Ноябрь 1774г. от Сошествия

Море Льдов; Запределье

За три недели плавания Ворон Короны почти обрел право сказать почти честно: «Я освоился с морем». Его тошнило не чаще раза в сутки, он передвигался по палубе, почти не сбиваясь с прямой линии, и практически не чувствовал себя лжецом, когда с улыбкой говорил парням:

– Морская болезнь? Вы о чем? Да я здесь как у Софьи за пазухой!

Однако тут кое-что изменилось.

Странное облако окутало суда. Повисло над палубами, забралось в каюты, камбузы, кубрики, трюмы. Оно было невидимо, но весьма ощутимо: облако вползало под кожу мерзким липким морозцем. Перебирало кости, поглаживало кишки. Хотелось укутаться плотнее, зажечь яркий свет, выпить орджа. Громко пошутить и тупо заржать, во всю глотку затянуть матросскую песню – из самых вульгарных. Была бы девка – взять бы за сиськи да помять посильнее…

Флотилия шла на восток. Берег все так же змеился: то отпадал вглубь материка заводями, то выступал мысами. Там росли низкие и гнутые деревца, жались к земле, будто лишайник. Порою сменялись мутными плешами – то Мягкие Поля подступали близко к морю. Скверные земли. Добрые луга весною зелены, летом желты, осенью черны. Здесь ни то и ни другое, а что-то среднее: цвет мешковины с прозеленью. Цвет гнили, цвет мертвеца, вынутого из могилы.

Никто больше не играл в кости. Матросы на вахте хмуро молчали. Сменившись, шли в кубрик, садились пить. Пили с мрачной деловитостью, без лишних слов. Порою кто-то бросал шутку, и все принимались гоготать. Неуместно громкий смех утихал так же внезапно, как начинался: будто выключили искровую лампу. Начинали петь – голоса распадались: кто-то надсадно орал, кто-то скатывался в хрип.

Холод теперь был всегда. Неважно, сколько выпито, сколько слоев шерсти надето, сколько поленьев горит в железной печурке – морозец все ползал под кожей, будто клубок склизких белесых червей. Марк пил, как и все, жался к печке, говорил себе: «Мне плевать, я не пойду на берег, меня не тронут. Мне-то что. Не мне сражаться. Меня не достанут. Забота кайров, не моя». И все чаще тосковал по камере в темнице Первой Зимы.

Джемис Лиллидей очутился в центре внимания. Он не имел друзей на корабле: все приятели Джемиса, если имелись у него таковые, ушли на юг вместе с герцогом. Так что прежде кайр держался особняком, и если заводил с кем беседу, то лишь со своей овчаркой. А вот теперь как-то в одночасье дошло до всех: Джемис был за Рекою. И не просто был, а вернулся живым.

Матросы боялись спрашивать, но все смотрели на Джемиса. Провожали его громким молчанием, блестели тревогой и надеждой в зрачках. Кайры не могли спросить напрямик, в ущерб гордости, но заходили издали, окольными тропками:

– Какие фортификации за рекой?.. Что за гарнизон?.. Имеются ли слабые точки?..

Капитан Бамбер, не ограниченный воинской честью, спрашивал в лоб:

– Что могут Предметы, кайр Джемис? Каковы наши шансы?

А Лиллидей почему-то молчал. Отбывался мрачной ухмылкой да парой слов:

– Сами увидите. Налюбуетесь.

От его молчания становилось холоднее.

Ворон все пытался понять: Джемис умен или глуп? Вроде, умен: разгадал причину дерзостей Марка. И не бахвалится – это тоже в плюс. Ведь шутка ли: из-за Реки, считай, из пасти Идо, вернулись только двое, а один из тех двоих – с ножевой раной в груди. Иной бы на месте Джемиса во всех красках расписал, как нес хворого герцога на руках, левой ногой отбиваясь от врагов; как тащил через болота, как рану штопал да молитвы читал. Столько жизней ему задолжал Эрвин, что на деревню хватит! Но Джемис не хвалился, и это было мудро.

Однако Джемис молчал – и совершал большую глупость. Ему бы рассказать хоть что-то о Заречье – какие там деревья да травы, да звери. Пусть даже все диковинное и колдовское, пусть хоть на деревьях черепа висят, а ягоды кровью истекают – все равно лучше неизвестности. О Перстах бы сказал: работают они так-то, этой рукой огненную стрелу накладываешь, а той – святую тетиву взводишь. Такое-то слово молвил – стрела и полетела. И главное: сказал бы, как спаслись. Пускай им так туго пришлось, что волками выли и горючими слезами рыдали. Пускай хоть в дерьмо ныряли, чтоб от Перстов увернуться, пусть жуков жрали, а врагов зубами грызли – да плевать, как все было! Главное – сделали что-то и паслись. Главное – в силах смертного вернуться из Заречья живым. Вот что все мечтали услышать.

Но Джемис молчал. Видать, стыдился своего дурного мятежа, а лгать не хотел. Возможно, думал: о чем тут говорить, если вот я – живой! Я смог – и вы сможете… Но не учел он одной штуки: с ним тогда был Ориджин. Сейчас – двенадцать кораблей и четыреста воинов, а тогда все войско – полумертвый герцог да собака. На первый взгляд кажется, сейчас расклад получше. На первый взгляд. Но когда набьется тебе в кишки ледяная крошка, когда прочувствуешь до основания хребта, что против тебя – не какие-то там воины, а Персты Вильгельма – считай, божья сила!.. Вот тогда не захочется ничего считать, а останется одно – верить.

Матросы не говорили этого вслух – слишком страшно было. Но из недомолвок Марк отлично понял, во что верит вся флотилия. Эрвин – любимец Агаты. Светлая Праматерь вытащила его из бездны, своим плащом от вражьих стрел укрыла. А заодно прихватила и Джемиса с его овчаркой – не бросать же… Но в теперешнем флоте – четыреста воинов и три сотни команды – не нашлось ни одного агатовца! Самыми родовитыми были граф Флеминг и кайр Джемис – внуки Заступницы. Но Глория – добрячка, где ей мериться когтями с самим Темным Идо? Если кто и способен на такое, то лишь Агата.

Дал промашку Эрвин, сильно просчитался. Стоило послать в экспедицию хоть одного агатовца – пусть кривого и одноногого, пускай самого захудалого, но агатовца. Тогда люди поверили бы в успех. А так…

Потом случился шторм.

Кто-то говорил, дескать, в Море Льдов осенью штормов не бывает: воздух стынет, ветра засыпают, дремлют боги стихий… Конечно.

Сутки выпали из жизни Ворона, а может, трое суток или шесть часов – кто ж знает. То время он запомнил не лучше, чем последний день пыток в темнице Ориджинов. Впились в память лишь несколько вспышек-картин. Вот он сидит у мачты, проходящей сквозь все палубы корабля, вцепившись в нее ногами и руками, а все вертится вокруг, будто мир – волчок, а мачта – его ось. Вот распахивается люк, и кто-то пытается спуститься в кубрик, но следом врывается тугая связка водяных плетей, лупит человека в спину и швыряет на доски. Вот Марк лежит на вогнутом, жестком, ребристом полу и пытается уцепиться, ломая ногти… как тут пол встает на дыбы и оказывается бортом, а прежняя стена – ровная и гладкая – становится полом, и Марк летит, катится кубарем. А вот сидит в темноте, зажав голову между коленей, и не то мычит, не то орет… Чувствует, как напрягается глотка, выталкивая крик, но слышит только рев бури…

Он опомнился, сидя у костра. Сперва еще удивился: какой дурак разжег костер? Шхуна же вспыхнет! Потом подумал: морякам виднее, у них опыт… А потом сообразил: под задницей – земля, не доски. Провел рукой, нащупал шероховатое, потянул. Тупо уставился на пучок жухлой травы с комками грунта на корешках.

– Что, брат, не ждал на сушу вернуться? – спросил знакомый голос.

Марк поднял глаза: чернела физиономия Потомка, рядом криво ухмылялся Ларри.

– Эк тебя припечатало, вороненок!

– Мы… это… – спросил Марк, – крушение, что ли?

– Мы – нет, – ответил Потомок. – «Альбатроса» насадило на риф и сломало пополам, да «Лорд Сельвин» лишился мачты. А мы целы. Слава Елене-Путешественнице.

– И Глории-Заступнице, – добавил рулевой.

– А как… того… на сушу попали?

Матросы заржали.

