«Жизнь прекрасна!» — подумала я, открыв глаза. Рядом со мной сопел самый красивый мужчина в мире, влюбленный в меня по уши. Но окружающие всегда норовят подпортить твою малину — и им это без труда удается. Затрезвонил мой мобильный, и я, не подозревая ни о чем счастьесокрушительном, взяла трубку.

— Маслова, жива? Вот не думал. Живучая, как крыса!

— Привет, Лев. А что со мной должно случиться?

— Ты не знаешь? Тебе что, никто не позвонил?

Предчувствие несчастья сдавило мне горло. С трудом преодолевая спазм, я хрипло спросила:

— Лев! Что случилось?

— В твою подругу Дашку вчера стреляли.

— Как?

— Спроси лучше — где. В твоей квартире! Эта дура вылезла зачем-то на балкон с биноклем. Вот там ее кто-то и зацепил.

— Боже мой!

Рядом зашевелился проснувшийся Александр.

— Она жива?

— Легко отделалась. Пуля попала в плечо, в мягкие ткани.

— Кто стрелял?

— Не знаю.

— Лев, ну пожалуйста! — взмолилась я, чувствуя, как сильная теплая рука обнимает меня за плечи. — Дашкин телефон и подробности!

— Телефон? У тебя нет ее мобильного?

— Есть, а она ответит?

— Почему нет? Я тебе говорю — легко отделалась.

— А подробности?

— Их милиция расскажет. Они тебя уже ищут, только не знают, где ты. Должна же была вчера вернуться!

— Я билет сдала. А телефон… — Александр виновато опустил свою взлохмаченную красивую голову мне на колени. — Ну, не важно.

— Где ты сейчас находишься?

— В гостинице. Со мной все в порядке, сегодня после встречи с Сухоруковым я вернусь домой, — затараторила я.

— Какого… тебе Сухоруков? Зачем?

— Я случайно наткнулась на важные документы, которые могут помочь следствию. Так получилось.

— Ты что, зал пресс-конференции с архивом МВД перепутала? Маслова, редактор — я. А ты подчиненная, ясно? Какое ты право имеешь самовольничать? Кто тебя просил совать свой пятак в это дерьмо? Сидела бы дома, подружка цела бы осталась. И еще. Лена записала тебя на заседание предвыборного комитета, теперь оно покатилось к черту! Это в тысячу раз важнее любой криминальной хроники! Я предупреждал тебя, подруга. Ты — уволена!

«Счастье есть, его не может не быть!» — утверждало радио. В принципе я была с этим согласна.

— Что случилось? Почему слезы? — нежно потянувшись ко мне, спросил Александр.

— В Дашку стреляли. И я теперь безработная.

— В кого стреляли?

— В мою лучшую подругу Дашку. У меня в квартире!

… Через минуту я услышала слабый Дашкин голос. Расстроенная очередной ссорой с Женькой, она помчалась ко мне, зная, что я должна вечером вернуться. Там напялила мой халат и решила развлечься, вспомнив мои рассказы о потрясающем брюнете из дома напротив. Вот и вылезла с биноклем на балкон. Никакого брюнета она не увидела, только почувствовала удар в плечо и увидела кровь… Потом только — боль…

Слегка всплакнув — сначала с Дашкой, явно очень испуганной, потом в объятиях все понимающего рыцаря Александра, я все же решила сначала закончить свои дела в Александрии.

— Алло, Павел Валерьевич, это Юля. Журналистка «Медиа-плюс», вы вчера мне телефон дали!

— Здравствуйте, Юля. Легки на помине. Уже на работе? Мои коллеги вас ищут.

— Да, я знаю, что случилось в моей квартире. Но это после. Я в Александрии, и мне срочно нужно с вами поговорить!

— Не сомневаюсь — вам будет что рассказать! Странная вы девица, Юля.

— Это конфиденциальная информация. У меня есть важнейшие сведения о смерти Алевтины.

— Опять сведения и опять важнейшие. Представляю!

— Это правда!

— Ладно, — нехотя согласился следователь. — Через час в управлении. Пропуск будет.

— Я не одна.

— С кем же?

— Со мной человек. У него тоже есть информация.

— Феноменально! И кто это?

— Александр Берсудский.

— Вы невыносимы! Опять Берсудский! Что вы вокруг него крутитесь?

— Он хочет кое-что рассказать.

— Только ради вас! Через час в двести втором кабинете!

Александр не спускал с меня выжидательного взгляда.

