Последние несколько дней Светлану не покидало чувство беспокойства – ей казалось, что она находится под угрожающим и неотступным мужским вниманием. Внешне все было вполне благополучно – она уже переехала к Дмитрию и они целую неделю жили вместе, все более привязываясь друг к другу и всерьез обсуждая, когда лучше подать заявление в загс, чтобы день свадьбы пришелся на новогодние праздники. Сам он выглядел счастливым и не раз полушутя предлагал сходить в церковь Всех Святых и поставить свечку оптинским старцам, «благословившим» их неожиданное знакомство.

Но вот она вместо душевного покоя обрела это непроходяще-тревожное чувство, которое постоянно напоминало ей о том, что нечто неотвратимое уже случилось и теперь подспудно тлеет, грозя вот-вот вырваться наружу. Она была почти уверена, что знает, с чего это началось, но, укоряя себя за неосторожность не могла преодолеть недоумения – как ее смогли разыскать?

В тот день Дмитрий поехал на работу, а она отправилась гулять по городу, с любопытством заходя в многочисленные коммерческие магазины. Как и всякой русской женщиной, ею владела мечта о шубе, тем более что зимнее пальто с воротником из нутрии она носила уже пятый год подряд. В одном из магазинов Лениградского проспекта ее внимание привлекла великолепная американская шуба из искусственного меха, сделанная «под леопарда» и стоившая 950 тысяч рублей. Разумеется, что таких денег не было ни у нее, ни у Дмитрия, а потому даже мечтать о такой шубе было для нее чистым безумием, и все же она не удержалась и попросила продавщицу позволить ей примерить. Войдя в кабинку, одевшись и взглянув на себя в зеркало, она на мгновение даже закрыла глаза – мало того, что эта шуба идеально подходила ей по размеру и была очень легкой и удобной, но стоило поднять воротник и распустить волосы по спине… и можно было отправляться покорять Париж. Что оставалось делать бедной женщине? Только вздохнуть, открыть глаза и начать презренно расстегивать пуговицы. И вот тут она увидела в зеркале, что через незадернутые шторки примерочной кабины на нее внимательно смотрит какой-то мужчина, стоявший по ту сторону прилавка. Слегка смутившись, она вернула шубу продавщице, отрицательно мотнув головой на удивительно бестактный вопрос: «Будете брать?», и заметила на ее равнодушном лице тень понимающе-презрительной улыбки. Вернувшись в торговый зал и продолжив свое изучение прилавков, она инстинктивно почувствовала, что уже сама стала объектом изучения и незнакомец следует за ней. Она украдкой оглянулась на него и тут же пожалела об этом, наткнувшись на оценивающе-бесцеремонный взгляд, заставивший ее мгновенно собраться и принять самый равнодушный вид. Хотя он был элегантно одет – в длинное серое пальто, модно подстрижен и гладко выбрит, но эти твердые тонкие губы и наглый, как ей подумалось, взгляд придавали его достаточно заурядному лицу неприятное выражение. На вид ему было не больше сорока лет.

Еще не ощущая никакой тревоги, она перешла в отдел детских игрушек – ей хотелось купить что-нибудь для Даши – и присмотрела там замечательного китайского медвежонка, одетого в розовые штанишки и шапочку. Немедленно решив купить, она повернулась к кассе и тут же столкнулась со своим преследователем, который, оказывается, стоял у нее за спиной.

– Извините, – машинально произнесла она, хотя виноват был он, и не дождалась ответа. Он то ли кивнул, то ли просто дернул головой и отошел к окну, не сводя с нее глаз. Настроение Светланы резко ухудшилось и даже представление о том, как обрадуется дочь этому подарку, не смогло это исправить. Тем более что тот человек пошел за ней к выходу и придержал дверь, выпуская ее на улицу. Она поняла, что знакомства не избежать, и внутренне напряглась, ожидая, когда он заговорит. Однако первая же его фраза застигла ее врасплох:

– Хотите иметь такую шубу?

Она только растерянно взглянула на него, не зная что отвечать.

– Одно слово – и она будет вашей. Тем более что вы в ней великолепны. Так что?

Светлана недоуменно пожала плечами, думая о том, что если это шутка, то почему она произносится таким серьезным тоном, а если это всерьез, то не сумасшедший ли он.

