Голова все ещё кружилась, и в сон я повалилась быстро, а просыпаться оказалось очень больно. Горело клеймо и кололо сердце, не удавалось глубоко вдохнуть, от этого становилось только хуже. Я застонала, заворочалась в постели, подтягивая колени к груди, услышала щелчок, и дверь отворилась.

   — Леди Розалинда, — Джим вбежал в комнату, как будто дежурил по ту сторону в коридоре.

   Я продолжала стонать. Камердинер подошёл к кровати и, приподняв меня, немного сдвинул в сторону одеяло и смазал метку мазью. Жжение потихоньку стихло, а вот сердце кололо по-прежнему. Я прижала руку к груди, а Джим уже протягивал полный стакан воды и, снова придержав меня, помог его осушить. Устроив мою голову на подушках, он подтянул одеяло повыше и спросил:

   — Что сделать, мисс? Позвать врача?

   Я издала протестующий возглас, отрицательно качнув головой. Никого чужого не желала видеть рядом, да и стало чуточку легче. Обернулась к окошку, за ним уже светало. Вопросительно взглянула на Джима, а он только вздохнул в ответ.

   — Не вернулся ещё.

   Я снова сжала ладони у груди, в испуге глядя на камердинера. Языка не чувствовала по-прежнему, могла только мычать или стонать.

   — Не волнуйтесь, не будет он понапрасну рисковать. Граф все продумал. Как узнал от леди Катрин, что вы в монастырь подались, сразу справки навёл. Ничего дурного про орден не говорили, но у хозяина осведомителей хватает. Кто-то донёс, что нечисто в этом месте, а позже узнали, как и когда эти так называемые покровители чёрные мессы в часовне проводят. Вот тут и сорвался хозяин в дорогу, а сам ведь едва на ноги поднялся.

   До монастыря добрались, но, знаете, как бывает, запросто в такое место не попадёшь, даже за деньги не впустят. Хозяин и сказал, что желает в эту их секту вступить, а для того нужно специальный обряд пройти. Они как раз готовились к одному. Взнос потребовали, подписку бумаг особенных, ну и позволили вместе со всеми в монастырь войти. Благо граф вас ещё до мессы обнаружить успел, иначе какой ужас наблюдать бы пришлось. Знаете, уж чем хозяин ни увлекался, но подобными вещами никогда не баловался. Мерзость это, если не сказать хуже. Его только потому выпустили за ворота, что пока обряд не проведён, можно и отступиться. Граф ушёл, а мне велел здесь ждать, пока вас привезёт. Такая вот история, мисс.

   Я махнула рукой, велев ему продолжать. Необходимо было знать, что Джаральд задумал сделать теперь.

   — Бумаги у них имеются, по которым и графа обвинить можно. Но его светлость голыми руками не возьмёшь. В обряде он не участвовал, тому свидетелем сам архиепископ будет. Хозяин за ним и поехал. Шутка ли, под носом Его Высокопреосвященства такие непотребства творятся. Пусть своими глазами убедится, что в ордене происходит, ну а дальше уж инквизиторы решат, какие наказания богохульцам определить. Одно плохо, покровители эти сопротивляться начнут, люди не из простых, это точно. Вся надежда на его светлость, он из ситуаций и похуже выпутывался. Как вы, мисс, легче вам стало?

   Я кивнула, и правда чувствуя, что боль отступила немного.

   — Попробуйте ещё поспать, я рядом. Как только хозяин вернётся, так сам вас и разбудит.

   Я не уснула, но погрузилась в странное состояние между сном и бодрствованием, когда тело тяжёлое, веки наливаются свинцом, но не можешь отпустить себя и улететь в мир сновидений. Резь в области груди немного притупилась, но я старалась дышать медленно и неглубоко. Полагаю, так сказывались последствия употребления порошка. Помню, мачеха говорила, что отец умер от сердечного приступа.

   Чувства постепенно возвращались ко мне. Ещё ощущалось небольшое онемение, но оно медленно растворялось в звуках, эмоциях, впечатлениях. Я гнала сейчас все мысли из головы, чтобы не думать и не вспоминать, сосредоточилась на одном ожидании и вся обратилась в слух.

   Его шаги я узнала сразу. Тихие голоса раздались по ту сторону двери, а потом послышался чёткий приказ: «Готовь лошадей, уезжаем немедленно».

   Джаральд вошёл в комнату, а я все ещё не открывала глаз. Боялась, что если увижу его, не совладаю с собой, а сердце просто разорвётся от нахлынувших эмоций. Кровать прогнулась под его весом, длинные пальцы нежно провели по щеке. Мои ресницы дрогнули, и я решилась посмотреть на отчима.

   Господи, какой же у него был взгляд — способный напугать самого хладнокровного человека на свете! Каштановые волосы спутались, длинные пряди прилипли ко лбу, на щеке тонкая рана, как от лезвия кинжала, порезы на руках, на груди, на боку, от него пахло потом и кровью.

