Никто не питал особых надежд по поводу госпитализации Юли. Это был уже шестой раз за последние несколько лет Можно сказать, что она стала «своей» в отделении.

— Здравствуйте, Илья... Алексеевич?.. Нет, Сергеевич?.. — тихим голосом выдавила из себя Юля.

— Илья Александрович. Но не запоминайте. Это сложно, сам постоянно забываю, — я улыбнулся.

Юля кивнула, показывая, что с шуткой она согласна.

Тоску и уныние я буквально таки ощущал кожей, даже не смотря на «защиту» халата и письменного стола. Абсолютно безэмоциональная, отвечающая формальными односложными фразами, она была классической иллюстрацией пациента с клинической депрессией.

Сейчас от неё сложно было добиться хоть какой-нибудь важной информации для работы — депрессия вредила всему, снижая когнитивные функции, разрушая личную жизнь. Я понимал, что любые мои слова будут лишними, было необходимо дождаться, когда подействуют препараты. С улучшением настроения обычно проходят и другие симптомы, человек словно оживает

Однако Юля всё равно нуждалась в поддержке и участии.

— Помнится, в прошлый раз с мужем проблемы были, — «закинул удочку» я.

Юля слегка дернула бровями вверх — удивление.

— Вы удивлены, что я помню? — она была настолько подавлена апатией, что ей было тяжело говорить и мне приходилось озвучивать её реакции.

Поджала нижнюю губу, повела головой — похоже на одобрение.

— А в этот раз? Он опять изменил вам?

Опустила глаза вниз, правая бровь вверх — сомнения, внутренний диалог.

— Вы точно не знаете... Похоже, что это только в вашей голове.

Кивок — значит это не адюльтер и моя догадка верна.

— Ясно, понимаю, что подозрение и недоверие осталось и сейчас цветёт и пахнет у вас в голове на жирной депрессивной почве...

Правый угол рта вверх, взгляд вверх и вправо — жалкое подобие иронии.

— Понятно... Ну, а что тогда определяет ваше состояние сейчас?

Тяжелый вздох, плотно сжатые губы, глаза вниз и влево: «Если бы только я знала...».

— А что с рекомендациями и таблетками? — продолжил я «допрос».

Наморщила лоб, взгляд вправо — попал в точку.

— Хм... Значит, совсем никаких таблеток после выписки не пили?

Юля кивнула:

— Думала, что сама справлюсь...

Большая часть пациентов возвращалась в больницу именно из-за несоблюдения рекомендаций. Я не стал читать долгие и унылые нотации, лишь цокнул языком.

Дальнейшая «беседа» выявила, что в голове у Юли полный сумбур и одно подкреплялось другим. Унылые мысли приводили к падению настроения, что влекло заторможенность мышления, слабость и апатию, всё это сказывалось на поведении, что, в свою очередь, анализировалось и вызывало невесёлые мысли, которые тащили следом сниженное настроение, апатию. et cetera. Этот порочный круг подкреплял сам себя, и в нём Юля вязла всё глубже и глубже.

Не смотря на то, что я видел всю тяжесть состояния Юли, меня не покидала надежда на лёгкое и быстрое излечение. В течение нескольких дней я «брал штурмом» её психопатологические симптомы конфронтируя и деконтоминируя, помогая выразить чувства и разобрать патологические мысли. Однако к успеху это не привело.

Фактически из-за подобной спешки я сам почувствовал себя в некоторой тоске из-за того, что не могу кавалерийским наскоком помочь Юле.

В итоге я даже начал немного злиться на неё из-за того, что она «плохая пациентка» и не хочет выздоравливать. У меня хватило такта и самоконтроля, чтобы сдержаться и не обвинить Юлю в саботаже лечения. Сейчас я понимаю, что это была переоценка своих сил и возможностей, мне не следовала форсировать события. Фактически я требовал от Юлии невозможного: из-за тотального характера депрессии ряд её психических функций пострадал, и она была в какой-то степени «инвалидом». Лекарственные препараты и время, а также не торопящий события доктор, могли бы обратить болезнь вспять.

Итак, мне предстояло набраться терпения и двигаться вместе с Юлией, терпеливо ожидая эффекта от лекарственной терапии. Я дал ей задание вести дневник, куда она смогла бы выписывать все тревожные мысли и переживания. Вначале она делала это неохотно, но потом втянулась и призналась, что так сама лучше начинает разбираться, что происходит у неё в голове. На встречах она рассказывала особенно важные моменты из дневника.

