Зима в средней Италии как обычно была мягкая. Снежок, принарядивший в белое одеяние все вокруг, стал таять, тянувшиеся вдоль дорог поля были вновь в яркой зелени трав. Под копытами коней и колесами экипажей хлюпала талая вода. Дорогу перебегали разные зверушки. Должно быть, они грелись в лучах стоящего в зените не по – зимнему теплого солнца.

Карета герцогини Валдомирской во весь дух неслась из Неаполя в Пизу. За каретой следовал конвой из десяти всадников в одежде на польский манер, что, впрочем, ни у кого не вызывало удивления, поскольку Италия была наводнена поляками, которые не признавали российского ставленника Станислава Понятовского королем в их отечестве. В карете, куда была впряжена четверка гнедых лошадей цугом, с форейтором, сидела юная красавица герцогиня Валдомирская и ее верная служанка Франциска.

Было заметно, что герцогиня Валдомирская довольно утомлена длительным путешествием и не чаяла конца пути.

День был праздничный и Пиза с ее знаменитой в Тоскане башней и не менее знаменитым собором встретила герцогиню перезвоном колоколов. Экипаж и конвой направились в палаццо Нерви, нанятый для приема и поселения знатной дамы. Адмирал Орлов весь был в нетерпеливом ожидании встречи с герцогиней.

Когда экипаж остановился, стремянка кареты была спущена и дверца открыта матросом по знаку щеголеватого майора флотской службы. Он предложил герцогине руку, представился Христенеком и заявил о готовности служить достопочтенной даме.

Герцогиня и ее верная служанка отправились в отведенные им покои.

Разоблачившись от верхней одежды, Валдомирская прошла в ванную комнату. С помощью служанки она сняла платье, испытующе оглядела свое обнаженное тело в напольное венецианское зеркало, затем опустила одну за другой ее грациозные ноги в жемчужную воду, которой была наполнена ванна белого мрамора, встроенная заподлицо в мраморный же пол. Из перламутрового флакона Франциска влила в ванну зеленое благовоние, которое наполнило пространство комнаты до крестового потолка, выложенного цветной мозаикой.

Служанка распустила пышные каштановые волосы госпожи и стала натирать ей голову пенным бальзамом. После омовения головы герцогиня долго нежилась в ванне, переворачиваясь с боку на бок. Она обожала купания, погружение в теплую ласковую воду, когда ее молодое здоровое тело охватывала нега, и она наслаждалась совершенством дарованной ей Господом натуры.

После омовения, расчесывания и осушения головы, натирания тела благовониями, герцогиня еще и еще раз оглядела себя в напольное венецианское зеркало и пришла к тому, что она положительно хороша.

Совершенно нагая, она направилась в комнату, примыкавшую к ванной. Здесь служанка приступила к ее одеванию, извлекая из сундука дорогие наряды, которые были в соответствии с модой и тонким вкусом герцогини.

Шелк, бархат, парча, тонкий цветной сафьян туфелек, золотые, бриллиантовые украшения на совершенном теле красавицы были в гармонии, опять же свидетельствующей о тонком понимании герцогиней Валдомирской красоты и изящества.

В гостинной герцогиню ждал майор Христенек в парадном мундире, обильно украшенном галунами и разными отличиями за службу. При появлении здесь Валдомирской он почтительно встал.

– Мадам, – сказал Христенек с завидной важностью, – честь имею передать волю его благородия адмирала Орлова видеть вас с ним пол венцом по православному обряду. Его благородие желает иметь вас мадам, своей супругой и весьма надеется, что встретит в вашей особе ответные чувства, кои должны сопутствовать вам в предстоящей жизни с его благородием. Адмирал Орлов переживает, любовь к вам, сеньорита со времени первой с вами встречи.

Герцогиня словно бы не веря словам только что ей сказанным испытующе поглядела в глаза Христенеку. Не найдя в них ничего, что свидетельствовало о лукавстве, она знаком пригласила Христенека сесть.

– Я бы хотела знать, – сказала герцогиня, – ведомо ли адмиралу Орлову, что его бракосочетание может навлечь на него немилость Екатерины, что он потеряет главнокомандование над Средиземноморской эскадрой и все свое имущество в России, что это может обойтись ем свободой и жизнью? Достаточно ли адмирал Орлов обдумал сей поступок свой?