– Нет, спасибо. Все это как-то странно…

– Учтите, такие подарки я делаю не каждой женщине.

Сам тон его голоса был отнюдь не веселым и не заигрывающим, как это бывает у мужчин, любящих знакомиться на улицах, а сухим, требовательным и даже слегка оскорбительным. Эти неприятные интонации придали решимость и ее голосу:

– Нет, спасибо. До свидания.

– Постойте, – и он почти ухватил ее за рукав, – вы кто?

– Неважно.

– Раз я спрашиваю, значит, важно.

Нет, такая бесцеремонность давно бы ее возмутила, если бы она не чувствовала во всем происходящем затаенной угрозы.

– Простите, но мне пора идти.

Единственным ее оружием была ледяная вежливость. Придав своему взгляду самый надменный вид, она в упор взглянула на него, но увидела столь циничные, непробиваемо-самоуверенные, полуприщуренные глаза, что вновь почувствовала себя неуютно, хотя было всего пять часов вечера, они стояли на оживленном Проспетсге, а справа и слева их обходили прохожие,

– Я все равно вас найду, только это будет дороже стоить.

– Ищите, – она пожала плечами и, стараясь не спешить, пошла прочь.

Светлана не оглянулась назад, чтобы не выдавать своей тревоги, кроме того, ей казалось, что незнакомец будет стоять и смотреть ей вслед, как это обычно бывает в кино, а потому она не видела, как он подошел к стоявшему у бровки «БМВ» и, открыв дверцу, сел внутрь. Через минуту оттуда вылез высокий, жующий жвачку парень лет двадцати, в варенках и короткой коричневой куртке, отбросил сигарету и устремился за ней…

Сама не зная почему, но она ничего не рассказала об этом Дмитрию и вот теперь боялась признаться себе, что незнакомец все-таки сдержал свое слово и за каждым ее шагом внимательно следят. Может быть, впечатление слежки произвело неожиданное столкновение с каким-то молодым человеком, когда она, возвращаясь из булочной, вспомнила, что забыта купить чай, резко повернула обратно и едва не уперлась ему в грудь – причем он нехотя посторонился и остался стоять на месте, прикуривая и делая вид, что не обращает на нее внимания. Но когда она выходила из булочной второй раз, он все еще стоял на прежнем месте.

Может быть, чувство слежки возникло после того, когда на следующий день она шла к троллейбусной остановке и, проходя через двор, увидала иностранную машину с сидевшими в ней людьми. То ли ей показалось, то ли это было на самом деле, но как только она прошла мимо – за спиной у нее немедленно заурчал мотор.

Пока она обдумывала, стоит ли и если стоит, то как рассказать об этом Дмитрию, случилось нечто такое, после чего ее тревога сменилась страхом и уже не было выбора – рассказывать или умолчать.

Произошло это в последний день сентября, когда она вернулась домой раньше Дмитрия, причем расстались они всего три часа назад. Войдя в квартиру, она интуитивно почувствовала, что здесь побывали посторонние. Сначала она подумала, что вернулся отец Дмитрия, которого она видела до этого только один раз и который еще ни разу не ночевал дома. Прикрыв дверь и не снимая плащ, она заглянула в маленькую комнату – никого, прошла и заглянула в большую, и… остолбенела. На столе, в вазе, красовался огромный букет белых роз, а рядом лежал конверт. Первым было радостное удивление – она при виде цветов, разумеется, подумала о Дмитрии, но конверт ее слегка встревожил. Вряд ли он стал бы писать ей письма, они недавно расстались. Ее испуг еще больше усилился, когда она взяла этот незапечатанный и ненадписанный конверт и из него радужным дождем посыпались купюры по 50 тысяч рублей. Подняв и пересчитав, она ужаснулась – их было ровно двадцать. «Миллион рублей», – только и подумала она не в силах словесно выразить свою мысль до конца… Записка, которая лежала вместе с деньгами, была очень короткой: «Купите себе шубу. Мне вы в ней нравитесь. Георгий».

Так и не сняв пальто, она присела в кресло, растерянно глядя на розы, и тут в двери раздался звук вставляемого ключа – она испуганно вскочила и бросилась в прихожую. Это был довольный и улыбающийся Дмитрий с пятью алыми гвоздиками в руках.