   — Едешь домой, ангел, или желаешь в другой монастырь? — он спросил тихо, зло, но была ли эта злость направлена на меня или существовала отстраненно, сама по себе, независимо от его чувств? Я медленно кивнула, а он вдруг схватил меня за плечи, поднимая резко, и поцеловал с той же яростью, что светилась в его глазах, с ожесточением, без нежности, как будто пытался забыть, стереть что-то из памяти, пройти очищение с моей помощью.

   Когда я уже задохнулась в плену его губ, он выпустил мой рот, впился поцелуем в шею, прихватывая кожу губами. Он касался моих плеч, рук, груди, прикусил зубами вырвавшийся из плена рубашки сосок, а когда я задрожала в его объятиях, разжал ладони и уронил меня на подушки. Отвернулся, склонил лицо на руки и сидел так несколько секунд молча. Я привстала, превозмогая боль в груди, прижалась щекой к широкому плечу, закрыла ладонью рану, рассёкшую его руку от запястья до локтя. Он поднял голову, глубоко вздохнул, негромко и уже спокойно повторил:

   — Едем домой, Рози. Пора убираться отсюда.

   В конюшне ждали осёдланные лошади. Граф посадил меня в своё седло, сам устроился позади и крепко прижал к себе одной рукой. Джим запрыгнул на свою лошадку и спросил:

   — Как будем уезжать, по главной дороге или через лес?

   — Через лес, — ответил Джаральд, — лучше, если нам не встретятся на пути одинокие и любопытные путники, которые смогут нас запомнить.

   — Понял, хозяин.

   Они тронули лошадей, а я прислонилась к груди графа, прикрыла глаза, когда Джаральд вдруг негромко спросил:

   — Говорить можешь?

   Покачала головой.

   — Значит, не скоро отпустит, — резюмировал отчим. — Если планировали отрезать язык, то побеспокоились обезболить. Помнишь, как до постоялого двора добрались?

   Промычала что-то, выражая отрицание. Я помнила все только с того времени, как очнулась утром от боли в груди, а происшествия с момента опаивания, будто подёрнулись тёмной мглой.

   — Что помнишь? Как за ворота выходила?

   Помотала головой.

   — Как клеймо ставили?

   Я кивнула.

   — Одурманили на славу. Думаю, вы бы запомнили все произошедшее как страшный сон... в случае благополучного исхода, — негромко добавил он.

   Благополучного исхода? По телу прошла дрожь. А вдруг Эмили не выжила после этого кошмара? Я повернула голову, обрисовала в воздухе руками женскую фигуру, пытаясь узнать про послушницу.

   — Вторая девушка?

   Я кивнула.

   — Она в порядке, не волнуйся.

   Я отвернулась, устремляя взгляд на видневшуюся неподалёку гору, а граф опять прижал к себе.

   — Ты потеряла сознание от боли?

   Я не сразу поняла, что он спрашивал о том, как меня клеймили. А сообразив, сделала рукой отрицательный жест.

   — Тебе было больно там, у сарая?

   Покачала головой почти незаметно. Вот сейчас я ощутила стыд. Спасительное безразличие полностью растворилось, и услужливая память воскресила мои воспоминания. Прикусила губу, опуская глаза вниз на его руки, сжимавшие поводья.

   — Прекрасно, — коротко бросил граф, а потом пришпорил коня, пуская его в галоп.

   Ехали практически без остановок, только меняли лошадей. Граф торопился поскорее достичь замка. Раз я снова задремала, пригревшись на груди Джаральда, и сквозь сон слышала, как они негромко переговариваются с Джимом. Их слова причудливо переплелись с моими грёзами, вызывая яркие и странные картинки. Камердинер выспрашивал у отчима подробности драки в часовне, а граф отвечал. Сейчас уже сложно сказать, что именно он рассказывал, но воспоминания от навеянного его словами сна сохранились в памяти очень отчётливо.

   В полутемной часовне горели свечи. Посреди круглого пространства возвышался алтарь, а на нём лежала обнажённая девушка. В руках она сжимала зажжённые свечи. Кровь из пореза на тонком запястье крупными каплями стекала в ритуальную чашу.

   Вокруг возвышения бесновались ряженые участники ритуала. Они подпрыгивали, крутились в диком танце и распевали странные гимны. У изголовья алтаря стоял человек в чёрных одеждах, но без креста. Он листал требник с чёрными и белыми страницами вперемешку и совершал крестное знамение наоборот. Внезапно он громко выкрикнул какие-то слова на латыни, поднимая руку с зажатым в ней гусиным огузком, и пляска вокруг прекратилась.

   К девушке приблизился наряженный козлом человек с рогами на голове. Он забрался на алтарь, чтобы устроиться поверх распятой девственницы, а за ним уже маячили другие участники мессы, ожидавшие своей очереди. Когда ужасный ряженый протянул к обнажённой груди свои скрюченные пальцы, двери часовни распахнулись, и внутрь ворвались гвардейцы архиепископа.

   Его Высокопреосвященство отдал приказ схватить всех, кто принимал участие в чудовищном ритуале, но по возможности сохранить им жизнь. Благодаря неожиданному появлению гвардейцы выиграли несколько минут, прежде чем сектанты схватились за шпаги, и началась настоящая бойня.

