1
Осенью 1888 года Ульянову разрешили возвратиться из деревни Кокушкино в Казань, однако без права поступления в университет. «Отнюдь не следует принимать» – гласило указание петербургского начальства.
И все же именно эта осень ознаменовалась для Владимира началом прохождения курса науки самой большой, самой важной. В этой науке он нашел ответ на вопрос, который с особой остротой встал перед ним в месяцы кокушкинской высылки.
«Кажется, никогда потом в моей жизни, даже в тюрьме в Петербурге и в Сибири, я не читал столько, как в год после моей высылки в деревню из Казани, – вспоминал Владимир Ильич. – Это было чтение запоем с раннего утра до позднего часа».
В чтении перед мысленным взором Ульянова вновь оживали картины революционного прошлого родной страны…
– Декабристы… Герцен… Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало… беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы, – говорил Владимир Ильич. – …Декабристы разбудили Герцена. Герцен создал вольную русскую прессу за границей – в этом его великая заслуга… «Колокол» встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было нарушено. Революционную агитацию Герцена подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского… Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом…
Владимиру Ильичу нравилось, как Герцен называл этих людей: «Молодые штурманы будущей бури!»
О них, о литературных образах, созданных ими, Ульянов думал теперь все время. Когда, бывало, среди друзей, среди родных заходила речь о героях прочитанных книг, Владимир Ильич говорил, что особенно ценит тех из них, кто обладает твердостью и непоколебимостью характера. И называл имя Рахметова – героя романа «Что делать?».
Несколько раз Ульянов перечитывал этот роман и признавался потом:
– Меня всего глубоко перепахал Чернышевский!
Восхищала Ульянова смелость публицистики Николая Добролюбова. Из разбора романа Гончарова «Обломов», говорил Владимир Ильич, Добролюбов сделал клич, призыв к воле, активности, революционной борьбе, а из анализа тургеневской повести «Накануне» – настоящую революционную прокламацию.
– Вот как нужно писать! – восклицал Ульянов.
Пример штурманов будущей бури привлекал к себе Владимира Ильича. Но он понимал: это не была еще сама буря… И упорно искал ответ на вопрос, занимавший его: что можно сделать, что нужно сделать, чтобы буря над Россией разразилась как можно быстрее, чтобы обновила она всю жизнь в стране…
Осенью 1888 года, вернувшись из деревни Кокушкино, Владимир Ильич вступает в кружок казанских марксистов. Здесь, в Кокушкине, Ульянов начинает изучать первый том главного труда Карла Маркса «Капитал».
•
Еще будучи гимназистом, в 1885 году, он впервые узнал об этой книге из рассказов старшего брата Александра, студента Петербургского университета, приезжавшего в Симбирск на каникулы. А теперь и сам часами просиживает над страницами «Капитала», вникая в каждую строку, в каждое слово сочинения, захватившего все его мысли, все думы его.
•
27 марта 1872 года в номере восемьдесят пятом «С.-Петербургских ведомостей» напечатано было скромное объявление:
В книжном магазине Черкесова (Невский пр., 54) поступила в продажу новая книга:
«КАПИТАЛ.
Критика политической экономии»
Соч. Карла Маркса, перев. с немецкого, т. I.
Процесс производства капитала.
СПБ. 1872, изд. Н.П. Полякова. Цена 2 р. 50 к.
Уж такое было тогда время – жестокое, несправедливое: имена людей, подаривших России первый русский перевод гениального труда, по конспиративным соображениям не могли быть названы на титульном листе книги. Но память истории сохранила эти имена: Герман Лопатин, Николай Даниельсон (псевдоним: Николай – он), Николай Любавин… Они являлись членами кружка революционно настроенной молодежи, принадлежали к числу людей, по словам современника, «честных, способных и у которых сердце было на настоящем месте». И хотя последующую свою деятельность они, не найдя правильного пути, не посвятили претворению идей марксизма в жизнь, выполненная ими работа по переводу и изданию в России первого тома «Капитала» стяжала им благодарную память потомства.
•
Впервые на немецком языке «Капитал» был издан в Германии, в Гамбурге, в 1867 году. А спустя всего пять лет он вышел в Петербурге.
День, когда в Лондоне получили известие о появлении русского перевода «Капитала», в семье автора книги отмечен был как подлинный праздник. Маркс торжествовал:
– Первый перевод моего труда на иностранный язык вышел в России! Факт знаменательный…
Показывая письмо, однажды полученное им от ближайшего товарища и соратника Фридриха Энгельса, Маркс говорил друзьям:
– Фред абсолютно прав: «Русская история идет очень хорошо!» И русский «Капитал» – новое тому подтверждение.
