Несколькими днями ранее, как раз накануне того вечера, когда греческий финансист Миньяс решился-таки приобрести лечебницу доктора Дро, в час, когда обычно в сей юдоли страдания и болезней царит глубокая тишина, в кабинете хирурга разыгралась странная, поистине трагическая сцена.

Мадемуазель Даниэль совершила свой последний обход, сдала дежурство старой Фелисите; та, бурча себе что-то под нос, поднялась с постели и заняла пост на диване рядом с кнопками звонков, чтобы слышать вызовы больных; как раз в этот момент отчаянно затрезвонили во входную дверь.

Неисправимая ворчунья Фелисите на деле была сама преданность, поэтому она тут же вскочила.

Обычно она укладывалась рано и принимала дежурство часа в два ночи, когда Даниэль, падая с ног от усталости, решалась пойти отдохнуть.

В тот день передача дежурства произошла позднее обычного.

Даниэль допоздна просидела над счетами, потом ее задержал доктор Дро; шел уже третий час ночи, когда Фелисите, торопливо набросив огромную черную шаль, отправилась взглянуть, кто мог в такую пору столь бесцеремонно прорываться в лечебницу.

Фелисите была не из пугливых. Однако когда она открыла дверь, через которую большой павильон с тяжелобольными сообщался с садом, где в теплые послеполуденные часы любили гулять выздоравливающие, медсестра задрожала от страха — тьма стояла кромешная, спустился туман, ветреная ледяная ночь казалась полной тайн и дурных предзнаменований.

На миг Фелисите замерла в нерешительности.

Звонок настойчиво продолжал трезвонить. Собравшись с духом, она храбро спустилась по ступенькам и двинулась вдоль ограды.

Фелисите прошла через сад, миновала павильоны для выздоравливающих.

Внимательно осмотрев окна, она убедилась, что свет везде потушен.

— Слава богу, все спят, — проворчала старая медсестра, — а то ведь с теперешними-то помощниками всегда что-нибудь да неладно.

Фелисите была стара и потому питала инстинктивное недоверие к современным молодым женщинам, которых ей приходилось нанимать на работу.

Вот уже пятнадцать лет Фелисите твердила, что нет теперь хороших слуг, как нет и людей порядочных. Без устали она повторяла:

— Остались одни прохвосты и компания.

Фелисите медленно семенила через парк и наконец добралась до калитки.

Сквозь прутья решетки она смутно различила одетого в черное мужчину; он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, по-видимому, только что выскочил из такси, стоявшего поодаль.

Этого господина Фелисите никогда не видела. Сначала она подумала, что это родственник кого-нибудь из больных, который, несмотря на поздний час, пришел справиться о здоровье; это предположение она отвергла. «Во-первых, — рассуждала Фелисите, — сейчас ведь нет безнадежных больных, разве что больная из палаты 24 и прооперированный из палаты 19, а, во-вторых, этого человека я не знаю».

Подойдя поближе, Фелисите крикнула сквозь решетку:

— Что вам угодно, сударь?

Человек в черном не замедлил ответить, говорил он металлическим голосом, отрывисто и очень нервно:

— Здесь ли профессор Дро?

Услышав этот вопрос, Фелисите очень удивилась.

Ночью, понятное дело, не до посещений, что же тогда понадобилось незнакомцу от профессора в час, когда всем честным людям положено спать?

Фелисите недовольно буркнула:

— Господин профессор живет здесь, но сейчас он наверняка уже спит.

Незнакомец, ничуть не смутившись неприветливостью Фелисите, распорядился:

— Так откройте же мне, сударыня, и немедленно предупредите профессора, что мне надобно переговорить с ним.

Фелисите не двинулась с места.

— Господин профессор Дро отдыхает, — сказала она, — будить его я не стану. Да и что вам от него надо?

В ответ мужчина нетерпеливо притопнул.

— Я не могу вам этого сказать, — заявил он, — но смею вас уверить, что профессор Дро должен принять меня обязательно; дело срочное и отлагательств не терпит.

