Приехав к дому, торопливо покинув экипаж и стараясь не столкнуться с мама, заперлась в своей комнате. На разговоры с км-то не было никаких сил. Сославшись опять на головную боль, к столу не вышла. Надо подумать и поплакать. Неизвестно заснёт ли Натали в эту ночь, но Таня точно нет. Она же не каменная скульптура. За думами решила: здесь оставаться нельзя, ежедневно видеть блаженное лицо подруги и выслушивать любовные секреты, какие девушки имеют обыкновение нашёптывать друг дружке в задушевные минуты. Это выше её, Таниных сил. Хоть и любит она подругу, но предупреждать Натали об опасности бесполезно. Что касается Тани, она бы тоже не поверила и не послушала. А что она имеется, княжна теперь уверена. Крутить голову двум за раз порядочный не может… в этом она убеждена. В отношениях с Натали тоже не всё будет ладно. Во-первых, она не поверит ни единому её слову, а во-вторых, ещё наговорит гадостей в горячке, а Тани ой как не хотелось бы эту дружбу терять. Значит, надо воспринять всё так — подруга на руках своей судьбы качается, Таня своей. Придётся радоваться, что её Бог уберёг от такой участи, да и судьба была на страже, раз дала Натали первой шанс высказаться. К тому же Таня не бестолковая пустышка, а умная барышня. Если подумать это и не любовь, скорее всего, даже, а так придуманное увлечение. Нафантазировала. Ох уж этими глупыми пустыми фантазиями, мы губим в себе себя. Она его почти не знала и видела, любуясь, как и многие девицы издалека, только на балах. Отчего должна без больших душевных травм пережить такую неприятность и жить дальше. Но для наступления такого райского покоя и равнодушия, надо успокоиться и прийти в себя. «Кто против? Я за!» Лучше бы уехать в Париж, но маменька не позволит. Тогда непременно в поместье то самое, что папенька купил родовое Ветровых, а для Тани послужит приданным. «Чем плоха идея? По моему отлично!» К тому же, место, хоть и в глуши, а райское и чудным образом, стараниями папеньки, благоустроенное. «Конечно, как я не догадалась, — встрепенулась она, осенённая новой догадкой, — граф потому и продал, что весь в долгах, а болтали, мол, распродаёт потому, что собрался навеки распрощаться с Россией. Весёлая жизнь дорого стоит, а он именно такой и живёт. Папа прав, а я была словно суслик слепой. Всё лежало на поверхности, и можно было догадаться самой, так и было бы, если б не влюблённость. Именно она навела тень на плетень и лучше никогда, никогда не влюбляться. Теряются ориентиры и здравый смысл. А сейчас, самое правильное — бежать в поместье, подальше от беды и сраму… Да туда, непременно туда. Там чудесно, парк, лес, воздух. Но для этого нужно сказаться маменьке больной? Обманывать не хорошо, но что же делать, как поступить, если очень надо…»- Так-то разволновавшись, она долго не могла придумать себе подходящую болезнь. Но поднатужившись осилила.