– Привет! – весело начал он, но, заметив ее встревоженное лицо, тут же сменил тон. – Что-нибудь случилось?

Она кивнула, и в этот момент раздался телефонный звонок. У нее защемило сердце от дурного предчувствия. Дмитрий, расстегивая плащ и все еще не сменив выражения лица, взял трубку: «Алло?»

Пауза. Он повторил:

– Алло, я слушаю.

После недолгого молчания раздался мужской голос, поразивший его своим высокомерием:

– Светлану позови.

Дмитрий недоуменно вскинул на нее глаза и уже хотел было машинально передать трубку, но что-то непереносимо-хамское в этом обращении на «ты» заставило его остановиться.

– Простите, ас кем я говорю?

– Светлану позови, я сказал, – все также медленно и хамски-требовательно повторил голос.

– Пока вы не представитесь, я этого не сделаю.

– Что, хочешь очень быстро сыграть в ящик? – это было сказано так отчетливо и угрожающе, что Дмитрий почувствовал, как учащенно забилось сердце и дрогнули руки. Он оглянулся на Светлану, и ее встревоженный вид его отнюдь не успокоил, хотя он понял, что в этот момент защищает ее от чего-то страшного.

– Короче, что вам угодно?

– Мне угодно твою бабу.

– Пошел к е…ной матери! – Дмитрий бросил трубку. Светлана, пораженная его вспышкой, спросила. «Кто это звонил?», но он лишь махнул рукой, чувствуя, что начинается что-то ужасное и сейчас обязательно позвонят еще. Не успел он прикурить и выпустить первую струю дыма, как звонок повторился.

– Да.

– Если тебе что-то неясно, козел, то выгляни в окно и подумай, сможешь ли ты выйти на улицу, если я этого не захочу.

Дмитрий молчал.

– Ты понял, что я сказал? Выгляни в окно.

Дмитрий взял телефон в руки и двинулся к окну. Светлана удивленно последовала за ним. Во дворе стоял белый «феррари», возле которого прохаживались два здоровенных бугая, нетерпеливо поглядывавших на их окна. Заметив Дмитрия, один из них, усатый и плечистый, сделал характерно-презрительный жест – выставил сжатую в кулак правую руку и с размаху ударил по ее локтевому суставу кистью левой.

– Ты все понял или еще что-то неясно? – после долгой паузы поинтересовался голос. – Зови Свету.

– Нет.

– Тогда пиши завещание и заказывай гроб с музыкой, – и в трубке раздались короткие гудки.

В глубине души Дмитрий очень испугался, хотя изо всех сил постарался не показывать этого Светла не. Впрочем, она и так это почувствовала, а потому смотрела на него вопросительно-тревожно. Он еще не знал, что произошло и кто эти люди, но уже понял, что его короткому и безмятежному счастью настал конец и ничего уже не поправить, чтобы вновь вернуться к тому радостно-безоблачному состоянию души, в котором он пребывал последнюю неделю. Оказалось, что достаточно одного телефонного звонка– и все, и мгновенно наступило крушение привычной жизни, и потянуло тяжелым, трупным запахом, от которого не спрятаться и который подступает к горлу омерзительным удушьем.

Так и забыв раздеться, они еще долго сидели в креслах друг против друга, а цветы и миллион рублей постоянно напоминали им о том, что телефонный звонок – не мираж, он обязательно повторится, белый «феррари» – не призрак, и хотя он уехал вскоре после звонка, еще обязательно вернется, этими цветами можно покрыть могилу их спокойствия и всей прежней жизни.

В эту ночь их ласки были столь странными, утонченными и печальными, как будто это была их последняя ночь перед неизбежной и неведомой разлукой – оба чувствовали это, стараясь изо всех сил удовлетворить малейшее желание друг друга, и стыдились этого, словно заранее признав неизбежность поражения.

Утром Дмитрий стал собираться с особой тщательностью, словно ему предстояло важное деловое свидание.

– Ты идешь? – полувопросительно-полуутвердительно сказала Светлана, потому что они уже обо всем переговорили ночью.

