Незадолго перед войной в Ленинграде шёл фильм "Волга – Волга". Там весёлый водовоз играл на трубе и пел: "Потому что без воды – и ни туды, и ни сюды!…"

Зимой, когда я шёл на Неву к проруби, я часто его вспоминал. Ему-то что не петь! У него лошадь была с бочкой! А у нас только санки с чайником.

Хорошо ещё, от Невы до нашего дома рукой подать. Вовка даже сосчитал, сколько шагов. Получилось ровно 314.

Нам здорово повезло. Другим приходилось тащиться с Большого проспекта. Или даже со Среднего. Зима, сугробы, мороз гудит, а идти надо. С кувшинами, с вёдрами, с бидонами. Потому что без воды – ни туды и ни сюды…

Раньше я даже внимания не обращал: мытый я или не мытый. Мама мне об этом каждый день раз по сто напоминала. А тут, как не стало воды, непременно вдруг мыться захотелось. Каждый день.

И потом – пить надо.

И суп варить.

И тарелки мыть.

А водопровод не работает. Ни электричества нет, ни воды.

Вот мы с Вовкой и ходили на Неву. Санки мои, а чайник – Вовкин. Такого здоровенного чайника, наверное, во всём доме больше не было. Не чайник, а целая цистерна! Один раз съездишь – на два дня хватает. И очень удобный. Ведро к санкам как привяжешь? Если оно и не свалится, то всё равно расплескается. А чайник закрыл крышкой, в носик тряпочку засунул – и вези.

Вот только в прорубь его не запихнёшь!… Прорубь во льду маленькая, а чайник огромный.

Да с вёдрами никто в прорубь и не лазал. Пустое опустить туда можно, а назад как? С водой-то оно тяжёлое!… Хоть всей очередью тащи! Кое-кто пробовал по глупости – так их вёдра и сейчас на дне лежат. На том самом месте, где прорубь была.

Наливать приходилось кружкой. Вовка стоит на коленях и рукой в прорубь ныряет. Я чайник держу. А за нами – очередь. Последние тихо стоят, помалкивают. А те, кто поближе, – ворчат:

– Долго вы там ковыряться будете? Хватит вам уже!

Эти уже замёрзли, вот и ворчат.

Тут ещё обстрел обязательно.

"Движение по улицам прекратить! Населению укрыться!"

Как бы не так! Потом снова в очереди мёрзнуть? Никто от проруби не отходит.

Обстрел – это не диковинка. Привыкли уже.

Вовка чайник до краёв налил. Теперь задача номер два. Самая главная. Как этот чайник на берег вытащить? Ступенек-то никаких нет. На тех, что были когда-то, – теперь горка ледяная. Можно на четвереньках карабкаться. Можно ползком ползти. Всё равно назад съезжаешь.

Вовка санки вперёд тащит, а они – назад. Вовка скользит, вот-вот сам свалится. Я снизу санки подталкиваю. Называется только "подталкиваю". Ноги-то у меня тоже назад, вниз скользят. Мне бы уцепиться за этот чайник, чтобы наверх вылезть, а я его подталкивать должен.

Всё равно кто-нибудь из нас двоих обязательно шлёпнется. Если я – это ещё не страшно. Чайник цел будет. А если Вовка – тогда плохо. Он же назад полетит, прямо на чайник!… Значит – снова становись в хвост.

Однажды позади нас в очереди какой-то дяденька стоял. В длинной такой шубе!… Шапка на самые глаза налезла. Воротник поднят. А всё равно холодно ему, дрожит. Потому что голодный. Когда ничего не ел – никакие шубы от холода не помогают.

Стоит он и тоже, конечно, ворчит:

– Безобразие… Не могли несколько дырок проковырять, стой тут…

– Вот он щас те даст снарядом, – говорит тётенька в тулупе, поглядывая на небо, – и получишь дырку.

– Насос можно было приспособить, – опять гудит дяденька. Из воротника белый пар идет.

– Насосы все на хлебозавод взяли, – откликается Вовка.

