14–15 мая 1774 от Сошествия
Мягкие Поля (около 310 миль от
северо-восточной границы империи Полари)
Кид выполнил обещание: на рассвете заполз вглубь трясины и раздобыл девять яиц бегунца. По словам охотника, их можно есть и сырыми, но если сварить, то будет невероятная вкуснотища. Развели костер, сварили и попробовали. Вышел самый вкусный завтрак за все время путешествия! Яиц было немного, но каждое размером как три яблока, так что лакомства хватило не только знати, а и греям. Пехотинцы хвалили Кида. Томми выразил общее мнение:
— Ты, малыш, того… со змеями больше не связывайся. Если бы тебя ночью укоротили на голову, сидеть нам без угощения. Обидно бы вышло.
А вот среди кайров царило молчаливое напряжение, которое насторожило Эрвина. То есть, само по себе не встревожило бы: кайры — люди не болтливые. Но после ночного приключения — после вдовушки в шатре, бешенства в глазах Джемиса, капитанского требования извиниться — теперь молчание воинов казалось угрожающим.
Эрвин улучил момент, чтобы поговорить с Томми наедине. Слуги любят перемывать кости господам — это верно во всех землях. Хочешь узнать что-то о вельможе — побеседуй со слугой.
— Томми… Скажи-ка мне… Ведь ты много разговоров слышишь?
— Не без этого, милорд.
— Люди чем-то недовольны?
— Ну, милорд… Кому понравится неделю идти по болоту! Вот и недовольны… Но яйца всех порадовали.
— Я не об этом… — Эрвин обнаружил, что выдавить нужный вопрос нелегко. Слова никак не хотели слетать с языка. — Имею в виду… Ну, вот обо мне что говорят?
Грей замялся.
— Что же о вас могут говорить, милорд? Ничего такого не могут.
— Томми, давай-ка пропустим всю вежливую чушь и перейдем прямо к сути.
— Милорд, я ума не приложу, о чем…
— Даю слово дворянина, что ты никак не пострадаешь, если скажешь правду.
— Какую же правду, милорд? Не знаю, что и сказать…
Эрвин запасся терпением.
— Говорят, что я — неженка?
— Нет, что вы…
— Не смей лгать. Ты служил моему отцу. Знаешь ведь: ничего нет хуже, чем ложь своему господину!
Томми отвел глаза:
— Да, милорд.
— Ну, так что же, я — неженка?
— Да, милорд.
— Потому, что полдороги был болен? Потому, что не посвящен в кайры? Потому, что чуть не утонул в болоте?
— Да, милорд. И еще…
— Еще?
Томми набрал воздуху:
— Вы не любите говорить об оружии и битвах. Вы слишком многое позволяете Луису, а он — из черни. С вами все время случаются какие-то несчастья.
— Это все?
— Боюсь, нет, милорд… Вы идете по сети такой походкой, будто получили стрелу в задницу. У вас сутулые плечи, как у монаха. И очень тонкие пальцы, как у девицы. И вы слишком часто моете волосы.
— Что?! — вскричал Эрвин, краснея от возмущения. — Тонкие пальцы? Сутулые плечи?! Что за бред!
— Простите, милорд… Я честно пересказал, что о вас говорят. Как вы велели.
— Да, конечно… — Эрвин попытался успокоиться. — Как у девицы — надо же!..
— Ну…
— Томми, но ведь все это говорят обо мне уже давно, правильно? И неженкой прозвали еще до Служанки?
— Да, милорд, так и есть.
— А что изменилось сегодня? Я чем-то еще не угодил?
— Милорд… кайры возмущены, что вы заподозрили их. Говорят: неженке следовало начать допрос со своего дружка, Луиса. Еще говорят: вы завели второго приятеля-простолюдина. Сельский щенок спас жизнь лорду Ориджину — позор. И что вы пожалели Кида, тоже многим не по душе. С Джемисом говорили так, будто он разбойник, а мальчишке даже слова упрека не сказали, хотя он заслуживал топора.
Да, примерно так Эрвин и думал. Спокойнее не стало.
— А вы, Томми, тоже считаете, что я был неправ?
— Я — нет, милорд. Кид — славный парнишка, мне было бы жаль, если б вы его… Хотя так оно, конечно, по справедливости…
Эрвин обозлился на себя за последний вопрос. Как будто он нуждается в одобрении слуги!..
— Томми, скажите, кайр Джемис — что он за человек?
— Отличный боец, милорд.
— Это ясно. А еще?
— Ну… задира, драчун. Любит поддеть кого-нибудь, разозлить. Будет цеплять, пока человек не взбесится и не вспылит, а тогда кайр Джемис говорит: изволите сразиться? За ним шесть или семь выигранных поединков. В начале путешествия он что-то не поделил с кайром Освальдом. Кайр Джемис его задевал, как мог — помните, например, гонки по скале?.. Но до драки не дошло, кайр Освальд поостерегся.
— Странно: Джемис оставил Освальда и принялся за механика? Не его полета птица, кажется. Таких, как Луис, кайр вовсе не должен замечать…
— На Луиса ему плевать, милорд. Кайр понял, что вы благоволите к южанину, тогда и начал его цеплять.
— Даже так!..
Разговор прервал подошедший капитан Теобарт:
— Время выступать, милорд.
Построившись и объединившись в связки, люди выступили на болото. Но, спустя какую-нибудь сотню шагов, последовала заминка. Трава-сеточница выглядела странно: при удалении от берега она становилась все более сухой. Пожухлые листья росли все реже, меж них проглядывала черная грязь. Кружево сплетенных черенков становилось серо-желтым, как виноградная лоза. Проводники остановились поразмыслить.
Кид принюхался и сказал:
— Здесь дурной воздух, потому трава и чахнет.
— Не чувствую, — ответил Колемон.
