В камине догорали дрова, а я сидела, склонившись, над письмом к Люсинде. Спрашивала подругу о её самочувствии, о последних событиях в её жизни. За спиной раздался тихий стук, и в комнату вошла Джейн.

   — Мисс Розалинда.

   Я повернулась к горничной, которая держала в руках красивую пригласительную карточку.

   — Что это, Джейн?

   — Приглашение прислали на приём.

   — Приём?

   — Благотворительный вечер у маркизы Клиффорд. Вы примете?

   — Приглашение только на моё имя?

   — Нет, но господин граф в отъезде, а мисс Хопкинс себя неважно чувствует, я не осмелилась беспокоить.

   — Оставь, Джейн. Полагаю, что его можно принять, ведь это не просто развлекательный вечер, а благотворительность. Танцевать вовсе не обязательно.

   — Как скажете. Вы будете заказывать новое платье?

   Экипаж подъехал к крыльцу, Джаральд вышел первым и помог спуститься мне и пожилой компаньонке. Мы вместе прошли к широкой лестнице освещённого огнями крыльца. За все время с момента гибели Катрин, это было первое крупное мероприятие, в котором мы приняли участие и где ожидалось немало гостей.

   Маркиза посвятила вечер сбору средств на ремонт детского приюта, и очень многие желали засвидетельствовать суровой даме почтение и принять участие в благотворительности. Ведь достаточно было одного слова почтенной пожилой матроны, чтобы тебя за глаза начали называть скупердяем или, того хуже, перестали присылать приглашения. Не зря Катрин в своё время так хотела подружиться с леди Клиффорд. К счастью, Джаральд нисколько не возражал против того, что я ответила на приглашение согласием.

   Когда мы вошли в бальную залу, нас приветствовала сама хозяйка. Граф очень быстро оказался в окружении, его оттеснили от нас с мисс Хопкинс, и мне ничего не оставалось, как направиться к столам с разными благотворительными лотами. Пока я выбирала, в каком принять участие, подошёл маркиз.

   — Леди Розалинда, — он склонился над моей рукой, — как давно я не имел счастья видеть вас.

   — Благодарю, маркиз, однако мы виделись несколько дней назад во время прогулки.

   Он слегка покраснел, а я добавила:

   — Право же лестно, что вы заметили моё отсутствие на светских раутах.

   — Не мог не заметить, — смущённо вымолвил молодой человек.

   — Как ваша очаровательная невеста?

   — Она с родителями временно покинули нас.

   — Вы, должно быть, тоскуете?

   — Я... нахожу чем занять время.

   — Чудесно, — я снова обернулась к столу, а маркиз предложил мне вытянуть лот и для него.

   — Не думаю, что я самая удачливая партнёрша по лотерее, — попыталась отказаться, смягчив слова улыбкой.

   — Прошу вас оказать мне честь, — молодой человек уже протягивал организатору деньги и ждал, пока вытяну один из номеров.

   Вечер протекал вполне приятно, особенно когда я не пыталась отыскать глазами Джаральда. Маркиза его не отпускала ни на шаг и постоянно знакомила с кем-то или же попеременно подводила к нему новых собеседников, вовлекая в какие-то философские диспуты. Думаю, она искренне полагала, что не даёт Джаральду заскучать.

   Мисс Хопкинс уютно устроилась в углу залы, мирно беседуя с другими кумушками, ну а я довольствовалась обществом маркиза, ибо остальные мужчины не приближались ко мне, соблюдая приличия.

   Когда уже устала и от лотереи, и от маркиза, то воспользовалась моментом и выскользнула из оживлённой залы. Не зная, куда направиться, вспомнила путь до комнаты с миниатюрами. Вошла в небольшую гостиную, освещённую несколькими свечами, и приблизилась к столам. Переходила от одной миниатюры к другой, подолгу замирая перед каждой. Я не столько оценивала мастерство художника, сколько разглядывала лица изображённых на картинах людей, раздумывая над тем, какая судьба выпала на их долю.

   Наверное, с момента, как я покинула залу, прошло немало времени, поскольку внезапно дверь позади отворилась, и в комнату вошла маркиза.

   — Вот вы где, дитя. Опекун ищет вас, что же вы здесь укрылись? Я обещала ему помочь, но вспомнила об этой гостиной в последнюю очередь. Неужели и правда так любите миниатюры?

   Взгляд старой маркизы светился лукавством, напоминая о старом инциденте, произошедшем в этой комнате.

   — Не настолько, — я улыбнулась в ответ, — гораздо больше люблю уединение.

   — И что же заставляет столь юное создание искать покоя вдали от оживлённого общества? Какие душевные бури терзают вас, дитя, что присутствие вокруг других людей вынуждает покинуть шумную залу?

   Она смотрела на меня внимательно и немного задумчиво. Наверное, полагала, что юное дитя мучается от неразделенной любви и сейчас поведает ей о своих страданиях. Каково же благочестивой маркизе будет узнать об истинных бурях, перевернувших всю мою жизнь. И мне вдруг очень захотелось рассказать, однако отчаянный страх снова овладел сердцем! Он волком взвыл в терзаемой сомнениями душе, призывая отложить признание до лучших времён, а потом я подумала о Джаральде. Вспомнила, как всякий раз гасли искры в синих глазах, стоило мне показать, что мнение света превыше всего. Как он шаг за шагом пытался избавить меня от этой впитавшейся в кровь зависимости.

   «Притворяйся дальше, молчи», — шептала та часть души, что была скована лживыми приличиями, и я даже опустила голову в привычной манере, пытаясь вновь укрыться в своей раковине, запереться там ото всех. Пальцы сжались в кулаки, потому что я боролась сама с собой ради человека, сумевшего вызвать в душе невероятно сильную любовь, горящую таким ярким пламенем, который и согревал и сжигал мою душу, любовь, что погаснет только с моим последним вдохом. Я должна ему это признание.

   Зажмурившись, шагнула в пропасть.

   — Я удалилась сюда, ища покоя вовсе не от общества, а от самой себя, пытаясь держаться вдали от единственного человека, способного смутить мой душевный покой.

   — О ком вы, дорогая?

