— Что же вы решили, мадемуазель? Предпочитаете разноцветные кокарды или ленты того же оттенка? У нас есть и то и другое, на выбор, из сатина лучшего качества!

Так как Вильгельмина де Наарбовек колебалась, продавщица из «Дамского рая», которая в этот вечер в доме барона показывала девушке разные товары, продолжала:

— Кокарды разных тонов идут очень хорошо, они забавные, но ленты тоже производят прекрасное впечатление, и они более изысканны.

Чтобы ответить что-нибудь, приемная дочь барона де Наарбовека сказала:

— Пожалуй, я возьму и то, и другое.

Продавщица «Дамского рая» разложила перед молодой девушкой весь ассортимент товаров для бала.

— У нас сейчас есть смешные бумажные чепчики, — говорила она, — чтоб покрывать папильотки; это совсем ново и очень забавно. У нас есть и маленькие саше с рисовой пудрой…

Вильгельмина де Наарбовек, которая, казалось, совсем не думала о выборе аксессуаров для котильона, кратко принимала или отвергала предложения продавщицы. Последняя все больше удивлялась равнодушию клиентки. В конце концов Вильгельмина поняла, что говорит невпопад, с минуту подумала и, наконец, сказала решительно:

— Боже мой, мадам, ведь мой отец, барон де Наарбовек, предоставил вашей фирме кредит на доставку нам костюмов для котильона. Вы лучше меня знаете, что для этого нужно; я прошу вас, выберите сами и пришлите нам счет.

Продавщица рассыпалась в уверениях: мадемуазель де Наарбовек может не сомневаться, никогда еще не было более элегантного, изысканного, богатого котильона, чем тот, который будет у нее. В глубине души продавщица, весьма довольная тем, что Вильгельмина так облегчила ее задачу, удивлялась: почему эта девушка, которая могла выбрать что угодно, совершенно не проявила интереса к котильону и балу, который, вероятно, давали в ее честь?

— Ах, если бы все клиентки были такими, как вы, мадемуазель, — сказала молодая женщина, собирая товары, разбросанные по столу, — и мы могли бы осуществлять свои идеи, мы создавали бы восхитительные вещи!

Вильгельмина молча улыбалась; продавщица спросила ее:

— Мадемуазель, мы делаем одинаковые розетки из лент для вас и вашего партнера в котильоне. Не можете ли вы мне сказать, какого роста этот господин, потому что мы должны подогнать длину лент?

Вильгельмина вдруг вздрогнула и, казалось, взволновалась. Грустная мысль пришла ей на ум. Увы! Ее партнером в котильоне должен был стать Анри де Луберсак!

Девушка надеялась во время бала представить блестящего офицера обществу как своего будущего жениха. Но произошла тягостная встреча в церкви Сен-Сюльпис, после которой светские отношения, так же, как и любовные, казались окончательно порванными. Кто же поведет ее в котильоне? Да разве теперь это важно для нее?

Вильгельмина ответила изумленной ее равнодушием продавщице:

— Ей-богу, мадам, я не знаю роста моего партнера по той простой причине, что не знаю, кто он.

Продавщица ушла; Вильгельмина де Наарбовек, поднявшись в библиотеку, оставалась там, грустная и задумчивая.

Девушка была одна в большом доме; ее отец все еще был в отъезде, мадемуазель Берта исчезла, и вокруг Вильгельмины были только слуги, которых она держала на расстоянии.

Мало заинтересованная теперь в организации этого бала, которого она раньше ждала с такой радостью, девушка думала о том, что нет ничего печальнее на свете, чем приготовления к празднику, который принесет тебе одни страдания.

Особняк де Наарбовека уже перевернули вверх дном декораторы и электрики. Только к вечеру стихли громкие удары молотка; мебель, привычные домашние предметы были сдвинуты со своих мест; из холла все вынесли, нарушили уют библиотеки, чтобы подготовить этот послезавтрашний бал, этот проклятый бал, где по приглашению барона де Наарбовека соберется самое изысканное светское общество.

Барон давал этот бал, чтобы упрочить свое положение дипломата, до сих пор находившегося вне штата; теперь, однако, его статус приобретал официальный характер, так как барон де Наарбовек скоро должен быть аккредитован в ранге посланника. Кроме того, на этом балу, где будет весь Париж, де Наарбовек намеревался объявить о помолвке Вильгельмины с лейтенантом де Луберсаком.

Увы, этот последний проект рухнул.

Вильгельмина, сидя одна в библиотеке, глубоко задумалась, глядя на большой конверт с красной печатью, где были верительные грамоты, которые барон должен был вручить президенту республики, также обещавшему прибыть на бал.

Ах, если надежды дипломата осуществились, то отнюдь не так обстояло с надеждами бедной девушки, теперь видевшей перед собой только мрачное будущее. Сердце Вильгельмины терзал не только грубый разрыв с ней Анри де Луберсака; ей казалось, что вокруг нее все рушится: постепенно исчезала семейная близость с де Наарбовеком. Конечно, дипломату нужно было постоянно уезжать по делам, но Вильгельмина страдала от одиночества, чувствуя себя покинутой.

В течение долгих месяцев она была искренне привязана к мадемуазель Берте, и вот молодая женщина, вносившая в дом веселье и бодрость, внезапно исчезла, ничего не сообщая о себе, не говоря, что с ней случилось. И Вильгельмина подозревала, что это исчезновение вызвано серьезными, очень серьезными причинами.

Все это сильно огорчало несчастную девушку; вот уже несколько недель, взволнованная таинственными драмами, происходившими вокруг нее, она жила в страшном напряжении и более чем когда-либо видела все в черном свете…

Вошедший слуга оторвал Вильгельмину от ее мыслей, доложив:

— Господин де Луберсак спрашивает, может ли мадемуазель его принять?