Прошел вперед по сухой сети, приподняв нос, как гончая. Присел, ощупал траву. Прошел еще, повторил те же действия. И еще дальше. Когда вернулся, сообщил:
— Малыш прав: там, впереди, живет дурной воздух. От него и высохла трава.
— Это еще что за штука?
— А кто ж его знает… Он смердит и траву высушивает. Вот все, что про него известно.
— Стало быть, туда идти нельзя?
Колемон пожал плечами:
— Пожалуй, что можно. Он не отравленный, этот воздух, только зловонный. Дышать можно.
— А трава сухая — это ничего?
— Я проверил: лоза крепкая, хоть и высохшая. Листьев мало — это не страшно, нога все равно не на листья опирается, а на черенки.
Воины засомневались. Странный воздух, странная сеть…
Эрвин попытался вспомнить что-нибудь из университетских знаний, подходящее к случаю, но припомнил лишь то, что горячий воздух легче холодного. О зловонных газах память не сохранила никаких сведений.
— Давайте-ка в обход, — сказал Теобарт.
Колемон потеребил бороду:
— В обход можно, сир, только крюк будет — миль восемь, два дня пути. К северу от нас не меньше мили черной воды. Вон она — видите, поблескивает? А к югу сеть хоть и зеленая, но молодая, двухлетка. Кто хочет идти по ней — вольному воля… Но без меня.
— Лучше потерять два дня, чем утопиться, — проворчал кайр Джемис.
— Проводники говорят: можно идти прямо, — сказал Эрвин. — Кому охота торчать в трясине лишних два дня?
— Дурной воздух — не беда, мой лорд! — сказал Кид. — Поверьте, на болоте много таких мест. Я ходил и не раз. Ну, смердит — так что? Немножко потерпеть, а там уже и привыкнешь. Не нужно обход делать!
— Ну, раз мелкий сказал, то точно идем прямо! — фыркнул Джемис.
Кид отвернулся, прошел вперед шагов двести и сел. Минут десять сидел он так, дыша дурным воздухом. Потом вернулся и сказал:
— Не отравный этот воздух, мы же говорили. Видите, мой лорд, ничего страшного!
— Идем прямо, — приказал лорд Ориджин.
Дурной воздух смердел, как отхожее место. Эрвин дышал сквозь платок, но все равно чувствовал тошноту. Воины постоянно отплевывались, то и дело поминали Темного Идо, такую-то матерь, а также задницы всех видов и размеров. Впрочем, трава под ногами была пусть суха, но крепка, а зловоние оказалось безвредно: никто не начал ни задыхаться, ни даже чихать. Спустя недолгое время они миновали самый центр дурного воздуха… а может, просто попривыкли. Так или иначе, с каждым шагом смрад досаждал все меньше, и Эрвин перестал обращать на него внимание.
Возникло настроение поговорить. Побеседовать, что ли, с Теобартом или Освальдом, обсудить премудрости мечевого боя против доспешного врага? Разузнать какой-нибудь прием, который мне никогда не понадобится, изобразить интерес к славному военному прошлому кайров? Перебороть скуку и выслушать историю о том, как кто-то кого-то премило порубил на куски? Эрвин слышал сотни подобных рассказов еще в детские годы: от отца, его гвардейцев и вассалов, наконец, от старшего брата. Эта кровожадная похвальба до того набила оскомину, что Эрвин с Ионой, помнится, взяли за правило бросать в Рихарда комочками хлеба, едва тот произносил слова: "Я выхватил меч и ка-ааак…". Ну, что ж, зато сейчас разговоры на подобную тему помогли бы найти общий язык с кайрами, принесли хоть какую-то долю уважения. Потом следует распрямить плечи, всыпать плетей Луису, довести волосы до состояния сальной пакли — глядишь, и прослывешь настоящим мужчиной. Недурно бы еще, конечно, заколоть кого-нибудь. Жаль вот с пальцами ничего не поделаешь — они у всех агатовцев тонкие, как и запястья. Но ничего, можно в перчатках ходить. В латных, для пущего эффекта!
Эрвин приосанился и стал на дюйм выше. И тут же ощутил раздражение, почти злость. Какого черта я должен вам угождать? Вы — мои вассалы, я — ваш сюзерен! Мне под вас подстраиваться? С какой стати?!
Он прибавил шагу и поравнялся с механиком, что шел в соседней связке.
— Луис, а не расскажете ли… — Эрвин не сразу придумал, о чем спросить. Просто очень уж заманчиво было поступить наперекор солдатне, показать Джемису и прочим, что лорду никто не указ. — Не расскажете ли, как познакомились с вашей леди?
— О, милорд, это была чудесная история! — мигом оживился механик. — Я думал, лишь в сказках такое случается! Дело было так…
Луис тогда жил в Маренго — втором по величине городе Земель Короны. Там шла рельсовая стройка: прокладывался дополнительный путь, расширялась станция. Впервые Луис участвовал в строительстве как механик, а не подмастерье. От рассвета до ужина он трудился наравне с остальными механиками: приглядывал за одной из рабочих бригад, проверял укладку рельс, проводил замеры, сверялся с чертежами. После ужина Луис взял за правило изучать книги по искровой машинерии. В комнатушке, которую он снимал, было невыносимо душно, и он выходил летними вечерами в парк, располагался на траве у озера и читал, пока не стемнеет. И вот, однажды увидел он девушку, что бежала аллеей. Ведь вы знаете, милорд, что леди Земель Короны немало внимания уделяют спорту! Следят за красотою своих тел, как завещали Праматери.
Еще бы Эрвину было не знать. Одна из столичных девушек, прелестная синеглазая дочь графини Фейм, некогда сумела даже заразить его, Эрвина, этой напастью — вечерними пробежками. Ужас! Одышка, ручьи пота и ноющие икры — вот все результаты такого времяпровождения. И, что самое обидное, тренировки ничуть не помогли ему справиться с походом через болото! "Неженка идет, словно раненый в задницу…" Да уж.