   В глазах маркизы зажглось любопытство, к которому примешивалась толика опасения. Неужели она подумала, что я заведу разговор о её сыне?

   — О графе Роконе.

   — Вашем опекуне? — маркиза пораженно воззрилась на меня, кажется, не совсем понимая, о чём я толкую.

   — Моём муже.

   Шаг сделан, и я лечу и задыхаюсь от собственной безрассудной смелости и чувства громадного облегчения, словно сняла тяжелейший камень с души. Вот сейчас пройдёт первое изумление и шок, и маркиза попросит меня покинуть её дом, а следом каждый из присутствующих в зале узнает скандальную новость.

   — Вы вышли замуж за графа? — недоверчиво переспросила маркиза.

   — Да.

   Благочестивая леди замолчала, и напряжённая тишина воцарилась в комнате. Она била по нервам и отсчитывала ударами сердца каждое проходящее мгновение.

   — Вы осмелились выйти замуж за своего опекуна до истечения срока траура?

   — На момент венчания он уже не являлся моим опекуном.

   — И что же, вы презрели правила приличия, не дозволяющие согласиться на подобное? Вышли за мужа той, кто растила вас и чью смерть вы должны были оплакивать по меньшей мере ещё больше года?

   — Да.

   — Вы скрывали этот факт от общества и нарочно вводили всех в заблуждение, сохраняя свою тайну? Рискнули девичьей честью ради чего? Чтобы быть с этим мужчиной?

   — Все верно.

   Я крепче сжала кулаки, но не опустила головы, прямо встретив её горящий негодованием взор. Огонь вспыхнул и погас, сменившись новым выражением. Маркиза помолчала минуту и негромко произнесла:

   — Я могу вас понять.

   Она медленно развернулась и вышла из комнаты, оставляя меня совершенно растерянной, невероятно смущённой, застывшей в недоумении.

   Когда я вернулась в залу, то всего лишь на миг замешкалась в дверях. Думала, сейчас все обернутся, и среди гостей воцарится та самая особенная тишина перед настоящей бурей. Но вопреки ожиданиям, на меня никто не обратил внимания. Я не решалась поверить предположению, что маркиза взялась покрывать нас с Джаральдом. Неужели и правда никому не рассказала?

   Даже не знала, радоваться ли новой сообщнице или огорчаться, что тайна останется тайной. Проходя мимо небольших групп оживлённо беседующих людей, я повернула к дивану, на котором восседала мисс Хопкинс, но увидела графа. Он разговаривал с несколькими джентльменами, и кажется среди мужчин разгорелся настоящий спор. Я поймала взгляд супруга, и Джаральд кивнул, подзывая меня к себе, а когда приблизилась, представил собеседникам.

   — Леди Розалинда, господа. Я готов с абсолютной уверенностью утверждать, что эта очаровательная дама сможет поведать немало интересного относительно обсуждаемого вопроса.

   — Неужели? — один из мужчин, высокий, но весьма упитанный господин средних лет с золотым моноклем14 в руках, поднёс стёклышко к глазу и оглядел меня с ног до головы.

   — Юные девушки мало смыслят в подобных вопросах, — заявил он, — они, кроме чтения романов, нынче ничем не увлекаются.

   — Розалинда читает много разнообразных книг, — с усмешкой парировал граф. — Вы слывёте знатоком и состоите в Африканской ассоциации15, сэр Барроу, и вам должно быть известно имя баронета Лаунета, отца этой очаровательной леди. Знаете ли, что он внёс свой вклад в науку, собрав и описав немало обрядов и верований южноамериканских племён? В настоящее время я изучаю его дневник, щедро преподнесённый мне в дар очаровательной леди Розалиндой.

   Я покраснела от смущения, а джентльмен с моноклем недоверчиво хмыкнул.

   — Граф, я сильно сомневаюсь, что дама может блистать эрудицией в чем-то ином, кроме балов и покупки милейших платьев.

   Он рассмеялся.

   — Вы готовы поспорить? — Джаральд приподнял одну бровь, а в глазах зажёгся огонёк азарта.

   — Если найдёте такую девушку, я на ней женюсь.

   Джентльмен гордо выпятил свой живот и приосанился, а потом, обращаясь ко мне, добавил:

   — Дорогая леди, вы можете убедить меня, что разбираетесь в верованиях древних индейцев и их ритуалах? Если это так, то я тотчас же встану перед вами на колено и попрошу у господина графа вашей руки.

   Мужчины вокруг засмеялись, а я совсем стушевалась и пыталась подобрать слова для остроумного ответа. Лучше всего было бы заявить, что закон запрещает иметь двоих мужей одновременно, но об этом я подумала позже, а в тот миг совершенно растерялась. Только собиралась с мыслями, как вдруг раздался голос графа. Сложив руки на груди и окинув собеседников презрительным взглядом, он громко произнёс, чеканя каждое слово:

   — Едва ли я соглашусь отдать за столь недалёкого человека собственную жену.

   Смех оборвался, мужчины растерянно воззрились на Джаральда, не понимая, шутит он или серьёзен. Вид графа к шуткам не располагал, и среди его собеседников и всех, кто оказался поблизости, послышался негромкий ропот:

   — Мы не ослышались? Вашу жену, граф? — уточнил сэр Барроу.

   — Абсолютно верно.

   Шепоток пробежал по залу, разговоры стихли. Светские стервятники подбирались к нам, окружая со всех сторон. Я отступила на шаг, ближе к Джаральду, а он стоял непоколебимой скалой, сохраняя завидное хладнокровие. Ропот все возрастал, послышались выкрики:

   — Это возмутительно!

   — Неприемлемо!

   — Нарушение всех приличий!

   Я оглядывала знакомые и чужие лица, так удивительно похожие друг на друга, застывшие в негодовании. Дрожь пробегала по телу, голова стала тяжёлой, а воздух сгустился от напряжения, мне казалось, ещё чуть-чуть и я лишусь сознания. Вдруг снова воцарилась тишина, а вперёд вышла хозяйка вечера, досточтимая маркиза.