   Вокруг раздавался звон оружия, крики, стоны, кровь лилась рекой. Среди кошмарного безумия, прямо в самой гуще схватки, отчаянно бился человек в чёрной маске. Его шпага мелькала в воздухе, отражая удары противников. Он ловко уклонялся от обманных выпадов и за короткое время ранил нескольких сектантов, когда на него вдруг напали со спины. Человек в маске успел увернуться от рокового удара, но острый кончик шпаги рассёк кожу на его руке и оцарапал правый бок. Раненый дуэлянт отпрыгнул в сторону, подобно гибкой кошке, и проткнул противника одним точным ударом. Двое сектантов сменили поверженного, вынуждая человека в маске отступить в угол часовни. Он запнулся, зацепившись ногой за чьё-то тело, и упал, быстро откатываясь в сторону. С удивительным проворством уклонился от удара кинжалом, нацеленного выколоть его глаз, вскочил на ноги, оглушил одного из нападавших рукояткой шпаги и ранил второго противника точно в грудь.

   Кровопролитная драка закончилась неожиданно, когда того, кто верховодил чёрной мессой, закололи прямо у алтаря. В рядах сектантов началась паника, и гвардейцы бросились ловить и связывать пытавшихся сбежать людей, вытаскивая обездвиженных «покровителей» на улицу.

   Человек в чёрной маске покинул часовню последним. Переступая через тела поверженных и оглушённых противников, он подошёл к распростёртой на алтаре девушке, закутал её в серый плащ и поднял на руки. Порыв ветра из открытой двери ворвался внутрь и загасил все свечи, погружая старую часовню во мрак...

   Я вздрогнула во сне и резко проснулась.

   — Бумаги я уничтожил, — коснулся слуха тихий голос Джаральда, — взамен дал слово сохранить все произошедшее втайне. С остальным разберутся слуги архиепископа.

   — А что с той девушкой дальше стало?

   — Она — собственность ордена. Сошлют в другой монастырь и забудут.

   — Вас не узнали?

   — Я был в маске. Тот, кто видел моё имя на бумагах, уже покинул этот свет.

   — С божьей помощью все закончилось благополучно. Раны поди сильно болят?

   — Это царапины.

   Замка мы достигли уже затемно. Джаральд протянул руки, снял меня с лошади и повёл за собой. Я шла медленно, а когда приблизились к самым дверям, в испуге затормозила, крепко сжимая руку отчима. Граф обернулся, я покачала головой, знаками пытаясь выразить своё нежелание входить в дом. Хотела дать ему понять, что боюсь не самого замка, а мачехи. Он задумчиво посмотрел на меня и ответил:

   — Я со всем разберусь, Рози.

   Мы вошли в главный холл, освещённый свечами, нас встретили ночной слуга и дворецкий. Мой испуганный взор мгновенно приковала женская фигура, застывшая на площадке широкой лестницы.

   — Ты вернулась, Розалинда? — спросила мачеха. Катрин владела собой просто превосходно.

   Я снова замерла, а граф вышел вперёд и отвесил жене поклон.

   — Не спится, дорогая? Я забрал милую девочку домой, ей не понравилось в монастыре.

   — Как странно, — задумчиво протянула мачеха, — а ведь ты так хотела принять постриг.

   Я поняла, Катрин специально произнесла именно эти слова, ожидая моей реакции, хотела узнать, рассказала ли я Джаральду все её секреты или отчим до сих пор в неведении.

   — Дорогая, Рози ещё не в состоянии разговаривать. В ордене довольно оригинальные методы принятия пострига. Ей сейчас необходимо отдохнуть. Ступай к себе, Розалинда.

   Он подтолкнул меня в спину, и я медленно пошла вперёд, поднялась по ступенькам, минуя Катрин. Она лишь слегка склонила голову, смерив меня равнодушным взглядом, и снова повернулась к Джаральду.

   Когда я поднялась на третий этаж, то до комнаты добралась уже бегом, ворвалась внутрь, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Испуганная Джейн, которая как раз расстилала мою постель, выронила покрывало.

   — Боже мой! Мисс Розалинда, как же вы меня напугали. Я все ждала, когда вы вернётесь. Так надеялась, что удастся господину графу вас образумить. Зачем же в монастырь уехали? Молодая совсем, ни жизни, ни счастья не узнали, а запереть себя до конца дней... мисс Розалинда.

   Служанка вытерла рукавом слезы, а я пораженно воззрилась на девушку. Вот кто, оказывается, переживал за меня по-настоящему. И стоило бы сейчас сказать ей что-нибудь утешительное, но язык все ещё не слушался толком, а читать Джейн не умела. Оставалось только подойти и погладить горничную по плечу, пытаясь знаками объяснить, что поговорим мы позже и сейчас мне очень нужно остаться одной. Девушка обиженно сморщилась, но повиновалась молча. Аккуратно сложила покрывало на комод, а когда дошла до двери, обернулась и добавила:

   — Все письма, которые вам присылали, я в шкатулку сложила. Ждала, что вернётесь, — она отвернулась и быстро покинула комнату, оставив неприятный осадок в душе. Имей я больше времени, ни за что бы не прогнала девушку. Однако мне предстояло выяснить, что задумала Катрин.

