Иногда ей нравится сидеть на комоде у окна, не говоря ни слова, она даже не смотрит на него. Она может так сидеть полчаса, час. Она почти не двигается, может за это время, скажем, кончик носа почесать. Ноготок света, растущий на пальчике из света, который чешет кончик носика, а носик – тоже свет, и больше ничего. И волосы ее тоже сотканы из света. А потом она снова исчезает. Правда, бывает и так, что он вообще ее не видит, но она с ним говорит, причем говорит так, что голос ее звучит прямо у него в голове, минуя уши. А еще иногда случается, что она сидит в ногах кроватки Тонио, и тогда он и видит ее, и слышит, и они вместе играют в удивительные игры, которым она его научила. Такие игры, например, как притвориться, что его и ее вообще не существует. В этой игре она всегда выигрывает. Не успевают они начать – а ее и след простыл. Он ее никогда не зовет, потому что знает, что, даже если и позовет, она все равно не появится. Она приходит в мир лишь тогда, когда ей самой этого захочется. Она говорит ему, что ее нет, что она как будто никогда и не рождалась, и Тонио готов ей поверить.

Его папа и мама, например, не видят ее и не слышат, никак не чувствуют ее присутствия, даже если она здесь. Так что для них – для папы и мамы Тонио – Арианы не существует. Это она ему сама сказала, что ее зовут Ариана. Как девочку, которая отправилась в другой конец света, спускаясь по обрушившейся лестнице.

Все они живут в этом месте – он сам, его папа Джорджио, его мама Мария и его маленький брат, который еще пока только малыш в пеленках. Это место – склад. Для Тонио здесь отгородили закуток вроде комнатки, вместо стен поставили перегородки. Только одна стена в его закутке настоящая – та, которая выходит на улицу, с дырой, закрытой стеклом, которая называется окно, и именно через него Ариана иногда приходит в мир, ничего ему не говоря, даже не глядя на него. Через окно видна статуя Свободы; это на нее смотрит Ариана и на причал, у которого стоят корабли. На этом складе еще живет господин Лонг-д’Эл – Рогатьен Лонг-д’Эл. Это он предложил семье Тонио туда перебраться. Папа его делает все, что ему говорит господин Лонг-д’Эл. Маме, правда, не очень по душе, что папа ему так покорно подчиняется, никогда ему не прекословит и делает все, что говорит ему Лонг-д’Эл. По правде говоря, ей господин Лонг-д’Эл совсем не нравится, и все тут. Но вам же надо где-то жить, если ваш дом разрушили. Папа все время это повторяет. И Мария со вздохом произносит: – Я это прекрасно понимаю.

Джорджио души не чает в старом Лонг-д’Эле. Он так к нему привязан, как мог бы быть привязан к отцу. Он говорит Марии, что господин Лонг-д’Эл – гений. А с гениями – что с ними делать? Единственное, что можно с ними делать, – это быть им глубоко преданными. Правда, что касается Марии, когда дело доходит до гениев, ей, честно говоря, эти гении нужны как прошлогодний снег.

Склад этот такой же, как и все другие, ничем особенным не отличается: их здесь целый огромный ряд проходит через весь порт. Если заглянуть в дырку в стене соседнего склада, можно увидеть, что там внутри. На этом складе хранятся гробы. Сюда привозят гробы всех размеров. В некоторые можно положить только малыша в пеленках. А в других места хватит даже для такого высокого человека, как Рогатьен Лонг-д’Эл. Есть там гробы для богатых, есть – для бедных. В первый вечер, когда они сюда переехали, Тонио спросил папу, лежат ли в гробах покойники, и папа с улыбкой ответил: – Не волнуйся, эти гробы пустые.

