Четверть часа спустя, расставшись с судьей, доверившим ему печальную историю своей неудавшейся любви, Жюв, со свойственным его упрямой натуре стремлением раскладывать все по полочкам, продолжал размышлять о необычной миссии, доверенной ему дважды — истинным отцом ребенка и его отцом согласно закону.

— Странное приключение! — бормотал добряк Жюв, которого в тот день почему-то особенно одолевала меланхолия. — Сам не знаю, к чему хотел бы придти, кому хотел бы отдать несчастного малыша, за которого все так бьются. Дро произвел на меня неплохое впечатление — он так волновался, рассказывая мне о Юбере, но, с другой стороны, бедняга Себастьян Перрон был расстроен не меньше, когда говорил об исчезновении сына.

Жюв шел по набережным Сены, сам не зная куда, шагал прямо перед собой, заложив руки за спину, опустив голову; наконец он остановился у парапета, облокотился на него и стал смотреть, как без устали течет Сена.

— Ах, этот закон! — ворчал Жюв. — До чего же бывает он глуп. Временами это придуманное людьми установление ведет себя с бесчеловечной жестокостью… Ведь в общем-то, если Дро не солгал — а никаких оснований не верить ему у меня нет — он распрекрасно мог всем сердцем полюбить этого бедного парнишку, чьим отцом стал волей судьбы… Но, похоже, Себастьян Перрон тоже крепко привязан к сыну; хоть он и судья, хоть и боится скандала, он, не раздумывая, похитил мальчика и хочет воспитать его сам.

Жюв думал и так и этак, что-то бессвязно бормотал себе под нос, вновь и вновь возвращался к таинственной драме, переживаемой обоими отцами, и каждый из них казался ему честным малым.

— Я зря теряю время, — спохватился Жюв, — а времени терять нельзя… Я должен найти решение этой загадки — каким бы оно ни было. Ребенок исчез, значит, я отыщу его.

В голове Жюва возникали самые невероятные картины, одна страшнее другой.

— Ребенок исчез, — повторял он, — Себастьян Перрон утверждает, будто он утонул. Дьявол! Что это — несчастный случай или преступление?

Жюв отошел от парапета и снова двинулся вперед.

В уме его, подчиняясь неумолимой логике, стала выстраиваться цепочка событий, как если бы эти события сами отыскивали друг друга, скрепляясь в единый ряд, а ему, Жюву, оставалось лишь наблюдать за ними, исследовать, пытаться постичь их скрытый смысл.

— Определим ситуацию, — сказал себе Жюв. — Черт возьми! Она донельзя проста: Дро признался мне, что у него туговато с деньгами, жена, в отличие от него, богата… Ну-ка, что стал бы делать Дро, окажись он негодяем?

Захваченный этой мыслью, Жюв замер у края тротуара.

Вскоре он заключил:

— Поначалу Дро сказал себе: если бы между мной и женой не стоял этот ребенок — ребенок другого, наш союз стал бы только прочнее… Понятное дело — ребенка он невзлюбил. И вдруг, что происходит? Себастьян Перрон признается, что ребенка похитил он. Пусть так. Думаю, Дро не слишком расстроился, когда малыш исчез, ведь для него мальчик был живым укором, он напоминал ему, как постыдно жениться на деньгах. Ладно, оставим это.

Но случилось так — и это вполне естественно — что, вопреки ожиданиям Дро, мать ребенка, Амели Дро, после исчезновения сына была безутешна. Их союз не только не стал прочнее, но грозил окончательно распасться… Амели Дро вообразила, что муж убил ее ребенка. О! Могу себе представить — Поль Дро, невиновный, был вне себя от ярости: этот проклятый ребенок, сын другого, в который раз встал между ним и женой…

Придя к очевидному выводу, что Поль Дро, повинуясь естественному чувству, должен был ненавидеть сына жены, Жюв прервал на этом свои размышления и двинулся дальше.

Мысль его то и дело подбрасывала сыщику все новые умозаключения, железной логики которых он не мог не признать.