– Мадам, это вопросы к его благородию.

– В таком случае прежде чем пойти под венец, я желала бы иметь встречу с адмиралом Орловым, поставить об этом адмирала в известность тотчас и получить его ответ.

В эту ночь Валдомирская улеглась в постель поздно и долго не могла уснуть, несмотря на усталость и трудный день. Сон ее был тревожным, сновидения кошмарные… Мрачный город, толпища обезумевших от ярости людей, мрачные всадники с саблями наголо, на деревянном возвышении палач в пурпурной одежде и черной маске, приклоненная к плахе голова жертвы. Взмах секиры – и голова несчастного, под рев черни, катится к ногам палача. Из обрубка обезглавленного туловища изливается кровавый поток. Толпа беснуется, толпа безумствует.

– Такова будет участь каждого, кто подымет руку на престол, законно принадлежащий государыне нашей императрице Екатерине II, – звучный голос глашатая перекрывал истеричные вопли толпы, опьяненной запахом крови.

Валдомирская металась в постели, от кошмара, однако, уйти не могла. Палач поднял отрубленную голову.

Остекляневшие широко открытые глаза на лице, искаженном смертной гримасой, словно бы сошлись с глазами Валдомирской. Холодная жуть разлилась по сведенному конвульсиями телу. Она застонала, но опять же не проснулась. Ее продолжал мучить кошмар. Она металась, словно бы в горячечном бреду и звала… маму, которая являлась к ней только во сне, которую она никогда не видела наяву. Образ матери был всегда с ней, образ, созданный ее воображением и пониманием того, что мама у нее непременно есть уже потому, что она, Валдомирская, окружена заботой невидимой мамы, и понимала, что такая забота может быть едино только от матери.

Палач продолжал держать отрубленную голову Пугачева – самозванца, твердившего, что он законный царь всероссийский Петр III. Пугачев стремился к царской короне и угодил под топор палача.

– О, Господи, – застонала Валдомирская.

Еще вчера она завидовала его громкой славе в России, и вот она – слава эта в кровавом образе злодея, казненного под рев беснующейся черни.

– Милая, дорогая мамочка, спаси его, мамочка. Ты императрица великой державы, ты все можешь, мамочка, – умоляла Валдомирская государыню Елизавету. – Ведь он всего-то желал возврата ему незаконн у него отнятого престола, правда на его стороне.

О, Боже милосердный… Что это? В кресле на возвышении сидел Пугачев, несколько склонив голову на грудь, на его суровом лице сошлись мохнатые брови. Его трон был в окружении столь же мрачных стражников. У ног Пугачева лежали окровавленные трупы мужчин, женщин, детей… Палачи тащили к ногам Пугачева обезумевшие от ужаса, истерзанные насилиями жертвы.

– Дочь моя возлюбленная, – это был голос государыни Елизаветы, который она узнала бы среди тысячи других голосов. – Ты видишь злонамеренную власть, одержимого сатанинской тягой к ней Емельяна Пугачева. Его постигла судьба, уготованная им для других. Он предан казни, ибо сам обрекал на казнь. И то прими, дочь моя, что твердая власть, а токмо такой она мыслима и возможна в России, без жестокого насилия, несправедливостей и кровопролития невозможна. Путь к власти в разных державах, за малым исключением, лежит через тела убиенных. Жертвами власти становятся не только подвластные, но и те, кому власть принадлежала, принадлежит или должна бы принадлежать. Иван IV убил своего сына, то же учинил Петр I, я низложила и заточила в темницу младенца Ионна Антоновича, Екатерина II убила Петра III, ее внук Александр I будет повинен во грехе отцеубийства. Напрасно думать, дочь моя дорогая, будто власть имущие оттого уже счастливы, что имеют власть. Их жизнь всегда под угрозой покушения на нее, они не вольны в определении образа их поведения, лишены радости материнства, должны скрывать свое супружество с теми, кто близок их сердцу. Отражая величие государства, они ограничены в чувствах и в деяниях. Как я завидую, милое дитя мое, тем, кому дано жить для себя, а не токмо для дел державных. Имея любимого, Господом данного мне мужа, я не вправе назвать его мужем, имея горячо любимое дитя, я не вправе наслаждаться близостью с ним. Я – мать твоя, императрица Елизавета I, не желаю видеть тебя Елизаветой II. Пусть минует тебя эта участь, минует испытание державной властью, пусть избавит тебя Господь от тяжкого угрызения совести, что ты лишила жизни тех, кто жаждал ее сохранить, отобрала мужа у жены, отца у детей, сына у матери. О, горячо любимая дочь, не лишай себя радости простого общения с людьми, возможности наслаждаться естественной жизнью, любить и непритворно быть любимой, не стремись к окружению себя льстецами и авантюристами.

