфетку, а барон (вот тут мои глаза округлились до размеров чайного блюдца) вдруг задрожал, побледнел и прерывающимся от бешенства голосом закричал на всю столовую:

   — Что за дура! Не можешь десерт удержать, у тебя решето вместо рук?! — Вильям схватил со стола бокал с вином и плеснул девушке прямо в лицо, когда несчастная от испуга закрылась руками, он дёрнул её за подол платья, так, что она упала на колени рядом с его стулом, и схватил за волосы.

   — Барон! — Катрин ахнула, я не могла ни слова произнести, а Джаральд медленно поднялся и таким тоном сказал: «Отпустите девушку», — что Вильям сразу же разжал ладонь.

   Его по-прежнему потрясывало, только взгляд стал более осмысленным.

   — Что с вами, барон? Какая несдержанность! Вы поднимаете руку на чужих слуг? — голос отчима был холоднее ледяной стужи.

   — Это, к вашему сведению, мой дом, граф, мои слуги.

   Кажется, я ошиблась. Вильям ещё не до конца пришёл в себя.

   — Здесь всё принадлежит мне, включая и Розалинду. Она будет моей женой в скором времени.

   Пальцы вдруг так сильно задрожали, что я не удержала вилку, и серебряный прибор жалобно звякнул о мраморный пол.

   — По всем признакам, дорогой барон, у вас помутнение рассудка и, как следствие этого, приступы неконтролируемой ярости. Как долго вы планировали скрывать от нас вашу болезнь?

   — О чём вы говорите? Я абсолютно здоров! — у Вильяма покраснела шея, вздулись вены и испарина выступила на лбу.

   — Может стоит позвать доктора, чтобы он осмотрел вас?

   — Я в полном порядке, о каком докторе вы говорите!

   — Я говорю о том, что вы подвержены приступам, которые несут угрозу окружающим вас людям.

   — Да ерунда все это! Я пью лекарство, слышите вы, пью лекарство и я в полном порядке.

   Теперь барон вскочил на ноги и судорожно промакивал лоб платком. Даже мне было заметно, как сильно потрясываются у него колени.

   — Катрин, — сдержанный тон отчима так разительно отличался от визгливых выкриков Вильяма, что невольно привлекал к себе больше внимания. Голос Джаральда был строг, а лицо невозмутимо, — Розалинда не выйдет замуж за этого человека. Я не желаю, чтобы господин барон в очередном припадке искалечил мою падчерицу.

   — Что? Что?! Как не выйдет! Мне обещали! Катрин, у нас с вами договорённость.

   Барон покраснел и теперь наступал на Катрин, которая в страхе вскочила на ноги и выдвинула стул, загораживая себя от разъяренного родственника.

   Я заметила, как Джаральд подал знак служанке, а та мгновенно поднялась, кинулась к графину с водой и налила полный стакан, украдкой добавив в него какие-то капли.

   — Выпейте воды, барон, и придите в себя. Ваше поведение недопустимо.

   — Идите к чертям, граф! Я сперва разберусь с вашей женой за то, что она не держит своего слова.

   Пока барон наступал на испуганную мачеху, Джаральд обогнул стол и резко обхватил Вильям рукой поперёк груди, а другой прижал стакан к его губам. Поражённый старик затрепыхался, раскрыв от удивления рот, и граф влил в него содержимое стакана. Барон закашлялся, а Джаральд выпустил его и брезгливо отёр платком руки.

   — Вам следует отдохнуть.

   Мужчина ещё набирал в грудь побольше воздуха для ответной отповеди, когда в столовую вбежала пара лакеев, и по знаку графа они подхватили Вильяма под локти и вывели из комнаты.

   — Тебе тоже нужно прийти в себя, дорогая, ступай в комнату. Я распоряжусь, чтобы служанка принесла успокоительного.

   — Т-ты прав, — бледная Катрин прижала к взволнованно вздымающейся груди руки и без единого возражения вышла из столовой.

   Я всё ещё сидела на стуле, не смея двинуться с места. Почувствовав на себе взгляд отчима, посмотрела на него. Джаральд сейчас был абсолютно спокоен: ни тени гнева на лице, ни малейшего волнения, только едва заметная усмешка в уголках губ.

   — Хорошо, что ты спустилась, Рози, могла пропустить такое представление.

   — Что с ним? Вы его чем-то опоили?

   — Фи, дорогая падчерица. За кого ты меня принимаешь? Кто же поверит, если барон поведёт себя неестественно под влиянием какого-нибудь препарата. Я всего лишь распорядился не давать ему лекарство и немного спровоцировал приступ.

   — Так вы давно узнали, что он нездоров?

   — Я узнал об этом после того, как мы заключили нашу взаимовыгодную сделку, мотылёк.

   — Барон опасен, а Катрин собиралась выдать меня за него? А вы бы тоже отдали, если бы я не согласилась?

   — Ты ведь согласилась, — он хмыкнул, — более того, Вильям не опасен, если принимает лекарство вовремя.

   Он скрестил руки на груди и кажется ждал от меня ещё каких-то слов.

   — Мне... — я неловко поднялась со стула, — мне, пожалуй, тоже нужно прийти в себя.

   Джаральд демонстративно подошёл к двери столовой, чтобы отворить её для меня, и взялся за ручку.

   — Благодарю за то, что держите слово, граф.

   Я приблизилась к нему, а отчим отвесил мне лёгкий издевательский полупоклон и ответил:

   — Мы в расчёте, леди.

 

ГЛАВА 8. Отъезд

   Барон уехал на следующее утро. Он гордо покинул особняк, всячески изображая оскорбленное достоинство. Мы на правах хозяев провожали его на крыльце. Вильям даже подошёл ко мне и поцеловал руку.

   — Всего хорошего, Розалинда.

   Графу с мачехой он отвесил кивок и степенно уселся в карету.

   — Полагаю, Катрин, пора собирать вещи, — отчим с усмешкой помахал платком вслед отъезжающей карете и отвернулся.

   — Как собирать вещи?

   — А так. Когда драгоценный кузен приедет, чтобы выставить нас отсюда, потрясая бумагами о наследстве, мы должны быть уже далеко.

   — Но...

   — Организовывай отъезд, неделя на сборы ещё есть.

   С этими словами Джаральд ушёл в дом, а мачеха кинулась следом. Я же сбежала с крыльца и повернула в сторону конюшни. Снежинка отдыхала в своём стойле. Достав из мешка с пожухлыми яблоками плод посочнее, я протянула лошадке лакомство на ладони.

   Для меня новость об отъезде стала ещё более неожиданной, чем для Катрин. Я даже не задумывалась над подобным поворотом событий, да и столько всего произошло за последнее время, что размышлять о наследстве было некогда. Знала, по закону, дом мне не принадлежит и отойдёт ближайшему наследнику по мужской линии. У меня оставалось только приданое и ежегодные выплаты, составлявшие, к сожалению, не слишком большую сумму, а ещё почётный титул баронессы. Назвать богатой невестой меня было нельзя, впрочем, как и отнести к нищенкам.

   Мучительно сознавать неотвратимость приближающегося отъезда. Вот так неожиданно покидать родной дом, привычные окрестности, знакомых с детства соседей, да ещё понимать, что никогда не смогу вернуться, проехаться по окружавшим поместье лесам или наведаться в гости к Алексу.

   В последние дни я все ждала письма от Маргарет, а сегодня решила написать сама. Если уеду, то обязана повидаться с баронетом, поблагодарить его за все и попрощаться.

   Вечером я получила ответ на своё послание. Маргарет приглашала приехать завтра поутру. Прочитав письмо, я решила, что даже не буду отпрашиваться у Катрин (тем более, ей сейчас не до меня). Съезжу сама на Снежинке, будто бы отправилась прокатиться верхом.

   Было уже довольно поздно, а я пока даже не начала готовиться ко сну. Сидела у окна, смотрела на колышущиеся ветви деревьев. Спать не хотелось, и я решила проведать Агату. В это время вряд ли кого застану у неё, особенно графа, с которым действительно не хотелось встречаться. Как он сказал: «Мы в расчёте, леди», — будто я купила у него какую-то безделушку и безделушкой же расплатилась! Ужасно и отвратительно, а хуже всего то, что он мне снился ночами, и я ничего не могла с этим поделать.

   Тихонько выйдя из спальни, прокралась мимо комнат отчима и Катрин и спустилась в кухню. Здесь было пусто, слуги уже отправились отдыхать. В большом чане, врытом в землю в углу, нашлось молоко. Взяв глиняный кувшин, я набрала питья для кисы и спустилась в нижние комнаты.

   Они находились практически вровень с землёй, поэтому узкие окошки располагались у самого потолка. Комната, отведённая Агате, была самой подходящей: очень большая и оформленная почти как настоящие джунгли. Сюда даже принесли огромное спиленное дерево и установили, уперев верхние ветви в потолок. На нём киса любила отдыхать.

   За это время я успела сильно привязаться к чёрной кошке и хотя гладить её опасалась, но молоко приносила регулярно. Очень нравилось наблюдать, как она лакает его своим большим шершавым языком, а потом облизывается от удовольствия.

   Я тихонько шла по коридору, держа в одной руке свечу, а когда приблизилась к нужной двери, остановилась. Если Джаральд вдруг окажется здесь, то я его услышу и тогда тихонько уйду.

   Я склонилась чуть ближе и прислушалась...

   — Ам! — раздалось возле самого уха.

   Я подпрыгнула, а молоко плеснуло из кувшина прямо на грудь. Резко обернулась и увидела отчима.

   — Граф! Ну зачем вы так пугаете?!

   — А ты от кого прячешься, Рози? Может, кто-то хочет тебя съесть?

   — Можно и так сказать, — пробурчала себе под нос, но совсем тихо, чтобы он не услышал.

   Джаральд тем временем отворил дверь и пропустил меня вперёд. Я налила молоко в большую миску и отошла в сторонку, пока Агата спрыгнула вниз и принюхивалась к моему подношению. Достав батистовый платочек, с досадой осмотрела пятно на груди и стала оттирать кожу и лиф. Мокрая ткань неприятно льнула к телу. Когда и платок промок, вдруг услышала, как граф сказал: «Возьми мой».

   Подняла глаза на отчима и увидела, что Джаральд с удобством расположился поверх толстой ветки и лениво наблюдает за мной, сам до невозможности напоминая при этом большого сытого кота. Он протягивал свой платок, и, сделав несколько шагов, я забрала у него белоснежный кусочек ткани и снова стала тереть.

   Полагаю, отчиму теперь до меня нет дела, раз он получил, что хотел. Раньше он смотрел на меня совершенно иначе. Не замечая того, я тёрла все яростней. Думаю, его не мучают эти сны по ночам, когда кожа горит, как сейчас, а мне все снится, что он меня целует, что прикасается ко мне и шепчет о своей страсти.

   — Дырку протрёшь, — совершенно незаметно граф оказался рядом и забрал платок из моей руки. — Зачем столь грубо обращаться с такой нежной кожей? Ее можно тереть только так.

   И Джаральд очень ласково провёл сверху вниз по открытому участку груди и по лифу платья, а я мгновенно напряглась от его прикосновений и быстро отступила назад.

   — Спасибо, — граф опустил руку, а я попыталась скрыть своё смятение. — Как вы незаметно подкрадываетесь, словно индеец.

   Отчим приподнял бровь.

   — Знаешь о повадках индейцев? Я всё больше поражаюсь обширности твоих знаний и их удивительному разнообразию, Рози.

   В устах любого другого человека это прозвучало бы комплиментом, а у Джаральда в словах слышался намёк иного рода.

   — У моего отца большая библиотека, там много книг про народы других стран.

   — Полагаю, можешь прихватить с собой несколько томов. Ведь не будет старый барон столь скуп и жесток, чтобы лишить дочь памяти о её любимом родителе.

   Я искренне обрадовалась его словам. Самой забрать книги из библиотеки, мне недоставало смелости, а Катрин вряд ли бы разрешила.

   — Правда?

   — Да.

   Я улыбнулась. Ну как же у него так получается? То он одной фразой, одним жестом вводит меня в беспросветную тоску, то вдруг вновь проявляет заботу, и дурного настроения как не бывало.

   — У тебя слишком очаровательная улыбка, Рози, — мне показалось, что граф тихонько вздохнул. Он облокотился о дерево, а пантера в этот миг как раз запрыгнула на ветку позади него. Я невольно выдохнула от испуга, протягивая к нему руку:

   — Джаральд.

   — Что? — теперь он улыбнулся, так ласково, словно тёплое солнышко согрело меня своими лучами.

   — Там пантера...

   — Не бойся, Рози, а впрочем, я не против. Приятно слышать, как ты зовёшь меня по имени, а не твердишь непрестанно мой титул.

   Хотела что-нибудь ответить на его реплику, но в этот миг Агата вдруг положила свои огромные лапы на плечи графа, а сама стала вылизывать ему волосы. Джаральд поморщился, стал выворачиваться, а кошка выпустила наполовину коготки, чтобы вожделенная добыча не ускользнула. Впрочем, графу на желания кисы было точно так же наплевать, как и на желания всех остальных. Он вырвался из захвата, несмотря на то, что когти царапнули его по плечу, порвав тонкую шелковую рубашку.

   Я ахнула, глядя на розовые порезы, схватила свой платок, но он был уже вымочен в молоке. Недолго думая, оторвала кусок ткани от нижней юбки и подбежала к опекуну, чтобы приложить к кровоточащим царапинам.

   — Терпеть не могу, когда она пытается меня обслюнявить.

   Джаральд с улыбкой наблюдал за тем, как я расстёгиваю ему рубашку и прижимаю ткань к плечу. Сейчас, когда стояла так близко и не опускала в смущении глаз, смогла заметить на его груди тонкий длинный шрам.

   — Откуда это? — я указала на неровную отметину.

   — Один из знакомых решил пробраться к Агате, пока гостил в замке. Я тогда предупредил, что ей нездоровится, но он слишком сильно желал поглядеть на пантеру. Пришлось вызволять дурака, ну а кошка была не в настроении, немного поцарапала.

   — Немного? У вас шрам остался.

   Я подняла лицо, посмотрела в весёлые синие глаза.

   — Вам совсем не было страшно? Неужели вы ничего не боитесь?

   — А смысл бояться, Рози? Мы ведь не бессмертны, так какая разница, раньше или позже?

   — Но... — я запнулась, не нашлась что ответить. Вновь опустила взгляд на белесую полоску. Под кожей прокатилось зудящее возбуждение, очень захотелось погладить или поцеловать этот тонкий символ всего, что граф собой олицетворял. Желание было настолько сильно, что даже голова закружилась. Какой же он бесстрашный и неукротимый. Он как Агата, только абсолютно не ручной.

   Я отступила, снимая руку с его плеча. Зато я не бесстрашная, и сердце уже колотится, как у пойманного зайца, ладони вспотели и корсет вдруг снова слишком сильно стянул грудь.

   — Уже поздно, мне пора. Вам следует промыть рану целебным отваром, чтобы не воспалилась.

   Я отвернулась, но, выбежав за дверь вспомнила, что не попрощалась, и уже из коридора добавила:

   — Спокойной ночи, граф.

   Вослед донеслось хмыканье, а я сообразила, что снова обратилась к нему по титулу. Когда взбегала по ступенькам, услышала его смех. То ли снова играл с пантерой, то ли смеялся надо мной.

   Я ехала по тропинке, то и дело бросая взгляд на хмурившееся небо. Если бы не спешный отъезд, перенесла бы визит к Алексу на другой день. Казалось, вот-вот хлынет дождь. Пока тяжёлые тучи низко пролетали над землёй, грозя, но не проливаясь холодной влагой. Может, успею проведать друга и вернуться?

   Сегодня нарочно дожидалась у окна, пока отчим уедет, и успела полюбоваться его статной фигурой верхом на лошади. Определила направление, куда он отправился, и перевела дух. Слава богу, в сторону, противоположную поместью Александра.

   Поскольку я специально встала пораньше и оделась, то стоило всаднику затеряться в утреннем тумане, как я сбежала вниз и спустя минут двадцать уже ехала по хорошо знакомой тропинке.

   Когда постучала в двери особняка, солнце успело подняться над горизонтом. Дворецкий проводил меня в утреннюю гостиную, ту самую, в которой в прошлый раз мы пили чай с родителями Алекса. Оказалось, что к этому времени с постели поднялась только мать баронета, встретившая меня со знакомой приветливой улыбкой, согревшей сердце. Я уж боялась, что Маргарет меня видеть не захочет.

   — Розалинда, доброе утро, дорогая. Не желаешь ли чаю?

   — С удовольствием выпью, спасибо.

   — Ты приехала навестить Александра? — спросила милая леди, так и лучась гостеприимством.

   — Да. Боюсь, что несколько нарушила правила приличия, приехав так рано, но я была вынуждена. Мы переезжаем в замок графа и совсем скоро покинем поместье, барон вступает в права наследования.

   — Что ты говоришь? Какая жалость! — Маргарет с грустью вздохнула, но я не приметила, чтобы это чувство отразились в её глазах. — Мой мальчик будет очень огорчён, он так дорожит вашей дружбой. Александр каждый день осведомляется о тебе, не приезжала ли, не было ли писем, даже несмотря на то, что занят приготовлениями.

   — Какими приготовлениями?

   — А ты не знаешь?

   — О чём?

   — В скором времени к нам приедет в гости невеста Александра.

   — У Александра есть невеста?

   — Розалинда, милая, разве ты не слышала? Мы заключили договорённость с дражайшим другом моего мужа, виконтом Антуаном Диккером. Его очаровательная дочь и наш Александр были предназначены друг другу почти с самого рождения. Это ведь так мило, когда друзья женят своих детей, такие браки одни из самых крепких.

   Слова Маргарет явились для меня неприятным открытием, в первую очередь потому, что Алекс ни разу не упоминал о невесте.

   — Ждём их приезда со дня на день.

   — Это действительно очень мило, — пробормотала я, только чтобы не показаться невежливой.

   В этот миг дверь в гостиную отворилась, и вошедшая служанка доложила, что молодой баронет готов принять меня.

   Девушка провела прямо в спальню Александра, где он восседал в кресле, положив забинтованную ногу на небольшую скамеечку, и, как мне показалось, с нетерпением ждал моего прихода.

   — Доброе утро, — я замерла у двери, немного растерявшись от его жадного взгляда.

   — Лина! — молодой человек сделал попытку подняться.

   — Алекс, сиди, сиди.

   — Отчего ты так долго не приезжала?

   — Я не смела тревожить тебя. Мне сообщили, что тебе необходим полный покой.

   Баронет досадливо поморщился.

   — Не нужен мне полный покой. Просто родители с их чрезмерной заботой поднимают слишком много шума из-за пустячной травмы.

   Я прошла к креслу напротив Александра и, присев на краешек, склонилась вперёд, бросая взгляд на его ногу.

   — Как ты?

   — Говорю же, что это ерунда. Перелом костей стопы. Месяца полтора нужно держать ногу в этих лубках. — Он раздражённо махнул кистью в сторону белых накрахмаленных бинтов, — Я успел поджать ноги, пока лошадь заваливалась набок, поэтому травма намного менее серьёзная, чем могла бы быть.

   — Ты такой молодец, это было очень смело, Александр. Ты спас мне жизнь.

   Молодой человек выжидающе смотрел на меня, явно наслаждаясь этими словами.

   — Спасибо тебе.

   Мне показалось, он немного поморщился, будто ждал чего-то иного.

   — Как я могу отблагодарить тебя?

   — Что ты, Лина, я поступил так, как сделал бы любой другой благородный человек на моём месте, тебе не нужно меня благодарить.

   Александр говорил приличествующие случаю фразы, но я чувствовала, если бы не воспитание и хорошие манеры, он бы не отказался от благодарности,

   Решив перевести тему, спросила о том, о чём узнала совсем недавно:

   — Слышала, ты готовишься к приезду невесты?

   Досада так явно проступила на его лице, что своим выражением оно напомнило мне личико обиженного мальчишки.

   — Ты никогда не говорил мне о ней.

   — Да это такие глупости! Родители уверены, будто мы просто обязаны пожениться. И все лишь оттого, что отец Грейс является лучшим другом моего.

   — Так ты не хочешь жениться? Я думала, это уже решено.

   — Это мама так сказала? Не обращай внимания, она после случая на охоте стала чересчур восприимчивой, выдаёт желаемое за действительное. Я Грейс уже лет сто не видел, понятия не имею, как она сейчас выглядит, да и не помню, чтобы мы с ней ладили в детстве. Почему ты о ней говоришь? Расскажи лучше, чем занималась все это время?

   Говорить о пикнике, бароне или попытках скрыться от отчима мне совсем не хотелось, поэтому сразу перевела тему, поведав о нашем скором отъезде. Не думала, что Александр огорчится так сильно. Он перестал улыбаться, а на лице разлилась почти неестественная бледность. Я даже из кресла вскочила, подбежала к нему и взяла за руку.

   — Алекс, что такое, тебе больно?

   Он не ответил, сжал челюсти и накрыл широкой ладонью мою руку.

   — Уезжаешь?

   — Да.

   Баронет потянул меня к себе, и я вынуждена была присесть на подлокотник его кресла. Он вдруг прислонился лбом к моей руке и просидел так молча несколько минут.

   — Я проведаю тебя, когда поправлюсь окончательно, ты не против?

   — Конечно, нет.

   — Хорошо.

   — Александр, мне уже пора. Боюсь, если Катрин не обнаружит меня дома, устроит очередную выволочку. Я должна помогать ей собирать вещи.

   — Я хочу проводить тебя до дома.

   — Но тебе нельзя ездить верхом.

   — Я поеду в фаэтоне.

   Маргарет была чрезвычайно недовольна решением сына отправиться на небольшую прогулку, и я ещё некоторое время слышала их споры, доносившиеся до меня из-за закрытой двери. Наконец, мать уступила настоятельным просьбам баронета, но отрядила пару слуг, чтобы те помогли Алексу сесть в экипаж, а также уложили больную ногу на груду подушек.

   — Возвращайся поскорее, скоро пойдёт дождь.

   Не волнуйтесь, мама, я закрою крышу фаэтона и не успею промокнуть.

   — Я всё равно настаиваю на скорейшем возвращении.

   — Да, да, конечно, — Алекс уже не смотрел на мать, наблюдая, как я устраиваюсь в седле. Маргарет поджала губы, но больше ничего не добавила, довольно сухо попрощалась со мной и ушла в дом.

   Мы неспешно тронулись в обратный путь. Я переживала, что быстрая езда и неровности дороги могут растревожить больную ногу, и Александру придётся нелегко. Однако баронет, казалось, наслаждался прогулкой.

   — Меня впервые выпустили проехаться немного, Лина. До этого стоило заикнуться о выходе за пределы сада, как мать едва не падала в обморок.

   — Её можно понять, ты их единственный ребёнок, они всю жизнь опекали тебя.

   — Иногда это не на шутку утомляет.

   Я пожала плечами, поскольку о чрезмерной опеке знала только понаслышке.

   Мы проехали с Александром половину пути, смеясь и рассказывая друг другу новые шутки, и оказались уже на территории нашего поместья, когда небеса надумали пролиться ужасным ливнем с громом и молниями. При первых же каплях Алекс крикнул мне перебираться в фаэтон, что я и сделала, успев привязать повод снежинки к круглому кольцу коляски. Александр тут же закрыл крышу, но хлынувший ливень оказался настолько сильным, что капли всё равно попадали внутрь.

   — Здесь есть где укрыться?

   — Сторожка лесника неподалёку, за тем поворотом, — крикнула я, перекрывая шум ливня, а баронет тотчас же хлестнул лошадь, направляя фаэтон дальше по дороге. До домика мы добрались очень быстро, но низ моей юбки успел пропитаться влагой, и я в тревоге поглядывала на ногу Алекса, опасаясь, что накрахмаленные бинты тоже размокнут. Впрочем, пока подушки защищали больную ногу.

   Алекс остановился под навесом, закрывавшим только часть коляски. Я выпрыгнула из фаэтона и подбежала к баронету с другой стороны, чтобы помочь ему выбраться. Друг взял в руки две трости, а я очень осторожно придержала его, помогая спуститься.

   С трудом Александр доковылял до крыльца, благо также укрытого козырьком. Поскольку на стук никто не открыл, мы отворили дверь и вошли в дом без приглашения. В чистой маленькой комнате с печкой было тихо и пусто, царивший полумрак не разгоняло пламя свечи, а полная тишина навевала мысли о том, что лесник не успел вернуться с обхода владений до дождя, и сейчас, скорее всего, прячется в другом укрытии.

   Некоторое время ушло на растапливание печи, и мы вдвоём уселись возле неё бок о бок, чтобы немного обсохнуть.

   — Как твоя нога, бинты не намокли? Позволь, осмотрю?

   — Не стоит. Повязку всё равно пока не сменить.

   Александр немного склонился, отводя с моего лица упавшие на щёки влажные пряди. Я подняла глаза, столкнулась с горящим огнём взглядом баронета и на секунду затаила дыхание.

   — Алекс, — я хотела отклониться, когда мужская ладонь легла мне на шею.

   — Ты говорила сегодня о благодарности, а я так и не набрался смелости попросить о поцелуе.

   Он выжидающе глядел на меня, наклонившись совсем низко и ожидая ответа.

   Я уже собралась произнести какую-нибудь приличествующую случаю и воспитанной девушке фразу, как дверь домика распахнулась, а на пороге показался мой отчим, промокший до нитки.

   Я так резко отпрянула от баронета, что даже стул покачнулся. Взгляд против воли обежал облепленный мокрой рубашкой мускулистый торс и сильные ноги в светлых, очертивших крепкие мышцы, бриджах.

   — Прошу прощения, — граф замер в проёме, — но какая неожиданная встреча!

   — Граф, — Александр развернулся на стуле, лицом к отчиму, но подняться не пытался, опасаясь опереться на повреждённую ногу. Обе трости сейчас стояли в уголке возле печки. — Прошу вас, не помыслите ничего дурного.

   — Что вы, баронет, — если бы яд, которым порой пропитаны людские слова, способен был убивать, то мы с Алексом уже лежали бы бездыханные у ног отчима, — как можно? Уж кого-кого, а вас я никогда не заподозрю в дурных намерениях, как и мою дражайшую падчерицу. Ведь мне доподлинно известно о чистоте помыслов истинных джентльменов и юных невинных леди. Я ни в коей мере не подозревал вас ни в чём дурном, и оскорблен тем, что мне приписали подобные мысли. Все, что могу сделать в данном случае, дабы не причинять ещё больших неудобств, это покинуть вашу компанию, предоставив таким образом залог моего безграничного доверия.

   Джаральд наклонил голову и, резко развернувшись, ушёл обратно, прямо в ливень.

   Я подскочила со стула, не отдавая отчёта в собственных действиях, хотела броситься за ним, но меня остановил полный муки стон Алекса.

   — О Лина, я подлец! Какой же я негодяй! Ведь действительно почти воспользовался ситуацией и хотел сорвать поцелуй, пользуясь твоей признательностью.

   Я медленно опустилась обратно, беззвучно открывая и закрывая рот. По опущенным плечам и пальцам, вцепившимся в светлые пряди, ясно видела, что Александр до глубины души поражён собственным коварством. Себя же после слов графа я ощутила едва ли не последней из продажных женщин. Он даже не захотел войти сюда, укрыться от холодного дождя и обсохнуть у печки. Неужели его настолько поразило то, что он увидел? Неужели подумал, будто я готова целовать каждого мужчину, обратившего на меня своё внимание? Господи, что теперь делать, как переубедить его?

   Всего лишь несколько ёмких, исполненных сарказма фраз, и мы с баронетом ощутили себя правонарушителями, совершившими величайшее преступление и пытающимися скрыть его ото всех. Атмосфера дружеского участия и расположения, безраздельно властвовавшая в моей душе до этого момента, канула в небытие.

   До меня наконец дошёл смысл слов Алекса, и кольнуло неприятное открытие, что он стремился получить вполне физическую награду, как и граф. Только Джаральд говорил прямо, а баронет даже не отдавал себе в этом отчёта, поскольку слишком привык к роли благородного джентльмена. А ещё отчим ни о какой благодарности не упоминал, он исполнил условия сделки, на которую я согласилась, не более того. Даже чётко дал понять это своим дальнейшим поведением.

   На душе стало совсем гадко. Мне вдруг тоже захотелось немедленно покинуть сторожку и ускакать обратно в поместье, но бросить Александра одного не позволяла совесть.

   Дождь стих через полчаса, мы успели обсохнуть за это время, но просидели в домике, так и не сказав друг другу ни слова. Когда холодные капли перестали шелестеть листвой за окном, я принесла баронету трости.

   — Извини, Лина, — Алекс остановился возле фаэтона, — если граф потребует, я незамедлительно предоставлю любые уверения в искренности своих чувств.

   — Не думаю, что до этого дойдёт, ты ведь слышал отчима.

   — Он сказал, что не сомневается в моём благородстве, но я и правда готов...

   — Все не так просто. У твоих родителей совершенно другие планы, а мы вскоре уедем.

   Алекс вздохнул и стал подниматься в коляску.

   — Мне будет не хватать твоего общества, но я обязательно приеду, как только поправлюсь.

   Я кивнула, избегая встречаться с ним взглядом, и села на лошадь. В груди неприятно сдавило. Какое наказание придумает мне Джаральд, за то, что уехала к Алексу тайком, а потом осталась с ним наедине?

   Стоило вернуться в поместье, как меня захватила царящая здесь суматоха.

   — Джаральд! Я ведь собиралась отправить часть вещей уже сегодня, а этот ужасный ливень спутал все планы! Сейчас на дорогах повсюду грязь, тяжёлые повозки мигом увязнут.

   Я подошла к крыльцу и только сейчас сообразила, что следовало воспользоваться чёрным ходом. Катрин стояла на вершине лестницы и отдавала приказания слугам, которые вязали тюки с вещами и укладывали их в телеги. Отчим сидел на ступеньке, равнодушно наблюдая за всеми сборами, и постукивал по сапогу рукояткой хлыста. Он уже успел переодеться в сухую одежду и теперь развлекал себя наблюдением за раздражённой Катрин и переполошенными слугами.

   Я замерла рядом с лестницей, не решаясь подняться, пока вверх-вниз сновали лакеи с вещами. Боялась, что помешаю кому-нибудь, а Катрин выплеснет на меня свою злость.

   — Пускай отвезут все телеги в сарай, если до завтра дороги просохнут, тогда и отправим, — Джаральд мазнул по мне равнодушным взглядом и продолжил наблюдать за сборами.

   — Розалинда! — мачеха изволила заметить меня, — где ты была? Почему твоя амазонка вся в грязи?

   — Я ездила верхом...

   — Оставь свои прогулки! Разве не понятно, что сейчас неподходящее время? Ты должна готовиться к отъезду!

   — Но больше не будет возможности. Мы ведь не вернёмся сюда.

   — У тебя будет возможность кататься в замке графа, там довольно обширные владения.

   — Я имела в виду, что это мой дом. Я должна попрощаться со всеми привычными с детства местами, я буду скучать по ним.

   — Ерунда! — мачеха отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, — что за сентиментальный бред! Если бы ты вышла за барона, могла здесь остаться, но раз подобное невыполнимо, то и жалеть нет никакого смысла. Немедленно отправляйся в комнату и собирай вещи!

   Я побрела наверх, чуть не запнувшись, пока проходила мимо отчима, но он даже головы не повернул в мою сторону, а порыв, всё ему объяснить, уже прошёл. Не знала, как и что именно ему рассказать, наверное, любые объяснения прозвучали бы глупо.

   В комнате вовсю суетились служанки и моя личная горничная. Джейн давала указания, что и куда укладывать. Шляпные коробки грудой громоздились на кровати, драгоценности красовались в шкатулке на туалетном столике, наряды упаковывались в дорожные сундуки, и без меня здесь все превосходно обходились. Оставалось только пойти в библиотеку и отобрать те приобретённые отцом книжные издания, которые я могла взять с собой.

   В просторном прохладном помещении царил полумрак, шторы были задёрнуты, здесь никто не суетился, не сновал туда-сюда. Я так и знала, что Катрин и не подумает взять с собой книги. Быстро поднявшись на верхние ярусы, где стояли старые потрепанные тома в кожаных переплётах и с отметками, сделанными отцовской рукой на полях, я вдруг ощутила, как к глазам подступили слезы.

   Села на пол, облокотилась спиной о деревянную балюстраду и спрятала лицо в ладонях, впервые за долгое время позволяя себе поплакать в одиночестве. Грустно было на душе, тоскливо и тягостно. И размышлять не хотелось, отчего так плохо. Просидела в полной тишине, нарушаемой моими всхлипами, пока не стало немного легче.

   Потом я поднялась, выбрала самые любимые книжки и снесла их вниз. Нашла в шкатулке с письменными принадлежностями бечёвку, сложила тома стопкой и перемотала. Прижав драгоценный груз к груди, отправилась в холл, чтобы подняться в спальню и спокойно уложить книги в саквояж, но здесь меня снова поджидала неудача.

   — Катрин, мы не будем брать с собой эти блюда.

   — Это севрский фарфор, Джаральд, я сама заказывала весь набор.

   — Это часть фамильного состояния. Желаешь, чтобы ко мне в замок заявился барон и потребовал назад свои чашки?

   — Он даже не узнает!

   — Я сказал «Нет».

   В этот миг до предела раздражённая Катрин, стоявшая в окружении нагруженных тончайшим фарфором слуг, заметила пытавшуюся прошмыгнуть мимо меня.

   — Ты уже собрала вещи, Розалинда? Это ещё что такое?

   — Книги отца.

   — Ты слышала графа? Мы не будем брать ничего из того, что принадлежит новому наследнику.

   — Но это не входит в наследство...

   — Я сказала, верни книги в библиотеку немедленно, Розалинда!

   Я бросила взгляд на Джаральда, но не дождалась от него ни слова поддержки, развернулась и побрела обратно. Возле самой двери библиотеки меня нагнал один из лакеев и отобрал связку с книгами.

   — Граф велел поместить в повозку, леди Розалинда, — слуга развернулся и поспешил обратно, а я ещё какое-то время простояла в коридоре, надеясь, что, возможно, Джаральд захочет прийти и поговорить со мной, но он не пришёл.

   Повозки с вещами были отправлены на следующий день, а мы уехали три дня спустя. Катрин и я разместились в карете, присланной из замка отчима, а граф предпочёл поездку верхом.

   Всю дорогу я не отрывала взгляда от окна, от всадника, что ехал немного впереди, но он ни разу не обернулся. Во время привалов и остановок Джаральд общался со мной как обычно, разговаривал, отвечал на вопросы, но мне чего-то не хватало. Казалось, будто раньше в его голосе проскальзывали особые интонации, которые он адресовал только мне, а сейчас чувствовалось, что со мной общаются исключительно от скуки, просто потому что рядом нет других более интересных собеседников. Исчезла особая теплота тона и смешинка во взгляде, и наши разговоры не приносили ничего кроме расстройства.

   Только сейчас я в полной мере ощутила разницу и сравнивала его диалог со мной и Катрин с разговором между человеком и статуей. Удивительная манера общения, когда ощущаешь себя неким неодушевлённым предметом, вроде куска холодного мрамора, от которого и не ждут проявления нормальных человеческих эмоций или каких-нибудь умных фраз. Я старалась не показывать виду, что меня задевает подобное обращение, вела себя как ни в чём не бывало и пыталась лишний раз не привлекать внимание отчима.

   К вечеру мы достигли замка Рокон.

 

ГЛАВА 9. Замок

   Когда карета остановилась у подножия холма, а затем медленно тронулась по широкой дороге вверх, я почти наполовину высунулась из окошка, чтобы рассмотреть колоссальное строение во всех подробностях. Настоящий средневековый замок стоял на самой вершине, чётко выделяясь на фоне темнеющего неба. Мощные крепостные зубчатые стены с бойницами окружали внутренние строения, а вокруг был вырыт большой ров. Уже позднее узнала, что он соединялся с рекой, протекающей по границе владений и делающей изгиб как раз по другую сторону холма. Там же был разбит роскошный сад и шли усаженные цветами террасы.

   Мы въехали на мост, который за много лет уже прочно прирос к каменному основанию. Тяжёлые цепи более не были в состоянии поднять его, закрывая подход к чугунным воротам. По бокам возвышались круглые высокие башни. Даже барбакан3.

   Широкий внутренний двор был вымощен плитами, а посередине красовался огромный фонтан. По бокам от него к самому крыльцу вели аккуратно подстриженные газоны, разделённые геометрически правильными дорожками с цветочными вазонами. Когда-то одиноко возвышающийся в центре донжон4 теперь был соединён с остальными частями замка более поздними пристройками и представлял с ними единый ансамбль и смесь всевозможных архитектурных стилей. Узкие окошки были расширены и застеклены витражами. К главному входу вели две соединяющиеся на полукруглой площадке лестницы.

   Замок выглядел очень большим, а потемневший от времени камень древних стен, увитый плющом, придавал всему сооружению мрачную торжественность. Тёмные неосвещенные окна казались наблюдающими за путниками глазами неведомого существа. Даже не знаю, отчего у меня возникло подобное ощущение, наверное, просто разыгралось воображение, поскольку более никто из моих спутников не бросал на замок благоговейных взглядов.

   Катрин, едва выйдя из кареты, принялась отдавать приказания, и только я застыла безмолвной фигурой, запрокинув голову и глядя на высокие шпили башен, устремлённые в темнеющее небо. Замок Рокон был великолепен и поражал особенной холодной и властной красотой.

   — Розалинда, что ты замерла? Поторапливайся, нам ещё нужно разместиться в своих комнатах.

   Я шагнула на нижнюю ступеньку лестницы и вздрогнула от странного ощущения, будто делаю шаг в новый неизведанный мир, и жизнь моя теперь изменится окончательно.

   Мы вошли в огромный главный зал, имевший круглую форму под стать центральному строению, с внушительным старым камином, у которого в былые времена располагались главы почтенного семейства и их верные рыцари, и рядами толстых каменных колонн. На уровне второго этажа виднелась широкая галерея. Я представила, как на ней устраивались менестрели, дабы усладить слух очаровательной владелицы замка своим пением, и, кажется, даже расслышала отголоски приятной и нежной мелодии.

   Внушительная лестница с резными перилами, построенная намного позже основания самой залы, вела на верхние этажи, и сейчас именно к ней бросились наши слуги с тюками и сундуками, спеша распаковать вещи как можно скорее. К графу в это время подошёл невысокий полноватый мужчина и с достоинством поклонился.

   — Это мой управляющий, мистер Джон Остинс. Джон, моя жена — графиня Катрин Рокон и падчерица — баронесса Розалинда Лаунет.

   Очень приятно, леди, — мужчина склонился, поцеловал протянутую руку мачехи и также галантно приветствовал меня.

   — Дамы, я вас оставлю, мне необходимо обсудить с Джоном все последние новости и происшествия в замке, а вы пока располагайтесь.

   Джаральд отвернулся и направился вместе с управляющим в сторону бокового выхода из залы, а к Катрин уже подбежал дворецкий, чтобы показать наши новые спальни.

   Одна из служанок графа отвела меня в комнату на третьем этаже. Здесь уже поджидала Джейн. Горничная помогла снять пыльную одежду, а две молоденькие девушки (скорее всего, приглашённые из деревни, чтобы помочь нам обустроиться), готовили ванну.

   — Это розовая комната, мисс, — болтала между тем Джейн.

   — Розовая?

   Я оглядела убранство спальни, но не заметила, чтобы в нём преобладал розовый цвет. Шелковые обои на стенах переливались сине-зелёными оттенками, на них были изображены цветы и павлины с ярким оперением. Мебель явно изготовлялась на заказ из красного дерева и выглядела довольно изящно благодаря покрывавшей её изумительной резьбе. Широкая кровать пряталась в полукруглом алькове, к подножию была приставлена низкая кушетка, заваленная грудой подушек. Джейн застелила кровать старым покрывалом из поместья. У окна стоял стол, на котором уже расположились мои письменные принадлежности, чернильница и перья.

   В целом убранство спальни не слишком отличалось от моей прежней комнаты: здесь был большой вместительный шкаф, туалетный столик, кушетки и круглый стол для чаепития, в центре которого занял своё почётное место поднос с маленькими фарфоровыми чашками. Ванну установили за расписной китайской ширмой, неподалёку от нерастопленного камина. Спальня выглядела уютно и мило и очень подходила юной девушке, особенно теперь, когда Джейн расставила повсюду мои личные вещи и привычные безделушки.

   — Девушки поведали, комната называется розовой потому, что раньше внизу был разбит чудесный розарий и когда цветы распускались, спальня наполнялась восхитительным ароматом. Это так символично, не находите?

   — Очень символично.

   — Розы плелись по стенам, и прекрасные бутоны расцветали у самых окон. А ещё отсюда чудесный вид на террасы и реку, только сейчас уже слишком темно, а утром солнышко первым делом сюда заглядывает. Примите пока ванну, мисс Розалинда, а затем будет поздний ужин. Ваша мачеха распорядилась помочь ей и заняла больше половины слуг. Леди Катрин нужно, чтобы часть вещей была распакована уже сегодня. Я зайду к вам позже и помогу одеться, а вы пока умывайтесь.

   — Ничего, Джейн, я оденусь без твоей помощи. Приготовь мне то платье со шнуровкой спереди, я сама умоюсь и спущусь вниз, иначе Катрин начнёт возмущаться, что её приказы не выполняются, и вы ещё полночи проведёте, разбирая вещи. А где комната мачехи?

   — На втором этаже, рядом с комнатой графа. Спасибо вам, мисс Розалинда. Я побегу.

   Отпустив девушку, я с наслаждением окунулась в горячую воду, смывая дорожную пыль, намылила тело и поплескалась в своё удовольствие, пока не почувствовала, что пришла пора спускаться к ужину. Волосы я мыть не стала, решив, что они не успеют высохнуть, и сейчас просто забрала пряди наверх и заколола шпильками, а затем надела приготовленное платье и отправилась на поиски столовой.

   Мне казалось, я верно запомнила расположение главной лестницы, и сейчас шла как раз в её направлении, но совершенно неожиданно забрела в тупик. По левую руку оказалась низкая деревянная дверь, открыв которую, я увидела узкую винтовую лесенку. Наверное, свернула не в ту сторону. Постояв какое-то время, рассудила, что здесь тоже можно спуститься в главный зал, и пошла вниз, осторожно ступая по скрипучим деревянным ступенькам.

   В этой части замка было тихо, я не слышала суеты и шума голосов, а в углублениях стены стояли погасшие светильники. Я постаралась поскорее миновать странную лестницу, на которой мне становилось не по себе. Казалось, будто когда ступаю по ступенькам, рядом слышатся чьи-то вздохи, или ступеньки начинали вдруг скрипеть за моей спиной там, где я уже прошла.

   Добравшись до нижней двери, я выскочила в новый коридор и огляделась по сторонам. Он тоже был пустынным и освещался только светом луны, льющимся через высокие окна. Куда же я попала? Повернув направо, пошла, постоянно оглядываясь в поисках новой лестницы, которая должна была вывести на первый этаж. Наконец, набрела на одну, похожую на предыдущую. По этой я спускалась бегом, боясь вновь услышать непонятные звуки.

   На нижнем этаже первым делом подбежала к окну и, выглянув в него, увидела залитые лунным светом террасы. Кажется, вместо главного здания зашла в дальний уголок замка. Судя по пейзажу, я находилась недалеко от одной из двух башен. Повернув в обратном направлении, устремилась туда, где, по моему мнению, располагался главный зал. Время ужина точно пропустила, блуждая по бесчисленным закоулкам и забредая в тупики.

   Я вновь остановилась у одного из окон, беспомощно оглядываясь по сторонам, как вдруг заметила мелькнувшую впереди фигуру, быстро скрывшуюся за поворотом.

   — Постойте!

   Побежала за девушкой, скорее всего, одной из служанок, и, завернув за угол, встала как вкопанная, потому что в новом коридоре никого не оказалось. У меня даже мурашки побежали по телу, ведь я только что видела девушку в длинном платье. Одно радовало, в этом коридоре стояли зажжённые светильники, а значит я добралась до жилой части замка. За одной из приоткрытых дверей также горел свет, и я постучала в тяжёлую деревянную створку, а потом едва не подпрыгнула от радости, расслышав голос отчима:

   — Войдите, — пригласил Джаральд.

   Тихонько проскользнула внутрь и остановилась на пороге, неожиданно почувствовав робость. Отчим выглядел непривычно, точнее, выражение его лица казалось чужим, незнакомым. Он был так странно серьёзен, полностью поглощён бумагами, которые изучал, что образ светского пресыщенного ловеласа отступил куда-то на самый край сознания. Передо мной сидел настоящий хозяин огромного замка и всех прилегающих территорий, человек, каким-то образом умудрявшийся управлять этим богатством и до сих пор не пустивший фамильное состояние по ветру.

   — Могу чем-то помочь? — граф взглянул на меня, как показалось, раздражённо. Он явно не желал, чтобы ему мешали.

   Я растерялась окончательно.

   — Вы были на ужине? — спросила первое, что пришло в голову.

   Теперь настал черёд Джаральда удивиться. И правда, неожиданный вопрос для человека, чьё уединение столь бесцеремонно прервали.

   — Я ужинал здесь. Что-то могу сделать для тебя, Рози? Я, видишь ли, немного занят.

   — Мне нужен план замка.

   — Зачем?

   — Я заблудилась, не могла найти дорогу и вышла к вашему кабинету совершенно случайно.

   — Для этого в замке полно слуг, они хорошо изучили все пути, поверь мне.

   Джаральд взял со стола маленький колокольчик и позвонил. Я отошла от двери, ожидая, что сейчас войдёт дворецкий или камердинер, однако никто не появился. Отчим нахмурился и поднялся из-за стола.

   — Ну и где все?

   — Полагаю, Катрин заняла слуг разбором вещей.

   — Она заняла слуг, а мне теперь никого не дозваться? — на этот вопрос я предпочла не отвечать, молча наблюдая, как он прошёл к книжным полкам, подвигал какие-то фолианты и, наконец, извлёк наружу длинный свиток.

   — Вот план замка, разберёшь?

   Я взяла свиток в руки, развернула, покрутила в разные стороны, пытаясь определить, где сейчас нахожусь.

   — Да, конечно, благодарю, — повернулась к двери, уткнувшись носом в свиток. Как-то сложно оказалось разобрать, что именно означали разные кружочки, прямоугольники и длинные чёрточки, да и сама схема была странной. План нашего поместья выглядел намного понятнее.

   «Наверное, мы сейчас вот здесь», — подумала, разглядывая один из квадратиков на первом этаже, заключённых в длинный прямоугольник, означенный как западное крыло. Может он нарочно дал мне такую странную схему, чтобы я никогда не отыскала дорогу? В этот момент, будто отвечая на мои мысли, граф отобрал план и открыл дверь, приглашая покинуть комнату.

   — Сам провожу, идём.

   Джаральд свернул налево, а я застыла у двери. Отчим обернулся и нетерпеливо поманил за собой рукой:

   — Идём же.

   — Давайте, по главной лестнице.

   — У тебя Розовая комната?

   Я кивнула.

   — Этот путь короче.

   — Там я и заблудилась, бродила полчаса, а сюда вышла, когда увидела девушку в длинном белом платье.

   — Рози, в моём замке очень мало девушек, не считая тебя и служанок, которые бы точно не стали бродить в данный момент в этом крыле. Ты сама сказала, что их заняла Катрин.

   — Там ещё лестницы странные такие, они скрипят сами по себе, и вздохи слышатся, тоскливые, будто кто склоняется к самому уху и стонет.

   Мурашки снова побежали по коже от вызывающих дрожь воспоминаний. Граф странно посмотрел на меня, подошёл ближе и положил руку на лоб. Я вздрогнула от его прикосновения, поднимая глаза на отчима и невольно делая небольшой шажок ему навстречу.

   — У тебя нет жара, Розалинда? Может дорога утомила? Идём, иначе простоим тут до самой ночи, — Джаральд развернулся и быстрым шагом пошёл вперёд, а я кинулась за ним, стараясь не отстать.

   Мы вернулись в тот освещённый луной коридор, откуда я вышла к кабинету, и здесь в стене граф отворил небольшую дверь, не замеченную мной ранее. За ней обнаружилась узкая винтовая лестница. Уверенно, без помощи светильника, довольствуясь лишь лунным светом, падавшим через узкие окошки, опекун пошёл вверх. Я так быстро побежала следом, что споткнулась на одной из ступенек и проехала на коленях вниз, стукнувшись спиной и затылком о стену.

   В глазах потемнело, и голова наполнилась шумом, вздохами и какими-то далёкими голосами.

   — Господи, Рози, что с тобой такое?

   Я открыла глаза, посмотрела на поспешно спустившегося и присевшего рядом со мной графа. Там, за ним, выше по ступенькам, где лестница делала изгиб, вдруг мелькнул в полумраке краешек белого платья.

   Я прижала к глазам ладони, в груди похолодело и дышать стало трудно.

   — Знаешь, милая Розалинда, что я думаю? — граф отвёл ладони от моего лица, — Ты слишком впечатлительная натура, начитавшаяся страшных сказок о древних замках.

   — Граф, — я понизила голос до шёпота, — у вас здесь есть привидения?

   — Конечно есть, как в любом уважающем себя древнем строении.

   — Тогда я их вижу.

   — Рози, твои слова звучат слишком обидно для меня. Поверь, что привидения в моём замке очень воспитанные существа, они не являются к тем, кому не были представлены, и всегда следуют законам гостеприимства.

   — Вы смеётесь надо мной?

   Конечно, он смеялся, это было ясно по тону его голоса.

   — Встать можешь или нести тебя на руках?

   — Не стоит меня провожать, — я поднялась, опираясь на стену и игнорируя протянутую руку, — меня проводят ваши гостеприимные привидения. Раз уж вывели к кабинету, так до спальни точно доведут. А ещё есть ваш замечательный план, и теперь я точно не заплутаю.

   Я решительно протиснулась между графом и стеной, от обиды уже не чувствуя даже страха, и пошла наверх. На ногу было больно наступать. Кажется, я снова ударила уже пострадавшую однажды лодыжку. Ну и бог с ней, и с графом, и с его замком, и со всеми этими привидениями вместе взятыми!

   Прошла несколько ступенек, и спустя мгновение оказалась на руках Джаральда.

   — До невозможности упрямая девчонка! Сказал ведь, что провожу, — отчим прижал меня к себе и продолжил подъем.

   Поставив меня на ноги на самом верху, он провёл через дверь в небольшой закуток с маленьким слуховым окошком. Повернув за угол и проследовав немного вперёд, мы очутились как раз у дверей Розовой комнаты.

   — Ваш замок напоминает лабиринт, столько различных ходов.

   — На твоём месте я бы постарался поскорее запомнить основные лестницы. Жилая часть помещения в юго-восточном крыле, остальная часть замка закрыта.

   — Почему?

   — Строение огромное. Чтобы поддерживать весь замок в пригодном для жилья виде нужно слишком много средств. Какие-то работы проводятся периодически, но в нежилой части довольно сыро. Те комнаты открываются лишь в случае приезда большого числа гостей.

   После слов Джаральда я задумалась о том, какая это тягостная ноша — содержать в порядке фамильное гнездо. Вряд ли речь может идти о продаже столь великолепного места, но хотел ли сам граф жить здесь?

   — А куда поместили Агату и Рика?

   — Рик в моей комнате, а у пантеры своя. Как-нибудь отведу тебя к ней, а теперь спокойной ночи, Рози. Постарайся не бродить в темноте по замку, здесь хватает древних ловушек, в которые ты можешь ненароком попасть.

   Отчим отвернулся и пошёл в обратном направлении, а я проводила его взглядом и только после этого вернулась в спальню. Есть хотелось, но просить Джаральда отвести меня сперва на кухню, а потом в комнату я не могла. Оставалось надеяться, что усталость окажется сильнее голода и я быстро усну.

   Раздевшись и аккуратно сложив платье поверх старинного сундука, я расчесала волосы, переодела ночную рубашку и устроилась в постели. Дверь на всякий случай закрыла на ключ и задёрнула полог кровати. В моей прежней спальне такого не было, но так становилось даже уютнее, учитывая, что спать ложилась в новом и незнакомом для себя месте.

   Уснула довольно быстро, а проснулась резко и неожиданно от странного ощущения лёгкого прикосновения к моему лицу. Будто повеяло вдруг невыносимым холодом, от которого я мгновенно раскрыла глаза. Сердце пропустило удар, и от ужаса я оцепенела. Волоски встали дыбом на коже, и дыхание замерло в груди. Занавески полога колыхались на ветру, а между ними виднелось белое лицо девушки, которая смотрела прямо на меня. Руками лихорадочно нащупала подушку, отползая к самому изголовью, зажмурилась, закрываясь от чудовищного призрака. Тело била крупная дрожь, я хотела звать на помощь, но голос пропал.

   Несколько мгновений или минут прошло, пока ветер стих, а в комнате стало теплее. Я решилась поднять ресницы, вновь ожидая увидеть страшное лицо, но полог больше не колыхался, и призрак исчез. Дрожащими пальцами отдёрнула ткань и, сжимая подушку в руках, сползла с кровати. Оглядела комнату, затаив дыхание от страха, но она была пуста. Луна светила сквозь окно, а шторы были раздвинуты. Я подошла ближе, с дрожью прильнула к стеклу, выглядывая наружу, но мирный пейзаж не нарушала тень мрачного и чуждого этому миру присутствия. Вновь забравшись в постель, закуталась в одеяло по самую шею, обложилась подушками, сжала в ладони тяжёлый подсвечник, и до самого утра не сомкнула глаз.

   — Леди Розалинда, вы не заболели? Неважно выглядите. Может передать вашей мачехе, что стоит позвать врача?

   — Нет, не стоит. Я спущусь к завтраку. Ночь выдалась бессонная...

   — Что-то случилось, мисс?

   — Джейн, ты не слышала от других слуг странных историй об этом месте?

   — Историй? Да о замке много легенд ходит, мисс, а что вам хотелось бы услышать?

   — Что-нибудь о призраках.

   — Вам явился призрак, мисс? — испуганная, но заинтригованная служанка присела на край кровати.

   — Я видела девушку в белом платье. Видела её вчера в коридоре, когда заблудилась, на лестнице и ещё сегодня ночью в моей комнате. Она пришла, пока я спала.

   — Я слышала про призрачную Леди, мисс, — горничная опустила голос до шёпота, — но, говорят, она обитает в западной башне и редко показывается кому-нибудь на глаза, а видеть её — к несчастью.

   — Что за призрачная Леди?

   — В старые времена отдали одну совсем юную девушку за владельца этого замка, да только муж не в меру суров был к молодой супруге, жутко её ревновал, а однажды, уж не знаю, в чём она провинилась, приказал запереть в западной башне и не давать ей ни воды, ни хлеба.

   — А что дальше?

   — А дальше призвал господин вассала своего на войну, вот хозяин замка и уехал, да только приказ не отменил, а слуги его нарушить побоялись. Так и погибла она в той башне от голода, а муж её, когда вернулся, хладный труп нашёл.

   — Ужас какой ты рассказываешь, Джейн!

   — В те мрачные времена и не такие истории случались, мисс. Потом являлась призрачная Леди к хозяину замка каждую ночь, пока он с ума не сошёл. И с тех пор каждое её появление к несчастью.

   — Так я её видела?

   — Не знаю, мисс. Говорят, нынче только в западной башне увидеть можно, а в жилых покоях, кажется, не водятся призраки.

   — А на лестницах? На тех, что в другой части замка? Там ступени так странно скрипят, будто кто-то вздыхает.

   — Так небось от старости скрипят, вот и мерещатся звуки странные, - Джейн немного помолчала, а потом добавила тоном, показавшимся мне зловещим, - ну а может и правда духи. Замок древний, сколько веков уж стоит. Я про вашу леди поспрашиваю у девушек местных, да хоть бы у кухарки, она здесь дольше всех служит, молодые уж больно часто меняются.

   — Почему?

   — Да потому..., — тут Джейн осеклась и прикусила язык, — да бог их знает почему. Давайте, причешу вас перед завтраком.

   Вниз спускалась, следуя указаниям моей служанки. В этот раз вышла точно к главной лестнице, а на первом этаже меня проводил к дверям столовой лакей.

   Сегодня я оказалась первой, так как и не спала вовсе. Присев к столу, размышляла, стоит ли приступать к завтраку и просить слуг накрывать на стол или же нужно подождать хозяина замка и мачеху. Впрочем, долго думать не пришлось, минут через пять Джаральд с Катрин вместе вошли в комнату.

   — Доброе утро, — приветствовал отчим.

   — Доброе утро, — я поздоровалась сразу с обоими, но на сердце отчего-то стало тяжело.

   — Ты неважно выглядишь, Розалинда, — мачеха сразу приметила круги под глазами и неестественную бледность лица. Чувствовала я себя и правда плохо, так и не смогла толком отдохнуть после вчерашней долгой поездки, ещё и сильный испуг оказал своё действие.

   — Скучаешь по родным местам, а может друзьям? — приподнял бровь отчим.

   — Просто здесь все совершенно новое и... немного непривычное, — я замялась, не зная, что ещё добавить. Про привидение точно не стоит рассказывать, боюсь, как бы Катрин после этого не отправила меня на лечение куда-нибудь подальше.

   — Джаральд, позволь узнать, — вмешалась в разговор мачеха, — отчего твои слуги спрашивают распоряжений в первую очередь у экономки, хотя у них уже появилась новая хозяйка?

   Я заметила, как отчим слегка поморщился от этих слов, но ответил довольно бесстрастно:

   — В этом доме уже заведён определённый порядок, к которому я привык. Работу свою экономка выполняет превосходно, меня все устраивает, не вижу смысла что-то менять.

   Кажется, Катрин хотела возразить, но сдержалась. Даже представить сложно, чего ей это стоило. Зная взрывоопасную натуру мачехи, я в тот же миг захотела очутиться подальше от них двоих.

   — Что же, полагаю, со временем я достаточно разберусь в местных порядках и более не придётся действовать через твою экономку.

   Джаральд ответил лёгким кивком и перевёл взгляд на свежую газету на подносе. Только он собирался развернуть её и ознакомиться с последними новостями, как Катрин заговорила вновь.

   — Не считаешь ли, что нужно организовать небольшой приём, чтобы познакомиться с соседями? Это был бы весьма показательный жест с нашей стороны.

   Джаральд отложил газету, подпёр рукой подбородок и, демонстрирую глубочайшее внимание, воззрился на Катрин.

   — Полагаешь, они горят нетерпением познакомиться с моей чудесной женой?

   Мои пальцы как-то слишком сильно вцепились в стакан с водой после его слов.

   — Это обычная дань вежливости. Чтобы нам не наносить каждодневные визиты незнакомым людям, а им не ездить сюда. К тому же все любят приёмы, это замечательный способ провести время. Я превосходно организовываю подобные вечера, твои соседи будут в восторге. Более того, не нужно забывать, что на нас лежит ответственность за Розалинду.

   — А что с Розалиндой? — граф перевёл взгляд на меня, а я опустила глаза в пол, комкая на коленях салфетку.

   — Мы должны позаботиться о её будущем, найти достойного жениха.

   — Мы ведь уже организовывали вечер в честь Розалинды, и что-то я не заметил толпы страждущих заполучить её руку и сердце.

   Ах, как же он умел ударить словами — точно в цель не промахиваясь.

   — Я не спорю, шансы у девочки не столь высоки. Но она ещё юна, а юность чрезвычайно привлекательна для некоторых мужчин, к тому же из Розалинды выйдет послушная жена, которая принесёт мужу приданое и свой титул.

   — Все это было у неё и в поместье, так в чём же разница?

   — Ты забываешь, что в то время барон претендовал на руку Розалинды.

   Я подняла голову и успела заметить, как во взгляде Джаральда промелькнул настоящий интерес, он вдруг улыбнулся Катрин, и мне померещился отголосок восхищения в его глазах.

   — Браво! Выходит, все так называемые претенденты были в курсе, что Розалинда занята?

   — Не знаю насчёт всех, слухи быстро распространяются.

   Мачеха приняла от слуги бокал сока и сделала вид, что очень занята, выбирая одно из блюд на подносе.

   А меня словно в грязи изваляли. Мало того что обсудили со всех сторон, будто товар на рынке, так ещё и осадок отвратительный остался. Интересно, Алекс тоже знал, что на мне собирался жениться старый барон?

   — Так что ты думаешь насчёт приёма?

   — Организовывай, раз тебе не терпится. В конце недели будет в самый раз, и желательно не отвлекать меня связанными с этим приготовлениями, я сейчас очень занят.

   — Конечно, конечно, я все понимаю.

   — Розалинда, — Джаральд вдруг обратился ко мне, заметив, наверное, что я молчу, — тебе не нравится эта идея?

   Он смотрел, казалось, равнодушно, но возникало странное ощущение, что действительно ждёт ответа. Неужели отменит вечер, если я скажу, что не нравится? Ах, какие глупости приходят в голову, ему и дела нет до моих желаний, впрочем, как и Катрин.

   — Вечер был бы весьма кстати, — я вновь опустила глаза вниз, а мачеха уже оживлённо выспрашивала у графа подробности о его соседях.

   Последующие дни выдались дождливыми. Кажется, осень решила пролиться дождём, пока не наступили холода и не пришли первые заморозки. Я хотела побродить по окрестностям, но вынуждена была оставаться в замке. Катрин увлеклась подготовкой приёма, слуги сновали повсюду, занятые своей работой, Джаральд разбирался с накопившимися делами и то и дело исчезал куда-то с управляющим.

   От нечего делать я бродила по жилой части замка, изучая все ходы, закутки и уголки, любуясь старинными картинами и сохранившимися гобеленами, красивой отделкой, потемневшими от времени деревянными панелями и дорогой мебелью. Единственное место, куда я ещё не добралась в этой части дома была библиотека. Честно говоря, не знала, могу ли свободно пользоваться графскими книгами. С одной стороны, вряд ли отчим стал бы возражать, а с другой, лучше было сперва спросить у него.

   Что касается призрака, то он мне больше не являлся, но однажды я случайно услышала спор между моей горничной и ещё одной незнакомой девушкой.

   — Продолжишь в том же духе, расскажу всё леди.

   — Попробуй только, ты здесь новенькая, так что нечего лезть, куда не просят.

   В этот миг обе заметили моё появление и замолчали. Чуть позднее вечером я попыталась выпытать у служанки насчёт услышанного разговора.

   — Я молчать обещала, мисс Розалинда. Поведать вам могу, только если слово дадите, что никому не расскажете. У слуг, знаете, тоже свои правила есть.

   — О чём ты говоришь?

   — Про призрака вашего выспрашивала у кухарки, так она отговорилась, мол, не знает ничего. А потом я их разговор с племянницей подслушала. А племянница — это та девушка, что вы видели со мной в коридоре. Так вот, мисс Розалинда, никакой не призрак к вам приходил, а девчонка эта. Переоделась в белое, лицо вымазала, под кровать забралась и ждала, когда вы заснёте, а потом напугала.

   — Что? — я резко обернулась, впившись взглядом в лицо Изабеллы, — служанка напугала меня нарочно? Как она посмела?!

   — Вы только не рассказывайте никому, мисс Розалинда, иначе меня за эту болтовню и прогнать могут. Племянницу кухарки зовут Августина, она к графу нашему неровно дышит. Я даже не знаю, сам граф отвечал ей взаимностью или нет, но только безмозглая эта всех молодых симпатичных служанок таким образом из замка прогоняет, а стало быть, когда вы появились, то и вам насолить решила.

   — Мне?

   — Дура она ревнивая, вот кто.

   — Это недопустимо, Джейн! Ни одна служанка не смеет вести себя подобным образом.

   — Да кто его знает, мисс, может она и смеет.

   — Ты намекаешь, что граф как-то благоволит девушке, потому ей до сих пор все с рук сходило?

   — Я пока ни в чём не разобралась, мисс, возможно он не знает ничего.

   — Так это её я видела в коридоре? Она меня к кабинету вывела? Зачем, кстати? Не иначе хотела выставить меня душевнобольной в глазах отчима? И после всего я должна просто позабыть об этой истории?

   — Если все всплывёт, мисс, то мне несдобровать. Я ведь не сразу вам открылась, вон сколько дней вы ходили, тени своей пугались, а все потому что я боялась, как бы Августина всех слуг против меня не настроила.

   Я отвернулась от поникшей горничной, в душе все клокотало от злости. Понять мотивы поведения Изабеллы я могла, но эту Августину хотелось придушить на месте. Да как только посмела! И чем мне теперь ответить на её гнусную выходку?

   — Расскажи мне всю правду. Почему эта Августина считает, что имеет какие-то права на графа?

   — Неловко вам такое рассказывать, мисс Розалинда.

   — Начала, так заканчивай. Мне нужно придумать, как это прекратить.

   — Глупая она, мисс Розалинда, хозяйкой себя здесь возомнила, а все потому, что Его Светлость разок после бутылочки крепкого вина её в кровать пустил. Слуги говорят, стала с тех пор будто павлин по дому расхаживать, ну а девок покрасивше сразу из замка прогоняет. Про привидение только кухарка в курсе, остальные не знают. Я как подслушала их разговор, пыталась с ней поговорить, образумить. Спрашивала, почто она на вас накинулась, вы в доме положение намного выше занимаете. А она, дурная, заявила, будто вы ей сразу не понравились, а потом видела, как граф вас по лестнице на руках поднимал, так совсем головы лишилась от ревности.

   — Понятно, — я присела к туалетному столику, — расчеши мне волосы, Джейн.

   Горничная с готовностью кинулась исполнять просьбу, поминутно бросая на меня встревоженные взгляды.

   — Так вы не расскажете никому, мисс Розалинда?

   — Знаешь ведь, что не расскажу.

   Пока девушка расчёсывала тёмные пряди и заплетала их в длинную косу, я раздумывала о наказании для чересчур «живого» привидения.

   — Она не знает, что ты мне тайну открыла?

   — Не знает. Считает, будто запугала меня, и я никому ни слова не скажу. Говорю же, мнит себя хозяйкой, думает, что слуги к её словам прислушиваются, раз уж она с самим графом... Довела меня своим бахвальством, я даже рада была, когда вы этот разговор затеяли, а то никак не могла решиться обо всём поведать.

   — Этой ночью здесь останешься. Встанешь за занавеской, а когда привидение придёт, подкрадёшься сзади и накинешь на неё покрывало, потом вместе её свяжем.

   — А дальше? — Джейн даже дыхание затаила, слушая мой план.

   — А потом тихонько спустишься на второй этаж и позовёшь сюда графа.

   — Так леди Катрин наверняка услышит.

   — Постарайся, чтобы не услышала. Не хочу раздувать эту историю до скандала, пусть граф сам решает, как ему со своей... служанкой разбираться.

   — Хорошо, а если сегодня она не явится?

