Как ни странно, но после вышеописанных событий мои отношения с Алиной стали улучшаться. Мы регулярно встречались, ходили во всевозможные рестораны и кафе, нередко перезванивались, а однажды я даже удостоился из ее уст звания «самого большого друга».

Спустя полгода ее сестра родила ребенка, и мы навестили ее в роддоме, а затем, когда она уже вышла оттуда, пару раз побывали у нее в гостях. Об одном из таких посещений стоит рассказать особо, ибо именно тогда Алина вновь меня поразила — и вновь не самым приятным образом. Тогда же мне пришло в голову странное сравнение: женщины чем-то напоминают милицейских сержантов. В зависимость от первых мы попадаем, когда в них влюбляемся, в зависимость от вторых — когда напиваемся. И в том, и в другом случае нас подвергают самому унизительному обращению, а малейшая попытка возмутиться пресекается гнусными угрозами.

После замужества сестра Марина переехала жить к мужу — тому самому водителю автобуса, который на пару со своим приятелем купил грузовик и стал работать по заказам. Квартира находилась в старом и довольно обшарпанном доме, неподалеку от «Тимирязевской», зато была трехкомнатной. Одну комнату занимала мать, в другой тихо пьянствовал алкоголик-отец, в третьей жила Марина с мужем и ребенком.

Муж ее был хорошим парнем — классическим работягой, начавшем «шоферить» после армии, с мускулистой фигурой, которой я невольно завидовал — у самого меня уже отросло изрядное брюшко.

Сначала мы пили пиво на кухне в следующей компании: я, муж Марины, сама Марина, Алина и ее подруга. Затем вышли покурить на лестничную площадку, да так там и остались, затеяв следующую игру: надо было по очереди вытаскивать из пакета вырезанные из газет заголовки и читать их вслух, предваряя фразой: «У меня в штанишках…»

Например:

«У меня в штанишках… Старый конь, который борозды не испортит», или «У меня в штанишках… Новая стройка Лужкова» — ну и так далее.

Честно сказать, я довольно быстро заскучал и даже предложил разнообразить вводные предложения, например: «Я без ума от…», однако мое предложение было отвергнуто, и вся честная компания продолжала искренне потешаться над каждым вытащенным заголовком.

Наконец они закончились, Марина принесла гитару, и они на пару с сестрой запели одну из моих любимых песен: «Ой, да не вечер, да не вечер…»

К сожалению, дослушать до конца мне не удалось — снизу поднялся лифт, из которого вывалилась компания из четырех парней. Это были приятели мужа Марины, зашедшие «на огонек» с большой бутылкой водки. Все расселись на ступенях лестницы, ведущей на чердак, после чего начался тот бессмысленный разговор, воспроизвести который я не в состоянии, тем более, что не столько слушал, сколько размышлял, поглядывая на Алину.

В тот вечер она была чертовски мила и соблазнительна — обтягивающие джинсы, белый свитер, распущенные волосы, накрашенные глазки и чуть тронутые помадой розовые губки.

Разумеется, все немилосердно курили, так что от табачного дыма начинали слезиться глаза. Разумеется и то, что на Алину посматривал не один только я, но, даже несмотря на ее вполне естественное в подобной ситуации кокетство, меня мучила не ревность, а совсем другое чувство…

Я вдруг представил себе свое будущее — предположим, мне удалось уговорить Алину выйти за меня замуж, но что за жизнь была бы мне тогда уготована? Вот такие вот посиделки в подъезде, в компании; мягко говоря, неинтересных мне людей?

Предположим, я продолжал бы прилично зарабатывать и предлагал ей поездки за границу — посмотреть самые прекрасные города мира, — но каждый раз она упорно тянула бы меня к своей тетке в Ивано-Франковск, где было пыльно, скучно и жарко.

Или еще — наступает суббота, я предлагаю ей сходить в приличный ресторан или к собственным друзьям, но нет, моя юная жена тащит меня к своим подругам, и я вынужден часами выслушивать их болтовню или курить вместе с мужьями этих подруг на грязных, обшарпанных кухнях, терпеливо дожидаясь, когда наконец последует команда «домой».

