— Значит, Пантера, заметано? Все поняла? Без промаха сработаешь? Да ты, может, накирялась?

— Я же сказала, что нет.

— У меня с такими бабами, как ты, всегда сердце не на месте. Вот ведь беда, вечно ты трясешься, вечно воешь, того гляди — сдрейфишь.

— Да нет, что ты, Фонарь!

— Да нет, да нет, затвердила одно, думаешь, со мной пройдет. Ей-богу, Пантера, как посмотрю на твою рожу, сразу слинять хочется. Ладно, сматываюсь, приглядывай за предметом…

— А ты куда, Фонарь?

— К хозяину Клада.

— А кто такой?

— Кто такой? Так я тебе и сказал, у тебя, известное дело, язык без костей… Нет, ей-богу, ты меня еще не знаешь, Пантера… И вообще хватит, с концами, ничего я больше тебе не скажу… Дай-ка мой картуз…

— Ты не поздно вернешься, Фонарь?

— Когда вернусь, тогда и вернусь.

— А мне, значит, сидеть дома?

— Сиди, нагуливай жирок.

Так беседовал Фонарь со своей любовницей Пантерой в убогой комнатенке, грязной, нищенской, захламленной, какую только и встретишь в вонючих трущобах. Из зарешеченного окошка в стене с трудом, как бы нехотя, пробивался дневной свет, и все же его было достаточно, чтобы увидеть всю отвратительную уродливость этого жилья.

Но Фонарю и Пантере было ровным счетом наплевать на окружающую их обстановку. У него, тощего апаша, с развинченной походочкой и порочным, гнусным выражением лица, было только одно желание — поесть до отвала, одна страсть — напиться до беспамятства.

Что касается Пантеры, коротконогой, толстенькой женщины, которая, казалось, не ходила, а проскальзывала, — ей тоже хотелось только одного — бездельничать и по возможности — всегда. Поэтому, если их жилье было убогим по причине бедности, то грязным и запущенным оно было по вине хозяйки дома.

Как же познакомился Фонарь с Пантерой? Это была обычная история — связь апаша с уличной девкой. Однажды они встретились на танцульке, возле укреплений, то ли в «Голубом каштане», то ли еще где, проплясали вальс-другой, не расстались до самого утра, да так и зажили вместе.

Фонарь ничем в жизни не занимался. Он смутно помнил, что когда-то собирался стать кровельщиком, но это все ушло из памяти, осталось только воспоминание о том, как сладко спалось на шиферной или железной крыше, нагретой солнцем, обвеваемой чистым ветерком, — вот это была, по его выражению, страсть что за житуха! Но он уже давно отказался от малейшей возможности что-либо заработать честным трудом.

— Потеть, стараться, пачкать руки и подтягивать брюхо, — разглагольствовал он иногда, — нет, это не про меня писано… Шесть с полтиной франков огрести — слуга покорный, со мной этот номер не проходит, если мне уж понадобятся деньжата, я их просто возьму, это куда проще и труда не требует.

Где же Фонарь брал деньги? Уж во всяком случае, не в своем сейфе; когда он, время от времени, появлялся с туго набитым бумажником, с улыбкой на лице к с попутным ветром в парусах, по живописному выражению, бытующему в преступном мире Парижа, Пантера безошибочно угадывала, как обстоят дела.

— Откуда явился? — спрашивала она. — Фраера пришил или только наведался в карман?

Как правило, Фонарь ничего не отвечал. Он ненавидел женское любопытство и предпочитал скрывать свои дела от Пантеры. Иногда, в виде исключения, когда ему случалось выпить лишнего, он снисходил до разъяснений.

— Да, точно, и нечего тут глаза закатывать и зубами скрипеть со страху. Наведался к нему, и всё, с концами…

«Наведался, пошарил» — ни в чем другом Фонарь никогда не признавался.

Неужели этот страшный субъект ни разу не пользовался более жестокими, более беспощадными способами, чтобы раздобыть нужные деньги, не прибегая к честному труду? В этом приходится усомниться.

Фонаря слишком хорошо знали среди апашей, а такую известность приобретает только тот, кто умело работает ножом или револьвером. От одной мысли об этом Пантеру бросало в дрожь.

Сама Пантера не была такой уж дурной женщиной. Бывшая служанка, в конце концов скатившаяся на панель, обрекшая себя на все постыдные уступки, на всю позорную судьбу уличной женщины, она все же никогда не решалась на воровство… а убийство внушало ей ужас!

Тем не менее Пантера любила Фонаря.