– Когда всех отпустили на берег, ты лежал, как мешок гороха. Мы тебя сухим грузом в шлюпку спустили, а Джон-Джон пособил. Ты один глаз раскрыл и лопотал: «Осторожно, головой не бейте. Ум поберегите!» Неужто не помнишь?

– Неа… – признался Марк. – Но это не по дури, а за ненадобностью. Когда меня девушки на руках носят, я о том и на Звезде не забуду. А вот если мужики по лодкам таскают – ну на кой, скажите, мне такое помнить?

Ларри хохотнул.

– Вижу, брат, очухался. На вот, поешь.

Марк думал, ни крохи не сможет в себя впихнуть. Но едва взял в руки миску бобов с телятиной, как тут же рот наполнился слюной. С жадностью заработал челюстями, а матросы принялись рассказывать:

– Дело такое, брат: флоту стоянка нужна. На «Сельвине» нарастить мачту, «Седого воина» и «Плаксивую деву» подлатать там и сям, а с «Альбатроса» выжили две дюжины парней, но сильно поморозились – их лечить. Граф с капитанами, туды-сюды, посовещались и решили такое: мы здесь останемся – корабли чинить, за ранеными приглядывать; а вы, служивые, дальше на шлюпках пойдете. Против течения одинаково на веслах идти, вот и погребете.

– Против течения?.. – промямлил Марк с набитым ртом. – Какой тьмы?!

– Так Река же. Вон там она, за соснами!

Только теперь Ворон сообразил: сидят-то они в лесу, а не на болоте! Берег переменился: ни травы-сеточницы, ни чахлых деревец на островках. Могучие мачтовые сосны поскрипывают на ветру, царапают небо щетинистыми ветвями.

– Дошли до Реки?.. – переспросил Марк, и аппетита как-то сразу поубавилось.

– Ага. С корабля видно: через милю лес кончается, там и устье.

Ларри хлопнул его по спине:

– Вот теперь ваш черед поработать. Всю дорогу мы потели, а вы, солдатики, жировали, как бакланы. Теперь уж вы… туды-сюды… постарайтесь.

– Да пошлют вам удачи Глория-матушка и Мириам-раскрасавица, – прибавил Потомок.

Матросы даже не пытались скрыть свою радость от того факта, что дальше им идти не придется.

– Агату забыл… – кисло буркнул Ворон.

– Неа, брат, Агата – с герцогом. Была бы она с нами, шторма бы не вышло.

– Ага, это всем ясно: шторм – поганый знак. Забыла нас Светлая. Так что вы, как за Реку пойдете, смотрите, туды-сюды, в оба. Глядишь – и живы останетесь.

– Вот уж благодарствую за добрый совет! – фыркнул Марк.

Тут Потомок зачем-то схватился с места и потянул Ворона:

– Вставай, вставай, дурак!

– Чего?..

– Граф! Вставай, говорю!..

Ларри тоже подхватился, оба матроса согнулись в поклоне. Встал и Марк, держа в руках миску с ложкой. Меж костров двигалась восьмерка красно-черных воинов, до того похожих друг на друга, что так и липло к ним слово «стая». Во главе кайров шел крепкий, как боровик, мужчина в геральдическом камзоле. Как многие потомки Глории-Заступницы, граф мог похвастаться могучим, высоким лбом и голубыми глазами. Нижнюю челюсть скрывала курчавая борода шириною с лопату. Головной кайр сказал графу что-то, и вельможа глянул прямиком на Марка. Тот запоздало согнул спину.

– Что, на нас смотрит?.. – шепнул Ларри.

– Ага.

– Паршиво…

– Да не, вроде, пронесло.

Граф Флеминг со свитой двинулись дальше, и Марк стал хмуро ковырять бобы. Не добавило ему радости ни известие про Реку, ни взгляд вельможи. Засела в голове мысль: будет беседа.

Ближе к вечеру за Вороном пришли.

* * *

Густобородый лобастый граф Флеминг ужинал в своем шатре. Стол с ним делил священник в синей мантии. Марк замер в поклоне:

– Ваша милость, ваше преподобие…

Пока вельможа разглядывал его, Марк шарил в закоулках памяти. По долгу службы он заучивал повадки, заслуги и биографии всех крупнейших феодалов, но лучше запомнились, конечно, те, что бывали при дворе. А Флеминг – что о нем?.. Лорд северного побережья, владелец четырех городов на Море Льдов. Прим-вассал Дома Ориджин, один из сильнейших – наравне с Майном, Лиллидеем и Стэтхемом. Предки Флеминга оспаривали сеньорат Ориджинов: хотели вывести побережье из-под власти Агаты, сделаться отдельным графством. Пару раз крепко давали чертей агатовцам, случалось, даже брали Первую Зиму. Серьезные парни. Однако дед нынешнего графа, в конце концов, преклонил колено перед Ориджином. Что еще помню о Флеминге?.. Имя у него заковыристое. Не то Бартоломью, не то…

– Бенедикт Миранда Хезер рода Глории, граф Флеминг, – зычным голосом объявил вельможа. Он, вообще-то, отнюдь не обязан представляться простолюдину, а значит, назвался лишь ради удовольствия.

– Славное имя, – почтительно ответил Марк.

Кажется, Бенедиктом звали кого-то из Праотцов… но кого именно? Праотцов много, поди упомни.

– Многим дарила Заступница свою душу, – продекламировал священник, – но лишь одному мужчине отдала она сердце, и имя того мужа – Бенедикт.

Ах, да, конечно.

– Мое же имя – аббат Хош, – добавил святой отец, скрестив на груди руки.

Любопытно. Аббат – серьезный чин, выше лишь епископы да приархи. Место за графским столом – тоже немало. И это при том, что северяне, вообще говоря, не особо жалуют полковых священников. Место святоши – в соборе, не в походе; помолиться перед боем или прочесть отходную над павшими сможет и лорд: по мнению кайров, в том будет больше чести. Лорд – внук Праматерей, святой отец – всего лишь книжник, изучивший писание.

Выходит, граф из доброверов? Человек той благостной и несгибаемой породы, что, встав с постели, сперва помолится, а потом уж наденет штаны. Это полезно знать.

– Присоединяйся к нашей трапезе, – Бенедикт обвел рукою стол.

Марк покачал головой. С людьми нужно говорить сообразно их нраву. Если, скажем, леди Сибил Нортвуд предлагает сесть с нею за стол, то лучший ответ – пара восторженных и льстивых сальностей. Если владыка Адриан – просто поклонись: «Ваше величество», – и садись. А если знатный добровер с окраины Империи, тогда…

– Ваша милость, боюсь, я недостоин вкушать с вашего стола. Скромность не позволит мне принять приглашение.

Аббат Хош одобрительно кивнул:

– Сказано: не место за верхним столом тем, кто низок родом. Но сказано и другое: первый кусок дай голодному, второй – хворому, лишь третий возьми себе.

– Возьмите что вам по вкусу, – сказал граф, – и сядьте вон там.

Марк взял кусок вяленой свинины и краюху хлеба, опустился на шкуру в стороне от стола. Взирая на него с высоты табурета, аббат прочел молитву.

– Приступим же к трапезе, – дал позволение граф.

Едва утолив первый голод, Бенедикт Флеминг заговорил:

– Мой прадед, славный лорд Горам Флеминг, трижды бился против западников Закатного Берега. Дикари овладели грядой Тюленьих островов и оттуда совершали пиратские набеги, захватывали суда. Две первые экспедиции не принесли успеха: островов много, они испещрены скалами, бухтами, пещерами. Дикари стойко обороняли их, а мы несли потери. Вот тогда мой прадед собрал….

Слушать человека, глядя в глаза, и при этом думать о своем – ценное умение. Очень пригождается в дворцовой жизни. Сплошь и рядом выходит так: сидишь на каком-нибудь большом приеме, за общим столом, и тут некий лорд или советник, или министр поднимает кубок и заводит речь. Кубок ему нужен лишь в качестве предлога, на деле этот индюк и не думал кого-то с чем-то поздравлять. Он минут десять говорит о себе, расхваливает свою родословную, кичится умными мыслями, где-то когда-то вычитанными, козыряет победами предков, да и собственными тоже. Он ведь не хуже славных предков, а даже если трезво глянуть, то и получше будет. Мудрость-другую тоже ввернет – скажет что-нибудь этакое: поди разбери, что он там имел в виду, но звучит лихо. Послушать – так сам император меркнет в сравнении с этой светлой головой! Напоследок, будто спохватившись, министр-лорд привяжет кое-как свою речь к поводу празднества и зальет, наконец, рот вином.