Потом пришло еще одно сообщение от друзей из Петербурга: тираж русского перевода – три тысячи экземпляров.
– Ого! – восхищался Маркс. – Это ведь ровно в три раза больше тиража нашего гамбургского издания. Молодцы русские!
С тех пор судьба «Капитала» в России живо интересовала семью Маркса. Так, в июне 1872 года дочь его Женни в одном из писем сообщала с радостью: «Что касается русского перевода, который превосходен, то тысяча экземпляров его уже продана».
•
Лишь некоторое время спустя «Капитал» увидел свет в других странах, вышел на французском, польском, датском, испанском, итальянском, английском языках…
•
До появления книги Маркса трубадуры – прислужники капиталистического общественного строя – пели об этом строе на все лады, стараясь убедить людей труда, убедить народы:
«О как чудесно! Роскошно! Изящно!.. Смотрите, как он богат, капитализм… Он, видимо, добр и благороден – какие на нем красивые наряды!.. К тому же он силен. Даже всесилен. Уважайте, любите капитализм! И не вздумайте противоречить ему…»
А когда вышел в свет «Капитал» Карла Маркса, люди не на страницах знаменитой сказки Андерсена – в самой жизни увидели воочию: король-то, оказывается, голый! Ни доброты, ни благородства…
Наоборот! Впервые в истории Карл Маркс показал всё, что трубадуры капитализма хотели вымышленными разноцветными нарядами скрыть от людей: уродства капиталистического строя и мерзость уловок, к которым он то и дело прибегает в большом и малом, чтобы укреплять свое господство, власть свою над людьми и странами, над всем миром, над всем человечеством.
Карл Маркс показал и доказал: капиталисты наживаются за счет безудержной эксплуатации рабочих, выматывая из них все силы. Чем больше, бесчеловечнее эксплуатируется пролетарий, тем больше прибыли получает капиталист. Таков непреложный закон общества, где господствует частная собственность на орудия и средства производства. Таково «благородство» капиталистов и капитализма…
Но, может быть, капитализм в самом деле так прочен, что господству его не будет конца? Может быть, борьба против капитализма не по плечу пролетариату, рабочим людям?
Нет! – говорит в своей книге Маркс. Капитализм действительно силен, но отнюдь не всесилен. Буржуазные производственные отношения являются последней формой общественного процесса, основанного на антагонистических, то есть враждебных друг другу, отношениях двух противоположных классов: буржуазии и пролетариата.
В чем же причина антагонизма, непримиримой враждебности этих классов? В том, что буржуазия своим трудом ничего не производит, но зато присваивает себе все. А пролетариат – творец всего сущего на земле – получает за это при капитализме лишь нищенскую оплату – такую нищенскую, какая дает рабочему единственную возможность: не умереть с голоду и в погоне за куском хлеба продолжать еще больше обогащать капиталиста.
Однако, независимо от своих намерений и вопреки им, капитализм своей природой, всеми своими действиями сам неизбежно подготовляет свою собственную погибель. Угнетая пролетариев, он одновременно ожесточает их, учит непокорности, возбуждает в них желание борьбы, жажду победы. Постоянно укрупняя свои предприятия, капиталист собирает на них все большее число пролетариев. И ему начинают противостоять уже не взводы и роты – полки и дивизии революционных борцов, тесно сплоченных в одних боевых порядках. В ответ на враждебные действия капиталистов-эксплуататоров пролетариат теснее смыкает свои ряды, создает свои классовые политические организации.
Капитализм должен погибнуть, уступив место новому, социалистическому общественному строю. Это будет, говорит Маркс, союз, содружество свободных людей, людей труда, работающих общими средствами производства; союз, содружество, где общество гарантирует развитие каждого человека.
«Бьет час капиталистической частной собственности!» – провозгласил Маркс на страницах «Капитала». Он предвидел, что наступит пора, когда пролетариат, победив в социалистической революции, заставит грабителей-капиталистов и помещиков вернуть трудовому народу все награбленные, экспроприированные у него ценности, все творения рабочих рук:
Экспроприаторов экспроприируют!
•
Но как могло случиться, что книгу столь «опасную» пропустила царская цензура?