   От равнодушного взгляда мачехи, мороз пробрал по коже. Она знает, я не успела ничего рассказать графу. Что же Катрин придумает, как поступит, что скажет? Не мешкая, я отворила тайный проход и побежала по коридору к комнате графа. Упала на колени, приникая к той самой щели в камнях. Господи, только бы мачеха проследовала за Джаральдом в спальню, и мне довелось услышать их разговор. Лишь бы узнать, каким образом она все объяснит, а там придумаю, как спастись от неё. Теперь я точно знала, в живых меня Катрин не оставит.

   Я вся обратилась в слух, мысли и ощущения сосредоточились вокруг одного — как мне выжить теперь. Спасти мог только один человек, но если Катрин обманет и его, то... об этом пока не хотелось думать.

   Дверь отворилась, граф вошёл в комнату, следом камердинер и (слава богу!) Катрин.

   — Джаральд, нам нужно поговорить.

   — Ступай, Джим, я переоденусь без твоей помощи.

   Слуга молча удалился, а отчим снял дорожный плащ, и Катрин ахнула от испуга.

   — Ты ранен? — она подбежала, пытаясь коснуться его ран, к которым уже присохла ткань изодранной рубашки, но Джаральд только отмахнулся.

   — Царапины.

   — Из-за неё? — голос мачехи напоминал шипение. Именно так шипит злющая гадюка, прежде чем укусить.

   — Спасал малышку.

   — Зачем?

   Отчим стянул рубашку, подошёл к столику с фарфоровым тазом, и стал обмывать руки. Мачеха повторила вопрос, на этот раз громче. В её голосе уже проскальзывали истерические нотки:

   — Зачем спасать её? Она сделала свой выбор!

   Джаральд смыл с тела кровь, плеснул воды на голову и тряхнул мокрыми волосами. Набросив на плечи широкое полотенце, он полуобернулся к Катрин и с улыбкой ответил:

   — Захотелось.

   — Как ты вытащил её? Она ведь подписала бумаги.

   Я видела, каких трудов мачехе стоило держать себя в руках. Уголки её губ подрагивали, а пальцы сжимали юбку так сильно, что костяшки побелели.

   — Моя дорогая, а ты в курсе, чем занимается этот орден?

   Катрин поджала губы и нехотя процедила:

   — Тем же, чем и все, подобные ему.

   — Не совсем, — граф облокотился о стол, сложил на груди руки, — помимо молитв и поста для умерщвления грешной плоти, они также проводят разные ритуалы. Точнее, не сам орден, а те, кто ему покровительствует. Есть среди покровителей целая секта очень влиятельных людей, которые выделяют немалые суммы на нужды монастыря, но не просто так. На одну ночь несколько раз в год они требуют от ордена юных и невинных послушниц. Как полагаешь, для чего?

   — Не имею ни малейшего понятия.

   Мачеха прошагала к зажжённому камину, отвернулась от Джаральда, а он неслышно приблизился к ней со спины, неожиданно обхватил за плечи, и Катрин едва заметно вздрогнула. Отчим склонился к самому её уху и что-то прошептал.

   — Не может этого быть! — заявила мачеха, играя так талантливо, что я сама почти поверила в её искреннее изумление, — невероятно! Как же удалось увезти её? Ведь ты больше не имеешь опекунских прав на Розалинду.

   — Орден отказался от нее.

   — Как отказался? Почему?

   — Им нужны чистые девушки.

   Катрин не видела, а я заметила на губах Джаральда усмешку, жёсткую, холодную. Мачеха побледнела. Её губы дрожали теперь так явно, что она с трудом могла произнести хоть слово.

   — Т-ты?! — вопрос-утверждение.

   — Я.

   Она обернулась, вскинула руку, чтобы залепить ему пощёчину, а отчим быстро отступил и унизительно расхохотался. Даже мне в этот миг стало стыдно, а Катрин сорвалась. Она бросилась на мужа, чтобы вцепиться в волосы, расцарапать лицо и завизжала громко:

   — Подлец, изменник!

   Он поймал её за запястья, обхватил руками поперёк туловища, удерживая взбесившуюся женщину и не прекращая смеяться.

   — Будь ты проклят, проклят!

   — Ах, Катрин, дорогая, как же ты предсказуема. Я ожидал, что хоть ты меня удивишь. Ну придумай оскорбление поинтереснее. Отчего вам женщинам так нравится проклинать тех, кого вы якобы любите?

   — Не сравнивай меня со своими потаскухами! Я выше их, умнее, лучше во всём!

   — Дорогая, меня проклинали все, кому довелось побывать в моей постели, — он выдержал паузу, и негромко добавил, — кроме одной.

