В беседку, обвитую зеленью, служанка внесла поднос, на котором стоял кофейник и приборы для завтрака.

Было около восьми часов утра, через переплетенные ветви деревьев пробивалось яркое солнце. В небольшом тенистом саду царила приятная свежесть, в воздухе плыл сладкий аромат цветов. Стояла весна.

Вскоре мелкий гравий, уложенный на аллее, заскрипел под чьими-то быстрыми шагами. Перед беседкой появился американец Диксон, хорошо сложенный и красиво смотревшийся в своем белом костюме. Он наклонился, чтобы пройти через арку из зелени, ведущую в беседку, но остановился, заметив с сожалением, что та пуста.

Сильный мужчина, с красивой фигурой и мягкой походкой, боксер прошел вглубь сада и, прогуливаясь, закурил сигарету. Похоже, американец не хотел садиться один за завтрак и решил подождать своего знакомого… или знакомую, для которой был также приготовлен прибор.

Внезапно дверь дома распахнулась, и на пороге возникло привлекательное существо — Жозефина.

Завернутая в кимоно из светлого шелка, Жозефина, улыбаясь прекрасному утру, которое только-только зарождалось, и глубоко, всеми легкими, вдыхая окружавший ее чистый воздух, спустилась по крыльцу дома. Подошедший к ней великан казался немного смущенным.

— Как вы себя чувствуете сегодня, моя прекрасная госпожа?

— А вы, господин Диксон?

Американец молча улыбнулся и показал рукой на зеленую беседку:

— Мадемуазель Финет, кофе с молоком ждет вас, не угодно ли вам его выпить сейчас же?

Молодые люди завтракали в тишине, обмениваясь лишь редкими просьбами передать тарелку, сахар… Наконец, поборов робость, Диксон тихим голосом вымолвил:

— Почему вы до сих пор так неприступны?

— О, у вас очень, очень красиво здесь!

Боксер вполне отвечал вкусу девушки. Немного смущенный, располагающий к себе, он со своим иностранным акцентом, который только придавал оригинальность его речи, воплощал для Жозефины всю прелесть простой и спокойной жизни, которую можно было вести в этом зеленом гнездышке.

Американец тем временем потихонечку подвигал свой стул к стулу, где сидела Жозефина.

— Почему, — спросил он, нежно поднося руку к гибкой талии девушки, — почему же вы, хотя и согласились приехать сюда, затем так грубо оттолкнули меня? Почему вы так упрямо отвергаете меня?

Жозефина покачала головой:

— Я была вчера слегка навеселе. Я не совсем понимала, что делаю и зачем приехала к вам. Конечно, господин Диксон, — продолжала она с оттенком грусти в голосе, — когда вы встретили меня вчера в этом экзотическом и не совсем пристойном заведении, вы, наверное, приняли меня за… за…

Диксон брякнул:

— Признаюсь, я вас принял за шлюху.

— Ах так, — вскочила она, машинально обретая привычную ей манеру говорить, которая выдавала ее происхождение, — вы залазите, по уши, чтобы покопаться в чужой душе? Я не собираюсь перед вами хвалиться, но Жозефину просто так не возьмешь, из одной лишь прихоти… ни за что!

— Я в самом деле, — признал американец, слегка сбитый с толку этим взрывом, — заметил, что вы не такая… не такая, как другие.

— Но что мне нравится в вас, — продолжала, немного остыв, Жозефина, положив свою ладонь на руку силача, — так это то, что вы не грубиян; например, вчера вечером, если бы вы захотели, когда мы остались одни, а, не правда?..

Американец спокойно, без бахвальства и прикрас, выложил все, что он хотел сказать Жозефине.

— Вы мне очень нравитесь, — сказал он, — ни одна женщина в мире не нравится мне так, как вы! Может быть, это из-за того, что вы отказали мне? Хотя нет, я просто испытываю к вам очень глубокое чувство, вы тот друг, который мне нужен. Хотите ли вы, чтобы мы жили вместе? Через месяц я собираюсь в Штаты. У меня куча денег, и я еще больше заработаю там, за океаном, я вас увезу, и мы больше никогда не расстанемся, хотите?

Предложение заслуживало того, чтобы о нем подумать.

Американец, желающий узнать ответ, нетерпеливо повторял своим ласковым голосом:

— Согласны ли вы, прекрасная Финета? Ответьте мне!

Но Жозефина молчала, занятая мыслями, которые проносились в ее голове и заставляли не спешить с ответом. Разумеется, все это выглядело красиво: богатство, покой, семейная идиллия и Америка…

— Кто знает, может, я скажу «да»; но, может быть, это будет и «нет»! Дайте мне время подумать.