Короче, главная странность ситуации состояла в том, что я непременно пытался бы устроить своей жене красивую и интересную жизнь, но ни одна из рисуемых мной картин не смогла бы захватить ее воображения!

Возлюбленные еще имеют право быть странными, но горе человеку, которому достается странная жена! А когда эта странность соединяется со стервозностью, — этого в Алине тоже хватало, так что у меня неоднократно возникало желание стукнуть ее чем-нибудь мягким, но противным, вроде дохлой кошки, — ссоры неизбежны.

Черт возьми, но ведь и жить без нее я тоже не мог!

Сам я больше всего на свете ненавидел именно будничность и обыденность, привычную обстановку и надоевший городской пейзаж, а потому, в отличие от нее, так неистово стремился сменить однообразную жизнь. Впрочем, у обыденности есть одно преимущество — она позволяет скользить по поверхности жизни, не задумываясь ни о прошлом, ни о будущем, а лишь равнодушно переваривая настоящее. В обыденной жизни наше «я» дремлет, пробуждаясь лишь в самых критических ситуациях и начиная жадно впитывать каждое мгновение, каждую мысль, каждое ощущение.

Да, приходилось признать, что, несмотря на многолетнее знакомство, я все еще не понимаю Алину, однако это нисколько не влияет на мое желание увидеть ее своей женой! Это была единственная неосуществленная мечта, которая не давала мне спокойно работать, отравляла мое существование сладким ядом неудовлетворенных страстей и постоянной ревностью…

И вдруг произошло нечто такое, что всего на один вечер, всего на несколько часов, но заставило меня поверить в возможность долгожданного чуда!

У Алины была близкая подруга, с которой они учились в одной группе. Звали ее, как и сестру, Марина. Это была разведенная молодая женщина из подмосковного городка Долгопрудный с красивыми чертами лица, хорошей фигурой, но ужасно безвкусной манерой одеваться. Поскольку они обе учились на заочном, Марина приезжала в Москву лишь на период сессии и жила в общежитии, которое, как и сам институт, находилось в пяти минутах ходьбы от моего дома.

Естественно, что они нередко заходили ко мне пообедать или развлечься, а я делал им курсовые и помогал на экзаменах.

Например, во время экзамена по английскому я дежурил под дверью аудитории со словарем наготове. Стоило преподавательнице дать задание всей группе и выйти, как я ворвался внутрь и принялся лихорадочно переводить текст Алины, от волнения совершая массу непростительных ошибок. За Алиной последовала Марина, затем еще кто-то, а в итоге вся группа наперебой кричала: «Переведите мне, переведите мне!» Я едва успел унести ноги до возвращения преподавательницы.

С философией было еще проще — на кафедре работала одна моя знакомая дама, к которой я подошел с зачеткой Алины, и та без звука нарисовала там «отлично».

Марина была смешливой девушкой, любившей авантюры, и я частенько, но иронично с ней заигрывал. Однажды она первой сдала экзамен и вышла в коридор, где в ожидании Алины прогуливался ваш покорный слуга. Дверь в аудиторию осталась открытой, так что мы оба могли видеть нашу милую подругу, сидевшую над билетом. Уловив момент, когда Алина подняла голову и посмотрела на нас, я нежно обнял растерявшуюся Марину и поцеловал в щеку. Алина по достоинству оценила «шутку юмора» и прыснула со смеху.

Забавно, что эта самая Марина не избежала попадания на страницы одного из моих романов, причем, поскольку я относился к ней совсем иначе, чем к Алине, она стала героиней двух сексуально-комичных эпизодов. В первом из них мой любимый сыщик Гунин проникает в квартиру разыскиваемого им человека и застает там следующую сцену:

«…Огромная мужская спина была покрыта пятнами густой черной шерсти, что делало ее похожей на шкуру леопарда, а на плечах энергично приплясывали толстые женские пятки. Звуки, издаваемые мужчиной, походили на яростное хрюканье кабана, а вот женщина, явно подражая героиням порнофильмов, использовала и членораздельную речь: «Да, да!», «Еще, еще!»