Дяденька не знает, что ответить, и начинает ворчать на очередь:

– Скоро они там?! Надо же понимать – мороз сегодня! Минус двадцать восемь.

… Вот на этого дяденьку мы и шлёпнулись.

Санки у нас тогда раза два скатывались. Но чайник я оба раза спас, поймал. Лезем в третий раз.

Тем временем и дяденька свой кувшин набрал. Пыхтит сзади, карабкается.

Я, когда лезу, вперёд не смотрю. Мне вниз смотреть надо: куда ноги ставить. И он, наверное, не смотрел. Как ткнёт меня головой! Я, конечно, не ожидал, поскользнулся и, совсем уже ничего не соображая, вцепился в санки. Как дёрну их! И Вовку свалил.

Вовка на чайник летит.

Санки – на меня.

Я на этого дяденьку с кувшином.

А кувшин сам первым вниз скачет.

Главное – это почему-то весь наш чайник на дяденьку вылился. На меня – ни капли, а у дяденьки в бороде сразу стали сосульки расти.

Вовка лежит в снегу и на меня кричит: зачем санки дёрнул!

Я тоже лежу и объясняю, что меня дяденька толкнул.

А Вовка про дяденьку и слышать не хочет.

– Дистрофик ты! – ругается.

– Сам ты дистрофик!-обижаюсь я.

Дистрофиками в Ленинграде называли тех, кто уже совсем от голода ослаб и даже ходить не может. Обидно, конечно, быть дистрофиком.

Вовка услышал, что я его дистрофиком обозвал, – вскочил. Я тоже встал.

Смотрим, а дяденька наш в снегу лежит и плачет. Тихонечко так всхлипывает. Мы перепугались.

– Чего вы? – нагнулся к нему Вовка. – Ушиблись?

Молчит. Всхлипывает.

Вовка его кувшин поднял. А тот, оказывается, и не пролился вовсе. Хорошо закрыт был.

– Смотрите, – говорит Вовка, – у вас и кувшин с водой. Всё в порядке. В очереди больше стоять не надо.

Дяденька посмотрел на Вовку и еле слышно:

– Не встать мне, – говорит. – Конец…

– Как это не встать? – насупился Вовка. – Мы поможем.

Я взял дяденьку за руку, Вовка за воротник шубы. Не поднимается.

Те, кто с водой уже, тоже нам помогать стали. Всё равно никак не получается. Тяжело. А люди все слабые.

– Погодите, я сейчас, – говорит тётенька в тулупе. Поставила она ведро и прямо по льду – к тральщику. Тральщик уже целый месяц стоял приткнувшись к стенке. Тётенька покричала-покричала – моряк вышел. Потом ещё другого позвал.

Тётенька к нам назад по льду потопала. А моряки – по набережной.

– Эй! – кричат. – Держи конец!

На меня сверху верёвка – хлоп!

– Привязывай, – кричит, – к санкам.

Тётенька их верёвку к нашей привязала. Положила санки набок. Прямо к дяденькиной спине.

– Давай! – говорит.

Все навалились и перевернули дяденьку на санки.

Так и вытащили.

Моряки сверху тянули, а мы снизу подталкивали.

Домой пришли, когда уже начало темнеть. Вовка всю дорогу молчал, а потом говорит:

– Вот что значит военная смекалка! Верёвку нам длинную надо. Понял?

С длинной верёвкой здорово получаться стало. Вдвое быстрее дело пошло.

Наберём воды, поставим санки внизу, а сами – на гору. Раз, два – и там. А потом за верёвку потянем -и санки наверху.

По два раза в день успевали на Неву сходить. Много нам надо было воды. Мне домой. Вовке домой. Ещё этому дяденьке. Он художником оказался. Дома у него такие картины! Во всю стену.

Потом ещё тёте Вере Смычковой по две кружки давали. Профессору Колловскому. Дяде Никифору. Бабушке Пыпиной. Ананьевым.

На всю лестницу.

У них ребят-то нет. Кто своих на Большую землю отправил, у кого выросли и на фронт ушли…

А воду всем надо.

Потому что без воды – ни туды и ни сюды.