Говорил он тоном, не допускающим возражений, как человек, которому и в голову не приходит, что ему могут перечить.

На беду, упрямство старой Фелисите стоило настойчивости ночного гостя.

— Приходите завтра, — предложила медсестра, — завтра утром, часам к одиннадцати.

— Сударыня, — повторил посетитель, — уверяю вас, я непременно должен повидать господина Поля Дро; отказывать бесполезно, я не уйду, пока не переговорю с ним. Поверьте, я готов принести вам извинения за доставленное беспокойство. Вот… возьмите.

Неподалеку от решетки на тротуаре мигал газовый фонарь, в его тусклом, бледном свете Фелисите разглядела, что незнакомец протягивает ей банкноту.

Бесспорно, это был аргумент в его пользу, и аргумент немаловажный. Если бы дело происходило днем и деньги он предложил бы не так открыто, Фелисите приняла бы их.

Все же Фелисите не протянула руки.

Ни с того, ни с сего ее охватил безотчетный, необъяснимый страх. «Да что ему, в конце концов, надо? — подумала она. — Нате вам — он предлагает мне царские чаевые! Нет уж, благодарю покорно».

Фелисите сделала шаг назад.

«Разве по теперешним-то временам узнаешь, с кем имеешь дело?.. Чего хочет этот таинственный незнакомец?.. А вдруг он убийца или злоумышленник?»

Отступив еще дальше, Фелисите процедила сквозь зубы:

— Благодарствую, милейший, не на такую напали! Существуют правила, и нарушать их никому не дозволено. Доктор Дро отдыхает, будить его я не стану Я ведь уже сказала вам: до одиннадцати утра профессор не принимает.

С решительным видом Фелисите повернулась к посетителю спиной.

— Доброй ночи, — буркнула она.

Медсестра собралась удалиться, но в ту же секунду ее словно пригвоздил к земле пронзительный крик.

— Сударыня, сударыня, — заклинал ее незнакомец, — умоляю вас… откройте мне, так надо.

Он вцепился в прутья решетки и стал сотрясать их, пытаясь силой проникнуть в лечебницу.

На сей раз Фелисите побелела от ужаса.

«Так и есть — взломщик», — решила она.

И хоть ноги под ней подгибались, старая медсестра припустила бегом.

Не успела Фелисите пробежать и десяти метров, как позади нее раздался страшный грохот: обезумевшему от ярости незнакомцу удалось-таки выломать решетку.

— Боже праведный! — на бегу выдохнула Фелисите. — Успеть бы добежать до дома!

Думала она только об одном: промчаться сквозь парк, взобраться по ступенькам, закрыться в большом павильоне на два оборота ключа.

Так силен был в ней профессиональный инстинкт, что Фелисите не звала на помощь — она боялась разбудить больных.

Старуха бежала со всех ног, но молчала.

Она была и трусливой, и храброй в одно и то же время.

Вся сцена продлилась не более нескольких секунд. Не успела Фелисите отбежать подальше от решетки, как снова услышала страшный шум и сразу догадалась, в чем дело: незнакомец спрыгнул вниз на обледенелую землю.

В ту же минуту она услышала, как ее зовут.

Незнакомец кричал ей во все горло:

— Да остановитесь вы, безумная старуха!.. Бог ты мой, говорю вам: я не убийца, я должен во что бы то ни стало…

Фелисите припустила еще пуще.

Увы! Что могли ее старые ноги — ведь опасность все равно бежала быстрее.

Фелисите неслась со всех ног, но скоро поняла, что незнакомец настигает ее.

«Пропала», — подумала медсестра.

Она резко остановилась, скрестила на груди руки и приготовилась к удару ножа или, не дай бог, револьверному выстрелу.

Однако ничего подобного не последовало. В нескольких метрах от нее преследователь остановился.

Он принялся осыпать ее проклятиями.

— Где это видано! Совсем с ума спятила, старая дура! Да не бойтесь вы, видите — я стою на месте. Не убийца я, черт возьми! Я честный человек, речь идет о больной…

При слове «больная» Фелисите сразу приободрилась.