Когда в гостинную вошел Орлов с той самоуверенностью и молодецкой внешностью каких мало, герцогиня протянула ему руку – маленькую и нежную. Он бережно взял ее в свою огромную лапищу и поцеловал с почтением.

– Я здесь инкогнито, граф, – сказала герцогиня по-французски, – мое имя в Пизе – графиня Пиннеберг.

– Это мне известно. Дворец Нерви я арендовал для графини Пиннеберг.

– Прекрасно, мой адмирал. Но вы-то должны знать подлинное имя вашей будущей супруги.

– Ваше имя, мадам, герцогиня Валдомирская. О вашей знатности и о вашем положении в обществе свидетельствует ваше сопровождение. Я вижу в конвое вашей светлости господ Пшездецкого, который есть пинский староста, Иоахима Карла Потоцкого, отмеченного высоким чином в войске польской короны, хорунжего земли галицкой Яна Черномского, турецких сановников Изук Гассана и бея Мехмета. Мне известно, что вы имеете кредит у знаменитого венецианского банкира сеньора Мартинелли. Это достаточные свидетельства высоких достоинств моей будущей супруги. Меня, однако, пленили ее внешность и манеры. Я люблю вас, мадам, и полагаю, что этим сказано все. Я надеюсь, мадам, что мои чувства найдут ответ в вашем сердце.

– Вы знаете обо мне все, адмирал. Вы знаете главное. Ваша женитьба может стать для вас роковым шагом. Я призналась вам в том, что составляет тайну моей жизни. Я принцесса Азовская. Моя мать – императрица Елизавета I, дочь императора Петра Великого, родила меня в тайном браке с простым казаком приазовских степей Разумовским. От него я унаследовала свою внешность и голос, который преклоняет ко мне даже певучих итальянцев.

– Я потрясен, мадам, – сказал Орлов.

– Это еще не все, мой адмирал. Как будущему супругу моему я обязана показать вам бумаги, весьма важные для меня и государства российского. Это прежде всего указ моего деда – российского царя Петра о престолонаследии, согласно которому моя добродетельная мать стала императрицей всероссийской по воле ее державного отца. Теперь, мой адмирал, соблаговолите прочесть эту грамоту. Под ней подлинная подпись покойной императрицы Елизаветы I.

Орлов взял пожелтевший лист пергамента.

– Извольте делать это вслух, – сказала герцогиня.

– Мы желаем, – прочел Орлов, – чтобы весь народ, от наименьшего до наибольшего почтил последние изъявления нашей воли, и в случае какого-нибудь происшествия приложил все старания и силы к поддержанию Елизаветы, моей единственной наследницы русского царства.

– Прекрасно, адмирал. Вы читаете безупречно. Елизавета – это я. Мне оставлен мамочкой большой капитал. Я получила отличное образование и воспитание, много путешествовала, подолгу жила в Германии, Франции, Италии и Леванте. Мои наставники приуготовили меня к высокому назначению. Смею уверить, мой адмирал, я этого достойна. Я окружена персонами, знающими себе и мне цену.

– Я потрясен, мадам, – повторил Орлов. – Признаюсь, я глядел на вас глазами мужчины и видел только женские прелести. Вы так прекрасны, мадам. – Орлов говорил неправду. Все было гораздо сложнее. – Ваша внешность и ваши манеры вызвали во мне желание быть с вами близко и навсегда, мадам.

– Вы потопили турецкую эскадру у Чесмы и были удостоены высоких отличий за умение сражаться и мужество. Я люблю таких людей, как вы, адмирал. Вы солдат, солдаты – моя надежда. Надо вам, однако, знать, что у Чесмы я была не с вами, мой адмирал, а против вас. Я обращалась с призывом к султану помочь взойти на престол российский законной дочери законной императрицы российской Елизаветы I, никогда не подымавшей меч против Турции, жившей в мире и добром соседстве с империей Оттоманской.