– …из четырех его сыновей старшим был мой дед, Ксандер. Перед выходом в море Ксандер отправился в собор Святой Глории, и, преклонив колени перед алтарем, сказал такие слова…

А ты сидишь и думаешь: за эти десять минут я мог бы провести допрос или прочесть полдюжины отчетов, сопоставить факты, выстроить цепочку. Послать парней, схватить преступника. Но нет, сижу и слушаю…

– …на что Глория-Заступница ответила знаком, и лишь гораздо позже, уже на Тюленьих островах, лорд Ксандер уразумел его смысл. Ситуация сложилась такая. Сразу после высадки…

Вот потому и полезно: изображать внимание, а самому думать о своем. Все равно как прачкам болтовня не мешает елозить бельем по терке.

Что я слышал об этом графе? «Флеминг обидел герцога: выполнил приказ, но не сразу, а сперва хорошенько почесал задницу» – так звучало в изложении матроса Соленого. А если разобраться, отчего графа одолела чесотка? Эрвин пришел из похода, сделался герцогом и тут же послал ультиматум владыке. Понятное дело, срочно созвал вассалов с войсками. И все прибыли, кроме Флеминга. Добровер почесывал филейную часть, размышляя при этом: дважды брали Первую Зиму… а где два – там и три… а Эрвин – тот еще вояка…

– …и в логове пиратов они обнаружили алтарь с тремя статуями дикарских богов. Все были сработаны из дерева, причем очень грубо. Одна статуя – воин с бычьей головой, другая – муравей с человеческим лицом, а третья…

Но потом случилось нечто, отчего Флеминг раздумал восставать и склонил лобастую голову перед агатовским юнцом. Что произошло? Пожалуй, ответ ясен: владыка сжег Перстами Эвергард. Такого святотатства верующий граф не мог стерпеть. Вот и примкнул к мятежу: не от большой любви к Эрвину, а от возмущенья против Адриана. А значит, в список преданных вассалов герцога Бартоломью Флеминг вписан мелкими буковками… с тыльной стороны листа. Теперь он позвал меня для доверительной беседы. Меня, Ворона владыки. Это может быть многообещающе…

Марк встрепенулся когда понял, что уже несколько вдохов стоит тишина.

– Что ты об этом думаешь?! – потребовал ответа граф Бенедикт.

– Я… эээ…

Вот черти морские! Кто мог знать, что ему не все равно, слышу я или нет?!

– Я, ваша милость, не сумел полностью уловить глубокий смысл, ибо он… ээ… исключительно глубок. Однако думается, мораль такова: боги дикарей – неверные и лживые, потому-то ваш славный прадед и одолел их.

– Так ты думаешь?

– Ну-уу… Еще думаю, для победы в битве главное – верить в себя и силу Праматерей. Потому что без веры голова полна сомнений, мысли путаются, а рука… ээ… дрожит?..

Граф нахмурился. Марк предположил:

– Не дрожит?.. Разит врагов наповал?..

– Без веры? – уточнил граф. – Разит наповал?

– Ну… сперва без веры… а потом, когда ваш прадед увидел, какие у дикарей дикарские боги – не боги, а деревяшки какие-то! – то он сразу исполнился веры.

– В деревяшки? – глаза графа поползли на лоб.

– Да… то есть, нет! В Глорию-Заступницу, конечно! По контрасту. Она – красивая девушка, а у дикарей – быки да муравьи, уродцы… Ох. Простите, граф, я не силен в богословии.

– Это заметно, – граф ткнул пальцем в Ворона. – Ты не понял смысла, поскольку я его еще не высказал. А смысл таков: чтобы разить наповал чертовых врагов, нужно сперва понять их веру! Ясно тебе?!

– Понять веру… Да, кажется, ясно.

– Вера управляет мыслями, а мысли – поступками. Когда сражаешься с человеком, то лишь наполовину бьешься с ним самим, а на вторую половину – с его верой. Понятно?

Аббат Хош одобрительно кивнул. Марк, естественно, тоже.

– Я все уразумел, ваша милость.

Тогда Бенедикт Флеминг оперся кулаками на столешницу и подался вперед:

– Теперь скажи: во что верят подонки за Рекой? Какому божеству кланяются?

– Откуда мне знать, ваша ми…

Марк осекся, когда граф стукнул по столу.

– Если соврешь мне, крысеныш, я прикажу отрезать твои губы. Пусть люди сразу видят, что имеют дело с отъявленным лжецом. Отвечай: что знаешь о людях из форта?

Во рту пересохло. Марк поднялся.

– Ваша милость, верьте, это правда: я ничего о них не знаю! Ведь если бы знал, владыка не послал бы меня в Первую Зиму. И если бы я знал о форте, то герцог Эрвин уже все выпытал бы!

Бенедикт встал, обошел стол, приблизился к Ворону. Он оказался на полголовы выше и на полфута шире в плечах.

– Я не спрашиваю тебя, какие укрепления в форте и сколько там людей. Правда, что ты этого не знаешь. Но те подонки – слуги Адриана, и ты – слуга Адриана, и я спрашиваю: во что вы верите? Кто ваш господин – человек или нелюдь?! Какая сила вам помогает?!

Ум и отсутствие суеверий, – таков был подлинный ответ. И сильная армия, ведомая опытным генералом, а не заносчивым юнцом. Этого вполне хватит для победы!

Но Марк не сказал этого. Собственно, он не сказал ничего: рука Бенедикта поднялась и ухватила его за кадык. Ворон смог лишь глухо захрипеть.

– Я могу содрать кожу с твоего лица и засунуть тебе в пасть. Я могу вырвать твой кадык голыми руками. Когда отпущу тебя, ты ответишь.

Граф отпустил его. Ворон ляпнулся на стул, хватаясь руками за шею и глотая воздух. Поднял глаза и сквозь маску гнева на лице Бенедикта рассмотрел другое: страх. Марк закашлялся, чтобы выгадать немного времени. Но в общих чертах он уже знал, что сказать.

– Ваша милость, я отвечу вам честно. Умоляю: не убивайте меня!

– Скажешь правду – останешься жить.

– Конечно, ваша милость. Понимаете, герцог Эрвин спрашивал меня о Перстах Вильгельма и о бригаде, потому не узнал ничего ценного. Ведь подлинная сила Адриана – не в Перстах. Как вы верно заметили, она в вере.

– Во что верит Адриан? Он поклонился Темному Идо?

Здесь следовало рассмеяться, и Марк захохотал.

– Поклонился?.. Ваша милость, Адриан не кланяется никому! Разве бог станет кланяться?!

– Бог?!

– А кто же?! Адриан – не просто внук Янмэй, он сам – посланник богов! Разве в писании не сказано, что Прародители придут на землю вновь? Разве не сказано: боги смотрят в подлунный мир недремлющим оком, готовые вмешаться, если люди забудут их слово?!

– Адриан и нарушает слово божье!.. – пробасил Бенедикт.

– О, нет! Какая жестокая ошибка! – и Марк хлопнулся на колени. – Это мы грешники, мы все! Мы нарушаем слово божье и попираем писание! Разве хоть кто-то из живущих может встать пред алтарем и прокричать: я безгрешен?!

– Я не… – смущенно начал граф и покосился на аббата.

– Ваша милость, – выдавил священник, – Марк прав: никто из рожденных женщиной не может считать себя безгрешным. Это великая гордыня. Лишь Праматери и Праотцы были совершенно чисты, а мы… погрязли в жадности, сластолюбии, смертоубийстве, лени.

– Тьма сожри! – взревел Бенедикт. – Не хочешь ли ты сказать, что Адриан – еретик и клятвопреступник – орудие богов?!

– Но ведь это очевидно! Лишь слепой может не видеть! На него боги возложили миссию повести весь мир новым путем. Ему боги открыли тайну Перстов. Ему они повелели прополоть сорняки греха, коими являлись лорды Альмеры и дикари Рейса! Кому же еще боги поручили бы все это, как не своему посланнику?!

Бенедикт Флеминг задумался надолго. Аббат Хош осторожно произнес:

– Данная точка зрения не противоречит писанию… Праотец Вильгельм принял на себя ту же миссию, о которой теперь говорит Марк…

– Но Эрвин! – вскричал граф. – Он видел преступления своими глазами! Он и сам носит на себе шрам! Сама Светлая Агата велела ему выступить против Адриана!