— Так-с, — рассуждал Жюв, — Дро ненавидит маленького Юбера, что нам это дает? Черт подери, да все очень просто… Один шаг — и ненависть сменяется желанием смерти. А если ты слаб духом, желание смерти незаметно перейдет в мысль об убийстве.

Он напряжения Жюв куснул себе губы.

— Похоже, на сей раз я недалек от истины; не случилось ли так, что Дро, тот самый обливающийся слезами Дро, не так давно обнаружил тайник, в котором скрывал Юбера его настоящий отец, я имею в виду семью, куда был помещен Юбер. Не мог ли Дро, опасаясь, что случай может вернуть жене ее ребенка, — и тогда она привяжется к нему еще сильнее — не мог ли он замыслить преступное убийство?

Жюв чуть слышно говорил сам с собою. Вывод его был четок.

— Попытайся я сформулировать мотив убийства малыша Юбера, боюсь, приду к заключению, что Дро вполне мог убить его.

Жюв был уже у моста Сольферино. Он шел, не разбирая пути, витая в облаках, но действительность не замедлила вмешаться: сыщик чуть было не угодил под громко тарахтевшее такси.

— Ну вот! Ну вот! — заворчал Жюв, сам же над собой посмеиваясь. — Веду себя, как последний дурак. Теряю время на бесплодные раздумья, а в подобных делах польза от них не велика. Думать — хорошо, но еще лучше — заняться расследованием.

Жюв достал часы, взглянул на них и нахмурился.

— Что ж, — заключил он свой монолог, — наберемся мужества. Я как раз успеваю на поезд; если я немедленно не отправлюсь в деревню, то изменю своему долгу… Ведь я поклялся Себастьяну Перрону и Полю Дро докопаться до истины.

Жюв не был злопамятен — он сделал знак тому самому таксисту, который чуть было его не переехал.

— На вокзал Сен-Лазар, — бросил Жюв, — да побыстрее, дружок.

Шофер, подбадриваемый Жювом, поистине демонстрировал чудеса скорости.

Пока Жюв прикидывал, не слишком ли он погорячился, попросив водителя мчаться во весь опор, легкий автомобиль на головокружительной скорости пронесся по запруженным улицам, пролетел по площади Согласия, сыграл в прятки с автобусом, нависшим над ним всей массой, взобрался на пешеходный островок, выполнил крутой вираж у церкви Мадлен и, чуть было не опрокинув ручную тележку при въезде на Гаврскую улицу, резко тормознул во дворе вокзала.

— Уф, — выдохнул Жюв, — жив, кажется… Вот повезло, так повезло. Чертовы эти такси — мчатся, как одержимые.

Жюв, сам же велевший шоферу поторапливаться, теперь стал ему выговаривать за сумашедшую гонку, но, к счастью, вовремя спохватился:

— Черт, через три минуты поезд!

Жюв расплатился и, не дожидаясь сдачи, рванул к кассе, перепрыгивая через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, купил на ходу пару книжек в киоске зала ожидания и выбежал на перрон, когда поезд, следовавший в Лизьё, уже тронулся.

Не долго думая, Жюв прыгнул на подножку и взобрался в вагон.

Он пыхтел, задыхался и все же, как истый парижанин, не преминул заметить:

— Стоило так спешить — у меня была уйма времени!

Как многие другие, Жюв ни за что бы не сознался, что догонять уходящие поезда вошло у него в привычку, а порой, без всякой на то причины, он предательски опаздывал и поезд уходил без него.

Попав в вагон, Жюв прошел по коридору, отыскивая купе поспокойнее.

Купе, пришедшееся ему по вкусу, занимал толстый коммивояжер, безмятежно попыхивающий огромной трубкой; Жюв счел, что как попутчик толстяк идеален — достаточно объемен, чтобы отпугивать других пассажиров, достаточно погружен в себя, чтобы не докучать нескончаемой болтовней.

— Мне предстоит весьма приятное путешествие, — сказал себе Жюв.

Он избавился от пальто, шляпы, вытянулся на полке, раскрыл книгу, но читать так и не начал.