Но Тонио и не думал волноваться. Даже если бы в гробах лежали покойники, он бы не испугался. На самом деле ему приятнее было бы думать, что гробы не пустые. Что в них уже лежат те, кого туда

должны будут положить. Ариана рассказывает ему про такие вещи, о которых знают только несуществующие девочки. Каким-то чудом ей ведомы имена тех, чьи тела через какое-то время положат в эти гробы. Она знает, какие именно гробы кем и когда наполнятся, а какие так и останутся пустовать. Например, она может показать на гроб и сказать: «Этот пойдет на растопку, когда его разберут на доски». Есть у Тонио и свои любимые покойники. Его покойники. Он часто с ними беседует. Он стоит перед дыркой в стенке и смотрит то на один гроб, то на другой, и говорит с ними тихо-тихо, едва шевеля губами, так, чтобы мама не услышала. Он им рассказывает свои секреты. Только имейте в виду, что они отвечают не так, как Ариана, когда она решает прийти в мир и заглянуть к нему в его «спальню». Они же не могут, потому что они мертвые. Но Тонио хочется думать, что уж слышать-то его они непременно слышат.

Каждый день как по расписанию на этот склад, что за стенкой, приходят люди, снимают с гробов мерки, потом уезжают, забрав с собой несколько гробов, и Тонио понимает, что некоторые покойники только что умерли. Иногда в их числе бывают и его любимцы. Тогда Тонио с ними прощается, как бы провожая их в последний путь. А иногда наоборот – приходят другие люди и приносят на склад новые гробы. Так что можно встречать новых покойников, любить другие мертвые тела. Тонио часто задумывается над тем, положат ли его когда-нибудь в один из этих ящиков. Конечно, его туда как-нибудь запихнут – он ведь знает, что рано или поздно всех туда запихивают. Его волнует другое – стоит ли уже его гроб на этом складе. Иногда ему кажется, что стоит. И если предположить, что он уже здесь, какой именно гроб ему уготован? Насколько он велик? Продолжая витать в облаках, он в таких случаях обычно смотрит на сваленные в кучу дешевые гробы.

Но в это утро он против обыкновения смотрит на порт, на корабли, на рабочих, которые их разгружают, на мощные лебедки, от которых доносится шум цепей. Небо голубое. Солнышко спокойное, как яичный желток. Рядом с ним мама латает штаны. А папы нет – он занят. Помогает господину Лонг-д’Элу делать утренний туалет. Вот как раз этого Тонио предпочитает не видеть. Господин Лонг-д’Эл провел ночь весь исколотый трубочками, что, как считает Мария, плохо, даже отвратительно, может быть, из-за этого он и свалился на пол, а Джорджио теперь должен ставить его на ноги. Тут вдруг к воротам склада подъезжает очень длинный роскошный автомобиль, и из него выходит маленький человечек с острыми усиками, одетый, как настоящий богач. В руке у него трость с набалдашником, на плечи накинуто пальто. Он подходит к складским воротам, за ним идет шофер. Раньше Тонио никогда этих людей не видел. Когда человечек входит в здание, Мария чуть привстает со стула, но мужчина вежливым жестом дает ей понять, что беспокоиться я не стоит. Его шофер кажется Тонио гигантом. Он такой же высокий, как Рогатьен Лонг-д’Эл, но плечи у него в два раза шире, грудь в три раза объемней и кожа у него черная. Маленький человечек, направляясь к Тонио, с доброй улыбкой опускает руку в карман. Тонио кажется, что он даст ему сейчас леденец. Но вместо этого он вынимает маленький кусочек картона. Тонио выучил буквы только несколько месяцев назад. Понять, что написано на картонке, ему непросто.

ВИЛЬЯМ-ГОВАРД КАЛЬЯРИ

ФИНАНСИСТ, ПРОМЫШЛЕННИК БАНКИР, ИМПРЕСАРИО

ОРАТОР МЕЖДУНАРОДНОГО КЛАССА

ЭКСПЕРТ ПО ПСИХОАНАЛИЗУ

ГОСТИНИЦА «АЛАМАК» УГОЛ 71-й УЛИЦЫ И БРОДВЕЯ

Тонио не очень понимает значение того, что написано на маленьком картонном прямоугольнике. Он думает, что так этого господина зовут. «Гостиница “Аламак”» и все прочее для него – тарабарская грамота, как и цифры в нижней части карточки. Тонио не знает, что такое адрес и что значит телефонный номер. Кальяри потрепал его по плечу. Вот, наконец, и долгожданная сладость: он протягивает Тонио леденец. Потом поворачивается к Марии и спрашивает ее, здесь ли сейчас Рогатьен Лонг-д’Эл. Обращаясь к Марии, он называет ее «мадам»- вежливый такой господин. Мария жестом показывает, что ему надо идти за перегородку.