   Я смотрела на леди Клиффорд, молча оглядывавшую нас с графом, и ждала, что теперь под давлением гостей она прикажет нам покинуть благородное общество и не осквернять её гостиную своим присутствием. То, что было сказано наедине, перестаёт быть простительным, когда выносится на суд общественности. Она образец приличий и сдержанности, неукоснительного соблюдения строгих моральных канонов, её мнение играет такую важную роль, что маркиза не может не выказать протеста.

   — Граф, — её голос прозвучал сурово, — вы вошли в мой дом, заранее понимая, что подобного нарушения приличий никто из нас не потерпит?

   — Дорогая леди Клиффорд, — граф отвесил ироничный полупоклон, — я не имел своей целью нанести оскорбление столь благородному и благочестивому обществу, но человеческие страсти, порой, намного сильнее нас. Да, я женился на своей подопечной, прежде сложив обязанности опекуна и получив на брак благословение священника.

   — Надеюсь, вы хотя бы понимали недопустимость подобного поступка?

   Джаральд только усмехнулся, но ничего не ответил. К чему пустые слова, когда всё равно осудят?

   — Одно радует, — заявила вдруг пожилая матрона, — ваш второй выбор оказался намного удачнее первого.

   Она отвернулась и гордой королевой направилась прочь. Шепотки вновь пробежали среди поражённых гостей, а граф протянул мне руку и повёл вперёд, сквозь эту толпу, и люди расступались перед ним.

   Все же моральные потрясения не проходят бесследно. По возвращении домой Джаральд отослал меня в комнату, а сам ушёл в кабинет. Возможно, хотел отвлечься ото всех происшествий за бутылкой дорогого виски. У меня же ещё в дороге до невозможного разболелась голова, поэтому спорить не стала, а, поднявшись в спальню, велела Изабелле приготовить мне мятный напиток.

   Реакция маркизы и общества была предсказуемой. Меня даже в карете не отпускал неприятный озноб после всего пережитого. Джаральд тоже молчал всю дорогу. Полагаю, для него это был первый опыт открытого вызова, когда стоишь один против всех и прикрываешь своей спиной перепуганную женщину. Ведь раньше он не шёл так явно наперекор принятым устоям, а предпочитал лавировать, мастерски избегая подводных камней. Вспомнилось вдруг, как его камердинер сказал, что граф не такой бесчувственный, каким может казаться.

   Джейн принесла напиток и помогла мне устроиться на подушках повыше.

   — Мисс Розалинда... — замялась девушка.

   — Что? — выдавила из себя, борясь с мучительной мигренью.

   — Неужто правда? Замуж вышли тайком? За графа?

   Я кивнула и поморщилась, голову сдавило со всех сторон. Медленными глотками осушила бокал с горьковато-сладким лекарством, щедро приправленным мёдом.

   — Джейн, оставь меня, — я отдала пустой сосуд и закрыла глаза.

   — Конечно, мисс... миссис Розалинда. Я пойду. — Горничная поправила одеяло и подбросила дров в камин.

   — Приятной ночи, графиня.

   Встала я на следующий день гораздо позже обычного. Чувствовала себя немного лучше, но слишком разбитой. Джейн разбудила меня, раздвинув шторы на окнах.

   — Леди Розалинда, вам ещё требуется настой?

   — Нет, мне сегодня лучше.

   — Вчера вечером доставили письмо на ваше имя, посыльный говорил, что срочное, но вы так плохо себя чувствовали.

   — Где это письмо?

   — Вот, — Джейн протянула белый конверт, и я узнала почерк Люсинды.

   — Я завтрак принесла, мисс... миссис Розалинда.

   — Налей мне чаю, Джейн, совсем нет аппетита. Его светлость уже поднялся?

   — Уехали поутру, происшествие какое-то в дальней деревне. Кажется, сарай или сено у кого-то загорелось.

   — Кто-то пострадал? Пожар сильный?

   — Точно не знаю. Не должен был сильно разгореться, коли быстро заметили. Только графу теперь с убытками разбираться.

   Пока горничная наливала в кружку ароматный чай и ставила рядом поднос с горячими булочками я раскрыла послание. Быстро пробежала его глазами, а потом перечитала снова медленно, обдумывая каждую строчку и особенно уделив внимание последнему абзацу:

   «... я понимаю, как много всего случилось в твоей жизни, дорогая Роуз, но прошу выкроить время и проведать меня. Боюсь, если ты подождёшь ещё немного, то уже не застанешь меня более на этом свете. Я право же уверена, что жить недолго осталось. Здоровье сильно пошатнулось, и мне так мучительно встречать каждый новый день».

   Сердце сжалось от волнения. Люси умирает? Быть такого не может! Что у нее за болезнь? Ведь она ничего не писала об этом прежде.

   — Джейн, прикажи заложить карету, мне нужно срочно отправляться в дорогу. Где управляющий графа?

   — Уехали в деревню.

   — А камердинер?

   — Тоже.

   — Тогда ты передай моему мужу, что я получила тревожное послание от подруги, которая просила срочно приехать.

   — Я непременно передам, слово в слово.

   — Уложи саквояж, только самое необходимое.

   — Вы одна поедете?

   — Возьму служанку и пару сопровождающих. А ты не забудь о моём поручении.

   — Да что вы, леди Розалинда, не подведу.

   Пока отдавала распоряжения и попутно приводила себя в порядок, в дверь спальни постучали. Служанка передала, что ко мне приехала с визитом маркиза Клиффорд.

   Поспешно спустившись, я вошла в гостиную, где ожидала моя гостья.

   — Леди Клиффорд.

   — Розалинда, надеюсь, вы не против, что я приехала без предупреждения?

   — Конечно нет!

   — Вы же понимаете, этот визит я бы предпочла сохранить в секрете, чтобы не начались толки.

   — Понимаю. Желаете чаю?

   — О, благодарю, но я совсем ненадолго.

   Маркиза устроилась на диване и подозвала меня к себе.

   — Дорогая графиня, позвольте дать вам совет, который не успела дать вчера. Признаться, не ожидала, что граф будет действовать столь стремительно. Я ведь не вела с ним никаких разговоров, дабы сохранить произошедшее в тайне. Он весьма решительный человек, смею заметить.

   — Полагаю, он уже устал от этой двусмысленной ситуации, в которой мы оказались.