Нередко Жюв часами сидел, уставившись в открытый том и не различая ни строчки.

Случалось так не потому, что Жюв не любил читать, напротив, он находил чтение лучшим из всех видов отдыха, отдыхом настоящим.

К несчастью, он всегда бывал так занят, так загружен делами, что у него попросту не хватало времени на вещи малополезные; хотел он того или нет, мозг его постоянно работал, Жюв все время изучал и сопоставлял факты, ни на минуту не забывая о порученных ему расследованиях.

Да и какой прок был Жюву читать романы?

Разве профессия сыщика не делала его то и дело участником самых невероятных историй и приключений? А сама его жизнь, разве не была она настоящим романом?

Можно сказать, что он без устали листал страницы книги под названием человеческая жизнь…

Так и не приступив к чтению раскрытой книги, Жюв вновь погрузился в раздумье.

Приятель наш Жюв вовсе не был доволен, более того — он был раздосадован.

— Проклятая история, — бубнил он, — не знаю, чем она закончится, но уверен — ничего хорошего нас не ждет. Если мои подозрения подтвердятся и я найду улики против Дро, я должен буду их обнародовать. А надобно, чтобы Дро, черт его дери, продолжал лечить Элен, и я не могу портить с ним отношений, он необходим мне, пока не поправится невеста Фандора.

Все долгие часы пути Жюв так и этак прокручивал в уме сведения, полученные им от судьи и от хирурга.

Чему верить?

Кого подозревать?

Что предпринять?

— Проклятое дело! — бормотал он, — как же мне узнать, действительно ли ребенок исчез и что с ним сталось?

Когда поезд прибыл в Лизьё, Жюв с явным облегчением спрыгнул на платформу.

Бездействие претило его пылкой, рвущейся в бой натуре; ведя расследование, докапываясь до истины, он чувствовал себя, как рыба в воде, и терпеть не мог ничего не делать, выжидать, обдумывать.

Выйдя из вокзала, Жюв без труда сговорился с возницей, взявшимся доставить его в Тилли-сюр-Лизьё — деревушку, где проживали старики Клеманы, которым судья доверил воспитание сына Амели Дро.

— Вы торопитесь? — спросил кучер, когда повозка уже катилась по разбитой мостовой Лизьё.

Жюв отрицательно потряс головой.

— Да нет! А почему вы спрашиваете?

— Потому, — объяснил кучер, — что у моей кобылы грыжа и, если мы не торопимся, я не буду гнать ее что есть мочи.

Про себя Жюв подумал, что, раз лошадь больна, не следовало и запрягать ее, и что это форменное надувательство — заманить седока, а потом ехать шагом.

Но от комментариев Жюв предусмотрительно воздержался.

Что толку препираться с кучером, не лучше ли заручиться его доверием?

Жюв ловко подольстился к вознице, похвалив его за предусмотрительность.

— Конечно, конечно, — заверил он, — вы совершенно правы, дружок, ни к чему гонять кобылу, когда у нее грыжа. Время от времени дать ей кнута — вреда не будет, но особо-то не усердствуйте…

Замечание Жюва пришлось очень кстати и сразу расположило к нему кучера.

— Сразу видать, сударь, в скотине вы толк знаете, — отвечал он. — Может статься, вы хотели бы купить лошадь? Знаю я одного двухлетка…

Жюв поспешил разуверить его:

— Нет, нет, вы ошибаетесь, я приехал сюда не за лошадьми.

— Тогда за коровами?

— Нет, не за коровами.

Кучер лукаво усмехнулся:

— Тогда понятно… Вы, сударь, торгуете свиньями?

Жюв снова отрицательно покачал головой.

Его сдержанность не давала покоя простаку-крестьянину, который ломал себе голову над тем, кем еще можно быть в жизни, если не заниматься ни одной из трех столь завидных для него профессий и не торговать ни лошадьми, ни коровами, ни свиньями.

— Вы приехали по поводу новых школ, сударь? — наугад рискнул он.

Ответ Жюва был отрицательным.