И тут Гунин, впервые за долгое время, попал в тупик. Ну вот что ему сейчас было делать — прервать этот упоительный половой акт в самом разгаре или дожидаться его естественного окончания? А как долго он может продолжаться — ведь мужик, судя по всему, могуч и крепок…

Тук-тук-тук, — подполковник постучал в дверь и, зайдя в комнату, вежливо поинтересовался:

— Простите за нескромный вопрос, но я бы хотел узнать, как скоро вы закончите?

Мужчина замер, а женщина ойкнула, после чего мгновенно наступила тишина. Затем он неуклюже свалился с дивана и, не оглядываясь на Гунина, бросился к столу и принялся шарить по нему руками, перебирая ворох одежды.

— Э, нет, это вы бросьте, — весело заметил сыщик, — я в любом случае успею выстрелить первым…

— Что вы, не стреляйте! — растерянно пролепетал мужчина. — Я ищу свои очки!

Действительно, водрузив на нос очки в черной роговой оправе, он медленно повернулся к Гунину. Это был крупный и высокий седовласый джентльмен. Даже без одежды он имел бы весьма импозантный вид, если бы не явный испуг и не мужское достоинство весьма внушительных размеров, продолжавшее упруго раскачиваться в припадке неутоленного вожделения.

Женщина казалась вдвое моложе — на вид ей было лет двадцать пять, черноволосая, смуглая, весьма красивая, хотя и несколько толстоватая. Вытирая вспотевшее красное лицо и небрежно прикрывшись одеялом, она с любопытством посматривала на подполковника. В комнате пахло примерно так же, как в спортзале после усиленной тренировки команды самбистов.

— Кто вы? — требовательным тоном спросил Гунин.

— Я… я, это самое… Геннадий Анатольевич Гюрзанов… председатель независимого профсоюза работников народного образования…

— А я Марина Шнуркова, — попросту отрекомендовалась девица, томно потянувшись за сигаретами и обнажив при этом свои пышные «арбузные» груди. — Кстати! — вдруг заявила она, выпуская в потолок струю дыма. — А ты кем будешь, папаша, и откуда ты здесь нарисовался?

— Я, дочка, подполковник Гунин из частного сыскного агентства «Мартис»…

— Ну и что? — окрысилась девица. — Плевать я хотела на твое сраное агентство. По какому праву ты нас допрашиваешь и мешаешь трахаться? Что-то я не слышала о том, чтобы частным сыщикам было разрешено врываться в чужие квартиры!

В ее словах был определенный резон, и оба мужчины это осознали. Гюрзанов прекратил одеваться и вопросительно посмотрел на подполковника. А девица, почувствовав свою правоту, окончательно распоясалась.

— А ну, Гена, раздевайся обратно и давай продолжим, — коварно улыбаясь, скомандовала она, и, показав Гунину язык, внезапно откинула одеяло и широко раздвинула толстые ляжки.

От вида ее пышных прелестей подполковник не то чтобы смутился, но почувствовал, что находится на грани поражения, за которым может последовать постыдное бегство.

— Последний вопрос, — уже не требовательным, а даже каким-то просящим тоном обратился он к мужчине: — Где в данный момент находится Дмитрий Князев и как я могу его найти?

Ехидная девица немедленно сделала непристойный жест, который должен был служить очевидным ответом на оба поставленных вопроса…»

* * *

Во втором эпизоде (кстати, навеянном рассказом Алины о том, как она красила у себя дома сиденье унитаза!) Гунин вновь посещает знакомую пару, на этот раз вполне легально, и застает громкий скандал:

«— …Однако, друзья мои, — непринужденно заговорил полковник. — Я вижу, вы уже совсем освоились — орете на весь подъезд.

— Да это все он, — тут же окрысилась Марина, кивая на своего сожителя, — достал меня своей нелепой ревностью.

— Нелепой? — мгновенно возмутился тот. — А у кого задница была белой?

— Минутку, — вмешался Гунин, видя, что девица снова открывает рот. — Но, насколько я знаю, белый цвет для вышеназванной части тела является вполне естественным.

— Вот, сразу видно умного человека, — тут же согласилась она. — Да вы проходите, Николай Александрович, что мы в прихожей-то…

Гунин разделся, повесил свой кожаный плащ на вешалку и прошел в комнату.

— Итак? — спросил он, присаживаясь в кресло. — О чем спор?

