Ночь я спал неспокойно. Несколько раз просыпался, смотрел на часы и пытался будить Михаила Алексеевича, но он мотал головой, умолял меня дать ему отоспаться и всё говорил, что ещё рано. Наконец я так надоел ему, что он поднялся. Пока мы умылись, оделись и позавтракали, было уже семь часов утра. На улице у лодки нас дожидался Андрей с ребятами. Горка ночевал эту ночь у нас.

В сопровождении ребятишек чуть ли не со всей деревни мы торжественно стали спускаться с горы. Впереди бегом, вприпрыжку помчались Митя и Горка. Митя нёс котелок и чайник, а Горка — рыболовное ведро, доверху наполненное яблоками. За ними шёл степенный Андрей, который нёс в руках связанную пачку удилищ, а за спиной — рюкзак. За Андреем шли гуськом сосед Горки — Серёжа, прозванный за шепелявость «Лапшой», сын колхозного кузнеца Миша Курлин и другие ребята, которые несли наше рыболовное снаряжение: вёсла, корзину с едой, палатку. Нашу «Борчагу», ярко блестевшую на солнце свежей краской, мы несли с Михаилом Алексеевичем вдвоём. Замыкали шествие сестра Андрея — Катя, сестра Горки — Лида и их подруги. На горе стояли Митревна с соседками.

На берегу Волги, пониже домика бакенщика, под навесом из просмолённого паруса, сидели рыбаки-колхозники. Они давно уже вернулись с рыбной ловли и теперь перебирали и чинили снасти. Около них над костром висел огромный котёл, в котором варилась дубовая кора для пропитки сетей и бечевы, чтобы они дольше служили и не перепревали от воды.

Рыбаки перестали работать и подошли к нам. С ними был и Иван Васильевич.

— Ну-ка, показывайте свою лодку. Нам Иван Васильевич уж говорил о ней, — усмехались рыбаки. — Куда вы её теперь погоните?

— За Волгу — на озёра, — ответил Михаил Алексеевич.

— Держись теперь рыба! Вы хоть нам немного оставьте, не всю вылавливайте.

— Скажите, когда нужно будет лошадь прислать за уловом. Небось сами-то и не донесёте в гору!

— Вступайте в нашу артель всем скопом, мы с вами скорее и план выполним, — смеялся председатель артели, прокопчённый, обветренный рыбак с рыбьей чешуёй на высоких резиновых сапогах, на рыжем кожаном фартуке.

— Ладно смеяться-то, Александр Андреевич! Вот вызовем вашу артель на соревнование, обловим вас — тогда перестанешь смеяться.

— Ну, уж так и быть, плати за аренду наших озёр московской папиросой. Угощай нас.

Признаться, я очень беспокоился за нашу лодку. «Не осрамиться бы перед рыбаками…» — думал я.

Но вот лодка спущена на воду. Она красиво закачалась на речной волне. В воде запрыгало беспокойное отражение зелёных бортов и кормы с нарисованной на ней разноцветной, невиданной до сих пор рыбиной, с белыми буквами небывалого названия.

Первыми сели в лодку я и Андрей. «А вдруг не выдержит?» — беспокоился я. Но лодка хорошо держала нас и не пропускала воду.

Мы немного проплыли, повернули к берегу и уступили лодку Михаилу Алексеевичу и Мите с Горкой. Затем по очереди на ней катались все провожавшие нас ребятишки. Девочки от катания на «Борчаге» отказались. Хотя каждая пара или тройка ребят каталась не больше пяти минут, всё же на это ушло около часа. Что ж поделаешь! У настоящих кораблей «ходовые испытания» и дольше бывают.

Наконец мы все уселись в большую рыбацкую лодку, а Андрею и Горке, как лучшим пловцам, поручили ответственное дело — перегнать «Борчагу» на ту сторону Волги. Пока мы переправлялись через Волгу, я не спускал глаз с «Борчаги». Она шла довольно ходко, почти наравне с нами.

Но вот из-за поворота реки, сверху, показался большой почтовый пароход. Мы забеспокоились. Нашей-то лодке это было не страшно, а вот «Борчага» могла перевернуться. Большие валы от парохода должны были настичь её почти на середине Волги. Михаил Алексеевич стал кричать Андрею и Горке, чтобы они подгребали скорее к нам, но они только смеялись и нарочно стали уходить от нас вправо, наперерез пароходу.