Папенька её баловал и уступал во всём, а маменьку она страшно побаивалась. Папенька из старых титулованных князей. Когда-то давным-давно, дед папеньки прокутил некогда богатое состояние, оставив семью ни с чем. Отец папеньки немного выправил положение, а уж папенька, женившись на маменьке, развернулся на всю катушку. Маменька происходила из богатых, но абсолютно не родовитых промышленников. Внешности она была самой обычной и, учитывая своё происхождение, не смотря на деньги, рассчитывать на завидную партию не могла. За ней пробовал волочиться повеса камер-юнкер, но родитель, раскусив его намерения, быстро отбил тому охоту. Девушка приуныла. И тут такая удача. Молодой, привлекательный князь. Как выяснилось умный и весьма деловой. Их свела необходимость и воля интересов. Папеньке нужны были деньги, а родителю маменьки, получается деду Тани, титул и положение в свете, но вопреки всему, случилось так, что молодые с годами не отдалились, а дружба, зародившаяся между ними, перешла во что-то большее и на удивление всех, они полюбили друг друга. Жили дружно и счастливо, занимаясь каждый своим делом. Папенька достатком, а маменька домом. Теперь касательно папеньки, по положению своему в свете, она держала его на соответственной волне. Маменька изо всех сил старалась поддержать достоинство рода мужа и показать теперь их общее не малое состояние обществу. Таня смотрела на папеньку с маменькой в детстве с радостью, а позже с завистью, ведь ей было заметно, как их глаза до сих пор излучают любовь и счастье даже от того, что они рядом. Особенно это было заметно, когда маменька льнула к сильной груди папа и это её «Ах, Николя!» вызывало у романтической натуры Тани умиление и желание подражания. Маменька прожила всю жизнь правильно, не допуская, чтоб на неё кто-то бросил тёмное пятнышко, и по такому же строгому кодексу учила жить дочь. Мама зорко следила, чем она занимается и кого выбирает в подруги. Таня считала, что это папенькин титул сделал с ней такой перекос. Только после одобрения маменьки Тане разрешили дружить с Натали. Папа воспитания дочери не касался, считая, что девочку должна опекать мать. Научить всему, что умеет сама, к тому же женщине сподручнее быть полезной девочке. Алексеем же занимался лично папенька, не доверяя никому. Он давал ему неограниченную свободу и «карманные деньги», а за это Алёша должен был учиться и пристойно себя вести, не попадая в неприятности с полицией и избегая дурных компаний. Образование папенька ставил на первое место.

Но мужчины и женщины в России топтали разные половицы. Учитывая, что маменька дочке таких вольностей не позволяла, вот Таня и боялась, что она легко поломает все её планы относительно имения. Таня, конечно же, считала такое положение вещей настолько неоправданным, настолько и вредным. Но всё будет ещё хуже, высуни она язык. А ей ой как хотелось поскорее забыть о скороспешной влюблённости. А маменька, оставив её в Москве или отправившись сопровождать дочь в имение, испортит ей всю обедню. Ведь тогда прощай свобода. Ей уготовлена будет почти казарменная жизнь. Тут хорошо бы папа, сказал своё веское слово. Маменька не умеет с ним спорить, уступая тут же во всём. «Ах, как она его любит, позавидуешь!» Потянулись скучные дни. Так и не в состоянии придумать болезнь, она пошла по простому пути, прикинулась немощной. Вставать с постели не в силах — кружится голова. Ходить тоже не в силах — подгибаются ноги. После недели такой «хворобы», семейный лекарь посоветовал свежий воздух и покой. Таня ликовала. «Я молодец!» Алексей, глядя на её несчастное лицо, но совершенно хитрые глаза, скептически качал головой: «Любят эти девицы на выданье устраивать мороку с чувствами и здоровьем. С чего ей плохо, если кровь с молоком. Не иначе, как влюбилась». Подумать-то подумал, но предпочёл оставить при себе. Да и вызвать сестру на откровенность не смог. Маменька правильного вывода к счастью Тани в супротив Алёши не сделала. И выдумка Тани была близка к осуществлению. Когда маменьке пришлось выбирать между Италией и поместьем, она выбрала поместье, и Таню собрались отправить под присмотром гувернантки француженки, старой няньки и пары дворовых девок, маменькиных жандармов — Марфы и Прасковьи. Перед отъездом, маменька положила руку свою на её голову и молилась, призывая покровительство Божьего. А Таню просила научиться хоть немного прилично себя вести и не срамить их с отцом головы. Таня с трудом сдерживала улыбку, не в силах поторопить маменьку. Впереди ждала свобода. Отец тоже прижал к себе, без слёз, но с улыбкой объявил, что она воспитанная надлежащим образом барышня не даст повода тревожиться без определённой причины и сохранит на плечах свою голову. Он погладил головку дочери, которая стояла вся красная, опустив лицо вниз, и думала о том, что как они обманываются на её счёт. Таня поцеловала папеньку, скрывая в уголках губ улыбку, опустила эту самую голову ещё ниже. Родители, выказывая противоположность, опять сошлись в одном — быть разумной. А разве не поэтому она сбегает отсюда. «Но как они нежно друг на друга смотрят!» Княжна, катясь в экипаже, ликовала: «Моя взяла! Старая нянька будет спать, француженка читать романы и гулять, вздыхая в парке или саду, девки опасны, но как-нибудь одолею». Натали приезжала к ней пару раз навестить и, поохав над так некстати, неизвестно с чего, приключившейся болезнью, спешно укатывала готовиться к свадьбе. Носясь с визитами по Москве, она вскоре забыла о Тане. Оно и понятно, в счастье не до подруг. Но Таня сейчас была рада этому.