   — Она такая же, как все твои шлюхи, слышишь?! — Катрин извернулась, с невероятной силой оттолкнула отчима, вырвалась из его рук, — прикажи ей немедленно покинуть замок, пусть убирается прочь. Иначе вы оба пожалеете!

   — Пожалеем? А что ты сделаешь? — Катрин ещё не успела прийти в себя, как отчим внезапно шагнул ей навстречу и протянул вперёд руку, — отдай мне его.

   — Что? — мачеха попятилась, прижимая руки к бокам, отступая спиной к камину. И вот теперь я ясно увидела тот самый миг, когда отчим в мгновение ока обратился в хищника. Черты лица словно заострились, губы изогнулись в усмешке, и он резко прыгнул вперёд, а мачеха взвизгнула, но он уже подмял её под себя, уронив на пол. Она извивалась, пыталась высвободиться, а он держал крепко. Завёл ей руки над головой, задрал пышные юбки и ощупывал тело свободной ладонью. Послышался треск материи, а потом Джаральд отпустил Катрин, и она поспешно отползла подальше. В руках граф держал шкатулку.

   — Занятно. А я все ждал, чтобы дражайшая супруга выдала себя. Этот непроизвольный жест, когда ты испугалась за самое дорогое, подсказал, где искать. Ну расскажи теперь, как действует эта дрянь?

   — О чём ты? Это моя коробочка для лекарств.

   — Хм, — Джаральд перевернул шкатулку, постучал по дну, а потом взял кочергу и одним ударом разрубил деревянную коробочку.

   По полу рассыпался коричневый порошок. Катрин вскрикнула, попыталась подползти ближе, чтобы собрать свой драгоценный яд, а Джаральд взял щепотку порошка и, резко ухватив мачеху за волосы, запрокинул ей голову:

   — Я восхищен, дорогая! Как оригинально придумано — двойное дно у такой маленькой шкатулочки. Удачно ты его спрятала, все время носила буквально на виду. Вот почему я никак не мог отыскать. Давай, ты сперва попробуешь своё зелье сама, а потом расскажешь, как оно действует.

   — Нет, нет, — мачеха пыталась вырваться, но граф не отпускал, — это убьёт меня, убьёт! Я все расскажу!

   Джаральд выпустил её волосы, согнул ногу в колене и, устроив на ней руку с зажатым в ладони порошком, внимательно посмотрел на жену.

   — Это яд, не рассчитаешь дозу и отравишь меня, а потом тебя казнят за убийство. Проведут следствие и выяснят, что ты украл из монастыря свою любовницу, а после избавился от законной супруги.

   — Как интересно ты говоришь, дорогая. Только яд ли это?

   — Он безопасен в определённых количествах, но дозу приходится рассчитывать очень тщательно.

   — Как он действует, помимо того, что снимает чувствительность к боли?

   — Ты знаешь?

   — Я уверен, именно этим ты меня и опоила, дражайшая супруга. В церкви после церемонии произошёл досадный инцидент, когда я ненароком напоролся бедром на торчащий из скамьи гвоздь. Боль от раны я почувствовал намного позже, уже когда она воспалилась. Вот и возник небольшой вопрос, на который ты мне сейчас ответишь.

   — Порошок убирает боль, это правда.

   — Что ещё?

   — С его помощью можно убедить человека сделать то, что нужно тебе.

   Джаральд склонил голову, а Катрин снова потянулась к порошку. Отчим перехватил её ладонь, оттолкнул, а потом собрал остатки рассыпавшегося средства в половину шкатулки и швырнул в огонь.

   — Нет! — мачеха со слезами на глазах смотрела, как огонь пожирает её драгоценный яд. — Зачем?

   — Катрин, ты ведь умница, нашла бы способ снова добраться до него. Пользоваться им я не собираюсь. К чему убивать тебя, если можно тихо и мирно уладить этот вопрос.

   — Ты не разведёшься со мной! Весь свет будет смеяться над тем, что умного и изворотливого графа кто-то перехитрил.

   — Дорогая, ну к чему нам скандалы?

   — Что ты задумал?

   Мачеха напряжённо глядела на расслабленного и довольного отчима.

   — Я заметил, что английский климат плохо сказывается на твоём здоровье. В Шотландии тебе будет гораздо лучше. Там у меня небольшое поместье. Поедешь, поживёшь годика два или дольше. Ты непременно полюбишь эти дикие места. Только будь осторожна, Катрин, как бы один из смелых горцев, пленённый чудесной красотой, не похитил мою драгоценную жену и не дал мне этим повод для развода.

   — С тебя станется заплатить за моё похищение, Джаральд! Но ты не отошлёшь меня!

   — Почему нет?

   — Я не позволю! Думаешь, уеду и оставлю тебе развлекаться здесь со своей шлюхой?

   — Всё будет очень прилично, я найду Розалинде компаньонку.

   — Как же ты уверен в себе! А знаешь, что Розалинда умоляла меня избавить её от тебя? Знаешь, что она рассказала мне, Джаральд?