   — Мужчины не любят недосказанности, когда вопрос действительно важный.

   Я согласно склонила голову, а леди добавила:

   — Не желает ли ваш супруг отправиться в свадебное путешествие?

   Я ответила маркизе удивлённым взглядом, а она пояснила:

   — Неплохо бы вам развеяться, а заодно переждать бурю.

   — Леди Клиффорд, благодарю за совет, но у нас с мужем сейчас... несколько непростые отношения, полагаю, свадебное путешествие придётся отложить.

   — Что же, понимаю. Тогда довольно переждать какое-то время здесь, в замке, и временно удалиться от света.

   — Я приму ваш совет к сведению.

   — Это было бы лучшее решение, — маркиза с улыбкой поднялась. — Когда толки улягутся, дорогая графиня, я буду ждать вас в гости. Можете быть уверены, что двери моего дома не закроются перед вами.

   — Благодарю, — ответила ей с искренней признательностью.

   Маркиза прошла к дверям и обернулась.

   — Дорогая Розалинда, вы ещё очень молоды, но доверьтесь моему опыту, с мужчинами всегда непросто. Вам нужно набраться терпения и вести себя мудро. Поверьте, такие как Джаральд Рокон, ценят лишь то, что дорого досталось. Судя по этой скоропалительной свадьбе и вчерашнему поведению графа на приёме, за право быть с вами ему пришлось заплатить очень высокую цену. Но раз вы его покорили, значит, все сделали правильно. Запомните, милая девочка, настоящая женщина подобна глине. В руках опытного скульптора она обретает истинно совершенную форму, единственную и неповторимую для своего создателя. Чтобы ни произошло между вами, но если заслужите доверие такого человека, как граф, он весь мир положит к вашим ногам. Всего хорошего, Розалинда, будьте счастливы.

   Как я и думала, мисс Хопкинс ехать отказалась. Пожилая дама чувствовала, что её попросту обвели вокруг пальца. Она удалилась в свою комнату и отговорилась плохим самочувствием. Я понимала чувства бедной леди и задалась целью по возвращении разобраться с этим вопросом. Устроившись в карете, подала знак кучеру, и он тронул лошадей.

   Никогда ещё и никуда я так не торопилась. Все боялась, что не успею. Приеду, а супруг Люсинды скажет, что подруги больше нет, а я даже не смогла поговорить с ней на прощание. Мы не останавливались в гостиницах, только меняли лошадей на постоялых дворах и брали что-нибудь перекусить, зато до дома Люсинды я добралась за сутки.

   Карета остановилась у крыльца, но подруга не выбежала встречать, и от этого стало ещё тревожней. Господи, неужели она настолько плоха? Я нервничала все сильнее с каждой минутой и с трудом сдерживалась, чтобы не перейти на бег, пока дворецкий вышагивал впереди меня по лестнице.

   В спальню практически ворвалась и сразу бросилась к постели больной. Люсинда была невероятно бледна и заметно похудела. Синяки под глазами казались почти чёрными, а синие венки просвечивали сквозь тонкую кожу.

   — Люси, — я осторожна присела на край постели, — Люси, что с тобой?

   — Ах, Роуз, ты приехала, я так рада.

   Она протянула руку, и я с дрожью сжала тонкие пальчики.

   — Люси, чем ты больна? Что говорит врач? Неужели ты... — горло перехватило, и я не смогла продолжать.

   — Я так страдаю, Роуз, что едва ли проживу дольше недели.

   — Ты ничего не написала в письме, никаких подробностей.

   — Да разве о таком пишут? Это ужасно! Я практически не могу есть, при запахе любой пищи меня воротит, а стоит попробовать лишь кусочек, как тут же выворачивает наизнанку, — Люси прижала платочек к глазам и всхлипнула, — не могу толком спать из-за постоянной тошноты.

   — Ну не мучай меня, Люси, что сказал врач?

   — Он говорит, что случай сложный, и придётся подождать.

   — Чего подождать?

   — Пока само пройдёт.

   — Твоя болезнь излечима?

   — Я беременна Роуз, и это намного ужаснее, чем я представляла.

   — Берем..., беременна!

   — Ах, Роуз, не кричи так, разве не видишь, как мне плохо?

   — Ты ждёшь ребёнка? Просто ждёшь ребёнка, а я летела сюда сломя голову, сходя с ума от волнения, думала, что если опоздаю хоть на минуту, то не застану тебя в живых! Как можно было написать мне, что умираешь?!

   — Разве ты не видишь моего состояния?

   — Но ты не одинока, рядом муж, доктор и слуги, зачем было обманывать меня?

   — Ты мне нужна, только ты можешь помочь, Роуз. Вспомни, стоило мне заболеть в пансионе, и ты всегда была рядом и не оставляла, пока я не чувствовала себя лучше, — в её голосе послышались слезы, а бледное личико искривилось мучительной гримасой, — а мне так невероятно плохо сейчас.

   Я сбавила тон и постаралась говорить спокойнее, как с маленьким ребёнком.

   — Люси, это пройдёт. Моя мама тоже мучилась в первые месяцы беременности, так отец рассказывал. А я бы приехала немного позже, чтобы поддержать тебя. Но сейчас очень неподходящее время, я должна быть дома.

   — С каких пор замок стал тебе домом? Это не твоё поместье. Кто там тебя окружает, старая компаньонка и кошмарный отчим? Ты мне нужна, я попросту схожу с ума, поскольку никто не может понять моего состояния. Я обо всём договорилась с мужем, и он уже отдал распоряжение слугам приготовить для тебя комнату.

   Я медленно поднялась с кровати, потянулась за сброшенной на пол шляпкой, натянула на руки перчатки.

   — Я приеду снова, но позже, Люси, а пока мне пора возвращаться.

   Подруга даже привстала на кровати, несмотря на то, что это движение стоило ей многих сил.

   — Если бросишь меня сейчас, то ты не настоящая подруга и никогда не любила меня.