«Дети видят меня больной. Как мне готовить еду? Я не могу жить, не справляюсь, трудно жить. Наверное, я не приспособлена к жизни... Я плохая мать. Точно. Я плохая жена. Тоже точно... Я никчемное создание. Я ничего не умею ... Детей запустила. Квартиру не убираю. Я не могу сходить в магазин. Я ни с чем не справляюсь. Как я дочь на праздник в школу поведу? А в чем я её поведу? Одеть нечего ... Сил нет. Не могу с кровати встать. Не могу в магазин сходить. Я обленилась. Совсем ленивая стала ... Я плохая мать ... Все люди, как люди. Одна я — тюфяк. Всё бросила на самотек и сюда приехала. Я плохая ... Я лентяйка ... У других вон, горе, детей хоронят. А у меня? Все же нормально. Это я совсем обленилась. Сил нет... Я ушла в себя, вылезти не получается. Соседка по телефону с мужем говорит, он ей обиду простить не может. Мой бы тоже не простил ... Нет. Надо домой ехать. Мне плохо ... Муж не звонит. У него кто-то есть. Точно. Зачем ему больная жена? А старшая дочь совсем в школу не ходит. Точно. Домой надо. Но я с кровати-то с трудом встаю. Свекровь дом заполнила. Везде она ... Я не знаю, как мы будем жить. Денег не хватает. Боюсь ехать домой. Не хочу лекарства всю жизнь пить. Я плохая жена. Вон мужчина из соседней палаты, еле ногами двигает, шаркает. Он старый. Я, наверное, такая же ... Боюсь ехать домой, с делами не справлюсь. Сильно страшно. Не могу уже. Как мы старшей свадьбу будем делать? В чем она на выпускной пойдёт? Я поломалась. Меня нет. Меня нет. Нет. Нет. Нет.»

Каждый раз Юля начинала встречу с фраз: «Я плохая мать. Я плохая жена. Я ленивая. Я не умею жить...». Она не поддавалась разубеждению, а я всё больше чувствовал себя бессильным помочь ей. Хотя это и имело некоторое оправдание. Если у человека сломана нога, то ходить он не научится, как бы ты ему не помогал. Но если срастить перелом, то потом он может восстановиться, опираясь на тебя.

С мозгом и депрессией всё было также.

« Слабохарактерная ... Лентяйка ... Не могу взять себя в руки. Надо в себя как-то приходить. Не получается ... Господи! Хоть ты сохрани меня. Ничего не хочу. Я плохая мать. Не смогу детей вырастить. Они без матери растут. А мать в психушке лежит. Я их люблю... Меня нет. Я не справлюсь с работой. Муж мне изменяет. У меня хороший муж. Надо как-то вылечиться. Обязательно. Все стремятся, а у меня не получается. Вон женщина улыбнулась. Попробую. Нет, не получается ... Я люблю своего мужа. Он уже устал от меня. Женщина сказал мне, быть на позитиве ... Я здоровая. Я хорошая. Я здоровая. Я хорошая ... У меня всё получается ... Я всё умею ... Я всё могу. Нужно это себе повторять. И нужно чаще улыбаться искусственно. Тогда всё хорошо будет. Так соседки говорят по палате. Надо как-то в колею входить. Выбилась из колеи... Ужасная лень... От таких мыслей настроение еще хуже. Зачем я это пишу?.. Лечение мне помогает. Лечение мне помогает. Лечение мне помогает. После капельницы слабость, кружится всё ... Лечение мне помогает. Лечение мне помогает. Лечение мне помогает ... Надо повторять. Сил нет. Кнопку какую- то выключили, а где она, чтобы включить, не знаю. Совсем дурная стала. Помогите мне, хоть кто-нибудь. Как мы будем жить?..»

Проанализировав своё поведение я понял, что поступаю как ближайшее окружение Юли — требую от неё срочно перестать быть больной, а потом, поскольку выздороветь за неделю она никак не может, обвинять её в болезни. Пожалуй, это не самая лучшая тактика в лечении.