Так вот, Луис увидел бегущую девушку. Скользнул по ней рассеянным взглядом, едва отвлекшись от книги. Следующим вечером она вновь пробежала мимо, и теперь он внимательнее разглядел ее, даже проводил глазами. А следующим вечером уже постоянно отвлекался от книги и всматривался в глубину аллеи — не появится ли бегунья?.. Конечно, заговорить с нею он не решался: лишь аристократки могут позволить себе тратить время на спортивные упражнения. Но уже не мыслил себе вечеров без встречи с нею. Дни на стройке проводил в предвкушении, а вечерами лишь делал вид, что читает книгу, а на самом деле сгорал от надежды: вдруг она посмотрит на него? Вдруг подарит ему улыбку?..
И однажды она глянула на него, и половину ночи он провел без сна, предаваясь мечтам…
— Ой, вы не подумайте, милорд! Я не думал ничего непотребного. О том только мечтал, чтобы красавица остановилась и немножко постояла возле меня! Ведь она пробегала так быстро — лишь полминутки за вечер я мог полюбоваться ею!
Назавтра она вновь посмотрела на него, и потом, а следующим вечером — улыбнулась. Столь кроткая и добрая это была улыбка, что Луис тут же понял: девушка стесняется еще больше, чем он сам! Он заметил даже, что, улыбнувшись, она тут же отвернулась и ускорила бег — до того засмущалась…
Эрвин София не отказал себе в удовольствии оглянуться и найти Джемиса. Тот был мрачен и зол, тщетно старался испепелить взглядом механика.
…Следующими днями Луис только о том и думал, как бы найти повод сказать девушке хоть слово. Но ничего ему не приходило на ум — хоть плачь! Она — дворянка, он — простой механик. К тому же, она на пробежке. Не бросаться же за нею вдогонку с криком: "Позвольте отрекомендоваться!"
А потом четыре дня кряду лил дождь, и леди не выходила бегать. Луис измучился, изгрыз себя волнением. Что, если он больше не увидит ее? Что, если она уедет прочь из Маренго в свое загородное поместье? Ведь у всякой дворянской семьи имеется загородное поместье! А потом окончится строительство, и Луису придется покинуть город, так и не узнав ее имени, даже не перемолвившись словом! А самое ужасное то, что он тогда уже твердо знал: бегунья из парка — его судьба. Никакую другую девушку уже не сможет он полюбить и останется навек безутешным. Солнце больше никогда не озарит небосклон, так не лучше ли бросить мирскую жизнь и сразу удалиться в монастырь?.. Посвятить себя служению Праматерям, обратить к ним страждущий взор своего разбитого сердца…
На пятый день дождь прекратился, и Луис бросился в парк, едва только на стройке прозвучал последний гудок. Он забыл про ужин и даже не подумал взять с собою книгу. Примчался к озеру, принялся мерить шагами аллею, кусая ногти и терзаясь мучительным ожиданием. Чего только он не передумал! Мысль о том, что вместо прекрасной леди в парке появится ее жених верхом на боевом коне и на полном скаку снесет Луису голову, — эта мысль была, пожалуй, самой безобидной из тех, что успели промелькнуть в его мозгу. А потом в дальнем конце дорожки появилась она!
Луис был так потрясен, что замер посреди аллеи и стоял прямо на пути у девушки, окаменев, словно горгулья. Бегунья обогнула его… и к самым его ногам уронила кружевной платочек. Она удалилась уже ярдов на двадцать, когда он спохватился и бросился за нею следом:
— Милая леди, умоляю, постойте! Вы обронили платок!
Леди остановилась, повернулась, ее щеки были нежно розовыми от смущения.
— Любезный сударь, я не знаю, как и благодарить вас!.. Вы так добры!..
— …слышите? Я говорю, остров горит!
Эрвин обернулся. Томми указывал рукой назад — на рощицу, которую отряд покинул утром.
— Видать, костер плохо загасили, и он разгорелся. На островке пожар начинается!
Над рощицей поднимался белый дымный хвост, клонился под ветром вслед отряду.
— Ой-ой, — шепнул Луис.
— Да ладно тебе! Велика забота… — флегматично буркнул Томми.
Все остановились, глядели на дымный шлейф, что становился плотнее и шире.
— Не вижу опасности, — пожал плечами Эрвин. — Болото ведь не загорится…
И вдруг похолодел. С непростительным опозданием он вспомнил, что слышал в университете: зловонный газ горюч!
— Вперед! — крикнул лорд Ориджин. — Самым быстрым маршем вперед! Нужно выйти из дурного воздуха!
Воины выполнили приказ. На ходу Теобарт спросил:
— Отчего спешка, милорд?
— Дурной воздух вспыхнет, если огонь доберется до него!
— Вот тебе и безопасность… — безадресно, но громко бросил кайр Джемис.
Разговоры быстро утихли. Люди шагали с наибольшей скоростью, на какую были способны. Комично подбрасывали колени, высоко поднимая ноги; с силой втапливали ступни в сеть. Бездна, что находилась под ними, сейчас никого не волновала. Иное дело — пепельный лисий хвост, тянущийся в небе. Как назло, ветер был силен и дул людям в спину. Пожар быстро набирал силу, сползая с острова в Поле.
Вот тебе и пробежка, — сказал себе Эрвин, шагая вприпрыжку по травяной перине. Отличное упражнение! Согласно завету Праматери Янмэй: "Тренируй свое тело и наполняй его силами". К сведению всех благочестивых барышень, бег по трясине куда полезнее, чем просто бег. Вернусь в столицу — посоветую владыке Адриану вырыть в Фаунтерре искусственное болото для спортивных упражнений. Ха-ха. Вернусь в столицу — смешная шутка!
Под ногами громко булькнуло, смрад усилился. Пузырь газа поднялся со дна трясины и лопнул на поверхности. Надо идти быстрее! Еще быстрее!