   С трудом подавив взметнувшееся в душе разочарование и обиду, я спокойно ответила:

   — Я мчалась сюда, не делая остановок, чтобы отдохнуть, спала в карете, почти ничего не ела. Покинула графа, не дождавшись его возвращения, и предупредила об отъезде через служанку. Мне, вообще, не следовало уезжать, но ты нарочно ввела в заблуждение относительно смертельной болезни. На деле, тебе просто не хватает ещё и моего внимания. Попроси супруга развлечь тебя, Люси. Может, я и плохая подруга, но пока ехала сюда, о себе и своих проблемах думала в последнюю очередь. Всего хорошего, желаю скорее поправиться.

   Отвернулась к двери, а Люси бросила вдогонку.

   — Тогда и не приезжай больше. Никогда!

   — Приеду, когда ребёнку придёт время появиться на свет.

   Взглянув напоследок в побледневшее личико и полные слёз глаза Люсинды, я решительно покинула спальню.

   Я не поехала в гостиницу, не стала отдыхать после долгой дороги, а велела кучеру гнать лошадей обратно в замок. Неспокойно было на душе, слишком тревожно.

   Путь назад оказался ещё более изматывающим, ведь уже вторые сутки я практически не спала. Один раз служанка все же уговорила меня остановиться и поесть в гостинице. Осознав, что из-за моей спешки страдают и остальные, я согласилась, но сократила отдых до минимума. Отчего-то казалось, что вернуться важно как можно скорее.

   До замка мы добрались к полудню следующего дня. Я дико устала, вся одежда пропиталась дорожной пылью, тело болело.

   Выйдя из экипажа, замерла в удивлении. Во дворе стояли повозки, нагруженные вещами. Слуги складывали на них тюки, перевязывали их верёвками. Увидев неподалёку управляющего, я подозвала его и поинтересовалась, что происходит.

   Мужчина заметно растерялся и, поколебавшись секунду, ответил:

   — Его светлость приказал отправить эти вещи в шотландский замок.

   — В Шотландию?

   Значит, Джаральд решил, что лучше все же уехать. Я вбежала в дом и сперва направилась в кабинет, но мужа там не оказалось. На столе лежали перевязанные стопками книги и бумаги, а возле кресла несколько сундуков. Пока стояла и смотрела на весь этот беспорядок, внутрь вошли слуги и стали выносить вещи. Позабыв о собственной усталости, я поспешила в спальню супруга, но вновь замерла на пороге, увидев в гостиной графа тюки и коробки. Джаральда в комнате не было.

   Не зная, где его искать, решила подняться в свою спальню, предполагая и там обнаружить подобный хаос, но комната оказалась аккуратно прибрана, нигде ни одной лишней коробки или вещи. Я схватила колокольчик и вызвала горничную. Девушка прибежала так быстро, словно только и ждала звонка.

   — Вы вернулись? Как хорошо, леди Розалинда!

   — Что здесь происходит, Джейн?

   — Его светлость уезжает.

   — Когда?

   — Совсем скоро.

   — А мои вещи, они уже уложены?

   Девушка всплеснула руками и точно так же, как и управляющий, беспомощно посмотрела на меня.

   — Господин граф приказал не собирать.

   — Как не собирать?

   Джейн потупилась и пожала плечами.

   Я сорвала с головы шляпку, отшвырнула на пол, стянула перчатки, а служанка подбежала, чтобы помочь расшнуровать платье.

   — Оставь, я только умою лицо и руки. Где сейчас его светлость?

   — Не знаю, мисс Розалинда, он то здесь, то там, ходит, отдаёт распоряжения. Но я совсем недавно видела Джима, он направлялся в заброшенное крыло.

   Я решила, что искать графа следует в западной башне. Если Джим шёл в направлении старого крыла, то только туда. О подземных ходах он не знает, а значит мог направиться в мастерскую.

   Открыв потайной проход, я поспешила в направлении коридора, уводящего наверх, и шла до тех пор, пока не упёрлась в стену. Ощупав её со всех сторон, наткнулась на рычаг и потянула изо всех сил. Каменная панель отъехала в сторону, а передо мной открылась та самая площадка с западнёй, где погибла Катрин. С почти благоговейным ужасом я прошла вдоль стены на носочках, стараясь наступать на самый край каменных плит на полу.

   За старостью лет древний механизм не был исправен, и даже несмотря на попытки графа блокировать старые ловушки, они могли совершенно неожиданно активироваться. Я полагала, что все конструкции связаны между собой и тем единым устройством, который приводил в движение закрывавшие выходы панели подземного прохода. Только полное уничтожение механизма в целом помогло бы окончательно ликвидировать опасные ловушки.

   По лестнице я ступала с величайшей осторожностью, практически прилипнув к стене, пока не дошла до последнего этажа. Именно здесь находилась дверь в мастерскую, по слухам, всегда запертая на ключ. Однако сейчас она была приоткрыта. Я тихонько вошла внутрь и огляделась.

   В комнате никого не оказалось, но создавалось ощущение, что люди только что вышли отсюда. Я увидела золу на полу возле камина, будто его недавно почистили, и свежие дрова, сваленные грудой рядом с чугунной решёткой. Само помещение оказалось небольшим, но очень светлым, не зря граф выбрал именно эту комнату в башне. Возле одного из окон располагался большой дубовый стол, у другого стоял мольберт. В углу обнаружилась ширма, а вдоль стен сгрудились картины, наверное, те самые, которые граф демонстрировал сыщикам.

   Я подошла ближе, отодвинула и повернула одну из картин, ожидая увидеть обнажённую натуру, но здесь был изображён замок. Туман стелился у подножия холма, на небе смешались краски заката и вся картина дышала завораживающей красотой древних каменных строений, показанных лишь штрихами, в необычном и несколько непривычном для меня стиле, но ощущения картина дарила потрясающие.

   Обнажённая натурщица обнаружилась на следующем холсте. Голая миловидная девица возлежала на леопардовой шкуре. Её лицо было прорисовано в общих чертах, тело состояло из каких-то разноцветных мазков, будто художник не столько стремился запечатлеть красоту некой неизвестной мне дамы, сколько попросту развлекался или даже смеялся над самим художественным искусством. Здесь не было присущего многим картинам любования женским телом, акцента на особо прекрасных изгибах и интимных зонах, а лишь намёки, наброски и откровенный кураж.