«Детям нужна мать, а меня рядом нет. Вчера трижды звонила старшей. Надо ещё раз к врачу сходить. Но боюсь. Схожу завтра. Или сегодня ... Мне трудно и страшно жить. В основном лежу на кровати ... Надо на улицу... Сходила на обед, помыла тарелку... Сказала доктору, что сильная слабость от лекарств, что не справляюсь с делами. Он сказал, что это сейчас нормально и пусть так будет. Я не хочу, чтобы так было. Он ответил, что тоже не хотел бы иметь скошенный подбородок, но выбора нет. Поэтому приходится мириться. Боюсь, что работать не смогу, на что мы тогда будем жить?.. Надо в магазин сходить. Памяти нет совсем. Врач говорит, что это не память, а внимание. А ещё он говорит, чтобы я ждала, что потом будет лучше. Я не верю. Кажется, так будет всегда...»

После очередной изматывающей встречи с Юлией, кто-то из коллег сказал мне:

— Илья Александрович, ты тратишь время.

— Согласен. Но я трачу это время, поддерживая ее.

«Утром тяжело подниматься. Сильная тревога и тоска грудь дерёт... Очень плохо... Дурные мысли в голове, очень дурные... Я никчемный человек. Пойду к Илье Сергеевичу... Он сказал, что так надо, что так и должно быть. И отправил меня на улицу погулять... Я никчемный человек. Доктор говорит, что моя никчемность — неадекватна, что я „кчемна“ Что это не я, а депрессия говорит... Я ничего не могу делать... Я слабовольное сознание... Доктор говорит, что я оцениваю себя и будущее через призму депрессии, что моё восприятие неадекватно... На что мы будем жить? Я плохая мать, ненавижу себя!.. Вечером лучше было. Я подумала, что я здесь делаю? Надо домой. Позвонила мужу. Разговор услышал мой доктор и отобрал сотовый. Ещё и язык показал...»

— На что мы будем жить? Я боюсь нищеты...

— У вас же есть машина?

— Да... две...

— У вас две машины и вы боитесь нищеты?

— Ну... Муж денег не даёт... Никогда не даёт... Ничего детям не покупает.

— У него нет денег?

— Ну, он говорит: поедем вместе, я ведь не знаю, что для девочек надо купить. Ты покажешь, а я заплачу.

— А вы?

— А я не могу, у меня бессилие, я с кровати встать не могу... Я так боюсь нищеты...

«Почему я просто не могу умереть?.. Илья Андреевич спрашивает про мысли убить себя. А я не могу себя убить — я трусиха. Вот заснуть бы и не проснуться... И всё... Ни больницы, ни тоски, ни мыслей, ничего нет... И мне было бы сразу легче...»

Сейчас мне кажется, что самое большое, что я мог для неё сделать — это просто быть рядом, вместе переживая её страдания. Нет, мы не ревели с ней под одним одеялом. Но мы молчали вместе. И я в десятый или сотой раз выслушивал её переживания, лишь для того, чтобы она за ночь вновь пополнила свои запасы уныния и тоски.

«Опять проснулась с тревогой... Господи, дай мне силы. Я здоровая, я здоровая, я здоровая, я здоровая ... В магазине тревога сильная, чуть ли не бегом вернулась в отделение. Как дура ... Я схожу с ума ... Я взрослая женщина, а в магазин сходить не могу, боюсь ... Сегодня меньше думаю, какая я плохая. Женщины в палате всех обсуждают, наверное, и меня, когда я выхожу... Бу-бу-бу... Муж вечерами на заправку ездит. Наверное, изменяет. Мог бы и днём заправиться ... Я спросила у Ильи Ивановича, знает ли он какие- нибудь молитвы для меня. Он сказал, что знает одну. Как же там, было?.. «Господь мой, сделай так, чтобы враг заметил меня вторым...». Не думаю, что мне это подойдёт...»

— Подождите, у вас два дома?!

— Да... Мы строим один, большой, а во втором живём.

— И вы боитесь нищеты?

— Ну, это с детства всё...

— Порой мне кажется, что слишком многое оправдывается детством.

«Сегодня смогла постираться. И мыслей плохих меньше. Неужели мне лучше? Попробовала повязать варежку. Но получился берет. Странно... Сны плохие, что-то про прошлое... Не хочу видеть, не хочу... Опять пошла в магазин. Кажется, что все смотрят на меня, обсуждают... Рассказала об этом Илье Николаевичу, он сказал, что если я ему ещё раз подобное расскажу, он ударит меня по голове книжкой.»