…Чем дальше Гунин выслушивал их историю, тем более откровенно улыбался.

Оказывается, все началось буквально на следующий день после их водворения в этой квартире.

— Я пошла по магазинам, — рассказывала Марина, гневно сверкая глазами, — а этот бугай, вместо того чтобы заниматься своими делами, вздумал устроить за мной слежку.

На улице она познакомилась с одним молодым человеком.

— Типичный жлоб, между прочим, — тут же поделился своей наблюдательностью Гюрзанов, но мгновенно получил гневную отповедь:

— Да ты на себя посмотри, хрен моржовый!

Они разговорились, посидели в кафе, после чего он проводил ее до дома и они расстались. Но сам Гюрзанов не вернулся в квартиру вслед за Мариной, а продолжал следить. Более того, он проводил новообретенного поклонника своей страстной подруги до самого его дома и даже ухитрился вычислить квартиру. Решив уличить свою коварную подругу, он придумал на редкость хитроумный способ.

Ненавязчиво выяснив у сожительницы, что сегодня вечером она кое-куда собирается, он начал действовать. Нарядившись в старую куртку и прихватив с собой ящик с инструментами и краску, Гюрзанов явился в квартиру того самого «жлоба», к которому, как он подозревал, должна была отправиться его возлюбленная. Деловито осмотрев туалет, он незаметно покрыл тонким слоем белой краски белое сиденье унитаза.

— Этим же вечером она явилась домой с перепачканной в краске задницей! — торжественно похвастался он Гунину. — И при этом нагло уверяла, что ничего на знает и ни у кого не была! Ну вот вы, как следователь, согласитесь, что все улики налицо! Как можно иметь наглость отпираться?

— Н-да, — с трудом сохраняя невозмутимое выражение лица, изрек Гунин. — Любопытная история…»

Однако ничто на свете не остается безнаказанным — не только я подобным образом разыгрывал Марину, однажды — это было в ноябре 96-го года — она ответила мне не менее эффектным двойным розыгрышем.

Все началось с телефонного звонка.

— Узнаешь? — не здороваясь, спросил меня женский голос.

— Лариса? — так звали ту самую знакомую с кафедры философии, к которой я подходил с зачеткой Алины.

— Нет, не угадал. Попробуй еще раз.

— Наталья? — об этой девице я расскажу в следующей главе.

— Да сколько же у тебя баб-то! — со смехом воскликнула моя собеседница, после чего я тут же ее узнал:

— Привет, Мариша, ты откуда звонишь?

— От Алины. Слышь, Аль, он меня тут дважды с кем-то перепутал.

— И чем вы там занимаетесь?

— Она одевается, а я с тобой разговариваю.

— Эх, черт, как бы я хотел оказаться на твоем месте! Хочешь двести долларов за то; чтобы поменяться?

— Надо подумать.

— Ну думай, а пока опиши, как она одевается.

— Ну, как, как… как люди одеваются!

— То люди, а то Алина!

— А Алина что — не человек, что ли?

— Алина — это чудо, от которого я с ума схожу.

— Слышь, Аль, он говорит, что от тебя с ума сходит. Короче, мы тут собираемся гулять…

— Все понял, уже выезжаю.

— Мы тебя будем ждать на другой стороне Бескудникова, у площади перед железнодорожной станцией.

— Прекрасно, лечу!

Мы встретились, когда уже стемнело — примерно в восемь часов вечера, — взяли пива и чипсов и отправились через дорогу в небольшой сквер, где находилось два поваленных дерева. В тот вечер Алина вела себя необычно — я это понял по тому, насколько легко она позволила поцеловать себя при встрече. Обычно она весьма неохотно подставляла моим жадным губами свою нежную бархатистую щечку.

«Роковой» разговор затеяла Марина.

— Скажи честно, ты по-прежнему хочешь жениться на Алине? — спросила она.

— Разумеется, — слегка насторожившись и чувствуя, что все это неспроста, отвечал я. — Очень хочу…

— Ну, тогда расскажи, что ты можешь ей предложить.

— А что ты имеешь в виду?

— Где вы будете жить, сколько ты зарабатываешь, как ты будешь о ней заботиться?