Правда, для соответствующей проводам картинки, пришлось выдавить слезу. О пока родные окрестности проплывали за окнами кареты, слёзы пропали. Она вытерла редкие слезинки почувствовав облегчение и удовольствие. Совсем уж несчастной княжна в случае такого коварства графа себя вовсе не считала и чтоб не думать больше о Владимире, переключила своё внимание на мелькающие за окном кареты пейзажи и возможности помечтать о непременно счастливом её будущем. Княжна так была рада свободе, что её не смутили даже не лёгкие лесные дороги. Ещё бы! Еле дождалась, когда кареты выедут со двора и двинутся в путь. Она смотрела в окно экипажа или, остановив, гуляла по полянке, любуясь каждой травинкой и слушая в захлёб радующихся лету птиц. Они словно девчонки сплетницы делились друг с другом новостями, беспрерывно треща. «Вот о чём они могут болтать и ругаться, о луже, в какой купались в жаркий день или о том, кто у кого стащил найденное семечко, а может у них шире интересы и они обсуждают то, что видели под крылом, например меня? Ах, болтушки!» — смеялась она. Всё у неё вызывало восторг и восхищение. Хоть и было поместье не далеко от Москвы и настроение порхающее, но из-за дорог, казалось маленькие неудобства, которых поначалу и не замечала, но на которых пришлось не мало помучиться, сошло почти на нет. И слова музыкой звучащие в ушах: Свобода! Свобода! К концу тренькали: Свобода, свобода. Обрадованная в начале пути Таня и готовая терпеть сложности и трудности сколько угодно, всё же к концу путешествия почти выдохлась. Экипаж показался громоздким, а путь бесконечно медленным. «Вот почему есть лошади везущие экипаж по земле, и нет крылатого пегаса несшего такой же возок по небу. Как в мифах. Это выход. За миг домчит и никаких хлопот и усталости. Опять же сплошная экономия времени», — недовольно дёргала уставшим плечиком она. Экипаж катился размеренно, скуку развеивали на вынужденном отдыхе. Два раза лошади отдыхали, их выпрягали и отпускали пастись. После пусть не долгого, но ожидания путь княжне казался немного утомительным. Но быстрее, жалея лошадей и ссылаясь на волю батюшки, кучер гнать отказывался. Обнаружив то, что надеяться на быструю езду не приходится, она не впала в уныние. Справедливо решив: И всё равно это было для неё приключением. Тем более, что погода на всём протяжении пути была чудесной. Всяческих неожиданностей, коими пугала мама суждено было избежать. Добрались все в сохранности.

Большой и добротный дом не просто нравился ей, а манил, навевая то сказочный образ, то тайну. Раскинувшийся рядом парк и чудный сад, были выше всяких похвал. «Надо кончать читать романы, а то во всём вижу сказки. Взрослая же девица. Придётся увлечься чем-нибудь серьёзным. Только вот чем? Хотя без романов тоже скучно». Поместье, предназначающееся ей в приданное, купил и перестроил отец для неё. Справедливо считая, что его родовое гнездо перейдёт сыну Алексею. Но и дочь не оставляя в обиде, давал тем самым возможность выбрать мужа по сердцу, но с умом и не спеша. Таня и сама понимала, что жить по любви, как это наблюдала она у родителей гораздо приятнее, нежели, как это происходит со слезами, причитаниями и отчуждением в семье Натали. А теперь попав в неприятную ловушку с графом, она и сама не будет торопиться с выбором. Получается, увлечение это одно, а семья и любовь совершенно другое. И с этим спешить ни к чему.

