Накинув ночной халат, Таня позвала Марфу, велев всё убрать, забрала добермана и отправилась в ванную. Шла, радуясь тому, что как здорово кто-то придумал эти мыльни. Купаться в них куда приятнее, чем в лоханях или корытах, которые таскались в комнаты и вытаскивались обратно, оставляя после себя следы и беспорядок. Вот если б это ещё было в самой спальне или рядом с ней, то прелестнее не было бы ничего на свете. Папа обещал расстараться. Значит, когда-нибудь так и будет, а Тани не терпится уже сейчас пожить в той жизни, она бы избавила её в этой ситуации от сложности с купанием Сержа, так жаль! Отказавшись от услуг Прасковьи и развернув добермана мордой в угол, плескалась с удовольствием и детским восторгом осыпая пса шаловливыми брызгами. Но тот, спрятав уши под мощные лапы, не повернулся. Терпеливо снося её игры, улёгся на пол: «Забавляйся!» Промокнув себя простынёй и одевшись, позвала собаку, пёс с шумом плюхнулся в ванную, Таня сняла ошейник и в свою очередь закрыла глаза. Когда его рука накрыла её руку, она вздрогнула.

— Серж, что?

— Лежать здесь после тебя одно удовольствие. Дай что-то, чем бы я помыл голову и открой уж свои глаза. Мне это решительно не мешает.

Её глазки вспыхнули огоньками, и она, вздёрнув носик, вступила с ними в словесную дуэль.

— Зато для меня то не позволительная роскошь, — отрезала она.

Он, играя улыбкой, поморщился. Такая себе хитрая комбинация из неудовольствия и смеха.

— Мадумазель, вы острая на язычок девочка.

— Возможно, раньше я за собой такого не замечала. Всё?

— Не торопи, ангел мой. Дай побаловать себя ещё немного…Так прелестно. Вода тёплая. Пахнет травами и чудной девушкой.

Пропустив реплику про «чудную девушку» она подарила надежду.

— Потерпи, в субботний вечер помоешься в бане.

Его красивые брови в сомнении сошлись на переносице.

— Как ты себе это представляешь?

Она посмеивалась.

— Быть может также сударь. Заканчивайте с купаньем и сушитесь. А то это вызовет непременно подозрение у Прасковьи. Позвольте вам напомнить, что я и так отказалась от её услуг сегодня, а это непременно подтолкнёт её на любопытство.

Любопытство то их с Марфой давно уже съедало и, воспользовавшись тем, что княжна купается, а Прасковья её стережёт, Марфа шарила по комнатам девушки. Найденная бритва для голения рядом с кувшином воды для умывания, сначала отняла у неё язык и ноги, а потом ничего, взбодрившись, она замыслила отследить княжну и её таинственного гостя.

А в душистой ванной тешил себя купанием Серж, ему хотелось продлить удовольствие, но княжна торопила, и молодому человеку ничего не оставалось, как выбираться.

— Жаль, но ничего не поделаешь… А баня это здорово, но помнится, меня туда не пустили. Всё я готов.

Таня открыла глаза. Перед ней стоял скалящий пасть в улыбке доберман. Не удержавшись, она поцеловала пса в чёрный влажный нос и умные глаза.

— Какой ты чистенький.

Пёс смущённо отступил. Таня, опомнившись, открыла дверь и, пропуская собаку впереди себя обойдя изумлённую Прасковью, отправилась в свои комнаты.

«Совсем княжна на собаке свихнулась, мало того, что держит у себя в комнате и кормит с господского стола, ещё и купается с ней».

Когда Таня сняла с него ошейник и повернулась, Серж уже лежал на своей половине кровати. «Какой смысл, если под утро мы оказываемся в одном клубке и потом это безумие, но я к нему привыкаю. Отчего ж мне так не везёт с мужчинами. Один подлец, второй всем хорош, но оборотень». — Рассуждала она, гася лампу и смущённо пряча своё лицо от его насторожённого взгляда.

— Таня, ты чем-то расстроена?

— Вовсе нет.

— Я не слепой…

— Тебе показалось. Так прекрасно, луна хозяйничает как у себя дома.

— Позволь открыть окно?

— Ты прав. Здесь нечем дышать! Я сама, а то могут заметить. Так пахнет летом, травой и лесом, просто захватывает дух и напрочь, шальной птицей, вылетает сердце. Ах, Серж, так хорошо! — подбежав к окну, распахнула его во всю ширь. Подумав, забралась на подоконник, закинула голову, устремляя глаза вверх на укрытое звёздами небо. «Такая благодать, а ведь ничего не замечала».