Это был тонкий момент. Мало надежды, что, выбирая между собственным сеньором и грязным простолюдином, граф поверит второму, а не первому. Но однако… Он зовет Эрвина по имени, без титула. Он сомневался, исполнить ли приказ. Его предки дважды брали штурмом замок Ориджинов…

Марк склонился так низко, что уткнулся лбом в землю.

– Ваша милость, не гневайтесь… Позвольте мне сказать честно.

– Тьма тебя сожри, этого и требую!

– Вера герцога Эрвина недостаточно крепка, чтобы разглядеть истину. Герцог Эрвин умен, отважен и благороден, я не смею сказать о нем дурного слова… Но вера ли направляет его, или жажда славы?

Здесь могучий кулак графа мог врезаться в челюсть Ворону и вышибить несколько зубов. Марк скривился, предчувствуя боль. Однако Бенедикт лишь покосился на аббата, а тот медленно кивнул:

– Гордыня и жажда славы всегда были присущи… да простит меня Агата… мужчинам Дома Ориджин.

– Но Светлая Праматерь явила ему откровение!

– Не думаю, – прошептал Марк, – что герцог обратился к ней с должным смирением. Агата слишком близка ему по крови и духу. Герцог Эрвин не пал ниц перед ее могуществом, а говорил с нею как с матерью или сестрой… Потому ему далось ложное откровение. Не Светлая Агата явилась Эрвину, а лишь его собственная фантазия. Его мечта о власти, славе и мести…

– Заткни свой гнусный рот! – спохватился, наконец, граф. – Хочешь, чтобы я усомнился в герцоге и поверил тебе?! Ты – безумный крысеныш!

– Ни в коем случае, ваша милость!.. – на всякий случай, Марк еще раз ткнулся в землю лбом. – Кто я таков, чтобы вы мне верили? Я слишком ничтожен для этого. Но вы сможете поверить знаку…

– Какому знаку?!

– Глория-Заступница явит его вам за Рекой. Молитесь, подобно вашему деду, и Глория ясно покажет истину.

– Откуда ты знаешь?!

Марк пожал плечами:

– Верю в Глорию-Заступницу. Я – простой мужик, в кого же мне верить, как не в нее?..

Бенедикт Флеминг хмуро сел за стол, наполнил кубок, долго смотрел в жидкое зеркало, размышляя. Спохватился:

– Ты еще здесь, зверек? Поди прочь!

* * *

Марк служил при дворе семнадцать лет. Младший агент, дознаватель, бригадир, особый уполномоченный сыска, помощник начальника тайной стражи, и, наконец, Ворон Короны – бич заговорщиков, первый хитрец Империи. На верхушке Марк удержался шесть лет: три года при покойном владыке, еще три – при Адриане.

Простолюдин, сын сапожника из провинциального городка, Марк с детства считал себя мелкой сошкой. Так матушка учила, так сверстники поступали, так батюшка-священник говаривал на воскресных проповедях. Мужичок с ноготок, твое дело – маленькое. Говори потише, голову держи пониже, посторонись с пути, когда идет большой человек. Дворяне – большие люди, не чета тебе. Увидел сира рыцаря – скинь шляпу, отвесь поклон, шепчи: «Добрый сир…». Заметил карету с вензелями – прочь с дороги, на обочину, в грязь, согнись до земли, глаз не поднимай. При входе в собор столкнулся с лордом – сию секунду на колени да лбом о камни: «Виноват, ваша милость, не хотел помешать, простите дурачину». А коль встретил первородную леди – так лучше тебе и вовсе сквозь землю провалиться. Сам вид твоей мужицкой рожи – уже оскорбление для благородных глаз… Помни, сынок: ты – пылинка. Ничего ты не можешь, кроме одного: лежать так, чтобы под сапог не попасть.

Но потом была Фаунтерра. Семнадцать лет, шесть из них – на самой вершине. Слышал, как орут под пытками добрые сиры; видел, как головы дворян прощаются с плечами; читал в отчетах, что вытворяют первородные леди с чужими мужьями. Допрашивал, влезал в головы – в самое нутро; вскрывал чужие мысли, будто нож мясника потрошит свиное брюхо. Запугивал баронов, обманывал маркизов, флиртовал с графинями, льстил, дерзил, заставлял краснеть, шантажировал, вымогал сведений, заключал сделки… Марк и не заметил того дня, когда лишился остатков пиетета. Нет великих и могучих, нет полусвятых потомков Праматери. Есть люди и люди: одни шьют сапоги, другие носят вензеля и шпаги. Вот и вся разница.

Был, впрочем, один человек, перед кем Марк робел не меньше, чем семнадцать лет назад. Точней, не совсем человек. Не в том дело, что владыка Адриан умнее, сильнее, могущественней иных людей, а в том, что их попросту нельзя сравнивать. Никогда Марк не сомневался, что владыка знает абсолютно все. А если пока еще не знает, то узнает вмиг, стоит лишь ему задуматься в нужном направлении. Любое дело император способен сделать лучше, чем кто-либо другой. Единственная причина, по которой существуют советники, министры, секретари и управители – в том, что владыке не на все хватает времени. И главное: император не принимает неверных решений. Это невозможно по определению: воля Адриана и есть единственное мерило правильности. Правильно именно то, что Адриан сочтет правильным. Никак иначе.

Будучи сослан в Первую Зиму, Марк испытал страх, горечь, обиду, но сомнений – ни капли. Владыка сослал – значит, было за что. Значит, промашка Ворона стоит ссылки и возможной смерти. Когда узнал от Эрвина о Перстах – и тогда не усомнился. Владыка сжег Дом Альмера – значит, так и нужно. Владыка использовал Персты – значит, имел на то право. Люди владыки расстреливали пленных в Запределье – может, это и неправильно, но лишь потому, что Адриан не успел проследить за всем, недосмотрел по нехватке времени. Там, куда падает взор императора, все идет как надо – иначе быть не может!

А вот сейчас…

Две дюжины шлюпок шли на веслах вверх по Реке. Греи хрипло отмеряли ритм: «И р-раз – двааа… И р-раз – двааа…» Черная вода плескала о лопасти весел. Западный берег, побитый проплешинами болот, туманился дымкой. Ивы, лишившиеся кроны, царапали воду голыми ветвями-плетьми. Восточный берег, вздыбленный холмами, изрезанный оврагами и заводями, тянул к себе взгляды. Где-то будет холм, а за ним – притока Реки, а в паре миль по притоке – форт. Там – люди владыки Адриана. Они на одной стороне с Марком, в их руках могучее оружие. Они могут сжечь северян, зажарить прямо в лодках, будто куропаток на вертеле… И если Марк успеет плюхнуться за борт, спасти собственную шкуру – ему бы впору порадоваться такому исходу…

Так в чем дело? Отчего на душе нечто… этакое, некрасивое? Не страх. Хотя и страх тоже, он-то как раз ясен. Но кроме страха… Что-то все трет, скребет, скрежещет напильником по хребту. Почему я не знал об этом? Владыка затеял тайное дело, я – глава тайной стражи… Почему он поручил не мне? Почему даже не предупредил?

Не стоило сомневаться в императоре. Прежде даже мысль такая не пришла бы, а если кто подсказал – Марк покрутил бы пальцем у виска. Но то – прежде, а это – теперь. Нечто переменилось, когда шлюпки вошли в устье, когда греи завели свои бесконечные «р-раз – двааа…», когда кайр Джемис обронил: «Воду в Реке не пить. Дрянь вода», и Марк тронул ее пальцами – жирную какую-то, подмасленную… Когда корабли остались позади, пропали за островерхими рядами сосен… Исчезли из виду флаги с нетопырями мятежника – ненавистные Марку, однако…

Там, на холмистом берегу, – глухое Запределье. Две тысячи лет назад там бродили древние варвары, но перебрались в Поларис, и с тех пор за Реку не ступала нога. Ибо там – не место для человека. Не в том даже дело, что страшно, опасно, голодно, морозно… а в том, что чуждо. Есть мир людей, но здесь он кончается. Там, дальше, нелюдские земли. Зачем Адриан отправил туда отряд?

Пропали из виду флаги Ориджина да вымпела святоши Флеминга, в том месте разлапились сосны, а после и они пропали, подернулись сумерками, зачернились ночью. Но Марк нет-нет и поглядывал назад, поверх темной глухомани леса: не мелькнет ли фонарь на мачте? Не дрогнет ли флаг в лучах Звезды? Флаг – вражеский, и мачта вражеская, и корабли, но… Эрвин – интриган и мятежник – переплыл эту Реку. Так же боялся, как сейчас Марк, так же вздрагивал от холодка по спине. Так же мечтал выжить, попасть домой, забыть, как сон… Потому сейчас он – враг и мучитель – казался Марку родным и близким. Корабли стали Ворону домом, матросы – братьями. Потомок, Ларри, Соленый… доведись Марку вернуться, обнимет их так, что кости хрустнут.