– Да. Сначала в милицию, потом куплю новый замок. Эти проклятые деньги я беру с собой, а ты заложи цепочку и никому, ни под каким предлогом не открывай. К телефону не подходи, если будут особенно настойчиво звонить, просто выдерни шнур из розетки. И вообще, перед окнами старайся не показываться, чтобы у них не было уверенности в том, что ты дома. Телефон местного отделения милиции – в записной книжке. Ну, кажется, все.

Они не просто поцеловались, а нежно прижались друг к другу и какое-то время стояли молча. Наконец Дмитрий со вздохом оторвался от нее и ушел.

Он никогда не доверял милиции, видя в ней опасность не столько для грабителей и бандитов, сколько для мирных и подвыпивших интеллигентов, представлявших собой любимую мишень для издевательств со стороны полуграмотных сержантов. Где-то, в каких-то экстремальных ситуациях, о которых писали газеты и снимали кино, доблестные милиционеры, может быть, и совершали свои героические подвиги, но в обычной московской жизни, стоило только слегка выпить – и ты, будучи самым законопослушным и смирным гражданином, не имеющим в мыслях ничего иного, как только поскорее добраться до дома, становился совершенно беззащитным перед любой милицейской фуражкой, которой в тебе что-то не понравилось. Складывалось такое удивительное впечатление, что милиция боится и уважает преступников, поскольку они необходимы для ее собственного существования (порой они и разговаривают на одном языке), но зато откровенно презирает тех самых законопослушных налогоплательщиков, на деньги которых и ради которых вроде бы и существует.

А ведь именно милиция и различные чиновники представляют в воображении рядового гражданина то реальное государство, с которым ему постоянно приходится иметь дело. И в этом представлении с неприятной отчетливостью пролегает грань между «они» и «мы». Нет, в обычной жизни «они» могут быть такими же, как и «мы», со всеми своими страстями и слабостями, но стоит им в свое рабочее время стать представителями государства, как «они» напрочь утрачивают свои лучшие человеческие качества, оставляя лишь самые худшие, главнейшими из которых является непрестанное желание всячески «нас» давить и унижать.

Что, если бы рядовому российскому гражданину представилась фантастическая возможность отомстить своему «родному» государству и его твердолобым представителям за все те унижения, трудности и муки, которым оно его постоянно подвергает, пребывая при этом в неумолимой уверенности, что даже иные государственные глупости имеют священное значение, а потому нет ничего такого, чего нельзя было бы не принести в жертву этому Молоху (кроме, разумеется, его собственных частей) – будь то жизнь гражданина или его личное счастье. Так вот, что бы стал делать рядовой российский гражданин, обретя возможность отомстить государству, немного одумавшись и поостыв? Расстреливать тупых и ленивых чиновников, а также продажных и наглых представителей всех государственных сословий? Пороть, сажать в тюрьмы, катать на шесте, вымазанных дегтем и вывалянных в перьях? Но ведь у каждого из них есть семьи и дети, кроме того, такими их сделала система – а любую систему придумывают те же люди, и любая система – это всего лишь определенные связи и отношения между теми же людьми. Так кто же должен за это отвечать? Какая странная и ужасная сила абстракций довлеет над человечеством! Народ, партия, государство, нация – но за всеми так называемыми общими интересами неизбежно проглянет свиное рыло интересов конкретных людей и групп. А потому общие интересы – это всегда только ширма, за которой воюют друг с другом интересы различных общественных групп, большей или меньшей численности.

Само по себе государство – это неисправимо порочная система, поскольку в основе своей содержит возможность угнетать любого своего гражданина. Да, разумеется, оно имеет и другие функции, но почему-то именно эта используется Российским государством, а других я просто не знаю, размышлял про себя Дмитрий, в самой полной мере. Зато иные, и вроде бы главные, свои обязанности – обеспечение прав и свобод граждан, их безопасности и спокойствия – наше государство воспринимает как какую-то неприятную обузу, а потому и выполняет как-то вяло, через силу, и совсем без интереса. Но стоит только возникнуть возможности унизить и показать свою власть, как тут же разгораются глаза любого чиновника, расправляются плечи и бронзовеет голос.

С тяжелым сердцем Дмитрий взялся за ручку двери своего районного отделения милиции, но, открыв дверь, тут же наткнулся на вторую – решетчатую, вделанную в тот же косяк, что и первая. С той стороны возле нее прохаживался молодой милиционер со связкой ключей.

