Зато мы сдали без происшествий сессию и готовились к поездке в лагеря. Теперь у нас хватало ума не тащить каждая свой чайник или фен. А взяли на пятерых по одному чайнику, утюгу, фену и так далее. Было легче. Наряды тоже не набирали. Спортивный костюм, да шорты с футболкой, шлёпанцы и бельё. Учитывая прошлогодние промахи, нас страховали и при стрельбе и при бросании гранаты. Все наши результаты были намного лучше прошлогодних. Точно ни в какое сравнение с ними сегодняшние усилия не шли. Потому что и мы были другими, теперь взрослее и умнее. Вместо окопов рыли траншеи, в перчатках и не с таким остервенением. Не без того, были неприятные моменты. Нас безжалостно прогнали по полосе препятствий и заставили ползти под колючкой. Когда преподаватель, важно топая рядом, давал ценные указания, нам хотелось рвануть его за ноги на себя, чтоб побарахтался сам в той колючке. Правда водить танк нам не доверили, и нашими руками умело манипулировал инструктор. Наверное, это и правильно, иначе бы мы там понаделали дел, показали «Кузькину мать». И во всю ширь погоняли народ, и покрошили сооружения. Но посидеть в нём в шлемофонах, мы посидели. С пушкой было хужее. Снаряды мы таскали вытанцовывая, качало, а от каждого выстрела нас относило в сторону. Бойцом стояла одна Лена. К тому же Вике показалось, что дуло смотрит криво потому мы и попасть не можем в цель и она ринулась его поправлять. Раскалённый стрельбой металл обжёг руку. Взводный бегом смекнул, что дело табак. Всем сразу стало ни до артиллерии, нашлось занятие другого плана. Изучали работу санинструктора — бинтовали руку. Вообще-то медики с нами не скучали. Каждая наставила по две шишки на занятиях в танке. Одну влезая, другую вылезая. Всех без исключения обожрали садисты комары, которых в прошлом году столько не было, а в этом словно прикормили. Расчёсанные до безобразия, мы походили на заразных больных. Ползая под колючкой расцарапали попы и руки. Когда у нас был выход в поле, на нас выскочило стадо диких кабанов. Был вечер. Оружие уже было упаковано в железные ящики и у офицеров находились на руках только пистолеты. Они метались впереди нас не зная, что предпринять. И тут мы подняли такой визг и гвалт, что хрюшки рванули наутёк. Вернее каждый помчал в свою сторону. Страх гнал прочь. Мы не видели, что зверьё умчало в другое место. Да здравствует кросс! Забег получился на длинную дистанцию. Так можно не чихнув и разрыв сердца получить. Курсовой прикинул и пообещал на будущий год на кросс пустить за нами по пятачку. Он развлекается, а мы чуть не окочурились. Ленка, налетев на меня, так пхнула в спину, что я ласточкой летела метров пять и даже крыльями не махала. Потом мы разглядели в ивах премиленькое озерцо и решили ночью посидеть в зарослях. Повоображать на нём гоголевских героинь и русалок. Ночью, благополучно выбравшись из зоны лагеря, добрались до водной глади. Красотища неописуемая. Луна в хороводе звёзд рисуется на дне его. Ивы космами в воде метут. Ни ветерка, ни движения. Чем не гоголевская ночь. Мы, сбившись в кучку, пугая ночь и себя шептались. Не слабо появиться и русалке. Из-за пенька что-то шлёпнулось и заплескалось. Мы, сорвавшись с места, обгоняя друг друга и сопя понеслись в лагерь. Почти у самой колючки встали и принялись хохотать, выясняя: кто первый драпанул, ведь наверняка то была ондатра.

Ко мне приезжали Глеб с Сашкой. Навезли всяких вкусностей и набрали новых заказов на гостинцы. Причём сценарий был прежним. Братец мой пудрил мозги Тарасову, а мы с Глебом исчезали. Глеб безумно скучал, ругал на чём свет стоит моё упрямство, армию и всё из этого вытекающее. Я топила его в ласках и умасливала как могла. Первые пару раз всё сошло, а третий думаю не очень. Я видела, как в машину к Глебу сел, со зверским взглядом и лицом темнее тучи, взводный. Заметив такое дело, подлетел Сашка, но его не пустили. Из машины Тарасов вылез бочком и цветом куста осенней калины. Значит, дожал и Глеб сказал правду. Взводный, умничка, никому не скажет и два года уже позади, но исстрадается сам. И я, конечно, понимала, что это ещё не конец…