Я недоверчиво взглянул на Алину, которая хранила молчание, но внимательно слушала наш разговор.

— Жить будем в двухкомнатной квартире у «Войковской», — медленно заговорил я, — это квартира моего шурина, которую он мне охотно сдаст. Зарабатываю я на данный момент свыше пятисот долларов в месяц, но имеются определенные перспективы. Ну, а насчет заботы — я только о том и мечтаю, чтобы посвятить ей всю свою жизнь!

— А дети? Ты хочешь иметь детей?

— Да, хочу. — Я чувствовал, как волнение сдавливает горло, — неужели этот разговор всерьез?

— А кого именно, — не унималась Марина. — Мальчика или девочку?

— Черт знает… наверное, девочку, чтобы она была такой же красивой и милой, как Алина. — И я вновь взглянул на нее: — У тебя что-нибудь случилось?

— С чего ты взял? — Она передернула плечами.

— У нее отец с ума сходит, — тут же пояснила Марина.

— В каком смысле?

— Мариш, я тебя просила?

— Ну, Аль, тогда сама расскажи.

Оказалось, что не так давно отец Алины выпивал дома, спьяну поскользнулся и ударился головой о батарею. После этого у него начались сильные головные боли, сопровождаемые настоящими припадками, во время которых:

— …Мы с мамой запираемся в своих комнатах, потому что его боимся, — рассказала Алина.

— Кошмар! — посочувствовал я. — Ну, а насчет… этого самого… вы всерьез расспрашивали?

— Конечно! — тут же подхватила Марина. — Но мы еще не договорили. А как ты себе представляешь вашу первую брачную ночь?

— Мариша!

— Не, а чего такого, пусть скажет.

— Ну, во-первых, я надеюсь, что это произойдет в моей любимой Венеции, а, во-вторых, ты ведь сможешь поделиться с ней собственным опытом?

— Да, действительно, — усмехнулась Алина. — А то мне так страшно. Кстати, я хочу еще пива и шоколадку!

— Разумеется. — Я вскочил на ноги. — Сейчас принесу. Нет, но ты действительно выйдешь за меня замуж? — Обернувшись, я преклонил колено и поцеловал ее холодную руку.

— Я подумаю, — обнадеживающе улыбнулась она.

Я отправился к станционному магазинчику, чуть не шатаясь и чувствуя, как подкашиваются ноги. Если это шутки, то очень жестокие и бессмысленные, ну а вдруг все это правда? Тем более, теперь этому есть определенное объяснение — она боится жить с отцом… Черт, вот бы узнать, о чем они сейчас говорят!

— Но, если это все правда, — заговорил я, возвращаясь и вручая ей шоколадку, — то когда мы с тобой пойдем подавать заявление?

— Скоро. У меня пока еще есть кое-какие дела.

— Ну, а как скоро?

— На следующей неделе.

— Ты серьезно?

— Да.

— Почему ты ей все не веришь? — снова вмешалась Марина, и я растерянно посмотрел на нее.

— Трудно поверить в неожиданно свалившееся счастье…

— Я замерзла, — заявила моя будущая жена.

Мы встали с бревен и дошли до платформы, к которой как раз подходила электричка.

— Все, вы бегите, а я пойду домой, — сказала Алина.

Я еще успел поцеловать ей руку, после чего мы с Мариной взбежали на платформу и вскочили в вагон.

— Нет, это все действительно серьезно, или вы меня разыгрывали? — спросил я, как только мы сели рядом.

— Серьезно, серьезно. Она сама стеснялась и попросила меня завести весь этот разговор.

— Ох, Боже мой! — только и вздохнул я. — Только бы мне сегодня не свихнуться. Это что-то невероятное… Слушай, ты есть или пить хочешь? Давай сейчас доедем до вокзала, позвоним Алине, а потом зайдем в «Русское бистро».

— Давай.

Мы так и сделали. Однако телефон Алины был занят, поэтому мы зашли в здание вокзала, сели в бистро и взяли несколько маленьких бутылочек «винного напитка».

— Скажи мне еще раз, что все это был не сон, — улыбаясь хмельной улыбкой, попросил я. — Ведь это же все ваши дурацкие шутки, не так ли?