Диксон встал и торжественно заявил:

— Милая и прелестная девушка, вы здесь у себя дома, оставайтесь у меня столько, сколько хотите, я надеюсь только, что БЫ пожелаете остаться здесь хотя бы до сегодняшнего вечера. Ровно в час мы с вами вместе пообедаем, а сейчас я оставляю вас наедине с вашими мыслями.

Американец попрощался, объяснив девушке, что его ждет ежедневная тренировка.

Несколько минут спустя Жозефина действительно услышала, как возле дома заурчал спортивный автомобиль.

Старая служанка также ушла за продуктами для обеда, и Жозефина осталась одна во владениях американца. Девушка осмотрела сверху донизу слегка претенциозную виллу, а затем вышла прогуляться в чудесный сад, раскинувшийся за домом.

Да, жизнь здесь должна была течь спокойно и умеренно. В этой загородной тиши воздух был по-особенному чист, атмосфера, царившая здесь, резко отличалась от той, что была в квартале Ла-Шапель. Утонченные манеры флегматичного Диксона настолько отличались от грубой бесцеремонности Лупара, что Жозефина задумалась.

Жозефина проходила самую густую часть парка и собиралась было повернуть на узкую аллею, как из ее груди вдруг вырвался крик.

Перед ней стоял Лупар!

Небрежно держа руки в карманах, Лупар неторопливо подошел к Жозефине и посмотрел ей прямо в глаза.

— Как дела, крошка, — сказал он.

Затем после небольшой паузы, во время которой уличная проститутка не могла вымолвить ни слова, он добавил:

— Я вижу, отлично, но не думаю, что это продлится долго!

— Лупар, — залепетала Жозефина дрожащим голосом, — не убивай меня, что я такого сделала?

Бандит ухмыльнулся:

— Ну ты и обнаглела, Жозефина, сердечко мое, я тебе сейчас напомню! Мало того, что ты подвязалась работать на «контору» и плести на меня сети с «мусье» Жювом, так ты еще бросаешься на шею первому попавшемуся коту.

Жозефина упала на колени на густую траву газона. Ей ничего не оставалось, как склонить голову перед Лупаром, когда тот обвинял ее в предательстве. Она почувствовала угрызения совести и сейчас с ужасом поражалась, как она могла согласиться выдать своего любовника и давать на него показания в полиции. Искренняя в проявлении чувств, она приходила в отчаяние при мысли, что Лупар мог быть арестован из-за нее. Да, Лупар был прав, упрекая ее, она заслужила наказания… Признавая первые упреки, которые высказывал ей ее любовник, Жозефина, с другой стороны, принялась горячо защищать себя от нападок в неверности.

— Да, может, я поступила неправильно, что отправилась в этот ночной ресторан, разговаривала с боксером, приехала к нему домой… но Лупар, поверь мне, между нами ничего не было, здесь тебе не в чем упрекнуть меня.

Лупар покачал головой. Было заметно, что на самом деле он не так сердит, как это хотел показать. Лупар разглядывал свою любовницу скорее с любопытством, чем с гневом.

Он прервал Жозефину, равнодушно бросив ей:

— Интересно, когда бы ты залезла к нему в постель, завтра, послезавтра?

— Ах, Лупар, не говори так, не говори со мной таким тоном, лучше нагруби мне, ударь… Скажи, Лупар, — настойчиво продолжала она, нежно прижимаясь к бандиту, — неужели ты нисколько меня уже не любишь?

— Ладно, поговорим об этом позже: ты будешь повиноваться мне беспрекословно, поняла?

Сердце Жозефины сжалось, ей хорошо были знакомы эти вступления: наверняка Лупар замышлял опять какое-то черное дело!

— Но как ты проник сюда? — спросила она, скрывая сильное любопытство.

— Решительно котелок твой совсем не варит, — наконец ответил, ухмыльнувшись, Лупар… — Что за идиотский вопрос? Ты сама как приехала сюда?

— Я… на машине Диксона.

— А кто за вами следил?

Жозефина молчала, не зная, что сказать в ответ.

— Я спрашиваю тебя, кто ехал за вашей машиной?

— Да… никто!

— Никто? — улыбка исказила лицо главаря банды. — А что делал Жюв в такси, которое катило за вами?

Из груди Жозефины вырвался крик изумления.

Лупар, очень довольный собой, продолжал:

— А что же делал Лупар? Хитрец Лупар устроился сзади, на рессорах такси, в котором, развалившись на сиденье, ехал добрейший господин Жюв, знаменитый инспектор Сыскной полиции! Вот так малышка, все очень просто!