— Вы, сударь, случаем, не чиновник? Наверно, приехали за налогами?

— Нечто в этом роде, — загадочно ответил Жюв.

Тут крестьянин хлестнул свою скотину и с чисто нормандским бесстыдным простодушием выпалил:

— Раз вы, сударь, по налоговой части, то и заплатите, не скупясь, а раз заплатите, не скупясь, кобылка пусть пошевелится, наплевать, если охромеет, все одно завтра продам ее.

И, хохоча во все горло, кучер от души нахлестывал бедную лошаденку.

Жюв рассудил, что теперь самое время приступить к расследованию.

— Ба! — начал он. — Особенно-то не торопитесь, время есть. Сколько до Тилли?

— Отсюда километра четыре будет, деревушка невелика, да что там! Дорога известная…

Пустив рысью свою серую кобылку, кучер развернулся боком, устроился поудобнее и приготовился к приятной беседе.

— Ума не приложу, что такое случилось, — заговорил он, — но теперь я только и делаю, что гоняюсь в Тилли. Всем вдруг понадобилось в Тилли, просто отбоя нет. Поди, на строительство школ едут, так я думаю, сударь.

— Вероятно! — повторил, не споря с ним, Жюв и нахмурился. — Может статься, вам доводилось возить туда моих коллег… Как они выглядели?

Тут кучер звонко хлопнул себя по ляжке.

— Что нет, то нет, этого я вам никак не скажу, — отозвался он, — кому рассказать — животики надорвешь, сдается мне, два раза кряду седок был один и тот же, только… Он и носа не казал.

Жюв слушал, затаив дыхание.

— Как так? — спросил он.

— А вот как: раз вечером, скажу — не совру, в прошедшую субботу, посиживал я за стаканчиком у мамаши Лебас, все чин-чинарем, вдруг — пришли за мной… Седок уже влез в повозку да поджидал меня. Ну, пришел я, спрашиваю: «Куда поедем?» — «В Тилли», — так он ответил. «Семь франков в оба конца», — так я сказал, плюс чаевые… Согласен он на семь франков, договорились, поехали… Сидит он — ровно неживой. Забился в глубь повозки, укутался в пальто — ни слова, ни звука. Путь не близкий, ну я и не выдержал, заговорил в ним… «Слушай, приятель, — так он сказал, — займись-ка своей кобылой, а меня оставь в покое». Ну, тогда и я замолчал, сударь…

— Само собой, — согласился с ним Жюв.

Однако подгонять кучера больше не требовалось.

— Так и ехали, — продолжал он, — только я-то первым ему понадобился. Еще мы и до Тилли не доехали, встает он — аккурат на перекрестке — и говорит мне: «Стой… Я здесь сойду. Дальше пойду пешком. Мэр где живет?» Ну — я объяснять: мэр, де, живет подле церкви. «Ясно, — так он сказал, — а Клеманов знаешь?» Еще бы, у них огромная ферма на краю деревни. «Ладно, ладно», — так он сказал. Хотите — верьте, хотите — нет, но дал он мне, сударь, десять франков да сказал при этом: «Ты больше не нужен мне, убирайся вон!..»

— Да! — добавил крестьянин. — Вот бы каждый день да такие клиенты.

Жюв буквально сгорал от любопытства.

Что за таинственный незнакомец был здесь в прошлую субботу, за три дня до похищения ребенка, зачем нужен был ему адрес Клеманов?

Жюв невольно спросил себя:

— Не случай ли, подсунув мне этого возницу, навел меня на весьма интересный след?

— И вам довелось встретиться с этим человеком еще раз? — поинтересовался Жюв.

Крестьянин расхохотался.

— Так и случилось, только вышло оно еще забавней… Представьте, что в следующий понедельник возвращаюсь я с ярмарки, из Озу, еду по этой самой дороге — прямо, как сейчас, только… Ну конечно!.. Ехал-то я в другую сторону, возвращался в Лизьё, и вдруг — на тебе! Слышу, кличет кто-то меня в темноте. «Эй! — так он кричал, — подвезешь до Лизьё?»