   — Если она настолько невменяема в своей ревности, как ты говоришь, тогда я её спровоцирую. Она наверняка следит за мной.

   — А как спровоцируете?

   — Схожу к отчиму в комнату, попрошу что-нибудь.

   — Сейчас пойдёте?

   — Да, чтобы наверняка этой ночью явилась, иначе так и будем караулить каждый день.

   Приняв решение, я не стала откладывать претворение плана в долгий ящик. Благо, платье сменить на ночную сорочку ещё не успела. Катрин сейчас наверняка принимала ванну с душистыми маслами, как привыкла делать каждый вечер, потом служанка будет втирать ей крема в кожу не менее получаса, а значит можно совершить вылазку к отчиму.

   Спустившись на второй этаж, я осторожно миновала дверь мачехи, буквально прокралась мимо на цыпочках, и прошла почти в самый конец коридора. Тихонько постучала, ожидая ответа. Спустя минуту дверь отворил камердинер Его Светлости. Он впустил меня в просторную гостиную, отделявшую основные покои от коридора. Предложив присесть в кресло, удалился в спальню, откуда вскоре вышел отчим.

   — Розалинда? — граф удивлённо посмотрел на меня, взмахом руки отпуская слугу.

   — Прошу прощения за беспокойство и за то, что врываюсь в вашу комнату без приглашения, — я постаралась принять невозмутимый вид, хотя в присутствии графа сохранять спокойствие было очень сложно. — Я уже несколько дней в замке, но все никак не могла улучить минуту, когда бы вы были свободны, и обратиться с просьбой. Поэтому решилась прийти сюда. Хотела попросить разрешения брать книги из библиотеки. А также, если это вас не затруднит, просветить меня насчёт каталога? Очень хотелось бы найти записи про пантер, как за ними принято ухаживать. Полагаю, у вас есть?

   — Если хочешь навестить Агату, могу сейчас проводить. Помню, что обещал.

   — Не желаю отнимать ваше драгоценное время, разрешения брать книги будет вполне достаточно. Так всё-таки можно?

   — В этом замке тебе можно абсолютно всё Рози, за исключением тех моментов, когда дело касается безопасности.

   — Безопасности?

   Мне вдруг стало любопытно, отчего он выделил именно этот момент.

   — Некоторые строения слишком древние, я уже упоминал, там есть старые ловушки, которые срабатывают неожиданным образом. В частности, обе башни представляют определённую опасность для незнающих людей, особенно западная.

   Граф подошёл ближе и встал прямо за моей спиной, облокотившись на высокую спинку кресла.

   — Западная? — я едва удержалась от того, чтобы отодвинуться на самый краешек, вновь занервничав от его близости.

   — Верно, лучше туда не ходить, — он немного склонился, пока говорил, а в тоне его голоса проскальзывали бархатистые нотки, от которых приятная истома накатывала на тело. Совершенно обычные слова предупреждения звучали как искусительные речи.

   — Хорошо, — я кивнула, не выдержала и поднялась на ноги, делая шаг к двери. — Уже поздно, простите ещё раз, что побеспокоила.

   — В любое время, — он изогнул кончики губ в насмешливой, но вместе с тем обольстительной улыбке, и я поспешила выбежать в коридор, пока хватало сил держать себя в руках.

   За дверью с трудом перевела дух, чувствуя, как сильно колотится сердце. Надеюсь, мой план себя оправдает. Что, интересно, подумал об этом визите Джаральд? Вдруг решил, будто это своего рода намёк?

   Ночью ожидала появления служанки. Джейн притаилась за шторой, а я лежала тихонько, не шевелясь и раздумывая о предпочтениях графа. Видела эту девушку мельком в коридоре, но мне она показалась симпатичной несмотря на неприятные резкие нотки в голосе.

   Волосы у неё были необыкновенные, такие ярко-рыжие. Я прежде никогда не встречала подобного оттенка. Просто экзотика! Не удивительно, что граф польстился на такое. Как там Джейн сказала, после бутылки крепкого вина? Вероятно, он наутро даже не помнил, с кем ночь провёл, а эта дурища возомнила себе. Ну до чего глупая девица! Если бы все так мнили, половина светских красавиц расхаживала бы по замку графа хозяйками. Правильно, что я старалась держать себя в руках после нашей близости, иначе выглядела бы в его глазах вот такой же пустоголовой дурой.

   Пока я злилась и на чём свет кляла всех любовниц графа, послышался тихий шорох отворяемой двери. Кажется, кто-то позаботился о том, чтобы смазать петли. Замок я нарочно не закрыла, хотя с ушлой служанки сталось бы и ключ утащить.

   «Призрак» тихонько крался к кровати, а я пряталась за задёрнутым пологом и почти не дышала. Когда злополучная служанка осторожно раздвинула шторки, я громко вскрикнула, а Джейн набросилась со спины и накинула на ничего не подозревающую жертву покрывало. Я мгновенно вытащила из-под одеяла руки с зажатой в них верёвкой и опутала ею пищащее «привидение», а потом мы повалили охотницу за графами на кровать.

   — Ступай, — велела я Изабелле, и горничная проворно выскочила из комнаты, пока я оседлала спину брыкающегося «призрака». Девушка была крупнее и выше, но верёвки и покрывало не давали ей сбросить меня, а спустя недолгое время в комнату ворвался мой отчим.

   — Что за чертовщина творится? — выругался Джаральд, пока Джейн зажигала светильник. Он внимательно посмотрел сперва на меня, а потом на извивающуюся на кровати девушку.

   — Твоя горничная заявила, что на тебя совершено покушение. Будь добра объяснить?

   — Я открыла глаза, увидела фигуру, всю в белом с бледным лицом, и закричала, а Джейн тут же подскочила и накинула покрывало, а потом мы связали нападавшую.

   — Джейн примчалась из помещения для слуг?

   — Эти дни она спала у меня.

   — Так, — граф подошёл ближе, а я слезла с притихшей служанки, наблюдая, как Джаральд распутывает узлы. — Ты и верёвку под подушкой прячешь на всякий случай?

   Я пожала плечами, потом сообразила, что сижу перед ним в одной ночной рубашке и быстро прикрылась одеялом.

   Джаральд уже размотал девушку и теперь внимательно разглядывал. Потом схватил край покрывала и довольно грубо стер грим с лица служанки. Та всхлипывала и с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

   — Ну и как ты это объяснишь? Как твоё имя?

   — А-а-августина.

   Мы с Изабеллой переглянулись. Хороша хозяйка, он даже имени её не помнит. Мне вдруг стало жаль девушку, зря я её подставила. Глупая совсем, не понимает, что если хозяин один раз в постель пустил, это не означает, будто он теперь с тобой ночи проводить станет и властью наделит.

   — Что здесь позабыла?

   — Я, я пошутить х-хотела, — девушка заикалась, не зная, как оправдать себя и избежать хозяйского гнева. Полагаю, она только сейчас осознала, насколько глупо было надеяться на благосклонность графа.

   — Судя по этой верёвке, — Джаральд поднял свёрнутый конец повыше, — ты не в первый раз так шутишь. Я прав, Розалинда?

   Не знаю, что на меня нашло, но я отрицательно покачала головой.

   — В первый раз. А верёвка у меня случайно в шкафу осталась после переезда. Не стоит наказывать слишком сурово, Ваша Светлость. Шутка, если подумать, и правда забавная.

   Джаральд отвернулся от меня, явно не поверив ни единому слову, вновь посмотрел на девушку.

   — Прочь из замка, чтобы ноги твоей завтра здесь не было.

   Августина задрожала, слезы покатились по щекам.

   — Не выгоняйте, господин граф! — она вдруг упала на колени и обняла его ноги. Джаральд смерил её равнодушным взглядом и негромко, но так холодно, что кровь стыла в жилах, произнёс:

   — Скажи спасибо, что не приказал выпороть. Поднимайся и сейчас же иди собирать вещи. Найду, кто помогал тебе, отправится следом.

   Девушка встала и бросилась к двери, а я посмотрела ей вслед. Ну отчего мне так её жаль?

   — И ты ступай! — велел граф Изабелле, и горничная мгновенно испарилась из комнаты.

   Я ещё крепче прижала одеяло к груди, когда Джаральд обернулся и смерил меня тяжёлым взглядом.

   — А просто подойти и рассказать ты не могла?

   — Я не знала о положении девушки в этом доме. Вдруг бы вы не поверили, если б не поймали с поличным?

   — Какое положение может занимать обычная служанка?

   — А... — я замолчала. Действительно, какое?

   — На будущее, Рози, давай обойдёмся без драмы. Нападения, привидения, твоя горничная, поднимающая меня среди ночи... это плохо сказывается на душевном состоянии, не находишь?

   Я кивнула, опустила вниз голову, чувствуя себя кругом виноватой.

   — Отдыхай, — промолвил Джаральд и ушёл, оставив меня полночи мучиться бессонницей.

 

ГЛАВА 10. Воровка

   Встав с утра пораньше и выглянув в окно, я радостно улыбнулась. Наконец-то дождь прекратился. Верхом не покатаешься, но можно побродить по двору, изучить внутренние строения и сад. Мне так не терпелось поскорее выбежать на улицу, что не стала тратить время на причёску, просто перехватила волосы шелковой лентой, стянув их в хвост.

   Позавтракала быстро в компании мачехи и Джаральда. Они ещё не закончили, когда я уже поднялась из-за стола и, пожелав приятного аппетита, устремилась на улицу.

   Как замечательно было вдохнуть свежий прохладный воздух. Я закуталась в тёплый плащ и пошла в направлении конюшен. Постройки во внутреннем дворе были сложены из камня и казались очень старыми, хотя сразу бросалось в глаза, что их поддерживают в хорошем состоянии: укрепляют в тех местах, где камень раскрошился от времени, а толстые деревянные столбы, подпиравшие крышу, своевременно заменяют на новые. Внутри же всё было отделано в соответствии с современными веяниями.

   Пройдя вдоль денников, добралась до стойла Снежинки и радостно погладила бархатистую морду подавшейся навстречу любимицы. Я успела соскучиться по лошадке и по катанию верхом. Думаю, кобылка тоже тосковала. Конюх графа прогонял лошадей в загоне, чтобы не застаивались, но ведь это не шло ни в какое сравнение со свободной скачкой по полям. Оставалось только радоваться, что Снежинка принадлежала мне лично (она была подарком отца на день рождения), вряд ли бы я спокойно пережила разлуку доведись покинуть лошадку в поместье.

   — Завтра покатаемся, — пообещала я белоснежной красавице, угощая её яблоком.

   Выйдя наружу, посмотрела на работающих во дворе людей. Жизнь здесь кипела, била ключом. Я даже удивилась, как хорошо все отлажено в замке у графа. Вспомнила, что в первый раз, когда мы катались с ним вдвоём по поместью, он задавал много вопросов (но получил мало вразумительных ответов), значит, действительно разбирается. Полагаю, следит за всем лично, а не скидывает дела на плечи управляющего. Необычные черты для светского ловеласа и прожигателя жизни, если он является таковым на самом деле.

   Проходя мимо распахнутых дверей, заглядывала внутрь, с удивлением обнаружив среди обычных для любого богатого дома строений вроде конюшни, прачечной, мастерской, ещё и маслобойню. Граф даже здесь предпочитал обходиться собственными силами и средствами. Наверное, эти дни был занят наблюдением за уборкой урожая и заготовками запасов на зиму. Не удивлюсь, если часть продуктов шла на продажу.

   Остановившись у одного сарая, с любопытством наблюдала, как слуга ловко и быстро завязывает мешки с зерном. Он так мастерски с этим справлялся, что захотелось поглядеть поближе. Я вошла внутрь, замерев неподалёку, вдыхая запах зерна, прелой земли и соломы. Снаружи послышался голос отчима, отдающего указания работникам. Я подняла голову в тот момент, когда Джаральд вошёл в сарай.

   — Интересуешься работой слуг, Розалинда?

   Я кивнула, а Джаральд обратился к работнику.

   — Арчи, там ещё зерна привезли, ступай и помоги Теду выгрузить.

   — Да, хозяин.

   Арчи ловко завязал последний мешок и выбежал за дверь.

   — Это называется мельничный узел, — сказал отчим, заметив мой интерес. — Удобен тем, что можно туго затянуть и быстро развязать. Показать?

   Я кивнула, наблюдая, как он подходит ближе. В душе жгучее желание боролось с тревогой и пониманием, что в полутемном сарае с распахнутой настежь дверью находиться наедине с графом не менее опасно, чем в запертой комнате.

   — Я заметила, как быстро здесь всё делается. Люди очень стараются. Полагаю, вы не поощряете лень.

   — Не поощряю, — Джаральд легко развязал шелковую ленту, удерживавшую мои волосы, и обхватил тонкие запястья.

   — Смотри, — он сложил ленту восьмёркой, ловко обвязывая вокруг моих рук, пропустил сложенный вдвое конец во вторую петлю, крепко затянул, привлекая меня ближе. Я качнулась в его сторону, поднимая вверх голову, и тихо охнула, когда лента сильнее впилась в кожу.

   — А развязать ещё проще, — негромко продолжил Джаральд, глядя мне в глаза, — он потянул за один конец, распуская хитроумный узел, но не выпустил ленту, а мягко обмотал вокруг запястья, перемещая её по руке.

   Странное ощущение, будто длинная полоска внезапно ожила в его ладонях и сейчас сама собой ползла всё выше, словно змея, пока не обмоталась вокруг моей шеи. Я почти не дышала, не отрывая взгляда от потемневших глаз Джаральда. Обхватив пальцами концы ленты, он потянул их на себя, заставляя меня подняться на цыпочки, ещё ближе к его склонённой голове и манящим губам. Граф перехватил ленту одной рукой, а вторую запустил в мои волосы, лаская тонкую нежную кожу и перебирая пряди, пока я не опустила ресницы, повинуясь тягучему удовольствию, потянулась навстречу в ожидании самого сладкого из поцелуев.

   Лента шелковым ручейком стекла по шее, коснулась гладким краем приподнятой над корсажем груди и скользнула прямо мне в руки. Я разочарованно раскрыла глаза, почти с болью наблюдая, как Джаральд отступает и, отвернувшись, выходит из сарая.

   Неосознанно сделала несколько шагов следом, чтобы в следующую секунду прийти в себя от громкого голоса одного из работников.

   — Там на дороге карета перевернулась, хозяин.

   Оказавшись на улице, увидела, как стремительно граф идёт по направлению к воротам, и побежала за ним. Не терпелось узнать, что же произошло.

   На дороге лежала перевернувшаяся набок карета, рядом сидел на земле кучер, возле которого собралось несколько зевак, а работники из замка уже спешили на выручку.

   Джаральд дошёл до кареты, когда слуги открыли дверцу и помогали выбраться наружу джентльмену в помятом костюме. На лбу молодого человека красовалась огромная шишка. Стоило ему обрести твёрдую опору под ногами, как он сделал шаг в сторону экипажа и при этом сильно покачнулся.

   — Вы в порядке? — Джаральд поддержал пострадавшего.

   — Там моя сестра, — промолвил джентльмен, указывая рукой в сторону кареты. Неестественная бледность разлилась на его лице, и по знаку графа слуги подхватили молодого человека под руки и повели в замок. Отчим тем временем велел лакею забраться внутрь экипажа и встал рядом, чтобы принять на руки бесчувственную девушку. Он сам понёс её вверх по холму, не доверяя прислуге.

   Я стояла немного в стороне, наблюдая за всем, и теперь направилась следом и прошла за Джаральдом в гостиную, где в кресле расположился брат пострадавшей. Думала предложить свою помощь, но когда опекун уложил девушку на диван, а сам отошёл за графином с водой, я резко переменила своё мнение. Захотелось не то чтобы помочь бедняжке, а выслать из замка подальше и желательно побыстрее.

   Вот именно таких красавиц в нашем обществе называли английскими розами. Чистая, одухотворённая красота, мягкий изгиб пухлых розовых губок, гладкий мрамор высокого лба, бархат округлых щёчек, нежных, как у ребёнка, длинные ресницы и изогнутые чёрные брови. Волосы рассыпались по подушке светлыми прядями, подобно нимбу вокруг головы ангела. Я отступила к столу и присела на стул, чтобы перевести дух. В этот миг в комнату стремительно вошла Катрин.

   — Джаральд, что произошло?

   — Карета перевернулась, двое пассажиров пострадали, девушка без сознания, а её брат неплохо приложился головой. Скоро приведут врача.

   Отчим склонился к чудесной диве и положил на её лоб смоченный водой платок.

   Катрин подошла поближе и молча остановилась за спиной мужа. Я не видела выражения лица мачехи, но полагаю, что сейчас была не одинока в своей безудержной ревности. Мне самой требовался глоток воды, чтобы прояснить мысли и прийти в чувство. Господи, я его ревную, ревную так сильно, что готова притащить сюда врача сию же секунду и заставить немедленно вылечить девушку.

   — Ах, — из миленьких губок вырвался тихий стон. Ангел открыла глаза и увидела над собой склонённое лицо Джаральда. У меня возникло ощущение, что для этих двоих время внезапно остановилось. Мы с Катрин и несчастный пострадавший брат попросту перестали существовать, здесь были только нежная беззащитная красавица и спасший её рыцарь, в безмолвном оцепенении взиравшие друг на друга.

   — Позволь мне позаботиться о гостье, — Катрин оттянула Джаральда за рукав и присела на стул рядом с диваном.

   — Как вы себя чувствуете, дорогая?

   Боже, я вновь восхитилась выдержкой мачехи и её умелой актёрской игрой. Сколько заботы было в голосе, сколько искренней тревоги! Я бы спросила иначе: «Вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы немедленно уехать?»

   Отчим неспешно отошёл и облокотился спиной о столешницу, сложил руки на груди, наблюдая за тем, как Катрин обхаживает гостью. Оба были столь поглощены несчастной ахающей девушкой, что только я сообразила подойти к её брату. Налив в стакан воды, я поднесла его молодому человеку.

   — Вот, выпейте.

   Джентльмен несколько удивлённо взглянул на меня, осторожно взял воду и поблагодарил.

   — Вы сильно ударились? Голова не болит? — я продолжала расспрашивать, проявляя заботу о госте, потому что это помогало отвлечься и не смотреть в сторону дивана.

   — Сейчас уже намного лучше, большое спасибо.

   Брат нежной красавицы и сам оказался приятным на вид молодым человеком. Я предположила, что ему не больше двадцати трёх, он казался немного старше Александра. Волосы были примерно того же оттенка, как и у сестры, но глаза оказались не ясно-голубыми, а светло-карими, что являлось довольно необычным сочетанием.

   Он был худощав, среднего роста, но при этом обладал столь благородной осанкой, что сразу возникало ощущение — этот человек из знатного рода. Кожа его отличалась настоящей аристократической бледностью. Джаральд по сравнению с этим юношей выглядел гораздо более крепким и загорелым. Хотя это и неудивительно, учитывая неугомонный нрав отчима, его желание вникать во все дела и любовь к верховой езде. Опекун постоянно чем-то занимался с тех пор, как мы вернулись в замок, а при взгляде на приятного джентльмена возникало ощущение, что он предпочитает проводить своё время не в полях, а в светской гостиной, а, возможно, обожает декламировать стихи или даже сам их пишет.

   В этот момент в комнату вошёл врач и по велению графа в первую очередь направился к девушке. После осмотра обоих пациентов, доктор поставил диагноз относительно небольшого сотрясения у юной барышни и незначительных ушибов у её спутника. Врач советовал гостям задержаться в замке на пару дней. Естественно, что соответствующее предложение от графа последовало незамедлительно. Пострадавшие, как и принято в таком случае, принялись отказываться, ссылаться на хлопоты, что причинят хозяевам, и произнесли ещё немало пустых и имеющих совершенно противоположное значение фраз, чтобы в итоге согласиться.

   — Розалинда, — Катрин окликнула меня, привлекая внимание.

   — Да?

   — Отведи мисс Элену в новую комнату. Мы поселим её рядом с тобой, чтобы при случае наша дорогая гостья знала, к кому обратиться.

   — Да, конечно, — я подошла к обессиленной блондинке, которая, казалось, сама даже не может подняться с дивана. Замерла в нерешительности, не зная, стоит ли протянуть ей руку или отчим лично отнесёт девушку наверх (как когда-то нёс меня). Сомнения разрешил граф. Он позвонил в колокольчик, вызвал одного из слуг и велел помочь мисс Элене. Я пошла следом, поскольку мачеха решила, что я справлюсь с заботой о разнесчастной красавице гораздо лучше любой служанки. Одно меня радовало, по крайней мере, не отчим нёс вздыхающего ангелочка в её новую комнату.

   — Я так вам благодарна за помощь, — Элена сидела по правую руку от Катрин за большим столом, сервированным к ужину, но при этом все время поглядывала на Джаральда. — Это так благородно, предложить нам провести в вашем замке пару дней, чтобы прийти в себя, а также заняться починкой нашей кареты. Ума не приложу, Юджин, отчего ось полетела? Я так испугалась, когда мы перевернулись.

   — Нужно было проверить её перед поездкой, думаю, конюх пренебрёг своими обязанностями, отсюда и несчастье.

   — Следует лучше следить за слугами, — заметил граф, кладя в рот кусочек мяса и глядя при этом на томно улыбающуюся красавицу.

   Я сидела рядом с Юджином, но принимать участие в беседе не хотелось, как и есть.

   — Я заметила, что в вашем доме проводятся некие приготовления, неужели готовитесь к празднику? — Элена сделала над собой усилие и перевела взгляд на хозяйку.

   — Планируется небольшой приём для соседей. Дело в том, что мы недавно переехали в замок мужа и не успели со всеми познакомиться.

   — Как это потрясающе! Приём! — Элена восторженно улыбнулась, а я чуть не поперхнулась лимонадом. Господи, она даже улыбается так, словно готова ослепить всех вокруг.

   — Почему бы вам не принять участие, если самочувствие позволит? — поинтересовался Джаральд.

   — О, благодарю вас!

   — Дорогая, а далеко ли ваше поместье? Может, вы ехали по важным делам? — Катрин небрежно зачерпнула полную ложку супа, но, по моим наблюдениям, её содержимое грозило вот-вот пролиться на платье гостьи, уж слишком близко к ней наклонилась мачеха.

   — Мы ехали к нашей тётушке, она живёт не так далеко, к вечеру должны были быть на месте. Тётушка больна, мы с братом собирались навестить её.

   — Не будет ли ваша дражайшая родственница возражать против этой задержки?

   — Дорогая, — граф сделал ударение на этом слове, отвлекая Катрин от покусительских планов на одежду Элены, — если приехать к больной тётушке, не придя в себя после сотрясения, то неизвестно кому и за кем придётся ухаживать.

   — Нам не хотелось бы создавать вам лишних хлопот, — подал голос Юджин.

   — Что вы, какие хлопоты? Я уже распорядилась добавить вас в список приглашённых, только переживала, что эта задержка может отвлечь вас от важных дел.

   — А далеко ли ваше поместье? — решилась я вступить в разговор и обратилась к брату прекрасной Элены.

   — В двух днях пути. Наше поместье называется Эдингтон-холл.

   — А как ваше полное имя?

   — Юджин Доминик Эдингтон, эсквайр.

   — Наверное, вы очень досадуете на это происшествие с каретой?

   — Отнюдь, тётушка не настолько больна, чтобы не дождаться нашего приезда, зато мы имеем возможность познакомиться с этим замечательным замком и его гостеприимными хозяевами.

   Юджин улыбнулся, а я улыбнулась в ответ. У него была очень располагающая к себе улыбка, сложно не ответить на такую.

   Разговоры за столом продолжились, но теперь всё больше вращались вокруг предстоящего приёма и приглашённых на него. Как я поняла из слов Катрин, практически никто не ответил отказом, а это означало, что гостей будет много.

   Какие у нас нынче гости интересные, мисс Розалинда, — Джейн расчёсывала мои волосы и болтала о приезжих. После ужина я сразу поднялась к себе, отклонив приглашение немного прогуляться. Не хотела смотреть, как граф флиртует с ангелочком.

   — Чем они интересны?

   — Девушка уж больно красивая, я таких раньше не видела, чистый ангел. В нашей церкви икона богоматери висит, так просто как с неё рисовали. А молодой джентльмен тоже хорош, и о вас, кстати, справки наводил.

   — Обо мне?

   — Интересовался вашим положением в доме, есть ли у вас на примете кто-нибудь, имеется ли жених.

   — А у кого он спрашивал?

   — У Джона моего (он ему прислуживает пока). Тот и порассказал, что сирота вы и давно пора вас из дома мачехи забрать, кабы только приличный человек нашёлся да увёз. И титул имеется, и приданое, и о том, что вы для благородного джентльмена партия завидная, тоже доложил.

   — Зачем, Джейн?

   — Грех жениха упускать. Интересуется ведь.

   Я вздохнула, поднялась из кресла и приблизилась к окну. Там в саду по дорожкам гуляли наши гости и Джаральд. Наверное, нашёл чем занять Катрин, чтобы самому заняться Эленой. Я посмотрела, как она идёт рядом, положив руку на сгиб его локтя, и прикусила губу от досады.

   Показывает ей сейчас сад, а мне ничего не показал, даже нормального плана замка не дал. Наклоняется к ней так близко, что ещё чуть-чуть и это будет больше похоже на поцелуй, чем на разговор двух совершенно чужих друг другу людей. А меня в последний раз поцеловать отказался и, кажется, совсем охладел, не замечает почти.

   Жаль, что Августина ушла. Рано я избавилась от домашнего приведения, стоило попробовать уговорить графа оставить девушку. Хотя... вряд ли бы мне это удалось, уж слишком вопиющей была её выходка.

   Джаральд с Эленой дошли до конца дорожки и повернули, скрываясь от моих глаз за деревьями. Юджин следовал за ними на некотором расстоянии. Ну куда он, спрашивается, смотрит? Джаральда нельзя упускать из виду даже на минуту. Молодой человек в этот миг склонился к какому-то кусту и внимательно его рассматривал, а потом повернул голову, намереваясь, очевидно, задать вопрос, заметил пропажу сестры и поспешил за своими спутниками.

   Я отошла от окна, присела в кресло, наблюдая, как Джейн готовит ванну, а потом приняла решение, что если Юджин вздумает поухаживать за мной, я не буду его отталкивать.

   Гости все прибывали и прибывали, и у меня от улыбки уже сводило скулы, но Катрин не позволила бы отойти от дверей, где мы втроём приветствовали приезжающих. Как же всем им было интересно поглядеть на новую жену графа.

   Создавалось ощущение, что Джаральд стал притчей во языцех среди своих соседей, и никто из них не чаял увидеть его в оковах законного брака. Такое впечатление складывалось у меня судя по злорадному выражению лиц некоторых мужей, особенно тех, чьи спутницы отличались приятной наружностью. Женщины, в свою очередь, не слишком-то благосклонно взирали на Катрин, а я старалась держаться в стороне от всего этого, окидывая взглядом молодых людей, из которых кто-то вполне мог подойти на роль мужа. Мачеха меня долго терпеть не станет, это ясно как Божий день. Джаральд утратил интерес, так что не стоит дожидаться, пока толкнут в объятия к первому попавшемуся соискателю, лучше уж присмотреться самой.

   Сначала для гостей организовали небольшой концерт, и для этих целей Катрин пригласила в замок оркестр. Помимо музыкального представления, были также задуманы выступления циркачей, а затем бал. Меня уже представили нескольким молодым людям в качестве партнёрши по танцам, и они незамедлительно внесли свои имена в мою книжку. Зная о расспросах Юджина, я не удивилась, когда молодой джентльмен подошёл и попросил станцевать с ним вальс в начале бала.

   В какой-то мере замыслы Катрин себя оправдывали, бальная книжка оказалась заполнена больше чем наполовину, и теперь от меня зависело, нанесут ли некоторые джентльмены визит в наш дом в дальнейшем.

   Перед танцами слуги вынесли корзины с цветами, и мужчины подарили по букетику каждой леди. Джаральд на правах хозяина одарил сразу нескольких дам, включая Катрин и меня. Когда он поднёс мне букет незабудок, то не забыл поинтересоваться:

   — Рози, ты впечатлена количеством женихов?

   — Благодарю вас, граф, более чем.

   — А со мной потанцуешь? — неожиданно, без всякого перехода спросил Джаральд. Он будто поинтересовался между делом, но вопрос привёл меня в замешательство. Да когда же ему надоест играть в эти игры? То манит меня, то отталкивает, то не замечает, а то смотрит таким взглядом, что вся душа выворачивается наизнанку и в сердце разгорается огонь.

   — У меня не осталось свободных танцев, граф, прошу прощения.

   Он немного удивлённо приподнял бровь, загадочно улыбнулся, а затем отошёл, чтобы преподнести букетики другим дамам и конечно же Элене. Каждая из одаренных им женщин просто расцветала от его внимания. Опекун был удивительно хорош в своём тёмно-синем фраке, подчёркивающем глубину сверкающих задором глаз. Волосы уложены с элегантной небрежностью и, казалось, что по волнистым прядям пробегают огненные всполохи, подобные пламени освещавших бальную залу свечей.

   Я танцевала первый танец с Юджином, и была бы счастлива даже не замечать отчима, закружившего в вальсе какую-то немолодую маркизу. Она оказалась одной из наших почётных гостий. По слухам, заядлая сплетница и на редкость чопорная дама. Даже удивительно, как Джаральду удалось вытащить её в круг танцующих. Кажется, Пантера снова развлекался, подцепив вредную матрону на крючок своего обаяния, притом что одна лишь фраза этой дамы могла закрыть двери в лучшие дома высшего общества. Как ему удавалось до сих пор не потерять своего положения в свете, оставалось для меня загадкой. При таком количестве слухов, при такой репутации, никто из соседей не отклонил приглашения.

   — Эта история не слишком интересна для столь юной и очаровательной девушки, как вы.

   Я осознала, что Юджин продолжает наш разговор, и с трудом сосредоточилась на своём партнёре. Вспомнила, как спросила про поместье Эдингтон-холл, но потом отвлеклась. После последней фразы молодого человека, возникло ощущение, будто эсквайр не желает рассказывать о себе подробности.

   — У вас не так хорошо обстоят дела, как хотелось бы? — мне действительно было интересно услышать о его жизни и понять, какие планы на будущее у них с сестрой. Вероятно, она является единственным прибыльным капиталовложением, способным поправить дела брата. Такую красавицу можно выгодно продать, причём не обязательно какому-нибудь полоумному старику. Возможно, Юджин потому и остался на бал, чтобы познакомить сестру с новыми претендентами.

   Она уже пользовалась бешеным успехом, и я видела, как те, чьи имена уже были занесены в мою бальную книжку, подходили к очаровательной Элене. Девушка нежно улыбалась и сокрушенно качала головой, показывая, что свободных танцев у неё не осталось.

   — К сожалению, это так. От отца по наследству перешла куча долгов, мы вынуждены были продать часть земель, остался лишь дом и прилегающие территории. К счастью, поместье не столь огромно, как этот замок, но и на его содержание требуется немало средств, а нам пришлось уволить большинство слуг.

   Это многое объясняло. Теперь становилось понятно, отчего они путешествуют вдвоём, без лакеев, с одним только кучером.

   — Я заметила, что вы с сестрой не взяли слуг в дорогу.

   — Мой камердинер попросил расчёт, а горничная Элены заболела перед самым отъездом. Времени не было искать ей новую служанку, я полагал, что в доме тётушки мы найдём подходящую кандидатуру.

   — Мне очень жаль, что ваши дела обстоят таким образом.

   — Сейчас для многих настала нелёгкая пора, не стоит меня жалеть. Я не хочу, чтобы на вашем очаровательном личике появлялась печать грусти. Давайте, расскажу лучше одну забавную историю...

   Юджин оставил тему наследства и до конца вальса развлекал остроумными шутками, заставлявшими меня улыбаться.

   До самого ужина все танцы оказались расписаны. Конечно, в этом была не моя заслуга. Правила хорошего тона требовали от приглашённых кавалеров попросить у воспитанницы графа право на танец. Однако со многими мужчинами я общалась с искренним интересом. Они рассказали немало историй не только о самих себе, но и о замке, избегая, впрочем, упоминать в разговоре отчима. Слушать я умела, поэтому не составляло труда выпытывать все новые и новые подробности о том месте, где я сейчас жила, а также обо всех наших соседях.

   За танцами последовал ужин, на котором я сидела между Юджином и одним немолодым мужчиной, представленным как виконт Баррингтон. Джентльмен сразу же занялся тем, чтобы отдать должное каждому кушанью. Спустя какое-то время мне стало любопытно, сколько ещё может вместить в себя желудок господина, притом что перемен блюд было пять, и на каждую приходилось не менее шести кушаний.

   Я делала вид, что внимательно слушаю рассказ Юджина, а сама краем глаза наблюдала, как господин виконт отведал фирменный суп кухарки со сливками и грибами, затем попробовал лосося под соусом из омаров, покончив с ним, положил на тарелку варёного окуня, а дальше перешёл к телятине и бараньим отбивным, не забыв отведать филей оленины, курицу под соусом бешамель, ветчину и запечённую утку.

   Самой мне казалось, будто корсет вот-вот лопнет, хотя я брала только по маленькому кусочку от каждого блюда. Когда же подали взбитые сливки с клубникой, бланманже, вишнёвый и творожный пироги и пудинг с глазурью, стало обидно, что чудесному десерту просто некуда поместиться. Зато удивительный господин виконт совершенно не переживал по данному поводу, кромсая ложечкой сливочное лакомство.

   После ужина леди отправились отдохнуть в гостиную, оставив мужчин отдавать должное крепким напиткам из погребов щедрого хозяина.

   Я немного посидела со всеми, слушая разговоры дам, а потом решила подняться в свою комнату и отдохнуть, прежде чем бал продолжится. Джейн ждала меня, чтобы расшнуровать корсет.

   — Как вам праздник, мисс Розалинда?

   — Чудесный праздник.

   — Вы ни одного танца не пропустили.

   — Верно, — я устроилась на кушетке возле окна, чтобы немного перевести дух и подышать прохладным ночным воздухом. — Я отдохну пока, возвращайся через полчаса, поможешь зашнуровать платье.

   — Хорошо, мисс.

   Джейн ушла, а я скрестила руки на подоконнике, положила на них голову, вглядываясь в темноту ночного сада, слушая шум долетавших сюда голосов, разглядывая силуэты холмов и светившую в небе полную луну.

   Когда горничная вернулась, чтобы помочь мне одеться, я заметила, что Джейн необычно бледна.

   — Что-то случилось? — обратилась к девушке.

   — Ничего страшного, мисс, только я Джона повстречала на ступеньках, он господина Юджина в комнату проводил. Джентльмен хватил лишку, слишком уж у графа вина и коньяки хорошие.

   — Имеешь в виду, что эсквайр не присоединится к танцующим?

   — Точно не сразу после начала бала. Молодым людям свойственно перебрать немного, но меня не это беспокоит, мисс.

   — А что тебя беспокоит?

   — Господин Юджин, как напился, так будто другой человек стал. В целом ведь такой приятный джентльмен, а сейчас, пока Джон его до комнаты провожал, будто подменили его. Бранился на слугу, груб был, потом, до кровати добрался, и пока Джон с него сапоги снимал, не очень красивые вещи про вас говорил.

   — Про меня?

   — Да. Он же за вами ухаживал весь вечер, вот и разговор о вас завёл. Только говорил не как джентльмен, потому что человек воспитанный так о настоящей леди выражаться не будет. Он, мисс, вас лакомым кусочком называл, говорил, что так и хочется отведать, будто с виду вы ничего особенного, а двигаетесь и говорите сладко.

   — Что это значит, Джейн?

   — А то и значит, мисс, что воспитанные джентльмены, даже в подпитии о благородных девушках таких слов не скажут, а потому лучше от него подальше держаться, как бы не сотворил чего непотребного. Попробовать ему вас захотелось, ишь чего! Сперва бы женился, а потом пробовал. Ещё и про фигуру вашу выразился, но я уж повторять не буду. Думаю, что вы мисс, своей чистотой красивы, а вовсе не формами, как этот непотребник заявил.

   — Джейн... — я даже задохнулась на миг от смущения, досады, злости и растерянности. Чистой меня уже нельзя было назвать, если вспомнить мои мечты о графе и то, что я делала по его указке. Однако Юджин об этом знать не мог, а значит все его поведение наводило на подозрения.

   — Думается мне, не настолько они благородные, какими казаться хотят, — озвучила мою мысль горничная.

   — Я попробую с графом поговорить по этому поводу, Джейн. На балу улучу минутку и предупрежу, что следует присмотреться к нашим гостям.

   — Вот и правильно сделаете, мисс.

   Я доверилась словам горничной, поскольку кому, как не слугам, лучше всего известны подробности. Как часто говорил мой отец, любой дворецкий с первого взгляда отличит истинного джентльмена от крестьянина, даже если их обрядить в платья друг друга. Наверняка Джейн не все мне рассказала, умолчала об особо оскорбительных словечках со стороны Юджина. Джентльмен всегда остаётся таковым, даже под воздействием крепкого напитка. Я никогда не слышала, чтобы граф, например, отведав пару бокалов вина, начинал сквернословить, он даже с Катрин вёл себя обходительно. Полагаю, Джаральд мог сказать крепкое словцо, например, если его вывести из себя, но о женщинах он дурно не говорил никогда, даже о служанках.

   За что же мне досталась подобная милость? Я Юджину ничего плохого не сделала, вела себя вежливо, в соответствии с правилами этикета, не делала никаких намёков, почему же он приравнял меня к продажной девке, которую можно обсудить со слугой, не стесняясь в выражениях? Неужели из-за влияния Джаральда я перестаю даже внешне походить на леди? Или у меня на лбу написано, что любой мужчина может взять меня как пожелает и когда пожелает? Страсть к отчиму делала меня слабой в его присутствии, но с другими я всегда вела себя в рамках приличий.

   Когда я спустилась, бал уже продолжался. У меня образовались свободные промежутки времени между танцами, когда я прохаживалась возле окон или же подходила к фортепиано, на котором дамы исполняли небольшие музыкальные композиции. Некоторые джентльмены уединились в игровой комнате, многие из гостей выходили на балкон или же скрывались в графском саду. Джаральд то показывался в зале, то пропадал, и я никак не могла улучить момент, когда он останется один.

   Наконец заметила, как отчим вышел на террасу, и поспешила за ним, но когда оказалась снаружи, опекун уже скрылся из виду. Я встала в тени, осматривая сад, пытаясь определить, в каком направлении он удалился, и в этот миг увидела выскользнувшую на улицу Элену. Она куталась в тёплую накидку и торопливо сбежала по ступенькам, чтобы быстро пройти по дорожке и завернуть налево, скрываясь от моих глаз. Недолго думая, последовала за ангелочком. Стараясь не быть замеченной, ступала за ней в отдалении, и только тихий шорох шагов впереди, позволял определить, куда свернула наша красавица.

   Я шла и шла по тем местам, куда прежде даже не заходила, пока не упёрлась в низкую стену. Здесь была небольшая калитка, но когда я подёргала медную круглую ручку, обнаружила, что дверца заперта. Стала обходить стену по кругу, пока не услышала приглушённые голоса. Неподалёку от меня возле самой стены обнаружилась статуя нимфы, и я решила забраться на пьедестал, чтобы заглянуть по ту сторону.

   Любопытство подстёгивало воображение, я уже напридумывала себе массу ужасных сцен. Представила, как коварная красотка что-нибудь сотворит с Джаральдом, например, воткнёт ничего не подозревающему отчиму нож под рёбра. Сердце колотилось от страха и волнения, прижавшись к стене, я приподнялась на носочки и заглянула поверх.

   Парочку увидела сразу, они сидели на лавочке неподалёку, спиной ко мне. Элена держала графа под руку, положив голову ему на плечо, и нежно щебетала о празднике. Теперь я могла расслышать их негромкие речи, и вся обратилась вслух.

   — ... здесь все чудесно, мне так жаль, что придётся уехать, — говорила красавица.

   — Но вас ждёт несчастная больная тётушка, разве нет?

   — Да, да, конечно, я имела в виду нечто другое.

   — И что вы имели в виду?

   — Я хотела сказать... — ангелочек замолчала, словно собираясь с духом, — что мне нелегко будет расстаться с вами граф.

   — Как печально, — в словах Джаральда послышалась насмешка, — только боюсь, дорогая, сколько бы вы ни сокрушались и не отвлекали меня, ваш брат всё равно не успеет обчистить моих гостей, а карета, что ожидает неподалёку от замка, никуда не уедет.

   — Что вы имеете в виду?

   В голосе красавицы прозвучало настоящее возмущение, но я готова была поклясться, что леди взволнована. Она села неестественно прямо, отодвинулась от отчима и даже попыталась вскочить на ноги, но Джаральд поймал её за талию и заставил опуститься обратно.

   — Я говорю, дорогая, что следует лучше выбирать своих жертв. Совершенно напрасно вы прельстились лёгкой наживой и приёмом в моём замке. Вам следовало проехать чуть дальше. По соседству живёт очень привлекательный вдовец, и там бы ваше чудесное личико сыграло свою роль, как, впрочем, и всегда. Я прав?

   — Не понимаю, о чём вы говорите.

   — Я навёл справки и выяснил, что такого замечательного места, как Эдингтон-холл, попросту не существует.

   — Но как вы смогли, так быстро...?

   Кажется, эти слова вырвались у ангелочка помимо воли, потому что она резко замолчала.

   — О, у меня свои методы.

   — Держите голубятню, граф?

   — Не только. Просто очень не люблю оставаться в дураках. Давно ли вы так промышляете, дорогая?

   Элена промолчала.

   — Полагаю, не очень. Иначе бы действовали более осмотрительно. Вы слишком полагаетесь на вашу красоту.

   — Что с Юджином? — голос ангелочка утратил свои нежные интонации и теперь звучал жёстко.

   — Напился.

   — Он никогда не напивается.

   — Ему попалось на редкость крепкое вино, ударило в голову почти мгновенно.

   — Как вы докажете, что мы воры, граф? Кто вам поверит?

   — Надеетесь очаровать судью? Знаете, милая Элена, я открывал сегодня бал с прелестной маркизой и заметил, что на её платье отсутствует изумительная фамильная брошь, которая была там, когда маркиза входила в залу. Вероятно, мне следует обыскать вас, чтобы подтвердить свои подозрения?

   — Что же, хорошо, граф, — в голосе Элены послышалось смирение, — вы поймали нас, признаю. Мы действительно делали с Юджином ставку именно на мою внешность, она всегда помогала, и пока мы ни разу не знали неудач. Обычно джентльмены теряли голову с первого взгляда. Вы ведь тоже, граф, разве я не права?

   Джаральд повернулся к смотрящей на него девушке.

   — Красотой всегда приятно любоваться, — он коснулся пальцами её щеки, приподнял подбородок.

   — Только любоваться? Чего вы хотите за то, чтобы позволить нам уехать?

   — Чего я хочу? Дорогая, ваш вопрос звучит слишком провокационно.

   — Я готова предложить вам ночь в обмен на нашу с братом свободу. Полагаю, мы доставим друг другу удовольствие, а после вы забудете о нашем существовании.

   — Вы вызываете восхищение, очаровательная Элена. Какая прямота, какой характер! Буквально готовы принести себя в жертву ради спасения. Скажите, неужто ваша цена столь высока?

   — Об этом вам судить.

   При этих словах Элена склонилась к Джаральду, притянула его лицо и поцеловала.

   Резкая боль в сердце заставила меня мгновенно отвернуться. Я пошатнулась и ухватилась руками за статую, чтобы не упасть с пьедестала. Медленно спустилась и побрела по дорожке обратно в замок и даже не помню, как вернулась в свою комнату. Джейн о чем-то спрашивала, но я отмахнулась от неё.

   — Я устала, не хочу разговаривать.

   Горничная замолчала, быстро помогла мне переодеться в ночную рубашку и тихонько покинула комнату.

   Я села у окна, закрыла лицо ладонями. Сердце болело, душа стонала так жалобно, надрывно. Браво, граф! Ещё одна мастерски сыгранная партия. Для чего только? Затащить в свою постель ещё одно хорошенькое личико? Сколько у вас таких было? Не сосчитать! Так много, что уже потеряли интерес брать, что легко достаётся. Вам нужны многоходовые комбинации, трудности, которые необходимо преодолевать, иначе желание утрачивается. Теперь вот прельстился воровкой, а она с радостью предложила провести вместе ночь. Какая большая жертва! Бедняжка!

   Я подскочила со стула, заходила по комнате, обняв себя руками, не зная, как справиться с этой бурей страстей, что терзали меня. Перед глазами всё плыло, горло перехватывало, я задыхалась и вновь подбегала к окну, глотала холодный воздух.

   — Мерзавец. Подлец! Негодяй! — шептала я в темноту, — играет чужими жизнями, чужими сердцами, топчет их, не замечая той боли, что причиняет.

   Кажется, эта жуткая смесь ревности, боли и гнева совсем помутила мой разум. Я не отдавала себе отчёта в собственных действиях. Очнулась только тогда, когда уже сотворила непоправимое.

   Словно со стороны наблюдала за тем, как достала из шкатулки со швейными принадлежностями острые ножницы и крадучись направилась в комнату графа. Будто шпионка прокралась по тёмным коридорам, открыла незапертую дверь, прошла вдоль стены, прислушиваясь, здесь ли камердинер, а затем вошла в спальню. Я даже не осматривалась кругом, будто какое-то чутье вело меня к комоду. Ящики выдвигала и обыскивала до тех пор, пока в самом нижнем не нашла, что искала. Я доставала упаковки памятных подарочков, кромсала их ножницами на части и скидывала обратно. Когда разрезала последний кругляш, злость, наконец, отступила.

   Я сидела на коленях, меня колотило будто в ознобе, на лбу выступила испарина. Прижала руку ко рту, оглядывая тот беспорядок, что учинила: кусочки упаковки лежали не только в комоде, но и на полу.

   — Господи, — выдохнула в ужасе, сжала ножницы в ладони, порезавшись об острый край, — боже мой, что я натворила!

   Вскочив на ноги, в панике задвинула ящик и бросилась к двери, наконец-то осознав, что меня могут поймать на месте преступления. Господи, что сделает со мной отчим, ведь я разрушила его планы? Он догадается, непременно догадается обо всём!

   Я бегом поднялась по лестнице, промчалась по коридору и забежала в свою комнату. Закрылась на замок и придвинула к двери тумбочку. Вернулась к шкатулке, спрятала в неё ножницы, а потом упала в кресло и схватилась руками за голову. Боже, я попросту сошла с ума. Это мне наказание за распущенность, за то, что пошла на поводу у собственных страстей, поддалась искушению и мечтала о запретном — о человеке, о котором не должна была мечтать.

   Мне следовало проводить время в молитвах, перечитывая все те наставления, что давали ещё в пансионе. Мне нужно было слушать проповеди, которые читал в церкви священник, ходить на исповеди, чистосердечно покаяться, а я вместо этого грезила только об отчиме. Теперь он обнаружит, что я сотворила, и накажет. О, он умеет это делать особенно изощренно. Палки Катрин покажутся детским наказанием по сравнению с тем, что придумает Джаральд. Господи, помоги мне, прости меня!

 

ГЛАВА 11. Покаяние

   Я уснула, наверное, только тогда, когда уже разъехались гости. Все лежала и боялась услышать стук в дверь, но постепенно усталость взяла своё. Проснулась резко и неожиданно от странного звука, похожего на чирканье спичкой. Открыла глаза и заметила, что полог раздвинут. Сердце подскочило к горлу, когда увидела Джаральда. Отчим медленно наклонился к прикроватному столику и зажёг маленькую свечу.

   — Доброй ночи, Рози, — улыбнулся он мне, будто зашёл пожелать приятных снов, а его присутствие в моей спальне — вещь сама собой разумеющаяся.

   Первый шок прошёл, я привстала в кровати и вновь ойкнула от испуга. Мои щиколотки опутывали верёвки, которые были привязаны к противоположным столбикам. Я склонилась вниз, чтобы скинуть петли, но граф отреагировал мгновенно: резко ухватил меня за запястья, завёл их над головой и прижал к матрасу одной рукой.

   — Граф... — горло перехватило, я не смогла продолжить.

   Джаральд молча провёл рукой по бедру, собирая ткань длинной сорочки и поднимая кверху, пока она не закрыла моё лицо. Я попробовала извернуться, и в этот момент отчим отпустил мои руки и одним резким движением стянул ночную рубашку через голову. Только вдохнуть успела, а он уже вновь сковал запястья мёртвой хваткой и быстро связал их третьей верёвкой над моей головой. Прошёл к основанию кровати и натянул крепкие путы, разводя ноги в стороны. После этого спокойно присел на край матраса, молча обводя меня взглядом. Я дёрнула руками, а он негромко сказал:

   — Не стоит трепыхаться, мотылёк. Это ещё один особенный узел, чем больше дёргаешься, тем больнее он впивается в кожу. Натрёшь ссадины, как будешь объяснять их происхождение?

   Я затихла, посмотрела ему в глаза и задала мучивший меня вопрос:

   — Побьёте меня?

   Джаральд приподнял одну бровь.

   — Ожидаешь, что начну избивать? С одной стороны, ты права, Рози, наказать действительно стоит. Никому не позволено вмешиваться в мои дела или портить личные вещи.

   Я прикрыла глаза, с трудом сглотнула, чувствуя себя такой незащищенной, неспособной оказать даже малейшее сопротивление. Мне было страшно и стыдно.

   — Ты немного забылась, Розалинда, не так ли? Решила посадить меня на диету?

   — Переедание вредно, граф, — я не удержалась от колкости, хотя грудь все ещё сводило холодом от дурного предчувствия и страха.

   Он нежно улыбнулся.

   — Всё больше убеждаюсь, что тебя нужно поучить хорошим манерам, пока совершенно не отбилась от рук. Вот только накажу не плёткой или палкой, моя нежная девочка, а тем способом, который доставит мне удовольствие.

   Он поднялся и, проследив за ним взглядом, увидела, как граф принёс и поставил на столик поднос. Отчим поднял свечу и поместил под глубокую керамическую чашку на ножках, рядом с ней обнаружилась толстая кисточка, небольшое серебряное ведёрко и маленькая пиала. Я пришла в замешательство.

   — Что это?

   — Какелон5, лёд, кисть и масло.

   — Зачем?

   Граф снова присел на край кровати, окинул меня довольным взглядом.

   — У тебя потрясающе красивое тело, Рози, и до этого момента я только мечтал рассмотреть его во всех подробностях, а теперь не устаю любоваться. Так давно желал стянуть с тебя всю одежду и коснуться каждого участка этой сливочной кожи.

   Он провёл кончиками пальцев по руке от локтя и ниже, погладил открытый ему бок, очертил бедро.

   — Ты взяла за правило, мотылёк, злить меня своей непокорностью. А поэтому я решил ещё раз продемонстрировать тебе искусство плетения узлов.

   Он коварно улыбнулся, а я вздрогнула.

   — Не нужно граф, уйдите, оставьте меня.

   — Это не входит в мои планы.

   Он отвернулся, взял в руку кисть, окунул в чашу и поднёс к моей шее. Я почувствовала терпкий и приятный запах шоколада. Кончик кисточки легонько провёл по коже, выводя замысловатый узор, я вздрогнула от обжигающего прикосновения, а Джаральд наклонился и тихонько подул.

   — Перестаньте! — взмолилась, уже понимая, что последует дальше.

   — Нет.

   — Немедленно, сию же секунду прекратите!

   — Бедная малышка. Такая беззащитная. Вся во власти ужасного деспотичного отчима. Мне искренне жаль тебя.

   Он склонился вниз, чтобы провести языком вдоль только что нарисованного узора. Я задрожала, откинула голову назад, открывая шею.

   — Страшно, Рози?

   Если бы не его вопрос, я бы и не поняла, насколько. Страшно, потому что не властна над собой, страшно, потому что не управляешь ситуацией и ничего не можешь поделать.

   — Отпустите, иначе закричу, — я снова рванулась, а верёвка больно впилась в запястья.

   — Закричишь и что? Позовёшь на помощь? Когда ты решила, что я пришёл избить тебя, то была к этому готова. Готова к телесному наказанию Рози. Так неужели это лучше моих ласк? Ты настолько привыкла, чтобы тебя били?

   — К этому нельзя привыкнуть.

   — Значит, Катрин не раз прикладывала свою руку?

   — Обычно она отдавала приказ слугам. Чего вы хотите, граф?

   — Хочу, чтобы ты стонала от удовольствия, чтобы просила меня не останавливаться, как тогда в лабиринте. Ты удивительно хороша в такие мгновения и даже не осознаёшь этого. Чувственность проскальзывает в каждом твоём движении, ты ласкова и покорна, когда отдаёшься охватившей тебя страсти. Меня возбуждает это сочетание, Рози, — он склонился, нежно коснулся губами ушной раковины, выдохнул хрипло, — очень.

   Отстранился, чтобы провести подушечками пальцев по моему подбородку и повернуть голову, принуждая посмотреть ему в глаза.

   — Даже не представляешь, какое это удовольствие, прикасаться к тебе. Поэтому, как бы ты ни просила, я не отпущу... пока.

   Я предприняла последнюю попытку остановить его.

   — Джаральд, умоляю, прошу, пожалуйста.

   — Умоляешь? Снова зовёшь по имени? Уже намного лучше, Рози, а теперь продолжим.

   И кисточка заскользила дальше по телу, плечам и груди, животу и внутренней стороне бёдер, выводя свои горячие узоры. Я вздрагивала, закусывала губу и пыталась ухватить пальцами узел, чтобы расплести верёвку. Джаральд увлечённо рисовал, закручивая удивительные завитки, следуя по самым чувствительным местам, и я только диву давалась, как он успел их запомнить. Мне показалось, что узел почти поддался, когда отчим оторвался от своего увлекательного занятия и очень нежно провёл пальцами вверх, от ключицы до локтевой впадинки и выше, к запястью, погладил ласково и вдруг резко дёрнул верёвку, затянув узел туже.

   — Ах!

   Граф молча склонился надо мной, лёгкий поцелуй пришёлся в основание шеи. Джаральд чуть прихватил зубами кожу, а потом его язык стал следовать по пути выведенного на коже рисунка, то нажимая, то почти не касаясь. Он слизывал с меня сладкие узоры, пока я дрожала, билась в прочных путах, будто мошка, пойманная в паутину. Поднимала голову, ловила его горящий взгляд, падала обратно на подушку, почти плакала от удовольствия, отчаяния, обжигающей страсти и безрассудного влечения.

   — Как сладко, Рози, — промолвил граф, на миг отрываясь от своего вкусного наказания. Он потянулся к серебряному ведёрку и вынул кусочек льда. Я вздрогнула, когда квадратный кубик лёг во впадинку между грудями. Джаральд обвёл его языком по кругу, собирая капли. Лёд таял и заскользил вниз, граф подхватил его губами, опуская до самого пупка, а потом ещё ниже, пока холод не обжёг возбуждённый крошечный бугорок. Отчим втянул кубик в рот и согрел чувствительную вершинку своим дыханием.

   Привстав на руках, Джаральд переместился выше и склонился к моему лицу, чтобы положить ледяной кубик мне в рот. Я с жадностью приняла его. После страстных ласк в горле ужасно пересохло, пить хотелось просто невероятно. Пока я наслаждалась этим необычным способом утолить свою жажду, Джаральд снова принялся мучить меня.

   Кисточка вернулась обратно, и обжигающий кончик обвёл ореол соска, а следом прошёлся кусочек льда. Шоколад мгновенно застыл, и горячие губы снова расплавили его. Теперь Джаральд сразу провёл прямую линию вниз, до припухшего бугорка, и язык незамедлительно слизал сладко-горькую пряность, задержавшись немного, чтобы скользнуть в узкую щель, отчего я резко прогнулась в пояснице, натянув и без того тугие верёвки. Лёд больше не остужал, а лишь распалял моё желание. Капли стекали в пупок, в ключицу, во все впадинки, скользили по груди, животу, между влажными складками, а отчим ловил их губами.

   Я медленно сходила с ума от обжигающих и ледяных прикосновений, от колючей сладкой ломоты в теле. Чувствовала почти физическую боль. Она прокатывалась под кожей, крутила меня, сжимала тело в сладких спазмах, мне хотелось вырваться из её объятий, освободиться от томительного болезненного возбуждения.

   Предупреждения отчима уже не помогали, верёвки впивались сильнее, натирали запястья, потому что я не могла не шевелиться, напротив, изгибалась и извивалась, не имея сил остановиться.

   — Я помню, что у тебя очень чувствительные ножки, — хрипло прошептал Джаральд. Он убрал кисть и лёд, давая мне возможность перевести дыхание, и потянулся к пиале, в которой оказалось золотистое оливковое масло. Смазал мне плечи, слегка помассировал, потом пробежался вдоль нежных полушарий груди, захватывая затвердевшие соски, погладил живот и бедра.

   Его массаж был таким откровенным и нежным. Граф гладил, сжимал, надавливал, разминал, подмечая мою малейшую реакцию и запоминая новые чувствительные участки, и наконец добрался до стоп. Он нежно раздвигал пальчики, массировал подушечки, пяточку и изящный свод. Я мурчала, как кошка на тёплом солнышке. Тело обмякло послушной глиной, само просилось к нему в руки, ждало горячего проникновения, хотело ощутить его силу, его движения и сладостную дрожь.

   Пальцы отчима творили своё волшебство, с каждым прикосновением разжигая желание уже до невозможного накала, пока оно не стало нестерпимым, и я потянулась к мужчине и невнятно молила о чем-то. Он ответил на мольбу тем, что освободил щиколотки из петель, мягко удерживая их ладонями, покрыл поцелуями, нежно прикусывая, втягивая в рот пальчики, легонько посасывая.

   Когда задохнулась на миг от ярких ощущений, отчим перевернул меня на живот, ловко продел щиколотки обратно в петли и оседлал мои бедра подобно наезднику. Он просунул член между ягодиц, сдавил их ладонями, но не вошёл внутрь, а двигался между упругими полушариями вверх и вниз, пока я не ощутила его напряжение, а в следующую секунду горячие капли упали мне на спину. Послышался негромкий удовлетворённый выдох, и Джаральд неспешно поднялся с меня. Грубая ткань заменила шелковистую нежность кожи. Граф стирал капли семени и масла с моей спины, ягодиц, небрежно проводя между лопаток, ног, по пояснице и бёдрам, а затем быстро развязал узел верёвки, удерживающей запястья, и отпустил меня на свободу.

   Я в полной мере теперь осознала, в чём состояло его наказание. Тело продолжало крутить от лихорадочного нетерпения. Ведь только сейчас ощущала его тяжесть, слышала хриплое дыхание и впитывала кожей его возбуждение, а теперь он отстранился, удовлетворённый, отплативший за моё безрассудство в полной мере. Свёл с ума и бросил на полпути, оставляя гулкое разочарование в разом опустевшей душе. Меня всё больше и больше охватывала тоска, вторившая ноющему желанию, не отпускавшему тело. И эта его небрежность и то, как он бросил мне кусок испачканной ткани, предлагая дальше вытираться самой.

   Слезы обиды и разочарования выступили на глазах. Я так хотела его, что готова была согласиться на все, лишь бы взял как угодно, но только не бросал вот так после ослепительных невозможных ласк. Я уткнулась носом в подушку, сдерживая рыдания, и почувствовала, как отчим склонился ко мне. Джаральд ухватил за волосы, поднимая моё лицо и поворачивая к себе.

   — Обидно, Рози? — он провёл большим пальцем по губам, разглядывая блестящие капли на мокрых ресницах. — Хочешь меня? Тогда хорошо попроси, и я подумаю.

   Покачала головой, не желая унижаться перед ним. Я не стану просить.

   Он усмехнулся холодно, с издёвкой, выпустил меня и склонился поднять брюки. Еле-еле нашла силы совладать с собой, выпустила подушку и села на кровати. Увидела рядом его белую рубашку, отбросила в сторону ту ткань, что он дал мне, и принялась тереть живот, бёдра и грудь нежным дорогим батистом, ожесточённо водя по напрягшимся соскам, по мокрому лону, стирая шоколад, масло и его прикосновения. Джаральд выпрямился, пристально наблюдая за моими действиями, а я бросила в него рубашкой точно так же, как это сделал он, и быстро натянула ночную сорочку, укрывая себя, своё тело, прячась от холодного взгляда.

   Его глаза сверкнули, но он молча склонился и поднял рубашку. Растянул на руках, разглядывая пятна, которыми я щедро одарила белоснежный батист.

   — Совсем как твоя простыня, Рози, — бросил Джаральд и натянул одежду на тело.

   Я подскочила, присмотрелась к кровати и по мере осмотра всё больше и больше нервничала. Господи, Джейн сразу же заметит эти ужасные пятна, как мне объяснить их происхождение? Если прислуга только предположит, что я провожу ночи не одна, и пойдут слухи...

   В отчаянии оглянулась на отчима, а в его руке блеснул маленький ключик.

   — Ключ от кладовки, в которой экономка хранит чистое белье, собирался отдать тебе перед уходом. Теперь подумал, что раз ты любишь пачкать вещи, значит с лёгкостью обойдёшься и такой постелью.

   Я закусила губу, а он отвернулся и направился к двери.

   — Постойте!

   Однако отчим уже остановился сам, рассматривая придвинутую к двери тумбочку.

   — Неудачное место для мебели, Рози, но если тебе нравится, могу подарить свой комод, он больше и тяжелее.

   Я опустила голову и негромко, с раскаянием в голосе произнесла:

   — Простите. Я не должна была прикасаться к вашим вещам и не имела права портить рубашку. Мне следовало послушно принять ваше наказание.

   Отчим развернулся и присел поверх тумбочки, закинув ногу на ногу.

   — Поздно, Рози, я уже слишком зол, чтобы выслушивать извинения. Да и слова неубедительны, действия — вот, что могло бы заставить меня пересмотреть ситуацию.

   — Что я могу сделать? — оставалось только покориться ему, переиграть графа не представлялось возможным.

   — Удиви меня, Рози.

   Я даже голову подняла.

   — Удивить? Вас?

   — Меня. У тебя это неплохо получается.

   — В каком смысле удивить?

   — В том самом, который мне понравится.

   — А... — я заколебалась на мгновение. Опять он вынуждал сделать первый шаг, снова хотел продемонстрировать, насколько тщетны мои попытки противостоять такому опытному хищнику. Удивить его...

   — Я тоже могу сделать вам массаж, — он слегка приподнял брови, — Джанет научила, — еле слышно закончила я.

   — Вот как... сколько полезных знаний за такой короткий промежуток времени. Джанет — молодец, а ты хорошая ученица.

   Он поднялся и снова приблизился ко мне.

   — Так чего ты ждёшь?

   Пришлось опять стягивать с себя ночную рубашку, открываясь жадному взгляду отчима. Я потянулась к сосуду с маслом и принялась вновь наносить золотистую жидкость на тело. Медленно, плавно, повторяя те движениями, которыми куртизанка завлекала своего любовника. Джаральд стоял рядом, следил за моими руками.

   Закончив с маслом, на миг замешкалась, не зная, проявить ли инициативу и начать раздевать его самой или сперва предложить ему прилечь. В итоге выбрала второе.

   — Ложитесь, граф, — я указала на кровать, стараясь, чтобы голос не дрожал. Джаральд снова окинул меня взглядом, протянул руки, сжал мои плечи, провёл большими пальцами по увлажнённой коже, а потом отпустил.

   — У меня нет настроения, Рози. Как-нибудь в другой раз. — Он бросил ключик на кровать и вышел через дверь, оттолкнув тумбочку в сторону одним ударом ноги.

   Я схватилась за брошенное на кровати полотно и вновь принялась стирать масло, но руки и ноги дрожали, пришлось даже сесть на постель. Кое-как перевела дух, закрыла лицо ладонями. Боже, как же сильно он разозлился. Ещё будучи маленькой девочкой я научилась различать особые моменты, когда мачеха приходила в настоящую ярость. За эти годы очень хорошо освоила науку распознавать ту тонкую грань, которую преступать не следует, иначе не миновать жестокого наказания. Вот и сейчас, несмотря на собственную злость вдруг отчётливо ощутила перемену в настроении Джаральда. Я точно довела его до бешенства своим поведением.

   Отняв руки от лица, отыскала на кровати ключик и сжала в ладони. Господи, ведь если бы он бросил меня саму разбираться с последствиями, чтобы тогда произошло? Какая глупость с моей стороны не сдерживать собственные эмоции с графом, ведь прекрасно знаю, что играть с Джаральдом себе дороже.

   Ключик буквально жёг мне руку, стоило только подумать, каким путём я его получила и как отреагировал отчим. Всё-таки удивила его? Не ожидал от меня подобного предложения? Я поступила подобно Катрин или той же Джанет, но какой был выбор? Не могла придумать ничего лучше, чем утихомирить его с помощью своего тела, раз оно так ему нравилось. Повела себя подобно продажной девке, чтобы соблазнить отчима и выиграть для себя право сберечь собственную честь в глазах окружающих. Интересно, чему он больше удивился, тому, что разыграла из себя опытную куртизанку, или это у меня получилось слишком достоверно? Как же хорошо, что он ушёл и мне не пришлось продолжать.

   Я горько вздохнула, в груди болело, тело казалось чужим, непослушным, дыхание оставалось прерывистым, и я никак не могла успокоиться. Пришлось буквально заставить себя собраться и решить вопрос с уничтожением опасных улик.

   Я стёрла масло, обмыла тело водой из кувшина и надела ночную рубашку. Стянула с кровати простынь, разрезала на широкие полосы, а испачканное полотно порвала на две половинки. Повесив полоски себе на плечо, накинула сверху тёмный плащ и взяла поднос в руки. Мне пришлось спускаться по чёрной лестнице, той самой, по которой нёс меня граф.

   Ступеньки скрипели, было очень темно, и я ступала осторожно, едва дыша, вздрагивая от каждого звука. Только когда дошла до самого низа и вышла в коридор, ведущий к кабинету отчима, смогла перевести дух. Теперь нужно было прокрасться в главный зал, чтобы не заметил ночной лакей, а потом уже дойти до кухни.

   Я осторожно выглянула в просторную залу, услышала громкий храп и разглядела в кресле возле лестницы силуэт спящего слуги. Очень тихо, затаив дыхание, прокралась вдоль стены до следующего коридора. Замерев под дверью кухни, постояла так какое-то время, прислушиваясь, но внутри было тихо.

   К моему счастью, в печи оставалось много тлеющих углей, они не успели прогореть, потому что ночь выдалась на редкость суматошной. Сколько блюд пришлось кухарке приготовить! Открыв печную дверцу, я стала бросать полоски ткани по две, три, дожидаясь, пока они истлеют, и боясь загасить уголья. Дверцу закрывала каждый раз, чтобы дым не выходил в комнату. Когда последний кусочек ткани сгорел в печке, я прошла к умывальнику и, освободив поднос, кое-как вымыла посуду. После долго обходила кухню, стараясь определить, куда убрать утварь, пока не расставила все по местам. Оставалось последнее дело — найти кладовку и застелить кровать новой простынёю.