– Вы куда?

– Заявление подать следователю.

– Обокрали?

Дмитрий кивнул, чтоб только отвязаться, и милиционер открыл навесной замок. «Вот забаррикадировались, – со злостью подумал он, – свое оружие охраняют, вместо того, чтобы с его помощью – нас».

– К кому можно пройти? – обратился он в окошко дежурного.

– Второй этаж, семнадцатая комната, следователь Поляков.

Следователь оказался не слишком любезным мужиком лет сорока, высоким и грузным, с отвислым брюшком и пышными черными усами, придававшими его кислому лицу какое-то хохлацкое выражение. В комнате, кроме него, никого не было, да и он явно собирался уходить. Может быть, поэтому он был столь невежлив, что, не ответив на приветствие Дмитрия, тут же хмуро спросил:

– Ну, что там у вас – квартирная кража?

Дмитрию пришлось сесть, не дожидаясь приглашения, после чего с явной неохотой сел и следователь. Стараясь говорить предельно коротко и, Дмитрий изложил суть дела и тут же испытал немалое разочарование, когда после его, как ему казалось, абсолютно четкого рассказа, следователь начал переспрашивать:

– Так вы говорите, вашу жену преследует какой-то мафиози? – последнее слово он произнес как-то по-хрущевски, с мягким знаком в середине – «мафьози».

Дмитрий кивнул.

– Так… а вы давно женаты?

Дмитрий не любил врать, но в данном случае ему просто хотелось, чтобы этот самый Поляков не копался в подробностях его личной жизни, а сразу занялся отведением страшившей его угрозы, и потому он нехотя сказал: «Недавно», надеясь, что хоть после этого тот перейдет к сути дела.

Но Поляков был непредсказуем.

– А паспорт у вас при себе?

– Да.

– Можно взглянуть?

С обреченным вздохом Дмитрий протянул ему паспорт.

– Так женаты, говорите. А зачем врем?

– Ну, не женат еще, но, честное слово, в ближайшие дни собирались подавать заявление.

– Хорошо, допустим. Значит, к вашей любовнице пристает какой-то тип – звонит, угрожает, подбрасывает деньги и цветы. Так?

Слово «любовница» прозвучало в его устах крайне неприятно и даже как-то унизительно по отношению к Светлане, а потому Дмитрий, слегка поморщившись, кивнул:

– Так.

– То есть, говоря несколько иначе, у вашей любовницы появился богатый поклонник?

В подобной интерпретации вся ситуация изменилась, и Дмитрий начал терять терпение и свирепеть:

– Что вы этим хотите сказать?

– Этот поклонник звонил вам домой и, угрожая убить, требовал позвать к телефону вашу любовницу, чего вы, однако, не сделали, после чего он стал угрожать вам, – невозмутимо продолжал Поляков, глядя куда-то в сторону. – Так или не так?

– Так.

– Превосходно. Значит, вы хотите оставить заявление, что вам угрожал богатый поклонник вашей любовницы за то, что вы отказались позвать ее к телефону?

Дмитрий почувствовал всю издевательскую нелепость этого разговора.

– Но его люди проникли в мою квартиру в наше отсутствие!

– Ага, и оставили вашей любовнице в подарок букет роз и миллион рублей наличными?

– Да.

– Кстати, а деньги сейчас у вас?

Вопрос был задан самым безразличным тоном, а тонкая пачка пятидесятитысячных банкнот лежала во внутреннем кармане куртки, но вся атмосфера этого разговора заставила Дмитрия отрицательно покачать головой.

– Нет? Ну ладно, продолжим. Итак, вы хотите пожаловаться на то, что вашей любовнице неизвестный мужчина подарил миллион рублей на шубу, как вы выразились и, кроме того, букет цветов?

– Что значит – подарил? Довольно странный способ вручать подарки, вы не находите?

– Может быть. Значит, вы хотите пожаловаться не на подарок, а на тот способ, которым он был сделан?

– Ну, черт возьми! – взвился Дмитрий. – Я ни на что не хочу жаловаться, я пришел искать защиты у вас, как у представителя государства, защиты для себя и… своей знакомой.