Во-первых, цензорский чиновник не понял того, что читал. В чем он, между прочим, и расписался, прямо заявив, что политико-экономическая аргументация, составляющая содержание книги Маркса, представляется ему… «темной».
Во-вторых, чиновнику показалось, будто все люди на свете ему подобны, и посему заявил самоуверенно: «Можно утвердительно сказать, что книгу немногие прочтут в России, а еще менее поймут ее».
А в-третьих, чиновник полагал, что исследование Маркса к России отношения не имеет, поскольку «относится исключительно к заграничным порядкам фабричной промышленности».
Не будем, однако, вступать сегодня в спор с незадачливым цензором. Жизнь достаточно опровергла его.
Лучше запомним, что Карл Маркс говорил о «Капитале»:
«Это, бесспорно, самый страшный снаряд, который когда-либо был пущен в голову буржуа (в том числе и земельных собственников)».
И настанет пора – благодаря русским революционерам во главе с Владимиром Ульяновым этот снаряд пробьет первую огромную брешь в крепости, всегда казавшейся неприступной и неуязвимой… Но это произойдет несколько лет спустя. А пока шла подготовка к штурму крепостных стен…
•
Анна Ильинична Ульянова-Елизарова наблюдала, как брат изучал «Капитал», как обдумывал содержание книги в связи с условиями российской действительности. Об этом Владимир говорил с нею по вечерам – с жаром и увлечением излагал основы теории Маркса, радуясь, какие новые горизонты открылись теперь перед ним. От Владимира так и веяло бодрой верой в светлое будущее.
С тех пор, беседуя с друзьями, которым верил крепко, Владимир Ильич частенько сводил разговор к книге немецкого ученого:
– Ведь если Карл Маркс в своем «Капитале» утверждает, что бьет час капиталистической частной собственности, значит, он, этот час, должен пробить и у нас, в России, не так ли?
Ульянов спрашивал, но в голосе его отчетливо слышалось утверждение: да, да, непременно будет так! Час пробьет!
2
По собственному опыту Владимир Ильич знал, как много значит, как много может сделать печатное слово. И, думая над книгами, волновавшими его ум, не раз повторял мысль Герцена: «Книга – это духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить; приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему его место».
Именно как духовное завещание Маркса воспринимал Владимир Ильич «Капитал» и другие книги великого основоположника научного социализма. Однако в то время участники революционных кружков в России были плохо вооружены марксистской литературой.
– Даже «Коммунистического Манифеста» в глаза не видали, – говорила Надежда Константиновна Крупская, работавшая в Петербурге.
Правда, на русский язык «Манифест» начали переводить давно, еще в 70-е годы. Однако печатались переводы, как правило, далеко-далеко от России – за границей. Издавались они незначительными тиражами, а в Россию попадали совсем уж в мизерных количествах… Легко поэтому понять радость самарских подпольщиков-марксистов, когда их новый товарищ Владимир Ульянов на собраниях кружка читал вдохновенные строки:
«Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака…
Коммунизм признается уже силой всеми европейскими силами.
Пора уже коммунистам перед всем миром открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма противопоставить манифест самой партии».
Так начинается «Манифест Коммунистической партии», написанный Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом и впервые увидавший свет в Лондоне в 1848 году. Со страниц «Манифеста» встает вся история развития человеческого общества. В книге дана изумительная по глубине теория борьбы классов, выясняется подлинно революционная роль пролетариата в этой борьбе:
«Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собою действительно революционный класс… Пролетарское движение есть самостоятельное движение огромного большинства в интересах огромного большинства».
•
Хотя Владимир Ульянов совсем недавно, лишь поздней осенью 1889 года, переехал в Самару, участники здешних подпольных кружков, организованных молодым, но опытным революционером Алексеем Скляренко, успели достаточно хорошо познакомиться с новым товарищем. И сразу же полюбили его, высоко оценили его познания в марксистской литературе, его убежденность в правоте учения Маркса.
Иосиф Христофорович Лалаянц, активный участник самарского подполья и тоже, как и Скляренко, сверстник Ульянова, восторженно отзывался о Владимире Ильиче. Говорил о нем как о человеке, в котором удивительнейшим образом сочетались простота и чуткость, жизнерадостность и задор – с одной стороны и глубина знаний, логическая последовательность, ясность и четкость суждений и определений – с другой.