Эрвин поминутно оглядывался и увидел, как дым поменял цвет. Из белого сделался желтовато-серым — теперь огонь точно добрался до травы-сеточницы. Поразительно, как может гореть лоза, лежащая на воде! Хотя… под сетью ведь не чистая вода, а маслянистая гнилая жижа. Эрвину ли не знать — он час потратил, чтобы отмыться от этой дряни! Жижа может и сама быть горючей. Тьма. Проклятая тьма! Попадись мне тот, кто не загасил костер! Вот ему я оторву голову без малейших угрызений совести!
Плюхнул еще один пузырь газа. Эрвин шел так быстро, как мог — чуть ли не бежал. Но капитан Теобарт оглянулся на дым и приказал ускорить шаги. Веревка натянулась, потащила Эрвина вперед. Он едва успевал перебирать ноги, чтобы не упасть.
Пуффффф!
Упругий мощный хлопок донесся сзади, яркая вспышка на миг заострила тени, горячий воздух дыхнул в затылок.
Люди обернулись, как по команде. Позади горела сеточница. Полмили болота — до самого островка! — поросли рыжими языками пламени. Над полем трепетало горячее марево.
Благодарение богам, вспышка не задела отряд. Люди успели уйти из тех мест, где дурной воздух был плотным. Но огонь пылал всего в сотне ярдов позади, и ветер дул в спину! Через несколько минут пожар будет здесь, под их ногами!
— Натопчите воды! — крикнул Кид и несколько раз подпрыгнул на месте. В ямке под его ногами захлюпала влага.
Теобарт мгновенно сориентировался:
— Арьергард — в два крыла! Фредерик, Доннел, Мартин, Хейвис — направо; Гильберт, Мэтью, Гарриет, Джемис, Дирк — налево. Нужна сырая полоса на пути огня семь футов шириной.
Названные кайры вместе с греями бросились в хвост отряда. Луис засуетился, не зная, куда деваться. Пробегавший Джемис отшвырнул его с дороги:
— Уберись!
Теобарт продолжал раздавать приказы:
— Погонщики — животных вперед. Отведите лошадей и мулов на сотню ярдов. Милорд, — он, вроде как, не мог приказывать Эрвину, но голос звучал отнюдь не просительно, — продолжайте движение. Вам следует оказаться как можно дальше от огня. Освальд, отвечаете за безопасность лорда.
Теобарт рассек веревку и, освободившись от связки, бросился в арьергард, где воины уже сбились в две плотные группы. Минуя кайра Освальда, капитан ухватил его за плечо и что-то шепнул на ухо. Эрвин понял, что приказ касался его персоны.
Он сделал несколько шагов от огня, сопровождаемый Освальдом и Луисом. Оглянулся. Воины, построившись двумя "коробочками", начали движение в стороны, поперек ветра. Они шагали вприпрыжку, как дети по лужам. Пятеро скачут впереди, пятеро за ними, след в след, стараясь выдавить на поверхность побольше воды. Забавная смертельно опасная игра. Чересчур сильный прыжок — и сеть прорвется. Товарищи по связке могут вытащить несчастного, а могут и рухнуть вместе с ним. Почему я стою и смотрю, как мои рыцари рискуют жизнью?..
— Милорд, прошу, — сказал Освальд и мотнул головой вперед.
Эрвин прошел пару ярдов, вновь оглянулся. Группы бойцов разошлись шагов на тридцать друг от друга, между ними осталась полоса травы, блестящей от влаги. Защита оказалась действенной: первые языки пламени подкатились к сырой полосе, лизнули ее, отпрянули, заплясали по краю. Несколько пучков влажной травы задымились, но не загорелись. Однако за полосой сеть полыхала вовсю. Густой серый дым тянулся по ветру, перетекал на нетронутую огнем сторону поля.
Отряды расходились все дальше, а пламя подкатилось почти им под ноги. Воины вынуждены были двигаться не по прямой, а по дуге, все больше забирали на запад и отодвигались от горящего поля. Защищаясь от дыма, они закрывали тряпками лица. Сырая полоса подковой огибала Эрвина с Освальдом, оставив вокруг них большое безопасное пятно сети.
— Милорд, продолжим движение. Капитан велел не оставаться здесь…
Пузырь болотного газа всплыл прямо под серединой влажной травы и лопнул. Мелькнул голубой сполох. Пятно травы по эту сторону от защиты расцвело пламенем. Пожар перешагнул полосу влаги!
— Капитан! — заорал Освальд во всю глотку. — Огонь на нашей стороне!
И тише:
— Милорд, бегом, вперед! Успеем уйти!
Эрвин глядел на огонь, набирающий сил среди нетронутой сети. Пока занялась лишь пара ярдов, но воины ушли слишком далеко в стороны. Пока они добегут обратно в центр, пламя уже будет не остановить! А он, Эрвин, стоял в двадцати шагах от очага пожара — ближе, чем кто-либо другой.
— Освальд, за мной! — крикнул Ориджин, срывая плащ.
— Милорд, не велено…
— Вы тронулись умом?! Я ваш лорд, и я приказываю — за мной!
Эрвин метнулся к огню. Когда веревка натянулась, Освальд не решился удержать его, побежал следом.
Молодой лорд подлетел к пятну горящей травы. Под густым покрывалом дыма пламя едва было видно. Эрвин размахнулся плащом, попытался сбить огонь, но лишь раздул его. Тогда бросил плащ себе под ноги, прыгнул на нем несколько раз, чтобы ткань промокла. Горящей тряпкой накрыл участок пламени. Несколько языков задохнулись, из-под плаща пыхнули струи дыма. Эрвин перекинул плащ на шаг дальше.
Кайр Освальд делал то же самое — накрывал огонь мокрой тканью. Приходилось становиться едва не в пламя — к счастью, оно не было слишком жарким. Если бы не риск провалиться, можно было бы просто затоптать огонь ногами. Дым оказался врагом похуже. Он был удушлив, забирался в глотку и драл изнутри, Эрвин заходился мучительным кашлем. По примеру воинов, он попытался дышать сквозь платок, но тут же бросил его. Чтобы орудовать плащом, нужны были обе руки.