— Нет, не шутки. Неужели ты ее так любишь, что никак не можешь в это поверить?

— Как — так? Я просто безумно, невероятно ее люблю, и каждый день, когда ее не вижу или не слышу, кажется мне пустым и бессмысленным. Порой я пытаюсь успокоиться и говорю себе: ну что в ней особенного, мало ли в Москве стройных девушек с милыми мордашками?

— И что же?

— А то, что стоит мне ее увидеть, как для меня уже не существует никого другого. Ее невозмутимый взгляд сводит меня с ума, а за одно только ласковое слово я готов отдать ночь с любой другой девушкой! А эти ее постоянные «ну, хватит» приводят меня в неистовство. Порой она ведет себя со мной так весело и лукаво, что у меня появляется надежда, что я ей не совсем безразличен. Но проходит какое-то время, мы встречаемся или созваниваемся — и я опять слышу те же холодные интонации, она опять ведет себя так, словно мы совсем чужие и только вчера познакомились! Хорошо, если она со мной играет, а если она вообще обо мне не думает? Я-то думаю о ней каждый день на протяжении всех этих четырех лет нашего знакомства, она вошла в мою жизнь навсегда… Теперь ты понимаешь, что для меня значит сегодняшний вечер?

— Понимаю.

— Ну, тогда давай выпьем за мою свадьбу с котиком, на которой ты будешь свидетельницей со стороны невесты. Кстати, обещаю подобрать для тебя красавца-мужчину из числа своих приятелей, один из которых будет свидетелем с моей стороны.

— Спасибо. — И она засмеялась.

Бистро закрывалось — было уже одиннадцать ночи, поэтому мы вышли из здания вокзала, сели в метро и доехали до «Октябрьского поля». Оказавшись в подземном переходе, мы вновь позвонили Алине.

— Привет, Аль, ты уже спишь? — спросила Марина. — Олег тут хотел задать тебя один вопрос. — И она передала мне трубку.

— Слушай, любовь моя, я очень волнуюсь — ты еще не передумала?

— Нет, не передумала, — недовольным тоном, который бывает только спросонок, отвечала моя будущая жена.

— Это прекрасно, я просто безумно счастлив. Спокойной ночи и извини, что разбудили.

— Спокойной ночи.

Мы сели в троллейбус и доехали до общежития института связи — мой собственный дом находился в двух остановках от него.

— Слушай, Мариша, — предложил я, поглядывая на часы — была уже половина первого ночи, — я все равно не смогу заснуть, так что давай пить дальше!

— А давай! — без раздумий согласилась моя спутница.

Мы подошли к ночной палатке, приобрели большую бутылку «Мартини» и пару бутылок сухого, после чего направились в общагу.

Только здесь, когда мы уже поднялись в ее комнату, выяснилось, что соседок у Марины не было и она жила одна. Не хочу сказать, что именно в этот момент мне в голову стали закрадываться предосудительные намерения, нет, мне хотелось лишь пить и разговаривать — разумеется, об Алине.

Холодная ноябрьская ночь, тишина, пустая комната общаги, красивая девушка и много выпивки — все это чертовски напоминало мне веселые деньки собственной студенческой молодости… Дешевый портвейн, орущий хриплым голосом портативный магнитофон и тесно обнявшиеся в полутьме пары. А потом острейшее сладострастие под судорожный стон ржавых пружинных матрасов и самый циничный разврат, когда для того, чтобы обменяться партнершами, достаточно сделать два шага по холодному полу. И веселая путаница в одежде поутру, и дешевое жидкое пиво с похмелья… Черт, а ведь кажется взыграло ретивое!

Когда я, прохаживаясь по комнате, вдруг наклонился к сидевшей на стуле Марине и поцеловал ее в губы, в ее глазах мелькнуло не столько удивление, сколько самое откровенное любопытство. Она не особенно противилась поцелую, и тогда я мгновенно подхватил ее на руки и с некоторым трудом перенес на кровать.

— Стой, стой, а как же Аля? — спросила она, отводя мои руки, пытавшиеся расстегнуть ее блузку.

— Аля спит, и давай не будем ее беспокоить по пустякам, — пробормотал я, целуя теплую шейку и продолжая возиться с пуговицами.