– Господин Лонг-д’Эл сейчас не в лучшем виде, – добавляет она.

– Ясно. У него, как всегда, спина болит?

– Так он говорит. Хотя, после этих приступов он всегда очень странно выглядит.

– Ну, хорошо. Мы что-нибудь придумаем.

Кальяри идет в указанном направлении. Шофер несет хозяйс-кие шляпу и портфель, трость с набалдашником и мягкие лайковые перчатки. Тонио хочется пойти следом за взрослыми.

– Не беспокой господ, – тихо говорит Мария.

Тонио подумал и решил пойти в другом направлении. Он идет вдоль перегородок и подходит к трещине в стене. Здесь слышно все, что говорится по другую ее сторону, отсюда видно все, что там делается. Его папа Джорджио стоит на коленях перед Лонг-д’Элом и массирует ему ногу. Лонг-д’Эл устроился на стуле, обитом потертым плюшем, этот стул он называет своим троном. Трон водружен на деревянный ящик, в котором когда-то перевозили омаров, если верить сохранившейся на нем картинке. Голова Лонг-д’Эла прикрыта коричневым бумажным пакетом с двумя прорезями для глаз. Он называет его позорной маской. Сбоку от него на шатающемся одноногом столике лежат несколько согнутых ложек, свеча и две трубочки из тех, что он вставляет себе в вены. Подозрительно глядя на приближающегося Кальяри, Лонг-д’Эл говорит:

– Это же надо! Парсифаль вернулся из Пруссии!

Потом нетерпеливо дергает ногой – он уже по горло сыт тем, что кто-то там трет ему пятку. Джорджио встает:

– Я, хозяин, пойду, чай вам приготовлю.

Рогатьен ему приказывает:

– Нет, останься. Ближе подойди. Вот сюда.

Джорджио покорно садится на пол рядом с ящиком, разрисованным омарами. Лонг-д’Эл кладет тяжелую руку ему на голову, как будто собирается взъерошить волосы. Потом на ящик поднимается Кальяри. Берет с одноногого столика фотографию. Тонио знает, чью фотографию. Когда господин Лонг-д’Эл вкалывает в себя трубочки, он, бывает, в течение нескольких минут кряду глядит на нее. Это фотография молодой женщины. Кальяри читает вслух надпись на ее обороте: «Твоя сестра Жюстин». Кальяри показывает на фотографию пальцем:

– А что она? Ты ей не сказал?

– Нет, мой дорогой, я все ей сказал.

– И что?

– И неблагодарная женщина хотела выцарапать мне глаза.

– Я бы очень удивился, если б у нее не возникло такого желания. Она все еще в Нью-Йорке?

– Не знаю. Не думаю. Хотя, кто ее знает?

Лонг-д’Эл срывает с головы позорную маску и бросает ее в сторону. Волосы у него седые, скорее серебристые, стрижка – как у пажа, как у Жанны д’Арк. Цвета льда. Глаза, как всегда, налиты кровью, как у пса издыхающего. Он, должно быть, с такими глазами родился. Еще у него такая бородка маленькая, козлиная. Лонг-д’Эл с трудом устраивается удобнее на своем троне.

– Ну, как там наш воробышек? – подает голос Кальяри. – Где он теперь, чтоб я мог на него взглянуть?

– Воробышек? Упорхнул. Улетел. Испарился.

– Придумай что-нибудь другое, Альбино. Это уж слишком.

– Спроси Джорджио, – предлагает Лонг-д’Эл.

– Да, господин, – подтверждает Джорджио, – он ушел.

Губы Кальяри кривятся в ухмылке. Гаденькой ухмылочке нехорошего мальчика, которого Тонио знал, когда они еще жили в тех домах, что теперь снесли. Такая ухмылочка была на губах нехорошего мальчика, когда он ловил мышку, с которой хотел поиграть.