— Милорд, позвольте, я…
Луис неуклюже налетел на них сзади, Эрвин чуть не ляпнулся в огонь.
— Дурак! — крикнул Освальд и отбросил механика. Тот подхватился, сорвал куртку, принялся лупить по огню, наступая на него с третьей стороны.
Эрвин опустил плащ снова и снова, еще несколько футов травы погасли и зачадили дымом. Голова начала кружиться. Краем глаза он увидел воинов из северного отряда: они проделали полдороги к Эрвину, а теперь замешкались, возились в дыму. Сложно было разглядеть, что случилось. Кажется, кто-то лежал на траве.
— Мы почти справились! — воскликнул Эрвин, с размаху опуская плащ.
Чтобы добраться до последнего языка пламени, он влез в самую гущу дыма, нагнулся. Глотнул горького воздуха, и этот вдох добил его.
Все завертелось перед глазами, он упал.
* * *
Эрвин не терял сознание, но и не бодрствовал — колебался где-то между сном и явью. Временами тошнота усиливалась, и его выворачивало наизнанку. Тогда ненадолго сознание яснело, и он видел перед собою спину Томми, держащего рукояти носилок, на которых лежал Эрвин. Кто был вторым санитаром? Следовало оглянуться и посмотреть, но едва он пытался повернуть голову, как мир тут же начинал крутиться.
В одно из таких прояснений он услышал, как Фильден говорит о нем:
— Отравление дымом… Ничего серьезного, человек покрепче уже отдышался бы…
Позже, очнувшись вновь, он узнал, что один человек все же утонул на влажной полосе — кто-то из греев. Двое других пытались вытащить его при помощи веревки, но лишь промяли сеть и сами едва не погибли.
Потом Эрвин, кажется, спал. Просыпался, пил воду, сразу же отрыгивал ее. Забылся, очнулся вновь. На этот раз сумел напиться и уснул спокойно, мирно. Приснилась Нексия Фейм — синеглазая дочь графини. Она шепнула: "Беги следом!", Эрвин бросился за нею вдогонку и схватил за руку, но тут гравий под ногами превратился в воду, и они провалились, обнявшись. Вода не была черной. Эрвин не мог разглядеть ее цвет — возможно, рубиновый или лавандовый, или лазурь… Потом во сне явилась Иона: она беззвучно смеялась. Зажимала рот ладонью, глаза сияли весельем. Вокруг были люди, звучал клавесин… "Сестра!" — он хотел позвать ее, но не издал ни звука. Однако воздух замерцал от его слов, Иона обернулась, и лицо ее потемнело от горя. "Нет. Нет! Эрвин, нет!"
— Проснитесь, мой лорд. Дело плохо.
Он открыл глаза. Стояли сумерки. Кид тряс его за плечо.
— Лавина?.. Тонем?..
— Нет, мы над глубиной, но не тонем, — Кид почему-то говорил шепотом.
— Так в чем дело?
— Кайры, они затевают что-то… Прошу вас, за мной.
Эрвин попытался встать, но Кид удержал его:
— Ползите. Нужно ползти.
Голос парня звучал так, что Эрвину не захотелось спорить. Он скатился с одеяла, лег на брюхо. В потемках смог разглядеть, что трава-сеточница была зеленой и плотной. Охотник пополз, указывая дорогу. Десяток тюков с провиантом стояли в ряд, образуя подобие стенки. Кид огибал их, прикрываясь от чьих-то взглядов. В руке мальчишки Эрвин разглядел меч — свой собственный. Спросонья лорд соображал туго, но кое-что было кристально ясно: необходимо молчать. От тишины зависит его жизнь.
Донеслись приглушенные голоса, звучавшие по ту сторону поклажи. Слов было не разобрать.
Кид указал на два мешка бобов, что стояли неплотно, образуя треугольную щель. Эрвин подобрался к ней, заглянул. За мешками мерцала масляная лампа, создавая неровный круг света. Три человека сидели на траве лицом к Эрвину, но не могли заметить его — щель слишком узка и темна. То были кайры Джемис, Мэтью и Доннел. Джемис говорил, обращаясь к кому-то, невидимому для Эрвина:
— …какого черта ты ему позволил? Тебе что же, неясно, с каким человеком мы имеем дело? Или ты не уразумел, чем мы все рискуем?
— А что мне было делать, умник? — ответил невидимый, Эрвин признал голос кайра Освальда. — Он лорд. Он пожелал тушить пожар. Мне что же, держать его следовало?
— Хоть и держать — велика беда! Или пригрозить.
— Пригрозить лорду? Ты в своем уме?
Джемис наморщил нос.
— Пора нам всем понять, господа. Неженка — не лорд. Он — ребенок, вот кто.
У ног кайра лежал его серый пес — Стрелец. Он почуял Эрвина и напрягся — поднял голову, навострил уши. Но, видимо, распознал знакомый запах и вновь опустил морду на лапы.
Некто сидящий у мешков, спиною к Эрвину, буркнул вполголоса:
— Ты хватил через край, Джемис.
— Неужели? Пока дело сводилось к унижениям — я терпел. Неженка посмеялся над традициями Севера — я скушал и это. Но сейчас речь идет о безопасности всего отряда. Кто велел идти прямиком сквозь дурной воздух? И чем это окончилось?
— Ничего бы не было, если бы дурак Рыжий загасил костер, как следует, — возразил тот же голос. Теперь Эрвин узнал кайра Фредерика.
— Рыжий утонул и сполна расплатился за свою глупость. Но неженка виноват не меньше! Капитан говорил: в обход. Я сказал: в обход. А неженка послушал мелкого щенка! Ему даже не хватает ума прислушаться к опытным людям!