Челядь выбежала навстречу, едва повозка въехала в ворота и, крича громкими голосами, кинулись к ней: «Княжна, княжна…» Болтая без умолку тянули сундуки и саквояжи. Раздавая всем улыбки, взбегая по гранитным ступеням в дом, оглянулась: «Какая благодать!» — Липовая аллея, по которой она только что въехала в поместья, была невероятно стройна и красива. — «Липы, ну точно девушки в своих новых бальных платьях, на первом в жизни балу! Ах, как пахнет! Только нюхать и наслаждайся», — раздувала ноздри она. Вокруг царило и брало в плен пьяное медовое удушье. От малейшего ветерка, разыгрывалась жёлтая буря цветущих лип. Разведя руки, словно пытаясь обнять луг и лес вокруг неё, вскрикнув от счастья, прокружилась, но, поймав недоумённые взгляды челяди, одёрнув себя, степенно вошла в дом. Крыльцо привело к двери ведущей в квадратную гостиную. Шедший за ней следом управляющий, покашляв в кулак, повернувшись к ней заметил, что она выглядит прекраснее, чем год назад. Таня, проглотив комплимент, мило улыбнулась. Заглянув во все комнаты, прошла по просторной зале, освещённой по стенам светильниками и большой люстрой посередине потолка. Погладила старинную, краснодеревную мебель с высокими спинками и фигурными завитушками и, оглянувшись, не видит ли кто её детского порыва, заторопилась дальше. Заглянув в комнату, заставленную мягкой мебелью, подумала: «Похоже, диванная, с яркой обивкой диванов и множества полукругом размещённых кресел вокруг овального стола с двумя канделябрами на концах». Прошлась ещё, но вскоре потеряла интерес. «Спешить не буду со всем осмотром, хватит на сегодня, — решила она, — просмотрю только спальные комнаты. Надо же выбрать для себя и определиться». Взглянув на них ради любопытства и выбрав себе понравившуюся с первого взгляда, приказала занести вещи. «Две комнаты, чудная кровать, много света», — радовалась, кружась перед зеркалом, она. Теперь Таня взрослая дама и может распоряжаться собой по своему усмотрению. Она б, конечно, предпочла комнаты родителей, там есть ванная, но вдруг нагрянет с проверкой мама и устроит ей разнос. Полюбовавшись ещё разок на свой цвет лица, который внушал зависть подругам, свою изящную фигурку, она взялась за работу. Желание княжны лично заняться своими вещами, озадачило девок, посланных маменькой за ней шпионить, но они, пороптав, отступили: «Капризничай».

Покончив с разборкой привезённых сундуков, Таня заглянула полюбоваться на себя в зеркало. Хотя не было сомнений в том, что она красавица, всё же проверить никогда не мешает. Улыбнувшись своему чудному отражению с большими выразительными глазами, аккуратненьким носиком, нежно очерченными губками и поправив локоны, вышла в сад. «Какой прелестный сад, а сколько в нём скульптуры мраморной, да и деревянная не дурна. Опять же цветники выше всяких похвал. Интересно, кто же всем этим хозяйством занимается?» Выяснилось, что Митрич. Всю жизнь этого крепостного мастерового мужика звали Митькой и только под старость за его мастерство, народ нарёк уважительно Митричем. Он был человеком верным, всю жизнь при поместье, жил себе тихо, сооружая в саду и парке экзотические арки, беседки, вырубал из камня столы и скамьи, мостил дорожки. Разрабатывал и строил беседки сам, без заморских зодчих, а так же сажал дивные цветущие кусты и заморские деревья. Укрывая и возясь с ними потом всю зиму. А ещё Митрич любитель был заниматься деревянной скульптурой, выстругивая и вытёсывая различные, замысловатые фигурки из дерева. Около старого мастера всегда крутились заинтересованные дворовые ребятишки. Митрич не гнал детишек, терпеливо втолковывая азы своего мастерства в детские головы. Таня наблюдала издалека за таким необычным процессом. Добром и терпением светились его глаза. Особенно распирало его идеями после того, как князь свозил его с собой в Европу. «Мы можем иметь у себя тоже и даже лучше», — изрёк по приезду домой ни сколько не обескураженный величием тех парков Митрич и с азартом принялся за дело. Князь не мешал, полагаясь полностью на его вкус.