   Отчим поднялся, сложил руки на груди, глядя на сидящую у его ног Катрин спокойно, холодно, с притаившейся в уголках губ издёвкой. Он не ждал удара от меня, он мне верил, готов был посмеяться над любыми словами мачехи, кроме тех, что она произнесла:

   — Она просила отправить её в монастырь, а взамен рассказала твою маленькую тайну, Джаральд. Ты не избавишься от меня и никуда не отошлёшь, иначе я все расскажу о подземных ходах, контрабандистах и о том, как ты застрелил одного из них.

   Его лицо... оно словно окаменело, а я прижала руки ко рту, заглушая крик. Как? Откуда? Я исповедовалась только священнику. Он не мог нарушить тайну исповеди, не мог!

   — Сколько бы ты ни дрался за неё, она всегда будет считать тебя убийцей, чьи руки обагрены кровью. Она умоляла спрятать её, отослать подальше туда, где ты не сможешь её достать, ну а я выбрала этот монастырь.

   — И накормила её порошком, чтобы не передумала? — негромкий голос звучал так невозмутимо, как если бы граф принимал участие в светской беседе, и только мне казалось, что тон его стал совершенно иным.

   — Я не могла допустить возвращения Розалинды. А теперь ты снова отошлёшь её Джаральд. Её, а не меня, и уже навсегда. Ты в моей власти!

   — Дорогая, ты просчиталась с контрабандистом. Я его не убивал.

   — Довольно и того, что ты используешь подвалы замка для хранения незаконного товара, мой любимый. Этого хватит, чтобы слуги закона все конфисковали, включая чудесный замок, о котором ты так печёшься. А потом гордого графа Рокона бросят в темницу, где ты будешь гнить, пока не испустишь последний вздох.

   — Не боишься шантажировать меня, Катрин? Скажи, с чем останешься ты, когда меня бросят в темницу?

   — Пусть лучше так, чем знать, что ты променял меня на неё. И, поверь, тебе не вывернуться в этот раз. Я оставила письмо с признанием у надёжного человека, если попытаешься избавиться от меня, вся правда выплывет наружу.

   Граф промолчал. Он отвернулся от Катрин, широким шагом дошёл до комода, достал чистую рубашку и неспешно оделся. Потом так же неторопливо отворил низкую дверцу, запуская в спальню довольного Рика. Пёс тут же запрыгал вокруг отчима.

   — Охраняй, — Джаральд кивнул на замершую на полу Катрин, а когда проходил мимо стола, прихватил с него хлыст.

   — Стой! Немедленно остановись, Джаральд. Я приказываю тебе!

   Он резко обернулся. Хлыст изогнулся, мелькнул в воздухе скользким змеиным телом, распрямился, чтобы просвистеть в нескольких сантиметрах от испуганно отпрянувшей мачехи, и туго обмотался вокруг мужского запястья.

   — Будешь ждать меня здесь. Продолжим нашу беседу немного позже.

   Хлопнула дверь, а я очнулась, подскочила на ноги, пошатнулась, пытаясь устоять. Опираясь рукой о стены, заторопилась обратно в комнату, не обращая внимания на боль в затёкших конечностях.

   Я ворвалась в спальню, помчалась к двери и заперла ее на ключ. Потом рванулась к столу, достала лист бумаги, перо и чернильницу. Ещё сколько-то минут ушло на то, чтобы заточить перо. Руки тряслись, меня просто колотило от страха. Обмакнув кисть в чернила, вывела: «Я рассказала только священ…».

   Вздрогнула от резкого стука, выронила перо. Как он дошёл так быстро? Схватила лист бумаги, сжала его в ладони, а дверь уже сотрясалась от ударов.

   — Открой! — велел отчим.

   Я услышала, как он вставил ключ в замок, и помчалась к двери, чтобы навалиться на створку всем телом, пытаясь задержать графа. В тот же миг отлетела в сторону и упала на пол, не выдержав его напора. Джаральд одним ударом распахнул последнюю преграду, защищавшую меня, закрыл комнату, отрезав пути к отступлению, и повернул ключ в замке. Лицо его было бледным, а челюсти плотно сжаты. Глаза горели от злости, когда отчим быстрым шагом приблизился ко мне, сел на корточки, поднимая подбородок рукояткой хлыста:

   — Почему ты не открывала мне, Розалинда?

   Я отстранилась, пытаясь отползти подальше, ничего не соображая от страха, не понимая, что своим поведением только подтверждаю его подозрения.

   — Боишься меня? Значит, это правда? Ты рассказала ей? И теперь я во власти Катрин по твоей милости?

   Я помотала головой, опираясь на локти и отползая ещё дальше.

   — Так откуда ты знаешь, зачем я пришёл? — крикнул он, — почему трясёшься от ужаса? Предательница! Я поверил тебе, дрянь! Не скрывал ничего, позволил узнать про ходы и про то, о чём не рассказывал никому прежде. Ответь, зачем было рисковать всем, вытаскивая тебя из этого проклятого монастыря, который ты выбрала сама? Какого черта, Розалинда?!