   Я толкнула картину обратно к стене, поскольку даже смотреть на то, что он когда-то рисовал других женщин, совершенно не хотелось. Обернувшись к столу, увидела на нём стопку листов, а рядом лежали акварельные и масляные краски, целый набор кисточек, какие-то бутыльки. Странно было осознавать графа ещё и художником, так не вязался с этим его образ циничного пресыщенного человека. Мне пришло в голову, что для Джаральда это, скорее всего, просто способ развлечься. Чем ещё объяснить столь необычный стиль исполнения?

   Я решила вернуться в кабинет и ждать графа там, но когда проходила мимо стола, заметила, что стопка листочков — это ничто иное, как акварельные рисунки. Подойдя ближе, склонилась над ними, и дыхание замерло в груди. Схватив всю пачку, стала перебирать рисунки, один за другим, и сердце билось все быстрее.

   На каждом из них была я. В самых разных позах, в разное время и разных местах, но ни малейшего сходства между этими изображениями и тем грубым портретом натурщицы. Здесь не было резких мазков и сочетаний ярких и тёмных цветов. Краски мешались в нежной цветовой гамме, немного расплывчатые контуры, но более детальная прорисовка всех черт, а что гораздо важнее, в этих рисунках жила душа, душа их художника.

   Я провела дрогнувшей ладонью по плавно изогнутым линиям, и слезинка скатилась по щеке. Они дышали жизнью, страстью и глубоким чувством. Каждый листочек — это какой-то момент, запечатлевшийся на белом листке: вот я верхом на лошади, а здесь склонилась над вышивкой или читаю книгу под развесистым дубом, а на другом лежу в траве и смеюсь, и моего лица касается тонкая травинка. Я вспомнила этот эпизод, он случился так давно, ещё в пору, когда нас с Джаральдом разделяла огромная пропасть. В тот день я искала его, чтобы узнать, чем он обидел Люсинду. Пораженно всмотрелась ещё раз, удивляясь, как Джаральд сумел невероятно точно уловить момент, а после перенести его на бумагу. Он запоминал все до мельчайших деталей вроде крошечной родинки у основания моей ладони.

   Я перебирала листочки пока не дошла до самого последнего. При взгляде на него дрожь прошла по всему телу и пришлось облокотиться ладонью о стол от накатившей вдруг слабости. Этот рисунок вызывал совершенно ошеломляющие эмоции: здесь я сидела на коленях на кровати в одной ночной сорочке. Она сползла вниз, стыдливо приоткрыв округлое белое плечо. Волосы распущены и спускаются вдоль спины, касаясь кончиками голых пяток. Глаза полуприкрыты, а тонкие пальцы касаются лица, ещё хранящего на себе отпечаток светлого сна. Кажется, пройдёт секунда, и я оживу, потру глаза и откину руки назад, потягиваясь и сбрасывая с тела оковы сладкой дремы.

   Невероятно чувственный и в то же время чистый и очень нежный рисунок. Здесь каждая чёрточка дышала негой и любовью. Эту любовь вложил в изображение художник. Но какова же была её сила, если вот так, при одном взгляде на портрет, вы сразу ощущали чувства того, кто его нарисовал. Настолько глубокие, что никакие слова и фразы не были в состоянии их передать, зато смогли выразить эти тонкие штрихи и немного расплывчатые акварельные мазки.

   Я вздрогнула, заслышав голоса снаружи, очнулась от молчаливого созерцания и, быстро положив всю пачку обратно на стол, метнулась к ширме. Спряталась за ней и затаилась, не желая обнаружить своего присутствия. Было нечто воровское и чуточку преступное в том, что я вторглась в очень личный мир моего графа, которой он закрывал ото всех плотной, непроницаемой завесой, точно так же, как запирал эту комнату на замок.

   В мастерскую вошли Джаральд и его камердинер.

   — Разводи огонь, — велел хозяин, и Джим бросился исполнять приказ.

   — Все жечь?

   — Все, мне этот хлам больше не понадобится.

   — А мольберт и краски.

   — Сложи в коробку, заберу с собой. Когда закончишь, уберёшь здесь все и вынесешь золу, а после запрёшь комнату. Я спущусь в кабинет, заберу последние документы.

   — Я понял, хозяин.

   Сквозь небольшую дырочку в обтянувшей ширму материи, я могла наблюдать, как Джаральд подошёл к столу. Граф положил рядом с рисунками ещё одну пачку, перевязанную лентой. Приглядевшись, поняла, что это мои письма, те самые, с пожеланиями, которые я писала для него каждое утро.

   Огонь в камине весело заплясал, наполняя комнату треском сгорающих поленьев.

   — Рамы ломать? — задал вопрос камердинер.

   — Ломай.

   Джим направился к картинам возле стены, а Джаральд взял в одну руку мои письма, а в другую рисунки. Я даже дышать перестала, когда он подошёл к камину и замер, словно раздумывая над чем-то. Нет, нет! Только не сжигай, пожалуйста, не сжигай! Я едва сдержала крик, когда он размахнулся и зашвырнул в камин белоснежные конверты, подписанные моей рукой. Пламя скручивало белые листы, а он стоял и смотрел. Треск ломаемых рам прекратился, Джим уронил картину на пол и обернулся:

   — Хозяин...

   Джаральд ничего не ответил. Он поднёс к глазам пачку с моими рисунками и медленно, будто преодолевая жестокое внутреннее сопротивление, один за другим стал бросать их в огонь. Он сжигал в камине себя, меня и чудесные признания в любви. Джаральд! Я беззвучно плакала, прижимая руки ко рту, наблюдая за тем, как горят мои рисунки. Как же я не поняла после слов Изабеллы, что он не просто задумал удалить меня от себя, оставив здесь, в замке, граф принял решение вырвать меня из своего сердца, навсегда.

   В его руках остался последний листок. Он бросил на него взгляд и замер на несколько мгновений. Джим вдруг выпрямился, подскочил к хозяину и ухватил того за руку.

   — Один хоть оставьте, ну что же так душу терзать?!