А владыка… всемогущий непогрешимый Адриан… зачем он основал крепость там, за Рекой? Да, он не убивал невинных, это сделали нерадивые слуги. Но сама мысль поселиться в Заречье… разве это – человеческая мысль?

Они шли всю ночь, а днем разбили лагерь на западном (слава богам!) берегу и спали, расставив часовых. В сумерках двинулись дальше по маслянистой мерзкой воде. И Марк вновь молчал всю ночь – не о чем было говорить, но мыслями летел назад, к Фаунтерре. Вспоминал парады, имперских искровиков в алых рубахах, двузубые копья. Вспоминал, как славно шагали эти ребята по столичным бульварам, как сверкали шлемы и визжали барышни, бросали цветы под ноги офицерам, а те, горделиво приосанясь, одаривали мещанок взглядами… Как было красиво и радостно. Мощь и великолепие – будто сама душа Империи Полари! Такие же парни в красном сейчас за Рекою. Свои, наши, слуги императора, посланники столицы, как и я! Ведь хорошо же, что они сильны! Ведь приятно же встретить своих аж за краем мира!

Так Ворон пытался говорить себе. Заставлял себя думать, начинал мысль… а в пути она плавилась и обращалась в другую, звучала сухими словами мятежника: «…одного за другим сожгли заживо. Всех, кроме девушки – она почти добежала до леса, Пауль выстрелил в спину и сломал скелет внутри ее тела. Видимо, это оружие имело большую дальность, чем огонь». И Ворон напоминал себе: это же враг сказал! Его люди пытали меня трое суток, клочками сдирали кожу! Но даже темница Первой Зимы – черт, да как это только возможно! – казалась роднее, чем форт за Рекою. Леди Иона, вино, фрукты… «Когда возьмем Фаунтерру, нам понадобится глава тайной стражи. Мы с братом очень хотели бы, чтобы вы нам служили». Нет, размечтались! Никогда вам не взять столицу, и я даже не подумаю вам служить!

Но все же… почему Адриан не сказал мне о Перстах?

Рассвет едва забрезжил, когда Река изогнулась, и глубоко в русло вонзился мыс.

– Правьте ближе к мысу, – велел кайр Джемис. – Нужно поглядеть.

На что?.. – подумал Марк, и вскоре увидел ответ.

Он долго блевал, перегнувшись через борт шлюпки. Марк не боялся мертвых тел… но это ведь были не тела. Ровный слой гниющего мяса, размазанный по берегу, будто масло по хлебу.

Когда все успокоились, кайр Джемис сказал:

– Переждем день в лесу за мысом. Никакие разведчики не сунутся в этот могильник. Вечером переплывем Реку и пешком пойдем к форту.

Потом встряхнул Марка за плечо и добавил:

– Ты пойдешь в паре со мной.

– Я?.. – оторопел Ворон. – Я с вами? На разведку в форт???

– Я пообещал тебя стеречь, – спокойно пояснил кайр. – Если меня убьют, а ты останешься, выйдет, что я обманул Десмонда Ориджина. Потому пойдешь со мной. Если помрем – то вместе.

* * *

– Клянусь Глорией, вы никуда не пойдете!.. – ревел граф Бенедикт Флеминг. – Ни шагу не сделаете из лагеря, пока я не позволю!

Кайр Джемис Лиллидей стоял перед лордом хмуро набычась, заложив большие пальцы за пояс. Здесь же были оба его грея – Вилли и Денни, – а с ними и Марк. Граф счел нужным отчитать кайра в присутствии черни. Надо полагать, по северным меркам это весьма унизительно.

– Милорд, – скрежетнул Джемис, – разведка нужна. И кому же идти, как не мне, видавшему форт?

– Нужна ли разведка – не тебе решать. Кому идти – не тебе решать, кайр! Разведка будет, когда я скажу, пойдут те, кого я назначу!

Высоченный лоб графа вспахали морщины, глаза сузились, зрачки смотрели будто из амбразур. Марк не мог понять: отчего вельможа так свирепеет? Всего лишь потому, что Лиллидей сам вызвался в разведку? По северным законам, он должен был молча ждать приказа графа?.. Ну и дурь!..

– Было бы разумно, граф, если бы вы меня послушали, – стоял на своем Джемис. – Я бывал за Рекой и видел форт. Я знаю, каковы Персты в деле. Если кто из разведчиков имеет шанс вернуться живым, то это я. К тому же, его светлость Эрвин назначил меня вашим советником.

С точки зрения Марка, последняя фраза была лишней. Может, Джемис и славный воин, но дипломат из него – тот еще.

– Эрвин – юнец! – рыкнул граф, дрожа бородой от ярости. – И он на другом конце света! Я командую экспедицией, не он!..

– Хотите сказать, герцог Ориджин вам не указ?.. – уточнил Джемис.

– Скажете еще слово – пожалеете, – выплюнул Флеминг и отвернулся. Приказал своим адъютантам: – Оповестите людей: никакой разведки не будет. Перед рассветом выступим к форту сразу всем войском. А сейчас – отдыхать.

Джемис Лиллидей аж рот разинул от удивления.

– Не будет разведки?! Вы что…

Марк ткнул его кулаком в бок. Довольно ощутимо, Джемис поперхнулся и осекся.

– Вы свободны, – процедил граф.

Когда отошли подальше от лордского шатра, Джемис спросил:

– Ты бил правой рукой или левой?

– Правой, кайр.

– Протяни ее вперед.

Марк поспешно проговорил:

– Граф боится, что мы захватим Персты? Не шлет разведку, чтобы никто не добрался до Предметов раньше его графской милости? Это вы хотели сказать, кайр Джемис, а я вам помешал. И, согласитесь, не зря!

– Руку протяни.

О, боги! Ну почему северяне так любят жестокость! Бабы у них, что ли, некрасивые?..

С нехорошим предчувствием Марк стал поднимать руку.

– Граф бы вам башку оторвал, доскажи вы свою мысль до конца. Я, вроде как, спас вашу шкуру!

– Руку.

Марк вытянул ладонь. Лязгнула сталь, вылетая из ножен.

– Аааа!.. Тьмааа! – заорал Марк, прижав к груди разбитую ладонь. Клинок упал на костяшки плашмя.

– Еще раз помешаешь мне – получишь острием, – сказал Джемис и отослал Марка.

Что было хорошо в темнице: там Ворона никогда не будили. Спи себе хоть до полудня, тем более, что и солнце не особо-то заглядывает в крохотную отдушину, не бьет по глазам. Да и тишина стоит гробовая, ни один шорох не потревожит. А стражникам вовсе нет дела, чем занят узник: хоть дрыхнет, хоть камни грызет, хоть сам себя ублажает… В положенное время сунут в лючок миску с едой – вот и все. Сказать по правде, оно и к лучшему. Паскудно, когда кто-нибудь прерывает твой сон. Если это делает девушка – теплая, мягкотелая, в тонком халатике – тогда еще ладно, можно стерпеть. Но если какой-нибудь мерзкий тюремщик… или, скажем, твердолобый кайр, который недавно отшиб тебе железкой все пальцы…

– Вставай, Ворон. Пора идти.

С огромной неохотой он высунулся из спального мешка. Ночь стояла под стать Запределью: темная, сырая, пробирающая до костей.

– Куда?.. – спросил Марк и вместо ответа получил сапогом по ребрам.

Поспешно вскочил, принялся одеваться. Отметил, что с Джемисом были еще четверо: греи Вилли и Денни, а те двое кто?.. Сложно разглядеть при звездном свете. Ага!.. Джон-Джон и его кайр. «Мой», как говорит Джон-Джон.

Едва Марк запахнул на груди плащ, Джемис махнул рукой, веля следовать за ним. Шестерка молча двинулась в лес. Кратчайшим путем от шатров – в чащу. Дальше направились к Реке. Вдоль берега граф Флеминг расставил часовых – высматривать, не приплывут ли парни из форта. У кромки воды ночные путники наткнулись на караульного.

– Куда это вы?.. – спокойно спросил часовой, не ожидая подвоха.

Кайр Джемис огрел его по голове, солдат повалился наземь. Не тратя времени, чтобы связать его, греи стащили в воду небольшую шлюпку.