   За время, прожитое в замке, я достаточно хорошо изучила жилое крыло, поэтому, вернувшись в знакомый коридор, сразу же поднялась по лестнице на четвёртый этаж. Именно здесь располагались комнаты экономки, дворецкого и горничных, а также кладовые, ключи от которых, экономка всегда носила на поясе. Я снова кралась на цыпочках и примеряла ключик к каждой дверце, стремясь отыскать нужную мне, но она все не находилась. У меня закралась мысль, что граф просто пошутил или решил подобным образом поквитаться со мной, и я уже почти плакала от бессилия, когда ключ наконец подошел.

   В темноте маленькой комнаты сложно было разглядеть цвет постельного белья, и пришлось зажигать свечу. Здесь всего оказалось очень много: от наволочек и полотенец до покрывал, а простыни имелись на любой выбор: от шелковых и льняных до хлопчатобумажных. Я нашла стопку белых простыней и осторожно вынула самую нижнюю, поправив так, чтобы все выглядело нетронутым.

   Когда вернулась в спальню, впервые в жизни сама застелила свою постель, пытаясь в точности повторить тот способ, которым пользовалась Джейн. Наконец, всё было сделано и я с полным правом могла прилечь и отдохнуть, однако волнение по-прежнему играло в крови и не давало расслабиться.

   Сквозь раздвинутые шторы было видно, как на горизонте появляется тонкая светлая полоска. Рассвет медленно разгорался, прогоняя ночь. Я лежала на кровати, рассматривала противоположную стену и думала, где же скрывается тот самый потайной ход, по которому граф вышел к моей спальне.

   — Мисс Розалинда, поднимайтесь.

   Я нехотя повернулась на правый бок, всё ещё чувствуя себя слишком уставшей.

   — Уже полдень, мисс.

   — Полдень?

   — Да. Ваша мачеха встала, велела вас будить. А господин граф уже с утра на ногах.

   Нехотя сев в кровати, я посмотрела на горничную, которая достала из шкафа платье. Хотела откинуть покрывало, опустила взгляд вниз и быстро спрятала руки. Господи, на запястьях остались следы, хорошо заметные при ближайшем рассмотрении.

   — Лучше сегодня надеть это платье с длинным рукавом, мисс. Ночью первые заморозки были, в накидке уж прохладно совсем. Скоро зима наступит.

   Выбравшись из-под одеяла, встала перед девушкой, чтобы она помогла мне облачиться в тёплый наряд. При этом я старательно прятала свои руки, опасаясь, как бы Джейн ни заметила ссадин на коже. Пока горничная отвлеклась на минуту, я сама быстро надела верхнее платье, натянула рукава пониже, с облегчением заметив, что они скрыли натёртые запястья, и спрятала в кармане ключ. Джейн занялась шнуровкой, а я повернулась к зеркалу и рассматривала себя, пытаясь рассмотреть на лице признаки собственного греховного падения, которые точно должны были появиться там после прошедшей ночи.

   — Ох, мисс, правы мы были, как в воду глядели.

   Джейн усадила меня и принялась расчёсывать волосы.

   — В чём правы?

   — Мошенники они оказались.

   Я не сразу поняла, о чём говорит горничная, потом только вспомнила про Элену и Юджина. Из-за ночного визита графа все мысли о загадочной паре вылетели из головы.

   — Правда?

   — Да, мисс. Гостям о том неведомо, граф уж позаботился, но только эти двое всю ночь его конюшню чистили.

   — Я не поняла, Джейн, объясни подробнее.

   — Моему Джону камердинер графа рассказал, потому как Джон прежде ему про случай с Юджином поведал. Так вот, очнулся наш джентльмен довольно быстро, видать вино в голову ударило, а после скоро выветрилось. Захотел гость вниз спуститься, а у подножия лестницы его наш граф поджидал вместе с ихней сестрицей. Поговорили они о чем-то, ну а потом красота наша и подельник её всю ночь навоз выгребали да стойла мыли, а рано утром укатили в неизвестном направлении.

   — Думаешь, он их так за обман наказал? А уехали почему? Отпустил?

   — Да, мисс. Ну к чему графу скандал затевать? Соседи мигом бурю поднимут, а так все тихо и мирно прошло. Уж наверняка не просто отпустил, а с напутствием. Ох, видели бы вы, мисс, красавицу Элену, всю в навозе перепачканную.

   — Но как отпустить можно было?

   — Не знаю, мисс, о том у графа спрашивать нужно, кто же разберёт, что у него на уме?

   Джейн закончила подкалывать мои локоны и убрала лишние шпильки.

   — Мало у вас украшений, мисс. Нынче такие удивительные заколки появились, будто настоящие цветы с камнями драгоценными. У мачехи вашей парочка есть, наверное, граф подарил. Почему бы вам у отчима не попросить?

   — Заколки попросить? Нет, мне не нужно, Джейн. Я превосходно обхожусь тем, что есть.

   — Да не разозлится он на просьбу. Главное, сделать это умеючи, чтобы сам предложил.

   Я собиралась уже произнести гневную отповедь и запретить горничной даже упоминать о подобных просьбах, как вдруг вспомнила про ключ и решила уточнить:

   — А где сейчас граф?

   — В кабинете, мисс.

   — А мачеха?

   — Завтракает в утренней гостиной. Вам я завтрак сюда принесла. Давайте поднос у окна поставлю?

   Я спустилась на первый этаж, дошла до кабинета и негромко постучала. Ключик сжимала в ладони и ужасно нервничала.

   Джаральд стоял у большого книжного шкафа, в руках держал толстую книгу в кожаном переплёте и задумчиво перелистывал страницы.

   — Добрый день, — я замялась на пороге, а потом несмело направилась к его столу.

   Отчим кивнул в ответ на приветствие и вернулся к своему занятию.

   — Я принесла вам ключ. Экономка может заметить пропажу.

   — Едва ли, — с ленцой в голосе отвечал отчим, ставя книгу на место.

   — Я подумала...

   — У меня есть запасные ключи от каждой комнаты замка.

   И отчего мне это в голову не пришло? Зря только явилась к нему.

   Быстро положила ключик на стол и развернулась к двери. Когда подошла к выходу, вновь раздался стук в дверь, и в комнату заглянула мачеха.

   — Джаральд... Розалинда, ты что здесь делаешь? — Катрин вошла, окинула меня удивлённо-недовольным взглядом.

   Я замерла, спешно придумывая причину, приведшую меня в святая святых отчима.

   — Я зашла за... ключом.

   — Каким ключом?

   Полуобернувшись к графу, поймала его вопросительный взгляд. Он слегка изогнул бровь и, кажется, тоже ждал, как я выкручусь.

   — От комнаты с пантерой. Хотела отнести ей молока вечером.

   Катрин сморщила нос, прошла мимо меня, обдав шлейфом дорогих духов, приблизилась к Джаральду и положила ему руку на плечо.

   — Дорогой, я хотела обсудить с тобой один вопрос. Розалинда, ты взяла свой ключ? Можешь уже уходить.

   Только я сделала шаг к двери, как мачеха снова окликнула.

   — Кстати, тебе привезли цветы от маркиза Клиффорда. Вы с ним танцевали на балу.

   Я припомнила вялого юношу, сына той самой маркизы, которую вчера обаял граф и чью брошь пытались украсть неудачливые мошенники.

   — В воскресенье, когда отправишься в церковь, непременно поговори с ним. Намекни, что не против совместной прогулки в коляске.

   — Но намекать не слишком прилично...

   — А ты сделай это как можно незаметнее, я постараюсь отвлечь маркизу. Гарпия так оxаживает единственнoго сыночкa, чтo даже не удивительнo, почему он до сиx пор не женат. Ты согласен, Джаральд?

   — Женить можно кого угодно. Ему просто не попадались по-настоящему предприимчивые особы.

   Глаза Катрин сверкнули от плоxо скpываемой досады. Мачеха вновь взглянула на меня и раздражённо произнесла.

   — Ты ещё здесь, Розалинда? Постарайся запомнить хорошенько, если граф позволяет относить пантере молоко, это не означает, что можно злоупотреблять его добротой и отвлекать от дел, выпрашивая ключ. Ступай теперь, у нас важный разговор. Нацепив на лицо нежную улыбку, она вновь обернулась к невозмутимому отчиму, а я поспешила покинуть кабинет.

   Где в замке держат пантеру, я выяснила через слуг совсем недавно. Сегодня и правда собиралась проведать Агату и отнести ей угощение, и это оправдание было единственным, которое пришло мне в голову. Повезло, что мачеха была не в курсе относительно ключа. Замок на двери Агаты в обычное время никто не запирал, ведь чужаки внутрь не входили, а сама повернуть ручку кошка бы не смогла. В целом удивляться было нечему, у Катрин не складывались отношения с питомцами Джаральда, она их на дух не переносила. Что же касается меня, вид большой чёрной ленивицы всегда действовал умиротворяюще.

   Чуть позже в своей комнате написала записку с благодарностью за цветы и велела отвезти маркизу, а потом отправилась гулять в сад. День и правда был достаточно холодным, и я куталась в тёплый плащ, пока шла по дорожкам. Неспешно добрела до калитки, за которой ещё вчера граф ожидал красавицу Элену. Даже удивительным показалось, как мало времени минуло с памятного момента. Столько переживаний довелось испытать за столь короткий период.

   Печально, что из всех моих партнёров по танцам только один прислал букет. Все же Элене удалось очаровать возможных поклонников и отвлечь их внимание на себя. Теперь оставалось ждать ответных приглашений от наших соседей и надеяться на большее везение во время других балов.

   Сегодня калитка оказалась открыта, и я прошла дальше, миновав злополучную скамейку, и спустилась по пригорку к реке. Берег здесь был не пологий, а, напротив, круто обрывался вниз. Там несла свои воды широкая, а по слухам, ещё и глубокая речка. Я постояла немного, глядя на тёмные волны, обвела взглядом дальние холмы, за которыми открывался выход к морю. Если упросить Джаральда или Катрин проехаться в коляске к побережью, то можно было бы полюбоваться на бескрайний морской простор. Возможно, когда у одного из них будет хорошее настроение, я попытаюсь... а впрочем, не буду ни о чём просить.

   Вечером после ужина я спустилась в кухню, где в этот раз суетилась кухарка и обе ее помощницы. Они убирали посуду и делали приготовления на завтра. Я поздоровалась, поймала хмурый взгляд строгой на вид женщины и улыбки двух весёлых девчонок. Кухарка прикрикнула на них, и помощницы мигом кинулись исполнять поручения, я же прошла к чану с молоком и взяла стоявший рядом пустой кувшин. Наполнив его с помощью черпака, отправилась к Агате.

   Пантера лежала на любимом дереве, которое перевезли в замок из поместья. Мой приход она отметила тем, что подняла с лап морду, а когда я налила молоко в её миску и по привычке отступила к стене, киса спрыгнула на землю. Не знаю, чем молоко не понравилось ей в этот раз, только она полакала совсем немного, а потом отвернулась.

   — Пей, Агата, — я подошла к миске и пододвинула её, но пантера фыркнула и снова запрыгнула на ветку.

   Я встала на колени, принюхалась, но молоко пахло обычно и не казалось скисшим. Рассудив, что Агата сегодня не в настроении, я подошла к дереву, посмотрела на прикрывшую глаза чёрную кошку и впервые решилась легонько погладить её. Несмело коснулась блестящего бока кончиками пальцев и отступила.

   — Спокойной ночи, Агата, — попрощавшись, оставила пантеру отдыхать.

   Когда вернулась к себе в комнату, то хотела сразу же вызвать Изабеллу, чтобы помогла раздеться, но потом вспомнила о своём намерении поискать подземный ход. Я прошла вдоль всех четырёх стен, простукивая каждый камешек, отодвинула тканое панно, посмотрела за ним, проползла на коленях по плитам каменного пола, но не нашла спрятанного рычага. Может быть, дверь открывается с помощью ключа и только с внутренней стороны?

   Отступив к кровати, снова оглядела стену и уже готова была признать своё поражение, как вдруг послышался негромкий шум, и часть каменной кладки сдвинулась в сторону, открывая проход. В комнату шагнул отчим. Я попятилась, едва увидела его горящие глаза и плотно сжатые челюсти. Джаральд настиг быстрее, чем я успела даже сообразить, что нужно спасаться бегством.

   — Идём, — опекун ухватил за руку и затащил меня в тёмный коридор, задвинув за нами потайную дверь. Я не пыталась вырваться, но с трудом поспевала за его широким шагом. Руку свело, так крепко он сжимал запястье.

   Мне ничего не было видно, только чувствовался небольшой сквозняк и холод старых камней. Пол оказался неровный, я пару раз споткнулась, но отчим каждый раз дёргал вперёд, не позволяя остановиться. Когда мы вышли в его комнате, и я получила возможность осмотреться, изумлённый взор тотчас задержался на широкой кровати. Поперёк покрывала растянулась неподвижная Агата. Живот пантеры тяжело вздымался, и в тишине раздавались негромкие хрипы.

   Я посмотрела на отчима, который ещё крепче сдавил запястье и подтащил меня к кошке.

   — Что это за яд?

   — Яд?

   — Ты слышала вопрос, отвечай!

   — Я не знаю. Агату отравили?

   Джаральд развернул меня лицом к себе, сжал пальцами подбородок, так что заболела челюсть.

   — Ч-т-о э-т-о за яд? — отчётливо повторил он.

   — Правда не знаю, я здесь ни при чём, — невнятно пробормотала, с трудом выдавливая слова.

   Джаральд склонился ниже, может затем, чтобы ещё больше напугать, но я и так была испугана сверх всякой меры.

   — Она берёт угощение только у троих: у моего камердинера, у меня и у тебя. Других Агата не подпускает. Стоит повторять вопрос или ты ответишь по-хорошему?

   Ответить очень хотелось, но проблема заключалась в полнейшем отсутствии знаний о произошедшем. Поняла лишь, что кошку отравили, и граф думает, будто я решилась на подобное. Он не заподозрил камердинера, поскольку тот слишком предан хозяину, а вот оскорбленную и уязвлённую падчерицу обвинил в тяжёлом преступлении.

   — Относила ей сегодня только молоко. Набрала из большого чана на кухне. Я не травила Агату, никогда бы так не поступила!

   — Хочешь сказать, всё молоко отравлено? Это легко проверить. Однако Агата может не дожить до момента, когда отравитель решит сознаться.

   Джаральд выпустил мою челюсть, и я отступила, лихорадочно соображая, что делать дальше.

   — Есть хорошее средство — нужно сперва вывести яд. Влить в пасть пантеры тёплой мыльной воды, промыть желудок. Позвольте мне спуститься в сад, там растёт одна трава, её отвар может сработать как противоядие.

   — Так хорошо разбираешься в противоядиях? — граф прошёл в другой конец комнаты, стукнул в дверь и велел заглянувшему камердинеру немедленно принести все, что я назвала.

   — Моя любимая собачка однажды отравилась, и гувернантка рассказала об этом средстве.

   — Как я могу судить, средство бесполезное, — Джаральд говорил отрывисто, не отводя тяжелого взгляда, а я ощущала себя так, будто именно от моих действий зависело, вынесут ли мне смертный приговор в следующую минуту или помилуют.

   — Нет, собачка поправилась, она погибла позже, когда.... когда Катрин велела слугам утопить её, — замолчав, наблюдала, как распахивается дверь и в комнату вбегает камердинер.

   — За травой, живо! — Джаральд уже присел на кровать, чтобы раскрыть пасть пантере, а мне пришлось что есть духу мчаться вниз. Травка отыскалась совсем скоро, часть уже пожелтела, но кое-где оставались зелёные стебли. Когда принесла в спальню довольно внушительный пучок, котелок с кипящей водой уже ожидал над огнём в камине. Быстро промыв траву, забросила её в котелок. Судя по беспорядку и не слишком приятному запаху в комнате, бедную пантеру все же вырвало. Я торопливо помешивала варево, пока в воздухе не разлился пряный аромат.

   — Готово. Теперь перелейте часть в миску, — велела расторопному слуге, который быстро отсудив горячий отвар, передал посудину графу.

   Я отвернулась, чтобы не видеть, как отчим раскрывает клыкастую пасть и вливает лекарство в рот пантеры. Страшновато было следить, как он заставляет большую и опасную хищницу глотать горький напиток. К счастью, кошка не вырывалась и даже не оказывала сопротивления. Джаральд споил ей все, а я промыла второй пучок травы и объяснила, что его следует дать Агате пожевать, когда пантере полегчает.

   — Наблюдай, Джим, — велел Джаральд, — мы скоро вернёмся.

   Отчим поднялся, осторожно переложил большую чёрную морду с колен на покрывало и направился прочь из комнаты. Я поспешила следом, чтобы вместе с ним спуститься в кухню. Кухарка с помощницами уже ушли спать, и здесь снова было темно и тихо. Граф решительно подошёл к чану, взял черпак и, наполнив его молоком, поднёс к губам.

   — Стойте! — я выбила половник, но отчим успел сделать глоток, — вы с ума сошли?!

   Джаральд повернулся ко мне, оперся ладонью о стол и произнёс:

   — Только ненормальный станет лить яд в полный чан молока, а таких людей в замке Рокон нет. Проверим твою версию на мне, Розалинда, и если не отравлюсь, то постарайся придумать другую, более правдоподобную историю.

   — Вернёмся в комнату, граф. Возможно, вас скоро придётся поить мыльной водой.

   Я попыталась обогнуть его, а он поймал за талию, развернул и прижал к столу.

   — Поделиться с тобой, Рози? Составишь мне компанию за бокалом воды?

   Он склонился ниже, а я попыталась увернуться от его губ.

   — Не хочу, пустите!

   Отчим разжал ладони, и я тут же отскочила в сторону.

   — Ведь говорю вам, что не добавляла яд в молоко Агаты, а значит кто-то подсыпал его в чан!

   — Чтобы отравить весь замок?

   Вопрос прозвучал резонно. Молоко подавалось к завтраку, добавлялось в выпечку и другие блюда, так действительно могли пострадать абсолютно все обитатели.

   — Тогда я не знаю. Возможно, Агату как-то отвлекли.

   — Она не впустит чужаков в своё логово. Зайти могут лишь те, кого я к ней приводил, кому она доверяет, таких человек трое.

   — Но когда я налила молоко, она совсем мало отпила, а потом отвернулась. В чашке наверняка ещё осталось.

   — Ничего. Агата опрокинула чашку, пока каталась по полу.

   — Я наливала в кувшин, может, там на дне есть, — я бросилась к чану, но кувшина рядом не оказалось. Стала открывать все дверцы, пока не нашла глиняную посудину чистой и вымытой на полке.

   — Надо же, и здесь пусто, — с издёвкой заметил граф, — а мне что-то дурно не становится.

   — Молоко подменили? — предприняла я последнюю попытку.

   — Откуда же взяли новое? Вечерняя дойка прошла, всё молоко собрали в чан, и он, по странному стечению обстоятельств, до сих пор полный.

   У меня опустились руки. Бесполезно, мне его не убедить.

   — Что вы намерены делать?

   Отравителя Агаты я сперва высеку, а потом найду тот самый яд и заставлю выпить.

   — Чего же вы ждёте? Далеко ли ваш хлыст, граф?

   — В комнате.

   — Идёмте, — я отворила дверь и медленно, не оборачиваясь, вышла из кухни.

   В спальне, казалось, ничего не изменилось. Однако когда мы с отчимом подошли ближе к кровати, Агата подняла морду. Я уже готовила себя к порке, и в душе царил непроглядный мрак, но простое на первый взгляд движение подарило робкий лучик надежды. Мне захотелось подбежать к пантере, проверить, не ошиблась ли я, действительно ли кошке стало легче.

   Агата мяукнула жалобно, как маленький котёнок, и граф тут же оказался возле неё. Сел на кровать, погладил любимицу по голове, почесал за ушами.

   Я наблюдала со стороны, отстраненно. Слишком сильные эмоции охватили в этот момент, с их натиском невозможно было совладать, и я закрылась в себе. Это происходило всякий раз при угрозе наказания, только так можно было удержать себя в руках, так легче было переносить изощрённые издевательства мачехи. Однако жест графа на миг вырвал из толстой защитной скорлупы. Отвлёк, возвращая из состояния тупого безразличия. Странный непривычный жест, преисполненный настоящей нежности и заботы.

   Я знала, что граф может быть ласковым. Он бывал таким со мной, но даже в такие минуты опекун играл и играл по собственным правилам. Никогда не замечала я в нём полной открытости, искренности, а сейчас будто приоткрылась завеса над характером Джаральда. Поймав мой взгляд, отчим неспешно поднялся.

   — Джим, можешь идти, — велел он слуге.

   Камердинер поклонился и быстро покинул комнату, а я замерла, опустив голову и ожидая, когда отчим достанет свой хлыст. Услышала звук его шагов, а потом шорох сдвигаемой панели. Подняв глаза, увидела, как открылся потайной проход.

   — Идём, провожу в твою комнату.

   — А разве вы не будете... вы говорили, что сперва отхлещете, а потом заставите выпить яд.

   — Пожалуй, я действительно так поступлю, но с настоящим отравителем.

   — Вы же не поверили мне на слово? Всё свидетельствует против меня, граф.

   — Я поверил твоей реакции, Рози. Ты слишком сильно обиделась на угрозу наказания. Идём, или решила провести ночь у меня?

   Я поспешно подошла к стене и последовала за ним в потайной ход.

 

ГЛАВА 12. Кошки-мышки

   Я полагала, что для меня история с отравлением на том и закончится. Сколько было несправедливых наказаний в моей жизни? Повезло, что хоть в этот раз обошлось. Я ни от кого не ждала извинений и тем более подарков, но...

   — Вы только взгляните, мисс Розалинда! Ах, красота какая!

   Джейн разбудила меня поутру, и я заметила в её руках красивую резную шкатулку. Горничная поставила её на туалетный столик и раскрыла. Мне показалось, что из шкатулки посыпались искры, а комната вмиг наполнилась чудесным сиянием. Разноцветные блики разбежались по стенам и столу, запрыгали по комнате.

   — Заколки, браслеты, кольца, мисс. Богатство какое. Правильно, что вы у графа попросили украшения. Он вам опекун, обязан о падчерице заботиться, а то будто простая девка ходите, благо, хоть гардероб недавно обновили.

   — Я ничего не просила, Джейн. Это точно граф?

   — Точно, мисс. Утром Джим, камердинер его, мне сам ларчик вручил.

   Я спустила ноги на пол и c такой осторожностью приблизилась к шкатулке, будто она могла испариться в любой момент. Как и сказала Джейн, красоту украшений сложно было передать. Граф решил собрать все камни, которые больше всего ценились у ювелиров, и приказал вставить их в самые удивительные и изумительные произведения ювелирного искусства: серьги, заколки, браслеты, кольца и подвески. Я стояла и рассматривала это богатство с открытым ртом. Даже оценивая собственный вклад в спасение Агаты, я усомнилась, что вознаграждена по заслугам. Не слишком ли велика благодарность за пантеру?

   — Джейн.

   — Да, мисс?

   — Я не могу это оставить.

   — Да почему же? — горничная возмутилась совершенно искренне.

   — Это невозможно дорого. Я боюсь, что мачеха прознает. Как я буду надевать на себя эти украшения? Она ведь заметит и обозлится.

   — Оно верно, конечно, да только что она сделает, если их сам граф подарил?

   — Я их верну.

   — Вернёте? — горничная ахнула и потянулась к шкатулке, словно хотела спрятать её от меня и не позволить поступить так с чудесными вещицами. — Как бы вам все это пошло, а вы возвращать...

   Казалось, Джейн вот-вот заплачет, я и сама была недалека от этого, но понимала, что это игра на грани, и я не могу и не должна принимать от Джаральда подобные подарки.

   Только узнав, об отъезде Катрин из поместья (мачеха отправилась с утренним визитом к достопочтенной маркизе Клиффорд), я отважилась спуститься в хозяйский кабинет.

   — Доброе утро.

   Джаральд поднял голову от бумаг и сразу же заметил шкатулку в моих руках. Отчим скривился, будто отведал уксуса.

   — Что опять не так?

   — Это было бы чересчур вызывающе с моей стороны, носить подобные украшения. Они безумно дорогие и их слишком много.

   — Рози..., — Джаральд поднялся, обошёл стол и остановился передо мной, — когда ты перестанешь дрожать как осиновый листок на ветру? Так и проживёшь всю жизнь в страхе?

   — Не вам рассуждать о страхе, граф. Вы ничего не боитесь. Вы никогда не жили жизнью девушки, у которой нет права даже слово поперёк сказать. Вероятно, не все грезят о драгоценностях? Возможно, у меня иные мечты и я вовсе не жажду золота и камней? Мне было бы намного приятнее иметь возможность высказывать своё мнение относительно того, что считаю неправильным.

   — Тогда ты поступила крайне неосмотрительно, родившись женщиной.

   Ну вот опять. Я горько вздохнула.

   — Раз желаешь иной награды, я разрешаю тебе попросить самой. Какой подарок за спасение Агаты ты хочешь?

   — Не прикасайтесь больше ко мне.

   — Не прикасаться? — Джаральд приподнял одну бровь, — очень интересная просьба, даже сказал бы, оригинальная. Но что противного в прикосновениях? Они ведь приносят тебе удовольствие.

   — У удовольствия горький привкус, граф.

   — Хм, — он задумчиво опустил голову, — хорошо, просьба выполнима, только не до конца мне понятна.

   — А что в ней непонятного?

   — Прикасаться можно по-разному. Хотелось бы знать, как именно ты запрещаешь мне это делать?

   — Как запрещаю прикасаться к себе? Но ведь..., — на миг растерялась, не зная, как точнее выразить свою мысль, — это же совершенно ясно, не прикасайтесь ко мне... руками.

   — Только руками? Остальным можно?

   Остальным? Ах, вот оно что! Пообещал исполнить мою просьбу, а сам ищет лазейки.

   — Губами тоже.

   — Всё?

   — Нет.

   — Рози, а не проще составить список? Иначе я непременно что-нибудь забуду.

   Я уже начинала злиться. Что за бесконечные насмешки?! Будет тебе список, самый подробный.

   — Присаживайся, — граф отодвинул для меня стул и положил на стол чистый лист бумаги и перо.

   Я обмакнула перо в чернила и стала выводить надпись о том, что господин граф даёт слово не прикасаться ко мне и дальше по списку: руками, губами, пальцами, ладонями...

   — Не забудь также пояснить «кончиками пальцев» и, возможно, языком?

   Я мгновенно покраснела, но быстро добавила перечисленное и даже приписала «кончиком языка».

   — А телом считается? — отчим заглянул через плечо, поставил руки на стол, наклонившись совсем близко.

   — Считается, — я тотчас же добавила этот пункт, согнувшись так низко, что почти уткнулась лицом в лист.

   — Даже локтями нельзя?

   — Локтями? — вот тут я удивилась, — как можно прикасаться локтями?

   — Показать?

   Я заколебалась, но кивнула, а в следующий миг отчим коснулся моей напряжённой спины, провёл локтями вдоль позвоночника, и я выгнулась и сама подставила ему затёкшие мышцы. Мягкие надавливания ощущались чуточку сильнее в тех местах, где спина особенно ныла. Они расслабляли, успокаивали, снимали долгое напряжение. Обласканные мышцы разом издали дружное «Ах», и, кажется, «Хорошо» слишком похожее на «Ещё», и с огромным сожалением я отстранилась.

   — Локтями не нужно, — дописала один пункт.

   — А дыханием?

   — Что? — я думала, сильнее удивиться уже невозможно.

   Не спрашивая больше разрешения, граф решил продемонстрировать сразу. Он ласково пробежался пальцами между прядями старательно уложенной горничной причёски, собрал упавшие на шею локоны, отводя их в сторону, захватил крепче в кулак и легонько натянул. Мне пришлось откинуть голову, а Джаральд склонился ниже, и я почувствовала невесомое прикосновение его горячего дыхания, легче пёрышка. Чувственные губы, которые умели так нежно ласкать, замерли в миллиметре от шеи, совсем-совсем близко, жар сменился лёгкой прохладой, когда граф подул на кожу, мгновенно покрывшуюся мурашками.

   — Будешь вносить в список запретного? — тихий шёпот шевельнул выбившиеся из причёски волоски, дыхание окутало лёгким ароматом мяты, я прикрыла глаза и даже не шевельнулась. Мне и отстраняться от него не хотелось, наоборот, желала уже ощутить прикосновение его губ к шее.

   — Записывай, — привёл в чувство граф, накрыв ладонью мою подрагивающую руку с пером, и лично вывел в списке: «Дыхание».

   — Наверное, это все, — наконец резюмировала я, пробежав глазами внушительный перечень.

   — Точно ничего не забыла? — я вздрогнула, когда мужчина пощекотал меня за ухом кончиком гусиного пера, и продолжила писать, припомнив все то, чем граф пользовался, пока соблазнял, и добавив кое-что от себя.

   — Превосходно, — отчим отстранился, выпуская меня из плена, — теперь документ нужно заверить.

   — Заверить?

   — Конечно, чтобы он имел силу, ты обязана поставить свою подпись, а я свою, заодно припишу, что ознакомился и согласен с содержанием.

   Я расписалась внизу списка и протянула листок отчиму. Он немедленно вывел размашистую подпись, посыпал чернила песком и подул.

   — Чудесно, вот твоё желание и исполнено, Рози. А впрочем, мы забыли один важный момент.

   — Какой момент?

   — Условия, при которых этот документ теряет силу.

   — Списку необходимо следовать всегда, граф.

   — Это невозможно, Розалинда, всегда есть особенные факторы...

   — Довольно же. Вы снова пытаетесь обратить все себе на пользу. Этот документ перестанет действовать только тогда, когда... когда его съест большая белая мышь... у меня глазах.

   — Какое интересное условие, — Джаральд выглядел огорчённым, — боюсь, подобное просто не может произойти.

   — Именно! — я поднялась, протянула список графу, оставила на его столе украшения и впервые за долгое время с чувством выполненного долга и удовлетворением в душе покинула кабинет.

   Катрин приехала, когда я прогуливалась по саду. Вокруг меня скакал радостный Рик, чьё место в апартаментах графа теперь было занято выздоравливающей пантерой. Джаральд даже не поинтересовался моим мнением насчёт собаки, а просто поставил перед фактом, что пёс будет ночевать в моей комнате. Его камердинер привёл Рика в спальню, уже после возвращения отчиму драгоценностей.

   — Его светлость сказал, доберман пока побудет у вас, иначе он перегрызёт половину слуг.

   После подобной формулировки у меня даже возражений не нашлось, зато теперь Джейн боялась переступить порог спальни, и каждый раз приходилось запирать Рика в гардеробной.

   Как только мачеха вернулась, немедленно послала за мной. Когда вошла в комнату, сразу заметила, какой довольной выглядит Катрин, но это вряд ли сулило мне что-то хорошее.

   — Садись, Розалинда, — мачеха вышагивала возле окна, похлопывая тонкими перчатками по ладони. Ей так не терпелось со мной поговорить, что она даже не сменила костюм после возвращения.

   — Сегодня утром я наносила визит маркизе Клиффорд, и мы очень мило побеседовали. Я выяснила, что старая карга уже присмотрела своему сыночку одну богатую невесту, чей род, однако, не принадлежит к высшей аристократии. Оказывается, Клиффорды не так и богаты, как могло показаться на первый взгляд, поэтому вариант с тобой старуху устроит лишь в самом крайнем случае. Нужно действовать более решительно, Розалинда. Вечером мы едем к ним в гости на ужин.

   — Но ведь приглашения обычно высылают заранее...

   — Это я и без тебя знаю, но какие церемонии между друзьями? Мы не будем ждать воскресного похода в церковь. Уже сегодня вечером маркиз сделает тебе предложение.

   — Но как?

   — Пускай он скомпрометирует тебя. Я продумала все детали, осталось учесть последние мелочи. Обсудим их с тобой вечером перед поездкой.

   — Как же я буду выглядеть в глазах соседей, если выйду за маркиза с запятнанной репутацией? Ведь жить мы останемся в его поместье.

   — А вот это уже не столь важно. В первую очередь, ты должна не забывать, что я забочусь о тебе, а потому будь благодарна судьбе за мою помощь. Сама ты никогда не найдёшь себе мужа. А пока ступай.

   Я поднялась в спальню, но настроение было отвратительным. Заставлять мужчину жениться на себе, вместо того, чтобы получить настоящее предложение руки и сердца? Как мачеха вынудит маркиза скомпрометировать меня? Это же такой стыд. Я не уверена, что смогу решиться на подобное.

   Намного позже, практически перед самым отъездом, служанка Катрин привела меня в комнату, где мачеха собиралась дать последние указания.

   Катрин выглядела просто великолепно. Она надела новое платье из роскошной золотистой парчи и была вся увешана драгоценностями. Сперва я не обратила на них внимания, поскольку ослепла на миг, но спустя несколько минут разглядела серьги и заколки, а потом увидела на туалетном столике мачехи подаренную мне прежде шкатулку.

   Понимаю, что сама отказалась от украшений, но... В общем, это был ещё один повод напомнить себе, что следует держаться подальше от Джаральда и всегда сохранять дистанцию.

   — Садись, Розалинда, — Катрин отослала горничную и приступила к изложению своего плана.

   — На ужин маркиза пригласила нескольких гостей, в основном старых матрон. Из молодых незамужних девушек сегодня будешь присутствовать только ты. Мужья старух в спутники не годятся, поэтому тебя будет развлекать маркиз. После ужина намекни ему, что много слышала о коллекции собранных им миниатюр. Он непременно пригласит тебя полюбоваться этими редкими произведениями искусства, а я постараюсь задержать маркизу и остальных. У вас будет немного времени, когда вы останетесь в гостиной наедине. Это твой шанс скомпрометировать себя. Пускай, когда все войдут, увидят вас в объятиях друг друга. Мне всё равно, сама ты соблазнишь маркиза и поцелуешь его или это сделает он, но все обязаны подумать, что отношения между вами далеко не невинные.

   — Но мы встречались всего один раз!

   — Какая разница, Розалинда? Поцелуй все решит, и ты совсем скоро станешь маркизой. А теперь пора спускаться.

   Мы с мачехой устроились в карете, а Джаральд сказал, что задержится, просил принести извинения перед хозяйкой и обещал подъехать позже, в разгар вечера.

   В доме маркиза Клиффорд нас встретили очень приветливо. Думаю, мачеха и правда умудрилась очаровать старую даму, показав себя воплощением всевозможных добродетелей и ярой сторонницей нравственных норм. Они расцеловались с пожилой леди будто давние подруги, а мне достался благосклонный кивок и сухая улыбка. Не сомневаюсь, что молодость в глазах маркизы являлась главным недостатком и непременным спутником порока.

   Ужин прошёл в невероятно скучной атмосфере. Мне сразу стало понятно, отчего Джаральд решил приехать после его окончания. Впереди ожидал литературный вечер и игра в фанты, но я была уверена, что даже она не сможет развеять мою тоску. Когда джентльмены отведали своего бренди и присоединились к дамам в гостиной, Катрин подошла ко мне и прошептала:

   — Немедленно подойди к маркизу и замани его в комнату с миниатюрами, а я разыграю небольшой обморок. Действуй, Розалинда!

   Мачеха толкнула меня в бок кончиком сложенного веера, и я пошла в сторону замершего у камина юноши. Маркиз Клиффорд выглядел чересчур отстранённым, как будто мысли его витали где-то очень далеко отсюда.

   — Добрый вечер, — смущённо поздоровалась с предполагаемым супругом.

   — Добрый вечер, — маркиз будто очнулся и медленно склонился к моей руке, — вы так очаровательны сегодня, мисс Лаунет, жаль я не имел возможности сказать вам это за ужином.

   — Вы сидели достаточно далеко, зато я имела счастье пообщаться с очень галантным виконтом и узнала много полезного относительно лечения подагры.

   — Правда? Как познавательно, — молодой человек явно не оценил мою шутку, поскольку в его ответе не было и намёка на сарказм. Его большие, немного навыкате глаза смотрели прямо, но как будто сквозь меня, взгляд не опускался ниже линии носа. Этот мужчина точно не мог смутить благовоспитанную леди неподобающим джентльмену поведением, смелыми прикосновениями или неожиданным страстным признанием.

   — Я слышала, у вас изумительная коллекция миниатюр? — пошла я в наступление.

   Впервые за весь вечер маркиз заметно оживился.

   — О да, совершенно потрясающая, там есть такие образцы... А вы не желали бы взглянуть?

   — С большим удовольствием.

   Молодой человек даже улыбнулся и доверительно шепнул:

   — Я сразу понял, что вы необычная девушка, мисс Лаунет. Вы интересуетесь живописью, это такая редкость в наши дни.

   — Что вы, разве не каждая юная особа должна разбираться в картинах?

   — О, они знают только имена известных художников, а вот миниатюры... это ведь совершенно особенное искусство. Но что говорить, я все сам вам покажу.

   Маркиз предложил мне руку и устремился к выходу из гостиной, сказав по пути матери, что ведёт мисс Лаунет полюбоваться своей коллекцией. Пока старая леди поднималась, собираясь отправиться следом, мы уже покинули залу. Чуткого слуха коснулся приглушённый стон позади, но мой сопровождающий не обратил на него ни малейшего внимания, он стремительно шагал к своим сокровищам, крепко держа меня под локоть.

   Когда маркиз начал демонстрировать коллекцию, то оживился ещё больше. Его обычное вяло-отстранённое выражение лица сменялось искренним интересом и восхищением, когда он брал в ладони то одну миниатюру, то другую и подносил их к моим глазам, призывая разделить его восторг. Я, естественно, поддакивала и изображала невероятную заинтересованность, чем всё больше и больше располагала к себе собеседника.

   Когда за дверью послышались голоса, наступил тот самый момент, про который говорила мачеха. Мне оставалось только протянуть руки и обхватить не слишком рослого маркиза за шею. Думаю, он бы и понять не успел, что происходит, прежде чем невольные свидетели увидели бы наш поцелуй. И я... не смогла. Это было слишком чуждое, слишком дурное решение. Если не дано мне узнать любовь в браке, то хотя бы уважение мужа я хочу заслужить.

   Отвернувшись от молодого человека, отступила к витринам и склонилась к одной из миниатюр. Двери распахнулись, первыми в гостиную вошли маркиза с Катрин. Я поймала взгляд мачехи, на долю мгновения полыхнувший такой злобой, что сразу стало понятно, она не простит моего неповиновения. Маркиза, напротив, улыбнулась и, казалось, расслабилась, убедившись, что мы в самом деле рассматриваем картины. Ещё какое-то время гости любовались сокровищами восторженного коллекционера, а затем прошли в салон, где и должен был состояться литературный вечер.

   Все мы заняли свои стулья и слушали выступления досточтимых леди, которые читали отрывки из нравоучительных произведений, написанных великими моралистами нашего века. Подобные книги мне были знакомы ещё по пансиону и, честно говоря, хотя самой нередко приходилось заучивать целые цитаты, они никогда не производили на меня должного впечатления, не находили отклик в душе, но теперь... теперь что-то изменилось. Сейчас эти высказывания всколыхнули чувства, заставили ощутить глубину моего нравственного падения и опасность запретных желаний.

   — Хронотоп истинной морали, — вещала в этот момент одна из выступающих дам, — примеры «живой жизни», образы покаяния...

   Она продолжила чтение отрывка, а я вполголоса повторяла следом, проговаривая несущие глубокий смысл фразы, по-другому осмысливая их:

   — И жил он как безумец, поддавшись тлену слабостей мирских...

   — Узнал он страсти горький привкус, — негромко процитировали возле самого уха, и сердце подпрыгнуло в груди, сделало кульбит и подскочило к самому горлу, — но то минут единых счастье; настигнет каждого расплата, в геенне огненной в конце.

   Джаральд! Когда он приехал, как успел незаметно пройти в залу? Я оглянулась на улыбающегося отчима, и не я одна. Сидевшая рядом маркиза обернулась и шёпотом выразила своё восхищение:

   — Как мило, вы читали «Жизнь благочестивой Франчески», дорогой граф?

   — Я даже выписывал некоторые весьма дельные советы, очаровательная маркиза.

   Его слова произвели на пожилую леди сильное впечатление. Ей непременно хотелось продолжить разговор, но выступление продолжалось, и хозяйка вечера вынуждена была повернуться к чтице.

   В салоне с приходом графа будто стало светлее, и даже блёклые краски скучной отделки вдруг заиграли по-новому. Я обратила внимание, что приметившие Джаральда дамы оживились. Сидевшая поодаль Катрин выпрямилась, на её губах расцвела улыбка, лицо осветилось гордостью. Она бросила несколько многозначительных взглядов на отчима, наверняка желая, чтобы пересел поближе к ней, но граф остался позади меня.

   Когда чтения подошли к концу и все гости поднялись, опекун ловко отодвинул мой стул в сторону и шагнул ближе.

   — Это было познавательно, Розалинда?

   — Бесспорно.

   Пока гости шумно восхищались замечательными произведениями, их авторами и сегодняшними исполнителями, Джаральд тихонько шепнул:

   — Как просто стать моралистом на склоне лет, прожив грешником большую часть жизни.

   Он улыбнулся кончиками губ и отошёл к хозяйке. С другой стороны к графу уже спешила Катрин, а несколько дам остановились рядом, чтобы поинтересоваться мнением отчима относительно самых лучших, на его взгляд, произведений нашего века. Меня незаметно оттеснили в сторонку, и я ушла к окну, ожидая начала игры, и почти не удивилась, когда компанию мне составил маркиз.

   — Встанете со мной в пару, мисс Лаунет? — несмело поинтересовался юноша, и я с улыбкой кивнула.

   — Господа, играть будем по трое, — маркиза принялась объяснять правила, — Участники должны вытянуть свой жребий и достоверно изобразить указанную сценку, а дело остальных — её угадать.

   Гости шумно и весело находили себе партнёров, и я видела, как граф наблюдает с улыбкой за кружащими вокруг него дамами. Все они надеялись, что их он выберет в пару. Сквозь гул оживлённых голосов до меня долетел возглас маркизы:

   — Катрин, дорогая, но кто же встаёт в пару к супругу? Пусть лучше граф составит компанию моему сыну и вашей падчерице. Согласитесь, так будет справедливо по отношению ко всем нам.

   — Желание хозяйки — закон для меня, — граф склонился к руке маркизы, а потом вызвался первым тянуть жребий.

   Нам выпало представлять сценку из прочитанного отрывка «Жизнь благочестивой Франчески», всем остальным достались задания из прочих книг.

   — Вы будете играть роль искусителя, дорогой Хью, — обратился Джаральд к маркизу.

   — Я, граф? Но разве я гожусь?

   — Наш намёк не должен быть слишком явным, иначе они быстро догадаются. Я изображу святого у ног благочестивой девы, а вы займёте место за её плечом.

   — Мне неловко обнимать мисс Лаунет.

   — Это всего лишь игра, маркиз, неужели хотите отказаться от участия?

   — Что вы, не подумайте... — юноша замялся, бросил на меня смущённый взгляд, — надеюсь, вы не возражаете, я по долгу сцены обязан...

   — Нет, нет, все в порядке, — в глубине души я обрадовалась, что искусителем будет не Джаральд. Я ведь непременно зальюсь краской перед всеми, если он подойдёт так близко и обнимет за плечи.

   Мы заняли свои места на возвышении, маркиз остановился за моей спиной, неловко коснулся ладонями плеч, опустил глаза в пол и застыл скованной, растерянной фигурой, явно не понимая, как следует изображать искушение. Я замерла на месте в позе страдающей, скорбной девы, которая борется с низменными людскими пороками, протянула руку вниз, к коленопреклонённому святому, отощавшему от бесконечного поста и иссушивших его тело епитимий. Граф, стоявший спиной к зрителям, должен был сложить на груди руки и взирать на меня с мучением во взоре.

   По правилам постановки, я глядела на святого и набиралась сил от чистоты его взгляда, от силы его духа, а на деле медленно заливалась краской, потому что отчим смотрел на меня так... в горле разом пересохло, мысли лихорадочно заметались в голове. Я пыталась удержать маску страдания и раскаяния, а взгляд Джаральда медленно прогуливался по моему лицу, задержался на маленькой родинке над верхней губой, спустился к шее, и от вспыхнувшего в синих глазах голодного выражения я тут же вспомнила испачканную шоколадом кисточку и словно почувствовала, как она прикасается ко мне горячим кончиком.

   Джаральд ласкал меня взглядом, пока не опустил его ещё ниже, к груди, и тогда отчим медленно и очень чувственно облизал губы, а меня бросило в жар. Подобно неотвратимо текущей лаве, уничтожающей все на своём пути, сладострастный взор плавил моё тело, мысли, он гладил, нежил, сулил блаженство. Где-то далеко-далеко, в самом уголке сознания, вспыхнуло сожаление, что я не догадалась добавить ещё один пункт в такой нужный список. Уши и щёки пылали, я не слышала даже выкрикиваемых среди гостей предположений.

   — Это «Благочестивая Франческа», точно! — догадался меж тем кто-то, — очаровательная леди Розалинда так краснеет, несомненно, за её спиной искуситель.

   Отчим наконец отвёл взгляд, выпуская меня из своего плена.

   — Граф, мы угадали?

   Опекун легко поднялся с колен, обернулся к зрителям и поклонился. Я неловко пошевелилась, сбрасывая оцепенение, и заставила себя посмотреть на маркиза. Молодой человек мгновенно убрал руки и смущённо зашептал:

   — Простите, мисс Лаунет, это из-за меня. Я вас смутил, и поэтому все так быстро догадались.

   — Не стоит себя винить, это я поддалась эмоциям. Давайте спустимся, сейчас нам загадают наказание за проигрыш.

   Маркиз поспешно шагнул с возвышения и подал мне руку. Графа уже окружили дамы, наперебой придумывавшие, чтобы такое у него потребовать. По их горящим взглядам я догадалась, что посещавшие леди мысли были очень далеки от праведных. А он стоял в самом центре, такой невозмутимый, с лёгкой улыбкой на губах, вежливо отражал их словесные нападки, но я чувствовала, как он потешается над сложившейся ситуацией, как смеётся над всеми нами.

   — Леди, — раздался голос маркизы, ощутившей что благочестие её салона находится под угрозой, — наказание следует придумать всем троим, а не только графу Рокону. Это должно быть нечто, не только услаждающее взор, но и слух, что-то возвышенное, под стать теме сегодняшнего вечера.

   — Пускай проигравшие продекламируют стихи, несущие в основе некую поучительную мысль! — подал кто-то идею.

   — Превосходно! — маркиза взмахнула веером, — граф, прошу, вы первый.

   Джаральд вновь одарил хозяйку сладчайшей улыбкой, вернулся к возвышению, но не поднялся, а присел на край, согнул в колене одну ногу и оперся на неё локтем. Он устремил задумчивый взгляд в окно, а все вокруг замерли в ожидании. Возможно, приготовились услышать нечто, действительно возвышенное, или же просто любовались преисполнившимся одухотворённости взглядом графа и грацией расслабленного хищника. Я наблюдала за его застывшей в задумчивости фигурой и, подобно остальным, затаив дыхание ждала, что же опекун продекламирует.

   Нежнее взор, и чаще стон,

   И медленно сплетутся руки,

   Ласканья губ, как сладкий сон,

   И ног пленительные путы.

   Нас полог шелковый волос,

   От света белого укроет,

   Ответишь «Да» мне на вопрос,

   И страсть обоих успокоит.

   Ты льнёшь все ближе, чуть дыша,

   Румянцем вспыхнет нежность кожи,

   Ласкать я буду не спеша,

   Стыдливость больше не поможет.

   И добродетели оковы,

   Рассыплются прозрачным пеплом,

   И в небеса сорвёмся снова,

   Парить на крыльях вместе с ветром.

   Но все померкнет в миг единый,

   Когда в сознанье мы придём,

   И оросится ум прельстивый,

   Греха порочного дождём.

   Душевной муки лишь услада,

   Отныне будет суждена,

   То горькая твоя отрада,

   Страдать навек обречена.

   Джаральд встал и снова поклонился, а с губ несчастных, растерявшихся праведниц слетел тихий стон. Он так читал... мне показалось, будто разговаривал сейчас со мной и искушал, а когда поддалась своим чувствам, бросил сгорать в огне боли и раскаяния. И они тоже решили, что его речи адресованы им, всем вместе и каждой в отдельности.

   Маркиза быстро поднялась со своего места. Она выглядела немного растерянной, но быстро взяла себя в руки:

   — Как умело, граф. Как тонко вы подметили губительную прелесть страстей. Всем грешникам суждено гореть в очищающем пламени раскаяния и только в этом их спасение. Благодарим вас, браво!

   Маркиза захлопала и ей вторили остальные, и, кажется, только у меня сложилось впечатление, будто граф нарочно изменил концовку, а в настоящем стихотворении было написано нечто иное. Что это, насмешка? Намёк? Очередная издёвка над благочестивым обществом грешников? Просто ещё один метко брошенный камень, в том числе и в мою сторону. Он ведь неприкрыто говорил о плотских утехах, а они всё равно хлопают и только оттого, что граф взял и выдал некое нравоучительное окончание. Хотя настолько ли оно нравоучительное? Возможно, в виду имелось совершенно другое, что героиня этого стихотворения будет сгорать в пламени своей страсти вечно.

   Я поймала его взгляд, мельком скользнувший по мне, но в этот миг маркиза вновь отвлекла внимание на себя:

   — Хью, дорогой, твой черёд. Что ты продекламируешь?

   — Заповеди о послушании. Думаю, всем будет приятно услышать.

   — Конечно, чудесная идея.

   Маркиз чинно выпрямился возле возвышения и принялся читать заповеди. Я знала их наизусть (в своё время мачеха заставила выучить назубок) и поэтому не вслушивалась особо, да и не могла ни на чём сосредоточиться после выступления отчима. Он сам написал это стихотворение? Кому его посвятил? Читал ли в тишине спальни той, кто послужила музой для графа? Я наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц, не желая отводить взгляд, любовалась и вновь задавалась вопросом: какой же он на самом деле?

   — Теперь ваш черёд, дорогая Розалинда, — маркиза вывела меня из глубокой задумчивости, возвращая обратно на землю.

   — Я бы хотела прочесть отрывок из «Оды морали»6.

   — Чудесно, дорогая, прошу.

   — Джаральд, нас больше не пригласят в дом маркизы. Я так старалась подружиться с ней, а ты взял и все испортил, — мачеха раздражённо постукивала веером по руке, и только этот звук нарушал воцарившуюся в карете тишину.

   — Раз я испортил, меня и казнят. Вы с Розалиндой были само воплощение благопристойности и непогрешимости, полагаю, вас непременно оправдают и помилуют.

   — Это даже не смешно, дорогой.

   — Конечно, не смешно, это просто ужасно, поскольку все твои попытки выдать Розалинду замуж заранее обречены на провал.

   — Почему это?— мачеха так удивилась, что даже не стала оспаривать мнение мужа.

   — До тех пор, пока она не перестанет цитировать церковно-дидактические произведения 12 века и не изобразит перед потенциальными женихами хорошенькую дурочку, они будут шарахаться от неё. Откуда она этого набралась?

   — Это всё их вечерние чтения с отцом. Просиживали вдвоём в библиотеке по нескольку часов и обсуждали свои книжки. Я предупреждала Теодора, что образование не пойдёт на пользу девушке, пансион — это единственное место, где она должна набираться ума.

   — Абсолютно согласен. Отцу Розалинды следовало прислушаться к твоим словам.

   Мачеха победно улыбнулась, а у меня снова возникло это ощущение скрытой издёвки в его словах.

   — Женщины служат для украшения жизни мужчины, им вполне достаточно выучить всего два слова: «Да» и «Нет».

   Лицо мачехи вытянулось, улыбка померкла, но она ничего не сказала в ответ.

   В комнате уже ждала Джейн.

   — Как вечер прошёл, мисс Розалинда?

   — Очень хорошо и... поучительно.

   — А граф-то здесь задержался, мисс.

   — Я знаю, но он приехал ближе к концу, даже успел прочитать стихи собственного сочинения.

   — Господин граф везде поспевает, мисс.

   — Что это значит? — я обернулась к горничной и только сейчас заметила, как горят глаза девушки. Кажется, ей просто не терпелось поделиться со мной последними новостями.

   — Вы пока с мачехой в гостях были, граф отыскал того, кто пантеру отравил.

   — Правда?!

   — Чистая правда, мисс Розалинда. Кухарка это оказалась, представляете? Вот злыдня-то! На вас поклёп возвести удумала, оттого что племянницу её извели и из замка прогнали. Это ж никуда не годится, мисс!

   — Как? Как она это сделала?

   — Специально у чана с молоком кувшин оставила, сама же следила, чтобы никто его не взял, а дно вымазала ядом.

   — И это все она графу рассказала?

   — Да, мисс. Выложила как на духу. Господин граф разговорить умеет.

   — И... и что он сделал?

   — Вот этого вам лучше не знать, небось, не зря он вас с мачехой в гости отправил.

   — Её избили до полусмерти?

   — Своё получила, мисс, но не до полусмерти.

   — А яд? Он заставил её выпить яд?

   — Вот тут самое смешное, мисс Розалинда.

   — Смешное? Это смешно, по-твоему?

   — Да вы не так поняли, он её и правда заставил. Мы все в ужасе были, а уж как она отбивалась! Потом и вовсе дар речи от страха потеряла. А когда ей этот яд в рот залили, она сразу в обморок хлопнулась. Мы так и подумали, что померла, а граф взял да и вылил ей ледяной воды на голову, она мигом очнулась. Оказывается, он нарочно ей сказал, будто ядом опоить хочет, но так сказал, мисс, что мы все поверили.

   У меня сразу легче стало на душе, я действительно боялась, что он может убить за Агату.

   — Новую кухарку завтра привезут, эту из замка вышвырнули вдогонку к племяннице её. Дурные женщины, мисс. Надо же было додуматься, на пантеру покуситься. Она ведь до сих пор в себя не пришла.

   — Ей намного лучше, разве нет?

   — Я от Джона слышала, а ему Джим, камердинер графа, рассказал, что вялая она в последнее время и играть не хочет. Лежит и ест совсем мало.

   — Но ведь поправляется?

   — Кажется, да. Граф велел Джиму способ найти, как Агату развеселить.

   Слова Изабеллы меня взволновали, я отослала горничную, а сама открыла гардеробную, выпуская Рика. Мне очень хотелось пойти и проведать Агату, но не отправляться же в комнату графа на ночь глядя.

   Пёс, кажется, тоже скучал по хозяину. Он тревожно бегал по комнате, скулил, а потом подбежал к противоположной стене и стал царапать когтями прямо в том месте, где в прошлый раз открывался потайной ход. Удивительно, то ли собака помнила об этом проходе, то ли чувствовала запах Джаральда.

   — Я не знаю, как его открыть Рик.

   Пёс повернул голову, будто вслушивался в мои слова, потом снова опустил, продолжил обнюхивать стену и стал царапать камень уже на полу.

   — Соскучился? — я подошла ближе, присела на корточки и погладила собаку по гладкой спине, — завтра отведу тебя к нему, не переживай.

   Пока я говорила, пёс упорно «рыл» каменный пол, и вдруг один из камней под его лапами сдвинулся в сторону, следом раздался шорох и проход открылся.

   — Рик! — я присмотрелась внимательнее и увидела, что доберман сдвинул тонкую пластину, сливавшуюся по цвету с полом, а не сам камень. Пёс уже устремился внутрь, и мне пришлось последовать за ним. Я быстро накинула халат и побежала за собакой, слыша впереди её шумное дыхание. Мы упёрлись в стену, скрывающую проход в комнату Джаральда, и Рик вновь стал царапаться и поскуливать.

   — Идём обратно, тебе пока нельзя к хозяину. Я отведу тебя завтра.

   Только успела договорить, как стена сдвинулась в сторону. Рик быстро проскочил в комнату мимо удивлённого отчима, а я смущённо замерла на пороге.

   — Розалинда, какой сюрприз. Соскучилась?

   — Рик соскучился, — я прошла в спальню, когда граф приглашающе повёл рукой, — он сдвинул каменную пластину, и вход открылся. Без него я бы не отыскала.

   — А ты искала? — Джаральд насмешливо улыбнулся, а я покраснела.

   — Просто было интересно.

   — Может хотела найти механизм, чтобы сломать? Вдруг я начну регулярно посещать тебя ночами?

   — Нет, я... как Агата, граф? — отвернувшись от отчима, подошла к пантере.

   — Не могу согнать её с кровати, мне нынче негде спать. Если только ты не поделишься своей постелью.

   Он усмехнулся, а я опять покраснела. Делиться своей постелью не входило в мои планы.

   Неожиданный стук в дверь очень напугал, я уже хотела броситься обратно к проходу, но граф опередил. Он быстро склонился к полу и задвинул пластину на место, закрывая выход.

   — Не пугайся, это Джим.

   Камердинер вошёл в спальню и даже не удивился, увидев меня возле Агаты. Зато изумилась я — в руках мужчина держал клетку с большой белой мышью.

   — Это что, Джим? — предвосхитил мой вопрос отчим.

   — Да вот, выкупил у одного паренька. Дрессированная крыса, ваша светлость. Это мисс Розалинда мне подсказала.

   — Я? — удивлению не было предела.

   — Джейн передала, что вы про белую мышь интересовались, спрашивали, не водятся ли у графа в замке такие. Вот и пришло в голову принести Агате. Кошки мышей любят. Посмотрим, захочет ли поиграть.

   Я снова стала красная, как помидор, а Джаральд уже откровенно веселился.

   — Спрашивала из обычного интереса, — попыталась оправдаться. — Джим, чего ты ждёшь? Выпускай её.

   Слуга встал на колени и открыл клетку. Я внимательно посмотрела, не скрывается ли за прутьями тот самый важный список, но в клетке было пусто.

   Мышь затаилась, взволнованно шевеля усами, а Агата не проявила к ней ни малейшего интереса.

   — Выманить нужно. Как она из клетки выбежит, кошка сразу заприметит. Господин граф, я ей угощение принесу.

   — Неси.

   Джаральд отошёл от стены и устроился в кресле. Агата все также лежала на кровати, только слегка приоткрыла глаза и пострекотала ушами, когда отчим зашелестел какой-то бумагой. Граф развернул письмо и углубился в чтение, а Рик преданно улёгся у его ног и теперь выглядел абсолютно счастливым.

   Джим вернулся совсем скоро, неся на небольшом блюдечке кусок сала. Он поставил его чуть поодаль от клетки, а сам отошёл в сторонку. Мы тихо ждали, когда мышь выберется наружу. Затворница выходить не спешила, но дразнящий запах уже разлился в воздухе, и оголодавшая игрушка для Агаты решилась высунуть мордочку. Осторожно, шажок за шажком, мышь выбралась из клетки и короткими перебежками добежала до тарелки. Я посмотрела на пантеру, но она даже глаз не открыла.

   — Граф, — мой голос напугал мышь, она метнулась под комод и там затаилась.

   — Что, Рози? — Джаральд на минуту оторвался от чтения.

   — У вас не найдётся кусочка газеты, конверта, ненужной бумаги?

   — Зачем?

   — Если завернуть в него сало, то шуршание привлечёт к мышке внимание Агаты.

   — Джим, — позвал отчим, и слуга быстро приблизился, — возьми и заверни. Эта бумага мне совершенно ни к чему.

   Джаральд достал из нагрудного кармана рубашки сложенный вчетверо лист. Камердинер накрыл им сало, плотно завернув края, и снова отошёл в угол комнаты. Мы опять затихли: Джим притаился в уголке, я возле кровати, а отчим невозмутимо читал.

   На месте мыши я бы осталась под комодом, но бывший хозяин явно морил её голодом. Как только стихли все звуки, она снова стала красться к тарелке с угощением и принялась шуршать бумагой, прогрызая путь к своему салу. Агата вновь пострекотала ушами и приоткрыла один глаз. Заметив в центре комнаты увлечённо копошащуюся добычу, кошка раскрыла оба глаза. Я видела, как подобралась пантера, как ударила хвостом по бокам, а потом резко, в один прыжок, оказалась прямо у тарелки и придавила мышь лапой.

   — Ох! — я выдохнула от испуга.

   Джаральд опустил письмо и улыбнулся:

   — Джим, ты молодец. Думаю, кошку пора возвращать в её комнату, она вполне здорова.

   Агата продолжала гонять мышь, то отпуская её, то вновь придавливая лапой, а довольный камердинер поднял тарелочку с салом и унёс.

   — Я пойду, граф? Можно оставить Рика у вас? — спросила у отчима.

   — Конечно, Рози. Джим вскоре уведёт пантеру. Спасибо за превосходную идею.

   Он снова ухмыльнулся чему-то, а я немного растерялась. Камердинера похвалил искренне, а надо мной словно потешался.

   Я пошла к стене и ненароком наступила на упавший с тарелки клочок изгрызенной бумаги. Он прилип к туфле и пришлось наклониться, чтобы оторвать. На испачканном жиром кусочке было написано: «Дыхан...», я остановилась как вкопанная. Краска медленно заливала шею, щёки, уши, кровь ударила в голову.

   — Мой список, — сипло прошептала.

   — Что?

   Отчим принял на себя невинный вид, но в глазах плясали бесенята.

   — Вы отдали слуге мой список, сказали, он вам не нужен!

   — А он мне не нужен!

   — Но это был мой список! Вы не должны были... вы, вы нарочно. Вы все это подстроили!

   — Я? Каким образом? — он изобразил искреннее удивление, а меня начинало трясти от злости.

   — Рик привёл меня к вам, Джим обмолвился при Изабелле, что пантере плохо, а потом очень вовремя принёс сюда большую и белую мышь!

   — Рози, но ведь это ты попросила завернуть сало в бумагу.

   — Так вы сами натолкнули меня на эту мысль! Сидели, шуршали этим письмом! Откуда мне было знать, что вы не оставили список в кабинете, а носите в кармане?

   — Я перечитывал его перед сном каждый раз, чтоб не дай бог ни забыть какой-нибудь пункт. И даже сейчас лишь исполнил твоё пожелание.

   — Да так нечестно! Это неблагородно! — я ощущала себя круглой дурой, и это только подстёгивало мою злость.

   — Рози, — отчим медленно поднялся, улыбка исчезла с его, губ, он приблизился ко мне на шаг, — неблагородно?

   — Да, — мой запал потихоньку угасал.

   — Ты сама скормила список мышке.

   — Я бы не скормила, знай, что это за бумага. Это... это было подло.

   — Подло? А знаешь, Розалинда, мне и правда надоело играть в благородство. Зачем отказываться от того, чего я хочу, если могу взять это в любое время?

   — Нет.

   — Что нет?

   — Не нужно.

   Я отступила к стене, где скрывался проход, оставалось только сдвинуть пластину и постараться убежать.

   — Назови хоть одну причину, почему я должен играть по правилам, навязанным тобой?

   — Вы сломаете мне жизнь.

   — Ты сама постоянно искушаешь меня. Вот даже сейчас, — он указал рукой на мою ногу, которой я незаметно старалась сдвинуть пластину. — А может тебе самой слишком сильно этого хочется, Рози, только боишься себе признаться?

   — Нет. Я хочу жить нормальной жизнью, я не хочу от вас ничего!

   — Ну так докажи!

   Он так резко подался вперёд, что я запаниковала. Прижалась к стене и замерла возле неё, как испуганная мышка. Джаральд замедлил шаг и теперь наступал медленно, усмехаясь тому, что бежать мне некуда. Снова играл и опять забавлялся. Подошёл вплотную, а я рванулась вбок, к двери, но, конечно же, убежать не смогла.

   Сдаваться не желала и трепыхалась в его руках, пыталась увернуться, вырваться, и тогда он попросту навалился на меня всем телом, тесно прижав к стене и лишив самой маленькой возможности сопротивляться. Грудную клетку сдавило, я даже не могла глубоко вдохнуть. Граф резко схватил за волосы, запрокидывая мою голову, второй ладонью ласково огладил скулы, провёл кончиками пальцев по щеке. Мотнула головой, а он ухватил свободной рукой за подбородок, фиксируя лицо ещё крепче, и продолжил свои поглаживания: скользил большим пальцем по губам, обвёл контур краем ногтя, нежно царапая тонкую кожу, наклонился ниже и погладил кончиком языка.

   Я не хотела признавать поражение, не хотела отвечать, но его прикосновения щекотали, дразнили, раззадоривали до тех пор, пока губы не стало пощипывать. Раскрыла их совсем чуть-чуть, чтобы вдохнуть поглубже, а отчим резко наклонился и захватил мои губы дерзким поцелуем, отбившим всякую охоту покорно принимать его ласки. Я снова задрожала теперь уже от чересчур сильных эмоций, дёргала плечами, пыталась оттолкнуться локтями от стены, вырваться из опасного плена и спастись от душившей меня жажды его прикосновений.

   А граф продолжил игру, он совращал меня своими поцелуями, то смягчая напор, то набрасываясь с ещё большей яростью. Пальцы поглаживали мои скулы и щёки, язык то покидал мой рот, чтобы обвести контур губ, то снова проникал внутрь. И в какой-то момент Джаральд сам поддался этой игре, и на смену нежным поддразниваниям пришли властные, грубые прикосновения, горько-сладкие, наполненные ядом желания. Они отравили и погубили меня.

   Я ощутила его возбуждение, почувствовала как напряглись мускулы, как между моих ног вдавилась твёрдая плоть. Поцелуй становился все более страстным, язык отчима терзал мой рот, он проникал вглубь и снова подавался назад, ускоряя движения. Перед глазами так живо предстала картинка того, что Джаральд делал с моим телом на пикнике, как входил в меня плавными быстрыми толчками, а сейчас снова брал, но только своим языком, в точности повторяя им те самые ритмичные движения. И я сдалась.

   Желание достигло такого накала, что от невероятного по силе возбуждения, хотелось рычать, царапаться, вести себя подобно взбесившейся кошке, а если бы я могла стонать чуточку громче, то уже сорвала бы голос. Меня бросало то в жар, то в холод, я двигала бедра навстречу, тёрлась о него, всецело отдаваясь чувственным губам, пока в голове разом не помутилось, перед глазами все потемнело, и воздух как будто закончился. Внутри, внизу, резко и сладко сжалось и быстро отпустило, тёплые волны разошлись по всему телу, а я обмякла и могла бы сползти вниз, не держи он меня так крепко.

   Граф выпустил мои губы, освободил из захвата голову, упёрся ладонями в стену, хрипло дыша, посмотрел в мои шальные глаза и медленно отстранился.