И вот, наконец-то, я дождался заветного улучшения: лицо Юли просветлело, морщины разгладились, глаза открылись, а голова помылась. Она стала выглядеть моложе, к ней вернулось чувство юмора. Ей стало лучше, но сама она не могла в это поверить, все время переспрашивая: «Вы, правда, так считаете?»

Её дневники стали обширней. Если раньше она с трудом исписывала половинку листа А4, то теперь каждый день занимал две-четыре страницы. Последовательное изложение дел и событий, описание того, как она успешно справлялась с незначительными трудностями и негативными мыслями.

«Сегодня у меня начинается новый день. Дежурим по столовой. Пошла пол мыть. В магазин совсем без тревоги ходила. Вспомнила, как начала заболевать, как постепенно тревога нарастала, как силы покидали... Помню, тогда сходила к дочке на собрание в школу, там говорили о том, что опять деньги сдавать надо было. А мне тогда очень плохо было, а тут еще хуже стало. Совсем тревога заполнила. Захотелось сбежать. Но я высидела. И всё. После этого ничком лежала ... Вчера с Ильей Сергеевичем долго говорили. Очень многое обсудили. Я теперь всё понимаю. Мне точно лучше, даже кажется, что и не болела, просто придурь какая-то была. Просто слабая и ленивая была.»

Юля стала больше общаться с другими пациентами и стремилась поддерживать их. Она уже меньше нуждалась в наших занятиях и часто просто с улыбкой говорила: «У меня всё хорошо». Мне было приятно это видеть, и я радовался вместе с ней.

Вскоре она выписалась из больницы. Я не знаю, как сложилась её дальнейшая жизнь. Так получается, что людей я встречаю только в их самые тёмные моменты жизни. Да и вообще не принято обращаться к психиатрам, когда в жизни всё хорошо. Однако больше в отделении Юлю я не встречал.

* * *

Депрессия это не лень и не какая-то слабость со стороны человека. Это такая же болезнь тела как гипертония или гастрит, это такое же ненормальное состояние, ограничивающее жизнь как перелом или временная инвалидность. Эту нозологию недооценивают и пропускают мимо, игнорируя ужасающие статистические факты.

«Ты просто устал... Напейся... Брось ты, у других вот ног нет и то не грустят... Слабак, тряпка... Нюни распустил... Соберись... Просто скажи себе: надо!.. Это всё лень...», — и многое другое, что приходится выслушать таким больным, прежде чем они попадут к врачу. Правда, и в этом случае всё не так просто: препараты, которые необходимо строго принимать определённое время, назначаются бесконтрольно и с нелепыми напутствиями, куча ненужных обследований и невнятные диагнозы, странные БАДы и травы, откровенно профанские советы, раздражение и недовольство... Признаться, медицинские работники также вносят значимую лепту в стигматизацию таких пациентов и продлению их страданий.

Близкие и родные больного будут чувствовать целый набор различных переживаний: от сострадания и участия, до гнева и тоски. Количество поддержки, необходимое страдающему, очень велико и, кажется, вся забота падает в бездонную пропасть.

Самому больному также нужно будет проявить максимум терпения к самому себе. Да, как и в любой болезни, в этом страдании есть доля ответственности заболевшего, но сейчас это не так важно. Психологические причины лучше анализировать после улучшения, на первом месте — борьба за мозг и психическое здоровье. А здесь нужен врач психиатр.

Стоит также помнить, что болезнь — это не сам человек (также как слабость при простуде — лишь симптом, а не характеристика физической формы страдающего). Достаточно сложно отделить свои личность от депрессивных симптомов: искажается восприятие, меняется мышление, прошлое и будущее оценивается через мутное стекло болезни.

Психотерапевт должен знать, что неудачи и неспешный темп в терапии с больным депрессией — не проявление сопротивления или саботаж. Нет, это просто симптомы болезни, которые нужно учитывать. Поддержка и принятие — первое, что нужно подобным пациентам. Этот процесс забирает много сил у специалиста, депрессия словно будет высасывать эту энергию из вас двоих.

И, кажется, что выхода нет, но это не так, у любой болезни есть начало и конец. В любое состояние есть вход и из него есть выход.

День настанет вновь.