За исключением тех дней, когда он напивался, — в таких дней было, с давних пор, шесть на неделе, так как пил он, не просыхая, — Фонарь не был слишком жесток со своей бабой.

— Ну, как сказать, — сознавалась Пантера, когда ей случалось вести откровенную беседу с соседками, — орет он на меня часто, поколачивает, конечно, время от времени, в воду за мной не бросится, но на панель насильно не гонит. В общем-то невредный малый…

И все восхищались, все понимали и всех поражало, что Фонарь и впрямь не принуждает свою сожительницу продаваться на улице. Конечно, восхищения бы поубавилось, когда бы все узнали, что Фонарь не доверяет болтливому языку Пантеры, потому и уговаривает ее почаще сидеть дома, «нагуливать жирок», по его выражению.

Фонарь только что ушел из дому. Хлопнул дверью и выкатился, ручки в брючки. Пантера услышала, как он сказал «До свидания, мадам», проходя мимо привратницы, — и вот она одна дома!

И так как одиночество было ей весьма приятно, Пантера потянулась, зевнула, обошла свою убогую комнатенку, напевая какой-то куплет, и потом произнесла вслух:

— Это мне подфартило, что он умотался. Только вот куда, интересно… К хозяину Клада? Старикан, должно быть, какой-то пакостник… Ну, мое дело сторона… Все-таки, хотелось бы знать…

С этими словами Пантера остановилась посреди комнаты, уперлась руками в бока и наклонила голову, как бы раздумывая.

— Да, хотелось бы мне знать, — повторила она, — наверно, опять темное дельце, но здорово доходное, ничего не скажешь.

Пантера громко хмыкнула, что у нее означало одобрение; потом торопливо распустила свои длинные спутанные волосы, наспех уложила их в прическу, заколола шпилькой на затылке, чтобы не мешали, и внезапно приняла решение:

— Пойду-ка погляжу на нее, авось да сбрехнет она что-нибудь, чем черт не шутит!

Шаркая сношенными шлепанцами, которые еле держались у нее на ногах, она усталой походкой выбралась из комнаты, вошла в темный вонючий коридор и, нащупав стремянку, приставила ее к стене и начала подниматься по ступенькам.

Куда же направлялась Пантера?

Странным был этот дом, где жили Фонарь и его любовница; он им достался по смерти приятеля, факельщика, которого хватил удар; бедняга, по иронии судьбы, перешел в мир иной как раз на кладбище. Фонарь был на его похоронах.

— Ну, детка, — сказал он Пантере в тот же вечер, — нашел я хазу, что твой дворец! Завтра туда и завалимся.

И действительно, наша парочка не другой же день переехала в жилье покойного приятеля. Оно находилось в самом бедняцком районе, в Сент-Уане, возле укреплений; в глубине двора, заваленного мусором, ломанным железом и прочим хламом, залитого потоками мутной воды, стоял небольшой домишко. Внизу располагались две комнаты, а оттуда, приставив лесенку, а затем подняв откидную крышку, можно было выбраться на чердак. Когда-то этот дом служил складом или конюшней, потом какому-то чудаку пришло в голову выбелить стены и приспособить его под жилье.

Итак, Пантера поднялась по лесенке, откинула крышку и высунулась на чердак, с осторожностью прислушиваясь, не заметил ли кто-нибудь ее появления. Но до слуха ее из соседнего здания доносились только привычные звуки. Никто не следил за ней. Пока что она все еще стояла на верхней перекладине лесенки, только наполовину высунувшись, теперь же, успокоясь, она целиком выбралась на чердак. Но еще не поднявшись с колен, она окликнула:

— Эй, Клад, ты здесь, что ли?

Ответа не было.

Пантера опять позвала:

— Слушай-ка ты, Клад, чего ты там? Я же к тебе не со злом. Ты только, смотри, не вздумай на меня наброситься, слышишь?

Опять никакого ответа.

Пантера остановилась в нерешительности. Чердак был нежилым, там только громоздилось всякое старье, ломаная мебель, разного рода железки. Пантера спросила в третий раз, погромче, чуть не в крик:

— Ну, чего ты там, Клад ты этакий, если ты где спряталась, отвечай. Не люблю, когда дурака валяют…

Шлюха, разозлясь, сжала кулаки, готовясь в случае чего дать отпор или, если понадобится, самой напасть. Но на чердаке никто и ничто не шевелилось.

Странное впечатление производила тишина этого просторного помещения, где единственным звуком был гнусавый, нахальный голос уличной девки.

Пантера еще подождала минутку, потом заговорила, уже потише.