Неделю Таня повалялась с книгой, радуясь свободе и бесконтрольности. Только тихая и покойная жизнь, которой так обрадовалась с самого начала девушка, теперь ей положительно опротивела. Девки и бабы занятые домашней работой и плетением кружева, ей не докучали, но самой стало тошно слоняться по поместью. Она, конечно же, видя, какая красота выходит из — под их пальцев, попробовала тоже заняться подобным делом, но у неё мало из того чего получилось. Нитки путались в узлы, и из-под пальцев выходила безобразное месиво. Отказавшись от этой идее, принялась усердно читать. Потянулись однообразные дни. Утром чай, потом прогулка. Обед и с книгой на кушетку. С наступлением ночи, когда всё в доме утихало, запирались двери, тушился огонь. И опять до утра сон. А на аллеи цветут липы и спать в такое время — преступление. А она спала. Ей приходилось. Разленилась так, что и вставать до свету стало в тягость. Тане после нескольких дней прозябания стало не просто скучно, а просто — осточертело. Но у молодости это быстро проходит, она горит. Вот и Таня, глядя на Митрича, загорелась новой полезной идеей — обучить детей грамоте. А почему бы и нет, каждый должен сделать в этой жизни что-то для своей страны и народа. Для страны ей вряд ли удастся расстараться, это удел мужчин, а вот с грамотой крепостным она может помочь. Не виноваты же они, что родились оными, а она княжной. Главное зерну упасть в приготовленную почву, а идее поселиться в её голове, там уж она бросила все силы на её осуществление. Найдя в людской комнату, заставила сначала выбелить её, а потом наделать столов и лавок. Митрич, пока ещё плохо понимая смысл её беготни, подчинился. Отправив в город за мелом конюха, попросила напилить Митрича одинаковых дощечек и покрасить их в чёрный цвет. Садовник справился и с этим. «Чудит княжна», — почёсывал он, от непонимания такого дела, себе затылок. Когда привезли мел, она посадила детей за парты, раздала высохшие от краски доски, кусочки мела и начала урок. Дни полетели быстрее и интереснее. Француженка отговаривала, но княжна принципиально не желала следовать её совету, но девки — шпионки думали по-другому. «Ещё чего!» — возмущались они и велели мадам писать по-французски княгини донос.

С Таней не зря случился такой порыв. На глазах всегда было благородство отца. Она любила и восхищалась им. Благотворительность была в семье в чести. Приданным жены распоряжался папа. Папа же вёл все дела семьи. На фабриках стоял отдельно стол, куда работники могли обратиться за помощью. Помогал отец также престарелым и откликался на всякого рода людские несчастья. Папа не сорил на всякое баловство деньгами и зачастую просители получали от ворот поворот, но давал на коммерческое отделение университета и имел большое количество своих стипендиатов. С удовольствием спонсировал создание музеев, лечебниц, школ, а также заботясь о душе отваливал на строительство храмов, церквей и богаделен. Тогда богатство растрачивалось многими на самые ничтожные выходки. Купцы и фабриканты скупая у разорившейся знати дома ставили возле них серебряные фонари, делали дворецкими обедневших генералов или кутили в Париже спуская прорву денег. А папа нет. Жил сам по возможности скрашивая жизнь другим. Вот и Таня, имея перед глазами пример отца, решила попробовать свои силы в этом направлении сейчас в поместье.