— Ты говоришь о лорде, — напомнил Освальд.
— Я говорю правду, — отрезал Джемис. — А уж нравится она тебе или нет — твоя забота.
— Сдается мне, — проворчал Фредерик, — неженка задел тебя в Споте, и ты сводишь счеты.
— Да, он унизил меня. А после унизил всех нас, заподозрив в покушении. Не ты ли скрипел зубами, когда он бросал нам обвинения? Ты ведь стоял в строю рядом со мною!.. Но я стерпел это, и ты стерпел. Сейчас дело обернулось хуже: мы все в опасности.
— Неженка подверг нас риску только раз.
Джемис презрительно фыркнул:
— Он постоянно подвергает риску себя! Он будто заговоренный! Никто другой так не приманивает несчастья, как он!
— Верно, — вставил Мэтью, — сперва не совладал с конем, потом — ни с того ни с сего провалился и едва не утонул, теперь этот пожар. Он, видно, хочет показать, какой ловкий и прыткий. Пытается зарисоваться, да только никак не выходит.
— Вот-вот.
— Ты прав, Джемис: это не лорд, а дитя.
Эрвин, приникший к щели, едва не сгорал от стыда. Нет, нет, тьма холодная, нет! Я ничего не хотел доказать, я просто… просто… тьма, да что же со мной не так?!
— Рисковать жизнью или нет — решать ему самому, разве нет?
— Освальд, ты вправду дурак или притворяешься им? Мы отвечаем за его жизнь! Не он, а мы! Если бы он угорел сегодня, ты хотел бы доложить об этом герцогу Десмонду? Или, может быть, ты, Фредерик? Или ты, Гильберт?
Джемис обвел взглядом еще пару человек, что находились вне поля зрения Эрвина.
— Это правда, — хрипло выдавил Фредерик, — наш долг — защищать неженку.
— И что, по-твоему, делать, если он мешает нам выполнить долг?
— К чему ты клонишь, Джемис?
Кайр Джемис пошевелился, поза выразила сильное напряжение.
— Я не клоню, Освальд. Может быть, ты и любишь к чему-то клонить, а я говорю прямо. Неженке не место во главе эксплорады. Он должен отдать власть.
Тишина. Тянется молчание. Замер и Эрвин. Что происходит? Бунт? Или мне мерещится спросонья?
Кид сунул в руку Эрвина клинок. Сражаться? Отличная идея! Мэтью и Доннел спокойны, не удивились словам Джемиса. Стало быть, они с ним заодно. Против Эрвина уже, по меньшей мере, трое кайров. Тьма. Даже одного было бы много!
— Убить лорда? — после долгой, долгой паузы проговорил Фредерик.
— И ты — туда же?! Я не собираюсь убивать. Хочу спасти его жизнь, и нашу честь заодно.
— Тогда с чего бы ему отдавать тебе власть?
Джемис ухмыльнулся:
— А мы попросим. Очень-очень вежливо попросим.
Его пальцы поиграли на рукояти.
— Запугать неженку?
— Отчего нет? Ребенок должен слушаться взрослых. А коли не подчиняется, можно пригрозить поркой.
Кто-то из невидимых издал смешок. Плюс человек на сторону Джемиса.
Впервые у Эрвина мелькнула мысль: а где капитан Теобарт? Неужели сидит в тенечке и молчит? Не верю! Спит?..
Фредерик почесал подбородок.
— Скверное дело, Джемис. Ты, может, и прав. Но мне оно против шерсти.
Да благословят тебя боги, кайр Фредерик!
— Мы покажем не только кнут, но и пряник, — с неприятным спокойствием ответил Джемис. — Неженка уступит власть, и двое из нас проводят его в Первую Зиму. Завтра же он пустится в обратный путь и через месяц с небольшим окажется под крылышком у папеньки. Отряд тем временем завершит дело — спокойно и без приключений. Что скажете об этом, господа?
— Хорошо бы, — подал голос один из тех, кто до сих пор молчал.
— Спокойнее, это верно, — добавил кто-то.
— А что, по-твоему, сам неженка на это скажет?
— Да он спит и видит, чтобы назад вернуться! — фыркнул Мэтью. — Весь извелся в походе, бедняжка!
Раздались смешки.
— Кто поведет неженку в Первую Зиму? — спросил Освальд.
Этот уже за бунтовщиков. На стороне лорда остался лишь один Фредерик.
— Я, — ответил Джемис. — Кто со мною? Может, ты, Мэтью?
Тот кивнул.
— Герцог с вас головы снимет, — отметил Фредерик.
— Штука в том, что неженка ничего не расскажет. Мы вернем ему оружие перед Первой Зимой. У него будет выбор: поведать папеньке о том, как лишился власти и меча, и что этому предшествовало, либо сказать, будто сам захотел вернуться. Что он выберет, как думаете?
Скорчившись за мешками, Эрвин пытался размышлять. Выбор — это точно. Но не в будущем, а сейчас.
Отправиться в Первую Зиму… в обществе презирающего его Джемиса. Месяц в тесном соседстве и без малейшей видимости защиты. Колючки под седлом и дохлые барсуки покажутся сказкой. Джемис, конечно, не убьет его… и Эрвин предстанет перед отцом и должен будет сказать, почему вернулся, оставив отряд. Правду ли скажет, солжет ли — в любом случае это крах. Внезапно Эрвин с полной ясностью понял, зачем отец послал его в поход. Это не эксплорада, не попытка возвести искроцех — нет. Это испытание для него, Эрвина. Отец хотел увидеть, на что способен сын. А сын вернется к отцу и скажет, что сбежал, не дойдя до цели. Или — что был обезоружен и пленен собственными воинами. Так или этак, ему не бывать герцогом. Десмонд Ориджин лишит его права наследования. Отдаст герцогство Ионе — лучше девица в девичьем теле, чем девица в мужском!