Бандит шутил, значит, к нему опять вернулось хорошее настроение.

Жозефина бросилась к нему на шею и поцеловала.

— Ах, я люблю только тебя, — горячо зашептала она, — тебя единственного. Между нами любовь на всю жизнь… до самой смерти. Послушай, мне противно здесь находиться, уведи меня отсюда, хорошо?

Лупар освободился от нежного объятия.

— Погоди, — заявил он, — здесь еще есть работа. Поскольку ты здесь, как у себя дома — так тебе сказал американец, — надо этим воспользоваться… Ты останешься в этом доме до вечера. Приходи на Центральный рынок к пяти часам, меня не ищи, я буду переодет и подойду к тебе сам. Там ты расскажешь мне, где он хранит бабки, твой любимый боксер. Мне нужен подробный план дома, отпечатки ключей, короче все, ты понимаешь меня? Впрочем, на сегодня я приготовил еще кое-что новенькое для Жюва и его дружков… и в этом ты мне тоже поможешь.

Жозефина не расслышала последних слов, в лицо ей бросилась краска, на висках выступили капли пота, а сердце ее сжалось от мучительного беспокойства: до сих пор преданная и покорная, не задающая лишних вопросов, она вдруг почувствовала огромный стыд при мысли, что ей придется делать то, что ей приказывал ее любовник.

Но Лупар не допустил бы, чтобы обсуждали его распоряжения. Он никогда не повторял приказ дважды.

Бандит в знак примирения запечатлел на лбу Жозефины короткий поцелуй и тут же исчез.

Жозефина осталась стоять одна среди огромного парка поместья.

Сидя в салоне на первом этаже друг против друга, Фандор и Диксон пили чай. Было четыре часа дня. Боксер, всегда открытый прессе, сердечно принял журналиста, который пришел, как он заявил, взять у него интервью для газеты «Капиталь» о предстоящем матче с Джо Сэмом.

Спортсмен подробно рассказывал репортеру о своих тренировках, режиме, весе его боксерских перчаток и тысяче других деталей, исключительно важных с профессиональной точки зрения, а Фандор тщательно записывал все это в свой блокнот.

— Но… — подмигнув, спросил у боксера Фандор, — чтобы поддерживать форму, необязательно быть целомудренным, как монах, не правда ли, Диксон?

Американец улыбался своей широкой улыбкой.

Не говорил ли уже ему Фандор, что он видел его как раз накануне вечером во время ужина в «Крокодиле» в компании одной очаровательной дамы?

На самом деле Фандор, выполняя поручение Жюва, выдумал это интервью, чтобы проникнуть в дом к американцу и постараться увидеть Жозефину, если та еще там находилась. Фандор пытался по какому-нибудь признаку, оброненному слову выяснить, какие отношения поддерживали между собой боксер и уличная проститутка, выдававшая себя за полусветскую даму. Фандору нужно было также выяснить, встретились ли Жозефина и Диксон случайно, а следовательно, были ли они незнакомы друг с другом до вчерашнего дня или встречались ранее. Одним словом, важно было узнать, принадлежит Диксон или нет к таинственной банде, главарем которой, конечно же, был Лупар.

Диксон, болтливый, как все влюбленные, рассказал обо всем, что пережил за эти два дня, о сомнениях Жозефины, ее сдержанном, корректном поведении. Американец воздвигал в своих речах Жозефину на такой пьедестал, что Фандор временами с трудом сдерживал себя, чтобы не расхохотаться, хотя, с другой стороны, он начинал спрашивать себя, не принимает ли боксер его за круглого идиота.

Американец, ничего не замечая, продолжал предаваться своим несбыточным мечтам и, казалось, не пытался скрыть своего намерения увезти Жозефину с собой в Америку.

Неожиданно он встал и предложил Фандору:

— Идемте, я познакомлю вас с ней.

Обойдя весь дом, американец выбежал в парк, продолжая звать:

— Финета, мадемуазель Финет, Жозефина…

Фандор сидел в салоне, размышляя над тем, какой оборот принимают события, когда вернулся американец. Он был один. Это уже был совсем другой человек: с печальным лицом, потухшими глазами, низко опущенной головой.

Удрученный и расстроенный, он потухшим голосом произнес:

— Красавица ушла, не сказав мне ни слова! Мне так грустно!..

Долго не задерживаясь, Фандор через минут пять покинул опечаленного влюбленного и вскочил в трамвай, увозящий его в центр города.

Он узнал для себя не больше, чем знал до посещения виллы американца.