— Луна действительно перестаралась, да и звёзды светят, как фонари в Рождественскую ночь, а небо чистое без единого облачка. Ты права чудный вечер. Но лучше тебе лечь, а то разгуляешься и не уснёшь.

— Позволь дать тебе совет…

— И что это будет? — прервал он её.

— Не давать мне советов. Меня маменька забросала ими. Я сбежала сюда… — Отвернулась она от него, делано устраиваясь удобнее на подоконнике. И тут почувствовала, что в комнату устремились комары. Видно, весенний воздух им казался слишком свеж и кровопийцы заторопились в тепло. «Вот об этом я совершенно не подумала, увлёкшись романтикой. Сейчас они обглодают нас, как собака кость. Ой! Про собаку лучше помолчать».

Блаженство продлилось недолго. От смешных дум её отвлёк шум. Обернулась на него. Серж собирался. Таня, ещё не понимая, что произошло, метнулась к нему на перерез. Закрывая собой проход в смежную комнату, стояла, раскинув руки, словно эти свои хилые силёнки она могла противопоставить его мощи и силе. «Какое безумие! Что она сделала не так?»

— Куда?

Он молчал, ничего не отвечал, но продолжал одеваться. Она повторила вопрос:

— Куда?

— Разве не понятно. Я ухожу, — ответил он, стараясь не встречаться с ней глазами.

Она шумно вздохнула и недоумённым голосом сказала:

— Но отчего, зачем?

Он поморщился, придётся объясняться:

— Ты доходчиво объяснила, что загостился и надоел тебе. Прошу прощение за доставленное беспокойство.

— Серж, ты не можешь такого сделать. Тебе пока опасно куда-то идти, да и некуда тебе это сейчас сделать… — Попробовала она уговорить его.

— Разберусь, поживу на улице, ерунда… Не волнуйся, вещи я верну…

— Нет, нет, позволь возразить тебе, ты решительно не прав. Я сегодня и сама не узнаю себя совсем, находясь в каком-то особенном настроении.

Он отступил, лязгнув зубами. Надо заметить он был внушительным.

— Княжна уйди, я могу нечаянно сделать больно…

Но Таня подавила в себе испуг. Желание оставить его и позаботиться о несчастном выявилось сильнее. Она заставила себя подождать, когда пройдёт его суровое желание и он, разомкнув плотно сжатые уста, будет способен говорить. Но он всё молчал. Тогда она решила говорить сама:

— Серж, не горячись, у тебя же всегда была холодная голова.

— Всегда? Не знаю, но вам, сударыня, лучше уйти…

— Я не пущу тебя, ты совершенно ввергаешь меня в отчаяние… Ах, Серж, это жестоко. А говорил — мы друзья. — И повиснув на его шее, она не позволила сделать ему ни шагу. — На что ты так обиделся. У меня не было намерений тебя так расстраивать.

Изумлённый её таким порывом, он вернулся и присев на кровать, держа её на коленях, пробурчал:

— Тогда, что происходит? Ты то кусаешься, как скорпион, то взрываешься, как ураган… Перещеголяла, пожалуй, даже свою маменьку. Да ты, сударыня, просто злючка.

Он говорил покусывая, но уже знал, что никуда не уйдёт. В противном случае, он мог дать голову на отсечение, она побежит непременно следом, прося и шумя. А этого он допустить не мог.

— Я не знаю, — не отпуская его шею и пряча лицо на его плече, прошептала она. — Но прошу тебя, не обижайся и не уходи. Я не хочу, чтоб ты попал в беду и пропал.

— Ладно, перебирайся на свою половину, да отцепись уж, я не уйду, дай возможность мне лечь.

— Ты обманешь…

— Слово чести даю, позволь мне раздеться.

— Хорошо, я встану у двери, — воинственно заявила она.

— Какая же ты смешная. Уйти я и в окно могу.

— Тогда я закрою окно.

— Как же ты за один раз справишься с окном и с дверью?

— Да это так, наверное, ты прав и у меня, навряд ли, что-то получится, но в таком случае, я не слезу с твоих рук.

— Смотри, я снимаю рубашку, потом брюки, дай мне возможность снять сапоги…

Она переместясь на кровать, и держа его по-прежнему крепко за шею, повисла на нём со спины. Серж посмеиваясь, лёг рядом, а она всё не отпускала.

— Ты чего так завелась?

Она горячо шептала:

— Я усну, а ты непременно обманешь и уйдёшь.

— Ты же держишь мою руку… — опешил он.

— Во сне пальчики расслабятся, и ты выскользнешь, — покачала головой она.