— Олег!

— Ну что еще?

— Тебе не стыдно?

— После переговорим!

— Ну-ка, отпусти меня!

— Зачем?

— Я хочу в туалет.

Против такой просьбы возражать невозможно, и я нехотя отстранился. Марина вышла, а я закурил и стал задумчиво смотреть в окно. Черт, а ведь я изрядно пьян, хотя и все соображаю — вон, уже луна двоится. А ведь Марина наверняка все расскажет Алине… Ну и что, не верю я, что все это было всерьез! Кроме того, могу я устроить прощальный вечер накануне будущей свадьбы, чтобы потом стать безупречно верным мужем? Ну, что она там — уснула, что ли?

Я попытался выйти из комнаты и, к своему изумлению, обнаружил, что дверь снаружи подперта стальным матрасом. Кое-как я сумел протиснуться в щель и вышел в коридор. Марина сидела на корточках прямо напротив двери.

— Ну, мать, ты меня удивляешь, — я взял ее под мышки, поставил на ноги и повел в номер. — Что это на тебя нашло? А если бы тебя какие-нибудь кавказцы увидели? Они же здесь наверняка есть…

— Что ты делаешь? — пробормотала она, когда я закрыл дверь, погасил свет и начал раздевать ее.

— Спасаю тебя от изнасилования.

— А как же Аля?

— Не поминай святого имени всуе!

После нескольких минут вялого сопротивления с ее стороны и веселого напора с моей, мы уже лежали обнаженными в ее постели, однако на этом дело застопорилось. Она плотно сдвинула колени и упрямо мотала головой:

— Нет, нет и нет!

— Ну, почему? — Поначалу я был изрядно возбужден, поэтому продолжал настаивать, давая какие-то нелепые обещания и горячо целуя пышные смуглые груди.

Но вскоре мой пыл угас, и, так и не добившись желаемого, я успокоился, и мы даже покурили. Затем я вновь возобновил попытку — и вновь получил отпор, причем под тем же самым предлогом!

Расстались мы уже под утро, когда стало светать, изрядно надоевшие друг другу.

Как я узнал впоследствии, Алина приехала в институт спустя три часа после моего ухода, зашла к Марине и та, едва проснувшись, сразу ей обо всем рассказала. Однако моя милая плутовка какое-то время делала вид, что ничего не знает, а уже потом соизволила обидеться, но не смертельно.

Когда же я попытался возобновить тему: «Как скоро мы поженимся», то немедленно нарвался на обвинения в самой «подлой измене»!

— Да в чем она заключалась-то? — попытался я отшутиться. — Мы с твоей Шнурковой всего лишь репетировали первую брачную ночь, но ведь ничего не было — она тебе сама это подтвердит.

— Ничего не было потому, что она тебе не дала! — резко возразила Алина. — А что ты ей говорил, ты уже не помнишь?

— Гм. Смотря о чем?

— Когда она тебя спросила: «А как же Аля?» — ты ей что сказал?

— А что я сказал?

— Ты сказал «да черт с ней!»

— Неужели? Ну, это я уже был пьян…

— А как в Венецию ей предлагал съездить тоже не помнишь?

— Ух, черт, неужели и это было?

Я действительно не помнил таких подробностей — видимо, это было уже под утро.

— Так что теперь? — упавшим тоном спросил я, — разговор шел по телефону. — Ты передумала?

— Мне нужно время, чтобы успокоиться.

— Прости меня, умоляю, и успокойся побыстрее. Ты же сама знаешь, что я не могу всерьез относиться к Шнурковой, все это такая ерунда…

— Я так не думаю.

Через какое-то время я снова возобновил разговор о подаче заявления и, получив отказ под явно надуманным предлогом — «мне надо подыскивать новую работу», — твердо уверился в том, что весь этот вечер был самой жестокой шуткой. Сама Алина впоследствии уверяла меня именно в этом.

Как бы то ни было, наши отношения продолжались, поскольку приближался момент написания диплома, и я был ей слишком нужен.

И все-таки мне почему-то кажется, что в тот злополучный вечер она на какой-то миг действительно заколебалась, а ее железобетонное упрямство впервые дало трещину…