Вильгельмина порывисто встала с дивана. Подавив свои чувства, она спокойно ответила лакею:

— Пусть войдет.

Через несколько секунд взволнованный офицер, опустив голову, вошел в комнату.

— Вы здесь, сударь? — надменно спросила Вильгельмина. Но у Анри де Луберсака уже не было того агрессивного и высокомерного вида, который так глубоко ранил девушку во время их последней встречи в церкви Сен-Сюльпис.

— Простите меня, — прошептал он.

— Чего вы хотите?

Лейтенант кирасиров почти жалобно, едва слышным голосом попросил:

— Прощения!

Со времени своего драматического свидания с Вильгельминой, когда он узнал настоящее имя девушки — Тереза Овернуа, офицер много думал и теперь горько сожалел о своем грубом поведении.

Конечно, человек цельный, с живым темпераментом, он был глубоко взволнован необычными признаниями девушки, которую любил.

Страдающего от ревности Анри де Луберсака особенно тревожил исключительно важный для него вопрос, не была ли Вильгельмина любовницей капитана Брока. Поэтому, когда молодая девушка заговорила о своей жизни, никак не объясняя свои отношения с покойным, Анри де Луберсак заключил, что Вильгельмина скрывает истину.

Но мало-помалу офицер пришел в себя и начал рассуждать здраво. Он говорил себе, что Вильгельмина не стала бы для собственного удовольствия выдумывать себе такую странную биографию. Почему же он не поверил ей?

Анри де Луберсак, с истерзанным сердцем, пошел тогда к Жюву и рассказал ему историю Вильгельмины. Полицейский отнесся к ней не так скептически, как офицер, и, казалось, вовсе не удивился, услышав, что ту, которую считали дочерью барона де Наарбовека, зовут Тереза Овернуа.

Это совпадало с предположениями Жюва; это объясняло ему, почему девушка ходит молиться на могилу леди Белсам. Жюв понимал, как признательна должна быть Тереза Овернуа английской аристократке, приютившей и воспитавшей ее.

Кроме того, это дополняло другие соображения Жюва, о которых инспектор не сообщил лейтенанту де Луберсаку; полицейский чувствовал, что существует неуловимая связь между бароном де Наарбовеком, личностью, в общем, довольно странной, и грозным Фантомасом. Жюв спрашивал себя, не один ли и тот же это человек…

Жюв обвинил Вильгельмину в том, что она любовница капитана Брока. Он делал это с целью спровоцировать объяснение Луберсака с девушкой, из которого инспектор надеялся извлечь кое-какую информацию. Объяснение произошло. Теперь Жюв отказался от своей недостойной клеветы и старался разуверить лейтенанта де Луберсака.

Офицера несколько удивила эта резкая перемена мнения Жюва, но полицейский вооружился такими убедительными аргументами, что влюбленный, который только того и хотел, чтобы его убедили, быстро сдался. Однако оставалось еще оправдать себя в глазах той, которую он так оскорбил. И Анри де Луберсак отважился на встречу с мадемуазель де Наарбовек.

Офицер, склонившись перед девушкой, умолял ее о прощении:

— Вильгельмина, если бы вы знали, как я сожалею о грубых и несправедливых словах, которые вам сказал!

Молодая девушка, еще пылая негодованием при мысли о его подозрении, ледяным тоном ответила:

— Возможно, что я прощу вас, но это все, на что вы можете надеяться!

— Значит, вы больше меня не любите?

— Нет, — твердо сказала Вильгельмина.

Молодой человек задыхался от подступавших к горлу рыданий.

— Ах, Вильгельмина, жестокая Вильгельмина! — вскричал он страдальчески, — вы не подозреваете, что вы со мной делаете… Но, увы! Я должен признать, что заслужил это. Теперь позвольте мне, в свою очередь, сказать вам: прощайте, прощайте навсегда!

Вильгельмина молчала, спрятав лицо в ладонях.

Офицер продолжал:

— Скоро я покидаю Париж. Я просил о переводе, и в министерстве предупредили, что меня пошлют в Африку, на передовые посты в Марокко. Я унесу с собой, Вильгельмина, ваш обожаемый образ и сохраню его в своем сердце до последнего своего дня.

Офицер медленно направился к выходу, понимая, что навсегда разрушил в сердце девушки любовь, которую она к нему испытывала.

Но в момент, когда он выходил, тихий призыв сорвался с губ Вильгельмины:

— Анри!

— Вильгельмина!

Они, рыдая, бросились в объятия друг друга. Нет, эти два существа решительно были предназначены друг для друга, они слишком пылко и искренне любили, чтобы разлучиться.

Помирившись на этот раз навсегда, молодые люди строили самые нежные и увлекательные планы на будущее. Был уже поздний час ночи, и обычные звуки замерли в доме.

Вильгельмина вдруг прервала беседу.

— Анри, — сказала она с упреком, — знаете ли вы, что уже миновала полночь!

Офицер извинялся:

— Мне кажется, будто я только что пришел.

— Вы хотите скомпрометировать вашу невесту, милый лейтенант? Можно ли оставаться у нее так поздно?

— К тому же, — шутливо сказал офицер, — она совсем одна в доме.

— Это правда, — признала Вильгельмина, — барон де Наарбовек еще не вернулся. — И, грозя пальцем своему жениху, девушка продолжала: — Спасайтесь, спасайтесь!

— Вильгельмина!

— Анри!

Прежде чем расстаться, жених и невеста обменялись еще одним долгим поцелуем любви.