— Ну давай, я ради твоего спокойствия, положу руку под твою голову. Так тебе спокойно?

Так она точно успокоилась. Засмеявшись, уткнулась ему под мышку.

— Теперь эта вздорная девчонка хихикает.

— Мне ваши волосики, сударь, щекочут нос.

— А ты не засовывай его куда не след.

— Так получилось.

— Ну вот, всё и устроилось. Позвольте вам пожелать покойной ночи и приятных сновидений, шалунишка. — Улыбался он освещённый таинственным светом хозяйки ночи — луны.

«Надо же, имение стало нам родным. И всё как-то устроилось само собой. Только б не доведалась маменька. Он приятен не только от своей силы и мужественности, но и от натуральности и простоты, которые до прелестного неподражаемы и, которые справедливо могут считаться лучшим даром природы. А как это чудесно сочетается с его благородной наружностью, глазами полными жизни и огня», — раскладывала по полочкам лежащего рядом молодого человека, не способная так быстро заснуть, как притворилась Таня.

Пока они укладывались, Прасковья с Марфой не отказываясь от осенившей идее и быстренько состряпанного плана, заступили на караул. Марфа поставила стул к дальней стене, что напротив комнаты княжны, а Прасковья прохаживалась в парке под окнами. Ей приходилось сложнее. Всё бы было ничего, но проклятые коты своими орачками и любовными песнями, доводили почти до бешенства. Выдержав такое издевательство над своими нервами почти всю ночь, под утро попала под таз воды, что, не выдержав, выплеснула в окно на кошек француженка, приехавшая с княжной и обучающая её языку и манерам. До кошек не долетело, а вот Прасковья нахлебалась вдосталь. Отряхиваясь, как мокрая курица, поругивая храпевшую сидя на карауле Марфу, за её выдумки и причуды, она бродила на своём посту от людской через господские покои во двор. «Сама сдурела, мне покоя не даёт. Подумала бы своей квашнёй, откуда здесь мужику взяться? Не с конюхом же Прошкой, княжна связалась. Это вообще бред. Да и тот на двор выходил по нужде от себя, значит, спит в своей постели на соломенном тюфяке». Растолкав Марфу, она объявила о нулевом результате своей слежки и посоветовала ей прекратить фантазировать или поменяться с Прасковьей местами.

А тайный объект всё же был. Он спал, уткнув лицо княжне в щёку и дыша в самое ухо, щекоча и горяча его. Отчего она до самого утра не могла уснуть. Его рука, лёжа на её груди, крепко прижимала девушку к себе. Нога в тонком трико покоилась тоже на ней, не позволяя шелохнуться, чтоб не потревожить. От этой близости сильного мужского тела её кидало в жар, а от того, что ей путь к такой мужественной красоте заказан, знобило. Полуобморочное состояние не дать ни взять. Без преувеличения, от подобной метаморфозы ей то хотелось от сжигающей её жары раздеться, то накинуть на себя от холода несколько одеял. Посматривая сквозь щели полуприкрытых ресниц на него, ждала неминуемого пробуждения, чтоб, притворяясь спящей, посмотреть на его реакцию. Но не может же он быть таким железным. Ведь живой же или она не интересует его совсем как женщина. «Зачем тебе эта игра, — тут же мудрый голосок возразил в ней, — ведь между вами никогда ничего не возможно и на это есть тысяча причин, начиная с того, что он оборотень. И кончая: мама с папа, которые ни за что не пойдут на это, если узнают о нём правду. Так для чего же мутить воду. Но их в эту сложную правду можно и не посвящать. — Моментом обеспечила она себе отход. — Быстро же я забыла Владимира. Получается, то была просто девичья ерунда, каприз. Серж намного интереснее, привлекательнее, сильнее и романтичнее. Ах, если б не оборотень».

— Доброе утро сударыня, — провёл он подушечкой пальца по её губам.

Придётся играть. Она вынуждена была открыть глаза и потянуться. «Да, не густо. Она ожидала чего-то большего. Мог бы и поцеловать».

— Доброе утро, таинственный господин! Ты не забыл, мы идём по ягоды сегодня.

— Я помню. Захвати с собой воды, набродишься, очень захочется пить. Я, правда, знаю, где есть родник, но бегать за каждым глотком с одного конца леса на другой это так неудобно и ног опять же никаких не хватит. Ты выспалась?

— Угу.

Покрыв его голову своей подушкой, она соскользнула с постели и отправилась умываться и одеваться. Серж, посмеиваясь, последовал за ней, помогая девушке в этом.