   — Уймись! — Джаральд вырвал руку, занёс её над огнём, и мне показалось, что вот ещё секунда и моя жизнь оборвётся прямо здесь, на этом самом месте. Сердце отсчитывало последние удары до того, как он разорвёт последнюю связь между нами. Я закрыла глаза, чтобы не видеть, но его полное боли проклятие коснулось слуха, заставило вновь распахнуть ресницы. Джаральд выругался, скомкал тонкий лист и зашвырнул его в угол. Отвернувшись от камина, граф пересёк комнату широкими шагами и стремительно вышел наружу, громко хлопнув дверью.

   Джим подбежал к стене и, опустившись на корточки, поднял рисунок, расправил осторожно и положил обратно на стол. Постоял, повздыхал, пробормотал что-то, а потом снова обернулся к полуразломанной картине.

   — Эх, топором оно сподручнее, — с этими словами камердинер открыл дверь и вышел из мастерской, а я выбралась из своего укрытия. Ноги стали как ватные, и, опираясь рукой о стену, я дошла до стола, склонилась над рисунком и снова заплакала: это был тот самый, который поразил меня больше всех. Стерев с лица слезы, я взяла лист, сложила аккуратно и спрятала у себя на груди. Если он не смог сжечь этот последний, значит, у меня есть шанс. Выйдя из комнаты, я поспешила по лестнице к потайному проходу.

   Я вошла в кабинет без стука. Джаральд стоял у стола, заваленного документами, все остальные вещи уже вынесли. Он поднял голову, взглянул на меня и снова опустил взгляд.

   — Можно поговорить с тобой?

   Рисунок на груди грел сердце, дарил мне слабый лучик надежды.

   — О чём?

   — О твоём отъезде.

   — Говори, — кивнул он и снова сосредоточился на бумагах.

   — Удели мне хотя бы несколько минут.

   — Не могу отказать прелестной даме, — Джаральд отложил документы, прошёл к камину и опустился в кресло, указав мне на соседнее. Садиться я не стала, а заняла место напротив мужа, облокотившись спиной о каминную полку и чувствуя жар от пылающего огня.

   — Я хотела объяснить, почему уехала к Люси. Ты мог подумать, будто я оставила тебя одного после прилюдного признания и общественного возмущения, но это не так. Люсинда сообщила, что смертельно больна.

   — И как её здоровье? — вежливо поинтересовался граф.

   — Мучается, но состояние легко объяснимо, она ждёт ребёнка.

   — Какая удивительная болезнь.

   — Джаральд...

   — Да?

   — В тот вечер на балу я все рассказала маркизе Клиффорд сама, ещё до твоего объявления.

   — Хм, занятно.

   — О чём ты?

   — У маркизы актёрский талант, она так замечательно сыграла недоумение и гнев.

   — Но я не обманываю, ты можешь спросить у неё.

   — Непременно спрошу, как только вернусь.

   — А когда ты вернёшься?

   — Год, полтора. Столько дел накопилось, необходимо все привести в порядок.

   Год, полтора? Я не увижу его все это время? Господи, да я же умру здесь без него!

   — Я поеду с тобой.

   — Будешь жить в замке, с тобой останется часть слуг и охрана.

   — Но...

   — Нет! — отрезал он, пресекая дальнейшие уговоры. Джаральд даже слабой надежды не оставил, что смогу заставить его переменить решение. Надумай я отправиться за его каретой пешком, и то, наверное, охранники не пустят.

   — Ты хотела сказать что-то ещё?

   Сглотнула вставший в горле комок и продолжила через силу:

   — Я всегда полагала, будто ты не любишь меня, что я для тебя забава, развлечение, и когда надоем, отшвырнёшь прочь, как использованную вещь. До последнего не могла поверить в твои поступки, слишком подвластна была своему страху. Я сбежала с Алексом, желая спастись, но не делила с ним постель. Тот раз, что ты видел, был единственным, когда баронет не сдержался и поцеловал меня. Ничего больше он бы не получил, потому что я этого не хотела.

   Однако потом, когда вы сошлись в поединке, я по-настоящему испугалась. Ты уже почти одержал верх, и мне показалось, что если не образумить тебя, Александр умрёт. Я наставила пистолет с целью пробудить твой разум, который затуманила злость, чтобы ты остановился хоть на секунду, тогда бы смогла отговорить. Когда ты бросился мне навстречу, я ничего не успела сообразить, даже не помню, как нажала на курок. Я никогда, никогда не хотела причинить тебе вред, я бы лучше собой пожертвовала, чем стала причиной твоего несчастья.

   Ты пробудил чувства настолько сильные, что я прежде даже не подозревала об их существовании. Джаральд, меня с самого детства учили совершенно иному: вести себя достойно, следовать заученным правилам, а, достигнув определённого возраста, выйти замуж, быть преданной женой, стать хорошей хозяйкой и растить детей. Ты весь мой мир перевернул. То, что ты делал со мной, какие чувства вызывал... все это совершенно не вписывалось в мои представления, ни во что, о чём знала, чему училась. В этом кроется причина, почему всегда бежала от тебя — я пыталась отвоевать жизнь, которую считала достойной и правильной.

   — Милая, — Джаральд поднялся, глядя на меня сверху вниз, — как я уже говорил, все это у тебя теперь есть. Живи спокойно, достойно и правильно. Даже чересчур настойчивый супруг отныне перестанет докучать. Замок в твоём полном распоряжении.

   Он хотел отойти, а я поймала его за руку.

   — Нет, Джаральд, нет. Только когда убежала, поняла, что без тебя мне никакой жизни не надо. Ты самое главное, основа моего существования, я не смогу без тебя, я тебя люблю больше всего на свете.

   — Любишь? — он грустно усмехнулся, коснулся кончиками пальцев моей щеки, а когда хотела прижаться к его ладони, убрал руку.

   — Это очень красивые слова, моя родная, но только слова. Ты, как и прочие женщины, готова любить за определённую плату. Твоей платой было замужество, и после моего публичного признания, ты вдруг решила ответить на мои чувства? Теперь тебе захотелось супружеской идиллии, поэтому пытаешься уверить меня в своей любви.

   — Джаральд, поверь мне! Поверь ещё раз! Я совершила ошибку, я не идеальна, признаю. Ты разочарован, потому что я оказалась не ангелом, а обычной женщиной. Но ведь даже после этого разочарования твои чувства не угасли, они все ещё живут в твоём сердце, значит, они настоящие.