– Поначалу правьте вдоль берега, – шепотом приказал Джемис.

Сели на весла, погребли, удерживаясь ближе к западному берегу. Выдающийся в русло мыс мертвецов укрывал лодку от взглядов других часовых. Они заметят беглецов лишь когда шлюпка выйдет на середину течения. Если ночь позволит.

Теперь Джемис снизошел до пояснений:

– Мы плывем на разведку. В форт.

Марк не сразу смог ответить, поскольку поперхнулся. Откашлялся, вытерпел несколько увесистых хлопков по спине кулаком Джон-Джона.

– Кх-кх-кх… Тьма… Вы серьезно, кайр?! Если вдруг нас не прикончат в форте, то зарежет граф, едва мы вернемся! Не легче ли сразу утопиться?!

– Граф – дурак, – сообщил Джемис. – Хочет явиться в форт сразу всем войском, чтобы никакой лазутчик первым не взял себе Персты.

– Но если припремся всей оравой, – докончил мысль кайр Мой, – то нас увидят издали и перестреляют, как фазанов. Нужна тайная вылазка, а не тупая атака.

– Однако граф не простит вам своеволия.

– Флеминг мне не лорд, – холодно отрезал Джемис. – Я служу герцогу Ориджину.

– А вы, кайр?.. – спросил Марк у Моего.

– Помалкивай, – отрезал Мой.

Лодка вышла на середину русла. Течение здесь было сильнее, пришлось покрепче налечь на весла, и стало не до разговоров. Как мы знаем, куда плыть?.. Темень же вокруг! – подивился Марк. Но вот он заметил блестящую полоску воды среди холмов на том берегу. Видимо, это и есть притока, на которой стоит форт.

Мысль о форте отозвалась в его теле как-то странно: под ложечкой засосало, а пища из брюха попросилась наружу. Марк поискал утешений. Наверняка, в данной ситуации имеется что-то светлое! Например… умру героем?.. Нет, как-то не греет. Жить героем – вот это удовольствие: все тебя уважают и любят. А умереть героем – идея так себе, средненькая. Тогда… проведу последние часы в компании славных северных воинов? Хм. Общество южных девушек было бы несколько милее. А как на счет такой мысли: всегда есть надежда? Точно, всегда есть. Вопрос только, надежда на что? Проберемся в форт, и тут я как заору: «Искровики, тревога! Бейте северян, меня пощадите, я свой!» Отличная мысль. Кайрам очень по душе придется, они прямо захлопают в ладоши… Тогда, может быть, сделать ставку на славных воинов Севера? Вдруг они всех в форте перебьют к чертям? Они же – кайры, крутые парни, мужики с железными яйцами! Положим, перебьют. А как быть с графом? Его тоже – на Звезду? А что, отчего нет! Кайры все могут, что им какой-то граф!.. Или вот блестящая идея, самая лучшая: спрятаться где-нибудь! Кайры встрянут в драку, а я тем временем… скажем, спрячусь в бочке. В форте непременно будут пустые бочки. Всюду есть пустые бочки, как без них! Когда все кончится, тихонько выберусь и поплыву назад в лагерь. Там доложу: «Граф, кайры ослушались вашего приказа – вот и поплатились. А я не при чем, меня сцапали и насильно потащили в разведку! Я – жертва обстоятельств. Знаете, как унизительно!..»

– Греби шибче, – буркнул Мой, ткнув Марка меж лопаток.

– Он трусит, – бросил Джемис, – потому еле шевелится.

– Да, боюсь. И что?.. – без смущения ответил Марк. – Помрем же ни за грош. Если есть подходящее время для страха, то сейчас как раз оно. Не находите?

– Много болтаешь, – осадил Мой.

– Совсем раскиснешь – станешь обузой, – пригрозил Джемис. – Так что держи себя в руках. А что помрем – не думаю. Трупы-то сгнили.

Марк нервно хохотнул:

– О, это очень утешает! Разлагающиеся тела всегда придают смелости! Такое жизнеутверждающее зрелище!..

Получив новый удар меж лопаток, он заткнулся. Кайр Джемис добавил:

– Тела на мысу сгнили – значит, старые. Старые – значит, давно не было стрельб. Похоже, милорд был прав: бригада не здесь, а в столице.

– Так форт будет пуст?..

Марку никто не ответил, но вот сама мысль серьезно придала надежды. Он с двойным усердием налег на весло.

Едва лес на берегу притоки стал редеть, они причалили и выволокли лодку на песок. Прошли сотню шагов под деревьями, почти наощупь, и оказались на краю открытого пространства – вырубки. В четверти мили впереди на берегу притоки стоял форт. Лучи Луны и Звезды скрещивались на нем, окрашивая в серый костяной цвет.

– Вот так громадина!.. – присвистнул Джон-Джон.

– Открытая земля. Скверно, увидят, – буркнул Мой.

– Не увидят. Пойдем берегом.

Кайр Джемис оказался прав. Подмытый весенним полноводьем берег не был идеально пологим, а образовывал ступеньку, поросшую кустами. Пригибаясь за этим уступом, используя кустарник как прикрытие, шестеро побежали к форту. Когда до цели оставалось ярдов триста, Джемис шепнул:

– Ползком.

Упали на землю, поползли. Глинистый песок был сырым и холодным, но Марк старательно прижимался к нему, будто ящерица. Лишь изредка поднимал голову, поглядывал вверх: в редкие просветы меж кустов виднелись башни форта – самые верхушки, едва различимые на фоне черного неба. Хорошо. Оттуда нас точно не увидят.

Форт приближался, подползал к ним, постепенно загораживая собою облака. Вот он навис прямо над головами: темный, тихий. Ни огонька, ни шороха – будто сама ночь. Марк все больше верил спасительной мысли: внутри никого, пусто.

Кайр взмахнул рукой. Греи взвели арбалеты, наложили вместо болтов трезубые крюки с привязанными к ним веревками. Оружие сработало. Тяжелые крюки взлетели не высоко, но достаточно, чтобы перемахнуть верхушку стены. Подергали веревки – держатся.

Джемис кивнул Моему, и тот полез на стену, а с ним Джон-Джон. Джемис и его греи держали на прицеле зубцы. За долгих несколько минут воины добрались до вершины, спрыгнули в галерею. Джон-Джон тут же выглянул в бойницу, махнул рукой: поднимайтесь, тут тихо.

Второй парой последовали Денни и Вилли. За ними – Джемис и Марк.

– Дайте мне какое-то оружие, – попросил Ворон. – Хотя бы кинжал.

– Опасно. Нож острый, порежешься.

– А если будет бой?

– Заболтаешь всех до смерти. Ты это умеешь. Лезь.

Марк ухватил веревку, полез, упираясь ногами в бревна стены. Когда поднялся ярдов на десять, земля пропала из виду: черная яма внизу. Сердце пропустило пару ударов, и Марк принял мудрое решение: смотреть только вверх, на зубцы стены, что становились все ближе. Подъем кончился как раз тогда, когда Марк подумал, что он никогда не кончится. Мой втащил его на галерею и заставил пригнуться, прижавшись к зубцу. Марк огляделся.

Внутри форта находились четыре постройки: склад, конюшня, массивная трехэтажная казарма и продолговатый сарай неясного назначения. Никакого движения во дворе не наблюдалось, но в окне казармы подрагивал огонь, и еще один – в бойнице башни. Ага. Часовые, которым следовало бы патрулировать стену, греются в башне. Их можно понять: на краю мира никто не ждет атаки…

Джемис взобрался на стену. Мой указал в сторону башни, оба кайра двинулись туда. Дверь оказалась даже не заперта. Джемис распахнул ее и ринулся внутрь, оттуда послышалась возня и стон, вскоре все затихло. Выйдя, Джемис показал два пальца и провел ребром ладони по горлу: двое, уже мертвы. Махнул в сторону казармы. Отряд сбежал по лестнице во двор.

Здесь было тихо и как-то странно. Сараи, конюшня, бочки у стены, яма для мусора, какая-то телега – похоже на обычное подворье. Слышав столько жути об этом месте, Марк ожидал иного: недремлющих убийц, вооруженных до зубов; чудовищ на цепи; горы костей в углу… Верно говорят: у страха глаза велики.