— Самодовольный осел! — пожаловалась я. — Ждет нас в управлении. И меня ищут его коллеги по поводу выстрела. Тоже мне — ищут! Я бы уже через час знала, где кто.

Я напялила строгий деловой костюм в серую клетку и затянула волосы в узел.

— Какая роскошная бизнес-леди! — восхищенно присвистнул Саша.

Пафосные коридоры УВД с их панелями, дубовыми дверями и канцелярскими запахами навевали щемящую тоску. Видимо, во мне, как в частице народа, глубоко в генетическом отделе подсознания все же гнездится тайная ненависть к синим мундирам. Это гнусное чувство впитано вместе с великой русской культурой, впаяно в сердцевину русского языка, культивировано интеллектуальными соратниками Солженицина и сиплыми голосами апологетов шансона. Но случаются в жизни ситуации, когда привычные пласты мировоззрения переворачиваются, и без этой самой милиции жить становится опасно и трудно.

Сухоруков важно восседал за столом, перелистывая толстую папку.

— Проходите.

Мужчины официозно пожали друг другу руки.

Я взяла инициативу на себя:

— Павел Валерьевич, совершенно случайно ко мне попали письма Алевтины к человеку, который погиб вместе с ней при взрыве. У меня есть его адрес и даже фотография.

— Да неужели! — почему-то возмутился полковник. — Все управление пытается установить эту личность, а вам совершенно случайно известно все! Кто он?

— Я хочу договориться об обмене: мы вам сейчас все расскажем, но вы тоже поделитесь информацией. Кроме того, пообещайте, что я буду первым журналистом, который обнародует материалы законченного следствия.

Полковник сделал вид, что задумался, подавляя ироническую улыбку:

— Если ваш рассказ хоть немного продвинет следствие, я согласен. Но имейте в виду, происшествие с вашей подругой нас весьма насторожило. Если выяснится, что это части одного дела, а вы как-то в этом замешаны, — никакой информации от меня не ждите.

— Заметано! Держите!

— Что это?

— Письма, которые я случайно нашла в своем номере гостиницы. Читайте!

— А вот еще, — вмешался Александр, протягивая Сухорукову маленький пакетик.

Полковник с кривой усмешкой заглянул в него и ахнул.

— Запонка Терентьева? Откуда она у вас?

— Сначала я ее украла, — честно призналась я. — Нечаянно. Но не у Терентьева. Потом вернула. Потом оказалось, что там тайник. Мы его открыли. Там записка шифрованная…

— Подождите, Маслова! — закричал полковник, на лбу которого вздулась гневная вертикаль. Он сел за стол и положил перед собой лист бумаги.

— С этой минуты — спокойно, по порядку, с самого начала! Ваше имя, фамилия, отчество, год рождения…

Медленно и скрупулезно, не пропуская ни одной детали, мы описывали полковнику нашу первую встречу, мое дурацкое воровство, не менее дурацкое раскаяние и проникновение в сад Александра. Опустив только интимные подробности, мы исповедались перед ним, чувствуя, что с каждым признанием на душе становится легче. Когда история подошла к концу, я выложила на стол следователя распечатки из Интернета и поделилась своими соображениями о странных отношениях Виктора и Алевтины Терентьевой. Мои рассуждения интересовали полковника меньше всего, и он наконец сдался, начав читать письма, к которым поначалу отнесся пренебрежительно.

Мы с Александром вышли покурить на балкон, спрятанный за красной шторой. Сухоруков даже не обратил на это внимания, а когда закончил читать и обнаружил наше исчезновение, обомлел. Мы строили догадки о том, кто и почему стрелял в Дашку на моем балконе, в нее целились или в меня, и как мне опасно возвращаться домой, пока все не выяснилось, а полковник в это время в панике звонил на пропускной пункт. Когда ему ответили, что никто из здания не выходил, на лифте не спускался, и его глаза стали наливаться кровью, мы докурили по второй и вернулись в кабинет. Выражение лица, с которым нас встретил Павел Валерьевич, описать трудно.

— А я как-то так, почему-то… подумал, что вы сбежали.

Мы переглянулись, а Сухоруков облегченно захохотал:

— Занятное чтиво вы принесли, занятное. И люди вы вообще интересные. — Потом ни с того ни с сего вдруг добавил: — Знаете, главное в семье — взаимопонимание. Мы с женой вместе уже девятнадцать лет, всякое было. Но всегда она меня понимала и поддерживала. Лучший друг — без всяких. Да, так вот о деле. Отчего вы, Юлечка, решили, что это фотография того самого Виктора?