— Ах ты черт! Уж не подохла ли она? Ну и шум поднимет Фонарь, достанется мне вечером на орехи…

И позвала снова громким голосом:

— Эй, Клад! Клад, эй, ты!

Терпением Пантера не отличалась; поднялась она на чердак с самыми добрыми намерениями; теперь же ей почудилось, что над ней издеваются, и ею овладело глухое бешенство.

— Ах так! — сказала она. — В игрушки со мной надумала играть? Так дело не пойдет, я нахалок не терплю.

С этими словами девка принялась шарить на чердаке. Она сдвинула в угол стулья, детскую кроватку, громадную ширму, старые ящики… и вдруг заметила распоротый матрац.

— Эй ты, Клад! — крикнула она снова. — Вот я и нашла твою постель! Давай, откликайся!

Но на чердаке по-прежнему стояла тишина. Пантера все больше раздражалась. Она вцепилась обеими руками в холст матраца и убрала это последнее препятствие.

— Ну что, будешь отвечать?

И тут же замерла в изумлении.

— Ах ты черт! Так я и знала! Отдала концы! От этих аристократок только того и дождешься! К чертям собачьим! А мне-то что прикажете сделать?

И она замерла, свесив руки и тупо уставив глаза на неподвижное, бездыханное тело молодой женщины, распростертое на полу. Однако Пантере несвойственно было долго бездействовать и пребывать в нерешительности. У молодой женщины, лежавшей перед ней на полу, руки были связаны, а ноги скованы тяжелой цепью, прикрепленной к стене. И она не шевелилась.

— Ах, чтоб тебе провалиться! — пробормотала Пантера, встав на колени и наклонясь над лежащим перед ней телом. — Ведь и в самом деле… Ни задними лапами не шевельнет, ни передними…

Но фразу Пантера не закончила. Она внезапно заорала от боли, заорала нечеловеческим голосом. При этом она не двинулась с места и по-прежнему оставалась на коленях, только лицо ее побледнело, и на лбу выступил холодный пот.

Дело было в том, что молодая продавщица из «Пари-Галери», красавица Раймонда, внезапно повернулась на бок с необычайной быстротой, гибкостью и ловкостью, и схватив своими руками, связанными толстой веревкой, кисть Пантеры, яростно вывернула ее одним из тех приемов, которым учит таинственная борьба джиу-джитсу.

Пантера, укрощенная страшной болью, тяжело дышала и не решалась пошевелиться.

— Отлично! — раздался в тишине спокойный голос Раймонды. — По крайней мере, никто не скажет, что я не сопротивлялась. А ну — выпрямись-ка!

— Пустите!

— Смеешься?

— Вы мне пальцы оторвете!

— Вовсе нет, ничего с тобой не случится, если будешь слушаться.

Сейчас Пантере не было больно, так как Раймонда ослабила хватку, и она отвечала девушке дрожащим, хриплым голосом, выдававшим ее испуг.

Злополучная подруга Фонаря, растерянно озиралась вокруг, собираясь позвать на помощь. К счастью, Раймонду нельзя было застать врасплох. Она снова обратилась к Пантере:

— Выпрямись! Садись на пятки! И молчать, поняла? Только крикни, и я снова выверну тебе руку! Ясно?

Пантера кивнула:

— Понятно, влипла я здорово… Да я не пошевелюсь, только отпустите руку…

Раймонда расхохоталась.

— Не болтай глупости! — сказала она все с тем же спокойствием. — Если я тебя отпущу, как ты наивно меня просишь, мне, вероятно, несладко придется. Нет! Я тебя держу и не выпущу, пока не уйду с этого чердака.

— Уйдете с чердака? Да вы что! Никогда!

Раймонда возразила очень спокойно:

— Через десять минут я буду на свободе.

— Нет!

— Да!

Без видимого усилия Раймонда опять вывернула руку Пантеры, и та заорала:

— Мерзавка! Дрянь! Сволочь!

Но пленницу эта ругань ничуть не трогала. Она опять ослабила захват и повелительным тоном сказала:

— Не кричи и отвечай мне. Кто ты такая?

— А тебе не все равно? На что ты рассчитываешь?

В глазах Раймонды сверкнула молния, на мгновение лицо ее исказила злоба, и Пантера поняла, что надо сменить тон.

— Ну ладно, ладно, — заговорила эта подлая женщина, — ты только не сердись. Кто я такая? Пантера.

— Жена того, кто меня похитил?

— Да, Фонаря баба.

— Ах, его зовут Фонарь?