   Все внутренности сковало холодом, меня колотило от ужаса, особенно когда он схватил за локоть, рывком поднимая меня с пола. Я попыталась оттолкнуть его, уперлась рукой в его грудь, но он сбросил ее ударом ладони, и скомканный лист упал на пол. Джаральд толкнул меня к двери, и я охнула, больно ударившись лопатками о дерево.

   — Умоляла её спасти тебя от страшного убийцы, Розалинда?

   Меня обжигал его взгляд, я прижала ладони к лицу, закрываясь, не в состоянии смотреть в его глаза.

   — Всё равно боишься меня, сколько бы я ни спасал твою жалкую жизнь?!

   Слезы катились по щекам, смачивали дрожащие пальцы.

   — Может, хочешь увидеть меня в темнице?

   Покачала головой, а из груди вырвались рыдания.

   — Я хотел заботиться о тебе, Рози, а ты выбрала другой путь. Любая могла предать, но ты...

   Он схватил меня, отводя от лица руки, приказал:

   — Смотри на меня! Смотри, какого отношения ты достойна за своё предательство. Продолжим, что не закончили в монастыре?

   Он сорвал с меня старую юбку, которую сам же принёс в гостиницу, топча её сапогами. Рывком спустил панталоны, оставляя меня полуобнаженной. Подхватил под ягодицы, поднимая и прижимая к деревянной двери, навалился всем телом. Удерживая на весу одной рукой, другой быстро расстегнул свои бриджи, достал стремительно твердеющий член и, проведя им между нежных складок, прижал головку к самому входу. Я дёрнулась, и в тот же миг он резко вторгся внутрь, заглушая мой вскрик своими губами. Впился в рот яростным поцелуем, сминая, кусая губы, подчиняя себе и захватывая языком всю влажную глубину. Его бёдра резко двигались навстречу, вдавливая меня в скрипучую дверь. Твёрдый, напряжённый орган заполнял целиком, пока его свободная рука сжала над головой мои запястья.

   Я оказалась в его власти вся без остатка, без попытки вырваться, сбежать и скрыться от моего беспощадного хищника, который ожесточённо, без малейшего намёка на жалость погружался сильными толчками в моё тело, до тех пор, пока кровь не забурлила по венам и не рванулась бурным потоком в голову, выжигая меня, заставляя кричать в накрывший истерзанные губы рот и беспомощно биться в его руках от невообразимо мощных, скрутивших все внутренности в тугой узел ощущений. Как бы он ни относился, что бы ни говорил и ни делал, но это было сильнее меня. Одержимость этим мужчиной пробивалась даже сквозь отупляющее действие порошка, что же говорить о накале моих эмоций сейчас, когда я познала, что значит чувствовать и в полной мере ощущать его в себе, дышать одним воздухом на двоих.

   Это было ярче всех фантазий, как если бы ощущение мира вдруг нарушилось, оказалось совершенно обратным тому, к чему я привыкла. Как если бы он подчинял меня себе, даря невероятное ощущение свободы. Сладко было возвращаться к жизни даже через мою боль, через его ярость и отчаяние. Постигать его, чувствовать, как его грудь вдавливается в мою, как шумно и громко с хрипами вырывается дыхание из его горла, как он то ли стонет, то ли рычит от собственной неутолимой жажды, стремясь завладеть мной без остатка, двигаясь в таком безумном ритме, что слезы снова потекли по лицу, а ноги крепко сжались вокруг мужских бёдер, принимая, подтверждая его власть.

   Он вновь сделал это, пленил моё тело, заставил умирать в ослепительных искрах оргазма, не слушая умоляющих стонов. И лишь когда я обмякла в его руках, он отпустил запястья и, вцепившись пальцами в обнажённые ягодицы, быстрыми движениями довёл себя до семяизвержения, успев отстраниться в последний миг, а потом резко опустил меня на пол.

   — Повернись!

   Я отчаянно замотала головой, глядя на то, как он разворачивает хлыст. Он молча сорвал с меня рубашку и быстро повернул спиной к себе. Ухватил за спутавшиеся пряди, притянул мою голову и прошептал на ухо таким тоном, от которого морозные мурашки пробежали по коже.

   — Я буду делать так каждый раз, Рози, когда выкинешь нечто подобное. — Он выпустил волосы, и я ощутила, как деревянная рукоять упёрлась между лопаток. — Попробуй подставить меня снова, и я пройдусь хлыстом по этой спине и заставлю молить о милосердии на коленях. Ты поняла меня?

   Кивнула, не оборачиваясь и до крови кусая губы. Снова закрыла лицо ладонями, прижалась к двери, молча ожидая, когда же граф ударит, когда в воздухе просвистит тугой хлыст и боль разорвёт тонкую кожу спины.

   Вздрогнула и едва слышно вскрикнула, ощутив прикосновение; вместо хлыста на обнажённую спину легла его ладонь, провела с нажимом между худых лопаток, задевая выступающие косточки, вниз, до самой поясницы, а потом граф схватил меня за плечо и оттолкнул от двери. Повернул ключ в замке и быстро вышел в коридор, оставив хлыст валяться на каменном полу.