– Защиты от чего? Угроз по телефону? – следователь в упор посмотрел на Дмитрия, и тот неприятно поразился его взгляду. – А вы знаете, сколько у меня одних нераскрытых убийств? Вы хотите, чтобы в вашу квартиру больше не приносили крупные суммы денег, а вы знаете, сколько у меня здесь заявлений от граждан, – и он хлопнул ладонью по стопке папок на краю стола, – которые хотят, чтобы из их квартир денег не уносили!

Дмитрий почувствовал безнадежную пустоту в сердце.

– Так что же мне делать?

– А ничего, – Поляков скучающе поглядывал в окно. – Идите домой и живите спокойно. Если что случится – звоните.

– Если что случится, я уже не в состоянии буду позвонить, – криво усмехнулся Дмитрий, – а к вашим нераскрытым убийствам добавится еще одно.

Он растерянно поднялся на ноги.

– А что делать с этими проклятыми деньгами?

– Приносите сюда, оформим как добровольно сданную находку.

– Понятно, – он еще немного потоптался на месте, не решаясь уйти и не зная, что говорить дальше. Видя его нерешительность, Поляков поднялся из-за стола:

– У вас что-то еще?

– Да нет… пожалуй… до свидания.

– До свидания. Кстати, если вы уж так беспокоитесь за вашу знакомую, могу дать один совет.

– Давайте.

– Пусть поменьше ходит по улицам и будет повнимательнее. У нас тут недавно был случай, когда одну девицу восемнадцати лет трое грузин силой затолкнули в машину средь бела дня и увезли. Ей повезло, что один из прохожих номер запомнил, а то бы домой больше не вернулась.

– Ясно. Спасибо.

Растерянный, злой и смущенный, Дмитрий постарался прийти домой еще засветло, помня о белом «феррари». Светлана выглядела довольно спокойной – никто не звонил и не появлялся. Однако, узнав о разговоре со следователем, заметно помрачнела.

– Сволочь этот твой Поляков, – неожиданно зло и резко сказала она, – из-за таких, как он, и преступники наглеют.

Дмитрий со вздохом подумал о том же, и тут зазвонил телефон. Они тревожно переглянулись, он жестко потер подбородок, пытаясь приободриться и сказать «слушаю» самым твердым тоном.

– Ну и как, помогла тебе милиция?

Он не ожидал такого вопроса и растерялся. Когда он шел в отделение, то проявил максимальную осторожность и не обнаружил никого, кто пытался бы за ним следить. Неужели у них и там свои люди?

Не дождавшись ответа, тот же голос продолжал:

– Кончай валять дурака, пока я не рассердился. Запомни: красивая баба – это всеобщее достояние, и она должна принадлежать всем, кто за это может заплатить…

Дмитрий почувствовал, что Светлана тронула его за плечо и прошептала:

– Дай я сама с ним поговорю. Он отрицательно покачал головой, но она почти силой выхватила у него трубку:

– Алло, это Светлана. Что вы хотели мне сказать?

Дмитрий не слышал, что говорил ей тот тип, но видел, какими жесткими и холодными становятся ее глаза.

– Нет, – между тем говорила она, – нет, меня это не устраивает. Вы понимаете, что когда женщина говорит «нет», то это отнюдь не всегда означает, что она набивает себе цену и торгуется. Угрозами вы ничего не добьетесь… и этим тоже… не смейте его трогать… Пусть мне будет хуже, но я никогда на это не пойду… Все, хватит. – Она вдруг, сорвавшись, резко положила трубку и дрожащим голосом сказала Дмитрию: – Какая страшная мразь! Дай сигарету.

Они присели на диван и закурили. Он осторожно обнял ее за плечи и задумался. Милая, любимая, испуганная женщина и бессильный, но яростный он… Что же делать?

Остаток вечера он прибивал к двери огромный засов, грохоча молотком на весь подъезд. Страх делал его смелым, но собственная смелость только пугала, потому что грозила подтолкнуть к самым безрассудным и необратимым поступкам.