— Это из Интернета — светская хроника семилетней давности. Александр знает эту фирму — «Альвик». Он подтверждает!

— Хорошо! Когда вы будете на работе? Вас там легче отыскать?

— Меня уволили. За самодеятельность.

— Правильно сделали! Между прочим, у нас освободилось место в пиар-отделе. Не заинтересует?

— Нет, нет уж. Не мой профиль. Призвание не позволяет.

— Понимаю. Все думают: мент — значит, пузо с жадной лапой. А расследование, говорите, без нас не смогли закончить, так ведь? Значит, и мы для чего-то нужны?

— Павел Валерьевич, теперь ваша очередь.

— Давайте ваши вопросы.

— Во-первых, дневник Алевтины.

— Какой дневник?

— В письме есть про то, что она вела дневник, и в нем вроде как разговаривала с Виктором.

— В деле нет никаких дневников. Честное слово!

— Но вы сегодня будете в ее доме. Разрешите пойти с вами. Он должен быть где-то там, если она не знала, что умрет.

— Она и не знала. Иначе бы не заказала комплексный обед на дом из ресторана «Гиацинт». Ей привезли его через час после катастрофы.

— Значит, она не хотела покончить собой вместе с Черепановым? Я так и знала! Кто же подложил бомбу?

— Мы знаем кто. Тоже хлеб не зря едим. Этот человек убил и Терентьева. Все улики против него — киллер Сергей Шуйков. Кстати, я должен взять с вас расписки.

Полковник выдал нам по ручке и листу бумаги.

— Пишите. Я — имя, фамилия, отчество, такого-то года рождения — обязуюсь держать в тайне известные мне сведения по делу № 498. Сознаю, что в случае разглашения тайны следствия (мы с Александром старательно писали этот диктант, как послушные ученики) понесу ответственность, предусмотренную Уголовным кодексом за разглашение государственной тайны. Данной подписью удостоверяю — и подпись. Понимаете, как все серьезно?

— Понимаем — заверила я. — А право на первую публикацию?

— Сведения, предназначенные для оглашения, будут направлены вам первой. Остальные СМИ получат их через сутки.

— Но письма Алевтины и вся эта любовная история ведь не являются государственной тайной?

— Являются, пока следствие не закончено. Детали мы обсудим позже.

— И еще одна просьба — я бы хотела, чтобы моя фамилия не фигурировала в сводках для СМИ.

— Понял. Не возражаю! А теперь полюбуйтесь, — Павел Валерьевич бросил на стол фотографию, — Сергей Шуйков.

Я взглянула на фотку и обомлела. Со снимка таращился мне прямо в глаза до боли знакомый красивый брюнет, сиплый дегенерат из дома напротив, моя несостоявшаяся любовь и предмет Дашкиного рискованного любопытства…

— Я его знаю! — дурным басом заорала я.

— Не может быть! Вы что, и у него что-то украли?

— Думайте, что хотите, но этот человек живет в моем дворе!

— Вы уверены?

— Сто процентов.

Сухоруков резко вскочил и схватился за телефон:

— Срочно Вольнова! — Бросив трубку, он накинул пиджак и жадно вперился в меня — какие еще, мол, позарез нужные ему секреты таятся в этой бестолковой башке?

— Пиши на бумаге адрес — быстро!

— Мой?

— Шуйкова!

— Точного я не знаю, девятый этаж, дом 166, улица Балковская.

— Достаточно этого! Ребята, извините, я должен бежать!

— Мы подвезем куда надо, я на машине! — предложил Александр.

— Ладно, ждите меня внизу!

Полчаса мы просидели в машине, сгорая от злости. Сухоруков нам так ничего и не рассказал, кроме имени убийцы, что оказалось полезным опять же для него самого. Меня же больше интересовала трагическая история Альтаир, которая, сама не знаю почему, не давала мне покоя. Александр ругал меня за то, что я так быстро опознала киллера. Надо было поторговаться. Но фотография вызвала у меня такой шок, что соображать не было никакой возможности!

— Хоть бы спасибо сказал! — возмущался Саша.

— Ему по должности не положено.

В конце концов Сухоруков появился. Запихнул голову в окно машины и спешно попрощался.

— Я не могу ждать. Обещаю — вы получите все, что хотели! Только не сейчас! Поезжайте домой, в столицу. Когда все закончится, я вам позвоню. Все! Меня ждет вертолет.

И он невежливо умчался. Такие они, милиционеры, хотя иногда без них обойтись совершенно невозможно.