Другой вариант — найти Теобарта. Послать за ним Кида. Подчинятся ли мятежники капитану? А если нет — что тогда? Теобарт и Фредерик против девяти кайров? Ах, да, еще и сам Эрвин — он-то, конечно, исправит баланс сил!
А если даже Джемис покорится капитану — что это изменит? Со властью Эрвина будет покончено. Всем и каждому станет ясно, кто истинный командир отряда. А бывшему лорду придется подчиняться капитанским приказам. Кто знает, может Теобарт и одобрит план Джемиса — отправит Эрвина домой, чтобы избавиться от головной боли…
И еще вариант. Пообещать Теобарту и остальным быть паинькой, слушаться старших. Не своевольничать, не ступать ни шагу без присмотра, но дойти с ними до Реки. Тогда Эрвин, вроде как, выполнит отцовский приказ. Вернется целым, все будут довольны. Отец получит покорного сына, на которого, как бы, можно положиться. Джемис и кайры получат порцию бальзама для своего тщеславия… Главное — показать искреннее смирение. И все будет путем, никакой опасности. Главное — смирение…
— Он, все-таки, сын герцога, — донесся из-за преграды голос Фредерика.
— Не тот сын, — ответил Джемис. — Будь на месте неженки его брат — все было бы иначе.
При этих словах Эрвин взял меч и поднялся. Обогнул мешки, вышел в свет лампы.
Здесь были девятеро кайров. Не хватало капитана и Хейвиса.
Когда лорд вошел в круг, воины поднялись. Некоторые слишком быстро, Джемис и Мэтью — напротив, медленно, с ленцой.
— Милорд, я рад, что вы нас посетили, — произнес кайр Джемис с ухмылкой. — Мы кое-что хотели сказать.
Эрвин отвернулся от него. Вышел в центр круга, стал у лампы, лицом к Освальду, Фредерику и другим, кто сомневался до последнего.
— Меня зовут Эрвин София Джессика рода Светлой Агаты. Вы все хорошо меня знаете, — размеренно и неторопливо заговорил Ориджин. Медлительность речи давалась тяжело, сердце едва не выскакивало из груди. — Я — неженка. Я боюсь холода и сырости, сплю на двух одеялах, не ем сырого мяса. Я задыхаюсь, если пробегу милю, а после двух миль, наверное, рухну замертво. Я — скверный фехтовальщик, хуже худшего из вас. Я никогда не бывал в сражении, от моей руки не пал ни один враг. Вы зовете меня неженкой, и вы правы.
Он ждал, что в любой момент его могут перебить грубым выкриком или ударом в лицо. Но его слова никак не вязались с тоном — холодным и ровным. Контраст приковывал внимание. Кайры слушали в гробовом молчании.
— Вы знаете меня, так же и я знаю вас. Кайр Фредерик, вы были с отцом в Шейланде, защищали от западников Божественный Дар. Именно вы внесли в собор Агаты Священный Предмет, который отдал отцу благодарный граф Шейланд. Вы по праву заслужили эту честь.
— Кайр Освальд, вы прославились тем, что прошли посвящение дважды. Вышли на испытание и с успехом выдержали его, а затем обронили фразу: "Легкое дельце это испытание! Хоть каждое утро вместо разминки устраивай". Отец услыхал и сказал: "Что ж, грей Освальд, вы получите свой плащ завтрашним утром, после разминки". Вы явились на испытание повторно, и оно было много сложнее первого, но вы снова справились. Вечером вы ужинали за нашим столом, сидя слева от его светлости.
— Кайр Гильберт, вы ходили в греях у моего отца. Вы полюбили девушку из Первой Зимы — горничную. Двое кайров посмеялись над вами. Получив плащ, вы вызвали на поединок обоих. Потом вы лежали в замковом лазарете с тяжелейшей раной, над вами день и ночь плакала девушка, а Иона водила меня посмотреть и говорила: "Вот как выглядит любовь". Мы с сестрою были и на вашей свадьбе, мне тогда исполнилось девять, Ионе — семь.
— Кайр Мартин, вы молоды, и ваша слава впереди. Но я знаком с вашим дядей — епископом Беломорья, одним из мудрейших людей герцогства. Он прекрасный игрок в стратемы, как-то он разгромил герцога Десмонда трижды подряд. "Не обучите ли моего сына играть, как вы?" — предложил герцог. Ваш отец согласился и преподал мне эту науку. В моей жизни не было занятий интереснее.
Эрвин поочередно смотрел в лицо каждому из воинов, к которым обращался. Лишь у Гильберта зрачки на миг скользнули вниз.
Нет, так не проймешь этих людей! Они уважают лишь силу. Рихард выхватил бы меч и уложил главаря мятежников. Отец перебил бы всех, кроме Фредерика. Но что сделаешь ты, неженка?..
Эрвин обернулся кругом и упер взгляд в лицо зачинщику.
— Кайр Джемис. Вы — наследник знатного рода Лиллидей. Ваша семья служит Дому Ориджин одиннадцать поколений, четырежды отпрыски вашего рода сочетались браком с моими предками. Почти два столетия ваш род хранит преданность моему роду. Так окажите мне дань уважения, кайр Джемис: скажите в лицо то, о чем говорили, спрятавшись в потемках.
Джемис помедлил, но лишь мгновенье. Затем отчеканил, нарочито отбросив титул:
— Вы попрали законы Севера и оскорбили рыцарей, служащих вам. Вы слабы и неловки, потому подвергаете опасности себя и соратников. Вы неспособны руководить отрядом. Мы требуем, чтобы вы отреклись от командования.
— А если я не подчинюсь вам, кайр Джемис?
— Лучше подчинитесь. Всем будет лучше, — ответил воин, щелкнув пальцем по эфесу.
Стрелец, уловивший настроение хозяина, поджал губу, обнажил клыки.
Эрвин хотел бы думать, что ни один мускул не дрогнул на его лице, но это было не так.