На следующий день была суббота, второе октября. Заранее договорившись по телефону о том, чтобы для него заказали пропуск, Дмитрий отправился в редакцию «Московского комсомольца». На этот раз он постарался тщательно продумать весь разговор с корреспондентом, назвавшимся по телефону Алексеем, чтобы внятно изложить и ситуацию, и свои намерения. Однако, когда он поднялся на лифте в редакцию и увидел этого самого корреспондента – невысокого, очень подвижного парня лет двадцати, в невзрачном свитере, у него опять появилось тоскливое чувство безнадежности. Вдобавок этот корреспондент все время дергался, как будто собирался куда-то бежать, а потому основательный разговор с ним казался делом невозможным.

В редакционной комнате, кроме них, было еще три человека, в том числе одна девушка, они так шумно переговаривались, смеялись и курили, что Дмитрий попросил своего собеседника найти более подходящее место, тем более что заметил любопытные взгляды остальных. Возможно, кто-то и смог бы дать ему хороший совет, но он просто не в состоянии был рассказывать свою историю сразу четверым.

Они с Алексеем вышли в холл, сели в кресла и закурили.

– Итак, что у вас? – порывисто поинтересовался тот.

– Я попал в очень странную ситуацию, – нарочито медленно заговорил Дмитрий, чтобы настроить собеседника на внимательное слушание. – Самому мне она напоминает одну давнюю, еще сталинских времен историю, о которой я читал в «Известиях».

– Что за история?

– Ну, может быть, помните, у одного летчика, Героя Советского Союза, была красивая молодая жена, которую Берия увидел на улице и приказал доставить к себе, после чего включил ее в свой гарем. Когда летчик вернулся с фронта и узнал об этом, то стал сходить с ума от ревности, хотя, разумеется, ничего не мог поделать. Все это продолжалось пять лет с разными нюансами, и летчик вынужден был терпеть наглые звонки Берии с требованием позвать к телефону жену. Если он не отпускал ее из дома, то на эти вызовы ездила ее сестра. Там было много неясных моментов, но все кончилось тем, что летчик сделал демонстративную попытку перейти границу с Турцией, надеясь, что когда его предадут суду, он все расскажет и разоблачит Берию. Но никакого суда, конечно, не было, ему дали 25 лет и сунули в лагеря, откуда он вышел уже после пятьдесят третьего года.

– Да, кажется, я об этом слышал, – оживился корреспондент. – Ну, а с вами-то что произошло?

– Нечто аналогичное, – и Дмитрий рассказал о своей истории, добавив к ней разговор со следователем.

– Н-да, занятно, – как-то легкомысленно отозвался обо всем этом его собеседник, неприятно поразив Дмитрия, ожидавшего другой реакции.

«Никогда и ничего не боялся, что ли, если это ему только «занятно», – зло подумал он, все еще на что-то надеясь.

– Что скажете?

– Когда они вам последний раз звонили?

– Вчера.

– И ваша жена с ним разговаривала? – -Да.

– И что он ей предлагал?

– Ну, черт возьми, а сами вы не догадываетесь?

– Догадываюсь, но хочу знать конкретные условия…

– Чтобы своей жене предложить, что ли? – зло сверкая глазами, поинтересовался Дмитрий.

– Я не женат.

– Условия очень просты – все, что пожелает.

– Понятно… – корреспондент вновь щелкнул зажигалкой и прикурил.

Дмитрий сделал то же самое, не понимая, почему тот молчит.

– Меня заинтересовала ваша история, – наконец сказал Алексей, – но, к сожалению, в ближайшее время я этим заняться не смогу.

– Почему?

– Потому что предстоят очень значительные события, которые займут все газетные полосы. Вы за новостями следите? О блокаде Белого дома знаете?

– Да, разумеется.

– А о том, что президент предъявил им ультиматум и в ближайшие пару дней все решится?

– Нет, не знаю.

– Ну, так попомните мое слово, что скоро начнется заваруха, тем более что коммуняки сегодня тусуются на Смоленке.

– А что мне делать? И, кстати, что делать с миллионом?

Корреспондент красноречиво развел руками:

– Не знаю. Можете пожертвовать в детский дом, как Юрий Деточкин. А на что вы рассчитывали?

– Я надеялся, что если статья будет опубликована, то или тот тип отстанет, либо милиция вмешается. Собеседник хмыкнул и поднялся с места.

– Судя по вашему рассказу, вряд ли. Но если появится что-то новое, звоните.