Само собой, когда дело касается больного, все простительно. Старая Фелисите давно работала медсестрой, повидала немало мук и страданий, знала бессчетное число страшных, невероятных историй.

Фелисите привыкла, что смерть в лечебнице — постоянная гостья, была свидетельницей самых мучительных агоний, самых невероятных выздоровлений; со временем она пришла к мысли, что болезнь все оправдывает и что в отчаянии человек может вести себя самым непредсказуемым образом.

Немного успокоившись, старая медсестра спросила:

— Если вы пришли из-за больной, черт возьми, надо было так и сказать. Кто эта больная?

Незнакомец не торопился с ответом.

— Я не могу вам этого сказать. Сначала я должен повидать профессора Дро.

И вдруг мужчина рухнул перед ней на колени — прямо здесь, в саду.

— Прошу вас, — молил он, — не будем терять времени, хватит препираться, вы же видите, черт возьми, я не убийца, идите же за профессором. Клянусь, я заплачу, сколько нужно, я готов на все, но я непременно должен его увидеть…

Теперь Фелисите совсем успокоилась.

«Чудак какой-то», — подумала она.

Фелисите очень любила это слово и вкладывала в него самые неожиданные оттенки.

Чудаком был для нее и слишком взволнованный, беспокойный родственник, и глубоко равнодушный друг, и откровенно циничный наследник.

— Чудак! — еще раз повторила Фелисите.

Наконец она решилась:

— Чудно вы ведете себя, сударь, но в общем-то это неважно… Раз вы пришли по поводу больной, я не могу на вас сердиться, встаньте с колен и следуйте за мной, я узнаю, сможет ли профессор Дро принять вас.

Не отставая от медсестры ни на шаг, незнакомец уже через несколько минут попал в небольшую приемную, обстановка в которой была более чем скромной: здесь руководствовались требованиями гигиены и не задумывались об элегантности.

На полу не ковер, а линолеум, мебель без обивки. Простая, деревянная белая мебель, покрытая слоем краски, которую, как нетрудно догадаться, ежедневно старательно отмывали хозяйственным малом.

— Присаживайтесь, — распорядилась медсестра, — а я пойду справлюсь.

Незнакомец вошел в приемную, снял шляпу, вздохнул; Фелисите тем временем исчезла.

По правде сказать, поручение, которое согласилась исполнить Фелисите, было не из приятных.

Что верно, то верно: в любое время дня и ночи профессор Дро был в распоряжении больных. Когда какой-нибудь сложный случай или неожиданное осложнение требовали его присутствия, он тут же спешил к постели больного.

Правда, это вовсе не означало, что ему нравилось, когда его поднимали ночью.

Подобно всем людям умственного труда, этот великий труженик, человек науки, нуждался в продолжительном сне.

Чаще всего он так уставал, что мгновенно засыпал как убитый, и пробуждение было для него сущим мучением.

Фелисите, работавшая в лечебнице не первый день, давно разгадала слабое место Поля Дро; недовольно ворча, направилась она к телефонному аппарату, по которому можно было срочно связаться с профессором.

Дожидаясь ответа, она долго крутила ручку и кричала бесчисленные «алло».

Наконец, профессор проснулся. До медсестры донесся его сонный голос:

— Алло! Что вам угодно? Что случилось? Это вы, Фелисите?

— Это я, господин доктор. Прошу извинить за беспокойство, но здесь какой-то господин непременно хочет повидать одну больную. Он взломал решетку, проник в сад, грозится разбудить вас. Он говорит, дело срочное, обещает любые деньги, если вы согласитесь принять его… Вы придете?

На другом конце провода профессор Дро ничего не понимал.

— Что вы там плетете? — ответил он. — Кто этот господин? Какую больную он хочет видеть? Узнайте у него поточнее, что он хочет.

Фелисите упорно продолжала стоять на своем:

— Видели бы вы его, господин профессор, он молчит, как рыба, мне не удается вытянуть из него ни словечка… Похоже, он хочет иметь дело только с вами, вас-то он и требует… Так вы идете, господин доктор?

