Разбудила, принося извинения, вчерашняя женщина служащая в форменном платье. Мне принесли завтрак в комнату. На кровати, рядом со мной, высилась гора коробок… маленьких, больших… всяких. Невероятно, я невеста. Платье было просто, но до приятного красиво. Туфли, перчатки, сумочка, нижнее бельё: всё оказалось впору. Даже не верилось, что это покупал мужчина. Как он это выбирал и когда, где? Натягивала перчатки, когда, постучав, вошёл Глеб. В руках маленький букетик прелестных цветов.

— Доброе утро! Подошло? Понравилось? Ты прекрасна. — Чмокнул он в уголок губ. — Паспорт не забудь.

Я глупо улыбаюсь и прошу:

— Глеб, только брак останется нашей тайной, да?

— Ириша, но это ж несусветная глупость.

— Тогда ничего не будет. — Моментом встала в позу я.

— Что за характер: всё поперёк.

— Да не характер поперёк… Пойми, дома меня размажут, как масло на бутерброд. И икрой сверху не посыпят.

— Но как ты себе представляешь нашу жизнь?

— Честно, не знаю.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

— Ты с родителями живёшь?

— Один. Мне осталась квартира. Родители построили приличный дом за городом и обитают там. Им нравится засыпать и просыпаться под запах цветов.

— Это нам на руку. Есть где прятаться. Остальное придумаешь сам, раз твоя голова направлена на выдумку. Дерзай. К тому же ещё два года, как не крути, я должна прожить в общежитии под бдительным оком отцов офицеров.

— Чёрт, я упустил это из вида. Тарасов получит по рукам, если будет лапать.

— Глеб окстись, он таскает нас как курчат под мышки. Ему по должности положено нянчиться с нами.

— Расскажи мне ещё про него, а то я не знаю какая из него нянька. — Недовольно пробурчал он. — В одних местах балдели.

Я хотела рассказать ему про Наташу и то, что взводный сел на жёрдочку, но вовремя прикусила язык. Ни к чему выбалтывать чужую тайну даже мужу.

Взволнованные мы проболтали всю дорогу и не заметили, как машина подкатила к старинному особняку на центральной площади. Ожидание подошло к концу. Водитель открыл дверь. Глеб подал мне руку. Я шла ни жива, ни мертва. Дальше было всё, как в тумане. Натыкаясь на улыбки служащих, ставила подпись, вдевала кольцо, подставляла свой пальчик, целовалась, принимала поздравления. Глеб, затолкав брачное свидетельство во внутренний карман, благодарил за услугу. Чувствую, как он подхватывает меня на руки и, слава богу, я б на своих трясущихся ни за что не доковыляла до машины. Муж, жена — смешно и страшно. Ум зашёл за разум. Потом мы куда — то едем. Он постоянно целует меня и что-то говорит. Ага, просит бросить мою затею с военным вузом. Доказывает, что я вышла замуж за человека способного обеспечить любимой жёнушке совсем не хилый, а может быть и самый высокий уровень жизни. Я улыбаюсь и вожу пальчиком перед его возбуждённым носом. «Не шали. Такого уговору не было». Глеб вздыхает. Напор не прошёл. Мы едем за город в тихий уютный ресторанчик на берегу океана. Нас ждут. Столик на террасе. Много цветов. Глеб разливает шампанское, мы пьём и целуемся. Он нервничает, мнётся и всё же начинает говорить:

— Ириша, я должен… я обещал тебе сказать… Пойми меня только правильно. Прошу, детка, будь умницей и не пыли с ходу. — С надеждой смотрит он на меня, вымучивая из себя слова. — Чёрт, на языке словно гири.

«Ну, уж дудки, помогать не стану, страдай сам, умник», — наблюдая за его мучениями, положила я конфету в рот, уже почти догадываясь о чём пойдёт в таких муках рождающийся разговор.

— Сейчас я всё объясню…

Кто против, объясняй. Я взяла ещё одну конфетку, Глеб по-прежнему собирался с мыслями.

— Понимаешь, ты тогда была права… там, на водопаде. Спор был. Струсил, не признался, побоялся тебя потерять. Я завёлся после дачи не рассказать как. Сашка просил успокоиться и забыть, а мне не терпелось поставить тебя на место. Твой брат предупреждал, что это не простое дело. Но где там… Разгорячился и пообещал привезти тебя на остров. Сашка, зная твой норов, посмеялся и согласился, только при одном условии, если у меня всё же это выгорит, я тебя не трону. Естественно я знал, что плавать не умеешь, на это и поставил. Куда ты с катера денешься. По любому бы на остров привёз. А тут та заварушка случилась… Ир, ну не смотри на меня так. Я осёл тогда на даче уже понял, что влюблён в тебя по уши. Отсюда и бесился.