Джемис повел отряд в казарму. Дверь и здесь была отперта. Никаких часовых, лишь отблеск огня на стене коридора, против входа в одну из комнат. Мой с Джон-Джоном двинулись в левое крыло, быстро заглядывая в комнаты. Джемис со своими греями и Марком – вправо, к источнику света. Дверь в комнату была приоткрыта, сквозь щель Ворон увидел троих парней за картежным столом. Он не успел рассмотреть их толком: Джемис ворвался в комнату. Одного он зарубил прежде, чем парни осознали происходящее. Второй успел вскочить и поднять руки жестом защиты. Меч кайра отсек ему обе кисти, а новым ударом пробил грудь. Тем временем грей Денни кинулся к третьему парню, а тот отпрыгнул, прячась за стол, и схватил что-то блестящее, надел себе на руку, словно широкий браслет.

– Берегись! – крикнул Джемис.

Грей шарахнулся в сторону. С руки врага сорвался сгусток огня, пронесся в дюйме от плеча Денни и врезался в стену. Полыхнуло жаром, в дощатой перегородке осталась футовая дыра. Второй грей метнул нож, и солдат с Перстом пошатнулся, схватившись за живот. Джемис шагнул к нему и довершил дело. Он попытался снять с руки солдата сияющий браслет, но тот сидел очень крепко, плотно обхватывая запястье. Дернул раз, другой – ни в какую. Солдат дернулся, испустил последний вздох и обмяк. Тогда, почуяв его смерть, браслет изменился в размере, расширился, свободно соскользнул с руки.

– Чертова тьма, – буркнул Вилли и сотворил пальцами священную спираль.

– Вы бы не трогали его, хозяин… – посоветовал Денни.

Кайр подцепил браслет концом клинка, поднял в воздух, осмотрел, кривясь. Полупрозрачное молочное кольцо. Широкое – дюйма три. Куда мягче стекла – вися на мече, оно слегка искажалось, вытягивалось в овал. Не будучи на руке, света оно не испускало.

Забыв о разведке и врагах, четверо мужчин во все глаза пялились на эту штуковину. Творение богов, источник могущества, причина гражданской войны…

– Примерите ее, кайр? – спросил Марк.

– Тебе на шею! – буркнул Джемис.

– На шею не налезет, а на запястье в самый раз, – Марк протянул руку.

– Размечтался, – отрезал кайр.

Он продолжал глядеть на браслет, явно не понимая, что с ним делать.

– Какого черта вы застыли?.. – спросил Мой, появляясь на пороге. Увидел штуку на мече Джемиса, замер:

– Тьма!.. Это и есть Перст?

– Да… Что с остальными?

– Шестеро спали, – Мой провел пальцем по шее. – Уже не спят. А еще одного взяли. Живой пригодится.

Джон-Джон втолкнул в комнату мужика в ночной сорочке. Тот споткнулся, едва удержался на ногах, ошалело завертел головой. Опасность грозила отовсюду, мужик никак не мог выбрать, в какую сторону повернуться спиной. Прилип глазами к Персту.

Одна и та же мысль проскочила у Джемиса и Марка: что, если Перст управляется с помощью взгляда?.. Кайр открыл подсумок на поясе и сунул туда браслет – с глаз долой. Убрал меч, обнажил кинжал, подступил к мужику.

– Сколько людей в форте?

– Десять…

Пленный ахнул и привстал на цыпочки, когда кайр ввел острие ему в ноздрю.

– Уверен?

– Двенадцать.

– Правда?

– А-ааа!.. Правда!

Капли крови сбегали по клинку. Мужик дрожал всем телом, но пошевелиться не мог: сделай он движение, даже просто опустись на пятки – и лезвие распорет ноздрю до самой переносицы.

– Где бригада?

– Там, в Поларисе…

– Где именно?

– Ушли в Альмеру, потом не знаю…

– А тут?

– Только мы, двенадцать.

– Персты есть?

– Два… Один у тебя, второй у часовых.

– Только два? Не врешь?..

– Уу-аааа! – заорал мужик, когда Джемис надавил сильнее. – Рабочих два!.. Есть еще глухие… там, наверху, у Пауля…

– Где именно?

– Наверху… не знаю точно. Туда не ходим, только Пауль…

– А пленные где?

– Скот?.. В сарае…

Джемис убрал нож и приказал грею:

– Уведи этого на улицу, свяжи. Ждите у дверей.

Оставив мужика под присмотром Денни, отряд обследовал второй этаж. Там не было ни души, лишь одинаковые пустые комнаты с солдатскими койками. Двинулись на третий – уперлись в тяжелую железную дверь.

– Попробуйте вскрыть ее, – велел Джемис греям, – а мы поищем пленных.

Когда вышли во двор, Марк рискнул высказаться:

– Какое-то хилое логово тьмы… Я ни разу толком не испугался.

– Заткнись, Ворон, – буркнул Джемис не так зло, как озадаченно. Слишком слабое сопротивление настораживало его.

Проверили конюшню – три лошади в стойлах, вот и все.

Склад – на двери навесной замок. Сомнительно, чтобы внутри были враги.

Сарай заперт на засов. Больше не стремясь сохранять маскировку, Джемис зажег фонарь и вошел. Сарай был единым помещением без внутренних стен. Смердело выгребной ямой и гнилым сеном. У дальней узкой стены сарая, едва заметные в полумраке, сидели два человека. Следом за Джемисом Марк двинулся к ним. Фонарь, приближаясь, осветил их ярче, и Марк смог рассмотреть этих двоих.

Женщина вжималась спиной в угол, обхватив руками колени. Кажется, в этой позе она и спала – при появлении воинов не сделала ни одного движения, лишь открыла глаза. Ее спутанные темные волосы спадали на лицо, сквозь них жутковато поблескивали зрачки. Она была одета в длинную рубаху – не то сарафан, не то ночную сорочку, – шерстяные носки и овчинный тулуп. На фоне тулупа, мохнатого и несуразно огромного, особенно бросалась в глаза болезненная худоба женщины.

Паренек лежал на земле, зарывшись в прелое сено. Услыхав шаги чужаков, он дернулся, встрепенулся, вскинул голову, будто сурок. Он был так грязен, что цветом лица не отличался от Потомка, а цвет волос вовсе было не разобрать.

Эти двое – парень и женщина – производили странное впечатление: казалось, они совершенно не замечают друг друга. Запертые вдвоем в одном сарае, они оставались порознь, каждый сам по себе. И оба во все глаза смотрели на кайра. Когда он оказался в ярде от пленников, они оба пришли в движение.

– Я – дурачок! – пискляво закричал паренек. – Дурашка, козленок!

Схватив обеими руками пучок сена, он зарылся в него лицом.

– Я – козлик. Мееее! Мееее!

Он запихнул в рот горсть сена и стал судорожно жевать.

А женщина напряглась, привстала на колени, одной рукой отвела космы с лица, подалась к Джемису. Шумно втянула воздух, обнюхивая северянина.

– Кто ты, чужак? Ты пахнешь иначе. Я – Гвенда, а кто ты?

– Кайр Джемис Лиллидей.

«Козленок» выронил жвачку изо рта.

– Нет. Нет! Ме-ме-мееее! Неееет!

Бешено работая руками, он стал закапываться в прелое сено. Кайр нагнулся, поймал его за шиворот, одной рукой поднял на ноги. Это почти не стоило северянину усилий: паренек был тощ, как скелет. Джемис развернул его к себе, посвятил в лицо фонарем.

– Ха-ха! А я тебя знаю, парень!

Тот замотал головой, выпятил лоб, словно пытаясь боднуть кайра:

– Я – козлик! Козленочек, дурашка, рогатенький! Ме-мееее!

– Механик Луис Мария, неудавшийся убийца герцога. Лорд Эрвин будет рад увидеть тебя живым. О-ох как рад!

С этими словами Джемис швырнул паренька Моему. Тот полетел, неуклюже болтая руками, как огородное пугало, и вопя:

– Мее-еееее!

Мой встретил его ударом кулака.

– Ме!.. – выдохнул паренек и свалился в сено.

Джемис протянул руку женщине:

– Пойдем со мной.

– Кто ты? Скажи, кто. Ты пахнешь странно.

– Кайр Джемис, воин герцога Ориджина.

Она чуть подалась к нему и снова спросила:

– Ты пришел убивать? Ты убьешь меня?

– Не тебя. Пойдем. Все будет хорошо.

Женщина встала, обеими ладонями взяла руку Джемиса.

– Я Гвенда. Меня зовут Гвенда.

– Да помню я! Идем уже!

Они вышли во двор. Гвенда ни на шаг не отставала от кайра Джемиса, кайр Мой тащил паренька, а тот жалобно блеял. Последним шел Марк.

Навстречу им из казармы выбежал Джон-Джон, а следом Вилли.