Останавливаюсь, отвечаю: «Да, сударь». Хотите — верьте, хотите — нет, но вижу, стоит передо мной мой приятель — тот самый. Умора, да и только!..

— Умора! — подхватил Жюв.

Крестьянин продолжил:

— Тут влезает мой приятель в повозку. «Погоняй, — так он сказал, — да отвези меня на вокзал!»

Я-то признал его, спрашиваю: «Гляди-ка, неужто опять встретились?..»

На этих словах крестьянин прервал свой рассказ.

— Но, Кокотт! — заорал он. — Пошевеливайся-ка, разрази тебя гром, тысяча чертей тебя дери! Но! Достанется тебе на орехи!

Подхлестнув лошадь, кучер продолжил:

— Так вот, сударь, видит мой приятель — признал я его. «Дурак, — говорит он мне, — если ты и признал кого, не след кричать о том во все горло»… И встал во весь рост — вот-вот начнет все крушить.

У Жюва перехватило дыхание:

— И что он сделал?

Крестьянин удивленно взглянул на него.

— Да ничего, черт его дери! Я тогда сказал ему: «Сядьте-ка, не то хлопнетесь на землю». Следом ехала другая повозка, я погонял и погонял кобылку — не люблю, когда обгоняют. Странный приятель мой уселся, да так и просидел, не двигаясь, до самой слободки, а на вокзале вышел. Вот с тех пор все и гадаю: и что тому парню здесь понадобилось? Да уж! Видок у него был не из приятных.

Со всего маху хлестнув лошадь, крестьянин заключил:

— Все это политические штучки… Мэр Тилли, скажу я вам, бахвал, каких мало, хитрит все да умничает. На выборы приглашенные прибывают из самого Парижа, готов поклясться, что приятель-то мой… Но, Кокотт!

Переваливаясь с боку на бок, повозка ехала по улицам Тилли-сюр-Лизьё.

— Куда доставить вас? — спросил возница.

— В мэрию.

Крестьянин расплылся в улыбке.

— Я же сказал, что вы чиновник; не скажите там обо мне чего дурного, идет? Может, и сболтнул я лишку, наговорил, будто мэр наш хвастун, но ведь, если разобраться, славный он малый, ей-ей! так оно и есть, и немало добрых дел за ним числится! Уж это точно…

Сии запоздалые восхваления Жюв пропустил мимо ушей. Он задумался.

Казалось, и впрямь ему помогал его величество случай — сыщик из сыщиков, тот самый случай, который в конце концов всегда принимает сторону истины.

Хоть в рассказе крестьянина многое было неясным, он содержал ценные сведения, которые Жюв пытался свести воедино.

— Из Парижа прибыл таинственный незнакомец, якобы затем, чтобы повидать мэра. Этот незнакомец появился в субботу, а в понедельник исчез ребенок. Незнакомец не хотел, чтобы его узнали. Возница, человек бесхитростный, это заметил. Ну что ж! По правде сказать — недурно!

Жюв высадился у мэрии. Это небольшое кокетливое строение белого цвета составляло гордость коммуны, его возвели совсем недавно, чтобы доставить удовольствие лично мэру, который вечно возмущался неудобством прежней ратуши.

Жюв проник в вестибюль, выбеленный известкой, обнаружил там, как ему показалось, консьержку — пожилую женщину, ощипывавшую гусей; он снял шляпу и осведомился:

— Могу я видеть господина мэра?

— Может, и да, — отвечала старуха.

— Он у себя? — не отступал Жюв.

— Может, и так.

По всему было видно — старуха не хотела неприятностей. Жюв упорствовал:

— А где живет он, не скажете?

— Да рядом.

Это могло означать что угодно, и Жюв решил, что так и будет топтаться на месте.

К счастью, он вспомнил, что находится в Нормандии и что в Нормандии можно легко разговорить самых упрямых старух.

Вынув из кармана монету в сорок су, Жюв протянул ее той, что ощипывала гусей.

— Так отведите меня к нему, любезнейшая.

Старуха просияла улыбкой.