«И пусть вякнет мне после этого хоть кто-нибудь, что у женщин нет интуиции».

— И на что меня кинули? — как можно беззаботнее спрашиваю я.

Он мнётся, но куда ж деваться раз начал говорит:

— Пиво. Ящик. Проиграл я, проиграл, это же понятно. Вот такие пироги.

«Надо же, угадала даже это».

— Да, не с яблоками пироги твои… — Вяло ответила я, глядя куда-то в сторону.

Он, даже не заметив того, что тон мой говорил о другом, принялся оправдываться:

— Специально после регистрации, но до ночи любви сказал, чтоб у тебя был выбор. Уйдёшь, я пойму, хоть и буду страдать. А теперь откровенность за откровенность. Скажи честно, ты меня презираешь?

Я прищурила глаз.

— Откровенно?

— Хотелось бы, — пожал он плечами.

Его тяжёлый вздох чуть не рассмешил меня. Презирать надо весь мужской пол от рождения и до смерти. Всю жизнь они делают что-то не то, не там и не с должным усердием. Бог уровнял мужской и женские роды. Наградив женщину терпением, а мужчину безумством. Вместе они составляют очень сильное начало. Когда терпение не достаточно целое распадается на кусочки.

— Глебушка, как ты понял, я догадывалась об этом, ещё там, под водопадом. Глаза жгли страстью, руки и тело огнём, а ты тормозил. Должна была быть причина и весьма серьёзная. Пораскинула мозгами и картина нарисовалась. Как умные говорят: «Факты, сведённые воедино, приобретают смысл». Потом эта догадка только крепла. Хорошо, что сказал сам. Почему после процедуры регистрации брака, тоже понимаю. А на острове… Глеб, всё было просто чудесно, другие отношения там испортили бы аромат «Рая» и чистоты. Мне этих дней вовек не забыть, чудный подарок.

— Глебушка!.. Ирочка, золотко, значит, прощён. — Он, улыбаясь, потёр нос. Потом вскочил, скинул пиджак, расстегнул ворот рубашки и, беря меня за руку заставляя встать, делает несколько шагов в танце. Музыка была медленная и приятная. Обхватив меня за талию, он повёл. Но, не удержавшись на этом, подхватив меня на руки, закружился, как ненормальный. — Ты хочешь посидеть ещё или мы возвращаемся домой?

— Я тебя хочу, — улыбаюсь я, краснея до корней волос.

— А я тебя, солнышко. Обещаю, нам будет хорошо.

Хотеть и бояться — это про меня. Как и любая девушка я ждала этого, однако так и не сумела к этому дню толком подготовиться. Конечно, мы шептались с девчонками об этом. Собирали и мололи по такому скользкому предмету всякую чепуху. Безусловно, и читали, и смотрели, и хихикали. Но серьёзно то не отнеслись к тому щепетильному вопросу, больше для Елены старались. Никто же не собирался так скороспело выскакивать замуж. Все пять были безнадёжно зелёные, безкавалерные и не опытные. И вот теперь эта таинственная и сладкая минута приближалась. У порога дома, я почти паниковала. Продвижение по дому учитывая то, что я устала от волнения, жары и страха, приблизило моё состояние почти к полуобморочному. На руках Глеба попала в спальню. Чувствуя на себе его горячее дыхание, я горела и дрожала.

— Мы дома детка. — Заявил он бодренько. Не чувствовать мою тряску он, естественно, не мог.

— Глебушка, я боюсь немного, — прижалась я к его щеке. От волнения у меня почти пропал голос. Мне было сейчас не до того в чём я и как смотрюсь в этом белье и на этих простынях. Голова наша с девчонками была забита точно не тем чем надо. Читали совершенно бестолковые вещи. В каком белье и на какой постели… Господи, какая мура.

— Я догадываюсь. Но от этого не умирают, иначе на пустой планете гулял бы один живой ветер. Доверься мне, детка.

Интересно кому мне ещё доверяться, если мой муж он.