– Хозяин, мы отперли дверь. Там… там… черт подери, там…

Уже занимался рассвет, и Марк смог разглядеть огромные, в две глории, глазища греев.

– Что там?

– Посмотрите, хозяин. Там… провалиться мне во тьму!..

Не замечая ступеней, они взбежали на третий этаж. Кажется, здесь были офицерские покои: просторные комнаты, искровые лампы, одно помещение со столом и картой, похожее на кабинет. Но греи вели кайров мимо всего этого, дальше, в конец коридора. Железная дверь последней комнаты была притворена. Джон-Джон сотворил священную спираль.

– Святые Праматери, упасите от скверны.

– Открывай! – рявкнул Мой.

Джон-Джон нарисовал в воздухе еще одну спираль, отступил в сторону и толкнул дверь ногой, изо всех сил избегая смотреть внутрь комнаты. То была кладовка. В ней, освещенный фонарем, сидел труп. Таких мертвецов Марк не видел никогда. Кости скелета покрывала не гниющее мясо, а серое зернистое вещество: сухая грязь, струпья. Этого человека высушили, и его плоть сжалась, стала похожа на потрескавшийся строительный раствор поверх костей.

Однако когда Марк зашатался, выдохнул: «Милостивые боги!», и сел на пол – не зрелище трупа было тому причиной.

Мертвец опирался хребтом на груду Предметов.

Груду.

Целую кучу.

Молочные. Прозрачные. Лазурные. Багряные. Матово черные.

Угловатые. Кристаллические. Идеально круглые. Безумно причудливые.

Отражающие свет. Играющие гранями. Лучистые. Зазубренные. Плоские…

Боги!..

Их было столько, что невозможно различить! Куча Предметов кончалась выше макушки мертвеца! Достояние любого Великого Дома меркло в сравнении с этим чуланом!

Кто-то шумно сглотнул. Грей Джон-Джон тихо молился, шевеля губами. Звякнула сталь – кайр Джемис выдвинул меч из ножен. Видимо, рукоять в ладони давала ему чувство опоры.

– Целая сотня… – прошептал Мой.

И вдруг Гвенда сказала:

– Надо уходить. Плохое место.

Она не кричала, а напротив, говорила тише обычного. Сквозь черные волосы сверкала глазами, тянула кайра за рукав и бормотала:

– Уходим сейчас. Уходим. Тут нельзя.

Это было страшно. Марка пробрал озноб.

– Кайр, может, правда пойдем отсюда?..

В этот момент с улицы донесся крик Денни:

– Хозяин, наши здесь!

Джемис кивнул греям:

– Закройте чертову дверь.

С огромным облегчением Джон-Джон захлопнул дверь в кладовку с мертвецом. Весь отряд покинул казарму как раз в ту минуту, когда первые кайры графа Флеминга сбежали со стены во двор.

* * *

Они стояли на берегу речушки в сотне ярдов от форта. Здесь причалили лодки Флеминга, здесь и оставался граф, сюда привели Джемиса, Моего и Марка. За их спинами стояла дюжина графских кайров. По хребту Марка стекал холодок.

– Вы ослушались приказа, – процедил Бенедикт Флеминг.

– Я выполняю приказы лорда Ориджина, – отчеканил Джемис.

– Мы захватили форт силами пяти человек, – прибавил Мой. – И взяли троих пленников.

– Вы ослушались приказа, – повторил граф.

Повисла тишина.

Марк подумал: интересно, граф скажет еще что-нибудь, или кайры просто порубят нас в куски после драматической паузы?..

– Милорд, – сказал Мой, – простите нас. Мы захватили невероятные трофеи…

– Предметы?! – взревел Флеминг. – Где они?!

– На третьем этаже казармы.

– Вы оставили их там?!

– Мы побоялись их трогать, – признался Мой. – Кажется, они прокляты. Жуткий мертвец охраняет их.

Звучало как слова детской сказочки, однако лицо Моего было таким, что никто и не подумал усмехнуться.

– Прокляты… – повторил граф. – Аббат, ступайте с отрядом и прочтите молитву очищения над Предметами.

– Да, ваша милость.

В сопровождении нескольких воинов аббат ушел к форту. Но с графом по-прежнему оставалось неприятно много кайров.

– Не трогали, значит… – задумчиво проворчал Флеминг.

– Так точно, – кивнул Мой.

– А может быть, стащили парочку?

Джемис презрительно скривился, Мой мотнул головой:

– Никак нет.

– Надо бы проверить, – граф кивнул своим кайрам. – Обыщите их.

Рука Джемиса легла на эфес:

– Только попробуйте.

– Нееет! – истошно завопила Гвенда. – Нет. Нет. Ни кровинки. Ты главный здесь, ты?

Она подскочила к Флемингу.

– Ты главный? Не лей кровь! Уходи. Плохое место, плохое!

– Что за дура? – растерянно буркнул граф.

– Гвенда я. Уходи отсюда, ты понял? Нужно уходить, иначе тьма! А он не брал Предметов. Его зовут Джемис, и он не брал. Я видела, ты слышишь? Сама видела. Меня зовут Гвенда.

– Уберите ее, – Флеминг оттолкнул женщину. – И обыщите этих!..

– Ну, хватит! – рявкнул Джемис и расстегнул подсумок. – Вы, граф, хотите знать, не стащил ли я Предмет?

Он вынул молочный браслет и поднял на уровень глаз Флеминга.

– Вот этот Предмет?!

У графа отпала челюсть. Кайры замерли, так и не вынув мечей из ножен.

– Клянусь кровью Заступницы, что я не крал Предмета! Я не мог украсть его у вас, ибо он вам не принадлежит! Этот Предмет, как и все остальные в форте, является трофеем моего герцога, Эрвина Софии Джессики. Желаете оспорить сей факт – побеседуйте с герцогом лично.

Флеминг оторопел от такой наглости и, кроме того, растерялся. Джемис держал в руке Перст Вильгельма, и одни боги знают, сможет ли он им воспользоваться. Но кем-кем, а трусом Флеминг не был. Обнажив меч, он сказал:

– Предмет на землю, кайр. Иначе потеряете его вместе с рукой.

– Х-ха! – только и ответил Джемис.

В принципе, Марк мог бы и не вмешиваться. Северяне ему не друзья и не приятели… Но бесцельная жестокость всегда вызывала отвращение.

– О, боги! – сказал Марк, примирительно поднимая руки. – Вы, северяне, просто мастера все усложнять. Сядьте и поговорите, как люди! Вы, кайр Джемис, спрячьте Перст – все равно ведь не знаете, как из него стрелять. А вы, милорд, конечно, можете убить кайра Джемиса, но прежде подумайте: как объяснить герцогу труп его друга и спасителя, павшего от северного меча, а не от Перста или искрового копья? Полагаю, Эрвин захочет веских объяснений. Лично у меня нет ни одной идеи, а у вас?..

– Заткнись! – прошипел Джемис, но спрятал браслет. Граф убрал меч в ножны.

Марк указал на грязного паренька, безвольно висящего в руке Джон-Джона:

– Вот это чудо природы считает себя козленком, хотя выглядит как человек. Однажды оно боднуло герцога Эрвина прямо в грудь, да так удачно, что едва не отправило на Звезду. А женщина – ее зовут Гвенда, как вы, милорд, уже поняли. Она очень напугана, но это не диво. Я бы вовсе обделался со страху, если бы застрял в Запределье, да еще в плену.

– Я Гвенда, – сказала Гвенда. – Это я. Плохое место. Уйдем отсюда. Уйдем скорее, ну!

– Не раньше, чем из форта вынесут все Предметы! – отрезал граф.

– Уйдем! – простонала Гвенда, чуть не плача. – Скорее, скорее!..

За спиной у Марка раздался громкий хлопок – будто кто-то свернул пустышку из бумаги и ляпнул о стол. Повеял ветерок. Кто-то сзади приглушенно вскрикнул.

А затем граф Бенедикт Флеминг рухнул на колени. Его стеклянные глаза прикипели к чему-то позади Марка.

Ворон обернулся и не увидел ничего.

Ни стен, ни башен, ни графских отрядов.

Форт исчез. Взгляд свободно проходил сквозь воздух, упирался в лесистые холмы поодаль. Там, где прежде была крепость, зиял круглый чашевидный кратер. С тихим журчанием вода из речушки стекала в него.

– Я говорила… – прошептала Гвенда.

– Знак!.. – выдохнул граф Бенедикт. – Святая Заступница явила мне знак…