   Я достала из-за корсажа смятый листок, протянула ему.

   — Я нашла рисунок, Джаральд. Давай начнём все сначала, перепишем нашу историю, забудем и простим друг другу все ошибки. Не уничтожай, не губи это чувство в себе. Мы можем быть счастливы.

   Он повернулся, задумчиво взглянул на рисунок, взял его кончиками пальцев.

   — Я ждал Розалинда, ждал и хотел забыть. Простить и то, что выбрала не меня и готова была убить. Достаточно было одного намёка с твоей стороны, намёка без фальши, что ты можешь полюбить, а не платить любовью взамен. Я не увидел ничего, кроме тонкого расчёта и стремления к достойной жизни, так получи её теперь и наслаждайся, а я устал ждать, с меня довольно!

   Одним коротким движением он отправил рисунок в огонь.

   Помню, что выбросила руку, пытаясь поймать, схватила только воздух и увидела, как огонь накинулся на тонкий лист. Тонкий жалобный крик прозвучал вдруг в огромном кабинете, похожий на стон маленького смертельно-раненого зверька. Я смотрела в прожорливое пламя, в котором скукоживались изящные линии, чернели нежные краски, и сердце обугливалось и превращалось в золу. Отвернулась от камина, пошла к двери, все убыстряя шаг, не видя ничего вокруг.

   — Рози, — его оклик долетел вослед, но я не обернулась. Так желанное когда-то онемение снизошло наконец, чувства притупились, я побежала куда-то, не разбирая дороги, пока не очнулась на краю высокого стрельчатого окна. Западная башня. Почему-то все дороги приводят сюда. Наверное, это особенное место для мечущихся душ, место скорби и отчаяния.

   Я смотрела вниз, там далеко была земля, а над головой бескрайнее синее небо. Помню, граница между ним и землёй расплывалась перед глазами, я не видела чёткой картины, только знала, что если вот так качнусь вперёд, раскину руки, то полечу, полечу, а потом забудусь навсегда и мне больше не будет больно.

   Сделать шаг и конец. Я качнулась, но пальцы вдруг вцепились в каменные стены, чувствительные кончики ощущали каждую щель, каждую выбоину в старых камнях. Боже! Что я делаю? Нельзя так, нельзя! Почему я сдаюсь? Потому что не смогу без него. Что же ещё остаётся? Какой смысл теперь в том, чтобы дышать, открывать глаза и проживать день за днём, если он никогда меня не простит?

   Я снова посмотрела вниз, так просто и так сложно сделать один шаг, единственный шаг длиною и ценностью в целую человеческую жизнь. Просто — потому, что это кажется решением всех проблем, сложно — потому, что обрывать жизнь, свою ли, чужую, — это преступление.

   Я ощутила странный холод, он пробежался морозной дорожкой вдоль позвоночника, гнетущая, тяжёлая тоска заполнила сердце, я повернула голову. Едва заметное мерцание совсем неподалёку, на расстоянии вытянутой руки, чуть более сгустившийся воздух, лёгкое марево, приобретшее очертания женской фигуры, прозрачное лицо и пустые безжизненные глаза. Неуловимые смазанные движения будто призрак плавно перетекал из одного места в другое, но мне показалось, что она протянула ко мне руки, и холод прошёл насквозь через все тело, заморозив меня на долю секунды, и я шагнула за край, край времени.

   Мир вдруг завращался перед глазами, и я увидела замок откуда-то сверху. На краткий миг померещилась мне картинка двух неподвижных тел у подножия старой башни, а потом меня потянуло куда-то вверх, и я полетела среди серых голых камней, обозревая унылый пейзаж, очутилась внутри мрачных пустых коридоров заброшенного древнего замка. Казалось, жизнь давно покинула его. Здесь было пусто и холодно, только тоскливый ветер гонял пожухлые листья по чёрному каменному полу. Комнаты без мебели, голодные зевы каминов, которые не топились много лет подряд. Лишь пронзительная тоска и одиночество обитали здесь.

   Я вздрогнула от пробежавших по телу мурашек и очнулась. И словно увидела жизнь заново. Там, вдалеке, среди облаков летали птицы. Вокруг был живой мир, и солнце касалось ласковыми лучами кожи. Чувства окружали меня со всех сторон во всём своём многообразии. Боль была лишь частью, малой частью их проявления. Пока я живу, ничего не потеряно.

   Я отступила назад, чтобы спуститься с подоконника, но каблук туфли попал в выбоину между камнями, я запнулась и качнулась вперёд, руки прошлись по камням, соскальзывая, сорвались со своей опоры, взмахнули в воздухе подобно двум крыльям, и вся прошедшая жизнь вдруг уместилась в один миг, промелькнувший передо мной до того, как я полетела к подножию башни. И последнее, что помню, прежде чем погрузилась в темноту, это лицо моего Джаральда, и тепло его рук вокруг своего тела.

   Я возвращалась в сознание медленно, выплывая из вязкого серого тумана, раскрыла глаза, обнаружив себя на каменном полу, возле окна, и увидела Его.

   Бледное почти восковое лицо, безумный взгляд, лихорадочный огонь, горящий в синей глубине. Дрожащие пальцы ощупывали мою шею, плечи, руки, а шальной взор метался по лицу, с жадностью всматриваясь в каждую чёрточку. Рядом раздавался тихий рык взъерошенного Рика.

   — Жива, — выдохнул, будто не веря самому себе или отчаянно страшась услышать отрицательный ответ.

   — Да.

   Он сжал за плечи, привлекая к себе, до хруста тонких костей, до пронзительной боли в сердце.

   — Не смей, никогда больше не смей, слышишь!

   Я обняла его плечи, прижалась щекой к его щеке, чувствуя холодные капли, может мои, может его слезы.

   — Почему, Джаральд, почему не хочешь, чтобы избавила тебя от себя? Ты будешь свободен.

   — Нет! — он сжал ещё крепче.

   — Почему не хочешь, чтобы я спрыгнула? — прошептала тихо-тихо, больше всего желая сейчас услышать его ответ.

   — Потому что я прыгну следом.