— Капитан в разведке с Колемоном, — добавил Джемис. — Когда вернется, все будет решено. Вы сделаете, что нужно, или отправитесь под сеть.
Запугивает. Он меня запугивает, он так и сказал! Или нет? Как далеко он готов зайти?..
— Чего вы от меня хотите?
— Отдайте оружие, признайте себя нашим пленником и вернитесь в Первую Зиму. В дороге вам ничто не будет угрожать. Я и кайр Мэтью пойдем с вами.
— В качестве кого? Телохранителей? Насмешников? Может быть, палачей?..
— Даю слово чести, что мы доставим вас домой в целости, и со всем уважением, какое оказывают пленнику вашего ранга. Через месяц вы окажетесь в Первой Зиме, целый и невредимый, и получите назад ваш меч.
Эрвин криво усмехнулся. Целый и невредимый — и уничтоженный. Джемис отлично знает, что предлагает лорду: унижение. Ради того, чтобы унизить Эрвина, он все и затеял! Безопасность отряда — лишь предлог… Но как далеко готов зайти бунтарь? Остановится ли перед убийством сюзерена… или нет? Что ж, есть лишь один способ проверить.
Горло все еще саднило от дыма, и Эрвин не мог говорить громко. Ядовито прошипел, надеясь сарказмом перекрыть тревогу:
— Какое заманчивое предложение! Прямо сложно устоять… Но прежде, кайр Джемис, окажите одну любезность. Скажите, как меня зовут?
— Что?..
— Каково мое имя?! Ответьте!
— Эрвин София Джессика рода Агаты.
— Это не все. Далее титул.
— Лорд Ориджин. К чему вы…
— Разве кто-нибудь из лордов Дома Ориджин когда-либо за все годы, сколько существует Север, становился пленником собственного вассала?! Ответьте мне, кайр!
Бунтовщик скривил губу в злом оскале, его рука напряглась.
— Вам придется сделать это, хотите или нет!
— У вас есть лишь один способ получить мой меч: взять силой.
Эрвин вынул клинок из ножен. Пес напрягся, готовый к прыжку. Зрачки Джемиса расширились от удивления.
— Вы что же, вызываете меня на поединок?! У вас нет ни шанса!
— Я это знаю.
Эрвин заложил руки за спину, держа в них меч острием вниз. Грудь осталась открыта для атаки.
— Делайте ваш выбор, кайр. Если намерены убить меня — сейчас самое время.
Джемис окаменел в напряжении, побелели костяшки пальцев на эфесе. Пес глухо заворчал.
Эрвин стоял перед кайром, в любую секунду ожидая удара, и боролся с желанием зажмуриться. По телу гуляла дрожь, враг не замечал ее лишь потому, что ладони Эрвина прятались за спиной. Если это случится, то, хотя бы, быстрее и проще, чем тонуть в болоте. Во всем есть светлая сторона.
Раздался шорох, кто-то пошевелился позади Эрвина. Джемис стрельнул глазами:
— Назад, не лезь.
Никто не успел бы вмешаться — Джемису требовался миг, не больше, чтобы зарубить лорда. Однако он не решался. Убийство сюзерена — сильнейший позор, какой только может навлечь на себя дворянин. Джемис не хотел этого, теперь ясно. Он и вправду надеялся запугать… Но отступаться теперь поздно — кайр уже виновен в смуте. Ставки в игре оказались слишком высоки.
Во рту было сухо, язык сделался теркой, но Эрвин сумел процедить:
— Прежде, чем выберете, знайте. Я не пощажу вас.
Клинок Джемиса дернулся из ножен — всего на дюйм, и замер. Доннел и Мэтью, бывшие на его стороне, отступили вбок. Двое кайров шагнули к Эрвину, стали рядом.
— Джемис, нет, — сказал Фредерик, — этого не будет.
Бунтовщик стиснул зубы так, что заиграли желваки. Издал хриплый, сдавленный рык.
Отпустил эфес, сорвал с себя перевязь и вместе с клинком отбросил в сторону.
Кажется, Эрвин заново научился дышать. Он глотнул воздуха — раз, второй, третий. Лишь потом сказал:
— Кайр Джемис, наследный граф Лиллидей, вы виновны в попытке поднять мятеж.
Тот опустился на одно колено и склонил голову.
— Окажите милость: позаботьтесь о Стрельце.
Эрвин рассмеялся. Безумное напряжение внезапно разрядилось хохотом, однако со стороны могло показаться, что он смеялся над словами Джемиса. Позже ему говорили: это звучало жутко.
— Разве я сказал, что казню вас? — выговорил Эрвин, подавляя смех. — Нет, наказание будет иным! Ваш плащ, Джемис.
— Что?..
— Именем Великого Дома Ориджин, я лишаю вас титула кайра, а также всех прав и почестей, связанных с ним. Вы больше не можете служить в войске герцога, и вам нет места в экспедиционном отряде. Вам надлежит вернуться в Первую Зиму и сообщить его светлости Десмонду Ориджину причины, по которым я счел нужным лишить вас плаща.
Джемис сглотнул.
— Милорд…
— Впрочем, у вас есть выбор. Даже два: вы можете утонуть по дороге либо отправиться в Лиллидей и прятаться в отцовском замке до конца своих лет. Так или иначе, у вас нет более права зваться воином. Вы вольны выбрать себе смерть, но это не будет смерть от меча.
Бывший кайр зашатался, стоя на колене.
— Милорд…
Ничего более он не сумел сказать.
Эрвин отошел и обвел взглядом остальных кайров.
— Освальд и Фредерик, благодарю вас за службу. Проследите за тем, чтобы Джемис покинул лагерь немедленно и без боевого оружия. Позволяю взять нож и охотничий лук. Хэнк Моряк может сопроводить бывшего хозяина либо пойти своей дорогой, однако он тоже должен покинуть отряд. Мэтью и Доннел… — лорд помедлил, — я не имею к вам претензий.