Мы перестали грести. Когда пароход прошёл мимо нас, мы закачались на поднятой волне, не спуская глаз с «Борчаги». Пароход подходил к ней всё ближе и ближе, но Андрей всё сильнее грёб ему наперерез и успокоился только тогда, когда подплыл чуть ли не к самым колёсам парохода. На палубе столпились пассажиры и с интересом наблюдали крошечную ярко-зелёную лодочку со странным названием и с какой-то фантастической рыбиной. С мостика что-то кричали, пароход давал отрывистые, сердитые гудки. Вдруг лодочка куда-то провалилась, потом высоко вынырнула на набежавший вал, снова скрылась и вновь выскочила на вершину следующего вала. Мы облегчённо вздохнули, заорали во всё горло «ура» и замахали руками. Оставшиеся на берегу тоже что-то кричали, махали нам. Даже Иван Васильевич размахивал своей фуражкой с длинным козырьком и высокой тульей, каких теперь уже давно не носят.

Я был безмерно горд за нашу лодку, громче всех кричал и стоя размахивал соломенной — «лошадиной», как назвал её Митя, — шляпой. Да и было от чего! Уж если наша «Борчага» выдержала такие испытания, то на спокойной воде заволжских озёр или в Кудьме ей и вовсе ничего не страшно.

* * *

Нос нашей лодки врезался в отлогий песчаный берег. Мы вышли, вынули из лодки и сложили на песок всё своё снаряжение и стали ждать, пока подплывёт к нам отставшая «Борчага». Когда Андрей и Горка вышли на берег, мы пожурили их и взяли с них обещание больше не подплывать близко к пароходу и слушаться нас, старших.

Теперь нужно было отослать лишних ребят на рыбацкой лодке обратно. Чтобы утешить их, Михаил Алексеевич предложил им приехать на озеро завтра днём. Всё равно среди дня ловля плохая.

— А теперь, ребята, давайте выкупаемся. Можете и на «Борчаге» немного покататься. Только не балуйтесь.

Ну уж и досталось бедной «Борчаге»! Мы боялись, что ребята сломают наше хрупкое судёнышко, поэтому пришлось установить очередь.

С трудом выгнал я ребят из воды, заставил сесть в большую лодку и велел ехать обратно. А мы с Михаилом Алексеевичем, Митей, Андреем и Горкой, распределив между собой всё наше снаряжение, зашагали по чистейшему, ослепительно сверкающему розовато-белому песку.

Увязая босыми ногами в горячем песке, мы подошли к густым, высоким зарослям тальника и гуськом по узенькой тропинке вышли на прекрасные поляны и душистые луга пустынных, необъятных заволжских просторов.

День был тихий, безветренный. С белёсого, безоблачного неба светило жаркое солнце. Крепко пахли напитанные зноем цветы и травы. Не шелестел ни один листик, ни одна травинка. Лишь разноцветные бабочки и стрекозы носились в горячем воздухе да в высокой траве наперебой стрекотали и прыгали кузнечики.

Тропинка затейливо вилась среди нехоженой травы, продиралась через густые кусты шиповника и смородины, углублялась в прохладу дубовых, ольховых и липовых перелесков, поднималась на верх невысокого холма, сбегала вниз и, наконец, вывела нас к лежащему между крутых берегов озеру Борчага.

Хотя путь был и не очень долгий, но мы основательно утомились, так как нести в жару на руках лодку и нашу порядочную поклажу было тяжело.

Наконец-то мы сбросили с себя груз на облюбованное место и расположились лагерем на высоком берегу озера, под прохладной тенью корявых, раскидистых дубов. Только здесь и можно было дышать! Озеро блестящими зайчиками чуть-чуть просвечивало через густую листву прибрежных деревьев и кустов. Слева на ровной, как стол, луговине с одинокими дубками и вязами стояли два больших стога сена.

Мы спустили лодку, привязали её к толстому суку нависшего осокоря и начали устраивать свой привал. Один заготовлял на ночь сухой хворост, другой пошёл за сеном для предстоящего ночлега, третий вбивал сошнички для костра. Работы хватило на всех. Мы разбирали наши припасы, развешивали и раскладывали их так, чтобы всё было под руками. Михаил Алексеевич тем временем развернул палатку и разбил её между деревьями, а Горка нарубил топориком хворост и уложил его в одну кучу.

Солнце поднялось совсем высоко, когда мы закончили устройство лагеря.

— Ну вот, старик, есть у нас с тобой надёжный, уютный дом, — сказал Михаил Алексеевич. — Теперь, если хочешь, можно приняться за плотву и окуней. А то, я вижу, ты давно на озеро косишься.