– Значит, ты хочешь сказать, что проиграл, – говорит Кальяри.

– Вовсе нет, друг мой. Я выиграл.

Рогатьен Лонг-д’Эл встает с трона. Он не очень прочно стоит на ногах, поэтому ему приходится опираться на голову Джорджио, который все еще покорно сидит сбоку от трона. Лонг-д’Эл ласково проводит рукой по лицу Кальяри, который выглядит карликом, стоя рядом с этой каланчой пожарной. Тонио понимает, что ласка эта фальшивая, он просто хочет посмеяться над богачом.

– Знаешь, что, сладкий мой, ты отлично выгладишь, франт ты эдакий. Расскажи-ка мне лучше, как там Берлин? Что там твои любители поиграть в солдатиков, из пушек пострелять?

Кальяри не отвечает, смотрит Рогатьену прямо в глаза.

– Хватит дурака валять, Лонг-д’Эл.

От ящика из-под омаров Лонг-д’Эл идет в направлении гиганта-шофера. Ростом Рогатьен, как дверь, долговязый и серый, как бедренная кость. И просто до невозможности худой!.. Пояс его домашнего халата развязан, сам халат болтается на нем как на вешалке. Старческий пенис с синюшным концом длиной почти до колен болтается от одной ляжки к другой, много веков назад забыв о главном своем назначении.

– А этот амбал тут зачем, а? Чтоб нос мне расквасить? – осклабился он.

– Не знаю. А ты как думаешь?

Лонг-д’Эл пожимает плечами, возвращается к Кальяри.

– Мы его найдем, не беспокойся. Джорджио его, кажется, уже выследил. Правильно я говорю, Джорджио? Он сейчас работает кем-то вроде подручного-разрушителя. С твоими связями в Гильдии разрушителей его нетрудно будет выследить.

– Меня это не касается, – говорит Кальяри. – Это твое дело. Ну, ладно. Давай, сделаем так: предположим, я сомневаюсь в исходе дела. Даю тебе еще месяц. После этого ты делаешь все

необходимое, чтобы со мной расплатиться. Уговор дороже денег!

Кальяри берет пакет с белым порошком с одноногого столика.

– Если тебе придется возвращать мне все до последнего цента, – говорит он, – мне кажется, тебе лучше было бы прекратить себя этим тешить.

И снова Кальяри ухмыляется ухмылочкой нехорошего мальчика. Он делает вид, что хочет положить пакет в карман. Лонг-д’Эл хватает его за руку и выворачивает ее.

– Отдай мне это! Сейчас же!

Шофер делает в их направлении угрожающий шаг, и тут же встает Джорджио, готовый броситься на защиту хозяина. Тонио кусает себе пальцы. Он боится, что чернокожий гигант поколотит его отца. Но продолжающий ухмыляться Кальяри в итоге кладет пакет на стол, пресекая тем самым потасовку.

– Месяц, понял? Я тебе даю один месяц. И даже не пытайся от меня спрятаться. Я тебя и в Тимбукту достану.

Лонг-д’Эл ответил ему кратко:

– Пошел к черту.

Посетители уходят тем же путем, что пришли. Потом Лонг-д’Эл говорит Джорджио, чтоб тот приладил ему трубку для вливания.

– Вам не кажется, хозяин, что уже достаточно?

Лонг-д’Эл заносит руку для удара.

– Ну, хорошо, хорошо. Только тогда половину дозы. Обещаете?

Лонг-д’Эл идет обратно и усаживается на свой трон. I

– Вот так-то, мой юный Джорджио. Ты понял, что нас с тобой ждет работа?

– Да, хозяин. Мы его найдем.

Тонио напряженно следит широко раскрытыми глазами за отъездом Кальяри. Этот человек одновременно притягивает его и пугает.

– Такие вот, значит, дела! – прямо в его голове звучит голос Арианы. Она ему сообщает, что сегодня утром на склад, что за стенкой, привезли гроб для богача.