— Сию минуту, уважаемый сударь, присаживайтесь.

Она отбросила гуся в сторону, подбежала к лестнице и что было мочи крикнула:

— Жозеф! Эй, Жозеф! Поди-ка сюда, сынуля, тебя спрашивает какой-то господин!

Застучали сабо, и Жюв догадался, что Жозеф спускается; старуха пояснила:

— Вот и порядок. Господин мэр — это и есть сын мой, Жозеф. Повезло вам, что вы на меня напали.

Только собрался Жюв подивиться на старую женщину, которая, как ни в чем не бывало, ощипывала гусей в вестибюле мэрии, а сына своего почтительно величала господин мэр, как перед ним уже стоял главный представитель власти Тилли.

Это был крупный нормандец с веснушчатым лицом, густыми, спутанными на затылке волосами; одет он был, как одеваются фермеры: просторная крахмальная блуза доходила почти до самых сабо — покрытых лаком, украшенных золочеными гвоздиками; своими сабо мэр гордился особо.

Несмотря на грубоватую внешность, мэр, судя по всему, был хитрой бестией.

Жюв заметил, что его потихоньку рассматривают, и решил действовать осмотрительно.

— Честь имею, — начал верзила Жозеф.

Жюв поклонился.

— Это я имею честь, господин мэр, и прошу извинить меня за беспокойство.

Потом, как бы между прочим, Жюв заметил:

— Ничего не поделаешь, — я при исполнении, служу в муниципальной полиции Парижа.

Мэр завращал глазами.

— Ах вот как! — удивился он. — Полиции здесь вряд ли найдется дело, и все-таки я рад вас видеть. Не желаете ли по стаканчику?

— Нет-нет, — отказался Жюв.

— Слушайте, от рюмочки кальвадоса вреда не будет…

Жюв не стал чваниться.

— Ну что ж, от рюмочки кальвадоса я не откажусь.

Через минуту Жюв и мэр Жозеф были уже лучшими друзьями в мире и поднимали тосты в зале для праздничных собраний, где в тот день были натянуты веревки и сушилось огромное количество белья.

— Так что же все-таки привело вас в наши края? — спросил Жозеф.

Жюв с благоговейным видом потягивал винцо из маленькой рюмки, прищелкивая языком, вдыхая в себя водочный аромат, отчаянно жестикулировал, пытаясь произвести на мэра должное впечатление и выказать себя тонким ценителем кальвадоса.

— Забавная история, — отвечал он, — я приехал в связи с визитом, который был нанесен вам в субботу.

— В субботу? — удивился мэр. — Не видал я никого.

— Ну как же, — настаивал Жюв, — помните — был у вас один господин из Парижа.

Для пущей важности мэр почесал в голове.

— Честное слово нормандца, никого не видал.

Жюв взял на заметку эту прелюбопытную деталь: так, значит, незнакомец, нанявший кучера, солгал, будто приехал повидать мэра; сыщик поспешил сделать вид, что ошибся.

— А ведь и впрямь, — сказал он, — запамятовал я. Это была не суббота, приезжали к вам в понедельник.

— В понедельник было, — закивал мэр, — тут уж ничего не попишешь… Были у нас месье Мариус, приезжали разузнать о сиротке Леманов.

Жюв едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть от радости.

Решительно, беседа их становилась интересной.

Таинственный персонаж, чьи следы он отыскивал, в субботу приехал тайком, а в понедельник — в открытую.

С другой стороны, как раз в понедельник Себастьян Перрон послал Мариуса к крестьянам по фамилии Клеман, воспитывавшим маленького Юбера.

Из всего этого следовало — или, во всяком случае, было на то похоже — что Мариус приехал сначала в субботу, а потом в понедельник.

«Ну и ну! — подумал Жюв. — Почему же, черт возьми, Себастьян Перрон не предупредил меня, что он дважды посылал своего закадычного друга Мариуса в Тилли-сюр-Лизьё и что первый раз тот приехал сюда в субботу, еще до того, как узнали о смерти ребенка?»