Ну, разве мог профессор дать своим подчиненным пример лености, это он-то, кому это качество было совсем не свойственно!..

— Ладно… Пусть он подождет, сейчас я встану… Вечно одно и то же!

Профессор и в самом деле поднялся, облачился в коричневую пижаму и через четверть часа с опухшими от сна глазами и осипшим голосом, неуверенно ступая, вошел в приемную, где ждал его незнакомец.

— Что вам угодно, сударь? — спросил хирург.

Как только он вошел, ожидавший его мужчина тотчас вскочил.

Это был человек лет сорока, неброско одетый в пиджак и черные брюки хорошего покроя, в руках — котелок и огромное пальто.

Его белые руки с тонкими пальцами и его безупречные манеры выдавали в нем человека светского.

Профессора он встретил глубоким поклоном.

— Я действительно имею честь, — спросил он слегка подрагивавшим голосом, — говорить с профессором Полем Дро?

— Да, сударь.

— С тем самым профессором Полем Дро, который последние два года специализируется на тазовых операциях и который делал доклад об этом в Академии наук?

Удивленный таким началом, хирург слушал его, не перебивая.

— В таком случае, господин профессор, — продолжал посетитель, — умоляю вас выслушать меня благосклонно. Я позволил себе обеспокоить вас, потому что речь идет о случае необычайном, срочном, не терпящим отлагательств, потому что через пятнадцать, от силы двадцать минут — ибо ровно настолько опередил я скорую помощь — понадобится все ваше искусство, чтобы спасти одну девушку.

Из всего этого профессор Поль Дро мало что понял; привыкший к просьбам самым невероятным, он машинально отметил глубокую, искреннюю взволнованность своего собеседника.

— Простите, — перебил он его, — я не вполне понимаю вас, сударь. Кто вы? От чьего имени вы ко мне обращаетесь? И что вы, собственно говоря, хотите?

От этого простого вопроса незнакомец вздрогнул.

— Я не могу вам ответить, — глухо проговорил он. — Мое имя должно остаться в тайне… Я не решаюсь доверить его даже вам.

Видя, как изумлен профессор Дро, незнакомец поспешил добавить:

— О, не подумайте, сударь, что здесь кроется какая-то постыдная тайна, позорная авантюра. Я честный, порядочный человек, история же состоит в следующем…

Секунды две-три посетитель собирался с мыслями, затем заговорил хорошо поставленным голосом:

— Господин профессор, молодой человек и молодая девушка обожают друг друга, но не могут пожениться, а я, не будучи отцом ни той, ни другого, люблю их как собственных детей и пытаюсь устранить трудности, препятствующие их браку. Вообразите теперь, что случилось дикое, кошмарное происшествие, в котором отчасти виноват и я, несчастная девушка — на волосок от гибели. А теперь представьте, что это происшествие — дело рук преступника, отвратительного чудовища, перед которым безоружен весь мир; поверьте, только вы один можете спасти эту девушку; поверьте также, что я действительно не могу назвать вам ни мое собственное имя, ни имя молодого человека, ни имя девушки. Поверьте наконец…

Слушая своего необычного посетителя, хирург не переставал изумляться.

Вся эта история показалась Полю Дро маловразумительной. Между тем незнакомец был абсолютно искренен и страшно взволнован; какая же тайна крылась за его признанием?

— Уверяю вас, сударь, — прервал хирург своего собеседника, — я ровным счетом ничего не понял. Слово честного человека: я не выдам ваши секреты. Скажите же, в чем состоит дело и, главное, объясните яснее, что я должен сделать.

Вопрос был поставлен так прямо, что уклониться от него было бы затруднительно.

На минуту незнакомец погрузился в раздумье.