Поэтому никто из кружковцев не удивился, когда они узнали, что «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса Владимир Ульянов читал в своем переводе. По общему мнению, перевод был прекрасным. Выполненный в единственном экземпляре, он долго передавался из рук в руки участниками подполья в Самаре, возбуждая умы людей, их волю. И многие, читая тетрадь с ульяновским переводом «Манифеста», как клятву на верность пролетариату, делу революции произносили заключительные строки великого труда:
«Коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Они открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.
Пролетарии всех стран , соединяйтесь ! »
•
Самарские марксисты-подпольщики не скрывали радости, что у них есть свой перевод «Манифеста». Они давали его читать социал-демократам соседних городов Поволжья.
Так тетрадка с рукописью Владимира Ильича попала и в город Сызрань. Здесь ее взял для прочтения один из местных учителей, человек, по мнению начальства, неблагонадежный.
И надо же было случиться, чтобы именно в эти дни в Сызрань из округа последовал вызов: учителю немедленно явиться к директору народных училищ. Зачем? По какому поводу? Никто не знал. В полном неведении отбыл учитель из Сызрани. А его родственники, опасаясь, что в дом, чего доброго, нагрянет с обыском полиция, сожгли тетрадь…
3
На смену штурманам будущей бури вставали штурманы бури уже наступавшей…
Чем больше Владимир Ильич постигал мудрость трудов Маркса и Энгельса, смысл их суждений и выводов, тем яснее ему становилось: буря – это движение самих масс трудящихся, трудового народа. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднимется во главе их и поднимет к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. В учении Маркса и Энгельса Ульянов видел путеводную звезду для всех, кто искренне желает России добра, кто готов бороться за свободу ее народа.
Владимира Ильича неудержимо влекло делиться с людьми богатством знаний, обретенных при чтении книг великих учителей. Он хотел, чтобы революционное слово учило людей революционному делу, помогало им выбрать единственно правильный путь борьбы и никогда с него не сходить. Русские революционеры должны дать соотечественникам и свои книги и брошюры, свои статьи, должны показать, как можно и нужно, пользуясь учением марксизма, взорвать все несправедливые устои общественной жизни в России.
Весной 1893 года Владимир Ильич написал статью «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни». Это была первая из дошедших до нашего времени работ Владимира Ильича – первый марксистский труд о положении российской деревни.
Попытка напечатать эту статью в журнале «Русская мысль» не увенчалась успехом. Не удалось в ту пору и выпустить статью отдельным изданием.
Целых три десятилетия пролежала эта статья замурованная, спрятанная в царских архивах. Только в 1923 году рукопись обнаружили в делах бывшей Московской судебной палаты, и тогда же она впервые увидела свет – была напечатана. С тех пор статья «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни» открывает первый том каждого издания Сочинений В.И. Ленина.
Еще более долгим оказался путь к печатному станку другой ранней работы Ульянова. Она не публиковалась ни в первом, ни во втором, ни в третьем изданиях Сочинений. Там печаталась лишь краткая справка – в перечне неразысканных произведений Владимира Ильича.
К 1893 году относится работа «О рынках…» говорилось в справке. Питерские социал-демократы рассказывали, что с Волги приехал знающий марксист Ульянов, ему и принадлежит эта тетрадка: «О рынках». И показывали тетрадку, порядком-таки зачитанную… Вопрос о рынках приезжим марксистом ставился конкретно, связывался с интересами масс, – чувствовался во всем подходе именно действенный марксизм, берущий явления в их конкретной обстановке и в их развитии. Тетрадка, о которой идет речь, сообщала справка, не сохранилась…
Однако в 1937 году тетрадка, к счастью, нашлась. И спустя четыре с лишним десятилетия после написания труд Владимира Ильича «По поводу так называемого вопроса о рынках» стал достоянием широких кругов читателей.
4
Сравнительно недолго пробыл Ульянов в Самаре. Но и за короткий срок многое сделал.
В этом городе Ульянов напряженно работал, продолжал изучать труды Маркса и Энгельса, много писал. И, думая о судьбах России, предвидел, как будут складываться они в грядущие годы и десятилетия.
•
Люди, которым тогда доводилось встречаться с Ульяновым, впоследствии говорили:
«Владимир Ильич, как настоящий стратег, с большим вниманием и интересом относился к каждому новому человеку, расценивая его как солдата, с точки зрения пригодности для будущего боя, и в своей оценке редко ошибался».