— Так вот, — сказал Жюв, — я прибыл по тому же самому делу, речь идет о ребенке, из-за него-то я и рискнул обеспокоить вас, господин мэр.

— Да бросьте вы, какое там беспокойство, — запротестовал мэр.

— Мне хотелось бы знать, — продолжал Жюв, — что вы сами обо всем этом думаете. Ребенок-то ведь умер, а?

Мэр снова снял шляпу и с силой поскреб в голове.

— Может, да, а может, и нет, — сказал он.

Жюв не отступал.

— А не утверждают разве, будто он утонул?

— Так оно и есть, — согласился сэр, — утверждают Это Клеманы так говорят, будто бы он случайно взял да и утонул.

— Хитрецы они, эти Клеманы, — с готовностью отозвался Жюв.

— Да уж, таких поискать, — согласился с ним мэр.

Он многозначительно захихикал, приоткрывая тайные свои мыслишки. Жюв понял, что напал на след.

— Хитрецы-то они хитрецы, — повторил он, — а не подумали, что ведь в здешних краях ни одной лужи не сыщешь и парнишке утонуть негде.

Жюв и в глаза не видел окрестностей Тилли-сюр-Лизьё и говорил наобум, но мэр подтвердил его слова.

— Вот именно, что не сыщешь, — выдавил из себя он, побагровев от душившего его смеха. — Где они, те лужи? Схитрить хотели, Клеманы-то, а об этом и не подумали.

Неожиданно Жозеф вновь напустил на себя серьезный вид.

— Послушайте-ка, — забеспокоился он, — а вам-то что за дело до всех этих историй? Явились тут, болтаем, болтаем, а что вам надобно — никак в толк не возьму.

Жюв равнодушно пожал плечами.

— Мне-то — бросил он. — Да как сказать… Я составляю рапорт. Что до этих Клеманов, я их и не видал никогда… Раз они утверждают, что ребенок утонул, так и доложу — ребенок утонул.

Жюв говорил так беспечно, что мэр успокоился.

— Ясное дело, — сказал он. Но тотчас добавил. — Главное, так это чтобы никому не нагорело. Клеманы доводятся мне кузенами… Мальчишка исчез, но они-то тут ни при чем, все должно быть шито-крыто… Здесь я сам все улажу… А вы, сударь распрекрасный, уладите дело в Париже, договорились?.. Еще по рюмочке кальвадоса, не откажитесь? — предложил мэр.

Не моргнув глазом, Жюв согласился:

— Назвался груздем — полезай в кузов.

— Что верно, то верно, — закивал мэр.

Мужчины снова чокнулись, и Жюв, словно невзначай, сказал:

— Да какие там неприятности!.. Только вот, сдается мне, что тело-то так и не нашли?

Мэр недовольно поморщился.

— Да, черт возьми, в этом-то вся и загвоздка, что тут придумаешь? Может, скажите в Париже, что его растерзали лисицы — их тут пруд пруди.

Жюв в раздумье покачал головой.

— Лисицы? — недоверчиво сказал он. — Вряд ли в это поверят.

Мэр скорчил гримасу.

— Сказать, может, что труп в колодце?

— Гм! — хмыкнул Жюв.

— Или в печи для обжига известняка?

Последнее предложение Жюв счет наиболее приемлемым.

— Печь для обжига известняка — недурная идея. Я возьму ее на заметку, господин мэр, так и напишу: должно быть, мальчик свалился в печь для обжига известняка. Потому труп его никак и не отыскать.

Жюв отпил глоточек кальвадоса, затем задал еще вопрос:

— А Клеманы? Что сказать о Клеманах?

На сей раз мэр выдал себя:

— Клеманы? Лучшие, честнейшие люди. Скажите, что, дескать, огорчены они, не едят, мол, не пьют, да не забудьте указать, что реакционеры они, Клеманы эти… Сам-то я держусь передовых идей. Не хочу я, чтобы Клеманам делали рекламу, а то ведь на выборах…

Жюв жестом успокоил его.

— Все понял, все сделаю.

Тут мэр опять захохотал во все горло.

