Словно по законам все той же синусоиды, после максимального сближения, вызванного написанием диплома, началось отдаление. Алина устроилась на новое место работы — теперь уже в качестве дипломированного инженера-экономиста. Это был районный телефонный узел, находившийся на другом конце города — неподалеку от станции метро «ВДНХ».

Естественно, что в первые месяцы она сильно уставала — теперь ей приходилось работать каждый день с девяти до половины шестого, да еще тратить два часа на дорогу. Видеться мы стали гораздо реже — я был «прикован» к компьютеру, она — к своему рабочему месту в отделе кадров.

Как-то постепенно отошли в прошлое наши свидания в собственном смысле этого слова — когда мы встречались ради самой встречи. Теперь я пару раз в месяц подъезжал к ней на работу, чтобы повидаться и отвезти ее — усталую, бледную, полусонную — домой на тачке. Подобная встреча занимала меньше часа времени, после чего мне предстояло долгое возвращение домой, в процессе которого я постепенно напивался, чтобы хоть на время заглушить свою тоску по «нормальной, семейной» жизни.

Но моя страсть не угасала, и тому была одна очевидная причина. Думая об Алине, я вспоминал ее не такой, какой она стала сейчас — измученной, порой небрежно, «по-рабочему» одетой (в какие-нибудь бесформенные черные брюки или уродливые туфли на толстой подошве) и малособлазнительной, — а такой, какой она запечатлелась в моей памяти в самые яркие моменты наших встреч — например, в день защиты диплома, во время посиделок у сестры и т. д. Более того, я не просто вспоминал, насколько хороша она может быть — я как бы мысленно «примерял» ее образ на те изумительные пейзажи и интерьеры, свидетелем которых был когда-то. Например, представлял себе, как мы сидим с ней в кафе на площади Сан-Марко, и я с гордостью говорю официанту:

— Это моя жена. Красивая женщина, правда?

А он улыбается, кивает и отвечает:

— Bellissima!

Наверное, мужская и женская память придерживаются разного принципа избирательности — мужчины вспоминают все лучшее, ибо это их возбуждает. О женщинах, к которым не испытываешь ни малейшего желания, вспоминать неприятно и бессмысленно. Сами женщины, напротив, почему-то предпочитают вспоминать худшее, словно бы для того, чтобы не чувствовать себя ни чем обязанными. Возможно, мне не стоит обобщать, однако Алина вспоминала нашу историю именно таким образом. Порой у меня даже складывалось странное впечатление, объяснения которому я не находил — она словно бы принуждала себя думать обо мне плохо, чтобы вызвать нечто вроде ненависти, — но зачем?

Разумеется, я периодически встречался с кем-то еще — в конце концов, влюбленно и преданно ухаживая за «монашкой», нельзя не отдавать дань и чувственной стороне любви, — но при этом и думать не смел, что Алина может позволить себе нечто подобное. Я ведь встречался с другими женщинами от безнадежности и тоски по бессмысленно проходящей жизни, а она? Чего и кого ей не хватало?

После каждого из очередных своих загулов я испытывал чудовищную депрессию и вновь звонил ей, как единственной надежде на возможность «остепениться», избавиться от опостылевшего разврата и обрести «теплое семейное счастье». Звонил — и, уже ни во что не веря, от одного только отчаяния вновь и вновь предлагал выйти за меня замуж. Тем более, что жизнь проходила, проходила, проходила, и одной мечты я уже практически лишился — а именно мечты о женитьбе на молоденькой стройной девушке, затянутой в джинсы, с невозмутимыми глазками и пухлыми губками. Теперь, когда Алине уже исполнилось двадцать шесть, она сменила образ, став деловой молодой женщиной… И при этом она вела себя так, словно безжалостный ход времени никак ее не коснется, словно она вечно останется молодой и привлекательной…

Но должно же ей когда-нибудь все это надоесть — однообразная работа в одной комнате с унылыми тетками, стареющие родители, утомительное однообразие. Не собиралась же она, в самом деле, превратиться в старую деву с телефонной станции, какой я изобразил ее в своем комическом романе!

