Они принципиальное не говорили ни о болезни Фредди, ни о каких-либо перспективах: все было понятно без слов. Меркьюри лишь бросил короткое: «Я хочу, чтобы у вас было с чем работать, когда меня не станет». После этого музыканты вообще не затрагивали тему состояния Меркьюри – они просто решили создать ему максимально комфортные условия для работы, благо студия в Монтре это позволяла.
Кроме того, прервано табу на разговоры о болезни – теперь Фредди готов обсуждать с друзьями все тяготы своего существования. Позднее Брайан проговорится, сказав: «Он ни о чем таком с нами официально не говорил вплоть до последних нескольких месяцев». Заметьте это слово «официально»! – неофициально все всё понимали и уже со всем смирились. Но теперь Фредди делится своими соображениями о возможности отказа от приема лекарств или о ходе лечения – вопрос стоит ребром, Меркьюри хочет знать, сколько ему осталось, но изможденный болезнью организм подает роковые сигналы: осталось немного.
Фредди приезжал в студию тогда, когда находил в себе силы записываться. К сожалению, с каждым днем сил становилось все меньше и меньше. Но он старается использовать любой удобный момент – если можешь петь, то вставай к микрофону и пой, на жалобы или стенания, а равно как и на передышки уже попросту нет времени. И Меркьюри продолжает сочинять и записывать музыку – он уже толком не может ходить, передвигается с трудом, движения причиняют ему колоссальную боль, но работа не останавливается. Даже лежа в постели, он просит, чтобы рядом всегда были ручка и блокнот – он готов сочинять, когда боль отступает ненадолго и можно хоть чуть-чуть, но сосредоточиться.
Последней вещью, сочиненной Меркьюри, стала баллада A Winter’s Tale – он написал ее в Монтре, импровизируя за роялем: проникновенная мелодия и очень добрый, даже несколько наивный текст демонстрировали покой и просветленность Меркьюри. Его больше не тянуло в энергичные рок-боевики или яркие быстрые поп-хиты. Он хотел большего – не размениваться ни на минуту, и A Winter’s Tale стала своеобразным актом прощания: последней песней умудренного гения.
Писать самому ему становится все тяжелее – все силы уходят на борьбу с болезнью, и Меркьюри просит остальных участников Queen: «Сочиняйте для меня! Сочиняйте как можно больше! Я все спою, а вам останется, с чем работать, когда меня не будет!». Просьба страшная, но невероятно мужественная.
Фредди слабеет с каждым днем, и тут Мэй вынужден вспомнить просьбу друга. Пока Фредди в очередной раз просто импровизирует в диско-стиле перед микрофоном (из этих обрывочных фрагментов и вокальных импровизаций чуть позже сошьется, как лоскутное одеяло, фанковая You Don’t Fool Me), Мэй сочиняет трагическую гитарную тему, к которой Фредди немедленно сочиняет слова. Песню решают назвать Mother Love.
«Фредди был уже совсем слаб, – вспоминал Мэй, – «но дух его был по-прежнему силен. Он уже не мог даже стоять перед микрофоном и пел сидя. Большую часть времени он просто лежал на диване, слушал музыку и что-то помечал в блокноте. Его тело слабело, но голос… Его голос преображался. Казалось, его голос становится сильней – в обратной пропорции тому, как слабело его тело. Он брал ноты такой высоты и с такой страстью, какой мы раньше просто не слышали. Во втором куплете Mother Love он достиг совершенно невиданных высот. Мы просто обомлели. Но когда пришла пора записывать вокал для третьего куплета, он неожиданно встал и вышел из вокальной комнаты. «Ребята, сегодня я уже не смогу ничего записать, – сказал он. – Давайте закончим в следующий раз». Но следующего раза не случилось».
Последний куплет Mother Love спел Мэй. Уже в одиночестве.
В редкие минуты отдыха (в гримерной)