— Если бы я мог, я, конечно, ответил бы вам, сударь, но, клянусь — не могу я этого сделать. Тайна, которую я вам доверяю, была доверена мне самому; простите, извините меня, вот в двух словах, кое-какие подробности… Только что одна девушка, которая дорога мне, а главное — дорога молодому человеку, которого я люблю как сына, стала жертвой ужасной катастрофы и получила перелом таза; умоляю вас, согласитесь помочь этой девушке, чье имя я не могу открыть, ибо тем самым навлек бы на нее беспощадную месть; я заклинаю вас — вылечите ее, но сказать, кто она, я не могу. Я обращаюсь не просто к врачу, я взываю к человеку, у которого доброе сердце… Ведь известно же вам — бывают в жизни непростые обстоятельства, скрывающие леденящую тайну, так вот: ради таких обстоятельств и одной из таких тайн, умоляю вас — не отказывайтесь. Сжальтесь надо мной, сударь… сжальтесь…

Поль Дро никак не мог ни на что решиться.

С одной стороны, ему не хотелось соглашаться на то, что ему навязывали. Поместить к себе какую-то неизвестную с тяжелейшей травмой, даже не зная ее имени, дать согласие лечить ее, попытаться поставить на ноги — с точки зрения его карьеры это было рискованно и опасно.

Но как тогда быть с профессиональным долгом?

Как врач, как хирург Поль Дро был всей душой предан кодексу чести своей профессии. Он знал, что наука — таинство, священнодействие, бывают случаи, когда врач, как и священник, не имеет права отказать в помощи.

Его терзало еще одно сомнение, хоть он и сам не смог бы с точностью сказать, какое; глядя на посетителя, хирург мучительно вспоминал, где мог он видеть этого человека, не встречал ли он его раньше — это могла быть фотография, помещенная в газете или в витрине книжного магазина, где выставляют портреты знаменитостей.

Вот какие мысли мелькали и путались в голове Поля Дро, пока он внимательно слушал таинственного посетителя.

— Так где же ваша больная? — спросил он.

— Как только это случилось, господин профессор, — отвечал незнакомец, — мы поняли, что дела плохи. Я тотчас послал за каретой скорой помощи. Сейчас она в пути, везет пострадавшую к вам, едут они черепашьим шагом и мне удалось опередить их, поймав такси. Я не сомневался в вашем милосердии, сударь, я был уверен — вы не откажетесь помочь нашей больной, сейчас ее привезут… не захлопнете же вы перед ней дверь?

Сказано было ясно и категорично, и Поль Дро уступил.

— Так и быть, сударь; вы не ошиблись — ваша больная получит здесь надлежащий уход и лечение, я отдам все необходимые распоряжения; если понадобится хирургическое вмешательство — я к вашим услугам.

Заметив, что незнакомец готов рассыпаться в благодарностях, врач жестом остановил его:

— Ни слова больше, — сказал он, — и поторопимся, потому что время не ждет. Вы сказали, сударь, что хотели бы сохранить инкогнито — будь по-вашему… Я не стану настаивать; правда, вам ведь пришлось вызвать городскую карету скорой помощи — думаю, скоро все обо всем узнают…

— Об этом не беспокойтесь, — прервал его незнакомец, — тайна будет соблюдена.

Удовлетворившись этим объяснением, хирург поинтересовался:

— Мои подчиненные должны по крайней мере знать имя больной. Как мне ее представить?

Подумав, незнакомец предложил:

— Сударь, вы можете называть ее Маргарита.

— Имя, конечно, не настоящее, — догадался доктор.

— Должен предупредить вас, — улыбнулся он, — что в ваших же интересах сказать мне ее настоящее имя; в бреду пострадавшая может сама назвать его — это вызовет удивление и привлечет ненужное внимание.

Незнакомец вздрогнул.

— Согласен, — сказал он, — я совсем потерял голову… Доктор, вы будете звать эту девушку ее настоящим именем — мадемуазель Элен.

Как раз когда посетитель решился-таки назвать это имя, Поль Дро узнал его.

— Черт возьми! — прошептал хирург, стиснув губы, чтобы не вскрикнуть от изумления, — а ведь я знаю, кто это… ошибки быть не может… Этот человек — сыщик Жюв… Неужто сам знаменитый Жюв?

* * *

Что же все-таки произошло несколько часов назад?