— Нет! Да! В общем-то…

Пантера совсем потеряла голову. Раймонда по-прежнему держала в руках ее кисть, и она боялась пошевелиться, подобно тому, как зверь, попавший в капкан, не решается рваться на свободу. К тому же ее до смерти напугала эта удивительная пленница, которая теперь отдавала ей приказы. Пантера робко спросила:

— Чего ты хочешь от меня? Отпусти!

— Сейчас.

Казалось, что Раймонда колеблется, потом она, видимо, приняла решение.

— Без глупостей, ясно? — повторила она. Отвечай правду. Почему твой парень похитил меня?

— Не знаю.

— Врешь!

— Нет…

— Ему заплатили? Он не сам это задумал? Ему велели меня схватить? Кто велел?

— Не знаю!

— Знаешь! Фантомас?

— Фантомас? Нет, не думаю. Фонарь уже три года как ушел из его шайки…

С губ Раймонды сорвался вздох облегчения — ведь с тех пор, как ее похитили и она оказалась во власти Фонаря и Глазка, несчастная много раз мучилась вопросом: неужели ей следует винить в этом страшного, неуловимого Повелителя Ужасов?

Но вряд ли сейчас было самое подходящее время для выяснения этого вопроса. Раймонда опять заговорила, уже спокойнее.

— Ладно, Пантера, все это не так важно… Кто бы ни заплатил твоему парню, Фантомас или кто другой, ты должна мне помочь выбраться отсюда.

В ответ Пантера резким движением попыталась вырваться. Уже до этого, в течение нескольких минут, любовница Фонаря не шевелилась, надеясь усыпить бдительность той, в чьей власти она оказалась.

— Будет болтать-то! — закричала она с издевкой. — Вот я…

Но издевка перешла в стон. — Нет, нет… не надо… сжалься…

Убежать ей не удалось — Раймонда была на чеку и снова подчинила ее себе, опять вывернув ей кисть.

— Поняла теперь? — пленница в свою очередь заговорила с насмешкой в голосе. — Не будешь сидеть спокойно — тебе же хуже. Ну, как? Будешь слушаться?

Пантера ответила невнятным ворчаньем:

— А как ты уйдешь-то отсюда?

— Ты же меня и развяжешь.

— Не могу.

— Можешь!

— Нет!

— Значит, не хочешь вести себя как следует?

Раймонда не выпускала из рук кисть злобной девки и стоило ей чуть-чуть стиснуть ее покрепче, как та сразу сдалась:

— Нет! Нет! Не мучай меня! Ведь не я же тебя сюда притащила…

Но Раймонда тут же прервала ее причитания.

— Мне сейчас нет дела до того, кто меня притащил сюда… Слушай внимательно, Пантера, ты должна вызволить меня отсюда. Должна, слышишь? А не вызволишь — я тебя тоже не отпущу, да еще…

— Не посмеешь!

— Еще как посмею!

Нет, никто не мог бы предположить, что красавица — продавщица из «Пари-Галери» — окажется такой смелой, энергичной, опасной! Каким же странным, поистине геройским духом обладала эта девушка, чтобы осмелиться на такую борьбу и с таким врагом!

— Что же я могу сделать, скажи на милость? — кричала теперь Пантера. — Во-первых, я и пошевелиться не могу, ты же меня держишь; и, во-вторых, ты в цепях, на ногах у тебя замок, мне его не открыть.

Но Раймонда повторяла все тоже:

— Ты должна меня выпустить!

Пантера покачала головой.

— Господи боже ты мой! Ну, прикажи, что делать, только не требуй невозможного!

Но она еще не понимала, что представляет собой ее гостья.

— Выверни карманы! — приказала Раймонда. — У тебя ведь вторая рука свободна. И не забывай — одно только движение мне во вред — и в одну секунду…

Ей не понадобилось продолжать. Легкое нажатие пальцев на больную кисть Пантеры решило вопрос лучше любой угрозы!

— Стой! Стой! — заорала злобная девка, — ты же видишь, я не рыпаюсь… выворачиваю карманы…

И свободной рукой Пантера действительно подняла юбку и вытащила наружу прикрепленный к ней карман.

— Да что тебе надобно-то? — спрашивала она. — У меня тут ничего нет.

— Давай, выворачивай наизнанку.

— Вот платок…

— Давай, давай…

— Кошелек…

— Давай дальше!

— Ничего больше нет… Ай-ай!

— Есть, вот пушка…

— Вот чего тебе нужно?

— Давай, тащи… Ты что, хочешь, чтобы я тебе руку сломала?

— Ладно! Ладно! Только откуда ты знала? Ай! Ай! Сволочь!