Глеб бодрился стараясь не показать вида, что на взводе. На деле же — сам волновался не меньше. Женщин хватало, но девушка была в его не малом списке побед первой. Он догадывался, что торопиться нельзя, предполагал, что должен быть слаще её грёз и фантазий. Сегодня её день и он будет стараться только для неё. Все прелести женского счастья она должна испытать ещё до того, как всё это случиться. Ведь жизнь так устроена, что всё в ней испытываешь по-настоящему остро лишь в первый раз. Так уж вышло — первый для них обоих. Он то действо прокрутил не раз в голове, но всё равно на сердце кошки скребли. Главное не паниковать и не раскисать, — подбадривал он себя.

Пока он срывал с себя пиджак, зацепившийся в рукавах, я села на кровать и сбросила туфли. Кинула на кресло сумочку, туда же полетели и перчатки. Наконец Глеб справился с рукавами, вывернув их на изнанку, и подскочил ко мне. С молнией на платье он справлялся так же, как со своим пиджаком: выдернул с корнем. Меня колотило от его дыхания, касания пальцев, волос. Мне было не понятно до тревожного. Ведь мы были нагие на острове три дня. Знаем каждую родинку на теле друг друга, так почему же нас так трясёт обоих сейчас. Не иначе, как это разные вещи. Каждая снятая тряпка приоткрывает тайну. Заставляя биться набатом сердце и полыхать огнём голову. Его губы борются за каждый отвоёванный у ткани сантиметр. Я пытаюсь найти своим безвольным рукам хоть какое-то применение, начиная расстёгивать на нём рубашку. Глеб рычит:

— Не трогай, а то заведусь…

Я испуганно бросаю такое дело. «Куда заведётся, как заведётся?» — бегают по всклоченной голове мысли. Но по мере того, как исчезает с моего тела одежда, улетучиваются и они. Зачем ещё о чём-то думать, если у меня это первая брачная ночь и другой такой уже не будет никогда. Так устроена природа, любовь… Надо сказать, что по дурости своей я долго сопротивлялась тому сжирающему меня огню, пытаясь всё запомнить и ничего не пропустить. Бедный Глеб, должно быть не понимая того что происходит усердствовал в тройне. Наконец, сопротивление моей головы было бешеным натиском сломлено, и я погрузилась в розовый туман. Я уже не видела, как Глеб, избавившись от одежды, сопя как паровоз, упал рядом. Не слышала его бессвязного шёпота:- Ира, Ирочка потерпи, ещё чуть — чуть, ещё самую кроху… «Кому он говорит? Мне. Но с чего ж терпеть-то, да я готова терпеть так вечно, пусть себе любит…» Но тут произошло особо непонятное, кажется то, по чему я безжалостно лупила, вошло в меня, и резкая боль прорезала низ живота. Я забилась, пытаясь вырваться. Это не честно, обман. Я чуть не скинула его броском с себя… Глеб опять бормоча несвязные извинения: — Немного больно, потерпи. Сейчас всё пройдёт. — Припал к моим губам. И прилагая титанические усилия, пригвоздив всей мощью своей меня к кровати, пытался вырулить ситуацию. Я страшно хотела, чтоб тот купающий меня в своей купели жар вернулся. Какое-то время мы были одним воздушным шариком несущимся к солнцу. Потом он лопнул выстрелив конфетти и мы спускались на землю разными путями… Долго обнявшись и зачарованно смотря друг на друга, лежали остывая. У меня свело от вечной улыбки скулы, но я никак не хотела выруливать из того чудного тумана, куда меня завёл безумными стараниями Глеб. До меня с трудом доходило, что я уже не прежняя и этот сильный, красивый мужчина рядом мой муж. Вот это я натворила! Но стоило его руке прижать к себе, как все мои сомнения улетучились. Чего собственно мучиться-то. Мы вместе на законном основании. Нам безумно хорошо. Бабушка всегда говорила, что надо беречь то, что имеешь. Сегодня я имею любовь. Это много. Постараюсь не потерять её. И главное, никто не узнает об этом, если будем осторожными, конечно. Глеб отпустил прислугу. В доме мы были одни. Сбегал вниз за шампанским, фруктами. Сладкие минуты… Я рассматривала сквозь золотистую жидкость бокала своего Глебушку и на всю катушку улыбалась. Ещё бы не лыбиться вспомнив, как я со всей дури била по нему там, на Виткиной даче. «За что собственно так зверствовала-то и всё норовила в пах дать, как будто там маслом было намазано… — Тут же критически прошлась я по себе. — А он голубчик, на тебе, пригодился и ещё как пригодился. Теперь придётся приласкать малыша, скрашивая свои злодеяния».

Утром нас не разбудить было даже пушкой. Я сладко спала закутанная в его ласку и нежность. Мне было хорошо и спокойно.