   Джаральд ушёл, а я опустилась на корточки, закрыла глаза и прислонилась спиной к деревянной створке, снова переживая испытанные ранее ощущения.

   Его обвинения и гнев, вызвавшие во мне такой ужас, опрометчивый поступок рассказать о его тайнах на исповеди, который вылился в настоящую катастрофу, побег из монастыря, страшный сон о зловещей часовне и проклятая метка на груди, — все эти происшествия, казалось, должны были лишить меня самой возможности чувствовать. Так почему же в его руках моё тело словно оживало и начинало существовать отдельно от моего разума? Как умело он играл на нём, точно виртуоз, извлекающий из тонких струн особую несравнимо прекрасную мелодию. Как получалось у Джаральда заставить меня позабыть страх, горечь, раскаяние, и вообще все чувства, кроме удовольствия? Почему в его объятиях я становилась такой послушной, неспособной на малейшее сопротивление? Даже воспоминания о произошедшем изгладились из памяти на эти странные мгновения, исполненные страсти, в которых я растворилась вся без остатка, доверившись непонятному ощущению, что он не причинит мне вреда.

   Я сжала голову руками, пытаясь привести себя в чувство. После дотянулась до порванной рубашки, встала, отёрла с ног густое семя и швырнула вещь в камин. В комнате запахло жжёной ватой и пришлось ненадолго открыть окно, выветривая запах. Натянув на озябшее тело приготовленную горничной ночную сорочку, я забралась под одеяло, согреваясь.

   Непривычно было лежать на мягкой перине, но глаз не удавалось сомкнуть не по этой причине. Слишком многое довелось увидеть и узнать в последние дни и слишком многое испытать.

   Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, я поднялась и достала из шкатулки с письмами пачку перевязанных ленточкой посланий и, вновь забравшись под одеяло, стала перебирать конверты. Пробежала глазами письмо от Люсинды, отложила в сторону несколько записок от маркиза, а на пятом письме задержалась, вскрыла конверт и вчиталась в строки, написанные таким родным и знакомым почерком:

   «Милая Лина,

   Отчего не отвечаешь на мои письма? Сохранила ли обиду за мой последний некрасивый поступок? Что ты делаешь? Как живёшь? Может, не желаешь более общаться со старым другом?

   Я собираюсь на неделю в Бат, остановлюсь по пути в гостинице, что неподалёку от замка Рокон. Будет ли мне позволено навестить тебя?

   Всегда твой,

   Александр».

   Стиль письма, его тон, краткость фраз и резкие переходы от одной темы к другой как нельзя лучше отражали состояние Алекса. Он и правда переживал, что не получил ответа на предыдущие сообщения, а таких я насчитала пять штук. Александр здесь, он приехал...

   Спрыгнув с кровати, аккуратно сложила письма обратно в шкатулку, а послание баронета бросила в камин. Натянула на себя тёплую юбку, рубашку, а чтобы закрыть припухшую кожу над круглым вырезом, закуталась в старый шерстяной платок, сверху накинула плащ. Я знала только одну гостиницу неподалёку от замка. Теперь оставалось придумать, как незаметно выйти наружу.

   Я выбрала старую лестницу. Путь, который был мне известен, вёл в западную башню. Помню, что видела вход в неё, когда бродила по двору, рассматривая массивные замковые сооружения. Надеялась сейчас, что, даже если дверь заперта, ключ окажется в замке, ведь экономка не посещала эту часть дома и причины хранить ключи от башни у неё не было.

   Я спускалась по скрипучим ступенькам, которые раньше так пугали меня, и снова испытала это странное ощущение, будто при каждом шаге, кто-то невидимый неслышно ступает рядом и стонет от одной лишь ему ведомой тоски. Только в этот раз я не боялась. Разве можно пугаться того, чего не видишь, когда уже чётко знаешь, насколько видимое страшнее. Я так остро ощущала разницу, что, кажется, явись мне сейчас та самая Леди, я бы не лишилась сознания от ужаса. Что могут сделать призраки, если люди гораздо опаснее?

   Я дошла до коридора первого этажа и повернула в сторону заброшенного крыла. Здесь не было пыли и грязи и после меня на полу не оставалось следов. Граф хорошо следил за замком. Раз в месяц в деревне специально на один день нанимали девушек, чтобы провести в этой части дома уборку.

   Когда я отыскала толстую дубовую дверь, выводящую во двор, луна выглянула из-за туч, разгоняя мрак старого коридора. Дверь была заперта, и я как раз ощупывала замочную скважину, пытаясь найти отмычку, но её там не оказалось.

   Лунные лучики скользили по стенам, и один из них высветил на крюке над моей головой медный ключ. Обрадовавшись своей находке, поднялась на цыпочки и сняла толстое кольцо. Повернула ключ в замке, испытав облегчение, что это удалось достаточно легко, а потом навалилась всем весом на дверь, из последних сил толкая тяжёлую неподатливую створку. Со скрипом она поддалась, но до конца не отворилась. Мне все же удалось протиснуться наружу через образовавшееся отверстие. Закутавшись в плащ поплотнее, я поспешила к конюшне.