   — Черт, — выругался Джаральд, — как паршиво иметь дело с девственницами... особенно с такими, как ты.

   Я до сих пор приходила в себя, даже не нашла в себе силы что-то ответить. Прикрыла глаза, погладила пальцами распухшие губы. Они болели сейчас, но боль была сладкой, а воспоминания навевали такую приятную истому, что я тихонько вздохнула.

   Он снова хрипло выругался, а потом резко присел на корточки, сдвинул панель, и поймал меня за руку, когда я едва не улетела в открывшийся проход.

   — Очень наглядное доказательство, Рози, — Джаральд развернул меня и подтолкнул в спину, даже не предложив довести до комнаты в этот раз.

   Проход за спиной закрылся, я очутилась в темноте, нужно было идти вперёд, но сил не осталось. Повернулась к стене и прислонилась лбом к холодному камню, желая, чтобы он навсегда вытянул губительный жар из тела, не позволил мне больше загораться от прикосновений Джаральда — я мечтала о несбыточном.

   Тихонько простонав, опустилась на колени. Мне казалось, что слышу его хриплое дыхание, невнятный шёпот, раскрыла глаза, прогоняя наваждение, и увидела небольшую щель в камнях, сквозь которую слабо пробивался свет. Приникла к этому отверстию, даже не подумав о том, что снова подглядываю. Я хотела увидеть его одного, увидеть его без маски.

   Он стоял по ту сторону, как и я, прислонившись к каменной стене, мне видна была его рука и... в который раз за этот вечер в горле пересохло от неутолимой страстной жажды — Джаральд ласкал себя. Длинные сильные пальцы гладили напрягшийся орган, нежно обводили головку, спускались к основанию, натягивали, сдвигали тонкую кожу, медленно возвращались обратно. Я закрыла глаза, гулко сглотнула, сердце стучало в висках, воздух в тёмном проходе показался слишком спёртым и душным. Я оттолкнулась от стены обеими ладонями, растянулась на твёрдом полу и закрыла лицо руками. Господи, дай мне сил отказаться от него!

 

ГЛАВА 13. Опасность

   Ночь сегодня выдалась холодная, поутру в комнате было так зябко, что не хотелось выбираться из кровати. Джейн отдёрнула занавески и, выглянув в сад, сказала:

   — Все снегом замело, мисс Розалинда. Ваша мачеха его светлости предложила к реке прогуляться, вы пойдёте?

   — Не думаю, что у меня есть выбор. А кто ещё присоединится к нам, не знаешь?

   — Старую маркизу приглашали, её графиня после обеда ожидает.

   — Значит, и маркиз приедет.

   — А он все вам подарки шлёт, мисс. Вот бы уже на какой шаг решился, а то толку от тех подарков.

   — Подарки поддерживают в Катрин надежду, что чувства маркиза окажутся сильнее прагматичности его матери.

   — Да как же! Этот против маменькиного слова не пойдёт, характер не тот. Вы какое платье надеть желаете?

   — Синее.

   — Может новое, из тех, что на днях по приказу графа доставили? Посмотрите на это зелёное, какое красивое и тёплое, из чистой шерсти.

   — Подай синее, Джейн, я пойду в нём.

   — Воля ваша.

   Горничная помогла мне одеться, а вниз я спустилась уже тогда, когда доложили о приезде гостей. Сегодня ожидалась первая совместная прогулка с маркизом и его матушкой, и, конечно же, я не могла отказаться.

   Несколько дней подряд служанка приносила завтрак в мою спальню, а для Катрин я придумала отговорку насчёт небольшого недомогания, объяснила тем, что хочу отлежаться в постели. Мачеха была только рада не видеть меня, а отчим, к счастью, не навещал. Поэтому ничто не мешало скрываться ото всех в своей комнате, занимать время чтением, совершая лишь небольшие вылазки в библиотеку, чтобы поменять очередную прочитанную книгу.

   Библиотека у графа оказалась огромной и отличалась разнообразием подобранных экземпляров. Здесь можно было найти любую литературу: от редких сочинений вроде первого собрания пьес Шекспира или возвышенных од Свифта, до книг на греческом или латинском языках. Удивительным оказалось обнаружить среди собранных образцов не книги по сельскому хозяйству и даже не сборники романтических поэтов прошлого века, а труды отцов церкви. Граф их точно читал, поскольку кое-где на полях были сделаны пометки его рукой — короткие фразы и изречения. Джаральд являлся мастером насмешек, и либо с этой целью изучал эти премудрые трактаты, либо действительно искал в них глубокий смысл. Как бы там ни было, книги оказались подобраны удивительным образом и свидетельствовали о разнообразии читательских предпочтений хозяина. Просто чистая радость для пытливого ума.

   К реке решили идти пешком через сад. По дороге маркиза с сыном не уставали восхищаться заснеженным чудом и красотой уснувшей природы. Спуск к реке был расчищен слугами и тропинки посыпаны песком, сам же берег вновь припорошил лёгкий снежок, круживший в воздухе.

   Я шла позади и слышала, как переговариваются мачеха с маркизой. Старая леди держала сына под локоть и не отпускала от себя, граф шёл рядом с Катрин, но сегодня был, на удивление, молчалив.

   — Реку уже сковало льдом, — заметила мачеха.

   — Вы правы, но он достаточно тонок, я полагаю.

   — Несомненно, однако можно пройтись по краю берега, полюбоваться вон на ту протоку, где деревья сплелись ветвями. А место, что впереди нас, называют «Печальным спуском».

   — Что за странное название?

   — Там глубокий омут. Муж рассказывал, в нём утонуло немало человек.

   — Правда, граф?

   — Под обрывом быстрое течение, а сам омут несколько дальше. Я не разрешаю слугам купаться в этом месте, но всегда находятся смельчаки.

   Я немного отстала от оживлённой компании, когда они прошли вперёд по берегу, и приблизилась к обрыву. Задержалась на краю, глядя на заснеженную реку, когда услышала оклик Катрин:

   — Розалинда, что ты замешкалась? Догоняй!

   Я торопливо развернулась, и нога вдруг заскользила по обледеневшей земле, припорошенной белым снежком. Взмахнула руками, стараясь удержать равновесие, а в следующий миг полетела с обрыва прямо в реку.

   Тонкая корочка проломилась под тяжестью моего тела, и ледяная вода обожгла лицо и руки, дыхание перехватило, а быстрое течение потащило меня под лёд. В последний миг я успела ухватиться пальцами за острую кромку, пытаясь вынырнуть.

   Вода напитывала одежду, становившуюся все тяжелее, лёгкие разрывало от недостатка воздуха, и перед закрытыми глазами поплыли тёмные круги. Пальцы немели и медленно соскальзывали со спасительного края. Сознание уплывало в темноту, но я успела ощутить, как меня ухватили за руку, вытягивая на поверхность.

   Спасительный вдох вернул способность видеть, когда тонкий лёд под распластавшимся на его поверхности ииибаз Джаральдом оглушительно затрещал, и граф погрузился в воду вместе со мной. Рука выскользнула из его пальцев, но отчим успел поймать меня за волосы и вновь потащил наверх. Другой ладонью он крепко ухватился за рукоять всаженного в ледяную корку кинжала, который помогал нам двоим удержаться в образовавшейся проруби и не быть утянутыми под лёд. Тело уже теряло чувствительность, руки двигались с трудом, пальцы не слушались. Джаральд удерживал мою голову над поверхностью, перевернув меня на спину.

   — Верёвку! — услышала я его крик, а потом почувствовала, как отчим тащит меня вперёд. Лёд крошился под напором его тела, самодельная верёвка, связанная из полосок материи, была накинута на его локоть. Маркиз с матерью и даже Катрин вцепились в другой край и тянули нас к берегу, пока граф не нащупал под ногами дно и не выволок меня на мёрзлую землю под обрывом.

   — Хью, в замок! — отдал приказ отчим, — Катрин, платок!

   — Ловите и мой граф, — раздался крик маркизы.

   Меня колотило в ознобе, а отчим стремительно стаскивал одежду, распарывал её ножом, а потом стал быстро растирать меня шерстяным платком, пока кожа не начала гореть, а по всему телу не разбежались сотни крошечных жалящих колючек.

   Я сосредоточила свой взгляд на Джаральде, его губы посинели, лицо казалось мертвенно-бледным, кончики мокрых волос превратились в сосульки. Я хотела сказать, чтобы оставил меня и поскорей снимал одежду, но в этот миг вниз по склону сбежал камердинер графа, и на мои плечи накинули одеяло, а отчим быстро спеленал меня и передал второму слуге, подоспевшему на помощь.

   Я не видела, что происходило дальше, пыталась вяло сопротивляться, протестовать, хотела остаться и проследить, чтобы о Джаральде тоже позаботились, но никто не мог разобрать слов, произносимых онемевшими губами. В комнате Джейн сразу же укрыла меня несколькими пуховыми одеялами, жарко растопила камин и заставила выпить кувшин тёплого молока.

   До самого вечера я пролежала в кровати, а горничная дежурила рядом, подкладывала нагретые кирпичи в постель, пока от жары мне не стало трудно дышать.

   — Невмоготу уже, Джейн, жарко!

   — Правильно, вспотеть вам нужно.

   — Простыни мокрые от пота, убери кирпичи.

   — Ну как скажете, благо не чихнули ни разу.

   — Как там граф?

   — Мачеха ваша ни одну служанку к нему не подпускает, хотела камердинера выгнать, сама о его светлости печётся. Ванну приказала наполнить, кирпичи греть, вина со специями варить. Все сама ему подносит да меняет.

   — Он себя хорошо чувствует?

   — Так не знаю.

   Я была очень взволнована, ужасно хотелось взглянуть на Джаральда хоть одним глазком, но для этого следовало сперва отослать служанку.

   — Я в порядке, Джейн, ты ступай.

   — Мне наказ дали — всю ночь возле вас дежурить.

   — Не нужно. У меня все хорошо, иди спать.

   — Как скажете, только бранить меня будут.

   — Джейн, ты моя горничная, никто тебя не обидит. Иди.

   Девушка неохотно сняла с меня лишние одеяла, подкинула в камин дров, поворошила угли, громко вздыхая и ожидая, что я переменю решение, и наконец вышла за дверь.

   Я быстро выбралась из кровати, закуталась в тёплый халат, накинула сверху шерстяной платок и надела домашние туфли.

   Желание убедиться, всё ли в порядке с Джаральдом, было таким сильным, что я даже не колебалась ни минуты, а быстро сдвинула каменную пластину, открывая потайной проход.

   Я подхватила со столика свечу и устремилась вперёд, сбегая по ступенькам к комнате отчима. Впервые шла не в полной темноте и теперь могла разглядеть замшелые стены, покрытые трещинами древние камни. Лёгкий сквозняк поколебал огненный язычок пламени, и я только сейчас заметила, что коридор делал изгиб в одном месте и разветвлялся на два прохода. Первый вёл к комнате Джаральда, а вот второй... впрочем, я не собиралась сейчас выяснять, куда идёт неизвестный узкий ход, меня гораздо больше заботило состояние отчима. Помня о том, что в комнате весь вечер находилась Катрин, я приблизилась к стене и присела на корточки, чтобы послушать, не ушла ли мачеха.

   В спальне графа раздавались приглушённые голоса, я повернулась к щели в камнях и заглянула в комнату.

   Джаральд принимал ванну у растопленного камина, он вольготно раскинулся в горячей воде, над которой поднимался пар, удобно устроил голову и руки на бортике, а Катрин расположилась рядом на стуле и медленно втирала в его волосы мыло.

   — Приподними голову, дорогой, я смою пену.

   Отчим не пошевелился.

   — Ты напоминаешь мне наседку, — заявил Джаральд, даже не потрудившись раскрыть глаза и взглянуть на закусившую губу жену.

   — Заботиться о тебе — моя святая обязанность.

   — Тогда ступай в часовню, помолись за моё здоровье, а я сам преспокойно вымоюсь.

   — Зачем тебе мыться самому, если я могу сделать этот процесс гораздо приятнее.

   С этими словами Катрин намылила губку и стала медленно растирать плечи отчима, его локти, пальцы, провела по обнажённой груди и погрузила руку ещё ниже, пока она не скрылась в воде выше локтя.

   Джаральд по-прежнему не шевелился, только вздохнул глубоко, а мачеха наклонилась к его губам и стала нежно целовать. Она опустилась на колени рядом с ванной и свободной ладонью гладила и массировала крепкие расслабленные мышцы, но при этом не спешила вынимать из воды вторую руку.

   Я отстранилась от стены, потёрла лицо, оказавшееся вдруг совсем мокрым от слез, и побрела обратно в свою спальню. Упала на мягкие подушки и укрылась с головой одеялом.

   Когда я успела полюбить его? Как это произошло? Я ведь просто поддавалась, уступала, стремясь спасти свою репутацию, выжить и не упустить последний шанс отвоевать для себя нормальную жизнь. А теперь... Я не могу видеть его даже вместе с законной женой. Не имею на это никаких прав, но желаю оказаться на её месте. Если раньше без него только тело стонало, то теперь невыносимо болит сама душа.

   Я проворочалась в постели полночи, не могла глаз сомкнуть. Лежала, прислушивалась к тишине замка, гнала мысли о Катрин, о том, как она ласкала Джаральда. Пыталась считать про себя овец, но бессонница упорно не желала отступать.

   Кажется, уже давно перевалило за полночь, когда мне послышался отдалённый собачий лай. Я снова прислушалась. Кто-то поскуливал и царапался за стеной.

   — Рик? — шёпотом спросила я.

   Поскуливание прекратилось. Я откинула одеяло, набросила на плечи халат и подошла к проходу. Привела в движение скрытый механизм, и стена сдвинулась.

   — Рик? — пёс терпеливо ждал меня по ту сторону, и стоило шагнуть в коридор, как он мгновенно ухватил зубами край халата и потащил меня за собой.

   Я думала, он снова выведет меня к комнате отчима, но доберман потянул в другой проход. Ступеньки там оказались скользкими, и мне пришлось держаться за стены, чтобы ненароком не оступиться. Я шла и шла вниз, пока в лицо не повеяло холодом, и ветерок не донёс запах тины. Слуха коснулся странный шум, похожий на плеск воды. Завернув в последний раз, я вышла на неровный каменистый берег. Здесь лежали большие валуны, скорее всего, обломки скалы, а впереди поблескивала водная гладь.

   — Что это, Рик? Настоящая подземная река?

   Пёс продолжал тащить вперёд, и я пошла следом и едва успела укрыться за одним из валунов, когда увидела впереди две мужские фигуры. Присев на корточки, осторожно выглянула из-за камня, чтобы рассмотреть странного типа, занявшего место справа от Джаральда. Оба стояли спиной ко мне и смотрели на реку. Отчим накинул на себя тёплый плащ, а его спутник был одет в какие-то грязные лохмотья. Всклокоченные рыжие волосы торчали в разные стороны, а за пояс был заткнут пистолет и охотничий нож. Своим видом он напоминал бандита с большой дороги.

   Увиденное меня поразило и немного напугало, особенно когда, присмотревшись к графу, заметила, что к его поясу также прицеплен револьвер. Я подтащила пса за ошейник поближе, заставила лечь на землю. Сама тесно прижалась к камню, опасаясь, что если произведу хоть малейший шум, то сразу привлеку к себе внимание.

   Спустя несколько минут послышался плеск вёсел, и из тоннеля к берегу выплыла большая лодка с восемью гребцами.

   — Вот и товар. Доставили ко времени, — заявил спутник графа и смачно сплюнул на землю.

   Я притянула Рика ещё ближе и сжала ладонью его морду, потому что пёс порывался вскочить и бежать к хозяину и начал поскуливать, не имея возможности отойти от меня.

   — Ящиков меньше, — раздался холодный голос отчима.

   — Столько провезли в этот раз. Неспокойное время, мы сами внакладе остаёмся.

   «Контрабандисты!» — поняла я.

   — А остальные при входе в пещеру спрятали? За мой счёт карман наполнить хочешь?

   — Ваша светлость, — заговорил уличённый в обмане вор, — вам прилично достаётся, а собственную шкуру только мы подставляем...

   — Тебе напомнить на чьи деньги куплена лодка и снаряжение, и в чьём подвале вы храните товар?

   — Так-то оно так, но вы сами палец о палец не ударили. Сидите в безопасности в вашем замке, кто же к графу заявится обыск устраивать? Вам ничего не грозит, а вот мы люди маленькие. Так что можете и накинуть...

   — Заткись! — из-за негромкого окрика не только собеседник графа прикусил язык, но и его дружки, выгружавшие товар на берег, замерли на месте.

   — Самостоятельно распоряжаться товаром вы не будете, поскольку я не позволю. Уговор составлен в письменной форме, и вам придётся его соблюдать.

   — Куда это годится, ваша светлость? Снаряжение ваше, это так, но сами знаете, какие нынче законы и как опасно провозить контрабанду.

   — Мне плевать. Я подставляюсь ничуть не меньше, а раз ты надумал так пошутить, то в этот раз двойную плату возьму именно с тебя, а парни пускай останутся при своём.

   — Ишь ты удумал! — контрабандист резко развернулся, собираясь наброситься на Джаральда, однако отчим отреагировал молниеносно: он быстро отступил в сторону, уклонившись от выхватившего кинжал оборванца, а пока тот разворачивался для нового броска, граф достал револьвер.

   — На твоём месте я бы поменьше привередничал, Ник. Неужто ощутил себя настоящим главарём пиратов и забыл с кем имеешь дело?

   — Послушайте, ваша светлость, вы уж извините его, — один из работяг, тот, кто казался постарше, миролюбиво выступил вперёд и поднял обе руки. — Бес его попутал, не подрассчитал немного. Ваше право требовать с нас оговоренную долю, иначе и быть не может. Вы уж простите.

   Отчим медленно отступил и кивнул главарю на лодку.

   — Иди к своим, Ник, да добавь пару ящиков, а потом убирайся отсюда, и чтобы в другой раз я тебя не видел.

   Мужик со злости сплюнул на землю и пошаркал к лодке. Я видела, как граф на секунду отвёл от него взгляд, привлечённый шумом упавшего ящика, а главарь в этот миг вытащил револьвер и навёл его на отчима.

   Я только ахнуть успела, как Рик рванулся из моих рук, выскакивая из-за камней, а Джаральд резко развернулся, и в подземелье прозвучал выстрел. Зажмурилась на миг от страха, а когда открыла глаза, отчим уже стоял над телом распростёршегося на земле главаря. Он брезгливо отбросил ногой револьвер, выпавший из разжавшейся руки неудачливого убийцы, и приказал ошарашенным подельникам:

   — Уберите это.

   Контрабандисты бросились погружать своего дружка в лодку, а потом быстро отчалили, свалив на берегу добрый десяток ящиков. Отчим прикрикнул на прыгающего вокруг него Рика и повернулся к камню. Я свернулась в калачик и почти примёрзла к холодному валуну, когда граф обогнул его и остановился прямо напротив меня.

   Я со страхом подняла глаза, вглядываясь в его невозмутимое лицо. Сейчас мне стало очень не по себе. Кажется, Джаральд совершенно хладнокровно застрелил человека и абсолютно спокоен на этот счёт.

   — Тебе жить надоело?

   — Р-рик привёл меня.

   Граф бросил взгляд на собаку и, коротким кивком приказав мне подняться, пошёл к лестнице.

   Я с трудом встала на дрожащие ноги и поплелась следом за неспешно шагающим отчимом, зябко обхватив себя за плечи и поминутно оглядываясь назад. Холод камня пробрал до костей, а картина увиденного до сих пор стояла перед глазами.

   Из-за своей рассеянности я почти врезалась в замершего впереди мужчину, который вдруг резко развернулся и прикрикнул:

   — Что ты дрожишь как осиновый лист?

   — В-вы его застрелили?

   — Если сдохнет, его вина. Дурака следовало проучить. Вздумал пугать меня и размахивать перед носом револьвером. А может, — он вдруг схватил меня за подбородок, поднимая и приближая к себе мою голову, — следовало подождать, пока он сам меня застрелит?

   Я покачала головой.

   — В-вы намного быстрее, я видела, вы могли просто ранить...

   Граф отдёрнул руку, как от ожога, и отвернулся, вновь устремляясь вверх по ступенькам, а до меня только сейчас дошло, какой горячей показалась его ладонь.

   — Граф, у вас жар! Нельзя было спускаться к реке, вам нужно в постель.

   Он ничего не ответил, и я догадалась, что отчим слишком зол.

   У меня уже начинали стучать зубы, и я ступала все медленнее, хватаясь рукой за мёрзлые стены. Джаральд, достигший верхней площадки, вновь обернулся. Глаза его лихорадочно блестели, когда он внимательно всматривался в моё лицо. Он протянул руку, коснулся моей озябшей ладони и вдруг с силой сжал её и буквально потащил меня за собой.

   — Ты замёрзла.

   Отчим затянул в ещё одно ответвление, а затем дальше в узкий коридор, уводящий вниз, где приходилось идти, склонив голову. Наконец, мы вышли в небольшой пещере. В центре, в полу, оказался природный бассейн, наполненный водой. Над ним поднимался пар, мелкие пузырьки отставали от каменных стенок и лопались на поверхности, капельки воды падали с невысокого потолка, а откуда-то издали в пещеру доносился равномерный гул.

   — Это источник?

   — Горячий источник. Забирайся, согреешься.

   Воздух в пещере был почти морозным, и мне стало ещё холоднее.

   — Граф, нам нужно вернуться в комнаты.

   Джаральд молча приблизился ко мне сзади, резко прижал к себе и ловко развязал пояс халата одной рукой, а другой быстро стянул его с моих плеч и откинул на каменный пол. Слегка подтолкнув в спину, подвинул меня к самому краю бассейна. Я вцепилась пальцами в длинную ночную рубашку, комкая её от испуга и дрожа ещё сильнее.

   — Спускайся. Пока ты доберёшься до спальни, закоченеешь.

   Покачала головой и хотела отступить, а граф вдруг толкнул меня, и я, не удержавшись на краю, второй раз за этот день погрузилась с головой в воду.

   Вынырнула, кашляя и отплёвываясь. Убрала от лица прилипшие волосы и подняла взгляд на отчима, не зная, то ли выражать своё возмущение, что он столкнул меня прямо в рубашке, то ли благодарить за такую своеобразную заботу. Джаральд присел на корточки и разглядывал те изгибы моего тела, что были облеплены мокрой тканью. Вода доходила примерно до лопаток, и грудь оказалась совсем на виду. Я немедленно прикрылась руками, но глаз от его лица не отвела, опасаясь какого-нибудь неожиданного манёвра.

   — Согрелась? — с лёгкой хрипотцой в голосе спросил граф.

   Вода действительно оказалась очень тёплой, почти горячей, и холода я не чувствовала несмотря на морозный воздух. Он проникал в пещеру порывами холодного ветра со стороны открытого входа и через отверстия в потолке. Сквозь них также просачивались лунные лучи, разгонявшие царивший здесь полумрак. Обстановка вокруг казалась таинственной, почти мистической, а призрачный бледный свет только усиливал разлившееся в воздухе ощущение некой опасности. А может то сказывалось внутреннее напряжение, которое натягивало мои нервы подобно тонким струнам.

   Хотелось немедленно выбраться из бассейна, укутаться в халат и поскорее бежать в свою комнату. Джаральд казался таким пугающим, глядел пристально, и глаза его лихорадочно блестели. Он сделал движение, чтобы выпрямиться и, наверное, отойти, но я испуганно дёрнулась, и отчим снова замер, пристально вглядываясь в моё лицо.

   — Боишься? Думаешь, наброшусь и растерзаю прямо на месте или утоплю здесь, в бассейне, как случайную свидетельницу моих тёмных делишек?

   — Нет, — залепетала я, при этом потихоньку отступая к стене.

   — Чего же ты ждёшь?

   — Ничего.

   — Определённо ждёшь. Знаешь, Рози, я привык оправдывать ожидания и хотя до этого не держал в уме дурных мыслей, сейчас они появились. Если меня считают плохим, я таким и становлюсь.

   Я испугалась ещё сильнее, заозиралась, пытаясь найти выход из бассейна, и увидела небольшой уступ, напоминающий ступеньку, куда как раз было удобно поставить ногу. Отчим в этот момент стал нарочито медленно расстёгивать рубашку, а потом стянул её через голову. Я поспешила к уступу, но всего пара шагов и Джаральд загородил мне выход. Пришлось снова отступить.

   Он отбросил рубашку в сторону. Лунный свет преломлялся на мускулах груди и причудливо играл на гладкой коже, будто целуя её. Пальцы Джаральда занялись пуговичками брюк, а я буквально вдавилась в противоположную стену, погрузившись в воду по шею. Хотела отвернуться и не могла. Он наклонился, чтобы стянуть штаны, а я, приоткрыв рот, следила как перекатываются сильные мышцы на плечах и между лопатками, напрягаются и словно увеличиваются в размере. Граф выпрямился, и против воли я опустила глаза вниз, к крепким бёдрам, мускулистым ногам и... снова задохнулась от смущения, склонила голову, слушая плеск, когда отчим неторопливо вошёл в воду.

   — Вам нельзя купаться, вы нездоровы.

   Он молча приблизился, положил ладони на мои бедра, притягивая ближе к себе. Отвёл с плеча мокрые пряди и склонился к шее. Я затаила дыхание и даже не пыталась сопротивляться. Он сейчас явно не отдавал себе отчёта в собственных действиях, дышал лихорадочно, глаза горели, но даже в таком состоянии Джаральд просто сводил меня с ума.

   Послушно откинула голову, открывая ему шею. Мужская ладонь легла на затылок, сдавливая его, граф провёл носом вдоль бьющейся венки, прикусил кожу зубами, не больно, но я вздрогнула от неожиданности. Он пугал меня сейчас и завораживал. Сил не хватало противостоять этой опасной смеси чувственности и страстного влечения.

   Новый порыв ветра промчался по пещере, разметал поднимающийся над водой пар. Горячая вода и холодный воздух только усиливали ощущения, делали их острее. Контраст был даже в том, что нас с Джаральдом разделяла тонкая преграда из ставшей почти прозрачной ткани. Я сквозь намокшую рубашку чувствовала каждую мышцу его сильного, гибкого и до невозможности красивого тела. Пузырьки бежали по ногам, щекотали, дразнили, а губы Джаральда искушали, втягивали мою кожу и отпускали, соблазняя просить большего.

   Я дрожала не от холода, но от страха, вожделения и отчаяния. Что станет со мной?

   — Там... что-то шумит, — прошептала, чувствуя, как он прижал меня ещё ближе и как напрягся его член, упёршийся в моё бедро. Пальцы графа гладили шею, а рот незаметно добрался до ушка и втянул в жаркую глубину мягкую мочку, перекатывая её между зубами.

   — Это море, — хрипло ответил он, на секунду отрываясь от своего занятия. Мужские руки уже гладили мою спину и бедра, задирали рубашку.

   — М-можно пойти посмотреть?

   — Прохода нет, — шепнул Джаральд, подняв ночную сорочку до живота, — только вплавь.

   Его руки спустились ниже, обхватили мои ягодицы, с силой сжали. Граф резко поднял ставшее совсем лёгким тело, и я вдавила ногти в его плечи, уцепившись за них от испуга, обхватила ногами талию. Он отклонил меня назад, а жадные губы сомкнулись вокруг соска, сжимая его сквозь мокрую ткань.

   — Ах! — тело пронзила острая дрожь, я выгнулась, сперва пытаясь отстраниться, а потом сама прижалась к ненасытным губам, которые медленно переместились на вторую грудь.

   Меня знобило как в лихорадке от его прикосновений. Я уже по своей воле подставляла все те места, куда он хотел дотянуться, а Джаральд вдруг прервался и хрипло прошептал.

   — Возьму тебя прямо здесь и сейчас, Рози. Не желаю больше тянуть.

   Я с трудом сосредоточилась на его словах. Для меня каждый шаг был сейчас шагом в бездну. Я не могла вырваться, не хотела сопротивляться, но должна была хотя бы попытаться. От холодного воздуха пощипывало кожу, горячий пар кружил вокруг нас, а пузырьки нежно покалывали. Не хотелось выныривать из этого безумия, отстраняться от его рук, прижавших совсем близко к обнажённому и такому желанному телу. Как давно мечтала гладить его, целовать, касаться тугих мышц. Меня ласкал ветер, вода, его губы, а следовало воззвать к разуму Джаральда и просить остановиться. И я была ненавистна сама себе, когда с горечью в голосе произнесла:

   — Я в вашей власти, вам это известно. Вы спасли мне жизнь, ваше право делать все что угодно, а ещё брать меня, будто уличную девку, как хотите и где хотите.

   Предательский голос сорвался, я замолчала, замерли и его пальцы, гладившие меня.

   Он отстранился, резко разжал руки, и я скользнула вниз, вдоль его тела, выпустила широкие плечи, а когда ноги коснулись каменного пола, Джаральд сомкнул ладони на моём горле. Сжал чуть сильнее, чем следовало, притянул моё лицо ближе, заставляя подняться на носочки:

   — Да, это моё право. Ты моя вещь, моя игрушка. Ты не смеешь даже противиться мне.

   — Не смею, — прошептала в ответ, — я могу лишь просить и умолять подождать. Вам нужен отдых. Вы нездоровы. Позвольте вернуться в комнату, я сделаю холодный компресс, который снимет жар. Идёмте, Джаральд, уйдём отсюда.

   Мужские руки сжались чуточку сильнее, я дышала с трудом, но не сводила с него взгляда.

   — Как убедительна ты можешь быть, Рози, когда хорошо постараешься. Попытка почти удалась. Однако сперва я получу, что так давно желаю, а потом вернёмся в постель.

   Его руки снова сдавили мою попку, он согнул колени, и я испугалась, ощутив, как налившийся орган слишком близко прижался к девственному узкому входу. Глаза графа казались невероятно яркими в полумраке пещеры, так жарко горел в них внутренний огонь.

   — Пожалуйста, — я коснулась пальцами его лица, очертила скулы, контур чувственных губ, погладила высокий лоб, невольно любуясь совершенными мужественными чертами. Нежно поцеловала его в подбородок, щёку, висок, коснулась дрогнувших ресниц, — пожалуйста, пожалейте меня, прошу вас.

   Он сжал зубы, резко выдохнул и раскрыл глаза:

   — Пожалеть? Разве тем, кому чуждо благородство, свойственна жалость?

   Я сжалась, чувствуя новую волну гнева, полыхнувшего в его душе, а отчим выпустил мои бедра, чтобы резко ухватить за плечо и развернуть к себе спиной.

   — Такая жалость тебя устроит? Тебе ведь не привыкать, Рози?

   Он с силой надавил ладонью на поясницу, заставляя меня прогнуться.

   — Поставь ноги шире, — приказал граф, и я повиновалась. Стиснула кулаки и склонила на них голову, ожидая, когда его безжалостная страсть смоет меня беспощадной волной.

   Сейчас он действовал гораздо грубее и жёстче, чем раньше. Сжал руками мою грудь, захватив соски между пальцами, перекатывая их, сдавливая, почти болезненно, но не переходя той черты, что позволила бы мне избавиться от тёплых волн возбуждения, пробегающих по телу. Его хриплое дыхание раздавалось в самой голове, разрывая её на кусочки.

   Он склонился вперёд, заставляя и меня прогнуться ниже. Отпустил грудь, и заласканные до болезненной чувствительности соски коснулись холодного камня. Граф развёл ладонями ягодицы, прижал член к узкому входу, и я сжалась от испуга. Джаральд ощутил моё напряжение и снова ухватил рукой за шею, а вторая ладонь легла между моих ног. Он захватил набухший бугорок и сдавил его между указательным и средним пальцами, медленно перемещая ладонь вверх и вниз, наращивая темп постепенно, и не останавливался до тех пор, пока я не стала двигаться в такт его поглаживаниям, постанывая от удовольствия. Соски тёрлись о жёсткий камень и затвердели, как круглые горошины, а горячая вода выплёскивалась из бассейна, омывая и смягчая их.

   Отчим стащил с меня рубашку, и теперь я чувствовала спиной его обнажённую грудь, каждую напряжённую мышцу, каждую впадинку и бугорок. Мурашки бежали по коже, возбуждение крутило низ живота, разливалось по телу короткими спазмами. Холодный ветер касался разгорячённого лица, губы графа терзали шею, он прикусывал хрупкие позвонки, лизал их языком, а в следующий миг я ощутила его первый толчок. Возбуждённый член проник в моё расслабившееся тело. Короткая лёгкая боль, когда головка вжалась между ягодиц, растягивая узкую дырочку, и проскользнула внутрь, даря ощущение знакомой наполненности. Джаральд продвинулся дальше, входя до упора, и снова подался назад, выйдя почти полностью.

   Я выдохнула и совсем чуть-чуть подвинулась ему навстречу, когда он снова погрузился в меня на всю глубину. Теперь он начал своё движение внутри, постепенно набирая темп. Я прижала лицо к ладоням, прикусила губу, а тело уже жило собственной жизнью, не подчинявшейся приказам рассудка. Оно приняло Джаральда с желанием, одержимостью, с неподконтрольной мне чувственностью, которая выгибала мою поясницу и двигала бёдра ему навстречу в безотчётном стремлении услышать его новый стон или вздох. Короткие молнии прошивали меня при каждом толчке, и ощущения теперь были намного сильнее, чем в первый раз. Одна его ладонь гладила тело, следуя по чувствительным изгибам, а вторая раздвигала нежные складочки.

   — Насаживайся на него, Рози, глубже! — приказывал он, и я слушалась, подавалась назад, ему навстречу, а потом прижималась теснее к ласкающей меня руке. И Джаральд уже не сдерживал себя, двигался резче, быстрее, ритмичнее, входя до упора. Он положил ладонь мне на шею, заставляя изогнуть спину подобно кошке, пальцами надавил на подбородок, повернул мою голову и впился в рот болезненным поцелуем, раскрывая мои губы также ненасытно, как его член раздвигал мою попку.

   И это странное желание, что кружило нас в невероятном хороводе, оно больше напоминало сейчас животную страсть, чем обычные человеческие эмоции. Я отвечала на его поцелуй, чувствуя, как все быстрее стучит его сердце, как прерывается дыхание, и сама задыхалась в ответ. А ощущение было такое, будто внутренние стенки распухли и горят, отчего все мышцы разом начинают сжиматься. Нестерпимая смесь, когда одновременно плохо и невероятно хорошо.

   Меня бросало то в жар, то в холод, пока в один из моментов, с силой вжавшись ягодицами в его бедра, я не почувствовала, что его член стал намного больше, словно заполнив меня до предела. И тогда ощутила жжение внутри живота, сменившееся внезапными быстрыми сокращениями. Сердце остановилась на миг, и, кажется, на долю секунды я лишилась сознания, потому что не услышала даже его стонов, пока он изливался в мою попку, и только холод камня привёл меня в чувство.

   Джаральд положил ладони по обе стороны от меня и никак не мог перевести дыхание. Повинуясь внутреннему порыву, я прижалась щекой к его руке и лишь секунду спустя осознала, насколько наивным и доверчивым вышел этот жест. Ведь эйфория закончилась, а граф всегда уходил после накала страстей, бросал меня в одиночестве. Ждала, что сейчас он отдёрнет руку, а отчим медленно провёл свободной ладонью по моему животу, прижал меня к себе, уткнулся носом в шею. Его дыхание с короткими хрипами, горячее тело и дрожь говорили о том, что Джаральду плохо. Он выложился полностью, выплеснул всю энергию на меня и, когда невыносимый страстный накал схлынул, остался практически без сил. Я выпрямилась и развернулась лицом к нему, обхватила ладонями голову, заглядывая в глаза.

   — Тебе плохо!

   Джаральд медленно провёл пальцами по моим губам и прошептал тихо, невнятно, так, что приходилось прислушиваться:

   — Ты ненастоящая, не можешь быть настоящей, — вздохнул хрипло, сжимая пальцы на моих плечах, — у тебя глаза ангела, Рози. Почему?

   Его слова перепугали меня, граф начинал бредить.

   — Господи, Джаральд, идём же, идём!

   Я вцепилась в его талию и потащила прочь из бассейна. Отжала свою рубашку и отёрла его тело, пока он неподвижно стоял, отстраненно следя за моими действиями. Помогла ему одеться и сама побыстрее закуталась в халат. Кожа ещё не остыла после жарких водных процедур, но нужно было спешить. Я тянула отчима за руку, вынуждая идти быстрее, Рик бежал впереди, показывая дорогу.

   Когда мы добрались до комнаты Джаральда, я вся взмокла. Граф устало растянулся на кровати, а я помогла ему снять ботинки. Забралась на одеяло, потрогала его лоб. Он опалял жаром, и отчим весь горел в огне. Подбежав к окну, распахнула его, впуская в комнату порыв свежего воздуха, сгребла снег с оконного выступа, замотала его в платок и положила на пылающий лоб графа. Мужчина вздохнул, длинные пальцы накрыли мою ладонь, прижимавшую компресс к его вискам, а другая рука легла на талию, привлекая теснее к его телу, заставляя вытянуться поверх широкой груди.

   — Джаральд, — зашептала задремавшему отчиму, — я схожу за твоим камердинером, он должен знать, как позаботиться о тебе. Слышишь?

   В ответ раздавалось только мерное хриплое дыхание.

   — Не знаю, как благодарить за своё спасение. Без тебя, меня бы уже не было. Ты по моей вине заболел.

   Я приподнялась немного и совсем легонько поцеловала его в губы, прижалась щекой к его щеке, замирая на миг, впитывая кожей эти ощущения его близости, почти детской беззащитности, зависимости от меня, а потом заставила себя отстраниться, слезть с кровати и отправиться на поиск камердинера.

   Джим занялся хозяином, ну а мне пришлось удалиться в свою комнату. Я повесила мокрую рубашку сушиться у камина, присела на кровать, поморщилась от тянущих ощущений внутри, которые, к счастью, постепенно слабели. Утром нужно не забыть надеть сорочку до прихода горничной. Я подошла к зеркалу, проверить, не оставили ли пальцы графа следов на шее, но ни синяков, ни красных пятен на коже не оказалось. Вот только мой крестик пропал. Я распахнула халат, пытаясь отыскать его в складках, но ничего не обнаружила.

   Подарок отца! Как можно было его потерять? Это дурной знак! Что если я уронила крест на дно бассейна или на каменный пол? Нельзя его там оставлять, нельзя расставаться с даром любящего родителя, с защитой светлого духа. Горько вздохнув, решила вернуться обратно. Одной отправляться было страшновато, но другого варианта я не видела. Взять с собой Рика? Но за псом нужно пойти к графу, а при камердинере я не могу открывать подземный ход. Джаральд ведь этого не делал.

   Переобувшись в ботинки потеплее, накинула сверху тёплый плащ, взяла свечу в руки и снова проследовала прежней дорогой. Я не спускалась до реки, а дошла именно до того уровня, на котором граф повернул в уводящий вниз коридор. Стараясь идти как можно быстрее, добралась до источника минут за пятнадцать. Обошла бассейн по кругу, старательно отгоняя прочь видения того, чем совсем недавно здесь занималась. Немного опасалась, что придётся вновь нырять в воду, а потом на самом краю, именно в том месте, где граф прижимал меня к каменной стене, увидела блеснувший крестик. Обрадованно сжала находку в ладони и собралась повернуть назад, но заинтересовалась тем самым выходом, откуда доносился шум моря. Отчим говорил, что по нему не пройти.

   Я повернула в это ответвление и шла какое-то время, низко наклонив голову, пока впереди на полу не блеснула воды. Она накатывала на камень небольшими волнами, и дальше становилась только глубже. Значит, до моря действительно можно добраться только вплавь, лодка в такой узкий коридор не поместится. Интересно, кто вырыл все эти ходы, сколько времени заняло сооружение проходов, ведущих до самого побережья?

   Повернув назад, я отправилась в обратный путь. Полагала, что дойду так же быстро, но стоило мне подняться до той площадки, от которой дорога разветвлялась на два направления, как я замерла на месте, от испуга прижавшись к стене. Впереди в полумраке мерцал неясный свет, напоминавший очертания женской фигуры.

   Я схватилась рукой за крестик, зашептала про себя молитву. От ужаса волоски на коже встали дыбом. Это было совсем не то привидение, что увидела тогда спросонья. Сквозь этот призрачный силуэт отчётливо виднелись стены. Господи, спаси, помоги, если ты ещё слышишь слова такого грешного создания, как я. Фигура слабо мерцала и как будто медленно перемещалась. Вокруг царила тишина и веяло прямо таки могильным холодом. Мне казалось, что это свечение приближается ко мне. Надо было развернуться и бежать, но ноги подкосились, нахлынула резкая слабость, стены и пол покачивались перед глазами, к горлу подступила тошнота.

   Свечение стало ярче и неясный силуэт принял более отчётливые очертания человеческого тела: худое как у скелета лицо и длинные волосы. Она смотрела прямо на меня. Последние ощущения, что я испытала перед тем, как все вокруг погрузилось во тьму, это дикая тоска, холод и беспросветное отчаяние.

   Я пришла в себя, когда окончательно замёрзла, и тёплый плащ уже не защищал от проникавшего под него холода. Поняла, что лежу на полу и мышцы занемели. Было очень сложно пошевелиться, а потом кровь побежала по венам, разгоняя оцепенение и пробуждая каждую замёрзшую клеточку болезненными покалываниями.

   Я подняла голову, все ещё испытывая тот ужас, который вызвал у меня глубокий обморок. Свеча лежала где-то рядом на полу, а вокруг царила кромешная тьма. Никакое свечение больше не разгоняло ее, но страшно было пошевелиться. Что если я снова встречу призрака? Эта ведь та самая Леди, о которой говорили слуги. Скорее всего, потайные ходы проходят как раз в стенах западной башни. Поэтому граф предупреждал не ходить сюда, наверное, чтобы никто случайно не наткнулся на проход и не выяснил про контрабандистов.

   Ощущение до сих пор было ужасным: вокруг непроглядная темень, и я одна в каменном коридоре, где царит только тишина, и никто не услышит ни звука, даже если буду звать на помощь. Следовало взять себя в руки, встать и идти вперёд, но было жутко сделать хоть шаг. Ведь появление призрака к несчастью, что же страшного произойдёт в моей жизни в будущем?

   Не знаю, как заставила себя встать. Поднялась, хватаясь рукой за стену, сделала один шажок, а потом другой, не став разыскивать в темноте свечу. Кралась по коридору, прижавшись к стенке, на носочках, почти не дыша. Когда в итоге добралась до входа в свою комнату, то долго искала на ощупь рычаг. Пальцы совсем занемели и дрожали.

   В камине все ещё горел огонь, и я пробежала к креслу, упала в него, обхватила ноги руками, сжалась в маленький комочек. Я ужасно хотела сейчас к графу, мне было так страшно, а Джаральд ничего и никогда не боялся, с ним рядом все страхи отступали. Но отчим метался в жару, ему требовался уход, а не моё дрожащее тело рядом. Не зря я потеряла крест на краю бассейна, это все расплата за мои грехи, за то, что пошла на поводу у собственных чувств. Что если наказанием станет его гибель?

   Просидела у огня до самого утра, заставляя себя иногда склониться вниз, чтобы подбросить дров. Я о стольких ужасах передумала за это время, что едва забрезжил рассвет, сама оделась и, не желая даже завтракать (кусок не лез в горло), спустилась, вышла из дома и направилась по дороге, ведущей к церкви.

   В прохладном просторном помещении было совсем пусто. Я прошла по проходу между скамьями, опустилась на колени у алтаря, вознося молитвы Господу нашему и Пресвятой Деве. Молила их услышать меня, молила о здоровье Джаральда, просила о прощении, отпущении моих и его грехов, о помощи. Когда ноги совсем затекли и заболели колени, я поднялась и услышала стук двери.

   — Дитя моё, отчего ты здесь так рано?

   — Святой отец, — я склонилась к руке священника, целуя узловатые пальцы, роняя на них солёные капли.

   — Дочь моя, что случилось? Что вас терзает?

   — Вы примете мою исповедь, отец?

   — Конечно. Для любого страждущего глаза и уши Господа нашего всегда открыты. Я проводник грешников и кающихся на этой земле, постараюсь облегчить твои мучения. Можешь раскрыть мне свою душу.

   Запинаясь и глотая слова вперемешку со слезами, я рассказала ему обо всём, начиная с момента встречи с отчимом, о том, что случилось с тех пор, когда он впервые вошёл в наш дом, о соблазнении, прелюбодеянии, о том, как он застрелил человека на моих глазах. Я умоляла Господа через священника его, отпустить мне грехи, простить графа по милости своей и избавить его от тяжкого недуга. Исповедь оказалась короткой. Мне мерещилось, вся жизнь прошла перед глазами, но в итоге грешные деяния уместились в несколько минут времени.

   Священник положил руку на мою голову, я склонилась вниз, касаясь требника губами, а святой отец дозволил поцеловать крест.

   — Ступай дочь моя, я буду молить Господа о прощении, но грех твой велик. Чистоту должно хранить как величайшее благо и не поддаваться искушению, ты же нарушила заповеди Господни, предала ту, что ближе, чем мать, ибо растила тебя не будучи связанной кровным родством. Ты поддалась соблазну вверить тело своё человеку, которого почитать должна как отца. Ты наблюдала грех смертоубийства и сокрыла его ото всех. Только в молитвах и посте твое спасение, ибо душа находится на самом краю бездны. Ступай, отныне каждый свой день начинай с покаяния. Моли Господа и благочестивую, милосердную Пресвятую Деву о прощении. Постись да ущемляй всяко тело своё, дабы не растлить себя роскошью и пресыщением. Плетями гнать беса из нутра твоего, коли сил не достаёт на борьбу.

   — Иссечь себя плетью?

   — Не заботься о теле, дочь моя, ибо оно бренно. Жизнь его преходяща, только душа бессмертна. А теперь ступай, в тишине и молитвах проводи свои дни да уповай на Господа нашего, чтобы не отворотил от тебя очей своих да даровал прощение.

 

ГЛАВА 14. Монастырь

   Отчим серьёзно заболел. Доктор дежурил в замке целыми днями, сиделка не отходила от постели графа, а Катрин даже обедать предпочитала в его комнате. Камердинер бегал по бесконечным поручениям и ночью почти не смыкал глаз. Я проводила время в молитвах, опасаясь самого ужасного исхода, пыталась исполнить епитимью, но было так больно, что руки опускались. Только изредка (помня о наставлениях священника), я позволяла себе пройтись по тайному коридору, чтобы взглянуть на Джаральда, разочек увидеть его, а потом быстро возвращалась назад и принималась молиться ещё неистовей.

   Так прошло три дня, а на четвёртый горничная передала приказ Катрин.

   — Мачеха ваша велела к завтраку спуститься, — прямо с порога заявила Джейн.

   — Зачем?

   — Не сказали, как будто гостью ожидают.

   — Нарядиться следует?

   — Велела скромный наряд выбрать.

   — Джейн, как граф?

   — Джим говорит, полегче его сиятельству.

   У меня будто камень с души упал. Все последние дни я только и делала, что молилась о его здоровье, и теперь отчим пошел на поправку.

   — Мисс Розалинда, я вас причешу? Давайте локоны на шейку опустим, а то вы в последние дни все скручиваете их на затылке, никакой красоты. Да и осунулись совсем, похудели, щёчки прикроем немного. Неизвестно что за гостья пожалует. Может, кто именитый, нужно впечатление хорошее произвести.

   — Причеши, как хочешь, Джейн, — впервые за эти дни я воспрянула духом, узнав, что Джаральду лучше.

   Когда горничная закончила одевать и причёсывать, я спустилась вниз и застала мачеху уже в столовой.

   — Доброе утро, Катрин, — я присела в реверансе, а она благосклонно улыбнулась. Кажется, ни у одной меня было сегодня хорошее настроение.

   — Садись, Розалинда. Тебе передали, что после завтрака к нам пожалует одна гостья? Хотела представить вас друг другу.

   — Да. Я оделась, как вы просили. Мне следует по-особому приветствовать её? Какой у этой леди титул?

   — Не торопись, давай сперва позавтракаем, а позже я все расскажу.

   Удивительно, но Катрин общалась со мной очень мило и даже почти ласково. Мы говорили о погоде, о приглашениях, что присылали соседи, даже обсудили немного старую маркизу, с которой мачеха по-прежнему поддерживала дружеские отношения.

   — Признаюсь, Розалинда, я была очень зла на тебя за тот поступок, когда ты пошла против моей воли. Это был отличный шанс поймать в свои сети маркиза, но теперь уже поздно. Скоро объявят о его помолвке. Я даже хотела наказать тебя, но граф переубедил. Впрочем, теперь склонна с ним согласиться. Замужество не для тебя, верно?

   Я кивнула, нисколечко не сомневаясь в её словах, а Катрин улыбнулась ещё шире.

   — Дай мне свою ладонь, Розалинда.

   Протянула ей руку, а мачеха взяла маленький ножик и проколола остриём мою кожу. Я не поморщилась, не отдёрнула ладони, а равнодушно смотрела, как из пореза потекла тонкая струйка крови.

   — Не чувствуешь боли? — улыбка Катрин напоминала оскал, — превосходно, а теперь мы можем поговорить начистоту. Ответь мне, дорогая, ты влюблена в моего мужа? Говори правду.

   — Да.

   — Ах, так я и знала. Хотя это совсем неудивительно. А теперь ещё один вопрос, он уже лишил тебя девственности?

   — Нет.

   — Прекрасно! — Катрин едва ли не смеялась от счастья, — я это подозревала. Поэтому ты до сих пор интересна ему, и мой план должен сработать. Хочешь, расскажу занятную историю, Розалинда? Нет, нет, не отвечай, мне будет приятно поделиться с тобой, ведь ты сейчас так покорна и, что важнее, спокойна. Даже в обморок не упадёшь от потрясения.

   Итак, слушай. Я вышла за твоего отца по собственному желанию. К сожалению, после смерти старого супруга у меня оставалось совсем мало денег. Все же я была очень молода, и требовалось немало средств, чтобы подчеркнуть мою красоту и очарование. Теодор Лаунет был самым обеспеченным из претендентов на мою руку. Единственный минус — к барону прилагалось ужасно настырное и крикливое дитя. Ты так раздражала меня своей неугомонностью и смехом, тем, что везде бегала и была отвратительно любопытной. Даже няня не могла тебя угомонить, потому что отец потакал твоим капризам. Но я немного отвлеклась.

   После замужества я зажила припеваючи — балы, приёмы, муж, обожавший и баловавший меня, любовники, услаждавшие в постели. Ох, их было столько, что всех даже не помню. А потом отношение твоего отца изменилось: барон стал подозрительным, начал во многом меня ограничивать и многое запрещать. Его слуха коснулись какие-то сплетни, наверняка завистники донесли.

   В то время у меня появился новый любовник — наполовину индус, наполовину англичанин. О, он был божественно хорош в постели и из всех моих мужчин по умению доставить удовольствие женщине уступает только одному человеку. У Луиса имелась интересная страсть — он увлекался составлением ядов и был в этом деле большим мастером. К сожалению, это увлечение позже сгубило его.

   Катрин притворно вздохнула и даже промокнула глаза платочком.

   — Луис подарил мне порошок собственного изготовления. Удивительная вещь, обладающая чудесным свойством: при добавлении небольшой дозы в еду или напиток, порошок оказывал на употребившего его совершенно потрясающее действие — делал абсолютно покорным и послушным чужой воле.

   Это средство, — Катрин вынула откуда-то маленькую шкатулку, открыла её, и на дне я увидела буро-коричневый порошок, — подавляет волю человека. Мне приходилось давать его твоему отцу, когда он слишком сильно упрямился. К сожалению, ни я, ни сам Луис не знали об одном побочном эффекте — этот порошок тоже яд в случае, когда ненароком превысишь норму.

   Я выяснила это, когда в очередной раз опоила мужа, а он взял и умер от сердечного приступа, оставив меня со своей ненаглядной дочуркой, о которой теперь пришлось заботиться. С тех пор, Розалинда, я опасалась применять опасное средство. Один только раз пошла на риск, но зато как тщательно я отмеряла дозу!

   Я дала порошок Джаральду, чтобы он женился на мне. Ах, Джаральд! Никогда не думала, что мне суждено будет так влюбиться. Я привлекала его внимание, а сама потеряла сердце. Знаешь, что отличает графа от прочих мужчин, кроме его загадочного обаяния? Это отношение Джаральда к женщине. Наша жизнь определена с самого рождения, мы покорные дочери, сестры, жены, у нас нет права выбирать. Мужчины пользуются тем, что получают, и не заботятся о наших чувствах. Граф же умеет заставить женщину ощутить себя единственной в мире, самой удивительной, самой прекрасной, нужной и неповторимой. А каков он в постели! Впрочем, тебе этого не объяснить, это можно только почувствовать.

   Он покорил меня настолько, что я готова была выгрызть сердце любой особе женского пола, на которую падал его взгляд. Я хотела удержать его, хотела быть уверенной, что он навсегда останется рядом. Грезила о счастливом дне, когда выйду за графа замуж, и решилась на отчаянный поступок. У Джаральда очень сильная воля, подобрать правильную дозу было непросто, у меня ушло на это немало времени. Ужасно боялась, что могу убить его. А я не переживу, если потеряю Джаральда.

   Как же разозлился он потом, когда пришёл в себя и заподозрил неладное. Он единственный из всех, отведавших средство Луиса, догадался, что я его опоила. Разница ведь почти неощутима, правда, Розалинда?

   — Да.

   — Вот и никто не смог догадаться: ни кухарка, которую я убедила поквитаться с тобой за её племянницу, внушив идею вымазать кувшин ядом, ни тот слуга, что поливал водой склон обрыва, на котором ты поскользнулась. Какой чудесный был шанс! Я все верно рассчитала, знала, что любопытство тебя подведёт. Так и случилось. Ты подошла к краю обрыва, чтобы взглянуть на омут, а потом упала в реку. Но Джаральд тебя спас! Если бы не этот случай, я могла бы ещё долго оставаться в неведении относительно его интереса. Впервые на лице моего отважного графа промелькнул страх, а я испугалась, что по твоей милости и он утонет. Какое счастье, что он выбрался, но жаль, что вытащил тебя. Согласна?

   — Да.

   — Ни один из способов устранить досадную помеху в твоём лице не сработал, потому что Джаральд всегда находился рядом и оберегал. Как я желаю придушить тебя собственными руками за то, что привлекла его! Хочу смотреть, как медленно ты умираешь и мучаешься при этом. Но нельзя вызвать ничьих подозрений, а особенно графа.

   Сейчас, когда он пошёл на поправку, пора окончательно избавиться от моей дорогой падчерицы. Я придумала замечательный способ, тот, который доставит тебе очень много страданий, особенно когда придёшь в себя, и чувства вернутся. Даже сейчас ты всё осознаёшь и ведёшь себя как обычно, но только не ощущаешь боли, не споришь и со всем соглашаешься. А вскоре и вовсе исчезнешь из замка, по собственной воле, чем нанесёшь самолюбию моего графа самый жестокий удар.

   Пусть сейчас он зол на меня за то, что опоила и женила обманом, но постепенно эта ярость пройдёт. Пока он мстит жестоко, изощренно, но я готова терпеть. Пускай развлекается со своими шлюхами, берёт любую понравившуюся девку, он ведь потом и лиц их не вспомнит, и однажды ему все это надоест. Граф устанет от лёгких побед и вернётся ко мне. Я всегда буду рядом, ему будет хорошо со мной, я сделаю так, чтобы обеспечить ему жизнь, о которой мечтает любой. Буду разделять его интересы, заботиться о его комфорте и удовольствии, а мужчины не уходят от тех, с кем им хорошо. И я никогда не отпущу Джаральда, слышишь?

   — Да.

   — Не могу понять, чем ты его привлекла. Ты просто бледное подобие женщины и не можешь вызвать у мужчины интереса. Почему же тогда он смотрит тебе вослед, когда выходишь из комнаты, почему голос его звучит мягче, когда он говорит о тебе? Отвечай мне!

   — Я не знаю.

   — Не знаешь? Ты глупая, скучная, бесцветная моль, которую я раздавлю. Сегодня избавлюсь от тебя навсегда. Идём, познакомлю кое с кем. Ты должна будешь соглашаться со всем, что она скажет, поняла?

   — Да.

   — Превосходно. А теперь утри кровь салфеткой, она уже закапала скатерть.

   Мачеха поднялась и неторопливо проследовала в гостиную, а я шла позади. Безразличие и апатия царили в душе, только в самой глубине горел крошечный огонёк эмоций, но они были придавлены сейчас более тяжёлым грузом.

   — Доброе утро, аббатиса, — Катрин величественно вплыла в комнату и обменялась приветствием с высокой, очень худой женщиной в чёрном платье и платке, закрывавшем волосы.

   — Доброе утро, графиня. Это и есть ваша падчерица?

   — Все верно. Розалинда, сделай реверанс и поприветствуй нашу гостью.

   Я хотела присесть, но женщина остановила меня, приблизившись и положив руку на плечо.

   — Ни к чему истинной рабе Господа нашего светские манеры. Дай взглянуть на тебя, дитя.

   Она подняла моё лицо за подбородок и пристально разглядывала, поворачивая его в разные стороны.

   — Я вижу чистую душу в этих глазах. Господу угодны такие невесты. Чиста ли ваша подопечная телом, как и душой?

   — Она чиста, аббатиса. Мне известны правила ордена.

   — Это и правда твоё решение дитя? Ты согласна уйти в монастырь, отринув все искушения мирской жизни?

   — Да.

   — Ты должна понимать, что наш орден — один из немногих, сохранивших прежние традиции. Правила очень строги. Мы даём обет молчания, и дабы никогда не нарушать его, каждой из сестёр отрезают язык. Ты готова к этому?

   — Да.

   Находись я в здравом уме, испытала бы дикий ужас от того, через что предстояло пройти, но яд оказывал своё действие, и я покорно со всем соглашалась.

   — Жизнь в монастыре тяжела, наказания строги, но справедливы. Мы трудимся на благо мирян не покладая рук, возносим молитвы о прощении этих грешников, и по заслугам нам воздастся. Да спасены будут наши бессмертные души, и Господь примет нас в обитель, ибо жизнь бренна, и конец близок.

   Аббатиса положила мне руку на плечо, подвела к столу и усадила на стул. Передо мной положили лист белой бумаги и перо.

   — Дитя, напиши о том, что вверяешь себя, имущество своё и жизнь аббатству и ордену и переходишь под их покровительство, а после отправимся в дорогу, путь до Уэльса7 не близок.

   — Ах, — вздохнула мачеха, — вы простите, аббатиса, но мне так тяжело за этим наблюдать, никак не могу понять её рвения. Уйти от мира в самом расцвете лет...

   Катрин скорбно покачала головой и приложила платочек к глазам.

   — Господь просветляет лучших из нас, и тому немало примеров жития истинно святых людей.

   Пока они разговаривали, я написала все, что требовалось, а потом подписала ещё какие-то бумаги.

   — Его светлость придёт попрощаться? — спросила аббатиса, аккуратно сворачивая документы и пряча их в небольшую сумку.

   — Муж очень болен, врач и сиделка не отходят от него, а мы постоянно молимся о его выздоровлении. В любом другом случае, он непременно спустился бы поприветствовать вас.

   — Подпись графа предпочтительней, но раз он болен, то достаточно, чтобы вы заверили документ, графиня. Подпишите вот здесь. Нам уже пора отправляться в дорогу.

   Катрин склонилась над столом, рука с пером замерла на полпути, а мачеха с сожалением в голосе произнесла:

   — Как же тяжело навсегда отдать дитя ордену. Я привыкла заботиться о девочке, а теперь вынуждена расстаться с ней, вверить Розалинду в руки чужих людей.

   — Трудности нашей жизни лишь путь в вечному раю. Не всякая мать способна смириться с выбором дочери, и в нашем случае я угадываю волю провидения. Вам не суждено более увидеться, но отрадой станет знание, что вашей подопечной уготовлена жизнь небесная.

   — Вы правы, — Катрин поставила подпись, — дозвольте проститься с падчерицей, она спустится к повозке совсем скоро.

   — Прощайте, графиня.

   — Прощайте.

   Аббатиса вышла, а Катрин медленно приблизилась ко мне, обошла по кругу, пристально оглядев сверху донизу, и остановилась напротив.

   — Это особенный орден, Розалинда. Я очень тщательно выбирала его, чтобы быть уверенной — ты не вернёшься. Они такие аскеты, даже сложно себе представить. Теперь ты собственность монастыря до конца жизни, а граф не сможет вернуть тебя назад. Говорят, стены там высокие и очень крепкие. Однако не думаю, чтобы мой милый Джаральд последовал за неблагодарной девчонкой, которая предпочла ему божью обитель. Это ведь так бьёт по мужской гордости, а граф очень горд и крайне самолюбив. Его интерес быстро угаснет, а я найду чем отвлечь мужа на это время. Прощай, дорогая, веди себя там хорошо.

   Катрин нежно обняла меня, потом довела до самых дверей и велела слуге накинуть мне на плечи тёплый плащ.

   — Как бы ты не замёрзла в дороге, — причитала мачеха с бездушной улыбкой на лице.

   Холодная каменная келья, узкое окошко — единственный выход в мир. Оно закрывалось хлипкой деревянной ставней, чтобы ветер не задувал внутрь. Один стылый пейзаж кругом: горы и ущелья, а ещё узкая дорога, ведущая к высоким монастырским воротам.

   Присев на деревянную кровать, перевела взгляд на одиноко мерцающую свечу в глиняном горшочке с песком. Рядом стоял ещё один горшочек побольше, в него нам дозволялось собирать уголья из большого очага в трапезной, чтобы хоть немного согреть свои крошечные комнаты. Я посмотрела на противоположную стену с иконой и вспомнила, как аббатиса привезла меня сюда, и я впервые увидела мрачные высокие стены и возвышающиеся над ними крыши аббатства на вершине горы.

   Встречала нас одна из помощниц, и пока две молоденькие девушки бросились выпрягать лошадей из повозки, сестра что-то торопливо объясняла. Её тонкие пальцы складывались в непонятные для меня знаки, а аббатиса задавала вопросы:

   — Сестра Селестия? Со скалы?

   Женщина кивнула в ответ и продолжила свой молчаливый рассказ.

   — После встречи с покровителями? Вы не проследили, чтобы она выпила особый отвар?

   Помощница склонила голову, скорбно складывая руки в мольбе.

   — Вы будете наказаны, сестра Анна. Разве не знаете, как не любят покровители подобных происшествий? Вы должны были объяснить ей, что ради аббатства и сестёр приходится идти на жертвы, а потом напоить отваром. Этот досадный случай может сказаться на чести ордена, и высокие лица отвернутся от нас, и не на что станет содержать монастырь. Прихожане нынче не жалуют милостыней, её не хватает даже на дрова для очага. Что станет с обителью и монахинями? Как мы сможем нести просветление грешным душам и помогать страждущим? К счастью, есть ещё шанс умилостивить покровителей. Я привезла новую послушницу. Сейчас соберите сестёр и будем молиться за душу нашей бедной усопшей грешницы, дабы Господь простил грех самоубийства и принял её в своё царствие.

   После меня провели в келью. Все они были крошечными, с маленьким узким окошком. Одежда послушниц представляла собой серое шерстяное платье из той грубой материи, от которой обычно чешется все тело, шерстяных чулок и чёрных плащей, а на ноги обувались большие неудобные башмаки. Волосы все сестры закрывали чёрными накидками, а на шее у каждой висел тяжёлый деревянный крест. Одежда монахинь отличалась только цветом платья, оно было белым.

   Наш стол ограничивался овощами, маслом, чёрным хлебом, солью и водой. Ни мяса, ни рыбы, а тем более молока здесь не давали. Красное вино дозволялось отведать только во время причастия. Ели всего два раза в день, около полудня и вечером, часов в пять — шесть, а когда начинался пост, то питаться разрешалось один раз в день при закате солнца. Спали на соломенных матрасах, положенных на доски, и накрывались своими плащами. Одежду не снимали, чтобы всегда быть готовыми подняться на молитву.

   При монастыре был обширный огород, но зимой не приходилось возделывать землю, зато хватало другой работы: уборка монастырских помещений, помощь на кухне, прядение пряжи, а в остальное время мы молились или же читали Священное Писание.

   Поднимали нас в половине третьего утра и созывали на ночную службу. Следующие службы шли в шесть и восемь часов, а далее следовала месса8. На утреннем капитуле9 всем определялись обязанности на день. Наряду с физическим трудом, стоял труд умственный, и зимою он занимал не менее пяти часов в сутки.

   Умственный труд состоял в чтении Священного Писания и других религиозных книг, а также в их переписке. Эту работу часто доверяли мне и ещё одной сестре, поскольку не все монахини и послушницы оказались образованными. Писали мы в общей келье, и за этим делом очень строго следили. Сама аббатиса приходила проведать нас, чтобы не смогли унести ни единого клочка бумаги. Все связи с внешним миром пресекались на корню, особенно в период послушничества.

   Я ждала пострига через пару дней. Меня готовили к нему. Настоятельница приходила в келью каждый вечер и вела беседы на тему послушания и обета, говорила об уставе аббатства, объясняя всё тем, что бодрствование и пост есть лучшие средства отсечения вожделенной плоти, рассказывала о жизни вечной и небесной благодати. В половине седьмого она покидала меня, наказав прочитать вечернюю молитву и ложиться спать.

   Мне каждый день следовало учить знаки, с помощью которых немые сестры общались. Одного я не могла понять, для чего доходить до подобной жестокости? Затем, чтобы девушки и помыслить не могли о возвращении к мирской жизни, когда примут обет? Или здесь скрывалась другая тайна? Послушниц ко многому не допускали, не во все помещения мы могли входить. Были в монастыре и запертые двери, за которыми скрывались, как однажды обмолвилась аббатиса, настоящие сокровища монастыря — священные книги, и познать их дано было лишь истинно просветлённому человеку.

   Само аббатство подчинялось епископу, но помимо него существовали какие-то загадочные покровители, чьей милостью и существовала обитель. Монахини о них ничего не рассказывали, но девушка, которую, как и меня, готовили к постригу, и которая прежде жила в деревне у подножия горы, шёпотом поведала, что эти покровители принимают участие в обрядах, предшествующих постригу и жуткому отрезанию языка. Сама Эмили удалилась в обитель с одобрения родных. Она рассказывала, что выбор был невелик, поскольку она уродилась калекой и всегда была родителям обузой. Она расспрашивала и меня о причине, побудившей отречься от мирской жизни, но я не могла поведать всей истории, ведь Катрин велела молчать.

   Наконец настал тот день, когда мы готовились принять постриг. Меня и вторую послушницу отправили в часовню. Нам следовало убрать её, почистить полы и вымыть алтарь, а также расставить повсюду свечи и растопить пожарче очаг. Я молча мыла полы, а Эмили тихонько шептала, рассказывая все новые и новые подробности о монастыре, которые были мне неведомы.