Пока в Нейи и во Дворце правосудия разворачивались события, действующими лицами которых были Поль Дро, председатель судебной палаты Перрон и загадочный санитар Клод, выдавший себя за Мариуса, в особняке американца Максона, где Жюв устроил засаду на Фантомаса, скрывавшегося под именем графа Мобана, кандидата в президенты Жокей-клуба, раздались душераздирающие крики: в один голос кричали полицейский Жюв и верный спутник его Фандор:

— Фантомас мертв?

— Фантомас мертв?

Как только в подвале особняка Максона с невероятным грохотом взорвался сейф, заминированный Жювом, три человека, ожидавшие взрыва, — Жюв, Фандор и миллиардер — как сумасшедшие кинулись к рухнувшему особняку.

Взрыв сейфа означал, что план Жюва удался.

Если план Жюва удался, то Фантомас, как это гениально предвидел сыщик, все-таки посмел появиться в особняке Максона, чтобы взломать сейф и похитить миллион, который ему пришлось заплатить миллиардеру. Фантомас не испугался опасности, пошел на риск и понес наконец-то справедливую кару за свои чудовищные злодеяния. Жюв приговорил Фантомаса к смерти и устроил так, чтобы Фантомас сам убил себя, злодей попался в расставленные полицейским силки и жизнью расплатился за свое последнее преступление.

— Фантомас мертв! Фантомас мертв! — вопил Жюв.

Опередив Фандора и Максона, сыщик сломя голову кинулся к дымящимся развалинам; тем временем соседи, разбуженные шумом взрыва, гадали, что произошло.

А дело было проще простого. Приближаясь к месту катастрофы, Жюв мысленно во всех подробностях представлял случившееся.

Он представлял, как Фантомас решил во что бы то ни стало вновь завладеть деньгами, которые он заплатил Максону. Злодей проследил, как в особняк миллиардера доставили новый сейф, как поместили его в подвале.

Не долго думая, Фантомас вознамерился взломать этот сейф.

Жюв представлял, как, крадучись, спускается он в подвал, как приближается к заминированному сейфу, осматривает его, убеждается, что взломать сейф невозможно.

Выломать замок?

Фантомас не стал бы тратить время на заведомо бесплодную затею. Ловкий и предприимчивый, злодей, должно быть, попросту вооружился газовой горелкой, чтобы расплавить стальные стенки сейфа.

Мысленно Жюв видел, как направляет он на сейф огненную струю, как металл сначала краснеет, потом синеет, начинает плавиться — Фантомас рассчитывает на успех!

И вдруг — мощный взрыв…

Сейф с секретом, двойные стенки которого Жюв придумал набить порохом, взлетел на воздух.

Фантомас, надо думать, рухнул плашмя, превратился в неузнаваемый труп, раздавленный каменными глыбами, обезображенный осколками металла…

— Быстрей! Быстрей! — покрикивал полицейский.

Вот уже Жюв, Фандор и Максон стоят перед особняком.

От взрыва разлетелись на мелкие осколки стекла всех окон, створки всех дверей.

Внутри все вверх дном — перевернутая мебель, расколотые дорогие безделушки, но какое все это имело теперь значение? Фантомас попался в ловушку, легендарный злодей обезврежен! Победа! Победа окончательная!

— Быстрей! Быстрей! — снова прикрикнул Жюв.

Мужчины устремились к лестнице, ведущей в подвал.

В подвале стоял едкий запах пороха и динамита, от него, как от хмельного вина, перехватывало дыхание.

— Быстрей! — снова завопил Жюв.

Со зсех сторон летели куски штукатурки, падали на пол, вздымая клубы пыли.

Дышать становилось все труднее.

Первый подвал превратился в груду обломков, во втором зиял дырой наполовину обрушившийся потолок.

Вместе со своими друзьями Жюв ринулся вперед.

Он вытащил электрический фонарик, направил луч света на искореженный сейф.

— Фантомас! — вопил Жюв.

Увы!

Крику Жюва вторил другой крик.

Это кричал Фандор, обезумев от отчаяния и боли.