— Ты помнишь, что сказала Лида? — спросила Алина во время одного из наших телефонных разговоров.

— Лида? Нет, разумеется не помню. А что?

Лида была молодящейся и гостеприимной дамой под пятьдесят, женой одного моего знакомого социолога, причем наше знакомство с ним состоялось при весьма трагикомических обстоятельствах.

Проснувшись в номере отеля «Джемини» на следующий день после своего ночного римского похождения, я — вполне естественно — обнаружил все признаки тяжелого похмелья. Подобравшись к телефону, я набрал одну цифру и, с трудом вспоминая итальянские слова, попросил принести мне в номер пива.

— Какого хотите? — вежливо осведомился портье.

— На ваш выбор.

Через десять минут в дверь постучали и в номер вошел разбитной малый с двумя бутылками итальянского пива «Перрони». Я расплатился, дав на чай, и тут же, в два глотка, осушил первую бутылку. Затем вновь рухнул на постель и закурил, едва не запалив одеяло.

Именно в таком состоянии меня и застал Игорь — московский социолог, который приехал в Рим на научную конференцию и которого подселили в мой двухместный номер. Он оказался очень обаятельным и моложавым мужиком лет пятидесяти, свободно владел французским и часто бывал во Франции.

Мы познакомились, а на следующий день я отправился в Венецию, поэтому наша новая встреча состоялась уже в Москве, когда я приехал к нему в гости, — у него была замечательная квартира в старом доме рядом с Триумфальной площадью, — чтобы «обмыть» мою первую книгу.

С тех пор это стало традицией, а его жена Лида — самой горячей почитательницей «моего таланта», при каждой встрече хвалившей меня, что называется, «наповал».

Год назад я привез Алину к ним в гости — как раз тогда вышла моя очередная книга. Мы вчетвером провели очень уютный семейный вечер, и мне казалось, что никаких неприятных воспоминаний о нем у Алины не было и быть не могло. Поэтому я заинтересовался тем, что же такого из бурных речей Лиды запомнилось ей столь основательно.

— Ну так что же сказала Лида?

— Она заявила, что это необычайная честь — быть женой великого писателя!

— В самом деле? Впрочем, это в ее стиле… Ну и что?

— А то, что мне не нужна такая честь, как-нибудь обойдусь и без этого!

— Странно, но почему тебе запомнилась именно эта фраза? У тебя что — комплекс неполноценности? Тебе хочется иметь мужа или поклонника глупее себя? Тебе тяжело со мной общаться, потому что я, так сказать, «слишком умный»? В чем дело, черт подери?

— Ни в чем. Я не желаю ничего объяснять.

Вот именно в такие моменты мне и хотелось, как я уже говорил, стукнуть ее чем-нибудь мягким, но противным!

— Ну, хорошо, а ты взгляни на дело с другой стороны. — Я попытался перевести разговор в ироническое русло. — Согласно закону об авторском праве, гонорары за переиздания произведений выплачиваются наследникам в течение пятидесяти лет после смерти автора. Представляешь, я уже умру — а после всех переживаний, которыми ты меня наградила, это вполне реально, — а ты останешься молодой, красивой и богатой вдовушкой и будешь жить припеваючи, раздавая интервью обо мне.

— Меня такая перспектива не прельщает, — холодно заявила она, чем немало меня взбесила.

— А что тебя прельщает? Выйти замуж за какого-нибудь инженера, чтобы вместе с ним трястись на автобусе с работы до дома?

— А хотя бы!

Я почувствовал в ее словах упрямый вызов и, боясь утратить самообладание, вновь попытался перевести разговор в ироничное русло.

— Но даже этого я не понимаю… Журналы типа «Плейбой» платят огромные деньги за фотографии в обнаженном виде не каким-то никому не ведомым суперкрасоткам, а всем известным актрисам или манекенщицам, пусть даже они далеко не так хороши…

— Это ты к чему?