   — Аббатису нашу выбрал сам епископ. Она очень суровая женщина и предана ордену, сделает все, чтобы аббатство процветало и больше послушниц стремилось попасть сюда. Благодаря её усилиям монастырь существует, и епископ доволен. Никак Божьими молитвами у обители столько покровителей. Из-за строгости здешних правил желающих принять постриг немного. А аббатиса спит и видит, что наступит день, когда орден обретёт небывалое величие. Считает, что только последовательницы светлого учения могут нести просветление, открывать людям глаза на их грехи и возвращать их на путь истинный.

   Я молча продолжала убираться, слушая вполуха.

   — Скажи мне, ты серьёзно больна?

   Я опустила веник, подняла взгляд на Эмили и отрицательно покачала головой.

   — Вовсе нет.

   — Отчего тогда помощница аббатисы подсыпает тебе в еду лекарство.

   — Какое лекарство?

   — Коричневый порошок. Я видела, она каждый раз добавляет щепотку.

   — Возможно, это тот самый порошок, что передала мачеха. Он не совсем обычный. Обладает свойством лишать человека воли.

   — Так ты здесь не по собственному желанию? Но так ведь нельзя! Это против воли Божьей!

   — Мачеха так велела.

   — Мачеха? Сослали тебя что ли? А я диву давалась, отчего ты спокойная такая и не волнуешься перед церемонией. Тебя опаивают?

   — Если они сыплют в еду порошок, то, скорее всего, да.

   — Тебя привезли сюда насильно?

   — Верно.

   — Так почему ты не пытаешься уйти? В орден берут только с добровольного согласия.

   — Мачеха велела и я подписала бумаги. Теперь я собственность ордена.

   Я принялась оттирать грязные пятна на полу, а Эмили притихла и больше не произнесла ни слова. Мы работали в полной тишине, послушница смахивала пыль с подоконников небольшой часовни, а я очищала подсвечники от воска. Один из них, серебряный и очень тяжёлый, выскользнул из рук и упал на мою ногу. Эмили ахнула, бросилась ко мне и опустилась на корточки, рассматривая ступню.

   — Тебе больно? Где болит, кости не сломаны?

   Я равнодушно наклонилась, подняла с пола красивую вещицу и покачала головой:

   — Не больно.

   Послушница проследила взглядом, как я ставлю подсвечник на место, а потом потянула меня за рукав.

   — Идём, нам пора возвращаться и готовиться к церемонии.

   Без лишних слов, я проследовала за ней к выходу. Мы спускались по узкой расчищенной тропинке. Она вела из часовни к храмовым помещениям, проходила как раз через заснеженный сад, за которым начиналась высокая каменная стена, а дальше был обрыв в горную бездну. Я медленно ступала за Эмили, равнодушно наблюдая с холма за тем, как сестры открывают ворота и впускают во двор монастыря каких-то людей в чёрных плащах с капюшонами на головах.

   — Наверное, это и есть покровители. Скоро служба начнётся, нужно поспешить. — Эмили вопреки своим словам замерла на месте, обернулась и схватила меня за рукав рабочей робы, — мне так страшно! Очень боюсь ритуала! Хотя говорят, что после сестринского отвара боли совсем не чувствуешь. Жаль, что потом мы никогда не сможем поговорить, только знаками будем общаться. Но таков обет молчания, его дают на всю жизнь.

   Я равнодушно кивнула, а Эмили отвернулась и поспешила вниз. Мы проходили совсем недалеко от ворот и уже завернули за угол сарая, когда меня внезапно дёрнули за плащ назад, затягивая под сень заснеженных кустов и пряча от глаз сестёр за стеной деревянного строения.

   — Привет, Рози, — прошептал знакомый голос, и человек, одетый в такой же тёмный плащ, как и входившие в ворота люди, скинул с лица капюшон.

   — Джаральд, — промолвила я в ответ.

   — Правда думала, что сумеешь скрыться от меня в монастыре? — он жёстко обхватил пальцами за подбородок, поднимая мою голову, — здесь тебе нравится больше, чем рядом со мной?

   Я глядела в знакомые синие глаза, и в онемевшей душе что-то встрепенулось. В самой глубине, на той грани чувств, за которой начиналось безразличие. Даже в таком состоянии, под действием странного яда, я была счастлива увидеть графа. Не думала, что мы встретимся вновь.

   — Я не готов отпустить тебя, Рози, — продолжил он. — Не позволю принести себя в жертву во имя церкви! Неужели веришь, что можно забывать себя в объятиях мужчины, а потом разом отринуть все чувства?

   Я закрыла глаза, слушая его голос, пытаясь прочувствовать отголоски подавленных действием порошка эмоций. Так привыкла равнодушно на все реагировать, что даже слабые ощущения казались слишком сильными для моего сознания.

   Он сжал мои плечи и резко встряхнул, заставляя снова посмотреть на него.

   — У меня почти нет возможности вернуть тебя обратно, но я это сделаю, хочешь ты того или нет. Только желаю понять, для чего ты собралась принять постриг?

   Я ответила словами аббатисы, которая день за днём внушала мне эти мысли:

   — Это есть главное испытание и ознаменование новой жизни. Бодрствование и пост лучшие средства отсечения вожделенной плоти. Трудности нашей жизни лишь путь к вечному раю.

   Джаральд отстранился, всматриваясь в моё лицо, но невозможно было понять выражения его глаз. А потом он притиснул меня к мёрзлым брёвнам и ответил:

   — Это не то место, где ты обретёшь вечный рай, и плевать мне, как им удаётся пудрить вам мозги. Чертов орден тебя не получит.

   Он прижал ещё крепче к стене, и задрал подол платья послушницы.

   — Извини, Рози, иного способа нет, уж лучше это сделаю я.

   И внезапно до меня дошло, о каком способе он говорит. Его действия и слова вызвали в памяти повеления аббатисы о сохранении светлых помыслов, о соблюдении чистоты духа и тела. Я попыталась оттолкнуть, а когда не удалось, начала извиваться, пытаясь выскользнуть из его рук, хотела призвать кого-нибудь на помощь, а граф зажал ладонью рот. Я чувствовала прикосновение широких ладоней к моим бёдрам, он подался вперёд и заставил обхватить его ногами. Я пустила в ход ногти, проводя красные царапины по его лицу.

   Он выдохнул резко и приказал:

   — Замри, Рози, и тебе не будет так больно.

   Послушно обмякла в его руках, откинула голову на стену сарая, устремляя свой взгляд в небо и слушая отдалённые голоса. Кажется, меня искали, но слов было не разобрать. Джаральд придержал ладонью под ягодицы, раздвинул ноги ещё шире, прижимаясь ко мне всем телом, и медленно проник внутрь, разрушая ту преграду, благодаря которой я все ещё оставалась девственницей.

   Я не ощутила боли, чувствовала только движение мужских бёдер, осязала его прикосновения, но словно сквозь очень плотную ткань. Все эмоции являлись лишь бледной тенью того глубокого многообразия оттенков, что я способна была испытывать в обычном состоянии. Одно казалось удивительным — жуткий яд Катрин не смог до конца погасить мои чувства, которые пробуждались в присутствии Джаральда, а он брал меня сейчас у обледенелой стены старого сарая, вновь подтверждая свою власть над телом и жизнью.

   Сколько раз я представляла каково это — отдаться ему и позволить сделать себя женщиной. Как часто меня терзали недопустимые сны именно об этом моменте, а сколько запрета было в желании принадлежать ему. Я сопротивлялась постыдной жажде, пыталась убежать от самой себя и от него, но не удалось. Сейчас уже не разрывали мучительные противоречия, он приказал и я подчинилась. Отныне на меня поставили клеймо принадлежности одному человеку, даже если нам не суждено было остаться вместе.

   Он отстранился после нескольких толчков, опустил меня на ноги, присел на корточки, вновь задирая подол. Набрав в горсть белого снега, он провёл ладонями по моим ногам, а после отёр их собственным носовым платком. Оправив наши одежды, Джаральд склонился к моему лицу.

   — Прости, мотылёк, — тёплое дыхание коснулось моей щеки, шевельнуло пряди выбившихся из-под косынки волос, а синие глаза блеснули горьким сожалением.

   Джаральд отступил и отвернулся, набрасывая на голову капюшон.

   — Я буду ждать, — долетел его тихий шёпот, и отчим скрылся среди заснеженных деревьев сада, оставляя меня одну.

   Аббатиса и Эмили отыскали несколько минут спустя. Я услышала их голоса, повелевавшие мне откликнуться, а когда отозвалась, они поспешили к сараю.

   — Дитя, отчего ты стоишь здесь? Церемония вот-вот начнётся, поспешим.

   Аббатиса потянула меня за руку к часовне, а послушница последовала за нами.

   Мы зашли с другого входа через низкую дверь, прошли по коридору в маленькую комнату, где дожидались две монахини. Издали до нас доносились приглушённые песнопения.

   — Подготовьте их как должно, — велела аббатиса и покинула нас.

   Монахини сняли наши платья, обмыли тела прохладной водой и смазали душистыми маслами. Распустили и расчесали волосы и обрядили нас в просторные белые рубашки на голое тело с широким вырезом на груди, а напоследок напоили странным отваром с очень неприятным и резким запахом.

   Ступая босиком по холодному полу, мы пошли следом за вернувшейся настоятельницей. Эмили прихрамывала рядом, взяв меня за руку. У девушки от рождения одна нога была короче другой, и кости странно выпирали, послушница часто мучилась от болей. Она считала, что все её несчастья из-за этого уродства. Шею и щёку Эмили пересекал длинный шрам, который она получила давно, когда пыталась помочь отцу в кузнице, но случайно подвернула больную ногу, споткнулась и рассекла кожу о торчащий из стены железный крюк. Она рассказывала, что в миру её не ожидает ничего хорошего, и монастырь для неё единственный выход.

   Аббатиса подвела нас к ещё одной двери, за которой находился просторный зал старой часовни. Удивительно, что церемония пострига проходила именно здесь. За все время моего пребывания в монастыре её ни разу не открывали, сестры молились внутри главного храма.

   Я думала, что сейчас мы войдём в залу и присоединимся к молящимся, но аббатиса вдруг толкнула неприметную дверцу по правую руку и завела нас с Эмили в крохотную каморку.

   — Проверяйте, сестра Азалия.

   Я посмотрела на старую монахиню, которая пошаркала к дубовой скамье и трясущейся рукой указала Эмили на неё. Послушница легла на спину, и монахиня велела ей раздвинуть ноги. Я равнодушно наблюдала за тем, как девушка шумно дышит и сжимает зубы, стараясь подавить неприятные ощущения от этого унизительного осмотра.

   Когда послушница поднялась, я заняла её место. Мне не было неприятно, как бедняжке Эмили, поскольку по-прежнему ничего не чувствовала. Монахиня приступила к осмотру, потом сдавленно промычала что-то и торопливо поковыляла к двери.

   Минуту спустя в каморку ворвалась аббатиса, стремительно приблизилась к скамье и за руку сдёрнула меня на пол.

   — Ты обманула нас? Отвечай! Ты не девственна?

   — Да.

   — Как ты посмела? Предавалась разврату, но выдавала себя за невинную, непорочную деву? Орден рассчитывал на тебя, а покровители ожидают твоего появления! Ты предала своих сестёр! Нечистая!

   Она резко оттолкнула меня, и я растянулась на полу.

   — Сестра Азалия, мы прогоним распутницу прочь. Орден отрекается от неё, опекунов у неё более нет, и никто не даст отныне покровительство и защиту. Все имущество и приданое отходит монастырю, а нам следует заклеймить блудницу. Если ей доведётся выйти замуж, пусть знает супруг, с кем имеет дело. Это послужит наукой всем лживым нечестивицам, обманувшим доверие сестёр и презревшим законы ордена.

   Аббатиса схватила меня за волосы, запрокинула вверх голову и сорвала рубашку вниз, до самой талии.

   — Несите клеймо, сестра.

   Старая монахиня пошаркала в угол каморки, откуда послышался звон железа. Краем глаза я заметила, как она опустила длинную кочергу в горшок с тлеющими углями. Аббатиса заставила меня встать на колени и держала за волосы. Я явственно ощущала исходившие от неё волны ярости.

   Сестра Азалия поднесла раскалённое клеймо, и настоятельница лично прижала круглый наконечник к моей коже между обеими грудями. В воздухе запахло палёным, но я даже не вскрикнула. Эмили закрыла рот руками, в ужасе глядя на эту средневековую пытку. Старая монахиня перекрестилась, видя, что я никак не реагирую, а на лице аббатисы промелькнуло испуганное выражение, рука её дрогнула и она выронила клеймо.

   — Гоните её прочь! Немедленно! Она не человек вовсе, ей не будет очищения от светлого огня.

   Аббатиса развернулась и, схватив Эмили за руку, быстро покинула комнату. Сестра Азалия, не переставая креститься, кивнула в сторону двери, приказывая идти прочь. Я попыталась подняться, но запуталась в упавшей к ногам рубашке, и пришлось натянуть её на плечи. Медленно встала и последовала за выскользнувшей из каморки монахиней. Она торопливо шагала впереди и быстро подвела к воротам. Отворив тяжёлую калитку, монахиня снова перекрестилась, глядя, как я медленно выхожу наружу. Позади послышался глухой стук и лязг тяжёлого замка.

   Я собрала ткань на груди, удерживая рубашку на плечах, и пошла по узкой дороге, ступая босыми ногами по утоптанному снегу. У меня все сильнее кружилась голова, кусты и деревья по краям дорожки раскачивались из стороны в сторону, но я шла, повинуясь отданному приказу.

   До слуха долетел стук копыт и негромкое фырканье. На тропинку из-за поворота выехала вороная лошадь, и наездник в чёрном плаще торопливо спрыгнул на землю. Я хотела обогнуть неожиданно возникшую преграду, когда всадник поймал за руку, разворачивая лицом к себе. Граф скинул с головы капюшон, а я старалась вырвать ладонь, чтобы продолжить путь, хотя небо и земля перед глазами пытались поменяться местами.

   Невзирая на сопротивление, отчим притянул к себе и завернул с головы до ног в длинный большой плащ, подбитый мехом. Бережно подняв меня на руки, он усадил в седло и сам запрыгнул следом. Меня качнуло в сторону, но Джаральд успел подхватить и крепко прижал к своей груди. Я ощущала себя как в коконе, лицо было полностью закрыто, и только для носа оставалось небольшое пространство, чтобы дышать. Граф пришпорил коня, устремляясь вниз по тропинке, а меня продолжало покачивать в волнах тумана между реальностью и забытьём.

   — Вот горячая вода, господин. Чем ещё можем вам услуживать? — подобострастный голос звучал негромко, но именно он привёл меня в чувство.

   — Уходите, вы мне не понадобитесь.

   Голоса стихли, послышался стук двери, и я ощутила прикосновение чьих-то рук. Меня бережно приподняли, осторожно поддерживая под спину. С тела сняли плотный плащ и потихоньку стянули через голову рубашку. Чувствительность постепенно возвращалась, но разум все ещё был затуманен. Джаральд разговаривал со мной, я слышала его слова, но не понимала их значения.

   — Давай смоем с тебя эту гадость, Рози.

   И снова почувствовала себя в его объятиях, а потом он осторожно опустил моё тело в тёплую воду, отвёл с груди волосы, убирая их назад, и гневные ругательства всколыхнули воздух.

   — Безумная старая сука!

   Джаральд обхватил за плечи, приподнимая меня над горячей водой, чтобы она не касалась отметины на груди.

   — Клеймо распутницы10, — прошептал отчим и, едва притрагиваясь, обвел красный след по краю. — У тебя, моя Рози! — Он склонился ниже и бережно прикоснулся к распухшей отметке губами.

   — Больно, Рози? Нанесём мазь, и боль уйдёт.

   Кожа начинала потихоньку гореть, а вот язык онемел, его я перестала чувствовать и не могла ничего ответить. Джаральд тем временем намылил губку и вымыл меня, убирая с кожи липкое масло, полил водой волосы, ласково проводя пальцами сквозь мокрые пряди и смывая с них грязь. Придержав за талию, ополоснул меня чистой водой и завернул в полотенце как маленького ребёнка. Уложил на кровать, на ту сторону, которая была ближе к горящему камину, и осторожно промокнул тело полотенцем, склоняясь и сцеловывая капли на груди, шее и животе. Я прикрыла глаза, а потом услышала тихий щелчок и ощутила, как отчим наносит на горящую отметину густую мазь.

   — Сейчас станет легче, — негромко говорил он, медленными и лёгкими движениями, втирая снадобье в кожу. Когда гореть стало чуточку меньше, Джаральд принёс собственную рубашку, натянул на меня и заставил лечь под одеяло. Голова все ещё кружилась, но стены и пол покачивались перед глазами уже не так сильно.

   — Спи, здесь ты в безопасности. Джим приехал со мной, он о тебе позаботится.

   Я наблюдала, как отчим встал с кровати, прицепил пистолет на пояс и вставил шпагу в ножны. Он снова накинул поверх одежды тот самый тёмный плащ.

   — У меня есть пара дел, Рози. Вернусь на рассвете, и тогда мы поедем домой. Спи.

   Он улыбнулся странной опасной улыбкой, накинул на лицо капюшон и вышел за дверь. С лёгким щелчком ключ повернулся в замке с той стороны.

 

ГЛАВА 15. Ответ

   Голова все ещё кружилась, и в сон я повалилась быстро, а просыпаться оказалось очень больно. Горело клеймо и кололо сердце, не удавалось глубоко вдохнуть, от этого становилось только хуже. Я застонала, заворочалась в постели, подтягивая колени к груди, услышала щелчок, и дверь отворилась.

   — Леди Розалинда, — Джим вбежал в комнату, как будто дежурил по ту сторону в коридоре.

   Я продолжала стонать. Камердинер подошёл к кровати и, приподняв меня, немного сдвинул в сторону одеяло и смазал метку мазью. Жжение потихоньку стихло, а вот сердце кололо по-прежнему. Я прижала руку к груди, а Джим уже протягивал полный стакан воды и, снова придержав меня, помог его осушить. Устроив мою голову на подушках, он подтянул одеяло повыше и спросил:

   — Что сделать, мисс? Позвать врача?

   Я издала протестующий возглас, отрицательно качнув головой. Никого чужого не желала видеть рядом, да и стало чуточку легче. Обернулась к окошку, за ним уже светало. Вопросительно взглянула на Джима, а он только вздохнул в ответ.

   — Не вернулся ещё.

   Я снова сжала ладони у груди, в испуге глядя на камердинера. Языка не чувствовала по-прежнему, могла только мычать или стонать.

   — Не волнуйтесь, не будет он понапрасну рисковать. Граф все продумал. Как узнал от леди Катрин, что вы в монастырь подались, сразу справки навёл. Ничего дурного про орден не говорили, но у хозяина осведомителей хватает. Кто-то донёс, что нечисто в этом месте, а позже узнали, как и когда эти так называемые покровители чёрные мессы в часовне проводят. Вот тут и сорвался хозяин в дорогу, а сам ведь едва на ноги поднялся.

   До монастыря добрались, но, знаете, как бывает, запросто в такое место не попадёшь, даже за деньги не впустят. Хозяин и сказал, что желает в эту их секту вступить, а для того нужно специальный обряд пройти. Они как раз готовились к одному. Взнос потребовали, подписку бумаг особенных, ну и позволили вместе со всеми в монастырь войти. Благо граф вас ещё до мессы обнаружить успел, иначе какой ужас наблюдать бы пришлось. Знаете, уж чем хозяин ни увлекался, но подобными вещами никогда не баловался. Мерзость это, если не сказать хуже. Его только потому выпустили за ворота, что пока обряд не проведён, можно и отступиться. Граф ушёл, а мне велел здесь ждать, пока вас привезёт. Такая вот история, мисс.

   Я махнула рукой, велев ему продолжать. Необходимо было знать, что Джаральд задумал сделать теперь.

   — Бумаги у них имеются, по которым и графа обвинить можно. Но его светлость голыми руками не возьмёшь. В обряде он не участвовал, тому свидетелем сам архиепископ будет. Хозяин за ним и поехал. Шутка ли, под носом Его Высокопреосвященства такие непотребства творятся. Пусть своими глазами убедится, что в ордене происходит, ну а дальше уж инквизиторы решат, какие наказания богохульцам определить. Одно плохо, покровители эти сопротивляться начнут, люди не из простых, это точно. Вся надежда на его светлость, он из ситуаций и похуже выпутывался. Как вы, мисс, легче вам стало?

   Я кивнула, и правда чувствуя, что боль отступила немного.

   — Попробуйте ещё поспать, я рядом. Как только хозяин вернётся, так сам вас и разбудит.

   Я не уснула, но погрузилась в странное состояние между сном и бодрствованием, когда тело тяжёлое, веки наливаются свинцом, но не можешь отпустить себя и улететь в мир сновидений. Резь в области груди немного притупилась, но я старалась дышать медленно и неглубоко. Полагаю, так сказывались последствия употребления порошка. Помню, мачеха говорила, что отец умер от сердечного приступа.

   Чувства постепенно возвращались ко мне. Ещё ощущалось небольшое онемение, но оно медленно растворялось в звуках, эмоциях, впечатлениях. Я гнала сейчас все мысли из головы, чтобы не думать и не вспоминать, сосредоточилась на одном ожидании и вся обратилась в слух.

   Его шаги я узнала сразу. Тихие голоса раздались по ту сторону двери, а потом послышался чёткий приказ: «Готовь лошадей, уезжаем немедленно».

   Джаральд вошёл в комнату, а я все ещё не открывала глаз. Боялась, что если увижу его, не совладаю с собой, а сердце просто разорвётся от нахлынувших эмоций. Кровать прогнулась под его весом, длинные пальцы нежно провели по щеке. Мои ресницы дрогнули, и я решилась посмотреть на отчима.

   Господи, какой же у него был взгляд — способный напугать самого хладнокровного человека на свете! Каштановые волосы спутались, длинные пряди прилипли ко лбу, на щеке тонкая рана, как от лезвия кинжала, порезы на руках, на груди, на боку, от него пахло потом и кровью.

   — Едешь домой, ангел, или желаешь в другой монастырь? — он спросил тихо, зло, но была ли эта злость направлена на меня или существовала отстраненно, сама по себе, независимо от его чувств? Я медленно кивнула, а он вдруг схватил меня за плечи, поднимая резко, и поцеловал с той же яростью, что светилась в его глазах, с ожесточением, без нежности, как будто пытался забыть, стереть что-то из памяти, пройти очищение с моей помощью.

   Когда я уже задохнулась в плену его губ, он выпустил мой рот, впился поцелуем в шею, прихватывая кожу губами. Он касался моих плеч, рук, груди, прикусил зубами вырвавшийся из плена рубашки сосок, а когда я задрожала в его объятиях, разжал ладони и уронил меня на подушки. Отвернулся, склонил лицо на руки и сидел так несколько секунд молча. Я привстала, превозмогая боль в груди, прижалась щекой к широкому плечу, закрыла ладонью рану, рассёкшую его руку от запястья до локтя. Он поднял голову, глубоко вздохнул, негромко и уже спокойно повторил:

   — Едем домой, Рози. Пора убираться отсюда.

   В конюшне ждали осёдланные лошади. Граф посадил меня в своё седло, сам устроился позади и крепко прижал к себе одной рукой. Джим запрыгнул на свою лошадку и спросил:

   — Как будем уезжать, по главной дороге или через лес?

   — Через лес, — ответил Джаральд, — лучше, если нам не встретятся на пути одинокие и любопытные путники, которые смогут нас запомнить.

   — Понял, хозяин.

   Они тронули лошадей, а я прислонилась к груди графа, прикрыла глаза, когда Джаральд вдруг негромко спросил:

   — Говорить можешь?

   Покачала головой.

   — Значит, не скоро отпустит, — резюмировал отчим. — Если планировали отрезать язык, то побеспокоились обезболить. Помнишь, как до постоялого двора добрались?

   Промычала что-то, выражая отрицание. Я помнила все только с того времени, как очнулась утром от боли в груди, а происшествия с момента опаивания, будто подёрнулись тёмной мглой.

   — Что помнишь? Как за ворота выходила?

   Помотала головой.

   — Как клеймо ставили?

   Я кивнула.

   — Одурманили на славу. Думаю, вы бы запомнили все произошедшее как страшный сон... в случае благополучного исхода, — негромко добавил он.

   Благополучного исхода? По телу прошла дрожь. А вдруг Эмили не выжила после этого кошмара? Я повернула голову, обрисовала в воздухе руками женскую фигуру, пытаясь узнать про послушницу.

   — Вторая девушка?

   Я кивнула.

   — Она в порядке, не волнуйся.

   Я отвернулась, устремляя взгляд на видневшуюся неподалёку гору, а граф опять прижал к себе.

   — Ты потеряла сознание от боли?

   Я не сразу поняла, что он спрашивал о том, как меня клеймили. А сообразив, сделала рукой отрицательный жест.

   — Тебе было больно там, у сарая?

   Покачала головой почти незаметно. Вот сейчас я ощутила стыд. Спасительное безразличие полностью растворилось, и услужливая память воскресила мои воспоминания. Прикусила губу, опуская глаза вниз на его руки, сжимавшие поводья.

   — Прекрасно, — коротко бросил граф, а потом пришпорил коня, пуская его в галоп.

   Ехали практически без остановок, только меняли лошадей. Граф торопился поскорее достичь замка. Раз я снова задремала, пригревшись на груди Джаральда, и сквозь сон слышала, как они негромко переговариваются с Джимом. Их слова причудливо переплелись с моими грёзами, вызывая яркие и странные картинки. Камердинер выспрашивал у отчима подробности драки в часовне, а граф отвечал. Сейчас уже сложно сказать, что именно он рассказывал, но воспоминания от навеянного его словами сна сохранились в памяти очень отчётливо.

   В полутемной часовне горели свечи. Посреди круглого пространства возвышался алтарь, а на нём лежала обнажённая девушка. В руках она сжимала зажжённые свечи. Кровь из пореза на тонком запястье крупными каплями стекала в ритуальную чашу.

   Вокруг возвышения бесновались ряженые участники ритуала. Они подпрыгивали, крутились в диком танце и распевали странные гимны. У изголовья алтаря стоял человек в чёрных одеждах, но без креста. Он листал требник с чёрными и белыми страницами вперемешку и совершал крестное знамение наоборот. Внезапно он громко выкрикнул какие-то слова на латыни, поднимая руку с зажатым в ней гусиным огузком, и пляска вокруг прекратилась.

   К девушке приблизился наряженный козлом человек с рогами на голове. Он забрался на алтарь, чтобы устроиться поверх распятой девственницы, а за ним уже маячили другие участники мессы, ожидавшие своей очереди. Когда ужасный ряженый протянул к обнажённой груди свои скрюченные пальцы, двери часовни распахнулись, и внутрь ворвались гвардейцы архиепископа.

   Его Высокопреосвященство отдал приказ схватить всех, кто принимал участие в чудовищном ритуале, но по возможности сохранить им жизнь. Благодаря неожиданному появлению гвардейцы выиграли несколько минут, прежде чем сектанты схватились за шпаги, и началась настоящая бойня.

   Вокруг раздавался звон оружия, крики, стоны, кровь лилась рекой. Среди кошмарного безумия, прямо в самой гуще схватки, отчаянно бился человек в чёрной маске. Его шпага мелькала в воздухе, отражая удары противников. Он ловко уклонялся от обманных выпадов и за короткое время ранил нескольких сектантов, когда на него вдруг напали со спины. Человек в маске успел увернуться от рокового удара, но острый кончик шпаги рассёк кожу на его руке и оцарапал правый бок. Раненый дуэлянт отпрыгнул в сторону, подобно гибкой кошке, и проткнул противника одним точным ударом. Двое сектантов сменили поверженного, вынуждая человека в маске отступить в угол часовни. Он запнулся, зацепившись ногой за чьё-то тело, и упал, быстро откатываясь в сторону. С удивительным проворством уклонился от удара кинжалом, нацеленного выколоть его глаз, вскочил на ноги, оглушил одного из нападавших рукояткой шпаги и ранил второго противника точно в грудь.

   Кровопролитная драка закончилась неожиданно, когда того, кто верховодил чёрной мессой, закололи прямо у алтаря. В рядах сектантов началась паника, и гвардейцы бросились ловить и связывать пытавшихся сбежать людей, вытаскивая обездвиженных «покровителей» на улицу.

   Человек в чёрной маске покинул часовню последним. Переступая через тела поверженных и оглушённых противников, он подошёл к распростёртой на алтаре девушке, закутал её в серый плащ и поднял на руки. Порыв ветра из открытой двери ворвался внутрь и загасил все свечи, погружая старую часовню во мрак...

   Я вздрогнула во сне и резко проснулась.

   — Бумаги я уничтожил, — коснулся слуха тихий голос Джаральда, — взамен дал слово сохранить все произошедшее втайне. С остальным разберутся слуги архиепископа.

   — А что с той девушкой дальше стало?

   — Она — собственность ордена. Сошлют в другой монастырь и забудут.

   — Вас не узнали?

   — Я был в маске. Тот, кто видел моё имя на бумагах, уже покинул этот свет.

   — С божьей помощью все закончилось благополучно. Раны поди сильно болят?

   — Это царапины.

   Замка мы достигли уже затемно. Джаральд протянул руки, снял меня с лошади и повёл за собой. Я шла медленно, а когда приблизились к самым дверям, в испуге затормозила, крепко сжимая руку отчима. Граф обернулся, я покачала головой, знаками пытаясь выразить своё нежелание входить в дом. Хотела дать ему понять, что боюсь не самого замка, а мачехи. Он задумчиво посмотрел на меня и ответил:

   — Я со всем разберусь, Рози.

   Мы вошли в главный холл, освещённый свечами, нас встретили ночной слуга и дворецкий. Мой испуганный взор мгновенно приковала женская фигура, застывшая на площадке широкой лестницы.

   — Ты вернулась, Розалинда? — спросила мачеха. Катрин владела собой просто превосходно.

   Я снова замерла, а граф вышел вперёд и отвесил жене поклон.

   — Не спится, дорогая? Я забрал милую девочку домой, ей не понравилось в монастыре.

   — Как странно, — задумчиво протянула мачеха, — а ведь ты так хотела принять постриг.

   Я поняла, Катрин специально произнесла именно эти слова, ожидая моей реакции, хотела узнать, рассказала ли я Джаральду все её секреты или отчим до сих пор в неведении.

   — Дорогая, Рози ещё не в состоянии разговаривать. В ордене довольно оригинальные методы принятия пострига. Ей сейчас необходимо отдохнуть. Ступай к себе, Розалинда.

   Он подтолкнул меня в спину, и я медленно пошла вперёд, поднялась по ступенькам, минуя Катрин. Она лишь слегка склонила голову, смерив меня равнодушным взглядом, и снова повернулась к Джаральду.

   Когда я поднялась на третий этаж, то до комнаты добралась уже бегом, ворвалась внутрь, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Испуганная Джейн, которая как раз расстилала мою постель, выронила покрывало.

   — Боже мой! Мисс Розалинда, как же вы меня напугали. Я все ждала, когда вы вернётесь. Так надеялась, что удастся господину графу вас образумить. Зачем же в монастырь уехали? Молодая совсем, ни жизни, ни счастья не узнали, а запереть себя до конца дней... мисс Розалинда.

   Служанка вытерла рукавом слезы, а я пораженно воззрилась на девушку. Вот кто, оказывается, переживал за меня по-настоящему. И стоило бы сейчас сказать ей что-нибудь утешительное, но язык все ещё не слушался толком, а читать Джейн не умела. Оставалось только подойти и погладить горничную по плечу, пытаясь знаками объяснить, что поговорим мы позже и сейчас мне очень нужно остаться одной. Девушка обиженно сморщилась, но повиновалась молча. Аккуратно сложила покрывало на комод, а когда дошла до двери, обернулась и добавила:

   — Все письма, которые вам присылали, я в шкатулку сложила. Ждала, что вернётесь, — она отвернулась и быстро покинула комнату, оставив неприятный осадок в душе. Имей я больше времени, ни за что бы не прогнала девушку. Однако мне предстояло выяснить, что задумала Катрин.

   От равнодушного взгляда мачехи, мороз пробрал по коже. Она знает, я не успела ничего рассказать графу. Что же Катрин придумает, как поступит, что скажет? Не мешкая, я отворила тайный проход и побежала по коридору к комнате графа. Упала на колени, приникая к той самой щели в камнях. Господи, только бы мачеха проследовала за Джаральдом в спальню, и мне довелось услышать их разговор. Лишь бы узнать, каким образом она все объяснит, а там придумаю, как спастись от неё. Теперь я точно знала, в живых меня Катрин не оставит.

   Я вся обратилась в слух, мысли и ощущения сосредоточились вокруг одного — как мне выжить теперь. Спасти мог только один человек, но если Катрин обманет и его, то... об этом пока не хотелось думать.

   Дверь отворилась, граф вошёл в комнату, следом камердинер и (слава богу!) Катрин.

   — Джаральд, нам нужно поговорить.

   — Ступай, Джим, я переоденусь без твоей помощи.

   Слуга молча удалился, а отчим снял дорожный плащ, и Катрин ахнула от испуга.

   — Ты ранен? — она подбежала, пытаясь коснуться его ран, к которым уже присохла ткань изодранной рубашки, но Джаральд только отмахнулся.

   — Царапины.

   — Из-за неё? — голос мачехи напоминал шипение. Именно так шипит злющая гадюка, прежде чем укусить.

   — Спасал малышку.

   — Зачем?

   Отчим стянул рубашку, подошёл к столику с фарфоровым тазом, и стал обмывать руки. Мачеха повторила вопрос, на этот раз громче. В её голосе уже проскальзывали истерические нотки:

   — Зачем спасать её? Она сделала свой выбор!

   Джаральд смыл с тела кровь, плеснул воды на голову и тряхнул мокрыми волосами. Набросив на плечи широкое полотенце, он полуобернулся к Катрин и с улыбкой ответил:

   — Захотелось.

   — Как ты вытащил её? Она ведь подписала бумаги.

   Я видела, каких трудов мачехе стоило держать себя в руках. Уголки её губ подрагивали, а пальцы сжимали юбку так сильно, что костяшки побелели.

   — Моя дорогая, а ты в курсе, чем занимается этот орден?

   Катрин поджала губы и нехотя процедила:

   — Тем же, чем и все, подобные ему.

   — Не совсем, — граф облокотился о стол, сложил на груди руки, — помимо молитв и поста для умерщвления грешной плоти, они также проводят разные ритуалы. Точнее, не сам орден, а те, кто ему покровительствует. Есть среди покровителей целая секта очень влиятельных людей, которые выделяют немалые суммы на нужды монастыря, но не просто так. На одну ночь несколько раз в год они требуют от ордена юных и невинных послушниц. Как полагаешь, для чего?

   — Не имею ни малейшего понятия.

   Мачеха прошагала к зажжённому камину, отвернулась от Джаральда, а он неслышно приблизился к ней со спины, неожиданно обхватил за плечи, и Катрин едва заметно вздрогнула. Отчим склонился к самому её уху и что-то прошептал.

   — Не может этого быть! — заявила мачеха, играя так талантливо, что я сама почти поверила в её искреннее изумление, — невероятно! Как же удалось увезти её? Ведь ты больше не имеешь опекунских прав на Розалинду.

   — Орден отказался от нее.

   — Как отказался? Почему?

   — Им нужны чистые девушки.

   Катрин не видела, а я заметила на губах Джаральда усмешку, жёсткую, холодную. Мачеха побледнела. Её губы дрожали теперь так явно, что она с трудом могла произнести хоть слово.

   — Т-ты?! — вопрос-утверждение.

   — Я.

   Она обернулась, вскинула руку, чтобы залепить ему пощёчину, а отчим быстро отступил и унизительно расхохотался. Даже мне в этот миг стало стыдно, а Катрин сорвалась. Она бросилась на мужа, чтобы вцепиться в волосы, расцарапать лицо и завизжала громко:

   — Подлец, изменник!

   Он поймал её за запястья, обхватил руками поперёк туловища, удерживая взбесившуюся женщину и не прекращая смеяться.

   — Будь ты проклят, проклят!

   — Ах, Катрин, дорогая, как же ты предсказуема. Я ожидал, что хоть ты меня удивишь. Ну придумай оскорбление поинтереснее. Отчего вам женщинам так нравится проклинать тех, кого вы якобы любите?

   — Не сравнивай меня со своими потаскухами! Я выше их, умнее, лучше во всём!

   — Дорогая, меня проклинали все, кому довелось побывать в моей постели, — он выдержал паузу, и негромко добавил, — кроме одной.

   — Она такая же, как все твои шлюхи, слышишь?! — Катрин извернулась, с невероятной силой оттолкнула отчима, вырвалась из его рук, — прикажи ей немедленно покинуть замок, пусть убирается прочь. Иначе вы оба пожалеете!

   — Пожалеем? А что ты сделаешь? — Катрин ещё не успела прийти в себя, как отчим внезапно шагнул ей навстречу и протянул вперёд руку, — отдай мне его.

   — Что? — мачеха попятилась, прижимая руки к бокам, отступая спиной к камину. И вот теперь я ясно увидела тот самый миг, когда отчим в мгновение ока обратился в хищника. Черты лица словно заострились, губы изогнулись в усмешке, и он резко прыгнул вперёд, а мачеха взвизгнула, но он уже подмял её под себя, уронив на пол. Она извивалась, пыталась высвободиться, а он держал крепко. Завёл ей руки над головой, задрал пышные юбки и ощупывал тело свободной ладонью. Послышался треск материи, а потом Джаральд отпустил Катрин, и она поспешно отползла подальше. В руках граф держал шкатулку.

   — Занятно. А я все ждал, чтобы дражайшая супруга выдала себя. Этот непроизвольный жест, когда ты испугалась за самое дорогое, подсказал, где искать. Ну расскажи теперь, как действует эта дрянь?

   — О чём ты? Это моя коробочка для лекарств.

   — Хм, — Джаральд перевернул шкатулку, постучал по дну, а потом взял кочергу и одним ударом разрубил деревянную коробочку.

   По полу рассыпался коричневый порошок. Катрин вскрикнула, попыталась подползти ближе, чтобы собрать свой драгоценный яд, а Джаральд взял щепотку порошка и, резко ухватив мачеху за волосы, запрокинул ей голову:

   — Я восхищен, дорогая! Как оригинально придумано — двойное дно у такой маленькой шкатулочки. Удачно ты его спрятала, все время носила буквально на виду. Вот почему я никак не мог отыскать. Давай, ты сперва попробуешь своё зелье сама, а потом расскажешь, как оно действует.

   — Нет, нет, — мачеха пыталась вырваться, но граф не отпускал, — это убьёт меня, убьёт! Я все расскажу!

   Джаральд выпустил её волосы, согнул ногу в колене и, устроив на ней руку с зажатым в ладони порошком, внимательно посмотрел на жену.

   — Это яд, не рассчитаешь дозу и отравишь меня, а потом тебя казнят за убийство. Проведут следствие и выяснят, что ты украл из монастыря свою любовницу, а после избавился от законной супруги.

   — Как интересно ты говоришь, дорогая. Только яд ли это?

   — Он безопасен в определённых количествах, но дозу приходится рассчитывать очень тщательно.

   — Как он действует, помимо того, что снимает чувствительность к боли?

   — Ты знаешь?

   — Я уверен, именно этим ты меня и опоила, дражайшая супруга. В церкви после церемонии произошёл досадный инцидент, когда я ненароком напоролся бедром на торчащий из скамьи гвоздь. Боль от раны я почувствовал намного позже, уже когда она воспалилась. Вот и возник небольшой вопрос, на который ты мне сейчас ответишь.

   — Порошок убирает боль, это правда.

   — Что ещё?

   — С его помощью можно убедить человека сделать то, что нужно тебе.

   Джаральд склонил голову, а Катрин снова потянулась к порошку. Отчим перехватил её ладонь, оттолкнул, а потом собрал остатки рассыпавшегося средства в половину шкатулки и швырнул в огонь.

   — Нет! — мачеха со слезами на глазах смотрела, как огонь пожирает её драгоценный яд. — Зачем?

   — Катрин, ты ведь умница, нашла бы способ снова добраться до него. Пользоваться им я не собираюсь. К чему убивать тебя, если можно тихо и мирно уладить этот вопрос.

   — Ты не разведёшься со мной! Весь свет будет смеяться над тем, что умного и изворотливого графа кто-то перехитрил.

   — Дорогая, ну к чему нам скандалы?

   — Что ты задумал?

   Мачеха напряжённо глядела на расслабленного и довольного отчима.

   — Я заметил, что английский климат плохо сказывается на твоём здоровье. В Шотландии тебе будет гораздо лучше. Там у меня небольшое поместье. Поедешь, поживёшь годика два или дольше. Ты непременно полюбишь эти дикие места. Только будь осторожна, Катрин, как бы один из смелых горцев, пленённый чудесной красотой, не похитил мою драгоценную жену и не дал мне этим повод для развода.

   — С тебя станется заплатить за моё похищение, Джаральд! Но ты не отошлёшь меня!

   — Почему нет?

   — Я не позволю! Думаешь, уеду и оставлю тебе развлекаться здесь со своей шлюхой?

   — Всё будет очень прилично, я найду Розалинде компаньонку.

   — Как же ты уверен в себе! А знаешь, что Розалинда умоляла меня избавить её от тебя? Знаешь, что она рассказала мне, Джаральд?

   Отчим поднялся, сложил руки на груди, глядя на сидящую у его ног Катрин спокойно, холодно, с притаившейся в уголках губ издёвкой. Он не ждал удара от меня, он мне верил, готов был посмеяться над любыми словами мачехи, кроме тех, что она произнесла:

   — Она просила отправить её в монастырь, а взамен рассказала твою маленькую тайну, Джаральд. Ты не избавишься от меня и никуда не отошлёшь, иначе я все расскажу о подземных ходах, контрабандистах и о том, как ты застрелил одного из них.

   Его лицо... оно словно окаменело, а я прижала руки ко рту, заглушая крик. Как? Откуда? Я исповедовалась только священнику. Он не мог нарушить тайну исповеди, не мог!

   — Сколько бы ты ни дрался за неё, она всегда будет считать тебя убийцей, чьи руки обагрены кровью. Она умоляла спрятать её, отослать подальше туда, где ты не сможешь её достать, ну а я выбрала этот монастырь.

   — И накормила её порошком, чтобы не передумала? — негромкий голос звучал так невозмутимо, как если бы граф принимал участие в светской беседе, и только мне казалось, что тон его стал совершенно иным.

   — Я не могла допустить возвращения Розалинды. А теперь ты снова отошлёшь её Джаральд. Её, а не меня, и уже навсегда. Ты в моей власти!

   — Дорогая, ты просчиталась с контрабандистом. Я его не убивал.

   — Довольно и того, что ты используешь подвалы замка для хранения незаконного товара, мой любимый. Этого хватит, чтобы слуги закона все конфисковали, включая чудесный замок, о котором ты так печёшься. А потом гордого графа Рокона бросят в темницу, где ты будешь гнить, пока не испустишь последний вздох.

   — Не боишься шантажировать меня, Катрин? Скажи, с чем останешься ты, когда меня бросят в темницу?

   — Пусть лучше так, чем знать, что ты променял меня на неё. И, поверь, тебе не вывернуться в этот раз. Я оставила письмо с признанием у надёжного человека, если попытаешься избавиться от меня, вся правда выплывет наружу.

   Граф промолчал. Он отвернулся от Катрин, широким шагом дошёл до комода, достал чистую рубашку и неспешно оделся. Потом так же неторопливо отворил низкую дверцу, запуская в спальню довольного Рика. Пёс тут же запрыгал вокруг отчима.

   — Охраняй, — Джаральд кивнул на замершую на полу Катрин, а когда проходил мимо стола, прихватил с него хлыст.

   — Стой! Немедленно остановись, Джаральд. Я приказываю тебе!

   Он резко обернулся. Хлыст изогнулся, мелькнул в воздухе скользким змеиным телом, распрямился, чтобы просвистеть в нескольких сантиметрах от испуганно отпрянувшей мачехи, и туго обмотался вокруг мужского запястья.

   — Будешь ждать меня здесь. Продолжим нашу беседу немного позже.

   Хлопнула дверь, а я очнулась, подскочила на ноги, пошатнулась, пытаясь устоять. Опираясь рукой о стены, заторопилась обратно в комнату, не обращая внимания на боль в затёкших конечностях.

   Я ворвалась в спальню, помчалась к двери и заперла ее на ключ. Потом рванулась к столу, достала лист бумаги, перо и чернильницу. Ещё сколько-то минут ушло на то, чтобы заточить перо. Руки тряслись, меня просто колотило от страха. Обмакнув кисть в чернила, вывела: «Я рассказала только священ…».

   Вздрогнула от резкого стука, выронила перо. Как он дошёл так быстро? Схватила лист бумаги, сжала его в ладони, а дверь уже сотрясалась от ударов.

   — Открой! — велел отчим.

   Я услышала, как он вставил ключ в замок, и помчалась к двери, чтобы навалиться на створку всем телом, пытаясь задержать графа. В тот же миг отлетела в сторону и упала на пол, не выдержав его напора. Джаральд одним ударом распахнул последнюю преграду, защищавшую меня, закрыл комнату, отрезав пути к отступлению, и повернул ключ в замке. Лицо его было бледным, а челюсти плотно сжаты. Глаза горели от злости, когда отчим быстрым шагом приблизился ко мне, сел на корточки, поднимая подбородок рукояткой хлыста:

   — Почему ты не открывала мне, Розалинда?

   Я отстранилась, пытаясь отползти подальше, ничего не соображая от страха, не понимая, что своим поведением только подтверждаю его подозрения.

   — Боишься меня? Значит, это правда? Ты рассказала ей? И теперь я во власти Катрин по твоей милости?

   Я помотала головой, опираясь на локти и отползая ещё дальше.

   — Так откуда ты знаешь, зачем я пришёл? — крикнул он, — почему трясёшься от ужаса? Предательница! Я поверил тебе, дрянь! Не скрывал ничего, позволил узнать про ходы и про то, о чём не рассказывал никому прежде. Ответь, зачем было рисковать всем, вытаскивая тебя из этого проклятого монастыря, который ты выбрала сама? Какого черта, Розалинда?!

   Все внутренности сковало холодом, меня колотило от ужаса, особенно когда он схватил за локоть, рывком поднимая меня с пола. Я попыталась оттолкнуть его, уперлась рукой в его грудь, но он сбросил ее ударом ладони, и скомканный лист упал на пол. Джаральд толкнул меня к двери, и я охнула, больно ударившись лопатками о дерево.

   — Умоляла её спасти тебя от страшного убийцы, Розалинда?

   Меня обжигал его взгляд, я прижала ладони к лицу, закрываясь, не в состоянии смотреть в его глаза.

   — Всё равно боишься меня, сколько бы я ни спасал твою жалкую жизнь?!

   Слезы катились по щекам, смачивали дрожащие пальцы.

   — Может, хочешь увидеть меня в темнице?

   Покачала головой, а из груди вырвались рыдания.

   — Я хотел заботиться о тебе, Рози, а ты выбрала другой путь. Любая могла предать, но ты...

   Он схватил меня, отводя от лица руки, приказал:

   — Смотри на меня! Смотри, какого отношения ты достойна за своё предательство. Продолжим, что не закончили в монастыре?

   Он сорвал с меня старую юбку, которую сам же принёс в гостиницу, топча её сапогами. Рывком спустил панталоны, оставляя меня полуобнаженной. Подхватил под ягодицы, поднимая и прижимая к деревянной двери, навалился всем телом. Удерживая на весу одной рукой, другой быстро расстегнул свои бриджи, достал стремительно твердеющий член и, проведя им между нежных складок, прижал головку к самому входу. Я дёрнулась, и в тот же миг он резко вторгся внутрь, заглушая мой вскрик своими губами. Впился в рот яростным поцелуем, сминая, кусая губы, подчиняя себе и захватывая языком всю влажную глубину. Его бёдра резко двигались навстречу, вдавливая меня в скрипучую дверь. Твёрдый, напряжённый орган заполнял целиком, пока его свободная рука сжала над головой мои запястья.

   Я оказалась в его власти вся без остатка, без попытки вырваться, сбежать и скрыться от моего беспощадного хищника, который ожесточённо, без малейшего намёка на жалость погружался сильными толчками в моё тело, до тех пор, пока кровь не забурлила по венам и не рванулась бурным потоком в голову, выжигая меня, заставляя кричать в накрывший истерзанные губы рот и беспомощно биться в его руках от невообразимо мощных, скрутивших все внутренности в тугой узел ощущений. Как бы он ни относился, что бы ни говорил и ни делал, но это было сильнее меня. Одержимость этим мужчиной пробивалась даже сквозь отупляющее действие порошка, что же говорить о накале моих эмоций сейчас, когда я познала, что значит чувствовать и в полной мере ощущать его в себе, дышать одним воздухом на двоих.

   Это было ярче всех фантазий, как если бы ощущение мира вдруг нарушилось, оказалось совершенно обратным тому, к чему я привыкла. Как если бы он подчинял меня себе, даря невероятное ощущение свободы. Сладко было возвращаться к жизни даже через мою боль, через его ярость и отчаяние. Постигать его, чувствовать, как его грудь вдавливается в мою, как шумно и громко с хрипами вырывается дыхание из его горла, как он то ли стонет, то ли рычит от собственной неутолимой жажды, стремясь завладеть мной без остатка, двигаясь в таком безумном ритме, что слезы снова потекли по лицу, а ноги крепко сжались вокруг мужских бёдер, принимая, подтверждая его власть.

   Он вновь сделал это, пленил моё тело, заставил умирать в ослепительных искрах оргазма, не слушая умоляющих стонов. И лишь когда я обмякла в его руках, он отпустил запястья и, вцепившись пальцами в обнажённые ягодицы, быстрыми движениями довёл себя до семяизвержения, успев отстраниться в последний миг, а потом резко опустил меня на пол.

   — Повернись!

   Я отчаянно замотала головой, глядя на то, как он разворачивает хлыст. Он молча сорвал с меня рубашку и быстро повернул спиной к себе. Ухватил за спутавшиеся пряди, притянул мою голову и прошептал на ухо таким тоном, от которого морозные мурашки пробежали по коже.

   — Я буду делать так каждый раз, Рози, когда выкинешь нечто подобное. — Он выпустил волосы, и я ощутила, как деревянная рукоять упёрлась между лопаток. — Попробуй подставить меня снова, и я пройдусь хлыстом по этой спине и заставлю молить о милосердии на коленях. Ты поняла меня?

   Кивнула, не оборачиваясь и до крови кусая губы. Снова закрыла лицо ладонями, прижалась к двери, молча ожидая, когда же граф ударит, когда в воздухе просвистит тугой хлыст и боль разорвёт тонкую кожу спины.

   Вздрогнула и едва слышно вскрикнула, ощутив прикосновение; вместо хлыста на обнажённую спину легла его ладонь, провела с нажимом между худых лопаток, задевая выступающие косточки, вниз, до самой поясницы, а потом граф схватил меня за плечо и оттолкнул от двери. Повернул ключ в замке и быстро вышел в коридор, оставив хлыст валяться на каменном полу.

   Джаральд ушёл, а я опустилась на корточки, закрыла глаза и прислонилась спиной к деревянной створке, снова переживая испытанные ранее ощущения.

   Его обвинения и гнев, вызвавшие во мне такой ужас, опрометчивый поступок рассказать о его тайнах на исповеди, который вылился в настоящую катастрофу, побег из монастыря, страшный сон о зловещей часовне и проклятая метка на груди, — все эти происшествия, казалось, должны были лишить меня самой возможности чувствовать. Так почему же в его руках моё тело словно оживало и начинало существовать отдельно от моего разума? Как умело он играл на нём, точно виртуоз, извлекающий из тонких струн особую несравнимо прекрасную мелодию. Как получалось у Джаральда заставить меня позабыть страх, горечь, раскаяние, и вообще все чувства, кроме удовольствия? Почему в его объятиях я становилась такой послушной, неспособной на малейшее сопротивление? Даже воспоминания о произошедшем изгладились из памяти на эти странные мгновения, исполненные страсти, в которых я растворилась вся без остатка, доверившись непонятному ощущению, что он не причинит мне вреда.

   Я сжала голову руками, пытаясь привести себя в чувство. После дотянулась до порванной рубашки, встала, отёрла с ног густое семя и швырнула вещь в камин. В комнате запахло жжёной ватой и пришлось ненадолго открыть окно, выветривая запах. Натянув на озябшее тело приготовленную горничной ночную сорочку, я забралась под одеяло, согреваясь.

   Непривычно было лежать на мягкой перине, но глаз не удавалось сомкнуть не по этой причине. Слишком многое довелось увидеть и узнать в последние дни и слишком многое испытать.

   Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, я поднялась и достала из шкатулки с письмами пачку перевязанных ленточкой посланий и, вновь забравшись под одеяло, стала перебирать конверты. Пробежала глазами письмо от Люсинды, отложила в сторону несколько записок от маркиза, а на пятом письме задержалась, вскрыла конверт и вчиталась в строки, написанные таким родным и знакомым почерком:

   «Милая Лина,

   Отчего не отвечаешь на мои письма? Сохранила ли обиду за мой последний некрасивый поступок? Что ты делаешь? Как живёшь? Может, не желаешь более общаться со старым другом?

   Я собираюсь на неделю в Бат, остановлюсь по пути в гостинице, что неподалёку от замка Рокон. Будет ли мне позволено навестить тебя?

   Всегда твой,

   Александр».

   Стиль письма, его тон, краткость фраз и резкие переходы от одной темы к другой как нельзя лучше отражали состояние Алекса. Он и правда переживал, что не получил ответа на предыдущие сообщения, а таких я насчитала пять штук. Александр здесь, он приехал...

   Спрыгнув с кровати, аккуратно сложила письма обратно в шкатулку, а послание баронета бросила в камин. Натянула на себя тёплую юбку, рубашку, а чтобы закрыть припухшую кожу над круглым вырезом, закуталась в старый шерстяной платок, сверху накинула плащ. Я знала только одну гостиницу неподалёку от замка. Теперь оставалось придумать, как незаметно выйти наружу.

   Я выбрала старую лестницу. Путь, который был мне известен, вёл в западную башню. Помню, что видела вход в неё, когда бродила по двору, рассматривая массивные замковые сооружения. Надеялась сейчас, что, даже если дверь заперта, ключ окажется в замке, ведь экономка не посещала эту часть дома и причины хранить ключи от башни у неё не было.

   Я спускалась по скрипучим ступенькам, которые раньше так пугали меня, и снова испытала это странное ощущение, будто при каждом шаге, кто-то невидимый неслышно ступает рядом и стонет от одной лишь ему ведомой тоски. Только в этот раз я не боялась. Разве можно пугаться того, чего не видишь, когда уже чётко знаешь, насколько видимое страшнее. Я так остро ощущала разницу, что, кажется, явись мне сейчас та самая Леди, я бы не лишилась сознания от ужаса. Что могут сделать призраки, если люди гораздо опаснее?

   Я дошла до коридора первого этажа и повернула в сторону заброшенного крыла. Здесь не было пыли и грязи и после меня на полу не оставалось следов. Граф хорошо следил за замком. Раз в месяц в деревне специально на один день нанимали девушек, чтобы провести в этой части дома уборку.

   Когда я отыскала толстую дубовую дверь, выводящую во двор, луна выглянула из-за туч, разгоняя мрак старого коридора. Дверь была заперта, и я как раз ощупывала замочную скважину, пытаясь найти отмычку, но её там не оказалось.

   Лунные лучики скользили по стенам, и один из них высветил на крюке над моей головой медный ключ. Обрадовавшись своей находке, поднялась на цыпочки и сняла толстое кольцо. Повернула ключ в замке, испытав облегчение, что это удалось достаточно легко, а потом навалилась всем весом на дверь, из последних сил толкая тяжёлую неподатливую створку. Со скрипом она поддалась, но до конца не отворилась. Мне все же удалось протиснуться наружу через образовавшееся отверстие. Закутавшись в плащ поплотнее, я поспешила к конюшне.

 

ГЛАВА 16. Друг

   Уже спустя двадцать минут я остановила коня во дворе небольшой гостиницы, подвела скакуна к старому сараю, привязала повод к деревянной перекладине и, надвинув капюшон пониже, пошла к дверям. Мне пришлось стучать несколько раз, а потом ещё дожидаться, пока заспанный хозяин выберется из постели, и, дойдя до входа, выглянет наружу через небольшое окошко. Не поднимая головы, протянула ему приготовленную ранее записку с несколькими монетами, и мужчина загремел ключами, а после впустил меня внутрь и окинул изучающим взглядом с ног до головы:

   — А баронет-то тебя примет? Ты чего посреди ночи к знатным постояльцам шастаешь? Кто такая? Шлюх мы здесь не привечаем.

   Ещё раз указала ему на записку, а после достала из кармана плаща две оставшиеся монеты и отдала мужчине.

   Он хмыкнул, забрал деньги и кивнул головой в сторону лестницы:

   — Если дело срочное, то ступай, но ежели постоялец недоволен окажется, что его потревожили, я тебя вмиг на улицу вышвырну, ясно?

   Я кивнула, а хозяин добавил:

   — На втором этаже третья дверь справа.

   Я быстро поднялась наверх и отыскала нужную дверь. Постучала и терпеливо дождалась, пока с той стороны послышится шум и недовольное бурчание.

   — Дьявольщина! Какого черта вам нужно посреди ночи? — Алекс распахнул дверь, а я скинула с головы капюшон, наблюдая, как расширяются от удивления глаза баронета, а потом он втащил меня в комнату и запер замок.

   — Лина! — Алекс не верил своим глазам. Он обхватил меня за плечи и жадно всматривался в моё лицо, словно пытался уверить себя, что я ему не приснилась.

   Я не сдержалась, вытянула руки, обхватила его вокруг шеи, прижалась крепко, пряча лицо на груди друга.

   — Лина? — вопрос прозвучал испуганно, Алекс не мог понять, что происходит, и совершенно растерялся.

   Я хотела отстраниться, но почувствовала, как по щекам текут слезы, и прижалась ещё теснее, опасаясь, что он их заметит.

   — Лина! — он насилу отстранил меня, вглядываясь в лицо. — Ты плачешь? Что произошло, чёрт возьми, кто-нибудь умер? Почему ты здесь одна ночью? Что на тебе одето?

   Он распахнул полы моего плаща, изумлённо разглядывая одежду простолюдинки.

   Я судорожно сжала концы платка, а друг накрыл мою руку ладонью. Тревожная складка пролегла между его бровей.

   — Что у тебя здесь? Как будто кожа покраснела и опухла? Лина, ответь, наконец, ты ранена?

   Я отодвинулась, отрицательно качая головой, выдавила из себя: «Нет», стараясь произнести слово достаточно внятно, но эта попытка только усилила тревогу баронета.

   — Как странно ты говоришь.

   Он сделал шаг ко мне, а я попятилась к двери.

   — Лина, постой. Ты боишься меня? Что случилось? Покажи свою рану, пожалуйста. И скажи хоть слово.

   Я оглянулась в поисках стола и увидела его возле окна. На нём оказались письменные принадлежности Александра и лежали листы чистой бумаги.

   Подойдя к краю, я подвинула первый лист и написала вверху:

   «Я пока не могу говорить».

   Подняла голову, чтобы протянуть листок Алексу, и перехватила его взгляд, устремлённый в просторный вырез рубашки. Когда я склонилась над столом, баронет получил превосходную возможность лучше рассмотреть декольте моего костюма. Припухшая кожа вокруг небольшой отметины на груди выдавала клеймо лучше сигнального флажка.

   — Что это такое, Лина?

   Стянув ткань, отступила на шаг, а баронет замер на месте, опасаясь спугнуть меня.

   — Не бойся, Лина, это ведь я. Почему ты убегаешь? Разве я когда-нибудь причинил тебе зло?

   Тоскливо стало от его слов. Бедный Алекс, он совсем не виноват в том, что я теперь шарахаюсь даже от собственной тени. Снова приблизившись к столу, присела на стул, чтобы написать на листке: «Прости меня».

   Баронет осторожно подошел со спины, остановился за плечом. Прочитал мои строчки и очень бережно коснулся ладонью волос.

   — Это ведь лилия? Так раньше клеймили воровок?

   Рука дрогнула, сорвавшись на слове «меня», прочертила вниз кривую линию. Я сжала перо посильнее и вывела: «Ещё так клеймили распутниц». Отложив перо, закрыла лицо ладонями и почувствовала, как он опустился рядом. Алекс сжал ладонями мои колени, пытаясь заглянуть в лицо.

   — Что с тобой сделали, Лина? Расскажи. Доверься мне, я не предам, клянусь.

   Рассказать обо всём, что со мной случилось, единственному человеку, который являлся мне другом с самого детства? Всегда старался защитить девочку, в два раза меньше его ростом, слишком маленькую и хрупкую для забав весёлого и крепкого мальчишки, в которых ужасно хотелось принять участие.

   Он помогал мне забраться на самую низкую ветку дерева, садился рядом и держал за руку, чтобы я не упала вниз ненароком. Катал на лодке по небольшому озеру и, не раздумывая, прыгнул в воду, когда лодка накренилась, а я выпала за борт у самого берега. И это при том, что сам ужасно боялся пиявок, живущих в озере, и никогда не купался в нём. А как Александр следил за мной, когда начала обучаться верховой езде, всегда держался рядом, чтобы я не свалилась под копыта лошади.

   В моей жизни главным мужчиной всегда был отец, а после него Александр, к которому я бегала за помощью каждый раз, как что-то происходило, вплоть до той поры, пока не повзрослела. И если бы не другой человек, вторгшийся в мой привычный мирок, разнёсший его на мелкие осколки, я бы не сомневалась сейчас, рассказывать ли Алексу правду.

   Отняла ладони от лица, снова взяла перо и стала выводить строчка за строчкой короткий рассказ о том, что случилось:

   «Я отдала свою невинность графу, а мачеха отправила меня в монастырь. Там я получила это клеймо, чтобы любой, кто притронется ко мне, знал, что я нечиста телом. У меня нет приданого, я не сохранила чистоту и жива до сих пор лишь благодаря воле тех, кто вынужден заботиться обо мне».

   Опустила руку, Алекс молчал. Искоса взглянула на его бледное, потрясённое лицо, заметила, как подрагивает его подбородок. Он перевёл взгляд на меня и спросил:

   — Это правда?

   Я кивнула.

   — Ублюдок совратил тебя? Он воспользовался тобой? Принудил?

   Покачала головой и дописала:

   «Он спасал меня от людей, проводящих чёрную мессу. Не нашёл иного способа вытащить из монастыря и избавить от власти ордена».

   — Не нашёл? Я слышал разные слухи о графе, но чтобы воспользоваться невинной девушкой, которая не может даже ответить... Я вызову его на дуэль и убью. Вырежу сердце из его груди и раздавлю его!

   Я подскочила со стула, схватила Алекса за руку, пытаясь успокоить. Отчаянно замотала головой, заглядывая в его глаза.

   — Кто-нибудь знает об этом? — спросил баронет спустя несколько минут. Он предпринимал невероятные усилия, изо всех сил пытаясь держать себя в руках.

   Я сделала отрицательный жест, а друг прикрыл глаза, отвернулся от меня и стоял так, сжав кулаки, обдумывая что-то.

   — Бежим со мной, Лина, — наконец произнёс он, — я спасу тебя.

   Я даже не стала писать «Куда», просто молча ждала, что он ещё скажет.

   — Убежим в Гретна-Грин11 и поженимся, нам не понадобится разрешение ни моих родителей, ни твоих опекунов, всё будет законно. А потом вернёмся в Англию.

   Рука сама потянулась к листу и медленно вывела: «Ты женишься на мне?»

   — Ты же не виновата, Лина, — он порывисто схватил меня за руки, опускаясь возле стула на колени, — этот мерзавец воспользовался твоим положением, он вынудил вступить с ним в связь. Я бы заставил его жестоко заплатить, но твоя репутация дороже.

   Как же объяснить тебе, Алекс, что и я виновата? Ведь ты не примешь этого? Теперь я понимала, не примет. Даже после фразы о том, что я сама отдалась отчиму, он предпочёл увидеть лишь одну сторону признания, ему не нужно было понимать ситуацию в целом, ему хотелось видеть графа подлецом и негодяем, а меня по-прежнему чистой, невинной девушкой. Он не желал расстаться с придуманным образом своей милой Лины.

   «Как же твои родители, как невеста?»

   — Послушай, я думал, ты забыла обо мне. Если бы знал, каково тебе пришлось, примчался бы раньше и вырвал из рук этого монстра. Родители готовятся к помолвке, но официального объявления ещё не было. Я отговорился поездкой к другу, а сам решил увидеться с тобой. Поверь, все это потеряет свою важность после того, как мы поженимся.

   «Ты готов ради меня оставить невесту?»

   — Лина, я люблю тебя, разве ты не знаешь?

   Он схватил меня за руки, поднял и крепко прижал к себе. Обхватил лицо ладонями, целуя лоб, щёки, губы, приник к ним страстно, впервые в жизни не спросив разрешения.

   Я стояла покорно, позволяя ему прикасаться к себе, чувствуя, как все горячее становится его дыхание, как начинают дрожать гладившие спину ладони, а слезы снова выступили на глазах. Я не чувствовала отклика, не ощущала ничего, только равнодушие.

   Принять предложение Александра — это ли не выход? Стать законной женой любящего меня человека, уехать подальше и навеки расстаться со своим личным чудовищем, вырвавшим моё сердце и навсегда сохранившим его у себя.

   — Алеш, — непослушный язык с трудом ворочался во рту. Попыталась оттолкнуть баронета, чтобы он остановился хоть на миг, дал шанс сказать, что я думаю. Юноша посмотрел на меня пьяными глазами, страсть уже кружила его разум, руки сжимались на моих плечах, пальцы запутались в растрепавшихся волосах. Я отклонилась, когда он снова придвинулся ближе, выскользнула из его объятий, чтобы вернуться к столу.

   «Мне нужно подумать».

   — О чём тут думать, Лина? Ведь больше никто не возьмёт тебя в жёны! Неужели считаешь, что другой мужчина предложит тебе нечто большее?

   Я покачала головой. Больно было слышать подобное из уст Александра, я ведь не о себе сейчас думала, а о нём. О его жизни и о том, что наступит день, когда он обвинит меня во всём. Пусть и молча, под давлением своего благородства утаив обидные слова, но решит, что его не устраивает жена, подобная мне.

   «Ты не сможешь забыть...», написала строчку и остановилась, не понимая, как ещё смогу объяснить. Он молча застыл рядом, глядя на лист бумаги.

   «Ты рискуешь намного большим, чем сможешь получить взамен».