Ира не ошиблась, чувствуя, что над ней сгущались тучи, и у Тарасова случилось просветление. Он вдруг допёр на кого светятся фонариками у курсантки глаза. А сообразив поёжился. Он знал Глеба, тот на паиньку не тянул. Значит, между ними не только вздохи на скамейки. И раз курсовой рассказывает, что барышня может не только погладить, но и в морду дать без отдачи со стороны получившего такой подарочек, то получается всё между ними ладушки. Полное согласие и лямур. Вздохами на луну тут не ограничится. В вариантах не запутаешься. Только Глеб и эта пичужка — несерьёзное кино. Он голову заморочит и бросит, но брат… он явно помогает своему шефу… Не может же этот осёл продать свою собственную сестру… Ни черта не понятно. Очень неприятная история. Придётся говорить. Вот взводный, улучив момент и сел пообщаться. Глеб отшучивался, но припёртый к стенке, сказал правду. «Костя, пойми, ведь большая часть людей сходятся и живут случайно, потом мучаясь, выпустив в своё время свой шанс терпят до гробовой доски. А ведь он у нас у каждого был. Бог милосерден. Но люди: кто не разглядев, а кто отмахнувшись упустили его. А потом не жизнь, а муть. Срывают злость друг на друге». Тарасов долго не мог сообразить, что и сказать. «Ё, моё!» Потом, подумав, выдал:

— Ладно, я тебя ничего не спрашивал, ты мне ничего не говорил. Ясно?

— Как белый день.

— Можешь больше Александра для прикрытия не таскать, я сам отпущу.

— А вот за это великое спасибо. Я должник.

— Катись отсюда.

— Без вопросов, только с женой попрощаюсь.

— Тихо не ори, — закрутил головой взводный. — Прощайся и отваливай.

На душе было не лучше чем на помойке. Обвела вокруг пальца и моргает честными глазами. Ничего себе пупсик!

С настигшими нас осадками выход в поле прекратился. А после недели дождей, нас засадили за теорию. Мы с тоской посматривали в окно ожидая возвращения лета. Он дождя в казарме было мерзко и неуютно. Хотелось забраться под одеяло и не вылезать. Но зато солнце, вдруг вырвавшись из-за туч, разошлось в огне не на шутку. Палило так, словно разгневалось на нас за что-то, пытаясь сжечь. С чего собственно оно на нас так взъелось. Ведь нам и так было не сладко. Нас вывели на плац и замучили строевыми тренировками. Мы сразу поняли, что это по глупости злились на дождь. Пусть бы себе лил. Кому он мешает… Обрадовавшись часовому отдыху, мы отползли в лесочек, как нам казалось скрытую полянку и разделись до купальников. Блаженство! Но оно долго не продлилось. Прибежал взводный и велел немедленно одеться. Мы заартачились. Жара. Это наш законный отдых. Можем часок побалдеть. Елена всё это рассказывает взводному. Но кажется нам, ему это совсем ни к чему. Натка с Тарасовым счастливо и таинственно переглядываются, точно владеют каким-то одним им известным секретом. Естественно, отводим глаза и делаем вид, что слепы, глухи и т. д. Они могут часами смотреть друг на друга и молчать. О чём можно так красноречиво молчать, тем более, не косноязычному взводному, для нас загадка. Поживём-увидим во что это выльется. С Тарасовым мы разделались по-кавалерийски. Но за взводным притопал как туча Богуш и железным тоном, не принимающим возражений, велел сворачивать стриптиз и в следующий раз думать перед тем, как разногишаться. Этого пушкой не прошибёшь. Мы напряглись. Сейчас задавит. Предчувствие не обмануло нас, придётся капитулировать.

— Солдаты вокруг, — гаркнул он. — А вы стриптиз устроили. Одеться немедленно.

Мы закрутили головами. — Где? Оказывается, они опять запёрлись на деревья, вышки и кругом, откуда можно было нас разглядеть. — Чёрт, что за дикость, — кипишевали мы почти озверев. — Из чего складывается наша жизнь, из одной мужской дури, не справедливо.

— Мужики! Понятно? — Возразил Богуш, поддерживая рукой Маринку в её попытке попасть в брюки. — Шею не сломай.

«Истинный, блин, джентльмен!» Не в силах спрятать досаду Маринка старалась не смотреть на него.

— Она моя, — тут же огрызнулась не сдержавшись. Но усердно скрывая тоску и пустоту хозяйничавшую в ней. Почему мы живём так словно по черновику, надеясь на вторую попытку. Не досказываем, недолюбливаем, много мечтаем и занимаемся ерундой, а реальная жизнь пролетает мимо…

— Вот именно. — Уточнил курсовой. — Исходя из этого и беспокоиться должна. К тому же по уставу ты должна сказать…

Понятно, он далёк от её мыслей и желаний и абсолютно равнодушен к ней.

— Есть, товарищ майор! — Чеканит Марина.

— Отлично. Шагайте строиться.

— Пропади всё пропадом, — буркнула Вика. — Ей хотелось заткнуть уши и исчезнуть прямо сейчас. Тут. Вот бы было здорово. Пусть бы голову поломал. Как плохо что нет волшебников.

— Что такое? — развернулся всем корпусом майор.

— Есть! Строиться. — Отчеканила она.

— Вперёд. Надежда армии.

— Утопиться можно, и я сейчас прям так и сделаю, вон в той кадушке, — пробурчала Маринка, плетясь последней.

— Разговорчики. — Гаркнул над ухом неизвестно откуда вынырнувший Тарасов.

«Чтоб ты провалился», — вздрогнула она.