— Ну и хитры вы, — донеслось сквозь смех.

Жюв скромно потупился.

— Да что там!..

— Но это еще не все, — продолжал мэр, — папаша-то Клеман возьми да и скажи тому господину, что приезжал в понедельник, будто мальчишка исчез утром; маху он дал, в округе ведь все знают, что все не так было. Ко всеобщему интересу в отчете лучше бы изложить все, как было.

Жюв слушал его, затаив дыхание.

— О чем разговор, — согласился он.

Мэр опять поскреб в голове.

— Тогда уж, — выложил он, — пишите, что птенчик упорхнул в субботу. Клеманы поначалу не стали поднимать тревогу, думали, что мальчишка заигрался где-нибудь на ферме с товарищами, ну а уж в воскресенье-то спохватились. Но исчез он все-таки в субботу, об этом все соседи знают.

Жюв согласно кивал:

— Можете не сомневаться, так и укажу в отчете: ребенок исчез в субботу.

Два часа спустя Жюв покидал Тилли-сюр-Лизьё, не забыв прежде заглянуть к Клеманам.

Скорый поезд уносил Жюва в Париж, вид у него был озабоченный, голова гудела.

Каких-нибудь новых подробностей у Клеманов ему узнать не удалось. Собранные сведения были точны, сомневаться в их достоверности не приходилось.

Жюв пришел в уныние.

— Я ехал сюда, — размышлял он, — и думал, что Поль Дро вполне мог бы убить ребенка, а теперь получается, будто это Себастьян Перрон его похитил, похитил ребенка своей любовницы.

Жюв яростно затягивался сигаретой — таков был его способ успокаивать нервы.

— Ни за что не поверю, что малыш Юбер мертв. Держу пари — он прекрасно здравствует.

«Итак, — подумал Жюв, — пора подытожить полученные результаты».

От кучера он узнал, что субботу и понедельник того нанимал один и тот же человек. Личность этого человека, показавшегося вознице столь загадочным, удалось определить с помощью мэра. Это был Мариус, которого послал судья.

В понедельник Мариус явился за ребенком в открытую. Хотя на самом деле он уже приезжал в субботу, но тайком.

В том, что приезжал он тайно, сомневаться не приходилось, ибо о мэре он только навел справки, визита же ему не нанес. Судя по всему, о первой поездке предпочитали помалкивать: Себастьян Перрон, не скрывавший, что отправил Мариуса в Тилли-сюр-Лизьё, о субботе не сказал ни слова.

С другой стороны, ребенок, будто бы утонувший, в действительности утонуть не мог. Мэр сам сказал: в местечке не было ни одной мало-мальски глубокой лужи. Жозеф без обиняков признал, что труп найти не удалось, кое о чем он умолчал, но было видно — история таинственного исчезновения не шла у него из головы и он всеми силами пытался выгородить своих кузенов Клеманов, чьей политической мести, по-видимому, опасался…

Получалось, что ребенок исчез не в понедельник — день официального визита Мариуса, а в субботу, когда приезжал он тайно.

«Черт возьми, все ясно как божий день, — сделал вывод Жюв. — Себастьян Перрон, опасаясь, что его любовница может найти мальчика и что Поль Дро тоже не будет сидеть сложа руки, в субботу послал Мариуса похитить ребенка, а потом заявил, будто похищение произошло в понедельник и тем самым обеспечил себе алиби… Истинный виновник — Себастьян Перрон, Поль Дро не виновен.»

Жюль был уверен, что напал на правильный след.

Факты сходились в логическую цепочку, все доказательства похищения — налицо!

Когда Жюв высадился на вокзале Сен-Лазар, он уже обрел прежнее хладнокровие.

— В общем-то, — рассуждал он, — пожалуй, и к лучшему, что Поль Дро оказался жертвой. Мне не придется портить с ним отношений, ничто не повредит лечению Элен, ну а уж Себастьян Перрон!.. С ним-то я расквитаюсь, глаз с него не спущу, не посмотрю, что он судья, — с Жювом шутки плохи.