   Может, это было глупо, отказываться и объяснять, но я не могла лгать в ответ на его благородство, я должна была дать ему понять, что испытываю на самом деле.

   — Лина, — его разум наконец прояснился. Алекс заговорил со мной спокойным, убеждающим тоном. Произносил те слова, которые мне хотелось сейчас услышать, которым хотелось поверить. Они дарили надежду, сулили спасение. — Перестань, прошу. Я возьму на себя ответственность за твою жизнь, а прошлое забудем как страшный сон. После свадьбы вернёмся в поместье, родителям ничего не останется, как смириться с моим выбором. О том, что произошло на самом деле, никто не узнает. Мы будем счастливы, Лина, у нас появятся дети.

   Как я хотела поверить ему! Желала принять безоговорочно все, о чём он говорил, и последовать за ним. Он ведь давал такой шанс, на который уже не смела надеяться. Стать законной супругой, а не чьей-то постельной усладой, иметь свой дом и родить детей. Я могла отдать им свою любовь и очень постаралась бы стать самой лучшей женой в мире в благодарность за то, что Алекс для меня сделал.

   Он заметил эти сомнения, уловил тень нерешительности на моём лице и опять обнял.

   — Не стоит колебаться! Я организую наш побег. Когда всё будет готово, ты получишь записку. Только подготовь заранее свои вещи, а как придёт послание от меня, дождись полуночи и выходи за ворота замка, я буду тебя ждать.

   Кивнула другу, отстранилась и закуталась поплотнее в платок, а он накинул на мои плечи плащ.

   — Подожди, я провожу тебя.

   Баронет спустился следом в нижнюю комнату, где до сих пор дежурил хозяин, бросивший на нас любопытный взгляд, но без лишних вопросов отворивший входную дверь.

   — Я скоро вернусь, — сказал ему Александр, а потом мы вместе сели на коней и поехали к замку. Баронет молчал, обдумывая детали предложенного им плана, а я всё больше уверялась в том, что это чистое безумие.

   Алекс остановил коня у ворот казавшегося таким мрачным замка Рокон и повернулся ко мне:

   — Мы вскоре увидимся, Лина. Я спасу тебя из этого ужасного места. Верь мне.

   Я кивнула и протянула ему руку на прощание. Алекс поцеловал мои пальцы, прижал к губам ладонь, склонил голову и замер так на несколько минут.

   — Буду ждать встречи, Лина, — проникновенно прошептал баронет. Он развернул коня, пришпорил его и поскакал по безлюдной дороге обратно к гостинице.

   Дверь в башню оказалась приоткрытой, как я её и оставила. Осторожно протиснувшись внутрь, я с большим трудом закрыла тяжёлую створку, снова заперла её на ключ и направилась по коридору в обратную сторону. Лунные блики все ещё плясали на стенах, и я следила за тонкими лучиками, вновь прокручивая в голове предложение баронета.

   Когда завернула за угол к подножию ведущей на вершину башни лестницы, то резко затормозила и быстро прижалась к стене. Впереди мелькнула фигура человека, со спины показавшегося очень похожим на камердинера графа. Он спешно поднимался по ступенькам и не заметил меня. Что здесь посреди ночи делает Джим? Или это Джаральд приказал обыскать весь замок, потому что вернулся и не нашёл меня в комнате?

   Сердце скакнуло в груди при этой мысли, а потом остановилось на миг от пронзившего тишину леденящего кровь крика. Он летел откуда-то сверху, срываясь вниз и разбиваясь на острые режущие воздух осколки. Хотелось зажать уши, так жутко становилось от этого нечеловеческого воя, который никак не прекращался. Сердце колотилось в горле от страшных предчувствий.

   Я ступила на лестницу и поспешила наверх следом за мелькнувшим впереди камердинером. Когда поднялась на второй ярус башни, то прижалась к холодной стене и закрыла уши ладонями, громкий крик превратился в кошмарные предсмертные хрипы. Ноги сами понесли меня вперёд, и я остановилась как вкопанная, так и не достигнув широкой площадки.

   Граф был здесь, как и его камердинер. Джаральд стоял на коленях на краю открытого в полу люка. Кто-то привёл в действие старую ловушку, очевидно, из тех, о которых мне нередко доводилось слышать, и в этой ловушке на жутких острых кольях корчилось в агонии окровавленное женское тело. Издавая жуткие хрипы, на моих глазах умирала Катрин. Никогда в жизни ещё не доводилось мне наблюдать более страшной картины. Ужасно было смотреть на это, но и отвести взгляд я была не в силах.

   Джаральд поднял голову, увидел меня, а я попятилась назад от леденящего кровь подозрения и кошмарной догадки, мелькнувшей в голове. Его лицо было подобно маске, неживое страшное лицо убийцы.

   — Джим, уведи её, — велел он камердинеру, — а потом притащишь сюда священника.

   Слуга быстро подбежал ко мне и, схватив за локоть, повёл прочь от дьявольского места, почти таща на себе, потому что ноги отказывались меня слушаться.

   Камердинер довёл до спальни и повторил повеление графа не выходить из комнаты, а после оставил одну. Я добрела до камина, забралась с ногами в кресло, кутаясь в плащ и платок, потому что ощущала ужасный холод, несмотря на жарко тлеющие угли. Нужно было наклониться и подбросить ещё дров, но я не могла пошевелиться. Все усилия уходили на то, чтобы отгонять страшные видения, кружившие перед моим внутренним взором. Не хотелось сейчас думать об этом и вспоминать, но и забыть не получалось.

   Не знаю, чем занимался граф остаток ночи, но, скорее всего, пытался разобраться с последствиями трагедии. Позже, по слухам, и из обрывков разговоров узнала, что отчим вытащил Катрин из ловушки, но спасти супругу не было возможности. Она погибала долго и мучительно, а священник не отходил от постели умирающей и успел отпустить ей грехи и помолиться за душу несчастной.

   Это было то, о чём я знала, та правда, которую рассказали всем остальным. Главное, о чём умалчивалось — как мачеха оказалась в том месте и что произошло до момента, как она попала в ужасную ловушку.

   На следующий день, к вечеру, в поместье стали съезжаться получившие печальную весть родственники. Они занимали пустые комнаты старого замка, заполняли своим шумом воцарившуюся в закоулках мрачную тишину, при этом пытались соблюсти приличия и носили на лицах маски искренней скорби и сочувствия. Сквозь эти притворные личины проскальзывало любопытство, а глаза загорались каждый раз, как в комнате появлялся хозяин замка. Стервятники слетелись и желали полакомиться вкусной добычей. Им нужны были подробности, самые постыдные тайны и все ждали только заключения полиции.

   Слуги закона не замедлили явиться в графские владения день спустя. Хмурые люди в серых плащах исследовали замок вдоль и поперёк, опрашивали всех живущих в нём, каждого в отдельности и всех вместе, проводили беседу с графом с глазу на глаз и даже пытались выведать подробности у меня.

   Помню, как сидела в кресле, кутаясь в шаль, под колючим взглядом главного сыщика, который расспрашивал о мачехе, об отношениях Катрин и Джаральда. Наверное, вид у меня был очень жалкий. Я все ещё находилась под глубоким впечатлением от всего пережитого, пребывая в каком-то полубредовом состоянии. Невнятно, запинаясь, поведала ему лишь о том, что Катрин очень любила мужа, а он всегда относился к ней как истинный джентльмен и настоящий аристократ. Ни под какими пытками сыщик не смог бы вытянуть из меня слов о ссоре между супругами, о моём участии в истории и о том, что я видела графа на коленях на самом краю той ловушки.

   Мужчина внимательно слушал, глядя на мою склонённую голову, записывал что-то в толстый блокнот, слово за слово вытягивая информацию и о поездке в монастырь, и о возвращении домой. Я не лгала, но многого недоговаривала. Из моих обрывочных фраз слуга закона составил себе полную картину строгой аскетичности и суровых правил монастырского уклада и сделал собственные выводы относительно того, что я не выдержала непривычного образа жизни и попросту сбежала, так и не приняв постриг. Думаю, подобное очень хорошо укладывалось в его голове, судя по презрительным взглядам мужчины и его негромкому фырканью. Моя духовная слабость определённо соответствовала моему несчастному облику. Уже позже (со слов Изабеллы) мужчина окрестил меня блаженной и окончательно оставил в покое.

   Горничная Катрин поведала полиции гораздо больше полезной информации. Она рассказала о подарках графа, о целом сундучке драгоценностей, которые он подарил мачехе, о том, что хозяин никогда не скупился на наряды и прочие вещи для своей жены. Да и сама женитьба известного в свете холостяка служила лишним доказательством его искренних чувств.

   Репутация графа как истинного светского ловеласа не являлась тайной для строгих представителей королевской власти. Естественно, что вспыли все грязные сплетни и слухи о его связях с другими женщинами уже после заключения брака: случай с кузинами и измена с некой дамой, пока Катрин была в отъезде. Служанка рассказывала о том, что мачеха прощала графу его интрижки, понимая, что женитьба не могла окончательно изменить её супруга. При этом она ревновала, хотя старательно скрывала свои чувства.

   Горничная также раскрыла одну важную деталь, повернувшую нить расследования в другую сторону. Оказывается, стремясь отвлечь хозяйку от её переживаний и мрачного настроения в последние дни, которое сама служанка объясняла поведением падчерицы (неблагодарная надумала уехать в монастырь и расстроила свою заботливую опекуншу до такой степени, что графу ради жены пришлось забрать девчонку обратно), что она рассказала Катрин о слухах, ходивших промеж слуг. Речь в них велась о запертой комнате на вершине западной башни. Позже горничная корила себя за то, что ей пришло в голову упомянуть об этом месте. Я не могла понять, о какой комнате шла речь, пока все части головоломки не встали на свои места.

   Спустя какое-то время, я, как и прочие гости, услышала уже готовую стройную и упорядоченную версию, избавленную от ненужных подробностей и излишней хаотичности. Исходя из слов очевидцев, проведённого расследования и осмотра люка с ловушкой, были сделаны следующие выводы: терзаемая ревностью графиня отправилась ночью в башню, чтобы выяснить, что за комната кроется на вершине и почему граф держит её запертой и скрывает от жены.

   По нелепой случайности Катрин угодила в одну из старых ловушек, о которых супруг предупреждал ранее, запрещая домочадцам посещать заброшенное крыло. От графа тотчас же потребовали отпереть комнату, а после визита в неё сыщики откланялись и покинули замок. Их сомнения окончательно развеялись, желание Катрин прокрасться тайком в запретное место стало абсолютно понятным, а догадки относительно обоснованности ревности графини получили своё подтверждение.

   Я спрашивала позже у Изабеллы, что же скрывалось в том странном месте. Девушка, отчаянно краснея, поведала мне о картинах абсолютно обнажённых женщин, которые хранились в комнате, оказавшейся ничем иным, как художественной мастерской. Оказывается, отчим развлекался на досуге, рисуя обнажённые натуры. Картин насчитывалось не так уж мало, поэтому вопросов, почему граф выбрал заброшенную башню для своего интересного увлечения, больше не осталось.

   Что же, итог был предсказуем, граф вывернулся, как и всегда, а я превратилась в его сообщницу. Он нашёл способ выйти сухим из воды, а я покрывала преступника. Выше моих сил было отдать Джаральда в руки правосудия.

   Он вёл себя как обычно, был спокоен, самую малость отстранён и неизменно вежлив в той особой манере, когда вежливость сложно отличить от скрытой насмешки. Странно, я раньше безоговорочно верила в его маску, как и все остальные, а теперь видела намного больше, чем самой бы хотелось. Прежде я боялась гнева графа, а теперь страшилась его самого.

   Замирала, стоило услышать его голос, старалась избегать разговоров и особенно встреч наедине. В дни после гибели Катрин это не представляло труда, гости активно отвлекали внимание Джаральда, постоянно занимая все его время. Часть осталась в замке даже после похорон. Женщины снова беззастенчиво кружили вокруг хозяина дома, добиваясь ответного внимания. Мне определили в компаньонки одну старую деву, какую-то очень дальнюю родственницу со стороны отца, и все развлечения сводились теперь к прогулкам по заснеженному саду, чтению книг и шитью на пару с пожилой леди.

   Я избегала Джаральда, и мне это удавалось, не получалось только убежать от себя самой. Я чувствовала порой его взгляд так отчётливо, как если бы он прикасался ко мне. В переполненной гостями комнате стоило нашим глазам встретиться, и время замирало вокруг, исчезали голоса и люди. Отводила взор, и все возвращалось на круги своя. Знала, что он наблюдает за мной, но граф не навязывал своего общества, и, кажется, чего-то ждал.

   Однажды вечером я обнаружила, что тайный проход в мою комнату больше не открыть. Пластинка сдвигалась, но плита не уходила в сторону. Только ли с моей стороны она была заперта, и мог ли граф войти, когда пожелает, на эти вопросы ответа не было.

   С каждым днём мне становилось все страшнее оставаться в замке. Я поняла, что за мной следят. Заметила несколько раз, отправляясь куда-нибудь одна, как следом отправлялся камердинер графа. Однажды ночью собралась пробраться коридорами в западную башню, проверить, не забрал ли граф ключи от входной двери, и обнаружила снаружи спящего Рика. Пёс поднял голову и приветливо замахал хвостом, но не пошевелился и не выпустил меня из комнаты, загораживая собой выход. Я не понимала, что Джаральд задумал, но ощущала себя на положении пленницы.

   Однажды я спускалась по лестнице в библиотеку, чтобы присоединиться к компаньонке за чтением, когда граф попался мне навстречу. Он медленно поднимался по ступенькам, и, как ни странно, совершенно один. Я застыла на месте, не зная, то ли бежать назад, то ли принять невозмутимый вид и продолжить спуск, и выбрала последнее. Опустила голову, сжала покрепче подол платья и ступила на следующую ступеньку. Когда мы поравнялись, я было решила, что Джаральд пройдёт мимо и удастся проскочить между ним и перилами, но внезапно путь преградила его рука. Я застыла, медленно подняла голову и вздрогнула, встретив его холодный взгляд.

   — Ты ещё не умерла от страха, Рози?

   Ему нравилось издеваться надо мной. Жёсткая усмешка исказила красивые губы, рождая волну страха в душе. Я сцепила за спиной задрожавшие пальцы, подняла подбородок выше.

   — Как видите, — прошептала побелевшими губами и резко отклонилась назад, когда он подался навстречу.

   — Нужно было избавиться от меня, Рози, рассказать все сыщику, тогда бы не дрожала сейчас. Что же ты промолчала?

   Я вцепилась пальцами в перила и почти легла на них спиной в попытке очутиться подальше от Джаральда.

   — Прошу, пропустите, граф, меня ждёт мисс Хопкинс.

   Он выпрямился и убрал ладонь.

   — Я не держу.

   Взглянула ему в лицо убедиться, что это не ещё одна попытка поиздеваться, и успела заметить промелькнувшую в глубине холодных глаз странную грусть. А впрочем, показалось. Секунду спустя его взгляд снова был равнодушным и ничего не выражал. Я поспешно миновала Джаральда и почти бегом спустилась по ступенькам, так и не обернувшись. Лишь у самого подножия лестницы увидела мельком в круглом зеркале, что он смотрит мне вослед.

   Записку от Александра получила вечером следующего дня. Необходимые вещи были собраны уже давно, завязаны в узелок и спрятаны подальше от глаз горничной в маленькой кладовке. Мне нужно было только добраться туда. Вечером Джим не наблюдал за мной, его место занимал вездесущий Рик. Собака преданно охраняла дверь спальни каждую ночь, и стоило попытаться пройти мимо, как он поднимался и теснил обратно в комнату. Я не думала, что доберман укусит меня, если попытаюсь сбежать, но вот далеко уйти не удастся, потому что пёс очень быстро приведёт следом главного хищника. А ещё у Джаральда были ключи ото всех комнат замка, и наверняка к большой связке присоединилась теперь отмычка от западной башни. Передо мной стояла практически непосильная задача отвлечь и перехитрить самого графа.

   Я подошла к шкафу, выбрала длинную белую рубашку, мягко обнимающую тело, укрывшую меня до самых пяток, стянула волосы лентой, а сверху набросила тёплый плащ и засунула в карман маленький бутылёк с розовым маслом. Отворила дверь и замерла перед улёгшимся на пороге Риком. Сделала шаг, и собака вскочила на ноги, настороженно опустив голову.

   — Рик, хороший пёс. Идём к Джаральду, Рик. Я отведу тебя к хозяину, идём.

   Собака вильнула хвостом, выпрямилась, с ожиданием глядя на меня, и пошла рядом, бок о бок, когда я направилась прямиком к главной лестнице. Остановившись наверху, я прижалась ближе к стене и прислушалась к тишине уснувшего дома. Вечерние развлечения сводились нынче к долгим беседам и криббеджу12 или иным незатейливым играм. Все забавы были отменены ввиду траура. Спать все расходились довольно рано, а потому практически не было риска встретить кого-нибудь на лестнице. Я же всё равно соблюдала осторожность и кралась вниз на цыпочках, а Рик бежал рядом.

   На втором этаже я опять прильнула к стене, ступая едва слышно, скользя по полу бесшумно, как приведение. Казалось, что до двери графа я шла целую вечность. Рик радостно вилял хвостом, ожидая встречи с хозяином, а я прислонилась ухом к деревянной створке, прислушиваясь и опасаясь, что Джаральд находится в комнате не один. Не услышала ни голосов, ни смеха, ни иных звуков. Возможно, он крепко спал сейчас в своей постели, или же звуки из спальни попросту не долетали сюда.

   Отворив дверь, прокралась в темную гостиную, снова замерла, вся обратившись в слух. Тишину нарушало только клацанье собачьих когтей по каменному полу. Я тихо постучала и вошла в спальню. Комната освещалась огнём нескольких свечей, а граф сидел в кресле у камина, отстраненно глядя в огонь. Он медленно повернул голову, взглянул на меня, а Рик помчался к хозяину, радостно виляя хвостом, с гордостью показывая, что привёл к нему гостью. Только желал ли хозяин собаки видеть эту гостью в своей спальне? От ответа на вопрос зависел успех всего моего предприятия.

   — Рози? — Джаральд вопросительно приподнял брови. В его лице не было усмешки, циничной издёвки, только усталость.

   — Позволите войти? — я всё-таки растерялась, оказавшись перед ним, стоя посреди его спальни, и спросила самое глупое, что только могло прийти в голову.

   — Ты уже вошла, — он усмехнулся, — тайком, посреди ночи. К сожалению, я сегодня не в настроении убивать, Розалинда, так нелегко потом придумывать себе алиби.

   — Я пришла помириться.

   — Помириться?

   — У нас... у нас такие сложные отношения в последнее время, я не могу больше выносить этого напряжения.

   Он вздохнул и откинул голову на спинку кресла.

   — Как ребёнок, Рози, ей-богу. Как ты собралась мириться? Что-нибудь из разряда: «Я не то подумала, я не это имела в виду и вовсе не то хотела сказать?»

   — Нет.

   Я подошла ближе, медленно стянула плащ и повесила его на спинку кровати, повернулась лицом к Джаральду, который с интересом наблюдал за мной. Рик попытался привлечь внимание к себе, чтобы вымолить чуточку ласки, он поставил лапы на колени графа и положил на них голову.

   — Вы... не запрете собаку?

   — Зачем?

   — Затем, что... я бы хотела...

   Граф отогнал пса, поднялся и шагнул в мою сторону. Я осталась стоять на месте, глядя, как он неторопливо приближается и подходит вплотную, чтобы замереть буквально в нескольких сантиметрах.

   — Ты выбрала интересный способ помириться. Что же случилось, Розалинда, отчего так резко изменилось твоё мнение?

   — Я устала бороться со своими желаниями.

   — Правда?

   — Я... мне было больно оттого, что произошло между нами во время последней близости. Понимаю, что виновата, нельзя было выдавать вашу тайну священнику, пусть даже на исповеди, но я верила тогда, что это поможет, а в итоге дала в руки Катрин ужасное оружие, а потом...

   Он протянул руку и поднял мой подбородок, изучающе всматриваясь в лицо.

   — Священник рассказал, как Катрин выудила у него эту тайну. Ты предала ненамеренно, Рози. Но очень жаль, что в тебе столь сильна истинно женская привычка —вы просто не в состоянии удержать язык за зубами.

   Я отвела взгляд, а он продолжил.

   — Не знаю как, но Катрин открыла подземный ход. Ведь не ты рассказала ей про механизм?

   Я отрицательно замотала головой.

   — Значит сама, — негромко сказал он, а потом отчего-то бросил задумчивый взгляд на собаку и продолжил: — Когда я вернулся в комнату, Катрин уже сбежала. Мы искали её вместе с Джимом, и я нашёл первым.

   — Отчего она сбежала?

   Едва не спросила «Вы угрожали ей?», но вовремя прикусила язык.

   — Искала доказательства против меня.

   — Значит, она просто забрела не туда, а потом... потом случилась трагедия?

   — А об этом уже тебе судить, Розалинда. Все зависит от глубины твоего доверия.

   — Как же... как же комната и картины?

   — Они валялись на чердаке. Увлекался в молодости живописью, знаешь ли. —Он усмехнулся и провёл большим пальцем по моему подбородку, — оставалось только снести все забытые картины в комнату и быстро организовать мастерскую.

   — А слухи, которые ходят среди слуг? Вы и правда держите комнату запертой? Храните за дверью очередные тайны?

   — Может и храню, Рози. Мы ведь уже выяснили, чем меньше ты знаешь, тем лучше для нас двоих.

   — Вы правы, — потупилась я.

   — Знаешь, чего я хочу, Рози?

   — Чего?

   — Чтобы ты перестала говорить мне «Вы». Ты пришла сама, так к чему нам соблюдать правила хорошего тона и зачем вести долгие разговоры? Может пора переходить к делу?

   Издёвка? Да. Тонкая? Нет. Прямая, неприкрытая издёвка, затронувшая нужную струну, сыгравшая на остатках гордости.

   — Если хотите, я уйду.

   Он промолчал, а я развернулась к кровати, взяла плащ и накинула на плечи. Бросила взгляд на развалившегося у камина Рика и направилась прочь. Граф поймал меня у самой двери, схватил за плечи, прошептал на ухо: «Не хочу» и потянул обратно. Сам развязал ленты плаща, скинув его на пол. Поднял широкий подол рубашки и стянул её через голову, отступая и оглядывая моё тело с особенным предвкушением в глазах.

   Я медленно повернулась к нему, пытаясь подавить разлившуюся в душе растерянность вперемешку со страхом и смущением, наклонилась и достала из кармана плаща пузырек. Джаральд проследил взглядом, как я ставлю масло на столик и снова усмехнулся, но ничего не сказал, ожидая моих дальнейших действий.

   Пытаясь поскорее взять себя в руки, я отошла к комоду. Набрала в таз воды из кувшина, смочила в ней губку, медленно обтёрла своё тело, ёжась от прохладных прикосновений, и все это под его молчаливым взором. Отерев кожу полотенцем, я развернулась и приблизилась к графу. Поднялась на цыпочки и развязала его шейный платок, бросила в груду одежды на полу и занялась пуговицами чёрной рубашки. Отправив её следом за платком, опустилась на колени, расстегнула и стянула вниз его брюки. Джаральд все также молча наблюдал, как я снова беру губку, чтобы в этот раз пройтись ею по его телу.

   Он так странно вёл себя, как будто смотрел представление и ждал, когда же опустят занавес, чтобы решить, хлопать мне или закидать гнилыми помидорами. Нервничая с каждой минутой сильнее, я постаралась побыстрее все закончить. Опасалась, что граф вот-вот раздумает предоставлять мне полную свободу действий. Убирая таз обратно на комод, я будто случайно плеснула немного воды на ковёр, а любопытный Рик тут же подбежал ближе и обнюхал пятно.

   — Рик, уходи, — велела я, не ожидая, впрочем, что собака послушается. Мне гораздо важнее была реакция графа. Пес не обратил на мой приказ внимания, и тогда Джаральд тихонько свистнул. Доберман навострил уши и беспрекословно подчинился жесту хозяина, велевшего собаке уйти в небольшую комнатушку, после чего граф закрыл низкую дверцу и повернулся ко мне.

   Перевести дух от облегчения не позволило только опасение, что мужчина мгновенно заметит мою радость. Пока он не передумал и не принялся вновь смеяться надо мной, я взяла его за руку и подвела к кровати, мягко положила ладонь на плечо, толкая его на одеяло. Он медленно опустился на постель, не сводя с меня изучающего взгляда, в уголках губ застыла та самая усмешка, рождавшая в душе неуверенность вперемешку с волнением.

   Я опустила ресницы, прерывая этот зрительный контакт и дожидаясь, пока он ляжет на кровать, расслабленно вытянется на животе, как большой и ленивый кот. Взгляд прошёлся по его телу от сильных плеч и широкой спины к узким бёдрам, крепким ягодицам и длинным ногам. Полумрак скрадывал очертания крепких мышц, мягко стелился по его телу, золотистые блики свечей нежно ласкали гладкую кожу.

   Дыхание участилось, я облизнула пересохшие губы, пытаясь обуздать своё волнение. Несмело коснулась кончиками пальцев его плеча, прочертила линию до шеи, спустилась по выступающим позвонкам и задержалась во впадинке у основания, пробуя прикосновение на вкус. Пальчики покалывало, хотелось отдёрнуть руку или же, наоборот, надавить посильнее.

   Положила ладони на его лопатки, прижала и замерла на секунду, прикрыла глаза, чтобы прочувствовать жар его кожи. Глубоко вздохнула и нежно погладила широкую спину, получая особенное удовольствие оттого, что прикасаюсь к нему. Потянула за ленту, распуская волосы, склонила голову и провела шелковистым каскадом по его плечам, лопаткам и пояснице, пощекотала пушистым кончиком шею, слушая ровное, глубокое дыхание.

   Набравшись смелости, перенесла ногу через тело Джаральда и села поудобнее, развела пальцы, расслабила кисти и прогладила сверху вниз с небольшим нажимом от шеи к пояснице, вернулась обратно, то ослабляя, то усиливая надавливания. Помассировала налитые мускулы рук, продвигаясь от плеча до кончиков пальцев. Помяла мягкими круговыми движениями, прислушиваясь к отклику его тела, пытаясь поймать тот ритм, в котором сокращались крепкие мышцы, а ощутив его, продолжила свои ласки. Вернулась к плечам, растёрла их, прихватывая, натягивая и сжимая кожу. Пробежалась быстро и легко кончиками пальцев до поясницы и, дразня, пощекотала бока.

   Он повернул голову, прикрыл глаза, позволяя мне продолжить. Я склонилась ниже, нежно подула на участок между лопатками, прошлась языком сверху вниз, слегка покусывая гладкую кожу и впитывая его наслаждение, которое потихоньку просачивалось в каждую пору, начинало циркулировать в его крови, учащая дыхание. Опёршись на руки, переместилась выше к шее, провела носом вверх до основания волос и захватила мочку его уха. Втянула в рот, зажмурилась, перекатывая её языком, повторяя те самые ласки, которым он учил меня когда-то и которые так хорошо запечатлелись в моей памяти.

   Я не видела выражения его лица, но зато чувствовала его реакцию. Крепкое тело под моими ладонями посылало сигналы удовольствия, и мне безумно захотелось довести Джаральда до умопомрачения, заставить его потерять голову. Я отстранилась, чтобы спуститься пониже, устроилась между его ног и обхватила ладонями стопы. Надавила, промяла со всех сторон, задержалась на линии у основания, легонько пощипала кончики его пальцев, слегка потянула. Обхватила ладошками большие пальцы и помассировала, совершая мягкие движения снизу вверх, а потом двинулась по ноге от щиколотки к голени и обратно, стараясь не пропустить ни одного даже самого маленького участка и немного задержавшись на более тонкой и чувствительной зоне под коленями.

   С предвкушением взглянув на крепкие мускулистые бедра, я привстала повыше и двинула ладони вверх по его телу, с наслаждением массируя сильные мышцы, перенося вес на руки, усиливая напор и энергично растирая бедра основанием ладони. Джаральд вздохнул, а я прикусила губу, сдерживая рвущееся наружу острое желание, и потянулась к упругим ягодицам. Выдержка дала сбой, и пришлось изо всех сил сжать зубы. Мне оказалось мало ласкать его руками, я склонилась и нежно погладила упругие полушария языком, прошлась дорожкой поцелуев по внутренней поверхности бёдер, слушая довольное урчание графа, впитывая его эмоции, как губка.

   Голод становился все более нестерпимым, я снова облизнула губы, вдохнула поглубже и стала покрывать лёгкими поцелуями его спину, лопатки, шею, сходя с ума от вкуса и запаха его кожи. Руки сжимались на узких бёдрах, пальцы гладили все участки тела, нежно и трепетно. Движения становились все более быстрыми, настойчивыми, сменяясь щипками и скользящими шлепками. Я никогда и никому не делала подобный массаж и только один раз наблюдала нечто подобное со стороны. Не зная, как именно в этом случае выполнять движения правильно, я повиновалась своим ощущениям и отклику его тела.

   Когда кожа под моими ладонями стала совсем горячей, я взяла масло и подняла флакон повыше. Наклонила его, наблюдая, как золотистые капли падают на сильные плечи и стекают к пояснице. Поймала несколько капель пальцами и растёрла, постепенно втирая их в кожу и получая особенное удовлетворение от простого созерцания, от того как начинают блестеть мускулы и проступают под кожей тугие связки мышц, стоит ему лишь немного напрячь их. Сила ощущалась во всём его теле, скрытая до поры, опасная в своей неукротимости, притягательная и губительная. Она удивительно сочеталась с мягкой гибкостью эластичных связок, как у дикого лесного кота, который в любой миг мог извернуться и поймать меня своими острыми коготками или же вонзить их в беззащитную шею.

   Однако сейчас я не думала об опасности, а получала ни с чем не сравнимое удовольствие, когда гладила, растирала, сдвигала упругую кожу, то пробегаясь кончиками пальцев или основанием ладони и сдавливая посильнее, то выпуская её из захвата. Прикасалась к каждой клеточке, зажигая, массируя, вливая в неё свою страсть, любовь, чувственность, пока его тело не стало гореть под моими руками.

   Аромат розового масла в воздухе кружил голову, путал мысли. В горле пересохло и чувство жжения под кожей все усиливалось. Я привстала на руках, устроила колени на округлых ягодицах, опустила стопы между его бёдрами, задевая пальчиками ног их внутреннюю сторону, и склонилась низко-низко. Коснулась обнажённой грудью мужской спины, потёрлась о неё сосками, ощущая тот особенный зуд, от которого розовые навершия твердели и сворачивались крохотной завязью. В следующий миг граф резко изогнулся и перекатился на спину, успев подхватить меня руками, и уложил поверх своей груди.

   Я тяжело дышала, глядя в искристую глубину синих глаз, позабыв о плане побега и о том, что за стенами этого замка меня ждала свобода и правильная спокойная жизнь, к которой я так сильно стремилась. Из головы улетучились мысли о последнем шансе начать все сначала. Огонь в его взгляде опалил меня до самых кончиков пальцев, и я потянулась навстречу, а Джаральд медленно отклонился и лёг на подушки, опустив руки вдоль тела и приглашая меня продолжить начатое.

   Стыдливость была позабыта, больше всего мне хотелось испытать с ним самые откровенные из возможных ласк, взойти на вершину запретного удовольствия. В груди пекло невыносимо, а простых прикосновений уже было недостаточно. Он прикрыл глаза, наблюдая за мной из-под полуопущенных ресниц, следя за тем, как я снова устраиваюсь сверху и скольжу руками по рельефной груди, а потом, не сумев сдержаться, приникаю губами к тонкой полоске шрама. Вид этой белесой отметины от когтей пантеры просто лишал меня рассудка, и я не совладала с собой, сорвавшись на лихорадочные поцелуи, покрывая ими его грудь, шею, лицо, забываясь на миг, пока не ощутила крепко сжавшиеся на запястьях ладони. Джаральд отвёл меня назад, напоминая, что массаж не закончен. С трудом придя в себя, я послушно выпрямилась, снова возвращаясь к роли искусительницы.

   Стремясь отвлечь его внимание и заставить отвести от меня этот проницательный взор, стала нежно поглаживать его лицо, безотчётно любуясь правильными чертами, стараясь навсегда сохранить в памяти каждую мужественную чёрточку, от прикосновения к которым болезненно сжималось сердце. Подушечками пальцев прошлась по решительному подбородку и высоким скулам, погладила крылья прямого носа, провела губами до переносицы и обратно. Обхватила ладонями щёки и коснулась высокого лба, легонько разминая область между бровями, от центра к вискам, разглаживая едва заметные морщинки. С непередаваемым удовольствием погрузила пальцы в густые мягкие волосы, медленно проводя с нажимом по его голове и расчёсывая волнистые пряди плавными движениями. Натянула их и мягко отпустила.

   Джаральд прикрыл глаза, и я ощутила лёгкие прикосновения к своим бёдрам, будто бы граф пощекотал их мягким пёрышком. В ответ наклонилась ближе и коснулась его груди. Пальчики оглаживали его плечи, грудную клетку, мягко обводили по кругу живот и почти неощутимо дотронулись до чувствительной зоны чуть ниже пояса. Губы переместились с шеи к ключице, я обрисовала язычком ореол соска и прихватила его губами, сжала слегка, а потом медленно пососала, пробуя на вкус. Джаральд сделал глубокий вдох, прошёлся костяшками пальцев по моим бокам и позвоночнику и крепче обхватил за бедра. Я стала неспешно опускаться ниже, покусывая и нежно щекоча его тело, то усиливая, то ослабляя напор, поласкала и полизала пупок, пощекотала дразнящими поцелуями нежную кожу прямо над линией роста волос, стараясь при этом не коснуться напряжённого органа.

   Я хорошо помнила тот массаж, что показывала Джанет, как и отточенные, выверенные движения куртизанки. Мои казались слишком порывистыми, лихорадочными, потому что хладнокровия не было и в помине. Джанет действовала профессионально, а я доверялась интуиции. Не могу сказать, удалось ли мне доставить Джаральду то удовольствие, к которому стремилась, но я добилась его отклика. Мы оба дышали тяжело и прерывисто, как после долгого бега, удивительно попадая в такт дыханию другого, и даже двигались в одном ритме, откликаясь на почти незаметные жесты друг друга.

   Я снова потянулась к флакончику и стала наносить масло уже на своё тело, глядя прямо в глаза графу, ловя малейшие изменения в его мимике, наблюдая, как он следит, не отрываясь, за моими пальцами, и продолжала оглаживать тело, грудь и живот плавными чувственными движениями, стремясь доставить ему не только телесное, но и зрительное удовольствие. Отставила бутылочку и провела ладонями по внутренней стороне его предплечья, до локтевой ямки и кисти, задержалась у основания ладони и переплела наши пальцы. Опустилась поверх, приникнув совсем близко, оставив только тонкую полоску воздуха между нами, не толще листа бумаги, и сделала первое скользящее движение, прикоснувшись грудью к его груди, животом к основанию его живота.

   Я ощущала колебания воздуха между нами, он весь пропитался удивительным магнетизмом и тяжёлой страстью, искорки прошивали его насквозь от моей коже к коже Джаральда. Я начала скользить вверх и вниз, то мягко и медленно, то более быстро и активно, сделав своё тело инструментом для чувственного массажа. Чем сильнее становился отклик Джаральда, тем смелее я вела себя. Извиваясь подобно гибкой змее, стремилась прикоснуться к каждой чувствительной клеточке, дрожа от возбуждения и передавая эту дрожь ему, вдребезги разбивая холодный щит сдержанности. Поцелуи губ заменили поцелуи тела.

   Я почувствовала тот момент, когда возбуждение Джаральда достигло высшей точки, и скользнула между его ног, прогнулась в пояснице и встала на колени, чтобы погладить и поцеловать затвердевший член, пройтись язычком вдоль нежной плоти, втянуть в рот бархатную головку и протолкнуть напряжённый орган ещё глубже, ощущая его ритмичную пульсацию. Стон Джаральда разорвал тишину, отдался вибрацией в широкой груди и сменился тихим рычанием, когда я ускорила свои ласки. Длинные пальцы вплелись в мои волосы, натянули пряди, поднимая мою голову.

   Господи, как я понимала Катрин сейчас. Я тоже хотела получить этого мужчину всего целиком, без оглядки на то, что сохранилось в нашем прошлом. Простить ему все, позволить и дальше поступать со мной, как ему заблагорассудится, надеясь, что момент, когда он пресытится этими играми, наступит как можно позже.

   Как сладко мне было! Сладкая кожа, тело, он весь. Я ласкала его, слушая прерывистое дыхание, а он откликался на мои ласки, реагировал так, будто удалось затронуть какую-то струну в его душе, удалось коснуться сердца, но мозг твердил, что я обманываю себя. Ради шанса быть любимой Джаральдом я бы отдала все на свете, но нельзя заставить чувства пробудиться. В этот самый миг очень отчётливо осознала, что из-за него превращаюсь в безумицу и он погубит меня также, как и Катрин… уже погубил. Теперь знала точно, никогда не забуду этой ночи, не забуду его, не смогу впустить в сердце другого человека. Знала, но не могла остановиться, прыгнув в бездну с головой.

   Его руки обхватили и потянули навстречу мои податливые бедра, подняли и усадили на напряжённый член. Я выдохнула протяжно, опускаясь медленно, погружаясь в тёмную синеву его взора и чувствуя каждой внутренней мышцей, как Джаральд продвигается все глубже и входит до самого конца. Мы замерли вместе, застыли на мгновение, глядя друг другу в глаза. Остановилось ли его сердце как и моё в этот краткий миг?

   Дрожь прошла по моему телу, я откинула голову назад, упёрлась ладонями в жёсткие переплетения стальных мышц и сделала первое движение. Его сердце билось прямо в моей ладони, моё выскакивало из груди, стремясь слиться с его воедино. Я двинула бёдрами, ловя древний как мир ритм. Движение вверх и резко вниз, до предела. Зажмурилась до белых мушек перед глазами, застонала вместе с ним от яркого удовольствия.

   — Ах, Джаральд! — он крепко прижал меня к себе, слепившись обнажённой кожей, подавая бедра навстречу до упора, до сладкой боли и горьковатой судороги внизу живота. Я прогнулась, распласталось поверх его груди, внимая странной музыке тел, заполнявшей пустоту, утолявшей взаимную жажду друг в друге. Он брал меня всю без остатка, и я отдавалась абсолютно и до конца, до самой крохотной клеточки.

   Ощущения становились полнее и ярче, нетерпение нарастало, превращаясь в исступленное сумасшествие. Он потерял контроль над своим телом, увлёк, подмял меня под себя, чтобы ускорить движения и двигаться так яростно, что трение обнажённой кожи рождало яркие искры, а потемневшее дерево старинной кровати жалобно скрипело, рассыхаясь от горячего огня.

   — Джаральд, Джаральд, — шёпот-стон, мольба-приказ, — ещё! — тихий крик, подстегнувший его, и жар разливается внутри, глубоко-глубоко, и под кожей бегут мурашки, а мышцы сжимаются, оплетаются вокруг его тела, каждая жилка дрожит в нетерпении. Царапаю широкую спину и впиваюсь ногтями в крепкие ягодицы, привлекая до невозможного близко. Мне мало его движений, мне не хватает его стонов, я одержима ненасытной жадностью и хочу больше прикосновений и ощущать его ещё глубже, хочу достичь недостижимого предела и получаю желаемое.

   — Ааа! — крик, разбивший тишину, перекрывший молящие вздохи, мой крик и его, слившиеся воедино. ДжаральдРозалинда — одно имя для двоих людей, ставших единым целым, имя, прошептанное потрескавшимися от страсти губами, моими-его. Его руки, мои пальцы, его тело, моя кожа, чужое-моё дыхание, шелковый водопад спутавшихся волнистых прядей тёмно-каштановых, русых волос. Короткая ослепительная смерть в искрах яркого пламени, стон страсти и запах желания. Тяжесть его тела на мне и капельки пота, стекающего по нашей груди, смешавшиеся росинки живительной влаги, его губы, нашедшие мои. Нить моего существования, как отдельного от него существа, оборвалась, когда я растворилась в единственном для меня мужчине.

   После такого накала страстей просто невозможно было пошевелить даже пальцем. Абсолютное, полное изнеможение. Простыни пропитались нашим потом и сбились на сторону, одеяло упало на пол, но жаркое мужское тело поверх моего не давало замёрзнуть. Я сглотнула, промачивая раздражённое горло, слушая его тяжёлое дыхание, пока он медленно приходил в себя. Слабо протестующе застонала, когда он осторожно перекатился вбок, освобождая меня от своей тяжести. Джаральд протянул руку и обхватил за талию, привлекая к себе. Опустил вторую поверх моего бедра, повернулся и уткнулся лицом в мои волосы, согревая теплом горячих объятий. Я закрыла глаза, чувствуя такую сильную усталость, что невозможно было бороться с ней, прижалась щекой к его плечу и уснула.

 

ГЛАВА 17. Выбор

   Пробуждение вышло таким тягостным, как если бы меня вытягивали из зыбкой топи. Сон крепко обвил своими щупальцами, но какая-то мысль не отпускала, не давала забыться окончательно. Я проснулась с именем Алекса в голове. Баронет ждал меня там, у ворот. Сколько прошло времени? Я забыла обо всём, забыла, потому что рядом находился Джаральд. Джаральд, моя погибель, тиран и мучитель, человек, который мог вознести на самую вершину блаженства, а потом столкнуть вниз безо всякой жалости. Его рука по-прежнему покоилась на бедре, а вторая соскользнула с талии и касалась поясницы. Он ровно и глубоко дышал, погрузившись в крепкий сон, а я лежала, не шевелясь, пытаясь продлить хоть на минуту это ощущение нашей последней близости.

   Впервые в жизни отважилась пойти против воли, что была сильнее моей. Мало того, я шла против себя и своего сердца. Я сама рвала его на части, решаясь на кошмарный по своей преступности поступок. Это было преступление против себя, это был спланированный обман. Граф никогда не поймёт, что мне так и не удалось его обмануть, что я была искренна, совершено забывшись в его руках, растворившись в поцелуях, он будет всю жизнь считать меня лицемеркой. От осознания этого сердцу становилось ещё больнее.

   А может забыть о побеге, поддаться слабости и остаться с ним? Проводить ночь за ночью в его объятиях, сходя с ума от прикосновений, теряться во власти горячечного страстного бреда. Остаться? Жить покорной любовницей, прибегающей в постель по первому зову, без права на семью и детей. Жить у его ног, ловя каждое слово, каждый взгляд, позволить растоптать ту часть моего существа, что не давала прогнуться до конца и сломаться, даже после всего, что уже довелось пережить. Джаральд... С подобным благоговением я раньше твердила только имя Господа нашего. Но моё божество не умело прощать, не умело исцелять сердечные раны, только безжалостно их наносить.

   Я пошевелилась, затаила дыхание и миллиметр за миллиметром стала выворачиваться из его объятий. «Я люблю тебя»: — прошептала неслышно одними губами, бросая последний взгляд на умиротворённое лицо самого дорогого для меня мужчины. Мужчины, привыкшего брать больше, чем готов был отдать, мужчины, который ожидал абсолютного подчинения. Мужчины, который примет мою безумную любовь как должное, а в один прекрасный миг я обнаружу себя на вершине высокой каменной башни, с тоской глядящей в самый низ, потому что не осталось в моей жизни того, ради кого я жила и кем дышала. Джаральд, мой Джаральд. Прости за то, что я очень-очень хочу жить. Прости меня и прощай.

   Я неслышно спустилась на пол, затаилась, когда он шевельнул во сне рукой, ещё раз посмотрела на распластавшееся на простыне обнажённое мощное тело. Склонилась вниз и подняла одеяло, очень осторожно, стараясь не потревожить, укрыла его и тихонько отошла. Натянула ночную сорочку и хотела закутаться в плащ, когда поняла, что нет возможности достать спрятанные вещи и уходить нужно прямо сейчас.

   На цыпочках прошла по полу к груде одежды и надела штаны графа, подвязала их лентой для волос, накинула его рубашку и тёплый жакет, закуталась в свой плащ и сунула ноги в тёплые туфли. Где был тайник с ключами я не знала, а искать опасалась, а потому выбрала подземный ход и, крадучись, приблизилась к стене.

   Присев на корточки, повернула пластину. Не видимый глазу механизм даже не заскрипел, ведь граф очень внимательно заботился о каждой мелочи в своём замке. Я решила спуститься до самой реки и пойти в направлении, уходящем на запад, где у подножия холма были ворота. Тот, кто строил потайные ходы, наверняка позаботился создать несколько входов и выходов, а значит обязательно выйду наружу. Сделала шаг и остановилась на секунду на пороге, зажмурила глаза и сжала кулаки, набираясь решимости. Ещё шаг и ещё, и я устремилась в темноту, не обернувшись на прощание.

   Какое-то непонятное чувство разбудило его, пробилось сквозь удовлетворённую усталость. Потянулся рукой, чтобы прижать нежное тело покрепче к себе, погрузиться снова в её тепло и избавиться от неприятного ноющего ощущения. Он нашёл лишь пустоту.

   — Розалинда, — выдохнул, резко открывая глаза, мгновенно сел в кровати, не до конца поверив шальной мысли, промелькнувшей в мозгу. Пальцы сжались на одеяле, сгребая в тугую горсть. Он вцепился зубами в толстый край, заглушая собственный крик, крик, превратившийся в стон: «Ушла».

   Одеяло отлетело в сторону, босые ноги коснулись каменного пола, холод комнаты касался обнажённого тела, но мужчина не замечал его. Сжав зубы до хруста, он метался по спальне, как запертый в клетку дикий зверь, бросал на кровать все, что могло пригодиться в пути.

   Ушла!

   Граф хватал из шкафа одежду, натягивал торопливо. Достал из тайника револьвер, заткнул за пояс и прицепил рядом ножны со шпагой.

   Тихий свист потревожил спящего в соседней комнате пса, доберман мгновенно поднял голову и тотчас же бросился к низкой двери, ожидая, пока хозяин отворит её.

   Он заскулил и поджал хвост, чувствуя волны ярости, исходящие от мужчины, и не понимая, в чем провинился перед обожаемым господином. Пёс расслышал тихие слова, со свистом вырывавшиеся сквозь сжатые губы:

   — Розалинда, найду!

   До реки я спустилась довольно быстро, ощупью пробираясь по осклизлым ступенькам. Тяжёлая сырость висела в воздухе и забивалась в ноздри, давила на мою голову, словно сжимая в невидимых тисках. Вокруг царили темнота и мёртвая тишина, но в этот раз я ничего не боялась. Чувства так притупились, что кроме плана, как выбраться наружу, более ни о чём не размышляла. Казалось, все эмоции сгорели в том огне, что прожёг меня до самого нутра, а сейчас пепел устлал все толстым слоем, и даже сердце билось едва-едва.

   Остановившись на берегу, я огляделась, выбирая направление. Неясный свет шёл из тоннеля, куда уходила вода, и можно было рассмотреть очертания камней и тёмную ленту реки. Я повернула против течения и пошла вдоль берега в сторону, обратную выходу. Река постепенно превратилась в небольшой ручей, который вскоре исчез под камнями. Здесь оказался тупик, но чуть выше начинался лаз, словно специально выдолбленный в скале. Туда я и полезла, карабкаясь по камням. С трудом протиснулась в узкий проход, больше похожий на мышиную нору. Легла на живот и поползла вперёд, отталкиваясь локтями и коленями, собирая с грязных стенок пыль и паутину.

   Не знаю, отчего была всецело уверена в том, что найду выход, ведь могла застрять и никогда не выбраться наружу. Я, вообще, с трудом вспоминаю те мгновения сейчас, словно меня подменили на абсолютно другого человека, который видел перед собой единственную цель и шёл к ней, как заведённая кукла. Только спустя время смогла оценить и понять, насколько тяжело далось то судьбоносное решение, перевернувшее всю мою жизнь, определившее её дальнейшее течение. Наверное, душа просто не выдержала свалившейся тяжести и онемела на время. Говорят, когда боль непомерно сильна, её перестаёшь чувствовать.

   Когда доползла до тупика в конце, увидела полоски света, пробивавшиеся по краям круглой крышки. Я толкнула её наружу, она слегка покачнулась, но не отворилась. Ухватившись за выступающий шип наподобие дверной ручки стала раскачивать крышку взад-вперёд. Если бы могла развернуться, упёрлась бы в неё ногами.

   Кажется, с меня сошло семь потов, пока удалось-таки вытолкнуть заевшую дверцу, и я выползла наружу и скатилась в заснеженные кусты. Потёрла лицо холодным снегом, пытаясь немного прийти в себя, оглянулась на отверстие в скале и поднялась на ноги, чтобы снова закрыть его. Крышка встала на место так, будто слилась с поверхностью серого камня. В другое время я бы рассмотрела внимательнее, что за странная краска покрывала дверцу тайного лаза, больше всего она походила на наклеенные друг на друга тонкие пласты скальной породы. Однако любопытство исчезло вслед за остальными чувствами, осталось лишь понимание, что следует торопиться. Хотя вокруг все ещё царила ночь, я опасалась, что Алекс уже устал меня ждать и уехал.

   Отряхнувшись от налипших снежинок, побрела вдоль скалы в сторону ворот. Обледеневшие кусты прогибались под моим напором, а снег набивался в туфли. Холода я не ощущала, скорее наоборот, очень много усилий уходило на то, чтобы пробиться сквозь заросли. Выйдя у основания холма, обнаружила ворота неподалёку. Я очутилась по ту их сторону, как раз снаружи, а чуть поодаль от запертых металлических створок неподвижно замер одинокий всадник. Он смотрел на замок на вершине холма и терпеливо ждал.

   — Алекс, — вместо крика вышел шёпот, который баронет попросту не услышал. — Александр, — позвала громче.

   Юноша заозирался и наконец увидел выбирающуюся из кустов меня. Он быстро направил лошадь вперёд. Подъехав, спрыгнул на землю и принялся отряхивать мою одежду и вытаскивать из-за пазухи снег.

   — Лина, наконец-то! Я боялся, ты не придёшь.

   — Мне было очень нелегко уйти.

   — Ты решила бежать в мужской одежде?

   — Я позаимствовала её у графа, так... удобней будет в седле.

   Алекс выпрямился и окинул меня внимательным взглядом.

   — Стянула у него одежду? Правильно сделала! И удобнее, и теплее. Давай теперь поторопимся, впереди долгий путь.

   Баронет подсадил меня на лошадь, запрыгнул следом и тронул поводья.

   — Сперва доедем до гостиницы, я приготовил для нас сменную одежду, нарядимся простолюдинами. История такая: я бедный подмастерье, а ты моя жена, и мы едем к родственникам в Шотландию.

   — Бедняки редко путешествуют верхом.

   — Ты права. Тогда прикинусь зажиточным торговцем. Что скажешь?

   Я согласно кивнула, закрыла глаза и прижалась покрепче к груди Александра. Баронет обнял за талию и пришпорил лошадь. Мы поскакали прочь от замка, и он становился все дальше, пока ворота не скрылись за поворотом дороги. В груди внезапно сдавило сильнее, сложно было вдохнуть, даже голова закружилась. Я постаралась выровнять дыхание, чтобы ненароком не упасть, вдруг лишившись сознания, а лошадь резво скакала вперёд к первой цели нашего путешествия.

   — Немного осталось, потерпи, — уговаривал Алекс, растирая мои плечи и руки. — Ты совсем замёрзла. Если закопаться в сено будет теплее.

   — Меня от испуга знобит. Боялась, разбойники нас настигнут.

   — Повезло, что вовремя приметили их за кустами и успели уйти в сторону.

   Я поёжилась, обняла себя за плечи, вспомнив, как мы мчались с Алексом через лес, уходя от грабителей. Очевидно, они вконец оголодали, раз караулили путников на дороге, невзирая на холод. Только нам с Александром не очень хотелось становиться их добычей.

   — Вот в этом минус нашей выдумки, Лина. Может, представляйся я бедняком, да тем же деревенским кузнецом, например, и хозяин постоялого двора не навёл бы на наш след эти ворюг.

   — Алекс, ты не похож на кузнеца. Взгляни на свои руки.

   Баронет опустил взгляд вниз, повернул ладони, рассматривая гладкую без мозолей кожу.

   — И говоришь ты слишком правильно.

   — Я стараюсь менять речь, иногда забываюсь, правда.

   Баронет устроился рядом, поглубже зарываясь в сено.

   — Ты дрожишь, — он протянул руку и привлёк меня к себе за плечо, укрыл поверх своим плащом.

   — Мы не замёрзнем здесь ночью?

   В стенах старого покосившегося сарая были громадные щели.

   — Зароемся в сено, я буду греть тебя. Отдохнём всего несколько часов и тронемся в путь пораньше, завтра уже пересечём границу с Шотландией.

   — Неподалёку отсюда есть гостиница.

   — После случая с разбойниками, не очень-то полагаюсь на честность хозяев.

   Я уложила голову на грудь баронета и глубоко вздохнула. Наше путешествие оказалось намного сложнее, чем я предполагала. Мы с Алексом напоминали двух детей, впервые преступивших порог отчего дома, открывшего за его дверями огромный полный опасностей мир. Баронету приходилось ещё тяжелее, поскольку он мирился со всеми неудобствами, стараясь обеспечить мне хотя бы минимум комфорта. Если мы останавливались на постоялом дворе, он всегда уступал кровать, а сам ложился спать на жёстком полу.

   — Я испугался за тебя, — Алекс опустил голову, прижался лицом к моим волосам, согревая макушку своим дыханием, — страшно было представить, что не смогу выстоять против них и защитить тебя.

   — Ты все правильно сделал.

   Баронет прижал сильнее, я почувствовала, как его губы касаются спутавшихся прядей. Дыхание его становилось все тяжелее, руки сжались крепче, привлекая меня теснее к его телу.

   В первый раз за все это время, мы находились так близко, и Алекс впервые прикасался ко мне не в обычном защитном жесте, а иначе, со страстью, с желанием. Его пальцы сжались на моих плечах, он развернул меня, навис сверху, глядя в глаза с таким ищущим ненасытным выражением, что на миг стало не по себе. Это был мой Алекс, которого я знала всю жизнь, и в то же время другой незнакомый мужчина.

   — Лина, — холодные пальцы гладили мои щёки, он склонился к моим губам и поцеловал. Страстно, лихорадочно, как оголодавший путник набрасывается на свежий хлеб. Я даже вдохнуть не могла, его губы были повсюду, слишком требовательные, слишком влажные и жадные. Меня погрузили с головой в трясину чужой страстной тоски, из которой захотелось немедленно вырваться.

   Прикосновения Джаральда пробуждали ответное желание, ласки Алекса подавляли, вызывали протест. Баронет стремился захватить всю меня своими поцелуями, граф всегда чутко реагировал на малейший отклик. Он умел ослабить напор, если чувствовал даже слабое сопротивление, и, напротив, действовал решительно, когда хотелось большего. Джаральд как будто сливался с твоим телом, ощущал его, как часть себя, интуитивно выбирая самые чувствительные места и те ласки, которые разжигали в сердце пламя. Алекс не слышал моих желаний, он пытался утолить свой голод. Не думала раньше, что разница между мужскими прикосновениями может быть столь велика.

   Я выставила ладони, упёрла их в грудь баронета, пытаясь оттолкнуть от себя, но он по-прежнему не замечал моего протеста. Я стала изворачиваться, а Александр крепче сжал плечи и теперь целовал уже шею, руки, нетерпеливо спуская ниже шерстяное крестьянское платье, растягивая крепкую шнуровку корсажа.

   — Алекс, — полузадушенным шёпотом прохрипела я, пытаясь подтянуть к животу колени, чтобы скинуть с себя настойчивого баронета. Он на секунду приподнял голову, а я размахнулась и ударила его по щеке. Взгляд юноши с трудом сфокусировался на моём лице, ноздри трепетали, когда баронет шумно и жадно заглатывал воздух.

   — Лина, я до безумия хочу тебя!

   — Не сейчас. Нет, Алекс! Мы ещё не женаты!

   — Какое это имеет значение? Завтра нас обвенчают.

   — Алекс, пожалуйста, я не готова.

   — Лина...

   — Пожалуйста, Алекс, не поступай так со мной.

   Вместо слёз в голосе прозвучала злость, злость на него, себя и овладевшего всеми помыслами графа.

   Александр очень медленно разжал руки, выпуская меня. На оголившихся участках кожи, на груди и плечах, виднелись синеватые следы от его губ и пальцев. Я изумлённо глядела на эти отметины того, что баронет практически полностью утратил разум.

   — Прости, — он пораженно смотрел мне в глаза, будто не верил тому, что с ним сейчас произошло, — прости меня, Лина. Я не хотел причинить тебе боль, не желал навредить. Я не думал, что ты будешь против, ведь ты уже...

   Он резко замолчал, потом тихо добавил:

   — Прости, я совсем ни о чём не думал, потерял голову.

   Александр выглядел таким несчастным сейчас, настоящий взъерошенный и обиженный мальчишка, растерявшийся от слишком сильного помутившего его разум желания. Такой родной и близкий друг, мучимый и раздираемый на части собственными неподконтрольными ему чувствами.

   — Лина, — он закусил губу, протянул ладонь и погладил меня по щеке, — я схожу с ума из-за тебя, я так долго ждал этого момента, когда смогу обнять и поцеловать... прости.

   Он оперся ладонями по обе стороны от моей головы, склонился и прислонился лбом к моему лбу. Закрыл глаза, а я тихонько провела пальцами по его волосам.

   — Я буду держать себя в руках, — прошептал баронет. Светлые ресницы приподнялись, открывая знакомые серо-зелёные глаза, в которые вернулось прежнее выражение. В них теперь светились нежность и забота. Исчез огонь безумного желания, так испугавший меня несколько минут назад, — моя милая Лина.

   Он приблизил свои губы к моим, совсем робко, просительно, оставив миллиметр между ними, замерев в ожидании. И я чуть выше подняла голову и поцеловала его легко и бережно, пытаясь успокоить. Стало так жаль моего благородного рыцаря, славного друга, который всегда пытался прийти на помощь, который не заслужил того, чтобы в жёны ему досталась женщина, подобная мне.

   Баронет откликнулся на этот поцелуй, но теперь был очень осторожен. Я вдруг ощутила себя взрослой и опытной женщиной, утешающей обиженного ребёнка. И в этот момент пришло осознание, что не могу выйти замуж за Александра. Пожелав прервать наш поцелуй, я хотела отстраниться, как вдруг баронет навалился на меня, погребя под своей тяжестью, слишком большой и неожиданно неподвижный. Ни двинуться, ни вдохнуть, пока его тело не перестало давить сверху, а само собой съехало в сторону и растянулось на полу.

   Я подняла взгляд вверх и пронзительно завизжала. Крик оборвался почти в тот же миг, потому что Джаральд быстро зажал ладонью мой рот.

   — Привет, родная. Баронет развлёк тебя в моё отсутствие, не успела заскучать?

   Я промычала что-то в ответ, пытаясь извернуться и отползти подальше, так сильно напугало выражение его лица. Граф не отпустил, прижал второй ладонью к стогу, рассматривая мои взъерошенные волосы с застрявшими в них соломинками, синяки на руках, распахнувшийся плащ и полураспущенную шнуровку на груди.

   — Решила перейти в разряд шлюх, родная? Платишь своим телом за оказанные услуги?

   Лучше бы он с размаху всадил мне нож в сердце. Я схватилась ладонями за его руку в попытке сбросить с себя, а когда не получилось, замолотила кулаками в его грудь, стараясь оттолкнуть.

   Джаральд перестал зажимать мой рот и немного отстранился, я тотчас воспользовалась этим, чтобы взглянуть на Алекса.

   — Ты убил его?

   — Оглушил.

   Он говорил спокойно, хладнокровно, но с таким выражением в глазах, которое напомнило мне мясника, невозмутимо разделывающего только что освежёванную тушу. На лицо было страшно смотреть, оно напоминало восковую маску, слишком неживое для обычного человека.

   — И как дорого стоит услуга по твоему спасению? Один раз довольно или расщедришься на всю ночь?

   Я нервно дёрнулась, вжимаясь спиной в колючее сено. Вспомнила вдруг, как граф пришёл тогда в мою комнату после навета Катрин, как зол он был, а сейчас... сейчас удивительно спокоен. И мне было страшнее и больнее, потому что тогда я видела и понимала его эмоции, а теперь не знала, что он задумал.

   — Разве не ты научил меня платить? — резко бросила ему в лицо, пытаясь разглядеть хотя бы отголоски эмоций, — и с тобой я расплатилась сполна!

   Видела, как сузились его глаза, как он потянулся вдруг к поясу, отцепил и бросил на пол ножны. С тревогой проследила, как он положил у своих ног револьвер.

   — Знаешь, как трахают шлюх?

   — Что?

   — Ты ведь не понимаешь разницы, хотя... — он медленно обвёл пальцем самый большой синяк, отчего я снова дёрнулась, — кажется, баронет успел кое-что показать.

   — Отпусти! — я отдёрнула руку, отползая повыше, а Джаральд поймал за запястья и резко стянул меня вниз.

   — На мой взгляд, так было бы слишком просто.

   Не успела понять, что он хотел этим сказать, как граф вдруг накинул мне на голову капюшон моего же плаща, закрывая глаза, и стянул завязки, чтобы не смогла его сбросить. Я вмиг ослепла, дыхание перехватило, руки беспорядочно заметались в воздухе в поисках опоры.

   Он толкнул меня на сено и сжал ладонью запястья. Я ощутила, первое лёгкое прикосновение губ к болезненному местечку на ключице, где, очевидно, тоже остался синяк. Он обвёл его языком по кругу, а я ахнула, не ожидая, что ощущения окажутся настолько сильными. Думала, граф сейчас набросится на меня, чтобы болью отомстить за все, а он был нежен. Я не видела ничего, могла только чувствовать, чувствовать острее, чем обычно, и даже вырываться перестала, ошарашенная его неожиданными действиями. И снова вместо крови яд побежал по жилам, медленно-медленно проникая в сознание.

   Я читала однажды книгу о курильщиках опиума, о том, как люди успевают за короткое время пристраститься к наркотику, слышала рассказы об опиумной норе в Ист-Энде, но никогда не понимала, как можно одурманивать свой мозг до состояния полной невменяемости. Тогда не понимала, а теперь ощутила себя настоящей морфинисткой, получившей дозу желанной отравы.

   — Ааах! — выгнулась под его умелыми губами, под пьянящей горячностью рта, темнота вокруг вдруг перестала казаться страшной, но мягкой, затягивающей во влекущую глубину. И рука его присоединилась к ласкающим губам, так неназойливо, почти незаметно стягивая вниз тёплые чулки, панталоны, задирая выше юбку.

   Его ладонь прижалась между моих бёдер, накрывая и ласково массируя самую чувствительную точку, нежно, даже бережно. Я снова ахнула и резко сжала ноги, когда вдруг ощутила, как граф осторожно и мягко ввёл внутрь указательный палец. Такое прикосновение оказалось полной неожиданностью, я даже не поняла сперва, зачем он это сделал, пока Джаральд не стал совершать странные движения — немного надавливал на внутреннюю стенку, а его палец словно легонько вибрировал во мне.

   Ощущения... если бы я только могла описать свои ощущения. Испарина выступила на спине, каждая мышца мелко дрожала, каждая связка натянулась до предела, диафрагма прилипла к спине, сужая грудную клетку до самых крошечных размеров, из-за чего я почти не дышала. Удивительные, непривычные ощущения мешались со все нарастающим возбуждением. А Джаральд вдруг откинул капюшон с моих глаз и выпустил ладони, чтобы ухватить за подбородок и следить за тем, как меняется выражение моего лица, когда я беспомощно выгибаюсь и хватаю ртом воздух. Он наблюдал с мрачным удовлетворением, как судороги пробегают по моему телу, раз за разом, пока сильнейший спазм скручивал и отпускал мои мышцы.

   Это ужасно, ужасно так зависеть от человека. Страшно сознавать насколько сильное влияние он на тебя имеет, как умело играет с твоим телом, настолько искусно, что все мысли и опасения просто испаряются из головы. То, что окружало тебя пропадает, остаётся лишь он, моя зависимость, наваждение, болезнь и кара. Только он и его прикосновения.

   И в тот момент, когда я находилась на самом пике, когда готова была сорваться со страшной высоты, граф перевернул меня на живот, поднял на колени и быстро вошёл сзади, грубо вторгаясь в узкую пульсирующую глубину. Его ладони накрыли освобождённую от плена одежды грудь, а я всхлипнула, забилась как птица в силке, вздрагивая от резких движений, не в силах ни стонами, ни жестами передать ощущений, которые получало сейчас моё тело.

   Удовольствие — какое вялое, бесцветное и слишком пресное слово, оно не в состоянии описать того, что Джаральд заставлял меня испытывать. Что он делал со мной, как это делал и зачем, стало глубоко безразлично.

   — Ах! — запрокинула голову, когда он схватил меня за волосы и заставил прогнуться ниже.

   — Нравится? — шепнул граф мне на ухо, но я была не в состоянии ответить.

   Его губы терзали тонкую кожу, а член орудовал внутри, проникая на всю глубину. Джаральд пил мои стоны, вдавливая сильнее в колючий стог соломы, и в этих резких движениях проскальзывала особенная только ему свойственная утончённая нежность и чувственность, способность не доводить до самой крайней болезненной черты, за которой наслаждение сменяется агонией. Не знаю, как у него так получалось: не больно, но почти на грани, сладко, но унизительно, чересчур сильно, но в таком чувственном ритме, что невозможно было совладать с собой.

   Последние быстрые толчки, и я снова взлетела в бескрайнюю высь, раскрывая руки-крылья над губительной бездной. Он с громким рычанием обхватил меня за бедра, насаживая на свой орган, пока не излился горячим семенем внутрь, в этот раз не предприняв даже попытки отстраниться. Он ощутил мою ответную дрожь, привлёк ближе и прошептал на ухо:

   — Ты только моя шлюха, Рози, запомни.

   Выпустил, позволяя упасть на живот, отстранился и неторопливо поднялся. Пока я старалась совладать с дыханием, он невозмутимо оправил одежду и поднял шпагу. Я медленно возвращалась в реальность убогого сарая с лежащим на полу бессознательным баронетом, а граф уже подошёл к Алексу и толкнул его носком сапога. Едва успела подтянуть лиф и оправить юбку, как Джаральд достал из внутреннего кармана небольшую бутылочку, приложил к губам, а потом склонился к баронету и прыснул тому в лицо. Я почувствовала крепкий запах алкоголя, а Александр пошевелился.

   — Вставайте, благородный рыцарь, пора постоять за честь дамы, — издевательски промолвил Джаральд.