Дмитрий вышел из редакции и растерянно остановился на улице. Теперь он уже совершенно не представлял, что делать дальше и где искать справедливости. Сам не зная, куда идет, он тяжело и подавленно зашагал прочь.

Справедливость – какое странное слово, не имеющее однозначного смысла. Вся история человечества – это яростная борьба между двумя пониманиями справедливости. Первое, можно сказать христиански-коммунистическое, исходит из того, что справедливость – это такое состояние дел, когда всем достается поровну. Данную справедливость легко воплотить – и в этом ее главное достоинство, но зато это справедливость бедных и убогих, подавляющая всякое желание выделиться из толпы, стать лучше и совершеннее других. И даже в любви такая справедливость противна человеческой природе – нельзя любить доброго так же, как и злого, красивого – так же, как урода. Всем поровну! Но есть ли где в природе воплощение этого принципа, тогда как главное условие любого развития – это разнообразие стремлений всегда иметь больше других. Хотя, может быть, именно поэтому его и можно назвать «чисто человеческим», если именовать таковыми все заповеди и постулаты, поражающие своей нелепостью.

Второе понимание справедливости, казалось бы, искупает недостатки первого, поскольку гласит: каждому по заслугам или в соответствии с достоинствами. Здесь сильный может вырывать свою долю, губя и топча слабого, зато умный не боится быть умным, чтобы не раздражать при этом дураков. А любой талант волен блистать всеми своими гранями, не страшась при этом злобного ропота серости. Однако тут возникает иная проблема – проблема воплощения этого принципа в жизнь. Кто будет определять заслуги и достоинства бескорыстно и беспристрастно? Где эти судьи и кто будет определять их заслуги в деле определения заслуг? А заслуги судей? Если сказать – время или потомки, то такой ответ не удовлетворит человеческое сердце, которое проявляет наибольшее нетерпение в достижении двух вещей – любви и справедливости. А потому многие готовы отдать жизнь немедленно, чтобы только их представление о справедливости воплотилось как можно скорее. Остается лишь Господь Бог, и если ту, первую справедливость, пригодную к воплощению на земле, хотя и губительную для всего земного, можно так и назвать – земная, то вторую, как никогда не достижимый идеал, остается назвать небесной.

Вот эти два принципа: всем поровну и каждому по заслугам – существуют под одним общим названием – справедливость.

«Так какой же справедливости ты сам хочешь добиться, – вопрошал себя Дмитрий, стоя на мосту и смотря в сторону Ваганьковского кладбища. – Если первой, то следует смириться и склонить голову, ибо будет справедливо, что на право обладать красивой женщиной может претендовать любой. А если второй

– тогда опять-таки получается, что этот мафиози благодаря своим деньгам и власти имеет больше прав на Светлану, чем я, который не может купить ей за миллион ту проклятую шубу… Почему же тогда я чувствую несправедливость судьбы? Потому ли, что благодаря любви Светланы на какое-то время почувствовал себя ее избранником? Потому ли, что мне помешали безмятежно наслаждаться счастьем? Но при чем здесь справедливость, когда это дело слепого случая. Если бы Светлана не пошла в тот магазин и не встретила того гада, то ничего бы и не было… Ой ли? Она так красива, что обязательно встретила бы кого-то другого. А если бы он к тому же оказался человеком порядочным, умным, красивым и увел бы ее у меня силой своего мужского обаяния, считал бы я это справедливым? Так на что я жалуюсь и чего боюсь, кроме смерти? На то, что не в силах защитить любимую женщину, которая не только не просит у меня этой защиты, но готова пожертвовать своей честью ради меня? Что делать, Боже мой, что делать?»

Под мостом прогремел товарный состав, рядом проехал троллейбус, над головой прострекотал вертолет, но Дмитрий впал в состояние такой углубленной сосредоточенности, что наблюдал мир как бы через стекло, настолько отчетливо отделявшее его от всего окружающего, что это придавало волнующую нереальность его собственному миру. И это было бы даже интересно – рассматривать внешние события таким образом и чувствовать себя при этом невидимым и сторонним наблюдателем, если бы стекло вдруг не раскололось и не осыпалось, словно от попадания невидимой пули. Дмитрий понял, что надо делать, когда узнал о том, что позднее произошло в этот день в городе.