Это слова Марии Петровны Голубевой, человека, не просто наблюдавшего Ульянова со стороны. Она была старше Владимира Ильича почти на десять лет. И в революционном движении участвовала с конца 70-х годов. В 1891 году Голубева подверглась аресту, а затем высылке под надзор полиции в Самару. И здесь, прежде чем у нее сложилось такое мнение о Владимире Ильиче, Голубева сама пыталась, что называется, в свою веру обратить Ульянова: внушить ему свои взгляды на жизнь общества, убедить в правильности исповедуемых ею народнических воззрений. «Попробовала за это приняться, – рассказывала Мария Петровна, – но скоро убедилась, что это более чем трудно». А потом выяснилось: и совсем невозможно марксиста Ульянова в иную веру обратить.
«Помню, сгородила я какую-то ужасную нелепость насчет научного социализма и никак не хотела отказываться от своего мнения, а Владимир Ильич спокойно и уверенно развивал свою точку зрения, чуть-чуть насмешливо, но нисколько не обидно опровергал меня и сразу же дал мне маленький, но хороший урок».
Урок преподан был в буквальном смысле. Ульянов сначала снабдил Голубеву книгами для чтения, потом же, беседуя, давал устные пояснения: усиленно поддерживал взгляды, выраженные в одних произведениях, и резко оспаривал мысли авторов других книг.
Завязывались споры, весьма горячие подчас. Собеседница Владимира Ульянова отстаивала свои взгляды: дескать, ее единомышленники – народники – бросят клич, поднимут и поведут за собой весь народ, сбросят царя и захватят власть в России…
Голубева поражалась – Владимир Ильич не оспаривал ни желательности, ни возможности захвата власти революционерами, однако он никак не мог понять: на какой такой «весь народ» думают опираться единомышленники Голубевой? И начинал терпеливо разъяснять Марии Петровне, что не существует-де «народа вообще», что народ не есть нечто единое целое – он состоит из различных социальных слоев, классов с различными интересами и стремлениями…
По всей вероятности, Голубева познакомилась тогда и с рукописью работы Ульянова «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни»: ведь Мария Петровна и ее товарищи главное внимание обращали именно на крестьянство, а Владимир Ильич в своей статье как раз о крестьянстве и говорил. На основе глубокого анализа многочисленных статистических данных он убедительно доказывал, что в современной российской деревне, как и в городе, развивается капитализм, и никакого там «народа вообще» нет да и быть не может. В городах возникает класс промышленных пролетариев. В деревнях происходит расслоение крестьянства на бедняков, середняков и кулаков. Этот вывод имел важное практическое значение для российских революционеров: они получали точный научный ориентир, так необходимый им для работы среди большинства населения России, страны преимущественно аграрной, крестьянской…
Пользуясь этим ориентиром, революционеры могли лучше определять, чьи интересы в деревне они должны поддерживать, против кого вести борьбу…
•
Что же случилось дальше? Кто кого в свою веру обратил?
Спустя несколько лет Владимир Ильич из-за границы писал Марии Петровне Голубевой в Россию: «Дорогой товарищ! Чрезвычайно рад я был узнать от наших общих знакомых… что Вы живы и заняли солидарную с нами политическую позицию…»
Между прочим, заняв эту солидарную с Владимиром Ильичем политическую позицию, Голубева первым долгом занялась трудным делом транспортировки социал-демократической марксистской литературы. Той литературы, обаятельную силу и научную убедительность которой Мария Петровна благодаря Ульянову испытала на себе…
Этот успех Владимира Ильича в распространении марксистского мировоззрения среди российских революционеров был, по сути дела, своеобразной разведкой боем – главные, решающие сражения только еще предстояли. Ульянов готовился к ним – оттачивал оружие, которое он использует в предстоящих сражениях.
•
Кстати, кроме статьи о новом в жизни деревни, вспоминала М.П. Голубева, Владимир Ильич читал ей в Самаре какие-то свои заметки.
Заметки?
Вероятно, это были записи в тех трех тетрадях, о которых господин Агатицкий, полицмейстер самарский, ничего не сообщал обер-полицмейстеру московскому в известной нам совершенно секретной бумаге от 27 августа 1893 года за № 208…
Нет, нет, разумеется, мы не хотим сказать, что самарский блюститель порядка что-то скрыл, утаил от властей вышестоящих. Отнюдь! Просто-напросто он сам, по-видимому, не знал ничего о трех тетрадях. А тетради эти были у Владимира Ильича в Самаре, и он увез их с собой сначала в Москву, а потом в Петербург.
На страницах этих трех тетрадей начинала жить, чтобы вскоре включиться в борьбу, книга, которой суждено будет играть важную роль в последующем развитии истории…