   Алекс снова зашевелился, приподнялся, повёл головой в стороны, увидел меня. Я опустила взгляд, не в силах вынести отразившегося в его глазах изумлённого неверия. Как же стыдно, Господи!

   — Лина, — тихий голос прозвучал звоном надтреснутого хрусталя.

   Я слышала, как он встал на ноги, издевательское хмыканье Джаральда и полное ярости обвинение Алекса:

   — Ты, подонок!

   Хотелось закрыть руками лицо и уши, но до слуха донёсся иной звук — звук вынимаемых из ножен шпаг.

   — Дуэль, баронет?

   — Я заколю тебя на месте, ублюдок!

   Я вскинула голову и застала двух противников уже напротив друг друга. Джаральд и Алекс сбросили плащи и тёплые сюртуки, оставшись в белых рубашках. Они заняли боевую стойку, подняли вверх левые руки и застыли, как фигуры на старой картинке. Хотелось попросить их: «Пожалуйста, остановитесь», но убеждать разъярённых мужчин было бесполезно.

   Лицо Александра разгорелось от ярости ярким румянцем, граф издевательски ухмылялся и поигрывал кончиком шпаги, но в глазах промелькнуло опасное выражение. Шпаги скрестились, а я вздрогнула от пронзительного звона холодной стали, способной одним точным ударом забрать чужую жизнь.

   Они встали в пару в смертельном завораживающем танце. Клинки сверкали, скрещивались, разлетались в стороны. Противники наступали и отпрыгивали назад. Скользящие лезвия описывали дугу, круг, восьмёрку, кололи воздух, прошивали насквозь напитавшееся моим страхом безмолвие старого сарая.

   Выпад, шаг назад и снова вперёд, мягкий переход, и шпаги опять скрещиваются, а я напряжённо слежу за блестящими остриями. Одно из них, прочертив изломанную линию, касается чужого предплечья, и вот уже белая рубашка пропитывается кровью, а граф отпрыгивает, уклоняясь от ответного удара Алекса. Баронет перекидывает шпагу в другую руку, не обращая внимания на рану, и бой продолжается.

   Моё дыхание становится все чаще и тяжелей, я вижу, как в этом танце постепенно сдаёт позиции более молодой и несдержанный противник. Он нападал столь яростно, что уже начинает выдыхаться, ему все сложнее уследить за манёврами соперника, который только вошёл в азарт, предчувствуя, что добыча все ближе и ближе к его когтистым лапам. Пантера, действительно пантера, тёмная, гибкая, опасная. Я подобралась, выпрямилась, как натянутая струна, со страхом следя за баронетом. Вот он оступился, и лишь в последний миг успел уклониться от звонкого острия и отразить следующий удар.

   — Может пора отступить, пока даю шанс?

   Граф играючи коснулся клинка Александра.

   — Ублюдок! — баронет со злостью выплюнул эти слова, но в ответ прозвучал лишь смех.

   — Герой здесь ты, а мне досталась роль злодея.

   — Оставь Розалинду в покое, не смей больше прикасаться к ней!

   Смех графа оборвался, лицо исказила ярость.

   — Она принадлежит мне, — процедил он сквозь зубы, а глаза разгорались огнём.

   — Ты её не получишь! — Алекс сделал выпад, и граф едва успел уйти. Баронет почувствовал себя более уверенно, он нащупал слабую точку и теперь стал испытывать выдержку Джаральда, пытаясь довести того до исступления, заставить забыться.

   — Я заберу Розалинду, мы поженимся и ты никогда её не увидишь!

   Граф парировал очередной удар, перешёл в наступление, нападая ожесточённо, быстро, почти молниеносно меняя направления ударов:

   — Мальчишка! Ты уверен, что готов сдохнуть прямо сейчас?

   — Алекс! — я вскрикнула, разгадав обманный манёвр, пытаясь предупредить, и баронет уклонился за мгновение до того, как шпага проколола воздух. Взгляд Джаральда обжёг, на секунду переключил на меня внимание пантеры, и Алекс воспользовался этим, ранив противника в бедро.

   Граф был в бешенстве. Эта злость проскальзывала в его прежде сдержанных движениях. Он перешёл в жёсткое наступление, действуя чётко, стремительно, выкладываясь по полной. Поединок перестал быть забавой, насмешкой над слишком дерзким мальчишкой. Наказание и унижение больше не входили в планы графа. Его сжатые губы, побелевшие скулы и напряжённая рука, лучше всяких слов предупреждали о неминуемой очень суровой расплате. Я знала, что он сильнее, понимала, баронету не выстоять. Джаральд теснил Александра все дальше и дальше, и в какой-то миг нанёс удар. Клинок проколол правое плечо соперника насквозь, и Алекс застонал, упал на колени, его шпага покатилась по полу, и на долю секунды мне показалось, что Джаральд сейчас добьёт противника.

   — Нет! Остановись!

   Не помню как, но лежавший у ног револьвер вдруг очутился в моей ладони. Я наставила его дрожащей рукой на графа, не зная, как ещё остановить неминуемое убийство, и умоляюще произнесла:

   — Не забирай его жизнь.

   Он медленно повернулся, посмотрел мне в глаза, и сердце заледенело в груди. Никогда еще на моей памяти не приходилось видеть подобной ярости, никогда лицо человека не сковывала маска такого безудержного гнева вперемешку с чем-то ещё.

   — Защищаешь его? Угрожаешь мне, мотылёк?

   Его голос прозвучал зловеще в опустившейся тишине, но в нём мне послышалась скрытая боль.

   — Позволь нам уйти. Отпусти меня, Джаральд.

   — Нет! — Его крик оглушил на миг, а в следующую секунду он бросился ко мне так неожиданно быстро, что рука дрогнула, и в конюшне прозвучал громкий выстрел.

   Джаральд споткнулся, будто напоролся на невидимую стену и медленно осел на землю. Долю мгновения не могла понять, что происходит, пока не заметила голубоватый дымок над дулом пистолета, а ноздри пощекотал запах пороха. Это я? Я выстрелила в моего Джаральда?

   Перевела неверящий взгляд на распростёршееся на полу тело. Соломенный настил медленно окрашивался кровью.

   — Джаральд, — револьвер выпал из руки, меня отчаянно замутило. Кровь! Мне казалось она повсюду, вытекает лужей из-под его живота и растекается по всему полу подобно реке, касается носков туфель. Я попятилась, споткнулась и упала на стог сена. Живот скрутило, к горлу подкатила тошнота, я согнулась пополам, и меня вывернуло наизнанку. Тело трясло как в конвульсиях, а ужасный металлический запах раздражал обоняние. Сквозь свой кашель расслышала голос Алекса.

   — Лина! Лина!

   Я уткнулась лицом в сено, пытаясь сделать вдох.

   — Лина, поднимайся, поднимайся немедленно, нужно бежать.

   Повернула голову на непослушной шее, посмотрела на баронета. Он был уже на ногах, только пошатывался и зажимал ладонью кровоточащую рану.

   — Я убила его. Это я, Алекс, я его убила.

   — Лина, нужно уходить, пока никто не пришёл.

   Я схватилась руками за живот, преодолевая резь и боль, поднялась и шагнула вниз, ступая по кровавому полу, дошла до графа и опустилась на колени. Склонилась ниже, прижалась лицом к его волосам.

   — Лина, да что же ты медлишь? Тебя повесят!

   Я совсем не понимала, о чём он говорит, гладила каштановые кудри, шептала бессвязно. Я уже не жила, не жила с того момента, как осознала, что нажала на курок.

   А потом Алекс попросту оттолкнул меня в сторону, с такой силой, что я растянулась на полу, а подняв голову, увидела Джима. Он склонился над Джаральдом, схватил того за плечо.

   — Хозяин! Ваша светлость!

   Он стал переворачивать Джаральда на спину, а я прижала руки к глазам, не желая видеть это лицо мёртвым.

   — Хозяин!

   Чуть растопырила пальцы, оставляя маленькие щели, сквозь них можно было разглядеть неясные очертания, но без страшных деталей. Джим склонился к груди графа и резко отпрянул.

   — Ещё дышит. Ему нужен врач!

   Моё омертвевшее сердце стукнуло в груди. Я ползком добралась до Джаральда, путаясь в ставшей слишком неудобной и длинной юбке. Камердинер встал на колени и пытался взвалить графа себе на плечи.

   — Джим, Джим, я помогу, я возьму его за ноги. Тут гостиница недалеко.

   — Лина! Остановись! Тебя бросят за решётку, ты понимаешь? Пойдёшь с ним и погибнешь окончательно. Спаси себя!

   — Алекс, я хочу, чтобы спасли его! — умолкла на секунду, глядя в искажённое отчаянием лицо друга. — Едем с нами, тебе нужен доктор.

   — Я могу о себе позаботиться, а с этим ублюдком никуда не поеду и пальцем не пошевелю ради его спасения.

   Я промолчала, склонилась ниже и взяла Джаральда за ноги, а Джим поволок неподъемное тело к выходу, согнувшись под его тяжестью.

   — Господи, что же творится? Совсем на разбойников управы нет! — хозяйка гостиницы причитала во весь голос, пока её муж с камердинером укладывали графа на узкую кровать.

   — Мы за доктором уже послали, — говорил меж тем хозяин, обращаясь ко мне. Я застыла в углу комнаты, не отрывая взгляда от окровавленного тела. Буквально физически ощущала, как время медленно отсчитывает минуты и по капельке забирает у Джаральда драгоценные крупицы жизни. Смотрела и чувствовала, как меня будто распиливают на кусочки тупыми ножами. Он лежал неподвижно, бледный, словно восковое изваяние.

   И вдруг его рука дрогнула, а я дёрнулась и хотела рвануться вперёд, но Джим опередил. Камердинер опустился на колени, склоняясь ниже, к самому лицу графа, и бледные губы зашевелились и что-то зашептали слуге. Камердинер выпрямился и произнёс дрогнувшим голосом:

   — Он требует священника. Позовите!

   Я снова вжалась в свой угол, побледнев настолько, что практически слилась со стеной.

   Никогда ещё время не тянулось так долго. Сейчас бы впасть в то спасительное отупение, когда мозг немеет, когда ничего не ощущаешь, не соображаешь и не прокручиваешь раз за разом в голове страшный момент выстрела.

   Священник прибыл спустя целую вечность. Врач уже дежурил за дверью, но по приказу графа его не впускали прежде святого отца. Всех попросили удалиться, едва священник вошёл в комнату. Я тоже сделала шаг к выходу, но Джим остановил.

   — Он не хочет, чтобы вы уходили.

   Камердинер вышел последним и затворил дверь. Теперь нас осталось только трое. Святой отец опустился на колени возле кровати, взял в руки чётки и склонил голову, приготовившись выслушать исповедь умирающего.

   Джаральд говорил тяжело, задыхаясь, делая паузы между словами.

   — Святой отец... повенчайте нас с этой женщиной, я совратил её и перед смертью желаю... искупить грех. Может быть... она носит моего ребёнка.

   Я вдруг задрожала от нахлынувших эмоций. Боль вкручивалась в сердце кривым штопором. Он желает жениться на мне после того, как я выстрелила. Не могу, не могу принять эту жертву. Как жить его вдовой, в его замке, после смерти Джаральда?

   — Дитя, дайте вашу руку, — священник протягивал ладонь, а я замотала головой. Слезы текли по лицу, пробивая себе путь на свободу сквозь щит тоски и боли. — Я не заслужила, это я... все я...

   — Дитя, если вы носите под сердцем ребёнка, то после рождения ему придётся платить за ваши грехи. Исполним последнюю волю этого мужчины и дадим ему уйти со спокойной совестью.

   Протянула дрожащие пальцы, и священник соединил наши ладони. Он повысил голос и позвал Джима, который тотчас же вбежал в комнату.

   — Приведите хозяина с женой, пусть засвидетельствуют законность брака.

   Короткий обряд в присутствии троих свидетелей, и я стала графиней Рокон. Холодные пальцы Джаральда касались моей руки, а я все плакала и плакала, не переставая, с трудом выталкивая слова клятвы из сжавшегося горла. Если жить, то только чтобы произвести на свет ребёнка Джаральда, а потом уйду следом за любимым мужчиной, я не смогу существовать без него.

   Священник завершил обряд, поднялся и перекрестил нас обоих.

   Только когда святой отец удалился из комнаты, внутрь впустили врача. Джим снова выдворил посторонних наблюдателей, а доктор приступил к осмотру. Камердинер помогал снимать окровавленную одежду, а я осталась стоять на коленях возле постели, не поднимая головы.

   — Большая потеря крови, — говорил меж тем доктор, — отсюда временная потеря сознания и сильная слабость, также возможны головокружения. — Джим передавал врачу инструменты, и я слышала, как от боли скрипит зубами граф, пока доктор очищает и обрабатывает его раны.

   — Два ранения, в бедро и в колено. Повреждения от шпаги не слишком серьёзны, а вот пуля задела сухожилия, рана заживёт, но он останется хромым.

   — Раны не смертельны, доктор? — спросил Джим.

   — Нет. Но его светлости нужен хороший уход, чтобы они не воспалились.

   До меня даже не сразу дошёл смысл слов. Не смертельны? Джаральд будет жить? Будет?

   Джим помог Джаральду сесть в карету, бережно устроил его ногу на подушках и укрыл пледом.

   — Я сяду снаружи хозяин, рядом с кучером. Насчёт показаний полиции я позаботился, все думают, что напали разбойники.

   Граф кивнул, откинулся на спинку сиденья и взглянул на меня. Я куталась в тёплый плащ в своём уголке и все ещё переживала совершенно ошеломительную новость — Джаральд не умрёт. Хотелось прикоснуться к нему, чтобы удостовериться в этом, хотелось прижаться и почувствовать тепло его тела, но холодный взгляд и стоны несмолкающей совести не позволяли мне даже сделать попытку.

   — Как ты? — я все же решилась начать разговор, когда карета тронулась в путь.

   — Что тебя интересует?

   — Как раны? Тебе очень больно? А голова? Не кружится?

   Он не ответил. Перевёл взгляд в окно, смотрел на заснеженные деревья, проплывающие с той стороны заиндевевшего стекла. Когда экипаж подбрасывало на кочках, я видела, что Джаральд едва заметно морщится. Хотелось помочь ему, хоть как-то облегчить боль, но я была не в силах.

   Вздохнула еле слышно, глядя на его застывший профиль.

   — Джаральд...

   Он снова повернулся ко мне.

   — Я вас слушаю, графиня.

   — Я не хотела, Джаральд...

   — Чего не хотела? Отдаваться одному мужчине и сбегать с другим? Или обманывать двоих одновременно?

   — Нет. Я не хотела ранить тебя, думала, ты убьешь и… пыталась остановить...

   — У тебя получилось. Впрочем, всё удалось на славу.

   О чём он сейчас говорит? В чём именно обвиняет? Как же хотелось объяснить ему все, а мысли путались, терялась нить разговора. Слишком сильно давили эмоции: моё раскаяние вперемешку с отчаянием, его боль и гнев, напитавшие пространство закрытой кареты, просочившиеся во все уголки. Поверит ли? Услышит ли меня?

   — Я придумал себе настоящую женщину, Розалинда, и готов был на все ради неё. Хотел подарить рай на земле, но рай тебе не нужен, я прав? Могу предложить ад, милая, в обмен на твою ложь.

   — Джаральд, я не лгала в ту ночь и ушла лишь потому, что не верила...

   — Не верила ужасному убийце? Бедняжка, Рози. А он ведь поймал тебя, буквально вырвал из объятий благородного баронета и теперь везёт в своё логово. Придётся до конца дней дрожать от страха, как бы этот жестокий человек не придушил тебя посреди ночи.

   — Джаральд, не надо, прошу. Я не была с Алексом.

   — Правда? Тогда извини, Рози. Наверное, вы на том сеновале читали стихи, а я грубо прервал.

   — Джаральд, я лишь хотела спастись от участи, худшей чем смерть. Стремилась к обычной жизни, желала обрести семью, сберечь хотя бы остатки гордости.

   — Ты все это получила. «Графиня Рокон», как гордо звучит. К твоим услугам муж и сотня слуг в родовом замке. Или следует предложить что-нибудь ещё? В благодарность за то, что не застрелила.

   — Джаральд...

   В груди болело невыносимо, словно на ней отпечатали сотни тысяч клейм.

   — Джаральд, послушай же, я не осознавала, что могу причинить вред, и я не желала этого. Я лучше бы сама получила ту пулю! Я пыталась только привлечь твоё внимание, заставить одуматься, — дыхание перехватило и я закончила еле слышно, — не желала стрелять, не хотела убивать тебя.

   Думала, он не ответит, а он задумчиво повторил мои слова, так странно округляя и растягивая гласные, — не-е хотела-а, — помолчал мгновение и тихо добавил, — но убила.

 

ГЛАВА 18. Светское общество

   Карета въехала через ворота и медленно покатилась по склону холма, когда Джаральд вдруг приказал остановиться. Он достал из кармана ключи и протянул мне:

   — Западная башня, Розалинда.

   — Что? — я не сразу поняла, чего он хочет. Задремала перед самым приездом и сейчас в растерянности тёрла глаза.

   — Ну если желаешь войти в общий зал вместе со мной... — он откинулся на спинку сиденья и хотел спрятать ключ обратно.

   — Постой. Я склонилась вперёд, ухватила его за руку и забрала тяжёлую отмычку.

   — Действительно, зачем шокировать гостей, — он ухмыльнулся.

   Закутавшись поплотнее в плащ, я вышла из кареты, а экипаж покатил дальше к главному крыльцу.

   На землю уже опустились сумерки, а гости в замке, наверное, ожидали возвращения хозяина. Войдя внутрь через старую дверь, я могла бы сразу направиться в свою комнату, но сперва решила взглянуть, как Джаральд объяснит свой отъезд.

   Я промчалась по коридору быстрее ветра, выбежала в боковое ответвление, миновав хозяйский кабинет, и остановилась у входа в общий зал, прижавшись к стене и затаившись.

   — Граф! — охи и ахи раздавались отовсюду, — это так ужасно!

   — Вы пострадали, Джаральд!

   — Сколько несчастий за такое короткое время.

   — Ах судьба несправедлива к вам.

   — Это все злой рок!

   — Прошу вас, прошу, милые леди, спокойнее.

   Кто-то из мужчин пытался вмешаться в воцарившуюся неразбериху, а граф стоял совершенно невозмутимый, поддерживаемый своим камердинером, и ждал, пока стихнут возгласы. Ему следовало позволить внести себя в замок на носилках, чтобы не тревожить больную ногу, но Джаральд не признавал слабости и даже виду не показывал, несмотря на то, что выглядел сейчас намного бледнее обычного.

   — Вынужден заметить, — заговорил он наконец, — что поездка оказалась крайне неудачной. Кто же знал, что попытка решить неожиданно возникшие дела окончится для меня столь бесславно.

   — Что вы, что вы граф!

   — Ведь вы живы, это главное!

   — Вы уничтожили всех разбойников?

   — А мы диву давались, отчего вы вдруг исчезли.

   — Управляющий сообщил, что вас вызвали по обстоятельствам, не терпящим отлагательства.

   — Вам следовало послать кого-то другого.

   — Без вас в замке было совсем пусто.

   Самое интересное, про меня никто не задал ни единого вопроса. И это лишь уверило в том, что моего отсутствия гости попросту не заметили. Скорее всего, его объяснили обычным недомоганием. Теперь я поняла, отчего Джаральд сразу же отдал мне ключ от другого входа.

   Оттолкнувшись от стены, пошла в обратную сторону, а вслед доносилось:

   — Вам нужен уход.

   — Немедленно отправляйтесь в постель.

   — Необходимо беречь себя, граф.

   Я на цыпочках прокралась по коридору и постучала в дверь графских покоев. Мне отворил Джим.

   — Графиня, — слуга склонил голову и отступил, впуская меня в гостиную.

   Я кивнула в ответ, подметив про себя, как холодно прозвучало приветствие. После происшествия в сарае Джим так старательно изображал при мне равнодушие, что даже слепому было понятно, как сильно он злится всякий раз при нашей встрече.

   Я отвела руку за спину, пряча подарок.

   — Граф спит?

   — Нет. Читать изволят.

   Камердинер отступил, пропуская меня к дверям спальни. Я прошла внутрь и застала супруга на кровати. Ноги его были укрыты покрывалом, в воздухе пахло лекарствами. Джаральд опустил газету, откинулся на подушки и устремил на меня невозмутимый взгляд, ожидая, пока заговорю.

   Он вообще был сама невозмутимость при наших редких встречах. Почему редких? Потому что виделись мы, только когда я приходила проведать его. Большую часть дня граф проводил в постели, хотя неизменно в одно и то же время спускался вниз, чтобы исполнить обязанности хозяина. При строжайшем запрете доктора, Джаральд сходил в столовую, чётко следуя графику, а ужин подавался в одно и то же время вне зависимости от состояния графа.

   А он мучился от болей, я знала. Он плохо спал, я видела это по синякам под его глазами, по заострившимся чертам и бледности лица. При этом он с каким-то упорным упрямством отказывался следовать постельному режиму.

   Я постоянно наблюдала за ним и так безумно хотела облегчить его страдания. Для всех мы по-прежнему были отчимом и падчерицей, поэтому я обычно занимала место где-нибудь в углу залы рядом со своей пожилой компаньонкой и смотрела, как он сидит у камина, окружённый очаровательными щебечущими гостьями, пытающимися вовсю развлечь несчастного больного. Просто король в своём небольшом королевстве. Впрочем, он совершенно не пользовался своим состоянием для каких-то целей, я бы даже сказала, наоборот, делал вид, что ничего особенного с ним не произошло, и он здоров и полон сил как прежде. Джейн постоянно доносила сплетни, как то одна, то другая из светских «альтруисток» пытались предложить себя на роль сиделки.

   Между нами Джаральд воздвиг такую непробиваемую стену, что каждая попытка вызвать его на разговор оканчивались неудачей. Он ловко или же резко прерывал меня всякий раз, как только я касалась запретной темы. Наедине он всегда был сдержан, равнодушен или насмешлив. Отравленная гневом и разочарованием душа была закрыта для меня.

   Отчётливо понимала, что пока граф прикован к постели, то так и будет отгораживаться и мучить своим сарказмом, но наказание всё равно настигнет, когда он встанет на ноги. Я страшилась этого дня и ждала, ждала в слабой надежде, что это наконец спровоцирует взрыв эмоций, когда чувства выплеснутся наружу. Ведь произнёс же он те слова в карете, ведь открыл то, что было невидимым для меня, приподнял завесу над своими чувствами. И это дарило надежду, что наступит день, когда он простит меня, и я готова была ждать хоть целую вечность.

   — Ты снова рисуешь? — начала разговор, заметив возле окна мольберт.

   — Убиваю время.

   — Можно взглянуть?

   — Не стоит.

   Безукоризненно-вежливый ответ от холодного незнакомца, который не впускал меня более в свой мир. Что он теперь изображал на своих рисунках? Может, ему позировали те дамы, которые так стремились помочь графу скоротать время и развлечь его всеми возможными способами?

   — Хозяин, — Джим остановился за моей спиной, — нужно сменить повязки.

   — Позже сменишь.

   — Я могла бы помочь, — сказала, подходя ближе.

   — Должность сиделки уже занята, Джим отдаст её только с боем.

   В его голосе прозвучала насмешка, а я слегка покраснела.

   — Я принесла подарок. Слышала, как врач говорил, что вскоре тебе можно будет встать с постели.

   На самом деле, я сама расспрашивала врача о состоянии здоровья Джаральда, и думаю, не я одна. Когда обратилась к доктору с этим вопросом, несчастный лекарь едва не закатил глаза к потолку, но хорошие манеры возобладали над недовольством. Доктор вкратце изложил ситуацию, что граф идёт на поправку, и поправлялся бы намного быстрее, не вставай он на ноги и соблюдай постельный режим.

   — Подарок? — Джаральд приподнял одну бровь, а я вытащила из-за спины принесённую вещицу, положила её на кровать и развернула шуршащую бумагу. Я купила для него трость. Её изготовили на заказ по придуманному мной эскизу. Черная, лакированная, с серебряным набалдашником в виде застывшей в прыжке пантеры, она больше напоминала элегантный красивый аксессуар для истинного джентльмена, однако на деле была очень прочной.

   Граф рассматривал подарок также равнодушно, как до этого разговаривал со мной.

   — Драгоценная супруга, — он взял мою ладонь. От прикосновения его губ тепло пробежало по телу, превращаясь в дрожь нетерпения, — ты так заботлива и излишне внимательна ко мне. Джим!

   Камердинер тут же подошёл.

   — Отведи достойное место подарку графини.

   Слуга поклонился, подхватил трость и отнёс её в угол, где я только сейчас заметила целый ряд прислонённых к стене тростей всех видов и размеров. Настоящая выставка! Еле сдержалась, чтобы не закусить от досады губу.

   — Я стану менять их каждый день, а то так сложно выбрать одну. Твою, родная, буду носить в особенные дни, например, по праздникам, — Джаральд закончил тираду и снова откинулся на подушки, разворачивая газету.

   В душе начинала клокотать злость, настоящая, безудержная, требующая выхода. Как все эти женщины смеют дарить ему подарки? И он их принимает!

   Сделала шаг, второй, а потом подбежала к стене, сгребла все палки в охапку, оставив только свою, и высыпала в камин. Высыпала и застыла рядом, шокированная собственными действиями.

   На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина, а потом раздался холодный голос графа:

   — Какой порывистый поступок, милая. Ты уничтожила подарки, которые люди сделали от чистого сердца. В частности, вон та дорогая трость из красного дерева, что сейчас красиво полыхает, была поднесена виконтессой Вильямс тайком от её не слишком богатого супруга. Боюсь представить, что теперь эти несчастные будут недоедать из-за непомерных трат очаровательной леди.

   — Хотела облегчить тебе выбор, — голос подрагивал, но я постаралась ответить равнодушно, ему в тон. Господи, как я могла такое сотворить?

   Застыла, ожидая услышать приказ высечь меня сию же минуту за неслыханную дерзость, а потом заметила усмешку на его губах.

   — Джим, пусть слуги держат подальше от графини Рокон все, чем можно разжечь огонь. Как бы она не сожгла моих гостей.

   Краска бросилась в лицо. Мне хотелось и плакать, и безудержно хохотать, но ещё больше желала стереть эту издевательскую усмешку с его губ и лучше всего своими поцелуями.

   — Я принесу виконтессе извинения.

   — Вот как? Неужели готова всем рассказать?

   Я прикусила губу. Готова я не была. Джаральду было плевать на скандал и на все высшее общество вместе взятое, а я очень прочно увязла в устоях, запретах и правилах, внушаемых с детства, вбиваемых в меня плетками наряду с иными суровыми наказаниями. Жениться на другой в период траура и столь короткое время спустя. Это немыслимо. Если бы подобное произошло не со мной, я была бы шокирована.

   Джаральд хмыкнул и вновь уткнулся в свою газету, полностью игнорируя моё присутствие и даже тот факт, что трости продолжали полыхать в камине, только велел Джиму открыть окно. Камердинер бросил на меня осуждающий взгляд и поспешил исполнить приказ, а мне ничего не оставалось, как уйти.

   В гостиную вышла вместе со слугой, который собирался сменить Джаральду повязки и стал готовить лекарство. Прежде чем он склонился над небольшим серебряным тазиком, я успела заметить выражение его лица. Заколебавшись на секунду, я все же решилась приблизиться к камердинеру.

   — Джим.

   — Да, леди?

   Он не смотрел на меня, готовя своё снадобье.

   — Это вышло случайно. Я не желала выстрелить в него.

   — Хозяин также говорит, — произнёс Джим сквозь зубы, — ранение случайное, как и укол шпагой, и никто не собирался драться из-за вас.

   — Джим, я не хотела, чтобы это произошло.

   — Зря он последовал за вами. Если женщина не смогла оценить, что мужчина за ней в огонь и в воду бросается, то хоть голым спляши, она не заметит.

   — Джим...

   — Только не говорите, что неверно изъясняюсь. Будто бы я эти прятки ваши с самого начала не наблюдал. А все с той ведьмы началось. Неужто не знала, что к себе человека не привяжешь, он тебе не собака на цепи сидеть. А у хозяина характер такой... Неправ он был, когда вас выбрал, но только и вы не особо сопротивлялись. Зато потом... Он в эту реку бросился, воспаление сильнейшее подхватил. Я думал, не выходим, да только поправился с Божьей помощью и нашими молитвами.

   Только в себя пришёл и сразу за вами кинулся в монастырь этот треклятый. А лишь понял, какую обиду вам нанесли, и мстить пошёл. Ведь за вас дрался. А эти под дурманом на него кидались со шпагами. Гвардейцев-то меньше числом оказалось, и времени не было больше солдат собрать, ещё и девчонку вытащить спешили.

   С несколькими разом бился, на ранения свои и внимания не обратил, и душу невинную спас, да не одну. Скольких ещё могли эти душегубы на свой алтарь положить, если б граф не вмешался? Вот небеса и сжалились, избавили его от злобной ведьмы. Нашла она свою погибель, и на то Божья воля, но вы... вы его в убийцы записали. Это после всего, что он для вас сделал? Коли он убить мог, так сразу после замужества и удавил бы жену, не шибко раздумывая. Граф её с тех кольев снимал, а руки дрожали. Что же он, по-вашему, бесчувственный? Вам охи-ахи подавай, признания на коленях? Чего ещё нужно? Я бы вас в том сарае бросил, где вы на него пистолет наставили, но точно бы в жёны не взял.

   Теперь бродите как неприкаянная... ушли бы с глаз долой, не бередили сердце. По вашей вине на всю жизнь хромым останется, ловкости прежней уж не вернуть. Не безгрешен хозяин, что тут скажешь, и небо жестоко его за грехи покарало, да только я с графом до последнего вздоха останусь, потому как добро помнить умею, и как он мне жизнь спас, не забуду.

   Слуга отвернулся и замолчал, а я едва сдерживала слезы. Бросилась к двери и убежала, пока не разрыдалась прямо у него на глазах.

   Дни шли. Для меня монотонность будней разбавляли незначительные события вроде коротких прогулок, общения с компаньонкой и чтения. А ещё я поняла, что не беременна, и даже не знала, радоваться этому факту или нет.

   Ввиду траура все праздники были отменены, даже тридцатилетие графа ознаменовалось тихим семейным ужином. Гости не скупились на подарки, и все соседи также отметили Джаральда своим вниманием, хотя приёма не состоялось. За ужином хозяин всех благодарил, был невероятно остроумен и умудрился создать такую атмосферу, что впервые за много дней даже я не чувствовала прежней тягостной тоски и уныния. Смеялась над его шутками, над подначиванием особо близких друзей, которые приехали специально ради юбилея, и ответами собеседников.

   В этот раз я не стала приносить ему подарок сама, а оставила в огромной груде разноцветных коробок, сложенных в графской гостиной. Я выбрала самую ценную для меня вещь — дневник отца, его записки о путешествиях, которые он совершал в молодости. Была уверена, что этот дар Джаральд оценит, ведь он, как и я, любил много читать.

   Ещё я завела себе привычку каждое утро писать графу короткие записки с небольшими пожеланиями на предстоящий день и всякий раз вкладывала в конверт какую-нибудь мелочь: платок с вышитыми мной инициалами Д.Р., засушенную веточку персика из оранжереи с уже налившимися почками, интересную фразу из занимательной книги, выписанную и красиво оформленную на отдельном листочке. Со стороны это могло показаться глупым, но таким образом я общалась с ним и в какой-то мере избавлялась от собственного одиночества. Граф, конечно, мог и выбрасывать эти конверты, не открывая, но я надеялась, что все же открывает.

   После праздника гости покинули замок, осталось только несколько дальних родственников, в основном, пожилых, решивших переждать в замке раннюю весну, а также моя компаньонка.

   Джаральд встал на ноги и вернулся к своим делам. Ходил по замку с моей тростью и практически не хромал (даже не знаю, чего ему стоило каждый раз превозмогать боль), отдавал приказания, ездил верхом по своим владениям, но, конечно же, не приглашал меня составить ему компанию. Я обычно каталась ранним утром по огромному парку, дорожки которого были расчищены, и с вершины холма наблюдала за всадником, объезжающим обширные территории.

   Спустя пару дней услышала от горничной, что Джаральд собирается возобновить свои тренировки, и следующим утром спустилась к тренировочному залу и незаметно наблюдала, опасаясь, как бы граф не нанёс себе ещё больший вред.

   Он тренировался один. Я смотрела, как Джаральд скинул жилет и остался в рубашке, прислонил трость к стене и взял в руки шпагу. Он встал в стойку напротив деревянного манекена, отступил и сделал выпад. Его лицо исказилось от боли, граф громко выдохнул и оперся ладонью о неподвижного противника. Откинул назад голову, прикрыл глаза и несколько раз глубоко вдохнул. Потом повторил выпад, оступился и едва не упал. Вновь ухватился за манекена, устоял на ногах, размахнулся и со всей силы вогнал в дерево шпагу. Лезвие скользнуло по поверхности, прочерчивая глубокую борозду, но от сильного давления кончик сломался. Джаральд отшвырнул шпагу в сторону и молча прислонился лбом к покалеченному дереву.

   Я очень тихо отошла от дверной щели и направилась обратно в комнату. В такие секунды я чувствовала его боль как свою, страдала также сильно, как он, но ничем не могла помочь.

   Немного позже, вечером того же дня, мне доставили записку от супруга с требованием спуститься в кабинет. Сердце сразу заколотилось от нехорошего предчувствия, я поняла, что пришло время платить за собственную ошибку.

   Я сошла вниз по старой лестнице, а когда приблизилась к кабинету, то замерла, не решаясь войти. Поднимала сжатую в кулак руку и снова опускала. В конце концов, набралась храбрости и постучала.

   — Входи.

   Джаральд ждал меня. Я вошла и остановилась у стены.

   — Подойди.

   Приказы звучали отрывисто, как если бы он с трудом сдерживал себя. С какими эмоциями он сейчас боролся? Гнев, разочарование, крушение надежд? А, возможно, осознание себя калекой?

   Я понимала, что с его упорством он не прекратит бороться до последнего, пытаясь хотя бы частично возвратить себе былую форму, но только сегодня Джаральд очень ясно осознал, что прежняя ловкость не вернётся, и он обречён терпеть боль.

   Я сделала несколько шагов к нему и замерла, увидев на столе плеть. На лакированной рукояти плясали блики зажжённых свечей, длинная кожаная лента свернулась чёрной змеёй. Странный распушенный кончик выглядел как-то нелепо на фоне довольно зловещей картины, зловещей лично для меня.

   Я не могла оторвать глаз от опасного предмета, а граф проследил за моим взглядом и медленно пробежался по рукояти кончиками пальцев.

   — Я все думал, Розалинда, зачем женился на тебе, почему не отпустил. Никогда в жизни не испытывал подобного презрения к женщине, никого ещё не ненавидел так сильно. Одного не могу понять, почему не удаётся выкинуть тебя из головы?

   Ни обвинения, ни угрозы, простая констатация факта.

   — Ты решил исполнить своё обещание? — мой голос был негромким, но каждое слово раздавалось отчётливо в повисшей тишине.

   — Я задал тебе вопрос.

   — Я не могу ответить на него, только ты сам. Если позвал за тем, чтобы наказать, то я готова. Ты обещал высечь меня, когда снова предам, так давай, сдержи слово. Может, после этого нам обоим станет легче? Совесть перестанет терзать меня, а твой гнев не будет больше разъедать душу?

   Он пристально посмотрел мне в глаза, а потом бросил коротко:

   — Раздевайся.

   Медленно завела руки за спину, цепляя пальцами кончики шнуровки, потянула их, распуская тонкие ленты, опустила вниз лиф, полагая, что обнажить спину будет достаточно.

   — Снимай всё.

   Он пристально следил за моими движениями, когда я один за другим снимала все детали туалета, терпеливо ждал, пока не осталась в одной нижней рубашке.

   — Я сказал, всё.

   Стянула рубашку через голову и бросила на пол.

   — Теперь иди сюда.

   Приблизилась и встала перед ним, повернувшись спиной и схватившись руками за край столешницы. Ощутила, как его пальцы коснулись моих волос, вытаскивая тонкие шпильки. Причёска распалась, тяжёлая блестящая масса упала до самой талии, укрыв мою спину. Он захватил волосы в кулак и перекинул через плечо. Я склонила голову, слушая и считая про себя его шаги, пока он отступал назад. Замерла, приготовившись, но все же вздрогнула, когда услышала тихий свист, а тонкая лента коснулась моего бедра.

   Я ожидала вспышки боли, режущей, жгучей, слепящей, но не ощутила таковой. Катрин наказывала меня плетями не раз. Я очень хорошо помнила, как вгрызаются в плоть, разрывая её, тонкие хлёсткие ленты. Жёсткие и безжалостные кровопийцы. С каждым ударом кричать хочется все громче, а ты сжимаешь зубы, всхлипываешь почти неслышно, чтобы не разозлить палача сильнее.

   Да, мне было с чем сравнить, и я не смогла сдержать удивление. Ощущения казались приглушенными и не такими болезненными, они заставляли вздрагивать, но не сжиматься, дергаясь от каждого нового удара. Слегка повернув голову, я увидела смазанное движение, и тонкая слишком мягкая для плётки кожа обвилась вокруг второго бедра. Гибкое требовательное прикосновение, несущее с собой предупреждение и дарящее чувство безысходности. Не моей, чужой. Безысходности человека, которого терзает жестокая боль, и он не знает, куда излить её, и ищет способы избавиться, выплеснуть наружу, но не находит.

   Я была виновата и готова понести наказание. Надеялась, если он откроет эмоциям дорогу, то наконец перешагнет через то, что медленно разъедало его изнутри. Но Джаральд вновь удивил.

   Страшную вещь он держал в своих руках. Наверное, поверни он иначе ладонь или сделай замах посильнее, и кожу обожгло бы болезненное пламя, но касания приходились плашмя, и даже кончик плети не жалил, а словно проглаживал. Удивительные мучительно-бережные прикосновения, какая-то виртуозная игра по моему телу. И к каждому «обласканному» участку приливала кровь, и это место начинало гореть и покалывать, рождая странное предвкушение в груди. Наказание или искушение? Разве может плеть приносить иные ощущения кроме боли?

   Оказывается, может. Может, когда вот так и дерзко, и нежно проходит по плечам, лопаткам и спускается к ягодицам. Граф коснулся округлых полушарий, и дрожь пробежала по всему телу. Я ощутила, как раскрасились ярким румянцем чувствительные места, кровь забурлила, зажигая тело непонятным томлением. И жар уже разливался внутри, и мышцы зудели как после долгой скачки.

   Я совсем растерялась. Это было не то, чего ждала и к чему давно приготовилась в душе. Хотела получить освобождение от своей вины и избавить его от злости, но испытала нечто иное и настолько непривычное, что мысли смешались в голове, и я не сразу расслышала другой его приказ.

   — Заведи руки за спину.

   Медленно свела запястья. Тихий свист разорвал воздух, и гибкая чёрная змея скрепила мои руки тугой петлёй.

   — Повернись.

   Развернулась, подняла на него глаза, а отпущенная рукоять упала вниз и повисла над полом, раскачиваясь на длинном кожаном ремне.

   — Ложись на стол и разведи ноги.

   Краска прилила к моим щекам, дыхание судорожно вырывалось из приоткрывшихся губ. Слишком давно он не касался меня и до последнего не верилось, что он сделает это сейчас таким вот странным способом.

   Он шагнул ко мне, и я подалась назад и легла на стол, подчинившись приказу.

   — Шире.

   Я отвернула голову в сторону, потому что стыдно было смотреть на него, а Джаральд наклонился и ухватил рукоять. Слегка натянул кожаную ленту, обвёл деревянным кончиком мой живот, поднялся выше, дразня грудь, а когда я зажмурилась, лихорадочно вдыхая сухой, режущий горло воздух, граф склонился ещё ниже и лизнул сосок. Внизу живота сладко заныло, а Джаральд припал к груди губами, и пока я терялась в совершенно противоречивых ощущениях, он завёл плеть мне за шею так, что тонкий кожаный ремень натянулся, упираясь в чувствительную точку. Я ахнула, а граф ловким движением просунул рукоятку в образовавшуюся на шее петлю и затянул узелок.

   Теперь руки были связаны за спиной, я лежала на столе, плеть проходила между широко разведённых ног, прижимая нежную вершинку, а петля на шее получилась широкой, закреплённой узелком. При каждом натяжении он немного сдвигался ближе к шее, и лента вдавливалась между ног, сжимая напряжённый бугорок. Я тотчас постаралась выровнять дыхание и лежать не шевелясь.

   Джаральд окинул меня жаждущим, голодным взглядом и отстранился. Послышался звон брошенных на пол запонок и шорох одежды. Я не могла поднять голову, иначе бы затянула петлю. Приходилось полагаться на слух и ощущения, предугадывая его дальнейшие действия. Я почувствовала как длинные пальцы немного поправили кожаную полоску, открывая узкий влажный вход. К нему тотчас же прижалась головка набухшего органа. Тёмное как ночь вожделение, пред чьим зовом невозможно устоять, заставило гулко сглотнуть в предвкушении.

   Жажда по нему, его телу, его прикосновениям и этому обжигающему пламени, в котором сгорала дотла, овладела мной с той же силой, с какой владеет сумасшедшим навязчивое желание к совершению немыслимых, бесстыдных поступков, и пред тем как претворить их, он сгорает в горячечном нетерпении. Вот и я ждала, и нетерпение все возрастало, пока Джаральд медлил. А потом я выгнулась, позабыв про свои путы, когда граф резко вошёл на всю глубину, и выдохнула со стоном, а плеть врезалась в нежную плоть и узелок сдвинулся вверх, затягивая петлю. Я тотчас же замерла и выпрямилась, слегка ослабив натяжение, закусила губы, чтобы не стонать, и задышала быстро, лихорадочно, прерывисто.

   — Смотри на меня.

   Послушалась и повернула голову, поймав его взгляд, и едва снова не закрыла глаза, ощутив следующий толчок. Он смотрел прямо, не позволяя избежать проникающего в самое сердце требовательного взора, и двигался во мне быстро, резко, каждый раз натягивая движениями плётку так, что она массировала ставший очень чувствительным бугорок. Твёрдый набухший орган раздвигал меня, наполнял, и хотелось кричать, но я боялась издать хоть звук. Какой же неутолимой была сейчас моя жажда из смеси стыда и желания, и каждое движение я воспринимала как капельку драгоценной воды для путника в жаркий зной. В этой страстной мгле все тонуло и терялось, и я падала в пропасть без дна.

   Видела, как потемнели глаза Джаральда, как бурно он задышал, и хотела поймать тот момент, когда он дойдёт до самой вершины, увидеть этот краткий миг моей власти и его удовольствия от обладания моим телом, и не успела. Короткая слепящая вспышка от натёртой пульсирующей точки, а следом ослепительный взрыв там, в глубине, где двигался его орган, и два оргазма подряд вырвали меня из сдерживающих оков, и я не выдержала, закричала громко, сама затягивая петлю на своей шее, забилась, чувствуя, как туго она обнимает горло.

   Его пальцы тотчас же проникли между плёткой и кожей, а другая ладонь быстро ослабила узел и протолкнула рукоять, освобождая шею и позволяя глотнуть спасительного кислорода. Я хрипло задышала, а его губы накрыли мой рот, пальцы сжимали и ласкали ставшие до боли чувствительными ягодицы, поднимая бедра выше, прижимая до самого тесного предела, близко-близко, пока он не получил разрядки и не вздрогнул, изливаясь внутрь горячей тягучей жидкостью, обжёгшей все внутренности. Джаральд придавил к столу своим телом, глухой стон мешался с моим хриплым дыханием. Там, где наша обнажённая кожа касалась друг друга, побежали мелкие мурашки.

   Блаженством дышала каждая клеточка, тепло пробегало быстрыми импульсами до кончиков пальцев. Связанные руки занемели, но эта боль почти не замечалась мной. На лице графа мука мешалась с удовольствием, вероятно, покалеченная нога разболелась ещё сильнее. Он обхватил меня ладонями за щёки, привлекая ближе, всматриваясь в глаза, ловя подёрнутый страстной поволокой взгляд, словно искал какой-то ответ, не мог найти и мучился от разочарования.

   Чего он хотел от меня? Может, присмотрись я внимательней, сумей собрать остатки мыслей и сложить в общую картину, отыскала бы ключ к загадке, но понять было невозможно, невозможно после того, как снова почувствовала его так близко. Эйфория накатывала бурными волнами, мешала думать, мешала замечать. Странные искры в синих глазах вспыхнули ярче и погасли. Он медленно, словно нехотя отстранился, попутно распуская петлю на моих запястьях.

   — Одевайся.

   Я сползла со стола, склонилась к груде одежды на полу, а он вдруг подцепил деревянной рукоятью панталоны и отбросил их в сторону.

   — Это ты не будешь носить.

   — А как же...?

   — Не выбросишь сама, сожгу все до единого.

   — Неприлично...

   — Поговорим о приличиях?

   Покачала головой и быстро натянула рубашку.

   — Будешь делать, как я сказал. Хочу, чтобы больше не надевала эти доспехи под свои платья и юбки, и чтобы в любой момент, когда пожелаю, мог взять тебя где угодно и как угодно. Белье куплю сам, какое посчитаю нужным. Носить его будешь только на улице. Ни к чему эта притворная скромность. Для тебя чем откровеннее, тем лучше.

   Он надел жакет и неспешно застёгивал пуговицы, пока я пыталась зашнуровать корсет.

   — Подойди.

   Приблизилась, и Джаральд быстро и как всегда умело затянул завязки. Потом намотал на кулак мои волосы, заставляя опуститься на колени у его ног. Он собрал все распавшиеся локоны на затылке и удивительно ловко сколол их шпильками, непонятно как оказавшимися в его ладони.

   — С этого дня ночевать будешь в моей комнате.

   — Но проход закрыт.

   — Открою.

   — Хорошо.

   — На этом все, теперь уходи.

   То, что граф называл нижним бельём, было доставлено мне на следующий день в коробках. Я приказала Изабелле не распаковывать, а услав девушку с поручением, раскрыла их сама. Глаза расширились от удивления и краска разлилась по щекам, стоило только коснуться чёрного шёлка неприлично коротких и обтягивающих панталон с ярко-красной вышивкой, бантиками и крохотными бутонами роз. Изнутри проходил ещё один более плотный слой ткани, чтобы не замёрзнуть во время прогулки. Посередине обе части также не были сшиты13, но один край ткани находил на другой. В следующей коробке обнаружились кружевной пояс и откровенные ажурные чулки в тон.

   Наверное, ходить голой было бы гораздо приличнее. Однако прямого приказа не ослушаешься, ведь граф точно придёт и устроит показательное сожжение всех скромных предметов гардероба, да ещё в назидание прихватит пару целомудренных ночных рубашек.

   Я посидела над коробкой, задумчиво гладя тонкий шёлк, а потом решила не упрямиться. Лучшее, что могу сделать, это не перечить его воле, иначе Джаральд никогда не обретёт покоя, стремясь во что бы то ни стало подчинить меня. Возможно, именно моё спокойствие и принятие его таким, каким он проявляет себя сейчас, положит начало нашему примирению. Женщина способна стать лекарством для мужчины, именно её нежность и забота могут исцелить уязвлённую гордыню. Моё сопротивление уже принесло нам немало бед, при этом в выигрыше всегда оставался граф.

   Вечером я должна была пойти к супругу, но отчего-то сильно нервничала. В голову закрадывались безумные мысли о том, что граф задумал какую-нибудь неожиданность, возможно, не слишком приятную.

   Пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, я проводила щёткой по волосам уже в сотый раз и вдруг выронила расчёску, услышав знакомый шорох. Панель сдвинулась в сторону, и граф шагнул в комнату, прислонился к стене, разглядывая меня. Я ещё сильнее разволновалась, наклонилась за расчёской, положила её обратно на комод и, поколебавшись мгновение, поднялась с банкетки. Джаральд протянул руку, а я подошла ближе и вложила в неё ладонь. Он задумчиво погладил подрагивавшие пальцы, потом склонился и нежно прикоснулся к ним губами, отчего дыхание перехватило. Пока приходила в себя, супруг уже развернулся и повёл меня в темноту тайного прохода.

   Его спальня освещалась только пламенем из камина, постель нагрели кирпичами, и под тяжёлым одеялом было так уютно и тепло, но отчего-то мурашки бежали по коже. Присутствие Джаральда рядом ощущалось как источник лихорадочного жара и холода одновременно. Дыхание прервалось от волнения, когда он сбросил халат и лёг на перину. Я устроилась с другого края, повернулась к нему, подложила ладони под щёку, следя за тем, как граф заводит руки за голову, устремляет взгляд в балдахин, что-то разглядывая там задумчивым отстранённым взором. Такой чужой и такой родной мужчина. Что же мне сделать, чтобы он поверил? Никакое чистосердечное признание его не убедит, пока он не уверится в моей любви. Но как тогда быть, как?

   Он опустил ресницы, и я затаила горький вдох, а в душе потихоньку разливалось разочарование. Джаральд не сделал даже попытки прикоснуться ко мне, просто расслабленно вытянулся рядом. Я несмело протянула руку, желая коснуться его щеки, а он вдруг перехватил её, крепко сжал запястье и повернул ко мне голову.

   — Спокойной ночи, родная, — пожелал сухо, почти равнодушно, отпустил меня и снова закрыл глаза. Я лежала, слушая его дыхание, борясь с пробудившимся желанием. Находиться так близко без права даже обнять — сплошное мучение. Для чего он позвал, зачем потребовал проводить ночи в его комнате? Ещё один способ терзать меня? Или боится, что могу снова сбежать? А, может, желает, чтобы сама умоляла его о ласках? Я повернулась на другой бок, закрыла глаза, а тело потихоньку начинал мучить голод. Источник его насыщения находился в такой близости, что сам воздух пронизывался особым магнетизмом — от Джаральда исходило практически необъяснимое притяжение. Я лежала и мучилась без сна неизвестно сколько времени.

   Заснула далеко за полночь. Какие-то тревожные сновидения изводили меня. Дёрнулась во сне и сделала попытку повернуться, как вдруг проснулась от резкой боли в голове. Открыв глаза, провела пальцами по волосам и коснулась руки графа. Толстая коса была обмотана вокруг его запястья, а Джаральд крепко спал, даже не ощутив моего движения. Я придвинулась чуточку ближе, почти прижалась к его боку, ослабляя таким образом натяжение, устроила голову рядом с его плечом и снова погрузилась в сон.

   Думала, после случая в кабинете, что-то изменится, однако происходящее между нами являлось для меня совершенно необъяснимым. Граф требовал проводить ночи с ним, а наутро сам будил и отправлял в мою спальню. Я совершенно не высыпалась, поскольку его тело рядом служило бесконечным искушением, но Джаральд не позволял прикоснуться к себе. Мы просто спали рядом, а я страдала от неудовлетворённого желания, извечно находясь в лихорадочно-возбуждённом состоянии. Этот дикий голод граф утолял лишь тогда, когда сам того желал. Каждый раз он выбирал совершенно неожиданные время и место.

   Однажды я была в библиотеке, читала своей пожилой компаньонке роман, а когда дама изъявила желание подняться наверх, отнесла книгу к стеллажу. Услышала, как отворилась дверь и мисс Хопкинс приветствовала графа, а он вежливо ответил ей. Я ещё не успела взобраться по лестнице, а компаньонка едва вышла из библиотеки, как руки Джаральда сомкнулись на талии, и он опустил меня вниз. Развернул лицом к себе и прислонил спиной к стеллажам.

   Ничего более не мешало графу добраться до желанного в данный момент тела, даже не снимая одежды. Джаральд развёл мои ноги и взял прямо там, у полок с книгами, без долгих разговоров или убедительных речей, как если бы я была обычной сговорчивой служанкой, а не его законной супругой. Он требовательно вторгся в меня, совершая медленные ритмичные движения, пока не вырвал из груди первый стон. Тогда его руки переместились c бёдер на ягодицы, он сжал их крепче, наращивая темп, притягивая ближе с каждым толчком, пока дыхание не сбилось окончательно. И я закрыла глаза, и отдалась мерцающей, ослепляющей страсти, а он двигался стремительно, необузданно, насыщая собой.

   Я вновь застонала, когда первая волна наслаждения прокатилась по телу, и напряжение всё нарастало, а Джаральд вдруг остановился. Раскрыла глаза от гложущего чувства внезапной пустоты, растерянно вгляделась в его лицо, поймав холодный взгляд:

   — Попроси, — велел супруг, резко подавшись вперёд, притиснув мои бедра к себе так крепко, что даже воздух не мог просочиться между прильнувшими друг к другу телами. Он удерживал меня на самом краю, пока не взмолилась:

   — Пожалуйста, Джаральд.

   — Скажи, ещё.

   — Ещё, ещё!

   Последний толчок, и сильные пальцы сжались крепко до синеватых следов на нежной коже. Зной, сменился невыносимым жаром. Я задрожала, выгнулась и ощутила его ответную дрожь. Захлебнулась собственным криком, почувствовала его сбившееся дыхание на шее. Горячее, лихорадочное, оно пощекотало кожу, вызвало сотню крохотных мурашек и желание ощутить прикосновение губ Джаральда, но поцелуи не входили в его планы.

   Нежность и ласки он также дарил мне по собственному усмотрению. Как-то вечером я пришла в спальню супруга немного раньше обычного и застала графа принимающим ванну. Джим удалился в гостиную, а мы оказались в комнате совершенно одни. Я отвернулась к стене, чтобы снова открыть проход и уйти. Не имела намерения ни мешать ему, ни мучиться от созерцания влекущего, источающего хищное притяжение тела. Джаральд окликнул и поманил к себе, велев помочь ему вымыться.

   Со вздохом взяла губку, опустилась на край ванны и, крепко ухватившись одной рукой за медный бортик, другой стала поспешно намыливать мускулистые плечи. Граф откинулся назад, подставляя мне шею и широкую грудь, а сам медленно и ласково погладил тыльную сторону моей свободной ладони, потом оторвал ее от поверхности ванны и переплел наши пальцы. Мне пришлось практически упереться губкой ему в грудь, балансируя на краю, чтобы не соскользнуть в воду прямо в халате, а Джаральд в это время чувственно дотрагивался губами до запястья, перемещаясь все выше, к локтевой впадинке, одно прикосновение к которой вызывало дрожь в коленках.

   — Отчего ты остановилась? — шепнул, выпустив мою руку и одарив самой пленительной из улыбок. А когда я, едва сознания не лишившись от этой улыбки, попыталась совладать со взбудораженными чувствами и стала ожесточенно тереть его грудь, Джаральд резко обхватил за талию и дернул на себя.

   Я вскрикнула от неожиданности, оказавшись поверх графа в горячей воде, а он тихо рассмеялся и, отведя в сторону намокшие волосы, стал нежно целовать меня в шею. Губы пробежались по коже, пощекотали за ушком, а руки распустили пояс халата и заскользили вдоль моего тела, по намокшей сорочке. Они тихонько сжимали, массировали, пощипывали в самых сокровенных местах, отчего я выгибалась и ерзала вдоль налившегося органа, который отчетливо ощущала сквозь два слоя отяжелевшей ткани.

   — Куда-то торопишься? — приглушенно спросил граф, осторожно покусывая ушную раковину по краю и слегка усилив нажим на очень чувствительной мочке. Эта простая ласка показалась вдруг чем-то запретным, потому что ей вторили хрипловатые многообещающие нотки его голоса. Их одних уже было достаточно, чтобы пробудить во мне знакомую сладострастную волну.

   Он продолжил свои поцелуи и покусывания, то чуть болезненные, то едва ощутимые, и делал это так сладко и вкусно, будто дегустировал мою кожу, а меня саму пробовал на вкус. И каждая попытка извернуться, чтобы вытащить из-под себя мешающую ткань и коснуться наконец его плоти, сопровождалась тихим чувственным смехом. А когда я уже совсем отчаялась, сгорая от его поцелуев, мучаясь от своего желания, и тая от щемящей нежности его прикосновений, Джаральд вдруг поднял и усадил на себя верхом. Он накрыл сверху мои ладони, прижал их к бортам, не давая прикоснуться к себе и понуждая меня саму совершать движения вдоль отвердевшего члена, опускаться и подниматься, двигаясь быстрее и быстрее, до мельтешащих точек перед зажмуренными глазами, до дрожи напряжённых мышц.

   Как назвать ощущения, которые больше чем страсть, глубже желания и сильнее одержимости? Моя любовь к мужу была слишком пронзительна для привычных чувств, в ней можно было только гореть. Граф шаг за шагом приручал меня, привязывал к себе невидимыми, но неразрывными путами. Платил за предательство, делая совершенно зависимой от него. Подчинял, околдовывал. Мог распоряжаться мной как собственностью, утверждая право мужа, но поступал так, что я сама жаждала его внимания. Джаральд никогда не повторялся, всегда был разным, и я не могла предсказать ни его поведения, ни поступков.

   Порой, я начинала упираться, отказывалась играть по его правилам, особенно когда становилось невыносимо обидно, что он пользуется моим телом, как вещью. Могла выразить своё возмущение или несогласие, а он выслушивал молча, без споров и обвинений, а потом вдруг менял тактику, вынуждая делать так, как ему хотелось.

   Сложнее всего приходилось, если мы отправлялись с Джаральдом в гости. Он не оставлял своих игр со мной даже в такие моменты, будь то литературный вечер или небольшой приём в честь чьих-то именин. И раз от разу я нервничала все сильнее.

   Граф очень придирчиво отбирал приглашения и частенько принимал только те, в которых нас звали приехать вдвоём. Он всякий раз умудрялся чем-то занять мисс Хопкинс и незаметно для глаз остальных присутствующих вытащить меня из набитой людьми залы. Оставалось только диву даваться его изобретательности.

   Один раз он подобным образом утянул меня в кабинет хозяина, заядлого охотника. Вся комната была увешана трофеями, и более неподходящего места для любовных игр я и представить себе не могла. Над столом висел портрет владельца дома в полный рост. Важный охотник гордо взирал на нас с высоты, поставив ногу на труп косули. Я заупрямилась в ответ на действия мужа и хотела немедленно покинуть кабинет, а граф мягко привлёк к себе, погладил успокаивающе по спине.

   — Моя Рози, — шептал Джаральд, — нежная пугливая девочка.

   Я замерла на миг, вслушиваясь в его слова, наслаждаясь обволакивающим, мягким тоном его голоса.

   — Сладкая, сладкая Рози, — твердил он, — слишком чувственная невообразимо пленительная, невероятно притягательная. Моё горькое безумие. Я хочу обладать тобой прямо сейчас.

   Ах, Джаральд! Он знал, как вознести на самую вершину блаженства одними только словами. Чувствовал, как сбить с правильного пути и какими ласками одарить, чтобы перенести меня в иное волшебное место, вызвать то состояние, когда совершенно нарушается восприятие и на смену приходят яркие фантазии. Шёпот нежных губ лёгким дуновением ласкал кожу, и вместо приказа, граф ласково попросил:

   — Рози, поцелуй меня.

   Я не смогла устоять. Его умение разжигать во мне страсть не поддавалось никакому описанию. Вскинув руки, вцепилась в его шею, притягивая ближе. Поцеловала жадно, без робости и нерешительности, с горечью неудовлетворённого желания, ощутила его отклик и пропала. Очнулась уже под ним и на столе хозяина дома. Зажимая себе рот ладонями, пыталась не кричать, а он любил меня, любил до полного умопомрачения, до изнеможения, когда сил терпеть не оставалось и острые спазмы сжимали мышцы. Я ухватила его за волосы, наклоняя к себе, приникая к его рту, чтобы заглушить крик, забрать себе его дыхание, потому что задыхалась снова.

   И так я проигрывала раз за разом и ему, и самой себе, а граф, насытившись, отстранялся, вновь ускользал от меня. Совместные ночи являлись настоящим испытанием, а днём я постоянно находилась в волнении, но без Джаральда уже не могла существовать. А еще только его присутствие отгоняло мучившие меня кошмары.

   Помню, однажды мне приснился удивительно яркий страшный сон, в котором я убегала от окровавленной Катрин, а потом нажимала на курок, раня Джаральда насмерть. Он умирал на моих глазах, а его стоны напоминали предсмертные крики мачехи. Я плакала навзрыд и пыталась оттолкнуть от себя надвигающиеся со всех сторон призрачные тени, несущие страх и отчаяние. Беспорядочно махала руками, пока их вдруг не сковала сильная хватка, а потом я ощутила себя в чьих-то надёжных тёплых объятиях, таких умиротворяющих, несущих защиту. Лёгкие ласковые поцелуи в висок согрели сжавшееся от страха сердце, подарили удивительный покой и чувство уверенности в том, что всё будет хорошо. Меня укутало тёплым коконом, чья-то надёжная сила разогнала тревоги и боль, и я расслабилась, уснула крепко и проспала так до самого утра.

   Дни становились все теплее, в воздухе веяло весной. Наступало то чудесное время, когда в душе вместе с пробуждением природы возрождалась надежда на лучшую жизнь.

   В один из погожих денёчков нас пригласила на прогулку маркиза Клиффорд. Почтенная дама активно готовилась к свадьбе своего сына и желала непременно познакомить «дражайшего графа» с её будущими родственниками. Она писала, что невероятно соскучилась по обществу замечательного соседа, который так редко радует её своим присутствием. Делала упор на то, что траур не должен превратить прежде общительного графа Рокона в затворника.

   Джаральд зачитал это послание вслух за завтраком, а потом поднял голову и взглянул на своих собеседников. Взгляд его скользнул по мне и остановился на мисс Хопкинс.

   — Как вы считаете, стоит ли принять приглашение?

   Пожилая дама зарделась как девочка и растерянно пробормотала:

   — Дорогой граф, это вам решать.

   — Я подумываю пригласить Розалинду, она тоже ведёт жизнь затворницы вместе со мной. Девочка так молода, а я запер её в мрачном замке и практически не вывожу в свет.

   — Это ведь вполне объяснимо, — тут же нашлась старая леди, а заметив вмиг погрустневший взор графа (ну насколько же он хорош, потрясающий актёр), торопливо продолжила, — но маркиза абсолютно права, траур вовсе не повод совершенно никуда не выезжать. Вы принимаете совсем мало приглашений, и никто не посмеет укорить вас, граф, в излишней жизнерадостности в столь грустное время. Вы также абсолютно правильно заметили, что Розалинде не помешает развеяться.

   Я подняла глаза на супруга, уловила искорки в его глазах и заметила прятавшуюся в уголках губ усмешку.

   — Вы абсолютно правы, — с почтением в голосе произнёс он, — я всегда полагаюсь на вашу мудрость в подобных вопросах. Как точно вы помните все нюансы невероятно сложных правил и как тонко умеете сочетать знание этикета и глубокое понимание истинно человеческой морали.

   Я едва не поперхнулась чаем, но сделала вид, что напиток оказался слишком горячим. И снова на губах Джаральда мелькнула усмешка, а я поспешно опустила взгляд, пока он не начал искушать меня очередной игрой.

   Маркиза надумала прогуляться пешком до древних развалин. В том месте когда-то стоял огромный замок, разрушенный пару веков назад. В целом местность была довольно живописной, но среди самих развалин в относительной целости сохранилась только Башня висельников. Рассказывали, что раньше в ней содержали преступников.

   Огромные каменные монолиты заросли кустами, а добраться до центра оставшейся каменной плиты можно было, перескакивая с одного валуна на другой. Там начинались ступеньки, ведущие на верхнюю площадку башни, откуда удобно было любоваться видом на раскинувшиеся окрестности. Естественно, что ни гости, ни сама маркиза не изъявили желания продираться через колючий кустарник.

   Мне очень хотелось забраться внутрь, но заметив, что общий интерес больше тяготеет к продолжению пешей прогулки, я лишь ненадолго задержалась, рассматривая древние камни и саму башню. Голоса гуляющих потихоньку удалялись, а сами спутники уже скрылись из виду за поворотом. До меня доносились смех и оживлённые выкрики. Отчего-то стало чуточку грустно несмотря на приподнятое настроение, в котором пребывала с утра. С самого начала прогулки я наблюдала, как вокруг Джаральда собрались практически все её участники.

   Прежде всегда замечала только женщин, зато теперь обратила внимание, что и мужчины стремились вовлечь графа в разговор, желали услышать его мнение или просто вместе посмеяться над какой-нибудь шуткой. Его необъяснимый магнетизм привлекал к Джаральду и тех, кто был старше по возрасту, и тех, кто был моложе. Всем хотелось обратить на себя его внимание.

   Граф обладал удивительным умением становиться центром любого общества, стоило ему только захотеть. Люди тянулись к нему и никто не замечал даже того, что сейчас Джаральд находился не в лучшей форме. Его лёгкую хромоту абсолютно игнорировали. В глазах дам он не потерял и толики своей привлекательности, а для мужчин по-прежнему казался опасным соперником. Джаральд мог быть удивительно обаятельным, и только меня касалась его холодность. Она проскальзывала в его глазах, жестах, движениях, незаметная для остальных, но так явственно ощущаемая мною.

   Я убрала ладони с валуна, на который хотела забраться, и поспешила вперёд. Повернув за угол, налетела прямиком на объект моих грёз, который успел ухватить меня за локоть.

   — Ой!

   Джаральд удержал, а я подняла голову, задаваясь вопросом, вернулся ли он назад исключительно ради отбившейся от оживлённой компании жены или по иной причине?

   — Драгоценная моя, я уж решил, что ты провалилась в какой-нибудь из здешних подземных ходов.

   — Все в порядке, — заверила супруга, и граф выпустил мою руку, — просто пожелала подняться на башню, но заметила, что все ушли. Как тебе удалось ускользнуть?

   — О, я рассказал, что чуть подальше отсюда сохранился вход в винные погреба. Теперь все заняты их поисками.

   — Да? — мне тоже стало любопытно, — а они сохранились?

   Сделала несколько шагов вперёд, а Джаральд вдруг поймал за плечи.

   — Понятия не имею.

   Когда я замерла и снова подняла к нему лицо, он сказал:

   — Если хочешь на башню, то поднимемся вместе.

   Я бросила взгляд на теряющиеся среди кустов ступеньки и кивнула. Подняться наверх с ним было намного увлекательнее. Граф помог забраться на первый валун, и я уже приготовилась перебираться с одного на другой, как Джаральд вдруг поднял меня на руки и понёс, шагая по камням. Он был гораздо выше и соответственно делал более широкие шаги, и ему не нужно было перескакивать с одного валуна на другой, как пришлось бы мне. Вот только нести меня с больной ногой вряд ли было удобно, но протестов граф не слушал.