В ту минуту, когда Пантера, несмотря на все старания обмануть Раймонду, уже вытаскивала из кармана внушительных размеров револьвер, Раймонда опять вывернула ей кисть, на этот раз посильнее. Боль была такой, что усмиренная Пантера рухнула на пол и выпустила из руки оружие, даже не пытаясь им воспользоваться. Это и было нужно Раймонде. Она дала своей тюремщице отдышаться, а затем, не ослабляя захвата, приказала:

— Внимание! Ты можешь подтолкнуть ногой револьвер поближе ко мне? Я хочу взять его в руку! Нет, даже и не пытайся схватить его. Ногой подвинь, говорю! Так, подталкивай его ко мне… Отлично!

Пантера выполнила требование девушки, теперь та была вооружена.

— Видишь, — насмешливо сказала Раймонда, — всегда можно договориться, верно? Теперь, Пантера, не забывай — попытаешься убежать, всажу тебе пулю в голову, ясно?

Пантера кивнула в знак согласия. Потом спросила:

— Ты, стало быть, знала, что у меня пушка есть?

— Да, когда ты стояла на коленях, я видела, как вздут карман под юбкой. Ладно, теперь перережь ножом веревки у меня на руках… Ну, действуй, живо!

— Но как же?..

— Хочешь пулю в голову?

Пантере спять пришлось повиноваться. Раймонда, держа в связанных веревкой руках заполученный ею револьвер, наставила дуло на Пантеру и продолжала:

— Знай, Пантера, я не шучу. Действуй побыстрее!

Через минуту веревка была разрезана. Теперь руки девушки оказались свободны, и она без колебаний выпустила из них Пантеру, а та сразу, резким движением отпрянула назад.

— Ну, ну! — насмешливо сказала Раймонда, продолжая целиться в нее. — Без фокусов! Ноги-то у меня еще в цепях, я не забыла. Видишь, Пантера, теперь тебе ясно, что ты попалась, я все-таки посильней тебя — сними с меня цепь!

Но Пантера в ответ на угрозу только зубами скрипела, потом завопила:

— Ну, убей меня! Нет у меня ключей! Правду говорю!

— Ключи здесь, под этим сундуком, справа… Я видела, как Фонарь их прятал… Бери ключи, Пантера, живо!

Пантере снова пришлось действовать под угрозой револьвера.

— Бог ты мой пресвятой! — застонала она, поворачивая ключ в замке. — Что теперь мой парень-то скажет?

Раймонда не дала ей договорить.

— Твой парень? — засмеялась она и с довольным вздохом выпрямилась, когда Пантера отомкнула замок. — Твой парень? Ты ему скажи, Пантера, что он болван! Что такую пленницу, как я, надо было самому сторожить… и что я вскоре к нему наведаюсь. Прощай!

Пантера на миг окаменела, но тут же сообразила, что произошло, и, словно обезумевшая, бросилась наперерез Раймонде, решительно направлявшейся к откидному лазу; теперь Пантера, казалось, расхрабрилась и была готова на все.

— Не пройдешь! — крикнула она. — Не пущу!

Но и эта попытка сопротивления так же не удалась ей, как и предыдущая. Раймонда, продолжая целиться и отнюдь не испугавшаяся крика злобной девки, двинулась ей навстречу.

— Не пройду? — спросила она. — Вот еще! Да ты совсем сдурела, душа моя! Отойди в сторону… или я стреляю!

Прелестная рука девушки напряглась, грозя револьвером; решительность Раймонды, уверенность ее вынудили Пантеру сдаться и отступить.

Прошел час, а Пантера, все еще дрожа всем телом, возилась на чердаке, прибирая вещи, среди которых недавно находилась связанная узница, бежавшая теперь на свободу…

Пантера представляла себе, что скажет ее любовник. В то же время она со страхом предполагала, что в ее грязное жилье могут ворваться полицейские, а за ними толпа, требующая отмщения!

Внезапно она вздрогнула: дверь комнаты под ней, комнаты, через которую убежала Раймонда, открылась, потом с силой захлопнулась; послышались шаги, и Пантера, внимательно прислушиваясь, тотчас же их узнала.

— Дьявол! — прошептала она. — Ну и нагорит же мне! Ясно, это Фонарь явился… Вот как я погорела — он же увидит, что я спускалась с чердака, а птичка-то улетела! Вот невезуха-то!

Снизу раздался требовательный крик:

— Эй, Пантера, сыпь сюда, покажи морду, мы с Глазком вернулись и у обоих глотки пересохли!

— Потерпи минуточку, Фонарь! Бегу бегом!

Но Фонарь ждать не любил, и первая ступенька лестницы уже заскрипела под его тяжелым башмаком.