— Элен! безутешно взывал он.

Не Фантомас распростерся у сейфа и не Фантомас пал жертвой взрыва — пострадала Элен, кроткая Элен, невеста Фандора.

Как оказалась там Элен?

Каким образом дочь Фантомаса стала жертвой страшных последствий хитроумной выдумки Жюва?

Участники драмы далеко не сразу задали себе эти вопросы.

Их охватила мучительная тревога.

Фандор бросился к неподвижному телу девушки; Жюв, прикрыв лицо рукой, горько рыдал.

— Это я убил ее, я убийца…

Всеобщее смятение было недолгим.

Хрипло вскрикнув от радости, Фандор позвал Жюва:

— Помогите, помогите же мне… Она жива.

Можно было подумать, будто голос Фандора обладал чудодейственным даром возвращать мертвых к жизни — Элен, прежде не подававшая признаков жизни, слегка шевельнулась.

Девушка открыла глаза, узнала склонившегося над ней Фандора — своего жениха и друга, слабо улыбнулась.

— Элен!.. Элен! — лепетал журналист. — Простите ли вы меня когда-нибудь?

Элен едва слышно выдохнула в ответ:

— В том, что случилось, виновата я одна… Я знала, что отец собирается взломать сейф, я думала, Максон уехал на всю ночь и хотела спасти его состояние, а потом спрятать деньги в надежном месте; вооружившись газовой горелкой, я взорвала сейф — что ж, задумано было прекрасно, я зря сомневалась в сноровке Жюва.

Простые, чистосердечные слова Элен бесконечно тронули Жюва.

— Бедная девочка! — растрогался полицейский, которому никак не удавалось совладать с волнением. — Вместо того, чтобы обвинять меня, она себя объявляет главной виновницей.

Минут через пятнадцать после взрыва толпа зевак запрудила улицу перед особняком Максона; вразвалку подошел дежурный полицейский — взглянуть, что случилось.

Что произошло на самом деле, не знали ни зеваки, ни полицейский.

Тотчас в окне второго этажа появился миллиардер Максон:

— Все в порядке! — крикнул он толпившимся перед домом любопытным! — По вине слуг взорвался газовый баллон. Никто не пострадал.

Это заявление возымело эффект, полицейский, убедившись, что его присутствие не требуется, повернул обратно, успокоенные соседи стали расходиться.

Тем временем в подвале особняка Жюв и Фандор держали совет.

Максон, когда-то учившийся медицине, бегло осмотрел Элен.

— Может, я и ошибаюсь, — сказал миллиардер, — но, похоже, у бедняжки перелом таза, это серьезная травма, требующая сложного лечения, сам я понятия не имею, как вести операцию.

Жюв наконец-то обрел присутствие духа.

— Во-первых, господин Максон, — распорядился он, — постарайтесь избежать расследования, скажите, что у вас взорвался баллон с газом. Если мы хотим спасти ее, мы сами должны позаботиться о ее лечении; никто не должен знать правду, особенно Фантомас. Во-вторых: вы сказали, у нее перелом таза. Есть один хирург, доктор Поль Дро, он специализируется на таких переломах, к нему в лечебницу мы и отвезем Элен. Знаю я одну дежурную карету скорой помощи, кучер ее — славный малый, он предан мне и будет нем как рыба. Этим я сам займусь, все будет шито-крыто. Сейчас я возьму такси, поеду в лечебницу и постараюсь убедить доктора Дро принять нашу пострадавшую.

Жюв уточнил еще кое-какие детали и мгновенно исчез.

Едва успел он обо всем переговорить с доктором Дро, как на авеню Мадрид появилась карета скорой помощи, доставившая Элен и сопровождавших ее Фандора и Максона.

Погода хмурилась, занимался тусклый рассвет, до чего же безрадостным было прибытие юной особы в лечебницу, где властвовала боль!..

Осмотрев Элен, доктор Дро в раздумье покачал головой:

— Травма тяжелая, — негромко сказал он, — очень тяжелая!.. Но больная молода, а молодость творит чудеса.