– Не довольно ли мы витийствуем о политике, милая Лиза. Полагаю, вы не станете против обращения к вам по имени. Для меня вы не императрица и не наследница престола, вы женщина, которую я люблю и хочу, чтобы она стала моей женою. Счастье, милая Лиза, не в политике, а в личных отношениях, во взаимной любви и благоволении, – тон Орлова не позволял судить – сказано ли то было лукаво или были его истинные убеждения.

Герцогиня была слишком умна для своего возраста и пола в понимании адмирала и слишком решительная в стремлении к высшей власти. И сам Орлов был личностью достаточно проницательной.

Орлов был в сомнении, что герцогиня Валдомирская, принцесса Азовская, графиня Пиннеберг подлинно дочь императрицы Елизаветы, хоть это им и не исключалось, но для Орлова ровно ничего не значило. Связывая судьбу пусть даже с самозванкой, он преследовал свои честолюбивые цели, думал о престоле не для дочери Елизаветы или самозванки, а для себя. То, что не удалось его брату Григорию, то мог достичь он. Но оттого, что герцогиня Валдомирская не пошла под венец, а заявила о намерении прежде объясниться с женихом – это свидетельствовало, что она не станет ему послушной. Это был тот вопрос, который вызывал у него большие сомнения.

На бал, устроенный пизанской сеньорией, Орлов прибыл с графиней Пиннеберг, адъютантом и штабом. Валдомирской было воздано, что полагалось воздать законной супруге адмирала и командующего эскадрой, после разгрома турок у Чесмы – главной военной силы на Средиземном море. Графиня Пиннеберг держала себя уверенно, с царственным высокомерием. Надо заметить, что пизанцы уже были довольно наслышаны о ее происхождении и правах на российский императорский престол. Появление графини Пиннеберг в сопровождении адмирала Орлова и штаба свидетельствовало пизанцам, что графиня возможно близка к цели и что палаццо Нерви в Пизе возможно стал резиденцией наследницы престола.

– Согласны ли вы стать моею женой, мадам? – с этим вопросом обратился Орлов к герцогине, когда они после бала возвращались в палаццо.

– Да, мой адмирал, но не прежде как восторжествует справедливость. Вы станете супругом императрицы, а не безумной авантюристки.

– Я следую велению сердца, мадам, и готов пойти под венец даже с авантюристкой, ежели ею станете вы.

– Благодарствую, мой адмирал.

– Желая приблизить счастливый миг супружества с вами, мадам, мы должны без отлагательства приступить к великому делу.

– Примите, адмирал, мой пока не оправленный в алмазы портрет, как залог моего к вам благоволения.

– Лошади и карета, которые приготовлены, чтобы везти нас под венец, отныне назначаются к тому, чтобы отвезти нас к причалу, где швартуются российские военные шлюпки. Оттуда мы отправляемся на адмиральский «Исидор», – неожиданно сказал Орлов, чем вызвал известное беспокойство герцогини.

Вслед за Валдомирской и адмиралом Алексеем Орловым в шлюпки сели свита герцогини и офицеры штаба Орлова. Шлюпки взяли курс к адмиральскому «Исидору». Эскадра многократными залпами салютовала царевне. Команды, выстроенные на палубах, приветствовали молодую государыню дружным «ура», повторенным трижды. В соответствии с церемониалом, который полагался только коронованным особам, над кораблями был поднят андреевский флаг. Был дан знак о начале показательных учений. Корабли приступили к сложным маневрам, опять же с пушечной пальбой.

Герцогиня Валдомирская была в восторге от величественного зрелища, которое ей открылось. Не оставалось сомнения в том, что она у порога к заветной цели.

Пристально следивший за развитием событий в Тоскане, российский посол Разумовский, по иронии судьбы племянник предполагаемого отца принцессы Азовской, пришел к заключению о необходимости известить об опасной затее самозванки и Орлова российский императорский двор. Важно было найти для этого достаточно надежного гонца. Им стал де Рибас – молодой, отличный в седле и в управлении лошадью, достаточно умный и отесаный внешностью и манерами, – он мог произвести впечатление при Петербургском дворе.