   Муж опустил у подножия ступенек и, крепко взяв за руку, повёл за собой. Несмотря на кажущуюся хрупкость древнего строения, я чувствовала себя удивительно спокойно и защищенно рядом с графом. Мы поднялись до самой верхней площадки. Стена здесь сохранилась лишь частично. С одной стороны она была совсем низкой и едва доходила мне до пояса, а вот с другой — выше моего роста. В этой части находился высокий проём, открывающий вид на прелестные окрестности. Встав на самом краю, можно было увидеть лес, горы и большие камни у подножия башни. Наших спутников отсюда не было заметно, поскольку они ушли в сторону, закрытую стеной.

   Я подошла к проёму и посмотрела вниз, а граф неслышно приблизился сзади. Я ощутила его прямо за своей спиной, но Джаральд не делал попытки прикоснуться.

   — В этой башне держали особенного заключённого.

   — Здесь?

   — Да. На этом самом месте. Видишь цепи в стене?

   Я подняла голову и заметила два ржавых кольца, вросших в каменную кладку. На них болтались толстые цепи, а на их концах висели массивные железные браслеты.

   — Кандалы сохранились до сих пор! — я приподнялась на цыпочки, опираясь на стену, чтобы ненароком не выпасть через открытый проём, и коснулась широкого браслета пальцами. — Кто был этот человек?

   — По легенде, он приходился хозяину замка сводным братом и влюбился в жену своего родственника. Говорят, тот оказался ужасно недоволен, обнаружив измену. Жену он отравил, а с братом обошёлся ещё суровее. Приковал его вот здесь, на самом краю этого открытого проёма, чтобы тот погибал медленно и мучительно.

   — Это ужасно!

   — Все самые страшные преступления в мире совершались во имя любви, — ладони Джаральда скользнули по моим рукам, сжали и подняли запястья.

   — Что ты делаешь?

   Он вытянул меня вверх, заставляя встать на цыпочки и продел сперва одну, а потом вторую руку в широкие кольца.

   — Держись за цепи, иначе упадёшь.

   — Джаральд! — он отпустил мои руки, и пришлось ухватиться за цепи и буквально повиснуть на них. Я касалась пола только кончиками ног.

   — Давай поиграем, Рози? — шепнул Джаральд, — я знаю одну игру, называется «Удержись на краю».

   — Джаральд. Нет!

   — Почему? — он запустил руки мне под юбку и уже оглаживал нежными движениями бедра, точно зная, куда прикоснуться, чтобы тело начало стонать в предвкушении.

   — Боюсь!

   — Но я ведь с тобой.

   Словно в подтверждение своих слов он привлёк меня ближе, и я сглотнула от страха и колючего возбуждения, пробежавшего хмельным напитком по венам, прошептала совсем тихо:

   — Если кто-то повернёт назад, то непременно нас заметит.

   — Только если догадается поднять голову, а поэтому ты должна вести себя очень тихо, родная, иначе окажемся в весьма пикантной ситуации.

   — Ой! — я громко охнула, когда он раздвинул края узких панталон и стал медленно входить в меня.

   Опытный искуситель, для которого все запреты являлись лишь пустым звуком, всегда умело играл на моих потаённых желаниях, воплощая в реальность самые безумные фантазии. Не знаю, как он умел меня так чувствовать. Как бы ни пыталась воспротивиться, но тело уже само выгнулось навстречу, с радостью принимая его проникновение.

   Он всегда поступал подобным образом, с самого начала. Вытаскивал наружу глубоко-скрытые чувства, постепенно избавляя меня от страхов: от боязни собственных желаний и опасения совершить недопустимое, от трепета перед телесными наказаниями и испуга стать слишком уязвимой. И только одна тревога до сих пор жила внутри, подавляя частично мою волю — страх лишиться репутации в глазах общества, быть навсегда отвергнутой светом. Именно по этой причине я сейчас сопротивлялась, понимая, что гости ушли не так далеко. Но Джаральд не слушал, как всегда, или же, напротив, слушал слишком внимательно, видя то, что я так старательно скрывала.

   Он резко толкнулся в меня первый раз, а я вскрикнула и вцепилась сильнее в цепи, качнувшись вперёд и почти повиснув над обрывом. Сердце ухнуло в пятки, дыхание перехватило, когда посмотрела вниз. Его руки держали за бедра и только эта надёжная хватка да старые, но крепкие кандалы мешали сорваться с башни.

   — Боже мой! — в крови закружил ураган, смесь совершенно невероятных и несочетаемых эмоций. Сжала пальцы крепче, закрыла глаза, чтобы не видеть, сомкнула губы, чтобы не стонать, в который раз спрашивая Господа, почему он дал Джаральду такую власть надо мной.

   Мужская рука обвилась вокруг талии, прижимая меня теснее, я опустила голову и держалась из последних сил, боясь, что если потеряю контроль над собой, он не удержит. Казалось, будто с каждым движением Джаральд подталкивает меня ближе к краю, пока мгновение не замерло. Я распахнула ресницы и запрокинула лицо. И померещилось на миг, что ярко-синее небо все ближе, и то ли я падаю в него, то ли оно падает на меня. И крик вырвался, прилип к разжавшимся губам и повис в неподвижном воздухе.

   — Джаральд!

   Сжала цепи так сильно, что могла бы раскрошить их в своих ладонях. Слезы выступили на глазах, и блаженство качнуло туго-свёрнутую пружину, выпуская на волю внутреннее напряжение. Я повисла на старых кандалах, и пальцы разжались, скользя по ржавым звеньям, тонкие запястья проскочили через широкие кольца, а Джаральд резко рванул меня назад. Я упала спиной на него, и мы вместе растянулись на полу, путаясь, спотыкаясь в сбившемся бурном дыхании.

   — Боже, — прижала ладони к лицу, дрожа и не имея сил подняться на ноги.

   — Как ужасно, нас почти заметили! — раздался возле уха голос графа. Он резко вернул меня в реальность древней башни и к шуму отдалённых голосов. Торопливо скатилась с мужа на каменный пол и поспешила привести себя в порядок. На эти минуты абсолютно позабыла о том, что мы здесь не одни. Вдруг и правда кто-то увидел? Сердце замерло на миг от такого предположения. Я обернулась к проёму, подошла к краю и осторожно выглянула наружу, но внизу никого не оказалось. Граф сказал так нарочно. Перевела дух от облегчения, повернула голову и обнаружила, что Джаральд решительно спускается по ступенькам. Руки на этот раз он мне не предложил.

 

ГЛАВА 19. Во имя

   В камине догорали дрова, а я сидела, склонившись, над письмом к Люсинде. Спрашивала подругу о её самочувствии, о последних событиях в её жизни. За спиной раздался тихий стук, и в комнату вошла Джейн.

   — Мисс Розалинда.

   Я повернулась к горничной, которая держала в руках красивую пригласительную карточку.

   — Что это, Джейн?

   — Приглашение прислали на приём.

   — Приём?

   — Благотворительный вечер у маркизы Клиффорд. Вы примете?

   — Приглашение только на моё имя?

   — Нет, но господин граф в отъезде, а мисс Хопкинс себя неважно чувствует, я не осмелилась беспокоить.

   — Оставь, Джейн. Полагаю, что его можно принять, ведь это не просто развлекательный вечер, а благотворительность. Танцевать вовсе не обязательно.

   — Как скажете. Вы будете заказывать новое платье?

   Экипаж подъехал к крыльцу, Джаральд вышел первым и помог спуститься мне и пожилой компаньонке. Мы вместе прошли к широкой лестнице освещённого огнями крыльца. За все время с момента гибели Катрин, это было первое крупное мероприятие, в котором мы приняли участие и где ожидалось немало гостей.

   Маркиза посвятила вечер сбору средств на ремонт детского приюта, и очень многие желали засвидетельствовать суровой даме почтение и принять участие в благотворительности. Ведь достаточно было одного слова почтенной пожилой матроны, чтобы тебя за глаза начали называть скупердяем или, того хуже, перестали присылать приглашения. Не зря Катрин в своё время так хотела подружиться с леди Клиффорд. К счастью, Джаральд нисколько не возражал против того, что я ответила на приглашение согласием.

   Когда мы вошли в бальную залу, нас приветствовала сама хозяйка. Граф очень быстро оказался в окружении, его оттеснили от нас с мисс Хопкинс, и мне ничего не оставалось, как направиться к столам с разными благотворительными лотами. Пока я выбирала, в каком принять участие, подошёл маркиз.

   — Леди Розалинда, — он склонился над моей рукой, — как давно я не имел счастья видеть вас.

   — Благодарю, маркиз, однако мы виделись несколько дней назад во время прогулки.

   Он слегка покраснел, а я добавила:

   — Право же лестно, что вы заметили моё отсутствие на светских раутах.

   — Не мог не заметить, — смущённо вымолвил молодой человек.

   — Как ваша очаровательная невеста?

   — Она с родителями временно покинули нас.

   — Вы, должно быть, тоскуете?

   — Я... нахожу чем занять время.

   — Чудесно, — я снова обернулась к столу, а маркиз предложил мне вытянуть лот и для него.

   — Не думаю, что я самая удачливая партнёрша по лотерее, — попыталась отказаться, смягчив слова улыбкой.

   — Прошу вас оказать мне честь, — молодой человек уже протягивал организатору деньги и ждал, пока вытяну один из номеров.

   Вечер протекал вполне приятно, особенно когда я не пыталась отыскать глазами Джаральда. Маркиза его не отпускала ни на шаг и постоянно знакомила с кем-то или же попеременно подводила к нему новых собеседников, вовлекая в какие-то философские диспуты. Думаю, она искренне полагала, что не даёт Джаральду заскучать.

   Мисс Хопкинс уютно устроилась в углу залы, мирно беседуя с другими кумушками, ну а я довольствовалась обществом маркиза, ибо остальные мужчины не приближались ко мне, соблюдая приличия.

   Когда уже устала и от лотереи, и от маркиза, то воспользовалась моментом и выскользнула из оживлённой залы. Не зная, куда направиться, вспомнила путь до комнаты с миниатюрами. Вошла в небольшую гостиную, освещённую несколькими свечами, и приблизилась к столам. Переходила от одной миниатюры к другой, подолгу замирая перед каждой. Я не столько оценивала мастерство художника, сколько разглядывала лица изображённых на картинах людей, раздумывая над тем, какая судьба выпала на их долю.

   Наверное, с момента, как я покинула залу, прошло немало времени, поскольку внезапно дверь позади отворилась, и в комнату вошла маркиза.

   — Вот вы где, дитя. Опекун ищет вас, что же вы здесь укрылись? Я обещала ему помочь, но вспомнила об этой гостиной в последнюю очередь. Неужели и правда так любите миниатюры?

   Взгляд старой маркизы светился лукавством, напоминая о старом инциденте, произошедшем в этой комнате.

   — Не настолько, — я улыбнулась в ответ, — гораздо больше люблю уединение.

   — И что же заставляет столь юное создание искать покоя вдали от оживлённого общества? Какие душевные бури терзают вас, дитя, что присутствие вокруг других людей вынуждает покинуть шумную залу?

   Она смотрела на меня внимательно и немного задумчиво. Наверное, полагала, что юное дитя мучается от неразделенной любви и сейчас поведает ей о своих страданиях. Каково же благочестивой маркизе будет узнать об истинных бурях, перевернувших всю мою жизнь. И мне вдруг очень захотелось рассказать, однако отчаянный страх снова овладел сердцем! Он волком взвыл в терзаемой сомнениями душе, призывая отложить признание до лучших времён, а потом я подумала о Джаральде. Вспомнила, как всякий раз гасли искры в синих глазах, стоило мне показать, что мнение света превыше всего. Как он шаг за шагом пытался избавить меня от этой впитавшейся в кровь зависимости.

   «Притворяйся дальше, молчи», — шептала та часть души, что была скована лживыми приличиями, и я даже опустила голову в привычной манере, пытаясь вновь укрыться в своей раковине, запереться там ото всех. Пальцы сжались в кулаки, потому что я боролась сама с собой ради человека, сумевшего вызвать в душе невероятно сильную любовь, горящую таким ярким пламенем, который и согревал и сжигал мою душу, любовь, что погаснет только с моим последним вдохом. Я должна ему это признание.

   Зажмурившись, шагнула в пропасть.

   — Я удалилась сюда, ища покоя вовсе не от общества, а от самой себя, пытаясь держаться вдали от единственного человека, способного смутить мой душевный покой.

   — О ком вы, дорогая?

   В глазах маркизы зажглось любопытство, к которому примешивалась толика опасения. Неужели она подумала, что я заведу разговор о её сыне?

   — О графе Роконе.

   — Вашем опекуне? — маркиза пораженно воззрилась на меня, кажется, не совсем понимая, о чём я толкую.

   — Моём муже.

   Шаг сделан, и я лечу и задыхаюсь от собственной безрассудной смелости и чувства громадного облегчения, словно сняла тяжелейший камень с души. Вот сейчас пройдёт первое изумление и шок, и маркиза попросит меня покинуть её дом, а следом каждый из присутствующих в зале узнает скандальную новость.

   — Вы вышли замуж за графа? — недоверчиво переспросила маркиза.

   — Да.

   Благочестивая леди замолчала, и напряжённая тишина воцарилась в комнате. Она била по нервам и отсчитывала ударами сердца каждое проходящее мгновение.

   — Вы осмелились выйти замуж за своего опекуна до истечения срока траура?

   — На момент венчания он уже не являлся моим опекуном.

   — И что же, вы презрели правила приличия, не дозволяющие согласиться на подобное? Вышли за мужа той, кто растила вас и чью смерть вы должны были оплакивать по меньшей мере ещё больше года?

   — Да.

   — Вы скрывали этот факт от общества и нарочно вводили всех в заблуждение, сохраняя свою тайну? Рискнули девичьей честью ради чего? Чтобы быть с этим мужчиной?

   — Все верно.

   Я крепче сжала кулаки, но не опустила головы, прямо встретив её горящий негодованием взор. Огонь вспыхнул и погас, сменившись новым выражением. Маркиза помолчала минуту и негромко произнесла:

   — Я могу вас понять.

   Она медленно развернулась и вышла из комнаты, оставляя меня совершенно растерянной, невероятно смущённой, застывшей в недоумении.

   Когда я вернулась в залу, то всего лишь на миг замешкалась в дверях. Думала, сейчас все обернутся, и среди гостей воцарится та самая особенная тишина перед настоящей бурей. Но вопреки ожиданиям, на меня никто не обратил внимания. Я не решалась поверить предположению, что маркиза взялась покрывать нас с Джаральдом. Неужели и правда никому не рассказала?

   Даже не знала, радоваться ли новой сообщнице или огорчаться, что тайна останется тайной. Проходя мимо небольших групп оживлённо беседующих людей, я повернула к дивану, на котором восседала мисс Хопкинс, но увидела графа. Он разговаривал с несколькими джентльменами, и кажется среди мужчин разгорелся настоящий спор. Я поймала взгляд супруга, и Джаральд кивнул, подзывая меня к себе, а когда приблизилась, представил собеседникам.

   — Леди Розалинда, господа. Я готов с абсолютной уверенностью утверждать, что эта очаровательная дама сможет поведать немало интересного относительно обсуждаемого вопроса.

   — Неужели? — один из мужчин, высокий, но весьма упитанный господин средних лет с золотым моноклем14 в руках, поднёс стёклышко к глазу и оглядел меня с ног до головы.

   — Юные девушки мало смыслят в подобных вопросах, — заявил он, — они, кроме чтения романов, нынче ничем не увлекаются.

   — Розалинда читает много разнообразных книг, — с усмешкой парировал граф. — Вы слывёте знатоком и состоите в Африканской ассоциации15, сэр Барроу, и вам должно быть известно имя баронета Лаунета, отца этой очаровательной леди. Знаете ли, что он внёс свой вклад в науку, собрав и описав немало обрядов и верований южноамериканских племён? В настоящее время я изучаю его дневник, щедро преподнесённый мне в дар очаровательной леди Розалиндой.

   Я покраснела от смущения, а джентльмен с моноклем недоверчиво хмыкнул.

   — Граф, я сильно сомневаюсь, что дама может блистать эрудицией в чем-то ином, кроме балов и покупки милейших платьев.

   Он рассмеялся.

   — Вы готовы поспорить? — Джаральд приподнял одну бровь, а в глазах зажёгся огонёк азарта.

   — Если найдёте такую девушку, я на ней женюсь.

   Джентльмен гордо выпятил свой живот и приосанился, а потом, обращаясь ко мне, добавил:

   — Дорогая леди, вы можете убедить меня, что разбираетесь в верованиях древних индейцев и их ритуалах? Если это так, то я тотчас же встану перед вами на колено и попрошу у господина графа вашей руки.

   Мужчины вокруг засмеялись, а я совсем стушевалась и пыталась подобрать слова для остроумного ответа. Лучше всего было бы заявить, что закон запрещает иметь двоих мужей одновременно, но об этом я подумала позже, а в тот миг совершенно растерялась. Только собиралась с мыслями, как вдруг раздался голос графа. Сложив руки на груди и окинув собеседников презрительным взглядом, он громко произнёс, чеканя каждое слово:

   — Едва ли я соглашусь отдать за столь недалёкого человека собственную жену.

   Смех оборвался, мужчины растерянно воззрились на Джаральда, не понимая, шутит он или серьёзен. Вид графа к шуткам не располагал, и среди его собеседников и всех, кто оказался поблизости, послышался негромкий ропот:

   — Мы не ослышались? Вашу жену, граф? — уточнил сэр Барроу.

   — Абсолютно верно.

   Шепоток пробежал по залу, разговоры стихли. Светские стервятники подбирались к нам, окружая со всех сторон. Я отступила на шаг, ближе к Джаральду, а он стоял непоколебимой скалой, сохраняя завидное хладнокровие. Ропот все возрастал, послышались выкрики:

   — Это возмутительно!

   — Неприемлемо!

   — Нарушение всех приличий!

   Я оглядывала знакомые и чужие лица, так удивительно похожие друг на друга, застывшие в негодовании. Дрожь пробегала по телу, голова стала тяжёлой, а воздух сгустился от напряжения, мне казалось, ещё чуть-чуть и я лишусь сознания. Вдруг снова воцарилась тишина, а вперёд вышла хозяйка вечера, досточтимая маркиза.

   Я смотрела на леди Клиффорд, молча оглядывавшую нас с графом, и ждала, что теперь под давлением гостей она прикажет нам покинуть благородное общество и не осквернять её гостиную своим присутствием. То, что было сказано наедине, перестаёт быть простительным, когда выносится на суд общественности. Она образец приличий и сдержанности, неукоснительного соблюдения строгих моральных канонов, её мнение играет такую важную роль, что маркиза не может не выказать протеста.

   — Граф, — её голос прозвучал сурово, — вы вошли в мой дом, заранее понимая, что подобного нарушения приличий никто из нас не потерпит?

   — Дорогая леди Клиффорд, — граф отвесил ироничный полупоклон, — я не имел своей целью нанести оскорбление столь благородному и благочестивому обществу, но человеческие страсти, порой, намного сильнее нас. Да, я женился на своей подопечной, прежде сложив обязанности опекуна и получив на брак благословение священника.

   — Надеюсь, вы хотя бы понимали недопустимость подобного поступка?

   Джаральд только усмехнулся, но ничего не ответил. К чему пустые слова, когда всё равно осудят?

   — Одно радует, — заявила вдруг пожилая матрона, — ваш второй выбор оказался намного удачнее первого.

   Она отвернулась и гордой королевой направилась прочь. Шепотки вновь пробежали среди поражённых гостей, а граф протянул мне руку и повёл вперёд, сквозь эту толпу, и люди расступались перед ним.

   Все же моральные потрясения не проходят бесследно. По возвращении домой Джаральд отослал меня в комнату, а сам ушёл в кабинет. Возможно, хотел отвлечься ото всех происшествий за бутылкой дорогого виски. У меня же ещё в дороге до невозможного разболелась голова, поэтому спорить не стала, а, поднявшись в спальню, велела Изабелле приготовить мне мятный напиток.

   Реакция маркизы и общества была предсказуемой. Меня даже в карете не отпускал неприятный озноб после всего пережитого. Джаральд тоже молчал всю дорогу. Полагаю, для него это был первый опыт открытого вызова, когда стоишь один против всех и прикрываешь своей спиной перепуганную женщину. Ведь раньше он не шёл так явно наперекор принятым устоям, а предпочитал лавировать, мастерски избегая подводных камней. Вспомнилось вдруг, как его камердинер сказал, что граф не такой бесчувственный, каким может казаться.

   Джейн принесла напиток и помогла мне устроиться на подушках повыше.

   — Мисс Розалинда... — замялась девушка.

   — Что? — выдавила из себя, борясь с мучительной мигренью.

   — Неужто правда? Замуж вышли тайком? За графа?

   Я кивнула и поморщилась, голову сдавило со всех сторон. Медленными глотками осушила бокал с горьковато-сладким лекарством, щедро приправленным мёдом.

   — Джейн, оставь меня, — я отдала пустой сосуд и закрыла глаза.

   — Конечно, мисс... миссис Розалинда. Я пойду. — Горничная поправила одеяло и подбросила дров в камин.

   — Приятной ночи, графиня.

   Встала я на следующий день гораздо позже обычного. Чувствовала себя немного лучше, но слишком разбитой. Джейн разбудила меня, раздвинув шторы на окнах.

   — Леди Розалинда, вам ещё требуется настой?

   — Нет, мне сегодня лучше.

   — Вчера вечером доставили письмо на ваше имя, посыльный говорил, что срочное, но вы так плохо себя чувствовали.

   — Где это письмо?

   — Вот, — Джейн протянула белый конверт, и я узнала почерк Люсинды.

   — Я завтрак принесла, мисс... миссис Розалинда.

   — Налей мне чаю, Джейн, совсем нет аппетита. Его светлость уже поднялся?

   — Уехали поутру, происшествие какое-то в дальней деревне. Кажется, сарай или сено у кого-то загорелось.

   — Кто-то пострадал? Пожар сильный?

   — Точно не знаю. Не должен был сильно разгореться, коли быстро заметили. Только графу теперь с убытками разбираться.

   Пока горничная наливала в кружку ароматный чай и ставила рядом поднос с горячими булочками я раскрыла послание. Быстро пробежала его глазами, а потом перечитала снова медленно, обдумывая каждую строчку и особенно уделив внимание последнему абзацу:

   «... я понимаю, как много всего случилось в твоей жизни, дорогая Роуз, но прошу выкроить время и проведать меня. Боюсь, если ты подождёшь ещё немного, то уже не застанешь меня более на этом свете. Я право же уверена, что жить недолго осталось. Здоровье сильно пошатнулось, и мне так мучительно встречать каждый новый день».

   Сердце сжалось от волнения. Люси умирает? Быть такого не может! Что у нее за болезнь? Ведь она ничего не писала об этом прежде.

   — Джейн, прикажи заложить карету, мне нужно срочно отправляться в дорогу. Где управляющий графа?

   — Уехали в деревню.

   — А камердинер?

   — Тоже.

   — Тогда ты передай моему мужу, что я получила тревожное послание от подруги, которая просила срочно приехать.

   — Я непременно передам, слово в слово.

   — Уложи саквояж, только самое необходимое.

   — Вы одна поедете?

   — Возьму служанку и пару сопровождающих. А ты не забудь о моём поручении.

   — Да что вы, леди Розалинда, не подведу.

   Пока отдавала распоряжения и попутно приводила себя в порядок, в дверь спальни постучали. Служанка передала, что ко мне приехала с визитом маркиза Клиффорд.

   Поспешно спустившись, я вошла в гостиную, где ожидала моя гостья.

   — Леди Клиффорд.

   — Розалинда, надеюсь, вы не против, что я приехала без предупреждения?

   — Конечно нет!

   — Вы же понимаете, этот визит я бы предпочла сохранить в секрете, чтобы не начались толки.

   — Понимаю. Желаете чаю?

   — О, благодарю, но я совсем ненадолго.

   Маркиза устроилась на диване и подозвала меня к себе.

   — Дорогая графиня, позвольте дать вам совет, который не успела дать вчера. Признаться, не ожидала, что граф будет действовать столь стремительно. Я ведь не вела с ним никаких разговоров, дабы сохранить произошедшее в тайне. Он весьма решительный человек, смею заметить.

   — Полагаю, он уже устал от этой двусмысленной ситуации, в которой мы оказались.

   — Мужчины не любят недосказанности, когда вопрос действительно важный.

   Я согласно склонила голову, а леди добавила:

   — Не желает ли ваш супруг отправиться в свадебное путешествие?

   Я ответила маркизе удивлённым взглядом, а она пояснила:

   — Неплохо бы вам развеяться, а заодно переждать бурю.

   — Леди Клиффорд, благодарю за совет, но у нас с мужем сейчас... несколько непростые отношения, полагаю, свадебное путешествие придётся отложить.

   — Что же, понимаю. Тогда довольно переждать какое-то время здесь, в замке, и временно удалиться от света.

   — Я приму ваш совет к сведению.

   — Это было бы лучшее решение, — маркиза с улыбкой поднялась. — Когда толки улягутся, дорогая графиня, я буду ждать вас в гости. Можете быть уверены, что двери моего дома не закроются перед вами.

   — Благодарю, — ответила ей с искренней признательностью.

   Маркиза прошла к дверям и обернулась.

   — Дорогая Розалинда, вы ещё очень молоды, но доверьтесь моему опыту, с мужчинами всегда непросто. Вам нужно набраться терпения и вести себя мудро. Поверьте, такие как Джаральд Рокон, ценят лишь то, что дорого досталось. Судя по этой скоропалительной свадьбе и вчерашнему поведению графа на приёме, за право быть с вами ему пришлось заплатить очень высокую цену. Но раз вы его покорили, значит, все сделали правильно. Запомните, милая девочка, настоящая женщина подобна глине. В руках опытного скульптора она обретает истинно совершенную форму, единственную и неповторимую для своего создателя. Чтобы ни произошло между вами, но если заслужите доверие такого человека, как граф, он весь мир положит к вашим ногам. Всего хорошего, Розалинда, будьте счастливы.

   Как я и думала, мисс Хопкинс ехать отказалась. Пожилая дама чувствовала, что её попросту обвели вокруг пальца. Она удалилась в свою комнату и отговорилась плохим самочувствием. Я понимала чувства бедной леди и задалась целью по возвращении разобраться с этим вопросом. Устроившись в карете, подала знак кучеру, и он тронул лошадей.

   Никогда ещё и никуда я так не торопилась. Все боялась, что не успею. Приеду, а супруг Люсинды скажет, что подруги больше нет, а я даже не смогла поговорить с ней на прощание. Мы не останавливались в гостиницах, только меняли лошадей на постоялых дворах и брали что-нибудь перекусить, зато до дома Люсинды я добралась за сутки.

   Карета остановилась у крыльца, но подруга не выбежала встречать, и от этого стало ещё тревожней. Господи, неужели она настолько плоха? Я нервничала все сильнее с каждой минутой и с трудом сдерживалась, чтобы не перейти на бег, пока дворецкий вышагивал впереди меня по лестнице.

   В спальню практически ворвалась и сразу бросилась к постели больной. Люсинда была невероятно бледна и заметно похудела. Синяки под глазами казались почти чёрными, а синие венки просвечивали сквозь тонкую кожу.

   — Люси, — я осторожна присела на край постели, — Люси, что с тобой?

   — Ах, Роуз, ты приехала, я так рада.

   Она протянула руку, и я с дрожью сжала тонкие пальчики.

   — Люси, чем ты больна? Что говорит врач? Неужели ты... — горло перехватило, и я не смогла продолжать.

   — Я так страдаю, Роуз, что едва ли проживу дольше недели.

   — Ты ничего не написала в письме, никаких подробностей.

   — Да разве о таком пишут? Это ужасно! Я практически не могу есть, при запахе любой пищи меня воротит, а стоит попробовать лишь кусочек, как тут же выворачивает наизнанку, — Люси прижала платочек к глазам и всхлипнула, — не могу толком спать из-за постоянной тошноты.

   — Ну не мучай меня, Люси, что сказал врач?

   — Он говорит, что случай сложный, и придётся подождать.

   — Чего подождать?

   — Пока само пройдёт.

   — Твоя болезнь излечима?

   — Я беременна Роуз, и это намного ужаснее, чем я представляла.

   — Берем..., беременна!

   — Ах, Роуз, не кричи так, разве не видишь, как мне плохо?

   — Ты ждёшь ребёнка? Просто ждёшь ребёнка, а я летела сюда сломя голову, сходя с ума от волнения, думала, что если опоздаю хоть на минуту, то не застану тебя в живых! Как можно было написать мне, что умираешь?!

   — Разве ты не видишь моего состояния?

   — Но ты не одинока, рядом муж, доктор и слуги, зачем было обманывать меня?

   — Ты мне нужна, только ты можешь помочь, Роуз. Вспомни, стоило мне заболеть в пансионе, и ты всегда была рядом и не оставляла, пока я не чувствовала себя лучше, — в её голосе послышались слезы, а бледное личико искривилось мучительной гримасой, — а мне так невероятно плохо сейчас.

   Я сбавила тон и постаралась говорить спокойнее, как с маленьким ребёнком.

   — Люси, это пройдёт. Моя мама тоже мучилась в первые месяцы беременности, так отец рассказывал. А я бы приехала немного позже, чтобы поддержать тебя. Но сейчас очень неподходящее время, я должна быть дома.

   — С каких пор замок стал тебе домом? Это не твоё поместье. Кто там тебя окружает, старая компаньонка и кошмарный отчим? Ты мне нужна, я попросту схожу с ума, поскольку никто не может понять моего состояния. Я обо всём договорилась с мужем, и он уже отдал распоряжение слугам приготовить для тебя комнату.

   Я медленно поднялась с кровати, потянулась за сброшенной на пол шляпкой, натянула на руки перчатки.

   — Я приеду снова, но позже, Люси, а пока мне пора возвращаться.

   Подруга даже привстала на кровати, несмотря на то, что это движение стоило ей многих сил.

   — Если бросишь меня сейчас, то ты не настоящая подруга и никогда не любила меня.

   С трудом подавив взметнувшееся в душе разочарование и обиду, я спокойно ответила:

   — Я мчалась сюда, не делая остановок, чтобы отдохнуть, спала в карете, почти ничего не ела. Покинула графа, не дождавшись его возвращения, и предупредила об отъезде через служанку. Мне, вообще, не следовало уезжать, но ты нарочно ввела в заблуждение относительно смертельной болезни. На деле, тебе просто не хватает ещё и моего внимания. Попроси супруга развлечь тебя, Люси. Может, я и плохая подруга, но пока ехала сюда, о себе и своих проблемах думала в последнюю очередь. Всего хорошего, желаю скорее поправиться.

   Отвернулась к двери, а Люси бросила вдогонку.

   — Тогда и не приезжай больше. Никогда!

   — Приеду, когда ребёнку придёт время появиться на свет.

   Взглянув напоследок в побледневшее личико и полные слёз глаза Люсинды, я решительно покинула спальню.

   Я не поехала в гостиницу, не стала отдыхать после долгой дороги, а велела кучеру гнать лошадей обратно в замок. Неспокойно было на душе, слишком тревожно.

   Путь назад оказался ещё более изматывающим, ведь уже вторые сутки я практически не спала. Один раз служанка все же уговорила меня остановиться и поесть в гостинице. Осознав, что из-за моей спешки страдают и остальные, я согласилась, но сократила отдых до минимума. Отчего-то казалось, что вернуться важно как можно скорее.

   До замка мы добрались к полудню следующего дня. Я дико устала, вся одежда пропиталась дорожной пылью, тело болело.

   Выйдя из экипажа, замерла в удивлении. Во дворе стояли повозки, нагруженные вещами. Слуги складывали на них тюки, перевязывали их верёвками. Увидев неподалёку управляющего, я подозвала его и поинтересовалась, что происходит.

   Мужчина заметно растерялся и, поколебавшись секунду, ответил:

   — Его светлость приказал отправить эти вещи в шотландский замок.

   — В Шотландию?

   Значит, Джаральд решил, что лучше все же уехать. Я вбежала в дом и сперва направилась в кабинет, но мужа там не оказалось. На столе лежали перевязанные стопками книги и бумаги, а возле кресла несколько сундуков. Пока стояла и смотрела на весь этот беспорядок, внутрь вошли слуги и стали выносить вещи. Позабыв о собственной усталости, я поспешила в спальню супруга, но вновь замерла на пороге, увидев в гостиной графа тюки и коробки. Джаральда в комнате не было.

   Не зная, где его искать, решила подняться в свою спальню, предполагая и там обнаружить подобный хаос, но комната оказалась аккуратно прибрана, нигде ни одной лишней коробки или вещи. Я схватила колокольчик и вызвала горничную. Девушка прибежала так быстро, словно только и ждала звонка.

   — Вы вернулись? Как хорошо, леди Розалинда!

   — Что здесь происходит, Джейн?

   — Его светлость уезжает.

   — Когда?

   — Совсем скоро.

   — А мои вещи, они уже уложены?

   Девушка всплеснула руками и точно так же, как и управляющий, беспомощно посмотрела на меня.

   — Господин граф приказал не собирать.

   — Как не собирать?

   Джейн потупилась и пожала плечами.

   Я сорвала с головы шляпку, отшвырнула на пол, стянула перчатки, а служанка подбежала, чтобы помочь расшнуровать платье.

   — Оставь, я только умою лицо и руки. Где сейчас его светлость?

   — Не знаю, мисс Розалинда, он то здесь, то там, ходит, отдаёт распоряжения. Но я совсем недавно видела Джима, он направлялся в заброшенное крыло.

   Я решила, что искать графа следует в западной башне. Если Джим шёл в направлении старого крыла, то только туда. О подземных ходах он не знает, а значит мог направиться в мастерскую.

   Открыв потайной проход, я поспешила в направлении коридора, уводящего наверх, и шла до тех пор, пока не упёрлась в стену. Ощупав её со всех сторон, наткнулась на рычаг и потянула изо всех сил. Каменная панель отъехала в сторону, а передо мной открылась та самая площадка с западнёй, где погибла Катрин. С почти благоговейным ужасом я прошла вдоль стены на носочках, стараясь наступать на самый край каменных плит на полу.

   За старостью лет древний механизм не был исправен, и даже несмотря на попытки графа блокировать старые ловушки, они могли совершенно неожиданно активироваться. Я полагала, что все конструкции связаны между собой и тем единым устройством, который приводил в движение закрывавшие выходы панели подземного прохода. Только полное уничтожение механизма в целом помогло бы окончательно ликвидировать опасные ловушки.

   По лестнице я ступала с величайшей осторожностью, практически прилипнув к стене, пока не дошла до последнего этажа. Именно здесь находилась дверь в мастерскую, по слухам, всегда запертая на ключ. Однако сейчас она была приоткрыта. Я тихонько вошла внутрь и огляделась.

   В комнате никого не оказалось, но создавалось ощущение, что люди только что вышли отсюда. Я увидела золу на полу возле камина, будто его недавно почистили, и свежие дрова, сваленные грудой рядом с чугунной решёткой. Само помещение оказалось небольшим, но очень светлым, не зря граф выбрал именно эту комнату в башне. Возле одного из окон располагался большой дубовый стол, у другого стоял мольберт. В углу обнаружилась ширма, а вдоль стен сгрудились картины, наверное, те самые, которые граф демонстрировал сыщикам.

   Я подошла ближе, отодвинула и повернула одну из картин, ожидая увидеть обнажённую натуру, но здесь был изображён замок. Туман стелился у подножия холма, на небе смешались краски заката и вся картина дышала завораживающей красотой древних каменных строений, показанных лишь штрихами, в необычном и несколько непривычном для меня стиле, но ощущения картина дарила потрясающие.

   Обнажённая натурщица обнаружилась на следующем холсте. Голая миловидная девица возлежала на леопардовой шкуре. Её лицо было прорисовано в общих чертах, тело состояло из каких-то разноцветных мазков, будто художник не столько стремился запечатлеть красоту некой неизвестной мне дамы, сколько попросту развлекался или даже смеялся над самим художественным искусством. Здесь не было присущего многим картинам любования женским телом, акцента на особо прекрасных изгибах и интимных зонах, а лишь намёки, наброски и откровенный кураж.

   Я толкнула картину обратно к стене, поскольку даже смотреть на то, что он когда-то рисовал других женщин, совершенно не хотелось. Обернувшись к столу, увидела на нём стопку листов, а рядом лежали акварельные и масляные краски, целый набор кисточек, какие-то бутыльки. Странно было осознавать графа ещё и художником, так не вязался с этим его образ циничного пресыщенного человека. Мне пришло в голову, что для Джаральда это, скорее всего, просто способ развлечься. Чем ещё объяснить столь необычный стиль исполнения?

   Я решила вернуться в кабинет и ждать графа там, но когда проходила мимо стола, заметила, что стопка листочков — это ничто иное, как акварельные рисунки. Подойдя ближе, склонилась над ними, и дыхание замерло в груди. Схватив всю пачку, стала перебирать рисунки, один за другим, и сердце билось все быстрее.

   На каждом из них была я. В самых разных позах, в разное время и разных местах, но ни малейшего сходства между этими изображениями и тем грубым портретом натурщицы. Здесь не было резких мазков и сочетаний ярких и тёмных цветов. Краски мешались в нежной цветовой гамме, немного расплывчатые контуры, но более детальная прорисовка всех черт, а что гораздо важнее, в этих рисунках жила душа, душа их художника.

   Я провела дрогнувшей ладонью по плавно изогнутым линиям, и слезинка скатилась по щеке. Они дышали жизнью, страстью и глубоким чувством. Каждый листочек — это какой-то момент, запечатлевшийся на белом листке: вот я верхом на лошади, а здесь склонилась над вышивкой или читаю книгу под развесистым дубом, а на другом лежу в траве и смеюсь, и моего лица касается тонкая травинка. Я вспомнила этот эпизод, он случился так давно, ещё в пору, когда нас с Джаральдом разделяла огромная пропасть. В тот день я искала его, чтобы узнать, чем он обидел Люсинду. Пораженно всмотрелась ещё раз, удивляясь, как Джаральд сумел невероятно точно уловить момент, а после перенести его на бумагу. Он запоминал все до мельчайших деталей вроде крошечной родинки у основания моей ладони.

   Я перебирала листочки пока не дошла до самого последнего. При взгляде на него дрожь прошла по всему телу и пришлось облокотиться ладонью о стол от накатившей вдруг слабости. Этот рисунок вызывал совершенно ошеломляющие эмоции: здесь я сидела на коленях на кровати в одной ночной сорочке. Она сползла вниз, стыдливо приоткрыв округлое белое плечо. Волосы распущены и спускаются вдоль спины, касаясь кончиками голых пяток. Глаза полуприкрыты, а тонкие пальцы касаются лица, ещё хранящего на себе отпечаток светлого сна. Кажется, пройдёт секунда, и я оживу, потру глаза и откину руки назад, потягиваясь и сбрасывая с тела оковы сладкой дремы.

   Невероятно чувственный и в то же время чистый и очень нежный рисунок. Здесь каждая чёрточка дышала негой и любовью. Эту любовь вложил в изображение художник. Но какова же была её сила, если вот так, при одном взгляде на портрет, вы сразу ощущали чувства того, кто его нарисовал. Настолько глубокие, что никакие слова и фразы не были в состоянии их передать, зато смогли выразить эти тонкие штрихи и немного расплывчатые акварельные мазки.

   Я вздрогнула, заслышав голоса снаружи, очнулась от молчаливого созерцания и, быстро положив всю пачку обратно на стол, метнулась к ширме. Спряталась за ней и затаилась, не желая обнаружить своего присутствия. Было нечто воровское и чуточку преступное в том, что я вторглась в очень личный мир моего графа, которой он закрывал ото всех плотной, непроницаемой завесой, точно так же, как запирал эту комнату на замок.

   В мастерскую вошли Джаральд и его камердинер.

   — Разводи огонь, — велел хозяин, и Джим бросился исполнять приказ.

   — Все жечь?

   — Все, мне этот хлам больше не понадобится.

   — А мольберт и краски.

   — Сложи в коробку, заберу с собой. Когда закончишь, уберёшь здесь все и вынесешь золу, а после запрёшь комнату. Я спущусь в кабинет, заберу последние документы.

   — Я понял, хозяин.

   Сквозь небольшую дырочку в обтянувшей ширму материи, я могла наблюдать, как Джаральд подошёл к столу. Граф положил рядом с рисунками ещё одну пачку, перевязанную лентой. Приглядевшись, поняла, что это мои письма, те самые, с пожеланиями, которые я писала для него каждое утро.

   Огонь в камине весело заплясал, наполняя комнату треском сгорающих поленьев.

   — Рамы ломать? — задал вопрос камердинер.

   — Ломай.

   Джим направился к картинам возле стены, а Джаральд взял в одну руку мои письма, а в другую рисунки. Я даже дышать перестала, когда он подошёл к камину и замер, словно раздумывая над чем-то. Нет, нет! Только не сжигай, пожалуйста, не сжигай! Я едва сдержала крик, когда он размахнулся и зашвырнул в камин белоснежные конверты, подписанные моей рукой. Пламя скручивало белые листы, а он стоял и смотрел. Треск ломаемых рам прекратился, Джим уронил картину на пол и обернулся:

   — Хозяин...

   Джаральд ничего не ответил. Он поднёс к глазам пачку с моими рисунками и медленно, будто преодолевая жестокое внутреннее сопротивление, один за другим стал бросать их в огонь. Он сжигал в камине себя, меня и чудесные признания в любви. Джаральд! Я беззвучно плакала, прижимая руки ко рту, наблюдая за тем, как горят мои рисунки. Как же я не поняла после слов Изабеллы, что он не просто задумал удалить меня от себя, оставив здесь, в замке, граф принял решение вырвать меня из своего сердца, навсегда.

   В его руках остался последний листок. Он бросил на него взгляд и замер на несколько мгновений. Джим вдруг выпрямился, подскочил к хозяину и ухватил того за руку.

   — Один хоть оставьте, ну что же так душу терзать?!

   — Уймись! — Джаральд вырвал руку, занёс её над огнём, и мне показалось, что вот ещё секунда и моя жизнь оборвётся прямо здесь, на этом самом месте. Сердце отсчитывало последние удары до того, как он разорвёт последнюю связь между нами. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, но его полное боли проклятие коснулось слуха, заставило вновь распахнуть ресницы. Джаральд выругался, скомкал тонкий лист и зашвырнул его в угол. Отвернувшись от камина, граф пересёк комнату широкими шагами и стремительно вышел наружу, громко хлопнув дверью.

   Джим подбежал к стене и, опустившись на корточки, поднял рисунок, расправил осторожно и положил обратно на стол. Постоял, повздыхал, пробормотал что-то, а потом снова обернулся к полуразломанной картине.

   — Эх, топором оно сподручнее, — с этими словами камердинер открыл дверь и вышел из мастерской, а я выбралась из своего укрытия. Ноги стали как ватные, и, опираясь рукой о стену, я дошла до стола, склонилась над рисунком и снова заплакала: это был тот самый, который поразил меня больше всех. Стерев с лица слезы, я взяла лист, сложила аккуратно и спрятала у себя на груди. Если он не смог сжечь этот последний, значит, у меня есть шанс. Выйдя из комнаты, я поспешила по лестнице к потайному проходу.

   Я вошла в кабинет без стука. Джаральд стоял у стола, заваленного документами, все остальные вещи уже вынесли. Он поднял голову, взглянул на меня и снова опустил взгляд.

   — Можно поговорить с тобой?

   Рисунок на груди грел сердце, дарил мне слабый лучик надежды.

   — О чём?

   — О твоём отъезде.

   — Говори, — кивнул он и снова сосредоточился на бумагах.

   — Удели мне хотя бы несколько минут.

   — Не могу отказать прелестной даме, — Джаральд отложил документы, прошёл к камину и опустился в кресло, указав мне на соседнее. Садиться я не стала, а заняла место напротив мужа, облокотившись спиной о каминную полку и чувствуя жар от пылающего огня.

   — Я хотела объяснить, почему уехала к Люси. Ты мог подумать, будто я оставила тебя одного после прилюдного признания и общественного возмущения, но это не так. Люсинда сообщила, что смертельно больна.

   — И как её здоровье? — вежливо поинтересовался граф.

   — Мучается, но состояние легко объяснимо, она ждёт ребёнка.

   — Какая удивительная болезнь.

   — Джаральд...

   — Да?

   — В тот вечер на балу я все рассказала маркизе Клиффорд сама, ещё до твоего объявления.

   — Хм, занятно.

   — О чём ты?

   — У маркизы актёрский талант, она так замечательно сыграла недоумение и гнев.

   — Но я не обманываю, ты можешь спросить у неё.

   — Непременно спрошу, как только вернусь.

   — А когда ты вернёшься?

   — Год, полтора. Столько дел накопилось, необходимо все привести в порядок.

   Год, полтора? Я не увижу его все это время? Господи, да я же умру здесь без него!

   — Я поеду с тобой.

   — Будешь жить в замке, с тобой останется часть слуг и охрана.

   — Но...

   — Нет! — отрезал он, пресекая дальнейшие уговоры. Джаральд даже слабой надежды не оставил, что смогу заставить его переменить решение. Надумай я отправиться за его каретой пешком, и то, наверное, охранники не пустят.

   — Ты хотела сказать что-то ещё?

   Сглотнула вставший в горле комок и продолжила через силу:

   — Я всегда полагала, будто ты не любишь меня, что я для тебя забава, развлечение, и когда надоем, отшвырнёшь прочь, как использованную вещь. До последнего не могла поверить в твои поступки, слишком подвластна была своему страху. Я сбежала с Алексом, желая спастись, но не делила с ним постель. Тот раз, что ты видел, был единственным, когда баронет не сдержался и поцеловал меня. Ничего больше он бы не получил, потому что я этого не хотела.

   Однако потом, когда вы сошлись в поединке, я по-настоящему испугалась. Ты уже почти одержал верх, и мне показалось, что если не образумить тебя, Александр умрёт. Я наставила пистолет с целью пробудить твой разум, который затуманила злость, чтобы ты остановился хоть на секунду, тогда бы смогла отговорить. Когда ты бросился мне навстречу, я ничего не успела сообразить, даже не помню, как нажала на курок. Я никогда, никогда не хотела причинить тебе вред, я бы лучше собой пожертвовала, чем стала причиной твоего несчастья.

   Ты пробудил чувства настолько сильные, что я прежде даже не подозревала об их существовании. Джаральд, меня с самого детства учили совершенно иному: вести себя достойно, следовать заученным правилам, а, достигнув определённого возраста, выйти замуж, быть преданной женой, стать хорошей хозяйкой и растить детей. Ты весь мой мир перевернул. То, что ты делал со мной, какие чувства вызывал... все это совершенно не вписывалось в мои представления, ни во что, о чём знала, чему училась. В этом кроется причина, почему всегда бежала от тебя — я пыталась отвоевать жизнь, которую считала достойной и правильной.

   — Милая, — Джаральд поднялся, глядя на меня сверху вниз, — как я уже говорил, все это у тебя теперь есть. Живи спокойно, достойно и правильно. Даже чересчур настойчивый супруг отныне перестанет докучать. Замок в твоём полном распоряжении.

   Он хотел отойти, а я поймала его за руку.

   — Нет, Джаральд, нет. Только когда убежала, поняла, что без тебя мне никакой жизни не надо. Ты самое главное, основа моего существования, я не смогу без тебя, я тебя люблю больше всего на свете.

   — Любишь? — он грустно усмехнулся, коснулся кончиками пальцев моей щеки, а когда хотела прижаться к его ладони, убрал руку.

   — Это очень красивые слова, моя родная, но только слова. Ты, как и прочие женщины, готова любить за определённую плату. Твоей платой было замужество, и после моего публичного признания, ты вдруг решила ответить на мои чувства? Теперь тебе захотелось супружеской идиллии, поэтому пытаешься уверить меня в своей любви.

   — Джаральд, поверь мне! Поверь ещё раз! Я совершила ошибку, я не идеальна, признаю. Ты разочарован, потому что я оказалась не ангелом, а обычной женщиной. Но ведь даже после этого разочарования твои чувства не угасли, они все ещё живут в твоём сердце, значит, они настоящие.

   Я достала из-за корсажа смятый листок, протянула ему.

   — Я нашла рисунок, Джаральд. Давай начнём все сначала, перепишем нашу историю, забудем и простим друг другу все ошибки. Не уничтожай, не губи это чувство в себе. Мы можем быть счастливы.

   Он повернулся, задумчиво взглянул на рисунок, взял его кончиками пальцев.

   — Я ждал Розалинда, ждал и хотел забыть. Простить и то, что выбрала не меня и готова была убить. Достаточно было одного намёка с твоей стороны, намёка без фальши, что ты можешь полюбить, а не платить любовью взамен. Я не увидел ничего, кроме тонкого расчёта и стремления к достойной жизни, так получи её теперь и наслаждайся, а я устал ждать, с меня довольно!

   Одним коротким движением он отправил рисунок в огонь.

   Помню, что выбросила руку, пытаясь поймать, схватила только воздух и увидела, как огонь накинулся на тонкий лист. Тонкий жалобный крик прозвучал вдруг в огромном кабинете, похожий на стон маленького смертельно-раненого зверька. Я смотрела в прожорливое пламя, в котором скукоживались изящные линии, чернели нежные краски, и сердце обугливалось и превращалось в золу. Отвернулась от камина, пошла к двери, все убыстряя шаг, не видя ничего вокруг.

   — Рози, — его оклик долетел вослед, но я не обернулась. Так желанное когда-то онемение снизошло наконец, чувства притупились, я побежала куда-то, не разбирая дороги, пока не очнулась на краю высокого стрельчатого окна. Западная башня. Почему-то все дороги приводят сюда. Наверное, это особенное место для мечущихся душ, место скорби и отчаяния.

   Я смотрела вниз, там далеко была земля, а над головой бескрайнее синее небо. Помню, граница между ним и землёй расплывалась перед глазами, я не видела чёткой картины, только знала, что если вот так качнусь вперёд, раскину руки, то полечу, полечу, а потом забудусь навсегда и мне больше не будет больно.

   Сделать шаг и конец. Я качнулась, но пальцы вдруг вцепились в каменные стены, чувствительные кончики ощущали каждую щель, каждую выбоину в старых камнях. Боже! Что я делаю? Нельзя так, нельзя! Почему я сдаюсь? Потому что не смогу без него. Что же ещё остаётся? Какой смысл теперь в том, чтобы дышать, открывать глаза и проживать день за днём, если он никогда меня не простит?

   Я снова посмотрела вниз, так просто и так сложно сделать один шаг, единственный шаг длиною и ценностью в целую человеческую жизнь. Просто — потому, что это кажется решением всех проблем, сложно — потому, что обрывать жизнь, свою ли, чужую, — это преступление.

   Я ощутила странный холод, он пробежался морозной дорожкой вдоль позвоночника, гнетущая, тяжёлая тоска заполнила сердце, я повернула голову. Едва заметное мерцание совсем неподалёку, на расстоянии вытянутой руки, чуть более сгустившийся воздух, лёгкое марево, приобретшее очертания женской фигуры, прозрачное лицо и пустые безжизненные глаза. Неуловимые смазанные движения будто призрак плавно перетекал из одного места в другое, но мне показалось, что она протянула ко мне руки, и холод прошёл насквозь через все тело, заморозив меня на долю секунды, и я шагнула за край, край времени.

   Мир вдруг завращался перед глазами, и я увидела замок откуда-то сверху. На краткий миг померещилась мне картинка двух неподвижных тел у подножия старой башни, а потом меня потянуло куда-то вверх, и я полетела среди серых голых камней, обозревая унылый пейзаж, очутилась внутри мрачных пустых коридоров заброшенного древнего замка. Казалось, жизнь давно покинула его. Здесь было пусто и холодно, только тоскливый ветер гонял пожухлые листья по чёрному каменному полу. Комнаты без мебели, голодные зевы каминов, которые не топились много лет подряд. Лишь пронзительная тоска и одиночество обитали здесь.

   Я вздрогнула от пробежавших по телу мурашек и очнулась. И словно увидела жизнь заново. Там, вдалеке, среди облаков летали птицы. Вокруг был живой мир, и солнце касалось ласковыми лучами кожи. Чувства окружали меня со всех сторон во всём своём многообразии. Боль была лишь частью, малой частью их проявления. Пока я живу, ничего не потеряно.

   Я отступила назад, чтобы спуститься с подоконника, но каблук туфли попал в выбоину между камнями, я запнулась и качнулась вперёд, руки прошлись по камням, соскальзывая, сорвались со своей опоры, взмахнули в воздухе подобно двум крыльям, и вся прошедшая жизнь вдруг уместилась в один миг, промелькнувший передо мной до того, как я полетела к подножию башни. И последнее, что помню, прежде чем погрузилась в темноту, это лицо моего Джаральда, и тепло его рук вокруг своего тела.

   Я возвращалась в сознание медленно, выплывая из вязкого серого тумана, раскрыла глаза, обнаружив себя на каменном полу, возле окна, и увидела Его.

   Бледное почти восковое лицо, безумный взгляд, лихорадочный огонь, горящий в синей глубине. Дрожащие пальцы ощупывали мою шею, плечи, руки, а шальной взор метался по лицу, с жадностью всматриваясь в каждую чёрточку. Рядом раздавался тихий рык взъерошенного Рика.

   — Жива, — выдохнул, будто не веря самому себе или отчаянно страшась услышать отрицательный ответ.

   — Да.

   Он сжал за плечи, привлекая к себе, до хруста тонких костей, до пронзительной боли в сердце.

   — Не смей, никогда больше не смей, слышишь!

   Я обняла его плечи, прижалась щекой к его щеке, чувствуя холодные капли, может мои, может его слезы.

   — Почему, Джаральд, почему не хочешь, чтобы избавила тебя от себя? Ты будешь свободен.

   — Нет! — он сжал ещё крепче.

   — Почему не хочешь, чтобы я спрыгнула? — прошептала тихо-тихо, больше всего желая сейчас услышать его ответ.

   — Потому что я прыгну следом.

 

ЭПИЛОГ

   Мой мотылек, лети к свободе,

   Огонь не может слабо тлеть,

   Способен опалить на взлете,

   В нем суждено тебе гореть.

   

   О мой огонь, уж выбор сделан,

   Лететь на волю не могу,

   Я променяю свои крылья,

   Чтоб быть с тобой пока дышу.

   Как больно любить, как страшно любить и какое великое счастье любить. Бесконечное время назад, в нашу первую встречу, когда с первого взгляда я потеряла сердце, еще не знала, сколь высокую цену придется заплатить за свои безумные чувства. Тогда я не была готова к этому, сейчас отдала бы все, не задумываясь.

   Солнечный свет лился сквозь окна, и я очнулась от сладкой дремы, но не шевельнулась, наслаждаясь ощущением чудесной близости. Под пальцами мерно вздымалась обнаженная грудь моего графа, а моя голова покоилась на его плече. Я так и уснула вчера, утомленная, в его объятиях, зато как сладко было просыпаться сейчас. За окном властвовало морозное утро, а я нежилась в лучах расцветающей в душе весны. Так зеленая травка робко пробивает себе путь к яркому солнцу, раскрывает хрупкие листочки, чтобы со временем окрепнуть.

   Это было наше первое утро после сказанных у окна западной башни решающих слов, после сделанного нами обоими выбора. Мне не забыть искаженных болью черт Его лица, Его взгляда и ужаса, заставлявшего дрожать пальцы, гладившие мои скулы. Рядом тихо рычал взъерошенный Рик, благодаря которому Джаральд и успел отыскать и поймать меня перед падением. Только на пса я не смотрела, я не могла отвести взора от мужа. Это созерцание доставляло истинное наслаждение, пусть и через боль, оно насыщало его впервые обнаженными предо мной чувствами, настолько сильными, что сложно было до конца осознать их глубину.

   — Рози... — он сжал меня снова, потом встряхнул, потом поцеловал.

   Бывают поцелуи, что святое причастие, они освобождают душу, благословляют ее светлым ликованием, наполняют самыми ясными эмоциями. Бывают поцелуи, грешнее порочной ночи, они отравляют, губят и дарят самое низменное, самое испорченное удовольствие. А бывают поцелуи, чудесно соединившие в себе все. Они заставляют тебя по-настоящему умирать от прикосновений другого человека, а потом возносят к бесконечно высоким, светлым вершинам. Так целовал меня Джаральд. Он давал отведать горькой отравы, чтобы после своей гибели я могла познать настоящий рай. Рай на земле рядом с обольстительным, удивительным, непостижимым мужчиной.

   После его поцелуев я почти лишилась сознания и очень смутно помню, как он снес меня вниз, в кабинет. Вспоминаю, что сидела на его коленях, прижатая к широкой груди и слушала биение сильного сердца, покрытого белесыми полосками шрамов. О них я узнала гораздо позже, а в тот момент замерла в его руках, ощущая удивительное таинство между нами, словно на исповеди.

   — Джаральд, — я чуточку отодвинулась, — я передумала прыгать, но нога подвернулась, когда попыталась сойти с окна.

   Он оторвал взгляд от камина, снова посмотрел на меня, потом осторожно обхватил ладонями мое лицо, приблизил к себе.

   — Я думал, что могу отказаться от тебя. — Голос звучал спокойно, но глубокие нотки, еще хранящие толику отчаяния, проникали в самую душу. — Если бы не поймал на краю окна, поймал бы с той стороны.

   Мы уехали в Шотландию вместе в то чудесное утро новой жизни, когда я проснулась в его объятиях. Впереди лежал долгий путь не только в иную страну, но и друг к другу. Нам предстояло заново узнавать себя, научиться быть вместе без масок и щитов.

   Это было удивительное путешествие и самое захватывающее в моей жизни. Прежде никогда не удалялась от дома так далеко. Нашу поездку с Александром на север Англии едва ли можно назвать благополучной, тогда я мало что замечала вокруг себя, зато теперь вовсю наслаждалась новыми открытиями. С Джаральдом ехать вместе через всю страну было невероятно занимательно. Он оказался опытным путешественником, и я только диву давалась, откуда у утонченного светского ловеласа такой опыт. Очень любопытно было узнать о его жизни до того, как он женился на моей мачехе. И однажды я подступилась к супругу с расспросами, а он отмахнулся, заверив, что ранняя седина меня не украсит. Тогда я предложила ему написать дневник как тот, который когда-то составил мой отец и, показалось, будто эта мысль запала графу в душу.

   Жизнь в старом шотландском замке — это период, который я со счастливой грустью вспоминала позже, после возвращения в Англию.

   Это было сказочное место. Со скалистого холма, на котором построили замковые башни, открывалось чудесное зрелище: прелестная небольшая бухта и блестящая гладь бескрайнего моря. Несмотря на то что не весь замок сохранился в первоначальном виде и какие-то части строения были снесены по причине ветхости, я находила его очень красивым. Он отличался от большинства подобных сооружений еще и тем, что был сложен из красного песчаника.

   Время, проведенное в Шотландии, осталось в моей памяти как самое удивительное. Может быть потому, что сразу по приезде мне был предложен выбор.

   — Поехали в Эдинбург, Рози, я представлю тебя высшему обществу, — сказал супруг.

   Не знаю отчего, но это предложение не нашло отклика в моей душе.

   — Если задержимся в замке, родная, мне придется подолгу оставлять тебя одну. Основной доход с этих владений приходится на торговлю шерстью, которое мы сбываем производителям шотландского сукна, и поэтому я намерен объездить все удаленные пастбища. Поместье находится в более запущенном состоянии, чем замок Рокон, и я хочу привести его в порядок.

   Я ответила тогда, что не поеду в Эдинбург, а два дня спустя, когда супруг заглянул в гостиную, чтобы попрощаться, его ждал сюрприз. Граф остановился в дверях, изумленно изогнул бровь и окинул меня заинтересованным взглядом.

   — Леди Розалинда? — с усмешкой уточнил он, разглядывая свою похожую на мальчика супругу в просторных шерстяных штанах, теплой крестьянской рубахе и скрепленном на плече шотландском пледе. Свернутую на затылке косу я спрятала под клетчатым беретом.

   — Ваш верный слуга, граф, — я низко поклонилась, — готов услужить господину всем, чем пожелаете, в долгой дороге.

   Он улыбнулся и переспросил:

   — Действительно всем?

   — Без сомнений, ваша светлость.

   — Такой слуга мне пригодится, — с дьявольской усмешкой парировал супруг, — что же ты замер, как вкопанный, нам пора отправляться в дорогу.

   Недели изнурительных путешествий и ни одного развлечения, иная леди пришла бы в ужас. Наверное, спроси меня кто-нибудь, что бы я предпочла: жить в довольстве и достатке, ведя жизнь благородной графини, с балами, светскими раутами и поездкой по магазинам и театрам, или же терпеть все неудобства путешествий и переездов, — я бы выбрала последнее. Ехать день за днем по бесконечной дороге рядом с Джаральдом, ощущать ни с чем не сравнимую свободу, без рамок и ограничений, сидеть с ним у костра и слушать интересные рассказы или же вступать в жаркие споры и засыпать мужа вопросами, а по ночам чувствовать, как бьется рядом сердце любимого человека. Это была иная сторона жизни, совершенно отличная от той, к которой я привыкла с детства, и она привлекала меня намного больше.

   Кем я стала для своего мужа за то долгое время, что мы провели бок о бок? Наверное, мягким воском, обнимающим тонкий фитилек, на конце которого ровным пламенем горит огонь. Он освещает другим путь, он бросает пятна яркого света на древние страницы книг, он мягко ласкает тела любовников, слившихся в чувственном экстазе. Но без воска огонек погаснет, а без огня воск застынет твердой бесформенной массой, не узнав, что значит таять от счастья в жарких ласковых объятиях своего пламени.

   Платой за мой выбор стала твердая уверенность в том, что, взбираясь следом за Джаральдом по горной тропинке, задыхаясь от недостатка кислорода и сбивая ноги об острые камни, в любой момент, когда оступлюсь, меня поймают его сильные пальцы, удержат над любой горной бездной. А когда совсем не смогу идти, то невзирая на больную ногу, на рану, нанесенную моей рукой, муж взвалит к себе на плечи и понесет вперед.

   А еще у него на груди, в потайном кармане, хранится маленькая миниатюра Мадонны. Джаральд купил ее у старого мастера в крошечной шотландской деревушке по совершенно невероятной для такой мелочи цене. Когда я удивленно спросила, зачем, граф ответил, что нашел образ идеальной женщины и отныне это его талисман. А потом спрятал картину в карман и не давал мне смотреть, пока я сама не вытащила миниатюру тайком.

   Ничего особенного на первый взгляд: потемневшее дерево, которое следовало заново покрыть лаком, местами облупившиеся кусочки краски и очень необычное изображение Пресвятой Девы не в виде ангельского высшего создания, а в облике земной женщины с нежной улыбкой на губах. И лишь только внимательно взглянув в ее лицо, я увидела сходство в наших чертах. На обратной стороне картины, знакомым почерком были выведены слова: «Мы погибаем16, когда наше божество падает с небес, попадая к нам в руки»

   ГЛОССАРИЙ

   1 Доезжачий — старший псарь, занимающийся обучением борзых и гончих собак и распоряжающийся ими на охоте.

   2 Днёвка — дневной отдых, сон (птиц, животных). Дикий кабан питается в основном ночью, а днём предпочитает где-то отлёживаться. Он никогда не отдыхает в местах ночной кормёжки. При загоне кабана необходимо точно знать, в каких местах кабаны останавливаются на днёвку.

   3 Барбакан — открытое пространство между внешними и внутренними воротами, окружённое стенами и служившее ловушкой для врага.

   4 Донжон — укреплённая главная башня замка, окружённая стенами с бойницами.

   5 Какелон – котелок или глубокая чашка на ножках для приготовления фондю. Ножки нужны для того чтобы под котелком можно было расположить газовую горелку или свечу. Какелон может быть керамическим или из глины, металла.

   6 В XI-XII веках в английской литературе преобладали церковно-дидактические произведения («Ормулум», «Ода Морали»).

   7 В XVI веке Генрих VIII начал процесс ликвидации монастырей и передачи монастырского имущества в собственность королевского дома Тюдоров. Ликвидации подлежали все монастыри с ежегодным доходом менее 200 фунтов стерлингов. К 1540 году около 800 монастырей в Англии были закрыты. Монастыри Ирландии и Уэльса также пострадали, но в меньшей степени, а Шотландия в то время была отдельным королевством.

   8 Месса – центральное богослужение Римско-католической церкви, католическая литургия, в xоде кoторой хлеб и вино, используемые в богослужении, пресуществляются в Тело и Кровь Иисусa. Текст мессы oбычнo поется, в некоторыx случаяx читается

   9 Капитул – общее собpание членов какого-нибудь ордена.

   10 Клеймо распутницы в виде трёх лепестков лилии (цветок считался символом Девы Марии) выжигали на теле проституток (распутниц), а также воровок, дабы духовной чистотой цветка очистить грешное тело. Клеймо ставили не на лбу, руке или другой открытой части тела, а там, где его можно было скрыть (чаще на плече).

   11 Гретна-Грин — небольшая деревня на юге Шотландии, с 1753 года на целых два столетия ставшая популярным местом среди влюбленных, которые не могли пожениться из-за ужесточения положения о браке в Англии и Уэльсе. В Шотландии ограничения не имели силы, а деревня Гретна-Грин была первым населенным пунктом по ту сторону границы на дороге из Лондона. Здесь юноши и девушки могли вступать в брак, не спрашивая ни у кого разрешения, соответственно с 14 лет и 12 лет. Для этого было достаточно в присутствии свидетеля назвать друг друга супругами.

   12 Криббедж — карточная игра для двоих игроков. Для игры используется полная колода — пятьдесят две карты. Старшинство карт — от туза до короля. Козырей нет. Цель игры — раньше противника набрать сто двадцать одно очко, составляя различные комбинации с помощью своих карт и карт соперника.

   13 Предметы дамского туалета, похожие на современные трусики, появились только в конце 19-го века. Первыми их начали носить куртизанки, и прошло немало времени, пока их признали аристократки. Но даже в конце 19-го века эта интимная часть гардероба была далека от современного прообраза. Штанины между собой не сшивали из гигиенических соображений. Верх панталон прижимался к телу корсетом, из-за этого справить естественные потребности одетой женщине было весьма проблематично. Сшили штанины только в конце 19-го века, но консервативные дамы продолжали носить панталоны без шва, заявляя, что молодёжь распустилась до безобразия.

   14 Монокль — один из видов оптических приборов для коррекции или улучшения зрения. Состоит из линзы, как правило с оправой, к которой может быть прикреплена цепочка для закрепления на одежде, во избежание потери монокля.

   15 Африканская ассоциация — ассоциация по продвижению открытия внутренних областей Африки, была основана Сэром Джозефом Банксом в 1788 году, позже в 1830 году вошла в состав Королевского географического общества.

   16 Английское слово «be lost» можно также перевести, как теряем себя, пропадаем. Здесь очевидна игра слов, использованная графом, и намек на их с Рози историю.