— Да к тому, что людям гораздо интереснее увидеть в непривычном ракурсе — например, голыми — знакомых персонажей, а не тех, кого они раньше никогда не видели. Поэтому — и я тебе об этом уже много раз говорил — постель с тобой я предпочту постели с Клаудией Шиффер, поскольку тебя я хорошо знаю, а ее нет.

— Ну и что?

— Так неужели тебе не интересней… как бы это поделикатнее выразиться… познать радости любви с человеком давно знакомым и преданным, а не с первым попавшимся прыщавым юношей?

— А с чего ты взял, что эти радости мне еще незнакомы?

Черт! Она прекрасно знала, какая тема может довести меня до белого каления. Не стоило затевать такой разговор по телефону…

— Ты хочешь сказать, что уже имела дело с мужчинами? — закипая и свирепея, уточнил я.

— Разумеется, и не один раз!

— Врешь!

— А мне плевать, веришь ты или нет.

Разговор грозил перерасти в серьезную ссору, но я уже не мог остановиться. Лучше уж все выяснить сейчас, чем потом сходить с ума от ревности в одиночестве…

— Если бы это действительно было так, — неожиданно сменив тон, хладнокровно заявил я, — ты бы давно уже мне уступила! Для тех женщин, у которых было несколько мужчин, уступить еще одному так же просто, как выкурить сигарету. Они порой делают это по принципу «да лишь бы отвязался!»

— С тобой мне это было бы не проще!

— Это еще почему!

— Я тебя ненавижу!

— За что?

— За все!

— Проклятие! — так и взвился я. — С какой стати ты пытаешься казаться хуже, чем есть на самом деле? Зачем ты хочешь уверить меня в том, что все это время я ухаживал не за необычной, умной, целомудренной девушкой, а за самой заурядной дешевкой? Ну ладно, считай, что это тебе удалось! — я с треском повесил трубку и яростно закурил, пытаясь хоть немного успокоиться.

В результате этого разговора родилась небольшая и, пожалуй, самая слабая моя повесть, в которой скромница Алина выступала в роли порнозвезды! Однажды, когда один из ее отвергнутых поклонников случайно об этом узнал, между ними разыгралась следующая сцена:

«… — Так ты не девушка? — Неожиданно он понял, что именно это поразило его сильнее всего. — У тебя кто-то был?

— Да, был, — с явным вызовом ответила она. — Да, я сплю с мужчинами и снимаюсь в порнофильмах! Хочешь посмотреть?

Алексей судорожно сглотнул, чувствуя, что начинает сходить с ума. В этот момент Алина встала и быстро метнулась в сторону стола. Он хотел было перехватить ее, опасаясь, что она убежит, но девушка просто взяла телевизионный пульт и застыла на месте.

— Вот, смотри, что я проделываю с другими мужчинами и чего никогда не буду делать с тобой…

Она нажала кнопку, вспыхнул экран и полилась медленная сладострастная музыка. На экране появился какой-то высокий загорелый мужчина, который, улыбаясь, стоял перед сидящей Алиной. Она тоже улыбалась, стягивая с него белые джинсы…

— Выключи! — прохрипел Алексей, шатаясь и изнемогая.

— Нет, смотри, смотри все до конца, — ответила она, злобно поглядывая на него. — Видишь, как я его ласкаю? Видишь, как ему приятно?

Алексей зажмурился и пошел прямо на девушку. Она не успела ни вскрикнуть, ни выключить видеомагнитофон, как он уже накинулся на нее, пытаясь задушить. С журнального столика свалился телефон, и Алексей сжал в руке черный шнур…

— Аля — девушка хорошая, Аля — девушка хорошая, — отчаянно верещал попугай, пытаясь вырваться из клетки, но Алексей уже не слышал этого, видя перед собой наполненные диким ужасом глаза девушки и преисполняясь таким же ужасом от того, что он сам сейчас делает…»

Все вернулось на круги своя! Я начал свою литературную «алининиану» с ее смерти и закончил тем же! Черт возьми, но неужели я на подсознательном уровне настолько измотан ее невыносимым упрямством и стервозностью, что действительно хочу ее смерти, лишь бы избавиться от страсти и ревности? Неужели я действительно такая себялюбивая сволочь?